Политическая элита Российской империи во второй половине XIX века: реконструкция социокультурного образа
Политическая элита Российской империи во второй половине XIX века: реконструкция социокультурного образа
Содержание
Введение
Глава 1. Истоки формирования бюрократической машины в Российской Империи
1.1 Эволюция и становление чиновной службы Российской империи XVIII - XIX столетий
1.2Нормативно-правовые основы функционирования чиновного корпуса Российской империи
1.3Уровень и специфика профессиональной культуры российских чиновников второй половины XIX столетия
Глава 2. Основные социальные характеристики российских управленцев того периода
2.1Половозрастные и этнодемографические характеристики чиновного корпуса
2.2Анализ образовательных траекторий и механизмов социальных лифтов чиновников
2.3Социально-статусное положение чиновничества второй половины XIX века
Глава 3. Система политической социализации представителей министерского корпуса
3.1Динамика карьерного развития управленцев Российской империи
3.2Эволюция пространства политико-идеологических воззрений российского чиновничества второй половины XIX в. 3.3 Реалии политической деятельности российских чиновников в условиях нарастания социальной напряженности второй половины XIX - начала XX столетия
Глава 4. Типология российской бюрократии и анализ характера карьер
4.1Характеристика основных подходов к классификации российского чиновничества
4.2Иерархия социальной значимости категорий российских управленцев
4.3«Новая биография» как перспективный метод анализа карьерного пути чиновничества
Заключение
Библиография
Введение
Актуальность. События последних лет все более явно демонстрируют очевидный кризис российской общественно-политической системы в целом, и кадрового потенциала управленческого аппарата, в частности. В связи с этим возникает насущный интерес как исследовательского сообщества, так и даже рядовых обывателей, к антропологической ретроспекции образа российского чиновника, с целью установления сущностных истоков данного кризиса. Во многом, риски и вызовы, стоявшие перед высшим управленческим корпусом Российской империи второй половиныXIX - начала XX столетия, оказываются созвучны тем проблемным аспектам, с которыми сталкивается российский истеблишмент начала XXI в. Канун социально-политических потрясений, обостряемых событиями Первой мировой войны, лишь подчеркивает тождественность с современными ситуациями глобального социально-экономического кризиса и нарастании «атмосферы враждебности» и конфронтации в мировом пространстве. Все это побуждает обратить внимание на тот социокультурный опыт, который имел место быть в российском историческом прошлом, с целью его изучения и адаптации к реалиям современности.
Предмет исследования: образ российского чиновника как определенный социокультурный типаж общественно-политической системы Российской империи второй половины XIX столетия.
Объект исследования: министерский корпус Российской империи второй половины XIX столетия.
Цель: провести анализ социокультурной образности чиновника Российской империи позднего периода
Задачи:
üохарактеризовать основные теоретико-методологические подходы к реконструкции образности и проанализировать понятие «социокультурный образ»;
üвыявить институционально-юридические детерминанты статуса чиновников министерского корпуса
üрассмотреть социодемографические, политико-правовые и повседневностно- бытовые характеристики управленческой элиты позднеимперского периода;
üпроанализировать аспекты формирования и трансформации ценностно- волевой и интеллектуальной культуры российского чиновничества второй половины XIX столетия;
üпроследить эволюцию исследовательских подходов к характеристике социокультурного пространства общественно-политической системы Российской империи указанного периода;
üвыявить контуры восприятия министерского корпуса в социокоммуникативном пространстве Российской империи второй половины XIX века;
üохарактеризовать специфические черты, повлиявшие на складывание уникального социокультурного типа «российский чиновник» в контексте изучаемого периода.
Степень изученности темы. Проблемное поле диссертационного исследования включает в себя несколько актуальных научно- исследовательских направлений. Устойчивой тенденцией, возобладавшей в научном сообществе в последние годы, является недостаточное освещение ряда проблемных направлений. Прежде всего, выпущено малое число работ, рассматривающие эволюцию социокультурного пространства правящей элиты Российской империи, к примеру, с позиций «казуальной истории» или
«новой социальной истории». Тем не менее, к настоящему времени сложилась устойчивая историографическая традиция в изучении российского высшего чиновничества позднеимперского периода, в которой можно выделить ряд направлений.
К первому направлению необходимо отнести исследования, направленные выявление причинностей кризиса управленческой системы Российской империи, а именно «кадровых» факторов; при этом основная часть исследователей концентрируется на поиске неких закономерностей, позволяющих «объективно доказать» неизбежность тех событий, связанных с крушением монархического строя в России; при этом, как уже упоминалось выше, недостаточно представлен казуальный подход1.
В то же время, другим направление исследовательских интересов выступает освещение таких ранее игнорируемых областей изучения дореволюционного чиновничества, как история повседневности, история ментальности, историческая психология, отмечены даже публикации, связанные, например, с попыткой репрезентации структуры мотивации труда или аспектов обыденно-бытового поведения 2. Наличие таких работ свидетельствует о пока неосознаваемой и бессистемной попытке введения достижения «антропологического поворота» в изучение данного проблемного поля.
Отдельным направлением изучения министерского корпуса является комплексное изучение биографий отдельных его представителей, с разных методологических позиций3. Производится изучение не только конкретных аспектов жизненного пути и деятельности политической элиты, но и попыток составления на основе тождественного изучения биографий некой «коллективной биографии» российского чиновничества.
Источниковая база. Для решения поставленных задач использован комплекс источников различной видовой направленности. В целом, источниковый массив представлен достаточно полно, вследствие чего представляется возможным классифицировать его на несколько видовых групп. В зависимости от их значимости и специфических черт мы можем выделить следующие группы источников: письменные источники официального происхождения; письменные неофициальные источники; статистические данные.
К источникам официального происхождения мы можем отнести ПСЗ Российской империи, императорские указы и акты, посвященные регулированию статуса чиновников, рескрипты и формуляры внутриминистерского происхождения. В рамках другой группы источников представлены материалы мемуаристики и личной переписки представителей управленского аппарата Российской империи. Особую категорию составляют статистические данные и официальные материалы биографий, в частности проспографические публикации, материалы переписей, опубликованные подсчеты исследователей и др.
Однако при работе с корпусом данных источников следует прибегать к определенным методам источникового анализа, которые могут предоставить научный результат именно в рамках исторической имагологии как научного направления. Междисциплинарность имагологии как социогуманитарной дисциплины открывает пространство для привлечения к анализу источников методологического набора многих других смежных отраслей знания, что допускает возможность апелляции к таким, казалось бы, необычным и далеким на первый взгляд от истории направлениям, как аудиовизуальная антропология; вместе с тем при более детально рассмотрении можно обнаружить, что ее методы активно связана с проблематикой образности министров. К примеру, возможным представляется постановка вопроса о трансформации восприятия широкими населения образа политической элиты Российской империи, в ситуации, когда в печатных материалах СМИ второй половины XIX в. со временем стали помещаться фотоизображения представителей министерского корпуса, чей образ ранее визуализировался лишь на основе слухов, стереотипов и частных ментальных представлений.
Иным примером востребованности способов аудиовизуальной антропологии может стать обращение к материалам первых кинохроник конца XIX - начала XX вв., создатели коих зачастую стремились запечатлеть торжественные события с участием первых лиц государства; анализ таких материалов с позиций специальных методов и приемов данного направления может значительно обогатить содержание диссертационного исследования. Однако изучение всего массива источников по данному полю не исчерпывается лишь методологическим аппаратом аудиовизуальной антропологии, но и многих других направлений, как «традиционных» методов источникового анализа, так и «специфических», «неисторических», к которым относится и вышеуказанная область социальной антропологии, а также психолингвистика, антропологическая лингвистика, клиодинамика, социальная психология и ряд других
Методология. В исследовании используется ряд методологических подходов. В первую очередь, это методология исторической антропологии. В рамках данной области исторического знания, следует выделить междисциплинарный синтез методологического аппарататаких исследовательских направлений, как «новая биография», «история повседневности», «новая социальная история», «историческая герменевтика», «новая интеллектуальная история». Историческая антропология востребует методы всех вышеперечисленных направлений, с целью реконструирование, в контексте данного исследования социокультурного образа определенной прослойки российского общества. Тем самым, цели исследования обязывают выяснить наиболее актуальное современному этапу развития исторического знания понимания данного термина. Образность человека в социокультурном пространстве сопрягает в себе воздействие разнообразных механизмов взаимодействия - ментальных, культурных, социальных медийных, осложняя тем самым внесение четких границ и конкретизации термина; в пространстве социокультурного образа рассматривается взаимодействие сознания со многими детерминированными явлениями исторического прошлого, как материальными, и идеальными, порождая кризис эпистемологических результатов исследования. В рамках исторической антропологии, как ответвления «новой исторической науки», ставится вопрос не о конкретных научно-практических результатах, а об актуальности и эффективности самих подходок к исследованию данного проблемного поля - однако неопределенность социокультурного образа как его центрального понятия представляет эту проблему трудноразрешимой.
Одной из центральных направлений изучения в исторической антропологии является «история ментальностей», которая уже не может выступать, согласно заявлениям М. Блока и Л. Февра, «историей потаенных мыслительных структур». Целью исследования при реконструировании социокультурного образа, в данном случае, представителя правящей элиты России второй половины XIX в., заключается не столько получение «на выходе» исследования, какого либо конкретного «образа», который мы видим сами, или как его видели современники, а создание такой структуры исследовательского текста, при которой любой воспринимающий актор сможет воссоздать для себя такой образ, посредством своего личного восприятия. Таким образом, происходит актуализация исторического прошлого в сознании современного индивида, что и представляется возможным реализовать, использую потенциал исторической антропологии и присущего ей междисциплинарного подхода.
Научная новизна данного исследования заключается в том, что в изучении феномена образности чиновников министерского корпуса в социокультурном пространстве, используется ряд ранее не востребованных, или маловостребованных методологических подходов, в частности, историческая реконструкция образа. Преобладающей методологической тенденцией в изучении правящей элиты Российской империи длительное время был ряд традиционных исследовательских направлений - формально- юридический, казуальный, ретроспективный и др. Введение в оборот в результате «антропологического поворота» в области исторического знания целого комплекса методологических приемов и направлений обязывает рассмотреть проблемное поле российского высшего чиновничества позднеимперского чиновничества с новых методологических позиций. Историческая реконструкция образа в настоящий момент является весьма дискуссионным направлением, в настоящее время исследовательское сообщество только начинает пересматривать свое отношение к ее эпистемологическому потенциалу, тем не менее, сулящим получение уникального научно-практического результата по данной проблеме.
Проведение исследовательской работы с позиций создания потенциала для реконструкции образности в восприятии воспринимающего актора несет в себе множество когнитивных рисков, которые могут привести к определенным коллизиям в отношении формирования исторической памяти об управленческом корпусе России позднеимперского периода, как всякого рода «психовирусы». Такие ложные мыслеобразы, сбивают эпистемологические доминанты адресата исследования и уводят его с пути аподактичного познания социокультурного образа в сторону закрепления наиболее отвечающих его личным интересам стереотипов, как например, восприятие министерского корпуса в качестве слаженной команды профессионалов, или, к примеру, их повальной некомпетентности, что в корне будет противоречить поставленным целям и задачам. Поэтому при подготовке и осуществлении диссертационного исследования по данной проблеме крайне важно проводить научный анализ, пытаясь максимально оставить пространство свободы для каждого когнитивного стиля, чтобы познающий «канал» каждого субъекта мог не формально сухо, а с интересом осуществить «отыгрыш» своего видения «лица» российского чиновника изучаемого периода. Но при этом, остается пока открытым вопрос, с помощью каких приемов и средств можно достичь такого эффекта.
Глава 1. Истоки формирования бюрократической машины в Российской Империи
1.1 Эволюция и становление чиновной службы Российской империи XVIII XIX столетий
Изучая министерский корпус Российской империи конца XIX века нельзя не рассмотреть эволюцию государственной службы с самого начала возникновения Российской империи.
Первые крупные реформы в данной области были проведены Петром I. Коллегии пришли на смену приказной системе, а поэтому в 1720 году был введен Генеральный регламент - законодательный акт, регулирующий порядок государственной службы. Генеральным регламентом предписывались обязанности членов коллегий, их президента и вице- президента, секретарей, нотариусов, остальных служащих; устанавливались сроки рассмотрения различных дел, правила хранения различной документации, и т.д. У некоторых особо важных учреждений (например, Адмиралтейств-коллегии) имелись собственные подробные регламенты. Генеральный регламент предполагал строжайшую подотчетность нижестоящих учреждений вышестоящим. Официальные бумаги как одного, так и другого учреждений должны были быть синхронизированы. Этот момент называется «фетишизация документа».4
Следующей вехой оформления российского законодательства следует считать опубликованный в 1722 году Табель о рангах. При написании его был применён отечественный опыт делопроизводства, а также рассмотрен европейские примеры построения государственного аппарата. Табель о рангах поистине является ключевым актом того времени по причине продуманной схемы рекрутирования чиновничества, что позволило документу столько долго просуществовать. Согласно табелю, унифицированы и систематизированы все чины империи во всех сферах государственной службы. Служба по табели о рангах стала считаться и являться единственным источником приобретения ранга и соответственно последующих повышений. Был открыт вход в ряды дворянства гражданам недворянского происхождения, из-за чего ускорились процедуры одворянивания бюрократии и обюрокрачивания дворянства. Исходя из всего этого, абсолютная монархия очерчивала довольно гибкую систему комплектования чиновничьего аппарата: формированием бюрократии могли заниматься, и на практически участвовали все сословия, удельный вес которых был разнообразен. Если же говорить о вкладе последующих монархов в Табель, то стоит заметить, что основа её не изменилась, а некоторые положения были изменены в угоду новым условиям.
В 1714 году правительство Петра I прекратило выдачу поместий и заменило их денежным довольствием. И если до этого денежное жалование являлось не более чем приятным дополнением к натуральному и поместному жалованиям, то начиная с этого времени оно приобретает главенствующее значение. Жалование стало главным стимулом не только для разночинцев для многих незажиточных дворян, ради которого служили, чтобы иметь необходимые средства для жизни. Безусловно переход на денежную систему оплаты усилил зависимость кандидатского корпуса от государства.
Среди бюрократии постоянно рос численный состав чиновничества, приобретавшего специальное образование. Значительные привилегии получали выпускники кадетских корпусов и юнкерских школ, сразу по завершении обучения им присваивался высокий чин 14-го класса. Огромнейшую роль несло появление малой группировки хорошо подготовленных чиновников среди высших слоев сановной бюрократии, оказывавшей огромное влияние на всю внутреннюю и внешнюю политику. Однако образование было всё ещё сословным, поэтому и к середине XVIII века большинство государственных чиновников специальным образованием не владело.
Таким образом мы имеем три основные черты бюрократического аппарата того времени:
1.Иерархия функции всех государственных учреждений
2.Введение в оборот личной выслуги, позволившее формироваться чиновничеству не только по привилегиям, но и благодаря способностям и образованию.
3.Смена характера обеспечения чиновничества, а именно замена поместного и натурального жалования денежным.
Приведённые черты организации государственного аппарата власти распространились даже в самые удалённые губернии Российской империи, что несомненно усиливало централизацию власти. Бюрократия постепенно превращалась в отдельный слой населения, это приводило к усилению относительной самостоятельности абсолютной монархии от интересов различных прослоек дворянства.
Реформы начала XVIII века заложили основы формирования бюрократической системы Российской империи. Рациональное же административное устройство не было достигнуто на протяжении всего царского режима.
Табель о рангах создавала возможности для вертикальной социальной мобильности. По сути именно табель положил начало увеличению аппарата чиновничества в условиях постоянного разрастания органов управления. Жалованная грамота дворянству Екатерины IIдала импульс для вовлечения в государственную службу выходцев из других сословий. Это привело к первому размыванию преград между сословиями. Пытаясь противостоять этому явлению правительство принимало некоторые ограничительные средства, например, повышая уровень класса, дававший право на наследственное дворянство, но полностью побороть явление ему так и не получилось.
Абсолютизм был заинтересован в грамотном чиновничестве, и поэтому при власти Александра I Сперанским предпринята попытка рационализации статской службы. При нём проведена перестройка управления: на смену коллегиям пришли министерства, создан Государственный совет, а также введён образовательный ценз для государственных служащих. Так по указу 6 августа 1809 года для производства в чины коллежского асессора (8-й класс) и статского советника (5-й класс) требовалось помимо выслуги лет свидетельство об окончании курса в одном из российских университетов, либо сдача экзамена по прилагавшейся к указу программе. Программа включала «науки словесные», «науки исторические», «правоведение», «науки математические и физические».
Так один из противников реформы Н.М. Карамзин писал: «отныне... председатель гражданской палаты обязан знать Гомера и Феокрита, секретарь сенатский - свойства оксигена и всех газов... или умрут коллежскими и титулярными советниками». Пойдя на поводу у окружения Николай I вернул старый принцип выслуги лет. Александр II совсем отменил образовательный ценз.
Зачастую, XIX столетие в целом именуют «золотым веком» бюрократизации, периодом максимального внимания государственной системы к развитию механизма обеспечения функционирования управленцев. Особое значение имеют взгляды правителей страны в отношении социальной и общегосударственной значимости чиновного аппарата. Наиболее интересен в данном ключе подход Николая I; широко известна расхожая фраза императора «Россией правят столоначальники» 8. Реформаторские подходы Николая I в отношении чиновничества оказались распределены по следующим основным направлениям:
üСовершенствование законодательных основ и механизмов государства, а также улучшение нормативно-правовой регламентации положения управленцев;
üМеры по созданию частичной сословной закрытости высшего управленческого звена государства (в частности, запрет принятия на государственную службу представителей зарождавшегося торгово-промышленного слоя, лиц иностранного происхождения, а также представителей городских низов);
üТенденции к дальнейшему структурированию и усложнению иерархической системы гражданского и военного чинопроизводства, в том числе с введением норм обязательственного присутствия (в условиях выявленного инцидента с П.Г. Дивовым в Сенате);
üКонцентрация контроля над карьерным развитием чиновничества в сфере ведения СЕИВК как основная мера борьбы с коррупцией и государственной синекурой.
