Краткое изложение, характеристика основных событий начального этапа Семилетней войны по материалам газеты 'Санкт-Петербургские ведомости'

Краткое изложение, характеристика основных событий начального этапа Семилетней войны по материалам газеты 'Санкт-Петербургские ведомости'

ОГЛАВЛЕНИЕ

ВВЕДЕНИЕ

ГЛАВА I. англо-французский конфликт как отправная точка семилетней войны

ГЛАВА II. фридрих ii вступает в войну

ГЛАВА III. весенне-летняя военная кампания 1757 года

ГЛАВА IV. осенняя военная кампания 1757 года

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ

ВВЕДЕНИЕ

Политическая судьба Европы еще с раннего средневековья сводилась к постоянному стремлению её государей делить между собой земли и иметь влияние друг над другом. Именно поэтому Семилетняя война (1756-1763 гг.) объективно являлась порождением многовековой тенденции соперничества европейских стран за богатые территории, за авторитет и первенство в мире. Так, начало XVIII столетия было ознаменовано войной за испанское наследство (1701-1714). Основная ее причина заключалась в борьбе династий Габсбургов и Бурбонов за наследование испанского престола после смерти испанского короля Карла II. Победа влекла за собой приобретение огромных испанских владений в Италии, в Америке, в Бельгии, в Люксембурге. 13 лет звуки оружия не смолкали ни в Европе, ни в Америке, что привело к значительному ослаблению позиций политических лидеров XVII века - Голландии и Испании. Они стали играть в международных конфликтах второстепенную роль. На время угасла гегемония Франции. Таким образом, события начала XVIII века вырастили нового лидера - Австрию, которая фактически вышла из войны победительницей благодаря присоединенным к ней по Утрехтскому миру в 1713 году таких территорий как испанские Нидерланды, Неаполь, Милан, Президий и Сардиния. Подорвать возросшую мощь Австрии предстояло вступившему в 1740 году на прусский престол молодому королю Фридриху II. В первой половине XVIII века прусское королевство являлось сравнительно некрупным государством. Амбициозный прусский король, как и многие его предки, был ослеплен идеей расширения своего королевства путем войны. На его удачу «спор» за земли в Европе не прекращался. Так, после смерти австрийского императора Карла VI европейские державы стремились разделить между собой австрийское наследство. Началась война за Австрийское наследство (1740-1748), в ходе которой Фридриху Великому успешно удалось себя проявить и лишить Австрию провинции Силезии и графства Глац. У дочери Карла VI королевы Марии-Терезии зародилась ненависть к высокомерному Фридриху II, подобную нелюбовь к нему испытывала и русская императрица Елизавета Петровна - задушить возросшее прусское государство было их первостепенной задачей. Английские и французские политики, осознавая привлекательность североамериканских земель и учитывая перспективы от обладания оными, постепенно увлекали свои военные силы за океан. Всю первую половину XVIII столетия их войска провели в стычках, не приносимых удовлетворительных для них результатов. При всем этом военные ресурсы Австрии, Пруссии, Англии, Франции, России не были исчерпаны, а сила давления друг на друга не уменьшалась, ощущение тревоги, тяготы преследовало европейскую общественность на протяжении 8 лет с заключения Ахенского мира в 1748 году по 1756 год. Последовал неминуемый взрыв, который сотрясал Европу, Северную Америку и даже Индию в течение 7 лет до тех пор, пока у участников этой смертельной игры не закончился порох. Не зря Уинстон Черчилль, сделав акцент на территориальной масштабности Семилетней войны, охарактеризовал её как первую мировую войну. Таким образом, в XVIII столетии именно Семилетняя война стала пиком взаимной агрессии между европейскими государствами, которые по её окончанию до начала XIX века не предпринимали подобных гегемонистических планов в отношении друг друга.

Для современной отечественной исторической науки всегда останутся актуальными проблемы становления России как независимого и обороноспособного государства. Участие Российской империи в Семилетней войне являлось одним из первых важных этапов на пути утверждения её авторитета в Европе. Способность отстаивать свои интересы перед европейскими державами и одновременно умение договариваться с ними во избежание «бойни» внутри самого русского государства ярко проявилась у России именно в период Семилетней войны. Также стоит заметить, что её военное присутствие в Европе сопровождалось установлением не только дипломатических, культурных, но и информационных связей. Русский просвещенный человек той эпохи осознавал себя частью европейского мира и проявлял живой интерес к происходившим в нем событиям и, следовательно, имел потребность в средствах массовой информации. Анализ прессы, выпускавшейся в годы Семилетней войны, позволяет нам лучше понять сознание современника, соприкоснуться с тем подлинным, доступным ему знанием, из которого он черпал свои впечатления. Более того периодическая печать затрагивала сюжеты и сообщала подробности, которые скрылись в силу разных обстоятельств из памяти последующих поколений и в весьма незначительной степени попали в работы ученых XIX-XX столетий, исследовавших историю Семилетней войны.

Таким образом, основная цель нашей работы состоит в кратком изложении, характеристике основных событий начального этапа Семилетней войны по материалам газеты «Санкт-Петербургские ведомости». Опираясь на историографический материал, на сведения периодической печати, мы должны выявить причины вступления европейских стран в Семилетнюю войну, этапы формирования коалиционных блоков в канун и в ходе Семилетней войны, определить повод начала военных действий в Европе в 1756 году, дать характеристику основным сражениям за 1756-1757 гг. и отметить их итоги, охарактеризовать нарисованный газетой «Санкт-Петербургские ведомости» образ Фридриха II, обозначить введенные в Саксонии в 1756 году прусские порядки, опираясь на описание газеты «Санкт-Петербургские ведомости».

В 1756 году в Российской империи существовало два периодических издания «Санкт-Петербургские ведомости» и «Московские ведомости». Газета «Санкт-Петербургские ведомости» выпускалась в столице Российской империи. Оперативность поступления информации была налажена более успешно, нежели у «Московских ведомостей», петербургская газета являлась более старым изданием: его организация начала формироваться еще с 1702 года, московского - только в 1756 году. Работа над газетой с 1728 года была поручена Академии наук, поэтому она являлась правительственным изданием и зачастую могла отражать политическую позицию правительства. В качестве редакторов газеты выступали ученые, литераторы. Они владели несколькими иностранными языками, имели культурные связи в Европе и были знакомы с содержанием большого числа зарубежных газет, отбирали из них информацию и переводили её на русский язык. До конца XVIII столетия газета выходила 2 раза в неделю, что свидетельствует не только о постоянной потребности образованной части населения в «информационной пище», но и о немалом объеме сведений, получаемых русским читателем из прессы, которые не удавалось разместить в одном номере. Не зря на первых страницах каждого выпуска «Санкт-Петербургских ведомостей» публиковались сообщения, касающиеся международных отношений. Также известно, что в годы Семилетней войны тираж газеты резко возрастал и её материал становился более разнообразным. Например, известия о военной жизни той или иной армии приходили прямо из её лагеря. Печатались манифесты, декларации и реляции главнокомандующих, что позволяло читателю соприкоснуться с мыслями и мнениями первых лиц государств, с официальной трактовкой явлений внешнеполитической жизни. Нередко публиковались анонимные письма, содержащие пространные рассуждения современников о происходящих событиях. Подобные публицистические произведения появлялись в каждом номере на протяжении нескольких месяцев. Значение их велико: они вобрали в себя резкую критику текущих военно-политических событий.

Отечественная историография по вопросам Семилетней войны отнюдь не является скудной. Однако преимущественно все крупные отечественные исторические труды, рисующие многогранную картину дипломатии, военных действий Семилетней войны и в частности ее начального периода, написаны и изданы в XIX-начале XX вв. Среди историков, написавших монографические исследования по заданной нами теме XX-XXI вв., мы можем выделить только Н.М. Коробкова и М.Ю. Анисимова, остальные же работы немногочисленны и ограничиваются лишь статьями по определенным аспектам Семилетней войны.

Значительный интерес при изучении заданной темы представляют переведенные в XIX веке с немецкого языка сочинения-воспоминания очевидцев событий. К примеру, это историческое произведение «История Семилетней войны в Германии», написанное прусским солдатом И.В. Архенгольцом. Для его творчества характерно стремление показать лучшие стороны Фридриха II как человека и полководца. Прусский король становится в его описании настоящим героем. В ряду подобных исторических произведений достойное место должно быть отведено двухтомному труду «Новые исторические записки о Семилетней войне», написанному сыном прусского генерала Ф.А. Ретцовым. Он, как и Архенгольц, последовательно давал описание каждому сражению войны. Не участвуя во всех битвах войны, автор предупреждал читателя и ссылался на сведения очевидцев. Был знаком с современными трудами той эпохи, например, часто отсылал читателя к сочинению генерала Г.Ф. Темпельхофа «История Семилетней войны», упоминал профессора Шарля-Жозефа де Линя, подвергал критике некоторые утверждения Архенгольца. Важно отметить, что статистические данные, приводимые и Ретцовым, и Архенгольцем, зачастую совпадают со статистикой газеты «Санкт-Петербургские ведомости», что дает основания еще больше доверять их выводам.

При написании нашей работы мы по большей части активно знакомились именно с историографией XIX века. Ярким, самобытным историческим писателем, к чьему труду «История Фридриха Великого» мы не раз будем обращаться, являлся Ф.А. Кони. Его исследование нацелено на подробное освещение биографии Фридриха II. Русский историк, владевший несколькими европейскими языками, работал со многими иностранными источниками, с делами русского архива генерального штаба. Например, он привлекал записки прусского кабинет-министра гр. Герцберга, ссылался на И.В. Архенгольца, анализировал переписку первых государственных лиц. К примеру, это переписка Вольтера и Фридриха II, Марии-Терезии и госпожи Помпадур. Значение работы Ф.А. Кони было оценено еще при его жизни: в Йенском университете с трудом «История Фридриха Великого» подробно ознакомился немецкий переводчик и библиотекарь Шнейдер, который «возвел автора (Ф.А. Кони. - К.А.) в степень доктора философии». Такое одобрение не случайно, ведь читая сочинение Ф.А. Кони, не трудно догадаться о его пропрусских взглядах, которые, несомненно, были близки немецкой среде ученых. Он всячески приписывал Фридриху Великому лучшие качества как полководца и человека, стараясь признать неудачи решений прусского короля, все же скрывал главные его «преступления». Несмотря на подобные недостатки работы Ф.А. Кони, историку успешно удалось дать подробно описать ход военных действий, оценку профессиональных качеств упоминаемых им военачальников, общее представление о взаимоотношениях власти и генералитета.

С.М. Соловьев в своем многотомном сочинении «История России с древнейших времён <https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%98%D1%81%D1%82%D0%BE%D1%80%D0%B8%D1%8F_%D0%A0%D0%BE%D1%81%D1%81%D0%B8%D0%B8_%D1%81_%D0%B4%D1%80%D0%B5%D0%B2%D0%BD%D0%B5%D0%B9%D1%88%D0%B8%D1%85_%D0%B2%D1%80%D0%B5%D0%BC%D1%91%D0%BD>» в главах, посвященных правлению Елизаветы Петровны, рассказывая о внешней политике России в 1756-1757 гг., в большей степени делает акцент на дипломатической стороне войны. Так, он подробно пишет о формировании антипрусской коалиции и отношениях её участников друг с другом. Русский историк в своей книге превосходно отражает суть австро-русских связей в середине XVIII века, им же развивается идея о инициативной России, пытавшейся в начальный период Семилетней войны бороться за свои интересы. Для подтверждения своих положений С.М. Соловьев активно ссылался на письма послов, на указы коллегий иностранных дел, на мемуарные материалы, часто цитировал, но не комментировал отрывки из материалов Конференции при Высочайшем дворе.

Весьма почетное место среди русских историков, изучавших внешние связи России в правление Елизаветы Петровны, занимает русский писатель и журналист Е.М. Феоктистов, написавший книгу «Отношения России к Пруссии в царствование Елизаветы Петровны». Это исследование примечательно тем, что содержит в себе весьма объемную дипломатическую предысторию Семилетней войны, связанную с первыми двумя Силезскими войнами. Их краткий обзор также был изложен Е.М. Феоктистовым в своей монографии. Особенное внимание он обращает на методы воздействия прусских и французских посланников на русский двор. Автору удалось изобразить истинное отношение Фридриха II к противным ему европейским державам, в особенности к России. При этом источниковедческая база, которой владел русский историк, довольно широка. Так, он ссылался на политическую корреспонденцию Фридриха Великого, обращался и к архиву князя Воронцова, к работам немецким, французских, русских историков - П.П. Пекарского и С.М. Соловьева.

В советский период дело исследователей XIX века продолжил Н.М. Коробков и внес значительный вклад в историографию участия русской армии в Семилетней войне. Этому вопросу посвящены две его монографии: «Русский флот в Семилетней войне» и «Семилетняя война (действия России в 1756-1762 гг.)». Коробков хорошо понимал широту избранной им темы и сосредоточил внимание на важнейших письменных памятниках различного происхождения. Советский ученый работал с многочисленными архивными документами: судебные дела, доклады высокопоставленных лиц, материалы личного происхождения (переписка русских военачальников и членов конференции при Высочайшем дворе, Фридриха Великого с представителями «молодого двора»). Владея французским и немецким языками, автор имел возможность полноценно работать с иностранной исследовательской литературой. В своих монографиях он детально описывал продвижение русской армии, совершал исторический экскурс в военную историю России, рассуждал о её положении в системе европейской дипломатии.

Данная работа состоит из четырех глав, разделенных по хронологическому признаку. Первая глава посвящена дипломатическим отношениям участников Семилетней войны до её начала. Во второй главе мы описываем приготовления противников к войне, проливаем свет на обстоятельства, побудившие прусского короля развязать войну именно в августе 1756 года, описываем реакцию противников на его действия в Саксонии и последствия этих действий, касаемся начала первых военных столкновений. Соответственно, следующие третья и четвертая главы освещают основные сражения и их итоги за 1757 год. Все главы данной работы основаны на изучении материалов газеты «Санкт-Петербургские ведомости», а также на анализе некоторых, в том числе упомянутых нами историографических работ.

ГЛАВА I. АНГЛО-ФРАНЦУЗСКИЙ КОНФЛИКТ КАК ОТПРАВНАЯ ТОЧКА СЕМИЛЕТНЕЙ ВОЙНЫ

В центре внимания газеты «Санкт-Петербургские ведомости» в первом полугодии 1756 года были известия о военном противостоянии Франции и Англии в Средиземном море. Помимо подробностей, касающихся военной подготовки двух держав, немалый объем информации в газете был посвящен проблемам дипломатии. Уже из январских номеров 1756 года русский читатель мог узнать о крайне напряженных отношениях между Францией и Англией, которые к тому времени еще не вылились в войну, но явно свидетельствовали о её возможном вскоре объявлении. Многие известия, приходившие зимой 1756 года, показывали намерение противников вступить в открытый конфликт, например, сообщение из Лондона от 26 декабря 1755 года, в котором говорится о военных приготовлениях англичан и французов «как водою так и сухим путем», которые, согласно оценке самого английского двора: «миру не провещают (не предвещают. - К.А.)».

Со стороны испанского двора, который также был втянут в военно-дипломатические интриги Англии и Франции, приходило немало сообщений, помогающих восстановить картину того напряженного времени. Поступившее из Мадрида от 16 января тревожное известие гласило: «Король весьма не охотно видит дела в таком состоянии, от котораго война во всей Европе загореться может». Пожалуй, это яркое высказывание могло навести читателя на мысль, что начавшаяся еще в 1754 году франко-индейская война и столкновения на Средиземноморье из региональных конфликтов неминуемо перерастут в глобальный. Однако наряду с предсказаниями будущей войны в Европе также преподнесенные в качестве слухов появлялись сообщения о возможности заключения мира между Англией и Францией.

Как принято считать в отечественной историографии, морские силы Франции заметно уступали мощи английского флота. Е.М. Феоктистов справедливо заметил, что Франция должна была найти любые средства, чтобы ослабить Англию на европейском континенте. Одним из этих средств стало намерение Австрии выступить против Ганновера, принадлежавшего Георгу II. Мнение русского исследователя об опасности, грозящей владению английского короля, подтверждается сообщением из Лондона: «Сие войско (баварское. - К.А.) вместе с Ганноверским, как сказывают, станет двумя лагерями, из которых один назначен к прикрытию курфиршества Ганноверского, ежели оно Французами атаковано будет». Но кроме военных методов отражения предполагаемой атаки лондонский двор использовал также и дипломатические хитрости. В этой связи Е.М. Феоктистов указал, что Англия, в свою очередь, обратилась к Австрии с предложением союза, по которому австрийцы должны были ограждать Ганновер и австрийские Нидерланды от нападения французов. Но Мария-Терезия проявила себя упорно и не намеревалась подчиняться английским интересам. Венский двор изначально неохотно шел навстречу предложениям Англии, по причине того, что ему такое подчинение было невыгодно и стратегически, и дипломатически.

