Философия Рене Декарта
План
1.Биография Р. Декарта
2.Рационалистическое учение Р. Декарта о методе
3.Обоснование Р. Декарта дедуктивного метода
4.Декартово «сомнение»: я мыслю, значит существую
5.Проблема Бога
.Материализм Р. Декарта в учении о природе. Физика телесной субстанции
1. Биография Р. Декарта
ДЕКАРТ (Descartes) Рене (латинизированное - Картезий; Cartesius) (31 марта 1596, Лаэ, Турень, Франция - 11 февраля 1650, Стокгольм), французский философ, математик, физик и физиолог, основатель новоевропейского рационализма и один из влиятельнейших метафизиков Нового времени.
Жизнь и сочинения
Родившись в дворянской семье, Декарт получил хорошее образование. В 1606 году отец отправил его в иезуитскую коллегию Ла Флеш. Учитывая не очень крепкое здоровье Декарта, ему делали некоторые послабления в строгом режиме этого учебного заведения, напр., разрешали вставать позже других. Приобретя в коллегии немало познаний, Декарт в то же время проникся антипатией к схоластической философии, которую он сохранил на всю свою жизнь.
После окончания коллегии Декарт продолжил образование. В 1616 в университете Пуатье он получил степень бакалавра права. В 1617 Декарт поступает на службу в армию и много путешествует по Европе.
год в научном отношении оказался ключевым для Декарта. Именно в это время, как он сам писал в дневнике, ему открылись основания новой «удивительнейшей науки». Скорее всего, Декарт имел в виду открытие универсального научного метода, который он впоследствии плодотворно применял в самых разных дисциплинах.
В 1620-е годы Декарт знакомится с математиком М. Мерсенном, через которого он долгие годы «держал связь» со всем европейским научным сообществом.
В 1628 Декарт более чем на 15 лет обосновывается в Нидерландах, но не поселяется в каком-то одном месте, а около двух десятков раз меняет место жительства.
В 1633, узнав об осуждении церковью Галилея, Декарт отказывается от публикации натурфилософской работы «Мир», в которой излагались идеи естественного возникновения вселенной по механическим законам материи.
В 1637 на французском языке выходит работа Декарта «Рассуждение о методе», с которой, как многие считают, и началась новоевропейская философия.
В 1641 появляется главное философское сочинение Декарта «Размышления о первой философии» (на латинском языке), а в 1644 «Первоначала философии», работа, замышлявшаяся Декартом как компендий, суммирующий наиболее важные метафизические и натурфилософские теории автора.
Большое влияние на европейскую мысль оказала и последняя философская работа Декарта «Страсти души», опубликованная в 1649 г. В том же году по приглашению шведской королевы Кристины Декарт отправился в Швецию. Суровый климат и непривычный режим (королева заставляла Декарта вставать в 5 утра, чтобы давать ей уроки и выполнять другие поручения) подорвали здоровье Декарта, и, подхватив простуду, он умер от пневмонии.
В то время, когда в Англии закладывались основы эмпирико-индуктивного метода, во Франции начал формироваться иной, дедуктивно-рационалистический метод научного познания, качественно отличающийся от средневекового псевдорационализма. Крупнейшим представителем рационализма XVII в. был Ренэ Декарт. От его антипсихологической теории познания вел прямой путь к методу Спинозы и Лейбница, к тому способу построения социологии, которым воспользовался Гоббс
2. Рационалистическое учение Р. Декарта о методе
философия декарт материализм
Особенности рационалистического метода рассматриваемой эпохи (Новое время). В качестве первой из них может быть указан определенный взгляд на истину. Рационализм XVII в, приписывал истине следующие черты. Она должна быть непременно абсолютной, полной, вечной и неизменной. Ей присущ всеобщий и общеобязательный характер, т. е. она необходима по своему содержанию и столь же необходимо должна быть принята всеми людьми. Те истинные понятия, суждения, теории, которые не отвечают перечисленным требованиям, считаться истинными не могут. Декарт утверждал, что только абсолютное может быть признано за истинное, а знания относительные, приблизительные, только лишь вероятные следует отвергнуть. Поэтому идеалом знания является математика с ее точными построениями.
Достижения математической науки в конце XVI и начале XVII в. были значительны. Они были, с одной стороны, тесно связаны с практическими запросами мануфактурной стадии производства, а с другой (через астрономию) - с потребностями мореплавания. В начале XVII в. арифметика, алгебра и геометрия в их элементарной форме достигли уже почти нынешнего развития. Усилиями Галилея и Кеплера были заложены основы математической небесной механики. Складываются собственно математические методы исследования, и Декарт сыграл в их появлении и развитии значительную роль. В начале XVII в. Непер опубликовал (1614) свои таблицы логарифмов. Кеплер, Ферма, Кавальери, Паскаль, Уоллес, Я. и И. Бернулли подготавливали своими открытиями дифференциальное и интегральное исчисления. Более того, математика начала XVII в. подготавливала изменение всего научного и философского мышления.
Поясним теперь перечисленные выше требования рационализма к истине. Абсолютность истины означает, что она окончательна и не подлежит никаким уточнениям и исправлениями. Это значит, далее, что истина полна, т. е. не нуждается ни в каких дополнениях: в каждом вопросе истина имеется только одна, и, познав ее, не частично, а во всей целостности, мы обладаем всем тем знанием, которое в данном случае возможно. Вечность и неизменность истины определяются ее непреходящим, сущностным характером: истина - это не только то, что есть, но и то, что должно быть и всегда будет в будущем. Всеобщность и общеобязательность выражают полнейшую несомненность и безусловную доказанность истины: всякий человек, обладающий нормальным здравым рассудком, не может не принять ее. Поэтому, строго говоря, споры между здравомыслящими учеными неправомерны, и им нет никакого оправдания по существу. Следует не спорить, а обсуждать.
