властью и собственностью, которые в нерасчлененном виде присутствуют на каждом уровне политической и бюрократической иерархии.
Актуальность данной темы заключается в том, что «новый класс», сформированный в советский исторический период заложил глубинные институциональные основы государственного управления, которые действуют по сегодняшний день. Главный функциональный принцип бюрократии в России - это включение в процесс мобилизации и перераспределения ресурсов на приоритетные направления государственного строительства. У отечественной бюрократии есть колоссальный и беспрецедентный опыт, как положительный, так и отрицательный. В современных условиях переходного периода, когда государством определены приоритетные направления в виде национальных проектов, то опыт советской номенклатуры приобретает наибольшую актуальность нежели опыт зарубежный.
Целью данной работы является - дать сравнительный анализ концептуальных основ номенклатуры.
Задачи исследования:
рассмотреть бюрократию как политический институт;
раскрыть концепцию бюрократии М. Вебера;
охарактеризовать феномен «нового класса» в политической науке;
рассмотреть подход Джиласа к «новому классу»;
рассмотреть концепцию номенклатуры Восленского;
раскрыть концепцию номенклатуры Зиновьева.
1. Концептуальные основы бюрократии
1.1Бюрократия как политический институт
Дословно бюрократия (от французского bureau - бюро, канцелярия и греческого kratos - власть, господство) означает власть канцелярии. Еще два-три века назад этим словом характеризовали узкую прослойку людей, причастных к ведению государственных дел, отправлению правосудия, регулированию налогов и т.д. И уже тогда бюрократия вызывала отчуждение и неприязнь в трудовых и «средних» слоях населения.
Энциклопедия дает такое толкование бюрократии: это - система политического, экономического и социального управления, основанная на отрыве центров исполнительной власти от воли членов общества. Бюрократия - это система фактической власти, основанная на совокупности формальных и неформальных связей чиновничества в политической, экономической, социально-культурной областях деятельности государства и общества. Эти связи формируют всесильный, замкнутый, действующий по законам иерархии жесткий механизм власти, стоящий над законом и волей членов общества
Бюрократия - это врожденное свойство любой организации, государственного аппарата, управленческих структур предприятий и фирм. Она стала возникать, по-видимому, еще до рождения первого государства земли для регулирования каких-то хозяйственных и иных процессов в первобытном обществе. С точки же зрения современного государства вопрос заключается в следующем: где границы, пределы нормальной, необходимой деятельности управления, за которыми неизбежно происходит нарастание его иррациональной, а по существу - паразитической части? Иными словами: где когда, при каких условиях начинается перерождение управляющей системы, а если речь идет о всеобщем характере развития таких процессов - то и перерождение самого общества, государства?
Связана ли такая бюрократизация с общественно-политическими системами или она может развиваться в любом обществе. Тем более что история древних государств Востока, Греции, Рима показывает: они также подвергались бюрократизации, что во многом способствовало их гибели и исчезновению.
Гегель исходит из принципа разделения власти между государством и гражданским обществом, а в основу анализа кладет предпосылку «корпораций» (замкнутых организаций). В самом деле, бюрократия предполагает «корпорации», по крайней мере - корпоративный дух. Но Гегель совершенно не рассматривает содержание бюрократии, а дает только общие определения ее «формальной» организации, в то время как бюрократия есть государственный формализм гражданского общества. Она выступает носителем «сознания государства». Бюрократия должна таким образом, защищать мнимую всеобщность особого интереса, корпоративный дух, чтобы спасти мнимую особенность всеобщего интереса, свой собственный дух.
Государство неизбежно остается корпорацией, пока корпорация, то есть бюрократия, стремится быть государством. Бюрократия составляет особое, замкнутое общество в структуре государственного аппарата, реализующего функции власти. Поскольку дело идет о ее особом интересе, она всегда, во всех случаях желает сохранения своей корпоративной власти как противовеса власти другой корпорации, «чужого» особого интереса. Практически бюрократия идентифицирует себя с государством, а свои интересы - с государственными интересами.
Дух бюрократии есть «формальный дух государства». Она превращает действительное бездушие государства в категорический императив. Она считает самое себя конечной целью государства. Так как «формальные» цели делаются ее содержанием, она всюду вступает в конфликт с реальными целями. Формальное она вынуждена выдавать за содержание, а содержание - за нечто формальное. Так, государственные задачи превращаются в канцелярские и, наоборот, канцелярские задачи - в государственные.
История свидетельствует, что аппарат любого государства в той или иной мере подвержен бюрократической трансформации: в одних случаях - ускорен интенсивной, в других - замедленной. В результате бюрократия неизменно оказывается «встроенной» в систему власти и управления, в административную хозяйственную, правоохранительную и прочие аппаративные структуры.
Хорошо показывает эту универсальность Дж. К. Гелбрэйт: «Если современные крупные промышленные фирмы - «Дженерал моторс», «Джерал электрик» и «Экссон» в Соединенных Штатах, «Шелл» и «Бритиш петролеум» в Великобритании создают крупные бюрократические аппараты, то же самое, причем в еще более широких масштабах, происходит при зрелом социалистическом производстве. В еще более широких масштабах потому, что при этой системе производственные предприятия в той или иной степени объединяются с министерствами, выполняющими функции надзирателя и контролера. В результате появляется поистине гигантская организационная структура; по некоторым оценкам, бюрократический аппарат в СССР насчитывал около 30 млн. человек».1
Разумеется, бюрократия имеет и свою национально-государственную специфику, определяемую, прежде всего общественно-экономическим строем, развитием демократических традиций, уровнем культуры, образованности людей, нравственной зрелостью общества.
«Власть канцелярии» находится в прямой зависимости от системы государственной власти, ее природы, то есть от конкретного государства, его характеристик. В то же время существует прямая зависимость между бюрократизацией аппарата власти и реальным состоянием демократии в обществе. Следовательно, чрезвычайно важен анализ политической бюрократии. Известно, что демократия предполагает, во-первых, народовластие на основе всеобщих выборов. Во-вторых, развитое самоуправление народа, существование его разветвленных институтов. В-третьих, наличие реальных полномочий у представительных органов народа. Если государство построено по такому типу, в нем появляются внутренние силы, препятствующие всесилию исполнительного и репрессивного аппаратов, их бюрократическому перерождению. В-четвертых, демократия - это свобода слова.1 Следовательно, в условиях демократии существует возможность открытой и полной критики появляющихся негативных тенденций общественного развития, их публичного обсуждения, анализа, вскрытия причин. В-пятых, общественность в условиях демократии обладает правом и возможностью контролировать все стороны деятельности государства и его аппарата, исключая появление «закрытых зон» в Центре и в республиках, областях и краях.
Административно-бюрократический аппарат, призванный жестко, централизованно («сверху») регулировать поведение каждого человека, является альтернативой демократии. Бюрократия начинает произрастать с потерей аппаратом содержательной стороны своей деятельности. Социализм в соответствии с его стержневой идеей, вообще говоря, дает возможность резко сократить проявления бюрократизма, максимально использовать государственный аппарат во имя созидательных целей - свободного развития личности, роста материального и духовного богатства общества.
Теоретически это обосновано достаточно убедительно. Но, как показывает исторический опыт, наличие такой возможности не обязательно влечет за собой превращение ее в действительность. Например, попытка свести противоречия самой социалистической революции к проискам контрреволюции открывала беспредельные возможности развития карательных частей госаппарата, а на этой базе - для формирования всесильной бюрократической власти.