Предметом спора между французами и англичанами зимой 1756 года стало поставленное Францией Англии ультимативное требование, по которому последняя обязана была вернуть все отнятые ею суда и возместить убытки. Сообщения, касающиеся столь сложного вопроса, в газете «Санктпетербургские ведомости» публиковались неоднократно. Среди тех материалов выделяли последовавшее из Версаля от 8 января решительное заявление Людовика XV: «а ежели Лондонский двор хотя мало в том откажет, то Его Величество почтет то за действительное и подлинное объявление войны». Англия явно не собиралась идти на какие-либо уступки Франции, так как это не решило бы конфликта между двумя державами, разгоревшегося из-за территории в долине реки Огайо еще в 1754 году. Из Лондона от 16 января последовал такой ответ на декларацию французского короля: «Оной состоит в том, что об отдаче назад судов и мыслить не должно». Подобные известия приходили из Гааги, Утрехта, Дикирха и в очередной раз подтверждали усиливающиеся противоречия между двумя коронами. Однако еще зимой составители информации не осмеливались говорить о явно предстоящей войне между колониальными соперниками, дополняя свои материалы всяческой «утешительной» информацией о возможном примирении противников.

января 1756 года был заключен Вестминстерский трактат между Англией и Пруссией. В прессе это событие также нашло отражение. Яркий пример - послание из Лондона от 23 января, которое начинается с краткого описания реакции английской общественности на заключение англо-прусского трактата: «Нечаянный случай привел весь народ в радостное движение». Далее говорится о важнейших положениях данного соглашения, по которому глава Великобританского государства находится «в рассуждении сохранения покоя в Немецкой империи и противится входу туда всякаго иностранного войска». А Фридрих II становится гарантом сохранения безопасности курфюршества Ганноверского. Это сообщение интересно еще и тем, что оно содержит редакторскую оценку на заключение Вестминстерского трактата, которая, возможно, основывалась на умонастроениях английского народа: «Сие щастливое соединение обоих дворов может иметь важныя следствия, и уповательно, что мы получим чрез мир с Франциею таковож скоро, как поныне опасались скорой войны с сею короною». Крайне благожелательной была настроенность англичан и к самому Фридриху II. Так, в одном декабрьском номере от 1756 года в «The Gentleman`s Magazine» был нарисован визуальный и словесный портрет прусского короля, который был ориентирован на прославление его гениальности и характера, и даже когда военный успех Фридриха II несколько уменьшался, авторы данного периодического издания продолжали восхвалять союзника их короля. И в английской поэзии каждое его действие причислялось к «непревзойденной мудрости». Стоит отметить, что в среде современников появлялись и совершенно противоположные суждения касательно отношения английской общественности к «дружбе» Георга II с Фридрихом II. Опубликованное в «Санкт-Петербургских ведомостях» письмо анонимного автора гласило, что «во всех своих публичных письмах объявленной выше сего с Королем Прусским учиненной договор, явно ругает (английский народ. - К.А.)». Очевидно, что подобное мнение мало соответствовало действительности и обслуживало интересы исключительно антипрусской пропаганды. Таким методом постепенно закреплялся стереотип представления прусского короля как общеевропейского врага.

Заключение данного трактата было не только крайне неожиданным для остальных игроков европейской дипломатии, но и было воспринято как предательство. Ведь Англия и Пруссия еще совсем недавно были врагами, договор их, по словам упоминаемого выше анонимного писателя «ни на дружбе ни на общей пользе для того не утверждался, что у бранденбургии с Ганноверским домом ни дружбы ни общей пользы никогда не бывало». И поэтому принято считать, что они резко изменили свою политику по отношению к ранее союзным дворам. Еще в 1755 году Англия хлопотала о союзе с Россией против Фридриха II, сила которого также представляла угрозу для ганноверских владений английского короля. Предполагаемый союз сводился к субсидному договору, по которому Россия должна была на средства Англии выставить свои войска против прусского короля. 30 января 1756 года была подписана декларация, ратифицирующая сентябрьскую субсидную конвенцию. 4 февраля 1756 года произошла встреча Ч. Уильямса с А. П. Бестужевым. Английский посол спешил сообщить русскому канцлеру о заключении Вестминстерского трактата. С. М. Соловьев, комментируя эту встречу, утверждал, что Ч. Уильямс всячески пытался внушить русскому министру, что Вестминстерский трактат не является помехой для дальнейшей дружбы России с Англией. Дипломат британской короны решился на подобную наглость, будучи уверенным, что петербургский двор продажен и не составит труда заставить его отказаться от своих национальных интересов. Именно эти сведения как нельзя лучше характеризуют искаженный образ русского двора в восприятии европейских политиков. И этот образ продажной, глупой России сыграл злую шутку не только с Англией, но и с Пруссией. Ведь Пруссия решилась на эту авантюру, так как англичанам удалось заверить Фридриха II, что их денежные средства и влияние на русский двор намного значительнее австрийских. Однако меньше чем через год правительство Елизаветы Петровны распорядилось не так, как предполагали её противники. Будущая императрица Екатерина II следующим образом описала провал английской и вместе с тем прусской дипломатии: «Граф Бестужев получил приказание и полномочие заключить этот договор, и действительно договор был подписан великим канцлером и послом, который не помнил себя от радости по случаю своего успеха, а на другой же день граф Бестужев сообщил ему нотой о приступлении России к конвенции, подписанной в Версале между Францией и Австрией». Также не менее интересно известие из Берлина от 5 февраля. В начале сообщения можно прочесть следующее: «Их Величества наш Король (Фридрих II. - К.А.) и Король Великабританской, приняв в зрелое рассуждение, коим образом происшедшия от некотораго времени в Америке неспокойства лекко могут далее распространиться, и возгоревшейся там огонь наконец коснуться и Европейских земель». Отрывок из этого источника дает нам полное основание утверждать, что желания европейских правителей подогревались именно «американскими неспокойствами». Но вместе с правдивыми сообщениями о неминуемости «мировой» войны вновь появлялись известия, говорящие совершенно противоположное и опровергающие объявление официальной войны между Францией и Англией. Послание из Брюссели от 4 февраля сообщает о неком заявлении Франции, что «ежели война между короною Аглинскою и Франциею действительно начнется, то она происходить будет только на море. Корона францусская будет действовать под именем морской державы». А в сообщении из Брюсселя от 17 февраля и вовсе отмечается: «бутто Франция учинила пропозицию, чтоб ссоры с великою британиею прекратить на учреждаемом конгрессе в Акене (Ахене. - К.А.)». Однако начиная с мартовских номеров, в изложении происходящих событий пропали всякие сомнения о начале войны на Средиземноморье. О приготовлении к будущим операциям писалось более твердо и уверенно. Ни в Лондоне, ни в Париже не скрывали, что к «приуготовления к оным чинят с невероятною ревностию». А уже в апреле Франция открыто заявила о своем нападении на Менорку и на порт Маон, которые были оккупированы англичанами еще в начале XVIII столетия. Решение Франции ознаменовало собой начало военной кампании в Средиземном море.

Последующие весенние номера в 1756 году были посвящены описаниям приготовлений и начала борьбы Франции и Англии за Менорку. Становилось очевидно, что объявления официальной войны не избежать. Из «Прибавления к Санкт-Петербургским ведомостям» от 30 мая 1756 года читатель мог ознакомиться с заявлением об официальном объявлении войны со стороны английского двора. Изучая его, складывается впечатление, что именно Франция выступила зачинщиком конфликта, а Англия - сторона обороняющаяся, всячески стремящаяся сохранить мир. Когда «Францусские Губернаторы, пока наконец в Апреле месяце 1754 года в самое мирное время, начали явно неприятельски действовать, и без всякаго объявления войны, ниже подав наперед какое известие или учиня хотя малое представление, корпус францусскаго войска под командою Офицера атаковал аглинскую крепость у реки Огио в Северной Америке, и взял оную». Конечным обвинением англичан против французов стало нападение на Менорку. Однако вдумчивому читателю «Санктпетербургских ведомостей» была предоставлена возможность сравнить взаимные обвинительные речи двух дворов. Мы имеем в виду напечатанный в газете более яростный и эмоциональный указ Людовика XV, содержащий объявление войны против Георга II. Теперь же английский король выступал агрессором, который «в 1754 году напал на владения Его Величества в Северной Америке», и, кроме того, в июне 1755 года «Аглиныская морская сила с нарушением народных прав и трактатов начала чинить наисильнейшия неприятельския действия против кораблей Его Величества». Людовик XV, в свою очередь, приобретает черты терпеливого государя, который «целые 8 месяцев» не стремился подвергнуть Англию нападению, будучи настоящим миротворцем, он не делал этого «по одной той причине, дабы Европы не подвергнуть бедствиям новой войны». Далее описываются всяческие уступки французской короны английской, которые могли убедить читателя в «непогрешимости» Франции и сделать его выбор в пользу этой державы. В заключительной части указа говорилось, что если бы французские суда были отданы законному владетелю, то тогда Людовик XV обещал бы «оказать себя готовым к дружелюбному прекращению ссор до Америки касающихся». Такое заявление французского монарха является не более чем самооправданием. Очевидно, что возвращение судов играло едва ли не последнюю роль в разрешении территориальных конфликтов, назревших не только в Америке, но и в Европе. Франция, оставшаяся без поддержки Пруссии, могла сблизиться только с Австрией, ненавидящей Фридриха II. В печати по поводу возможности обозначенного союза редакторами также была подобрана краткая информация, передающая отношение французского двора к вынужденной «дружбе» с Австрией: «однакож сие многим кажется невероятно». Такая оценка не случайна, ведь отношения Франции и Австрии, как нам уже известно, на протяжении всего XVIII века оставались натянутыми из-за претензий каждой страны на Южные Нидерланды. Но вскоре на страницах газеты появилось сообщение из Парижа о заключении Версальского договора: «Заключенные между нашим (парижским. - К.А.) и Венским двором нейтралитетной трактат и оборонительной союз ратификованы 28 числа прошедшаго месяца, и оба дружественным державам скоро сообщены быть имеют». Основные условия, описываемые в прессе, были таковы: «постановлен нейтралитет для Италии и Австрийских Нидерландов, притом же взаимно гарантированы земли и владения обоих держав в Европе; и в потребном случае обещано дать друг другу 24000 человек вспомогательнаго войска». А известие из Лондона от 8 июня отражало реакцию английского двора на заключение Версальского трактата. Представлена она была в положительном и спокойном свете, а спокойствие это произрастало из того, что якобы Англия была готова к такому дипломатическому перевороту. «Наше министерство (английское. - К.А.) давно знало, токмо оно не признавает в том ничего противнаго трактатам с великою британиею». Очевидно, что в Лондоне зорко следили за действиями своего основного соперника. В сообщении от 14 июня можно прочесть тревожные предположения составителей информации, что «Франция имеет надежду еще разные дворы трактатами в свой интерес привлечь». И действительно, далее русский читатель мог узнать о постепенном укрупнении коалиции, направленной против Англии и Пруссии. Упоминались и переговоры французского двора с Испанией, а также сообщалось о вступлении Курфюрста Саксонского «к нейтралитетному трактату, и к дружественному оборонительному союзу, заключенному между нашим Королем и Римскою Императрицею Королевою», но в действительности это не было осуществлено - к середине 1756 года саксонский курфюрст и король польский Август III так и не примкнул к антипрусской коалиции.

Таким образом, мы видим, как англо-французские столкновения в Северной Америке нарушили спокойствие в Европе и привели к формированию двух военных блоков, участники которых готовы были в любой момент взяться за оружие.

ГЛАВА II. ФРИДРИХ II ВСТУПАЕТ В ВОЙНУ

В предыдущей нашей главе мы кратко отразили нараставшие англо-французские противоречия, которые привели к возобновлению военных действий не только в Северной Америке, но и в Европе. Как мы уже отмечали, Семилетняя война является продолжением войны за Австрийское наследство (1740-1748 гг.). Ахенский мир, заключенный по окончанию той войны, не лишал Австрию от надежды вернуть богатую провинцию Силезию, которую отторгнул Фридрих II. Намерение французов ввести войска в Ганновер, принадлежавший Георгу II, заставило английского короля искать союзников на европейском континенте. Следствием его дипломатии стало стремительное разрастание вражды между Австрией и Пруссией. По Вестминстерскому трактату Пруссия вступила в союз с Англией, а заключение между Австрией и Францией союза в Версале 1 мая 1756 года являлось реакцией на неожиданное сближение британской и прусской корон. К лету 1756 года основной состав коалиций был сформирован.

В конце июня австрийский граф Штернберг получил известия о военных сборах прусского короля. Благодаря этой вести, австрийское правительство могло предполагать, что Фридрих II в скором времени намеревается подойти к границам Богемии и Моравии, и поэтому поспешило организовывать собственные военные приготовления. В номере от 19 июля 1756 года сообщалось: «И поныне поговаривают о учреждении одного лагеря в богемии, а другаго в Моравии. Понеже новое крепостное строение в Олмице (Ольмюце - К.А.) готово, то отвозят теперь туда потребное число артиллерии и аммуниции». На страницах «Санкт-Петербургских ведомостей» в июле-августе 1756 года появился ряд известий об отправке полков в Богемию и Моравию, об устройстве военных лагерей, о заготовлении провианта. Эти материалы прямо не говорили о причинах столь внезапных военных сборов Австрии, да и читатель не знал всех подробностей дипломатии и поэтому не мог полноценно судить о целях данной военной акции. Однако знакомясь с сообщением, пришедшим 9 августа из Гааги, он мог обратить внимание на следующую фразу: «Ея Императорское Королевино Величество (Мария-Терезия. - К.А.) дарованную Ей от господа бога силу в Богемии и Моравии собрать повелела, дабы быть в готовности на все нечаянные случаи». И сделать вывод, что военные приготовления Австрии носили, прежде всего, оборонительный характер, так как под «нечаянными случаями», упомянутыми в данной цитате, подразумевалась возможная агрессия со стороны прусского короля.

В отечественной историографии сложилось мнение, что Австрия летом 1756 года не была готова к наступательной войне с Фридрихом II и сама дожидалась его нападения. Первой причиной нерешительности Австрии было отсутствие, по её мнению, надежных союзников: России она не доверяла, ссылаясь на слабость командного состава её армии, Франция и вовсе всегда являлась большее её врагом, нежели другом и отказывалась помогать войском в случае нападении Австрии на Пруссию. Вторая причина заключалась в нестабильности экономического положения Австрии - «доходы государственные в беспорядке». Об отсутствии достаточных средств для ведения войны и о необходимости брать взаймы может свидетельствовать сообщение из Вены: «У земских чинов здешних наследных земель (австрийских. - К.А.) Ея Императорское Королевино Величество (Мария-Терезия. - К.А.) изволила занять 14 милионов». И при всех этих малоутешительных условиях Австрия умудрилась совершить еще одну ошибку - это принудить петербургский двор к решению приостановить движение русских войск. Об этом узнал Фридрих II и еще более стал усиливать свои приготовления, которые были явным преимуществом на фоне странной медлительности противников. Таким образом, Мария-Терезия потеряла возможность своевременно получить помощь от своего верного союзника и навлекла на себя еще больший гнев прусского короля.

Но какие меры предпринимал Фридрих II в последние предвоенные недели? Агентура его, несмотря на прошлые ошибки, все-таки работала на высоком уровне. Кроме информации о приостановленных сборах русской армии ему было известно и о размещении австрийских войск в Богемии и Моравии. Несколько раз Фридрих II посылал запрос Марии-Терезии о причинах военной подготовки с требованием заверения, что Австрия не собирается нападать на Пруссию ни в текущем, ни в следующем году. Но получал уклончивые ответы. Фридриху II предстояло сделать непростой выбор относительно дальнейших действий в отношении противной ему державы. Ф.А. Ретцов в сочинении «Новые исторические записки о Семилетней войне» описывает беседу Фридриха II со своим генералом Г. Винтерфельдом, который предлагал ему немедленно начать войну, считая, что необходимо вовремя воспользоваться бездействием России и слабостью Австрии, еще не успевшей собрать всей своей армии. Уверения ближайшего окружения прусского короля и собственные рассуждения сподвигли Фридриха II к скорейшему началу неожиданной для его противников молниеносной войны.