Таким образом, Николай I проводил политику трансформации бюрократического аппарата с позиций радикального этатизма. Пожалуй, наиболее «прорывным» достижением в правление императора по отношению к управленческой культуры бюрократии стало окончательное становление и применение практики формулярных листков (списков). По сути, формулярные листы стали своего рода «личными делами» чиновников и основой для учета их карьерных достижений. Был введен достаточно жесткий источниково-документарный ценз к содержанию информации, размещавшейся в данных формулярах, а именно, требовалось полноценное и четкое указание верифицированных данных и источников их получения о статусе, семейном положении, военной службе и иных жизненных эпизодов управленца. Данные «учетные карточки» несли, помимо фискальной, еще и прагматическую антикоррупционную функцию, а именно предполагалось на основе учета имеющихся у чиновника земельных владений, иной недвижимости, денежных вкладов и доходов, наград, осуществлять контроль за поступлением финансовых и иных материально-ценностных потоков в его владение и уже на основе объемов и периодичности их поступления делать выводы о вовлеченности управленца в коррупционные схемы. По сути, данный раздел формулярного листа был своего рода прообразом «декларации о доходах».
Еще одной, особенной тенденцией трансформаций и специфики развития бюрократического аппарата в правление Николая I, явилась высокая степень милитаризации управленческих слоев общества, а также связанных с ними организаций, ведомств и институтов высшей государственной власти. Была произведенная военизация ряда гражданских министерств. Подобной тенденции подверглось и местная администрация Российской империи - в порядка сорока губерниях государства главами регионов выступали генерал- губернаторы. Подобные проявления в устройстве государственной службы были вызваны как и личностным фактором Николая I, его стремлением к культивации военных элементов в повседневной и деловой жизни страны, так и требованиями насущной геополитической необходимости - в 1830- 1850-х гг. на карте Европы Россия, выступая «мировой жандарм» внутриевропейского политического процесса и основная ударная сила против революционных событий, в тоже время постепенно оказывалась в международной блоковой изоляции с последующим плачевным итогом в виде Крымской войны 1853-1856 гг. Тем не менее, элементы милитаризации государства в некоторой степени позволили сконцентрировать управленческий аппарат на работу над текущими проблемами в почти что мобилизационном режиме, и в частности, эффективно провести в жизнь ряд реформ императора.
Резюмируя вклад Николая I в формирование бюрократической культуры в свое правление, заметим, что исследователь Л.Ф. Писарькова полагала, что перед российскими руководителями страны XVIII - XIX столетий стояла «сложнейшая задача: наладить расстроенный механизм административной машины и обеспечить ее работу, не прибегая к чрезвычайным мерам» 9. Реалии и практической воплощение стратегий Николая I по отношению к бюрократическому аппарату страны, его преобразованию и повышению эффективности, продемонстрировали, что попытка действовать строгими формально-юридическими методами и не учитывать специфики российской политической культуры в итоге приводит к выхолащиванию и утрате какого-либо позитивного результата. Никаких мер не принесли попытки императора обуздать административными средствами наличие коррупции и «кумовства» в среде государственного управления. Весьма показателен в данном ключе эпизод с капитаном А.И. Казарским, военным моряком, и личным чиновником императора по «особым поручениям». Прибыв для ревизии в Крым, и, вероятно, обнаружив массу злоупотреблений, Казарский был отравлен, а местное полицейское управление сделало все для сокрытия результатом расследования. Таким образом, нарушение правовых запретов общеуголовного характера не было нормой для политико-правовой культуры чиновничества Российской империи того периода, однако в вопросах стабильной работы сложившейся квазисистемы подобные прецеденты имели место.
Разумеется, что и в практике управления Александра III и Николая II не обходилось без спонтанных факторов, влиявших на структуру чиновного аппарата, таких как личные убеждения, намерения или действия самодержца. В этом контексте весьма показателен карьерного взлета С.Ю. Витте, благодаря личному распоряжении императора «перескочившему» сразу пять чинов гражданской службы по Табели о рангах.
К концу XIX века государственная служба преобразовалась в следующих направлениях:
·Табель о рангах фактически утратила своё значение, чины перестали соотноситься с должностями, а юридические нормы не позволяли насытить аппарат высококвалифицированными специалистами. Несмотря на это власть не хотела вносить какие-либо изменения в действующее законодательство.
·Попытка подвергнуть консервации бюрократию, как слой общества для сдерживания централизации и системы абсолютизма. Для этого проводились меры для недопущения крупного капитала в бюрократический аппарат. Указом 3 декабря 1884 года «О порядке совмещения государственной службы с участием в торговых и промышленных товариществах, компаниях, а равно в общественных и частных установлениях» запрещалось занимать руководящие роли в таких частных компаниях чиновникам первых трех классов, а также лицам, занимающим должности обер-прокуроров Сената и их товарищей, директоров департаментов и главных управлений министерств, градоначальников, губернаторов, прокуроров и других.12
·Не исключались попытки привлечения профессионалов для службы на государственных должностях несмотря на юридические проволочки. Например, в финансовых ведомствах служили специалисты, не имевшие соответствующих чинов для занимания своей должности.
1.2Нормативно-правовые основы функционирования чиновного корпуса Российской империи
Еще с начала формирования Петром I институтов служилой бюрократии страны, возникла насущная потребность в формировании соответствующего нормативно-правового обеспечения деятельности управленцев. Л.Ф. Писарькова, в частности, отмечает: «Стремлению Петра I привлечь дворян на гражданскую службу отвечала и новая организация статской службы, получившая свое оформление в законах 1720-х гг., прежде все в «Табели о рангах всех чинов воинских, статских и придворных, которые в каком классе чины...» (утверждена 24 января 1722 г.)»13. Следует отметить при этом, что в серии своих указов (в частности, в указе «О вредности для государственного интереса порядка повышения по старшинству в службе и о неприменении его в России 1720 г.») и распоряжений Петр Великий выступал как последовательный противник майората и выслуги лет в отношении назначения на стратегические или социально значимые должности; по убеждению правителя, акцентуация при выборке управленца должна быть направлена на совокупность его личных качеств и профессиональной квалификации в отрасли его деятельности; кроме того, император исходил из фискально-экономических соображений, стремясь следовать принципу разумной экономии: «такое б число генералов куды употребить и какое б великое иждивение было»14. Речь в данном случае идет не столько о профессиональных военных и офицерском корпусе, сколько о возможности сокращении штатов и доведения их до минимума. Выдвигаемые Петром I цензовые ограничения в нормативно-правовых актах также касались невозможности занимать государственную службу недворянам, тем самым создавая прецеденты к закрытости чиновничества как иммобильного политического истеблишмента. В данном правовом подходе Петра вполне усматривается ментальность средневекового, феодального государственного деятеля - дворянин изначально предназначен для руководства, в то время как представитель податного сословия «подл и низок» изначально. В отличие от экономической сферы, где император игнорировал социальное происхождение своих заводчиков и «прибыльщиков» в угоду вышеупоминаемым личным качествам и даже подводил под это специальную нормативно-правовую базу (Демидовы, И.Т. Посошков), в сфере административного управления и юридических рамок социального облика чиновников царь был последователен и непреклонен.
Середина - вторая половина XVIII вв. знаменовалась процессом, который ряд историков (И.И. Готье, Л.Ф. Писарькова) справедливо обозначили как процесс трансформации служилых категорий абсолютизма в корпоративных бюрократический аппарат государства. Несмотря на предпринятые Петром законодательные попытки вычленения бюрократии в особою социально-профессиональную категорию государства, в практике гражданского делопроизводства по прежнему продолжались тенденции восприятия «государевой службы» в духе политико-правовой традиции конца XVII столетия. Так, например, вплоть до конца правления Анны Иоанновны был вполне расхож полуархаичный термин «приказные служители». Сами представители чиновничьего аппарата довольно смутно испытывали личную самоидентификацию, как новой нормативно-правовой категории с точки зрения актуального реалиям XVIII столети. законодательства. Существовали и более сложные правовые прецеденты. Так, развитие правового обеспечения российской бюрократии в целом сдерживалось реалиями правовых институтов российского государства того периода. В частности, динамика развития источников права была на тот момент крайне плачевно - многие важные аспекты граджанско- административного производства, а также связанного с ним социально- бытового обеспечения «статус-кво» чиновничества находились как раз на уровне середины XVII в. Активно продолжало действовать Соборное уложение 1649 г., положениями которого определялось достаточно специфическое и далеко не всегда выгодное положение последних. Так, в частности, существовал ряд ограничений для осуществления хозяйственно- экономической деятельности чиновников, например, строгий запрет на приобретение земельных наделов в регионах несения административной службы - мера антикоррупционного характера.
В XIX столетие Россия вступала, испытывая острый кадровый голод в сфере государственных управленцев. Эпоха Екатерины Великой, насыщенная талантливыми фаворитами и сановниками, была исключением, и оставила фактически полупустующее и несистематизированное правовое пространство в сфере законодательного оформления статуса и деятельности бюрократического аппарата. Поэтому преисполненный либеральных намерений в первый период своего правления Александр I открывает законодательный корпус, посвященный российскому чиновничеству, серией поистине демократических и прогрессивных законов. В частности, указанное законодательство Российской империи первой четверти XIX века можно сгруппировать по следующим направлениям:
üНормативно-правовые акты, направленные на повышение социально- мобильной открытости чиновничьего корпуса. К ним, в первую очередь относятся указ от декабря 1808 г, который открыл для низших слоев (за исключением несвободных крестьян) поступать на низшие государственные должности; указы августа 1811 г. и января 1812 г. поспособствовали допуску выходцев из «подлых сословий» в ряд министерских ведомств, образовательных организаций в качестве мелких администраторов и управленцев.
üНормативно-правовые акты, связанные с повышением ценза к профессиональной квалификации и уровня общей образованности чиновничества. Особым сторонником внедрения правовых механизмов в данной сфере выступал юрист и государственный деятель М.М. Сперанский. Сперанский активно настаивал на разработке специальной образовательной программы для управленцев, которая по своей сути способствовала бы формированию специалиста-универсала (сказывалось влияние энциклопедизма образовательных традиций Просвещения). В связи с этим был принят специальный указ императора «О правилах производства в чины по гражданской службе и об испытаниях в науках для производства в коллежские асессоры и статские советники» от августа 1809 г., в рамках которого предполагалось ввести специализированную систему испытаний для соискателей 8 и 5 ступеней чинов в «Табели о рангах» - как в гражданской, так и военной службе. Вместе с тем, допускалась замена испытания в случае наличия у соискателя высшего образования, полученного в одном из отечественных университетов. Следует сказать, что законопроект одобрения в верхушке общества не вызвал, неоднократно подвергался нападкам за «вольнодумство» и «излишнюю книжность» и в конечном счете был отменен в правление Николая I в 1834 г.
üНаконец, еще одним направлением законодательной деятельности в отношении управленцев выступила регламентация приоритета их профессиональных качеств в противовес все той же выслуге лет. Ряд принятых указов императора, в том числе 1807 и 1810 гг., при подаче все того же М.М. Сперанского, отныне создавали юридические условия для более быстрого продвижения по службе тех лиц, которые проявляли служебное рвение, нежели отличились стажем служебной деятельности. В конечном счете, и эти благие начинания в духе еще петровских адмнистративно-управленческих преобразований были постепенно свернуты в 1820-х гг.
Эпоха Николая I знаменовалась серьезной проработкой законодательной базы Российской империи (кодификация в виде «Полного собрания законов РИ») и естественно, что это не могло не затронуть административный аппарат - тем более что император ставил во главу угла бюрократическую организацию общества. Осенью 1827 г. император поручает разработать и утвердить специальный документ - «Положение о канцелярских служителях»; положениями этого указа предусматривалось, в частности, дробление на специальные социально-статусные категории (в соответствии с сословным происхождением, а также рядом других предписанных статусных позиций соискателя должности). Значимой вехой, предопределившей траекторию развития правовой базы статуса и деятельности российского чиновничества, выступил «Свод законов о службе гражданской», являвшийся, по сути, одним из частей (Т.3) издания «Полного свода законов Российской империи». В 1834 г., после отмены «образовательных» и «простолюдинских» указов, принятых еще в правление Александра I, указанный «Свод» начал действовать и в его дополнение император приказал доработать специальную «кадровую» инструкцию. В качестве подобного документа выступило «Положение о порядке производства в чины по гражданской службе», на основании которого в отношении чиновной гражданской службы была введена разрядная система, имевшая в качестве критерия наличие высшего или среднего образования, либо отсутствие таковых у соискателей. Также статьями данного нормативно-правового акта было установлено, что производство в следующие чины, порядок и регламентация службы каждого сановника высшего или среднего уровня вменялось определять в рамках заседаний Правительствующего Сената. Исключения составляли особые ситуации, когда повышение производилось внеочередно «через чин», на основании каких-либо выдающихся практических успехов управленца в государственной службе, либо его личных качеств, не относящихся к служебной деятельности - в таком случае решение о назначении или повышении принимал лично император. Николай I пошел гораздо дальше в регламентации и контроле деятельности и продвижения чиновников, инициировав создание такого фискально-учетного ведомства, как Инспекторский департамент; в речи, посвященной открытию данного государственного института, самодержец заявил: «Я хочу возвысить гражданскую службу, как возвысил военную. Я хочу знать всех моих чиновников, как я знаю всех офицеров моей армии. У нас чиновников более, чем требуется для успеха службы; я хочу, чтобы штат чиновников отвечал действительным потребностям, как, например, в моей канцелярии» 15. Тем самым монарх стремился посредством регламента и индивидуализации карьерных траекторий наладить максимально эффективную работу российской бюрократии.
Особое внимание заслуживают правовые ограничения, направленные в отношении чиновничества позднеимперского периода. Еще в правление Петра I в отношении профессионального статуса и самоидентификации чиновников постулировались идеи бескорыстности и самоотдачи в условиях несения государственной службы. Естественно, что это подкреплялось соответствующими нормативно-правовыми актами, а также связанными с ними юридическими санкциями. Тем не менее, на протяжении XVIII столетия какой-либо жесткой регламентации санкций, предполагаемых за проступки коррупционного или иного характера, прописано не было. Более того, взимание взяток, как способа дополнительной доходной части, если не считалось правилом «хорошего тона», но все же не воспринималось так катастрофична; причина была тривиальна - фискальные расходы бюджета Российской империи XVIII века были незначительны, что побуждало чиновников «добирать» неполученное. Кроме того, влиял еще фактор фаворитизма, в рамках которого приближенные монарших особ прибегали к казнокрадству в особо крупных размерах. Поэтому не останавливаемое правовыми рамками участие чиновников в коррупционных схемах было довольно распространенным явлением, к примеру, во внешнеполитической отрасли. Так, например, в условиях Семилетней войны государственный канцлер и, по сути, глава российской дипломатии в тот период А.П. Бестужев-Рюмин занимался получением взяток от прусской короны в обмен на актуальную информацию о планах союзников России по антипрусской коалиции, а также обещаниями «скорректировать» внешнюю политику государства в сторону лояльного отношения к Пруссии.
Иная ситуация в данном направлении правотворчества ознаменовалась с начала XIX столетия. В частности, уже в 1804 г. был издан указа Александра I, согласно которому те представители бюрократического аппарата, которые были уличены в эпизодах коррупционного характера или иных порочащих честь государственного служащего деяниях, сразу теряли свое служебное положение, излагались из дворянского состояния и направлялись в низовые чины в ряды действующей армии. Кроме того, был наложен строжайший юридический запрет, подтвержденный специальным императорским распоряжением, согласно которому управленцу запрещалось обращаться с «челобитными» по месту своей службы или к сотрудникам своего же ведомства, что означало на деле правовую борьбу с неслужебными горизонтальными связями коррупционного характера. В 1822 г., последовал очередной виток запретительной и ограничительной юридической стратегии в отношении чиновничества: отныне при поступлении на службу соискатель министерской должности обязан был помимо присяги достоверно поклясться о непричастности к участию в организациях тайного характера, даже если последние не несут в себе идей революционной или антиправительственной направленности. Данное положение было дополнено указом Александра I от июля 1824 г., согласно которому сотрудникам государственных ведомств и министерств строжайше запрещалось заниматься сочинительством или иными видами письменной и вообще любой другой интеллектуальной деятельности без санкционирования и цензурного надзора со стороны начальствующих лиц. Позднее события декабря 1825 г. показатели всю насущную необходимость контроля внеслужебной деятельности и социальных состояний чиновнического слоя, в том числе и интеллектуальных занятий. Уже позднее, в период правления Николая I, при кодификации законов Российской империи, данный пункт был внесен в первый том Полного свода законов, с сохранением исходной формулировки o том, что государственные служащие «ни к каким тайным обществам, под каким бы они названием не существовали, впредь принадлежать не будут»16. В дальнейшем данная формула применялась вплоть до падения самодержавия в 1917 г., что, впрочем, не уберегло представителей управленческого корпуса от вовлеченности, в частности, в масонские ложи (А.И. Гучков), либо организации либеральной и демократической направленности. То же самое и касалось насчет политических воззрений чиновника - увольнение с формулировкой «политически неблагонадежен» лишало последнего всякой надежды на «пансион», причем в случае малейшего подозрения на подобный факт включался характерный для неконституционных режимов правления механизм презумпции виновности - управленца можно было лишить должности, даже если его виновность и предполагаемая причастность к политически «вредным» течениям «не может быть доказана фактами»
Последствия действий декабристов всецело отразились в запретительной юридической концепции Николая I.Так, к примеру, указом от лета 1836 г. было запрещено получении жалования одновременно с двух и более служебных должностей, что по сути, выступило фактическим ограничением занятия сразу нескольких должностей. Кроме того, довольно активно правительство Николая I вмешивалось в регламентацию частной жизни чиновника. Некоторые из них были едва ли не абсурдными, и являлись выражением личных социокультурных установок монарха; таковым, например, выступал изданный весной 1837 г. указ царя «О воспрещении гражданским чиновникам носить усы и бород», причем Николай I подводил под это вполне логичное, для «духа времени» объяснение подобного дресс-кода: данный элемент внешности выступал знаком отличия профессиональных военных и никак не мог быть задействован в формировании внешнего облика «гражданских». В том же году император издал указ, строго запретивший представителям бюрократического аппарата вступать в брачный союз и обзаводиться семьей без разрешение на то вышестоящего начальства. Парадоксальным образом это в чем то роднило чиновников с положением крепостных крестьян, для которых действовало подобное же ограничение, только со стороны своего помещика.