Десятилетия истории самовоспроизводства социалистической бюрократии высветили многие черты, свойственные ей как социальному явлению. Она явилась результатом специфической деятельности людей, непосредственно связанной с государством, и образовала особую, трудноконтролируемую сферу интересов. Бюрократия получила «прописку» даже там, где ее присутствие, казалось бы, лишено всякого смысла, иррационально, например в сфере производства, где создаются материальные ценности, или в сфере обслуживания, где все должно быть подчинено интересам человека. Бюрократия может поставить дело так, что человек сам будет подчинен сфере обслуживания, ему придется обеспечивать интересы работающих в ней людей. К чиновничьим структурам можно отнести в системе управления все, за исключением законодательных органов и судов, президента, правительства, губернаторов, мэров, представительных и правительственных учреждений на местном уровне и организаций, занимающихся национальной безопасностью.1
Таким образом, к структурам бюрократии относятся федеральные органы - министерства, департаменты, ведомства, комитеты, то есть все те учреждения, которые ведают вопросами регулирования экономики, социальными отношениями, общественными ресурсами. Названные органы имеют соответствующие организации на территориальном уровне. Кроме этого, существует множество заметных и малозаметных учреждений на местном уровне, которые выдают и требуют справки и лицензии, занимаются не подлежащими количественному определению большими и малыми вопросами организационной деятельности. Исполнительная власть на разных уровнях неразрывно связана с процессом повседневного управления страной, что предопределяет динамичный характер ее деятельности, требующей соответствующей нормативной базы в виде многочисленных подзаконных актов и инструкций, издаваемых в пределах ее возможностей. Эффективность функционирования исполнительной власти обеспечивается в том случае, если создана более или менее устойчивая, централизованная, то есть иерархическая ее вертикаль, позволяющая точно и своевременно проводить в жизнь принятые решения.
1.2 Концепция бюрократии М. Вебера
Английский социолог Д. Битэм предлагает более широкие рамки научного употребления термина «бюрократия». Он считает, что в ХIХ веке понятие «бюрократия» обычно использовалось для характеристики особого типа политической системы. То есть бюрократия ─ это такая система, в которой министерские посты занимались профессиональными чиновниками, ответственными перед наследственным монархом. Одновременно власти чиновников противопоставлялась система представительного правления ─ выборных политиков, подотчетных законодательному собранию или парламенту.
Особая роль в функционировании взаимоотношений между людьми в политической системе принадлежит, как считал Вебер, бюрократии. Термин «бюрократия» в концепциях Вебера является обозначением ряда взаимосвязанных явлений: 1) назначенные профессионалы-управленцы; 2) иерархическая система управления, для которой характерно закрепление границ компетенции на каждом из уровней, принятие решений согласно существующим законам и инструкциям, упорядоченный «рутинный» характер деятельности; 3) совокупность служащих аппарата управления; 4) слой людей с особыми интересами, имеющих возможность проводить свою волю через систему государственных институтов.1
По Веберу, политика - это совокупность человеческих поступков, предполагающих господство одних людей над другими. Кажется, что ничего новаторского в веберовском представлении о политической сфере нет, если он постулирует давно известный тезис о господстве как узаконенном насилии. Но Вебер рассматривал господство не только и не столько как прямое физическое насилие, а прежде всего как деятельность, направленную на обеспечение организационного аспекта господства и обеспечивающую структурированное, упорядоченное существование общества как целого.
Вебер подчеркивает, что такая деятельность необходима не только для тех, кто непосредственно реализует господство для сферы управления, но и для всех членов общества. Источниками роста бюрократии, чиновников-профессионалов в различных сферах жизни общества (экономической, научной, культурной и т. д.) Вебер считал процессы социальной, политической, хозяйственной концентрации в обществе, сопровождающиеся в большинстве видов продуктивной деятельности отделением «производителя» (непосредственного исполнителя) от используемых им средств производства.
В результате этого отделения возникла необходимость в «посреднике», обеспечивающем связь «производителя» со средствами производства, «деятеля» - с орудиями деятельности. Сфера бюрократии, по Веберу, расширяется вместе с исчезновением мелкого и разрозненного производителя, с ростом образования, подъемом уровня общей культуры, растущей взаимосвязанностью различных областей экономики. Позиции и роль бюрократии усиливаются также и с появлением у государства и общества глобальных внешнеполитических интересов.
Вебер обращает внимание на те потенциальные опасности, которые несет в себе бюрократизация даже в условиях правового государства, а именно: бюрократизация неизбежно влечет за собой деперсонализацию принятия решений в соответствии с правилами и процедурами; концентрацию средств управления; претензии находящихся на вершинах бюрократической иерархии на право принятия политических решений. Вебер подчеркивает, что в «неправовых» формах государственности негативное проявление этих субстанциональных черт бюрократии усиливается.
По Веберу, господство как узаконенное насилие бывает трех типов: рациональное, традиционное и харизматическое. Типология господства основана на характере мотиваций, вызывающих повиновение. Рациональное господство основано на вере в обязательность легального установления и легальность носителей власти, осуществляющих господство. Традиционное господство базируется на вере в священный характер старых традиций и легитимность тех, кто в силу традиций призван осуществлять власть.
Харизматическое (от греческого - «милость», «благодать», «божественный дар») господство предполагает выходящую за пределы обыденной личную преданность, вызванную наличием особых качеств у лидера, и доверие к установленному им порядку.1 Причем Вебер указывает, что в действительности возможны смешанные варианты этих трех идеальных типов. Бюрократия является проявлением, результатом идеального типа легального господства, воплощением рациональности власти.
Признавая неизбежность бюрократизации процесса управления в XX веке, Вебер предлагает устранить иррациональность в деятельности властных структур путем господства закона, потому что не отрицает таких признаков бюрократии, как таинство, иерархия, формализм. Само же легальное господство не всегда имеет под собой достаточную легитимность и должно быть дополнено легитимностью, опирающейся на традицию либо харизму политического лидера. В последнем случае, который Вебер считал предпочтительным, персонифицированным главой государства должен быть избранный всем народом политический лидер, имеющий вследствие этого право на прямое обращение к народу через голову парламента. Получаемая посредством прямой и всеобщей поддержки народа легитимность позволяла бы такому лидеру проводить последовательную линию, делая его власть сильной и эффективной.
