Интеллектуальная биография как модель проблематизации исторического исследования (на примере биографии М.Н. Каткова)

Интеллектуальная биография как модель проблематизации исторического исследования (на примере биографии М.Н. Каткова)

Содержание

Введение

Глава 1. Структура и свойства интеллектуальной биографии на современном этапе

1.1      Историческая биография: контуры нового жанра

1.2     Тенденции к формированию новой модели интеллектуальной биографии

.3       Современные подходы и методы современного биографического исследования в различных трактовках гуманитарных дисциплин

Глава 2. Проектирование модели интеллектуальной биографии

2.1      Теоретические и источниковедческие основы нового биографического жанра

2.2     Интеллектуальная биография: структура и методологическая база исследования

Глава 3. Апробация модели интеллектуальной биографии

3.1      Теоретико-методологические основы исследования жизни и творчества М.Н. Каткова

3.2     Проектирование интеллектуальной биографии М.Н. Каткова

Заключение

Список использованных источников и литературы

Приложение

Введение

Актуальность. Трансформация научных дисциплин в сторону междисциплинарного синтеза являются прямым следствием парадигмального сдвига. Так, антропологизация историко-научных исследований привела к тому, что одним из актуальных векторов в исторических исследованиях становится взаимодействие общественной среды и личности. В этом контексте представляет интерес направление интеллектуальной биографии, возникшее в конце XX века. В его рамках важно показать не столько жизнь отдельного человека, сколько понять исторический процесс через историческую личность. Подобный подход, несмотря на свою ограниченность пространственно- временными рамками, представляется весьма плодотворным в исследовании социума. События, переживаемые народами, нациями, государствами, разворачиваются на уровне эмоциональных переживаний и предчувствий индивидуумов.

Изучение и проектирование интеллектуальной биографии входит в круг интересов Российского общества интеллектуальной истории, которое публикует результаты исследований в рамках данной проблематики в периодических изданиях, специально посвященных интеллектуальной истории. Именно там сформулированы основные принципы, положенные в основу нового биографического течения. Можно поэтому согласиться со следующей дефиницией интеллектуальной биографии, данной Л.П. Репиной:

«… интеллектуальная биография - это направление, в основе которого лежит изучение жизни интеллектуалов как носителей определенных идей…».

Предмет исследования: подходы, и методы персональной истории.

Объект исследования: интеллектуальная биография как продукт междисциплинарного синтеза.

Цель: проектирование обобщенной модели интеллектуальной биографии и ее апробация на примере жизнедеятельности М.Н. Каткова.

Задачи:

· Определить контуры нового биографического жанра;

·        Выявить тенденции к формированию новой модели интеллектуальной биографии;

·        Рассмотреть современные подходы и методы современного биографического исследования в различных трактовках гуманитарных дисциплин;

·        Обозначить теоретические и источниковедческие особенности нового биографического жанра;

·        Разработать модель интеллектуальной биографии на основе утвердившихся в отечественной науке модификаций нового биографического жанра;

Апробировать разработанную модель на примере жизнедеятельности М.Н. Каткова.

Степень изученности темы. Проблемное поле интеллектуальной биографии формируется на основе двух модификаций персональной биографии

«социальной» и «экзистенциальной». Для первого направления первичной сферой исследования становится социокультурный контекст, в котором существует личность. Это, во-первых, детерминирующая система вторичных факторов (объективная среда обитания индивида и т.п.), во-вторых, случайности частного характера, как например, влияния со стороны отдельных личностей, воздействующие на формирование человека. В то же время, исследовательский процесс должен базироваться на узкоспециализированных подходах, в чем и состоит сложность составления персональной биографии. Например, если речь идет об ученом, то необходимо применение системного анализа его научных воззрений и идей. Это, в свою очередь, требует от биографа известного профессионализма в тех областях знаний, с которыми он сталкивается, обращаясь к герою своего исследования. Второе, экзистенциальное направление акцентирует внимание на внутреннем состоянии интеллектуала, игнорируя при этом социальный контекст. Исследование смещается в сторону реконструкции внутреннего мира биографируемого, его уникального опыта. В центре внимания исследователь ставит вопросы экзистенциального характера (отношение человека к сверхъестественным силам, определение для себя смысла жизни и т.п.). Для данной модификации персональной истории неважно, кого мы выбираем в качестве базового объекта исследования, это может быть и обычный человек в потоке истории. Экзистенциальная биография может реализоваться при условии наличия источников, которые позволят выявить психологические особенности индивида и проследить их динамику. Когда речь идет о внутреннем, психологическом мире человека, возникает вопрос о психоаналитических методах и пользе их применения. Однако, по мнению сторонника данного направления Д.М. Володихина, подобного рода методики, представленные в трудах З. Фрейда, К. Юнга, А. Адлера, не могут являться методологической основой данного направления. Д.М. Володихин ссылается при этом на работы Ж. Сартра, Л. Шестова, несмотря на то, что ни тот, ни другой профессиональными историками не являлись и специальными историческими методами не владели. При этом автор разделяет понятия экзистенциальная персональная история и психобиография, которая, и основывается на психоаналитических подходах к интерпретации поведения человека. В рамках экзистенциональной биографии немаловажным становится переход от психологии чувствительного в философию и наоборот. Размышления и ответы субъекта исследования на основные философские вопросы выступают основным критерием экзистенциального направления в персональной истории. Иначе говоря, ключевым звеном исследования является семантика жизни личности, которая наполняет его жизнь смыслом.

Оба направления признают личность уникальной, а ее опыт индивидуальным и неповторимым. Однако в обоих случаях существует проблема методологического характера - это взаимодействие биографируемого и исследователя, испытывающего зависимость от своей эпохи и несознательно переносящего ее в поле своего исследования. В результате автор выражает самого себя через описание своего героя. В то же время в этом скорее просматривается особенность самого историко-биографического жанра (история человека, показанная через личность историка). Таким образом, составление биографии интеллектуала предполагает выбор методов исследования в зависимости от того, какими источниками мы располагаем.

Источниковая база. Для решения поставленной цели и задач в работе использован комплекс источников, который можно разделить по группам в соответствии с их спецификой.

К первой группе источников относится научная литература, формирующая представление о подходах и методах персональной истории. К ней относятся монографии и статьи, целью которых является изучение биографического жанра на современном этапе. Данная группа источников является основной, поскольку на через нее формулируется теоретическая база исследования.

Вторая группа источников представлена самими текстами - интеллектуальными биографиями, представленными в форме монографий и статей, изданных с начала XXI в. Данная группа необходима для формирования доказательной базы исследования. Работы избирались по следующим критериям: структурное сходство текста работы и принципов построения интеллектуальной биографии; рефлексия автора биографии по поводу принадлежности своей работы к проблемному полю интеллектуальной биографии.

Третья группа источников представляет собой материалы, собранные для апробации модели интеллектуальной биографии. Это произведения публицистики, прежде всего, передовые статьи М.Н. Каткова в журнале

«Русский вестник» (1856 по 1861 гг.), газеты «Московские ведомости» (1850- 1855 гг, и 1863 по 1887 гг), редактором которых он являлся; официальная и частная переписка М.Н. Каткова с некоторыми общественно-политичсекими деятелями; опубликованные сочинения М.Н. Каткова, составляющие основу идейно-политического творчества публициста; произведения современников М.Н. Каткова.

Методология исследования представлена историко-антропологическим, культурно-историческим, социально-психологическим и статистическим подходами. Обращение к частным методам исследования обусловлено привлечением нескольких областей гуманитарного знания интеллектуальной истории. Так, проектирование социокультурной биографии предполагает обращение к социологической и философской науках. Экзистенциальная биография базируется, прежде всего, на психологии. Следовательно, методологически диссертационное исследование находится на пересечении отдельных концептуальных линий, которые связывает воедино проблемное поле персональной истории и интеллектуальной биографии. Л.П. Репина отмечает: «…контексты интеллектуальной истории разбросаны и очень подвижны. Контексты варьируются между полосами личностного и глобального, а порой их проблематизация направлена на сближение и взаимодействие». Это высказывание лишний раз подтверждает обращение интеллектуальной биографией одновременно к нескольким дисциплинам, отвечающим «полюсам личностного и глобального».

Научная новизна заключается в следующем: рассматриваются общежанровые свойства научной биографии в различных трактовках дисциплин гуманитарного цикла; проводится анализ научно-биографических текстов, изданных в XXI веке, что позволило доказать необходимость создания обобщенной модели интеллектуальной биографии.

Трансформация биографического жанра имела несколько этапов. Первые труды появляются еще в Античности (Аристокен Тарентийский, Плутарх) и представляли собой «жизнеописания». В Средние века направленность биографического жанра значительно сужается, в результате чего, оставляет потомкам богатое наследие агиографий. В эпоху Возрождения происходит очередной сдвиг, и уже в центре внимания предстоит не житие и деяния Святого, а фигура человека как творца. В Новое время акценты смещаются в сторону позитивного знания. Однако уже в 1950-х гг. научные подходы игнорируются биографами, а предпочтение отдается художественному жанру. И, наконец, в конце XX века в рамках тенденций антропологизации исторической науки и междисциплинарности, формируется новое направление «персональная история» или «новая биографическая история», в сферу которого включена интеллектуальная биография. Следует уточнить, что в рамках новой биографической истории «история одной жизни» вовсе не подразумевает историю выдающейся личности. В рамках антропологизации науки актором в историческом процессе может быть и простой человек, но в интеллектуальной биографии таковым является интеллектуал. Данная проблематика входит в круг интересов Российского общества интеллектуальной истории и публикует исследования периодических изданиях, специально посвященных проблемам интеллектуальной истории. Именно там мы находим основные принципы, заложенные в качестве фундамента нового биографического направления. В связи с этим нет необходимости заново создавать определение интеллектуальной биографии, поскольку оно ранее было сформулировано специалистом в данной области, Л.П. Репиной и наиболее точно отражает предмет исследования. В основе проблемного поля интеллектуальной биографии, по ее мнению, лежит реконструкция «истории одной жизни» во всей своей уникальности и полноте и личность представляет интерес как совокупность мыслительных процедур.

Развитие современного биографического жанра имеет два вектора развития: в раках модернизированной сциентистской «научной биографии» и гуманитарно-направленной интеллектуальной биографией. В первом случае речь идет об ученых, чья сфера деятельности связана с естественнонаучными науками. Во втором случае речь идет об интеллектуалах гуманитарной сферы познания. Тем не менее оба вектора по исследовательскому алгоритму принадлежат к единому проблемному полю современного биографического направления.

В отечественной науке изучение интеллектуальной биографии преимущественно связанно с направлениями персональной и интеллектуальной истории. Эта связь базируется на общих методологических принципах исследования, которые напрямую выходят из новых тенденций антропологизации научного знания. Данные направления нам известны по трудам известного российского историка, Л.П. Репиной. Именно с ее работами отечественная наука открыла для себя новые подходы к пониманию истории, основанные на междисциплинарном синтезе. Сегодня к направлению интеллектуальной биографии обращаются специалисты различных гуманитарных дисциплин, что означает расширение биографического жанра в сторону междисциплинарности. Созданные в начале XXI столетия интеллектуальные биографии характерны отходом от хронологического принципа изложения материала и ставят акценты на историю развития идей мыслителя, что в корне меняет традиционные принципы биографического жанра.

Апробация отдельных результатов работы была проведена в рамках Московской научно-практической конференции «Студенческая наука» - 2016 г. в Круглом столе, посвященном «антропологическому повороту» и его роли в исторических исследованиях, и на Всероссийской научной конференции молодых ученых «Ключевские чтения».

Структура работы включает в себя введение, три главы, заключение, список источников и использованной литературы.

Глава 1. Структура и свойства интеллектуальной биографии на современном этапе

1.1            Историческая биография: контуры нового жанра

Сегодня, обращаясь к биографическому жанру, невозможно игнорировать его особенности. Характерная черта биографии - определение человеческой личности, ее жизненного пути, мировоззренческих ценностей в центр исследования. Несмотря на изменчивость тенденций биографирования, общая цель одна - раскрытие отдельной личности во всей его уникальности и полноте. Достичь этого можно не только путем применения исторических методов. Тенденция к междисциплинарности позволяет рассмотреть личность вне рамок какой-либо одной научной дисциплины. Биографический жанр отходит от хронологического повествования, которое описывает жизнь человека «от колыбели до могилы». В ракурсе исследования находятся биологические (наследственность индивида), психологические (взаимоотношения индивида с семьей, близкими, обществом) и духовные (система мировоззренческих установок) компоненты. Это означает, что биографический жанр выходит на проблемное поле с более широким методологическим инструментарием, благодаря которому человек видится внутри обширного потока событий: с точки зрения онтогенетического развития (как неповторимый индивид), с точки зрения филогенетического развития (как представитель своего вида) и с точки зрения индивидуальной истории в контексте общих традиций и той конкретной культурой, с которой человек себя идентифицирует.

В этом контексте интересно рассмотреть особенности биографического жанра в рамках новой исторической науки. Каноны историописания, утвердившиеся в связи со сменой научной парадигмы сформировались на Западе. Начиная с 70-х гг. XX в. Исторические исследования смещаются в русло микроистории. Причиной тому послужил кризис макроисторических исследований, пик которого приходится на 1960-е года. Сущность кризиса отразил в своих исследованиях В.Ф. Эрн: «…чтобы быть уверенными в адекватности нашего исторического знания, нами должны быть познаны безусловно всякие из тех миллиардов людей, которые жили на земле и которые вед все безусловно вошли в исторический процесс». По сути, осуществление поставленной задачи было маловероятным, что побудило значительную часть исследователей уйти в другую крайность: во главе исследования сосредоточиться на каком-нибудь конкретном человеке и среде его обитания, чтобы потом показать облик эпохи через этот единичный пример. Это направление тесно переплетается с историей повседневности, и, по сути, является его ответвлением.

Кризис исторической науки открыл перед исследователями новые горизонты в познании. Не остался без внимания и биографический жанр. В работах Карло Гинзбурга о мельнике из Монтереале Доменико Сканделле и Дж. Леви о карьере экзорциста из пьемонтского местечка Сантена объектом биографического исследования удостоились совершенно неизвестные и незаметные в истории люди. Их судьба стала для ученых объектом изучения. В то же время столь узкие границы исследования стали средством для изучения масштабных исторических явлений и процессов: стратегии экономического развития, эволюции народной культуры и народных представлений о бытии, эволюции механизмов властвования. Заметный интерес историков к судьбам простых людей позволил сформироваться новому направлению «персональной истории» или «новой биографической истории».

Интерес к микроистории и, вместе с тем, к персональной истории подтолкнул исследователей к еще одному направлению, популярность которого ничем не уступала интеллектуальной истории. В XX веке восходящая траектория интеллектуальной истории, в плане тематических и методологических сдвигов, так и в смысле изменения ее положения в рамках исторической науки, внешне обуславливалась историческим дискурсом историков, стремившихся сформулировать новый способ изучать историю. Изначально зародившись как «история идей», интеллектуальная история прочно утвердилась во многих странах и имела много приверженцев. В то же время, дефиниция «интеллектуальной истории» неоднозначна и в каждой стране имеет свои особенности и способы концептуализации. Тем не менее, в условиях постнеклассической парадигмы подобные разночтения во многом оправдывают себя и более того, продолжают свое развитие, трансформировавшись в направление «Новой интеллектуальной истории». Отличительной особенностью этого течения являлось стремление исследователями преодолеть субъективизм средствами метакритики при исследовании творческой деятельности. В отличии от простой критики, понимаемой исследователями как «письмо», выражающее жизненный опыт критика, его ценностные ориентации, с помощью которых объективируется произведение, метакритика представляет собой «чтение этого письма». В рамках концепции метакритики базовым является понятие деконструкции, которое необходимо толковать не как строго выстроенный научный метод, а как «переживание» культурного текста.

В рамках новой интеллектуальной истории была так же попытка разграничить исторический и литературный нарратив, что позволило определить границы исследования между дисциплинами. А в процессе метакритического подхода - отделить из «логики литературного (письменного) знания» своеобразие «логики исторического нарратива».

Рассуждение историков исходили в первую очередь из принятой в современной нарратологии тезиса о процессе создания текста как временного модуса. Утверждая концепт о «процессе создания текста», автор текста - нарратор, выражает не реальное время, а условную темпоральность, органично включенную в современный культурно-исторический контекст. Эта временная линия должна проходить через все содержание. Таким образом время выглядит как цепочка прерывистых событий с постоянной отсылкой читателя к автору, на которого он постоянно ориентируется и через которого он трактует все события.

