Общественный и государственный строй Киевской Руси

Общественный и государственный строй Киевской Руси

Общественный и государственный строй Киевской Руси

Введение

В той традиции государственности на территории России, которую можно проследить от наших дней как относительно непрерывную, Киевская Русь является первым звеном. Существовавшие до неё государственные образования либо заведомо не связаны с позднейшей славянской государственностью, как, например, греческие полисы в Причерноморье или тюркские империи в Сибири, либо эта связь не может быть пока документально подтверждена. Киевская Русь представляет собой государственное образование восточных славян, существовавшее в IX-XII веках на территории Восточно-Европейской равнины, которую сейчас занимают Российская Федерация, Республика Украина и Республика Беларусь. После него остался большой объём материальных и письменных источников, которые не просто подтверждают достоверность его существования, но позволяют составить достаточно целостное представление о его жизни и быте. Позднейшие государственные образования на территории России (самостоятельные «великие княжества» XII-XIV вв., и особенно Великое княжество Литовское и Московское царство) старательно подчёркивали свою преемственность с Киевской Русью и её государственной традицией как источник легитимности своей власти на данной территории. Русский народный эпос, как и другие «героические» жанры фольклора, именно к временам Киевской Руси относят деятельность героев, ставших образцами силы, мужества, разума.

Все эти факторы привели к всегдашнему повышенному вниманию к истории Киевской Руси, как со стороны историков, так и со стороны писателей, публицистов, широких кругов как образованного общества, так и народных масс. Из трудов, посвящённых древнерусской истории, начиная с XVII века (с «Синопсиса» И. Гизеля), можно сформировать целую библиотеку. Сохранность летописного фонда позволяет, посредством сопоставления и критического анализа разных текстов, составить достаточно подробное представление о событиях военной и гражданской жизни Киевской Руси, о перипетиях борьбы внутри господствующей элиты, о фактах культурной жизни. Однако, ряд важнейших вопросов истории Киевской Руси остаётся предметом оживлённой, а иногда даже ожесточённой академической дискуссии.

Первым, по-видимому, возник вопрос о появлении государственности у восточных славян и о роли в этом процессе «внешних» сил, прежде всего, скандинавских военных вождей (конунгов) и их дружин. Вокруг этого вопроса, начиная с середины XVIII века, идут дискуссии между «норманнистами» и «антинорманнистами», то есть, между сторонниками представления о том, что государство у восточных славян создали скандинавы (и далее предполагается веер вариантов того, почему они оказались на это способны) и сторонниками самостоятельного, автохтонного характера отечественной государственности. Одним из первых среди русских учёных отпор «норманнской» теории дал в своих трудах и публичных выступлениях М.В. Ломоносов.

Позднее, обозначились куда более глубокие и принципиальные вопросы. Как можно охарактеризовать государственный строй Киевской Руси и к какому типу отнести его? Он не похож на порядки, установленные в большинстве современных ему стран Западной Европы, поскольку не знает «феодальной лестницы», полного слияния политической власти с земельной собственностью, феодального иммунитета, и т.д. Он, однако, не представляет собой и сколько-нибудь деспотической самодержавной монархии, византийского или исламского типа, хотя бы потому, что власть любого русского князя не носила сакрального характера. Развитое самоуправление русских городов, наличие которого было в XX веке исчерпывающе доказано отечественными учёными, также не похоже ни на коммунальные порядки в Западной Европе, ни на ограниченное самоуправление разных слоёв горожан и частей города в странах Востока и в позднейшем Московском государстве, служившее, скорее, подспорьем для наместника монарха, чем ограничением его произвола. Так, западноевропейское средневековье не знает аналогов веча как сформированного института (народные сборища, выносящие решения в ходе восстаний, конечно, не в счёт). Не знает западное средневековье и каких-либо аналогов русского понятия «пригород», когда один город, обладая самоуправлением, был бы одновременно вассалом другого (западные города могли приносить вассальную клятву монарху, могли иметь статус «вольных», могли принадлежать крупному феодалу и пользоваться свободами по договору с ним, но феодальной лестницы между городами там не было). С другой стороны, средневековые западные города, получившие права коммун, старались всячески ограничить права и возможности крупных землевладельцев на своей территории, в то время, как на Руси именно такие землевладельцы представляли собой решающую силу в городском самоуправлении.

Ещё большей проблемой является характеристика социально-экономического строя Киевской Руси. Здесь основные дискуссии до сих пор разворачиваются вокруг вопроса о том, в какой мере её общественный строй может быть описан в категориях феодальной общественно-экономической формации, и если всё-таки может, то с какого времени можно говорить о феодализме на Руси, и в чём его принципиальные особенности (кто выступает в качестве господствующего класса, владеющего землёй и инфраструктурами её обработки как основным средством производства; как определяется поземельная зависимость эксплуатируемых классов; в каких формах и какими средствами производится эксплуатация, и т.д.). Основная дискуссия здесь идёт между «московской» и «петербургской» школами в историографии (первая отстаивает наличие, хоть и с оговорками, феодализма в Киевской Руси, вторая говорит об ином характере древнерусского общества).

В настоящей работе мы постараемся охарактеризовать общественный и государственный строй Киевской Руси, каким он предстаёт в свете данных современной науки. Мы рассмотрим основания для дискуссий, опишем социальную структуру Киевской Руси, отдельно остановимся на господствующих классах и зависимых категориях населения, чтобы определить основные формы эксплуатации и их соотнесения между собой. После этого, мы рассмотрим, как и в связи с чем видоизменялся государственный строй Руси, а также коснёмся «Русской Правды» как основного источника сведений о древнерусском праве (не менее важна она для нас и при характеристике социальной структуры и характера производственных отношений).

1. Проблема определения общественного строя Киевской Руси

Специальное изучение социально-экономического уклада и в связи с ним общественных отношений в различные эпохи, началось в отечественной историографии в конце XIX - начале XX века. Это изучение имело тогда едва ли не злободневный характер: Россия стояла перед выбором путей своего дальнейшего развития, перед альтернативой «ускоренное преодоление отсталости или постепенная потеря самостоятельности», и необходимо было понять, насколько модели развития, принесшие успех странам Западной Европы, в принципе соответствуют особенностям и задачам России как социально-исторического феномена, насколько наши пути развития сопоставимы, в чём причина отставания, и т.д. Именно в связи с этим, в исторической науке встал вопрос: существовал ли в Киевской Руси феодализм? Двумя поколениями раньше, историки «государственной школы», трактовавшие «феодализм» сугубо как политическую систему, в основе которой лежат система вассалитета и права иммунитета, отрицали наличие в России не только феодализм, но и возможности его появления, исходя даже из географических особенностей страны. Эта концепция находила поддержку среди националистически настроенной общественности, подчёркивавшей принципиальное отличие исторического пути России от Запада и прославлявшей «патриархальный» русский дух, якобы не допускавший феодального своеволия и произвола, а, напротив, предполагавший гармоничное взаимодействие между производящими и управляющими группами населения. Крупнейшие историки того периода, С.М. Соловьёв и потом его ученик, В.О. Ключевский, склонные к более глубокому анализу социальных процессов в разные эпохи, скорее, не поднимали вопрос о феодализме в Киевской Руси, чем отрицали его существование. Это, правда, также было связано с более или менее явно проводимой ими концепции исторических различий между Западом и Россией (большая роль «родового начала» в социальной организации России у Соловьёва, представления о расширенном значении внешней торговли для развития страны у Ключевского).

Начало XX века, усиление внимания к социологическим аспектам исторического знания, дало более тщательную проработку проблемы феодальных отношений на Руси. До революции основную роль здесь сыграли труды Н.П. Павлова-Сильванского. Его исследования показали беспочвенность противопоставления исторического процесса России и Запада. Обнаружилось, что на Руси существовали институты и учреждения, характерные для феодальных государств Западной Европы. Концепция замкнутости и национального своеобразия, нашедшая крайнее выражение в теории контрастов П.Н. Милюкова, пала раз и навсегда. В этом состояла важная заслуга Н.П. Павлова-Сильванского перед русской исторической наукой.

Однако, в его классической работе «Феодализм на Руси» рассматривается уже преимущественно эпоха монголо-татарского господства, и это позволяло предполагать, что феодализм мог сложиться на русской равнине уже после времён Киевской Руси.

Со времён С.М. Соловьёва и В.О. Ключевского актуальным был вопрос не только о главном типе социальных отношений в Киевской Руси, но и об основной производственной деятельности, свойственной этой эпохе в истории восточных славян. Ряд историков, и в их числе Ключевский, склонялись к тому, что земледелие получило преимущественное развитие на Русской равнине только в позднем средневековье, а до этого население жило преимущественно промыслами и торговлей продуктами этих промыслов.

На основании этих представлений, один из основателей марксистской историографии в России и позднее в Советском Союзе, М.Н. Покровский рассматривает Киевскую Русь как преимущественно торгово-рабовладельческое государство, во многом схожее с городами-государствами античной Греции, в которой мореплавание, торговля и ремесло имели куда большее значение, чем земледелие. Согласно концепции Покровского, Киевская Русь представляет собой «варварское государство», господствующий слой которого представляет собой, подобно героям Гомера, одновременно купцов и пиратов, основывавших своё благосостояние на организованном (внутри страны) и неорганизованном (во время внешних войн) грабеже и продаже его продуктов. По мере общественного развития, организовались устойчивые политические центры, которыми стали русские города с их влиятельными общинами богатых торговцев. Но это были именно административные и торговые центры, производившие ограбление округи, жившей лесными промыслами, свиноводством и «кочевым» земледелием, и сбыт этих продуктов в интересах торговой аристократии.

Советские историки и археологи окончательно подтвердили те выводы, которые некоторые исследователи сделали уже в начале века - о преимущественно земледельческом характере хозяйства Древней Руси, что, однако, предполагало и комплексное развитие земледелия, скотоводства и разнообразных промыслов, основными из которых были охота, рыболовство и бортничество. Этот тезис сейчас никем не оспаривается.