Идеальный вариант бюрократии европейской формы, по Веберу, соединяет в себе следующие составные:
разделение труда, обусловленное усложнением общества и государства. Разделение труда как форма служебной специализации способствует повышению квалификации чиновников как непосредственно, так и опосредованно, через возможность найма служащих на основе их профессиональных качеств;
публичный офис (канцелярия или бюро), то есть наличие документов, регламентирующих условия деятельности всех составляющих властные структуры. Деятельность служебного персонала должна соответствовать формально установленным общим для всех законам, правилам и процедурам. Последние, с одной стороны, накладываются на конкретные ситуации и тем самым обеспечивают единообразие деятельности административных структур, с другой - координируют взаимоотношения различных их видов, обеспечивают непрерывность бюрократической деятельности от изменений в штатной системе, поддерживая этим стабильность в организации;
- штатные служащие, занимающие свою должность в соответствии с их профессионализмом. Управление - не сословная или иная привилегия, а профессия, позволяющая служащим находиться на материальном содержании у государства;
безличные правила и процедуры, регулирующие режим работы чиновников и организаций. Отношения между должностными лицами, чиновниками и клиентами должны складываться по системе правил, разрабатываемых, как правило, «внешними силами», то есть политиками. Безличность и беспристрастность должны обеспечить рациональность суждений служащих при осуществлении ими своих должностных обязанностей независимо от личных соображений, чувств и настроений;
наем и продвижение по службе в зависимости от профессиональных заслуг. Наем и продвижение чиновников по иерархической лестнице должны базироваться на служебных качествах индивидов, а не на политических, семейных или иных связях, что предполагает специальную подготовку и проверку сотрудников аппарата управления и одновременно создает определенную его однородность;
не выборы, а назначение должностных лиц, потому что это должно обеспечивать зависимость чиновника от закона и вышестоящего начальника, а не от соответствующих групп, их избирающих, однако эти положения должны сочетаться с тем, что вступление в должность предполагает длительный срок ее исполнения, что обеспечивается защитой работника аппарата управления от произвольного его увольнения.1
Несомненно, веберовское осмысление социальной роли чиновничества в прошлом, настоящем и будущем является более универсальным как в сравнении с Гегелем и Моска, оценивающими этот феномен преимущественно позитивно, так и с Марксом и Парето, относившимися к бюрократии в основном негативно.
Вебер был не склонен пессимистически оценивать проявляющуюся уже в его время и ставшую очевидно выраженной в современном обществе тенденцию к бюрократизации политической жизни, потому что этот процесс он считал, во-первых, неизбежным, а во-вторых, вполне управляемым, поддающимся рационализации. Вебер говорил о формировании слоя «профессиональных чиновников», о «новом типе правления», наконец, о «рациональной» бюрократии.
Понимание Вебером бюрократии как «правящего класса, или слоя» вполне соотносимо с традиционными в политической науке теориями элит, особенно если обратить внимание на то, что Вебер выступает за признание смешанных форм политического господства, в частности различных вариантов бюрократического типа управления, и последние в веберовской концепции могут сосуществовать во взаимосвязи с традиционной, харизматической и рациональной формами господства, характерными для современной политической жизни.
Следует отметить, что и концепция Вебера, как и все схематизирующие общественную жизнь теории, в некоторых отношениях является упрощенной. Она основана на предположении, что осуществляющие управление, во-первых, осознают цели управления, во-вторых, реализуют их разумными способами, однако реальная жизнь значительно сложнее идеальных конструкций.
Поэтому современные исследователи, занимающиеся анализом систем управления, обращают внимание на множество условий, которые могут приводить к неопределенности и неэффективности административного сектора (следует отметить, что им, имеющим в своем распоряжении, в отличие от занимавшегося построением теоретических схем Вебера, результаты практической деятельности различных административных систем в XX в., много легче выделить такие условия).
Например, П. Блау, подчеркивает, что веберовский анализ сконцентрирован на формально создаваемых аспектах бюрократий и игнорирует неформальные отношения и несанкционированные шаблоны поведения, неизбежно развивающиеся в рамках формальных организаций, причем возникновение в рамках формальной организации неформальных структур жизненно необходимо для функционирования любой организационной системы.1
Впечатляющее оригинальностью анализа, хотя и противоречивое, решение Вебером проблемы соотношения права, легитимности государственной власти и демократии. Жизнедеятельность общества, с точки зрения Вебера, обеспечивается рациональной системой права, основанным на законе признанием власти, конституционным правопорядком и развитым гражданским строем. Однако Вебер вынужден признать, что наличие всех этих составляющих не исключает возможности возникновения в обществе столкновений, борьбы, конфликтов между статусными группами и классами, политическими лидерами и отдельными властными структурами, потому что невозможно установить обязательные правовые пределы в политической конкуренции. Несмотря на высокую оценку роли «рациональной бюрократии», на надежды, возлагаемые на формирование элитарного слоя «профессиональных чиновников», Вебер признает, что административная часть, аппарат власти не способны обеспечивать поступательное развитие государственных институтов и осуществлять действительно политические (представительные) функции, и это определяет то, что подготовка, подбор, принципы деятельности политических лидеров должны быть отличными от соответствующих качеств функционеров (чиновников). Именно в связи с проблемой политического лидерства Вебером рассматриваются особенности демократических политических систем.
К демократии, традиционно понимаемой как «воля народа», Вебер относился с большим подозрением, считая, что реализация власти большинства приведет к ущемлению личных свобод, а это искажает основные идеалы демократизма. Истинная демократия, определяемая Вебером как «подлинная воля народа», может быть осуществлена в двух формах: в виде «демократии без вождя» или «плебисцитарной демократии вождя». Обе формы являются правильными, способными ограничить господство бюрократии, неизбежного и обязательного инструмента всякого современного общества. Личные свободы, этот основополагающий признак демократического устройства, можно осуществить и защитить, как считает Вебер, при помощи «демократии без вождя», то есть на основе конституции и парламентаризма, системы рационального представительства, механизма коллегиальности и разделения властей. «Демократия без вождя» есть не буквальная власть народа (массы, по мнению Вебера, отчуждены от власти), а форма конкурентной борьбы за власть автономных групп профессиональных политиков, представляющих народ. Иная сущность у харизматической, или «плебисцитарной», «вождистской демократии».
Вебер противопоставляет легитимность власти, основанную на харизматическом господстве, легитимности власти, основанной на традиционном и легальном господстве. Основная цель такой демократии - подчинить административную машину и заставить ее работать на основе диктата воли харизматического лидера, закрепленного парламентским решением. Политический лидер, вождь имеет возможность произвольно изменять, упорядочивать и конституировать право, опираясь на свое политическое видение проблем общественной жизни, потому что его власть легитимна, основана на добровольном согласии ей подчиняться, обеспечиваемом прежде всего верой в харизму (особую гениальность и одаренность) вождя.1
Внутренняя противоречивость теоретических веберовских концепций подлинной демократии была, однако, подтверждена противоречивой практикой развития демократических политических систем в XX в., поэтому его анализ актуален и сегодня, позволяя проецировать его выводы на современную политическую жизнь.
Таким образом, парламент и парламентская система - далеко не всегда надежная защита от диктатуры. Общество и представительные органы нередко становятся жертвами диктаторов и при парламентской форме правления. В свою очередь, представительные органы также не гарантия осуществления «воли народа», поскольку могут «представлять» свои узкогрупповые политические интересы. В переходные, сложные и трудные времена сочетание комплекса негативных факторов - нетерпение масс, неэффективность парламента и ошибки вождей - способно смести ростки либеральной формы демократии. Российская действительность на протяжении почти всего XX в. является печальным подтверждением этого; не стали исключением и политические реалии последнего периода российской истории.
Право и легитимность есть необходимые элементы социальной жизни, обеспечивающие стабильность в обществе. Но они не всегда находятся в состоянии единства и гармонии, так как могут иметь различные источники и проявляться в разных сущностных характеристиках. Легитимность же соединяет в себе и требование масс, и оценку ими власти, добровольное согласие ей подчиняться и доверие к возможным действиям властей и т. д.
Легитимность в разные эпохи выступала и сегодня выступает в неодинаковых вариациях - религиозной, харизматической и т. д. Легитимность и либеральное право могут находиться в многообразных отношениях и связях - от легитимности самого либерального права до непримиримого конфликта между ними. Общая же тенденция проявляется в том, что легитимность нередко становится сильнее закона. Такое положение особенно характерно для кризисных ситуаций и переходных периодов эволюции любого общества.
