Северобалканская прародина индоевропейцев

Северобалканская прародина индоевропейцев

Северобалканская прародина индоевропейцев

Свой третий ежегодный доклад Бенгальскому Азиатскому обществу его президент и основатель Уильям Джонс, британский филолог валлийского происхождения, прочитал 2 февраля 1786 года. Эта дата традиционно считается временем рождения сравнительного языкознания, как, пожалуй, и индоевропеистики в целом. Именно тогда Джонс указал на сходство санскрита с греческим, латынью, готским и кельтскими языками, т.е. фактически на существование индоевропейской языковой семьи. Впрочем, сам термин Indo-European languages, индоевропейские языки, был введен позже, в 1813 году, английским исследователем Томасом Юнгом.

Более 200 лет прошло, но до сих пор ученые, исследователи, да и просто «примкнувшие к ним» любознательные люди, не могут прийти к единому мнению по такому, казалось бы, несложному для непосвященных вопросу, как определение индоевропейской прародины. Лингвисты, археологи, антропологи и генетики выдвигают гипотезы, которые то входят в моду, то, попадая под огонь критики, уступают место другим. Куда только не помещали прародину индоевропейцев – от Индии до Арктики…

В данной статье будет показана несостоятельность курганной/степной гипотезы индоевропейской прародины, как и других известных гипотез – (западно)анатолийской, переднеазиатской и В.А. Сафронова. Также будет дано обоснование расположения прародины индоевропейцев в Балкано-Карпатском (Северобалкано-Дунайско-Южнокарпатском) регионе и показаны пути доказательства нижепредложенного варианта балканской гипотезы и др. Даты будут даваться, по возможности, калиброванные приблизительно до железного века.

С относительно недавнего времени данные индоевропеистики (в широком смысле) стали пополняться за счет изысканий генетиков. Действительно, у всех на устах, например, «Митохондриальная Ева» и «Y-хромосомный Адам». Ученые все чаще прибегают к генетическому анализу, однако итоги исследований нередко порождают и определенные сложности, в том числе связанные с установлением прародины индоевропейцев. Прежде всего, здесь имеются в виду работы больших международных коллективов ученых во главе с Иосифом Лазаридисом [IosifLazaridis et al., 2014] [1], Дэвидом Райхом (David Reich) [Wolfgang Haak, et al., 2015] [2] и Эске Виллерслевом (Eske Willerslev) [MortenE. Allentoft, et al., 2015] [3], которые вызвали не только понятный интерес, но и довольно нездоровую шумиху, касающуюся степной/курганной гипотезы, особенно в околонаучных кругах. Из-за того, что эти работы так или иначе постулируют связь результатов исследований с курганной/степной гипотезой, мы будем к ним возвращаться. А сейчас в первую очередь обратим внимание на т.н. миграцию ближневосточных земледельцев на Балканы/в Европу. Этому вопросу посвящена значительная часть первой из названных работ, а т.к. в составе «команды» Д. Райха участвовала группа И. Лазаридиса, не забыт он и во второй.

Из отечественных специалистов в «первой» работе принимали участие известные генетикиЕ.В. и О.П. Балановские. И именно в небольшой статье О.П. Балановского, написанной в соавторстве с Н. Маркиной, «Три источника генофонда европейцев» эта проблема раскрывается даже отчетливее, чем в первоисточнике [#"_Hlk501287067">данногометода, причем с учетом усовершенствований С.А. Старостина, можно ознакомиться в работе российского лингвиста С.К. Белых [5], посвященной, правда, другой теме. Он утверждает, что, несмотря на довольно широкое применение метода глоттохронологии, а также некоторую его популярность у части исследователей, большинство лингвистов и историков все-таки не признает этот метод надежным инструментом абсолютного датирования древних языковых процессов (например, Хайду [Peter Hajdu], 1985: 175-176; Напольских, 1997а: 120). Аргументы следующие.

Во-первых, большая зависимость «от составления и составителей диагностических списков слов: недоучет одной-двух этимологий или ошибочное отождествление одной-двух пар слов порой способны привести к многовековым и даже тысячелетним отклонениям в датировке».

Во-вторых, попытки усовершенствовать базовые списки М. Сводеша «приводят сторонников глоттохронологии, в частности, к выводу о необходимости устранения заимствований из диагностических списков [Старостин 1989: 10]. Однако, в таком случае ненадежность метода должна быть признана даже его сторонниками, ибо никогда нельзя быть заведомо уверенным в том, что все заимствования из списка устранены, т.к. устранить можно будет лишь уже выявленные заимствования из известных нам языков».

В-третьих, вызывает возражения «сам основополагающий принцип глоттохронологии, согласно которому темп изменений в основном лексическом фонде во всех языках и во все эпохи был и есть один и тот же. Понятно, что скорость изменений в лексике того или иного языка зависит от целого ряда социальных, исторических, культурных, географических и других факторов и варьирует в зависимости от конкретных условий, в которых функционирует язык».

Автор резюмирует: «Как видим, методика глоттохронологии обладает столь существенными недостатками и слабостями, что считать ее применение теоретически сколько-нибудь обоснованным и оправданным невозможно» [5].

Далее. Ностратика, согласно справочнику по этимологии и исторической лексикологии, отрасль сравнительно-исторического языкознания, изучающая ностратические языки.А это макросемья языков, включающая в себя индоевропейские, уральские, алтайские, дравидийские, картвельские языки. Ностратическую гипотезу в 1903 году выдвинул датский ученый Х. Педерсен. В 1960-х годах ностратическая теория/гипотеза была обоснована и развита советскими лингвистами В.М. Иллич-Свитычем (в 1966 году погиб в автомобильной катастрофе) и А.Б. Долгопольским (в 1976 году переехал в Израиль).Работы в этом направлении продолжили в разное время известные советские и российские лингвисты В.А. Дыбо, С.А. Старостин и др. Примечательно, что первые два критических довода С.К. Белых,касающиеся глоттохронологии, приведенные чуть выше, в полной мере относятся к самой ностратической гипотезе, как и к другим подобным гипотезам отдаленного родства языков.

Советский и российский ученый-лингвист В.П. Нерознак в статье «Праязык: реконструкт или реальность?» [6] концентрирует внимание на серьезной критике в отношении гипотез, направленных на реконструкцию праязыковых состояний большой хронологической глубины. Возражение здесь главным образом вызвано несоблюдением «принципа достаточности оснований в подходе, базирующемся на "сплошном сравнении" (Omnikomparatismus) [Doerfer, 1973, 10], и априорность выдвигаемых концепций». В связи с проблемой «достаточности оснований реконструкции праязыковых состояний» автор приводит 4 правила реконструкции праязыкового состояния видного советского лингвиста Б.А. Серебренникова [1982], которые, как получается, и не учитывают сторонники гипотез отдаленного родства языков. Что касается конкретики, то специалисты по разным языковым семьям подвергли ностратическую теорию/гипотезу всестороннему критическому анализу с точки зрения «надежности привлекаемого материала финно-угорских [Серебренников, 1982; Хайду, 1985], тюркских, шире – алтайских [Doerfer, 1973; Щербак, 1984], дравидийских [Андронов, 1982], кавказских языков [Климов, 1986]». Ученые сходятся в том, что методика реконструкции праязыковых состояний, призванных доказать древнейшее родство различных языковых семей, не удовлетворяет «принципам корректного научного анализа».

Несколько слов в этой связи надо сказать об известном лингвисте-кавказоведе Г.А. Климове. Так, В.П. Нерознак пишет, что Климов подвергнул резкой критике попытку С.А. Старостина установить, в частности, генетическое родство между енисейскими и северокавказскими языками, причем как с точки зрения реалистичности реконструируемой фонологической системы (реконструировалось более 100 согласных и 9 гласных), так и «с точки зрения антиисторичности семантических реконструкций [Климов, 1986, 129 и след.]». Кстати сказать, именно на «антиисторичность» глубоких реконструкций, разумеется не подкрепленных археологическими и/или антропологическими доказательствами, необходимо обратить особое внимание. По воспоминаниям российского лингвиста-кавказоведа Я.Г. Тестельца [2005], Г.А. Климов, который был заведующий отделом кавказских языков ИЯ АН СССР, выступал с резкой критикой работ С.А. Старостина по северокавказской реконструкции. А В.М. Алпатов, советский и российский языковед, в специальной статье [2009] пишет, что Г.А. Климов, скептически относившийся к любым попыткам установления дальнего языкового родства, резко отрицательно оценивал соответствующие работы С.А. Старостина и называл их «дилетантскими».

Следует сказать и о резкой критике теорий «глубокой реконструкции» со стороны таких известных ученых-языковедов, как Джеймс Мэтисофф [James A. Matisoff, 1990, 2000c], Лайл Кэмпбелл [Lyle Campbell, 1998, 2004], Роберт Диксон [R.M.W. Dixon, 1997].

Ввиду всего вышеизложенного можно заключить, что выводы, вытекающие из этих теорий/гипотез, не могут приниматься в качестве серьезных доказательств и аргументов, и в частности при определение индоевропейской прародины. По-моему, лучше всего закрыть тему высказываниями сына С.А. Старостина, тоже лингвиста и сторонника гипотез отдаленного языкового родства, Г.С. Старостина: «Ностратическая гипотеза до сих пор среди широкого круга лингвистов, скорее, является гипотезой, далеко не все ее принимают. Многие ее все-таки боятся, некоторые считают, что не все там было хорошо сделано. А самый большой минус, наверное, тот, что со времени выхода в свет словаря Иллич-Свитыча никакого крупного, кардинального прорыва в ностратическом языкознании не произошло, хотя есть люди, которые им занимаются» [http://polit.ru/article/2011/02/22/starosrin/].

Тем не менее во многом благодаря достижениям лингвистики, а также археологии во второй половине 20-го века появилось несколько наиболее правдоподобных гипотез о локализации индоевропейской прародины, согласно которым это причерноморские и прикаспийские степи (курганная гипотеза М. Гимбутас; данную идею развивают Дж. Мэллори, Д. Энтони и др.), Юго-Восточная Анатолия и Северная Сирия (Вяч.Вс. Иванов и Т.В. Гамкрелидзе), Западная Анатолия (К. Ренфрю), Карпато-Балканский регион (В. Георгиев, И.М. Дьяконов). Существуют и другиегипотезы, порой весьма экстравагантные, но они здесь рассматриваться не будут.

Как мы видим, даже мэтры лингвистики и археологии локализируют индоевропейскую прародину в разных, весьма удаленных друг от друга местах. Поэтому прав выдающийся ученый-археологВалентин Васильевич Седов, когда говорит, что «лингвистика в изучении этногенеза встречается с двумя неразрешимыми проблемами – определением конкретной территории, где происходил исследуемый глоттогенез, и его детальной датировкой» [2002, с. 32]. Но тем не менее показательно следующее.

Видные лингвисты Т.В. Гамкрелидзе и В.В. Иванов – авторы теории/гипотезы переднеазиатской прародины индоевропейцев (см. их труд «Индоевропейский язык и индоевропейцы» [7]). Ученые в статье, посвященной индоевропейской проблеме [8], ввиду наличия соотносимых с Балканами общеиндоевропейских терминов ландшафта, флоры, фауны, земледелия и скотоводства, включают эту территорию в условный ареал индоевропейской прародины «от Балкан до Ирана».

Последователи анатолийской гипотезы считают Балканы второй индоевропейской прародиной.

Некоторые сторонники степной/курганной гипотезы (Рональд Кроссланд [R.A. Crossland, 1967]) продлевают предлагаемую территорию прародины индоевропейцев (причерноморские и прикаспийские степи) на западе фактически до Карпат, т.е. до северо-востока Северобалканского региона. А американский лингвист Уинфред Леманн (Winfred Philip Lehmann) [В.П. Леман. ВЯ. 1991] идет еще дальше и включает Карпаты в праиндоевропейский ареал, «охватывающей территорию от Карпат до области, лежащей к северу от Каспийского моря».

   Теперь обратимся к результатам семантической реконструкции праиндоевропейского языка, которые – с понятными в этом случае оговорками о необходимости правильной интерпретации – действительно играют серьезную роль в локализации индоевропейской прародины. Для этого используем (как и далее) семантический словарь общеиндоевропейского языка, который соответствует первому разделу второй части труда Гамкрелидзе и Иванова «Индоевропейский язык и индоевропейцы» [7], а также статью В.А. Дыбо «по поводу индоевропейской проблемы» (часть названия) [9].