Из сказанного вытекает, что при данном понимании истины ее источник и критерий не могут носить опытного характера, ведь чувственный опыт ненадежен, неустойчив, переменчив. Истина может быть выведена только из разума, она состоит лишь в мыслительных, логических связях и содержаниях, может быть только из мышления почерпнута и им, мышлением, проверена, подтверждена. «...Познание всех прочих вещей зависит от интеллекта, а не наоборот». Ощущения, представления и память способны содействовать работе интеллекта, но не более того. «... Только один интеллект способен познавать истину, хотя он и должен прибегать к помощи воображения, чувств и памяти...». В чем именно эта помощь заключается? - каждый из великих философов-рационалистов XVII в. решал этот вопрос по-своему.
Рационализм XVII в. отвергал роль чувственного опыта как источника знания и критерия истины. Возводя то и другое к разуму, представители этого методологического направления гипертрофировали возможности дедукции как способа развития знания и построения его системы и сделали акцент на всеобщий (и в этом смысле безличный) характер логической структуры знания. Отсюда пренебрежение к коллективному процессу постижения и умножения истин, и Декарт, например, был убежден в том, что «от самого себя» человек всегда может научиться больше, чем от других.
Одной из самых характерных черт рационализма XVII в. было отождествление реальных причинно-следственных связей с отношениями логического выведения. Реальная причина (causa) и логическое основание (ratio) рассматривались как синонимы. Действительная проблема в этом отождествлении была: ведь дедуктивные построения логики, а тем более аксиоматические теории, к созданию которых в процессе математизации приходят науки, в определенной мере отражают реальные связи объективного мира. Но превращение этих реальных связей в логические, а значит подмена их последними, чему сопутствует абсолютизация гносеологических функций дедукции, были метафизической и идеалистической ошибкой.
Согласно формуле causa est ratio et ratio est causa, природные связи полностью и до конца разложимы и сводимы к связям логическим, так что, познавая свое собственное, логическое, содержание, разум тем самым познает и всю окружающую его природу, весь мир. В этой формуле были скрыты идеи единства и простоты мира, предполагающие в свою очередь факт элементарности тех структурных единичностей, из которых мир слагается. Эти элементарные единичности разыскивались Декартом и Лейбницем, их стремился обнаружить и Ньютон. Но элементарная простота в то время, как правило, отождествлялась с наглядностью, а рационалистами - с наглядностью умственной, так что указанная формула causa = ratio означала убеждение в непосредственной очевидности для интеллекта и в полной познаваемости им сущности вещей. Кроме того, она означала реализуемость максимальной простоты в средствах познания, поскольку нет ничего «проще» для логически мыслящего «я», чем осознаваемые им его собственные логические связи и отношения. До некоторой степени в идеале «простоты» познания у рационалистов XVII в. можно видеть смутное предвосхищение тенденции к логическому упрощению у структур современных нам обобщенно-абстрактных «языков» научных теорий.
Согласно рационализму нового времени, субстанции могут обладать только такими свойствами, которые логически вытекают из их сущности (природы). Само бытие субстанций рассматривалось при этом как нечто производное от их сущности, чем и объясняется раставрация Декартом и Спинозой онтологического доказательства бога (субстанции). Пытались вывести существование рациональной, умопостигаемой причины мира, логически необходимой, уповая единственно на мощь познающего разума и считая его критерием его же истинности. Все признаки достоверного, истинного знания, перечисленные выше, «выматывались» из мышления как ему же, мышлению, свойственные, так что истина оказывалась своим собственным критерием, а мысль - не только побудителем к познанию (любознательность, пытливость разума), но и источником знания и мерилом его результатов. Так намечался абрис панлогизма, заложенного Декартом и доведенного Гегелем, спустя два столетия, до предельной своей формы.
Будущим векам рационализм XVII в. завещал лучшие свои идеалы - устойчивый познавательный оптимизм и веру во всесилие человеческого ума, убеждение в единстве законов мира и его познания, упование на высокую миссию дедуктивного развития наук, составляющих по своей логической структуре дружную и тесно спаянную семью. Конечно, идеалистическим заблуждением было распространявшееся новаторами XVII в. мнение, будто логическая интроспекция представляет собой независимый и даже единственно подлинный путь познания. Но и это заблуждение было не произвольной выдумкой. К. Маркс в «Капитале» писал, что рационалистический метод познания соответствовал выделению умственного труда в мануфактурный период развития капитализма в особую и притом главенствующую область деятельности. «Мануфактурное разделение труда приводит к тому, что духовные потенции материального процесса производства противостоят рабочим как чужая собственность и господствующая над ними сила. Этот процесс отделения начинается в простой кооперации... Он завершается в крупной промышленности, которая отделяет науку как самостоятельную потенцию производства от труда и заставляет ее служить капиталу».
Рационализм Декарта имел индивидуальные особенности, поскольку свое классическое выражение этот стиль мышления нашел именно в его философии. Декарт признавал существование врожденных идей и в резкой форме подчеркивал всеобщность рационалистического критерия истины. Но вследствие неприемлемых крайностей рационализма, отчетливо проявившихся именно в методе Декарта, он оказался вынужденным сам же внести в него такие коррективы, которые вызвали трещины в рационалистическом монолите: Декарт признал в чувственном опыте необходимое дополнение к работе мышления, а в гипотезах - ценный вклад в науку. Подобно эмпирику Бэкону, он предпослал построению истинной философии «расчистку почвы» от наслоений схоластического псевдорационализма и выступил против авторитета почти, всех античных и церковных философов, мешавших обрести такой метод познания, который действовал бы для всех людей универсально, не взирая на их сословную и кастовую принадлежность. Не случайно и воздействие учения Декарта на тех философов, которые весьма сочувственно отнеслись к эмпиризму: завершающая часть метода Гоббса во многом была следствием Декартовых инспираций, хотя онтологический рационализм и был заменен в нем методологическим дедуктивизмом без какого-либо идеалистического обоснования.