В заключение следует отметить, что, несмотря на противоречивость своих теоретических концепций, а может быть, благодаря этой противоречивости, сделанные Вебером прогнозы относительно политической жизни разных стран сбылись. В частности, он достаточно точно охарактеризовал возможные последствия первой русской революции, обратив внимание на то, что революция и последующие реформы приведут ко всеобщей бюрократизации, а не к решению вопросов социальной справедливости.
2. Теории «нового класса» о власти бюрократии
.1 «Новый класс» в советской политической системе
Многими авторами обсуждалась проблема «нового класса», то есть проблема применимости понятия «класса» для обозначения правящих кругов в СССР и других социалистических странах. Этот вопрос особенно оживленно дебатировался после публикации книги М. Джиласа «Новый класс» в 1957 году, но дискуссия эта имеет гораздо более длительную историю.
Например, критики Маркса из числа анархистов, особенно Бакунин, утверждали, что попытка организовать общество на основе его идей должна вызвать к жизни новый привилегированный класс: пролетарии, сменившие нынешних правителей, предали бы свой класс и создали систему привилегий, которую охраняли бы столь же ревностно, как и их предшественники. Как считал Бакунин, это было неизбежно, поскольку марксизм предполагал сохранение государства.1
Вацлав Махайский, польский анархист, писавший в основном по-русски, сделал далеко идущие выводы из модернизированной версии этой идеи. Он утверждал, что Марксова идея социализма выражала интересы интеллигенции, надеявшейся достичь политически привилегированного положения благодаря образованию, которым обладали ее представители. До тех пор пока интеллигенция могла предоставить своим детям преимущественные возможности получения знаний, невозможно было равенство, составлявшее суть социализма.
Рабочий класс, который в настоящее время зависел от интеллигентов, мог добиться своих целей, лишь отобрав их основной капитал, заключавшийся в образовании. Этот аргумент, который в определенной степени напоминал синдикализм Сореля, основывался на вполне очевидном факте, что в любом обществе, где существует неравенство доходов и значительная корреляция между образованием и социальным статусом, дети из образованных классов имеют лучшие шансы подняться в социальной иерархии.
Такое наследственное неравенство могло быть устранено только уничтожением культурной преемственности и отделением детей от родителей с целью дать им всем совершенно одинаковое образование - таким образом утопия Махайского пожертвовала бы и цивилизацией и семьей во имя равенства. Некоторые группы российских анархистов также расценивали образование как источник привилегий. У Махайского были последователи в России, и в течение нескольких лет после Октябрьской революции борьба против его взглядов была постоянной пропагандистской темой.1
Критики Октябрьской революции указывали, что с самого ее момента в России зародилась новая система привилегий, неравенства и деспотизма; термин «новый класс» использовался Каутским еще в 1919 году. Когда Троцкий, находясь в изгнании, выступил с критикой сталинского режима, он настаивал, как и все последующие троцкисты, что вопрос стоял не о «новом классе», а лишь о паразитической бюрократии. Он придавал большое значение этому различию даже после того, как пришел к выводу, что существующий режим может быть свергнут только революционным путем.
Однако это сводит спор к вопросу о терминологии. Если «класс» определен таким образом, что можно говорить о правящем и эксплуататорском классе только тогда, когда каждый его член имеет передаваемое по наследству юридическое право собственности на определенные производственные ресурсы общества, тогда, конечно, советская бюрократия не является классом. Но неясно, почему этот термин должен быть ограничен подобным образом. «Класс» не имел таких ограничений у Маркса.
Советская бюрократия коллективно распоряжается всеми производственными мощностями государства, хотя этот факт не воплощен в каком-либо юридическом документе, но просто является следствием этой системы. Контроль над средствами производства в сущности не отличается от собственности, если коллективный владелец не может быть устранен при существующем строе. Поскольку собственность коллективная, отсутствует ее индивидуальное наследование и никто не может передать по наследству своим детям какую-либо специфическую должность в партийной иерархии. На практике, однако, как это много раз описывалось, привилегии постоянно наследуются в советском государстве. Джилас в своей книге привлекает внимание к различным привилегиям, которыми пользуется социалистический правящий класс, подчеркивая, что монополия на власть выступает основой этих привилегий, а не их следствием.1
Если учесть сделанные выше замечания, то нет причин, почему социалистическая бюрократия не может быть названа «эксплуататорским классом». Действительно такая характеристика используется все чаще, а проводимое Троцким разграничение видится все более и более искусственным.
Дж.Бернэм после разрыва с Троцким написал свою знаменитую книгу «Революция менеджеров», в которой он утверждал, что образование в России нового класса явилось лишь частным примером универсального процесса, происходившего во всех индустриальных обществах. Капитализм, как он считал, претерпевал ту же самую эволюцию: формальное право собственности значило все меньше и меньше, а власть постепенно переходила в руки тех, кто действительно контролировал производство, то есть менеджерского класса. Это явилось неизбежным следствием природы современной промышленности.
Новая элита просто представляла современную форму разделения общества на классы, а классовые различия, привилегии и неравенство были естественным явлением общественной жизни. В истории народные массы постоянно использовались, чтобы под различными идеологическими знаменами свергать существующие привилегированные классы; результатом, однако, оказывалась лишь замена их новыми господами, которые сразу же начинали угнетать остальную часть общества в той же степени, что и их предшественники. Деспотизм нового класса в России был не исключением, а примером действия этого всеобщего закона.
Независимо от того, был ли прав Бернэм, утверждая, что социальная жизнь всегда предполагает какую-либо форму деспотизма, его замечания далеки от адекватного описания советской реальности. Правителями послереволюционной России были и являются не индустриальные менеджеры, а политическая бюрократия. Конечно, менеджеры представляют собой важную часть общества и коллективно они могут воздействовать на решения высших властей, особенно в своей собственной отрасли. Но ключевые решения являются политическими и принимаются политической олигархией. Неправомерно утверждать, что Октябрьская революция представляла собой особый случай перехода власти к менеджерам в результате прогресса техники и организации труда.
2.2 Подход Джиласа
М. Джилас указывал, что общественные отношения в коммунизме наиболее схожи с государственно-капиталистическими ввиду формальной и всеобъемлющей роли государства. Он указывает, что для выяснения природы отношений, возникших еще при революции и окончательно упроченных индустриализацией и коллективизацией, есть необходимость внимательно присмотреться к роли и способам функционирования государства в коммунизме.
В данном случае будет достаточным подчеркнуть, что государственная машина в коммунизме не есть главный инструмент, формирующий отношения собственности и общественные отношения, она таковые лишь защищает. Правда все вершится от имени государства и в согласии с его установлениями. Но над ними и за спиной любого государственного акта стоит коммунистическая партия. Причем даже не она в целом, а профессиональная партийная бюрократия. Именно эта бюрократия пользуется, управляет и распоряжается в конечном итоге огосударствленным и обобществленным имуществом, как и всей жизнью общества.
