Образ Франсии в одноименной повести Жорж Санд

Образ Франсии в одноименной повести Жорж Санд

Министерство образования Республики Беларусь

Учреждение образования

«Минский государственный лингвистический университет»

Факультет французского языка

Кафедра лексикологии французского языка

Курсовая работа

«Образ Франсии в одноименной повести Жорж Санд»

Джавадян Мария Витальевна

Руководитель

Павловский Валентин Антонович,

к.ф.н., доцент кафедры

лексикологии французского языка

Минск, 2017

ВВЕДЕНИЕ

Беря своё начало в XI в., история взаимоотношений России и Франции на протяжении своего долгого существования знала как множество взлётов, так и падений. Во многом это зависело от политической позиции этих двух стран в тот или иной период времени. А, как известно, политика государства сильно влияет на его культуру.

Так, в XVIII в., когда Пётр I «прорубил окно в Европу» [12], Франция стала политическим и культурным «ориентиром» для Российской Империи. Её деятели и просветители вызывали восхищение у российских дворян. И это было взаимно. В качестве примера можно привести дружескую переписку Екатерины II и Вольтера.

Однако в XIX в. ситуация стала меняться. Начали появляться произведения, авторы которых негативно высказывались в сторону российской монархии: «Четыре главы о России» (1811) Жозефа де Местра, «Россия в 1839 г.» Астольфа де Кюстина и пр.

Однако не все французы были столь категоричны. В своей работе «10 лет в изгнании» (1821) Ж. де Сталь дала более положительную оценку Российской Империи, а Шатобриан и вовсе восхищался личностью Александра I.

В дальнейшем все эти авторы оказали значительное влияние на других литературных деятелей. Так, работы Ж. де Местра «нашли своё отражение» в произведениях П. Я. Чаадаева, Ф. И. Тютчева, Л. Н. Толстого, Ф. М. Достоевского и пр.

В свою очередь, творчество А. де Кюстина повлияло на мировоззрение Ж. Санд. Движимая личностными мотивами, она пишет в 1872 г. одно из своих наименее известных произведений - антироссийский роман «Франсия», являющийся объектом исследования данной курсовой работы.

Главной героиней этого романа выступает Франсия - юная француженка, которую «угораздило» влюбиться в тщеславного русского офицера - красавца Диомида Мурзакина. Её образ является предметом исследования данной курсовой работы.

Целью же курсовой работы является анализ тех лексических средств, которые использовала Ж. Санд при описании Франсии. Для реализации этой цели были поставлены следующие задачи:

)Анализ романа с учётом его литературных, исторических и культурных особенностей;

)Изучение исторического фона, на котором развивались отношения Франсии и Мурзакина.

При написании курсовой работы учитывалось влияние биографии Ж. Санд на её произведения, а также влияние культуры и истории эпохи, когда они были написаны. Это означает, что в курсовой работе были использованы биографический и культурно-исторический методы исследования.

Данная курсовая работа представляет особый интерес для исследователей, занимающихся изучением истории Франции, России и русско-французских отношений в целом, а также детальным анализом биографии и творчества Ж. Санд, в частности, в этом заключается актуальность исследования.

Новизна же исследования проявляется в том, что роман «Франсия» Ж. Санд становится предметом отдельного исследования, не считая статьи Т.В. Ковалёвой [13].

ГЛАВА 1. РОМАНТИЗМ В МИРОВОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

1.1 Общая характеристика романтизма

Романтизм (фр. romantisme, от средневекового фр. romant - роман) - это направление в искусстве, противоположное классицизму, длившееся приблизительно с конца XVIII до середины XIX века.

Прежде, чем приобрести своё современное значение, слово «романтизм» (если точнее, слово «романтический») вплоть до XVIII века включительно означало что-то «воображаемое», «фантастическое». Впервые было обнаружено французским литературоведом Фернаном Бальдансперже в источнике 1650 г. Происходит от слов «романс» (лирическая и героическая испанская песня) и «роман» (эпическая поэма о рыцарях), изначально употреблявшихся в Средневековье для обозначения произведений, написанных на романском языке (а не на классическом латинском), а затем получивших более обобщённый смысл - «повествование с выдумкой» [3, с. 258]. В качестве литературного термина впервые встречается у Новалиса.

Как литературное направление романтизм возникает в Германии, в трудах таких известных представителей йенской школы, как: Вильгельма Генриха Ваккенродера, Людвига Тика, Новалиса, Эрнста Гофмана, братьев Августа и Фридриха Шлегелей и пр. Обретает мифологическую окраску у гейдельбергских романтиков: братьев Якоба и Вильгельма Гримм, авторов «Детских и семейных сказок» 1812-1814 гг.; Ахима фон Арнима и Клеменса Брентано, которые совместно составили сборник народных песен и баллад «Волшебный рог мальчика» (1806-1808 гг.).

Впоследствии романтизм стремительно распространяется по всей Европе, начиная с Англии, где его первыми представителями становятся поэты «Озёрной школы» Уильям Вордсфорт, Сэмюэл Кольридж, Роберт Саути. Перси Шелли, Джон Китс, Уильям Блейк, Джордж Гордон Байрон также внесли свой вклад в развитие английского романтизма, особенно последний, создав романтический тип характера, в дальнейшем названный «байроническим».

Столь быстрое распространение романтизма обусловлено разочарованием в итогах Великой Французской Революции и, как следствие, в идеалах эпохи Просвещения. Новое устройство общества (как и оно само) казалось романтикам скучным, заурядным, ограниченным, в котором свободолюбивой и творческой личности нет места.

Спасаясь от «серых будней убогой действительности», романтики обращаются к истории, погружаясь в ту или иную эпоху (в частности, в Средневековье).

Постоянно находясь в поисках чего-то необычного, таинственного, романтики живо интересуются: южными и восточными странами, тогда ещё не затронутыми капиталистическим развитием (Италией, Испанией, Грецией и пр.) [7, c. 187]; оккультными науками; легендами, мифами, преданиями; неистовыми стихиями природы (бурями, извержениями вулканов, землетрясениями, штормами и т.д.).

1.2 Романтизм во Франции

Что касается Франции, то события конца XVIII - 1-ой половины XIX века оказались для неё крайне насыщенными. В этот период страна переживает: Великую Французскую Революцию 1789-1799 гг., в результате которой рухнул старый порядок и впервые была свергнута династия Бурбонов; господство Наполеона Бонапарта до его последней ссылки на острове Святой Елены в 1815 г.; эпоху Реставрации Бурбонов (восстановления монархии) сначала в лице Людовика XVIII (до 1824 г.), а затем Карла X (до 1830 г.); Июльскую Революцию 1830 г., ознаменовавшую переход власти к младшей ветви Бурбонов, Орлеанскому дому (т.е. к Луи-Филиппу I) и создание Июльской монархии, существовавшей до Февральской Революции 1848 г., которая привела к окончательному краху Бурбонов посредством утверждения Луи-Наполеона Бонапарта сначала в качестве президента Второй Республики (до 1852 г.), а после и правителем Второй Империи (до 1870 г.). Всё это не могло не повлиять на развитие французской литературы, как и на развитие французской культуры в целом.

Таким образом можно сделать вывод, что период романтизма во Франции совпадает с её основными историческими эпохами. Исходя из этого, выделяют три этапа французского романтизма:

Первый этап приходится на периоды Консульства и Империи Наполеона I. В это время романтизм ещё окончательно не сложился и воспринимался как нечто «иноземное», как «варварский продукт германского духа». Так, по приказу Императора произведение «О Германии» 1810 г. было сожжено, а самому автору (впавшему в немилость ещё с 1803 г.) Жермене де Сталь (1766-1817) - запретили покидать замок Коппэ (Coppet) в Швейцарии и видеться с друзьями, окружив её шпионами. Ощущая себя покинутой, она писала: «Чувствуется близость вечерних сумерек, среди которых уже не замечается и следов сияния утренней зари» [Цит. по: 17].

Помимо сочинения «О Германии» Ж. де Сталь известна и другими работами, в числе которых: трактаты «Письма о трудах и характере Ж. Ж. Руссо» (1788), «Опыт о художественной литературе» (1795), «О влиянии страстей на счастье людей и наций» (1796); «О литературе, рассматриваемой в связи с общественными установлениями» (1800) - первое романтическое произведение, получившее широкую известность во Франции; романы «Дельфина» (1802) и «Коринна, или Италия» (1807), в которых писательница выступает за равноправие женщин; автобиографические записки «10 лет в изгнании» (опубликованные в 1821 г., уже после смерти писательницы), посвящённые её впечатлениям от пребывания в Российской Империи.

Другим представителем данного периода является Франсуа-Рене де Шатобриан (1768-1848).

В отличие от либеральной Ж. де Сталь, Шатобриан, наряду с Ксавье де Местром, Луи Бональдом и Альфредом де Виньи был сторонником абсолютной монархии и непререкаемой власти церкви, что отразилось в его произведениях: трактатах «Исторический, политический и моральный опыт о революциях древних и новых, рассмотренных в их отношениях с французской революцией» (1797), «Гений христианства, или Красоты христианской религии» (1802); повестях «Атала, или Любовь двух дикарей в пустыне» (1801), «Рене, или Следствия страстей» (1802); романе «Мученики» (1809);

Именно у Шатобриана впервые встречается тип «лишнего» человека (главный герой Рене из одноименной повести) - одинокой и страдающей личности, обречённой на «мировую скорбь».

Будучи не только талантливым писателем, но также искусным дипломатом и политиком, Шатобриан в разное время занимал должности посла, пэра и даже министра иностранных дел Франции.

Второй этап французского романтизма связан с эпохой Реставрации. В этот период происходит окончательное формирование романтической школы и её эстетических принципов, представителей которой считали бунтовщиками, посягающими на «порядок». Возникает Реакция, политическим орудием которой выступает классицизм. Таким образом противостояние «классицизм-романтизм» выходит на политический уровень.

К этому времени классицизм уже практически выродился и измельчал, однако всё ещё сохранялся в области драмы. Поэтому именно театр становится ареной ожесточённой борьбы между сторонниками классицизма и романтизма [7, с.189].

Александр Дюма-отец, Альфред де Мюссе, Виктор Гюго, Проспер Мериме создают новые, «романтические» драмы, резко отличающиеся от классических наличием свободной композиции и изображением бурных, ярких чувств. В связи с этим романтизм становится символом новаторства, «будущего», в то время как классицизм воспринимается только как опора реакционно настроенной аристократии.