Утверждение, что нарратив подобно истории представляет собой целостную структуру, конструируемую автором и читателем наталкивает исследователей на поиск того пути, каким идет читатель по авторскому тексту и какова репрезентация знания в результате «глубокого» прочтения. Применение сторонниками новой интеллектуальной истории методологии трактовки текста, применяемой в современной нарратологии дает возможность ставить перед собой новые исследовательские задачи, что качественно меняет принципы исследования. В основе нового подхода к интерпретации текста - изначальное недоверие к автору и его произведению, критике подвергается содержание, его первый слой. Попытка определить идею внутри текста подразумевает его деконструкцию, преодоление языка, который предполагает одну единственно верную трактовку. Должны быть отбросаны все фразы-клише, характерные для времени, когда был написан текст. Акцент ставится на многомерности семантики речевых конструкций текста, его коннотаций. Принципы исследования сторонниками «Новой интеллектуально историии» подразумевают критическое отношение не только к тексту, но и к автору и его саморефлексии.

Основной вопрос нарратологии - «как это происходит?» становится основным для исследователей нового направления. Попытка понять принципы построения текста и его интерпретации дает возможность обнаружить новые свойства исторического нарратива. Это предполагает специальное изучение семантики языка исторического текста. А концепт истинности или ложности исторического нарратива в рамках нового направления и вовсе не имеет смысла, поскольку эти высказывания, с точки зрения логики, не более чем субъективное заявление говорящего.

По мнению Х. Уайта, исторические нарративы - это «не только модели событий и процессов прошлого, но также метафорические заявления, устанавливающие отношения сходства между этими событиями и процессами, и типами историй, которыми мы согласительно пользуемся, чтобы связать события нашего существования со значениями, закрепленными культурой… Исторический нарратив служит связующим звеном между событиями, которые в нем описаны, и общим планом - структурами, конвенционально используемыми в нашей культуре для того чтобы наделять смыслами незнакомые события и ситуации». В то же время, рассуждая на эту тему Д. Лакапра говорит о невозможности применения исторического нарратива как медиума для передачи послания прошлого читателю, так как предметом исследования является текст (образ реальности), а не само прошлое. Более того, нарративом может быть не только передача собственного авторского опыта понимания эпохи, несмотря на то, что на язык текста влияют различные социокультурные, экономические и другие факторы, вносимые в текст в процессе его написания. Рождение философии авторского нарратива в начале 70- х годов в большей степени определялось неудовлетворенностью интеллектуалов-гуманитариев философией истории, которая игнорировала вопрос, как историк нарративно интерпретирует результаты исторического исследования. Так, Ф. Анкерсмит считает, что процесс когнитивизации гуманитарных наук в конце XX в. «обусловил новую постановку природы исторического знания и содействовал формированию нарративной философии истории, которая стала основанием для конкретных исторических трудов новых интеллектуальных историков».

Противоречивость сторонников реформирования историографии войти в круг общения гуманитариев в традиционных рамках и в то же время разграничить внутри исторической дисциплины эпистемологический консенсус, не могло не вызвать негативных откликов у большинства традиционных историков. Обращение традиционалистов к трудам нового интеллектуального направления убеждало лишь в том, что они формируют «другую» культуру понимания задач и возможностей исторического познания. Складываются альтернативные формы историописания, которые не укладываются в рамки традиционных представлений теоретико-методологического многообразия.

Продолжительные дискуссии в историческом сообществе, посвященные новым веяниям в историописании натолкнули часть историков попытаться понять логику рассуждений «новых интеллектуалов», более того, применить в своих исследовательской практике некоторые новации. Появление новой интеллектуальной истории оказало положительную роль не тех исследователей, которые занимали маргинальное положение в историческом сообществе (изучение феминизма, левых радикалов и др.). Постструктуралистские находки приверженцев направления «Новой интеллектуальной истории» применяются ими в целях преодоления сложившихся внутри этого сообщества норм общения и выражения результатов исследований.

Стремление новых интеллектуалов самоидентифицировать и самооправдать себя побудило их к обоснованию своего происхождения, корней в новоевропейской высокой культуре. Это выражается в устойчивом желании заявлять о своих интеллектуальных истоках и предшественниках. Рождением своего направления сторонники «Новой интеллектуальной истории» считают 1973 год, когда вышла в свет работа Х. Уайта «Метаистория». Далее следуют этапы их становления и формирования, оформленные в европейских и американских периодических изданиях теоретико-методологического направления в 1980-1970-е годы. Зрелый период их исследовательской эпопеи приходится на 1980-1990-е года.

Изначально, под понятием «интеллектуальная история» подразумевалось проблемное поле исследований. Спустя некоторое время границы понимания сместились в понимание общего подхода к прошлому как к истории постижения понимания прошлого. Отсюда оправдано и обращение новых интеллектуальных историков к историческому нарративу (языку, структуре, содержанию текста, созданного исследователем в процессе прочтения исторических документов).

Сообщество «Новой интеллектуальной истории» успело сформироваться в США, Франции, Великобритании скандинавских странах. Сторонники нового направления успели о себе заявить, как об оригинальных исследователях в современном историческом знании предельно в короткие сроки. Их активное участие в дискуссиях, публикации своих трудов в авторитетных исследовательских журналах, организация международных конференций и симпозиумов по вопросам эпистемологических и методологических возможностей исторического знания, многочисленные публикаций монографий и статей свидетельствует о появлении неординарного с точки зрения традиционалистов культурного явления. Казалось, что кризис историописания был непреодолим и путей развития исторической науки найти невозможно. Однако появление новых междисциплинарных по своему характеру направлений, в том числе интеллектуальной истории положило конец сомнениям и поставило историческое знание на качественно новый уровень.

Направление интеллектуальной биографии как раз и выходит из интеллектуальной истории. Приверженцы этого жанра стремятся преодолеть традиционализм обычного жизнеописания, поскольку в условиях современных тенденций нет необходимости и интереса выявлять совокупное содержание жизни в рамках биографии. Фактическая сторона биографии на столько велика, что обуздать все ее пределы становится невозможно. Те работы, которые мы уже имеем в обиходе, включают все, что биографам удалось проанализировать в форме отдельных фактов психической жизни, понятных причинных связей. Традиционное понимание биографии отдельно взятой личности представляет структуру, которую невозможно постигнуть, она определяется случайными жизненными обстоятельствами, непрерывными и изменчивыми ситуациями, оказиями и внешними хаотичными событиями. Биография вбирает в себя внутренний анализ, усвоение или критику вещей, построение или разрушение души, подчинение ходу событий или противостояние ей. Как бы мы не стремились детализировать и максимально точно раскрыть каждый аспект с целью постижения жизни во всей ее целостности, мы никогда не достигнем поставленной цели. Никакое знание о жизни индивида, изучаемое нами во всех тонкостях, не может выйти за пределы эмпирического мира. В связи с этим возникают сомнения о целесообразности психоаналитических и психологических методов, которая несет в себе только двусмысленность. В связи с этим многие исследователи сомневаются в применении герменевтического принципа «вчувствования» в психологию личности, который вопреки стремлению к объективизации изучения эпохи, переносит мышление современного исследователя на своего героя. Тем не менее, многие исследователи видят в теории «вчувствования» действенный метод, который не только соответствует новым веяниям, но и позволяет глубже понять человека, невзирая на критику со стороны оппонентов.

Есть и еще один порок, характерный для биографов традиционалистов. Дж. Леви пишет о нем так: «Во многих случаях самые очевидные искажения картины прошлого возникают потому, что мы, историки, представляем, будто наши герои следуют некоей вневременной и строго определённой модели рациональности. Подчиняясь установившимся традициям биографического жанра и свойственной нашей науке риторике, мы ограничиваемся такими моделями, которые ассоциируются с упорядоченной хронологией и цельной, сложившейся личностью, чьи действия не обладают инертностью, а решения принимаются без сомнений». По мнению Дж. Леви, основной проблемой составления биографии является не только ограниченность источниковой базы, но и наше незнание мотивов или действий наших героев, ведь доступные нам источники не рассказывают нам о процессе принятия интеллектуалом тех или иных решений. Мы имеем перед собой конечный интеллектуальный продукт. Внутренние противоречивые терзания, которые прошел ученый, прежде чем прийти к конечному результату остаются за занавесом. Историк, расположив имеющиеся у него в расположении хронологические факты в логической последовательности, полон уверенности, что задача выполнена максимально точно и целостная картина интеллектуала получена. На самом деле это ошибка, «биографическая иллюзия», которая касается почти всех биографов. Причиной возникновения «биографической иллюзии» может быть и сам повествовательный способ изложения материала. Повествование, связывая во едино отдельные факты, придает видимость убедительной хронологической реальности. Ж. Ле Гофф отмечает: «Так называемая «биографическая утопия» не только таит опасность внушить, что в исторической биографии все исполнено смысла» без разбора и критики; быть может, еще большая опасность таится в создании иллюзии того, что она аутентично воссоздает жизнь».

В отличие от традиционной биографии, выстроенной по хронологическому порядку с повествовательным принципом изложения материала, интеллектуальная биография предполагает серьезную работу автора, которая заключается в его рефлексии по поводу собственного исследования, осознание им трудностей и проблем, стоящих на пути грамотного воссоздания некогда прожитой человеческой жизни. Полученный результат далек от линейного изложения и допускает наличие нереализованных вариантов событийности в судьбе интеллектуала. Новое биографическое направление допускает возможность разных интерпретаций тех или иных эпизодов, не претендуя на завершенность и полноту «законченного» продукта.

Для интеллектуальной биографии характерно так же и то, что само жизнеописание выступает не как цель, а как средство, инструмент познания исторического прошлого. Таким образом, повествовательной части отводится не много места, что оправдано смещением исследовательских задач. В зависимости от того, как применяется биография, Дж. Леви определяет четыре типа исследования. К первому типу исследования относятся просопография и модальная биография. В данном случае речь идет о тех конкретных случаях, когда биографические данные используются в просопографических целях, для создания коллективного портрета социальной группы. Но общая картина жизни человека в рамках данного типа исследования не обязательна, достаточно выделить внешнюю канву (карьера, родственные связи и пр.). Сама личность во всей своей уникальности не изучается. Следует уточнить и определение просопографии. По мнению известного историка Л. Стоуна, просопография - это исследование общих характеристик группы действующих в истории индивидов, которое освящает две проблемы: пути осуществления людьми политических акций и вариантов реализации человеком своих карьерных целей.

В конце 1990-х годов под просопографией стали понимать жанр исследований, изучающий источники, связанные с жизнью масс с целью создания статистического анализа и затем коллективных биографий определенных социальных групп. Подобный подход является ярким примером применения междисциплинарного принципа, поскольку он сочетает в себе приемы изучения массовых источников, заимствованные у социологов и математиков. Дж. Леви не отделяет просопографию и модальную биографию, поскольку в рамках модальной биографии человек служит лишь вспомогательным звеном в изучении социальности и, формируя себя как личность, вбирает в себя наиболее характерные черты социальной группы, с которой он себя идентифицирует.

Второй тип исследования - включение жизнеописания в контекст эпохи с целью понять мотивы поведения героя. Примерами такого типа биографий могут являться книги Н.З. Дэвис и Ле Гоффа. В обоих случаях авторы отталкиваются от социокультурного контекста, то есть той исторической реальности, которая может объяснить странные с нашей точки зрения поступки. Необходимо отметить, что по мнению Дж. Леви, контекстуализация означает нормализацию поведения: необычное устраняется из жизнеописания, поскольку становится обычным, а индивид подводится под нормы, характерные для современного ему общества.

Третий подход прямо диаметрален второму. Если в предыдущем случае социокультурный контекст оставался неизменен и служил как бы декорацией для описания жизни индивида, то следующий подход использует биографию чтобы описать исторический контекст. В качестве примера Дж. Леви ссылается на известную в кругу историков книгу К. Гинзбурга «Сыр и черви».

И, наконец, последний тип биографического исследования - герменевтический. Он ориентирует исследователя на понимание жизни личности, черты его характера, мотивы поведения и т.п. На первый план выдвигается духовны мир человека, его отношение к вещам, подчеркивается так же роль между людьми. Если предыдущие биографических описаний личность являлась пассивным компонентом, была лишь своеобразным зеркалом, то теперь все меняется: человек способен изменять ход истории.

Таким образом, трансформация исторической науки и возникновение такого направления, как интеллектуальная история позволило ученым сменить ракурс исследования от описания жизни человека к попытке выявить многочисленные интеракции человека в рамках изменчивого социокультурного пространства. Бурные дискуссии побудили историков старого порядка понять логику рассуждений приверженцев «Новой интеллектуальной истории» и применить в своей исследовательской практике некоторые новации.

Обращение историков традиционалистов к новым подходам сформировало двоякое представление о качестве результата исследования. Если раньше результатом исследования являлась максимально полная фактологичность биографии, описание жизни человека от рождения до смерти, теперь биография предполагает серьезную работу автора, которая заключается в его рефлексии по поводу собственного исследования, осознание им трудностей и проблем, стоящих на пути грамотного воссоздания некогда прожитой человеческой жизни. Полученный результат далек от линейного изложения и допускает наличие нереализованных вариантов событийности в судьбе интеллектуала. Новое биографическое направление допускает возможность разных интерпретаций тех или иных эпизодов, не претендуя на завершенность и полноту «законченного» продукта.

Мы видим, что биография как жанр историописания на современном этапе продолжает пользоваться большой популярностью. Преодолевая серьезные методологические трудности вместе со всей исторической наукой биография эволюционирует, трансформируя собственные методы исследования. Вместо традиционного жанра жизнеописания, под влиянием интеллектуальной истории приходит интеллектуальная биография. Во многом опираясь на традиционные биографические исследования, интеллектуальная биография отходит от прежних укладов, формируя собственный категориальный аппарат. Ряд заметных преимуществ интеллектуальной биографии делает ее весьма популярной у отечественных исследователей. В последнее время часто появляются новые интеллектуальные биографии. Вместе с тем, до сих пор нельзя говорить о методологической самостоятельности жанра. Это проявляется в широком толковании ее понятий, методов, целей и задач. Исследователи зачастую решив рассмотреть ту или иную историческую личность при помощи методов интеллектуальной биографии, скатываются к традиционному типу жизнеописания. Происходит это во многом потому, что не разработана некая модель, конструкция составления интеллектуальной биографии.

1.2      Тенденции к формированию новой модели интеллектуальной биографии

Биография как отдельное направление существует уже на протяжении нескольких веков. Вплоть до сегодняшнего дня мы не имеем специального исследования, посвященного формированию и развитию методологических компонентов биографии. Биографический метод трансформировался на протяжении веков и не имел устойчивой структуры. Сегодня мы можем определить несколько этапов его становления. Первые труды появились еще в Античности. Зачинателями биографических работ по праву считаются Аристоксен Тарентский, автор «Жизнеописания мужей» (Пифагора, Архита, Сократа, Платона) и Плутарх - «Сравнительное жизнеописание». С них начинается формирование биографического жанра, основой сюжета которого является жизнь человека от рождения до смерти. А. Л. Валевский в своем исследовании, посвященному развитию биографического жанра, отмечает, что характерными свойствами античного биографизма была установка на визуальность в описании личности. И здесь апофеозом являлся Плутарх, чьи жизнеописания являлись образцом для подражания вплоть до XIX века. Так было положено начало биографическому жанру как к серьезному направлению в истории. Для первых биографов было важно показать не сколько какие-либо приметные для общества качества своего персонажа, характер человека лучше всего раскроют случайные и неосознанные поступки или слова.

В Средние века направленность биографического жанра несколько видоизменяется, утверждается жанр агиографии (житийной литературы). В биографию вторгается аллегорический метод, что придает произведению драматичность, эмоциональность и сюжетную напряженность. Кроме того, А.Б. Петрина в средневековом периоде находит зачатки психологизма, формирующиеся не без влияния античности. Житийная литература акцентирует внимание на личности, ее особенностях и необычности, Обращение к внутреннему состоянию человека становится основополагающим критерием в написании биографии, на первый план становятся метафизические основания биографии. Таким образом, можно говорить о том, что появление житийной литературы хоть и сужает направленность биографии, но в то же время формирует мощную методологическую базу для последующей трансформации биографического жанра. В Средние века, одновременно с формированием новых аспектов в понятии «личность» меняется ее роль в истории, что является непосредственным рычагом воздействия на формирование биографических методов.