В отношении последней тоже следует оговориться. Дыбо, сторонник ностратической теории, хотя и «предположительно», но поддерживает концептуальное положение В.А. Сафронова (о нем ниже) о двух блоках (сначала балканских, потом центральноевропейских и далее) археологических культур, связанных с «северокавказской» и индоевропейской языковыми семьями. Т.е. из статьи Дыбо «предположительно» получается, что на гипотетических языках «северокавказской семьи» якобы говорили даже носители «дунайских культур» (термин Г. Чайлда [Vere Gordon Childe]) «Старой [«Древней»] Европы» (термин М. Гимбутас [Marija Gimbutas/Marija Gimbutiene]), что абсолютно бездоказательно и антиисторично. Тем не менее В.А. Дыбо последовательно и убедительно выступает против степной гипотезы, а точнее, самой степи, степного ландшафта индоевропейской прародины, что важно не только для настоящей работы. При этом Дыбо использует как «список тематически организованной основной лексики» индоевропейского праязыка, составленный его дочерью, тоже лингвистом, А.В. Дыбо, так и материал Гамкрелидзе и Иванова.

Конечно, самое главное, что следует из семантических реконструкций, – это горный ландшафт индоевропейской прародины [7, стр. 665-670], и такой факт сторонникам степной/курганной гипотезы ни изменить, ни замолчать никак не удастся. Собственно, все серьезные специалисты обращают внимание на это обстоятельство. Сам же В.А. Дыбо прямо пишет: «Прежде всего, степь должна быть исключена из регионов, заселенных праиндоевропейцами периода распада. В лексиконе присутствуют довольно высокие горы с большим количеством различных типов скал и острых или больших круглых камней. Иногда эти горы покрыты лесом. Имеются слова для узких проходов, ущелий, пещер, обрывов и пропастей»[9]. Так что по этому пункту не должно быть никаких иллюзий.

Против степной гипотезы говорит и праиндоевропейская терминология развитого земледелия [7, стр. 687-694] и оседлого скотоводства [там же, стр. 694-695]. Кстати, еще в 1822 году было предложено искать прародину индоевропейцев в горной стране, в зоне одомашнивания растений и животных [J.P. Mallory, 1973]. Сторонники степной/курганной гипотезы рассматривают в качестве праиндоевропейской среднестоговскую культуру [(см.:) Телегін Д.Я., 1973]. И если свидетельства оседлого лишь на ранней стадии скотоводства, которое носители среднестоговской культуры восприняли под влиянием южных «раннеземледельческих центров»,были «многочисленны и ярки», то «свидетельства земледелия более чем скромны» [Энеолит СССР. 1982, с. 325]. И это несмотря на соседство земледельческой трипольской культуры…

Приведенные данные также говорят против «постмаглемезской» гипотезы Л.Л. Зализняка, которая здесь не рассматривается, а именно против отождествления с праиндоевропейцами охотников и рыболовов «постмаглемезской этнокультурной общности VI–V тыс.», или «позднемезолитической культурной общности постмаглемозе, которая охватывала низменные пространства от Ютландии до Северского Донца» [http://генофонд.рф/?page_id=7366; Залізняк Л.Л., 1991, 2005]. Гипотеза Зализняка не подтверждается и генетически [#"_Hlk14025668">, где данная тема отражена наиболее полно. Вместе с тем в подразделе «Археологическая культура и этнос» учебного пособия В.Я. Петрухина и Д.С. Раевского «Очерки истории народов России в древности и раннем Средневековье» [2004] обо всем этом говорится проще и прямолинейнее. Так, «на протяжении многих десятилетий в археологии ведутся активные дискуссии. Одни исследователи последовательно придерживаются мнения, что археологическая культура в общем виде соответствует этносу, т.е. что система синхронных культур определенного региона достаточно адекватно отражает его этническую карту в исследуемый период, а ряд последовательно сменяющих друг друга культур – его этническую историю. По мнению других ученых, соотносить археологическую культуру и этнос неправомерно». Однако «следует признать, что система археологических культур (а также их локальных вариантов и историко-культурных общностей) – единственное окно в этническую историю дописьменной древности в ее пространственно-временной конкретике». Примечательно здесь и высказывание советского и российского археолога И.С. Каменецкого [1970, с. 35]: «Большинство археологов думают, что культура соответствует этносу. И уж во всяком случае все исходят из этого допущения в своей практической работе, даже те, кто выступал и выступает против такого отождествления».

Тем не менее без привлечения целого ряда смежных наук (лингвистика, антропология, генетика и др.), как правило, невозможно дать однозначную интерпретацию археологических находок. С другой стороны, в отрыве от археологии совершенно беспомощно выглядят исторические реконструкции, основанные лишь на чисто лингвистических или палеогенетических данных.

А сейчас, прежде чем приступить к рассмотрению гипотез индоевропейской прародины, следует оговориться. Для того, чтобы, несмотря на обилие материала, данная статья не превратилась в монографию, придется отказаться от излишних археологических и далее антропологических подробностей. При этом желающие смогут ознакомиться с ними у авторов, которые будут указаны в ссылках и с соответствующими работами в сносках, включая «Энциклопедию индоевропейской культуры» Джеймса Мэллори(James Patrick Mallory) на английском языке [10], но с онлайн-переводом это не проблема; в кратком Оксфордском словаре археологии Тимоти Дарвилла [Timothy Darvill. The Concise Oxford Dictionary of Archaeology (2 ed.). 2009]; в археологическом словаре Уорвика Брея и Дэвида Трампа (U. Brej, D. Tramp)[М., 1990],но с учетом необходимости хронологической корректировки; на «Генофонд.рф» [«Словарик»]; можно, пожалуй, и в англоязычной Википедии [Wikipedia], где статьи по археологическим культурам, как правило, достаточно объективные, тогда как, например, статьи по антропологии русских лучше смотреть/искать в Рунете.

Поэтому, ввиду вышеизложенного, сразу же приступим к критике «конкурирующих» гипотез. С подробностями здесь можно, в частности, ознакомиться в статье Дж. Мэллори «Индоевропейские прародины» [11]. А начнем – вернее, продолжим – с курганной/степной гипотезы. Итак, праиндоевропейский термин для металла не мог появиться в «протокурганных»/«протоямных» энеолитических степных культурах, потому что медь поступала туда из Балкано-Карпатской металлургической провинции [Черных Е.Н., 1978].

Что касается собственно ДЯК, то, как показали недавние широкомасштабные генетические изыскания (см. выше), значительная часть исследователей продолжает считать ее праиндоевропейской. И это несмотря на то, что таковой она не может быть уже в силу хронологических причин: явно позднее для праиндоевропейской общности время ее бытования (ранняя – средняя бронза). На данное обстоятельство обращают внимание, в частности, Л.С. Клейн [#"_Hlk531960861">Для ДЯК характерно захоронение умерших в ямах под округлыми курганами в положении лежа на спине с подогнутыми коленями, при этом тела посыпались охрой. В погребениях – а погребальные памятники являются основным источником по изучению ДЯК – находят повозки/части повозок; скелеты/кости животных, причем в первую очередь обращаем внимание на лошадей ввиду постулирования их особой значимости в ямной культуре; сосуды, зачастую со шнуровым орнаментом; оружие. Что касается последнего, то прежде всего обращаем внимание на боевые топоры ввиду постулирования особой воинственности ямников, причем конных, оружие у которых должно быть рубящим. Однако, с другой стороны, даже на Украине серьезные исследователи перестают признавать всадничество/верховую езду у ямников, о чем ниже.

Так вот, надо обратить внимание на то, что бОльшая часть названных признаков раньше/значительно раньше появились в «Старой Европе» и отчасти в «мегалитической» – Западной, а не в степи.

Если не считать «надмогильных холмиков» верхнепалеолитического времени [Титов В.С., 1988, с. 64], то впервые курганы, включая округлые, появились на территории Франции во второй четверти – середине V тыс. [V. Pingel, 1999]. Правда, В.А. Сафронов в своей работе «Индоевропейские прародины», к которой мы будем часто возвращаться [12], говорит, что «в Средней Европе первые курганы зафиксированы… в Сарново [территория Польши] (КВК АВ – 3620 до н.э.)» [12, с. 203]. Возможно, он попросту перепутал название «Средняя Европа» с «Центральной»… При этом необходимо отметить, что у Сафронова радиоуглеродные даты не калиброваны. Однако у Марии Гимбутас в ее известном труде «Цивилизация Великой Богини» [13], к которому мы будем возвращаться еще чаще (разумеется, интерес представляет собственно археологическая составляющая работы знаменитой ученой, без феминистических изысков), датировка могильника Сарново культуры воронковидных кубков [КВК] приблизительно совпадает с таковой у В.А. Сафронова [13, с. 476]. С другой стороны, нижняя дата археологического памятника Сарново, поМ. Гимбутас, соответствует началу 1-й фазы КВК и обозначена 4300 г. до н.э. [там же, с. 520]. И в этой связи хотелось бы посоветовать для удобства использовать «словарь основных археологических культур и памятников» и «хронологические таблицы» из названной книги М. Гимбутас, в которых даются именно калиброванные даты [там же, стр. 465-482, 490-554]. А еще словарь можно использовать в ознакомительных целях, о чем говорилось немного выше, но с осторожностью из-за «курганной культуры» и т.п.

В.А. Сафронов утверждает, что обряд погребения скорченно на спине «происходит из культур Средней Европы Лендьел – КВК» (изначально из «Лендьел Iб») [12, стр. 203-204] (культура Лендьел/Лендьель/Лендель [КЛ]). Здесь надо обратить внимание на то, что, в отличие от среднестоговской культуры и преемственных, этот обряд лишь «встречается» «в кругу культуры Лендьел и производной от нее КВК и задетой ее влиянием – Рессен» [там же]. Впрочем, согласно украинскому археологу Н.С. Котовой, данный обряд впервые появился в среднестоговской культуре, причем на ее раннем этапе в конце VI тыс. [2014, стр. 65-66]. Однако нижние даты/даты в ее работах по неолиту Украины «значительно состарены» [Залізняк Л.Л. Археологія. 2016, № 2, с. 138]. Не будем забывать об этом. Кроме того, поКотовой, «скорченную позу погребенных» носители зарождавшейся среднестоговской культуры «могли заимствовать у населения Балкано-Дунайского региона» (ссылка на И.В. Манзуру [2000]). Но в предложенном мною варианте балканской гипотезы (см. ниже) в числе прочего будет сказано о продвижении буго-днестровской культуры на восток, а ее представители как раз и хоронили умерших скорченно на боку [http://генофонд.рф/?page_id=8140], на это также обращаю внимание. По Н.С. Котовой, получается, что обряд погребения скорченно на спине появился в «протоямной» среднестоговской культуре на несколько сот лет раньше, чем в КЛ («Лендьел Iб»). Вместе с тем совершенно очевидно, что появление этого обряда (а) в КЛ было независимым и (б) в обоих случаях носило синкретный характер. Два слова по пунктам.

(а) Согласно М. Гимбутас, «первая волна курганной культуры в… Центральной Европе» датируется временем ок. 4400–4300 гг. до н.э. [13, с. 398]. Поэтому, даже условно соглашаясь с ее позицией, как и сторонников степной/курганной гипотезы в целом, необходимо отметить полную самостоятельность появления данного обряда в КЛ минимум за двести – триста лет до предполагаемого проникновения степняков в Центральную Европу (а это отдельная тема). (б) Синкретный же характер положения погребенных скорченно на спине именно очевиден. Советский и украинский археолог Д.Я. Телегин объясняет это очень наглядно: «…в конце неолита–начале медного века здесь [«на юге Украины»] складывается своеобразная область культур со смешанным составом населения, для погребального обряда которых характерен биритуализм, когда рядом уживаются два обряда – вытянутых на спине и скорченных (на боку или на спине) захоронений» [Телегин Д.Я.,1991, с. 41].