Гораздо более спорным является вопрос о характере землевладения в древнерусский период. До середины 30-х годов господство феодальных отношений в Киевском государстве считалось проблематичным. Некоторые исследователи (И.И. Смирнов, М.Н. Тихомиров и др.), вслед за М.Н. Покровским, рассматривали изначальную Русь как рабовладельческое общество. После 30-х годов это мнение было опровергнуто, хотя и в наше время оно имеет сторонников (В.И. Горемыкина, отчасти - И.Я. Фроянов).

В 1930-е годы был выдвинут тезис о господстве крупного феодального землевладения, начиная чуть ли не с IX в. Согласно воззрениям школы Б.Д. Грекова, именно феодализм, постоянно развиваясь в Киевской Руси в XI-XII вв., приводит к феодальной раздробленности. Помимо самого Б.Д. Грекова, в разработке данной проблематики активно участвовали С.В. Бахрушин, С.В. Юшков, Н.П. Рубинштейн, В.А. Пархоменко и др.

Однако уже в 1950-е гг. ученым стало ясно, что, опираясь на исторические источники, доказательства раннего развития крупного феодального землевладения на Руси оказываются проблематичными. В материалах X-XI вв. не удавалось обнаружить то, что, по образцу Западной Европы, считалось его главную компонентой, - крупную феодальную вотчину, обрабатываемую трудом зависимых людей, как массовое явление, основной институт эксплуатации производителей. Напротив, источники свидетельствовали о том, что основная масса населения оставалась свободной или, по крайней мере, полузависимой (что никак не вязалось с классическими принципами западного феодализма: «Нет земли без сеньора» и «Каждый свободный да приищет себе господина»). Кроме того, феодальная раздробленность, начавшая развиваться по смерти Ярослава Мудрого в 1054 году, изначально имела в своей основе проблему эффективного управления огромной страной с достаточно редким населением, а не развитость частных вотчин. Классическая феодальная раздробленность предполагает иммунитет на своей земле любого её держателя, от герцога до простого рыцаря, чего в то время на Руси не было, поскольку княжий суд был общим для всех.

В связи с этим, выдающийся историк Л.В. Черепнин выдвинул и достаточно полно обосновал гипотезу о верховной феодальной собственности в Древней Руси. По его мнению, уже первые известные нам русские князья были верховными, собственниками всей русской территории на феодальном праве, а дани, которые они собирали с подвластного населения, были не контрибуцией, платой за мир, а феодальной рентой. Собственно говоря, сама по себе контрибуция и тем более, плата за мир в эпоху военной демократии, и далее раннефеодальный период, являются своеобразной рентой, получаемой военным вождём и его дружиной за их способность к военному принуждению. Княжеская власть, реализуемая самим князем, его двором и дружиной, выступала как «коллективный феодал», который сначала осуществляет эксплуатацию свободных общинников посредством сбора дани, а позднее, заводит крупные земельные хозяйства, в которых работают сначала военные пленники (фактически, рабы), а потом попадающие в зависимость местные вольные люди. Процесс перехода от эксплуатации через сбор дани к эксплуатации посредством функционирования крупных княжеских хозяйств занял X-XI века и получил наименование «окняжение земли». Уже в XII веке можно найти известия о боярских частновладельческих вотчинах, в том числе, о притязаниях бояр на самостоятельную юрисдикцию на своей земле (особенно, в Галицко-Волынском княжестве). Это «обояривание» земли знаменует полное торжество феодализма на Руси - но оно происходит уже после распада единого государства на земли-княжества (большинство которых, правда, по своей территории и мощи были сопоставимы с крупными европейскими королевствами того времени).

Следующим шагом за концепцией Л.В. Черепнина было выдвижение И.В. Фрояновым в первой половине 1970-х годов гипотезы о «дофеодальном» характере общественного строя Киевской Руси. Если изначально речь идёт об эксплуатации производителя «коллективным феодалом» посредством сбора даней, то нужно понимать, что является основной ячейкой такого общества. И ответ напрашивается сам собой - такой ячейкой является свободная община, как сельская, так и городская. Концепция И.В. Фроянова и всей ленинградской школы в историографии опирается на представление о Киевской Руси как о государстве свободных общин, находившихся с княжескими дворами в своего рода договорных отношениях. Сельская община (вервь) платит дань и несёт определённые (нормированные) повинности в пользу княжеских чиновников (эти повинности хорошо отражены в «Русской Правде»), князь обязуется не столько даже поддерживать мир и защищать общину от врагов, сколько не вмешиваться в её дела и не чинить насилия. Вервь отвечала перед князем за порядок на своей территории (редакция «Русской Правды», сделанная сыновьями Ярослава Мудрого, недвусмысленно указывает на штрафы, налагавшиеся на общину целиком за не найденного на её территории преступника). В ситуации «нормального» феодализма такая ответственность возлагалась бы великим князем на местного феодала как субъекта права, и уже тот, в свою очередь, мог вменять что-либо зависимой от него общине.

При этом, ленинградская школа в историографии не отрицает наличия в Киевской Руси крупной вотчины. Однако, с точки зрения её представителей, при том, что рабовладение не было господствующим строем, именно вотчина и являлась оплотом рабовладения. Вотчинное хозяйство обеспечивалось ни кем иным, как зависимыми людьми, полностью или частично потерявшими свободу не вследствие общего закона, а в силу личной «несостоятельности» в том или ином смысле (военнопленные, должники, в том числе, преступники, не уплатившие штрафов, покорённые роды и племена, в том числе, не славянские, переселённые на земли вотчины). Именно такие люди, а также члены их семей, и являлись рабами в классической древности. Таким образом, население, которое работало в вотчине, было лично-, а феодально-зависимым (то есть, зависимым поземельно, в связи с фактом использования земли и, возможно, инвентаря данного господина). И вотчины, по выражению И.В. Фроянова, «выглядели подобно островкам, затерянным в море свободного крестьянского землевладения и хозяйства, господствовавшего в экономике Киевской Руси».

Подобные социальные системы были описаны выдающимся российским медиевистом А.И. Неусыхиным, специалистом по раннему средневековью в истории Западной Европы, на материале варварских королевств, от завоевания германскими племенами разных земель Римской империи до Каролингов создания и распада империи Карла Великого. Им свойственно сочетание прежних римских латифундий (преимущественно в Средиземноморском регионе), функционирующих на основе труда полузависимого населения, с германской соседской общиной, отношения внутри которой регулировали законодательные своды, однотипные с «Русской Правдой», а также с общинами прежних жителей этих земель, находившимися в подчинённом отношении к общинам завоевателей, и с имениями короля и его приближённых. Функция короля и королевского двора сводилась к регулированию отношений между этими разнородными элементами, а также к сбору налогов и податей на своё существование. При этом, германские свободные общины составляют относительное большинство населения и находятся в привилегированном положении даже относительно прежних римских латифундистов. Потребовалось около 3 веков, чтобы в этом обществе утвердилась феодальная вотчина как главная его ячейка, притом, трёх веков не только интенсивного внутреннего развития, но и действия критических внешних факторов (новые волны варваров, арабское завоевание Пиренейского полуострова, и т.д.). Поскольку это общество точно уже не является рабовладельческим, предшествует феодальному как его основа, но само по себе не является и феодальным, А.И. Неусыхин назвал его «дофеодальным», и этот термин прочно вошёл в обиход медиевистов. Ленинградская школа в историографии настаивает на том, что и общество Киевской Руси носило отчётливо дофеодальный характер. Феодализация началась уже в XII веке через постепенную замену труда лично несвободных или полусвободных людей в вотчинах трудов окрестных крестьян. Но поскольку верви держали свои земли «по обычаю», а князь господствовал над ними не потому, что они были держателями его земли, а отчасти по праву сильного, отчасти по праву легитимной власти, превращение вотчины в феодальную требовало радикального изменения всей системы имущественных и властных отношений. Такое изменение произошло уже в пору монгольского господства, когда прежние социальные связи в большинстве русских земель оказались порваны.

Но, несмотря на всю убедительность концепции «дофеодального строя» по отношению к Киевской Руси, на то, что она позволяет объяснить совмещение в одном времени и пространстве многих разнородных социальных явлений, против неё возникают существенные возражения. Например, выдающийся украинский медиевист М.Ю. Брайчевский, считает главной ошибкой «дофеодальной» концепции отсутствие четкого понимания сути феодализма как способа производства, когда общее понятие феодализма отождествляется с какой-то конкретной его формой (вотчинной или сеньориальной системой землевладения, крепостничеством и т.п.), и одно лишь отсутствие этой формы в том или ином обществе в данное время приводит к выводу, что это общество не является феодальным. Основные компоненты феодализма: несовпадение формальной собственности и владения землёй, порождающее более или менее длинную «лестницу» взаимных феодальных отношений; наличие у производителя собственного мелкого хозяйства и экономической независимости от господина; связанный с предыдущим признаком «силовой» характер господства и эксплуатации - по мнению М.Ю. Брайчевского прослеживаются в Киевской Руси (если, конечно, признать, что княжеская власть означает владение всей землёй его государства). Конкретные формы эксплуатации являются вторичными по отношению к общему способу производства.

«Главной формой эксплуатации на Руси была продуктовая рента, а не отработки, как на Западе, во Франкском государстве, - пишет М.Ю. Брайчевский. - Древнерусское государство переходило к феодализму не от рабовладельчества, а от первобытнообщинного строя. Предшественником феодала здесь был не рабовладелец-латифундист, имевший хорошо организованное хозяйство, а бывший общинный староста, привыкший наживаться за счет всей общины. С другой стороны, феодально зависимым продуцентом становился не бывший раб, совершенно лишенный средств производства, а свободный общинник, который владел земельным наделом, имел свое хозяйство… Таким образом, отработочная рента на Руси не имела надлежащей экономической базы. Отчуждение молодым феодальным классам прибавочного труда крестьян осуществлялось в виде прибавочного продукта, создаваемого в рамках мелкого крестьянского хозяйства. Эта форма эксплуатации известна в источниках под названием дани». Дань, по мысли историка, является хоть и примитивной, но частной формой вполне феодальной эксплуатации.