В XVII веке качественного сдвига в развитии биографических подходов не наблюдается, однако важно обратить внимание на переломный этап в развитии биографии, послуживший к формированию фундаментальных подходов и методов, заложивших начало эпохе расцвета биографического жанра. Ключевым звеном на данном этапе становится работа Джеймса Босвелла

«Жизнь Семюэля Джонсона». Значение его труда в том, что при написании он ориентировался на позитивное знание. Подробно описанные разговоры С. Джонсона, основанные на его дневниках хоть и не придали работе столь ярый интерес у публики, но новаторство было неоспоримо. Сбор информации с целью подтверждения полученных сведений был ранее не знаком для биографического направления. Это означало, что работа биографа не должна основываться на стремлении рассказать жизнь человека, используя ложные сведения. Отныне важным становится не только эстетическое восприятие повествования, но и стремление к достоверности описываемых событий и фактов. Вплоть до сегодняшнего дня это условие является необходимым элементом в научно-биографическом жанре. Можно говорить о появлении научной биографии, биографическое направление приобретает определенную структуру в написании со строгими канонами.

В 2009 году А.Б. Петриной было проведено исследование, цель которого заключалась в том, чтобы проследить трансформацию биографического жанра в XIX веке на основании анализа биографий монографического и статейного типов. Статьи и монографии были отобраны автором, исходя из убеждений, что они являются по своей структуре, выбранной методологии и содержанию чем- то новым, не имеющим ранее аналогов, что позволяет говорить о формировании новых тенденций в написании биографического текста. По мнению А.Б. Петриной, это три монографии, посвященные видным ученым: В.Н. Татищеву, Н.М. Карамзину и О. Конту. Что касается биографий статейного типа, то автор рассматривает биографические статьи в журналах

«Историк-марксист» начиная с его основания (1926) до 1941 года и «Вопросы истории» с 1945 по 1959 гг. На основании анализа отобранных работ, А.Б. Петрина говорит о формировании прочных тенденций, связанных с написанием научно-биографического текста. Все биографии, рассмотренные автором, ставят на первое место фактические сведения и повествования о творческом пути ученого. Все еще игнорируются личные переживания ученого, биографами игнорируются сложные ситуации в жизни своих персонажей, оказавшие значительное влияние на формирование моральных установок и системы ценностей. Полученные выводы во многом стыкуются с особенностями эпохи, в которой создавались исследуемые биографии. Для конца XIX века интерес к личности с его богатым внутренним миром уступает интересу к общим законам истории.

Расцвет исторической биографии приходится на XIX - начало XX вв., после чего научные подходы к ее проектированию уступают место беллетристике. На рубеже веков в интеллектуальное пространство врываются титаны с непомерными амбициями. Ф Ницше и Ф. М. Достоевский не только поднимают проблему человека на новый уровень, но и показывают, что человеческая личность сложный и противоречивый объект. Постановка одной проблемы определила различные подходы и пути решения. Прежние представления традиционных биографов о человеке рухнули вместе с утвердившимися канонами написания биографии.

Вместе с тем в начале XX века вырисовываются черты психобиографии, что является немаловажным дополнением к развитию биографического жанра на рубеже XIX - XX веков. В качестве примера биографии, сочетающей в себе психологизм, историчность и уникальную литературную форму, можно назвать «Знаменитые викторианцы» Джайлс Литтон Стрейчи. По мнению А. Моруа, «причинами развития биографического жанра… является: вторжение научных методов в психологию и мораль, что повлекло раскованность мышления, достижения психологии тех лет, стремлению к изображению человеческой натуры во всем многообразии ее характеров, биография как форма преодоления тревоги».

Однако уже с середины XX века происходит упадок научно- биографического жанра: многие научные методы уступают литературным приемам. Появляются яркие психологические труды, в которых нет места достоверности. На свет выходят в основном не биографии, а работы, посвященные биографическоу жанру, даются многочисленные определения биографии, классификации, виды и подходы. Упадок исторической научной биографии очевиден. По словам Ж. Ле Гоффа «… в середине XX века историческая биография перестала существовать, за некоторыми блестящими исключениями». В силу того, что биографические тексты прошлых лет были преимущественно фактологичными, это повлияло на содержательную линию биографий. Степень фактологичности значительно снижается в силу того, что в предыдущие десятилетия была накоплена огромная база. Как показали исследования А.Б. Петриной, в статьях данный процесс также отражен, но в меньшей степени по причине ограниченности в объеме текста.

В конце XX века научнобиогррафический жанр качественно трансформируется, формируется новое направление «персональная история» или «новая биографическая история», в сферу которого включена интеллектуальная биография. Следует уточнить, что в рамках новой биографической истории «история одной жизни вовсе не обязательно подразумевает историю выдающейся личности. В результате антропологического поворота в социогуманитарном знании утверждается представление о том, что актором исторического процесса может быть и простой человек. Однако для интеллектуальной биографии таковым выступают интеллектуалы, т.е. социальные субъекты, являющиеся носителями определенной «универсальной» культуры, благодаря знанию, образованию, воспитанию и статусу, постоянно рефлексирующие по поводу истины и морали.

Например, Ж. Ле Гофф, будучи приверженцем традиций школы «Анналов», берет в качестве исследуемого объекта Людовика IX, и изначально поясняет, что речь пойдет не о Людовике IX и его королевстве или христианстве, а о Людовике как о «человеке». То, что Ж. Ле Гофф время от времени говорит о эпохе своего персонажа, необходимо постольку, поскольку оно позволяет понять мысли и мотивы самого Людовика IX. Историк показывает Людовика как сложную и противоречивую личность, где-до даже непоследовательную. Судьба короля Франции, как показывает Ж. Ле Гофф выстраивается на случайностях. Людовик IX создавал свою судьбу и эпоху, равно как эпоха формировала личность короля.

На сегодняшний день в российской историографии терминология более расплывчата, нежели в зарубежной. Например, термин «персональная история» или «Новая биографическая история» российскими исследователями употребляется реже, вместо этого активно используется дефиниция «историческая биография», однако и её ученые трактуют по-разному. Следует отметить, что биография может называться исторической, только если будет помещена в исторический контекст во всех его пересекающихся аспектах. В качестве более развернутого определения можно согласиться с Л.П. Репиной:

«Ясно, что под биографией в полном смысле слова понимается исследование и описание жизни выдающейся личности (включая ее психологическое измерение), что вполне соответствует сложившемуся историко- биографическому канону. Данному определению «исторической биографии» логически соответствует определение субъекта биографии, предложенное С.Л. Утченко: «В истории человечества встречаются такие личности, которые, некогда появившись, проходят затем через века, через тысячелетия, через всю доступную нашему умственному взору смену эпох и поколений. Такие люди поистине «вечные спутники» человечества… Речь может идти о политических и государственных деятелях, о представителях науки, культуры, искусства. В этом смысле нет никаких ограничений и условий. Вернее, условие лишь одно: ощутимый вклад, внесенный в развитие человеческого общества, его материального и духовного бытия». В западной историографии термин «историческая биография» не пользуется популярностью, зато активно используются дефиниции «биография» и «жизнеописание». В отличие от российских коллег, западные исследователи активно обсуждают проблемы «новой биографической истории»: нарратива, перехода к исследованиям внутреннего мира личности, воссозданию взаимоотношений между личностью и эпохой.

В последнее время историки все больше обращаются к биографиям не великих, а простых людей (крестьяне, бедняки, рабочие и т.д.). Они являются объектом для направления «персональной истории». О значимости «простого» человека в истории писал Д.М. Володихин. По его мнению, обращение к биографии «простого» человека должна отвечать нескольким требованиям, которые раскрывают экзистенциальный мир человека. Помимо методологической и структурной специфики написания биографии, и, учитывая особенность источникового материала необходимо базироваться от некой структуры вопросов-ответов к источникам: как человек относится к сверхъестественному, сколько раз он определял для себя смысл жизни, насколько точно следовал устоявшимся моральным ценностям и т.п. Таким образом можно изучить биографию индивидуума «любого калибра: от Наполеона Бонапарта до третьестепенного польского велосипедиста», если это позволяют сделать источники. Подобный подход, в отличие от интеллектуальной биографии, расширяет исследовательский круг для исследования. По сути вопросы, которые мы задаем объекту с целью создания биографии одни и те же, меняется ракурс исследования: от примитивного повествования, основанного на фактах мы переходим к сложному междисциплинарному анализу, позволившему рассмотреть жизнь человека со всех сторон. В область исследования включены сфера его деятельности, личная жизнь, внутренний мир. Ранее эти аспекты могли быть так же включены в повествование, однако теперь чтобы раскрыть их в полной мере и понять человека, его внутренние мотивы, побудившие его к принятию тех или иных решений, необходимо обращение к более сложным методам, включая методы других дисциплин, о чем будет сказано в отдельной главе.

Поэтому, когда мы говорим о «персональной истории» и «интеллектуальной биографии», необходимо видеть разницу. Объект персональной истории гораздо шире. Когда мы говорим о создании биографии в рамках направления персональной истории, речь может пойти о личности любого уровня, от бедняка до наместника Бога на Земле. Таким образом, интеллектуальная биография включена в сферу персональной истории, вместе с тем вбирая в себя ее подходы и методы. Следует отметить, что в рамках интеллектуальной биографии недостаточно анализа интеллектуального контекста. Требуется более глубокое погружение в социокультурное пространство, вплоть до мелочей, на первый взгляд ничем не примечательных, а значит, требуется обращение не только к смежным дисциплинам в области гуманитаристики, но и к психологии, филологии, физике, в зависимости от того, с какой областью знания связан объект исследования.

Изучению и проектированию интеллектуальной биографии положено начало в последнем десятилетии XX века. За этот небольшой промежуток времени были сформулированы основные принципы, положенные в основу нового биографического течения. Можно согласиться со следующей дефиницией интеллектуальной биографии, данной Л.П. Репиной: «… интеллектуальная биография - это направление, в основе которого лежит изучение жизни интеллектуалов как носителей определенных идей…».

Изучение личности во всей ее полноте является не только целью, но и средством познания социокультурного пространства, в котором эта личность обитает.

Современная историческая биография имеет кардинальное отличие в применяемых подходах и характерна ярко выраженной критической саморефлексией. При чем критике подвергается не только анализ источников, но и сами свойства биографии как жанра. Значительная часть историков, как отечественных, так и западных вовсе сомневаются в возможности применения биографического жанра в науке. Так, американский историк Дэвид Насоу характеризует сегодняшнее состояние биографического направления:

«Биография находится на положении нелюбимого дитя в среде исторической науки. Ей неохотно открывают двери колледжи и университетские библиотеки. Профессора предостерегают студентов брать в качестве диссертационного исследования чью-либо биографию, а ведущие исторические журналы редко публикуют статьи на эту тему». Но как ни парадоксально, количество научных биографических работ возрастает с небывалой скоростью. Испокон веков биографии пользуются популярностью не только среди обычных потребителей, но и в кругу интеллектуалов.

За последнее десятилетие выпущено не мало интеллектуальных биографий. Анализ данных работ позволил выявить тенденцию, суть которой заключается в неосознанной и хаотичной трансформации биографического жанра. Методологические принципы, на которых базируются работы, заметно изменяются, тем самым формируя совершенно иную структуру. Если ранние работы тяготели к традиционным принципам написания биографии и не имели никакой связи с междисциплинарными методами, то поздние работы, изданные лишь десятилетие спустя формируют исследовательский алгоритм, во многом схожий с принципами интеллектуальной истории.

1.3     Современные подходы и методы современного биографического исследования в различных трактовках гуманитарных дисциплин

На протяжении XX столетия биография как направление интересовала исследователей самых различных направлений, что характеризует многогранность биографического жанра, имеющего сложную и неоднозначную структуру в зависимости от того, к какому когнитивному и дисциплинарному направлению мы принадлежим. Биография как предмет исследования интересовала как историков, так и социологов, психологов, философов и литераторов. Представители каждой дисциплины находят в биографическом жанре нечто, доказывающее смысловую принадлежность биографии к конкретной дисциплине.

Данный параграф посвящен характеристике основных теоретических подходов к написанию интеллектуальной биографии в различных областях науки.

Свойственные интеллектуальной биографии подходы существенно отличаются от традиционных. Это отход от хронологического принципа изложения материала, обращение к историческому социокультурному контексту обитания интеллектуала. В результате биографы имеют возможность воссоздать ключевые моменты в жизни субъекта, повлиявшие на его мировоззрение, на те факторы, которые повлияли на создание концепций. Воссозданию подлежит атмосфера эпохи, в которой жил и формировал себя человек. Иначе говоря, интеллектуальная биография не ограничивается исключительно описанием жизненного пути человека, в дело вступает многоступенчатое историческое исследование: история освящается через интеллектуала.

Поставленные задачи требовали новых подходов, поскольку исследование путем использования исключительно классических подходов в рамках которых свойственно освятить определенные жизненные этапы объекта исследования (происхождение, детство, отрочество, университетская жизнь и т.д.) исчерпали себя и не дают возможности показать нам личность во всем противоречии и внутренней борьбой. Таким образом обращение к междисциплинарному принципу становится неизбежным.

Представители гуманитарных и психологических наук активно обсуждают пригодность биографического жанра в рамках своей дисциплины. Возникновение «биографического поворота» в социальном знании и все большее обращение психологов (психоаналитиков и психологов гуманистического и экзистенциального направления) к биографическому жанру лишь подтверждает мысль о трансформации биографического жанра.

По мнению исследователей социальных наук, «биографический поворот» отразился на исследованиях микро- и макроуровня. Изучение человека как исторически формируемого актора приобрело большое значение и полученные таким образом биографии являлись ключевым звеном в понимании исторических действий в контексте сознательных или бессознательных намерений индивидами. Проведя аналитический обзор взаимоотношения и взаимовлияния истории и биографии Ю.В. Дунаева отмечает: «… в то время как исторический поворот в социальных науках не означал поворота биографического, то введение биографического в социальное знание акцентировало его историческую ориентацию…». Однако следует иметь в виду, что сформированное на западе представление о человеке как о свободно действующем акторе не всегда уместно. Если для западного общества характерно формирование индивидами социальных групп, то, например, в Китае наоборот, группа формирует индивида, которому вовсе не дозволяется ставить «индивидуальные» цели, угрожающие целостности группы

Уточнения требует взаимосвязь между социально-биографическим исследованием и общей социологией личности. В первом случае речь идет об идентификации личности, в то время как во втором - о жизненном пути и об описании социальных отношений. Биографическое исследование как бы формирует специальное информативное поле для социальных исследований. Центральная задача биографии заключается в наполнении жизни смыслов, которые выводят на концептуализацию непрерывности жизненного пути. Наполняя свою жизнь всевозможными практиками и смыслами, человек расширяет свое представление о мире, тем самым повышает свою готовность справляться в сложных ситуациях.

Принципиальное различие в биографическом и социологическом исследовании имеет восприятие человеком пространства и времени. С позиции исследователей биографического жанра время субъективно и зачастую имеет двойной временной горизонт (Приложение 1). С приобретением человеком жизненного опыта, прошлое изменяется, а именно оно подвергается реинтерпретации в той степени, в какой этот человек усвоил для себя новые практики. Будущее так же конкретизируется в той мере, в которой ожидается, в зависимости от того, какой опыт приобретает для себя субъект. Для социологических исследований конструирование времени исходит не от отдельного человека, а от совокупной деятельности индивидов. Таким образом, биография в понимании представителей направления общей социологии подразумевает хронологию жизненного пути человека, увязанной с хронологией общества.

Психологи, рассуждая о возможностях применения биографического жанра в рамках своей дисциплины, ставят перед собой ряд метафизических вопросов. Прежде всего, поднимается вопрос о феномене биографического текста как о способе рефлексии. Представители различных субдисциплин в русле психологии одинаково отталкиваются от одного понятия - личности. Приведем только те особенности понимания личности, которые значительно повлияли на формирование методологического инструментария биографического направления. По З. Фрейду личность имеет одну важную Составляющую бессознательное, т.е. нечто вытесненное за пределы сознания.

Для социальных психологов ключевым является место человека в обществе и общественные отношения, а значит личность выступает как совокупность множества социальных ролей человека. Подобный подход тесно связан с рассмотренным выше представлением биографического направления в рамках общей социологии. Личность не может быть сформирована без общения с себе подобными.