Значительный вклад в развитие «новой» драмы вносит В. Гюго. Он пишет предисловие к «Кромвелю» 1827 г., в котором формулирует основные положения касательно драмы и романтизма.

Согласно этому «манифесту», необходимо: отказаться от всех догм классицизма (правил трёх единств, чёткого разограничения жанров, сословной иерархии персонажей, их одностороннего изображения и т.д.); предоставить автору полную свободу самовыражения; использовать приёмы «гротеска» (т.е. сочетания несочетаемого: красоты и уродства, комического и трагического и т.п.) и «местного колорита» (отображения действительности с учётом национальных и исторических особенностей).

Появляются различные периодические издания: «Литературный консерватор», «Французская муза», «Глобус», в которых публикуются участники кружков Эмиля Дешана, «Общества благонамеренной литературы», Шарля Нодье и пр.

В 1824 г. начинает свою литературную деятельность кружок Ш. Нодье, вошедший в историю литературы как первый романтический «сенакль» (от фр. cénacle - «трапезная»). Его члены: Альфонс де Ламартин, А. де Виньи, молодой В. Гюго, А. де Мюссе и пр. развивают идеи Шатобриана. Но со временем круг единомышленников начинает распадаться. Если Виньи сохраняет свои прежние монархические позиции, то А. де Ламартин становится сторонником либерализма, а Гюго - приверженцем демократического романтизма.

Кроме того, этот период характеризуется зарождением французского исторического романа, сложившегося под влиянием его основателя, шотландца Вальтера Скотта.

Третий этап относится к эпохе Июльской монархии, когда романтизм попадает под воздействие идей утопического социализма Анри Сен-Симона и Шарля Фурнье.

Яркими представителями данного периода являются В. Гюго (1802-1885) и Жорж Санд (1804-1876).

Творчество Гюго отличается особой плодовитостью. На протяжении своей долгой жизни он успевает проявить себя в качестве поэта, драматурга, романиста, публициста и даже ессеиста.

Первый этап приходится на 1820-1850 гг. Молодой Гюго, охваченный влиянием романтиков того времени (в частности Шатобриана) составляет в 1822 г. свой первый поэтический сборник «Оды и различные стихотворения». В последующие годы выходят его расширенные издания («Новые Оды» 1824 г., «Оды» 1825 г., «Оды и баллады» 1826 г.).

Далее Гюго пишет свои первые романы - «Ган Исландец» (1823) и «Бюг Жаргаль» (1826), а также драмы «Кромвель» (1827), «Марион Делорм» (1829) и сборник стихов «Восточные мотивы» (1829).

Во времена Июльской Монархии Гюго создаёт: множество драм («Эрнани» (1830), «Король забавляется» (1832), «Лукреция Борджиа» (1833), «Мария Тюдор» (1833), «Анджело, тиран Падуанский» (1835), «Рюи Блаз» (1838), «Бургграфы» (1843)); стихотворных сборников («Осенние листья» (1831), «Песни сумерек» (1835), «Внутренние голоса» (1837), «Лучи и тени» (1840)); роман «Собор Парижской Богоматери» (1831) - свой первый исторический роман, в котором наглядно демонстрирует приёмы «гротеска», (уродливый горбун с чистой, возвышенной душой) и «местного колорита» (подробное описание эпохи Средневековья).

Следующий этап творчества Гюго (1850-1870 гг.) совпадает с периодом существования Второй империи. В это время взгляды Гюго подвергаются кардинальным изменениям и, как следствие, его творчество обретает иную направленность, затрагивая основные проблемы современности.

Искренне возмущённый действиями Наполеона III, Гюго отказывается поддержать его как Императора, за что его изгоняют из Франции. В ответ он пишет сатирический памфлет «Наполеон Малый» (1852), а год спустя - сборник политических стихов «Возмездие».

В 1856 г. появляется новый поэтический сборник Гюго - «Созерцания», состоящий из 2 томов.

В 1860-е гг. Гюго создаёт свои лучшие произведения: романы «Отверженные» (1862), «Труженики моря» (1868), «Человек, который смеётся» (1869); трактат «Вильям Шекспир» (1864).

Вернувшись на родину в 1870 г., Гюго начинает третий, заключительный этап творчества с публикации сборника стихотворений «Грозный год» (1872).

Написав свой последний роман - «Девяносто третий год» (1874) - Гюго выпускает: поэтические сборники («Искусство быть дедом» (1870), «Легенда веков» (завершённый только в 1883 г.)); сатирические поэмы («Папа» (1878), «Осёл» (1880) и др.); драму «Торквемада» (1883).

романтизм творчество жорж санд

ГЛАВА 2. ИСТОРИЯ РОЖДЕНИЯ И ЖИЗНИ ЖОРЖ САНД

2.1 Биография Ж. Санд

Жорж Санд (настоящее имя - Амандина Аврора Люсиль Дюпен) родилась 1 июля 1804 г. в Париже. Матерью Авроры была Антуанетта Софи-Виктория Делаборд - женщина незнатного происхождения, бывшая танцовщица, а отцом - Морис Дюпен - офицер, выходец из дворян.

Свои детство и юность будущая писательница провела в Ноан-Вик (провинция Берри) - в усадьбе своей властной бабушки, ярой вольтерьянки Марии-Авроры Саксонской.

В 1808 г. вследствие несчастного случая погибает отец Авроры. Вскоре после этого госпожа Дюпен, считая, что Софи-Виктория плохо справляется со своими материнскими обязанностями, ставит перед ней ультиматум: либо она покидает Ноан с Каролиной, либо Аврора остаётся без наследства. Софи-Виктория выбирает первый вариант.

Находясь в Ноане, Аврора учится чтению, письму, арифметике, истории, музыке. В возрасте 14 лет бабушка отправляет её в Августинский католический монастырь, где она продолжает своё образование и, кроме того, знакомится с религиозной литературой. Авроре так понравилась монастырская жизнь, что она даже хотела стать монахиней, но её духовник, аббат Премор, отговорил её от этой затеи.

Затем у госпожи Дюпен случается сердечный приступ. Опасаясь за дальнейшую судьбу своей внучки, она решает выдать её замуж. Не желая выходить замуж по расчёту, девушка упорно этому сопротивляется вплоть до смерти бабушки в 1821 г. После этого в жизнь Авроры вмешивается Софи-Виктория, которая, как ни странно, поддерживает идею свекрови о замужестве, что приводит их к обоюдному конфликту.

Именно в это время юная Аврора начинает увлекаться работами Вольтера, Руссо, Шатобриана, Байрона, Монтескьё, Боссюе, Паскаля и пр.

В 1822 г. Аврора вместе с матерью гостит у армейского друга своего отца - полковника Джемса Ретье дю Плесси. Там же она впервые встречает своего будущего мужа - Казимира Дюдевана, внебрачного сына барона Дюдевана и служанки Августины Сулэ. Молодой человек покорил юную Аврору своей «мужественностью», сделав ей предложение напрямую, а не так, как было положено, т.е. без посредничества родителей. Ослеплённая чувствами, девушка ответила согласием. Свадьба состоялась в сентябре того же года.

июня 1823 г. у супругов Дюдеван рождается первенец - сын Морис. Но на этом радостные моменты супружеской жизни заканчиваются (во всяком случае, для Авроры). Как оказалось, они были совершенно разными людьми. Аврора - романтичная, утончённая барышня не могла понять своего приземлённого, грубоватого мужа, который, в отличие от неё, не интересовался ничем «прекрасным». Она ждала от Казимира «высокого» чувства, на которое он не был способен. В результате помещичья жизнь ей опротивела. Участились ссоры, за ними последовали измены. 13 сентября 1828 г. появляется на свет второй ребёнок Авроры - дочь Соланж. Отцовство приписывают Стефану Ажассону де Грансаль - одному из любовников Авроры.

В 1830 г. Аврора знакомится с Жюлем Сандо - очаровательным белокурым юношей 19 лет. Вскоре между ними завязываются романтические отношения.

В 1831 г., не желая расставаться с Жюлем, Аврора едет за ним в Париж, оставив двоих детей в Ноане и заранее «выторговав» у мужа пенсион в три тысячи франков и право жить полгода в Париже, а следующие полгода - в Ноане в обмен на ренту и сохранение «видимости» брака. Но в 1836 г. она всё же разводится с Казимиром, оставив ему Мориса и отель Нарбонн, а себе Соланж и Ноан.

На 1830-1840 гг. приходится «расцвет» интереса Жорж Санд к социально-политической жизни общества. Так, она проникается идеями утопического социализма. В 1841 г. участвует в создании журнала «Независимое обозрение», а в 1844 г. сотрудничает с левореспубликанской газетой «Реформа» [7, с. 224]. Кроме того, интересуется работами Сент-Бёва, Пьера Леру и Ламенне. С восторгом встречает Февральскую революцию 1848 г. Создаёт газету «Дело народа»; по поручению Ледрю-Лоррена редактирует «Бюллетень Республики», а после самостоятельно пишет 16 Бюллетень, тем самым пытаясь привлечь внимание народа в сторону Республики.

Однако, разочаровавшись в идеалах Революции, Жорж Санд отходит от политики и уезжает в Ноан, где продолжает заниматься литературной деятельностью вплоть до своей смерти 8 августа 1876 г.

2.2 Творчество Ж. Санд

Трёх тысяч франков, которые Аврора получала от мужа, было недостаточно для безбедного существования. Чтобы заработать больше денег, она начинает писать.

Первые пробы пера оказались не особо успешными: её роман «Эме» (написанный ещё в Ноане) не производит должного впечатления ни на господина де Кератри (члена палаты депутатов и писателя), ни на журналиста и писателя Анри де Латуша. Оба отговаривают Аврору заниматься литературой, а последний даже даёт ей работу журналиста в «Фигаро».

Однако Аврора быстро понимает, что журналистика ей не подходит, поэтому решается ещё на одну попытку (в этот раз более удачную) к сочинительству. Вместе с Жюлем Сандо она создаёт два романа - «Комиссионер» (1830) и «Роз и Бланш» (1831). Год спустя, вдохновлённая успехом этих произведений, Аврора самостоятельно сочиняет роман «Индиана», наконец-то принёсший ей литературное признание. С этого момента девушка берёт себе свой знаменитый псевдоним - Жорж Санд (производное от имени «Жюль Сандо») и начинает носить мужскую одежду.