(28) августа 1756 года прусский король ввел свои войска в Саксонию. Причин данного вторжения он не скрывал - они были оглашены в его же декларации: «опасные против земель Его (Фридриха II. - К.А.) умыслы Венскаго двора, принудили Его Величество при такой предстоящей ему напасти, для собственной своей и областей своих безопасности предупредить такого неприятеля». Мыслители того времени, читая данный документ, не упускали возможность обличить лукавство прусского короля, который все-таки умолчал о характере своих последующих намерений. Зато одно из них было озвучено неким «партикулярным человеком» в письме к своему приятелю, с которым мог ознакомиться и русский читатель: «он для наступления войною на богемию захватил Саксонию».

Теперь нам стоит подробней остановиться на пространных-рассуждениях этого автора, посвященных проблеме нападения Фридриха II на Саксонию. Анонимный писатель проявил качества весьма незаурядного наблюдателя и даже философа. Его мемуарные сочинения, написанные в духе антипрусской пропаганды, немалыми объемами публиковалась в нескольких номерах газеты «Санктпетербургские ведомости». По его мнению, Фридрих II был будто единственным правителем среди остальных монархов-участников Семилетней войны, который стремился к новым завоеваниям: «только о том мыслит, как бы власть и державу свою умножая разспростиратть с чьими бы то убытками ни было». И эта тенденция, казалось бы, присущая всем динамично развивающимся государствам во все времена, стала еще одним поводом для обличения прусского короля как мирового врага, который «всех равно озлобляет». Также у современника событий сложилось впечатление о Фридрихе II как о недальновидном политике, якобы не понимавшим, что своими действиями он отвернет от себя всю Европу: «Прусской Монарх этой на него збирающейся грозной тучи наперед не видел». Реакция автора на вторжение прусского короля в Саксонию была крайне негативна. Действия его не находили оправдания у мемуариста и расценивались им как нарушение всяких народных прав Саксонии: «Не точное ли попрание ногами народнаго права, и всего что в общем рода человеческаго сожитии, за самую святость почитается? Без всякой притчины обидить в дружбе с собою находящегося Короля, миролюбиваго соседа…». Но нам следует признать, что автор во многих местах весьма трезво рассуждал о характере вступления прусского короля во владение Августа III. Сочинителя возмущало, что Фридрих II даже «спрашивать не хотел, имеет ли Король Польской с другими державами союзы, или ни с кем ни в какия обязательства не вступил; желает ли в нейтралитетстве остаться, или нет; но Король Прусской ни слова о том не спрося и ничего о сих обстоятельствах знать не хотевши Саксониею к своим рукам прибрал..». Н.М. Коробков по поводу этого вопроса утверждал, что Фридрих II хоть и предъявил саксонскому правительству требование свободного пропуска своего войска в Богемию через Саксонию, но не дождался ответа Августа III, осуществил это предприятие фактически без его согласия, которое Дрезден подтвердил позже. Более того, прусский король требовал от польского короля полной присяги его армии, так как против Марии-Терезии их войска «должны действовать сообща». Сам Фридрих II позже пытался оправдывать свой поступок путем очернения образа Саксонии. Именно это прекрасно иллюстрирует умело включенный автором в одно из своих писем отрывок из опубликованной прусским королем декларации на немецком языке. Фридрих II писал: «Неблагодарной Саксонской двор учиня опасное согласие с неприятелями моими, свое войско с их армеею соединил не только для неприятельскаго нападения на мои земли в Шлезии (Силезии. - К.А.), да еще пагубное намерение имел, не токмо внутренния у меня провинции, но и самую столицу мою атаковать». Его заявление о том, что Август III имел какие-либо соглашения с участниками антипрусской коалиции так же несправедливо, как и доведенное до фарса утверждение, что польский король хотел атаковать Берлин, да еще объединил свое войско с их войсками. Историки объясняют подобные обвинения тем, что прусский король ссылался на документы Дрезденского архива, которые по его убеждениям свидетельствовали о «дружбе» Саксонии и Австрии, однако в отечественной исторической науки никакого положительного комментария по поводу этих документов исследователями не дается. Все же, мы должны учитывать, что Фридрих II имел право на личные предубеждения, исходя из того, что в Силезской войне Август III был на стороне Австрии, даже в прессе летом 1756 года ходили слухи о присоединении саксонского курфюрста к австро-французскому альянсу. Вступив на территорию слабой Саксонии, Фридрих II почувствовал себя на её земле сильным «хозяином», а установлением на её территории своих порядков, действительно, нарушил свои сказочные обещания: «пред лицем Всея Европы, точно и торжественным образом чрез сие объявить, что притом ни против Его Величества, ни против земель Его отнюдь никаких неприятельских замыслов не имеет, почему и сильнейше уверяет, что войска Его Величества вступают в Саксонию не как неприятели, но единственно для безопасности сея Его Величеству Польскому принадлежащия земли, и что войску повелено наблюдать доброй порядок, и строгую воинскую дисциплину». Поэтому нам следует согласиться с мнением «партикулярного человека», считавшего, что «величеству признаться над меру тягостно, и весьма дорого будет: (поэтому. - К.А.) сей Монарх, пред богом и перед людьми протестует и кленется, будто он не так в Саксонию вступил, как неприятелю надлежит; да только для собственной безопасности сею землею овладел». Как мы уже сказали, Фридрих II как настоящий завоеватель ждал присяги саксонской армии, а также «предлагал» Августу III некоторые кондиции, о характере намекал автор: «только из публикованной от Короля Польскаго в лагерь его 19 дня сентября 1756 году декларации увидел, как не возможно было Польскому Монарху сих кондицей за тем принять, что не упоминая того, дабы Королю Прусскому обладателем Саксонии остаться, все эти кондиции такого состояния были, чтоб Его Величество Король Польской принятием оных, всей чести, и клятвою обещанной верности в крепком содержании союзов и обязательств своих с договорами совершенно бы лишился». И по справедливости, по закону мемуарист как простой наблюдатель был прав в том, что «Ему (Фридриху II. - К.А.) Королеве Венгерской мстить, а не на Польском Короле вымещать надлежало; ибо сей Монарх, кроме отпуску вспомогательнаго корпуса войск своих на услугу Императрице Королеве, по учиненному с Ея Величеством договору, никакого участия в этой войне партикулярно не брал». В последнем письмо он закончил он свои рассуждения в последнем письме неким обращением к Фридриху II и привел цитату-пророчество древнеримского писателя Валерия Максима: «Хотя праведный гнев божий тихими шагами к отмщению идет; но потом уже людей за грехи их, тем тяжчае наказует».

Какова же была реакция Венского двора, который все это время догадывался о движениях Фридриха II и специально предпочитал дожидаться его нападения. Очевидно, что правительство Марии-Терезии в какой-то мере была весьма обрадовано тому обстоятельству, что европейская общественность будет на её стороне. Причины, которые Фридрих II объявил в своей декларации, были оценены австрийцами как «пустые одно другому противуречущия слова и такия причины, которых и самыми явственными вымышлениями вероятными учинить не возможно бы было. Поставленные Фридрихом II в вину Марии-Терезии, чинимые её армией приготовления в Богемии летом 1756 года королева никак не комментировала, а только пояснила, что «известное всему свету происхождение дел противным правде образом описывал». К объявленным прусским королем вымышленным причинам, по мнению, Марии-Терезии были также добавлены «многия явно между собою противоречущия обстоятельства». Хотя сами эти противоречия королева не раскрывала. Между тем, в комментируемом послании, очевидно, скрывались обстоятельства тайных соглашений Австрии и России, по которым союзники, действительно, собирались предпринять наступление на Пруссию. Марией-Терезией для убеждения читателя хитро говорилось лишь о Петербургском мирном договоре 1746 года, который был заключен с целью обороны - «дабы охранить себя от четвертаго с Прусской стороны мирнаго разрыву», сам «Венский двор нималой нужды не имел возбуждать Российской Императорской двор к чувствовованию оказуемых оному с Прусской стороны всяких соединенных с презрением озлоблений». Лицемерие Австрии, которое было затруднительно рассмотреть читателю, не посвященному в тонкости дипломатии, подтверждает следующая фраза: «Чего ради Венской двор и не вступает в особливое защищение российскаго Императорскаго двора против содержащихся в томже прусском манифесте порицаний». Хотя сразу после нападения Фридриха II на Саксонию, Австрия потребовала немедленного выступления русского войска, о продвижении которого в конце октября сообщали «Санкт-Петербургские ведомости». В заключении этого послания провозглашалось, что «Ея Величество, будучи совершенно уверена о вспоможении наивернейших Ея союзников, ожидает онаго с утешением и надеждою, и не сумневается, что и все прочия державы, видя такое явное повреждение народных прав и оскорбление Величества, сообща вступятся за обидимых». Таким образом, Австрией была сформулирована общеевропейская задача, так как пришло время, «когда смерить должно гордых, и уничтожить опасныя обществу их умышления».

Прибытие Фридриха II с армией вызвало в Саксонии всеобщее чувство ужаса и растерянности. Внешней политикой Дрезденского двора руководил первый министр саксонского курфюрста граф Г. Брюль. По его инициативе собрали военный совет, на котором, по оценке И.В. Архенгольца, были приняты «несообразные» меры. Г. Брюль приказал собрать саксонское войско в лагерь около городка Пирны, находившегося на Богемской границе. Решение этого совета отразилось в сообщении из Дрездена от 18 августа: «Стоящие в Польше лехкие драгуны и два баталиона уланов скоро сюда будут. На предбудущей неделе начнут наводить мост при Пирне. Наше войско имеет быть расставлено к богемской границе по деревням и городам. Все ныне готовится к походу». Но почему граф Брюль остановился именно на этом плане действий? Дело в том, что армия Августа III включала не более 17 тыс. человек и не имела возможности сопротивляться Фридриху II. И тогда зависимый от мнения иностранцев саксонский министр согласился с идеей французского дипломата Ш.Ф. Брольи, который предложил собрать войско в укрепленный лагерь. С истинной целью данного мероприятия можно было ознакомиться в газетном № 76: «Наша армия (саксонская. - К.А.), сколько возможно было, собралась в скорости, и при Пирне лагерем стала, с тем намерением, чтоб с Цесарскою Королевиною армиею (австрийской. - К.А.) в богемии соединиться».

Тем временем Фридрих Великий разворачивал свою экспансию в Саксонии. Прусский король без сопротивления вступает на земли городов фактически оккупированной им территории. Это подтверждается известием из Лейпцига от 3 сентября: «В Виттенберг, Эйслебен, Наумбург, Торгау и в другие Саксонские города пришло также Прусское войско, но которое по видимому далее пойдет». В это время Австрия, ожидая нападения неприятеля «чрез Силезию или Саксонию», собирала свои силы в Богемии, но к решительным действиям приступать не собиралась: «И так выведенное из Венгрии войско на наших границах соберется в один корпус, и спокойно ожидать будет, какия намерения под движениями войск противной стороны скрыты». Опасения Австрии о «скрытых намерениях противной стороны» подтверждались сообщением от 31 августа, благодаря которому читатель мог узнать, что «великой корпус Королевскаго Прусскаго войска чрез Саксонию пошел в богемию». И далее печаталось, что «по утру рано пошли (прусские войска. - К.А.) далее к богемским границам. Уведомляют, что и прочее войско, стоявшее в других Саксонских городах, в поход вступилож».

Австрия была уже не в силах помешать усиливающейся власти Фридриха II над владением саксонского курфюрста. В связи с этим материалы начала осени 1756 года представляют значительный интерес из-за описания процесса введения в Саксонии прусских порядков, которые, в первую очередь, касались финансового вопроса: «Как скоро Прусское войско 29 Августа по полудни сюда (в Лейпциг. - К.А.) вступило, то господин Маеор билдербек тогоже вечера Депутатам от купечества приказал сказать, чтоб впредь зборы (сборы. - К.А.) и подати с мещанства единственно платить по указам Его Величества Короля Прусскаго». Мы видим, как своей непоследовательной политикой Австрия допустила беспрепятственное вступление Фридриха II в Саксонию, тем самым позволив своему врагу выкачивать военные средства из беззащитного курфюршества. По этой проблеме будет весьма полезно обратиться к «Экстракту письма из Саксонской главной квартиры», напечатанному в № 76 газеты «Санкт-Петербургские ведомости». Уже в самом начале этого письма говорилось: «Король Прусской, по вступлению своем в Саксонию, начал тот час требовать ужаснаго числа порционов и рационов», а далее подробно описывались «бедствия», которые Фридрих II приносил владению Августа III: «у жителей отнимали не токмо скотину и лошадей, но и слуг. Лейпциг, так как и прочие городы, взят нечаянно, вся Королевская казна разграблена». Нельзя было остаться равнодушным ко многим эмоциональным, наполненным трагизма строкам, согласно которым, Фридрих II в Саксонии «поступает жесточае всякаго неприятеля». Более всего, читателя могла поразить рисуемая безнравственность прусских солдат, опустившихся до уровня мародеров: «По всей Саксонии собирают фураж, гусары и солдаты разбивают ларцы и сундуки, грабят все имение и пожитки и грозят еще погубить жителей огнем и мечем», что впоследствии привело к разорению гражданского населения: «бедные подданные, оставя свои жилища, сплачем и горестию милостыни просить принуждены», а также к конце ноября жители «уже едва дневную пищу себе промыслить могут», так как «цена на съестные припасы и на все другия вещи так (сильно. - К.А.) поднимается». Подобная трактовка оказала существенное влияние на образ прусского короля, который стал для европейских дворов и общественности варваром, напавшим на Августа III, низведенного, в свою очередь, до уровня жертвы. Восприятие общественностью политики Фридриха II в Саксонии ярко отразилось в «Письме из Дрездена к своему приятелю в Лондон». Автор этого письма предельно ясно дает оценку действиям врага Августа III: «с каким варварским свирепством Прусаки здесь (в Саксонии. - К.А.) поступают». Противники Фридриха II за счет его испорченной «репутации», наоборот, пытались возвысить свое значение. Не случайно в последующих номерах, печатавшихся осенью 1756 года, появлялись сообщения с гневными рескриптами, к примеру, это рескрипт от французского двора, в котором звучал призыв отомстить за действия Фридриха II в Саксонии: «Он (Людовик XV. - К.А.) за должность свою почитает, обратиться ко всем Европейским державам, и просить их, чтоб они обще с Франциею отомстили за такую поступку».

Мы дали краткую характеристику впечатлению от нашествия Фридриха II на Саксонию, которое могло сложиться у современника тех событий, внимательного изучавшего известия периодической печати. Насколько образ Фридриха, каким его рисовала газета «Санктпетербургские ведомости», соответствовал действительности? Читая сочинение И.В. Архенгольца «История Семилетней войны в Германии», мы узнаем, что прусский король по прибытию в Дрезден 10 сентября 1756 года оказывал всевозможнейшие почести высшему свету. Следуя такой логике, прусский король вряд ли бы стал устраивать в Саксонии разорение, которое преподносилось в прессе как ступень к гуманитарной катастрофе: «что в короткое время общаго голода опасаться должно». Ф.А.Кони же и вовсе пишет, что «для народа никаких существенных перемен не произошло». Однако мы должны понимать, что упомянутые нами авторы отличались пропрусскими взглядами и игнорировали очевидные факты. Война обошлась Саксонии очень дорого: потери достигают 90 тыс. и более чем в 100 млн. талеров - вся её экономика пришла в упадок. Очевидно, что этому объективно поспособствовала выкачка Фридрихом Великим людских и продовольственных ресурсов. И это, кстати, не скрывает Архенгольц. И действительно, в печати помимо экспрессивных высказываний, появлялись и те, которые беспристрастно рисовали картину положения Саксонии: «в самом замке Королевском хранящимися припасам, уборем, экипажам и прочим вещам зделана по указу Короля Прусскаго подробная опись», также добавлялось, что «город Лейбциг 500 тысяч ефимков в займы дал». Последняя цитата свидетельствует о системе денежных поборов, которую ввел прусский король в саксонские города, о долгах которых нередко сообщалось в периодической печати: «Понеже город Лейпциг требованных Королем Прусским 30000 талеров не заплатил на показанной срок». Каково было положение этого города через год? В неком анонимном письме от 2 ноября 1757 года оно было охарактеризовано следующим образом: «Город Лейпциг не видит конца своему бедствию, хотя много уже претерпел, и заплаченными за три недели суммами еще не откупился». По описаниям этого известия, можно заключить, что саксонские города служили для прусских солдат системой военных лагерей. Так, говорилось, что еще в конце октября в Лейпциге «и в предместьях стояли <...> до 30000 человек, так что в некоторых просторных домах было по 50, по 60 и по 100 человек". В этой связи весьма убедительно звучат строки, что «все окрестныя места находятся в печальном состоянии, ибо съестные припасы все съедены, и убивают много скота по тем дорогам, где в фураже недостаток». А магистрат Лейпцига обязан был обеспечить гарнизону «не токмо есть и пить, но и каждому солдату на день по два гроша». Несмотря на то, что в прессе рисовались картины разорения саксонских городов еще в конце 1756 года, в действительности вряд ли оно доходило до описываемых масштабов. Например, еще в 1761 году высшие чина Лейпцига, «донося императрице Елизавете, что король прусской, наложив на их город контрибуцию, состоящую из двух миллионов талеров», просили у русской императрицы помощи, предлагая «пожаловать им взаймы на три года 800 тысяч талеров с платежем процентов». Значит у Лейпцига в распоряжении оставалось, судя, по этим сведениям, около 1 миллиона 200 тыс. талеров, а значит еще в 1756-1757 году он располагал еще более крупными ресурсами, обладание которыми не могло привести к голоду.