1.3Уровень и специфика профессиональной культуры российских чиновников второй половины XIX столетия
Бюрократический аппарат складывался постепенно, для чего потребовалось несколько столетий управленческой практики и законодательных мероприятий. В XIX веке бюрократия стала социальной группой с определёнными признаками. Но бюрократический аппарат не был однороден. На первой ступени находится низшее- внетабельное чиновничество, чуть выше чиновники имевшие начальные чины Табели о рангах, далее следовали среднее и высшее звенья чиновничества. Последнее звено составляла бюрократическая элита. Именно они принимали решения и формировали политический курс государства. Министры в качестве руководителей отдельных ведомств, занимали в бюрократической структуре одну из ведущих ролей. Но перед этим их ждал тернистый путь от чиновника низших рангов. Поэтому стоит рассмотреть социально-психологическую атмосферу работы дореволюционного бюрократического аппарата.
Бюрократическая система обладала и рядом негативных черт, из-за которых власти приходилось прибегать к поиску более эффективных средств контроля госслужащих. Пороки присущие чиновничеству того времени никак не могли удовлетворить власть, а тем более общественность.
Бюрократизм, как сумма недостатков в деятельности управленческих структур, стал зарождаться еще на ранних стадиях возникновения государственного аппарата. Уже тогда стала проявляться низкая эффективность государственной машины, деятельность которой власть предержащие вынуждены были постоянно подстегивать многочисленными инструкциями, личными распоряжениями. Неразвитость чувства ответственности у служащих за выполняемую ими работу, крайняя медлительность обращения различных документов («волокита»), пустое бумаготворчество и прочие недостатки процветали в канцеляриях. Ситуация кардинально не менялась целыми столетиями и даже к концу существования царского режима подвижек в лучшую сторону практически не наблюдалось. Бесправие нижестоящих чинов перед вышестоящими было рядовым явлением. «Всякий чиновник есть раб своего начальника и, право, нет рабства более жестокого и позорного, чем это рабство. Чиновник еще счастлив, если он глуп: он тогда, пожалуй, даже может гордиться своим рабством. Но если он умен, положение его ужасно»18
Злоупотребления в государственных учреждениях различного уровня было обычным явлением. А разгадка данного явления кроется в самодержавной форме правления. Регуляторы надзора за государственным аппаратом были отстранены не только от принятия каких-либо решений, но и от прямого контроля за действиями чиновника. В этой системы координат чиновник становился поистине неуязвимым, напрямую отвечая за свою служебную деятельность лишь, с одной стороны. Власть в ответ не хотела мириться с произволом. При Петре Iбыла учреждена должность фискалов. Но фискалы имели те же самые недостатки, что и государственные служащие. В данной ситуации срабатывал человеческий фактор. Органы контроля подчас осуществляли свою деятельность формально.
Государственный же контроль был существенно ограничен в своих административных функциях. Даже после проверки подлинных документов и выявления растратчиков государственных средств, наказать виновных можно было только с разрешения его начальства.19
Порождением бюрократического централизма были всеобщая регламентация и формализм. Еще начиная с петровских времен, его
«Генерального регламента», а также регламентов отдельных коллегий, самодержавная власть настойчиво пыталась ввести строгую унификацию как в общественную жизнь, так и, конечно, в работу аппарата. Чиновникам, помимо обращения друг к другу в соответствии с занимаемым чином, строгими правилами оформления бумаг, где одно неправильное слово могло повлечь за собой переработку всего документа, предъявлялись строгие требования к мундиру, который должен был непременно соответствовать сезону, указывать на род службы, ведомство, ранг обладателя и прочие атрибуты носителя.
Формализм и «бумагомарательство» несомненно являются атрибутами государственного аппарата любой страны, но в царской России это явление перешагнуло все границы. Центральные органы осуществляли массовую рассылку на периферию, на что те отвечали ещё большим количеством записок и отчётов. Усугублялось всё это, тем что подобный документооборот производился внутри одного учреждения и даже между соседними кабинетами, которые взаимодействовали друг с другом исключительно с помощью официальных документов. Составление различных справок, отчетов, реестров, описей, переписывание документов занимала весь рабочий день рядового чиновника. Часто новый начальник ведомства, дабы восполнить свою некомпетентность в вопросах ведомства загружал своих подчиненных требованиями составления различных справок.
Главным недостатком бюрократического аппарата тех времён была волокита. Затягивание дел создавало иллюзию незаменимости и собственной значимости чиновника. Отсутствие личной заинтересованности не позволяло чиновнику стремиться к быстрому рассмотрению и разрешению проблем. Волокита основной стержень, в который включаются: вседозволенность, служебный произвол, коррупция и т.д.
Самым ярким проявлением волокиты являлась судебная. Разбор некоторых дел мог длиться годами.«В 1862 году Строганов обязывался наделить освобожденных рабочих землей, а он все тянул, передавал и разные инстанции, и дело окончилось только в 1913 году: лишь второе и третье поколение рабочих воспользовалось крестьянской реформой».21
Отдельное внимание стоит уделить проблеме взяточничества.«Не подмажешь - не поедешь» - говорит русская народная мудрость по поводу работы государственной машины. Масштабы взяток были различны и росли пропорционально объему и важности дел, а также рангу чиновника и его влиянию. Со временем сформировалась особая «культура взяточничества». Однако, к концу XIX века, после преобразований 1860-х годов, в ряде министерств, которые в большей мере затронули реформы, а также в связи с улучшением общей морально-психологической атмосферы среди управленцев, ситуация резко изменилась в лучшую сторону.
Корни коррупции можно охарактеризовать тремя следующими причинами:
1.Причина идеологии: чиновничество не считало свою службу службой отечеству, т.к. в России ещё с допетровских времён государственная служба по большей части ассоциировалась с холопской покорностью. Таким образом бюрократия компенсировало отсутствие свободы личными выгодами
2.Причина централизации: правительство России всегда стремилось максимально централизовать периферию. Как правило, чем более регион был удалён от центра, тем хуже исполнялись предписания Петербурга. Фактически в промежуточных звеньях системы и на окраинах в руках чиновников разных уровней оказывалась полная власть, номинально осуществляемая от лица высшей власти. Тем более здесь стоит упомянуть, что наиболее способные представители чиновничества рано или поздно перебирались в столицу, что ещё более делало аппарат провинции малоэффективным.
3.Причина материальной обеспеченности: если «низшее» чиновничество жило в условиях крайней бедности, то у высших слоёв аппаратчиков как правило «куры денег не клевали». Мелкому чиновнику для выживания требовалось найти так называемый «источник дополнительного заработка». «Кормление от дел» было довольно обыкновенным явлением в делопроизводстве Российской империи. Каждый бюрократ, даже довольно низкого ранга стремился извлечь максимальную выгоду. Однако с случалось, когда в погоне за «презренным металлом» были уличены и достаточно высокопоставленные чиновники, вплоть до министров. Если основной причиной коррупции в младших эшелонах власти можно признать несоответствие оклада даже минимальных потребностям человека, то у высшего чиновничества были совсем иные мотивы. Это в первую очередь долги (в том числе и игровые), корпоративные обязательства друг перед другом. Многие не могли отказать себе в соблазне нецелевого использования средств.
Власти предпринимали попытки наладить работу аппарата с помощью как разного вида отчетности, открытых ревизий, так и негласных проверок, назначением сенатских комиссий, но заметного результата эта деятельность также не приносила.
Пётр I очень негативно относился к злоупотреблениям. Не раз царь принимал меры, включая своих любимцев. Так, например, Сибирский губернатор кн. М.П. Гагарин, уличенный в расходовании казенных денег на личные нужды, был повешен в присутствии царя и всего двора.22
Екатерина II несколько раз издавала законы, запрещающие взяточничество, но при этом сама не верила в эффективность своих реформ. Окружение императрицы было очень сильно коррумпировано, но Екатерина I смотрела на этот факт сквозь пальцы.
Часто коррумпированность чиновника не воспринималась, как порок. Наоборот иногда это воспринималось, как показатель государственного ума и служебного опыта. Но стоит признать, что противоположная тенденция - прозрачная служба государственным интересам тоже наблюдалась.
Чиновник для скорейшего продвижения по служебной лестнице должен был пользоваться поддержкой какого-либо вышестоящего лица, быть в хороших отношениях со своим непосредственным начальником, нередко оказывая ему различные услуги, выходящие за рамки сугубо официальных отношений. Сановник, который оказывал услуги кому-либо из своих подчиненных, также мог рассчитывать на помощь своих протеже и т.д. Эти отношения можно было бы считать естественно-нормальными, если бы не одно, но: а именно осуществление всех должностных обязанностей от имени верховной непорочной сакральной власти (ведь император являлся наместником Бога на земле). Именно поэтому контроль за действиями бюрократии при абсолютизме не достижим.
Бесконтрольность и безответственность постепенно превращали даже честного порядочного чиновника во взяточника и бесполезного работника. Бюрократическая система поглощала отдельного человека, делая все его попытки и усилия вырваться из замкнутого круга тщетными. Попытки что- либо поменять в лучшую сторону порой выливались во вражду между государственными органами, иногда доходя до серьёзных «корпоративных войн».
Хотя в Российской империи и проходила профессионализация управленческого аппарата, было произведено разделение военной и гражданских служб, привлекались к службе специалисты других сословий, царю и окружение понимали, что государственный аппарат нуждается в постоянных обновлениях. Так Б.Н Чичерин писал: «Бюрократия представляет собою громадную машину, в которой каждое лицо играет роль маленького колеса. Вступая в нее, чиновник должен отречься от себя, отказаться от всякой независимости. Повиноваться и исполнять, таково отныне его призвание, и это въедается в его плоть и кровь, становится для него второй натурой...»
Далеко не всем министрам были присущи недостатки и вышеописанные отрицательные черты, но все же большинство было им подвержено, как и вся система в целом.
Глава 2. Основные социальные характеристики российских управленцев того периода
2.1Половозрастные и этнодемографические характеристики чиновного корпуса
Особенности социального статуса сотрудников госаппарата Российской империи конца XIX - начала XX вв. представляют огромное значение для данной работы. В рамках такого анализа представляется возможным примерно отследить уровни социальной мобильности чиновников, кадровые запросы общества и многие другие социально значимые аспекты. Прежде всего, следует обратить внимание на такую сферу, как сословная стратификация управленцев высшего звена - министерского корпуса. Согласно статистическим данным, только порядка 10 процентов из недворянского сословия, все остальные - либо родовитые, либо выслуженные дворяне. Более того, «разночинцам», попавшим в министерский корпус, также предстояло в итоге своей карьеры оказаться включенными в данную общественную прослойку империи, вследствие чего было гарантировано практически полное «одворяниевание» государственного аппарат на высшем уровне.
Особое внимание в данной сфере уделялось этнонациональным характеристикам претендентов на пост, хотя в этой сфере фильтр не был так жесток; количество «инородцев», представителей зарубежья от общего числа, и нерусского происхождения (вернее, неправославного исповедания) составляли примерно около трети. Правда, здесь были свои особенности. Так, для «инородцев» был закрыт доступ в такие стратегически важные с точки зрения самодержавного режима министерства, как Военное министерство, министерство юстиции, разумеется, Святейший Синод - в такие учреждения был явный прорусский национальный ценз.
Необходимо также остановиться и на демографическом аспекте проблемы. На основе имеющихся данных по полу следует сказать, что власть в сфере возрастных характеристик носила явный геронтократический оттенок. Согласно подсчетам С.В. Куликова, «средний возраст членов Государственного совета равнялся 64 годам, министров и главноуправляющих - 56, сенаторов - 62, товарищей министров и директоров департаментов - 53 годам, генерал-губернаторов, губернаторов и градоначальников - 51,3 года, вице-губернаторов - 43 годам, управляющих казенными палатами и акцизными сборами - 55,7, председателей судебных палат и окружных судов - 54,7 года и послов, и посланников - 55 годам»24. Такая ситуация объясняется многими факторами: здесь и необходимость соответствующего ценза выслуги лет, и характерный для традиционного общества патриархализм, и, в конце концов, определенная степень кадрового голода. Так, в условиях «охоты на министров», объявленной революционерами в начале XX в, и в то же время отсутствии управленцев с уровнем должного опыта с началом Первой мировой войны пост Председателя Совета министров был вынужден занять престарелый (75 лет) И.Л. Горемыкин. Характерной чертой анализируемого периода было также то, что впервые за многие века на государственную службу стали приниматься женщины, хотя официального правового запрета в Российской империи на их работу в госаппарате не было; сама по себе такая ситуация, что женщина может быть служащим, до либеральных реформ Александра II, как таковая даже не помышлялась. Ситуация кардинально изменилась лишь в данный период, и то, в то же время, со значительными ограничениями:
«Лишь в ходе реформ 60-70-х годов их стали принимать "по найму" в медицинские учреждения, на почту и телеграф, в учебные заведения. Только с 1889 г. женщинам было разрешено работать на счетно-бухгалтерских и канцелярских должностях» 25. Даже затронувшая в начале XX в. многие страны Европы эмансипация, что называется, легким касанием прошлась по административной системе Российской империи (впрочем, как и многих других европейских держав). Следует принимать во внимание также тот факт, что образовательная система высшее образование - один из факторов социальной мобильности и продвижения в госаппарат, для женщин, по сути, не предусматривалась в указанный период.
2.2Анализ образовательных траекторий и механизмов социальных лифтов чиновников
Другим, не менее важным цензом, распространяемым уже практически на все государственный аппарат, был уровень образования. Следует отметить, что «планка», предъявляемая к образовательным достижениям управленцев, была крайне высока. Так, по разным данным, от 75 до 80 % чиновников высшего и среднего звена имели высшее образование, оставшиеся, выражаясь языком современности - «среднее специальное», обычно военное или техническое.
Прежде всего, остановимся на вопросе пребывания министров во главе российских ведомств. Слишком частая смена министров вела к нарушению нормального, устоявшегося течения дел. Даже обыкновенный уход одного чиновника с поста министра и назначение другого происходили очень болезненно и зачастую являлись для ведомства по разным причинам настоящим бедствием. Смена министров отражалось на всём курсе министерства.
«У нас вообще мало преемственности и каждый новый начальник, относясь отрицательно к деятельности своего предшественника, склонен давать своим сотрудникам новые директивы. Не удивительно, что при этих условиях работа нашего государственного механизма была так мало продуктивна» - эта фраза одного из госчиновников показательно характеризует события в министерских кабинетах.
«Министерская чехарда» была одной из основных причин нестабильной политической обстановки того курса.
Частая смена руководства бюрократизирует ведомство, но обратное явление - пребывание на одном и том же посту человека в течение ряда лет и даже десятилетий было также чревато пагубными последствиями.
Слишком длительное исполнение обязанностей способствовало концентрации в руках министра чрезмерно больших полномочий, сосредоточения различных, не полагающихся по изначальному статусу, функций и прерогатив, создавало иллюзию безупречности и всемогущества. Наибольшее число министров за период 1881-1905сменилось в МВД, Министерстве Путей Сообщения (далее МПС) и Министерстве Народного Просвещения (далее МНП).
Наибольшая «текучка» министров наблюдалась в МВД. Как и сейчас этой сокращённой аббревиатурой именовалось Министерство Внутренних Дел. Курс, проводимый министерством, был очень важен для политической стабильности в государстве. Императору порой было сложно назначить кого- либо на этот пост в течении некоторого времени.
Очень часто министр не оправдывал тех надежд, которые на него возлагались монархом, и в скором времени смещался. Два министра либерала П.Д. Святополк-Мирский и Н.П. Игнатьев продержались на своих постах 145 и 391 день соответственно.
Министры внутренних дел в начале XX века находились в сложной ситуации. С одной стороны, революционная обстановка просто заставляла применять строгие меры, с другой стороны давление политической оппозиции, виновниками во всех бедах у которых была не власть в целом, а именно руководителей ведомств. С другой стороны, это явление можно объяснить тем что министры внутренних дел олицетворяли официальный правительственный курс, являлись приближёнными к императорскому величию.
Частая смена министров в МНП объясняется периодическим обострением «студенческого» вопроса в изучаемый период и отсутствием в обойме кандидатов на это место достаточно волевых людей, способных справиться с нарастающим студенческим движением, осведомленных в вопросах народного образования.
Текучесть кадров в руководстве МПС объясняется очень важным значением железных дорог для государства в целом и зависимостью самого министерства от Министерства Финансов. публицист И.И. Колышко писал, что «путейское ведомство манило петербургских сановников прежде всего своим министерским дворцом (бывшим Юсуповким). Помещаясь на Фонтанке в глубине тенистого Юсуповского сада, это был едва ли не лучший из петербургских дворцов»
Меньшим переменам были подвержены Святейший Синод (далее СС), Министерство государственного имущества (МГИ) и Министерство императорского двора и уделов (далее МИДиУ).На протяжении всего изучаемого периода бессменным обер-прокурором Святейшего Синода оставался К.П. Победоносцев. В некоторых кругах его называли «тайным правителем империи».