Психологи гуманистического направления воспринимали личность как самость, то есть человек изначально имеет выбор, свободу принятия решений, направленных на формирование себя как индивида. Он может стать интеллектуалом, или наоборот, вовсе не развиваться. Все решают принятые решения человека на протяжении всей его жизни. Таким образом мы видим, что личность в рамках одной дисциплины - явление многогранное и трудно- постижимое.

Связь биографического направления с психологией в свое время отметил Гордон Олпорт: «Биографическая реконструкция есть изначальная цель психоаналитического процесса, а психоанализ как генетическая психология есть по существу наука биографии». Иначе говоря, Г. Олпорт говорит о высоком значении биографии как метода в восстановлении личности. интеллектуальный биография катков

Применение психо-биографических методов в рамках интеллектуальной биографии во многом себя оправдывают. Основной мыслью психологов является стремление доказать необходимость исследования душевной стороны становления интеллектуала. Без этого обращение к уникальности человека, как и анализ его трудов с целью получить «историю жизни во всей его многогранности» не имеет смысла. Не смотря на то, в какие идеологические рамки поставлен человек, он не может не проявить свои специфические особенности. Более того, психологи, обращаясь к биографическому методу, не ставили во главе угла хронологический принцип: рождение человека вовсе не означало его приход в мир. Ему приходится как бы заново рождаться, изменяется семантика жизни личности, которая наполняет его жизнь смыслом. Иногда и вовсе случается так, что родившийся человек так и не придет в мир.

На сегодняшний день расширение познавательных границ биографического направления связано с интеллектуальным контекстом. Достижения различных дисциплин, связанных с применением и модификацией биографического метода (образность, эмоциональность, рефлексивность и т.д.) способствовало психологизированности научно-биографического текста. Таким образом, человек раскрывается с разных сторон, а обращение к смежным в отношении биографического жанра дисциплинам раскрывается со всех сторон. На сегодняшний день, под влиянием междисциплинарности, в отечественной науке сформировались две модификации интеллектуальной - «социальная» и «экзистенциальная».

Для первого направления первичной сферой исследования становится социокультурный контекст, в котором существует личность. Это, во-первых, детерминирующая система вторичных факторов (объективная среда обитания индивида и т.п.), во-вторых, случайности частного характера, как например, влияния со стороны отдельных личностей, воздействующие на формирование человека. В то же время, исследовательский процесс должен базироваться на узкоспециализированных подходах, в чем и состоит сложность составления интеллектуальной биографии. Например, если речь идет о об ученом, то необходимо применение системного анализа его научных воззрений и идей. Это, в свою очередь, требует от биографа известного профессионализма в тех областях знаний, с которым он сталкивается, обращаясь к герою своего исследования. Таким образом, применение междисциплинарного синтеза в биографическом исследовании становится неизбежным.

Однако анализ информации, полученной из разных источников гуманитарного знания наводит на вопрос, застрахован ли исследователь от ошибок, поскольку перед ним стоит задача не только глубокого ознакомления с идеями личности, но и исследование его многообразных интеракций в изменчивом социокультурном пространстве. В свое время на этот вопрос ответил классик истории идей. А. Лавджой в книге «Великая цепь бытия: история идеи»: «Поскольку в силу самой природы своего предприятия историк идей вынужден собирать материал в разных областях знания, он неизбежно оказывается подвержен ошибкам, характерным для неспециалистов… несмотря на неизбежность некоторых ошибок, дело представляется стоящим того».

Вместе с тем, следует отметить, что задачей биографа не является характеристика специфических научных воззрений интеллектуала, историк не обязан разбираться во всех тонкостях тех или иных областей науки. Анализ принадлежащих ему научных текстов потребует, например, обращения к герменевтическому методу. Сам термин «герменевтика» имеет несколько трактовок. В рамках биографического исследования нас интересует определение герменевтики как постижение смыслов, умение и обретение возможности познавать. Соответственно, в более узком значении герменевтика понимается как искусство толкования текстов. Исходя из этого, обратимся к применению герменевтики в том понимании, каким он видится немецкому философу Ф. Шлейремахеру: «Понять текст и его автора лучше, чем сам автор понимал себя и свое собственное творение». Методология исследования должен базироваться на «диалоге между» интерпретатором и текстом («застывшей речью»). Однако уже на первом этапе возникает сложность, поскольку сталкиваются субъекты разной эпохи: автор текста и интерпретатор. В связи с этим К. Шлейремахер говорит о психологическом преодолении этого барьера через «вчувствование» интерпретатора в душевный мир автора. Это становится возможным не всегда, в зависимости от того, какими источниками мы располагаем. Практическое применение герменевтического метода в рамках направления интеллектуальной биографии будет продемонстрировано в практической части данного исследования.

Определенную актуальность представляет и метод дискурсивного анализа, в рамках которого сложился определенный исследовательский алгоритм: в первую очередь следует выделить дискурсы внутри конкретного текста исходя из общих тем, значений, терминов, после чего следует классифицировать эти дискурсы и обрисовать их связи с дискурсами других источников, непосредственно относящихся к исследуемой проблеме. Подобный подход позволяет выявить динамику развития мысли биографируемого и установить корреляции между содержанием источника и социокультурным контекстом, в котором находится человек.

Вторая модификация персональной истории - экзистенциальный биографизм, акцентирует внимание на внутреннем состоянии интеллектуала, игнорируя при этом социальный контекст. Исследование смещается в сторону реконструкции внутреннего мира биографируемого, его уникального опыта. В центре внимания исследователь ставит вопросы экзистенциального характера (отношение человека к сверхъестественным силам, определение для себя смысла жизненной позиции и т.п.). Для данной модификации интеллектуальной в рамках персональной истории неважно, кого мы выбираем в качестве базового объекта исследования, это может быть и обычный человек в потоке истории. Экзистенциальный биографизм может реализовывать при условии наличия источников, которые позволят выявить психологические особенности индивида и проследить их динамику.

Когда речь идет о внутреннем, психологическом мире человека, возникает вопрос о психоаналитических методах и пользе их применения. Однако, по мнению сторонника данного направления Д.М. Володихина, подобного рода методики, представленные в трудах З. Фрейда, К. Юнга, А. Адлера, не могут являться методологической основой данного исследования. Д.М. Володихин ссылается при этом на работы Ж. Сартра, Л. Шестова, несмотря на то, что ни тот, ни другой профессиональными историками не являлись и специальными историческими методами не владели. При этом автор разделяет понятия экзистенциальная персональная история и психобиография, которая и основывается на психоаналитических подходах к интерпретации материала. В рамках экзистенциальной биографии немаловажным становится переход от психологии чувствительного в философию и наоборот. Размышления и ответы субъекта исследования на основные философские вопросы выступают основным критерием экзистенциального направления в персональной истории. Иначе говоря, ключевым звеном исследования является семантика жизни личности, которая наполняет его жизнь смыслом.

Оба направления признают личность уникальной, а ее опыт индивидуальным и неповторимым. Однако в обоих случаях существует проблема методологического характера - это взаимодействие биографируемого и исследователя, испытывающего зависимость от своей эпохи и несознательно переносящего ее в поле своего героя. В то же время в этом скорее просматривается особенность самого историко-биографического жанра (история человека, показанная через личность историка). Таким образом, составление биографии интеллектуала предполагает выбор методистов исследования в зависимости от того, какими источниками мы располагаем.

Исследование подходов и методов, применяемых в интеллектуальной биографии, имеет определенный исследовательский стаж. Он испытал сильное воздействие идеалистических теорий - психоанализа З. Фрейда, персонализма В. Штерна, «понимающей» психологии В. Дильтея, гуманистической психологии. В то же время, очевидна не разработанность и сложность биографического жанра. Отсутствует обобщенная система, в рамках которой могут быть заложены базовые принципы построения интеллектуальной биографии, а ее направления требуют уточнения и, отнюдь, не исчерпывают себя, о чем свидетельствует, например, отличие между экзистенциальной биографией и психобиографией. Поиск новых подходов и установление внутри них корреляционных связей позволит выявить совокупность методологических инструментов составления интеллектуальной биографии.

Глава 2. Проектирование модели интеллектуальной биографии

2.1     Теоретические и источниковедческие основы нового биографического жанра

Реализации задач интеллектуальной биографии важную роль играет выборка соответствующих источниковедческих подходов. Они, в свою очередь основываются на историческом источнике, как продукте целенаправленной человеческой деятельности. В рамках концепта интеллектуальной биографии обращение к источникам имеет ряд ограничений, поскольку, как уже было сказано выше, конечным продуктом является не жизнеописание интеллектуала от колыбели до могилы. Человек становится важен как носитель определенных идей. Акцент ставится на внутренние и внешние причины формирования его жизненных установок, системы ценностей и их трансформации на протяжении всей жизни. Разумеется, что внимание исследователя к человеку в рамках интеллектуальной биографии требует обращения к соответствующим источникам. Акцент ставится не на количестве источниковых данных, как это было актуально в XIX - начале XX веках, а на качестве источника, который мы имеем в своем распоряжении.

Трансформация биографического жанра привела к пересмотру не только методологического инструментария, но и принципа подбора источников. В период господства огромных нарративов сложилась традиция, основанная на накоплении источниковедческого материала и затем его подробнейшего описания в монографиях. У концепта интеллектуальной биографии дело обстоит иначе. С появлением персональной истории прежние источники не могут нам дать необходимую информацию для составления биографии, поскольку изменился объект исследования. Обращение к жизни простого человека требовало поиска новых подходов, поскольку сохранившиеся до нас источники преимущественно отражали жизнь привилегированных сословий. В связи с эти вопрос о том, какие источники необходимы, чтобы составить портрет простого человека встал на передний план. Решение было обнаружено в рамках микроисторического подхода. Выход в свет работы К. Гинзбурга «Сыр и черви» открыл для исторической науки новое веяние. показал мир глазами простого деревенского жителя со своим уникальным систематизированным миром, а не короля или философа. В основе исследования лежит история о мельнике Доменико Сканделле, на которого поступает донос, и святая инквизиция начинает расследование. В течении шестнадцати лет он прошел через два расследования, тюремные заключения, пытки, и в итоге, признанный еретиком, окончил свою жизнь на костре. Исследования К. Гинзбурга позволило показать, что жизнь простого деревенского жителя в Средние века не всегда была невежественна. Меноккьо имел свой взгляд на устройство мира и размышлял о нем, ничем не уступая папскому инквизитору. Космогония Меноккьо описывается словами «как черви рождаются в сыре»: «Я говорил, что мыслю и думаю так: сначала все было хаосом, и земля, и воздух, и вода, и огонь - все вперемежку. И все это собралось в один комок, как сыр в молоке, и в нем возникли черви, и эти черви были ангелы: среди ангелов был так же Бог, возникший вместе с ними из того же комка…». Конечно с точки зрения официального учения это была ересь, тем не менее это продукт рефлексии на то, что его окружало и что он видел. Может фриульский мельник не до конца понимал, что говорил. Его слова - продукт реформации, однако насколько сильно они повлияли на него, что факт сожжения на костре не вызывал страха:

«… доведись мне повидать папу или короля, или князя, я бы много чего сказал, и пусть меня потом расказнят, мне это безразлично». В данном случае нас интересует два момента. Во-первых, это сам факт обращения к простому человеку, попытка показать, что он уникален, несмотря на укоренившиеся представления о том, что крестьяне в средние века были невежественны. Во- вторых, нас должен интересовать принцип подбора источников. Автор обращается к материалам инквизиции, чтобы раскрыть внутренний мир мельника, его уникальность и значимость для общества того времени. Если традиционные исторические исследования были направлены на изучение общих принципах исторического развития, то в рамках микроисторического подхода в основе исследования была одна из многих составляющих исторического процесса, которая давала нам возможность изменить свое представление на макроисторическом уровне. Уникальность одно простого человека свидетельствует о том, что подобных казусов может быть множество.

Интеллектуальная биография ориентируется преимущественно на изучение внутренних переживаний интеллектуала, его мировоззрения и жизненных установок, а это формирует иное, нежели в традиционном биографическом жанре отношение к источникам. В первую очередь мы должны опираться на продукты сознательного творчества человека, его переписку с друзьями, родственниками или коллегами, на кино или фото документы. Документальные источники уходят на второй план, поскольку не позволяют нам достичь цели, заданной рамками нового направления. При этом роль источников в исследовании значительно возрастает. Более того, если материалы, имеющиеся у нас в расположении не позволяют достигнуть поставленной цели, и не содержат в себе ответы на вопросы, интересующие «экзистенциального» либо «социального» биографа, то он должен отказаться от исследования, оставив попытка реконструировать жизнь своего героя, использовав косвенные источники.

Когда мы говорим об источниковом подборе в рамках «экзистенциального» направления, то мы вынуждены отодвинуть на задний план экономический, политический и др. контексты, не позволяющие раскрыть психологические особенности человека. Общественные интересы не представляют интерес, поскольку они не отражают непосредственно сознание исследуемого исторического героя. Так, например, если мы занимаемся написанием биографии в рамках направления персональной истории, то объект, который мы выберем, не обязательно должен прославиться в истории. Им может быть простой человек, если это позволяют сделать источники. Д.М. Володихин, обращаясь к выбору объекта исследования писал так: «… можно исследовать жизнь рядового человека, но если для разработки выбрана личность масштаба Наполеона, то это, скорее всего, Наполеон без Ваграма, Аустерлица и Ватерло». При этом, сторонник экзистенциального направления подчеркнул, что он вовсе не отказывается от социокультурного контекста в исследовании. Речь идет о смене ракурса, в котором первичным становятся не социальные действия, а их отражение на сознание исследуемого объекта. Подобная точка зрения вызываем множество споров в кругу тех, кто рассматривает биографию как метод постижения социального окружения персонажа и эпохи. Противоположным примером экзистенциального направления является, например, метод просопографии, то есть коллективной биографии различных слоев, социальных групп. В рамках этого направления важно показать не личность и ее особенности. Исследование проводится путем создания модальных биографий, где важна не какая-то конкретная личность, а место человека в системе. Критика позиции Д.М. Володихина прозвучала также по причине свойственного ему литературного и художественного стиля, чуждого профессиональным исследователям. Поэтому он и воспринимался исследователями традиционалистами как писатель-фантаст, открывающий поле для множественных трактовок.

Экзистенциальный подход вызывает у большинства исследователей негативный отклик. Более того, в отечественной науке исследователи, которые относят себя к экзистенциальному биографизму, не уходят за пределы социокультурного исследования и тяготеют в придачу к традиционному. Чтобы преодолеть этот барьер, необходимо ответить на вопрос, могут ли источники личного происхождения, относящиеся к объекту исследования раскрыть его экзистенциальную сущность, войти в его внутренний мир и понять, как и когда он пришел к тем или иным убеждениям и как они трансформировались.

В рамках интеллектуальной биографии документальные источники являются посредниками между индивидом и обществом, поэтому опирая на них, мы не можем проникнуть во внутренний мир индивида, а если и сможем, то это будет чья-то реконструкция, основанная на общественном мнении и представленная так, как это надо составителям. Непосредственное обращение к личным документам исторического субъекта приносит больше пользы. Мысли человека не могут показать истинное положение вещей в историческом процессе, зато они являются отражением индивидуальности. Мы видим мыли человека, их трансформацию, переживания, повлиявшие на внутренние изменения. Источник, который может нам предоставить эту информацию, должен представлять для нас интерес, что означает возможность написания экзистенциальной интеллектуальной биографии. Таким образом мы понимаем, что далеко не каждый человек может быть объектом исследования и все зависит от того. Какими источниками мы располагаем.

Социальная биография выстраивается по тому же принципу, однако круг источников может быть расширен, поскольку исследование расширяется социокультурным контекстом. По логике, методологические и источниковедческие принципы, заложенные в основу экзистенциальной биографии равно применимы к социокультурной. В дело могут вступать и источники, относящиеся к характеристике эпохи, других личностей, имевших контакты с объектом исследования. Если мы сможем понять особенности эпохи, к которой принадлежит исторический субъект, то понятны будут и объективные причины, которые повлияли на принятие индивидом тех или иных решений. Отношение к семье, науке, друзьям, единомышленникам - все это является продуктом как внутренних мыслительных процессов, так и воздействием объективной реальности на сознание. Влияние на жизненные установки индивида могут играть незначительные мелочи, или вещи, на первый взгляд никак не относящиеся к будущей сфере деятельности индивида. Для примера можно обратиться к жизнедеятельности немецкого философа, представителя второго поколения Франкфуртской школы Юргена Хабермаса. На его становление как интеллектуала повлияли на первый взгляд незначительные события. Ю. Хабермас Родился с «волчьей пастью», следствием чего являлось трудность коммуницировать с людьми. Долгие размышления ученого по этому поводу привели его к концепции философии коммуникации. В дальнейшем, причиной трансформации взглядов Ю. Хабермаса стала его деятельность во Время второй мировой войны. В этот период он входи в ряды гитлерюгенда, а в последние месяцы войны был отправлен на фронт. Во время нюрнбергского процесса он осознал, что поддерживал преступников. Это, в свою очередь повлияло на его последующую жизнь и общественные взгляды.