С «Индианы» запускается цикл произведений Жорж Санд, который включает в себя три периода.

К первому периоду относятся работы 1830-х гг. (т. н. «психологические романы»), а именно: «Индиана» (1832), «Валентина» (1832), «Мельхиор» (1832), «Лелия» (1833), «Кора» (1833), «Жак» (1834), «Маркиза» (1834), «Метелла» (1834), «Леоне Леони» (1834).

Как правило, в центре сюжета находятся яркие женские персонажи, живущие «по зову сердца», а потому осуждаемые и не принимаемые высшим светом. Через них Жорж Санд открыто выражает свой протест моральным устоям общества, направленных на угнетение женского достоинства и, тем самым, лишающих женщину естественного права на свободу чувства.

Особенно чётко эта тенденция прослеживается в романах «Индиана», «Валентина» и «Лелия». Написанные лиричным, эмоциональным стилем в духе Романтизма, эти произведения прекрасно передают всю трагичность положения главных героинь. Страдая от деспотичных мужей, девушки находят утешение в любви к другим мужчинам, но ни малодушный избранник Индианы - Раймон де Рамьер, ни возлюбленный Валентины - выходец из крестьян Бенедикт, ни молодой человек Лелии - поэт Стенио - не приносят им счастья.

Произведения второго периода (1830-1848 гг.), такие как «Мопра» (1837), «Странствующий подмастерье» (1840), «Орас» (1842), «Консуэло» (1843), «Графиня Рудольштадт» (1845), «Мельник из Анжибо» (1845), «Грех господина Антуана» (1845), «Чёртово болото» (1846), «Франсуа-найдёныш» (1847), «Даниелла» (1848) и пр. принадлежат к т.н. «социальным романам», посвящённым идеализации простых людей. Герои этих произведений (крестьянин-философ Пасьянс; столяр Пьер Гюгенен; рабочий Арсен; дочь цыганки Консуэло и пр.) - всегда простые, честные, порядочные люди, которые противопоставляются мелочным, подлым, корыстным аристократам (или буржуа). Таким образом писательница выражает свою явную симпатию к народным массам, из которых непосредственно происходит (со стороны матери).

В работах третьего периода (1848-1876 гг.) Ж. Санд оставляет социальный пафос и принимается за изучение французского фольклора. В результате появляются «Бабушкины сказки» (1873), «Сельские легенды» (1876). Также она снова обращается к романтике своих первых произведений, сочинив такие малоизвестные романы, как: «Она и Он» (1859), «Снеговик» (1859), «Исповедь молодой девушки» (1865), «Последняя любовь» (1867), «Нанон» (1872), «Франсия» (1872) и т.д.

ГЛАВА 3. РОМАН «ФРАНСИЯ» - ОДНО ИЗ НАИМЕНЕЕ ИЗВЕСТНЫХ ПРОИЗВЕДЕНИЙ ЖОРЖ САНД

Во Франции произведение «Франсия» Ж. Санд появилось в июне 1872 г. в издательстве Мишеля Леви [13, c. 49]. В России же оно впервые было опубликовано в вольном переводе под названием «Казаки в Париже» (1876). Под своим оригинальным названием - «Франсия» - оно было издано в Санкт-Петербурге лишь в 1898 г. Роман был подвергнут цензуре, что неудивительно, поскольку в нём содержались довольно резкие выпады в сторону Российской империи и её народа.

Главная сюжетная линия произведения - отношения между Франсией (в честь которой и назван роман) и Мурзакиным - строится на фоне реального исторического события - въезда русских войск во главе с Александром I в Париж в 1814 г. после успешной победы над Наполеоном I.

В представлении автора (никогда не бывавшего в царской России) все русские - варвары; животные, звериную натуру которых невозможно скрыть ни с помощью безукоризненных манер, ни с помощью изысканных костюмов. Они могут только жестоко и беспощадно убивать, грабить, завоёвывать и порабощать невинных людей. В них нет ничего святого, потому что они - не люди. Они лишь кажутся людьми. Особенно это касается их предводителя - российского императора Александра I. Уже в начале романа можно увидеть тому подтверждение: «Le tsar était calme en apparence. Il jouait un grand rôle, celui de vainqueur magnanime, et il le jouait bien. Son escorte était grave, ses soldats majestueux…» [21, c. 5]; «il avait tout préparé naïvement pour cette grande et cruelle comédie. La moindre émotion un peu vive du public pouvait faire manquer son plan de mise en scène...» [21, c. 8]; «le tsar, refusant avec une modestie habile dentrer aux Tuileries, alla aux Champs-Élysées passer la revue de sa magnifique armée délite, donnant jusquau bout le spectacle à ces Parisiens avides de spectacles...» [21, c. 14].

У Ж. Санд даже русские лошади настроены враждебно по отношению к мирным жителям Парижа: «Le cheval monté par ce jeune homme…voulait sélancer en vainqueur dans la cité domptée et fouler les vaincus sous son galop sauvage» [21, c.7].

В негативном свете представлен и императорский двор, «типичным» представителем которого является граф Огоцкий, адъютант императора Александра I, дядя одного из главных героев - князя Диомида Диомидовича Мурзакина. Вот какую нелестную характеристику даёт ему автор: «Le comte Ogokskoï avait été un des beaux hommes de la cour de Russie, et, quoique brave et instruit, étant né sans fortune, il navait dû la sienne quà la protection des femmes... Ogokskoï avait été protégé par le beau sexe, Mourzakine était protégé par son oncle» [21, c. 41]; «il avait... plus de croix sur la poitrine que de cheveux au front;…sa haute position lui assurait le privilège dêtre bien accueilli dans les familles…» [21, c. 42]; «le comte parlait trop grammaticalement le français, quil employait trop rigoureusement limparfait du subjonctif et le prétérit défini, quil avait une grâce trop ponctuelle et une amabilité trop mécanique» [21, c. 42-43]. Тем самым Санд в очередной раз показывает «неестественность» и «двуличие» русского человека, который и в подмётки не годится французу и который никогда не сможет понять и вписаться в его культуру, как бы ни старался.

Однако справедливости ради следует заметить, что не все французы представлены положительными героями. Так, к числу «злодеев» относятся маркиз де Тьевр и его жена Флора. Каждый из них преследует свои корыстные интересы: приглашая князя Мурзакина погостить в своём доме (таким образом поддерживая королевскую власть и всё, что с ней связано), маркиз, в результате, надеется получить высокую должность. Санд неспроста сравнивает его с сорокой: «Cétait un vilain petit homme de cinquante ans, maigre, vif, lœil très noir, le teint très blême, avec une perruque noire aussi, mais dun noir invraisemblable, un habit noir raide et serré, la culotte et les bas noirs, un jabot très blanc, rien qui ne fût crûment noir ou blanc dans sa mince personne : cétait une pie pour le plumage, le babil et la vivacité» [21, c. 17]. Что касается маркизы, она, под предлогом возможного родства, также хочет сблизиться с Мурзакиным, поскольку «il était un des plus beaux hommes de larmée» [21, c. 22]. И ей это удаётся, т.к. оказалось, что она в его вкусе: «La marquise avait vingt-deux ans; elle était blanche et blonde, un peu grasse pour le costume étriqué que lon portait alors, mais assez grande pour conserver une réelle élégance de formes et dallures» [21, c. 22]. Между ними быстро возникает взаимное притяжение, которое вскоре перерастает в тайную любовную связь.

Однако в душе Флора не столь хороша, как снаружи. Она живёт в своё удовольствие, заботясь лишь о себе: «Légère pourtant et très dissipée, elle portait dans son ambition et dans ses convoitises dargent une frivolité absolue… Il sagissait de plaire pour passer agréablement la vie, de mener grand train et de pouvoir faire des dettes sans trop dinquiétude, enfin de prendre rang à une cour quelconque, pourvu quon y put étaler un grand luxe et y placer sa beauté sur un piédestal élevé au-dessus de la foule.» [21, c. 22]. До Мурзакина у неё не было интрижек на стороне только потому, что она боялась испортить свою репутацию и лишних обязательств.

Супруги де Тьевр являются живым олицетворением французской аристократии, которую автор практически приравнивает к русской, подчёркивая её лицемерность и низость: «Lélément royaliste jetait le masque et se précipitait dans les bras du vainqueur» [21, c.11].

Одним из главных персонажей «Франсии» является уже упомянутый Диомид Мурзакин, который так же, как и граф Огоцкий, представлен автором как человек, который, по сути, ничего не смыслит в нравах и культуре Франции. Это проявляется, к примеру, в его неумении пользоваться французским парфюмом и ухаживать за французскими дамами, в частности, за Флорой де Тьевр. Он ведёт себя самоуверенно и дерзко, считая, что «la belle marquise comme une proie qui lui était dévolue» [21, c.27-28]. Более того, он делает ошибки во французском языке, на котором любит изъясняться даже в мыслях. Однако прекрасному «дикарю» всё прощается, потому что «il avait la beauté du profil, limposante largeur des yeux, lépaisseur des lèvres, la force un peu exagérée des muscles, tempérée par lélégance des formes modernes… Ce qui en restait conservait quelque chose détrange et de saisissant qui attirait et fixait les regards...» [21, c. 6-7]. Высший свет Парижа воспринимает его как «очаровательную зверушку», с которой хочется познакомиться поближе: «Il eut un succès denthousiasme; vieilles et jeunes, avec ce sans-façon de curiosité qui est dans nos mœurs et que les bienséances ne savent pas modérer, lentourèrent, lexaminant comme un papillon exotique quil fallait voir de près, lui faisant mille questions délicates ou niaises, selon la portée desprit de chacune, et sexcusant sur lémotion politique de lindiscrétion de leurs avances... On aurait voulu le toucher, lui donner du bonbon, lemporter dans sa voiture, le montrer à ses bonnes amies» [21, c. 68-69]. Однако, как и положено «коварным хищникам», вроде него (т.е. русским), его внешность обманчива, а сам он -мерзавец; расчётливый и хитрый манипулятор, который бессовестно пользуется сразу двумя женщинами - маркизой де Тьевр и Франсией.