Другим аргументом М.Ю. Брайчевского в пользу феодального характера общества Киевской Руси уже с IX века, являются найденные археологами дружинные некрополи (Киев, Чернигов, Шестовица, Гнездово под Смоленском и т.д.), говорящие о наличии господствующего класса, осознающего своё внутреннее единство и противопоставляющего себя основной массе народа. (Правда, называя эти некрополи «коллективными захоронениями возникающего рыцарского сословия», историк, на наш взгляд, допускает неточность, поскольку дружинник и рыцарь заведомо не тождественны, и если рыцарь является самостоятельным феодалом, то дружинник - лишь агентом и составной частью «коллективного» феодала, каковым является дружина во главе с военным вождём.) Многочисленные «города» на Русской равнине, благодаря которым страна получила у скандинавских соседей название «Гардарика», по мнению М.Ю. Брайчевского, на самом деле - феодальные замки с посёлками, возникавшими возле них.

Другим, на наш взгляд, более весомым аргументом в пользу ранней феодализации Киевской Руси, является церковное землевладение, активно развивавшееся со времён сыновей Ярослава Мудрого. Если князь Владимир установил, по образцу Рима и Византии, церковную десятину как источник средств для существования церкви (и десятина на практике и в сознании тогдашних людей вполне соответствовала привычной дани), то к времени основания Киево-Печерского монастыря, то есть, в период между 1054 и 1068 гг., относится первое достоверное известие о пожаловании земель монастырской обители. И если само это пожалование не имело характера и значения бенефиция (речь шла о пустующих землях, без крестьян, выделяемых для поселения монахов), то уже вскоре появляются упоминания о сёлах, принадлежащих Печёрскому монастырю. Ипатьевская летопись говорит о большом бенефиции Ярополка Изяславича Печерскому монастырю; он отписал ему «всю жизнь свою» и частные владения в четырех волостях. Дочь Ярополка Анастасия отписала Печерскому монастырю ещё пять сел с челядью. Однако, сам термин «челядь» обозначает, скорее, военнопленных рабов, а не зависимых крестьян. Так что и этот аргумент М.Ю. Брайчевского следует принимать с большой осторожностью. Тем более, что дальше он сам указывает: «Наиболее распространенную форму материальной поддержки церкви, очевидно, представляли денежные вклады или ценности», - что естественно для господствующего слоя, живущего от распределения налогов и сборов, но не так естественно для феодала, чьей собственностью являются его земли и продукты работы на них, которые уже потом можно обратить в деньги.

Проанализировав взгляды различных историографических школ на сущность общественного строя Киевской Руси, можно сделать следующие выводы:

. Социальный строй Киевской Руси уже возможно охарактеризовать как классовый, поскольку наличие господствующей группы, изначально консолидированной вокруг князя и представлявшей собой агентов его власти, а также наличие зависимых людей подтверждается и письменными, и материальными источниками. Даже ленинградская школа в историографии, упорно характеризовавшая Киевскую Русь как бесклассовое общество, признавала наличие господских усадеб с ведением собственного хозяйства. Археологические находки позволяют говорить о появлении таких «замков», отдалённых от основных поселений и отличавшихся по образу жизни хозяев, уже в VIII-IX вв.. При утверждении княжеской власти подобные замки стали строиться сначала - при княгине Ольге, - как пункты сбора дани и контроля за определённой территорией и живущими на ней вервями, а потом, с XI века, как центры собственно княжеского хозяйства.

. Классовая структура Киевской Руси не соответствует современной ей структуре феодального общества в Западной Европе (нужно заметить, что социальная структура современных ей Скандинавских стран и Британских островов близка к ней, хотя бы по признаку большого количества свободных производителей и «придворного» хозяйства правящего класса). Такие структуры известны в раннеклассовых обществах не только европейского средневековья, но и ранней древности на Востоке, когда военный вождь признавался верховным властителем данной территории и взимал с неё дань «по праву легитимности», которое давалось ему его происхождением или же фактом завоевания территории; при этом, население оставалось свободным и могло распоряжаться продуктами своего труда, оставшимися после уплаты дани. По мере развития производительных сил и усложнения потребностей правящей группировки, происходит постепенный переход государя, а потом и его дружинников, к ведению собственного хозяйства, но поначалу оно не подчиняет себе крестьянские общины, а существует одновременно с ними, обрабатываясь трудом невольников (военных или кабальных рабов). Таким образом, классовые противоречия в Киевской Руси можно выделить по 2 направлениям: княжий двор - верви, эксплуатируемые посредством даней и повинностей, и аристократия - зависимые и полузависимые люди, работающие в её хозяйствах. О наличии третьего направления противоречий - между имущими и неимущими членами общины (преимущественно, правда, города как общины) - говорят летописные сведения о восстаниях в древнерусских городах, направленных против закабаления общинников, против ростовщичества, против перехвата имущей верхушкой власти. Феодальным (даже раннефеодальным) такое общество можно назвать, только если мы принимаем власть князя и, соответственно, княжьего двора как поземельную, связанную с верховной собственностью на землю, в том числе, обрабатывающуюся общинниками, а не как сакральную, основанную на признании этими общинниками данного военного вождя своим верховным господином. Тот факт, что отражённая в «Русской Правде» разница в штрафах за одно и то же преступление, если оно совершено против князя (княжьего имущества) или против общинника, не противоречит ни поземельному, ни «сакральному» характеру княжеской власти.

. Вопрос о времени феодализации раннеклассового общества Киевской Руси может быть решён только в том случае, если мы докажем факт подчинения вервей княжеским, и затем боярским усадьбам - «замкам» как центрам производства уже в X-XI вв. На сегодняшний день, ни археологические, ни письменные источники не позволяют нам с уверенностью это констатировать. Из «Русской Правды» отчётливо следует наличие крупного княжеского хозяйства (и это характерно, что преимущественно княжеского), но в качестве принадлежащих к нему работников упоминаются заведомо зависимые люди, не являющиеся общинниками, из которых на господскую землю были посажены лишь смерды - как показывают последние исследования, военнопленные, наделённые землёй. Именно в развитии института смердов можно видеть одну из основных линий феодализации Киевской Руси, но эта проблема ещё недостаточно изучена.

2. Господствующие слои в Киевской Руси

То, что, вопреки позиции ленинградской историографической школы, Киевская Русь была классовым государством, и этот характер она носила ещё с IX века, подтверждается свидетельствами иноземных путешественников. «У русов существует класс рыцарей», - сообщает безымянный среднеазиатский географ. Другие восточные авторы говорят о делении славян на простых и знатных, о князе, собирающем дань, творящем суд, имеющем в своём подчинении «правителей отдалённых областей», распоряжающемся конницей. Вопрос состоит в характере господствующего класса, в источниках его командующего положения, в способе эксплуатации им непосредственных производителей и в целом в его роли в системе производства и управления.

Традиционно принято считать, что господствующий класс Киевской Руси сложился из местной родоплеменной аристократии, которая попала в зависимость от Киева, и из мужей (дружинников) киевских князей. Эти дружинники с XI века в управление, в держание, а с XII - в вотчину княжеские земли. Означало ли это феодализацию дружинников, рассмотрим немного позднее. То, что местная родоплеменная знать существовала, подтверждается как летописными свидетельствами (история древлянского князя Мала и других подобных ему фигур, покорённых Киевом), так и археологическими находками. Менее известно, каким образом и на каком основании она вошла в состав общерусского правящего класса, и вошла ли вообще, не будучи отчасти истреблена более сильным киевским соперником, отчасти слилась с основной массой общинников. Во всяком случае, политика киевских князей по разделению территории страны между братьями и сыновьями для управления «на местах» была связана именно с нежеланием киевских князей полагаться на местную аристократию и с их стремлением укоренить в подвластных землях свою династию. Скорее всего, в одних землях местная знать была ликвидирована, в том числе, физически (как в древлянской земле княгиней Ольгой), а в других вошла в состав приближённых новых князей, поставленных Киевом (как было в Новгороде, где сначала Владимир Святославич, а потом Ярослав Мудрый опирался на местную элиту в борьбе с Киевом, до того, как сами стали великими князьями, а также в Суздальской земле). Так что полного разграничения местной родоплеменной верхушки и княжеских дружинников как источников формирования господствующего класса, не было.

Момент окончательного оформления господствующего класса Киевской Руси относится к X веку, когда дружина начала отчётливо делиться на две части. Это доказывается археологическими находками при раскопках курганов данного времени. По богатству положенных с покойниками вещей и по размерам курганов можно разделить их на три группы: курганы простых дружинников, бояр и князей. В курганах двух последних групп встречаются наборы разнообразного оружия и доспехов, серебряные и золотые вещи, дорогие привозные сосуды, остатки сожжённых рабынь и рабов. Для княжеских курганов характерно наличие предметов языческого культа - жертвенных ножей, идолов, священных турьих рогов. Интересную картину представляют, например, черниговские курганы. В окрестностях древнего города Чернигова имеется несколько отдалённых друг от друга дружинных кладбищ, на которых находятся погребения рядовых воинов (часто по много человек в одном кургане), и несколько крупных боярских курганов с захороненными в них ценными вещами.

Бояре представляли собой «старшую дружину», непосредственных приближённых князя. Они осуществляли не только командование войсками, но и гражданское управление, суд, и т.д. (что было естественно для тех времён, когда военная сила была решающим фактором любого управления). Старшая дружина представляла собой и государственный совет при князе. Именно они были основными получателями средств, собранных в виде даней и податей, им позднее делегировалось управление на местах и, соответственно, получение дани в свою пользу. Младшая дружина не претендовала на участие в княжеских доходах и довольствовалась содержанием, которое ей обеспечивал князь.