. Обоснование Р. Лекарта дедуктивного метода
Только обладая истинным методом, возможно, по Декарту, добиваться познания «всего» , а перед этим - освободиться от заблуждений, мешающих познанию. Продолжая начатую Ф. Бэконом расчистку поля познания от всевозможных ложных наслоений прошлого, Декарт подверг критике схоластику и схоластическую силлогистику. Если Ф. Бэкон обращал внимание на то, что применение силлогизмов в философии средних веков страдало прежде всего наличием ложных, извращенных посылок, то Р. Декарт более подчеркивает неспособность силлогизмов привести к какому-либо качественно новому знанию по сравнению с тем, которое уже содержится в посылках.
Декарт хотел бы изгнать прежнюю силлогистику в область риторики и заменить силлогистическую дедукцию точным математизированным способом движения от самоочевидного и простого к производному и сложному. «Методология Декарта есть плоть от плоти математики». Этот способ познавательного движения должен быть достаточно гибким, чтобы оставить поле для инициативы ученых в определении приемов конкретных изысканий. Рассмотрим данный путь познания в том виде, в каком он изложен в «Рассуждении о методе».
Первое правило метода Декарта требует принимать за истинное все то, что воспринимается в очень ясном и отчетливом виде и не дает повода к какому-либо сомнению, то есть вполне самоочевидно.
Второе правило метода предлагает делить каждую сложную вещь, ради успеха ее изучения, на более простые составляющие, дабы затем устремить внимание на эти простые, т. е. не поддающиеся дальнейшему делению умом части. В ходе деления желательно дойти до самых простых, ясных и самоочевидных вещей, т. е. «до того», что непосредственно дается уже интуицией. Иначе говоря, «анализ (resolutio)» имеет целью открыть исходные элементы знания.
Третье правило метода Декарта было в «Правилах для руководства ума» только намечено, представляя собой концовку пятого правила. В «Рассуждении о методе» оно занимает уже подобающее ему видное место. Содержание его таково: в познании мыслью следует идти от простейших, т. е. элементарных и наиболее для нас доступных вещей к вещам более сложным и, соответственно, трудным для понимания. Этот порядок познавательного движения более верен, чем бросающийся в глаза, но далеко не всегда строго законообразный, естественно замечаемый порядок предметов. «... Только из самых простых и наиболее доступных вещей должны выводиться самые сокровенные истины». Это выведение есть рационалистическая дедукция, которая данным правилом и утверждается. «... Для человека нет иных путей к достоверному познанию истины, кроме отчетливой интуиции и необходимой дедукции».
В раннем сочинении о методе четвертое правило фигурировало под седьмым номером. Декарт называет его «энумерацией», потому что требует осуществлять полные перечисления, обзоры, не упуская ничего из внимания.
В самом общем смысле это правило ориентирует на достижение полноты знания. Уточнение же приводит к нескольким вариантам. Во-первых, указывается необходимость как можно более полных классификаций, проводимых до индукции (т. е. до действия второго правила) и внутри ее. Классификация вещей, понятий, утверждений, проблем и задач заключает предмет исследования «в строгие границы» и размещает его «по соответствующим классам».
Во-вторых, перед нами ориентация на полную индукцию, и иногда Декарт писал: «энумерация, или индукция». П. С. Попов считает, что «совершенно очевидно, что здесь Декарт, в противоположность Бэкону, имеет в виду математическую индукцию». С. А. Яновская неоднократно отмечала, что «энумерация» Декарта предвосхищает именно математическую индукцию. К этому добавим, что в четвертом правиле можно видеть и регулятивную идею в смысле пожелания, чтобы всякая индукция была бы «достаточной», т. е. по возможности полной. Приближение к максимальной полноте рассмотрения приводит надежность (убедительность) к очевидности, т. е. индукцию - к дедукции и далее к интуиции. Ныне стало азбучной истиной, что полная индукция есть частный случай дедукции.
В-третьих, «энумерапия» есть требование полноты, т. е. точности и корректности, самой дедукции: «...во всех без различия значениях термина «энумерация» твердо удерживается смысл, согласно которому в термине этом выражается расширительная характеристика дедуктивного процесса»1. Дедуктивное рассуждение рушится, если в ходе его перескакивают через промежуточные положения, которые еще надо вывести или доказать.
В-четвертых, «энумерация» расширяется до требования полноты в соблюдении всех правил метода, что не удивительно, поскольку она в трех вышеприведенных значениях действует применительно к каждому из них. Еще более объемлющее значение «энумерации» состоит в требовании полноты всякого исследования вообще, для успеха которого все правила порознь и вместе должны действовать в максимальном диапазоне и с наибольшей интенсивностью. Ведь согласно убеждению философа, суть метода заключается в соблюдении строгого порядка и последовательности в познании, чему, конечно, какие бы то ни было пропуски, перерывы и неполнота в корне противопоказаны. В целом по замыслу Декарта его метод был дедуктивным, и этой его направленности были подчинены как его общая архитектоника, так и содержание отдельных правил. Oн мечтал реализовать столь увлекавшую передовых мыслителей XVII в. идею «паптометрии» (всеизмерения) и построить «всеобщее исчисление (mathesis universalis)», которое, опираясь на дух Эвклидовых построений, свело бы всю физику к геометрии, а геометрию - к алгебре, последнюю же сконструировало бы строго дедуктивно. Но мы уже видели, что абсолютной противоположности метода Декарта методу Бэкона не было, п сам Декарт вовсе к этому не стремился. Хотя п не столь в программной форме, как' это сделал Гоббс, французский ученый обратился к использованию индуктивных приемов, т. е. чувственно-эмпирпческого материала.