В номерах 1757 года появлялось много информации, говорившей о регулярной поставке саксонских рекрутов. Дело это также получило свою оценку на страницах «Санктпетербургских ведомостей»: «предписанное число рекрут, которых здешния земли (Саксония. - К.А.) должны дать Королю Прусскому, весьма несносно народу». Следствием подобного насильного рекрутирования стало укоренившееся в рядах прусской армии явление дезертирства. Проблема эта предельно ясно отразилась в сообщении из Варшавы от 6 апреля 1757 года: «Дрезденския письма объявляют, что Короля Прусскаго не мало ныне безпокоят насильственно в его службу взятые Саксонские салдаты и рекруты, ибо как только разгласилась между ими ведомость о побеге трех баталионов в Польшу и нескольких эскадронов в богемию, то они все взбунтовались, и Его Величеству далее служить со всем упрямятся». Впоследствии десятки сообщений, по крайней мере, за 1757 год мимолетом сообщали о солдатах, сбежавших из армии Фридриха II.

Таким образом, не следует полностью соглашаться с мнением современников, откровенно стоящих на стороне антипрусской пропаганды. Однако и мы не собираемся идеализировать образ Фридриха II. Очевидно, что главное неблагородство прусского короля заключалось в том, что он не сдержал свое обещание, согласно которому, «войска Его Величества (Фридриха II. - К.А.) вступают в Саксонию не как неприятели». А в своей декларации говорил совершенно обратное, приписывая маленькому курфюршеству невозможные для него инициативы. Сначала он надеялся, что сможет склонить Августа III к союзу против Австрии. Саксонский курфюрст отказался. Тогда прусский король решил подчинить его владение своим интересам силой. А интересы его и состояли в использовании экономических ресурсов для своего блага и «безопасности».

Весь сентябрь-октябрь в «Санкт-Петербургских ведомостях» публиковались известия не только о делах Фридриха II в Саксонии, но и о подготовке Австрии и Пруссии к предстоящей баталии. Уже во второй половине сентября положение саксонской армии, являвшейся узницей лагеря при Пирне, было крайне плачевным. Являлось оно таковым по двум причинам. Первая заключалась в том, что изначально не было запасено должного количества провианта. Вторая причина состояла в том, что прусский король мастерски использовал просчеты противников в свою пользу, перекрыв ближайшие пути сообщения. О чем свидетельствует известие из Дрездена от 13 сентября: «Наш лагерь (саксонский. - К.А.), как слышно, со всех сторон окружен Прусаками». Теперь Августу III оставалось ждать только помощи Австрии. Спасительная миссия была поручена австрийскому фельдмаршалу М. Броуну, который для этого должен был перейти реку Эгер, чтобы подойти к Шандау, у которого предполагалось соединение армий. Прусский король понимал намерения соперников и, как писалось в прессе: «чинятся там (при Эгере. - К.А.) всякия приготовления к обороне». Австрия знала о намерениях прусского короля, понимая, что для спасения саксонской армии, ей придется вступить в бой с Фридрихом II: «Для способствования блокированной при Пирне от Королевских Прусских войск Курсаксонской армии в положенной на мере ретираде, и для понуждения неприятеля, чтоб вывесть оттуда некоторое число войска, командующей Императорскою Королевиною армиею господин Фельдмаршал Граф броун принял резолюцию идти встречу неприятелю до Лобошица (Лобозица. - К.А.)».

Армия графа Броуна была вдвое сильнее, обладала отличной артиллерией. Но Фридриху II было чрезвычайно важно помешать соединению армий у Шандау, поэтому он пошел на риск и принял участие в сражении, которое произошло 1 октября близ богемского селения Лобозица. Источников, дающих представление о столкновении прусско-австрийских войск, публиковалось совсем немного. 7 октября в прессе появилось первое сообщение об итогах Лобозицкой битвы, однако точной информации читатель получить не мог. К примеру, сведение со ссылкой на берлинскую газету, что Фридрих II «одержал победу в богемии при Ловошице, над армиею Ея Величества Императрицы Королевы Венгеро-богемской» было расценено редакторами как непроверенный слух. 7 октября была опубликована копия рапорта фельдмаршала Броуна Марии-Терезии из лагеря при Будене. Из части этого доклада мы узнаем, что Лобозицкая битва не являлась сражением, которое серьезно могло повлиять на ход событий начавшейся войны: «сие крайне жестокое и кровопролитное сражение в системе дел и операций ничего однакож не отменяет». Австрийский фельдмаршал пытался выставить свое войско в наилучшем свете, то и дело расхваливая своих офицеров. Однако Броун не приписывал себе ни поражения, ни выигрыша. Вникнув в содержание этого рапорта, читатель мог заключить, что баталия закончилась вничью. Австрийский фельдмаршал доносил, что победа была близкой, однако достижение её было сорвано ловкостью противника: «О сей победе я чрез три часа наилучшую имел надежду; но неприятель наконец устремя наибольшую силу своей пехоты противу моего праваго крыла принудил наших Кроатов и пехоту оставить вышины праваго крыла». В сообщении из Вены от 16 октября при описании пожара, который учинили пруссаки в Лобозице, не скрывается ни трудное положение австрийского войска, загнанного в это селение, ни проворность его неприятеля: «и как наша инфантерия, которая у самой реки Эльбы на пригорке стояла, с той стороны для пожара никакой ретирады (отступления. - К.А.) более не имела, а спереди обеспокоена была превосходною неприятельскою силою, и непрестанно стрельбою из пушек». Как пишет Архенгольц, впоследствии сами пруссаки прогнали австрийцев из Лобозица. Н.М. Коробков, очевидно, не занимая никакой пропрусской позиции, сделал вывод, что перевес оказался все-таки на стороне пруссаков. В «Санкт-Петербургских ведомостях» известия о победе Пруссии, по крайней мере, пару раз публиковались в печати, но поступали они со стороны берлинского двора и подробно не освещались. Можно предположить, что редакторы не желали печатать информацию, отражавшую успехи Фридриха II, по причине того, что она бы могла вызвать симпатию у русской общественности к ненавистному Елизавете Петровне прусскому королю, против которого осенью 1756 года она собирала свои войска.

Еще летом 1756 года Венский двор фактически бездействовал и пытался подавить устремления инициативной России, предлагающей свою помощь. По мнению С.М. Соловьева, если бы русские войска были введены в Саксонию, то Фридрих II не решился бы нападать на защищенную территорию. Однако Австрия проигнорировала предложение России из-за своей трусости, чем обрекла земли польского короля на разорение. А когда исправить допущенного правительство Марии-Терезии уже не могло, оно стало взывать на помощь Россию, чтобы та двинула свою армию. Русские приготовления были кратко освещены в «Санкт-Петербургских ведомостях». Сообщалось, что уже к 11 октябрю русская армия была готова к походу за границу: «оная теперь за границу уже действительно выступает». Читателя хотели удостоверить, что в разгоревшейся войне Россия имеет серьезные намерения и поэтому опубликовали отрывок из указа Елизаветы Петровны от 2 октября, по которому для ведения масштабной войны было необходимо «для умножения армии собрать вновь рекрутов со всего государства». К ноябрю 1756 года русская армия была собрана в Риге. Её главнокомандующим являлся генерал-фельдмаршал С.Ф. Апраксин. В отечественной историографии его кандидатура расценивается как неудачная, что подтверждает некоторые мнения современников. Так, английский посланник Уильямс доносил, что «Апраксин - ленивейший из смертных и жалкий трусишка», а придворный Елизаветы Петровны граф К.Г. Разумовский писал, что «Я никогда не думал, чтоб в фельдмаршале Апраксине столь мало искуснаго командира найдти <…> человек без практики, ни в каких военных обращениях с европейцами не бывавший». Однако причины назначения его на столь высокопоставленную должность исследователями подробно не были раскрыты, в основном, указывалось на дружеские отношения С.Ф. Апраксина и канцлера Бестужева-Рюмина. В «Русском биографическом словаре» на этот счет было сказано, что «возвышению его содействовало не столько отдаленное родство с графами Апраксиными, Петром и Федором Матвеевичами и их покровительство; сколько женитьба на дочери канцлера графа Гавриила Ивановича Головкина, Настасье Гаврииловне Головкиной, а затем дружеские связи с графом А. П. Бестужевым-Рюминым и особенно с графами А. Гр. Разумовским и братьями Шуваловыми. Так или иначе, не подлежит сомнению, что Апраксин пользовался особенным благоволением Императрицы Елизаветы Петровны». Мы можем сделать вывод, что решение отдать Апраксину пост главнокомандующего в какой-то степени могло зависеть от его родственных и дружеских связей.

Еще во второй половине октября С.Ф. Апраксин находился в Петербурге, и своей безынициативностью немало раздражал русскую общественность. Несмотря на это, материалы «Санктпетербургских ведомостей», описывающие дела главы русского войска, как на зло стали говорить о вещах, касавшихся не великих приготовлений, а подарков С.Ф. Апраксину от Елизаветы Петровны. Так в №88 писалось: «в след за ним один паж, которой вручил Его Превосходительству от ЕЯ ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА весьма драгоценной соболей мех с богатою парчею», далее редакторы пожелали написать и о серебряном сервизе, отправленным С.Ф. Апраксину в служебную квартиру. Таким образом, газета «Санкт-Петербургские ведомости» подобными сообщениями давала читателю представление о русском главнокомандующем как о настоящем барине.

После Лобозицкой битвы к 11 октября фельдмаршал Броун прибыл к местечку Шандау, около которого должны были соединиться австрийская и саксонская армии. Последняя была заключена в лагере у Пирны. Ей предстояло совершить тяжелый переход через Эльбу, чтобы встретиться с австрийцами, надежда на соединение с которыми каждый день угасала из-за бессилия саксонских солдат и природных помех. Да и саксонский генералитет сомневался в успехе данного предприятия. Граф Броун сам находился в опасности. Безуспешно простояв в ожидании саксонцев, 14 октября он решил отступить, а на следующий день часть саксонской армии перешла Эльбу. 16 октября 1756 года судьба союзников Марии-Терезии была передана не только в руки голодной смерти, но и в руки прусского короля. История этой страшной трагедии не утаивалась и от русского читателя: «Напоследок с Фельдмаршалом Рутовским соглашал (Фридрих II. - К.А.) капитуляцию, в следствие которой все Саксонские Генералы, Офицеры и солдаты военнопленными здались (Фридриху II. - К.А.)». К этому же сообщению прилагались причины невозможности соединения с австрийцами, которые привели «1)Разорение Прусскими пушками перваго моста...2)Невозможность за недостатком судов переправить довольное число гранодеров прежде довершения моста на другую сторону Эльбы…3) Долгое время, которое надобно было на одном мосте армию переправить, а сия медленность еще неприятелю случай дала атаковать на левой стороне реки арриэргардию, и взять большую часть багажа. 4)Дождь, которой безпрестанно чрез всю ночь и чрез целый тот день продолжался, и дороги при Лилианштейне так испортил».

Основными факторами, поспособствовавшими успехам Фридриха II в осенней кампании, стали: прусский король не был скован в своих действиях, так как во внешней политике своего королевства являлся абсолютным авторитетом. Его противники, наоборот, страдали от кабинетной политики, постоянно замедляющей исполнение их планов. Фридрих II был инициативным, не медлил и шел на риск. Поэтому ему удалось нанести неплохой удар по австрийцам у Лобозица, закрепиться в Саксонии и включить её немногочисленную армию в свою. Однако он явно ошибся в одном. Первоначальной его целью была молниеносная война, которая в итоге растянулась на целых 7 лет. После победы Фридриха II у Пирны военные действия закончились. Войска размещались на зимние квартиры. Но Австрия и её союзники намеревались взять реванш весною-летом 1757 года.

ГЛАВА III. ВЕСЕННЕ-ЛЕТНЯЯ ВОЕННАЯ КАМПАНИЯ 1757 ГОДА

Очевидно, ни Австрия, ни Пруссия не были удовлетворены результатами предприятий, организованных ими осенью 1756 года на богемском театре военных действий. Австрия не успела произвести наступления на противника, а Фридрих II к концу 1756 года не выполнил свой план блицкрига, согласно которому он намеревался вместе с маршалом К. Шверином пройти в Богемию, ударить по австрийцам и захватить Прагу до зимы, вызвав тем самым скованность военных действий не только Австрии, но и её союзников. Однако Франция и Россия, которые во многом преследовали в разгоревшейся войне свои интересы, не собирались сдаваться прусскому завоевателю.

Франция предполагала нанести удар по ганноверской области и с этой целью собирала войска для вторжения на территорию Германии. О целях правительства Людовика XV догадывались в Ганновере и писали оттуда, что «в разных известиях угрожают нам (Ганноверу - К.А.) скорым приходом французских войск к нижнему рейну, и притом показывают места в Вестфалии, где оно квартиры занять имеет». Союзница Франции Австрия в это время умножала свою армию в Богемии и уже в феврале, будучи готовой к открытой кампании, проявляла открытую агрессию в отношении Пруссии. Это подтверждает сообщение из Эрфурта от 3 февраля: «По силе писем из богемии Фельдмаршал Граф броун беспрестанно отправляет деташементы (воинские подразделения. - К.А.) Венгерской конницы в Лейтмерицской и бунцлавской округи, дабы Прусаков еще при последнем времени зимы по возможности тревожить, пресечь им привоз, и остановить их приготовления к наступающей кампании».

В свою очередь, прусский король при подготовке к открытию новой кампании бесконтрольно пользовался ресурсами Саксонии. Известия, о рекрутских наборах, проводимых в её землях, продолжали появляться в газете «Санктпетербургские ведомости». Например, писалось, что: «предписанное число рекрут, которых здешния земли должны дать Королю Прусскому, весьма несносно народу». Таким образом, возвращаясь к проблеме роли Саксонии в умножении военных сил прусского короля за 1756-1757 гг., мы видим, что оккупированное курфюршество фактически превратилось в очередной военный гарнизон Фридриха II. Набирали рекрутов без какого-либо тщательного обзора, хотя в приоритете были обеспеченные солдаты: «берут силою молодых зажиточных людей, кто ни попадется». Рекруты эти, очевидно, не знали порядков прусской армии и, возможно, не имели опыта участия в боевых действиях. Подобные недостатки новобранцев учитывались прусским королем, и поэтому он организовывал их обучение: «Чрез шесть недель рекруты должны со всем обучены и исправны быть ко вступлению в баталию».

За последующими военными движениями Пруссии зимой 1757 года следила Австрия. Об этом свидетельствует сообщение из Праги от 6 марта, содержащее довольно широкий обзор положения неприятельской прусской армии: «около города Дрездена делают разные укрепления, и между Пирною и Кессельсдорфом назначен лагерь. Всем Саксонским офицерам в Дрездене находящимся приказано 11 числа оттуда ехать в показанныя им далее от границ квартиры. Неприятель вышел из Мариэнберга и Хемница, и все свое войско <…> собрал в один корпус в Фрейберге, куда и магазин из Мариэнберга перевезен. Бевернской Принц пошол также с полком своим из Дрездена в Фрейберг».

Уже 8 марта 1757 года Пруссия была готова к наступательным действиям в Богемии: «полки короля Прусскаго 8 числа будущаго месяца выступят из зимних своих квартир для занятия кантонних (регулярных. - К.А.) квартир. Они разделены будут на три армии, из которых Король с Фельдмаршалом Кейтом будет командовать главною армиею, Принц Прусской второю, а Маргграф Карл вместе с брауншвейгским Принцом Фердинандом третьею». А благодаря известию из Дрездена от 6 апреля читатель мог подробно ознакомиться с военными планами Фридриха II: «прусаки намерены вскоре опыт зделать, чтоб со всех сторон водраться в богемию, и там укрепиться», а далее говорится, что «назначивает он (Фридрих II. - К.А.) везде места под лагери, где главные его корпусы собраться, или куда с пользою ретироваться могут».