Сама роль бюрократии в обществе - монопольное управление и распоряжение национальным доходом и национальными богатствами - превращает в особый закрытый привилегированный слой. Общественные отношения с формальной стороны и извне выглядят похожими на государственный капитализм. Тем более что подходящим выглядит и их историческое происхождение - индустриализация не с помощью капитала, а методами государственного принуждения. На самом деле функцию сию вершит означенный привилегированный слой, использующий государственную машину как инструмент своей политики и как правовое ее прикрытие.1
Если собственность не является - а она таки не является - ничем, кроме права пользования и распоряжения, и если таковое право доступно лишь одному определенному слою, это означает, что в коммунистических государствах речь в конечном счете идет исключительно о возникновении некоей новой формы собственности, то есть нового правящего класса.
Когда в 1936 году Сталин, провозгласил, что в СССР нет больше эксплуататорских классов, на самом деле был завершен уже процесс не только уничтожения капиталистов и других классов прежней системы, но и сформирован класс, не виданный еще до той поры в истории.
И совершенно ясно, что этот класс, подобно любому до него, сам воспринял установление собственного господства и другим представил как окончательное торжество всеобщего счастья и свободы. По сравнению с другими классами разница тут единственная: к оспариванию насаждаемых иллюзий и своего права на господство этот класс относился более нетерпимо. Чем и доказывал, что господство его полновеснее любого из известных истории, а пропорционально этому велики и его классовые иллюзии и предрассудки.
Этот новый класс, бюрократия, а точнее всего сказать - политическая бюрократия, не только несет в себе черты всех прежних классов из истории человеческого общества, но и выделяется определенной самобытностью, новизной. Уже само его появление, схожее, по сути, с рождением других классов, имеет свои особенности.
Другие классы также в большинстве случаев приобретали могущество и власть революционным путем, разрушая сложившиеся политические, общественные и другие отношения. Но все они, почти без исключений, добивались власти уже после того, как в старом обществе брали верх новые формы экономики. Иное дело - новый класс в коммунистических системах: к власти он приходит не за тем, чтобы завершить преобразования, а с намерением заложить фундамент новых экономических отношений и собственного господства над обществом.
В прежние эпохи приход к власти нового класса, части класса или некоей партии являлся итоговым актом формирования их самих и их сознания. В СССР произошло обратное: новый класс окончательно сформировался, уже будучи у власти.1 Развитие его сознания продвигалось - и должно было продвигаться - именно как результат того, что до тех пор он не успел прочно врасти в жизнь нации, - с опережением ее экономических и физических возможностей, причем самой нации и ее роль, и картина мира преподносились в отретушированном, идеализированном виде. Это не снижало его практических возможностей.
Таким образом, новый класс выступал носителем объективных тенденций индустриализации. Отсюда его практичность. Вера в обещанный им идеальный мир цементировала его ряды, сеяла иллюзии в массах, но и звала, и вдохновляла их на гигантские свершения.
В силу того, что новый класс не вышел из недр реальных общественно-экономических процессов, его зачатки могли находиться только внутри организации особого рода, опирающейся на сверхдисциплинированность и непреложное идейно-философское единообразие в своих рядах. Свои объективно слабые позиции в экономической и других сферах жизни общества зачатки нового класса должны были на первых порах компенсировать субъективными факторами особого порядка, то есть единством сознания и железной дисциплиной.
Корни нового класса находятся в партии особого - большевистского - типа. Джилас соглашается с Лениным, считая партию большевиков уникальной в истории человечества, но по его словам вождю мирового пролетариата и в голову не приходило, что эта партия - начало нового класса. Вернее всего, зачатки нового класса не находятся в партии большевистского типа как целом, а только в слое профессиональных революционеров, составлявшем партийное ядро еще до завоевания власти. Не случайно Ленин после поражения революции 1905 года утверждал, что единственно профессиональные революционеры, то есть люди, для которых революционная деятельность есть занятие, исключающее все прочие, в состоянии создать партию нового большевистского типа. Еще менее случайно, что именно Сталин, будущий творец нового класса, ярчайше выражал собой тип такого - профессионального - революционера. Эта крайне узкая прослойка революционеров и разовьется постепенно в новый правящий класс. Революционеры эти долгое время будут составлять его ядро. Троцкий заметил, что в предреволюционных профессиональных революционерах кроется зародыш будущего сталинского бюрократизма. Он не понял лишь, что речь на деле шла о зародыше нового правящего эксплуататорского класса.1
Но это не означает, что новая партия идентична новому классу. Партия - его ядро и основание. Практически очень трудно, невозможно даже определить границы нового класса и назвать всех, кто к нему принадлежит. Обобщая, к новому классу можно отнести тех, кто исключительно благодаря монополии на управление получает особые привилегии и материальные преимущества.
В широком контурном плане можно сказать следующее: по мере укрепления нового класса, когда все отчетливее вырисовывается его физиономия, роль самой партии неуклонно убывает. Внутри нее и на ее вершине, как и в государственных политических органах, вызревает ядро и основа нового класса. Некогда инициативная, живая, компактная, партия с неизбежностью превращается для олигархов нового класса в аморфный привычный довесок, все сильнее втягивающий в свои ряды жаждущих пробиться наверх, слиться с новым классом и отторгающий тех, кто по-прежнему верит в идеалы.
Партия рождает класс. Затем класс растет уже и собственными силами, используя партию - свое основание. Класс усиливается, партия слабеет - такова неотвратимая судьба каждой правящей коммунистической партии.
При критическом анализе коммунистических систем обычно выделяют ключевую из присущих им черт - подчиненность народа особому сословию бюрократов. В широком смысле это верно. Но более детальный анализ покажет, что лишь конкретная бюрократическая прослойка, те, кто не является в действительности административным чиновником, составляют сердцевину господствующей бюрократии или - по моей терминологии - нового класса. На практике речь идет о партийной, то есть: политической бюрократии. Остальные служащие - лишь аппарат, ею контролируемый, раздутый, возможно, и неповоротливый, но так или иначе необходимый любому сообществу.
Границу между первыми и вторыми возможно провести социологически, но в жизни она едва различима. Не потому только, что вся коммунистическая система, естественно, бюрократична, что в ней легко находят укрытие и политическая. и административная бюрократия, но и потому, что члены партии выполняют также ж различные полезные административные функции. Кроме того, прослойка политических бюрократов не может сосредоточить в своих руках абсолютно всех привилегий и не поделиться крохами с другими бюрократическими категориями.
Далее здесь важно обратить внимание на определенные существенные различия между упомянутой политической властью и бюрократией, возникающей в процессе концентрации современного производства (монополии, компании, госсобственность). Не секрет, что в капиталистических монополиях неудержимо растет число служащих. Характерно это и для национализированных отраслей западной промышленности. Разница вот в чем: выделяясь спонтанно в особый слой, госслужащие и иные бюрократы в некоммунистических странах не определяют, тем не менее, судьбу собственности как таковой, тогда как бюрократы коммунистические именно этим и занимаются. Над теми бюрократами стоят политические правители, обычно выборные, или же непосредственно хозяева, в то время как над коммунистами, кроме них самих, ни правителей, ни хозяев нет. Там мы видим все же чиновников в современном государстве и современной капиталистической экономике, а здесь наблюдаем нечто иное, новое - новый класс.
Аналогично ситуации с любым собственническим классом, и в данном случае доказательством, что речь идет об особом классе, выступает собственность, а также взаимоотношения с другими классами. При этом и классовая принадлежность отдельного субъекта проверяется материальными и иными преимуществами, этой собственностью предоставляемыми.