Едва увидев прелестную маркизу де Тьевр, он захотел обладать ею. Но старому графу Огоцкому (от денег которого он всецело зависит) она также понравилась. Чтобы не лишиться расположения их обоих, Мурзакин просит маркизу плохо отзываться о нём в присутствии дяди «ради её же блага»: «Persuadez-lui quil na pas de rival. Sacrifiez-moi, dites-lui du mal de moi, raillez-moi devant lui...» [21, c. 64]. Тем самым он лишний раз выставляет себя в положительном свете и очерняет графа в глазах непокорной мадам де Тьевр, повышая свои шансы на победу над ней.

Чтобы маркиз не догадался о его «любовной кампании», Мурзакин решает найти себе новое жильё, но для этого ему нужны деньги. Чтобы получить желаемое, он жалуется дяде, что маркиза к нему «охладела»: «Mon cher et cruel oncle, quel mal avez-vous donc dit de moi à ma belle hôtesse? Depuis votre visite, elle me persifle horriblement et je sens bien quelle aspire à me mettre à la porte...» [21, c. 83]. «Задобренный» дядя охотно ему помогает, и даже более, чем: «Je tenvoie deux cents louis de France, dont tu disposeras comme tu lentendras. Il ny a pas de place pour toi à lhôtel Talleyrand, où nous sommes fort encombrés; mais demain tu peux reparaître devant le père : jarrangerai ton affaire» [21, c. 84].

Но одной Флоры де Тьевр Мурзакину было мало. К тому же, её напускная холодность из-за честолюбивого нежелания быть «побеждённой» начала утомлять князя. Поэтому он «переключился» на более «простую» (как ему кажется) Франсию.

Играя на её чувстве благодарности за своё спасение в 1812 г., Мурзакин обещает помочь в поисках её матери, актрисы Мими ля Сурс (которую, как он прекрасно знает, убили ещё во время войны), и освободить из-под стражи её брата Теодора. Для большего эффекта он пламенно клянётся ей в «любви», чем окончательно покоряет хорошенькую гризетку: «Pâle et menue, sans éclat et sans ampleur, elle avait une harmonie et une délicatesse de lignes qui ne pouvaient pas constituer la grande beauté classique ; cétait le joli exquis et сomplet. La taille était à lavenant du visage…».

Впервые за долгое время Франсия чувствует себя счастливой. Будучи по натуре доброй, милой и отзывчивой девушкой, она старалась видеть хорошее в других: в эгоистичном и ленивом младшем брате, который жил за её счёт и доставлял ей одни неприятности из-за своего вздорного поведения; в любовниках, которые не только её не ценили, но ещё били и изменяли. Фактически, она заботилась о тех, кто того не заслуживал. А ведь ей хотелось другого к себе отношения… Но она продолжала терпеть, и всё из-за того, что ей не хотелось быть нищей, работая за 10 су в день.

Но её помыслы сводились не только к деньгам. Наоборот, она старалась жить «по зову сердца», строя отношения с теми, кто вызывает у неё хоть какую-то симпатию. Сама мысль «отдаваться за деньги, без всяких чувств» оскорбляла гордую Франсию и вызывала у неё отвращение. Вот что пишет по этому поводу Санд: «elle ne voulait point passer pour une fille qui se vend et elle cherchait le moyen de faire accepter la vérité sans perdre de sa considération; mais ses réflexions navaient pas de suite, lenivrement de son cerveau dissipait ses craintes: elle revoyait le beau prince à ses pieds, et pour la première fois de sa vie elle était accessible à la vanité sans chercher à sen défendre, prenant cette ivresse nouvelle pour un genre damour enthousiaste quelle navait jamais ressenti» [21, c. 116-117].

В то же время для Франсии было важно, чтобы её избранник отвечал ей взаимностью. Когда Мурзакин предложил ей переехать к нему, т.е., фактически, отдаться ему в обмен на обеспеченную жизнь, она с возмущением от этого отказалась. Правда, потом она всё же согласилась, когда поняла, что Мурзакин её любит (по его словам). В данном случае его предложение приобрело для неё совершенно иной контекст.

Тем не менее, одних чувств и доброты со стороны мужчины для Франсии недостаточно. Так, она отвергает Антуана, простого работягу, который без ума от неё, только из-за того, что он беден и не отличается изысканными манерами и красотой: «Antoine adorait Francia; elle était son rêve, son idéal. Il lui pardonnait tout, il était prêt à la protéger, à la sauver. Elle le savait bien. Il ne le lui avait dit que par ses regards et son trouble en la rencontrant ; mais cétait un être inculte. Il savait à peine signer son nom. Il ne pouvait pas dire un mot sans jurer, il portait une blouse, il avait les mains larges, noires et velues jusquau bout des doigts. Il faisait sa barbe une fois par semaine, il semblait affreux à Francia, et lidée de lui appartenir la révoltait» [21, c. 125].

Сказанное позволяет сделать вывод, что в жизни для Франсии равным образом важны и любовь, и деньги. Одно она не мыслит без другого. Довольствоваться чем-то одним она не желает. Можно сказать, что у неё есть некий «идеал», к которому она стремится и «находит» в лице Мурзакина. Умный, красивый, добрый, богатый, любящий, он кажется ей прекрасным принцем из сказки: «elle ne ressentait ni chagrin, ni fatigue; elle vivait dans une sorte dextase et neût pu dire si elle était heureuse ou seulement éblouie. Ce beau prince lui avait juré de laimer toujours, et en la quittant il le lui avait répété dun air et dun ton si convaincus, quelle se laissait aller à le croire» [21, c. 114].

Увы, но её «принцем» движут совсем иные мотивы. Он всё ещё хочет «заполучить» прелестную маркизу, но, чтобы устранить своего главного соперника - графа Огоцкого, он делает вид, что «уступает» её ему: «Vous avez… consommé ma disgrâce hier à lOpéra. Ma belle hôtesse na plus un regard pour moi, et pour men consoler je me suis jeté dans une moindre, mais plus facile aventure. Jai pris chez moi une petite; ce nest pas grand chose, mais cest parisien, cest-à-dire coquet, gentil, propret et drôle; vous me garderez pourtant le secret là-dessus, mon bon oncle? Madame de Thièvre, qui est passablement femme, me mépriserait trop, si elle savait que jai si vite cherché à me consoler de ses rigueurs» [21, c. 136].

Но, лучше узнав Франсию, Мурзакин тоже начинает испытывать к ней чувства. Её доброта и искренность удивляют и в то же время трогают его. Он чувствует, что она действительно его любит, а также осознаёт, что эта девушка - не такая, как все: «Mourzakine était émerveillé et se demandait presque sil navait pas mis la main sur une nature dexception. Il était tenté de le croire, surtout en voyant la bonté de cœur qui caractérisait Francia...» [21, c. 140]. Он хочет проводить с ней как можно больше времени. Кажется, он совершенно забыл о своём предыдущем предмете страсти - Флоре де Тьевр, наслаждаясь новым увлечением: «Il avait peu de service à faire et il prétendit en avoir un très rude pour se dispenser de paraître à lhôtel de Thièvre. Il lui semblait quil ne se plaisait plus avec personne autre que Francia, quil ne se soucierait plus daucune femme» [21, c.141].

В отличие от Мурзакина, Франсию постоянно терзают страхи и сомнения, подкрепляемые жгучей ревностью. Привыкшая к предательствам и изменам, она думает, что и её нынешнее счастье не может длиться вечно. Она словно ищет в этом подвох. Ей кажется, что тут что-то не так, что её обманывают. Поэтому не менее ревнивой Флоре де Тьевр не составило никакого труда стать яблоком раздора в их отношениях. Новость о том, что её мать якобы убил Мурзакин, она восприняла крайне болезненно: «Francia ne dit pas une parole, ne fit pas entendre un soupir. Elle senfuit comme si elle eût été mordue par un serpent, et laissant madame de Thièvre étourdie de sa disparition soudaine, elle remonta dans sa chambre, où elle se laissa tomber par terre et passa la nuit dans un état de torpeur ou de délire dont elle ne put rien se rappeler le lendemain» [21, c. 147].

«Масло в огонь» добавил и любвеобильный граф Огоцкий, наговорив Франсии много гадостей про своего племянника, надеясь «взять у него реванш» (ведь с Флорой у него так ничего и не получилось): «Il paraît que vous navez plus de chez vous, et je vous jure que vous ne trouverez pas cette nuit mon neveu chez lui!.. Mon neveu a bien prévu que son infidélité forcée vous brouillerait avec lui, car il vous sait jalouse et fière. Aussi ma-t-il approuvé lorsque je lui ai offert de vous consoler... et sachez bien que mon neveu me sait gré de laider à rompre des liens quil eût été forcé de dénouer lui-même demain matin.» [21, c. 189-190].

Однако Огоцкий не был так уж неправ. Отлично зная Мурзакина, он предвидел, что тот из тщеславия и желания ему досадить воспользуется предоставленным уединением с уже неинтересной для него маркизой де Тьевр. Также граф рассчитывал, что, узнав ошеломительную правду, Франсия теперь уж точно отдастся ему, но ошибся: напротив, девушка отчаянно сопротивлялась и, благодаря вовремя подоспевшему Антуану, вырвалась из его цепких объятий.

После этого оскорблённая и униженная Франсия направилась к единственному человеку, с которым (как она думала) она могла поделиться своим горем - к папаше Муане. Но, вместо столь необходимых для неё слов сочувствия и поддержки, она получила в ответ лишь кучу оскорблений: «Tu es une sans cœur et une lâche, lui dit-il, tu as trahi ton pays et le souvenir de ta mère! Tu tes donnée à lhomme qui la tuée!.. les filles publiques valent mieux que toi!.. Ah! jen rougis pour toi ! pour moi aussi, qui tai ramenée de là-bas, et qui aurais mieux fait de te flanquer une balle dans la tête!.. Pendant ce temps-là, mamzelle, que je croyais si sage et qui logeait là-haut dans sa mansarde, ne se contentait pas de travailler. Il lui fallait des chiffons et des amusements… Tu nas ni cœur, ni âme! Une chiffe, quoi! Un oiseau qui ne veut pas de nid, et qui va comme le vent le pousse. Tu as écouté des pas grand-chose, tu as méprisé tes pareils, tu aurais pu épouser Antoine, tu le pourrais peut-être encore! Mais non, tu te crois dune plus belle espèce que ça» [21, c. 195-197]. Но что, собственно, можно было ожидать от человека, ненавидящего русских всех своим существом из-за того, что в войне с ними он лишился ноги, вследствие чего у него, фактически, вся жизнь пошла под откос?