Первоначально князь с дружиной, объезжая завоеванные земли, собирал дань натурой - мехами, медом, воском. Это называлось «полюдьем». В IX - первой половине X века полюдье по основным подвластным ему землям киевский князь собирал лично, проезжая земли по определённому «дугообразному» маршруту, что занимало у него всю зиму. Весной ценности, полученные в виде дани, отправлялись на продажу, преимущественно, в Константинополь, и князь зачастую сам сопровождал караван. Уже в X веке известны случаи, когда князь отдавал некоторые земли для сбора полюдья своим воеводам и непосредственно подчинённым им дружинам (история с гибелью князя Игоря связана с тем, что князь решил повторно собрать дань в землях, выделенных им для сбора дани его воеводе Свенельду). Княгиня Ольга, вдова Игоря, установила нормы дани с каждого хозяйства, а также ввела систему погостов - пунктов сбора дани в каждой земле, управлявшихся княжескими представителями. «Полюдье» сменилось «кормлением»: назначенный на место боярин собирал дань, часть собранного оставлял на содержание своим людям, а остальное отправлял князю.

Земля, которой раньше князь управлял как бы непосредственно, попадала в управление его агента из старших дружинников или из местной знати, что означало, в частности, что «дани, виры и продажи», т.е. сбор с населения податей и судебных штрафов за убийство (виры) и за другие преступления (продажи), а следовательно, и право суда переходили тоже к этому агенту. Здесь можно усмотреть зачатки феодального иммунитета, хотя и очень своеобразные, если принимать во внимание, что пока такой боярин оставался в положение управляющего, служащего за долю, пусть и очень большую, в сборах с управляемой территории.

Итак, источником существования и родоплеменной аристократии, и военных вождей с их дружинами изначально было не собственное хозяйство на земле. Древнерусская знать жила за счет «внеземельных» доходов - даней, полюдья, кормлений - получаемых сначала на основании своего руководящего положения в племени или союзе племён, а потом - на основании принадлежности к «княжьему двору». Эти доходы были привязаны скорее даже не к территории, которой управлял данный представитель господствующего класса, а к самим его управляющим функциям, к факту власти, данной ему племенем или делегированной князем. И раздача князьями земель в управление, держание и даже в вотчину, хотя и очень напоминает систему бенефициев в Западной Европе, сама по себе не означает превращения дружинников в «полноценных» феодалов (хотя, логика раздачи земель в держание и в вотчину аналогична логике западных королей и императоров - необходимо одновременно обеспечить управление землями и содержание того, кто ими будет управлять). Князь, скорее, делегировал свою власть над социальными общностями (городами и сельскими вервями) и принадлежащей им землёй, вместе со всеми доходами, предполагавшимися такой властью (доходы, получавшиеся некоторыми категориями княжеских чиновников от подчинённых им вервей, подробно нормированы в «Русской Правде»). Но сама эта нормированность, не зависящая ни от собственной воли чиновника, ни от условий данной местности, ни от хозяйственной конъюнктуры, говорит о том, что «полноценным» феодалом, для которого власть и собственность соединены в факте владения землёй, княжеский чиновник ещё не становился: он пользовался делегированной ему властью, в том числе, для своего собственного содержания, но не становился ещё собственником земли и, тем более, живших на ней людей. Положение начало меняться, когда началась раздача земель в вотчины, на условиях службы князю (это уже соответствует «условной» феодальной собственности Западной Европы). Но до тех пор, пока распорядитель, держатель или даже владелец земли ограничивался установленными сборами с земель, которые прежде шли князю, а теперь ему, и не вёл собственного хозяйства, используя в нём как непосредственных производителей зависящих от него крестьян, феодалом с точки зрения феодализма как социально-экономической формации он не становился.

К концу X-XI веку, согласно упоминаниям в письменных источниках и в ещё большей степени археологическим находкам, у древнерусской элиты появляются крупные собственные хозяйства. Согласно имеющейся информации, эти хозяйства были преимущественно княжескими (хотя, в ряде земель, например, во Владимиро-Суздальской и в Галицко-Волынской, есть основания уже в это время говорить про боярские поместья). Такое владение, как показывают раскопки, состояло из господского двора, где находились хоромы хозяина и жилые помещения его дворовой челяди, и из близлежащих земель. Во главе княжеского хозяйства стоял управляющий - огнищанин («огнище» - хозяйство). В состав вотчинной администрации входили конюший, тиуны (приказчики), сельские старосты и т.д. Земельная собственность охранялась законом. За нарушение межевых знаков, определявших земельные границы между «огнищем» и общинными землями, взимался штраф, зафиксированный ещё в первой редакции «Русской Правды».

Считается, что массовое обзаведение старших дружинников собственным крупным хозяйством на пожалованных им землях относится уже к концу XI века. Это связано с рядом факторов, начиная от субъективного («естественное» увеличение потребностей боярства, по мере знакомства с нормами жизни и роскоши, например, в Византии), заканчивая объективными внутри- и внешнеполитическими (по мере дробления Руси на княжеские уделы каждый конкретный князь был вынужден собирать свою дружину, и его доходов от дани уже не хватало на её содержание; «путь из варяг в греки», на котором держался сбыт собранной дани за границу, стал приходить в упадок по мере развития среднеевропейской и средиземноморской торговли). Хозяйства, подобные княжеским, стали заводить бояре. Однако, как уже говорилось выше, в этих хозяйствах работали преимущественно зависимые и полузависимые люди. Сельские общины в своих вотчинах бояре по-прежнему эксплуатировали посредством сбора дани.

В отличие от феодальной аристократии тогдашней Западной Европы, владельцы больших земельных владений в Киевской Руси не представляли собой в киевский период исключительное звено в социальной системе, воплощавшее в себе власть. Власть по-прежнему оставалась прерогативой княжьего двора, который уравновешивался собраниями граждан в крупных городах, и боярин, особенно, если он происходил от местной племенной знати, мог относить себя к общине этого города, или же к двору. За пределами своей земли он был обычным гражданином, подчинявшимся тем же законам, что и другие свободные люди, и в городах-государствах, подобных Новгороду, по крайней мере официально, обладал не большим голосом в городском собрании, нежели какой-либо иной бюргер. Можно согласиться, что жизнь некоторых бояр была защищена двойной вирой, но это было связано не с их имущественным положением и принадлежностью к «благородному сословию», как во Франции, Германии и т.д., а с тем, что они были княжескими служащими. «Русская Правда» подробно говорит о высоких штрафах за убийство огнищанина, тиуна, княжьего конюшего, но не боярина вообще.

Бояре сохраняли в своих руках крупные торговые связи и операции, поскольку, как уже говорилось, сельское население они продолжали эксплуатировать посредством сбора дани, а эту дань необходимо было конвертировать в деньги или драгоценности - что было не свойственно западной аристократии. Вообще, княжеская и боярская вотчина были куда более включены в рыночные связи, чем хозяйство современного им европейского сеньора, тем более, что в силу географического положения многих русских земель, критическую массу товаров приходилось приобретать вовне. Известный русский историк-эмигрант Г.В. Вернадский полагает, что «крупное земельное хозяйство в Киевской Руси имело, возможно, большее сходство с римской латифундией, нежели с феодальной сеньорией», - на том основании, что это было крупное хозяйство, обеспечиваемое трудом рабов, в том числе, посаженных на землю (смерды), включённое в рыночные отношения и работающее в том числе на рынок. Собственно, большое число должностных лиц, управлявших ещё княжескими имениями, также роднит древнерусское господское хозяйство с латифундией, поскольку, если хозяйство, основанное на рабском труде, требует от господина более тонкого управления (включающего в себя планирование, комбинирование разных работников на разных задачах, постоянный контроль), чем хозяйство в чистом виде феодальное.

Исходя из всего вышесказанного, можно заметить, что высшие слои общества Киевской Руси были феодалами лишь в самом широком смысле этого слова. Соединение власти и собственности для них не завершилось до конца; до управления крестьянскими общинами они касались лишь в том случае, когда было нужно чинить суд и собирать штрафы. Условная собственность, являющаяся основой для классической феодальной лестницы, была в случае Киевской Руси, скорее, собственностью на власть, всей полнотой которой обладал князь и далее делегировал своим слугам. Аристократ времён Киевской Руси представлял собой, скорее, сочетание администратора и купца, чем классического феодального землевладельца, господствующего над своими подданными, вплоть до явлений, типа «права первой ночи», как бы от своего собственного имени, а не от имени короля; находящегося с этим королём в договорных отношениях; презирающего торговлю и до XIV века не включённого в товарно-денежные отношения. Обозначение того типа эксплуататорского класса, к которому принадлежала элита Киевской Руси, ещё требует разработок.

3. Зависимые категории населения Киевской Руси

Коротко остановимся на уже неоднократно упоминавшихся зависимых и полузависимых категориях населения Киевской Руси.

К полностью зависимым людям, соответствующим по своему положению и правовому статусу рабам, могут быть отнесены, в первую очередь, холопы. Они заведомо не являлись субъектами права, по ряду статей «Русской Правды» приравнивались к скоту. Правда, их жизнь гарантировалась хотя бы минимальной вирой (5 гривен). Стать холопом можно было многими путями, вообще типичными как для раннеклассового, так и для развитого рабовладельческого общества: плен, государственное (княжеское) наказание вследствие преступления или просто немилости князя, несостоятельность в уплате долга, самопродажа в рабство, женитьба на несвободном человеке, рождение от несвободных родителей.

В историографии возникает вопрос о том, насколько холопы могли быть задействованы в непосредственном производстве и не представляют ли они собой категорию дворовых слуг. Трудность здесь состоит в различии между холопами и челядью (челядь представляла собой иноплеменников, попавших в рабство, как правило, через плен во время войны). Источники, упоминая о целых княжеских и боярских сёлах, где хозяйство велось посредством труда зависимых людей, упоминают именно «челядь». Однако, скорее всего, это было делом выбора хозяина - на какую работу определить человека, попавшего к нему в рабство (ни один из найденных законов не регламентирует, какие работы можно, а какие нельзя поручать рабу-единоплеменнику). А княжеский или боярский управляющий, из соображения удобство и безопасности, на выполнение домашних работ или на служебные должности по управлению вотчиной, конечно, более готов был ставить соплеменника, чем недавнего военного врага.