На перемену в руководстве МГИ оказало влияние народное бедствие - неурожай начала 1890-х годов, обрушившийся на центральные губернии России. М.Н.Островский более десяти лет занимавший пост был заменён А.С. Ермоловым, выдвинувший антикризисные меры.
Обратимся к сословному происхождению министров. Рассмотрение данного вопроса имеет большое значение, поскольку до конца остается невыясненным проблема доступа в высшие эшелоны власти людей из «низов». Главным большинством всех министров являлись лица дворянского сословия.
Среди них выделяются три категории:
1.Родовая аристократия
2.Выходцы знатных родов
3.«Недавние» дворяне, как правило получившие титул сами, или чьи родители стали дворянами.
Министры по рождению не принадлежащие к дворянскому сословию скорее были исключением из правил.
Но всё же из этого можно вывод, что доступ гражданам из непривилегированных сословий был открыт.Стоит отметить, что все они естественно получили ко времени своего министерского назначения потомственное дворянство.
Этот вопрос требует частного рассмотрения по отдельным министерствам. Наиболее либеральным и современным из всех являлось министерство финансов. С 1881 года в нём из пяти министров не было ни одного представители знатного рода. На первое место в министерстве выходили опыт, знания и способности, а не происхождение. МНП было одним из наиболее «дискриминируемых» министерств, так как слабо финансировалось. На его долю приходился всего лишь 1% бюджета Российской империи.26
Следует более подробно рассмотреть ситуацию с качественными характеристиками управленцев Российской империи в сфере получения ими образования. Выдвинутая выше в качестве гипотезы «высокая планка» образовательных достижений министерского состава не всегда находила подтверждение как в статистических источниках, так и в специализированных исследованиях историков. Так, О.В. Гаман-Голутвина, изучая возможности принципа меритократии в данной сфере, замечала, что «архивные исследования П. Зайончковского показали, что даже среди принятых на службу в 1894 г. лица с высшим образованием составляли 32,52 %, со средним-15,05 % и с низшим-52,43 %»27. Так или иначе, но следует при этом учитывать, что для касты управленцев Российской империи еще в начале XIX в. был определен вполне себе явный образовательный ценз, а именно, согласно высочайшему указу от 24 января 1803 г. ни один подданный государя не мог быть «определен к гражданской должности, требующей юридических и других познаний, не окончив учения в общественном или частном училище»28. Новая система стала в некотором смысле новым, значительным этапом в повышении меритократических качеств управленцев Российской империи. Отныне при получении чинов VIII и V классов по Табели о рангах недостаточно было стандартной формулировки «за выслугу лет», требовалось также пройти комплексный экзамен, который был утвержден «по следующим дисциплинам: русский язык, один из иностранных языков, естественное право, римское право, гражданское право, уголовное право, всеобщая история, русская история, государственная экономия, арифметика, геометрия, физика, география, статистика России» 29. Как мы можем обнаружить, данный ценз вводил весьма серьезные ограничения для претендента на должность, что, впрочем, вполне объяснимо: инициатором такого нововведения был выдающийся реформатор и общественный деятель, ценитель образованности и наук М.М. Сперанский.
Однако в данной сфере наиболее взвешенным представляется подходом, при котором следует учитывать только те сферы кадровой подготовки, которые представляли наибольший утилитарный интерес именно в отрасли государственного управления, т.е. в первую очередь обществоведческие и гуманитарные дисциплины. В данном случае государственный аппарат Российской империи был, казалось бы, на вершине образовательных достижений и подготовленности. Уместно привести тезис С.В. Куликова: «В отношении профиля образования юристы преобладали над остальными гуманитариями, а гуманитарии над естественниками и технократами. К 1917 г. российская монархия стала формой политического господства гуманитарной научной субкультуры» 30. Несомненно, ряд министерств, так или иначе связанных непосредственно с техносферой, как, к примеру, Министерство путей сообщения, Министерство торговли и промышленности, Военное министерство, требовали специальной инженерной подготовки, однако, возможно предположить, что регламентом министерства это предполагалось лишь для специализированных его подразделений, и вероятнее всего, касалось чиновников низшего и среднего состава данных ведомств. Более того, одной из тенденций образовательной политики того времени уже на закате существования империи было стремление к созданию профильных учебных заведений, готовивших бы специализированных кадры для конкретных государственных органов. Так, выдающийся ученый, чиновник и знаток военно-морского дела вице-адмирал И.Ф. Лихачев выступал с предложениями и проектами о создании специализированной морской Академии Генерального штаба, которая бы готовила высококлассных управленцев в погонах, «высокообразованных офицеров, которые должны будут нести службу как в центре, так и на местах - в составе походных штабов, командующих эскадрами и в штабах военных портов»31. Аналогичные процессы и начинания имели свое место и в других сферах управления обществом Российской империи. Следует также обратить внимание на такую тенденцию, как обязательное получение многими будущими чиновниками военного образования. Российская империя представляла собой общество традиционного типа, в котором армия является собой один из немногих наиболее эффективных «лифтов» социальной мобильности. Следует помнить, что непременным даже для правителей Российской империи было получение соответствующего военного образования и произведения в воинский чин. Специалисты, характеризуя возможные пути дворянских карьер на государственной службе, также справедливо указывают: «В течение всего XIX в. престиж военной службы был настолько велик, что абсолютное большинство дворян мужского пола предпочитали получить военное образование и,хотя бы несколько лет послужить в гвардейских частях, в армии или на флоте. Затем можно было перейти на гражданскую службу, куда охотно принимали бывших офицеров».
Как указывалось, выше, социальный состав управленцев характеризовался высокой степенью сословной неоднородности к концу XIX - началу XX столетия, причем эта неоднородность была как между социальными группами, представленными в государственном аппарате Российской империи, так и внутрисословной. Стратификация шла не только по линии сословного происхождения и родовитости, но еще и по уровню обладания имущества, статусности и престижа самих владений. Как известно, еще со времен Петра I для бюрократической практики российского государства было установлено буквой закона, что чиновник не должен иметь иных источников дохода, кроме как государственного жалования, и это нашло свое отражение к началу XX столетия: в указанный период число служащих даже высшего класса, обладавших значительными латифундиями, было очень невелико, хотя, как сходятся во мнении большинство специалистов, в российском чиновничестве число тех, кто владел родовыми поместьям, превалировало над числом тех, кто получи их по выслуге или приобрел иным легальным способом. Подобную информацию предоставляет и С.В. Куликов: «Внутри всех категорий бюрократической элиты землевладельцы составляли меньшинство, за ними шли домо и заводовладельцы. Среди землевладельцев доминировали мелкие среднепоместные сановники.
Владельцы крупных поместий были крайне немногочисленны»33. Сам переход общества из аграрного состояния в индустриального начинал сказываться и на чиновном аппарате. Далеко за примерами ходить не надо: даже «могущественный» (по излюбленным выражениям либеральной прессы того периода) В.К. Плеве имел всего 300 десятин земельных владений в Калужской губернии, доставшихся ему после женитьбы34.
2.3Социально-статусное положение чиновничества второй половины XIX века
Прежде чем характеризовать указанные позиции дореволюционного чиновничества, необходимо отметить ряд сопутствующих тенденций, характерных для бюрократического аппарата того периода. В первую очередь, кадровая ситуация многих ведомств, особенно министерства внутренних дел, характеризовалась высокой степенью «текучки» личного состава. Это было вызвано рядом причин: естественной убылью персонала, физическим уничтожением высшего сановного персонала террористическими организациями (ряд министров и руководителей ведомств конца XIX - начала XX в. погиб от рук революционных партий и движений), отсутствием как у соискателей, так и у самих действующих чиновников необходимых морально-волевых качеств, необходимых для борьбы и подавления, смягчения социальной напряженности и революционных настроений. Также в этом ключе следует отметить личностную профессиональную и идеологическую негибкость представителей чиновничьего корпуса конца XIX столетия, их неумение жестко, но адекватно реагировать на вызовы времени. Воздействовали на данный процесс и вполне спонтанные факторы - неурожаи 90-х гг. XIX в., различные чрезвычайные ситуации, которые влияли как на восходящую (железнодорожная катастрофа царского состава в Борках), так и нисходящую (Ходынская катастрофа) социальную мобильность.
Вместе с тем, вышеперечисленные позиции, в частности, вызваны определенным индивидуальными категориями их социальных и статусных показателей. Так, анализируя сословный срез представителей высшего чиновного корпуса конца XIX в., то можно обнаружить, что порядка 90 процентов представителей бюрократического аппарата были выходцами из дворянского сословия; разумеется, что сами выходцы из неродовитых слоев в процессе службы получали дворянское состояние, что вполне себе свидетельствует о продолжение процессов одворянивания в Российском обществе в указанный период. Если рассматривать отрасли государственного управления, то традиционно «низкосословными», «разночинскими» выступали сферы администрирования экономики, образования, имущественного хозяйства - в этих отраслях процент людей неродовитого происхождения был достаточно высок. Следует кстати отметить, что и финансирование данных министерств со стороны самодержавного правительства было довольно низким, что вызывало соответствующее перетекание служащих в другие ведомства или вовсе уход с государственной службы. Напротив, ведомства, чьи направления деятельности исключительно были уделом «благородных сословий» - дипломатия, военное дело, внутренняя политика - были представлены представителями самых именитых родов и фамилий. Немаловажным фактором социальных каналов рекрутирования управленческой элиты здесь выступали специализированные образовательные учреждения, куда благодаря, в частности социальным контрреформам Александра III попасть мог далеко не всякий, и выходцы из недворян уж точно не имели шансов. Следует также охарактеризовать достигаемые статусные позиции, в частности, что касается титулования управленческого корпуса - поскольку превалирующий процент чиновников пребывал в дворянском состоянии, они также и являлись носителями титулов, как можно было предположить. Однако данные статистики свидетельствуют об обратном - порядка 70 % министров и управленцев высшего звена не имели никаких титулов вообще. Только порядка 8 % имели один из высший дворянских титулов «князь», что само по себе свидетельствует о нивелировании социального значения актов пожалования титула, вопреки общей продолжавшейся тенденции одворянивания. Однако, среди совокупных 30 % титулов более половины было достигнуто путем личной выслуги, а не по наследованию. Однако данные титулы могли быть получены не только за какие-либо действительные достижения в пользу государство (как, например, отстаивание территориальных интересов на переговорном процессе с японской стороной С.Ю. Витте), но и в условиях личного позитивного отношения императорской особы.
В условиях постепенного выхода индустриальной стратификационной «квадриги» индивида (образование, доход, престиж, власть) особое внимание следует обратить на уровень материального достатка и имущественно- доходного обеспечения чиновничьего аппарата. Кроме того, в силу профессиональной специфики данный вопрос был еще важен по причинам противостояния коррупционным проявлениям в среде чиновничества, недопущения развития и трансформации механизмом злоупотребления властным положением. В силу этого, высокий уровень доходной обеспеченности служащих стоял достаточно остро. Помимо этого, в имущественном состоянии чиновника кроются и другие факторы - ибо, как справедливо указывает Д.Н. Шилов «о какой бы стороне жизни государственного деятеля не зашла речь, никогда не бесполезно взглянуть на нее через призму материального благополучия человека. Богатство давало независимость, помогало установить необходимые связи, иногда определяло род и характер службы»35. Социально-экономическое положение управленца способствовало трансформации его мировоззренческих доминант и специфических социокультурных установок, и зачастую это проявлялось в решении важных государственных вопросов. Попытка самодержавным правительством поставить это под свой контроль проявилась еще в 30-х гг. XIX столетия в виде размещения в формулярных списках специального раздела, отражавшего имущественное состояния того или иного уполномоченного лица. В связи с этим позиции тех или иных представителей министерств и ведомств косвенно или напрямую колебались в зависимости от их материальной и собственнической причастности к исходу решения текущей проблемы, а также влияния связанных с ними групп лоббизма. Таким образом, по вопросам доходного и имущественного статуса российской управленческой элиты второй половины XIX в. можно выделить ряд основных аспектов:
üПрямое влияние имущественных аспектов на решение проблем государственного характера. Так, например, при решении аграрного вопроса консервативные позиции выражались крупными латифундистами, в то время как на либеральных и околорадикальным методах настаивали те, кто не имел достаточных земельных владений или вовсе их был лишен;
üНаличие доходных имений и прочих источников пополнения личного бюджета прямо пропорционально снижало хозяйственно-экономическую зависимость управленца от государственной системы, и тем самым, делало его более независимым и, вероятно, более инициативным в разрешении наиболее острых проблем. Вместе с тем, это, с одной стороны, частично снижало мотивацию чиновника в достаточно добросовестном и интенсивном несении служебных обязанностей, с другой стороны, создавало эффект защищенности служащего от вовлечения в коррупционные схемы;
üВ целом, обладание достаточно крупными имущественными и доходными капиталами в целом негласно не поощрялось: сказывалась заложенная еще со времен Петра Великого и формирования абсолютизма традиция, согласно которой чиновник должен максимально зависит от «кормлений» со стороны государственной власти.
Характеризуя актуальное для периода обладание чиновниками земельными наделами как важным элементом собственности в аграрно- индустриальном обществе, необходимо отметить ряд тенденций. События либеральных реформ 1860-1870-х гг. положили начало процессу обезземеливания дворянского сословия, что в частности проявилось в увеличении числа не имевших надела министров и администраторов высшего уровня. Вместе с тем, наиболее преобладавшей прослойкой бюрократического аппарат были владельцы наделов среднего (от 500 до 3 тыс. десятин земли) уровня - таких в государственных министерствах и ведомствах было порядка 40 %. Владельцы земельных наделом объемом от 10 тыс. и более десятин было минимальное количество - по разным оценкам от 10 до 12 % от общего числа чиновного аппарата. С другой стороны, несмотря на негласное порицание обладания собственностью в целом, именно земельные наделы, их объем и качество почв, были определенным признаком высокого статуса, соответствовавшего уровню представителя политического истеблишмента, поэтому как министры, так и даже рядовые чиновники стремились всеми возможными легитимными способами осуществлять аккумулирование земельных фондов в личном владении. Таких путей было немного - в основном, помимо наследования земельной собственности, земли можно было приобрести в результате коммерческой сделки, а также посредством получения приданного в случае выгодной женитьбы (в данном контексте уместен пример К.Д. Плеве). Парадоксально, что среди именитых дворян, состоявших на государственной службе, разделение на категории на основании земельной собственности были вполне тривиальным - около половины были крупными латифундистами, в то время как другая половина потеряли свои земли в процессе либеральных реформ и последующего обезземеливания. Также, следует отметить, неродовитые министры при всем желании и даже используя методы покупки или получения земель в результате женитьбы не могли преодолеть планку в 0,5 тыс. десятин - уровня, отделявшего их от категории «крупный землевладелец».
Особый вопрос представляло семейное положение управленцев в обществе традиционалистского типа, какое представлял из себя социум Российской империи. Характерно, однако процессы модернизации, в частности в том числе и касательно семейной и половой культуры политической элиты. С.Д. Шереметьев, характеризуя ситуацию личных и внутрисемейных отношений министерского корпуса, со скепсисом человека консервативных социокультурных установок отмечает: «Я назвал жену министра путей сообщения кн. Хилкова... Это вторая его жена сестра первой, следовательно, не совсем законная; но все это пустяки при наличности других неправильностей между министерскими женами. Жена министра финансов разведенная жена, министра юстиции разведенная, жена Министра Двора купленная и разведенная, жена министра вне всяких уже правил, и все это министерские жены, первые сановные дамы в империи... Уровень такой действует на многое и если высшие сферы будут иметь только подобных представительниц, то дело плохо» 36. Небольшое число консервативно настроенных представителей управленческой элиты с недовольством характеризовали получившую широкое распространение практику заключение повторных браков, заключение союза с разведенными женщинами, да к тому же еще имевших детей от первого брака. Вместе с тем, такие ситуации были все же более прецеденты, повальным социальным трендом все таки выступало заключение первичного (и единственного брака), поскольку это зачастую напрямую коррелировало с развитием карьерного пути чиновника; впрочем, это зависело от морализаторских и иных социально-этических установок двора и управленческого аппарата каждого из правителей второй половины XIX - начала XX в. Например, если ряд государственных деяетелей и придворных (С.Д. Шереметьев, А.С. Танеев) отмечают некий «дух фривольности» в семейном положении министерского корпуса в эпоху Александра II, то, например, в правление последнего русского императора, не без влияния моральных установок супруги Александры Федоровны, довольно широко была распространена сдержанность в рамках морально-этических предписаний того времени. Еще одним важным аспектом семейного положения бюрократов выступало наличие детей. Заранее следует оговориться, что к концу XIX столетия в рамках профессиональной этики самим многими чиновниками наличие семьи и семейных обязательств рассматривался как фактор, отягчающий качественное исполнение служебных обязанностей; с другой стороны, был достаточно высок ценз социального доверия сотрудникам, имевших семьи. Так, например, достаточно большое число сотрудников ведомственных организаций и министерств в конце XIX в. были вовсе бездетны, что является само по себе довольно нетипичной ситуацией для общества традиционалистского типа. С другой стороны, очень ограниченно встречались министерские сотрудники с большим числом детей в семье. В целом, это вполне объяснимо. Сотрудники министерств с невысоким уровнем личных доходов и имущества не могли позволить себе иметь более двух-трех детей. При этом, следует не забывать и о «биче» того времени - высокой детской смертности. Даже на уровне управленческой верхушки страны ее показатели были очень высоки в силу невысоких медицинских технологий и санитарных практик того времени. Помимо этого, фактор детской смертности также сказывался на морально-психологическом состоянии сотрудников министерств и ведомств и происходило это с дальнейшим влиянием на карьерные траектории чиновников бюрократического аппарата зачастую неоднозначно: от полного «ухода» в служебную деятельность сотрудника министерства, до абстрагирования от служебных обязанностей и формально-повседневному исполнению полномочий.