Этот «разговор» стал последней каплей для рассудка Франсии. Бедная девушка хотела убить себя, но передумала, решив, что сперва ей следует узнать всю правду. Для этого она тайком пробралась в дом Мурзакина и случайно подслушала его разговор со слугой Валентином.

Всё ещё находясь под сильным впечатлением от слов Муане, Франсия невольно исказила смысл этого разговора: благоразумное решение Мурзакина не идти в открытое противостояние с дядей она восприняла как акт трусости и предательства по отношению к ней. Она решила, что, раз он не хочет бороться за неё, то она ему не нужна.

Ослеплённая от ярости и обиды, Франсия совершила то, чего ни она сама, ни кто-либо другой не мог от неё ожидать: она воткнула кинжал в сердце Мурзакина, когда тот мирно спал, а затем ловко скрылась с места преступления, не оставив после себя никаких следов.

После этого по Парижу поползло много слухов о смерти Мурзакина, но на самом деле никто ничего об этом не знал, даже сама Франсия. Из её памяти начисто стёрлось всё, что с этим связано. Только во время горячки, наряду с галлюцинациями, у неё отдельными кусками воскресали воспоминания о той ужасной ночи. Окружающие воспринимали это как бред, и только её лечащий врач, проницательный доктор Фор, сложив всё воедино, понял, что это она убила Мурзакина, будучи в состоянии аффекта.

В дальнейшем физические страдания Франсии прекратились, но не душевные. Чтобы лишний раз не травмировать девушку, ей сказали, что Мурзакин якобы вместе со всеми русскими покинул Париж, но это известие не принесло ей облегчения. Она мечтала умереть, т. к. не представляла своей жизни без него. Вскоре её молитвы были услышаны: во время работы в больнице Сен-Луи (куда её устроил Фор) она заразилась чахоткой и, в итоге, умерла с улыбкой на лице.

Так закончилась история Франсии - девушки «не от мира сего», с возвышенной душой, раздираемой противоречивыми страстями, непонятными даже ей самой, как и положено любой романтичной натуре.

ГЛАВА 4. ИСТОРИЧЕСКИЙ ФОН, НА КОТОРОМ РАЗВИВАЕТСЯ ИСТОРИЯ ЛЮБВИ ФРАНСИИ И РУССКОГО ОФИЦЕРА ДИОМИДА МУРЗАКИНА

Роман «Франсия», хоть и является художественным произведением, но, при этом, содержит в себе отсылки к реальным историческим событиям (сражения под белорусской деревней Плещеницы возле Березины; вступление Александра I и его войск в Париж в 1814 г.; 100 дней Наполеона; реставрация Бурбонов и т.д.) и личностям начала XIX в. (Александр I; атаман казачьего войска Платов; Наполеон I; генерал Удино и др.) Однако всё это намеренно подаётся автором в искажённом виде.

Разочарованная итогами Франко-прусской войны 1870-1871 гг. и последующими действиями Парижской коммуны, Ж. Санд обращается к эпохе Наполеона - периоду, когда Франция находилась на пике своего могущества. И, по её мнению, так продолжалось бы и в дальнейшем, если бы не «пресловутые» русские, истощившие тогда все силы Франции и, тем самым, «унизившие» её в глазах других европейских держав.

Видя источник всех зол в русских, Санд пытается в отместку опорочить их всеми возможными способами, начиная с самого главного «виновника» падения Франции - российского императора Александра I.

Как уже отмечалось в предыдущей главе, автор представляет русских как талантливых актёров, умело прячущих свою варварскую природу под фасадом «нормальности». Исключением не стал и Александр I. Но был ли он таким на самом деле?

Александр I является одной из самых загадочных фигур в российской истории. Споры о нём не утихают до сих пор. Ещё при жизни современники прозвали его «северным сфинксом» за скрытный и противоречивый характер. Непонятый многими людьми, он, порой, действительно казался двуличным. Так, Наполеон сравнивал его с Тальмой - французским актёром, а Пушкин окрестил его «арлекином».

Но, как говорится, чужая душа - потёмки. Поэтому нужно оценивать человека не по тому, какое впечатление он производит, а по его поступкам.

Действия Александра I как императора показывают, что он точно не был тем «монстром», каким его воображает Санд. Он действительно стремился быть «ангелом-хранителем» народов, а не только делал вид. С самого начала своего правления он провёл в России множество либеральных реформ. К примеру, по его приказу: освобождено более 1000 политзаключённых из тюрем, ссылок, монастырей; 12 000 человек вновь получили свои некогда утраченные государственные должности; отменена военная кампания в Индию; упразднены пытки; появилась возможность выезда за границу; смягчена цензура; дворянство и города снова обрели право на получение Жалованной грамоты и пр.

Так же гуманно российский император был настроен и по отношению к французам. Будучи на заседании сената 6 апреля 1814 г. в Париже, «он настоял на введении во Франции конституционного правления… и сам принял участие в составлении для Франции конституционной «Хартии». Она гарантировала равенство всех граждан Франции перед законом, религиозную веротерпимость и сохраняла в неприкосновенности Гражданский кодекс Наполеона… Исполнительная власть оставалась за королём, но Хартия устанавливала в стране двухпалатную Ассамблею - парламент. Она имела законодательную ограниченную власть - без права инициировать законы, но с правом отвергать законопроекты, предложенные королём» [4, с. 465]. Он распорядился, чтобы освободили всех французских пленных, а также наказывали русских солдат и офицеров за мародёрство и вандализм.

В знак уважения к французской культуре Александр I посетил спектакль «Le Triomphe de Trajan» в «Le Grand Opéra», на котором он занял вместе с прусским королём «ложу Наполеона». Тогда выступал актёр Лаис, посвятивший российскому императору куплет на мелодию песни о Генрихе IV: «Трижды славен Александр - Август, рыцарь и герой! Он, Агамемнон, Царь царей, Ничего у нас не взял, Свой закон не навязал - Нам в короли Бурбона дал!» [Цит. по: 6, с. 194]. Кроме того, там также был уже упоминавшийся Тальма, который читал поэму в честь Людовика XVIII. Зрители были в восторге, но, конечно же (как утверждает Санд), они были «подкуплены», и их овации были «запланированы». Представление было в тот же день, когда русские вошли в Париж (а не спустя несколько дней после этого), если точнее, в 5 вечера. По воспоминаниям М. И. Казакова: «В 5 часов пополудни меня отыскал адъютант и объявил мне, что я назначен со взводом в караул в театр le Grand Opera, куда вечером имеет прибыть император» [Цит. по: 8, с. 312].

Более того, Александр I проявил великодушие и по отношению к своему поверженному противнику - Наполеону Бонапарту. При составлении Фонтенблоского договора 11 апреля 1814 г. он настоял, чтобы Наполеона сослали не на суровые Азорские острова посреди Атлантического океана, а на остров Эльба в Средиземном море, ближе к цивилизации, предоставив вдобавок регулярное денежное пособие в размере 2 миллионов франков и 50 солдат для личной охраны.

Когда Александр I въезжал в Париж, «на улицах и площадях Сен-Жерменского предместья дамы раздавали прохожим белые кокарды с возгласами: «Долой тирана! Да здравствуют Бурбоны!» Но их призывы почти никто не подхватывал» [6, с. 193]. Они полагали, что раз российский царь был против Наполеона, то он обязательно восстановит эту династию.

Реставрации Бурбонов желали те, кто во время правления Наполеона Бонапарта не получили той власти и привилегий, которых желали, но ещё надеялась получить в дальнейшем. Один из таких «недовольных» - маркиз де Тьевр - был введён Ж. Санд в романе «Франсия».

Однако они ошибались. В действительности Александр I был против и реставрации Бурбонов. Но этого хотели французские легитимисты (сторонники «законной» (легитимной) династии Бурбонов) во главе с Талейраном. Поэтому Александр I уступил им (тем самым проявив толерантность), но с условием, что Людовик XVIII обязательно подпишет Хартию, а также Парижский мирный договор (предусматривающий возвращение Франции к границам 1792 г.). На предложенных условиях Людовик XYIII согласился подписать документ.

июня 1814 г. новая конституция официально вступила в силу. Сразу после этого Александр I (как и его союзники) отправился в Вену для проведения Венского конгресса (октябрь 1814 - июль 1815). Его войска последовали за ним, за исключением 27-тысячного оккупационного корпуса генерала М. С. Воронцова, который оставался в Париже до 1818 г. Это противоречит всему повествованию романа Санд, согласно которому русские «оккупировали» французскую столицу вплоть до возвращения туда Наполеона в 1815 г.

Насколько Ж. Санд очерняет личность Александра I, настолько же она и возвеличивает Наполеона. Так, она пишет: «Un grand événement était survenu. Napoléon, malgré lacte dabdication, venait de faire un mouvement de Fontainebleau sur Paris. Il avait encore des forces disponibles, les alliés ne sétaient pas méfiés. Enivrés de leur facile conquête, ils oubliaient dans les plaisirs de Paris que les hauteurs qui lui servaient alors de défense naturelle nétaient pas gardées. Lannonce de lapproche de lempereur les jeta dans une vive agitation. Des ordres furent donnés à la hâte, on courut aux armes. Paris trembla dêtre pris entre deux feux» [21, c. 141-142].

На самом деле ничего подобного не было. Действительно, в начале апреля 1814 Наполеон располагал войском в Фонтенбло (60 тысяч солдат «Старой гвардии» (элитные войска, отличавшиеся наибольшей преданностью Бонапарту)), с помощью которых он собирался вернуть себе Париж. Но этим планам не суждено было сбыться. После того, как он официально отрёкся от престола 6 апреля того же года, а после подписал Фонтенблоский договор, практически все «верные соратники» оставили его. В отчаянии он даже пытался отравить себя, но ничего не вышло.