. Декартово «сомнение»: я мыслю, значит существую
Возвратимся к первому правилу метода Декарта. Его негативной стороной было сомнение. Будучи самоочевидным, интуитивным, оно оказывается как бы критерием ложности, расчищающим почву познания от разных предубеждений, аналогичных «призракам» Бэкона, касающихся как ощущений, так и схоластического «всезнания».
Декартово «сомнение» носит методологически предварительный характер, оно вовсе не родственно всеразъедающему скепсису и предполагает необходимо свое же собственное преодоление. Недаром Декарт при характеристике «сомнения» ссылается не на древних скептиков, а на Сократа. Задача состоит в том, чтобы найти «твердую почву» познания, а для этого и надлежит уничтожить «все свои прежние мнения». Эта установка Декарта была противоположна скептицизму, но это не значит, будто вообще «его главный враг был скорее скептицизм, чем схоластика».
В 40-х годах Декарт именно с «сомнения» начинает систематическое изложение своей философии. С него должен начать свежий ум новых людей, отвергая прах систем школьной философии. Из «сомнения» новая, истинная философия сама собой не возникнет, но от него следует отправляться. Из «сомнения» нельзя непосредственно прийти к действительности, но от него начинается путь к ней.
Изначальный отправной пункт таков: все сомнительно, но несомненен сам факт сомнения. Подвергнуть сомнению надо все свои мысли, не говоря уже о чувственных восприятиях, ибо можно предположить, что какой-то «злой гений» обманывает каждого из нас. Но тогда тем более будет несомненным, согласно второму правилу метода, сам элементарный факт сомнения.
Но то, что сомневается, мыслит. Значит существует нечто мыслящее, т. е. субъект, «я». Итак, «я мыслю, значит существую, следовательно есть мыслящая вещь или субстанция, душа, дух (cogito ergo sura, ergo sum res sive substantia cogitans, anirna, mens)». Декарт считает этот тезис наиболее достоверной интуицией, более надежной, чем интуиция математическая, и равноправной по степени самоочевидности с экзистенциальным утверждением о боге.
Действительно ли перед нами интуиция? О логической структуре cogito ergo sum велись большие споры, и они еще не прекратились, тем более, что у формулы Декарта были как рационалистические, так и иррационалистические предшественники. Аристотель в «Никомаховой этике» высказывал нечто подобное, а Августин заявлял, что «если сомневаюсь, значит существую (si fallor, sum)». В XX в. одни буржуазные философы, как, например, Гуссерль, упрекают Декарта в «убогом эмпиризме» его фундаментального тезиса, а другие объявляют этот тезис, а заодно и все картезианское мышление иррациональным.
Многие авторы от П. Бейля до Р. Карнапа упрекают формулу Декарта в логическом несовершенстве, и некоторые из них пытаются ее исправить, истолковывая как силлогизм, но для этого требуя в нее включить добавочные посылки-аксиомы: «сомнение есть акт мышления», «к мышлению способен лить субъект» . Предлагается и несколько иной вариант: «Каждый раз, когда я думаю, и существую. Я теперь думаю. Значит, я существую теперь». Однако истолкование данной формулы как энтимемы (сокращенного силлогизма) не только предполагает наличие особых посылок, из которых по крайней мере вторая требует специального обоснования, но и не согласуется с общей тенденцией Декарта. Л. П. Гокиели отрицает силлогистический характер формулы Декарта, но видит в ней некий особый диалектический «коренной» способ вывода. Не приходится отрицать наличия у Декарта диалектического перехода в противоположность (сомнение порождает несомненность), но никакой необыкновенной логической структуры, которая была бы «преодолением» формально-логических связей, Л. П. Гокиели здесь, несмотря на все его усилия, отыскать не удалось.
В действительности же Декарт весьма последователен, считая cogito ergo sum интуицией. Во всяком случае его мнение вполне согласуется с общими установками его рационализма, и если оно и неверно, то именно в той мере, в какой неверны его установки в целом. Перед нами непосредственная связь понятий, оправдываемая тождеством логического и реального существования «внутри» cogito, хотя и разрушаемая, как увидим впоследствии, фактом допущения существования протяженной, но не мыслящей субстанции. В силу указанного тождества только сущее способно мыслить и только само мыслящее доподлинно существует. В сочинении «О разыскании истины...» Декарт формулирует первое правило метода так: «...принимая за истинное только то, достоверность чего равна достоверности моего существования, моей мысли и того, что я мыслящая вещь», так что методологическое сомнение в конечном счете «прилагается исключительно к вещам, существующим вне меня, а моя уверенность относится к моему сомнению и к самому мне». Итак, согласно Декарту, в самом акте сомневающейся мысли уже заложена несомненность существования.
Существования чего? Переход Декарта от акта мышления к утверждению о существовании субъекта, а тем более мыслящей и чисто духовной субстанции, конечно, не правомерен и не оправдан даже в рамках его рационализма и восходит к обветшалой схоластике с ее положением о том, что наличие мышления «требует» будто бы наличия мыслящего «персонального духа». Объяснение И. И. Ягодинского, что «я» Декарта есть всего лишь единство и тождество всех актов cogito, не спасает положения, потому что «я» Декарта оказывается сверх того и субстанцией... Ближе к истине был Лейбниц, полагая, что картезианское cogilo есть только фактическая истина непосредственного мыслительного переживания, так что вопрос о бытии «я» решается уже путем истолкования этого переживания.
Cogito Декарта было направлено против схоластического принижения человеческого разума и проникнуто великой верой в его познавательную мощь. Философ применяет cogito для построения своей онтологии как некое подобие рычага Архимеда. Но это орудие Декарта сугубо идеалистическое, так как он считает субъект только мыслящей сущностью: «...если бы тела даже вовсе не было, душа не перестала бы быть всем тем, что она есть».