Если понятие «собственность» рассматривать согласно формуле, воспринятой наукой еще из римского права, то есть как владение, пользование и распоряжение материальным продуктом, то упомянутая коммунистическая политическая бюрократия таким именно образом и поступает с национализированным имуществом.1 А если индивидуальную принадлежность к этой бюрократии, к новому собственническому классу, рассматривать как использование преимуществ, предоставляемых собственностью, в данном случае - национализированным материальным продуктом, то принадлежность партийной, политической бюрократии к новому классу выражается в материальном вознаграждении - большем, чем то, которым общество обязано было бы оплачивать определенные функции, равно как и в привилегированном общественном положении, которое само по себе приносит всевозможные преимущества.
На деле собственность нового класса проявляется в виде исключительного права, монополии партийной, политической бюрократии на распределение национального дохода, регламентацию уровня заработков, выбор направлений хозяйственного развития, а также как распоряжение национализированным и другим имуществом, что в глазах обычного человека однозначно выглядит более удобной, обеспеченной и отнюдь не перегруженной трудом жизнью коммунистических функционеров.
Разрушая частную собственность в принципе, новый класс не мог базироваться на каком-нибудь вновь изобретенном ее подвиде. Частнособственнические отношения оказались не просто непригодными для реализации его господства, но и само их устранение являлось условием экономического преобразования нации. Свое могущество, привилегии, идеологию, привычки новый класс черпает из некоей особой, специальной формы собственности. Это - коллективная собственность, то есть та, которой он управляет и которую распределяет «от имени» нации, «от имени» общества.
По словам Джиласа, коммунистическая собственность более любой иной формы собственности тяготеет к исключительно определенным общественным отношениям. Он имеет в виду отношения между монополизированным управлением, которое осуществляет узкий, во всех смыслах обособленный круг лиц, с одной стороны, и, с другой - бесправной массой производителей: крестьян, рабочих, интеллигентов. Хотя этим указанные отношения все же полностью не ограничиваются, поскольку коммунистическая бюрократия владеет еще и монополией на распоряжение материальным продуктом.1
Отсюда следует, что любое ощутимое изменение подобных общественных отношений, то есть отношений между держателями монополии на управление и теми, кто трудится, неизбежно должно было отразиться также на отношениях собственности. И наоборот: ослабление либо устранение монополии на распоряжение материальным продуктом изменило бы и упомянутые общественные отношения, то есть ситуацию, при которой одним принадлежит исключительное право управлять, а другим - обязанность трудиться.
При социализме общественно-политические отношения и собственность (тоталитаризм власти и монополия на собственность) сопрягаются и дополняют друг друга куда эффективнее, чем при любой иной общественной системе. Так и процесс образования нового класса прикрывался не только социалистическим фразерством, но и, что важнее, новыми - коллективными - формами собственности. Процессу индустриализации была поначалу необходима новая, коллективная, так называемая общественная социалистическая собственность, в которой фактически запрятана собственность политической бюрократии. Классовая сущность этой собственности скрывалась за ширмой общенациональных интересов.
2.3 Концепция номенклатуры Восленского
Опыт истории показывает, что господство каждого класса всегда было властью незначительного меньшинства над огромным большинством. Обеспечение устойчивости такой системы требует многообразных тщательно продуманных мер. Тут - прямое насилие над недовольными и угроза его применения в отношении потенциальных противников, экономическое давление и поощрение, идеологическое одурманивание и не в последнюю очередь - маскировка подлинных отношений в обществе.
Власть класса феодалов маскировалась как освященная Богом власть короля и тех, кому он ее делегировал. Господствующий класс стремился скрыть факт своего господства.
Восленский утверждает, что «новый класс» идет в своей маскировке еще дальше: он скрывает само свое существование. В области теории выдвигается с этой целью сталинская схема структуры советского общества; в области практики класс «управляющих» употребляет все свое искусство мимикрии, чтобы представить себя частью нормального - хотя при реальном социализме всегда патологически раздутого - государственного аппарата, армии обычных служащих, которые есть во всех странах мира.1
Восленский пытается определить границы «нового класса». По его словам, мы имеем дело не с социологической схемой, а с реальной общественной жизнью, где границы между слоями общества всегда несколько размыты огромным многообразием отдельных случаев. В этих условиях сознательное стремление класса «управляющих» спрятаться в массе служащих делает границы этого класса вообще едва обнаруживаемыми.
Помогает одно решающее обстоятельство: у «нового класса» есть потребность - психологическая, а главное практическая - самому очертить свою границу. Класс «управляющих» и его руководители должны сами точно знать, кто в него входит.
В этом - объективный смысл номенклатурной системы. Она оформляет реально сложившееся классовое государство, отражая его в бюрократических категориях. Поэтому-то она технически и началась с составления списков, которые были для солидности названы замысловатым латинским термином «номенклатура».1
Номенклатура возникла как историческое продолжение организации профессиональных революционеров, сделавшихся после победы революции профессиональными правителями страны. Номенклатура - это «управляющие». Функция управления - стержень номенклатуры.
С точки зрения исторического материализма, речь идет об управлении общественным производством. Во всех формациях господствующий класс осуществляет такую функцию. Но было бы неверно игнорировать существенную разницу в этом отношении между классом номенклатуры и классом буржуазии, управляющим общественным производством при капитализме.
Буржуазия руководит в первую очередь именно экономикой, непосредственно материальным производством, а уже на этой основе играет роль и в политике. Так пролег исторический путь буржуазии от ремесла и торговли, от бесправия третьего сословия к власти.
Иначе проходит исторический путь номенклатуры. Он ведет от захвата государственной власти к господству и в сфере производства. Номенклатура осуществляет в первую очередь именно политическое руководство обществом, а руководство материальным производством является для нее уже второй задачей. Политическое управление - наиболее существенная функция номенклатуры.
В своей совокупности номенклатура обеспечивает всю полноту власти в обществе. Все действительно подлежащие выполнению решения в стране реального социализма принимаются номенклатурой. Эта особенность делает необходимым четкое разделение политико-управленческого труда в номенклатуре.
Такое разделение существует, и правила его неукоснительно соблюдаются. Это ведь лишь посторонние наблюдатели полагают, что вся власть в СССР принадлежит президенту, Политбюро ЦК или - что еще наивнее - всему ЦК КПСС. В действительности же, хотя власть этих инстанций огромна, она введена в определенные функциональные рамки. «Функциональные» потому, что такое ограничение власти не имеет никакой связи с демократией или «либерализмом», а целиком определяется разделением труда в классе номенклатуры.1
Политбюро, к примеру может назначить председателя колхоза, но это было бы вопиющим нарушением установленных правил и было бы встречено молчаливым недоумением номенклатуры. При повторении нарушения недоумение правящего класса быстро переросло бы в столь же молчаливое, но интенсивное неодобрение. Поэтому, казалось бы всемогущее, Политбюро таких экспериментов не проводит, и председателей колхозов уверенно назначают бюро райкомов партии.
Ясное осознание номенклатурой принципа разделения в ее рамках политико-управленческого труда нашло отражение и в номенклатурном жаргоне. На этом косноязычном, но всегда точно выражающем понятия волапюке принято говорить, что вышестоящие в номенклатуре не должны «подменять» нижестоящих.