Холоп не был совсем лишён прав (как, впрочем, раб в большинстве случаев в истории). Так, холоп мог владеть собственным имуществом, о чём можно судить по Смоленскому договору 1229 г. с немцами. В нарушение правила, установленного «Русской Правдой», что господин не платит по долгам своих холопов, договор предусматривал, что если немец даст взаймы княжескому или боярскому холопу, а тот умрёт, не заплатив долга, то долг должен перейти на того, кто получал имущество умершего. Эта статья не только подтверждает кредитоспособность холопов, но показывает, что после холопов могло оставаться имущество. Правда, не вполне понятно, кто мог быть законным наследником - члены семьи умершего (которые, согласно той же «Русской Правде», были заведомо собственностью господина), или сам господин.

В остальном же холоп был лишь объектом права, и за все произведённые им нарушения отвечал хозяин (именно поэтому «Правда» и предусматривала хотя бы освобождение господина от платежей по долгам своего холопа). Господин отвечал за кражи, оскорбления свободных людей, произведённых его «собственностью». «Русская Правда» не предусматривает наказаний за убийство собственного холопа (статьи, запрещающей или разрешающей это в данном своде законов вообще нет), а лишь за убийство чужого, с оговоркой - «убийство без вины». Эта оговорка иллюстрируется 65-й статьёй «Пространной Правды», которая предусматривает возможность хозяину укрыть своего холопа, ударившего свободного человека, и уплатить за это в качестве штрафа 12 гривен, но при этом оговаривает право обиженного, независимо от уплаты штрафа, расправиться с обидчиком при встрече. Притом, в статье указывается, что при Ярославе Мудром холоп мог быть вовсе убит обиженным им свободным человеком, а уже Ярославичи заменили убийство телесным наказанием или отдельной платой. Значит, если вина холопа была доказана, убивший его при Ярославе Мудром мог даже не платить штрафа.

К холопам по своему правовому положению близка категория смердов. До середины XX века считалось, что термин «смерд» означает если не крепостного, то заведомо феодально зависимого крестьянина, и что смерды представляли собой основную массу сельского населения Киевской Руси. В литературной речи, при употреблении «высокого стиля», или когда автор желает стилизовать своё высказывание под старину, «смерд» часто выступает синонимом зависимого крестьянина вообще. Однако, исследования письменных источников, как всё той же «Русской Правды», так и договоров, купчих грамот и прочих подобных документов, показали, что смерды представляют собой особую и совсем не основную категорию сельских жителей, которые, правда, действительно находились в зависимости от своих господ, близкой к крепостной. По поводу происхождения смердов, в историографии до сих пор идёт дискуссия - являлись ли они общинниками, попавшими в зависимость к князю экономическим путём, или это были военнопленные, посаженные на землю. Тот факт, что смерды поселялись не в весях, а в сёлах (их где-то «селили»), говорит в пользу второй гипотезы: смердами становились компактные группы пленных, которых князь селил на принадлежавшей ему пустующей земле.

Хотя способы попадания в статус смерда были весьма похожи на способы превращения в холопы, смерд, возможно, в силу того, что его селили на господской земле для ведения собственного хозяйства, был, хоть и неполноценным, субъектом права. В частности, он сам платил штраф за совершённые правонарушения. Неполноправие смерда выражалось в низком штрафе за его убийство (те же 5 гривен, что и за холопа), в том, что выморочное имущество смерда наследовал князь, в праве князя дарить смердов церкви (а с XII века и боярам) или произвольно переселять на новые места. Даже тот факт, что смерда нельзя было пытать при судебном расследовании без санкции князя, говорит о принадлежности смерда последнему как хозяину.

В отличие от свободных общинников, смерды, помимо дани, несли натуральные повинности (правда, поначалу, скорее, инфраструктурного, чем производственного плана: чинили дороги и мосты, насыпали валы, и т.д.). Особо выделялась воинская повинность, в соответствии с которой, по разным версиям, смерды должны были служить в пехоте (в средние века - заведомо вспомогательный и, как правило, презираемый рыцарями и дружинниками род войск), поставлять лошадей армии (явно для обозов, а не для конников), участвовать в конном войске. Последний фактор, а также, то, что смерды изначально принадлежали князю, а в Новгородской республике - органам её управления, позволил некоторым исследователям считать, что смерды составляли собой зависимые от князя военизированные поселения, в мирное время возделывавшие землю и несшие повинности, а во время войны участвовавшие в походах (эта версия, однако, не подтверждается источниками по военной истории). Важно заметить, что к концу XII века термин «смерд» перестал употребляться в основной части русских земель и сохранился лишь в Галицко-Волынской и Новгородской землях, в ряде случаев - в значении всего сельского населения той или иной местности. Поскольку именно в этих русских землях развитие боярского землевладения уже почти на феодальных началах зашло дальше, чем где бы то ни было, можно предположить, что постепенно зависимость смердов перешла от личной к поземельной и начала распространяться на общинников, живших на пожалованных или наследственных землях бояр.

Полусвободное население было представлено закупами и рядовичами.

Закупом назывался общинник, получивший от княжеского управляющего или боярина ссуду (купу), которую был обязан отработать, как правило, трудом на господских полях. Ссуда могла быть как денежной, так и натуральной (рабочим скотом, семенами, инвентарём, и т.д.). При продолжительной отсрочке в выплате купы господин увеличивал объём долга, что уменьшало шансы закупа когда-либо его вернуть. Холопом, согласно «Русской Правде», закуп мог стать лишь в случае бегства без выплаты ссуды; в ней не идёт речь о критическом сроке возврата долга, после которого закуп автоматически делался бы рабом. Одновременно, если господин пытался обратить закупа в рабство (прежде всего, продать его другому), то закуп автоматически возвращался в положение полноправного общинника и не должен был возвращать купу.

Правовое положение закупа выглядит противоречиво. С одной стороны, он сохраняет права свободного человека: не только имеет своё хозяйство и возделывает его, но имеет право отлучаться от господского имения на заработки для выплаты купы, жаловаться на господина в суде и получать удовлетворение. Отношения между закупом и хозяином регулировались двусторонним договором - рядом. Господское поле закуп обрабатывал господским же инвентарём, с правом использовать его и в своём хозяйстве, при этом, в случае пропажи или поломки инвентаря и скотины, закуп нёс ответственность (и не своей свободой, а лишь деньгами) только в том случае, если это произошло во время его работы на себя (правда, если он ломал господский плуг или борону во время работы на хозяина, то, чтобы получить новые, он должен был возместить их стоимость). Однако, в случае совершения закупом кражи, платил за него господин, а закуп превращался в полного холопа. Господин имел право понуждать закупа к труду побоями, и «Русская Правда» декларировала возможность жалоб закупа на это, только если господин злоупотреблял своим правом (доказать это в суде, естественно, было трудно).

Показательно для социальной динамики Киевской Руси, что упоминание о закупе появляется лишь в «пространной» редакции «Русской Правды», в тех её статьях, что были составлены уже при Владимире Мономахе (1113-1125 гг.), когда этот великий князь Киевский, после восстания 1113 года, был вынужден пойти на уступки закабаляемым низам и принять законы против ростовщичества и иных форм закабаления. «Краткая» редакция «Правды», составленная при Ярославе Мудром, деде Мономаха, говорит только о холопе и смерде. Налицо процесс постепенного массового попадания свободного населения в зависимость от аристократии, начавшийся, однако, не ранее середины XI века. При этом, зависимость перерастала, всё же, в рабство, а не в поземельное крепостное право. Аналогичный процесс происходил в древних Афинах в VII веке до н.э. (против него были направлены законы Солона) и позднее в позднем Риме.

Известий о рядовичах крайне мало. По некоторым версиям, это другое название тех же самых закупов (по названию двустороннего договора между ними и господином - «ряда»). Можно обратить внимание на тот факт, что один термин основывается на предмете договора («купе»), а другой - на самом факте договорных отношений. Б.Д. Греков предполагал, что «рядович» - это любой человек, поступивший в услужение к господину на основании договора. С.В. Юшков, однако, не соглашается с ним, указывая на то, что штраф за убийство рядовича равен штрафу за смерда и холопа. И.В. Фроянов, ссылаясь на дополнительные значения понятия «ряд» (в частности, «порядок») и на текст «Моления» Даниила Заточника, где рядовичи упоминаются как администраторы боярского имения, предполагает, что рядовичи представляли собой низший административный слой, как правило, происходивший из рабов или, по обычаю, терявший статус полноправного свободного человека (считалось, что служить верой и правдой можно, лишь отказавшись от собственной свободы, хозяйства, и т.д.).

Состав зависимых групп населения Киевской Руси, как и правовой статус каждой из них, позволяют говорить о многоукладном характере древнерусского общества, в котором сосуществовали разные способы организации производства и различные, в том числе, юридически, отношения между хозяином и работником. Важно, однако, заметить, что отношения эксплуатации центрировались преимущественно вокруг рабства и рабского труда (господин стремился сделать закупа холопом, закуп стремился этого избежать; рядович по формальным признакам приближался к холопу, и т.д.). Только факт условного, временного владения закупом господским инвентарём и скотиной, да эволюция положения смердов начинают формировать предпосылки для развития феодальных отношений.