И шнуровым орнаментом «в виде перевитого шнура» носители среднестоговской культуры, согласно Н.С. Котовой, начали украшать сосуды немного раньше представителей КВК, в середине «второго периода», около 4600–4500 гг. до н.э.[2009, стр. 7-8]. У советского археолога А.Л. Монгайта в первом томе его известного труда «Археология Западной Европы» [14] уточняется (со ссылкой на К. Беккера [С.J. Becker]), что «сосуды [именно] начального периода» бытования КВК иногда украшали «отпечатками перевитого шнура» [14, с. 273], т.е. здесь разница со среднестоговской культурой также составляет несколько сотен лет, если не меньше. И в этом случае тоже надо говорить о независимом происхождении этого орнамента в КВК. Действительно, даже по Гимбутас, не было контакта между носителями формировавшейся КВК и предполагаемыми первыми степняками в Центральной Европе.К тому же последние тогда еще не использовали шнуровой орнамент [13, стр. 398-403]. Примечательно, что представители производной от КВК/преемницы КВК (более ранней, чем КШК) – культуры шаровидных амфор [КША] – продолжали орнаментировать сосуды, в частности, и «оттисками шнура» [14, с. 278]. Это значит, что носители КШК унаследовали шнуровой орнамент от своих центральноевропейских предков и «родственников», а не от пришлых немногочисленных и позже ассимилированных степняков.

Охрой покойников посыпали еще в верхнем палеолите. В мезолите на поселениях северобалканской культуры Лепенски Вир кости младенцев, которых «хоронили под полом свя­тилищ», «обсыпали охрой» [13, с. 311]. И в неолите «отмечается посыпка охрой в погребениях [центральноевропейской] КЛЛК», причем в обряде «преобладает положение на боку, скорченно» [12, с. 66].

Что касается повозок, то, по сведениям советского и российского археолога А.Д. Резепкина (интервью [2011]), который ссылается на румынского исследователя М. Дину [M. Dinu, 1981], на одном из поселений культуры Кукутени на территории Румынии были найдены датируемые последней четвертью V тыс. до н.э. свидетельства появления первых колес, а именно «глиняные модельки колес от игрушечных повозок». Однако даже в названии статьи Дину фигурирует более ранняя дата: «Глиняные модели колес, обнаруженные в медном веке культур Старой Европы в середине пятого тысячелетия до нашей эры».

Что касается лошадей, то примечательно следующее. «Кости древнейших в Старом Свете лошадей были найдены в Подунавье… на земледельческих поселениях культур Кереш, Боян, Караново, линейно-ленточная, Кукутени» и др., причем «В.И. Цалкиным и В.И. Бибиковой были приведены убедительные доказательства того, что эти кости принадлежат уже одомашненной лошади» [Кузьмина Е.К., 1977]. По В.А. Сафронову, «отдельные кости лошади… встречаются [уже]… в памятниках Кереш-Старчево и в КЛЛК» [12, с. 143], ритуальные же захоронения «целых скелетов коней» начали проводить в КЛ [там же, с. 152]. ГерманистГустав Неккель еще в первой половине 20-го века говорил о существовании самостоятельного очага/центра доместикации, или одомашнивания, лошади в Центральной Европе и относил этот процесс ко времени тисаполгарской культуры [G. Neckel, 1935],которая, напомню, бытовала во второй половине V тыс. Ныне известно, что вымершим предком современной лошади является тарпан. Существовало два подвида: степной и лесной [Ригина Е.Ю., 2006]. Лесной тарпан обитал в Центральной Европе, где и был одомашнен. В любом случае доказанное выведении новых домашних пород лошадей происходило в Центральной Европе на территории Венгрии (культура колоколовидных кубков) приблизительно в середине III тыс. [Sandor Bokonyi, 1978]. Возвращаясь к носителям «протокурганных»/«протоямных» и соседних степных культур, необходимо отметить, что лошадей они использовали в пищу. В частности, согласно британской исследовательнице Марше Левин, в волжско-казахстанских степях в IV и III тыс. до н.э. на лошадей охотились [M. Levine, 2003]. Что касается раскрученной темы коневодства в ботайской культуре, то российские специалисты, палеозоолог П.А. Косинцев и археолог П.Ф. Кузнецов, опровергают «древнейшее использование лошади и доение» [P. Kosintsev, P. Kuznetsov, 2013].Генетики также установили, что «ботайские лошади – это предки лошадей Пржевальского» [#"_Hlk13913923">[#"генетических" связях с ямной общностью» [15, с. 89].

Перейдем аргументам Л.С. Клейна, относящимся к «степному фактору». «Очень трудно представить себе, как ямная культура вторглась в Центральную Европу. В Болгарию, Румынию и Венгрию, в их степные районы – это видно по памятникам, и то при продвижении заметно изменившись. А дальше – нет следов. И не видно оснований: Европа – не степь»[#"_Hlk488315340">Со ссылкой на Фолькера Хейда («Heyd 2011») говорится, «что ямная культура в Венгрии (самом западном из ее анклавов) занимает только степные участки и не идет в другие земли, не продвигается западнее границ степной зоны» [#"_Hlk495585525">Goldberg et al.)»[A. Goldberg et al., 2016].Из нее следует, что «миграция из понто-каспийских степей в Центральную Европу в течение позднего неолита и бронзового века, действительно, была преимущественно мужской: по подсчетам среди мигрантов на 5–14 мужчин приходилась одна женщина» [http://генофонд.рф/?page_id=10197]. Результаты работы группа генетиков под руководством Марка Джоблинга [C.Batini, etal. &M.A. Jobling, 2017] также свидетельствуют, что «миграция степных кочевников бронзового века была… преимущественно мужской», а «в материнских линиях наследования… отразились гораздо более древниесобытия…» [#"_Hlk12887066">, «не может быть, чтобы такая серьезная [ямная] миграция… прошла бесследно или почти бесследно в физическом обликелюдей»[#"_Hlk13990613">И Л.С. Клейн, совершенно справедливо сомневаясь в массовости северной и западной миграции ямников, дает свое объяснение происходившему. При этом он условно признает установленным лишь «значительный вклад ямного населения в генофонд северного и западного населения Европы». Ученыйпредлагает поискать «возможности толкования генетического сходства ямной и шнуровых культур, без обязательной связи этого сходства с миграцией культуры.При контакте и некотором смешивании двух популяций выходцы из одной могут оставлять больше потомства по разным религиозным, социально-бытовым и ситуативным причинам: практики многоженства, большей мобильности, большей продолжительности жизни, социальных преимуществ (династия и властная элита). Эти преимущества окажут влияние на генофонд, но могут и не сопровождаться ни преобладанием культуры, ни распространением языка»[#"_Hlk501302859">в качестве тягловой силы и тем более для верховой езды, как считают Д. Телегин и Д. Энтони [(вероятно, имеется в виду:) Д. Энтони, Д. Браун, Телегин Д.Я., 1992]. Более того, на этом «акцентируется внимание», чтобы не повторять «легенду» об энеолитических «всадниках» [19, «Середньостогівсько-хвалинська КІС»].

Теперь об условных «набегах», или «бросках», о которых писал еще известный советский и российский археолог Н.Я. Мерперт [Энеолит СССР.1982, стр. 322-323, 329]. Говорить о набегах на Центральную Европу, в отличие от Нижнего Подунавья, каких-то – если быть конкретным – групп суворовско-новоданиловских степняков в конце V тыс. (что соответствует «первой волне», по Гимбутас) вряд ли стоит, разве что за малым исключением. В работе, посвященной культурно-историческому развитию Карпато-Поднестровья [20], советский и молдавский археолог В.А. Дергачев, сторонник М. Гимбутас, останавливается на этой теме. Его данные не подтверждают значительного присутствия степняков в Центральной Европе. Он называет лишь один могильник в Трансильвании (Деча Мурешулуй) и одно захоронение в Потисье, и сам признает ассимиляцию пришельцев, которые не оставили «сколько-нибудь заметных следов в развитии этого региона» [20, стр. 195, 200]. Примечательно, что В.А. Дергачев связывает с этими энеолитическимистепняками термин «культурные изолянты». Он использует его не только для энеолитического времени, но и для эпохи бронзы. Возникновение культурных изолянтов Дергачев объясняет кратковременными глубинными экспансиями степных скотоводов, которые часто сопровождались «возникновением военной ситуации», приводившей к «дестабилизации культурно-исторической обстановки» и последующему порождению таких изолянтов [там же, стр. 217-218].

В ямное/позднеямное время лучше говорить о постепенной инфильтрации (соответствующей «третьей волне», по Гимбутас) западных ямников «Балкано-Карпатского варианта ямной культурно-исторической области» [Иванова С.В., 2014, стр. 5-20] в малопригодные для земледелия и оторванные от основного ареала степные придунайские районы, что способствовало определенной изоляции степняков и последующей ассимиляции. В статье «Культурно-исторические процессы в Северо-Западном Причерноморье» на украинском языке [21] в подразделе «Причины и характер миграций к Балкано-Карпатскому региону» С.В. Иванова, как и В.А. Дергачев, также пишет о своего рода изолянтах, а именно о «синкретичных ямных анклавах» «Балкано-Карпатского ареала». По Ивановой, «есть достаточно оснований считать, что в то время [конец IV–III тыс. до н.э.] имело место не нашествие «курганных культур» в западном направлении, а торговая колонизация, в основе которой были торговля и обмен природными ресурсами – солью и металлами (медь, серебро)». Нужно отметить, что в процессе расселения «участвовали сравнительно небольшие группы населения, в которых доминировали,судя по данным антропологии, лица мужского пола». Впоследствии они были включены «не только в экономическую, но и в социальную жизнь населения местных культур – вероятно, во многом через брачные связи. Местная керамика, иногда черты местного погребального ритуала в ямных погребениях свидетельствуют о синкретизме как одной из характерных черт Балкано-Карпатского варианта ямной культурно-исторической общности» [и этот синкретизм как минимум свидетельствует о начале культурного перерождения пришельцев, или начальной ассимиляции].

Несколько слов надо сказать и об ассимиляции ямников «Балкано-Карпатского варианта». Здесь интерес представляют прежде всего памятники, расположенные на венгерской, т.е. центральноевропейской, территории.

Разделяю точку зрения тех археологов, которые считают погребальную обрядность основной (но не единственной) в этноопределении/этнической атрибуции носителей археологической культуры.

Позволю себе один предварительный пример, потому что он связан именно с ДЯК. Так, украинский археолог Н.А. Рычков (он же М.О. Ричков), говоря об этнических особенностях и различных этнических корнях носителей ямной культуры, выделяет несколько «этникосов» на основании положения и ориентировки умерших в могилах [Рычков Н.А., 1990; Ричков М.О., 1994].

Поэтому основным показателем ассимиляции ямников следует считать замену их погребального обряда. Если приведенные немного выше данные С.В. Ивановой отображают начальный этап этого процесса в Балкано-Карпатском регионе, то уже на следующем этапе, по М. Гимбутас, в могилах ямников произошло изменение/замена положения погребенных от скорченного на спине к скорченному на боку[13, с. 425]. Добавлю, что в соответствии с погребальными обрядами носителей местных культур, т.е. произошла ассимиляция. Что касается изменения/замены керамического комплекса, то, по В.А. Сафронову, «немногие керамические комплексы в курганах древнеямной культуры на территории Венгрии трудно отличить от болеразской керамики» [12, с. 129], а в погребениях ямной культуры в районах «верхнего Попрутья и Поднестровья», по В.А. Дергачеву, найдены многочисленные сосуды культуры шаровидных амфор. На следующем этапе ямные племена Карпато-Поднестровья восприняли две ведущие «для общности шнуровой керамики» формы сосудов: «шаровидных и кубковидных форм» [20, стр. 206-207].

Резюмируя, можно утверждать, что немногочисленные центральноевропейские ямники за время пребывания в регионе до своей ассимиляции не оказали(и не могли оказать)заметного археологического, т.е. культурного, влияния на будущих носителей/носителей КШК, вопреки громким заявлениям генетиков. Примечательно, что один из наиболее известных сторонников степной/курганной гипотезы, Дж. Мэллори, подтверждает факт преемственности между культурой воронковидных кубков «по меньшей мере в некоторых регионах/областях» («например, в Нидерландах») и «горизонтом шнуровой керамики» [10, «Corded Ware culture», pp. 127-128].

Интересны в этой связи и отдельные «утверждения, содержащиеся в тезисах [некоторых] докладчиков» междисциплинарной конференции по индоевропейской проблеме, проходившей в Йене 11–13 октября 2015 г. [http://генофонд.рф/?page_id=6727].