Поэтому именно на идеализм Декартовой формулы начали свои атаки передовые философы XVII в. П. Гассенди указал, что существование субъекта вытекает не из мышления, а из его материальных действий (например, «я хожу»). Я. Л. Вольцоген в «Замечаниях на «Метафизические размышления» Ренэ Декарта» (1657) упрекал французского мыслителя в том, что его утверждение о «чистой духовности» «я» не обосновано. Т. Гоббс указал, что мышление вполне может быть акцидентальным процессом, не требующим для себя наличия какой-то особенной субстанции, аналогично тому, как субстанцией не является «хождение».
Все эти возражения били в точку. Ведь Декарт заранее исключил возможность того, что тело может мыслить, и заранее постулировал, что мышление есть личность-дух. И когда он затем в шестом разделе «Метафизических размышлений» начинает доказывать, что тело не в состоянии само мыслить, он этим доказывает лишь то, что построил сбою формулу cogito ergo sum не на твердой почве незыблемых истин, а на песке. Никакого беспредпосылочного и абсолютно непосредственного cogito в действительности не существует. Идея о врожденности знаний была ошибочной в любом ее варианте, но она не была абсурдной: ведь мы всегда опираемся на знание, полученное нами от прошлых поколений, а часть этого знания получаем при рождении в виде задатков способностей и определённого набора безусловных рефлексов, которые сами по себе не есть знание, но вне всякого сомнения могут и должны быть истолкованы как информация.
Нельзя ли считать врожденным чувственный опыт? Этот вопрос, отрицательный ответ на который для материалиста самоочевиден, был для Декарта очень заманчивым: положительный ответ на него привел бы рационалистическую картину мира и его познания к полному единству. Но - как и при оценке познавательной роли ощущений - Декарт не смог достичь определенности. С одной стороны, он соглашается с тем, что «воображение (imaginatio)», т. е. восприятия, представления и собственно воображение, существуют не в духе человека, а в его телесности, а значит вызываются внешними телами и в разуме не коренятся. С другой стороны, он склонен считать врожденными те ощущения, которые наиболее ясны и отчетливы, а значит разделяют признаки интуитивных истин. Однако, в этом случае возникает новое противоречие: есть резон считать такими ощущениями те, которые близки к теоретическому познанию, т. е. ощущения геометрических качеств, но не меньше доводов, наоборот, в пользу ощущений цвета, вкуса и т. д., ибо последние наиболее яркие.
В ответе Леруа (Regius'y) философ писал, что все цвета врождены нашему сознанию, а в конечном счете и вообще все идеи. Но как могут быть врождены те ощущения, которые сам же Декарт называл фиктивными? Философия диалектического материализма ныне доказала, что ощущения экстерорецепторов и не фиктивны, и не врождены. Но доля истины в Декартовых поисках их врожденности все же была: ведь в мозгу запрограммированы все те модальности ощущений, которые могут «переживаться» в нервных тканях, однако, конечно, только идеалист станет утверждать, будто запрограммированы также структура и порядок их появления в сознании. Кроме того, следует подчеркнуть, что запрограммированность различных модальностей ощущений есть результат естественного отбора в процессе смены многих миллионов поколений живых существ на Земле на базе закрепления в структуре нервных тканей миллиарды раз повторяющихся особенностей жизненного опыта. Это, конечно, не имеет ничего общего с идеалистической теорией. Что касается «смутных и спутанных» чувственных идей, например, снов, то первое правило метода запрещает Декарту считать их истинными, следовательно, они не могут быть врожденными. Таким образом, рационалистической унификации познания добиться не удалось.
Как бы то ни было, Декарт крепко держится за cogito ergo sum как за оплот рационализма. Но cogito влечет за собой опасность солипсистского самозамыкания сознания. Декарт же хотел прийти не к солипсизму, а к твердому знанию природы, а потому нуждался в доказательстве достоверности человеческих познаний о внешнем мире.
5. Проблема Бога
Ради получения этого доказательства он пытается предварительно увериться в бытии бога как необходимого, по его мнению, посредствующего звена между «я» и природой.
Декарт ссылается на то, что бог нужен нам как гарант существования мира, его познания и вообще безошибочного действия человеческого разума, ибо якобы только бог мог бы быть надежным источником «естественного света», противоположным всякой лжи и обману. Ссылки на недопустимость лжи выступают у Декарта в роли первого используемого им доказательства бытия бога, явно, впрочем, несостоятельного, поскольку философ забывает, что источник истинности познания вполне может быть безличным.
Философ ссылается и на другой аргумент, а именно: только бог в состоянии вселить в души людей как существ несовершенных мысль о существовании всесовергненного существа. Имеется в виду, что несовершенство людей неоспоримо, поскольку они сомневаются в достоверности знании, но осознать себя в качестве несовершенных существ люди могут только постольку, поскольку есть «точка отсчета» в образе бога как высшего совершенства. Но и это второе доказательство, являющееся вариантом апелляций к высшим причинам, т. е. старого космологического доказательства, ложно, потому что причиной представлений людей о бесконечном совершенстве вполне может быть сама всемогущая природа, а не какой-то стоящий над нею «всеведущий» бог. Декарт не понимал того, что сама природа способна развиваться по пути совершенствования, а человеческое мышление может гипертрофировать последнее.
Когда Декарт обращается к пресловутому (у него уже третьему) онтологическому доказательству, то оно оказывается, как признают и современные томисты, всего лишь способом изложения в иных терминах неудачных первых двух доказательств. Впрочем, оно естественно напрашивается в системах рационалистов XVII в., так что в случае Декарта нам нет особой нужды выводить его генетически из формулы Ансельма Кентерберийского в «Proslogion'e»: «Никто, мыслящий, что такое бог, не может помыслить, что бога нет (nullus quippe intelligens in quod Deus est potest cogitare quia Deus non est)...».