Важным аспектом социальной динамики представителей министерского корпуса является пожалование последних наградами и различными знаками и средствами отличия. В данной сфере ситуация была довольно специфична. В данном вопросе огромное значение играла возрастная корреляция, выслуга лет, приближенность к персоне монарха, а также ряд других субъективных факторов, таких как участие в дипломатических прецедентах и переговорных процессах, личные заслуги в разрешении спорных общественных конфликтах и чрезвычайных ситуациях, иных эксцессах. Соответственно, что объем наградных отличий практически всегда прямо коррелировал в зависимости от длительности возраста и пропорционально, длительности пребывания на государственной службе. Кроме того, немаловажным фактором могла выступить причастность к тем или иным знатным родам. То же самое касалось и почетных чинов. Затрагивая престижность отраслей государственного управления, отметим, что наиболее престижными и социально высокостатусными являлись отрасли военного, военно-морского и дипломатического характера (примечательно, что например, МВД, и царская охранка при этом были на крайне невысоком и отрицательном счету. Сказывалось как влияние общественного мнения, так и личные субъективные факторы недоверия к «жандармскому корпусу»). Вследствие этого основанная масса выходцев дворянского сословия устремлялась на военную службу, в то время как гражданская службы была непривлекательным уделом разночинцев. Еще одной особенностью в этом контексте была возможность представителей военных ведомств (военного министерства, морского министерства) переходить в отрасли гражданской чиновной службы, в то время как у бюрократов, скажем, МВД, или министерства народного просвещения такой возможности изначально не было. Это спровоцировало наличие высокого процента военно-политической элиты в общем управлении государством; сказывалась и практика пожалования воинских офицерских званий родовитым семьям, хоть как-либо приближенным к императорской фамилии. Формально, даже не имея воинского образования или не обладая военно-стратегическими талантами и качествами профессионального военного, данные представители также составляли бюрократическую военную элиту. Таким образом, можно сделать вывод об имевшей место частичной и условной «милитаризованности» бюрократического аппарата самодержавной России к концу XIX - началу XX столетия.
Следует также рассмотреть аспекты социализации и вовлеченности представителей бюрократического аппарата в общественные процессы внеделового характера. В частности, практически основная масса министров мало была вовлечена в богемную жизнь столицы или регионов, или участвовала в ней строго в рамках служебной необходимости. Большинство представителей служебного корпуса были в этом отношении индивидуумами социал-консервативных взглядов, довольно скептически воспринимая социальное значение подобных мероприятий. Вместе с тем, определенное число публичных мероприятий, как, например, торжества по случаю тезоименитств монарших особ, устроение членами правящей династии официальных приемов изначально не могли быть проигнорированы представителями бюрократического корпуса. Тоже самое касалось и официальных церковных празднеств православной конфессии, даже в том случае, если сам представитель управленческой элиты принадлежал к другой конфессиональной направленности (что было редко) или вовсе демонстрировал отсутствие какой-либо религиозной принадлежности в пользу светских взглядов (что встречалось еще реже). В целом, активная социальная жизнь, равно как и вступление в брак, несмотря на традиционалистские предписания, не поощрялась, поскольку полагалось, что и в том и в другом случае это будет мешать полноценному исполнению служебных обязанностей.
Глава 3. Система политической социализации представителей министерского корпуса
3.1Иерархия социальной значимости категорий российских управленцев
Разберём характеристику скорости продвижения бюрократов по иерархии чинов. В качестве примера рассмотрим скорость достижения чина статского советника. В данном исследовании изучаются только лица, состоявшие на гражданской службе, поскольку должность статского советника в армии и флоте отсутствовала. Первыми достигли этого рубежа барон А.П. Николаи (почти 9 лет), Д.М. Сольский (девять с половиной лет) и И.Д. Делянов (9,5 лет). На четвертом месте с момента поступления на службу - Д.А. Толстой (более 10 лет). На другом полюсе оказались: кн. М.И. Хилков (39 лет), А.К. Кривошеий (21 год), затем - М.Н. Муравьев (чуть больше 19 лет) и Г.Э. Зенгер (18,5 лет). Хилков, Кривошеин, Муравьев начали службу с чина 14-го класса и достигнуть чина статского советника им было значительно труднее, чем всем остальным. Уровень скорости достижения чина 5-го класса с расчетами П.А.Зайончковского и Д.И. Раскина 37, то получается, что практически все будущие министры взбирались по чиновной лестнице с большим опережением «нормального» графика. Так, в стандартном порядке чиновник, начинавший службу с самых низов иерархии, должен был служить не менее 30 лет для получения чина статского советника. И.Н. Дурново с этим участком «справился» в два раз быстрее.
Прочие чиновники, начиная службу с чина 10-го класса до статского советника должны были служить 18 лет, а если с 9-го - то 15 лет. И.Д. Делянов, таким образом, тоже поставил своеобразный рекорд - вместо полагавшихся 18 лет затратил всего девять с половиной.
Значимые корреляции скорости достижения чина статского советника возникают со следующими факторами биографий чиновников: местом окончания обучения, первым присвоенным чином, возрастом, с которого чиновник начал свою службу, местом начала службы, титулом, характером карьеры (военная / гражданская), профилем образования и некоторыми другими.
Возраст поступления на государственную службу на получение пятого ранга, как ни странно, практически не влиял. Скорость достижения чина статского советника в определенной мере зависела от конкретного учреждения, в котором будущий министр начинал служить. Можно отметить, что хорошим вариантом была служба в СЕИВК. За ней следовала служба в министерствах. На губернских и уездных должностях можно было как продвинуться, так и стагнировать в области темпов получения очередного классного чина.
Далее мы обратимся к анализу скорости между этапами карьеры. Мы рассмотрели скорость продвижения между чинами пятого и третьего классов, чтобы посмотреть на картину службы в период между этапами карьеры. Это позволит нам определить более точно взлеты и падения каждого из будущих министров - какие этапы у них складывались более удачно, какие - менее, на основе формальных показателей - скорости достижения очередного чина.
Итак, на первом участке (между началом службы и чином статского советника) лидировали: бар. А.П. Николаи, Д.М. Сольский, И.Д. Делянов, Д.А. Толстой, А.Я. Гюббенет. Отставали от остальных: кн. М.И. Хилков, А.К. Кривошеий, М.Н. Муравьев, Г.Э. Зенгер, Н.К. Гирс.
На втором участке (между чинами 5-го и 3-го классов, для гражданских лиц) в первую пятерку вошли: кн. М.И. Хилков (на это у него ушло всего 849 дней, тогда как у всей остальной массы, за исключением Плеве и Набокова - более 6 лет); В.К. Плеве, Д.Н.Набоков, А.С. Ермолов, Н.А. Манассеин.
«Замыкающими» были: Н.Х. Бунге, А.К. Кривошеий, И.Н. Дурново, Н.П. Боголепов, М.Н. Муравьев. Тем самым, можно утверждать, что начальный этап карьеры М.И. Хилкова было гораздо менее удачным, чем последующий, а у И.Н. Дурново ситуация складывалась скорее обратная. Утверждать, что начальный этап карьеры М.И. Хилкова было гораздо менее удачным, чем последующий, а у И.Н. Дурново ситуация складывалась скорее обратная. В принципе, исходя из абсолютных сравнений, можно утверждать, что расстояние между последними чинами военные, и прежде всего, моряки, преодолевали быстрее, чем статские министры, но за счет сильного отставания в прошлые годы при достижении сравнительно низких званий они продолжали оставаться на последнем месте по возрасту достижения второго ранга «Табели...»
В заключении можно так же говорить о том, что у министров, в принципе не попавших в списки отстающих или опережающих, карьера складывалась более или менее ровно и постепенно в отношении чинов (но не всегда должностей).Большинство бюрократов получали чин пятого класса уже после 12-13 лет службы, что, как правило, являлось опережением нормального графика. Исключения в меньшую сторону были сравнительно редки, а в большую - гораздо значительнее по количеству и качеству.
На гражданской службе сделать себе удачную карьеру было проще, чем в армии, естественно, при условии окончания одного из ВУЗов. Медленнее всего продвигались от одной ступени Табели о рангах до другой те, кто связал свою карьеру с морской службой.
С этой точки зрения данная стезя была наименее перспективна. Ряд министров продвигался по чиновной и должностной лестницам постепенно, без значительных взлетов и ощутимых падений (П.Л. Лобко, В.Н. Коковцов, В.Н. Ламздорф, Н.К. Гире, М.Н. Островский и пр.) Карьера других, наоборот, имела значительные флуктуации (С.Ю. Витте, А.Б. Лобанов-Ростовский, И.А. Вышеградский и др.)
Теперь перейдём к характеристикам, связанным со службой на посту министра. Важным представляется рассмотрение параметров, связанных с достижением министерского поста и работой в качестве главы ведомства. В этой связи необходимо прежде всего затронуть вопрос о возрасте достижения министерского кресла. Усреднённый показатель назначения на министерскую должность составляет 55 лет.
Подавляющее большинство лиц, становившихся министрами, находились в возрасте от 50 до 64 лет. Если средний возраст достижения министерского поста - 55,1 год, то увольнения или смерти при исполнении обязанностей - 61,9 года.
«Нормальный», средний, возраст российского министра в период с 1881 по 1905 годы равнялся 58 - 59 годам.На общем фоне выделяется достаточно раннее увольнение (примерно 43 года): это перемещение СЮ. Витте с поста министра путей сообщения на должность министра финансов. На другом полюсе, в самом преклонном возрасте при уходе с министерского поста находились: И.Д. Делянов (80 лет).Основная же масса начальников ведомств уходила в отставку между 54 и 67 годами.
Другая важная характеристика на которой стоит заострить внимание - продолжительность службы до занятия министерского поста.
В среднем, у министров царской России конца XIX - начала XX вв. уходило 35 лет службы до занятия поста руководителя ведомства. За это время они, несомненно, успевали приобрести колоссальный бюрократический опыт, который, однако, как мы выяснили, опираясь на теоретические построения классиков социологии и политологии, в корне противоречил тем качествам, которые требовались от политика.
Должность министра предполагала наличие собственных взглядов на тот или иной вопрос государственного управления, не говоря уже о собственной программе деятельности (ведь каждому министру она требовалась и это требование было прописано в законодательстве) которой не было у большинства бюрократов, занявших кресло министра, за свою долгую службу приобретавших по преимуществу навыки хороших исполнителей. Даже у такого выдающегося министра как С.Ю. Витте не было чётко поставленной программы. О других министрах в этом случае говорить не приходиться.
Наименьший по срокам (менее 22 лет) служебный опыт был у С.Ю. Витте перед назначением на пост министра путей сообщения. Перед занятием должности министра финансов - 22 года с небольшим. У Д.С Сипягина чуть менее 23 лет перед назначением министром внутренних дел. Н.В. Муравьев, занявший пост министра юстиции прослужил перед этим 23,5 года.
Один из историков, занимающийся проблемами чиновничества - Б.Б. Дубенцов - предложил и детально, по годам, рассмотрел в своей диссертации два варианта развития чиновничьей карьеры: блестящий и средний. Интересно сопоставить полученные данные с его теоретическими построениями.
По схеме Б.Б. Дубенцова следует, что через двадцать семь лет после начала службы чиновник, располагавший всеми данными для блестящей карьеры (которые включали окончание Императорского Александровского Лицея или Училища Правоведения по 1-у разряда с отличием, начало служебной деятельности 22 лет от роду, выдающиеся способности и хорошую протекцию), мог стать министром.
В изучаемый хронологический период именно так складывалась служба у СЮ. Витте, Д.С. Сипягина, Н.В. Муравьева, И.И. Воронцова- Дашкова, А.С. Ермолова, Д.М. Сольского и Г.Э. Зенгера.
Близко приближались к этому показателю П.Д. Святополк-Мирский, Н.П. Боголепов, Н.П. Игнатьев. Из них четверо учились в Санкт- Петербургском университете. Шестеро были медалистами. Возраст поступления на службу и первый из чинов были различными.
Надо отметить, что сроки, затраченные на достижение министерского поста, могли быть весьма неодинаковыми, причем отличаться на порядок: почти в три раза. Тем самым, можно заключить, что служебный опыт у министров был весьма и весьма различный, что придавало определенную пестроту министерскому составу.
Определенный интерес также представляет вопрос - какими чинами располагали бюрократы ко времени назначения на министерский пост, хотя, безусловно, к началу XX века чин утрачивает свое прежнее значение.
Определенный интерес также представляет вопрос - какими чинами располагали бюрократы ко времени назначения на министерский пост, хотя, безусловно, к началу XX века чин утрачивает свое прежнее значение39
Сравнительный анализ продвижения по иерархии чинов и должностей показывает, что абсолютное большинство бюрократов при назначении министром имели чины 3-го класса. В чине 5-го класса - статского советника
чиновник в принципе не мог быть назначен министром. Назначение на этот пост в чине 4-го класса было достаточно редким явлением, и чаще всего эти лица в скором времени получали следующий чин. После министерской деятельности пропорции в корне меняются, что говорит о влиянии получения этой должности на приобретение следующего классного чина.
Надо отметить, что бывшие министры продолжали продвигаться по чиновной иерархии и после отставки, естественно, за исключением тех, кто умер или был убит на посту (как Д.С. Сипягин, так и оставшийся навечно действительным статским советником).
Картина будет неполной, если не затронуть еще один вопрос: сколько бывших министров и как долго оставались не у дел после отставки. Правда, есть и исключения - И.Л. Горемыкин и В.И. Коковцов после первой отставки еще не раз призывались к исполнению обязанностей на ответственных постах, а С.Ю. Витте был первым председателем реформированного Совета министров. В данном вопросе сразу бросается в глаза наличие нескольких классификаций. Первую составляют те министры, которые скончались при исполнении своих обязанностей. С 1881 по 1905 год к этой классификации можно отнести 12 человек. Вторая группа состоит из тех, кто умер в ближайшие два года после отставки. Это еще 6 человек.От двух до десяти лет прошло у 11 человек. Еще 11 человек прожили от 10 до 20 лет, и пять человек оставались не у дел более 20 лет. В последнюю группу попали: В.Н. Коковцов (ставший впоследствии еще раз министром финансов, а также премьер-министром после смерти П.А. Столыпина, но и после последней отставки проживший еще около 30 лет), Н.П. Игнатьев, Д.М. Сольский (после поста государственного контролера занимавшийся разнообразной государственной деятельностью, но уже в рамках Госсовета или различных комитетов и комиссий), А.Н. Куропаткин и Н.М. Чихачев. Как мы видим, самая большая из всех групп - первая. Второе место делят третья и четвертая группы (по 11 человек в каждой). Меньше всего лиц в последней, пятой группе. Долгое время (более двух лет), следовательно, оставались не удел 27 человек. Мы знаем, что этот период особенно болезненно переживали С.Ю. Витте, Н.П. Игнатьев, А.Н. Куропаткин и некоторые другие бывшие министры.
3.2Эволюция пространства политико-идеологических воззрений российского чиновничества второй половины XIX в.
Немаловажным аспектом социокультурного облика чиновничества в изучаемый период выступала трансформация интеллектуального пространства представителей бюрократического аппарат государства. Характеризуя данную проблему, необходимо отметить, что практически повсеместно распространенная практика восприятия чиновничества как идеологически консолидированной структуры с ориентацией на верность самодержавному режиму, социокультурный образ бюрократического аппарата как «опоры трона» представляется крайне идеалистическим и весьма далеким от реальной интеллектуальной и мировоззренческой картины «внутреннего мира» российского чиновника позднеимперского периода. Привычная для абсолютистского режима Российской империи «православие, самодержавие, народность», уже не отвечала интеллектуальным и идеологическим убеждениям и потребностям чиновничьего корпуса. Уже в начале XX столетия один из представителей уездного дворянства и чиновник низшего звена по совместительству, Д.А. Олсуфьев скептически заявил: «В эти слова можно влагать самое неопределенное понятие» 40. Далеко не последнюю роль в этом этой проблеме играл ряд фактических событий, трансформировавших внутриполитическую жизнь государства от жесткого абсолютизма Николая I, до крайне умеренной и по факту конституционной монархии Николая II в начале XX века.
Характеризуя общую политическую тенденцию периода второй половины XIX столетия, уместно обратиться к такому термину, как «правительственный либерализм». Реформы Александра II 1860-1870-х гг. в значительной мере поспособствовали активизации общественной мысли на всех уровнях и чиновничество было не исключением. Однако в последней четверти XIX в., особенно в условиях прихода к власти социал-консерватора Александра III такая тенденция в воззрениях чиновников правительственного аппарата была довольно спорадической, и не развернулась в полную силу, как это произойдет позднее, уже в правление его сына в начале XX столетия.
Еще одной значительной чертой мировоззренческих позиций позднеимперского чиновничества была высокая степень его вестернезированности - «германофильской», в правление Николая I и Александра II, и «романизированной», в правление двух последних русских императоров. В итоге это порождало опасные политико-правовые иллюзии, в частности, идеи о том, что самодержавный режим вполне может быть реформирован с сохранением основ незыблемости самодержавия, но с приданием широким народным массам всей совокупности гражданских прав и свобод, что с точки зрения классической политической науки уже само по себе содержит логическое противоречие.