Так, Элке Кайзер (ElkeKaiser) [InstitutfurPrahistorischeArchaologie, FreieUniversitatBerlin, Berlin], которая специально изучала бронзовый век степной зоны, установила, что археологически нельзя проследить миграцию ямной культуры в Центральную Европу и что последняя занимала только степную нишу, а ее связи с соседними культурами были ограничены.

Джоанна Николс (JohannaNichols) [DepartmentofSlavicLanguagesandLiteratures, UniversityofBerkeley, Berkeley] отметила, что с лингвистической точки зрения невозможно, чтобы индоевропейские языки распространялись непосредственно из степей.

Но хотелось бы обратить особое внимание на точку зрения Дэвида Энтони (David W. Anthony)[Hartwick College, New York]. «Последовательность миграций из русско-украинских степей по направлению совпадала с распространением ветвей индоевропейских языков. Поскольку археологическая культура шнуровой керамики так значительно отличается от ямной, но генетики говорят нам, что «шнуровики» – это те же самые люди, что и носители ямной культуры [?] (ну или их дети и внуки), то значит, пересекая Карпаты, на этом трудном пути люди практически полностью сменили археологическую культуру».С учетом совершенно справедливого утверждения Л.С. Клейна, что «преемственность нам нужно устанавливать именно между культурами» [#"_Hlk14113328">, что людей через степи могли погнать, например, «хронические болезни или эпидемия» [D. Anthony et al., 2016], но тогда поднялось бы все население, а не одни только мужчины, как у Кристиансена и соавторов. Что касается тезиса о вырубке шнуровиками лесов якобы только под пастбища, то с этим лучше обратиться к В.С. Титову: «С распространением ряда культур шнуровой керамики, особенно в Северной Европе, связаны значительные расчистки лесов… <…> С появлением культур шнуровой керамики закончился период лесного земледелия в ряде регионов Европы. Обширные открытые пространства содействовали развитию оседлого земледелия с постоянными полями» [15, с. 92].

Значительно интереснее очередная работа большого коллектива генетиков из команды Д. Райха (включая В. Хаака) «Геномическая история Юго-Восточной Европы» [IainMathieson, etal., 2017], к которой ниже мы будем возвращаться [22]. А здесь обратим внимание на следующее положение. Согласно степной гипотезе, носители анатолийской ветви индоевропейских языков мигрировали из причерноморских степей через Балканы в Малую Азию/Анатолию. В таком случае степной генетический компонент «должен быть найден в большом количестве на Балканах и в Анатолии. Но данные не подтверждают этот сценарий, пишут авторы. Хотя они нашли степной компонент на Балканах в образцах медного и бронзового века, его там слишком мало[выделено мной]. Более того, в то время как анатолийцы бронзового века несут компонент кавказских охотников-собирателей и иранского неолита, у них нет ни компонента EGH, характерного для степных популяций, ни компонента WHG, характерного для неолита Юго-Восточной Европы. Это не подтверждает миграцию из степей в Анатолию» [#"_Hlk14117857">В комментариях к статье говорится об этом, как и в комментариях к более поздней статье P. deBarrosDamgaardetal., 2018 на подобную тему, где, помимо прочего, Л.С. Клейн предлагает подождать получения нужных данных, т.к. «желательно иметь ДНК [именно] хеттов», чтобы «сопоставить с ДНК баденцев», а сложность связана с обрядом кремации у хеттов [#"_Hlk15056124">она являлась проявлением одной из традиций местных субстратных и соседних культур [в которых он впоследствии и растворился].

Праиндоевропейская лексика, по Гамкрелидзе и Иванову, говорит об укрепленных поселениях [7, стр. 743-746]. Даже если не учитывать акрополь в Сескло или «земляные валы с деревянным палисадом… культуры Каранова I» [Мерперт Н.Я., 1972] конца VII – начала VI тыс., то поселения стали укреплять в «Старой Европе» уже к концу VI тыс., а именно в КЛЛК, но еще довольно редко [R. Krause, 1998], и несколько позже в культуре Винча и производных [M. Garasanin, 1979, str. 71-72]. В степных же, т.е. соотносимых с курганной/степной гипотезой, культурах единичные укрепления появились очень поздно – на несколько тыс. лет позже, чем в «Старой Европе», в самой ДЯК на ее заключительном этапе [Лагодовська О.Ф., Шапошникова О.Г., Макаревич М.Л., 1962].

Необходимо уточнить, что укрепленные поселения более ранней энеолитической культуры Чернавода I Западного/Северо-Западного Причерноморья не имеют отношения к степным «протокурганным» культурам. Это следует из работы известного румынского археолога Думитру Берчу (Dumitru Berciu)по древней истории Румынии [24], который и выделил эту культуру. Он утверждает, что носители культуры Чернавода I пришли «на румынскую территорию» («более древней культуры гумельница») не из степи, а «с юга и из [?] Анатолии», потому что «керамика, металлические орудия, образ жизни народа и даже его антропологический тип, – все указывает на эгейско-анатолийский характер этой культуры, сохранившей некоторые неолитические элементы», при этом «мертвых хоронили в скрюченной позе» (т.е. скорченно на боку) [24, «Культура чернавода»]. А немногочисленные группы степняков-кочевников, которые «время от времени приходили» «на румынскую территорию», «местное население ассимилировало» [24, «Переход к бронзовому веку»]. Эти данные Д. Берчу представляют определенную важность, т.к. набеги степняков можно сопоставить с «первой и второй волнами», по Гимбутас. Укрепления культуры Чернавода I (валы и рвы [24, «Культура чернавода»]) появились, по всей вероятности, под непосредственным влиянием предшествующей культуры Гумельница, имевшей аналогичные укрепления [Мерперт Н.Я., 1972]. Примечательно, что и «столовая [чернаводская] посуда продолжает традицию предшествующей гумельницкой культуры» [#"_Hlk1572256">Козинцев А.Г., 2017, стр. 62-75; #"доисторию" – явление, хорошо известное в индоевропеистике» [1997, стр. 99-113]. Фактически о том же пишет и выдающийся советский и российский филолог О.Н. Трубачев (сторонник, кстати, балканской гипотезы), в частности, в рецензии на монографию В.А. Сафронова «Индоевропейские прародины» [12, стр. 394-397].

И еще. Гамкрелидзе/Иванов [7, Глава седьмая] и Гимбутас [13, Глава X] говорят о якобы установлении вполне развитых патриархальных отношений, включая семейную систему, уже в праиндоевропейский период. Однако они сами себе противоречат. Первые в связи с бытованием социального института/обычая авункулата (от латинского avunculus – дядя по матери) у древних индоевропейских народов, а также ввиду «преобразования древней системы брачно-родственных отношений и нарушения патрилокальности в отдельных исторических традициях» [7, стр. 772-775], вторая – в связи с остатками «древнеевропейских матрилинейных структур в бронзовом веке и в историческую эру» [13, стр. 379-384]. Действительно, «наличие авункулата у древних греков (по Диодору) и у германцев (по Тациту) служит, по словам Ф. Энгельса, бесспорным доказательством существования в прошлом у этих народов матриархата» [СИЭ,«Авункулат»]. Примечательно, что в «первой краткой редакции Русской правды (ХI в.)»«можно видеть следы авункулата» [Этнография восточных славян. 1987, с. 31]. Есть немало примеров матрилатеральных пережитков, и в частности в русской истории, но их рассмотрение выходит за рамки настоящей работы.

Теперь перейдем к критике анатолийской гипотезы. Сначала надо отметить, что ее автор, видный британский археолог Колин Ренфрю, пересмотрел свою теорию [Colin Renfrew, 1999, 2003], в результате чего обновленный вариант анатолийской гипотезы в значительной степени приблизился к балканской! При этом не может не радовать, что «протоиндоевропейскими» по языку Ренфрю признает культуры Старчево-Кереш-Криш и КЛЛК. Вместе с тем, по Ренфрю, анатолийская (хетто-лувийская) ветвь «препротоиндоевропейского» осталась и развивалась в Анатолии. Однако если мы обратимся к карте «Древняя гидронимия Европы», составленной по даннымГ. Краэ[Седов В.В., 1979, с. 20, рис. 2][Hans Krahe, 1954, 1960, 1962, 1964], то обнаружим на греческой территории анатолийские гидронимы, что не соответствует не только анатолийской, но и переднеазиатской гипотезе Гамкрелидзе – Иванова.

Не согласуются с анатолийской гипотезой и антропологические данные по Чатал-Гуюку, крупнейшему неолитическому поселению, соотносимому Ренфрю с индоевропейской прародиной и «препротоиндоевропейцами». «По предварительным отчетам», 54,2% его населения принадлежало «длинноголовым евроафриканцам», 22,9% – брахицефалам и 16,9 – «длинноголовым протосредиземноморцам». При этом «у наиболее многочисленной группы прослеживается сходство с верхнепалеолитическим типом из Комб-Капелль (Южная Франция), который характеризуется как средиземноморский вариант кроманьонца. Вслед за Меллартом [производившим раскопки] следует подчеркнуть, что основная часть населения по-прежнему мало отличалась по типу от своих верхнепалеолитических предков»[13, с. 19]. Кроме того, В.С. Титов в статье на тему «неолитической революции», в которой он приводит и антропологические данные [25], совершенно справедливо отмечает, что «именно евроафриканский антропологический тип… широко представлен в древней Анатолии». Значит, антропологически анатолийские переселенцы не могли быть непосредственными предками старчевских земледельцев и скотоводов – носителей преимущественно грацильного средиземноморского, без явных признаков «евроафриканской» примеси, типа [13, с. 35], – и анатолийская гипотеза поэтому несостоятельна в смысле массовой/широкой миграции.

Но т.к. инфильтрация все же была, причем в несколько импульсов/волн (минимум две, согласно генетическим данным [22]), дальнейшее могло происходить/происходило следующим образом. Представители первой малой/меньшей волны докерамического неолита, связанной с Левантом, осели в Пелопоннесе. Переселенцы следующей большей – генетически неродственной предыдущей – анатолийской неолитической волны осели вЦентральных и Южных Балканах. Немногочисленное и дисперсное мезолитическое население Центральных и Южных Балкан было постепенно ассимилировано малоазиатскими/анатолийскими неиндоевропейскими (см. чуть ниже) пришельцами. Грацилизация непосредственных потомков переселенцев, а также перешедших к земледелию автохтонов происходила уже на Балканах. Позже какая-то часть носителей фессалийской культуры Пресескло вместе с ассимилированными ими мезолитическими жителями адриатического побережья направилась в северо-западном направлении и приняла участие в создании культуры кардиальной керамики, или импрессо. Именно в Центральных и Южных Балканах [25], а также, судя по всему, и на пути в Западное Средиземноморье потомки анатолийских неиндоевропейских пришельцев со временем «подрастеряли» привнесенные евроафриканские особенности.

Примечательно, что потомки носителей культуры кардиальной керамики, в том числе лигуры и иберы, – неиндоевропейцы и что, как упоминалось выше, доля генома «пришедших с Ближнего Востока первых европейских земледельцев» у современных жителей островов Западносредиземноморского региона доходит до 90%. При этом надо обратить внимание на сохранившиеся в Фессалии и на восточном адриатическом побережье неиндоевропейские гидронимы [«Древняя гидронимия Европы»], а также на неиндоевропейский субстрат в греческом языке. Поэтому можно утверждать, что из Малой Азии в Центральные Балканы и далее в Южные, т.к. Северные Балканы/Южное Подунавье было занято аборигенами(см. ниже), переселялись, а точнее, инфильтровались именно неиндоевропейцы.

При критике переднеазиатской гипотезы нужно использовать данные выдающегося ученого Игоря Михайловича Дьяконова, крупнейшего специалиста по древней истории Передней Азии, а именно его статью «О прародине носителей индоевропейских диалектов» I и II, опубликованную в № 3 и 4 ВДИ [1982]. Но лучше обратиться к книге (сборнику статей из журнала ВДИ) «Древние цивилизации от Египта до Китая» [26], ибо тогда можно будет проследить полемику И.М. (упомянутая статья на стр. 449-490) с Т.В. Гамкрелидзе и В.В. Ивановым – авторами переднеазиатской гипотезы/теории, – т.к. в сборнике напечатаны и две их статьи на тему индоевропейской прародины. Первая уже была отмечена [8], в сборнике она размещена на стр. 591-614. Вторая – «К проблеме прародины носителей родственных диалектов и методам ее установления» [ВДИ. 1984, №2] – напечатана на стр. 637-652.