Структура онтологического доказательства у Декарта такова: логическая связь тождественна онтологической, значит из «мыслю (cogito)» вытекает «Я есть (sum)», но, следовательно, из «бог мыслим (мною) (Deus cogitatur)» вытекает «бог есть (Deus est)». Декарт имеет в виду, что «всесовершенство» бога уже в себе как понятие содержит признак реального существования, но шоры рационализма не дают ему учесть того, что признак реального существования еще не есть реальный признак существования. Его дедукция оказывается очень некорректной и с точки зрения содержания понятия «всесовершенство», и с точки зрения правомерности перехода от мыслимости бога человеком к существованию бога.
Переход от одной интуитивной истины (cogito) к весьма сомнительной другой (Deus est) оказался нарушением правил метода Декарта, так как отходит от строгой дедуктивности и сводится к необоснованному «прыжку». Поэтому Декарт попытался прибегнуть еще к одному, уже четвертому по счету, доказательству, апеллирующему к врожденной идее бога. Видимо, сам Декарт чувствовал сомнительность этого доказательства, поскольку он не просто ссылается на данную идею как якобы факт сознания, а пытается доказать ее наличие в душе людей и апеллирует к тому, что под интуицией сомнения в нас лежит интуиция о всесовершенном бытии, и к тому, что нам врождена божественная идея свободы воли. А. Арно (Arnauld) в четвертой серии «Возражений» указал Декарту на наличие у него логического круга: уповая на бога как на гаранта надежности принципа интуиции, порождающей истину, Декарт обосновывает само бытие бога путем ссылки на интуитивное усмотрение ума. Это критическое соображение говорит и о субъективизме критерия «ясности и отчетливости» вообще, хотя и оставляет в стороне немаловажную особенность рассуждений Декарта: он сделал понятие бога зависимым от человеческого разума и его действий.
И вообще роль, исполняемая богом в системе взглядов французского философа, чисто вспомогательная, - это средство, доставляющее ученого и его «я» к бытию природы и ее познанию. Поэтому идеализм Декарта оказывается в функции необходимого условия перехода субъекта к объективному познанию. Это связано с деистическими положениями.
Конечно, признавая, что бог «разумеет и волит». Декарт не порывает с ортодоксальным теизмом, а его тезисы о вечности, бесконечности, всемогуществе, независимости и простоте «последней причины» всей Вселенной можно толковать по-разному. Но Паскаль, а за ним Фейербах с основанием писали о деизме Декарта в силу того, что тот указывал на бессилие бога изменить фактический состав прошлого времени, а главное, утверждал невозможность чудес и способность материи «отменить» установленные богом только прямолинейные движения тел.
Бог Декарта дал природе изначальные законы движения, после чего реализация этих законов и их разнообразная модификация (вследствие взаимодействий тел) происходит уже совершенно естественным образом, ибо бог, «установив законы природы, предоставил ее своему течению...». Дальнейшая его функция - быть гарантом законов сохранения природы, истинности познания и неизменности уже полученных истин. Неизменный бог обеспечивает стабильность законов движения природы, ее общую устойчивость и незыблемость.
«Сохранение» богом мира Декарт понимает как поддержание этого бытия непрерывным действием и даже как беспрерывное творение его заново. Но это все же не религиозное creatio raundi: ведь Декарт изгоняет из философии все целевые причины и ссылки па откровение, сообщающее о «сотворении мира» богом в не очень далеком прошлом. Недаром неоконченный его диалог, относимый Ш. Адамом к 1528-1529 гг., либо к 1541 г. назывался: «О разыскании истины посредством естественного света, который во всей чистоте, без помощи религии и философии, определяет воззрения...». Декартово «творение мира» представляет собой как бы непрерывное вытекание его из вечных логических соотношений, из рационально выразимых и фиксируемых законов природы, представляющих собой и логические и реальные основания действительности. Встречаются у Декарта и высказывания, как бы растворяющие бога в природе на манер пантеизма, хотя они для него не очень характерны. Вот одно из них: «...под природой, рассматриваемой вообще, я понимаю теперь не что иное, как самого бога...». Католические интерпретаторы Декарта стараются подобные его мысли замалчивать.
Но апелляции к богу поставили Декарта перед кругом новых трудных проблем: откуда берутся ошибки в познании, если бог «не может быть обманщиком»?. Вызванный этими проблемами ход рассуждений Декарта оказывается весьма искусственным. Он допускает, что бог сделал людей ошибающимися, а значит несовершенными в интересах более глубокой (?) гармонии вселенной. Но несовершенство людей не затрагивает присущего им «естественного света разума»: ошибки проистекают не от самого ума, но от свободной воли, т. е. самопроизвольных решений людей, от их «легкомыслия», толкающего на неверное соединение друг с другом, а затем на ложную интерпретацию идей и ощущений. И хотя заблуждения находят свое место именно в интеллекте, они все же не им вызваны: сама по себе дедукция не может быть «плохо построенной», но она может и опираться на «поспешные и необоснованные» суждения о фактах, порожденные волей человека, где, наоборот, сказано, что в самом разуме ошибок «никогда» нет. Эта антиномия разъяснена нами здесь.
Но коль скоро воля способна искажать мышление людей, следовательно, она «выше» разума, но ее одной для истинного познания недостаточно, и необходим верный метод. Только правильное направление самой воли подлинным методом приводит к соответствию между волей и разумом и намечает путь к необходимым, но в то же время свободным познавательным действиям и делает познание безошибочным.
Таким образом, Декарт признает два вида мыслительной деятельности - собственно познание, т. е. восприятие разумом, и активное утверждение и отрицание в мыслях, осуществляемое волей человека. Сама воля, следовательно, есть нечто рациональное, своего рода «порыв» мышления. Впрочем, трактовка феномена воли Декартом не очень ясная и цельная: ведь оказывается, что эта рациональная (мыслительная) деятельность способна вносить в саму рациональность путаницу и ошибки.