Каждый номенклатурщик имеет свой отведенный ему участок властвования. Здесь заметно сходство режима номенклатуры с феодальным строем. Вся номенклатура является своеобразной системой ленов, предоставляемым соответствующим партийным комитетом - сюзереном его вассалам - членам номенклатуры этого комитета. Известно, что на заре средневековья эти лены состояли не обязательно из земельных наделов, но, например, и из права собирать дань с населения определенных территорий.
Даже термин, применяемый в партийном жаргоне к номенклатуре, соответствует средневековому русскому термину, применявшемуся по отношению к вассалам: «посадить». О князе говорили в феодальной Руси, что сам он «сел на княжение», своих же наследников «посадил» в различные города и области; отсюда и термин «посадник» (княжеский уполномоченный).
Главное в номенклатуре - власть. Не собственность, а власть. Буржуазия - класс имущий, а потому господствующий. Номенклатура - класс господствующий, а потому имущий. Капиталистические магнаты ни с кем не поделятся своими богатствами, но повседневное осуществление власти они охотно уступают профессиональным политикам.
2.4 Концепция номенклатуры А. Зиновьева
Александр Зиновьев дал очень скурпулезную социологическую оценку советского общества, указывая на его сложность, и наличие огромного аппарата управления и власти. Однако, этот аппарат сам по себе еще не есть бюрократический аппарат. Людей и организации, входящие в него, Зиновьев разделяет на две группы. К первой группе относятся те из них, которые имеют дело непосредственно с людьми, ко второй - которые имеют дело непосредственно не с людьми, а с бумагами (с законами, постановлениями, инструкциями, справками и т.п.). Директор завода или института, начальник цеха, командир дивизии, секретарь райкома партии и т.п. бюрократами не являются, хотя они - чиновники аппарата власти и управления.1
По его словам бюрократический аппарат в собственном смысле слова образуют люди и организации, относящиеся ко второй из названных групп. Зиновьев ставит вопрос именно таким образом: какое место в системе власти и управления советского общества занимает этот бюрократический аппарат, какова его фактическая роль? Бюрократию он определяет как необходимый элемент нормальной жизни достаточно развитого общества. Игнорировать интересы живых людей можно и без бюрократии. В Советском Союзе, например, в свое время миллионы людей без всякой бюрократической волокиты подвергались бесчеловечным притеснениям. По словам Зиновьева, Западная Германия - высокобюрократизированное государство, а между тем это - правовое общество в смысле западной демократии.
В советском обществе бюрократический аппарат был очень сильный, и всякого рода правовых документов, инструкций, справочников, положений и т.п. здесь было предостаточно, бумажный поток огромен. Но с этой точки зрения Советский Союз не отличался от стран Запада, не превосходил их, а может быть, и уступал им. Бюрократия не характеризует советское общество специфически, не она здесь главное действующее лицо. Главную роль в системе власти и управления здесь играют лица и органы первой из названных выше групп, а главным орудием управления является система установок, которым подчиняется и бюрократический аппарат.
Эти установки иногда фиксируются в письменных документах, иногда являются устными, иногда действуют и без особых команд в силу навыков и природы лиц управленческого аппарата. Потому всякого рода инструкции и регламентирующие документы здесь обычно не соблюдаются или соблюдаются в том виде, как это отвечает той или иной действующей в данный момент установке.
Советское общество есть неправовое общество. Его природе более соответствует волюнтаристская, а не формально-правовая система власти и управления и адекватная ей форма реализации - установка. Бюрократия же есть скорее социальная форма, более соответствующая обществам типа западных демократий. Хотя она и несет с собою целый ряд отрицательных явлений, ненавистных многим членам общества, она все же есть признак общества правового.
Зиновьев считает, что советскую систему нельзя считать бюрократической, хотя, бюрократический аппарат в ней огромен. То, что называют бюрократической волокитой и формализмом, в советском обществе было развито очень сильно, но проистекало это не от бюрократического аппарата, а от общей системы власти и организации управления обществом, в которых отсутствовала личная заинтересованность в скорейшем и наилучшем решении проблем и присутствовало личное стремление избежать риска и ответственности.1
Этот аппарат власти и управления в Советском Союзе начал складываться задолго до Октябрьской революции. До революции он не был самодовлеющим, не поглощал в себе всю систему власти и управления. Выполняя и бюрократические функции, он воспринимался как чисто бюрократический аппарат, хотя не сводился к последнему. И возник он не из потребности управлять людьми через бумаги, - во времена Ивана Грозного их не так уж много было.1 Он лишь со временем расширился в этом направлении. Октябрьская революция расчистила дорогу этому аппарату власти и управления, создала для него идеальную почву, позволила стать ему монопольным властителем общества. Поэтому Зиновьев считает, что ошибочно рассуждать, будто коммунизм породил бюрократию. Бюрократия, неизбежна во всяком сложном обществе. Бюрократия во всяком обществе (в дореволюционной России в том числе) несет в себе элементы и зародыши коммунистических социальных отношений. Не одна она их несет. Здесь можно назвать еще всякого рода союзы, партии, профессиональные касты, армию, управленческие организации, конторы.
Апологеты коммунизма считают, что коммунистические социальные отношения не вызревают в старом обществе, что они появляются лишь после социалистической революции. Конечно, если иметь в виду те сказочно райские отношения между людьми, которые сулит пропаганда в будущем коммунизме, они не складываются в буржуазном обществе. Но такие не складываются и после социалистической революции.
Реальные же коммунистические отношения, увы, имели и имеют место в обществах самого различного типа. Они имеют место и в странах Запада, причем в угрожающих масштабах. В определенных условиях они становятся господствующими и порождают особый тип общества. Среди этих условий в первую очередь следует назвать ликвидацию частной собственности на средства производства и частной инициативы вообще. В чем заключаются реальные коммунистические отношения? Это - отношения начальствования и подчинения, соподчинения, иерархия людей и групп людей в первичных коллективах, иерархия коллективов, система служебных привилегий, распределение в соответствии с социальным положением людей и т.д. В рамках этих отношений оживляется и расцветает и бюрократический аппарат.
Заключение
Таким образом, бюрократия выполняет одну из важнейших функций политической системы - функцию управления совместной деятельностью людей в различных сферах их жизни. Данный институт включает в себя часть населения, занимающую управленческие должности в аппарате исполнительных органов государственной власти, а также предприятий и учреждений государственного и частного сектора экономики.
В политическом отношении бюрократия представляет собой сплоченную и мобилизованную группу. Политическая элита доминирует над всеми прочими слоями населения с помощью бюрократии, превращая ее в противостоящее всему обществу орудие насилия.
Бюрократия непосредственно осуществляет функцию принудительного подчинения отдельных граждан общегосударственным интересам, а элита придает этому принуждению легитимный характер, то есть добивается добровольного подчинения населения распоряжениям администрации. Данные административные распоряжения всегда направлены на реализацию политического курса, разработанного элитой в соответствие со своими интересами.
Вебером была разработана классическая теория бюрократии, где было показан закономерный характер усиления ее значения в индустриальном обществе и сформулировал ее отличительные социально-профессиональные признаки, которые делают бюрократию «машиной власти», - средством систематического определяющего воздействия на людей. То есть государство, выражаясь словами Маркса - это частная собственность бюрократии.
Изучая национально-историческую специфику политического режима России в советский период, мы видим, что государство главным образом занималось мобилизацией и перераспределением ресурсов между первичными социальными, военными и производственными ячейками, своего рода корпорациями, внутри которых сохранялась автономность. Власть стремилась контролировать не каждого отдельного человека, а компактные группы. Примерами могут служить и общины при царях, и колхозы при Сталине. До плановой экономики функции кластерных единиц в городах выполняли артели. Причем далеко не всегда они представляли собой простейшие производственно-социальные общности.