Ныне сторонников переднеазиатской гипотезы,несмотря на отдельные попытки реанимировать интерес к ней [генофонд.рф/?page_id=31137], осталось немного, поэтому мне здесь, пожалуй, стоит ограничиться лишь доказательством переселения пракартвелов в Центральное Закавказье с Северного Кавказа в середине – второй половине III тыс. А это противоречит одной из важнейших лингвистических основ теории/гипотезы Гамкрелидзе и Иванова – языковым и культурным контактам «между индоевропейским, с одной стороны, и семитским, шумерским, южнокавказским [картвельским] и другими древневосточными языками, с другой» на территории «к югу от Закавказья до Верхней Месопотамии» [26, с. 611], и в частности «определенному ареальному единству – союзу» картвельского и индоевропейского языков [7, с. 871].

Судя по всему, картвельское переселение представляло собой длительную инфильтрацию. Оно началось на позднем этапе куро-аракской культуры, но в основном происходило на раннем этапе триалетской культуры. Этот этап, по О.М. Джапаридзе, делится на две следующие одна за другой фазы («подгруппы»): «старшая» «подгруппа» «ранних курганов» (I фаза) и «курганы следующей группы, характеризующие так называемую беденскую культуру» (II фаза). Если быть более точным, то, по-моему, переселение закончилось в начале II фазы. Об этом говорит само формирование бедени-алазанской культуры (II фаза раннетриалетской культуры).

Археологические данные, свидетельствующие о переселении, – признаки майкопской/позднемайкопской культуры на территории Восточной Грузии: (I фаза раннего этапа триалетской культуры) бревенчатые перекрытия могил; срубы в могилах; безъямные курганы; галечные выкладки дна могил (встречаются в Кахетии); плоские кинжалы; подвески из клыков и зубов животных; долота в могилах; турлучные жилища (встречаются в Кахетии); (II фаза) «жемчужный» орнамент керамики (встречается в Кахетии); повозки в могилах. Отмечу, что материал почерпнут из тома «Ранняя и средняя бронза Кавказа» [27].

Мало того, советский и грузинский археолог О.М. Джапаридзе даже был вынужден зафиксировать, что «в целом в погребальном инвентаре [I фазараннего этапа ТК] чувствуется северное влияние» [27, c. 77]. Известный советский и российский археолог Р.М. Мунчаев ближе к истине. По Мунчаеву, «эти черты [кахетинские безъямные курганы и галечные выкладки дна могил] характерны и для курганов позднего этапа майкопской культуры» [там же, с. 35]. Исследователь обращает внимание на связь между керамикой поздней группы «Иоро-Алазанского бассейна и Северо-Восточного Кавказа, прежде всего Чечено-Ингушетии», которая «проявляется не только в почти одинаковых формах посуды и мотивах орнамента, но и в наличии в тех и других комплексах близких по форме глиняных крышек сосудов, моделей колес и очагов, а также в использовании иногда при формовке сосудов тканевой основы» [там же, с. 51]. Следует уточнить, что эти данные относятся к завершающему этапу куро-аракской культуры.

К сожалению, если не считать прозрачных намеков Р.М. Мунчаева, никто из известных ученых, кроме И.М. Дьяконова, напрямую не затрагивает тему переселения пракартвелов в Закавказье с севера. Здесь надо остановиться несколько подробнее.

И.М. Дьяконов не видит(вопреки Сафронову) картвельскую прародину в Закавказье. На 464-й и 484-й стр. [26, «О прародине носителей индоевропейских диалектов»] он не возражает в принципе и даже «готов видеть прапраиндоевропейско-картвельскую общность в центральной Малой Азии времени Чатал-Хююка», но делает сноску 12, где оговаривается «однако необязательно» и приводит лингвистическое объяснение. А до этого на с. 465 И.М. совершенно справедливо фиксирует отсутствие на территории Малой Азии «не только картвельской ономастики, но и картвельской топо- и гидронимии: если носители пракартвельского языка двигались из Малой Азии, то они не оставили никаких лингвистических следов». Не менее важно и отсутствие «археологически убедительных звеньев, которые могли бы связать Чатал-Хююк с высокой культурой Кахетии III тыс. до н.э., уже почти несомненно пракартвельской». Поясню. И.М. Дьяконов имеет в виду действительно пракартвельскую/картвельскую бедени-алазанскую культуру конца III тыс. (без калибровки), которая, как отмечалось немного выше, представляет собой 2-ю фазу раннего этапа триалетской культуры. Еще дважды на стр. 466 и 480 И.М. упоминает о появлении пракартвелов на территории Закавказья/Кахетии лишь в III тыс. (т.е. не раньше!).

На 464-й с. И.М. Дьяконов дает понять, что не знает, где точно была картвельская прародина, однако на 466-й предполагает (с лингвистическим пояснением), что пракартвело-праиндоевропейская общность могла находиться «в Юго-Восточной Европе» в IV тыс. Поэтому И.М., обращаясь к археологам, задается вопросом: «Нет ли у культуры Кахетии III тыс. до н.э. связей с современной ей культурой Майкопа по северную сторону Большого Кавказа?» И приведенные немного выше данные о переселении являютсяпосильным ответом на этот вопрос.

При этом никогда И.М.Дьяконов не признавал куро-аракскую культуру как картвельскую/пракартвельскую (вопреки Сафронову) и всегда обоснованно считал ее хуррито-урартской. Так, еще в 1968 году в работе «Предыстория армянского народа» И.М. отмечал, что «вопрос о том, какие именно археологические культуры (или их подразделения) связаны непосредственно с племенами – носителями протогрузинского языка, остается неясным» [Глава I, 1.]. А в рассматриваемой статье И.М. Дьяконов упоминает куро-аракскую культуру на 475-й с. именно в связи с хуррито-урартами (о картвелах, разумеется, ни слова) и еще пару раз, также говоря о хуррито-урартах региона, подразумевает ее, но не называет. Идентифицируют хуррито-урартов с куро-аракской культурой и другие ученые, в частности известные археологи Чарльз Берни и супруги Мэрилин и Джорджио Буччеллати [C. Burney, 1997; M. Kelly-Buccellati, 2004; G. Buccellati&M. Kelly-Buccellati, 2007].

Результаты исследования американских и грузинских генетиков [A. Yardumian et al., 2017; #"_Hlk480655746">Во-первых, невероятно, чтобы охотники, бывшие «оленеводы», т.е. свидерские охотники на северных оленей, построили, наряду с другими поселениями, и самый крупный ближневосточный город – Иерихон B (тахунийская культура). Фактически «город, разрушенный при захвате, [был] отстроен заново», – отмечает М. Зильберман в монографии «Земля Ханаанейская» [#"_Hlk495064137">В известной работе Джеймса Мелларта (James Mellaart) о древних ближневосточных цивилизациях [28] упоминается, что Иерихон стал «даже больше предшествующего» [28, «Культура докерамического неолита B в Иерихоне»]. Востоковед Ел.С. Бондаренко [2000] утверждает в этой связи, что «новое население» («в Иерихоне B») принесло «с собой… развитую строительную технику», а «это говорит о том, что пришельцы имели долгий опыт оседлой жизни». То же и у М. Зильбермана: «Новый этнос [тахунийцы] принёс с собой… развитую домостроительную технику».

Во-вторых, кремневые изделия (наконечники стрел), схожие со свидерскими, могли попасть в Малую Азию, например, через обмен, как прямой, так и по цепочке. Но в данном случае, по-видимому, была некая инфильтрация, причем не обязательно свидерцев, т.к. их соответственные навыки могли перенять другие. Малочисленные переселенцы – а следов серьезной миграции нет– передали, в свою очередь, эти навыки не чуждым охоте малоазиатским/анатолийским прототахунийцам, находившимся на более высоком уровне развития, и были ассимилированы.

В-третьих, после нашествия с севера носителей ярмукской культуры тахунийцы ушли в пустыни и в Египет, но не в Малую Азию [Э. Анати, 2004].

Важным доказательством несостоятельности построений Сафронова и по «свидерским тахунийцам», и по носителям культуры Винча, или винчанцам, служат антропологические данные.

Выше говорилось об отсутствии антропологической преемственности между анатолийскими/малоазиатскими переселенцами преимущественно евроафриканского типа и праиндоевропейцами-старчевцами преимущественно грацильного средиземноморского типа. То же относится к винчанцам [13, с. 77], тем более что антропологический расклад в Малой Азии сохранялся и позже, в VI тыс., когда винчанцы/непосредственные предки винчанцев якобы мигрировали из Малой Азии. У Зильбермана читаем: «Проф. М. Шеньюрек, изучавший скелеты из погребений Хаджилара (VIII-VI тыс. до н.э.), определил физический тип автохтонного этноса этого поселения как состоящий из двух долихоцефальных рас: «массивный» евро-африканский и более грацильный (тонкокостный) протосредиземноморский». (Выделенные мною слова взяты Зильберманом из работы Дж. Мелларта [28, «Хаджилар»].) Но нужно подчеркнуть, что протосредиземноморский тип, в отличие от собственно средиземноморского, робустный, т.е. более крепкий/менее грацильный.

Надо обратить внимание еще и на то, что винчанцы использовали на охоте лук и стрелы [14, с. 222], тогда как их якобы непосредственные предки из Малой Азиидовольствовались пращой [28, «Хаджилар»].

На этом критику конкурирующих гипотез закончим и перейдем к балканской гипотезе, сторонниками которой среди прочих были такие известные ученые, как Б.В. Горнунг, Пере Бош-Гимпера (Pere Bosch Gimpera), Джакомо Девото (Giacomo Devoto)и др. О ее преимуществах (и не только) можно узнать, в частности, из вышеназванной статьи Дж. Мэллори [11, 4.3.], поэтому здесь повторять их не будем.

Предлагаю свой вариант гипотезы балкано-карпатской прародины индоевропейцев. Его суть в следующем.

Родина праиндоевропейцев – Северобалканский (Северобалкано-Дунайско-Южнокарпатский) регион – соответствует ареалу неолитической культуры Старчево-Криш-Кереш. Для доказательства данная культура должна быть соединена преемственной археологической цепочкой с культурами заведомых индоевропейцев, в частности КШК. В качестве дополнительного доказательства должна быть прослежена последовательная антропологическая преемственность между носителями этих культур. Также предстоит показать преемственность праиндоевропейской культуры Старчево-Криш-Кереш с предковойпредпраиндоевропейской культурой Лепенски Вир.

Примечательно, что Р. Кроссланд [см. выше] теоретически не исключает праиндоевропейский характер дунайского неолита без анатолийских корней, но лишь при допущении местного [регионального] мезолитического субстрата [R.A. Crossland, 1967].

Родина предпраиндоевропейцев – приблизительно тот же Северобалкано-Дунайско-Южнокарпатский регион – соответствует ареалу мезолитической культуры Лепенски Вир и близкородственных культурных групп, территориально зависимых от природно-климатических условий. С предпраиндоевропейцами связано начало продвижения на восток, когда или раннелепенская, или близкородственная группа в раннем мезолите переселилась в Дунайско-Днестровское междуречье, где оставила памятники (стоянки) типа Белолесье. Белолесцам близкородственны представители крымской шан-кобинской культуры (Д.Я. Телегин даже выделил особую «крымско-белолесскую» культуру), от которой позднее «отпочковалась» мезолитическая/позднемезолитическая гребениковская культура. Последняя, в свою очередь, составила основу ранненеолитической/неолитической буго-днестровской культуры; буго-днестровцев же ассимилировали дальнеродственные/родственные по языку носители распространившейся на восток праиндоевропейской культуры Криш, причем антропологические данные подтверждают участие неолитических балканцев средиземноморского типа в антропогенезе/этногенезе буго-днестровцев[Тегако Л.И., Е. Кметинский, с. 273]. После экспансии племен КЛЛК бОльшая, очевидно, часть буго-днестровцев ушла на северо-восток и восток, где смешалась в числе прочих с проживавшими дисперсно представителями сначала сурско-днепровской (сурской) культуры, что также подтверждается антропологически[там же], потом определенных памятников нижнедонской культуры и ассимилировала их во всяком случае в языковом отношении;а они стояли у истоков среднестоговской культуры, которую сторонники курганной/степной гипотезы считают праиндоевропейской! На Северном Кавказе потомки «восточных праиндоевропейцев» – носители культуры накольчатой жемчужной керамики, – говорившие, по всей вероятности, на диалекте/варианте праиндоевропейского, тесно контактировали как с пракартвелами, так и с ближневосточными переселенцами – представителями раннего этапа (нижних слоев/горизонтов) домайкопской культуры Мешоко (мешоковской) [Козинцев А.Г., 2017, стр. 62-75; генофонд.рф/?page_id=9760]; а затем какая-то часть уже их потомков в составе степных «протоямных» племен занесла заимствованные термины на запад вовремя т.н. «бросков». Подобное, по всей вероятности, происходило и позже, в ямное время, ибо в период бытования майкопской культуры северокавказско-ближневосточные культурные, как и генетические [Chuan-ChaoWang, etal., 2019], связи, включая языковые контакты, были продолжены.