На мировоззрение интеллектуала может повлиять так же деятельность других людей. В жизни Ю. Хабермаса этим человеком являлся Лукача, а точнее его работа «История и классовое сознание», в основе которой лежала диалектически-гегельянская интерпретация Маркса. Спустя некоторое время, как показывают личные труды ученого, произошел парадигмальный сдвиг от неклассического к постнеклассическому когнитивному мышлению. В результате он пришел к созданию концепции коммуникативного действия, соответствующего постмодернистским реалиям. Таким образом, человек создает свой внутренний мир исходя из размышлений, которые могут быть вызваны всевозможными обстоятельствами. Это может быть болезнь, влияние человека, политические события и другие обстоятельства. Для нас важно определить, может ли источниковая база, которой мы располагаем реализовать цель, которую ставит интеллектуальная биография и в какой степени она может ее раскрыть.

За последнее десятилетие, написанные отечественными исследователями интеллектуальные биографии качественно трансформируются, постепенно формируя контуры нового направления. Статьи, изданные в журнале «Диалог со временем» и ряд монографий, опубликованные за последнее десятилетие подтверждают формирование нового жанра Ранние работы все еще тяготеют к традиционному биографическому жанру: хронологический принцип изложения, описательность и т.п. Поздние работы смещают акцент от истории жизни к истории идей, что начинает соответствовать новому биографическому направлению. Однако это можно сказать о работах статейного вида. Монографии до сих пор ставят акцент на традиционных подходах. А методологический инструментарий и вовсе нигде не определен и не выходит за пределы классического исследования.

О качественном переходе биографического жанра в русло интеллектуальной истории говорит диссертация Кцоевой С.Г. «Личность ученого в историческом контексте: опыт интеллектуальной биографии Карла Ясперса». Автор делает попытку структурировать основные принципы нового биографического направления, определить контуры биографического жанра и затем составить интеллектуальную биографию немецкого философа Карла Ясперса. Показательна данная работа тем, что она содержит в себе методологический инструментарий, соответствующий поставленной цели. Автор больше приближен к новому направлению, нежели ее предшественники. Это говорит о том, что не так давно возникший жанр интеллектуальной биографии вырисовывается самостоятельно и хаотично.

Отдельно следует отметить работы зарубежных авторов, переведенные на русский язык. Переведенных работ авторов, которые идентифицируют свой труд к новому жанру совсем не много. Остановимся на одной работе немецкого исследователя, приверженца интеллектуальной истории, Рюдигера Сафрански «Ницше: биография его мысли». В данной работе автор опирается, как и следует в рамках нового направления на источники личного происхождения: переписка Ф. Ницше с друзьями и единомышленниками, личные записи мыслителя. Работа выстроена, исходя из трансформации мировоззренческих установок, детально описывается внутренняя борьба интеллектуала и формируются на ее основе концепции и идеи, которые внесут неоценимый вклад в немецкую философию и в интеллектуальную жизнь Германии.

Показательно, что Р. Сафрански не отталкивается только от описания идей своего героя. В ходе исследования мы наблюдаем внутреннюю борьбу Ф. Ницше, его мировоззренческий поиск и сомнения по поводу принятия тех или иных решений. Автор, образно говоря, реконструирует образ мысли немецкого философа, и в результате мы получаем те же идеи, к которым пришел Ф. Ницше, только они наполнены внутренним содержанием. Мы понимаем, как немецкий мыслитель сам привел себя к конкретной жизненной позиции, как разочаровывался в ней, и кто мог повлиять на него не только словами, но и своим творчеством. Структура работы выстроена так, что каждая глава отдельно выстроена. Таким образом мы можем обратиться к любой главе книги, раскрыв в ней особый сюжет, по своему принципу близкий к направлению интеллектуальной биографии.

Таким образом дефиниции интеллектуальной биографии «экзистенциальная» и «социальная» в большинстве случаях имеют схожий исследовательский алгоритм. Поскольку «социальная» биография по своему охвату шире «экзистенциальной», то и источниковая база у нее должна дополняться материалами, которые могут открыть для нас социокультурное пространство, окружавшее интеллектуала. В рамках «экзистенциального» направления, то мы вынуждены отодвинуть на задний план экономический, политический и др. контексты, не позволяющие раскрыть психологические особенности человека. Общественные интересы не представляют интерес, поскольку они не отражают непосредственно сознание исследуемого исторического героя. В «социальной» биографии методологические и источниковедческие принципы, заложенные в основу экзистенциальной биографии равно применимы к социокультурной. В дело могут вступать и источники, относящиеся к характеристике эпохи, других личностей, имевших контакты с объектом исследования. Если мы сможем понять особенности эпохи, к которой принадлежит исторический субъект, то понятны будут и объективные причины, которые повлияли на принятие индивидом тех или иных решений.

2.2     Интеллектуальная биография: структура и методологическая база исследования

С трансформацией научных знаний в конце XX века методологические структуры качественно усложнились и начали подстраиваться под новые требования. Позитивистские принципы исследования, утратив былую славу, отошли на задний план. Был опровергнут культ «великого человека», а политическая история больше не являлась единственным направлением историописания. На смену огромным описательным нарративам приходят новые исследования, которые по своей структуре пытаются отойти от описательности и переходят к исследованиям, ориентированным на проблемный подход. Вместе с тем историки пытаются вступить в диалог с другими дисциплинами. Эти тенденции, сегодня представляют особую актуальность, тем более для России, совсем не давно бросившей свой взор на труды исследователей «новаторов».

На сегодняшний день мы не имеем полного представления о состоянии новой исторической науки за рубежом. Далеко не все труды переведены, и, следует заметить, речь идет не о второстепенных исследованиях, а о трудах, ставших классикой и образцом для будущих исследователей. Так, ранее была упомянута работа одного из основателей Французской историографической школы «Анналов» Л. Февра «Проблема неверия в XVI в. Религия Рабле», которая до сих пор не переведена на русский язык. Тем не менее, знакомясь с традицией этого направления, отечественные исследователи опираются на эту работу и признают ее существенный вклад на развитие историко-антропологического направления. В этой книге мы обнаруживаем новые подходы к исследованию, которые не воспринимаются в серьез представителям традиционных подходов. Л. Февр, в своем уникальном для того времени (1942 г.) исследовании попытался опровергнуть представления о Рабле, как об атеисте, для чего он и изучает идеи, убеждения, представления и ценности его современников. Применение методологического инструментария, и принципов исследования, не применяемых ранее его предшественниками стало началом в трансформации исторической науки. Л. Февр изучил терминологию той эпохи и показал, что все важнейшие термины, к которым мы привыкли и которые по логике были нужны атеисту и вольнодумцу, всего этого просто не было в распоряжении Рабле. Для людей XVI века земная жизнь мыслилась как отсвет небесной жизни, что напрочь исключает вопрос о неверии.

Проблема, которая всплывает в связи с этим - это проектирование исследователем своей эпохи на период, который он изучает. В рамках проблемного поля интеллектуальной биографии данный вопрос затрагивала Л.П. Репина. По ее мнению, взаимодействие двух субъектов: «с одной стороны, герой биографии, вписанный в свое время и неразрывно связанный с ним, с другой - автор, биограф, испытывающий столь же глубокую и разностороннюю зависимость от своей эпохи, своего времени». В этом диалектическом противоречии автор усматривает особенность биографического жанра. Иначе говоря, автор выражает самого себя через своего героя. В данном случае правильнее будет уточнить, что исследование неизбежно подвергается субъективизации, что является не особенностью, а ненамеренной погрешностью. Поэтому это утверждение весьма спорно, если принимать тот факт, что целью биографии, как интеллектуальной, так и персональной является не выражение себя через собственное исследование, а отражение эпохи и конкретной личности, ее многочисленные интеракции.

Этой погрешности пытался не допустить Л. Февр, и добился в определенной степени положительного результата, развеяв представление о Франсуа Рабле, как о атеисте: «Рабле - атеист, - пишет Л. Февр, это то же самое, что Робеспьер с пулеметом». Подобный анахронизм, как считали основатели школы «Анналов» - худший грех, который может допустить историк. Таким образом этот пример иллюстрирует, что для исследователя-биографа первичной установкой в написании интеллектуальной биографии должно стать не «выражение себя через своего героя», а выражение своего героя в контексте той эпохи, к которой он принадлежит.

В рамках вышеперечисленных установок мы можем определить общую модель на основе двух утвердившихся дефиниций (экзистенциальной и социальной биографии), которой необходимо руководствоваться при написании интеллектуальной биографии. Прежде всего следует разъяснить вопрос, что такое модель в историческом исследовании. Как правило. Проектирование модели определенных процессов или явлений в истории позволяет их объяснить и предсказать интересующие исследователя проблемы. В силу того, что понятие моделирование имеет несколько значений, мы постараемся разъяснить, какая модель нас в данном случае интересует. Процесс моделирования, как правило, имеет три элемента: субъект (автор интеллектуальной биографии), объект исследования (личность, которую необходимо изучить), и своего рода исследовательский алгоритм, определяющий отношения между субъектом и объектом исследования. На первом этапе происходит сбор информации, необходимой для ее создания модели. На втором этапе модель становится самостоятельным субъектом исследования. Результатом является совокупность знаний о предполагаемой модели. Эти этапы в рамках данной темы исследования были описаны выше. На третьем этапе происходит перенос полученных знаний на своего рода схему, поле чего необходимо апробировать полученный результат с целью оправдать его эффективность

Возвращаясь к построению модели интеллектуальной биографии, в первую очередь необходимо выявить генезис и интеллектуальных достижений героя биографии. При этом научная методология, которой руководствуется человек, должна интерпретироваться как сущность «интеллектуального достижения», а «генезис» этих достижений необходимо истолковывать как те акторы и то социокультурное пространство, которые оказывают влияние на формирование внутренней логики интеллектуала. Далее следует выявление рациональности субъекта, т.е. его внутренней логики, которая определяет выбор принятия интеллетуалом тех или иных действий. Поскольку рациональность проявляется не только в выработанной им методологии, уместным будет включить в данный этап выявление внутренней мотивации, которой следовал ученый и которая определяла выбор конкретных методов и влияла на трансформацию когнитивного мышления в ту или иную область. Как правило, смена методологий ученым обусловлена внутренними (психологическими, экзистенциальными) и внешними (в рамках окружающего социокультурного пространства) факторами. В-третьих, необходимо выявить сущность интеллектуальных достижений человека (его системы взглядов, доминирование тех или иных установок, которыми руководствовался интеллектуал в определенный период жизни). Отметим, что выдвинутые критерии вовсе необязательно должны идти в той последовательности, в которой они изложены в данном параграфе. Данная модель не является линейной, и, следовательно, не имеет установленного начала (Приложение 2).

Выстраивая методологическую модель интеллектуальной биографии, мы будем отталкиваться именно от этой установки. А поскольку данное исследовательское направление претендует на статус междисциплинарного, то речь пойдет не только об исторических методах. Задачей данного параграфа является выявить и определить место в предлагаемой модели тому или иному методу интеллектуальной биографии, который одинаково может быть применим как к экзистенциальному, так и к социальному биографизму. Однако очевидно, что составление интеллектуальной биографии невозможно без игнорирования социокультурного контекста. Так, известный философ Г. Шпет называл его «сферой разговора» - то есть подвижное смысловое образование, своего рода динамичный коммуникативный контекст. В то же время, поясняет автор, для толкования определенного понятия важен не только социальный контекст, включающий в себя сферу обыденного разговора в целом, но и профессиональный контекст методологического характера. Когда мы входим в атмосферу нашего героя, мы проникаем, таким образом в его мироощущение.

Важно так же отметить, что за основу методологической модели будут взяты методы других дисциплин: социологии, филологии, психологии, литературы. Отдельно будет рассмотрена роль визуальных источников в написании биографии интеллектуалов. Обращение к методам различных дисциплин и столь разноплановых дисциплин может сыграть прямо противоположную миссию и привести к путанице. Об этом писала в одной из своих статей О.С. Поршнева. По ее мнению, применение междисциплинарных подходов должно соответствовать требованиям современных интеллектуальных реалий, образовавшихся в рамках постнеклассической парадигмы научного знания. Объект исследования необходимо рассматривать как носителя определенной культуры и в то же время как индивидуальную личность с уникальным личностным сознанием под разным углом зрения, создавая его «голографическое» видение. Полученные выводы в отдельно взятой области исследования не должны противоречить друг другу.

Очень важно иметь в виду исторический контекст, без которого составление интеллектуальной биографии не представляется возможным. От исследователя требуется погружение в историческую среду своего героя. Осуществление поставленной задачи возможно только при обращении к методологической базе интеллектуальной истории, основывающейся на междисциплинарном синтезе.

Именно междисциплинарность позволяет нам соединить социокультурный, исторический и лингво-психологический контексты воедино.

Переходя к вопросу о выборе методов верным будет вспомнить слова К. Скиннера: «…классические тексты необходимо рассматривать как элементы более широкого политического дискурса, чье содержание меняется вместе с обстоятельствами».

Прежде всего, следует начать с герменевтического метода. Его применение в рамках новой исторической науки не всегда воспринимается положительно. Связано это с тем, что толкование текста не может быть объективным и интерпретируется через сознание исследователя, взявшегося за конкретный текст. Выше мы уже рассмотрели, что степень наличия субъективизма в исследовании зависит не от выбранного нами герменевтического метода, а от его правильного использования. Метод вчувствования, предложенный Ф. Шлейермахером имеет двоякую природу. С одной стороны, любой текст, который мы беремся исследовать, не зависимо к какой дисциплине он принадлежит, представляет собой некую систему языка. С другой стороны, текст - продут творчества человека. Это значит, что перед исследователем ставятся две задачи: исследование языкового обнаружения как элемента, принадлежащего к определенной языковой системе с особенностями той эпохи, в которой он использовался, как это показал в своей работе Л. Февр, и обнаружение стоящей за автором текста уникальной субъективности, отраженной в источнике. В первом случае от исследователя требуется грамматическое истолкование текста. Язык, которым написан источник имеет свои особенности. Как правило, если мы берем источник, относящийся к средневековью или раннему новому времени, то мы сталкиваемся перед сложной задачей усмотреть то значение слов, как они толковались в то время. Психологическое толкование текста должно опираться на индивидуальность автора, точнее тех выражений, которые он употребляет. Именно на данном этапе мы сталкиваемся с понятием «вчувствование».

Исследователь как бы «вживается» в мир своего героя. На этом этапе риск субъективизации выводов максимально велик, поскольку историку необходимо иметь представление не только об эпохи, обычаях и нравах той эпохи, к которой относится автор текста, но и знать его психологические тонкости. Таким образом, вторжение автора в сферу психологии неизбежно, если он хочет получить положительный результат. Обращаясь к герменевтическому методу, важно помнить о круговом характере процесса понимания, так называемом «герменевтическом круге». Его суть заключается в том, что мы не можем понять часть без понимания целого, и наоборот, мы не поймем целое, пока не разберемся в частях. Таким образом, использование герменевтического метода во многом способствует постижению внутреннего мира интеллектуала не только на психологическом уровне. Происходит погружение в эпоху, ее мелочи, на первый взгляд незначительные, но в то же время позволяющие открыть важные нюансы, повлиявшие на дальнейшее становление интеллектуала.

Актуальным является и метод дискурсивного анализа, в рамках которого сложился определенный исследовательский алгоритм. Как отдельный метод, дискурсивный анализ вбирает в себя подходы герменевтики, антропологии, социальной психологии и многих других дисциплин, в зависимости от того, какой источник мы выбираем в качестве предмета исследования. Сам метод связан с понятием «дискурсивные практики» и включает в себя процесс интерпретации текстов, включающий в себя выявление дискурсов внутри одного текста исходя из общих тем, значений, терминов, после чего следует классификация этих дискурсов, обрисовываются, их связи с дискурсами других источников, непосредственно относящихся к исследуемой проблеме. Подобный подход позволяет выявить динамику развития мысли биографируемого и установить корреляции между содержанием источника и социокультурном контекстом, в котором находится человек.