Как бы то ни было, Декарт настаивает на том, что бог снабдил людей свободной волей, и уже это противопоставляет их каузальной природе. Так деизм Декарта разрастается в дуализм. Поскольку механика не может объяснить сознания, а тем более свободы воли, философ прибегает к учению о двух качественно различных субстанциях.
У Декарта обозначился резкий дуалистический раскол - не столько между философией и специальными частными науками, сколько внутри самой философии. В политических вопросах Декарт проявлял большую осторожность и шел на компромиссы. Ему было не по пути с феодально-церковной реакцией, но он не помышлял и о борьбе против аристократически-дворянских клик, стремился уйти в сторону от острых социальных конфликтов. Эта социально-классовая компромиссность взглядов Декарта обрела в разделении философии на материалистическую «физику», т. е. общую теорию природы, и идеалистическую «метафизику», т. е. учение о боге и душе, своего двойника, или теоретического аналога. Деизм и дуализм Декарта заставили потесниться идеализм в его собственном, метафизическом лоне, но и материализму пришлось довольствоваться только частью «территории»: он стал не более как одним из параметров картезианского мировоззрения.
. Материализм Р. Декарта в учении о природе. Физика телесной субстанции
Посмотрим, какова картина мира, даваемая материалистической «физикой» Декарта.
Вопрос о природе и структуре физического мира ставится Декартом следующим образом: мы знаем, что бог создал мир так, как об этом учит христианская религия, но посмотрим, как мир мог бы возникнуть естественно, без всякого божьего вмешательства.
Во всей природе, по Декарту, безраздельно действует единая телесная субстанция. Вопреки воззрениям Аристотеля и схоластов, на земле и на небе - всюду одна и та же материя, что никак не противоречит вероятной множественности физических миров. Определяя субстанцию как то, что «не нуждается» ни в чем другом для своего существования, Декарт подчеркивает всеобщность материального начала в природе.
Декарт ищет у материи абсолютно всеобщих неизменных свойств и находит их не в твердости и структуре, а в объемности, причем рассуждает довольно умозрительно. От схоластов он заимствовал отождествление главного свойства субстанции с ее сущностью и объявил протяжения и общий факт наличия у тел стереометрических форм всеобщими простыми элементами материи. Он совершенно отождествил материальность (телесность) с протяженностью и признал существование у материи только таких свойств (модусов), которые логически вытекают из ее протяженности, «разнообразя» последнюю: таковы конкретные очертания - фигуры, величины, расположения, порядок частиц, их количество, делимость и длительность, перемещения.
Из отождествления телесности с протяженностью вытекает отрицание Декартом существования пустоты. Кроме того, он ссылается на самоочевидную врожденную идею: «у ничто нет свойств», значит ничто (пустоты) нет. Таким образом философ отвергает схоластическое положение о том, что природа «боится» пустоты.
Геометризация материальности, т. е. отождествление ее с протяженностью, имела в себе рациональное зерно: ведь материя и пространство неразрывны и протяженности «материальны» уже постольку, поскольку их вне материи не существует. Мало того, в наши дни физики и философы ведут споры о том, является ли пространство формой, видом материи или же «самой» материей. Эти различия не словесны: смысл трактовки пространства как всеобщей материальной среды изменяется в зависимости от выбора одной из трех характеристик. Если пространство есть вид материи, то правомерно истолкование гравитационного поля как пространственной криволинейной структуры. Если же пространство есть «сама» материя, то правомерно более сильное допущение, что все виды материи рождаются из ее полей.
Заметим, что и Декарт, и Ньютон абсолютизировали пространство, но по-разному, - первый видел в нем фундаментальный атрибут материи, а второй - вместилище и основу инерциальной системы тел. Таким образом, абсолютизация пространства шла рука об руку с развитием учения о «необходимости» пространства для материи. И еще Демокрит, видевший в пространстве всего лишь пустоту, признал ее необходимым условием существования материальных атомов.
Из отождествления материальности с протяженностью Декарт логически вывел ряд следствий, а заодно и создал для себя невольные затруднения. Если сущность материи состоит не в непроницаемости, значит всякая частица делима, а поскольку она всегда протяженна, то делима до бесконечности. Материя состоит не из неделимых атомов, а из бесконечно делимых корпускул, составляющих совместно материальный континуум. Ныне мы, однако, знаем, что по-своему были правы и Демокрит и Декарт, потому что они говорили о разных уровнях деления материи,- об атомарном и о том, который ныне обозначают как совокупность всех субатомных уровней.
Поскольку протяженность неограниченна, то материальная Вселенная беспредельна, и нигде нет места для супранатуральных рая и ада. Не могло быть и «всеобщей бестелесной пустоты» до создания мира, иными словами, материальная Вселенная существует вечно. Если материальный мир, как только что показано, беспределен, то всякое движение тел возможно только как относительное взаимосмещение их, и никаких «идеальных» движений в надлунном мире быть не может.
Далее, в телах не может быть пор, а потому весь мир, строго говоря, одинаково плотен и всякое образование «скважин» в одном теле немедленно означает вхождение в них частиц других тел. Значит, все различия между телами состоят только в тонкой структуре их строения. Все свойства материальных частиц редуцируются к различным их взаиморасположениям и степеням расчленения. «Все свойства, отчетливо различимые в материи, сводятся единственно к тому, что она дробима и подвижна в своих частях...», а это приводит к разнообразию в движениях частей систем и конгломератов. «...Все различие частей материи сводится к разнообразию предписанных им движений».