У потомков земледельческо-скотоводческих групп, инфильтровавшихся, надо полагать, еще в конце VIII – первой половине VII тыс. из Малой Азии, северобалканские (будущие) праиндоевропейцы заимствовали лишь отдельные ближневосточные термины. Хотя подобных инфильтраций в неолите на Балканы больше не происходило (свою роль сыграло и образование пролива Босфор, о чем см. чуть ниже), культурный и пр. обмен при доминанте анатолийских культурных инноваций, разумеется, продолжался. Он сопровождался соответственными перемещениями в обоих направлениях неких групп, с которыми уже в круг культур, родственных или близких Чатал-Гуюку, были/могли быть занесены и некоторые праиндоевропейские термины. Потом эти термины попали/могли попасть на Ближний Восток через носителей будущей халафской культуры, берущей начало из соответствующей упомянутому кругу культур области Малой Азии (по Дж. Мелларту [28]).

Образование босфорского пролива объясняется а) теорией черноморского потопа (началом которого послужило землетрясение) около 5600 г. до н.э., согласно гипотезе Райана – Питмена [W.B. Ryan and W.C. Pitman, 1996], либо б) трансгрессией Черного моря на второй в голоцене Витязевской стадии приблизительно 7,9 – 7,4 т. л. н. без «катастрофического затопления», тогда как «повышение уровня моря и солености» на первой стадии было «возвратно-поступательным» [Янко-Хомбах В.В., Смынтына Е.В., Кадурин С.В., 2011].

Что касается строгого доказательства гипотезы, то этим, прежде всего, должны заниматься профессиональные археологи. Поэтому ждать, по-видимому, придется долго. Мне же остается указать на плюсы предложенного варианта балканской гипотезы, что и будет сделано ниже.

А сейчас рассмотрим мезолитическую/позднемезолитическую предпраиндоевропейскую культуру Лепенски Вир. Сначала надо подчеркнуть, что, согласно британскому/американскому археологу Дугласу Бэйли, на Балканах «изменения в климате… были постепенными, а не резкими» и что «каменные орудия раннего голоцена на Балканах были продолжением поздней палеолитической традиции» [D.W. Bailey.Balkan Prehistory: exclusion, incorporation and identity. London, 2000]. На то же фактически обращает внимание М. Гимбутас: на «непрерывную культурную преемственность, существовавшую от позднего палеолита и на всем протяжении мезолита» в районе Железных Ворот и «стабильность местного европейского, кроманьонского населения» [13, с. 14].

Драгослав Срейович (Драгослав Срејовић), известный сербский ученый-археолог, который проводил раскопки памятников культуры Лепенски Вир, в работе «Мезолитические основы неолитических культур Южного Подунавья» [29] обоснованно полагает, что Южное Подунавье и южная часть Балканского полуострова «оставались в культурном единстве весь период раннего голоцена». Более того, он утверждает, что переход к неолиту в Южном Подунавье происходил самостоятельно и что этот регион, Молдавия и Крым, где культивировали растения и одомашнивали животных, представляли собой в позднем мезолите «однородную группу» [там же].

Близки позиции Д. Срейовича [там же], М. Гимбутас [13, с. 14] и Д. Михайловича [Palaeolithic and Mesolithic Research in the Central Balkans. Edited by Dusan Mihailovic. Belgrade, 2014] по граветтской/эпиграветтской культуре Балкан второй половины верхнего палеолита, а носители мезолитической культуры Лепенски Вир были продолжателями данной традиции. Примечательно, что, несмотря на продвижение в бореале с запада на восток через регион представителей тарденуазской культуры, после чего ее фацией были затронуты (но не более того [24, «Первые земледельцы и скотоводы»]) западная и северо-восточная части Паннонской низменности и самая восточнаяобластьВлашско-Понтийского бассейна [D. Srejovic, 1972, s. 38], «Джердап [Железные Ворота] и южные отроги Карпат, центральная часть Паннонской равнины и, вероятно, западная часть Влашско-Понтийского бассейна» полностьюсохранили свою культурную принадлежность [29].

Генетические данные [22] подтверждают тесные контакты мезолитических/позднемезолитических носителей культуры Лепенски Вир с населением Северного Причерноморья [дополнительная таблица 1]. В работе I. Mathieson, etal., 2017 говорится также «о генетической связи между предками населения Железных ворот и охотниками-собирателями из Анатолии» [здесь наиболее вероятны межплеменные брачные контакты]. Еще сообщается, что «регион Железных ворот был местом, где земледельцы и охотники-собиратели вступали в особенно интенсивные генетические и культурные контакты»[#"_Hlk501360148">

Другими словами, носители культуры Лепенски Вир, предпраиндоевропейцы, сохраняли граветтские/эпиграветтские традиции. Они поддерживали культурные связи с племенами Южных Балкан, а также Паннонии, Трансильвании (при улучшении климатической ситуации) и Нижнедунайской низменности [29]. Они вступали в межплеменные браки с анатолийскими «фермерами» и устанавливали культурно-генетические контакты с жителями Северного Причерноморья.

Некоторая сложность при доказательстве предложенного варианта гипотезы, пожалуй, в подтверждении преемственности между культурами Лепенски Вир и сменившей ее Старчево-Криш-Кереш (точнее, Старчево), на чем надо остановиться.

Сначала обратимся за разъяснениями к работе Д. Срейовича «Культуры младшего каменного века на земле Сербии» [30], и из нее упомянутая преемственность будет видна через посредство культуры Протостарчево (две фазы). Относительно этой культуры сербский археолог Ненад Тасич, в частности, отмечает, что «термин Протостарчево, который использует Д. Срейович, указывает на органическую связь раннего этапа неолита со старчевской культурой…» (цитата из работы Н.Н. Тасић, 2009 [31], с. 133).

Несколько слов нужно сказать о т.н. «хронологическом зазоре» «в период около 7900 – 8250 лет назад», когда Лепенски-Вир, в отличии от других поселений той же культуры, был населён, потому что данный аргумент используют противники преемственности культур Лепенски-Вир и Старчево даже в Википедии (со ссылкой на «Schela Cladovei» [#"_Hlk498965547">Также «обращает на себя внимание появление землекопных мотыгообразных орудий и каменных ступ» [15, с. 69]. Однако, с другой стороны, первыми культурными злаками, которые стали использовать лепенцы, были пшеница и ячмень,но они попали в регион извне[32].

Душан Борич из Кардиффского университета, уже давно занимающийся культурой Лепенски Вир, установил, причем раньше генетиков [22], что в позднемезолитических общинах «Дунайского ущелья на северо-центральных Балканах» жили и пришлые женщины – носительницы неолитических культур [D. Boric andT.D. Price, 2013]. Поэтому вполне вероятно, что эти женщины и принесли зерна пшеницы и ячменя в Южное Подунавье.

Группа исследователей (включая Д. Борича) под руководством Эмануэлы Кристиани из Кембриджского университета изучала зубной камень на останках людей позднемезолитического времени, и в частности из поселения Власац, расположенного в нескольких км от Лепенски Вира. Ученые пришли к выводу, что охотники-собиратели Дунайского ущелья использовали в пищу пшеницу и ячмень уже около 6600 лет до н.э. («если не ранее»), т.е. «почти на полтысячелетия раньше, чем считалось прежде» [32]. Исследователи объясняют появление культурных злаков в позднемезолитическом обществе «использованием налаженных сетей взаимодействия между собирателями и фермерами» [там же]. По всей вероятности, благодаря этим сетям/связям в Южном Подунавье стала распространяться и керамика.

Возвращаясь к стратиграфическому разрыву/хронологическому зазору вышеуказанного времени, надо обратить внимание на его явное совпадение с участившимися затоплениями от разливов Дуная, которые последовали за глобальным похолоданием (т.н. «мизокское колебание» [H. Zoller, 1960; R.B. Alley et al., 1997]) и формированием в регионе прохладного и влажного климата [#"_Hlk498628895">III) вполне закономерное доминирование в протостарчевском слое (IIIa) скелетов робустного варианта средиземноморского типа, а в «классическом» старчевском слое (IIIb) – грацильного.

Во-вторых, автор подчеркивает, что именно в результате эволюционных процессов, «определенного типа адаптации», а не из-за массовой миграции «неолитизация… привела к изменению антропологической картины населения по сравнению с мезолитом», когда «на обширной территории антропология обнаружила доминирование средиземноморского типа телосложения с различными вариантами» [там же].

И с этим тоже можно/нужно согласиться, но не полностью, да и генетические данные не позволят [22]. К примеру, совершенно очевидно, что потомки южнодунайских/лепенских кроманьонцев не могли редуцироваться за непродолжительный протостарчевский период до грацильного варианта средиземноморского типа. С другой стороны, добавлю от себя, что процессу грацилизации представителей культуры Лепенски-Вир способствовало то обстоятельство, что скуловая ширина, в частности, у жителей Власаца, которые, согласно Зузане Хофмановой из Майнцского университета, жили более «изолированно», чем обитатели Лепенски Вира [Z. Hofmanova, 2016], была одной из наименьших среди мезолитических кроманьонцев (138 мм у мужчин) [Janos Nemeskeri, 1969; Алексеев В.П., 1979, таблица 4].

Разумеется, не только значительную часть представителей неолитической культуры Старчево-Криш-Кереш и преемственных, которые были носителями средиземноморского типа «с различными вариантами», можно рассматривать как потомков южнодунайских кроманьонцев. Прежде всего, здесь надо обратить внимание на формирование своеобразного переходного типа от кроманьидов к средиземноморцам. Для наглядности приведу лишь несколько примеров.

Так, Д. Берчу утверждает, что «с антропологической точки зрения люди культуры старчево-криш представляли собой разнородную группу» [24, «Горизонт расписной керамики»].

М. Гимбутас [13, с. 35] со ссылкой на известных антропологов Яноша Немешкери, Жужанну Зоффманн (Венгрия) и Ольгу Некрасову (Румыния) пишет: «Однако в некоторых центральнобалканских (Дивостин), трансильванских (Гура-Бачулуй), расположенных в бассейне Тисы поселениях, особенно в районе Кёрёша (Юго-Восточная Венгрия), были обнаружены костяки, которые указывают на смешение долихоцефальных (длинноголовых) средиземноморцев с местными кроманьонскими и альпийскими брахицефальными (круглоголовыми) типами. Эта гетерогенность говорит о том, что иммигранты смешивались с аборигенным мезолитическим населением» [J. Nemeskeri, 1961, p. 39 ff.; Z.K. Zoffman, 1988, pp. 447-455; O. Necrasov, 1965, pp. 9-17].

У венгерских археологов читаем о том же (перевод): «Ж.К. Зоффманн и Я. Немешкери подчеркивали гетерогенность антропологических остатков в материалах двух культур (Старчево и Кереш). Это приписывалось различиям в происхождении, т.е. вариации антропологических данных были отнесены к смеси местного населения и южных иммигрантов (K. Zoffmann 1977-78. 157-162, 1988. 447-454; Nemeskeri 1972. 201-202; 1981, 268). Аналогичная смесь антропологических типов была обнаружена в материалах Железных Ворот, раскопанных позже (Radosavljevic, Krunic [S. Radosavljevic-Krunic] 1986. 51-56)» [N. Kalicz, Zs.M. Virag, K.T. Biro, 1998].