Когда речь идет о внутреннем, психологическом мире человека, возникает вопрос о психоаналитических методах и пользе их применения. Однако, по мнению сторонника данного направления Д.М. Володихина, подобного рода методики, представленные в трудах З. Фрейда, К. Юнга, А. Адлера, не могут являться методологической основой данного направления. Д.М. Володихин ссылается при этом на работы Ж. Сартра, Л. Шестова, несмотря на то, что ни тот, ни другой профессиональными историками не являлись и специальными историческими методами не владели. При этом автор разделяет понятия экзистенциальная персональная история и психобиография, которая, и основывается на психоаналитических подходах к интерпретации материала. Немаловажным становится переход от психологии чувствительного в философию и наоборот. Размышления и ответы субъекта исследования на основные философские вопросы выступают основным критерием экзистенциального направления в персональной истории. Иначе говоря, ключевым звеном исследования является семантика жизни личности, которая наполняет его жизнь смыслом.

Каковы же возможные соотношения визуального источника и реальности? Характер этого соотношения - от фотографического изображения, его копии, фальсификации, поддельного изображения представляется в равной мере социологически ревалентным, не смотря на кажущееся преимущества «реальной» фотографии, отражающее историческую реальность. Для наглядности приведем систематику изображений, предложенной Г. Беме, чтобы оценить методологические возможности и границы познания, которые имеют большую. Но различную социальную перспективу. В первую очередь исследователь говорит об изображении как копии: в этой перспективе фотографии свойственен перенос на изображение физических характеристик копируемого персонажа. Во-вторых, Г. Беме говорит об изображении, как о знаке. В данном случае изображение трактуется как определенный набор семантических значений. Расшифровка этих знаков возможна при условии соотнесения с коллективно разделяемой системой референций, являющейся частью общего социокультурного пространства. Это может быть общая религиозная парадигма, стереотипизация национального сознания и многое другое.

Третий тип изображения представлен как само изображение. Иначе говоря, фотография рассматривается с точки зрения своей изобразительности, экспрессивной формы, возникающей между отдельными художественными элементами (графика, светотень и др.) и между их совокупностью. Четвертый вид - изображение как средство коммуникации. В данном случае возникает некоторая сложность, поскольку изобразить коммуникацию напрямую посредством фотографии невозможно. Изображение, таким образом, выступает как медиум, тем самым формируя изобразительный объект, нагружен множеством значений и привносит эти значения в процесс коммуникации, усложняя и стимулируя его.

Последний тип изображения формирует своеобразную гиперреальность. В этой перспективе изображение не ставит целью показать реальность такой, какая она есть на самом деле. Наоборот, изображение создает реальность, стирая грань между настоящим и выдумкой. Таким образом возникает квазиреальность, которую практически невозможно отличить от реальности.

По сравнению с вербальным и текстуальным языком, вербальный не имеет грамматической структуры. По мнению Р. Брекнера, существует некая форма экспрессии, которая прочитывается как знак. Она скорее вырисовывается «внутри» изображения и ее значение вырисовывается материально зафиксированным фреймом.Важно отметить, что взаимосвязь визуального и языка остается в том случае, когда визуальное фокусируется на коммуникативном аспекте изображения, что весьма важно в исследовании. Методология интерпретации визуального источника формируется в соответствии с логикой источника, который мы исследуем.

Следует так же остановиться на так называемом мультиметодологическом подходе, активно применяемом в психологии, социологии и этнографии. Его применение основано на исследовании истории индивидуальной жизни, с акцентом на его субъективные представления о жизни и социальной реальности, выраженной в форме индивидуально-субъективного повествования. Разработанный представителями Чикагской школы социологии У. Томасом и И.Ф. Знанецким, метод «жизненной истории», был направлен на изучение способов «проживания» человека. Иначе говоря, в ракурсе исследования оказывались индивидуальные кризисы, кульминационные моменты в жизни индивида, судьбоносные исторические ситуации, произошедшие с конкретной личностью. Сегодня «история жизни» активно применяется в гендерных исследованиях и позволяет изучить мужскую и женскую модели поведения в определенных жизненных ситуациях.

В результате мы имеем модель интеллектуальной биографии, спроектированной на основе изданных с начала XXI века биографий, ряда методологических и теоретических проблем, в рамках междисциплинарного подхода. Будучи основанной на двух утвердившихся в исторической науке дефиниций (экзистенциальной и социальной биографии), модель вбирает в себя их общие, тем самым формируя базис исследования, необходимый для создания интеллектуальной биографии. В ее основе представлены три исследовательские задачи: выявление генезиса и интеллектуальных достижений героя биографии, рациональности субъекта, т.е. его внутренней логики, которая определяет принятие интеллектуалом тех или иных действий, и сущности интеллектуальных достижений человека. Отметим, что выдвинутые критерии вовсе необязательно должны идти в той последовательности, в которой они изложены в данном параграфе. Данная модель не является линейной, и, следовательно, не имеет установленного начала.

Исследовательский процесс должен базироваться на междисциплинарном принципе, а значит включать в себя использование соответствующего методологического инструментария (герменевтического и дискурсивного анализа и др.), а также применения средств метакритики при исследовании творческой деятельности интеллектуала.

Глава 3. Апробация модели интеллектуальной биографии

3.1     Теоретико-методологические основы исследования жизни и творчества М.Н. Каткова

В современном научном дискурсе личность Михаила Никифоровича Каткова может приобрести особое звучание, поскольку ее всесторонность задает траектории концептуальных изысканий в кругу историков. Трансформация взглядов русского публициста служит причиной столкновения различных позиций историков. К его словам прислушивались не только консерваторы и либералы. М.Н. Катков вызывал доверие в кругу российского общества, которому были доступны печатные издания, руководство которыми он и являлся. Личность М.Н. Каткова как ярого представителя консервативного течения своего времени, является актуальной в рамках направления интеллектуальной биографии.

В практической части работы была рассмотрена методологическая и источниковая база, которой необходимо пользоваться с целью написания интеллектуальной биографии. Выбор именно этой личности был обусловлен на основе полученных результатов, поскольку, как уже говорилось выше, не всякий интеллектуал может быть рассмотрен в качестве объекта исследования. Если источники, которые мы имеем в доступе не могут раскрыть личность как противоречивую и уникальную, что и требуют каноны нового биографического течения, то от проведения исследования необходимо отказаться, либо сменить проблематику. Более того, если мы ориентированы не на личность, которую необходимо раскрыть, а на направление, то мы заведомо ограничены в выборе объекта. Как правило интеллектуальная биография может состояться, когда мы обращаемся к интеллектуалам поздней эпохи. Это обусловлено несколькими факторами. Во-первых, следует отметить ограниченность источников. Иначе говоря, чем раньше период, который мы ходим исследовать, тем меньше шансов добиться успехов в рамках интеллектуальной биографии. Дело в том, что ранняя история ограничена материалами личного происхождения. В древности это могут быть единицы документов, которые вряд ли нам помогут в написании качественной биографии. Однако мы можем затронуть только одну из множества проблем становления интеллектуала, оформив конечный результат исследования в статейном виде, что и делают в основном отечественные историки. Во-вторых, мы сталкиваемся с одной из основных проблем в исторической науке - переносим современную эпоху со своими ценностями, языковыми особенностями и системой убеждений в рассматриваемый период. И чем раннее время мы выбираем, тем больше у нас шансов превратить интеллектуальную биографию в исторический роман, далекий от действительности. Несмотря на то, что новое направление не исключает дисциплинарной связи с литературой, тем не менее, целью исследования вовсе не является сочинение, основанное на ложных представлениях. Ориентация в эпохе и ее особенностях важное условие для биографа.

Чтобы предотвратить эти ошибки, в данном разделе будет сделана попытка рассмотреть источниковые и методологические особенности исследования, на примере материалов по известному русскому публицисту, М.Н. Каткову. Поскольку модель интеллектуальной биографии не предполагает содержательного алгоритма, выбранная в данной работе последовательность не является единственно верной. Содержание можно выстроить как от внутренней мотивации, так и от генезиса либо сущности «интеллектуальных достижений публициста. Цель может быть достигнута, не зависимо от того, что мы начинаем рассматривать в первую очередь, что и является особенностью интеллектуальной биографии. Исследование может быть проведено, поскольку мы имеем необходимые сведения для реконструкции интеллектуальной жизни М.Н Каткова. В данном случае будет сделана попытка лаконично представить интеллектуальную биографию русского публициста на основе разработанной модели.

Материалов по М.Н. Каткову на сегодняшний день немало. Это, выпуски газет «Московские ведомости», «Русский вестник», редактором которых он являлся. О нас дошли воспоминания друзей, единомышленников и знакомых М.Н. Каткова, что представляет особую ценность для биографа. Несмотря на то, что львиная доля катковского наследия представляет собой массу статей «на злобу дня», характеризующих частные, эмпирические вопросы государственного и социально-экономического развития Российского государства, М.Н. Катков определил философские основы своих воззрений. В данном случае речь идет о ранних статьях публициста: «Песни русского народа», и других статьях в газетах и журналах «Русский вестник», «Отечественные записки», «Московские ведомости», которые дают нам представление о философских взглядах русского публициста.

В тоже время в рамках интеллектуальной биографии для нас важны не только политические мировоззренческие установки. Определенное воздействие могут играть близкие люди, их социальное положение, особенности воспитания. Как правило, человеку пытаются присвоить мировоззренческие принципы, свойственные его семье. Для М.Н. Каткова, например, это строгая религиозная традиция. Вероятно, на раннем этапе, на формирование мировоззренческих установок сыграла мать будущего публициста, Варвара Акимовна. Имея грузинские корни, придерживаясь строгих христианских ценностей, мать воспитала сына в рамках знакомых ей традиций. Отец М.Н. Каткова умер, когда тот был еще в младенческом возрасте. Поэтому влияние со стороны матери являлось чуть ли не единственным в детском возрасте.

Другая проблема, связана с влиянием на русского публициста со стороны близких, единомышленников и знакомых. Например, некоторую трансформацию его взгляды претерпели после пребывания в Берлине, где он серьезно увлекся философской концепцией Шеллинга. Он и дальше оставался «своим» в либеральных кругах, возглавив журнал «Русский вестник». Однако, после долгих исканий русский публицист определит для себя единственно верный путь, консервативный по своему характеру. Проследить все эти трансформации не только внешне, но и через внутреннее состояние публициста, выявив переживания, противоречия, которые выстраивал М.Н. Катков, пытаясь определить для себя возможно лишь обратившись к междисциплинарным методам.

Проектирование интеллектуальной биографии М.Н. Каткова не должно игнорировать современные особенности исторической науки. Сегодня, обогащенная принципами микроистории, интеллектуальной и персональной истории, интеллектуальная биография ставит акцент на не типичности личности биографируемого как представителя определенной социокультурной и научной среды с которой он себя соотносит. Если эта среда изменяется, то есть происходит качественная трансформация идеологических воззрений, то необходимо задействовать каждого актора, сыгравшего в этом изменении не малозначимую роль. При этом, уникальность индивида прослеживается не через его окружение. Как правило, влияние со стороны не должно сводить на нет специфичность и индивидуальность нашего героя.

В рамках макроисторического подхода, как правило, необходимые для раскрытия темы детали скрываются, за общей картиной индивидуальные черты и качества личности становятся незначительными и, как правило, в исследовании не играют никакой роли. Эти черты возможно увидеть и раскрыть в рамках микроисторического подхода. Здесь важно отметить, что те черты, которые мы ищем под «микроскопом» проявляются в тех сферах, которые нами за частую игнорировались и вовсе не были необходимы. В рамках макроистории они бесполезны и не прибавят ценности исследованию. Однако отметим, что если микроисторические нюансы не сыграют никакой роли в макроисторическом исследовании, то макроисторические в рамках микроисследований, напротив, сыграют вспомогательную роль. Так, Л.П. Карсавин писал: «Биография выступает как история индивидуальной души… но история индивидуальности неуловимо и неизбежно переходит в историю вообще». Так же важно отметить, что биография интеллектуала не будет полной, если не обратиться ко всем направлениям, с которыми связана его сфера деятельности, что говорит о неизбежности обращения к междисциплинарному подходу. Однако и это не является первостепенной задачей биографа. Как бы мы не рассматривали внутреннее состояние личности, полная картина со всеми деталями его мировоззренческих установок становится понятной, когда исследование неразрывно связывает внутренний мир личности и социокультурный контекст. Хоть и одно из направлений персональной истории, экзистенциальный биографизм, игнорирует социальный контекст, сомнительно утверждать, что интеллектуальная биография ученого будет полной при подобном подходе.

В ходе реконструкции исторического социокультурного контекста формирования личности М.Н. Каткова, его единомышленников, оппонентов и прочих лиц, повлиявших на его становление (Н.С. Лесков, А.И. Герцен, Шеллинг и др.), становится очевидным, что исследование не может быть ограничено лишь констатацией фактов, закрепленных в форме разговоров. Необходимо соотнести эти разговоры, впечатления, воспоминания с идейным содержанием М.Н. Каткова. Дошедшие до нас воспоминания о русском публицисте и его статьи составляют интеллектуальный контекст лишь от части. Второй его составляющей является историческая эпоха, что требует от исследователя погружения в историческую эпоху XIX столетия. В данном случае особую актуальность приобретают методологические принципы интеллектуальной истории, выстроенные в рамках междисциплинарности. Именно она позволит нам соединить исторический и интеллектуальный контексты.

Специфика методологических принципов должна быть обусловлена решением эпистемологических проблем, на которые она направлена, определением предмета и объекта исследования, а также проблемного поля исследования, в рамках которого ставится цель получить конкретный результат. Поскольку со второй половины XX в. методологические принципы исторической науки претерпели качественное изменение, связанные с пересмотром предмета исследования, опираться на работы прошлых лет в методологическом плане не имеет смысла. Так, историк В.В. Керов пишет:

«понимание связи между историком источником и историческим контекстом заметно усложнилось, на первый план вышла порожденная современной гуманитарной рефлексией проблема интерпретации корреляции источниковой информации и социально-исторического контекста». Это говорит о том, что в историческую науку ворвались методологические принципы современных языковых концепций, герменевтики и дискурса. Эта трансформация исторической науки позволяет нам открыть огромный инструментарий при написании биографии М.Н. Каткова. Поэтому, опуская задачу последовательно описать исходя из фактов жизнь русского публициста. Необходим глубокий анализ содержания текстов, как и условий при котором он был написан.

Однозначно, в качестве основного источника при изучении наследия М.Н. Каткова являются его труды (статьи в газетах). В то же время необходимо иметь в виду, что нас должны интересовать не сами по себе труды публициста, они интересны для нас как объект культуры. Их анализ позволит структурировать «сферы влияния», смежные науки, если таковые были в рамках его деятельности. Философское, эпистемологическое, политическое и религиозное мышление М.Н. Каткова - все это воедино представляет собой историю идей. При чем это не история идей сама по себе. Она обязательно должна быть включена в социокультурный контекст и отражать специфику эпохи, о чем и писал Л.П. Карсавин. Таким образом анализ трудов М.Н. Каткова как ярого представителя своей эпохи вряд ли может иметь успех в рамках интеллектуальной биографии без обращения к междисциплинарному подходу.

Реализация поставленной задачи написания интеллектуальной биографии М.Н. Каткова требует соответствующих источниковедческих подходов, которые должны основываться на понимании источника, как продукта деятельности человека и явления культуры. Любой источник, который мы начинаем анализировать непрозрачен, мы не имеем прямые и буквальные выражения, поскольку социальная реальность не позволяет автору прямо излагать свои мысли, тем более, когда речь идет о человеке, который имеет авторитет в обществе и к чьему мнению прислушиваются массы.

При обращении к системе ценностей М.Н. Каткова на разных этапах его становления, включая психическую, философскую, историческую, социальную, религиозную и пр. области, пытаясь соотнести их друг с другом, либо с воспоминанием людей, живших в то время, мы ставим цель выявить сходства, общие проблемные поля, поскольку все акторы в одну эпоху пытались осмыслить одну единственную историческую реальность. Учитывая этот принцип, приведем пример применения метода исторической компаративистики для понимания одной из мировоззренческих установок М.Н. Каткова.