В апреле прусская армия «под командою Фельдмаршала Шверина ‹...› в поход к богемии вступила». Затем воспоследовала произошедшая 21 апреля битва при Рейхенберге, которая началась, согласно описанию сообщения из Вены, с момента, «когда один неприятельской корпус (прусский. - К.А.) состоящей с лишком в 20000 человек, маршируя чрез Кроцен, атаковал Императорския Королевины войска, состоявшия при Рейхенберге, коих было около 14000 человек». А исход битвы заключался в следующем: «Императорская Королевина пехота гораздо превозходящей неприятельской силе долго супротивляться не могла, и командующей Генерал (Кёнигсегг. - К.А.) на конец принужден был с своим корпусом отступить в Либбенау». Таким образом, победу в первом сражении весенне-летней кампании 1757 года можно заслуженно присудить Пруссии. В письме из Вены от 3 мая за Австрией признавалось поражение, и также выделялись две основные его причины: первая состояла в медлительности австрийских корпусов, а вторая в изначально непродуманном их расположении: «что мы за долговременным мешканием в собрании войск своих, не могли остановить перьвых успехов с великою армиею идущаго неприятеля, против таких малых корпусов, которые по многим местам будучи разсеяны в надлежащей скорости соединиться не могли».

Весною 1757 года главнокомандующим австрийской армией являлся принц Карл Лотарингский, руководство которого современный историк М.Ю.Анисимов оценил как бесталанное и нерешительное. И в самом деле, остальные австрийские генералы не соглашались с распоряжениями принца Карла, что порождало в их среде несогласие. 6 мая Фридрих II приблизился к Праге. Ему предстояло перейти «чрез реку Молдау (Молдаву. - К.А.) для соединения наибольшей части своих сил с Фельдмаршалом Шверином (который. - К.А.) атаковал нас (австрийцев. - К.А.) с стороны Малешица по правую руку Праги с 112тью тысячами человек», при этом австрийцы «не имели больше как 50 тысяч человек». Во главе правого крыла, по которому ударил Шверин, стоял граф Броун, под командованием которого оно производило весьма достойный отпор, который привел к тому, что крыло прусского командира «несколькократно в бегство (было. - К.А.) обращаемое». Энергичный и предприимчивый Фридрих II, видя неудачу Шверина, «нашел колонну свежих войск между наших (австрийских. - К.А.) обоих крыльев ввести». Корпус его состоял «лишком в шестидесяти тысячах человеках» и, соответственно, намного превосходил изнывающие от потерь два австрийских крыла. В то время как пруссаки страшно теснили австрийцев, был тяжело ранен граф Броун, а командовавший левым крылом Карл Лотарингский упал с коня и не мог отдавать каких-либо распоряжений. План действий противников Фридриха II был нарушен - он мигом воспользовался этим обстоятельством и «чрез то наше право крыло вдруг с фронту, с флангу и с тылу атаковать и захватить». В итоге правое крыло «принуждено было назад отступить с великим уроном в бенещау», а левое крыло «гораздо меньше урону претерпело, и по видимому оное ретировалось в Прагу». Таким образом, силы австрийской армии после этой баталии были разделены на три корпуса: «с одним Принц Карл находится в Праге, и с другим Фельдмаршал Даун в бемишброде (который не успел соединиться с армией Принца Карла. - К.А.), а с третьим Генерал Претлак в бемешауе». Одним из следствий этого сражения стало осаждение Праги, в которой была заперт корпус принца Карла. Европейская общественность полагала, что «запертыя в Праге войска, оружием и голодом принуждены будут здаться», но по оценке самих австрийцев, продовольствия хватало «с лишком на три месяца», к тому же «больше 46000 человек пехоты, и знатное число конницы, находится отчасти в Праге, а отчасти около стоят лагерем». Последующие сообщения рисовали еще более благоприятную картину: «Сверьх того у сей армии (находящейся в Праге. - К.А.) нет недостатку ни в съестных припасах и аммуниции, ниже в других военных потребностях, но запасена всем тем на долгое время».

Однако Архенгольц в своем сочинении «История Семилетней войны в Германии» опровергал данные прессы о выгодном положении осажденных австрийцев. Уже в мае, по мнению писателя, городские магазины были совершенно ничтожны, войска испытывали большую нужду. Множество мирных жителей гибло из-за разрывов бомб, разрушались здания. Не прошло и месяца осады, а в городе было всеобщее негодование. Поэтому есть основания предполагать, что реальное положение дел в Праге не соответствовало информации, поступавшей из Вены.

Последней надеждой осажденных являлась помощь со стороны фельдмаршала Л. Дауна, который со своей армией имел возможность соединиться с австрийскими войсками, отошедшими после битвы под Прагой в Моравию. Сообщение из Вены от 18 мая содержит краткое описание расположения и дальнейших действий австрийского военачальника после баталии под Прагой: «Императорская Королевина армия, под командою господина Фельдмаршала Графа Дауна, имеет ныне свой лагерь между Колином и Кутенбергом (Куттенбергом. - К.А.) ‹...›. Помянутая армия, по прибытии в недавном времени к оной разных полков, умножилась до 90000 человек, и еще ожидают в прибавок Надастиева корпуса и некоторых других в походе находящихся конных полков». Мы видим, что Вена преувеличила количество войск Дауна, к примеру, Коробков утверждает, что на момент предстоящей битвы под Колином между пруссаками и австрийцами у последних насчитывалось около 54 тыс. человек. Подобные цифры приводят другие исследователи и мемуаристы. Прусский король опасался, что армия противника, насчитывавшая свыше 40 тыс. солдат, могла не только расстроить его операции, но и к тому же, с помощью какого-либо маневра дала бы возможность принцу Карлу выйти из осажденной Праги. Поэтому Фридриху II было важно отбросить армию Дауна. Его план должен был исполнить принц А.В. Бевернский с 25-тысячным войском. По мере продвижения прусского военачальника австрийский фельдмаршал «запотребно признал лагерь между Колином и Кутенбергом несколько назад отвесть, и при Чаславе шанцами окопаться, дабы там с поспешающими к нему на помочь знатными корпусами соединиться».

О движениях противников на канун битвы под Колином, состоявшейся 17 июня 1757 года, и о победе австрийского войска, читатель мог узнать из сообщения из Варшавы от 14(25) июня: «на кануне баталии Король Прусской сам в лагерь Герцога бевернскаго с двенатцатью тысячами человек свежаго войска для подкрепления прибыл; что на другой день с своей стороны и атаку действительно начал; что сперва Прусакам удалось выбить Австрийсцов из разных постов, и прогнать двоекратно Австрийскую и Саксонскую конницу; но что при третием боя возобновлении оная всеми силами устремясь, в Прусской фронт продралась, куда и Австрийская пехота с неописуемою храбростью за нею следуя, жестоким своим огнем неприятеля к совершенному бегству понудила; что впрочем, при усмотрении неудачи, Король Прусской тотчас персонально назад к стоящему своему около Праги войску уехал; и что напоследок отступ бевернскаго корпуса с превеликим безпорядком произходил, что потому без потеряния времени Генерал Граф Надасти в погоню за оным послан. Начало сражения было 17 числа сего месяца (июня. - К.А.) около полудни, и безпрерывной огонь продолжался чрез несколько часов, а целой стрельбе конец последовал не прежде девяти часов вечера». Этим поражением Фридрих II перечеркнул свой план блицкрига: его военные силы были изнурены не только двумя кровопролитными сражениями летней кампании, но и длительной для него осадой Праги, которую ему пришлось снять.

Прусский король оказался в ловушке: со всех сторон его окружали союзники Австрии, чьи намерения и силы он явно недооценил, когда в конце апреля 1757 года двигался к Праге. Сообщение из Дрездена от 9 апреля довольно точно отразило его ошибочные убеждения: «Его Прусское Величество беспрестанно уверяет своих Офицеров, что Руские останутся дома, а из Французов токмо 24000 человек помощнаго войска будут в Немецкую землю». Французы, действительно, уже в апреле начали вступать в немецкие города, так, в № 35 «Санктпетербургских ведомостей» сообщалось о взятии ими города Везеля и об учреждении там французских порядков: «Генерал-Лейтенант Сем-Жерменом определен здесь (в Везеле. - К.А.) Комендантом, и весь генеральной штаб учрежден францусским порядком». В Саксонии распространялась достоверная информация, «что французы намерены занять княжество Остфрисландское, так как и Вестфалию, и что намерение их захватить такожде для герцогства при реках Везере и Эльбе». Прусский король прекрасно знал о движениях армии Людовика XV, но возлагал всю ответственность на плечи англичан. Главные свои силы Фридрих II в апреле 1757 года направлял именно на богемский театр военных действий, полагая, что англичане смогут вполне самостоятельно оказать сопротивление французам в Ганновере.

Защита ганноверских земель была поручена сыну Георга II герцогу У. Камберлендскому, в войско которого также входили ганноверцы, гессенцы, брауншвейгцы. О его планах весною 1757 года писалось, что «армия под командою Его Королевскаго Высочества Герцога Кумберландскаго пойдет чрез реку Везер далее в Вестфалию против приближающейся туда францусской армии». В конце мая насчитывавшая приблизительное 100 тыс. человек французская армия вступила на германскую землю. Уже к 17 июня французы «заняли тотчас билефельд». Последующие известия, публиковавшиеся в прессе, сообщали о стычках неприятельских войск, которые ослабляли армию герцога Камберлендского, избравшего тактику отступления. Результатом уклонения английского главнокомандующего от решающей битвы становилось занятие французами множества укрепленных пунктов. Автор письма из Стокгольма недоумевал действиям У. Камберлендского: «Я не понимаю, как Герцог Кумберландский мог столь долго медлить принятием твердой резолюции». Действительно, отступление союзной армии ни к чему более не приводило как к расширению оккупации французов в Ганновере. Герцогу Камберлендскому не удалось воспрепятствовать переправе французов через реку Везер. Французы продолжали преследовать английского командира. В итоге к 22 июля армия герцога Камберлендского «была вся в собрании в своем лагере при Гастенбеке (Хастенбеке. - К.А.), которое место выбрал он, чтоб ждать там Францусскую армию». 24 июля началась перестрелка между передовыми подразделениями. Французская армия насчитывала: 50 тыс. инфантерии, 10 тыс. кавалерии, 68 орудий, в то время как армия противника имела 30 тыс. инфантерии, 5 тыс. кавалерии, 28 орудий. Французы направили свою атаку на центр Камберлендской линии и форсировали горные окрестности Обенсбурга. 26 июля огонь распространился по всему поле битвы, армия французского герцога Д`Эстре имела несомненное преимущество: «Артилерия производила гораздо жесточайшей огонь, нежели неприятель (обсервационная армия. - К.А.), а скоро после того и господин Шевер на горах с своим войском учинил атаку, которой по жестоком сражении принудил неприятеля в бег, так что он принужден был оставить все свои посты, не смотря что подкрепляем был всею своею армиею. Неприятели потеряли больше 3000 человек, а урону с Францусской стороны убитых и раненых <…> до 1500 человек». После сражения «герцог Кумберландской со всею своею армиею отступил чрез Ниэнбург к Штаде», а «французы взяли город Ганновер и крепость Гамельн». Победа, очевидно, была на стороне французов. Их успех закрепила Цевенская конвенцией, заключенная 8 сентября 1757 года между герцогом де Ришелье и герцогом Камберлендском. Речь об этом событии пойдет в заключительной главе.

Пока Фридрих II был занят осадой Праги, пока стотысячное французское войско подходило к немецким границам, русская армия под предводительством С.Ф. Апраксина держала курс на Восточную Пруссию, защитником который был назначен прусский генерал И. Левальд. Какова была реакция Фридриха II на вторжение России в его земли? Ответ на этот вопрос содержится в его декларации, опубликованной в «Журнале о военных действиях Российской Императорское армии». В самом начале своего объявления прусский король пытался выразить «наигранное» почтение к России, он уверял, что «со времени вознесения на престол, употреблял по ныне все способы, чтоб получить себе дружбу Российкого двора», чья армия «ногами все правила дружбы» попрала вступлением в Восточную Пруссию. (Мы же знаем, каковы были те «способы» еще в 1740-е гг., когда Фридрих II системой подкупов пытался воспрепятствовать дипломатическому сближению России с Австрии. Об том весьма подробно писал в своем сочинении «Отношения России к Пруссии в царствование Елизаветы Петровны» Е. М. Феоктистов. Так, он привел пример подобной политики прусского короля в отношении еще тогдашнего вице-канцлера А. И. Остермана, которому Фридрих II присылал портрет со своим изображением с бриллиантами, подобные средства он пытался использовать, чтобы отстранить от власти Бестужева-Рюмина, ратовавшего за союз с Австрией). Прусский король продолжал недооценивать замыслы Елизаветы Петровны и относился к её державе как безвольному «лакею» Австрии. Не случайно он выразил мнение, что «всякое между обоими дворами сношение» было прервано из-за того, что «недоброжелательные дворы» постарались «помутить оное ненавистнейшими происками». Также писалось: «Король Прусский справедливыя причины имел жаловаться на двор (русский. - К.А.), которой Венским вовлечен был во все опасные его замыслы, и употреблялся им, как орудие к произведению гордых его видов». Таким образом, Фридрих II, пытаясь льстить русской императрице, выставлял её глупой жертвой Венского и Саксонского дворов, тем самым еще более унижал её: «приведен Российской двор на предприятие, отнюдь несогласующееся с высокими добродетелями Российския Императрицы, и кое бы без сомнения сама сия Государыня мерзостным почла, есть ли бы могла она сведать сущую истинну, которую от Нея скрывают». Прусский король откровенно продолжал смеяться над Россией, потому что недооценивал её самостоятельность, не учитывал её национальных интересов, хотя, наверняка, побаивался её военного потенциала, который высоко оценивали некоторые представители европейской общественности. Один из них писал: «а она (Россия. - К.А.) в известное Королю движение пришедши, весьма много зла сему Монарху зделать может».

Вступление России в антипрусскую коалицию окончательно было оформлено 31 декабря 1756 года, а также уже 22 января 1757 года между Марией-Терезией и Елизаветой Петровной был заключен договор, по которому каждая из монархинь обязывалась выставить не менее 80 тыс. войска и воевать до победного взятия Силезии и Глаца. Каковы основные причины вступления России в войну? Во внешней политике Елизавета Петровна старалась идти по пути, проложенному её отцом Петром Великим. Все же Россию еще в то время на Западе рассматривали как варварское и азиатское государство (в чем мы уже сами убедились, выше анализируя декларацию Фридриха II), склонное к подражанию. Российское правительство не желало, чтобы его считали неинициативным азиатским государством - Россия продолжила завоевывать свой авторитет в Европе. Это и есть первая психологическая причина её участия в столь масштабном конфликте как Семилетняя война. В разгар Силезских войн придворные Елизаветы Петровны активно следили за происходящими в Европе событиями и рассуждали о непременной помощи русских войск Саксонии. Так, князь В.В. Долгоруков еще 20 сентября 1745 года заметил, что помощь эта необходима «по нынешнему состоянию Короля Прусскаго умножающейся его силы». По мнению графа П.П. Ласси «для недопущения разорения Саксонских земель, необходимо <…> помощь послать и, следовательно, тем Вашему усилению Короля Прусского, яко наиближайшаго, и по тому наиопаснейшаго Вашего Императорскаго Величества соседа, препятствовать». В опасности увеличения влияния Фридриха II, расширения его государства заключалась вторая причина. Ко всему прочему, правительство Елизаветы Петровны не собиралось безвозмездно воевать против прусского короля. Оно, желая укрепить свое влияние на западе, рассчитывало приобрести прусскую провинцию с целью её обмена с Польшей на Курляндию (хотя подобные претензия России весьма раздражали правительства Австрии и Франции, поэтому дело о территориальных приобретениях их союзницы было попросту отложено). Последняя не менее важная причина заключалась в личной нелюбви Елизаветы Петровны к Фридриху II, который был «не только вольно-язычный, но и злоязычный государь <…> немудрено, что неосторожно сказанное о ней королем <…> сделало её вечной, по гроб жизни, королевской неприятельницей».

Теперь же целесообразно перейти к ответу русской императрицы на декларацию ненавистного ей прусского короля. Она, в свою очередь, утверждала совершенно обратное: «Дружественныя и прямо союзническия увещавания, которыя ЕЯ ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЕЛИЧЕСТВО чрез разных своих Министров от времени до времени берлинскому двору чинить не переставала <…> не были никогда и во уважение приняты. Природные ЕЯ ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА подданные насильно захвачены, другие насильнож удержаны». Оскорбительное отношение к русским министрам в Берлине, согласно декларации русской императрицы, стало одним из очевидных факторов разрыва мирных отношений с прусским королем: «всякая другая не столь миролюбительная держава, почла бы себя обязанною войну объявить». Будучи союзницей Австрии еще с 1746 года, Россия заявляла, что «ежели берлинский двор атакует кого либо из ея союзников, ЕЯ ВЕЛИЧЕСТВО на то спокойно смотреть не станет». Таким образом, по официальной версии, Россия вступила в Семилетнюю войну «как помощная сторона».