В сказанном состоит ключ к выяснению значения терминов «граница разделения частиц», «сцепление частиц», их «плотность», «непроницаемость» и т. п. Что значит, что А и В обладают плотностью? Лишь то, что А не может двигаться внутрь В и, наоборот, В не может войти в А, но они могут перемещаться лишь вдоль их совместной границы. Следовательно, большая непроницаемость некоторого куска материи по сравнению с другим телом означает лишь меньшую подвижность составляющих его частей относительно друг друга, т. е. их меньшую структурную расчлененность. Значит, плотность можно истолковать в терминах движения и покоя: она представляет собой относительно большую степень покоя частиц тела и отсутствие движения их в стороны друг от друга
Следовательно, Декарт дает операционные определения физических характеристик, что соответствует его общей тенденции к стереометризации физики. Но возникает вопрос, что собой представляют границы между частицами, если пустоты нет, и всякое разделение тела влечет за собой слипание разделенных частей? Или, может быть, на границах частиц возникают особые силы «раздора»? Проблема деления материи и различной ориентированности движения ее частиц оказывается для физической онтологии Декарта камнем преткновения. Он не может объяснить различий в плотности тел, потому что весь его телесный континуум столь же однороден и бескачествен, как и пространство, а структурные границы между фрагментами телесных образований представляют собой что-то эфемерное или же крайне загадочное. Можно, впрочем, указать на то, что выход из этой ситуации начинает намечаться (не очень отчетливо) у Декарта тогда, когда он связывает понятие плотности с инерцией покоя как мерой массы, хотя он совсем не связывает массу с тяжестью и не совершил перехода от кинематики мира к действительной его динамике.
Посмотрим теперь, каковы дальнейшие следствия из исходных посылок физики Декарта. Если пустоты нет и все частицы примыкают друг к другу, то стоит двинуться хотя бы одной из них и в движение приходят все. Декарт считает, что внутренне все тела обладают инерцией именно к покою (как и у Спинозы, движение у Декарта - это всего лишь модус, частное проявление, следствие протяженности), так что все движения и изменения в мире суть следствия внешних причин, как-то нажимов и толчков, причем действие всегда равно противодействию. Отводя роль «первопричины» богу, Декарт называет законы перемещений «вторыми причинами» материального мира. Нигде нет целей, а всюду только причины механического движения; законы природы - это исключительно законы механики.
Поскольку всеобщность касаний, примыканий и сцеплений тел обеспечивает передачу где-то происходящего движения на все прочие уголки Вселенной, «запуская в ход» весь материальный мир, то абсолютного покоя не существует, хотя модальная характеристика движений означает, по Декарту, что не существует и абсолютного движения (а значит и абсолютного «места»). «...Нигде нет ничего неизменного», всюду царит «вечное изменение».
Отвергая схоластические «тайные силы» и сводя все физические процессы к кинематике взаимодействий, а значит взаимосмещений и оттеснений, Декарт отрицал тяжесть, вообще тяготение и всякое дальнодействие. В рамках кинематической физики Декарту приходится истолковывать явления тяготения очень искусственно, так что и он сам чувствует шаткость своих надуманных построений. Зато без особого труда он объяснил характер планетных орбит, проистекающий оттого, что всякое движение есть будто бы взаимосмещение, способствующее завихрению перемещающихся масс. Получив от бога способность только к прямолинейным движениям, материя «превратила» последние в криволинейные, так что физическая геометрия прямых линий - это всего лишь предельный случай геометрии кривых.
Объяснение происхождения геометрии движения планет, как бы ни было оно наивным, вело к диалектической по сути дела идее об изменчивости и развитии всех движений и состояний. Но с другой стороны, все состояния мира характеризуются законами сохранения, а именно: (1) все существующее избегает саморазрушения и стремится сохранить себя, а (2) каждая частица «находится в одном и том же состоянии», пока столкновения не вынудят ее изменить его. По сути дела перед нами формулировка принципа инерции, охватывающего как покой, так и движение. Впервые в печати Декарт сообщил о нем в «Началах философии» (1644), более четко выразив его, чем это сделал Галилей.
Отвергнув всевозможные схоластические «силы», Декарт ввел в физику силу инерции. Таким образом тела «сами по себе» вовсе не стремятся к покою, коль скоро они уже находятся в состоянии движения. П. С. Кудрявцев в известных исследованиях по истории физики обращает внимание еще на одно замечательное прозрение великого философа: в одном из писем Декарт высказал мысль, что чем быстрее движется тело, тем менее оно склонно к изменению своего состояния под внешним воздействием, и это можно понимать как допущение того, что не всегда движения тел складываются арифметически.
В качестве (3) закона сохранения может быть указан следующий: имеющееся во Вселенной количество движения, то есть произведение массы на скорость тел (m-v), сохраняется, оно не уменьшается и не увеличивается, а происходит только его перераспределение и обмен между отдельными частями Вселенной и внутри их. Это значит, что материя и движение взаимосвязаны и в целом не уничтожимы, изменения в космосе происходят через свою противоположность, а именно - неизменность (сохраняемость), и всякое изменение есть взаимодействие количеств движения. Для отдельной корпускулы закон m-y = const, поскольку в этом случае m не меняется, физически означает сохранение скорости движения частицы, то есть мы получаем запись закона инерции для состояния движения, а если i> = 0, то и для состояния покоя.
Можно истолковать соотношение (2) и (3) законов сохранения Декарта так: второй закон говорит о сохранении движения, имеющегося у данного тела, а третий - о сохранении движения при его передаче от одного тела к другому при неупругом ударе (направление движения сохраниться не может, ввиду постоянных нарушений его другими телами, что в астрономии называли «возмущениями»). Перед нами зачаток закона сохранения энергии, но без понятия о ее качественных превращениях. Как указывал Энгельс, в данном своем виде этот закон вполне соответствовал метафизическому пониманию «превращений» в XVII в. как всего лишь переходов одних механических движений в другие, столь же механические.
Литература
1.Большая энциклопедия Кирилла и Мефодия
2.Ляткер Я.А., Демокрит. М., 1975
.Нарский И. С., Западно-европейскя философия XVII в. - М., 1974