Д. Срейович, также ссылаясь на Я. Немешкери, отмечает(перевод):«Совершенно очевидно, однако, что экономические, культурные трансформации в центральнобалканскомрегионевызваны притоком нового населения, поскольку было установлено, что создатели древнейших форм культуры неолита на территории Сербии непосредственные потомки местного населения среднего каменного века»[30], т.е. мезолитических кроманьонцев.

Особый интерес представляет антропологический материал из могильника у поселения Гомолава на берегу реки Сава в Сербии, относящийся к «нижнему слою среднего периода культуры винча» [13, с. 468]. Из сообщения Ж. Микича, который упоминает проводившую исследование Ж. Зоффманн («Zs.К. Zoffmann, 1986/1987»), следует, что погребенные «принадлежат [к] средиземноморскому (грацильный вариант), нордическому, как и кроманьонскому типу» [33]. При этом надо уточнить, что в более поздних венгерских работах по антропологии местный/региональный нордический тип некоторые авторы стали соотносить с культурой Старчево-Криш-Кереш (например, T.Hajdu, E.Fothi, I.Kovari, 2008). Но это неправильно, ибо в тот период нордический тип только формировался. Кстати сказать, такие известные антропологи, как Карлтон Кун [C. Coon, 1939] (о нем чуть ниже) и Кристиан Шрайнер (Норвегия) [K. Schreiner, 1946], признавали метисацию решающим фактором в сложении нордического типа, а точнее, нордических подтипов.

В сообщении Ж. Микича важность представляет именно появление нового «нордического» типа. Речь, разумеется, не может идти о пигментации, а значит, имеются в виду краниологические и остеологические данные носителей типа.

Далее следует оговориться. Длину тела представителей древних культур рассчитывают по их скелетным останкам. Для этого существуют различные методики. К сожалению, и результаты получаются разные. Так, в работе A.A. Macintosh, R.Pinhasi, J.T. Stock, 2016 авторы сами констатируют разницу своих данных с данными других исследователей по одним и тем же выборкам, которая достигает иногда нескольких см. Поэтому, чтобы не загружать читателя, считаю возможным отказаться от приведения конкретных цифр из работ разных специалистов и обойтись заурядными терминами «низкий», «средний», «высокий» и т.п., но все-таки со ссылками на авторов, хотя это будет не вполне корректно.

Рост (длину тела) жителей неолитической Гомолавы можно определить, по С. Живановичу [S. Zivanovic, 1977], как средний, несмотря на наличие кроманьидов и «нордиков», безусловно, из-за включения в выборку грацильных средиземноморцев. Отсюда следует вывод: «придунайские» нордики были выше среднего роста.

В известном труде американского антрополога К. Куна (Carleton Stevens Coon) «Расы Европы» [34] («The Races of Europe». 1939) в числе прочего указывается и рост классических нордиков [34, глава шестая]. Его сам автор определяет у нордических подтипов и как «умеренно высокий», и как «высокий». Что касается формы черепа, то у классических нордиков явно преобладала долихокрания, причем иногда ярко выраженная [там же], тогда как придунайские нордики были менее долихокранны [34, глава четвертая; там же, приложение, 28.]. Примечательно, что женщины позднемезолитического Власаца уже были умеренно мезокранны (черепной указатель – 76,3) [J. Nemeskeri, 1969]. Придунайских нордиков тоже для наглядности можно, как представляется, приблизительно сопоставить с северопонтийским типом, по В.В. Бунаку [1932].

Столь раннее появление нордического типа, да еще на сербской территории, не было ошибкой в публикации со стороны Микича – Зоффманн. Чтобы убедиться в этом, обратимся к статье Ж. Зоффманн об антропологических находках «бронзового века в Карпатском бассейне» [Zs.K. Zoffmann, 1994]. В ней перечисляются все характерные для региона антропологические типы, включая собственно нордический: nordikus, protonordikus, gracilismediterran (грацильные средиземноморцы), atlantomediterran (атланто-средиземноморцы), cromagnonA, cromagnonB, alpi, dinar.

Заканчивая тему, можно добавить в отношении грацилизации следующее. Если говорить о переселившихся из Карпатского бассейна на север, т.е. севернее Карпатской дуги, индоевропейцах, то после наступления эпохи аридности, связанной с началом суббореального периода (см. чуть ниже), процесс грацилизации у них (при изменении климата и усилении роли скотоводства), вероятно, замедлился, и, возможно, даже среди грацильных/грацилизированных типов начался в какой-то степени и обратный процесс матуризации.

Суббореальный период продолжался (приблизительно) с 3710 по 450 г. до н.э. [W.H. Zagwijn, 1986; T. Litt, etal., 2001], причем «максимальная аридность климата» приходится на «первую половину суббореального периода» [Александровский А.Л., Александровская Е.А., 2005].

А теперь перейдем к археологическим аргументам, которые нужно использовать для доказательства предложенной гипотезы.

Убедительным и даже бесспорным подтверждением как преемственности между культурами Лепенски Вир и Старчево-Криш-Кереш, так и в целом определяющего участия потомков носителей культуры Лепенски Вир (постлепенцев) в генезисе индоевропейцев будет являться продолжение лепенской традиции строительства трапециевидных в плане жилищ и других сооружений в культурах Протостарчево, Старчево, Кереш, Тиса, КЛ, накольчато-линейной керамики [КНЛК], Рессен, КВК, КША(в КЛЛК и КШКв меньшей степени).

Несколько предварительных замечаний. Разделяю точку зрения тех исследователей, которые считают, что трапециевидные (здесь и далее – в плане) жилища лепенцев повторяют форму священной для них горы Трескавац, расположенной на румынской стороне Дуная.

Уникальность/необычность трапециевидной формы построек подтверждается, помимо прочего, в работе австрийского археолога Максима Брами «Диффузия неолитических практик из Анатолии в Европу. Контекстное исследование жилищной и строительной практики 8,500–5,500 гг. до н.э.» [M.N. Brami, 2014]. Отсюда вывод: появление трапециевидных сооружений свидетельствует о миграции лепенцев/постлепенцев.

М. Гимбутас, говоря о культуре лепенцев, называет дома, в частности, жителей Лепенски Вира «святилищами» из-за наличия в них своеобразных алтарей и скульптур [13, с. 310]. Но вместе с тем соглашусь с Христивое Павловичем, что в Лепенски Вире произошел процесс постепенной десакрализации, когда святыни со временем превратились в дома [H.Pavlovic. TajneLepenskogViraXII. 30 August 2017]. Однако не полностью: какие-то постройки/сооружения продолжали использовать для сакральных целей, что несколько ниже будет проиллюстрировано на примере длинных курганов. Поэтому становится понятным, почему у носителей протостарчевской культуры и близкородственных культурных групп доминировали трапециевидные сооружения, тогда как в старчевский период ситуация постепенно начала меняться, и в дальнейшем стали преобладать рациональные прямоугольные постройки.

Перейдем к конкретике. Археологическая преемственность культур будет обозначена ниже.

Сербский археолог Миленко Богданович сообщает о трапециевидных землянках в протостарчевском слое Дивостина в Центральной Сербии [Богданович М. СА. 1987, №2].

У македонского археолога Любо Фиданоски в работе, посвященной раннему неолиту Македонии и Болгарии, читаем (перевод): «Трапециевидные в плане дома гораздо более распространены и встречаются в Церье – Говрлево, Барутница – Анзабегово, Велушка Тумба, Слатина – София и на ряде объектов из Ракитово (Фиданоски 2012, 35; Санев 2009, 40; Грбич и др. 1960, 20; Николов 1999в, 101; Радунчева 2002, 14-33, 50). По размерам выявленные дома малые и большие» [Љубо Фиданоски, 2013б, с. 36]. Только что упомянутаяв ссылке болгарская исследовательница А. Радунчева, в частности, пишет (перевод): «Поселение вблизи города Ракитово [Западные Родопы]. Было исследовано 2 строительных уровня времени раннего неолита… <…>Жилища из плетеных конструкций, а их трапециевидная форма и внутренние особенности достаточно необычны. Они имеют параллели в раннем неолитическом храмовом комплексе близ Симеоновграда, поселениях Лепенского объединения и Падины в Сербии – полностью застроенных трапециевидными домами».

Говоря о культуре Старчево в целом, Д. Срейович подчеркивает, «что дома… были прямоугольной или трапециевидной формы» [30].

Г. Чайлд в подразделе «Культура Кёрёша» описывает жилища как «простые хижины с двумя сторонами в форме трапеций» [16].

В культуре Тиса, «как правило, дома прямоугольные или трапециевидные» [The Tisza culture (Tisza – Herpaly – Csoszhalom) // Donau-Archaologie. 2009].

Если говорить о КЛ на всем ее ареале, то, по В.А. Сафронову, «большие “длинные” дома культуры Лендьел имели трапециевидную, подковообразную и прямоугольную форму плана» [12, с. 119]. Согласно В.В. Отрощенко, о котором упоминалось выше, «строения [культуры Лендель] углубленные или наземные, по форме – прямоугольные, трапециевидные с двускатной крышей» [19]. Известный американский археолог, специалист по европейскому неолиту/энеолиту, Максимилиан Балдиа уточняет (перевод): «В новой архитектуре [Лендьель] пропадает тройная сегментация домов LBK [КЛЛК] и происходит изменение от преимущественно прямоугольного плана к преимущественно трапециевидному» [M.O. Baldia. TheLengyelCultureSphere. The Comparative Archaeology Web]. На польской территории в то время преобладали трапециевидные сооружения. Обратимся к известной работе советского археолога Ю.В. Кухаренко «Археология Польши» [35]. Автор отмечает: «Почти всегда они [жилища лендельской культуры на территории Польши] трапециевидной в плане формы и велики по размерам»[35, с. 39].

М. Балдиа обращает внимание на то, что трапециевидные дома культуры накольчатой керамики [т.е. КНК, она же КНЛК] «являются производными от [длинных домов] LBK [КЛЛК]» и что «они похожи на дома [культур] Рёссен и Лендьель» [M. Baldia.StichbandkeramikorStroke-OrnamentedPottery.The Comparative Archaeology Web]. Вместе с тем исследователь сообщает и о прямоугольных постройках и землянках, в частности, на чешской территории. Ю.В. Кухаренко пишет, что «жилища [«культуры накольчатой керамики»]… представлены удлиненными и округлыми землянками… прямоугольными столбовыми полуземлянками… и наземными трапециевидными в плане постройками столбовой конструкции» [35, с. 36].

Т.к. культура Рессен (Рёссен) упоминалась чуть выше, идем дальше. По В.А. Сафронову, «в KBК также [как и в культуре Лендьел] есть трапециевидные, абсидные и прямоугольные дома с длинной стеной» [12, с. 119]. Говоря об укрепленных поселениях культур Лендьел и КВК, в частности, на территории Польши, В.А. Сафронов ссылается на видного польского археолога Витольда Хенселя [W. Hensel. Polska starozytna. 1973]. Читаем у Сафронова: «Площадь, оконтуриваемая рвом, в культуре Лендьел имеет трапециевидную форму (Бжесць – Куявский, Злота в Польше – Хензель, с. 75, рис. 48) или форму круга, овала (Шанцбодене в Нижней Австрии, Крепице в Моравии – Мюллер-Карпе, 1968, т. 2, с. 484, № 263). В КВК укрепленная площадь имела или форму прямоугольника (Макотраш) или трапеции (Броночицы и другие поселения КВК в Польше – Хензель, с. 81-110)» [12, с. 118].

Однако в отношении поселения и культурной группы Злота (не путать с культурой/группой ШК) следует оговориться. Ее принадлежность к КЛ весьма условна. Злоту можно/нужно отнести к одноименной группе белой расписной керамики или, шире, к люблинско-волынской группе [Z. Podkowinska, 1953], которая была выделена в самостоятельную культуру. В советской археологии последней соответствует группа Зимно-Злота [Захарук Ю.М., 1959], которая тоже выделена в самостоятельную культуру. Здесь можно добавить следующее. «Конец культуры Зимно-Злота связан с общей значительной перегруппировкой населения и культурным его переоформлением, происходившими в Центральной и Восточной Европе в конце IV и на рубеже III тысячелетия до н.э. Результатом этих событий явились упадок балкано-дунайских энеолитических культур… упадок культуры воронковидных кубков, создание новой системы связей и формирование новых культур (шаровидных амфор, радиальной керамики, шнуровой керамики), в состав населения которых вошли и носители предшествующих энеолитических культур» [Энеолит СССР. 1982, с. 257]. Описанные события произошли после наступления суббореальных климатических изменений, о чем говорилось выше.