Нарастание революционного движения в обществе Российской империи данного периода способствовало возникновению социалистической идеологии. Характерно, что ее положения в целом были негативно восприняты представителями бюрократического корпуса. Причины заключаются не только в лояльности бюрократов самодержавному строю, но и в личной заинтересованности стабильного существования основ общества, которые предполагалась расшатывать в силу убеждений сторонников социалистической идеологии. Помимо этого, профессиональные управленцы были вполне в состоянии заметить определенную степень демагогии в идеологических постулатах представителей социализма, в чем и напрямую заявляли в общественной полемике; в частности, один из представителей чиновничества средней руки упрекал социалистов в том, что они «в погоне за осуществлением личного равенства, забыли о свободе» 41. Вместе с тем, представители бюрократического аппарата также довольно критически воспринимали зарождение и формирование праворадикальных организаций монархического толка, полагая, что существование таких движений в обществе самым непосредственным образом дискредитирует саму идею монархии. Кроме того, будучи явными представителями интеллигентской прослойки социума и его интеллектуальной элитой, многие профессиональные чиновники и региональные руководители были далеки от ксенофобский препозиций монархических движений и в частности, весьма распространенных в этой среде идей антисемизма.
Особо значимым для личностных мировоззренческих координат чиновников выступала имперская риторика. В частности, многие представители чиновной службы были горячо убежденными сторонниками расширения империи и глобальной территориальной и социокультурной экспансии. Зачастую это выражалось в активном прожектерстве чиновнического слоя, в частности, в этой сфере особенное распространение получили проекты, предлагаемые военными и военно-морскими чиновниками и управленцами. При этом, данные проекты представляли собой не авантюрные схематические наброски или графоманию, а вполне профессионально составленные «дорожные карты» достижение геополитических задач. Характерным примером в данном ключе выступает геополитический проект полковника и сотрудника военного министерства 1880-х гг. Б.М. Громбчевского, в рамках которого предполагалось, в частности, на основе расширенной ассимиляции территорий Средней Азии добиться постепенного проникновения на Средний Восток, распространения русского влияния на Персию и Афганистан, и в конечном счете, постепенное вытеснение англичан с территории Индии. Вместе с тем, чиновники региональной администрации осознавали, что излишние попрание интересов национальных меньшинств, особенно во вновь присоединенных, в частности, военным путем, сопредельных территорий, может обернуться плачевно, вследствие этого довольно осторожно проводили стратегию распространения русского влияния на местах и среди «аборигенов». С.В. Лурье следующим образом характеризует подобную позицию позднеимперского российского чиновничества: «Очевидно, что почти непосредственная близость Британской империи влияла на русскую туземную политику. Эти две империи самым пристальным образом наблюдали за действиями друг друга, анализируя самым дотошным образом каждое нововведение в политике соседей, и все, что казалось разумным, перенималось, иногда почти что бессознательно. Так, Туркестанскую администрацию проникла идея подчеркнутого уважения чужих национальных и религиозных проявлений, понятая как залог стабильности империи, идея того, что русское присутствие в регионе не должно понапрасну мозолить глаза местному населению, но в случае недоразумений позволительно принимать любые самые крутые карательные меры (аналог политики канонерок) - то есть, несмотря на привычные декларации, формальные права гражданства, население новоприобретенных мест не рассматривалось как вполне «свое», постепенно приближалось по своему статусу к населению колоний. С жителями Средней Азии не мог уже возникнуть сложный, по сути своей внутренний конфликт, как, например, конфликт русских с армянами в Закавказье - отношения с местным населением упрощались и становились более одномерными». Однако при этом отметим, что скептицизм в отношении экспансивной политики Российской империи как такой отсутствовал в среде российского чиновничества.
Весьма проблематичным для восприятия чиновников был этнорелигиозный вопрос, в частности, позиция по отношению к еврейству. Несмотря на, казалось бы, явное открытое осуждение антисемизма, заподозрить позднеимперскую бюрократию в симпатии к еврейству тоже было бы достаточно сложно, учитывая наличие черт оседлости, отводимых местной администрацией для еврейского населения. В тоже время постепенное веяние либеральной идеологии оказывало свое воздействие и отношении высшей царской бюрократии было уже гораздо более умеренным, к концу XIX - началу XX столетия, в частности, это явно прослеживается на основе «дела Бейлиса», где представители светской чиновной интеллигенции довольно скептически отнеслись к организованному на основе идей «кровавого навета» судебному процессу. Наконец, следует отметить, что в сфере конфессиональных и сакрально-мистических паттернов практически все чиновники выступали как приверженцы идей традиционного православия, с привнесением ура-патриотических концепций и идеологем, вроде «креста на Святой Софии», пресловутого «константинопольского проекта» и проч.
3.3 Реалии политической деятельности российских чиновников в условиях нарастания социальной напряженности второй половины XIX - начала XX столетия
В качестве характеристики политико-правовой культуры и особенностей карьерных и служебных стратегий управленцев следует охарактеризовать их прикладную деятельность во время исполнения службы. В октябре 1899 года Горемыкина вовремя его заграничной поездки смещают с поста и назначают членом Государственного совета. Причины отставки объясняются разными причинами, но из основных версий можно выделит конфликт Горемыкина и Витте по поводу проекта введения земств в Западном крае и Прибалтийских губерниях, окружной петербуржской железной дороги. Достаточно интересным фактом является ссора Горемыкина практически со всем министерским корпусом и окружением императора. В итоге С.Ю. Витте во время отъезда Горемыкина в Англию удалось убедить Николая II в своей правоте.
Отставка Горемыкина была неожиданностью для бюрократов. Увольнение Горемыкина происходило в обстановке чрезвычайной секретности. Объяснив в личной беседе Д.С.Сипягину, что тот по сути уже стал министром внутренних дел. Государь запретил ему разглашать эту информацию до появления официального распоряжения.
Императору импонировала личность Дмитрия Сергеевича, ведь он был убеждённым монархистом. Один из исследователей внутренней политики того периода И.В. Лукоянов считает, что «манера бездействия» Сипягина отлично подходила царю. Позиция предыдущего министра казалась Николаю II чересчур либеральной. На одном из главных постов-столпов ему конечно же требовался консерватор.
Надо сказать, что Д.С. Сипягин обладал огромным опытом работы на местах, умел организовать слаженную работу на уровне губернии и, в целом, неплохо разбирался в нуждах населения43
Кроме того, около шести лет перед назначением министром он занимал различные ответственные должности в высших и центральных органах власти. Особую роль в назначении Сипягина сыграло благосклонное отношения окружения прежнего императора. Его кандидатуру одобряли СЮ. Витте, императрица Мария Федоровна, князь В.П. Мещерский. Интриги вокруг министра потерпели крах. Многие современники, желая подчеркнуть особое благоволение Николая П к Сипягину обращали внимание на символичность его назначения: управляющим министерством он стал 20 октября - в день смерти Александра Ш и на 40-й день «по кончине» цесаревича Георгия Александровича, а утвержден на этой должности был 26 февраля - в день рождения покойного императора.
После того как Сипягина убили в апреле 1902 вновь встал вопрос о кандидате на пост министра МВД. На этот раз Николай II не колебался и остановил свой выбор на В.К.Плеве. Плеве имел огромный стаж на разных должностях, и как никто подходил на эту должность в сложившейся ситуации.
В.К. Плеве отличали «изумительная трудоспособность», осторожность,«необычайная энергия», «большой ум», твердость, деловитость.44
Николай давно был знаком с Плеве лично и прекрасно знал взгляды и позиции Вячеслава Константиновича и его они полностью устраивали.
Но всё-таки главенствующими при назначении В.К. Плеве стоит считать объективные факторы: его личные качества (сильный характер и его твёрдость), накопленный служебный опыт, взгляды и программа.
После убийства Плеве, проводившего жёсткий курс правительство было в замешательстве. Более месяца государство было без руководителя важного ведомства. Многое чиновничество обвиняло в жёстком консерватизме императора и жаждало либерального министра МВД. Скорее всего при протекции Марии Фёдоровны была утверждена кандидатура П.Д. Святополк-Мирского. Это назначение было лишь попыткой урегулировать положение в стране, несколько «ослабив вожжи» и попробовав перестроить взаимоотношения с обществом.
Современники отмечали, что как человек Петр Дмитриевич был очень симпатичный, отзывчивый, добрый и честный, но деловые его качества стояли не на таком высоком уровне, как моральные.45
Царь плохо относился к министру, об этом хотя бы говорит факт, что после отставки Святополк-Мирскому не предложили ни должность сенатора, ни место члена Государственного Совета. Отставку государь принял лишь с 3-го раза. В конце своего пребывания на посту министра Николай IIи Святополк-Мирский окончательно разочаровались в друг друге.
Теперь стоит провести анализ причин н6азначения министров МВД. Стоит выделить фактор наличия покровителей среди министерского корпуса и приближения государя при выдвижении на самый важнейший в Российской империи пост.Все министры были назначены при содействии кого-либо из ближайшего окружения императора. На втором месте стоял мотив смены проводимого политического курса (назначение Н.П. Игнатьева на пост тирана М.Т. Лорис-Меликова, далее Д.А.Толстого после провала проекта о созыве Земского СобораН.П. Игнатьева, затем Д.С. Сипягина вместо либерала И.Л. Горемыкина и наконец, П.Д. Святополк-Мирского в результате зашедшей в тупик политики «закручивания гаек».
Ко всему этому можно добавить «полевение» курса после отставки И.Н.Дурново и назначении И.Л. Горемыкина. С.Д. Шереметев по этому поводу писал: «Вражда ко всему направлению Александра IIIзатаилась до благоприятного дня, и дни эти настали, когда министром внутренних дел сделался Горемыкин».Все министры прошли хорошую «школу» административной деятельности, занимая перед назначением главой ведомства внутренних дел различные ответственны посты. И.Н. Дурново, И.Л. Горемыкин, Д.С.Сипягин, В.К. Плеве и П.Д. Святополк- Мирский были в разное время товарищами министра внутренних дел.
Д.С. Сипягин непосредственно перед назначением министром был главноуправляющим Канцелярией Е.И.В. по принятию прошений. Н.П. Игнатьев перед переводом в МВД возглавлял министерство государственных имуществ. Д.А. Толстой прежде был обер-прокурором Святейшего Синода и министром народного просвещения.
Трое из семи министров скончались непосредственно на занимаемом посту (Д.А.Толстой, Д.С. Сипягин и В.К. Плеве). Н.П. Игнатьев, И.Л. Горемыкин и П.Д. Святополк-Мирский получили отставку по политическим соображениям, а И.Н. Дурново был формально «повышен», став председателем Комитета министров.
Глава 4. Типология российской бюрократии и анализ характера карьер
4.1Характеристика основных подходов к классификации российского чиновничества
По Д.Н. Раскину выделяется два типа чиновников-руководителей, которые преобладали в XIX веке. Первый тип характерен для начала века: «министр-сановник, министр-придворный, мало вникающий в конкретные подробности управления, легко менявший род службы», лишь весьма приблизительно представлявший, как министерские циркуляры реализуются на практике.46 Это был министр-универсал, умений и навыков которого было достаточно, чтобы возглавить любое министерство. Как правило часто по распоряжению монарха такие министры часто сменяли рабочее место на другое.(Д.В. Дашков, Блудов Д.Н.) Нередко министр до своего назначения не был знаком с родом деятельности своего министерства и мало подходил для роли его главы.
Второй же тип стал складываться лишь с середины XIXстолетия:
«Министр-служака, министр-специалист» который своей предшествующей карьерой был связан если не с тем же самым министерством, то по крайней мере со сходной отраслью управления.»47 Данный типаж был необычайно востребован в условиях профессионализации управленческого слоя Российской империи.
Данная классификация неплоха, но в тот же момент имеет свои недостатки. В первую очередь стоит причисление к одному из вышеуказанных типов военных. Скорее всего их стоит причислять к специалистам, но как же быть с теми, кто прослужил время в армии, а потом стал занимать гражданскую должность. Примеры:(П.Л. Лобко, П.С. Ванновский, В.Г. Глазов). Неясна классификация тех, кто пребывал на службе за границей. Именно поэтому данная классификация имеет право на жизнь, как рабочая гипотеза, но упускает из виду многие малые детали.
Классификация, предложенная Д.Н. Шиловым, учитывает различные особенности и варианты, а именно полностью раскрывает особенности прохождения министрами должностной и чиновной карьер. Сам Шилов предполагал, что главным фактором предшествующим занятию чиновником министерского поста является служебный опыт, который в свою очередь можно разделить на универсальный, военный, специальный и дипломатический.48
Дополнительно, по нашему мнению, стоит разделить «специальный» опыт, приобретённый в центре и на опыт, приобретённый на местах. Объясняется это тем, что некоторые служащие центрального аппарата проработали в своих ведомствах всю жизнь, так и не побывав в провинции и не оценив, как предписанные ими исполнения реализуются на местах. Соответственно существует и обратная ситуация: заняв пост министра после многих лет губернаторства, исполнения обязанностей предводителя дворянства или другой службы на периферии, были плохо знакомы с деятельностью в центральном аппарате.
Вообще же стоит отметить, что пора вводить многоуровневую систему обобщения. На первом уровне обобщения необходимо рассмотреть исключительно основные места службы будущих министров. Второй уровень отражает характер приобретённого опыта: министры-универсалы, министры- специалисты (периферия), министры-специалисты (центр), военные, дипломаты. На третьем уровне стоит использовать классификацию Раскина. К «профессиональным» министрам: министры-специалисты (с периферии), министры-специалисты (из центрального аппарата),военные, занявших в итоге пост либо морского, либо военного министра, а также дипломаты, ставших министрами иностранных дел. К универсалам относятся все министры-универсалы, военные ставшие начальниками гражданских ведомств, дипломаты, занявшие любые посты, за исключением руководителя МИДа.
Обратимся к первому уровню классификации. Выявим тип государственного учреждения, где прошли основные годы службы министров. Это мог быть центральный аппарат, зарубежные представительства, местные, периферийные организации. Особую группу составили те люди, которые связали свою службу с армией: все они начинали службу в различных воинских частях, а затем, чаще всего, выдвигались на руководящие посты в центральном аппарате. Исключение составляют те лица, которые, несмотря на полученное военное образование впоследствии стали двигаться по гражданской стезе.
Практически во всех министерствах на руководящем посту встречались те, чья карьера протекала в основном в центральном аппарате и высших учреждениях, за исключением глав МИДиУ, военного и морского министерств. На службе за границей продолжительное время находились многие министры иностранных дел исключением графа В.Н. Ламздорфа, а также министры путей сообщения - К.Н. Посьет, М.И. Хилков и некоторые другие.
Со службой на местах, что симптоматично, были мало знакомы министры государственных имуществ - М.Н. Островский и А.С. Ермолов, несмотря на то, что их прямые обязанности во многом были связанны с деятельность по развитию сельского хозяйства.
Очень интересные соотношения возникают при сопоставлении места службы министров с другими признаками. Огромное количество лицеистов и выпускников Училища Правоведения и Московского Университета перешли на службу в центральный аппарат. Выпускники Петербургского университета пытались реализовать себя в совершенно разных местах дальнейшей службы. На периферии служили люди в основном окончившие провинциальные университеты и военные училища.
Самые высокие чины, как правило получали те, кто работал в центральном аппарате. Низшие же чины присваивались военным. При назначении министром чин 2-го класса (наивысший) имели в основном те, кто продвигался вверх в центральном аппарате, а 4-го класса (самый низкий), кто долгое время служил на периферии.
Деятельность рационального бюрократического аппарата подразумевает под собой назначение на ответственные посты тех министров, которые имели подходящие качества для занимаемой должности. Обязательное назначение должно сопровождалось выслугой лет и опытом.
Однако в Российской империи, как заметил Л.Е. Шепелев, «смена министров происходила довольно легко и деловые качества кандидата не всегда при этом принимались в расчет в первую очередь».49
Теперь рассмотрим все причины, влиявшие на назначение и увольнение министров. На первое место стоит выдвинуть личностный фактор. Это подчеркивали и сами современники, это вытекает и из анализа причин назначения отдельных министров.
Еще одна «явная» причина - повышение в должности товарища министра, когда по каким-либо причинам старый министр не мог дальше оставаться на занимаемом посту. Для руководителя любого уровня назначить на должность заместителя предшественника - вполне естественный выбор. Гарантией успеха служат (даже при отсутствии других ценных качеств руководителя) наличие опыта работы, знание специфики министерства и знакомство с текущими делами.
Очень часто решающее влияние на продвижение по должностной иерархии оказывали именно те качества личности, которые вырабатываются за годы вращения в бюрократической среде. Это - лицемерие, двуличность, способность без потерь обойти все Сциллы и Харибды, подстерегающие на пути к высшим государственным постам, умение интриговать, заискивать перед начальством и многое другое.
Среди причин назначения министром можно выделить и еще один важный фактор- желание с помощью смены главы ведомства радикально поменять общеполитическое направление, в русле которого строилась деятельность министерства под руководством предыдущего начальника. Обоснованием такому решению служило то, что многие сановники олицетворяли собою целую программу, приверженность их к тому или иному лагерю не для кого не была секретом, в том числе и для самодержца. Посадив такого деятеля в министерское кресло, монарх мог быть уверен в планомерном и в достаточной степени последовательном отстаивании определенных взглядов и принципов.
4.2Иерархия социальной значимости категорий российских управленцев
Причины назначения министром и увольнения его чрезвычайно затруднены из-за невозможности четко формализовать информацию.
Не все мотивы назначения министра самодержца подлежат историческому анализу. В письменных источниках часто не находится фактов назначения того либо иного министра. Часто исторические источники личного происхождения упоминают об одних причинах назначения и сознательно или бессознательно умалчивают о других.
В источниках часто путаются причины назначения или отставки с поводом. Попробуем кратко проанализировать причины назначения и увольнения каждого из определённых министров ведомства. В качестве исследуемого объекта возьмём МВД в рамках избранного хронологического периода и обратимся к причинам смены министров.