Очередное упоминание Наполеона появляется только в самом конце «Франсии»: «Le 21 mars 1815, Paris était en fête, Napoléon, rentré la veille au soir aux Tuileries, se montrait aux Parisiens dans une grande revue de ses troupes, sur la place du Carrousel. Le peuple surpris, enivré, croyait prendre sa revanche sur létranger…» [21, c. 230]. Так Санд пытается внушить читателю мысль о столь для неё желанном триумфе Наполеона над ненавистными русскими. Очевидно, что это также являлось неправдой. Пробыв на острове Эльба меньше года, Наполеон успешно сбегает оттуда с 1.000 солдат и направляется на штурм Парижа, по пути набирая себе в армию новых людей. К великой радости парижан, в этот раз ему удалось осуществить задуманное: 21 марта 1815 г. Бонапарт снова въехал в Тьюильри. Но радовались они этому не потому, что таким способом Наполеон расправился с русскими (которых на тот момент в городе практически не было), а потому, что он сместил (пусть и временно) Людовика XVIII. Они недолюбливали нового короля из-за того, что он игнорировал законы Хартии 1814 г.

Реакция Александра I и его союзников не заставила себя долго ждать. Образовав очередную (седьмую) коалицию 25 марта 1815 г., они решили поэтапно направить в Париж некоторое количество войск, насчитывающих в общей сложности 600 тысяч человек. В ответ Наполеон со своей 125-тысячной армией отправился им навстречу в Бельгию, надеясь разбить противников по частям. В итоге он потерпел сокрушительное и окончательное поражение около деревни Ватерлоо 18 июня 1815 г. 22 июня того же года он во второй раз отрёкся от престола и отправился к англичанам, думая, что они предоставят ему политическое убежище. Вместо этого его отправили в ссылку на остров Святой Елены в Атлантическом океане, где он и скончался 5 мая 1821 г.

Не менее предвзята Санд и к войскам Александра I, называя их шествие по Парижу «жестокой комедией». По замечаниям очевидцев, всё было несколько иначе.

Согласно запискам прапорщика лейб-гвардии Семеновского полка И. М. Казакова, войска Александра I и его союзников действительно вошли в Париж 31 марта 1814 г. и двигались по тому же маршруту, который указывает автор, проходя через квартал Сен-Мартен в сторону Елисейских полей: «Долго шли мы по улицам, потому что шли повзводно на взводную дистанцию до самой площади Louis ХV (place de la Concorde) - между Тюильрийским садом и Champs-Elisées, где император остановился со свитою, пропуская шедшие церемониальным маршем войска. Поравнявшись с государем, войска заходили повзводно левым плечом в аллею Елисейских Полей…» [Цит. по: 8, с. 312]. Но они это делали не потому, что хотели «покрасоваться» перед всем Парижем, а потому что стремились добраться до бывшей резиденции Наполеона - Елисейского дворца, который на время хотел занять российский царь. Но, вскоре, он отказался от этого, т.к. ему доложили, что там заложен порох. Это же подтверждает и Санд: «En ce moment, il eut à régler deux détails dimportance fort inégale. Le premier fut à propos dun avis quon lui avait transmis pendant la revue : suivant ce faux avis, il ny avait point de sécurité pour lui à lÉlysée, le palais était miné. On avait sur-le-champ dépêché vers M. De Talleyrand, qui avait offert son propre palais» [21, c. 14]. Та же история произошла и с дворцом Тьюильри. В итоге Александр I предпочёл остановиться у Талейрана. Так что император не занял Тьюильри не из-за своей «напускной скромности», как утверждает Санд, а из-за предосторожности.

Что же касается реакции парижан на происходящее, то, поначалу, они были настроены недоверчиво по отношению к чужакам. Начитавшись и наслушавшись множество грязных сплетен о русских, они полагали, будто им нравится насиловать женщин, пороть людей розгами и есть детей. К тому же, они ожидали с их стороны справедливой мести за военные действия Наполеона на территории Российской Империи. По воспоминаниям генерал-майора М. Ф. Орлова (тогда ещё полковника): «Мы ехали верхом и медленно, в глубочайшей тишине. Слышен был только раздававшийся стук копыт лошадей, и изредка несколько лиц с тревожным любопытством являлись в окнах, которые быстро открывались и быстро закрывались» [Цит. по: 15].

Но, быстро убедившись в обратном, большинство парижан (а не только аристократы) с искренним восторгом встречало победителей. Так, декабрист Н. А. Бестужев в своей повести «Русский в Париже 1814 г.» пишет: «Наконец появились ворота Сен-Мартен. Музыка гремела; колонны, проходя в тесные ворота отделениями, вдруг начали выстраивать взводы, выступая на широкий бульвар. Надобно себе представить изумление солдат, когда они увидели бесчисленные толпы народа, дома по обе стороны, унизанные людьми по стенам, окошкам и крышам! Обнаженные деревья бульвара вместо листьев ломились под тяжестью любопытных. Из каждого окна спущены были цветные ткани; тысячи женщин махали платками; восклицания заглушали военную музыку и самые барабаны. Здесь только начался настоящий Париж и угрюмые лица солдат выяснились неожиданным удовольствием».

Именно этим обстоятельством марш победителей вышел столь «торжественным». Люди непроизвольно радовались тому, что никто не собирается их мучить или убивать, и что их жизнь останется прежней.

Так что никакого «спектакля», о котором говорит Ж. Санд, не было и в помине. События развивались слишком стремительно, чтобы их можно было считать «запланированными». Париж, боясь быть уничтоженным, подписал капитуляцию 31-го марта в 2 часа ночи с правом вывода французской армии из города. А уже в 10 утра того же числа русские войска начали вхождение в Париж. За такой короткий срок при всём желании невозможно было подготовить «представление» такого масштаба.

К тому же, ни русские, ни тем более французы не ожидали, что смогут так быстро найти общий язык. Артиллерийский офицер И. Т. Радожицкий впоследствии вспоминал: "Парижане, воображая русских, по описанию своих патриотов, варварами, питающимися человеческим мясом, а казаков - бородатыми циклопами, чрезвычайно удивились, увидевши российскую гвардию, и в ней красавцев-офицеров, щеголей, не уступающих, как в ловкости, так в гибкости языка и степени образования, первейшим парижским франтам…» [Цит. по: 19].

Но особый интерес у французов вызывали русские казаки. Бородатые, в шароварах с красными лампасами и с широкими ремнями, эти «великаны» резко контрастировали с местным населением. Но ещё больше они поражали французов своими экстравагантными привычками: купали в Сене своих коней и мылись сами; жарили мясо и варили суп на костре; устраивали ночные пляски в лагере на Елисейских полях; спали на соломе, подложив под голову седло и т.д.

Однако этим деятельность казаков не ограничивалась. Они с удовольствием участвовали в повседневной жизни Парижа: посещали кафе, музеи, рынки, магазины, игорные и публичные дома и т. д. Подтверждением тому являются работы немецкого художника Г. Э. Опица, французского гравёра Ж.-Ж. Гратина, карикатуриста Л. Гарнери, в которых они воспроизводят различные сценки из жизни казаков в Париже.

В произведении «Франсия» также встречается описание казаков. Неспроста оно первоначально называлось «Казаки в Париже». Речь идёт об одном из главных персонажей романа - Диомиде Мурзакине.

То, что Мурзакин является казаком, читатель догадывается не сразу, поскольку Ж. Санд вначале утверждает, что он «грузин по происхождению, возможно, курд или перс» [13, c. 5]. Видимо, автор не видел особой разницы между этими народностями, а ведь она очевидна: грузины - жители Грузии; персы - жители Персии (современного Ирана); курды встречаются как в Иране (в большинстве своём), так и в Грузии. Хотя эти две южные страны некогда действительно входили в состав Российской Империи, они не имели практически ничего общего. Они даже никогда не граничили друг с другом. И если путаницу Санд с персами и курдами ещё можно объяснить (две схожие народности в одной стране), то остаётся непонятным, как она могла поставить в один ряд такие разные народы, как грузины и персы. Вероятно, это произошло по причине неосведомлённости автора по данному вопросу.

Что касается истинного происхождения казаков, то существует множество версий на этот счёт. Одни историки причисляют их к гуннам, хазарам или скифам, другие (В. Соловьёв) - к славянам, а В. Шамбаров и Л. Гумилёв - к восточным народам (касогам, хазарам, черкесам, но никак не к грузинам, курдам или персам). Возможно Санд, не особо разбиравшаяся в этнологии, хотела таким образом объяснить, почему, по её мнению, во внешности Мурзакина присутствуют восточные черты.

Единожды назвав «национальность» Мурзакина, Санд впоследствии всё чаще указывает на его принадлежность к казачеству (правда, не вполне точно) посредством отрывистого описания его биографии. Так, она упоминает, что Диомид родился в Малороссии. В XIX в. так называли юго-западный край Российской Империи (часть современной Украины), в котором встречались запорожские казаки. Но вскоре она уже пишет, что Мурзакин родом из Танаиса - реального города, расположенного в России, в устье реки Дон, где сформировалось донское казачество.

Далее Санд утверждает, что Мурзакин участвовал в битве при Плещеницах под командованием некоего Платова. В этом случае она уже более корректна. Ведь М. И. Платов - это реальная историческая личность; атаман Донского казачьего войска, который действительно руководил казаками в боях при Плещеницах, а также при Студёнке в 1812 г.

Ещё одним свидетельством казачьего происхождения Мурзакина являются его собственные воспоминания из детства: «Меркнувшее сознание перенесло Мурзакина далеко, к маленькому домику на берегу полноводной реки. Он увидел луга с пасущимися стадами, узнал лошадь, на которую в детстве впервые сел верхом, услышал чей-то голос, который кричал ему: «Осторожней, дитя!» Это был голос его матери…» [13, c. 42]. В те времена донские казаки учились верховой езде «на вольном просторе» с очень раннего возраста - с 3-5 лет. Вырастая, они становились прекрасными наездниками. Поэтому неслучайно Мурзакин вступил в Париж именно верхом, а не пешком.

Однако, несмотря на всё вышеперечисленное, Ж. Санд считает Мурзакина «русским». Она оправдывает это тем, что Мурзакин получил «московское воспитание» благодаря дяде Огоцкому (что довольно необычно для казака, который предпочитает жить со «своими» в особых поселениях - станицах). Но это идёт в полное противоречие с утверждением, что Мурзакин большую часть времени проводил в Дерптском университете, бывая в Москве лишь на каникулах.