4. Эволюция древнерусской государственности

Государственные начала жизни на территории будущей Киевской Руси складывались в нескольких различных точках, там, где формировались крупные союзы племён. Однако, государство в собственном смысле слова, с чётко определённой территорией, целостной и суверенной по отношению к другим, рядоположенным, с едиными воинскими силами, с единой системой налогов и сборов, а также единым механизмом их распределения, сложилось вокруг Киева и Новгорода, как стратегически важных пунктах на пути «из варяг в греки». В эпоху раннего средневековья, когда сообщение внутри Западной Европы было проблематичным, а судоходство по Средиземному морю ещё не восстановилось, основной маршрут, по которому товары богатой и «промышленно развитой» (по тому времени) Византийской империи могли дойти до европейских королевств, пролегал по рекам Русской равнины. У военных вождей, которые базировались на среднем течении Днепра (Киев как столица Полянского союза племён, за землями которого и закрепилось изначально наименование «Русь»), а также у выхода в Балтийское море и далее в Скандинавию и Германию (Новгород как центр «словенского» союза племён), появлялся прямой интерес, как минимум, установить контроль за этим путём, как максимум, включиться в торговлю на нём в качестве конкурентоспособных субъектов. Для этого нужно было не только объединить территорию вдоль рек, по которым пролегал торговый маршрут, но и обеспечить взимание с прилегающих территорий интересных в Византии товаров (пушнина, воск, мёд, и т.д.) в качестве дани, чтобы иметь возможность монополизировать рынок этих товаров в Константинополе. Ресурс для того, чтобы обеспечить воинскую силу, способную объединить и удержать единство восточнославянских земель, имелся, опять же, именно в киевской и новгородской землях, которые не только были удобны для организации перевалочных пунктов и крупных торжищ иноземных и отечественных купцов (за счёт чего местная верхушка могла производить накопление), но обладали значительными природными богатствами (плодородие Киевщины, в сочетании с относительной удалённостью от степных кочевников и отсутствием большого количества дремучих лесов; лесные богатства Северной Руси).

Как протекал процесс объединения славянских и неславянских племён вокруг Руси, в точности не известно. По счастью, в «Повести временных лет» уцелел один отрывок, в котором описывается Русь до появления там варягов. «Вот те славянские области, - пишет Нестор, - которые входят в состав Руси: поляне, древляне, дреговичи, полочане, новгородские словене, северяне…». Этот список включает только половину восточнославянских областей: нынешнюю Северную Украину, Южную и Северо-Восточную Беларусь, юго-западные области и северные области Европейской России. В состав Руси, следовательно, в то время ещё не входили кривичи, радимичи (Центральная Беларусь и западные области России), вятичи (центральная Россия, будущая Владимиро-Суздальская земля), хорваты, уличи и тиверцы (Западная Украина). Датировать известия, содержащиеся в этом исключительно ценном отрывке, можно временем не позднее середины IX в., так как в конце IX и в X в. географические очертания Руси были, согласно той же летописи, уже иными.

Таким образом, имеются основания говорить о нескольких этапах роста территории Руси: в VI в. земля полян-руси была ограничена рамками Среднего Приднепровья, а к середине IX в. она включила целый ряд областей, в которых имелись «свои княжения». В состав Руси теперь вошла широкая полоса славянских земель от реки Роси на юге до озера Ильмень на севере. Летописец Нестор упомянул и ряд финно-угорских и балтийских племён, подвластных Руси и обязанных уплачивать ей дань (известно, что в то времена племенные различия не имели большого значения в политике и, конечно, военным вождям было всё равно, славянские или неславянские племена будут поставлять им товар для сбыта в Византии).

Об этом государстве сохранился ряд сведений и в иностранных источниках, относящихся к IX в., подтверждающих и уточняющих данные Нестора. В 839 г. послы русского «хакана» побывали у императора Людовика Благочестивого. В начале IX в. русское войско воевало в Крыму «от Сурожа до Корчева» (от Судака до Керчи). Примерно в это же время русы совершили поход на южное побережье Чёрного моря. В середине IX в., по сообщению арабского писателя Ибн Хордадбеха, русы («племя из славян») плавали через Керченский пролив в Азовское море, поднимались Доном до его сближения с Волгой и спускались в Каспийское море, доходя сухим путём до Багдада. Другие восточные авторы различают для этого времени русов и славян, подразумевая, очевидно, под русами дружины государства Руси, а под славянами - другие славянские племена, ещё не вошедшие в состав этого государства, или же новгородцев, самоназвание которых было как раз «словене». Первым городом Русской державы называют Куябе - Киев.

Давно начавшаяся колонизация южных областей славянами облегчала утверждение Древнерусского государства на Чёрном море. Здесь русы приходили в столкновение с Византией, хазарами, печенегами. «Русы воюют с окрестными народами и побеждают их», - пишет упомянутый уже восточный автор.

В 860 г. русское войско, мстя за нарушение византийцами какого-то договора и за убийство русских, осадило Константинополь и едва не взяло город. Вскоре нападения русов на Византию возобновились. После одного из таких походов византийский император направил на Русь епископа, который крестил часть русов. Этот факт рассматривается некоторыми исследователями как важный признак того, что у руссов уже существовали развитые институты господства и подчинения, для оформления которых как системы, естественной с точки зрения народной массы, было необходимо принятие единобожия. Но степень христианизации славян в IX в. не следует преувеличивать. Тогда, очевидно, только небольшая часть дружинников приняла христианство. Динамику формирования государства у восточных славян показывают, скорее, новые явления в их традиционных языческих верованиях. Среди божеств на первое место выдвинулся Перун, бог грозы, превратившийся в бога войны и покровителя дружинников (взамен прежним «главным» богам, чьи фигуры имели заведомо земледельческий характер).

Эти факты подтверждают гипотезу о «торговых» причинах формирования Киевской Руси в её государственных границах. Как видим, князья стремились закрепить своё господствующее положение на торговом пути в Византию укреплением на черноморских берегах, а кроме этого пути, активно осваивали дорогу на Восток, ещё более выгодную в силу того, что уровень развития ремесла в странах арабской культуры намного превосходил европейский.

Как фрагмент «Повести временных лет», так и свидетельства иностранных современников, показывают, что Киевское государство уже в то время было достаточно сильным, признавалось современниками как если и не равноправный партнёр, то такой, с которым нельзя не считаться, было способно тем или иным образом удерживать под своим контролем многие земли. В этом свете, представление о норманнах (варягах) как о главных творцах русской государственности едва ли выдерживает критику. Напротив, известно, что когда скандинавский князь Рюрик (его историчность может считаться доказанной) овладел властью в Новгороде и попытался присоединить к себе земли полочан и кривичей (нынешняя Беларусь), киевский князь Аскольд повёл с ним войну и отбил эти покушения. Следовательно, речь идёт о попытке скандинавского завоевания уже сложившегося раннегосударственного образования (аналогичные попытки, даже увенчивавшиеся успехом, скандинавы, как известно, предпринимали в то же самое время по отношению к Англии и Ирландии).

При этом, нельзя отрицать и известное влияние скандинавских дружин на процесс государственного строительства на Руси (так же, как и на Британских островах). Скандинавские дружинники с большим успехом, чем их славянские собратья, выполняли функцию «внешней», «верхней» по отношению к славянским племенам силы. Сплочённость и дисциплина варяжских дружин, находившихся на чужой для них земле, давали образец для аналогичного построения славянских дружин как основной опоры княжеской власти. Опыт в организации дальних по расстоянию и крупных по масштабу военно-торговых предприятий, в которых воин и купец совмещались в одном лице, у викингов так же был богаче и оформленнее, чем у славян.

Известно, что в борьбе Аскольда и его соправителя (возможно, брата) Дира с наследниками Рюрика победа осталась за последними. Однако, из соображений стратегического удобства, столица была учреждена в Киеве. Князь Олег (судя по летописи, родственник Рюрика), правил в Киеве с 882 по 912 год, и значительную часть времени своего правления посвятил утверждению своей власти в славянских племенах, подчинённых до этого Аскольдом.

В течение всего X века правление каждого киевского князя начиналось с приведения в покорность тех или иных племенных союзов. Это говорит о неустойчивости государственной структуры, институциональной оформленности её только в Киеве, Новгороде и близлежащих землях. Возможно, необходимость каждый раз заново «наводить порядок» в подвластных землях, связана с общеевропейским представлением о личностном характере вассальных договоров, когда вассал (в данном случае, князь того или иного союза племён, вроде древлянского Мала) присягал лично киевскому князю как более могучему военному вождю, но не государству. Этот же «личностный» характер власти киевского великого князя подчёркивался институтом «полюдья» - сбором дани с подвластных земель, котором во главе своей дружины производил сам князь, затрачивая на это большую часть своего времени. Известно, что уже Игорь Старый, сын Рюрика, начавший княжить после Олега, передавал право сбора дани с отдельных племён своим воеводам, как способ вознаградить их за службу, но принципиально личностного характера государственной власти это не меняло.

Вдова Игоря, княгиня Ольга Мудрая, правившая до совершеннолетия сына, Святослава Игоревича, жестоко покарав древлян, в том числе, обратив в рабство древлянскую княжескую семью, упорядочила сбор дани. Она упразднила полюдье и ввела «уроки» - заведомо установленные объёмы дани, и учредив уже упоминавшиеся «погосты» - пункты сбора дани, которыми командовал наместник из старшей дружины или, возможно, представитель местной знати. Этот институт до некоторой степени опосредствовал личностный характер княжьей власти, превратив князя в центральную фигуру постепенно складывавшегося постоянного аппарата управления. Но инерция проявилась в решении Святослава, который посадил наместниками в основные на то время пункты Руси своих сыновей. Никакой воевода или боярин не мог символизировать для местного населения личность киевского владыки так, как его сыновья, а значит, ни один наместник не мог иметь такой легитимности. Более того, после смерти князя отношения между новым правителем всей Руси и правителями отдельных земель сохранялись бы как отношения между представителями одного рода. То же самое решение было принято позднее Владимиром Святославичем, а вслед за ним - Ярославом Мудрым, вылившись позднее в раздробленность Руси между князьями из рода Рюриковичей. Притом, если Святослав сажал сыновей наместниками в наиболее «проблемные» точки тогдашней Руси (в Древлянскую и в Новгородскую земли), то Владимир и за ним Ярослав попросту раздали Русь в управление сыновьям.

В целом, режим власти киевских князей, начиная от этапа полюдья и заканчивая правлением Ярослава Мудрого и его сыновей, может быть охарактеризован как вотчинная монархия, когда государство рассматривается правителем (королём, князем, герцогом, и т.д.) как личное владение. Этот подход, как показывает случай с уже упоминавшимся Игорем Старым, приходилось корректировать, исходя из обычаев и установлений; приходилось также считаться с интересами дружины, но скорее как соучастников во владении и управлении «вотчиной». И, тем не менее, как дань, полученная вследствие полюдья, так и дань, собранная на погостах, представляли собой одновременно государственную казну и личное достояние князя и дружины. Раздел земли между сыновьями после смерти Ярослава Мудрого также напоминает раздел хозяйства (вплоть до крестьянского) между наследниками.