В 1881 году министерство внутренних дел возглавил Н.П.Игнатьев. Окончил он Пажеский корпус, после Академию Генерального штаба. Перед назначением на должность он занимал должность министра МГИ. После добровольной отставки Александр III сделал ставку на «обладающим в высокой степени творческим умом»50 Н.П. Игнатьеве. Один тесно знакомый с ним чиновник МИД писал: «граф Игнатьев электрический ток нигилизма переводил на проволоку панславизма. Александр Ш одобрял эту махинацию».51
В первое время Игнатьев снискал широкую популярность у царя. Великий князь Михаил Николаевич объяснял это достаточно узким кругом общения императора. Вполне естественно, что в фаворитах у царя министр пробыл недолго. Нет сомнения, что его назначение было временным; в политике, им проводимой, сочетались элементы как либерализма, так и кoнcepвaтизмa.52
Скоро своими негативными качествами Н.П. Игнатьев вскоре настроил против себя очень многих влиятельных людей (И.И. Воронцова-Дашкова, К.П.Победоносцева, М.Н. Островского и т.д).53Всё это привело к неизбежной отставке Игнатьева.
За Игнатьевым на пост министра внутренних дел пришёл граф Д.А. Толстой в прошлом руководивший министерством народного просвещения и Святейшим Синодом. По мнению Александра IIIтребовалось «искоренить крамолу».Для этой роли как нельзя лучше подходит граф Дмитрий Андреевич, имя которого «само по себе уж есть манифест и программа». СЮ. Витте в своих мемуарах пишет, что «Александр III назначил его министром внутренних дел именно потому, что он был ультраконсервативных воззрений»54
Таким образом, на назначение Толстого повлияла программа, которую он на первой же встречи и поведал императору. Не состоялось бы сие назначение и без усилий К.П. Победоносцева, который, как и в своих письмах к государю55, так и скорее всего в очных встречах настаивал на необходимости присутствия Толстого в аппарате министров.
После смерти Толстого преемником на министерском посту стал один из его друзей - И.Н. Дурново. Все оценки этого министра в источниках того периода сходятся к тому, что это был недалёкий малообразованный примитивист.
«Тупость и карьеризм Дурново превышают все, что можно об этом предположить. Когда его назначили министром внутренних дел, то думали, что он, будучи лишен всякого здравого смысла и инициативы, будет неукоснительно проводить систему своего предшественника...
Говорили, что он будет «Лжедмитрием» и все пойдет по-старому. Но, несмотря на все свои недостатки, граф Толстой был умным и весьма просвещенным человеком, в то время как Дурново только чиновник, старающийся ублаготворить свое начальство, но совершенно неспособный посоветовать ему что-либо разумное» 56. Александр III при назначении И.Н.Дурново руководствовался, скорее всего, его исполнительностью. Это следует и из поручений императора сохранить курс Д.А.Толстого. Но к сожалению И.Н.Дурново оказался «...весьма скверной копией» 57 Но стоит отметить качества, благодаря которых столь посредственная личность смогла достигнуть таких высот. Дурново мог обаять абсолютно любого человека, был добродушен с нужными людьми, учтив перед начальством. Именно эти качества и сыграли главенствующую роль при продвижении чиновника по карьерной лестнице. Предполагалось, что назначение И.Н. Дурново станет временной мерой, пока не найдется более достойный глава ведомства. Об этом свидетельствует тот факт, что он был назначен сначала управляющим, а уже потом сделан министром, а также указания, содержащиеся в источниках мемуарного характера. «Дурново назначен на один год министром внутренних дел. Он говорил своим чиновникам речь, в которой указывал именно на этот временный характер своего управления и на то, что он будет стараться всячески следовать предначертаниям графа Толстого». 58
октября 1895 года И.Н. Дурново был уволен с должности министра внутренних дел и назначен председателем Комитета министров. Формально он пошёл на повышение, но на самом деле был отстранён от управления государством, так как кабинет министров занимался лишь обсуждением текущих дел. Перемещение Дурново с одного поста на другой естественно было обосновано политическими мотивами. Так, например, запрет МВД на переселение крестьян в Сибирь. Опасность оставлять важнейшее ведомство империи под контролем настолько слабого министра продемонстрировал голод начала 1890-х годов, когда сначала Дурново скрывал факты от правительства, а после открытия фактов попытался переложить ответственность на других.59
На место И.Н. Дурново был назначен И.Л. Горемыкин. Дурново предлагал Николаю II назначить своим преемником В.К. Плеве или Д.С. Сипягина, Однако К.П. Победоносцев, имевший тогда определяющее влияние на молодого государя, воспротивился этому, отказывая Д.С. Сипягину в административных способностях, а В.К. Плеве считая недостаточно консервативным.60
Колоссальный накопленный опыт на государственном поприще сыграл за И.Л. Горемыкина. Интересным фактом можно считать то, что его позиция по многим насущным проблемам внутренней политики оставалась для императора и многих высокопоставленных сановников неизвестной. Министр юстиции Н.А. Манассеин писал: «Горемыкин - загадка, сфинкс в некотором роде... при деловых разговорах он объясняется толково, хотя вяло и скучновато; молчать и слушать он умеет хорошо; отзывы о нем очень различны, одни говорят, что он умный человек, а другие, что за его молчаливостью скрывается простая глупость, - и сходятся только в том, что он морально вполне порядочный человек; познания и служебная опытность у него... имеются в достаточной степени».
Горемыкин не имел ни далеко идущих реформаторских планов и темперамента, желания что-либо кардинально менять в составе самого ведомства. Это отвечало запросам Николая II и консервативных кругов правительства. Помогла и протекция со стороны К.П. Пoбeдoнocцeвa.
СЮ. Витте аргументировал это так «...правоведы, так же, как и лицеисты, держатся друг за друга, все равно как евреи в своем кaгaлe» 61 Позже, уже при назначении на пост премьер-министра в 1906 году, у императора появилась еще одна веская причина остановить свой выбор на Горемыкине. «Для меня главное, - говорил Николай II в беседе с В.Н. Коковцовым, - то, что Горемыкин не пойдет за моей спиной ни на какие соглашения и уступки во вред моей власти, и я могу ему вполне доверять, что не будет приготовлено каких-либо сюрпризов за моей спиной».62
Знание взглядов и позиции того или иного сановника могло служить причиной для назначения министром, безусловно, и в тех случаях, когда смена политики не требовалась, а нужно было следовать курсу, проводимому предшественником. Император при назначении министра мог руководствоваться знанием деловых качеств кандидата, его политических взглядов, способностей к административной работе и т.д.
Наряду с этим, императоры зачастую прибегали и к «временным назначениям», в ситуациях, когда сами точно не определились с тем направлением, которое должно быть задано ведомству или в случаях, когда достойного кандидата, целиком отвечавшего предъявляемым требованиям, на данный момент не нашлось. Такие ситуации возникали, как правило, в результате неожиданной кончины или экстренного увольнения предыдущего руководителя ведомства. Часто, но отнюдь не всегда, формальным показателем «временности» занимаемого поста служило назначение сначала не министром, а лишь управляющим министерством.
Нередко монарх вынужден был останавливаться на каком-либо кандидате не из-за того, что считал его во всем соответствующим требованиям, предъявляемым к главе данного ведомства, а по причине отсутствия других, более талантливых, даровитых и способных лиц.
Порою важным фактором при назначении на ответственную должность была «близость» к императорской семье. Многие кандидаты в министры перед тем, как занять эту должность, были наставниками или преподавателями великих князей, могли, в силу различных обстоятельств, сталкиваться по службе с цесаревичами - при этом у будущих императоров имелась возможность оценить их деловые качества. Редко, но случалось назначение министра из кандидатов, обладающих яркими деловыми качествами, талантом, способностями и блестящим знанием специфики ведомства.
социокультурный российский чиновник элита
4.3«Новая биография» как перспективный метод анализа карьерного пути чиновничества
Одним из недавно вошедших в научно-методологический аппарат исторической науки подходов является так называемая «новая биография». Биография - изучение конкретных историй жизни определённых исторических лиц. Она обращает внимание не только на существенные события в жизни человека, но и его внутренние характеристики, поиск мотивов чьих-то действий, его психологии и ментальности.
Новая же биография как таковая являет собой одну из ключевых и ярких точек, которыми отмечен подход «новой исторической науки» к своей собственной методологии. Так как новая историческая наука в первую очередь сконцентрирована на выработанной эпохой социокультурной парадигмой и соответствующей совокупностью социальных идей, связей и механизмов, основной темой новой биографии является социальное творчество индивида, представляющего собой автора, внесшего вклад в строительство и возникновение новых механизмов, аспектов и взаимоотношений социальной истории, ставшего опорой соответствующего ему исторического периода.
Новую биографию можно назвать в своём роде «блоком», частицей «новой социальной истории». Обычно она представляется в рамках урезанной картины жизни того или иного человека, представителя различных социальных категорий. «Урезание» происходит посредством вычленения основной информации о тех или иных социально-статусных позициях объекта исторического исследования в их эволюции в ущерб его жизнеописанию. Тщательно документируется его материальное и духовное наследие, которое может послужить источником его новой биографии. Вместе с тем большинство чиновников представляют собой довольно любопытные «персонажи» для моделирования уникального совокупного образа представителя политической элиты Российской империи того периода. В частности, к примеру, уникальным для карьерного пути того периода является судьба С.Ю. Витте, ставшего в мгновение ока из директора железнодорожной станции едва ли не вершителем судеб целой империи. В этом ключе особое значение принимают микроисторические подходы и их особенности в условиях становления новой управленческой культуры, как тенденции развития государственной системы Российской империи в конце XIX - начале XX столетия. Помимо этого, особым фактором, влияющим на привлечение методов «новой исторической науки», выступает актуализация конкретного социального заказа, характерного для современного общества. К примеру, наличие проблем коррупционного характера в обществе побуждает исследователей обращаться к соответствующим аспектам подобной проблемы в практике самодержавной администрации Российской империи второй половины XIX в., используя для этого как и «классический» формально-юридический метод, так и более «инновационные методы» новой исторической науки. Однако, позиции «новой биографии», как метода «новой социальной истории», в данном контексте находятся на особых позициях, поскольку апеллируют именно к социокультурному срезу чиновника, той стороне его образности, которая не может быть подвергнута полноценному анализу без методологического инструментария междисциплинарного синтеза
Принципы новой биографии несут в себе основы методы микроистории. Основная её задача - сосредоточиться на анализе личности того или иного индивида, определить социальную среду, к которой он принадлежал и в которой функционировал. Макроисторический же подход в определённой мере скрывает или не замечает черты, качества и нюансы личности. Для того, чтобы рассмотреть личность под микроскопом, требуется микроисторический подход. Те детали, которые макроскопический подход воспринимает как ненужную мелочь, микроисторический подход старается учесть и тщательно проанализировать. Артикуляция человека в данных ему условиях изучается не как совокупность тех или иных причин и следствий, но как сцепленная последовательность жизненных событий в сфере его практической социальной деятельности и в «истории в целом».
Как направление биографических исследований новая биография появилась в русле вновь возникшей «новой исторической науки»: ее «возрождение» на рубеже 1980-1990-х гг. было связано с «лингвистическим поворотом», который, в свою очередь, во многом способствовал начавшемуся процессу переосмысления всего историографического опыта «истории идей», интеллектуальной истории, «новой социальной истории», в том виде, в каком в «западной» традиции «история идей и страт» сложилась как «биография идей и страт» - с изъятием собственно «носителя» идей, объекта страт, и их социокультурного контекста. Одновременно под влиянием «новой социальной истории» появилась «история интеллектуалов», институциональное оформление которой во Франции началось с создания (по инициативе Ж.-Ф. Сиринелли) специальной междисциплинарной группы (1985). В эти же годы научная деятельность П.Нора и Ф.Ариеса приводит к появлению в контексте нарратологии «ego-histoires», нового направления в историописании, цель которого - анализ взаимосвязи личностной истории индивидов со структурой их повседневности, а также конструкций их «жизненных нарративов» и способов конструирования ими «исторических (мета) нарративов». «Расцвет» исторической антропологии в 1980-е гг. («антропологический поворот») актуализировал интерес к «человеческому измерению» в интеллектуальной истории. В 1980-е гг. проблема «биографического анализа» в интеллектуальной истории находилась в дискуссионной плоскости евроатлантического научного поля. Примечательно, что проблемы биографии были подняты и активно обсуждались представителями истории экономической мысли. Центральным в полемике оказался вопрос об отношении между идеями и жизнью, между тем, «как мы думаем, и тем, как мы живем». Дискуссии отразили наличие двух оппонирующих «платформ»: представители первой отрицали познавательную ценность биографической информации, рассматривая биографию в качестве «иллюстрации»; представители второй считали, что без обращения к «личной ментальной истории» индивида в частности, представителя бюрократического слоя, нельзя понять его концепцию, выявить социокультурный и интеллектуальный контекст его творчества, генезис его идеи, специфику принятия его наследия научным сообществом.
Поскольку данное направление находится на стадии формирования и активно развивается, существует как масса трактовок его содержания, так и сложностей в определении предмета, задач, методов и проч. К примеру, мы можем определить интеллектуальную биографию как своеобразный комплексный синтез биографического, текстуального и социокультурного анализа63. Вместе с тем данное направление историографического знания активно развивается, поскольку по мнению многих исследователей (Л.П. Репина, В.Л. Зубова, Н.В. Некрасова) именно когнитивный потенциал данного направления способен восполнить имеющиеся к настоящему времени пробелы в социогуманитарном знании. Отличие интеллектуальной биографии, от «классической» исторической биографии, в первую очередь заключается в акцентуации на индивидуальности и зачастую игнорируемых исследователями аспектах жизненного пути, творчества, социального окружения или иных сторон, связанных с персоналией управленца. Как справедливо замечал П.Л. Карсавин, «биография выступает как история индивидуальной души»64, и в этом раскрывается значение данного подхода, в частности, при анализе политико-правовых установок и социокультурного облика чиновника.
К настоящему времени интеллектуальная биография в рамках отечественной истории исторической науки в первую очередь представлена изучением посредством ее методов биографий преимущественно зарубежных историков, философов, экономистов, тем не менее, уже сформирован значительный пласт таких исследований в отношении российских чиновников дореволюционного периода. В настоящее время происходит переосмысление значения университетского периода жизни чиновника, и в отличие от прежних исследований, в рамках которых предпринималась попытка обнаружить закономерности становления личности чиновника «от обратного»: на основании социально-статусных установок политического истеблишмента Российской империи в их зрелом периоде исследователи пытались обнаружить предпосылки и закономерности на этапе и формирования и становления как профессиональных управленцев и администраторов. Разумеется, это далеко не самым лучшим образом сказывалось на формировании комплексной исторической биографии. В рамках методологических подходов «новой биографии» (интеллектуальной биографии) можно наблюдать прямо противоположную тенденцию - в период обучения получения образования чиновником в университете и работы его над научными трудами, дальнейшие карьерные поиски - во всем этом производятся попытки обнаружить нечто особое, специфичное, порой прямо противоречивое его дальнейшему профессиональному пути.
В рамках «новой биографии» большее внимание уделяется, казалось бы, такие ранее игнорируемые факты, как гендерная, социальная, этническая, конфессиональная самоидентификация управленца, которая субъективно влияла на стиль его служебной деятельности, политико-правовые стереотипы и тд..
В настоящее время в изучении жизненного пути чиновников, в особенности при учете их служебной деятельности, ряд исследователей, в первую очередь Л.П. Репина, настаивают на актуальности такого термина, как «персональная история» 65. Предлагается два подхода к реализации в научной практике данного направления - «социальный» и «экзистенциальный» и в отношении политико-правовой культуры чиновников наиболее уместным представляется именно последний. К сожалению, отсутствие должно количества необходимой информации ставит на пути исследователя «новой» биографии управленца ряд вызовов, которые, в частности, могут быть разрешены на основе ментальной реконструкции стиля мышления, социокультурного пространства и иных исторически объективных позиций изучаемого объекта. Однако и в этом случае вся полнота скрытой мотивировки, приоритетов представителя бюрократического при выборе траекторий карьерного развития, работы над совершенствованием своей профессиональной культуры и знаниевой квалификации, до конца не может оставаться раскрытой, даже не смотря на потенциал «интеллектуальной биографии».
Персональная история (или «индивидуальная история») - новое направление, основой которого является восстановление модели «истории одной жизни». Несмотря на широкое разнообразие, для всех типов личной истории, будь то микроистория, психоистория и др., существует определённый набор схожих факторов. Объединяет их подход и концентрация исследователя на частной жизни и судьбе исторических лиц, формирование и развитие их интеллектуальной парадигмы, исследование следов их деятельности в различных интервалах масштаба пространства и времени действия. В результате их собственной личной истории в качестве аналога используются новая биография, используемая для уточнения социального контекста, а не наоборот, как в случае традиционной исторической биографии.
Каждая культурно-историческая эпоха, «логос» каждой национальной культуры, имеет свои дискурсы и самосознания, в частности, собственную эволюционную типологию биографических текстов. Это не означает отсутствие общих законов и корпус отличий от развития традиционного биографического жанра, но это учитывает специфику, которая находит свое выражение в трансформации дисциплинарных традиций, оригинальной разработки определенных областей знаний. Задача состоит не только в реализации «генеалогии», определении понятий начальной лексической формы и т.д., но также корреляции в использовании различных терминов, сочетании его в той же области исторического и биографического исследования.
Существует четыре варианта применения понятия «персональная история». Первым из них являются «персонифицированной истории», где используются традиционные методы психоаналитического анализа; вторым является «личная история» - изучение жизни индивида через призму его индивидуальных частных отношений; третий вариант - история личности как «внутренней биографии» (развития внутреннего мира человека), в отличие от «внешней» или «публичной»; наконец, четвёртый вариант - автобиография.