Императорский Дерптский университет (ныне Тартуский университет) старейшее высшее учебное заведение Эстонии, когда-то входившей в состав Российской империи. В XIX в. преподавание в вузе велось преимущественно на немецком языке. Отсюда возникает логичный вопрос: почему во «Франсии» нет ни единого упоминания о том, что Мурзакин владеет немецким языком? Ведь он должен был его знать, раз там «учился». Зато французским он владеет в «совершенстве». Откуда он мог его знать, если большую часть времени проводил среди немецкоговорящих людей? К тому же, этот вуз включал в себя факультеты, не имеющие ничего общего с ратным делом: богословский, физико-математический, юридический, медицинский и историко-филологический. Как, имея такое образование, он мог «нести тяготы военной службы на азиатских рубежах» [13, c. 5], если бы не вмешательство Огоцкого? А вот для казаков это было возможно. Их обучали военному делу с детства, а затем отправляли на военную службу, где они служили 30 лет. Ничем другим казаки не занимались, в том числе и воспитанием (у себя) манер (в отличие от русских офицеров). Вопреки представлениям Санд, они не имели никаких титулов, только военные звания (казак, урядник, подхорунжий, хорунжий, сотник, подъесаул, есаул, войсковой старшина, подполковник и полковник) [16], т.к. сами по себе представляли отдельное и независимое «сословие» со своими обязанностями и привилегиями - казачество.

Ещё одна важная тема, которую затронула Санд во «Франсии» - война 1812 г. В романе отсутствуют детальные подробности военных баталий. Для автора было гораздо важнее показать, как она отразилась на жизни простых французов. В качестве примера Санд приводит историю Франсии - юной девушки, которая под Плещеницами потеряла мать и сама едва не умерла из-за боевого ранения. Последствия войны оказались настолько тяжёлыми, что даже после её окончания жизнь бедной девушки не пришла в норму. Оставшись сиротой, без средств к существованию, она была вынуждена бороться как за своё благополучие, так и за благополучие младшего брата Теодора.

Согласно истории, в ноябре 1812 г., во время переправы Наполеона и остатков его некогда «Великой» армии через Березину действительно шли ожесточённые бои. К сожалению, от них страдали не только военные, но также женщины и дети. Многие из них были жестоко убиты. По воспоминаниям инженерного офицера армии Чичагова А. И. Мартоса: «Ввечеру того дня равнина Веселовская, довольно пространная, представляла ужаснейшую, невыразимую картину: она была покрыта каретами, телегами, большею частью переломанными, наваленными одна на другую, устлана телами умерших женщин и детей, которые следовали за армией из Москвы, спасаясь от бедствий сего города или желая сопутствовать своим соотечественникам, которых смерть поражала различным образом. Участь сих несчастных, находящихся между двумя сражающимися армиями, была гибельная смерть; многие были растоптаны лошадьми, другие раздавлены тяжёлыми повозками, иные поражены градом пуль и ядер, иные утоплены в реке при переправе с войсками или, ободранные солдатами, брошены нагие в снег, где холод скоро прекратил их мучения… По самому умеренному исчислению, потеря простирается до десяти тысяч человек…» [Цит. по: 5, с. 173]. Французские войска стремительно отступали под натиском русского неприятеля, «по дороге сжигая мосты и заваливая дороги» [20].

Вскоре после этого, в начале декабря 1812 г. состоялось не менее жестокое сражение в Плещеницах, о котором пишет Санд. В нём действительно принимали участие «казаки-разбойники» Платова (как их назвал устами Франсии автор), которые атаковали отступающих французов, а также наполеоновский генерал Удино.

Положение несчастных французов осложнилось голодом. Имели место разбой и воровство провизии со стороны французских солдат. Как пишет Санд: «Nous étions parties de Moscou dans une vieille berline de voyage achetée de nos deniers et chargée de nos effets; on nous lavait prise pour les blessés. Les affamés de larrière-garde avaient pillé nos caisses, nos habits, nos provisions: ils étaient si malheureux! Ils ne savaient plus ce quils faisaient; la souffrance les rendait fous…» [21, c. 73]. Поэтому неудивительно, что Мурзакин, впервые увидев истощённую Франсию, принял её за двенадцатилетнюю девочку. Согласно А. Н. Оленину, доведённые до крайней нужды французы даже практиковали каннибализм: «Очевидные свидетели: г. Штейн, Муравьёвы, Феньшау и пр. утверждают, что французы ели своих мёртвых товарищей. Между прочим они рассказывали, что часто встречали французов в каком-нибудь сарае, забравшихся туда от холода, сидящих около огонька на телах умерших своих товарищей, из которых они вырезывали лучшие части, дабы тем утолить свой голод, потом, ослабевая час от часу, сами тут же падали мёртвыми, чтобы быть в их очередь съеденными новыми, едва до них дотащившимися, товарищами» [Цит. по: 5, с. 174].

Свою «убийственную» лепту внесли и российские морозы, порой доходившие до -300. Французам была явно непривычна такая лютая стужа. При этом они не были должным образом к ней подготовлены, т.к. Наполеон, вступая на территорию России, рассчитывал на блистательную и «молниеносную» победу задолго до прихода зимы. Но на практике всё оказалось ровным счётом наоборот и, как результат - множество окоченевших трупов французов. Всё тот же Мартос вспоминает: «Невольный ужас овладел нашими сердцами. Представьте себе широкую извилистую реку, которая была, как только позволял видеть глаз, вся покрыта человеческими трупами; некоторые уже начинали замерзать. Здесь было царство смерти, которая блестела во всем её разрушении… Первый представившийся нам предмет была женщина, провалившаяся и затертая льдом; одна рука её отрублена и висела, другой она держала грудного младенца. Малютка ручонками обвился около шеи матери; она ещё была жива, она ещё устремляла глаза на мужчину, который тоже провалился, но уже замерз; между ними на льду лежало мёртвое дитя… Ветер и мороз были прежестокие, все дороги замело снегом, по ближнему полю шатались толпами французы. Одни кое-где разводили огонь и садились к нему, другие резали у лошадей мясо и глодали их кости, жарили его, ели сырым; скоро показались люди замерзлые и замерзающие. Никогда сии предметы не изгладятся из моей памяти» [Цит. по: 5, с. 174].

Однако, как верно замечает Мурзакин: «La guerre est la guerre» [21, c. 49]. Любая война жестока и беспощадна к каждому её участнику, а не к каким-то определённым лицам, как думает Санд. Не только французы страдали от холода. Русским тоже значительно досталось. «После переправы через Березину настали страшные морозы. Я не мог проехать верхом более десяти минут, и так как снег не позволял долго идти пешком, я то садился на лошадь, то слезал с неё и разрешил моим гусарам проделывать то же самое. Я предохранял свои ноги от мороза, засовывая их в меховые шапки французских гренадер, коими была усеяна дорога. Мои гусары страшно страдали… Сумский полк насчитывал не более ста двадцати лошадей, годных идти в атаку… Наша пехота была видимо расстроена. Ничто не делает человека столь малодушным, как холод: когда солдатам удавалось забраться куда-нибудь под крышу, то не было никакой возможности выгнать их оттуда. Они предпочитали умереть. Рискуя сгореть, солдаты забирались даже в русские печи. Надобно было видеть все эти ужасы собственными глазами, чтобы поверить этому», - так описывает русский гусарский генерал Левенштерн состояние русской армии, шедшей за отступающими французами» [Цит. по: 5, с. 173-174].

Не обошла стороной русских и проблема с пропитанием. Им также приходилось голодать, т.к. из-за сильной метели и огромных сугробов было трудно доставить провизию. Зачастую им приходилось добывать её самостоятельно. Дело не обходилось без жертв: «Измученные страшным морозом, усталостью, не евшие по суткам солдаты и офицеры возвращались с отмороженными руками или ногами, а иногда и вовсе уже не возвращались, заплатив жизнью за тщетную попытку найти где-нибудь хоть кусок чёрствого хлеба» [Цит. по: 5, с. 176].

Положение с пищей было более-менее сносно у казаков атамана Платова, которым «удавалось иной раз отбить у французов или достать на стороне немного провианта» [Цит. по: 5, с. 176]. Вот почему у Мурзакина, как раз служившего у Платова, очень кстати оказалось немного хлеба для ослабленной Франсии.

Ж. Санд, непрестанно подчёркивая «бесчеловечность» русских во время войны (и не только), игнорирует тот факт, что французы тогда тоже были весьма жестоки. До наших дней дошло немало тому подтверждений.

Вследствие «растянутости» войны 1812 г. падала дисциплина многочисленного французского войска. Начались разбои, грабежи и мародёрство, что, мягко говоря, не нравилось русским крестьянам. Дело даже доходило до изнасилования деревенских девушек. Н.Н. Муравьев вспоминал: «Не доходя одним переходом до Смоленска, мы на пути завтракали у помещика Волка, у которого были две прекрасные дочери лет двадцати. Слышалось впоследствии, что девицы эти увезены были французами и обруганы. Подобными неистовствами, часто повторяющимися, французы озлобили против себя народ» [Цит. по: 14, с. 6]. В итоге это подтолкнуло их к созданию партизанских отрядов. В этой деятельности особо преуспели такие крестьяне, как Г. М. Курин, Е. С. Стулов, В. Кожина, Е. В. Чертветаков.

Другим примером служит поведение французов во время пожара в Москве: «Французские солдаты, а за ними и французские мародёры вбегали в дома и тащили всё, что уцелело от огня. Брали бельё, шубы, даже женские салопы. Нередко случалось, что идущих по улицам обирали до рубахи, а у многих снимали только сапоги, капоты или сюртуки. Если же найдут какое сопротивление, то с остервенением того били, и часто до смерти. Кое-то из солдат прибегал и к пыткам, особенно пытали церковных служителей, так как были убеждены, что они куда-то припрятали церковное золото. Французы даже купцов и крестьян хватали для пытки, думая по одной бороде, что они попы. Схваченных на улице заставляли работать, носить за собой мешки с награбленными вещами, а также копать огороды, таскать с дороги мёртвых людей и лошадей» [Цит. по: 5, с. 104]. Кроме того, были зафиксированы случаи пьянства.

Таким образом можно сделать вывод, что роман «Франсия» - это результат ухронии Ж. Санд, т.е. стремления придать своему субъективному видению историческую «достоверность».

ГЛАВА 5. ПРИРОДА ПАТРИОТИЧЕСКИХ ЧУВСТВ У РУССКИХ И ФРАНЦУЗОВ

Война 1812 г. вызвала значительные изменения в мировоззрении как у русских, так и у французов. До этого исторического события обе нации имели о себе достаточно размытое представление.