Согласно концепции Джиласа любое изменение отношений между держателями монополии на управление и теми, кто трудится, неизбежно должно отразиться на отношениях собственности. И наоборот: ослабление либо устранение монополии на распоряжение материальным продуктом изменило бы ситуацию, при которой одним принадлежит исключительное право управлять, а другим - обязанность трудиться. Восленский определяет власть как главный императив номенклатуры, которая через господство дает богатство, а следовательно номенклатура - класс господствующий, а потому имущий. Что касается концепции Зиновьева, то по его словам номенклатура во всяком обществе несет в себе элементы и зародыши коммунистических социальных отношений. Институциональные организованные интересы, представляли собой часть государственной машины и госаппарата. Эта особенность обусловила бюрократический характер самого корпоративного взаимодействия в условиях советской системы власти.
Корпоративная составляющая бюрократии означает, что выработка и принятие социально-экономических решений осуществляется путем согласования между представителями организованных интересов и центральной партийно-государственной властью (госплан, совмин, политбюро). Бюрократическая составляющая заключалась в том, что сами организованные интересы в доперестроечном СССР были частью государственных (бюрократических) структур. Предметом торга были не просто интересы, той или иной группы, организации, комплекса, но и интересы бюрократически ориентированные.
Список литературы
бюрократия концептуальный номенклатура восленский зиновьев
. Ачкасов А.В. Сравнительная политология. СПб.: Социологическое общество им. М.М. Крвалевского. 2002.184с.
. Ачкасов А.В., Грызлов Б.В. Институты Западной представительной демократии в сравнительной перспективе. СПб.:СПбГУ. 2006. 262с.
. Вебер М. Избранные произведения. М.: Наука. 1990. 531с.
.Восленский М.С. Номенклатура. Господствующий класс Советского Союза. М.: Советская Россия 1991. 744с.
. Энциклопедия политолога. СПб.: Прометей. 1995. 880с.
. Гегель Г. Философия права. М.: Наука. 1990. 442 с.
. Голосов Г.В. Сравнительная политология. Новосибирск, Луч.1995. 385с.
. Джилас М. Лицо тоталитаризма. М: Наука.1992. 427с.
. Дилигенский Г. Политическая институционализация в России: социально-культурные и психологические аспекты // МЭиМО. 1997. №7.
. Зиновьев А.А. О бюрократизме в советском обществе // Квинтэссенция: Философский альманах, М.: Политиздат, 1992. 478с.
. Зиновиев А. Русский эксперимент. М.: Наш дом. 1995. 445с.
. Елисеев С.М.Рациональный выбор: политические партии, власть и коалиции // Рациональный выбор в политике и управлении / Под ред. Л.В. Сморгунова. СПб. 1998.
. Ильин В.В. государство и социальная стратификация советского и постсоветских обществ 1917-1996 гг.: Опыт конструктивистско-структура-листского анализа. Сыктывкар, 1996. 389с.
. Качанов Ю. Политическая топология. М., 1995. 476с.
. Козлихин И.Ю. Современная политическая наука. СПб., 1994. 301с.
. Крыштановская О. Трансформация старой номенклатуры в новую российскую элиту // Общественные науки и современность. 1995. М. №1.
. Курочкин А.В. Эффективность государственного управления // Сравнительное государственное управление: теория, реформы, эффективность /Под ред. Л.В. Сморгунова. СПб., 2000. с. 233с.
. Макаренко В.П. Правительство и бюрократия // Социологические исследования. 1999. №6.
. Макарин А.В. Власть бюрократии. СПб., 2001.493с.
. Масловский М. Политическая социология бюрократии. М., 1997. 293с.
. Сравнительное государственное управление: теория, реформы, эффективность. СПб., 2000. 382с.
. Тюрин В.А. Новый российский корпоративизм: контуры формирующейся модели. // Сравнительное государственное управление: теория, реформы, эффективность /Под ред. Л.В. Сморгунова. СПб., 2000. с. 233с.
. Перегудов С., Лапина Н., Семененко И. Группы интересов и российское государство. М., 1999.
. Перегудов С.П. Корпорации, общество, государство: эволюция отношений. М., 2003.
. Правительство, министерства и ведомства в зарубежных странах. М.: Амфора. 1993. 377с.
. Пронкин С. В., Петрунина О. Е. Государственное управление зарубежных стран: Учебное пособие. М.: Прометей. 2001. 216с.
. Прохоров А.П. Русская модель управления. М.: Феникс. 2002. 468с.
. Сморгунов Л.В. Управление в условиях неопределенности: в поисках моделей устойчивого развития // Сравнительное государственное управление: теория, реформы, эффективность / Под ред. Л.В. Сморгунова. СПб., 2000.
. Сморгунов Л.В. Сетевая методология исследования политики // Политический анализ: доклады центра эмпирических политических исследований СпбГУ / Под ред. Г.П. Артемова. СПб., 2001. 302с.
. Сморгунов Л.В. Современная сравнительная политология. М., 2002. 316с.
. Сорокин П.А. Система социологии. М., 1993. в 2-х Т.
. Соколов В.В. История институтов государственной власти России. СПб., 2000. 546с.
. Радаев В.В. Властная стратификация в системе советского типа // Рубеж. Альманах социальных наук. №1. 1991. 24с.
. Радаев В.В. Шкаратан О.И. Социальная стратификация. М.:Наука 1995. 288с.
. Радыгин А.Д. Реформа собственности в России: на пути из прошлого в будущее. М., 1994. 299с.
. Шаулова Т.В. Субъекты права законодательной инициативы и их роль в процессе принятия решений // Политические процессы в России: институциональный, идеологический и поведенческий аспекты / Под. ред. О.В. Поповой. СПб., 2001.
. Шумпетер Й. Капитализм, социализм и демократия. М.: Век. 1995.478с.
. Хасбулатов Р.И. Бюрократическое государство. М.: Русская энциклопедия. 1991. 256с.
. Холодковский К. Политическая институционализация российского общества: процессы и противоречия // Политическая институционализация российского общества. М., 1997.
. Чилкот Р. Теории сравнительной политологии. М.: Весь мир.2001.559с.
. Чиркин В. Е. Конституционное право зарубежных стран. М.Феникс. 1999.743с.
. Blondel J.Comparative Legislatures Englewood Cliffs, 1973. 194р.
. Friedrich C. and Brzezinski Z. Totalitarian Dictatorship and Autocracy. York, 1956. 251р.
. Cowson A. Corporatism and Political Theory. Oxford, 1986. 257р.
. Hague R., Harrap M., Breslin Sh. Comparative Government and Politics. An Introduction. London, 1987. 310 р.
. Hough J., Fainsod M. How the Soviet Union is Governed. Cambridge, 1979. 421р.
. Lembruch J. Neo-corporatism in Comparative Perspective // J. Lembruch, Ph. Schmitter (eds.) Patterns of Corporatist Policy-Making. London. 1982. 265р.
. Kolakowski L. Main currents of Marxism: Its origins, growth and dissolution. Vol. 3. The breakdown. Oxford: Oxford University Press, 1978. 351p.
. Winkler Y.T. Corporatism // The European Journal of Sociology. 1976. № 17.