Обстоятельства продвижения русских войск в мае-июне 1757 года в направлении реки Неман, ведущей к владению прусского короля, кратко, но весьма ёмко были освещены в периодической печати. Сообщения вышеупомянутого периода интересны иллюстрацией быта русского «вояки» С.Ф. Апраксина. От 28 мая 1757 года при местечке Гуджанах была получена информация, описывающая встречу генерал-фельдмаршала с французским послом Опиталем: «помнятуой господин Посол со всею своею свитою пришел пешей в лагерь к Его Превосходительству Генерал-Фельдмаршалу с визитою, у котораго и трактован был обедом на пятдесят кувертов (т.е на 50 человек. - К.А.)» В этом же сообщении упоминался обед и с неким жмудским епископом. Интересно отметить, что подобные трапезы совершались в условиях тяжелого перехода русской армии из Литвы в Пруссию и тем не менее отличались особой роскошью не только из-за участия высокопоставленных гостей русского главнокомандующего, но и из-за его пристрастия к красивой жизни даже в военных условиях.

июня Апраксин с главным корпусом прибывает в Ковно, являвшееся «базой для последующих операций». Этот путь оказался весьма тяжелым для русской армии, и поэтому движение вперед время от времени приостанавливалось по объективным обстоятельствам: «но как от продолжавшихся непрестанно великих жаров, число больных умножаться стало; а притом по причине трудных и уских дорог многое в обозах исправить, и отчасти со всем другое распоряжение учинить надлежало, то дальнейший поход отсюда (из Ковно. - К.А.) предпринят быть не мог». При всем этом составители информации пытались убедить русского читателя в предприимчивости С.Ф. Апраксина и давали характеристику его действий, направленных на устранение возникших препятствий: «Его Превосходительство толь большее старание приложил будущей поход и подвоз к армии всего потребнаго, так облегчить и обнадежить, чтоб нигде больше остановки и замедления случиться не могло». В июне русские войска по частям переходили за реку Неман, 19 июня генерал-фельдмаршал «переправился и сам тотчас чрез реку Неман».

июня 1757 года русские взяли Мемель. Эта победа была подробно освещена в реляции: «Каким образом город Мемель в 24 день июня, оружию ЕЯ ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА здался». Командование данной экспедицией было поручено генералу-аншефу В.В. Фермору, который «по прибытии в Либау 28 мая, и приняв команду над войсками, кои там находились, ожидал прибытия достальных, а между тем делал потребныя к атаке приготовления; а получа указ Мемель атаковать, 18 июня с несколькими полками находился уже в Пруссии в разстоянии трех миль от Мемеля», в последующие 5 дней проводилась тщательная подготовка к осаде Мемеля. Русские придавали немалое значение взятию этого города, и поэтому для поддержки крепкого солдатского духа: «20 числа по утру в 9 часу отправляемо было во всех полках молебное пение; а по окончанию онаго дано салдатам в присутствии Генералитета по чарке вина». Крепость была не сильно укреплена и несмотря на то, что почти каждый день из нее «чинена была пушечная пальба» никто не пострадал, и солдаты продолжали возводить батареи и рыть траншеи. Уже ночью 22 июня с «первой параллели (траншей от города. - К.А.) производилась пальба и бросали бомбы чрез всю ночь; а как вторая параллель со всем была окончана, то по утру <…> с оной начали действовать». Поддержку при взятии Мемеля оказывал русский флот, так 23 июня «с прамов и бомбардиских судов безпрерывно производилась пальба, и бросали бомбы». Уже 24 июня силы защитников города иссякали и «в 3 часу по утру; <…> прислали к договору Майора Прейса с примерными пунктами капитуляции». Первое условие этой резолюции заключалось в том, что «ЕЯ ВЕЛИЧЕСТВО Императрица Всероссийская да позволит Прусскому мемельскому гарнизону <…> с 30тью патронами с пулями у каждаго человека, такожде взяв на пять дней хлеба из Мемеля вытти». Называлась и причина такого благородного поступка со стороны русского генералитета: «ибо они как храбрые люди оборонялись». Подобное благоволение, свобода выбора были предоставлены только военным людям, остальные же - «остаются при прежних их правлениях и должностях». В городе сохранялось прусское управление, свобода вероисповедания, однако коменданту Руммелю не удалось согласовать с русским генерал-аншефом пункт, согласно которому казна города будет по-прежнему находиться в собственности Фридриха II - этот трофей бесспорно доставался «оружию» Елизаветы Петровны. Также «в городе и в крепости (размещались. - К.А.) регулярные войска». Победа стоила русским 25 человеков убитых и раненых. Но условия, на которых Мемель сдался Фермору, не устраивали ни Апраксина, ни Елизавету Петровну, и главное, по причине того, что на волю были отпущены прусские солдаты, хоть и при условии, что они «письменно обяжутся против <…> (Елизаветы Петровны. - К.А.) не воевать». Однако в последующих известиях несколько раз сообщалось, что отпущенные прусские солдаты добровольно переходили на службу в русскую армию - в июле их перешло более 250 человек.

После победоносной осады часть армии Фермора 8 июля «под командою генерал-майора Резанова <…> немедленное в дальней поход к Тильзиту выступит», и генерал-лейтенанту Салтыкову также было велено «в след за первою (бригадою. - К.А) в поход» идти. Левальд в это время, пребывая в бездействии в лагере при Велау и посылая лишь гусарские наблюдательные отряды, давал дополнительное время русской армии. Главные русские силы с С.Ф.Апраксиным в июле продвигались от Ковно до Вержболово. Характер этого продвижения был представлен в самых мрачных тонах, писалось, что «несносные жары, <…> лишили нас еще способа получать провиант и фураж водою», а подвоз провианта к армии «сколько труда, столкож и времени требовало». Несмотря на это уже 23 июля дивизия вместе с главнокомандующим пребывает в прусский город Столупяны, жители которого радушно принимали русских, например, в донесении из лагеря при Столупянах (прусский город. - К.А) подчеркивалось, что сам «магистрат сего города уже явился у Его Превосходительства Генерала фельдмаршала и по прошению со всем городом принят в протекцию» русской императрицы. 7 августа при деревне Стакеники главная армия соединилась с корпусом Фермора и с корпусом генерала Сибильского. Сообщалось, что «мы (русская армия. - К.А.) не отменно ближе подвигаемся к армии Фельдмаршала Левальда», а между тем донское казачество, наводило ужас на прусских гусар: «с такою храбростью и жестокостию на них напали, что не токмо тот час к бегству принудили, но и на месте около ста убитых найдено».

Генеральное сражение между русским и прусским войсками произошло 19 августа 1757 года близ деревни Гросс-Егерсдорф. С ходом, с итогами этой битвы русский читатель мог познакомиться благодаря периодической печати, в которой опубликовали реляцию С.Ф. Апраксина к Елизавете Петровне. Над прусской армией была одержана «главная и совершенная победа». В самом начале реляции главнокомандующий счел необходимым оправдаться перед императрицей за то, что «не возможно было к неприятелю, по правую сторону реки Прегеля находившемуся, прямою дорогою дойти» и для искупления своей вины сообщал о хитрости, сделанной им для того, чтобы скорее Левальда «принудить к баталии» - дойти до неприятеля «прямою дорогою». Подобный рабский тон был психологической закономерностью, ведь все лето, пока русские шли к Пруссии, конференция во главе с Елизаветой Петровной сетовала на Апраксина, а в Петербурге то и дело ходили слухи о его нежелании воевать с Фридрихом II. Однако действия генерала-фельдмаршала, согласно его словам, породили благоприятный результат, так как Левальд оставил свой «неприступной лагерь» и «сам чрез помянутую реку Прегель» 17 августа переправился. Прусский фельдмаршал, видя, что русский «поход продолжается, и наружными оказательствами остановлен быть не может <…> принял на конец отважное намерение нас атаковать». С самого начала баталии противник проявил себя искусно, исполнив прием неожиданной атаки: в то время как часть русской армии утром 19 августа пришла в движение, «в пятом часу утра, впереди бывшей и неприятельския движения прикрывающей лес наполнен стал неприятельским войском. Мы (русские. - К.А) еще не успели построиться к сражению, как неприятель из лесу в наилучшем порядке выступил в поле» и начал пушечную и ружейную стрельбу, которая чуть не привела к расстройству русского войска, только начавшее свое построение. Первым пострадало левое крыло, к которому «неприятель приближался на ружейной выстрел», а далее обе армии построились «фронтом одна против другой, перестреливались наижесточайшим огнем <…> с лишком три часа, и так что ни которая сторона не уступая». Несмотря на отпор русских, пруссаки не думали сдаваться и во время атаки левого крыла, ударили по правому. Неприятель всевозможно пытался вырвать у русских победу и, заметив образовавшийся «по причине лесу и весьма мокраго места» интервал на левом крыле, вошел в него, чтобы «нашу линию прервать, и во фланги взять». Но подобная инициатива не принесла войску Левальда победу. Русские имели из второй линии левого крыла «людей в готовности, так что едва токмо Пруссаки в помянутой лес вошли, то тотчас примкнутыми штыками так встречены были, что вдруг испровергнуты, и в бег обращены», «чувствуя свой великий урон» последовала за ними остальная часть прусской армии. Сама русская армия сама едва избежала поражения. Находясь под впечатлением, генерал-фельдмаршал откровенно писал, что «победа однакож была так сумнительна, что толь благополучное, сей с лишком четыре часа продолжавшейся баталии окончание, надобно единственно приписать благословению Всевышшаго».

ГЛАВА IV. ОСЕННЯЯ ВОЕННАЯ КАМПАНИЯ 1757 ГОДА

Действительно, в конце лета 1757 года положение Фридриха Великого было весьма облегчено благодаря отступлению русской армии после сражения при Гросс-Егерсдорфе. Однако угроза столкновений с австрийским и французско-имперским войсками продолжала беспокоить его. Прусский король был вынужден покинуть саксонско-силезский-богемский театр военных действий и возложил его оборону на герцога А.В. Бевернского. Фридрих II был поставлен перед необходимостью идти против французов-имперцев, чья соединенная армия могла вторгнуться в прусские владения. Этим воспользовались австрийские военные силы и быстро активизировались.

Началом столкновений австро-прусских войск осенью 1756 года стала битва 7 сентября при саксонской деревни Мойсе. О победе талантливого австрийского полководца Ф. Надасти русский читатель мог узнать по нескольким сообщениям, которые были опубликованы в прессе. Наиболее ценным и достоверным источником, несомненно, является «Экстракт из реляции о атаке, учиненной Императорским Королевиным Генералом Графом Надастием, против Прусскаго корпуса под командою Генерала Лейтенанта Винтерфельда». В нем писалось, что уже 6 сентября австрийцы вступили «в лагерь при Шенаве» и, таким образом, настигли находившихся у городка Гёрлица пруссаков. Ему противостоял корпус генерала Винтерфельда, насчитывавший 10 тыс. человек и стоявший «на пригорке, которой укреплен был шанцами и артилериею». О численности австрийского войска не сообщалось. Генерал Надасти действовал решительно и на следующий день «7 сентября Императорския Королевины войска по учиненной наперед диспозиции» продвинулись вперед. В это время командование противным войском совершало ошибки, упуская шансы на победу. Австрийцам удалось «построиться порядочно без всякаго от неприятеля препятствия, ибо он почел сии движения токмо за покушение для фуражирования», приблизясь к горе, охраняемой пруссаками и не видя никакого сопротивления со их стороны, австрийцы первыми начали атаку «в 12 часу пред полуднем», которая продолжилась «до двух часов по полудни». В ходе этой молниеносной схватки в бег были обращены «четыре баталиона <…> (которых. - К.А.) гнали их вниз по горе до неприятельскаго главнаго корпуса». Растерянность пруссаков, в конечно счете, привела их к необходимости «ретироваться к городу Герлицу». Австрийцы воспользовались случаем похвастаться и написали о том, что они смогли причинить «неприятелю великой урон - Прусскаго урону до 2000 человек считается». Само сражение в системе операций ничего не изменяло. Составители информации, подводя его итоги, в духе соболезнования упомянули о гибели прусского генерала Винтерфельда: «Генерал Фельдмаршал Лейтенант Винтерфельд убит сам, о котором весьма сожалеют». Для Фридриха II потеря этого генерала была велика, так как тот являлся не просто умелым полководцем, но и другом, советчиком прусского короля. Однако ему некогда было оплакивать погибшего военачальника, так как собственные его дела становились все хуже. К его невыгодной ситуации, сложившейся из-за нарастания сил неприятелей, направленных на саксонско-силезско-богемские территории, присоединялись следствия поражения союзников-англичан при Хастенбеке 26 июля 1757 года. Одним из которых стало заключение позорной для Англии Цевенской конвенции между герцогом Камберлендским и герцогом Луи Франсуа де Ришелье. В «Санктпетербургских ведомостях» это событие не получило подробного освещения - лишь коротко сообщалось о некоторых положениях данного договора: «он (Ришелье. - К.А.) заключил перемирие с Герцогом Кумберландским в такой силе, чтоб все в Аглинской или Ганноверской службе состоящия войска отпущены, а Ганноверския отчасти в Штаде разположены были, а отчасти перешли бы чрез Эльбу». Курфюршество Ганновер объявляло нейтралитет в противостоянии Англии и Франции, часть войск которой продолжала располагаться на его территории, а часть во главе с Ришелье имела возможность «немедленно войти в неприятельския Прусския земли». Какова была реакция Георга II и английской общественности на заключение Цевенской конвенции? Новости об этом перемирии, дошедшие до Кенсингтона, вызвали невероятное удивление и шум - даже для английского монарха Цевенская конвенция стала сюрпризом. Англичане не признавали все известия и в полном неверии протестовали против этого соглашения. Георг II был поражен негодованием. Принцесса Уэльская, Лорд Хардвик и Легге бросали в сторону герцога сильнейшее порицание. Очевидно, что Георг II не собирался признавать подписанного его сыном соглашения. 15 октября герцог У. Камберлендский сложил с себя полномочия главнокомандующего союзной армией. Читатель «Санкт-Петербургских ведомостей» только в январе мог узнать, насколько прочна была заключенная 7 сентября 1757 года Цевенская конвенция. Так, из Парижа от 11 октября сообщалось, что «войско принца Субиза пошло на зимния квартиры, напротив чего армия Дюка де Ришелье вновь собирается для учинения отпору Ганноверскому и Гессенскому войску, которое в противность заключенной в Клостер-Зевен конвенции паки оружие приняло». Далее в письме французского офицера более подробно давалась информация о решительных мероприятиях союзной армии, которую возглавил весьма способный полководец принц Фердинанд Брауншвейгский. Автор рассказывал об успехах его войска: «мы заняли город Целлу, к которому неприятель несколько раз приступать покушался, но всегда отбит был с уроном». И когда армия принца Брауншвейгского продвигалась к лагерю при Винзене, чтоб атаковать французов, те «в сутки зделали около лагеря такия укрепления, что неприятельская армия» усомнилась «отважиться на атаку». Мемуарист предвещал, что «дойдет до кровопролитной баталии». Так возобновилось противостояние французов и союзной армии.