Введение единого свода законов, каковым стала «Русская Правда», должно было изменить ситуацию, введя основания для принятия решений, не зависящие от личного («вотчинного») интереса конкретного князя в конкретный момент времени. Но ещё «Краткая Правда» Ярослава по своему содержанию во многом касается управления княжеским хозяйством и регламентирует отношения внутри него и по его поводу, а по другим статьям отчасти напоминает установления отношений внутри большой вотчины. Добавим, что управляющие княжескими имениями были для близлежащих вервей куда более действенными представителями государственной власти, чем временами наезжавшие сборщики дани и вирники (сборщики штрафов), и в этом смысле олицетворяли своей позицией соединение владельческой и государственной власти. Уже «Пространная Правда» выглядит как полноценный для своего времени свод законов, регулирующий широкий круг отношений, предполагающий в качестве субъектов не только князя и его представителей, но и бояр, купцов, закупов и их заимодавцев, а также людей разного социального положения, вступающих в гражданско-правовые отношения. Это было связано с развитием и усложнением хозяйства, социальной и политической структуры Киевской Руси, которой уже невозможно оказывалось управлять, как большой вотчиной. При наследниках Ярослава Мудрого Русь начала оформляться как классическая феодальная монархия, проводящая политику правящего дома с учётом интересов основных социальных групп, представляющих собой реальную силу.

Если ещё при Владимире Святославовиче управленческий аппарат оставался не дифференцированным, и возникавшие задачи поручались тому или иному представителю старшей дружины, вплоть до их разрешения, то при Ярославе Мудром уже выделяются особые должностные лица, действующие как при княжеском дворе, так и на периферии. Сбор дани осуществляли данщики, сбор торговой пошлины - мытники, сбор штрафов - вирники, сбор за продажу лошадей - пятенщики. При каждом князе «на местах» складывалась подобная структура подчинённых администраторов. Старшая дружина, опять же, при каждом князе, сохраняла функции совещательной структуры, которая принимала важнейшие решения (позднее, в Московском государстве этот институт трансформировался в Боярскую думу, а в Великом княжестве Литовском - в Совет господ, или «паны-раду»). Местное управление на низовом уровне оставалось в компетенции вервей, за которыми лишь надзирали княжеские вирники и отчасти управляющие соседних княжеских имений.

Особое место в системе управления Киевской Руси занимает княжеский съезд - «снем» - на котором князья принимали общезначимые для Руси решения. Такие съезды часто проводились в конце XI - начале XII века, когда одновременно утратил влияние институт великокняжеской власти, и возникла необходимость координировать усилия в масштабах всей русской земли, ввиду угрозы со стороны кочевого народа половцев. Решения съездов гарантировались, скорее, моральным фактором (верностью участвовавших в нём князей присяге) и наличными военными силами тех князей, что были заинтересованы в выполнении решения. Но сам факт наличия института, позволявшего решать общие задачи, путём длительных и сложных переговоров, достигая хотя бы временного консенсуса, говорит о постепенном выходе модели управления Русью как единым пространством за пределы, заданные «вотчинной» логикой.

«Классическая» историография, начиная с Н.М. Карамзина, определяет политическое устройство Киевской Руси как монархическое, с эволюцией от «грубой» власти военных вождей, которую всё время нужно было поддерживать новыми походами и принуждением, через раннефеодальную вотчинную монархию к институционально развитой монархии времён феодальной раздробленности, с необходимостью арбитража между различными группами вассалов и подданных. Считается, что к началу XIII века Русь, правда, уже раздробленная, «созрела» для следующего шага к сословной монархии (в то же самое время таковая начала утверждаться в Англии и Франции), и не сделала этого шага лишь ввиду монгольского нашествия. М.Ю. Брайчевский, уточняя этот подход, говорит о том, что европейское средневековье вообще признавало единовластие как единственно возможную политическую модель, правда, в многочисленных вариациях и разновидностях. Принцип наследственной монархии был самой распространенным, но не исключительным воплощением этого принципа. Феодальные и купеческие республики, в частности, отечественные Новгород и Псков, также были конкретными проявлениями единоличного правления (вече выбирало посадника, и тот правил как монарх в течение отведённого ему срока). Особенностью Киевской Руси, с точки зрения М.Ю. Брайчевского, являлось то, что она на протяжении своей истории так и не смогла выработать четкой системы престолонаследия, ведя активный поиск способа индивидуальной санкции каждого очередного претендента на верховную власть. Но монархического характера политического режима Руси это не отменяло.

Ленинградская школа в историографии придерживается иного подхода к определению государственного строя Древней Руси. Развивая идеи ещё В.О. Ключевского и затем М.Н. Покровского, историки этой школы обращают особое внимание на древнерусские города как на главнейшую единицу общества и основного субъекта власти, по отношению к которому возможности и полномочия князя были не столь велики, как это следовало бы из монархической логики.

Ядро города-государства XI-XII вв., согласно ленинградской школе, составлял старейший город - прежнее средоточие союза племен или крупного племени. Старейшим городам подчинялись пригороды, зависимое положение которых отражено в самом названии. Вполне вероятно, что зависимость пригородов от старших городов была следствием колонизации, освоения периферийных земель из старшего города, который выступал как своего рода метрополия.

Основным органом самоуправления старейшей городской общины было вече - народное собрание всех свободных жителей города. Решению веча главной городской общины должны были подчиняться жители пригородов. «Новгородцы бо изначала и Смоляне и Кияне и Полочане и вся власти яко на думу на веча сходятся. На что же старейшие сдумають, на том же пригороди стануть». На вече в главном городе сходился и сельский люд из окрестных мест. Прибывали сюда и делегаты из пригородов. Полномочия веча были очень широкими, собравшееся на вече «людье» решало самые разнообразные вопросы.

Вообще, и на вече и вне его, демократическая масса городского и сельского населения составляла действенную политическую силу. Народ в Древней Руси принимал активное участие как в приглашении князей на княжение, так и в смещении их со «стола».

Однако, князь и община в этот период отнюдь не были антагонистами. Князь был необходимым элементом социально-политической структуры русских городов-государств. Вот почему летописцы так тщательно и с такой тревогой фиксировали все периоды безкняжья. Князья, стремясь установить более тесный контакт с городской общиной, широко практиковали устройство пиров и дарений, что способствовало росту их популярности. Древнерусский князь, являясь одним из важнейших звеньев волостной администрации, жил в главном городе земли. В своих ратных делах он опирался на дружину. Бояре, как старшие дружинники, одновременно занимали важные посты в администрации городской общины и получали в кормление от неё, а не от князя.

Правда, костяк военной мощи каждой городской волости составляла не дружина, а «вои» - волостное ополчение, в которое входили свободные граждане главного города, пригородов и сельской местности. Свободное население было поголовно вооружено и в совокупности составляло «тысячу», в свою очередь, состоявшую из сотен - более мелких территориально-административных образований и вместе с тем военных единиц.

Главный город не мыслился без «области», «волости», то есть, без пригородов и сёл. Они составляли единое территориальное целое. Отсюда понятны названия «Киевская волость», «Черниговская волость», «Смоленская волость», и т.п. Эти волости - города-государства имели свои государственные границы: «сумежья», «межи», «рубежи», часто упоминаемые летописью. Город был тесно связан с волостью в экономическом, военно-политическом, культурном и религиозном отношениях.

Взаимоотношения городов и пригородов в рамках системы города-государства не оставались неизменными. Между старшими городами и пригородами нередко возникали конфликты, нередко, приводившие пригороды к обособлению. Часто это приводило к разложению прежних волостей-государств на новые, более мелкие. К такому обособлению, преследующему цель формирования самостоятельных городов-государств, толкала сама социально-политическая организация древнерусского общества с присущей ей непосредственной демократией, выражавшейся в непосредственном участии народа в деятельности народных вечевых собраний.

Этот подход, при всей яркости гипотезы и соответствии рисуемой в нём модели русского города-государства, аналогичной древнегреческому полису, социально-экономической ситуации Киевской Руси, также похожей на античную, вряд ли целиком соответствует историческим реалиям. Действительно, самоуправление древнерусских городов было весьма развито. Именно наличие выборных должностных лиц (тысяцкие, старосты, и др.) позволяло князьям не спешить с разворачиванием собственного «бюрократического» аппарата управления в самих городах и прилегающей местности. Однако, «волость», как показывают «Русская Правда» и княжеские грамоты, контролировалась всё-таки княжескими представителями, преимущественно, сборщиками податей и управляющими имений. «Смерды» принадлежали «волости», как уже говорилось, лишь в Новгородской республике, где князей как правителей не было (как известно, князь в Новгороде был аналогичен капитану кондотьеров в позднесредневековой Италии - командир собственного отряда, обеспечивающий безопасность республики). Роль веча в политической жизни центров земель не была одинакова. Смещение князей вечем, о котором говорят историки ленинградской школы, в основной части русских земель всегда оказывалось событием неординарным, эксцессом (как в 1068 году в Киеве, когда под угрозой нашествия половцев вече выгнало неспособного князя Изяслава и поставило во главе города его пленника, опытного военачальника Всеслава Полоцкого; как в 1075 году во Владимире, когда после убийства боярами Андрея Боголюбского вече отказалось принимать в князья боярского ставленника, и т.д.). Требуются дополнительные исследования, чтобы выяснить для каждой из русских земель действительные полномочия веча и возможности осуществить свои решения.

При всём этом, нужно принимать во внимание, что, действительно, по мере экономического развития Руси городские общины, в жизни которых активно участвовали и богатеющие бояре, становящиеся всё более независимыми от княжеских милостей, заставляли князей считаться с собой, и в связи с этим, совершенствовать собственный аппарат управления. Появление понятия «дворяне», относящееся, правда, уже к началу XIII века, связано именно с появлением особой прослойки придворных администраторов, которым князья поручали всё более частные дела по управлению государством.