Как известно, одной из проблем, которую выдвинул М.Н. Катков на повестку дня, является национальный и конфессиональный вопрос. Ведь если вступить в конфликт с католичеством, это значит признать вероисповедание значительной части подданных Российской Империи политическим врагом, тем самым, превратив политический конфликт в религиозный. В свое время М.Н. Катков яро настаивал на обособлении католичества и его искоренении на польских землях, которые, по его мнению, должны перейти во власть Российского государства.

Осознав тяжесть последствий, М.Н. Катков очень скоро отказывается от подобного решения проблемы и признает необходимым отделить католичество только от польского восстания, преодолев существующее тождество между католиком и поляком: «Люди, принадлежащие к католичеству, могут сохранить свою веру, но они должны стать Русскими». Католическая вера на территории Царства Польского, в свою очередь, должна быть подвергнута реформам. Во- первых, необходимо перевести проповеди на русский язык; во-вторых, поставить в католические иерархи и священники славян других национальностей, лишив поляков монополии в данном деле. Таким образом перед нами пример показывающий особенность «источниковедческой парадигмы», суть которой заключается во взаимодействии познающего субъекта (М.Н. Каткова), источника (газеты «Московские ведомости») и действительности. Этот компаративистский метод сравнительно-исторического анализа основан на осознании того, что первичной единица источниковедения (исторические источники) коррелирует выявленные нами связи, совокупность которых составляет историю индивида и от части историю общества.

Процесс сравнения двух или более единиц должен решать два основных вопроса. Во-первых, речь идет о равном охвате сравниваемых объектов. Во- вторых, прежде чем сравнивать, необходимо четко определить критерии сравнения. Таким образом, интеллектуальная биография М.Н. Каткова является объектом исследования. В рамках заданной модели интеллектуальной биографии необходимо определить и проанализировать основные этапы формирования и трансформации его научного мировоззрения и выявить их причины (социальные, политические и т.д.).

Когда мы говорим о М.Н. Каткове, как об интеллектуале, следует иметь в виду, что формирование его общественно-политической позиции происходило в интеллектуальном пространстве XIX столетия с его сложной палитрой идейных течений. Анализ мировоззренческих кризисов людей позапрошлого века не может быть результативным только при использовании исторических методов. Оставленные М.Н. Катковым тексты многослойны, их содержание не приблизит нас к пониманию внутренних побудительных механизмов идейной эволюции мыслителя. И здесь определенную помощь могут принести методы «социальной» персональной биографии, в частности герменевтический и дискурсивный анализ. Так, в качестве источника, характеризующего либеральный этап интеллектуальной биографии М.Н. Каткова, может служить его статья «К какой принадлежим мы партии», опубликованная в журнале «Русский вестник», редактором которого он являлся с 1856 по 1861 гг.. Консервативный этап в его идейной эволюции отражают статьи в газете

«Московские ведомости», возглавляемой им с 1863 по 1867 гг. Выявление корреляционных связей катковских дискурсов позволит проследить развитие мысли автора, определить взаимосвязь между текстом и социокультурным контекстом, в котором жил интеллектуал. Использование междисциплинарных методов позволило установить, что мировоззрение публициста, испытывая на себе влияние окружения и социально-политического климата в обществе, неоднократно испытывало метаморфозы - от идей либерализма к консервативной системе взглядов.

Таким образом, теоретико-методологические основы исследования жизнедеятельности М.Н. Каткова представленные в рамках разработанной модели интеллектуальной биографии позволят определить сущность интеллектуальных достижений М.Н. Каткова и их многочисленные интеракции, от строгого христианского мировоззрения к либеральным воззрениям и, затем к консервативным «охранительным» взглядам. Влияние единомышленников и оппонентов публициста на его взгляды, таким образом, формируют и трансформируют его внутренние установки и когнитивное мышление. В итоге мы получаем историю трансформации идей, столь не похожих друг на друга по своему содержанию. Проектирование интеллектуальной биографии позволит рассмотреть жизненный путь общественного деятеля в различных ракурсах: и как интеллектуала, и как человека, испытавшего многочисленные интеракции в условиях изменчивого социокультурного пространства.

3.2 Проектирование интеллектуальной биографии М.Н. Каткова

Приемы проектирования интеллектуальной биографии и практическое применение методов персональной истории можно проиллюстрировать на примере жизни и деятельности известного русского публициста, редактора газеты «Московские ведомости» Михаила Никифоровича Каткова. Идейные взгляды русского публициста никогда не имели уклончивого тона, а публикации, изданные под его началом в передовых газетах, отличались злободневностью. Никогда еще самодержавие не приобретало помощника, увлекшего за собой массу читателей. Его называли народным трибуном, который сумел занять совершенно выдающееся положение, которое сравнить можно разве с положением Вольтера, по отношению к европейскому обществу XVIII века».

Его становление как мыслителя произошло в результате длительной интеллектуальной одиссеи. До 1860-х годов он примыкал к либеральному течению общественной мысли, на некоторое время связав себя с кружком Н.В. Станкевича. Некоторую трансформацию его взгляды претерпели после пребывания в Берлине, где он серьезно увлекся философской концепцией Шеллинга. Он и дальше оставался «своим» в либеральных кругах, возглавив журнал «Русский вестник». Однако, после долгих исканий русский публицист определит для себя единственно верный путь, консервативный по своему характеру.

Следует иметь в виду, что формирование общественно-политической позиции М.Н. Каткова происходило в интеллектуальном пространстве XIX столетия с его сложной палитрой идейных течений. Анализ мировоззренческих кризисов людей позапрошлого века не может быть результативным только при использовании исторических методов. Оставленные М.Н. Катковым тексты многослойны, их содержание не приблизит нас к пониманию внутренних побудительных механизмов идейной эволюции мыслителя. И здесь определенную помощь могут принести методы «социальной» персональной биографии, в частности герменевтический и дискурсивный анализ.

Формирование новой концепции газеты «Московские ведомости» во многом определило дальнейшую судьбу издательского дела в России и М.Н. Катков являлся непосредственным участником в этом вопросе. Первый приход публициста на поприще редактора проходил в период с 1851 по 1855 гг. Именно тогда сформировалась основа для будущего редакционно-издательского курса. Осознание М.Н. Катковым той роли, которая отведена журналистике в развитии общества, стало определяющим фактором в построении новых принципов издательства газеты. Он сумел показать, как периодика может оперативно влиять на общественное мнение. Ориентация издательства на формирование четкой позиции, рассчитанной на поддержку масс, во многом ставит ее в рамки, схожие с английскими общеполитическими газетами, ярким образцом которых выступает Times, чьи выдержки мы часто встречаем в «Московских ведомостях».

Публикации под руководством М.Н. Каткова никогда не имели уклончивого тона, а материалы отличались злободневностью. Никогда еще самодержавие не приобретало помощника, увлекшего за собой массу читателей. Его называли народным трибуном, который «сумел занять выдающееся положение, которое сравнить можно разве с положением Вольтера, по отношению к европейскому обществу XVIII века». И действительно, заявить о себе с позиции консервативного мыслителя М.Н. Каткову удалось, но уже в период второго прихода во главе газеты «Московские ведомости». Блистательная эпопея русского публициста связана с событиями 1863 года, когда в Польше разразится мятеж, отголоски которого прозвучали далеко за ее пределами. Судя по статьям

«Московских ведомостей» это событие стали активно штудировать представители западной прессы. Привычными для газеты М.Н. Каткова становятся выдержки из польских изданий, выходивших в эмиграции и на территории Австро-Венгрии и Пруссии. Нескончаемая критика действий российского правительства на территории Царства Польского встречается, чуть ли не в каждом номере иностранных изданий, но и ответ российских газет становится незамедлительным.

Показательно, что реакция русских изданий на восстание оказалась неопределенной. На этом фоне, выступление М.Н. Каткова, по словам председателя Московского цензурного комитета М.П. Щербинина имело особое значение: «при упорном молчании других органов русской журналистики, которые как будто стыдятся обнаружить свое сочувствие к благородным усилиям нашего монарха и наших воинов в настоящей борьбе». Смелость редактора газеты «Московские ведомости» заключалась в изложении ясной позиции в отношении Польского вопроса и в своевременном отпоре антироссийским статьям западных коллег в других изданиях того времени.

Характерным явлением для XIX столетия была интенсивность публикаций в Царстве Польском. Они были хорошо знакомы М.Н. Каткову, о чем свидетельствуют заметки о положении дел в Польше от собственных корреспондентов, которые встречаются почти в каждом номере «Московских ведомостей». Анализ выдержек позволяет определить пару влиятельных издательских центров, сформированных вокруг Польши: это подпольная пресса, или как ее называли современники, «подземные листки», и эмигрантская пресса, породившая на свет в 1863 году около 10 политических газет.

С января 1863 года, когда начинались волнения в Царстве Польском, между М.Н. Катковым и западными корреспондентами ввелась бурная полемика. Польская печать позволяла себе резкие высказывания в адрес России, а М.Н. Каткова представляла «извергом» и чуть ли не «мракобесом». К примеру, Московские ведомости напечатали в №166 за 1863 год Польский Катехизис, программу польских повстанцев, в котором читаем: «Россия - твой первый враг, а православный есть раскольник и потому совестись и лицемерить, и уверять, что они твои кровные братья, но тайно старайся мстить каждому русскому». Создание образа врага в лице России и русского народа Польше не составило особых трудностей, тем более, что основа для конфликта уже имелась.

Январские публикации газеты позволяют определить позицию М.Н. Каткова в Польском вопросе. По его мнению, суть конфликта лежит в плоскости государственного суверенитета Российской Империи, в предотвращении иностранного вмешательства в дела Царства Польского и недопущении уступок со стороны Англии, Франции и Австрии. Любые условия, выдвигаемые западными странами, не должны быть приняты, не зависимо от того, что они потребуют в качестве требований. М.Н. Катков предлагает разрешить конфликтную ситуацию, считая необходимым ликвидировать обособленное положение царства Польского. Московские ведомости часто поднимают этот вопрос, и редактор газеты не скрывает превосходства «русского народа» над «польским». В №69 от 28 марта 1862 года читаем: «Оставлять за Польшей какую либо политическую особенность значило бы понапрасну питать в польской национальности несбыточные надежды на восстановление польского королевства и тем самым поставлять ее враждебные отношения к России, делать ее смертельным нашим врагом, и подготовлять для будущего новых восстаний и кровопролитий».Любопытно, что не пройдет и полгода, как М.Н. Катков и вовсе не будет настаивать о присоединении Царства Польского к России. Однако он тонко намекает, что самостоятельная Польша не продержалась бы и одного года. Ее раздел между Пруссией и Австрией последовал бы незамедлительно. Столь печальный прогноз для польской государственности имел на то свои основания. Их суть кроется в истинной природе Царства Польского, какой ее видел М.Н. Катков. Раскрывая сущность польского восстания 1863 года, он выходит на более глобальную проблему, которая затрагивает всю историю Польши. Польский мятеж для русского публициста - это «интрига». Именно это слово фигурирует у М.Н. Каткова как ключевое. Врагом является не польский народ, Россия борется с «интригой», которую затеяло властолюбие шляхты. Более того, к «интриге» им сводится едва ли не вся польская история, поскольку само Царство Польское «есть дело шляхты, а не польского народа. Народ не знает его и никогда не принимал участия в польской истории. Редактор газеты считает, что Польша, оторвавшись от своего народа, лишила себя будущего. Это говорит о том, что польский мятеж был искусственным, а значит, не имел существенной поддержки: «Несчастные народонаселения преданы на жертву интриганам, которые стараются отвести у всех глаза и придать искусственно сочиненной революции характер движения, возникшего из недр народа и обладающего несокрушимою внутреннею силою». Государство и народ в Царстве Польском, по мнению редактора газеты, разрознены и никак не связаны между собой. Поэтому, считал М.Н. Катков, народ без государства не должен питать себя надеждой на восстановление польского государства. Поляки должны стать частью Российской империи как русские подданные, растворившиеся в гомогенной массе населения. Слияние Польши и России должно окончательно стереть границы между поляком и Русским, оставив при этом осознание принадлежности и тех, и других к Российской Империи. Таким образом, осмысление польского восстания русским публицистом можно воспринимать не только как угрозу для западных рубежей Российской Империи, но и как возможность разрешить ряд стратегических задач. Так, М.Н. Катков «на злобу дня» выносит насущный вопрос присоединения Польши. Учитывая уязвимость Западных и Юго-западных губерний, в которых преобладало польское влияние, решение вопроса становилось особо актуальным. В Московских ведомостях неоднократно встречаются посылы к присоединению Царства Польского, поскольку при положительном результате стабилизируется положение граничивших с ней губерний. В качестве эффективного средства достижения цели М.Н. Катков говорит об увеличении русского землевладения в соседних к Польше территориях. В конечном итоге превалирующее большинство русского элемента затмило бы голос недовольных поляков и, тем самым, ослабило их позиции. В сентябре того же года выходит очередной выпуск газеты, в которой М.Н. Катков предлагает укрепить Русское влияние на долгое время путем установления диктатуры, поскольку ограничиться одним подавлением восстания будет недостаточно. Именно такой жесткий подход, по его мнению, сможет стереть национальные противоречия.

Еще одна проблема, которую выдвинул М.Н. Катков на повестку дня, связывает национальный и конфессиональный вопрос. Ведь если вступить в конфликт с католичеством, это значит признать вероисповедание значительной части подданных Российской Империи политическим врагом, тем самым, превратив политический конфликт в религиозный. Осознав это, М.Н. Катков очень скоро отказывается от подобного решения проблемы и признает необходимым отделить католичество от польского восстания, преодолев существующее тождество между католиком и поляком: «Люди, принадлежащие к католичеству, могут сохранить свою веру, но они должны стать Русскими». Католическая вера на территории Царства Польского, в свою очередь, должна быть подвергнута реформам. Во-первых, необходимо перевести проповеди на русский язык; во-вторых, поставить в католические иерархи и священники славян других национальностей, лишив поляков монополии в данном деле.

Комплекс мер, выдвинутый М.Н. Катковым с целью разрешить Польский вопрос, имел весомую силу, потому и вызвал резонанс в кругу западных коллег. Редактор газеты регулярно отвечал на нападки со стороны западной прессы. В связи с этим его популярность значительно возросла. Выдержки из газеты стали передавать по телеграфу в Берлин, Париж и Лондон. За 1863 год количество подписчиков Московских ведомостей возросло вдвое. Статьи М.Н. Каткова гармонируют с общим настроением эпохи, возбуждая в читателях «народное» чувство. А интенсивность издания газеты Московские ведомости лишний раз доказало оперативность влияния периодических изданий на общественное мнение населения.

Так, в качестве источника, характеризующего либеральный этап интеллектуальной биографии М.Н. Каткова, может служить его статья «К какой принадлежим мы партии», опубликованная в журнале «Русский вестник», редактором которого он являлся с 1856 по 1861 гг.  Консервативный этап в его идейной эволюции отражают статьи в газете «Московские ведомости», возглавляемой им с 1863 по 1867 гг. Выявление корреляционных связей катковских дискурсов позволит проследить развитие мысли автора, определить взаимосвязь между текстом и социокультурным контекстом, в котором жил интеллектуал. Использование междисциплинарных методов позволило установить, что мировоззрение публициста, испытывая на себе влияние окружения и социально-политического климата в обществе, неоднократно испытывало метаморфозы - от идей либерализма к консервативной системе взглядов.

Формирование новой концепции газеты «Московские ведомости» во многом определило дальнейшую судьбу издательского дела в России и М.Н. Катков являлся непосредственным участником в этом вопросе. Первый приход публициста на поприще редактора проходил в период с 1851 по 1855 гг. Именно тогда сформировалась основа для будущего редакционно-издательского курса. Осознание М.Н. Катковым той роли, которая отведена журналистике в развитии общества, стало определяющим фактором в построении новых принципов издательства газеты. Он сумел показать, как периодика может оперативно влиять на общественное мнение. Ориентация издательства на формирование четкой позиции, рассчитанной на поддержку масс, во многом ставит ее в рамки, схожие с английскими общеполитическими газетами, ярким образцом которых выступает Times, чьи выдержки мы часто встречаем в «Московских ведомостях».