В российской историографии сегодня в ходу две версии персональной истории, которые сосредотачиваются на различных исследований проблемы личной истории и «истории вообще»: экзистенциальная биография и т.н. «новая биографическая история (иначе - «новая биография»).
В 1990-е гг. исследовательский интерес к «человеческому измерению» в интеллектуальной истории нашел свое продолжение и наиболее рельефное выражение в «новой биографической истории», ориентирующейся не просто на воссоздание персональной судьбы, но на анализ его многообразных проявлений в постоянно изменяющемся социально-интеллектуальном пространстве.
Особое внимание при изучении политико-правовой культуры чиновничьего аппарата указанного периода уделяется проспографическому подходу. Зачастую его именуют «старым новым методом» интеллектуальной биографии. Одним из основных проблем, стоящих перед любым историком, является вопрос о репрезентативности исходного материала. В исторических исследованиях он всегда должен остерегаться делать выводы из отдельных случаев и обобщений из горстки красноречивых примеров.
Просопография может рассматриваться как попытка преодоления этой опасности. Подвергая идеально большое количество членов из заранее определенного населения к одному и тому же варианту опроса, конкретные характеристики этой популяции в целом становятся видимыми.
Просопографическое исследование чиновников в соответствии с традициями политико-правовой культуры поздней российской империи может заглянуть внутрь жизни «среднего» чиновника, его социальный статус, происхождение, взгляды и концепции, минуя при этом уникальное в концептуальном дискурсе конкретных личностей Использование и развитие просопографии, следовательно, тесно связано с проблемой дефицита исторических данных. Просопография не заинтересована в уникальной, но в среднем, общем, в «общности» в истории жизни более или менее большого числа лиц. В отличии от истории частных лиц и исключительным важным представляется тот факт, что просопографическое исследование предоставляет информацию о коллективных массах. Для просопографа выдающиеся личности (например, Цезарь, Шекспир, Наполеон или Бисмарк) являются менее привлекательными, потому что они являются «из ряда вон выходящими».
Просопография - коллективная биография, описывающая внешние черты групп населения, между которыми исследователь определил имеет что-то общее (профессии, социальное происхождение, географическое происхождение и т.д.). Начиная с анкеты биографические данные собираются о хорошо определенной группы людей. На основе этих данных можно найти ответы на некоторые исторические вопросы.
Просопографический метод состоит в описании характеристик материала на более или менее однородную группу лиц путем сбора как можно большего массива информации из материальных элементов, которые позволяют нам описать человека и тех духовных элементов, которые позволили бы нам перейти от человека к личности. В этом и заключается разница между просопографией и биографией, хотя это не означает, что просопография не играет существенную роль в биографии и наоборот.
Просопография является собой изучение общих характеристик группы посредством коллективного изучения их жизни. Под термином «просопография» мы имеем в виду базы данных и список всех лиц из конкретной среды, который определяется в хронологическом порядке.
Таким образом, в контексте просопографического подхода можно говорить о сложении такой категории, как «чиновничество». Задача просопографии здесь заключается в том, чтобы как раз не установить общие тенденции или закономерности в сложении политической элиты профессиональных управленцев, а скорее выявить специфические и уникальные черты, которые бы характеризовали неоднозначные и противоречивые явления пространства сложной политико-правовой культуры периода, так называемые «субъективные факторы», которые, тем не менее, позволили бы сделать выводы об общем облике чиновника Российской империи конца XIX столетия. В этом смысле просопографию нельзя воспринимать исключительно как метод количественного сбора информации об представителях управленческого корпуса дореволюционного периода.
Заключение
Итак, проведенный анализ позволяет нам сделать ряд выводов по проблемному полю и исследовательским перспективам высшего управленческого аппарата времен заката Российской империи. При этом следует оговориться, что указанные выводы в некоторой степени могут показаться довольно расплывчатыми ввиду авторского стремления и попытки наиболее объективно и взвешенно отразить основные проблемы изучаемой темы.
В процессе характеристики становления бюрократического корпуса в Российской империи на протяжении конца XVII - конца XIX столетий удалось выявить несколько достаточно явных тенденций. Прежде всего, со времен Петра Великого в чиновнике воспитывался культ регламента и так называемый «бумажный культ»; характерная для развития любой бюрократической системы, в России эта тенденция приняла гипертрофированную степень, и бюрократические казусы, порожденные гением управленческой машины в виде всевозможных «поручиков Киже», в некоторые периоды развития российской государственности становились нормой. Иным характерным проявлением в развитии чиновной структуры явилась четко продуманная, стандартизированная и унифицированная система социально-политической мобильности, базирующаяся на установлениях «Табели о рангах». Всесословный характер документа в большей степени гарантировал привлечение к государственной службе людей, имеющих необходимые управленческие качества, хотя, с обратной стороны при этом формировал условия для проникновения лиц с сомнительными мотивами и жизненными установками. Третья, крайне важная тенденция, проявившаяся еще с петровских времен - это ликвидация экономической независимости управленцев вплоть до высшего звена, с целью перевода их на государственное жалование, а, следовательно, и помещение их под полный контроль государства. Необходимо также упомянуть в качестве выводов одну из главных черт российской бюрократии, пронизывающей ее благодаря воздействию абсолютистских тенденций самодержавия - стремление к крайней степени деспотизма в межслужебных отношениях. Наконец, еще одной из негативных черт бюрократии Российской империи, не только не выкорчеванной со временем, но и перекочевавшей во времена нынешние, является высокий уровень формализации и заорганизованности всего рабочего процесса и результатов деятельности управленцев.
Характеризуя социальные показатели чиновничества, отметим такой важный аспект, как регулирование их состава с помощью разветвленной и в некотором роде специфичной системе цензов. Наиболее распространенными и устойчивыми в данном отношении были образовательный ценз, ценз на выслугу лет и пр. Так, в отношении первого можно сделать вывод, что несмотря на неоднократные попытки установить жесткие рамки для кандидатов на высокие посты, именно образовательная профессионализация чиновного состава обрела свое практически полное воплощение уже как раз ближе к анализируемому периоду. При этом следует сказать, что в целом социальный портрет министра того периода - православного исповедания мужчина порядка 55-65 лет. Фильтры для представителей других этносов и конфессий присутствовали, хотя они не были столь жестки. Практически исключались из стратегически важного управления женщины. Также, несмотря на открытость государственного аппарата для выходцев из многих сословий, большую часть его составляли дворяне, и такая ситуация устанавливалась благодаря процессу «одворяниевания» чиновничества, т есть процент личного, выслуженного дворянство был гораздо выше дворян потомственных в сфере управления. Кроме того, следует отметить тот факт, что политика устранения источников экономической независимости чиновник, в первую очередь в области владения земельной недвижимости принесла свои определенные плоды, и к указанному периоду владельцев огромных поместий в звене высшего государственного управления практически не было. При этом, несмотря на высокий денежные пожалования, угроза коррумпированности чиновного состава более чем имела место быть.
Разнообразие общественно-политических ролей и функционала в государственном управлении порождало высокую степень неоднородности и дифференциации самих работников министерств, что в итоге даже позволяет произвести достаточно глубокую и явную классификацию их состава по различным критериям. С точки зрения авторской позиции, к настоящему моменту наиболее объективной рамкам исторической ситуации классификации предложено не было, вследствие этого еще предстоит проработка данного вопроса в рамках отдельного специализированного исследования. При этом, как предполагается, уместно говорить о своеобразной уровневой классификации, при которой буду учитываться комплексы признаков из разных сфер (профессиональной, личностно- мотивационной, социальной и пр.). Что касается анализа факторов служебной мобильности, то, прежде всего, следует констатировать отсутствие какой-либо четкой и продуманной системы назначения кандидатов на высшие государственные посты и в большей степени можно отметить лишь случайностные, субъективные факторы в получении тем или иным лицом назначения на должность. Тем не менее, основываясь на имеющихся данных, можно обобщить группу мотивов, которые лежали в корне симпатий и антипатий самодержцев, и на их основе выявить наиболее тенденциозные направления. Разумеется, зачастую и в первую очередь такой причиной выступала лояльность кандидата непосредственно персоне самодержца, а также наличие на определенных уровнях властных отношений «покровителей». Однако, помимо этого, в начале XX в. к таким значимым фактором присоединились также воззрения министра по спектры шкалы политических течений, а также отчасти его некоторые его профессиональные качества. Вместе с тем, в правление Николая II некоторые специалисты, а также современники монарха отмечают, что таким фактором могло выступать и банально личное отношение императора к тому или иному лицу.
Резюмируя, можно сказать, что само пространство изучения бюрократической машины высшего звена времен поздней Российской империи в значительной мере требует, как обновления научно- методологического аппарата, так и в целом поиска новых подходов к освещению данной темы, тем более что многие аспекты темы, при всем обили работ, все еще оказываются недостаточно рассмотренными. В настоящее время существует как значительный пласт научно- исследовательских работ, так и основательная источниковая база по тематике исследования, и созданы буквально все предпосылки для дальнейшего ее углубленного изучения
Библиография
1.Александр Третий: Воспоминания. Дневники. Письма. СПб., 2001.
3.Амфитеатров А. Победоносцев как человек и как государственный деятель // К.П. Победоносцев: proetcontra. СПб., 1996
4.Астров Н.И. Воспоминания. М., 2000.
5.Бадмаев П.А. За кулисами царизма: Воспоминания. Мемуары. М., 2001
6.Богданович А.В. Три последних самодержца. Дневник. М., 1990
7.Витте С.Ю. Воспоминания Т.1-3. - М., 1960.
8.Воейков В.Н. С царем и без царя. М., 1995
9.Джунковский В.Ф. Воспоминания. Т. 1-2. М., 1997.
10.Игнатьев А.А. 50 лет в строю. Воспоминания. В 2-х тт. М., 1989
11.Из переписки царских сановников накануне войны и революции. // Красный архив, 1933. № 6.
12.Кизеветтер А.А. На рубеже двух столетий. Воспоминания 1881-1914 гг.
Прага, 1929.
13.Клейнов Г.М. Граф С.Ю. Витте. СПб., 1906.
14.Ковалевский Н.М. Власть предержащие // Русская старина. 1909. №№ 1,2,5,6 15.Корелин А.П., Степанов С.А. СЮ. Витте - финансист, политик, дипломат.
М., 1998
16.Крыжановский С.Е. Воспоминания. Из бумаг СЕ. Крыжановского, последнего государственного секретаря Российской империи. Берлин, Б.г.
17.Ламздорф В.Н. Дневник 1886-1890. М.-Л., 1926. 18.Лопухин А.А. Отрывки из воспоминаний. М., 1923
19.Нольде Б. Э. Из истории русской катастрофы // Современные записки.
Париж, 1927. Т. 30.
20.Покровский Н.Н. Комитет министров и его канцелярия в 1890-х годах // Исторический архив. 2002, № 2.
21.Половцов А.А. Дневник государственного секретаря А.А. Половцова. В 2-х тт. М., 1966.
22.Редигер А.Ф. История моей жизни. Воспоминания военного министра. В 2-х тт. М., 1999.
23.Юсупов Ф.Ф. Мемуары. М., 2002
24.Ананьич Б.В. Ганелин Р.Ш. СЮ. Витте и его время. СПб., 1999
25.Архипова Т.Г. Румянцева М.Ф. Сенин А.С История государственной службы в России ХУШ - XX веков. М., 2001. // [Электронный ресурс] URL: #"justify">26.Бахтурина А.Ю. Взгляды российской бюрократии на проблему самодержавной государственной власти в начале XX века // Государственные институты России: прошлое и настоящее. М., 1996
27.Волков СВ. Русский офицерский корпус. - М., 1993.
28.Высшие и центральные государственные учреждения России. 1801 - 1917. - В 4 тт. - Т.1,2. - СПб., 2001.
29.Борисов А. Министры внутренних дел России. 1802 - 1917. М., 1995. 30.Гаман-Голутвина О.В. Политические элиты России: эволюция теоретических концепций. М., 1996.
31.Гаман-Голутвина О.В. Политические элиты России. М., 2006 // [Электронный ресурс] URL: #"justify">32.Геллер М.Я. История Российской империи. В 3-х тт. Т. 3. М., 1993. 33.Государственные деятели России XIX - начала XX веков. Биографический
справочник. Ред. Маньков И.И., Никитин В.А. Ходенков О.А. М., 1995.
34.Градосельский В.В. Государственные деятели России во главе Военного Министерства // Военно-исторический журнал. 2002, № 9.
35.Дубенцов Б.Б. Высшее чиновничество России в конце XIX - начале XX вв. // Крупные аграрии и промышленная буржуазия России и Германии в конце XIX - начале XX веков. Сб. науч. трудов. М., 1988.
36.Дубенцов Б.Б. Попытки преобразования организации государственной службы в конце 19 века. // Проблемы отечественной истории. - Л., 1976.
37.Дубенцов Б.Б., Куликов СВ. Социальная эволюция высшей царской бюрократии во второй половине XIX - начале XX вв. // Проблемы социально- экономической и политической истории России XIX - XX века. Сб. статей. СПб., 1999
38.Ерошкин Н.П. История государственных учреждений дореволюционной России. М., 1983.
39.Ерошкин Н.П. Крепостническое самодержавие и его политические институты. М., 1981.
40.Ерошкин Н.П. Очерки истории государственных учреждений дореволюционной России. М., 1960
41.Иванов А.Е. В.К. Плеве: личность и политика. М., 2000.
42.Зайончковский П.А. Правительственный аппарат самодержавной России в XIX веке. М., 1978
43.Зайончковский П.А. Российское самодержавие в конце XIX столетия. М., 1970
44.Кожевникова Н.В. Государственный Совет в системе управления России (вторая половина ХIХ - начало XX веков) // Дисс. канд. историч. наук. М., 1996.
45.Коржихина Т.П. Сенин А.С. История российской государственности. М., 1995
46.Корелин А.П. Дворянство в пореформенной России. 1861 -1904. - М., 1979. 47.Королева Н.Г. Первая российская революция и царизм. Совет министров
России в 1905-1907 гг. М., 1982.
.Кризис самодержавия в России 1895-1917гг / под ред. Б.В. Ананьича. Л., 1994 49.Кузнецов А.А. Ордена и медали России. М., 1985
50.Кузнецов В.Н. И.А. Вышнеградский, ученый, министр финансов и человек // Исторические личности России. СПб., 1998
51.Куликов С.В. Бюрократическая элита Российской империи (1914-1917).
Рязань, 2004.
52.Куликов СВ. Высшая царская бюрократия как элемент социальной структуры предреволюционного Петрограда. // Петербургские чтения - 96. Материалы энциклопедической библиотеки «Санкт - Петербург - 2003». СПб., 1996
53.Лачаева М.Ю. Финансовый агент С.С. Татищев // Россия на рубеже XIX - XX веков. М., 1999
54.Лукоянов И.В. Проекты изменения государственного строя в России в конце XIX - начале XX веков и власть (проблема правового реформаторства) // Дисс... канд. ист.наук. - СПб., 1993.
55.Левинсон А.Г. Термин «бюрократия» в российских контекстах // Вопросы философии. - 1994. - № 7-8.
56.Левенсон М.Л. Государственный Совет. Портреты и биографии. 1906 - 1911.
СПб., 1910
57.Макарин А.В. Бюрократия в системе политической власти. - СПб., 2000 58.Макаров СВ. Совет министров Российской империи (1857 - 1917).
Государственно-правовые проблемы. СПб., 2000
59.Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи. (ХVП - нач. XX в.) - В 2-х тт. - СПб., 2000
60.Миронов Г.Е. Государи и государственные люди: российские реформаторы и контрреформаторы XIX - начала XX веков. - М., 1999.
61.Мурашев Г.А. Титулы, чины, награды. - СПб., 2001.
62.Назаренко К.Б. Морское министерство России. 1906-1914. СПб., 2010. 63.Оболонский А.В. На службе государевой: к истории российского
чиновничества // Общественные науки и современность. 1997, № 5.
64.Павленко Н.И. У истоков российской бюрократии // Вопросы истории. - 1989. - № 12. - С. 7-15
65.Петишкина С.Н. Денежная реформа СЮ. Витте в России. 1895 - 1897 // СЮ. Витте - государственный деятель, реформатор, экономист. Ч. 2. М., 1999.
66.Петишкина С.Н. Министры финансов России XIX века. М., 1995.
67.Писарькова Л.Ф. Российский чиновник на службе в конце ХVIII- первой половине XIX веков // Человек. - 1995. - № 3-4.
68.Пушкарева Г.В. Государственная бюрократия как объект исследования // Общественные науки и современность. - 1997. - № 5.
69.Раскин Д.И. Исторические реалии российской государственности и русского гражданского общества в XIX веке // Из истории русской культуры. T.5. - М.,1996.
70.Раскин Д.И. Специализация высшей российской бюрократии XIX - начала XX веков: образование, профессиональный опыт, продвижение по службе. // Из глубины времен. Вып. 3. СПб., 1994
71.Сокольский Ю.М. Цари и министры. - СПб., 2000.
72.Соловьев Ю.Б. Самодержавие и дворянство в конце XIX века. Л., 1973. 73.Соловьев Ю.Б. Самодержавие и дворянство в 1902 - 1907 гг. Л., 1981.
74.Станишев С.Д. Возможности использования информационных технологий и методов в исследовании Российской бюрократии ХК века // Круг идей: развитие исторической информатики. М., 1995.
76.Турилова С.Л. Из истории структуры министерства иностранных дел Российской империи. 1720 - 1917 // Дипломатический вестник. 1993. №1-2.
77.Флоринский М.Ф. Кризис государственного управления в России в годы первой мировой войны (совет министров в 1914-1917гг.). Л., 1988
78.Черноус В.В. Правящие элиты дореволюционной России. Ростов-на-Дону, 1999.
79.Шилов Д.Н. Государственные деятели Российской империи. 1802-1917. - СПб., 2001.