Еще одним участником Семилетней войны являлась Швеция, которая вступила в ряды антипрусской коалиции после подписания шведско-французско-австрийского договора 21 марта 1757 года. В июне 1757 года шведское правительство приняло решение о переброске в Германию 20-тысячной армии. 13 сентября шведские войска вступили на территорию прусской Померании <https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9F%D0%BE%D0%BC%D0%B5%D1%80%D0%B0%D0%BD%D0%B8%D1%8F>. Материалы газеты «Санктпетербургские ведомости» давали весьма подробное представление читателю о характере шведской военной инициативы. В сообщении от 16 сентября была опубликована декларация по вступлению шведской армии в прусские земли. В этом документе вскользь раскрывалось обстоятельство принятия решения начать военные действия против Фридриха II: «Король Шведской, в силу объявления учиненнаго на Имперском сейме в Регенсбурге именем его и Шведской короны». А также называлась официальная причина этого мероприятия, которая по существу дела, со стороны Швеции являлась маскировкой наступательной войны. Так, читателя убеждали, что шведский король «принужден послать корпус войска в земли Короля Прусскаго, для подкрепления гарантии, которою обязан Его Величество Немецкой империи по силе Вестфальскаго мирнаго заключения». Ссылка на Вестфальский мирный договор 1648 года в этой декларации не случайна, так как известно, что поводом к войне с Пруссией стало нарушение ею системы, установленной по Вестфальскому миру, согласно которой оккупация прусским королем земель Августа III объявлялась вне закона. Однако ни у отечественных, ни и у зарубежных историков не остается сомнения в том, что Швеция была намерена в этой войне возвратить померанские владения, которые были в ходе Северной войны переданы Пруссии по Секвестрационному договору. Поэтому заявление Швеции подействовало и на мнение саксонцев, посчитавших, что та будет действовать в их интересах: «Швеция на Имперском сейме вместе с Франциею учинила, новое основание, по коему надеемся (саксонцы. - К.А.) сильной и щастливой помочи». По этому вопросу также представляет интерес опубликованный в этом же сообщении от 16 сентября манифест шведского генерала-лейтенанта графа Г.Д. Гамильтона. Информация, содержащаяся в нем, не только подтверждает основные положения вышеупомянутой декларации, но и добавляет новые. К примеру, часть шведского была отправлена в Померанию с целью «исходатайствования надлежащаго удовольствия обиженным землям, и для восстановления покоя в Германии». При этом шведы приказали «зборщикам и прочим рентерейным служителям в Прусской Померании находящимся <…> отдать нашим Комисарам все в публичных казнах Его Величества Короля Прусскаго находящияся деньги и весь запасной провиант, фураж и аммуницию». В письме из Штральзунда писалось и о первом успешном для Швеции столкновении с прусским войском в Померании, в ходе которого ею была занята некая сельская местность. Отрывок из этого сочинения следует отнести к очередной попытке создать в глазах читателя образ кровавого и несправедливого Фридриха II, от злодеяний которого мирных жителей Померании избавила шведская армия: «Радость жителей Прусской Померании весьма велика; они почитают защитников, и подлинно спасли мы их живот и имение: ибо Король Прусской не задолго перед тем отнял у них насильно их детей, деньги и нужнейшие съестные припасы, и сверьх того приказал все зжечь, чего не возможно будет перевесть в Штетин; по чему бы они принуждены были напоследок с голоду умереть, или просить у своих соседей милостины, ежели бы Шведская армия не пришла туда, и их под протекцию Шведской короны не приняла».

В конце сентября шведская армия во главе с Гамильтоном атаковала небольшую крепость Пенемюнде, расположенную на реке Пене. Об успешном взятии шведами этого укрепления русский читатель мог получить информацию из сообщения из Стокгольма от 7 октября: «атака началась 23 сентября по утру в 5 часу, и наш огонь был столь жесток, также и наши бомбы и ядра имели такое действие, что в четыре часа разбили все их пушечные станки, а как после сего учинены были приготовления к приступу, то Комендант в 10 часу выставя белое знамя требовал капитуляции, с такою кондициею, чтоб ему выступить с всякою воинскою честию. Но как в сем ему отказано было, то отдался он со всем гарнизоном военнопленными».

В Берлине знали о маленьких победах шведского войска и следили за его удачным положением, которое не могло радовать Фридриха II: «Шведы собирают контрибуции со всей передней Померании до самого Пренцлава». Вскоре шведским успехам в Померании грозил конец. Ведь изначально, казалось бы, амбициозные действия шведов были обречены на провал. Так, Архенгольцу удалось определить основные недостатки их армии. Он писал, что «состав шведской армии, прибывшей в Германию, был сущая сатира на нашу тактику и наши новейшия правила военной науки» и, главное, отметил, что военное оснащение шведов было крайне скудным, а «горсть прусских солдат всюду тревожила их». Как только русские войска кроме Мемеля покинули Пруссию, Левальд последовал в Померанию со значительным подкреплением. По его приближению шведы, разместившиеся лагерем у Фердинандсхофа, стремительно начали отступать и заполнять гавань Свинемюнде. Экстракт из письма из прусской Померании сообщал, что к 30 ноябрю армия Левальда состояла «по надежным ведомостям из 30000 человек, а шведская из 17000» и успела захватить город Воллин. Сами шведы стремились лишь на словах продемонстрировать свою стойкость, среди них высказывалось и такое мнение, что «здесь (при Грипсвалде. - К.А.) Левалдовой армии столь великою не считают <…> наша армия собирается в одно место, чтоб идти на встречу неприятелю <…> ежели прусаки захотят с нами дать баталию, то мы нимало не отречемся». Такая самонадеянность более походила на «шутку», чем на серьезное намерение. Пруссаки продолжали всюду окружать шведов. Так, сначала 2 января 1758 года капитулировал город Демин, затем Анклам. Действуя вместе, Левальд, генерал-лейтенант Шорлеммер и Голштинский Принц постепенно покоряя померанские городки, принадлежавшие шведам, загнали их к порту Штральзунд и буквально закрыли там. Несмотря на то, что первый этап померанской войны оказался для шведской короны неудачным, в общем деле борьбы против прусского короля не стоит списывать её вспомогательную роль, заключавшуюся в отвлечении прусских военных сил на севере.

Всю осень 1757 года прусский король продолжал находиться в постоянной опасности и в тревоге. Вновь со всех сторон на него наступали неприятели (австрийцы подходили к границам Силезии, а французско-имперские войска к Саксонии). Он стоял перед угрозой потери завоеванных им в 1740-е года Силезских земель. Так, упоминаемый нами «партикулярный человек» будучи действительно вдумчивым аналитиком, оценивая военный талант прусского короля, еще в начале 1757 года точно указал на главную причину «разрыва» Фридриха II между противниками: «В каком теперь состоянии Король Прусской? У него сильная армия преизряднаго и весьма ученаго войска, а все его диспозиции с распорядками, по видимому тверды и разумны, но в том главная беда, что сей Монарх не только друзей, да ни единаго союзника не имеет, а в случае нещастия, незнаю у кого помощи, и где прибежище себе сыщет».

Его авторитет в глазах европейской общественности продолжал падать, процесс этот ускорило одно из знаменательных событий начального этапа войны - рейд генерала А. Хаддика с корпусом в «7000 человек отчасти пехоты а отчасти конницы, кроатов, гусар и некотораго числа легкой артилерии» по Берлину. Многие, в том числе и в самой Пруссии, не ожидали подобной инициативы со стороны Австрии. Они «старались уверить себя и других, что такое предприятие невозможное, по крайней мере берлин от того свободен быть имеет, для того что сей город стоит далеко от границ, и никакая Австрийская партия не отважится зайти столь далеко в землю». Хаддик же воспользовался движением Фридриха II в Тюрингию и отступлением герцога А.В. Бевернского в Силезию. Проникновение австрийского корпуса в Берлин получило широкую огласку, и в прессе о столь резонансном явлении писалось довольно подробно и в разных тональностях. Так, своими впечатлениями в письме из Берлина с русским читателем эмоционально поделился очевидец произошедшего: «Я во всю мою жизнь не забуду 15, 16 и 17 чисел октября месяца сего года, и всегда помнить буду, как я был смотрителем произходившаго в предместии сего города между Австрийцами и здешним гарнизоном сражения, которое кончилось капитуляциею. Мы принуждены были чрез несколько часов собрать 300000 талеров, дабы город спасти от раззорения и опустошения. Неприятели прибыли сюда 16 числа сего месяца, и сражение произходило с начала 3 часа по полудни по 7 час». Согласно словам автора этих воспоминаний, вражеский корпус грабительски напал на окрестности Берлина без какого-либо предварительного предложения о денежном выкупе. Такой же точки зрения придерживался и другой местный житель, наблюдавший за сражением из «из окошек стоявшаго неподалеку оттуда дому». Также он писал, что «Австрийцы одержали наконец столь совершенную победу, что из нашего гарнизона не оставалось ни одного человека, которой бы на месте убит или ранен не был. Место баталии все покрыто было мертвыми трупами». В приводимых выше сообщениях неизвестно, какова была численность берлинского гарнизона, однако в более позднем известии говорилось, что изначально «берлин же сверьх великаго числа способных к обороне мещан снабден гарнизоном из 5000 человек». Если доверять этой цифре, то для генерала Хаддика целесообразнее было потребовать сначала контрибуции от городских магистратов нежели сразу идти в бой. В отличие от авторов писем австрийцы предлагали на этот счет другую трактовку действиям своего генерала в предместье Берлина: «16 числа корпус действитяельно пришел в Берлин требовал тотчас контрибуции; а как ему в том отказали, то Генерал Гаддик «захватил ворота и имеющейся чрез реку Шпре мост, разбил он своими гусарами, конницею и некоторою частию кроатов пришедше на встречу два Прусские баталиона». Генерал Хаддик не имел никакой возможности со своим малочисленным корпусом производить «опустошение» прусской столицы, так как знал о приближении Морица Дессауского. Позже в своем письме к Карлу Лотарингскому, австрийской военачальник признавался, что «по получении точных известий, что Принц Мориц 14 числа сего месяца с 4 пехотными, двумя конными и одним гусарским полком у Торгавы перешед реку Эльбу, идет с тем намерением, чтоб напасть на меня с тылу, <…> вчерашняго дня по взятии денег выступил из берлина». Контрибуция, взятая им у берлинских магистратов, по его словам, составляла «160000 ефимков». Ко всему прочему, автор одного из анонимных посланий с интересом добавлял, что «по окончании действия Генерал Гаддик потребовал многих дюжин женских перчаток, и велел берлинскому Магистрату дать себе письменное засвидетельствование, что те перчатки подлинно берлинския, и приняты им самим в берлине; после чего отправил он тотчас с оными курьера к Ея Императорскому Величеству Королеве». Таким образом, принятое генералом Хаддиком решение можно расценивать как удачное: перспектива сражаться с Морицем не принесла бы удовлетворительных результатов, а дополнительное обогащение за счет врага не являлось лишним.

В конце октября у границ Саксонии сосредоточились ударные силы французов и имперцев. Оставив в Силезии корпус для защиты от австрийцев, «сильные крепости Швейдниц и Бреславль», Фридрих II двинулся навстречу французско-имперским войскам, которых встретил 5 ноября близ селения Росбах в Саксонии. Его войско насчитывало - 22 тысячи. Войско противников - 42 тысячи. 23 декабря 1757 года в прессе был опубликован источник, дававший читателю представление о первоначальных намерениях противников прусского короля перед встречей у Росбах. «Римско-Императорской главной комисар при Имперском сейме по особливому высочайшему указу, для учиненнаго Его Величеством Королем Прусским 5 числа сего месяца сопротивления публиковал комисионной декрет». Декрет этот, по нашему мнению, - средство официальной антипрусской пропаганды и направлен на восхваление спасительной миссии Священной Римской империи и Франции в отношении «Курсаксонских земель», которые должны были быть немедленно освобождены, а после этого необходимо было «возставить паки мир в дражайшем Германском отечестве». Обещания со стороны дома Габсбургов были велики и пафосны, для этого им подчеркивалось, что «чинимыя Курсаксонским землям притеснения дошли до такого градуса, что при продолжении оных сии Курфирсткия и Княжеския земли в конец раззорятся. И поэтому Его Императорское Величество «намерение принял еще в сем году избавить Саксонския земли от претерпеваемой муки и изнурения. Его римско-Императорское Величесто приняло для осуществления этой цели восприять поход в Курсаксонския земли, также и Его Величество Король Францусской из особливаго достохвальнаго великодушия прислал особливой корпус». Исполнение этого предприятия было поручено «герцогу Саксен Гилдбургскагузенскому», чтобы «при помочи Королевской Францусской с Имперскою для того соединившейся армии всякое старание употребить». Портрет Фридриха II по традиции был нарисован самыми темными красками:он представлялся читателю в отношении Священной Римской Империи как дерзкий преступник, который «Императорския и Имперския определения нимало не взирает, но еще оныя совершенно презирает», над которым следует учинить «праведный» суд. Битва при Росбахе, по словам автора, началась именно «в самое то время, когда уже состоялось Императорское определение о призыве Короля Прусскаго, яко Курфирства бранденбургскаго, к суду и о отлучения его от Имперскаго общества».

Сама битва не получила должного освещения в газете «Санкт-Петербургские ведомости», а сообщения с прусской стороны, рассказывавшие о ходе сражения и вовсе не публиковались. Однако в известии из Вены от 18 ноября читатель мог узнать о предприимчивости прусского короля, создавшего выгодные для себя условия, которые привели союзную армию к поражению. С самого начала её выступления «5 числа сего месяца во 2 часу <…> двумя колоннами из своего лагеря при Михелне» она испытывала трудность в подходе «с тылу к неприятельскому лагерю, к которому для выгоднаго его положения ни с переди ни с боку подойти не льзя было», неприятель действовал хитро и «показывал вид, будто хотел идти назад к Мерзебургу, но конницу свою поставил позади пригорка, за которым не можно было видеть его движений, и появился вдруг, прежде нежели союзная армия могла еще построиться». Эпицентр сражения, по описанию прессы, сосредотачивался на правом крыле имперской конницы, которое оказалось в критическом положении из-за того, что «всей артилерии столь скоро туда подвесть не можно было, а напротив того учиненной неприятелем из весьма многочисленной его артилерии огонь гораздо сильнее был нашего». По наступлению ночи «окончилась за тем баталия, и союзная армия пошла к Фрейбургу на реке Унструт». Несмотря на столь позорный проигрыш, автор вышеупомянутого декрета пафосного тона своей речи не сменил и заверял читателя, что противостояние союзников против упорного прусского короля не будет остановлено. Он продолжал указывать на опасность врага и на последствия, которые происходят от нахождения этого имперского преступника на свободе: «Король Прусской по видимому намерен переходить из одной земли в другую, и чрез причиняемое во оных раззорение приобретать себе новую помочь, принуждая раззореных крестьян итти после в свою службу, и тем причинить генеральное опустошение в Имперских землях».

Уже 30 ноября 1757 года из Регенсбурга пришло сообщение, содержащее призыв к суду прусского короля. Имперцами заявлялось: «Чтоб он чрез два месяца по объявлении ему сего Императорскаго призыву, на первой, второй, третьей и последней срок, назначенной Его Величеством, или ежели того дня не будет заседания, в первое после того собрание, предстал сам, или прислал полномочнаго к Императорскому двору». Фридрих II «по Вестфальскому мирному заключению, по уставу камернаго суда и по силе Императорской капитуляции, отлучается от Его Величества и Имперскаго сообщества с лишением его и Имперских лен, пожалований, привилегий и вольностей». Габсбурги всеми силами пытались придать войне с прусским королем освободительный характер. Поэтому подобные известия только укрепляли в русском читателе веру в необходимость искоренения зла, воплощенного в образе Прусского короля.

Для Фридриха II в очередной раз выигравшего сражение у противника, армия которого превосходила его в два раза, это был ошеломительный успех. Однако эта победа не решала нависшей над Фридрихом II новой опасности: в то время как он сражался с французско-имперскими войсками, австрийская армия стремительно продвигалась к Силезии и по вступлению на её территорию незамедлительно приступила 12 ноября 1757 года во главе с генералом Надасти к осаде крепости Швейдниц, немалое значение которой признавал и сам Фридрих II, называя её «ключом Силезии». Об итогах данного предприятия, осуществляемого генералом Надасти, русский читатель имел возможность подробно ознакомиться в сообщении из Вены: «Четыре неприятельских Генерала с 5000 человек гарнизону 12 числа сего месяца по капитуляции здались военнопленными. <…> Сей щастливой успех должно наипаче приписать учиненному в ночи на 12 число приступу, на котором наши с примкнутыми штыками овладели тремя наружными укреплениями, а именно, двумя редутами и одним люнетом. <…> При сих трех атаках с нашей стороны убито и ранено от 6 до 700 человек; напротив чего неприятель потерял около 1500 человек». Покорением города Швейдница, австрийцы приобрели удобное место для учреждения военного хранилища, а также облегчили себе коммуникацию с Богемией. Принц Карл Лотарингский вместе с фельдмаршалом Дауном намеревался наступать на столицу Силезии - Бреславль, оборону которой возглавил принц Бевернский. 22 ноября они атаковали пруссаков в укрепленном лагере, расположенным перед Бреслау. О движениях принца Бевернского материалы газеты «Санктпетербургские ведомости» говорили мало, как пишут такие авторитетные авторы как Ретцов, Кони, Архенгольц, принц Бевернский не собирался драться за Бреславль, действительно, силы его были немногочисленны в сравнении с австрийской армией, направившей на этот фронт всю свою мощь. В итоге принц Бевернский оставил город и отступил, о печальном положении его дел было известно и в Варшаве, откуда сообщалось, что разбитая армия прусского командира «отступает к Глоговской крепости, где может быть на время остановится, толь паче, что войско чрезмерно в плохом состоянии». После выигранного сражения австрийцы беспрепятственно захватывают город. Фридрих II, занятый борьбой с союзными войсками в Саксонии, не мог воспрепятствовать решительным предприятиям австрийцев в Силезии, которая по большей части была оккупирована их войсками, казалось, цель Марии-Терезии в этой войне была достигнута. Но прусский король, уже имевший удачный опыт сражений с силами, которые в два раза превосходят его собственные, не собирался покоряться австрийцам. Из Вены от 10 декабря в сообщении говорилось, что «Король Прусской по одержанной победе над соединенную Имперскою и Францусскою армиею с наибольшею частию находившагося принес войска пошел в Силезию <…> и в начале сего месяца соединясь с разбитою не давно при бреславле под командою Принца Бевернскаго армиею, собрал неменьшую числом против нашей силу, с которою пошел прямо на Императорскую Королевину армию». Именно эти движения привели соперников к кровопролитной баталии «между Ниперном и Лейтеном» 5 декабря 1757 года. Сражение началось с того, что Фридрих II «атаковал левое наше (австрийское. - К.А.) крыло», что привело к тому, что «немалая часть стоявших на левом крыле войск в самом начале уступать начали, которому примеру вскоре и другие последовали», в результате успешного и неожиданного нападения прусского короля «некоторые Императорские Королевины полки пришли в замешательство». Как заметили наблюдатели из Вены, «невозможно было уже дела поправить». В итоге австрийцы, постоянно обращаемые в бегство, проиграли сражение и позорно «ретировались за реку Швейдниц и Ло». За это поражение армия Марии-Терезии жестоко поплатилась, так как позволила пруссакам начать осаду Бреславля. Операция эта прошла успешно и только 9 января 1758 года русский читатель мог узнать, что «непрестанно продолжавшиеся с неприятельской стороны бомбардированием подорваны тамошние пороховые магазейны; и для сего приключения наш во оном городе гарнизон принужден был 21 числа сего месяца здаться на капитуляцию». В итоге австрийцы лишаются своих завоеваний в Силезии за осень 1757 года и почти вся её территория вновь попадает в руки Фридриха.