Публикации под руководством М.Н. Каткова никогда не имели уклончивого тона, а материалы отличались злободневностью. Никогда еще самодержавие не приобретало помощника, увлекшего за собой массу читателей. Его называли народным трибуном, который «сумел занять выдающееся положение, которое сравнить можно разве с положением Вольтера, по отношению к европейскому обществу XVIII века». И действительно, заявить о себе с позиции консервативного мыслителя М.Н. Каткову удалось, но уже в период второго прихода во главе газеты «Московские ведомости». Блистательная эпопея русского публициста связана с событиями 1863 года, когда в Польше разразится мятеж, отголоски которого прозвучали далеко за ее пределами. Судя по статьям «Московских ведомостей» это событие стали активно штудировать представители западной прессы. Привычными для газеты М.Н. Каткова становятся выдержки из польских изданий, выходивших в эмиграции и на территории Австро-Венгрии и Пруссии. Нескончаемая критика действий российского правительства на территории Царства Польского встречается, чуть ли не в каждом номере иностранных изданий, но и ответ российских газет становится незамедлительным.

Показательно, что реакция русских изданий на восстание оказалась неопределенной. На этом фоне, выступление М.Н. Каткова, по словам председателя Московского цензурного комитета М.П. Щербинина имело особое значение: «при упорном молчании других органов русской журналистики, которые как будто стыдятся обнаружить свое сочувствие к благородным усилиям нашего монарха и наших воинов в настоящей борьбе». Смелость редактора газеты «Московские ведомости» заключалась в изложении ясной позиции в отношении Польского вопроса и в своевременном отпоре антироссийским статьям западных коллег в других изданиях того времени.

Характерным явлением для XIX столетия была интенсивность публикаций в Царстве Польском. Они были хорошо знакомы М.Н. Каткову, о чем свидетельствуют заметки о положении дел в Польше от собственных корреспондентов, которые встречаются почти в каждом номере «Московских ведомостей». Анализ выдержек позволяет определить пару влиятельных издательских центров, сформированных вокруг Польши: это подпольная пресса, или как ее называли современники, «подземные листки», и эмигрантская пресса, породившая на свет в 1863 году около 10 политических газет.

С января 1863 года, когда начинались волнения в Царстве Польском, между М.Н. Катковым и западными корреспондентами ввелась бурная полемика. Польская печать позволяла себе резкие высказывания в адрес России, а М.Н. Каткова представляла «извергом» и чуть ли не «мракобесом». К примеру, Московские ведомости напечатали в №166 за 1863 год Польский Катехизис, программу польских повстанцев, в котором читаем: «Россия - твой первый враг, а православный есть раскольник и потому совестись и лицемерить, и уверять, что они твои кровные братья, но тайно старайся мстить каждому русскому». Создание образа врага в лице России и русского народа Польше не составило особых трудностей, тем более, что основа для конфликта уже имелась.

Январские публикации газеты позволяют определить позицию М.Н. Каткова в Польском вопросе. По его мнению, суть конфликта лежит в плоскости государственного суверенитета Российской Империи, в предотвращении иностранного вмешательства в дела Царства Польского и недопущении уступок со стороны Англии, Франции и Австрии. Любые условия, выдвигаемые западными странами, не должны быть приняты, не зависимо от того, что они потребуют в качестве требований. М.Н. Катков предлагает разрешить конфликтную ситуацию, считая необходимым ликвидировать обособленное положение царства Польского. Московские ведомости часто поднимают этот вопрос, и редактор газеты не скрывает превосходства «русского народа» над «польским». В 69 номере газеты от 28 марта 1862 года читаем: «Оставлять за Польшей какую-либо политическую особенность значило бы понапрасну питать в польской национальности несбыточные надежды на восстановление польского королевства и тем самым поставлять ее враждебные отношения к России, делать ее смертельным нашим врагом, и подготовлять для будущего новых восстаний и кровопролитий». Любопытно, что не пройдет и полгода, как М.Н. Катков и вовсе не будет настаивать о присоединении Царства Польского к России. Однако он тонко намекает, что самостоятельная Польша не продержалась бы и одного года. Ее раздел между Пруссией и Австрией последовал бы незамедлительно. Столь печальный прогноз для польской государственности имел на то свои основания. Их суть кроется в истинной природе Царства Польского, какой ее видел М.Н. Катков. Раскрывая сущность польского восстания 1863 года, он выходит на более глобальную проблему, которая затрагивает всю историю Польши. Польский мятеж для русского публициста - это «интрига». Именно это слово фигурирует у М.Н. Каткова как ключевое. Врагом является не польский народ, Россия борется с «интригой», которую затеяло властолюбие шляхты. Более того, к «интриге» им сводится едва ли не вся польская история, поскольку само Царство Польское «есть дело шляхты, а не польского народа. Народ не знает его и никогда не принимал участия в польской истории. Редактор газеты считает, что Польша, оторвавшись от своего народа, лишила себя будущего. Это говорит о том, что польский мятеж был искусственным, а значит, не имел существенной поддержки: «Несчастные народонаселения преданы на жертву интриганам, которые стараются отвести у всех глаза и придать искусственно сочиненной революции характер движения, возникшего из недр народа и обладающего несокрушимою внутреннею силою». Государство и народ в Царстве Польском, по мнению редактора газеты, разрознены и никак не связаны между собой. Поэтому, считал М.Н. Катков, народ без государства не должен питать себя надеждой на восстановление польского государства. Поляки должны стать частью Российской империи как русские подданные, растворившиеся в гомогенной массе населения. Слияние Польши и России должно окончательно стереть границы между поляком и Русским, оставив при этом осознание принадлежности и тех и других к Российской Империи. Таким образом, осмысление польского восстания русским публицистом можно воспринимать не только как угрозу для западных рубежей Российской Империи, но и как возможность разрешить ряд стратегических задач. Так, М.Н. Катков «на злобу дня» выносит насущный вопрос присоединения Польши. Учитывая уязвимость Западных и Юго-западных губерний, в которых преобладало польское влияние, решение вопроса становилось особо актуальным. В Московских ведомостях неоднократно встречаются посылы к присоединению Царства Польского, поскольку при положительном результате стабилизируется положение граничивших с ней губерний. В качестве эффективного средства достижения цели М.Н. Катков говорит об увеличении русского землевладения в соседних к Польше территориях. В конечном итоге превалирующее большинство русского элемента затмило бы голос недовольных поляков и, тем самым, ослабило их позиции. В сентябре того же года выходит очередной выпуск газеты, в которой М.Н. Катков предлагает укрепить Русское влияние на долгое время путем установления диктатуры, поскольку ограничиться одним подавлением восстания будет недостаточно. Именно такой жесткий подход, по его мнению, сможет стереть национальные противоречия.

Еще одна проблема, которую выдвинул М.Н. Катков на повестку дня, связывает национальный и конфессиональный вопрос. Ведь если вступить в конфликт с католичеством, это значит признать вероисповедание значительной части подданных Российской Империи политическим врагом, тем самым, превратив политический конфликт в религиозный. Осознав это, М.Н. Катков очень скоро отказывается от подобного решения проблемы и признает необходимым отделить католичество от польского восстания, преодолев существующее тождество между католиком и поляком: «Люди, принадлежащие к католичеству, могут сохранить свою веру, но они должны стать Русскими». Католическая вера на территории Царства Польского, в свою очередь, должна быть подвергнута реформам. Во-первых, необходимо перевести проповеди на русский язык; во-вторых, поставить в католические иерархи и священники славян других национальностей, лишив поляков монополии в данном деле.

Комплекс мер, выдвинутый М.Н. Катковым с целью разрешить Польский вопрос, имел весомую силу, потому и вызвал резонанс в кругу западных коллег. Редактор газеты регулярно отвечал на нападки со стороны западной прессы. В связи с этим его популярность значительно возросла. Выдержки из газеты стали передавать по телеграфу в Берлин, Париж и Лондон. За 1863 год количество подписчиков Московских ведомостей возросло вдвое. Статьи М.Н. Каткова гармонируют с общим настроением эпохи, возбуждая в читателях «народное» чувство. А интенсивность издания газеты Московские ведомости лишний раз доказало оперативность влияния периодических изданий на общественное мнение населения. Таким образом, проектирование интеллектуальной биографии позволит рассмотреть жизненный путь общественного деятеля в различных ракурсах: и как интеллектуала, и как человека, испытавшим многочисленные интеракции в рамках изменчивого социокультурного пространства. М.Н Катков, насколько позволяют уследить источники испытал несколько мировоззренческих скачков: от строгой христианской традиции к либеральным воззрениям и, затем к консервативным «охранительным» взглядам. Влияние единомышленников и оппонентов публициста на его взгляды, таким образом, формируют и трансформируют его внутренние установки и когнитивное мышление.

Заключение

Биография как жанр историописания на современном этапе продолжает пользоваться большой популярностью. Преодолевая серьезные методологические трудности вместе со всей исторической наукой, биография эволюционирует, трансформируя собственные методы исследования. Вместо традиционного жанра жизнеописания, под влиянием интеллектуальной истории приходит интеллектуальная биография. Во многом опираясь на традиционные биографические исследования, интеллектуальная биография отходит от прежних укладов, формируя собственный категориальный аппарат. Ряд заметных преимуществ интеллектуальной биографии делает ее весьма популярной у отечественных исследователей. В последнее время часто появляются новые интеллектуальные биографии. Вместе с тем, до сих пор нельзя говорить о методологической самостоятельности жанра. Это проявляется в широком толковании ее понятий, методов, целей и задач. Исследователи зачастую решив рассмотреть ту или иную историческую личность при помощи методов интеллектуальной биографии, скатываются к традиционному типу жизнеописания. Происходит это во многом потому, что не разработана некая модель, конструкция составления интеллектуальной биографии.

Анализ изданных за последнее десятилетие интеллектуальных биографий позволил выявить тенденцию, суть которой заключается в неосознанной и хаотичной трансформации биографического жанра. Методологические принципы, на которых базируются работы, заметно изменяются, тем самым формируя структуру, принципы которой базируются на принципах исследования микроистории и интеллектуальной истории. Если ранние работы тяготели к традиционным принципам написания биографии и не имели никакой связи с междисциплинарными методами, то поздние работы, изданные лишь десятилетие спустя формируют исследовательский алгоритм, во многом схожий с принципами интеллектуальной истории.

Дефиниции интеллектуальной биографии «экзистенциальная» и «социальная» в большинстве случаях имеют схожий исследовательский алгоритм. Поскольку «социальная» биография по своему охвату шире «экзистенциальной», то и источниковая база у нее должна дополняться материалами, которые помогут в изучении социокультурного пространства, окружавшего интеллектуала. В рамках «экзистенциального» направления, то мы вынуждены отодвинуть на задний план экономический, политический и др. контексты, не позволяющие раскрыть психологические особенности человека. Общественные интересы не представляют интерес, поскольку они не отражают непосредственно сознание исследуемого исторического героя. В «социальной» биографии методологические и источниковедческие принципы, заложенные в основу экзистенциальной биографии равно применимы к социокультурной. В дело могут вступать и источники, относящиеся к характеристике эпохи, других личностей, имевших контакты с объектом исследования. Если мы сможем понять особенности эпохи, к которой принадлежит исторический субъект, то понятны будут и объективные причины, которые повлияли на принятие индивидом тех или иных решений.

Проектирование модели интеллектуальной биографии на примере жизнедеятельности русского публициста М.Н. Каткова позволило рассмотреть жизненный его путь в различных ракурсах: и как интеллектуала, и как человека, испытавшим многочисленные интеракции в рамках изменчивого социокультурного пространства. М.Н Катков, насколько позволяют уследить источники испытал несколько мировоззренческих скачков: от строгой христианской традиции к либеральным воззрениям и, затем к консервативным «охранительным» взглядам. Влияние единомышленников и оппонентов публициста на его взгляды, таким образом, формируют и трансформируют его внутренние установки и когнитивное мышление.

Список использованных источников и литературы

Источники

. Александров Е.П. Историческая биография как историографическая проблема: к изучению вопроса // Ученые записки РГСУ. М., 2008. - № 4. - С. 223-227.

2.      Базанов М.А. Интеллектуальная биография. Контуры нового жанра в российской и украинской историографии // Диалог со временем: альманах интеллектуальной истории. М., 2016. Вып. 55. С. 221-234.

3.       Богданов А. Персональная история. Исповедь и судьбы. М., 2001. - 301 с.

4.       Вандалковская М.Г. Индивидуальность в научном творчестве историка // Мир историка. XX век. М., 2002. С. 258-279.

5.       Володихин Д.М. Экзистенциальный биографизм в истории // Информационный бюллетень Ассоциации «История и компьютер». М., 1999. № 24. С. 256-260. [Электронный ресурс]

6.       Василенко В.В. Интеллектуальная биография П.А. Сорокина: опыт нового исследования формирования «интегральной» методологии социально- исторического познания. Дисс. на соиск. уч. ст. д.и.н. Ставрополь, 2016. - 432 с.

.         Волкогонова О.Д. Н. Бердяев. Интеллектуальная биография. М.: МГУ, 2001. - 112 с.

.         Воробьева И.Г., Кузнецова А.А. Историка Запала в российском провинциальном вузе: Сергей Васильевич Фрязинов (1891-1971) // Диалог со временем. 2011. Вып. 36. С. 377-402;

9.       Воспоминания о Михаиле Каткове // Составление, предисловие и комментарии: Г. Н. Лебедева / Отв. ред. О. А. Платонов. - М.: Институт русской цивилизации, 2014. - 624 с.

10.     Голубович И.В. Биография: силуэт на фоне Humanities (Методология анализа биографии в социогуманитарном знании). Монография. - Одесса: СПД Фридман, 2007. - 88 с.

11.     Деррида Ж. Структура, знак и игра в дискурсе гуманитарных наук. СПб: Академический проект, 2000. - С. 352 - 368.

.         Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории: Выпуск 8: Персональная история и интеллектуальная биография (под ред. Репиной Л.П.). - Москва: СИНТЕГ, 2002. - 460 c.

13.     Доманина С.А. Три зеркала для императора Клавдия: Образ Клавдия в античной традиции, диалоги Р. Грейвза и фильме Х. Уайза // Диалог со временем. - Москва: СИНТЕГ, 2016. Вып. 55. С. 235-246;

14.     Историческая биография: Современные подходы и методы исследования: СБ. обзоров и реф. / РАН ИНИОН. Центр социал. Науч. -информ. исслед. Отд. языкознания; Отв. Ред. Дунаева Ю.В. М., 2011. - 172 с.

.         История через личность. Историческая биография сегодня / Под. Ред. Л.П. Репиной. М.: Квадрига, 2010. - 720 с.

16.     Ищенко В.В., Казаков С.О. Армин Молер: портрет правоконсервативного интеллектуала // Диалог со временем. 2015. Вып. 53. С. 92-106;

18.     Кцоева С.Г. Личность ученого в историческом контексте: опыт интеллектуальной биографии Карла Ясперса. Дисс. на соиск. уч. ст. д.и.н. Владикавказ., 2016. - 441 с.

.         Кцоева С.Г. Интеллектуальная биография Карла Ясперса или опыт исторического исследования жизни и творчества философа // Вестник российского университета дружбы народов. Серия: история России. № 3. М., 2014. С.5-12.

20.     Кцоева С.Г. Методологические аспекты составления интеллектуальной биографии ученого (опыт междисциплинарного исторического исследования жизни и творчества Карла Ясперса) // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. В 2-х ч. Ч. I. Тамбов, 2013. С. 82-85.

21.     Мелешко Е.И., Нечухрин А.Н. Павел Осипович Бобровский: ученый, реформатор, педагог // Диалог со временем. 2011. Вап. 36. С. 344-376;

.         Мочкин А.Н. Фридрих Ницше (интеллектуальная биография). М.: ИФ РАН, 2005;

23.     Нестерова В.Н. Экзистенциальная биография и жизненная философия Мигеля де Унамуно // Антроподицея. Сб. науч. Ст. Екатеринбург, 2003. С. 109-126.

24.     Панцов А.В. Мао Цзэдун. - М.: «Молодая гвардия», 2007. - (Жизнь замечательных людей) - 867 с.

.         Петрина А.Б. Модель научной биографии в «Новой культурной истории» // Омский вестник. № 5 (81), 2009. С. 53-57.

26.     Петрина А.Б. Научная биография в российской культурной и интеллектуальной традиции: поиск новой модели: дисс… канд. Историч. Наук. Омск, 2009. - 182 с.

27.     Попова Т. Историография в человеческом измерении // URL: [Электронный ресурс] #"902132.files/image001.gif">

Модель интеллектуальной биографии

Приложение 2