Оказалось, что русские дворяне, превосходно знающие (по тогдашней моде) французский язык, литературу и искусство Франции, не имели никакого представления о его народе. Так, их поразили контраст между бродягами, нищими, малолетними беспризорниками и качественно вымощенными дорогами, на которых они побирались; тотальная антисанитария во французских деревнях и городах. И. Радожицкий называл это «национальной привычкой к неопрятности» [Цит. по: 9]. Также русские были удивлены крайней необразованностью французов, т.к. многие из них считали их «неотёсанными дикарями». А ведь русские были наслышаны о совсем другой Франции: просвещённой, роскошной и утончённой.

Французов же, напротив, повергла в замешательство очевидная «цивилизованность» русских людей (в особенности русских офицеров): воспитанность, галантность, эрудированность и дружелюбие.

Вместе с тем война 1812 г. дала толчок к развитию новых национальных стереотипов. В частности, это касается наличия или отсутствия патриотизма у русских и французов.

Рассуждения на эту тему можно встретить в романе Ж. Санд «Франсия». В данном произведении автор ставит под сомнение способность русскими испытывать чувство патриотизма, обосновывая это тем, что «les peuples esclaves nont pas à être consultés; ils sont héroïques bon gré mal gré, et nont point à se vanter de leurs involontaires sacrifices» [21, c. 12]. Но разве может быть иначе в стране, в которой, как считает автор, существует только «le culte aveugle de la puissance absolue» [21, c. 26] и в которой «ta volonté… ne pouvait sexercer que sur ta propre destinée; mais quelles sont tenaces et patientes, ces énergies qui consistent à écraser les plus faibles pour se rattacher aux plus forts! Cest toute la science de la vie chez les Russes» [21, c.27]?

В противовес вышенаписанному Санд кичливо приводит пример «истинного» (т.е. французского) патриотизма: «Nous savons bien aussi plier déplorablement sous les maîtres; mais nous nous lassons deux avec une merveilleuse facilité, et, quand la mesure est comble, nous sacrifions nos intérêts personnels au besoin de reprendre possession de nous-mêmes» [21, c. 27]. Из данного примера следует, что автор видит патриотизм не в слепом повиновении руководителю государства, а в соблюдении своего национального достоинства.

Такой же точки зрения Санд придерживается и при комментировании сдачи Парижа русским «захватчикам»: «le brillant et splendide Paris sacrifiant lhonneur à lhumanité, et regardant comme un devoir de sauver à tout prix la civilisation dont il est linépuisable source» [21, c. 12]. Поэтому неудивительно, что сожжение Москвы русскими Санд восприняла как акт «дикости». Между прочим, Наполеон, лично наблюдая за этим, отреагировал так же (правда, даже с некоторой долей восхищения): «Это они сами поджигают. Что за люди! Это скифы!.. Какая решимость! Варвары! Какое страшное зрелище!».

Разумеется, у русских иное мнение на этот счёт. То, в чём Санд видит «жертвенность» и «достоинство», они находят трусостью и легкомысленностью. Вот что писал по этому поводу капитан Тиханов: «Париж не Москва! Париж есть Франция, но Москва не есть ещё Россия, и русские доказали сие последнее» [Цит. по: 9]. Не менее интересно свидетельство И. М. Казакова: «Я отправился со взводом в театр. Проходя через Вандомскую площадь, я сделался свидетелем странной сцены: на площади, полной народа, две пары волов тянули канат, зацепленный за бронзовую статую Наполеона, высящуюся на Вандомской колонне. Тянули, тянули, но, несмотря на все усилия и старания погонщиков, не могли свалить статуи. Тогда какой-то любитель, взобравшись на колонну, закрыл статую мешком и тем удовлетворил неразумному желанию толпы, которая сама не знает чего хочет… Я был поклонником Наполеона 1, его ума и великих всеобъемлющих способностей; а Франция, как пустая женщина и кокетка, изменила ему, забыв его услуги,- что он, уничтожив анархию,- возродил всю нацию, возвеличил и прославил её своими удивительными победами и реорганизацией администрации, чем справедливо заслужил титул: le Grand Napoleon!» [Цит. по: 8, с. 312-313].

Расходятся мнения французов и русских и о войне 1812 г. Так, французский историк XIX в., В. Дюруи полагал, что «это зима и голод, а не враг погубил Великую армию» [1, с. 548]. Такая трактовка получила название «демографической». Сегодня её сторонниками являются французские социологи А. Сови и Г. Бутуль.

Кстати, Наполеон придерживался того же мнения. Будучи на острове святой Елены, он объяснил, чему же на самом деле «обязана» Россия в победе над Францией: «Холоду, раннему холоду и московскому пожару… Я ошибся на несколько дней. Я высчитал [российскую] погоду за пятьдесят лет, и никогда сильные морозы не начинались раньше 20 декабря, [они всегда наступали] на двадцать дней позднее, чем начались в этот раз. Во время моего пребывания в Москве было три градуса холода… и французы переносили его с удовольствием. Но во время пути (отступления из Москвы)… температура спустилась до восемнадцати градусов, и почти все лошади погибли. За недостатком лошадей мы не могли ни делать разведки, ни выслать кавалерийский авангард, чтобы узнать дорогу. Солдаты падали духом и приходили в замешательство. Вместо того чтобы держаться вместе, они бродили в поисках огня. Те, которых назначали разведчиками, покидали свои посты и отправлялись в дома погреться. Они рассыпались во все стороны и легко попадали в руки врагов. Другие ложились на землю, засыпали и, сонные, умирали. Тысячи солдат погибли так» [Цит. по: 10].

К тому же, Наполеон постоянно «жонглировал цифрами потерь как своей армии, так и армии противника» [11, с. 9-10] в свою пользу. И он так же, как и Санд полагал, что Россия «имеет слабо цивилизованное правительство и варварское население» [11, с. 10], что и способствовало её победе над «культурной» Францией. Более того, он считал, что именно из-за своей «дикости» Россия и представляет реальную угрозу для всей Европы: «Однажды Европа осознает… сколь предусмотрительной была моя Русская кампания; у неё [Европы] нет в запасе достаточно времени, нет его и у меня. Несчастье в виде наводнения варваров станет отмщением за отказ от моей политики» [11, с. 10].

Русские же историки более объективны. Они указывают и другие закономерные причины поражения Наполеона. К примеру, более выигрышная военная тактика российских военноначальников (М. И. Кутузова, М. Б. Барклая-де-Толли, П. И. Багратиона и т.д.); партизанское движение и пр.

Очевидно, что всё зависит от того, с какой стороны посмотреть. Гордым французам трудно было смириться с поражением в войне 1812 г. Даже в наши дни они продолжают «поиск удовлетворительного объяснения случившемуся, что является способом утешения их уязвленного самолюбия» [14, с. 6]. Русские же, в свою очередь, любят хвалиться своим героизмом, который «не идёт ни в какое сравнение» с французским. Но, кто знает, не поменялись бы они местами, если бы тогда одержал победу Наполеон?

Подводя итоги, следует заметить, что в анализе войны 1812 года явно выделяются два подхода к её трактовке. С одной стороны авторы, представляющие победившую сторону, и с другой - трактовка представителей побежденной державы [14, с. 3].

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Эпоха романтизма, справедливо считающаяся «эпохой чувств», стала настоящей плодородной почвой для раскрытия таланта многих литературных деятелей (Ж. де Сталь, Шатобриан, молодой Гюго, Ж. Санд и др.).

Однако со временем романтизм уступил свои главенствующие позиции реализму. Каждый из приверженцев романтизма отреагировал на это по-разному. Кто-то из них решил развиваться в рамках нового литературного направления (к примеру, Гюго), а кто-то, наоборот, до конца остался верен изначально выбранному направлению в литературе (Ж. Санд).

Ж. Санд является одной из самых ярких и эксцентричных женщин своего времени. Подобно многим романтикам, у неё была своя правда и своё, «особое» видение окружающего мира, которое порой не совпадало с реальным положением вещей. В своих произведениях она изображала мир таким, каким он, по её мнению, «должен» быть, разделяя его на «чёрное» и «белое». Роман «Франсия» в этом плане не стал исключением.

Во «Франсии» к «чёрному» автор относила русских, а также высшее общество Франции, противопоставляя им простой французский народ («белое»), ярким представителем которого является главная героиня романа Франсия.

Чтобы наглядно доказать «истинность» своих суждений, Санд связывает «светлую», чистую и искреннюю Франсию с «тёмным», эгоистичным и двуличным русским - Мурзакиным. В процессе повествования автор наглядно показывает, что последний не оценил по достоинству сильных чувств Франсии, т.к. постоянно ей изменял с не менее подлой и легкомысленной особой, чем он сам - с замужней маркизой де Тьевр. Т.о., через призму отношений Франсии и Мурзакина, Ж. Санд раскрывает своё отношение к двум народам - негативное (к русским) и позитивное (к французам «низкого» происхождения).

БИБЛИОГРАФИЯ

1. Дюруи, В. История Франции с древнейших времён. В двух томах. Т. 2/ В. Дюруи/ Минск: Белситис, 2014. - 800 с.

2. Кривцун., О. А. Эстетика/ О. А. Кривцун. - М: Аспект Пресс, 1998. - 430 с.

. Луков, В. А. История литературы. Зарубежная литература от истоков до наших дней/ В. А. Луков. - М: Академия, 2008. - 512 с.

. Сахаров, А. Н., Боханов, А. Н., Шестаков, В. А. История России с древнейших времён до наших дней: учебник/ А. Н. Сахаров, А. Н. Боханов, В. А. Шестаков. - М: Проспект, 2012. - 768 с.

. Тарле, Е. В. Нашествие Наполеона на Россию, 1812 г./ Е. В. Тарле. - М: Воениздат, 1992. - 303 с.

. Труайя, А. Александр I, или Северный Сфинкс/ А. Труайя [пер. с фр. Н. Т. Унанянц]. - М: Молодая гвардия; Студенческий меридиан, 1997. - 320 с.

. Яхонтова, М. А., Черневич, М. Н., Штейн, А. Л., Очерки по истории французской литературы/ Яхонтова М. А, Черневич М. Н., Штейн А. Л. - М: Учпедгиз, 1958. - 440 с.

. Воспоминания современников эпохи 1812 года на страницах журнала «Русская старина»/ сост. В. М. Безотосный. - М: Репроникс, 2011. - 464 с.