семилетний война фридрих английский

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Отправной точкой начала Семилетней войны в Европе стал вспыхнувший в 1754 году англо-французский конфликт в Северной Америке из-за территории в долине реки Огайо. Кроме того, Франция, осознавая, что её военно-морской флот, намеревалась нанести удар по европейскому владению Георга II - Ганноверу. Их разросшиеся противоречия могла разрешить только война, так как компромисс между британской и французской коронами был невозможен. Причина вступления Австрии в Семилетнюю войну заключалась в её стремлении вернуть богатую провинцию Силезию, графство Глац, которые стали собственностью прусского короля по Ахенскому мирному договору. В свою очередь, Фридрих II, стремясь удержать обладание над Силезией, целился ослабить Австрию, чтобы та более не представляла угрозы для владений его королевства, и тоже вступил в войну. Энергичный отпор прусскому королю суждено было осуществить России. Её инициатива объясняется стремлением России обезопасить от усилившегося прусского королевства свои границы на северо-западе, а также личной неприязнью императрицы Елизаветы Петровны к Фридриху II. Кроме того, она брала курс внешней политики на усиление позиций своей державы в Европе. Швеция собиралась вернуть померанские владения, потерянные ею в ходе Северной войны.

Первый этап формирования коалиционных блоков начался с заключения Вестминстерского трактата между Англий и Пруссией. Это событие стало крайне неожиданным для остальных игроков большой европейской политики, в особенности для Франции, желавшей при помощи Фридриха II овладеть Ганновером. Для Австрии Вестминстерский трактат являлся знаком к ускорению дипломатических переговоров с Францией, которую та собиралась привлечь к участию в войне против прусского короля. По описаниям прессы, во Франции еще в марте-апреле 1756 года скептически относились к такому союзу, однако уже 1 мая 1756 года между давними врагами был заключен Версальский трактат, что ознаменовало собой второй этап формирования альянсов Семилетней войны. Россия официально присоединилась к Австрии и Франции только 31 декабря 1756 года. Вступление Швеции в войну путем подписания шведско-французско-австрийского договора 21 марта 1757 года завершило четвертый этап образования коалиционных блоков.

Если в Северной Америке военные действия англичанами и французами велись еще с 1754 года, то пожар Семилетней войны охватил Европу только летом 1756 года, когда решительный Фридрих II, стремясь опередить своих соперников, вторгся 17 (28) августа 1756 года во владения Саксонии, чья территория являлась своеобразным коридором, ведущим в Богемию. После занятия войсками прусского короля владений Августа III в прессе стали появляться сообщения, свидетельствующие о военно-дипломатическом оживлении Австрии и Франции, а также публиковались их благородные призывы к расправе над Фридрихом II. По словам самого саксонского мемуариста, «вся Европа не может отрещися, чтоб не подать Его Королевскому Величеству Польскому против такого насилия своей помощи». Таким образом, именно вторжение прусского короля в Саксонию послужило поводом к началу войны в Европе в 1756 году.

Каким был образ Фридриха II, представленный на страницах газеты «Санкт-Петербургские ведомости» за 1756-1757 гг.? Глубокое негодование европейской общественности прусский король вызвал своими действиями в Саксонии, которые определенно оценивались в прессе как завоевательные. Образ его во многом формировался благодаря публиковавшимся в газете анонимным эмоциональным письмам-рассуждениям. Именно они могли оказывать наиболее глубокое воздействие на читателя. Основным объектом внимания анонимных мыслителей стала декларация Фридриха II, посвященная причинам его вступления на территорию Саксонии. В этом документе прусский король писал, что на Саксонию он напал «для собственной своей и областей своих безопасности». Это объяснение воспринималось современниками как наглая ложь и издевательство. Так как, по их мнению, прусский король творил на той территории бесчинства, что совершенно не согласуется с идеей какой-либо оборонительной миссии. Аналитики того времени не были способны правильно понять утверждения Фридриха II. Они как сторонние наблюдатели не были знакомы с тайной дипломатией Австрии, скрывавшей свои намерения по поводу возможного захвата Силезии, Глаца. Однако о её целях, о каких-либо будущих предприятиях подозревал Фридрих II. Австрия целенаправленно ожидала нападения прусского короля. Но роль её в разгоревшемся конфликте никак не комментировалась - это государство получило в трактовке периодической печати образ ни в чем не повинной державы. Австрия воспользовалась ситуацией и со своей стороны усиливала «травлю» прусского короля, которого пресса уверенно окрестила «зачинателем смуты» в Европе. К тому же он был охарактеризован как единственный в своем роде правитель, который стремился расширить свое государство с помощью войны. Хотя тенденция захвата земель подобным путем была свойственна всем его военным противникам. Но в этом вопросе все же стоит отдать должное анонимным авторам, объективно считавшим, что Фридрих II не имел права пользоваться ресурсами Саксонии даже в случае войны с Австрией. Многие, прозвучавшие в газете «Санкт-Петербургские ведомости» мнения на вторжение прусского короля во владение Августа III, были лишены предвзятости. Продолжая пространно комментировать содержание упомянутой декларации, современники заметили, что Фридрих II, по его же словам, вступил в Саксонию при «особливой дружбе своей и почтению», а в действительности насильно принудил саксонскую армию к присяге, превратил маленькое курфюршество в военный гарнизон. Также один из авторов в своем письме разоблачил клевету прусского короля, пытавшегося ради оправдания себя в глазах общественности обвинить Августа III в совершенно абсурдных по отношению к нему захватнических планах. Пойманный на своей же лжи и притворстве Фридрих II в вопросе нападения его на Саксонию все же справедливо заслужил порицание в прессе.

Обвинительные суждения охватывали не только проблемы, связанные с причинами вторжения прусского короля в Саксонию, но и проблемы, связанные с экономическими последствиями для владения Августа III от оккупации его курфюршества Фридрихом II. Данный вопрос освещался в газете «Санкт-Петербургские ведомости» регулярно благодаря сообщениям, приходящих непосредственно из самой Саксонии или Австрии. Именно эта тема позволяла составителям информации усилить критику поступков Фридриха II и внушить читателю идею о бесчеловечности прусских солдат, которые «отчасу злее становятся и никакою жалостию умяхчены быть не могут». Для этого будто специально подбирались всяческие острые известия, в которых объявлялось о грабежах, насилии, о голоде среди мирного населения. В этом отношении антипрусская пропаганда была беспощадна. Но волна с экспрессивными сообщениями, появлявшимися в номерах за осень-зиму 1756 года газеты «Санкт-Петербургские ведомости», быстро себя исчерпала. На смену ей пришел поток известий, написанных более беспристрастным языком. Они также давали читателю сведения о наборе Фридрихом II саксонских рекрут в свою армию и о формировании им там некоторой военно-учебной системы. Из саксонских городов нередко приходили послания, говорящие о их денежной задолженности, о необходимости выплаты ими огромной контрибуции прусскому королю. Таким образом, газета «Санкт-Петербургские ведомости» за исключением сообщений, пропитанных откровенной агрессией с целью давления на читателя, на протяжении 1756-1757 гг. давала вполне объективную информацию, описывающую прусские порядки в Саксонии, которые привели её к значительному экономическому упадку.

Каковы были итоги основных военных кампаний начального этапа Семилетней войны? Самое начало Семилетней войны, а именно осенняя кампания 1756 года оказалось более удачной для Пруссии, чем для Австрии, так как та позволила Фридриху II беспрепятственно занять Саксонию и укрепиться там. Австрийская армия, не успевши объединиться с 17-тысячной саксонской, фактически отдала её в руки прусского короля, который включил последнюю в состав своей армии. Однако сам Фридрих II испытал личное поражение, так как его план блицкрига по взятию Праги до зимы 1757 года провалился. Всю зиму 1757 года Австрия и её союзники готовились к наступательной весенне-летней кампании и заметно умножили свои армии. В одном из величайших сражений под Прагой Австрия потерпела разгром и была заперта прусской армией в этом городе. За взятием Праги по плану Фридриха II последовало бы его движение на Вену. Однако самоуверенность прусского короля вскоре была наказана поражением у Колина - пруссаки сняли осаду Праги и разрушили свои надежды на молниеносный исход войны в их пользу. Судьба Фридриха II летом 1757 года находилась в опасности: на прусские и английские владения в Европе с разных сторон наступали Франция и Россия, а позже и Швеция. Действия французских войск оказались весьма решительными и успешными, так как им удалось занять большую часть Ганновера, разбить союзную армию и открыть себе свободный путь в прусское королевство. Не хуже действовала русская армия, однако та в самый разгар своего продвижения по территории Восточной Пруссии внезапно повернула назад и осенью 1756 года более не представляла угрозы для Фридриха II - этот необъяснимый случай спас его положение. И все же весенне-летняя кампания 1757 года завершилась более удачно для участников антипрусской коалиции - они смогли приумножить свои силы и окружить прусского короля. Казалось, именно осенняя заключительная кампания начального этапа Семилетней войны могла окончательно подорвать военные силы Фридриха II и склонить его к мирным переговорам. Но несмотря на то, что австрийцы заняли большую часть Силезии, прусский король, успев достойно разбить французов, которые намеревались пройти в земли его королевства в битве у Росбаха, блестящим образом вырвал победу у австрийцев 5 декабря 1757 года при Лейтене и тем самым свел осенние завоевание Австрии в Силезии на нет.

Обе противостоящие партии, совершая разного рода ошибки, постоянно выпускали победу их своих рук и поэтому не смогли достичь своих целей. Таким образом, начальный этап Семилетней войны закончился военной ничьей.

Источники

Опубликованные источники

Публикации дипломатических документов

Мартенс Ф.Ф. Собрание трактатов и конвенций, заключенных Россиею с иностранными державами: в 15 т. Т. 9 (10). СПб.: Тип. Министерства Путей Сообщения (А. Бенке), 1892.

Переписка, дневники, мемуары

Мемуары

Записки Императрицы Екатерины Великой. СПб.: Изд-во А. С. Суворова, 1907.

Walpole H. Memoirs of the reign of King George the Second: 3 vol. Vol. 3. London: H. Colburn <https://archive.org/search.php?query=publisher%3A%22London+%3A+H.+Colburn%22>, 1847.

Периодическая печать

Газеты

Санктпетербургские ведомости. СПб.: Изд-во Императорской Академии наук, №4, №5, №6, №7, №9, №11, №12, №16, №19, №22, №30, №46, №50, №51, №54, №58, №67, №68, №71, №74, №75, №76, №78, №79, №80, №81, №82, №83, №86, №88, №89, №93, №100, №104, 1756.

Санктпетербургские ведомости. СПб.: Изд-во Императорской Академии наук, №1, №2, №3, №4, №5, №6, №8, №9, №10, №14, №16, №20, №31, №34, №35, №37, №38, №39, №44, №46, №52, №64, №74, №76, №78, №82, №85, №85, №86, №88, №90, №91, №93, №94, №96, №102, №104, 1757.

Санктпетербургские ведомости. СПб.: Изд-во Императорской Академии наук, №3, №4, 1758.

Журналы

Журнал о военных действиях Российской Императорской армии, собран из Санктпетербургских ведомостей: в 2 ч. Ч.1. СПб.: Сухопутный Шляхетский Кадетский Корпус, 1761.

Сборники

Чтения в Императорском Обществе Истории и Древностей Российских при Московском Университете (МОИДР): Повременное издание. 1863. Январь-март. Книга первая. - М.: Университетская тип., 1863.

Список использованной литературы

Однотомные издания

Анисимов М.Ю. Семилетняя война и российская дипломатия в 1756-1763 гг. М.: Товарищество научных изданий КМК, 2014.

Кони. Ф.А. История Фридриха Великого. М.: Тип. Л. И. Степановой, 1863.

Коробков Н.М. Семилетняя война (действия России в 1756-1762 гг.). М.: Воениздат, 1940.

Феоктистов Е.М. Отношения России к Пруссии в царствование Елизаветы Петровны. М.: Университетская тип. (М. Катков), 1882.

Фирсов Н.Н. Условия, при которых началась Семилетняя война. М.: Товарищество тип. А. И. Мамонтова, 1916.

Щепкин Е.Н. Русско-австрийский союз во время Семилетней войны. СПб.: Тип. В. С. Балашева и К°, 1902.

Bowen H.V. War and British Society 1688-1815. Cambridge: Cambridge University Press, 1998.F.W. Frederick the Great and The Seven Years` war. New York: Charles scribner's sons, 1912.D. The Seven Years' War. Oxford: Osprey, 2001.R.D. English Literary Periodicals and the Climate of Opinion during the Seven Years` War. Hague: Mouton & Co, 1966.

Многотомные издания

Бантыш-Каменский Н.Н. Обзор внешних сношений России: в 2 ч. Ч.1. М.: Тип. Э.Лисснера и Ю.Романа, 1896.

Бильбасов В.А. Семилетняя война по русским источникам: Исторические монографии: в 5 т. Т. 5. СПб.: Тип. И. Н. Скороходова, 1901.

Соловьев C.М. История России с древнейших времен: в 29 т. Т. 24. СПб.: Товарищество «Общественная польза», 1851-1879.Н. The History of the late war in Germany: 2 vol. Vol. 2. London: S. HOOPER, 1781.T.G. The history of England, from the revolution in 1688 to the death of George the Second: 4 vol. Vol. 3. London: T. CADELL, STRAND, 1841.

Статьи

Статья из журнала

Анисимов М.Ю. Русские осады Семилетней войны 1756-1763 гг. // История военного дела: исследования и источники. 2016. №8. С. 107-133.

Переводные издания

Архенгольц И.В. История Семилетней войны в Германии / Пер. с нем. яз. А. И. Мартосом. - М.: Тип. А .Семена, 1841.

Ретцов Ф.А. Новые исторические записки о Семилетней войне / Пер. с нем. яз. А. В. Казадаевым. - СПб.: Тип. И. Иоаннесова, 1818.

Фарнгаген фон Энзе К.А. Жизнеописание генерала Зейдлица / Пер. с нем. яз. - Киев: Университетская тип., 1839.

Словари

Русский биографический словарь (РБС): в 25 т. Т.2. / Глав. ред. А. А. Половцев (и др.). СПб.: Тип. Главного Управления Уделов, 1900.

Русский биографический словарь (РБС): в 25 т. T.9. / Глав. ред. А. А. Половцев (и др.). СПб.: Тип. Главного Управления Уделов, 1903.

Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона: в 86 т. Т. 56, Т.57. / Глав. ред. К. К. Арсеньев (и др.). - СПб.: Тип. И.А. Ефрона, 1900.

Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона: в 86 т. Т. 63. / Глав. ред. К. К. Арсеньев (и др.). - СПб.: Тип. И.А. Ефрона, 1901.

Энциклопедии

Энциклопедия военных и морских наук: в 8 т. Т.7. / Глав. ред. Г.А. Леер. СПб.: Тип. В. Безобразова и Комп., 1895.