В целом, государственное устройство Киевской Руси можно охарактеризовать как гибкое сочетание институтов принуждения, свойственных для вотчинной, а затем феодальной монархии, с широким общинным самоуправлением, как в сельской местности, так и в городах. Притом, если верви, в силу их разрозненности, не могли, при необходимости, оказывать сопротивление княжеским представителям, то горожане, признавая верховную власть князя, в критической ситуации могли сорганизоваться и сместить его. Характерно, что «Русская Правда» определяет полномочия княжеских слуг для сельской местности, вплоть до детального описания того довольствия, которое вервь должна предоставить вирнику, и не упоминает об аналогичных отношениях в городах. Поскольку княжеская власть, даже после середины XI века долгое время сохраняла пережитки периода военных вождей и вотчинного феодализма, и в силу этого была, скорее, заинтересована в удачных походах с большой добычей и в укреплении имений, чем в общем управлении землями, развитое общественное самоуправление оказывалось необходимым - и находило большое пространство для применения своих сил. Этим модель раннего государства на Руси напоминает средневековую Норвегию, где низовое управление находилось в руках свободного крестьянства.

Заключение

Мы рассмотрели специфику общественного и государственного устройства Киевской Руси. При всей схожести её с ситуацией Древней Греции, от «гомеровских» времён до реформ Солона (аналогом в отечественной истории могут быть реформы Владимира Мономаха), полностью отождествить их нельзя. В античной Греции речь шла одновременно о формировании самоуправляющихся общностей свободных производителей (граждан) - и об организации эксплуатации ими других общностей и отдельных производителей, находящихся вовне «избранного круга». Пределом стремлений для граждан греческого полиса в классическую эпоху его существования было подчинить себе другие полисы и заставить платить дань (чего на какое-то время, пусть и не в полном объёме, добились Афины - но что повело к их падению).

На Руси речь не шла о создании таких абсолютно самоуправляющихся общностей, хотя бы в силу значимости княжеской власти как организующего начала (хоть бы эта организация и носила корыстные задачи монополизации влияния на торговых путях, максимизации дани и доходов от имений, и т.д.). Общинное самоуправление решало одни задачи, князья - другие, и наличие веча в большинстве русских городов, скорее, страховало от эксцессов, чем определяло княжескую политику. С другой стороны, на Руси не было чётко обозначенного деления на «граждан» и «метеков», зато чётко выделялись социальные группы, играющие различную роль в процессе общественного производства и управления, обладающие различным правовым статусом, и зависимые слои населения были поражены в правах как рабы или полурабы, но не как «второсортные» члены общностей.

Общество и государство Киевской Руси в целом развивались в русле «северного феодализма», характерного для Скандинавских стран и Британских островов. Этому типу свойственны, до определённого времени, замедленные темпы установления поземельной зависимости непосредственных производителей, сохранение до начала Нового времени значительного слоя свободного крестьянства (в Норвегии, например, крепостное право так и не сложилось ни в какой форме), эксплуатация аристократией рабов и полузависимых людей, значительная роль княжеской (королевской) власти в осуществлении эксплуатации производителей.

Этот тип становления феодализма часто обозначают как «северный». И тот факт, что в европейских странах, где этот тип наличествовал, климат достаточно холодный, почвы во многих областях малоплодородные, и при этом в раннем средневековье было много лесов и лесных богатств, сыграл важную роль. В этих природных условиях, при достаточно примитивных орудиях труда и рутинной технике возделывания земли, организация крупного земледельческого хозяйства, основанного на барщине, оказывается невыгодно, и выходит проще собирать необходимые сельскохозяйственные продукты в виде дани или оброка. Кроме того, значительную, если не преобладающую долю прибавочного продукта дают различные промыслы, от охоты до бортничества, и эти продукты также оказывается проще собирать в виде дани. Главным ресурсом, при низком развитии производительных сил, оказывается не столько земля и природные богатства, сколько люди, способные их добыть, а точнее, власть над этими людьми. Притом, чтобы не увеличивались издержки на управление и контроль, эти люди должны оставаться свободными, обязанными господам лишь данью и отдельными повинностями.

Итак, основной производительной силой здесь на первых порах становится не поземельная, а политическая власть. И это власть заведомо верховного правителя - князя (короля) или выборного главы республики (посадника), даже если она делегируется наместнику, кормящемуся от сбора дани. Поскольку наместник не становится независимым государем, постольку власть как основной ресурс остаётся не его ресурсом, а лишь данным ему в пользование (что, в частности, подталкивало удельных князей к раздроблению Руси на обособленные княжества-государства).

Появление собственных княжеских хозяйств, обрабатываемых рабами, связано с развитием орудий и техники сельскохозяйственного труда. Вопрос о том, почему здесь привлекался именно рабский труд, а не происходило закрепощение свободных общин, требует исследования. Можно предположить, что, во-первых, отношения с безусловно подчинёнными зависимыми людьми, существующими атомарно, а не в виде социальной целостности (общины) были проще и привычнее для недавних военных вождей и их дружинников, во-вторых, эксплуатация свободных общин посредством дани давала больший доход, при условиях контроля пути «из варяг в греки», чем эксплуатация этих же общин на условиях крепостного права, которое успешно при земледелии и проблематично при лесных промыслах. Княжеские, а затем боярские хозяйства, скорее всего, обеспечивали личные потребности хозяев в продовольствии, тогда как дань выгодно продавалась.

Рабовладельческий характер одного из секторов экономики, а также необходимость конвертировать меха, мёд, воск и т.д. в другие материальные блага, необходимые древнерусской аристократии, приводили к такому развитию торговли и включению господствующей группы в торговую деятельность, какого не знал классический европейский феодализм. Все обозначенные факторы требовали:

наличия определённой (но вряд ли очень крупной) прослойки зависимых людей, заведомо оторванных от земли, полностью или частично;

сохранения основной массы населения в качестве свободных общинников, при эффективных механизмах получения от них дани (в частности, при длительном сохранении «дружинного» характера господствующего класса);

своеобразного «комплексного» характера господствующего слоя, который, как уже говорилось, представлял собой в большей степени администраторов и воинов-купцов, чем классических феодальных владетелей, сидящих на своей земле и из неё ходящих в походы (для боярина до XII века было нормально следовать за своим князем из одной земли в другую, не «пуская корней»);

длительного сохранения вотчинного характера монархии, который обеспечивал эффективное сочетание эксплуатации рабов и свободных общин;

большая роль местного самоуправления, в том числе, городского, в общем управлении государством и в политической жизни.

В Киевской Руси, в силу природных особенностей (в частности, больших пространств, сочетания дремучего леса и залежной степи), сложной внешнеполитической ситуации, богатого культурно-цивилизационного окружения, эти особенности, особенно, характер господствующего класса и роль общинного самоуправления, проявились ярче, чем в Ирландии, Британии до Вильгельма Завоевателя, Скандинавии. Но все эти же признаки присутствовали в раннесредневековой истории обозначенных стран.

По мере угасания пути «из варяг в греки», в связи с оживлением торговой жизни в Центральной Европе и крестовыми походами, открывшими более короткую дорогу на восток, доходы от внешней торговли начали падать, и древнерусская аристократия, волей-неволей, была вынуждена максимизировать свои доходы от сельского хозяйства. Происходит «обояривание» земли, постепенный перевод общин, живших на пожалованных боярам землях, в статус, близкий к статусу смердов, оседание князей и бояр в своих вотчинах. Но феодализация всё равно происходит не столько за счёт закабаления общин как целостностей (развитая традиция самоуправления, как и возможность уйти на новые земли, делала это непростым), сколько за счёт увеличения числа рабов и поселения их на княжеских и боярских землях. Княжеские усобицы во многом связаны с необходимостью получения новых рабов из числа пленных.

Монголо-татарское нашествие не только подорвало производительные силы тех русских земель, которых оно коснулось, и привело к фактическому распаду Руси как единого культурного и политического пространства, оно разрушило устоявшиеся социальные связи, ослабило местное самоуправление общин, особенно городских, сделало для господствующего класса Северо-Восточной Руси необходимым ведение собственного хозяйства. Феодализация Руси стала необратимой, но всё равно не в классических европейских формах.

Литература

русь социальный господствующий зависимый

1.Брайчевский М.Ю. Утверждение христианства на Руси. - К.: Наукова думка, 1989.

2.Вернадский Г.В. Древняя Русь. - Тверь-М.: «Леан»; «Аграф», 1996.

.Греков Б.Д. Киевская Русь. - М.: Аст, 2004.

.Зимин А.А. Холопы на Руси. - Л.: Наука, 1973.

.Карамзин Н.М. Полная История государства Российского в одном томе. - М.: АСТ, Астрель; Мн.: Харвест, 2010.

.Костомаров Н.И. Русская история в жизнеописаниях её главнейших деятелей. В 2 кн. Кн. 1. - М.: Сварог, 1995.

.Наумова Г.Р., Шикло А.Е. Историография истории России. - М.: Академия, 2008.

.Неусыхин А.И. Возникновение зависимого крестьянства как класса раннефеодального общества в Западной Европе VI-VIII вв. М., Наука, 1956

.Повесть временных лет. (Серия «Литературные памятники»). - М.: Наука, 2007.

10.Российское законодательство X-XX веков. В девяти томах. Т. I. Законодательство Древней Руси. - М.: Юрид. лит., 1984. - С. 64, 83-86.

.Рыбаков Б.А. Рождение Руси. - М.: «АиФ-Принт», 2004.

12.Фроянов И.В. Начала русской истории. - М.: Издательский дом «Парад», 2001.

.Черепнин Л.В. К вопросу о характере и форме Древнерусского государства Х - начала ХIII в. // Исторические записки. М., 1972. Вып. 89. С. 353-408.

.Юшков С.В. Очерки по истории феодализма в Киевской Руси. М.; Л., 1939.