Продолжим. Что касается КША, то «поселения, исследованные в Польше, Чехословакии, ГДР и ФРГ (NP, p. 186 [TheNeolithicinPoland. Wroclaw; Warszawa; Krakow, 1970]), состояли из полуземлянок и наземных домов трапециевидной в плане формы с очагом в центре» [Энеолит СССР. 1982, с. 262].

В КШК строительство трапециевидных домов кое-где продолжилось. В качестве примера можно назвать поселение Ваттендорф-Моценштейн в немецкой Верхней Франконии. Там были обнаружены жилища трапециевидной формы [T. Seregely, 2008].

Хотелось бы отметить, что угасающая традиция строительства трапециевидных жилищ и других сооружений как реликт доживает до н.э. Так, В.В. Седов фиксирует, что на поселениях пшеворской культуры (конец 2-го в. до н.э. – начало 5-го в. н.э.), славянской на большей части ареала, «иногда встречаются и трапециевидные в плане постройки» [1979, с. 53].

Что касается надмогильных насыпей – длинных земляных курганов, трапециевидных прежде всего, то они, по М. Гимбутас, «считаются связанными с носителями культуры воронковидных кубков IV тыс. до н.э.» [13, с. 484]. А трапециевидные очертания длинных курганов, в свою очередь, «напоминают трапециевидные постройки культуры лендель в Западной Польше (см. рис. 3-35), предшествовавшие культуре воронковидных кубков» [там же, с. 151]. На территории Польши (в Куявии) зафиксировано самое крупное скопление длинных курганов [там же, с. 145]. В.А. Сафронов поясняет, что «большие дома трапециевидного плана… культуры Лендьел имели особое предназначение» [12, с. 119]. И дальше: «Учитывая трапециевидные дома, характерные для КЛ и КВК, мы констатируем, что эволюция погребального культа идет по пути привнесения черт жилых построек в “дома мертвых”…» [там же, с.123].

Нечто подобное происходило и ранее. Так, при сооружении некрополя Balloy к югу от современного Парижа носители неиндоевропейской культурной группы Серни в середине V тыс. использовали остатки трапециевидных жилищ поселения «Дунайской» культуры, которое приблизительно в 4700 году было обитаемо, а позднее заброшено [M.S. Midgley, 1997, pp. 117-123]. Надо напомнить в этой связи, что Г. Чайлдназывал «Дунайской культурой I периода» «культуру [линейно-] ленточной керамики»[16], т.е. КЛЛК.

И еще. В.А. Сафронов отмечает,что «трапециевидность плана дольменных конструкций и ящиков Новосвободной [по А.Д. Резепкину, напомню, берет начало от КВК] находит соответствия в могильных сооружениях КША (рис. 61: 10)» [12, с. 227].

Следующий аргумент, который следует привести для доказательства предложенной гипотезы, – обряд погребения скорченно на боку. Нечто подобное было известно еще неандертальцам. Существовал названный обряд у носителей граветтской культуры, был широко распространен в мезолите и неолите.

Т.к. обряд погребения скорченно на боку бытовал тысячелетиями, то, понятно, какие-то его элементы со временем менялись. Поэтому здесь, несмотря на важность, они опускаются; т.е. будет фиксироваться только указанное положение погребенных без учета места захоронения, устройства могилы, ориентации, количества погребенных, инвентаря, положения рук, степени скорченности, левой/правой стороны и гендерной принадлежности, за некоторыми исключениями. Интерес представляет именно скорченное положение на боку, которое чаще называют эмбриональным, реже – позой спящего, но суть весьма похожа – это будущее возрождение или пробуждение.

Важность данного археологического признака в следующем. Во-первых, обряд характерен и для тех культур, которые М. Гимбутас считает индоевропейскими: баденская, КША, КШК. Во-вторых, он снижает/нивелирует значимость курганной/степной и «постмаглемезской» гипотез, о которых говорилось и соответственно упоминалось выше. Напомню, что ямники [Энеолит СССР. 1982, с. 328], как и их среднестоговские предки [Телегін Д.Я., 1973, с. 104, 161], хоронили умерших скорченно на спине. Представители же «постмаглемезских» культур, и в частности Эртебелле и днепро-донецкой, были погребены «в вытянутом положении на спине» [#"the_lepenski_vir_culture">The Lepenski Vir culture // Donau-Archaologie. 2007]. Другими словами, в культуре Лепенски Вир бытовал сложный погребальный обряд (или обряды), при этом скорченное положение на боку было его компонентом. Выше говорилось о пришлых неолитических женщинах из Центральных и Южных Балкан и Западной Анатолии. Вполне вероятно, что они в большинстве своем прибыли из мест, где доминировали варианты обряда погребения скорченно на боку. Весьма примечательно, что непосредственные предки лепенцев, обитавшие, в частности, в пещере Клименте II «в эпоху, переходную от позднего палеолита к мезолиту», хоронили умерших скорченно на боку [Федоров Г.Б., Полевой Л.Л., 1973, с. 33]. Поэтому лепенцы и лепенские переселенцы просто выбрали рассматриваемый обряд в качестве обновления, чему, надо полагать, способствовали и пришлые женщины. И уже в преемственнойкультуре Протостарчево «покойники были… всегда положены на левый или правый бок… в скорченном, эмбриональном положении» [30].

Что касается самой праиндоевропейской культуры Старчево-Криш-Кереш, то «носители культуры старчево – криш хоронили своих покойников… на боку в скорченном положении» [14, c. 208].

Несколько упрощенная последовательность основных культур от (предположительно) праиндоевропейской культуры Старчево-Криш-Кереш до КШК, которую все специалисты считают индоевропейской, выглядит следующим образом: (культура Протостарчевои родственные группы –)культура Старчево-Криш-Кереш – КЛЛК – культура Тиса (полгарский круг культур/групп), КЛ (– лендельско-полгарский круг культур/групп), КНЛК/КНК и культура Рессен – КВК – КША (–) и КШК.

В перечне не названы культуры Винча и баденская. Первая не играла самостоятельной роли на пути к КШК, вторая играла малозначительную роль. Тем не менее они будут упомянуты с последующим пояснением.

Продолжим. «Обряд погребения» культуры Винча «– левый и правый бок» [12, с. 81].

«В обряде погребения» КЛЛК «преобладает положение на боку, скорченно» [там же, с. 66].

Что касается захоронений культуры Тиса, то «покойные лежали на правом или левом боку в скорченном положении» [TheTiszaculture // Donau-Archaologie. 2009]. О преемственных же культурах Тисаполгар и Бодрогкерестур будет сказано ниже.

«Обряд погребения» культуры Лендьел (Лендель) «– трупоположение на боку, скорченно» [12, с. 99].

Что касается погребений культуры накольчатой [линейной] керамики (КНК/КНЛК), то «покойники обычно лежат на боку, в скорченном положении» [35, с. 36].

Вытянутые на спине «захоронения при преобладании скорченных [«на боку»] отмечены в рессенской культуре» [Телегин Д.Я., 1991, с. 41].

Сложнее здесь с захоронениями КВК, т.к. «покойники лежат в вытянутом положении на спине, реже на боку, в скорченном положении» [14, с. 276],хотя «все элементы погребального ритуала Лендьела повторились в ранних памятниках КВК… [в том числе] левобочные и правобочные захоронения» [12, с. 123]. Основная причина данного отступления от правила вполне объяснима.По справедливому мнению археолога Марека Новака из Ягеллонского университета, который хорошо знаком с темой [M. Nowak, 2004; 2009, 533-573], это «престижная и статусная» «мегалитическая идея», включающая и обряд захоронения вытянуто на спине.

В культурах же ШК «покойники почти во всех погребениях лежат на боку, в скорченном положении» [35, с. 49]. Примечательно, что рассматриваемый обряд доживает до праславянской, по академику Б.А. Рыбакову [1981, часть вторая, глава 5], тшинецкой культуры, уже к концу бытовании которой зарождается раннеславянская традиция трупосожжения.

С КШК, кроме того, связано важное обстоятельство, на которое следует обратить особое внимание. Дело в том, что шнуровики лежат в могилах «дифференцированно по полу: мужчины на правом боку, женщины на левом» [#"_Hlk518067420">– Csoszhalom, сформировавшийся «в области Тисы около 5000 г. до н.э.» [K.T. Biro, 2003, p. 101]. Так, в эпонимном поселении Полгар-Чесхалом в 116 исследованных могилах «мужчины лежат на правом боку, женщины – на левом» [M. Baldia. Tisza (Tisza-Herpaly-Csoszhalom). TheComparativeArchaeologyWeb].

И уже в культуре Тисаполгар, генетической преемнице культуры Тиса, «большинство захоронений – ингумации с очень строгими правилами, касающимися погребения. Женщины были уложены на левом боку, мужчины – на правом в слегка скорченном положении» [TheTiszapolgarculture // Donau-Archaologie. 2007].

«Захоронения умерших в культуре Бодрогкерестур можно четко вывести из предшествующей культуры Тисаполгар, несмотря на незначительные изменения, в частности сильную скорченность погребенных» [The Bodrogkeresztur culture// Donau-Archaologie. 2007].

Что касается погребений культуры Лендель на польской территории, то «покойников почти всегда хоронили в скорченном положении: мужчин – на правом боку, женщин – на левом» [35, с. 39]. О (культуре) Лендель М. Балдиа говорит как о «сфере взаимодействия [прежде всего, с культурами Тиса и КНК (STK)], а не единой культуре в узком смысле» [M. Baldia. TheLengyelCultureSphere. The Comparative Archaeology Web]. О «тесной связи с культурой Тиса» сообщается и в археологическом словаре У. Брея и Д. Трампа [1990, «Лендель»]. По В.В. Отрощенко, «под названием Лендель… подразумевается культурно-историческая общность»[19]. Вместе с тем украинские археологи говорят и о «лендельско-полгарской культурно-исторической общности» [Позіховський О.Л., 1998; Віталій Конопля, 2002, 2006]. Об «оформлении Лендельско-Польгарской культурной общности» читаем также у В.А. Дергачева [1999]. Примечательно, что в «Польше, Силезии… КВК оформляются под сильным влиянием культур [именно] лендьелско-полгарского круга» [12, с. 116].

Далее. «Около 150 отмеченных могил люблинско-волынской культуры содержат погребения взрослых и детей. Умершие были захоронены в могильных ямах в скорченном положении. Мужчин укладывали на правый бок, женщин – на левый. <…> Похоронные обряды среди общин люблинско-волынской культуры напоминают захоронения… культур Полгар Карпатского бассейна» [Slawomir Kadrow, 2011].

Что касается погребений баденской культуры, которая «по обе стороны словацко-польской границы… в конечном счете была заменена широко распространившейся культурой шнуровой керамики» [M. Baldia. The Baden Culture. The Comparative Archaeology Web], то «хоронили покойников как с кремацией, так и (чаще) без нее. Скелеты лежат скорченными на боку, мужчины на правом, женщины – на левом» [#"_Hlk522655515">Л.С. Клейн пишет: «В.А. Сафронов в 1980-е годы рисовал происхождение баденской культуры как скрещение культур лендель и воронковидных кубков, вычисляя, какая доля прототипов в ней от одной культуры, какая – от другой. Но в языке преемственность могла идти другими путями, чем в культуре» [#"_Hlk530073600">[31, с. 73].

Переходя к конкретике, будем иметь в виду, что на балканских поселениях того времени расписная керамика была еще очень редка [Љ. Фиданоски, 2013б, с. 29]. И тем не менее «белая роспись [посуды] с сетчатыми мотивами и треугольниками типична для фазы Протостарчево II в хронологической системе Д. Срейовича» [31, стр. 74-75]. У В.С. Титова можно узнать о географии ранненеолитических протостарчевских памятников Балкано-Карпатского региона. Их «общей чертой» [помимо прочего] «является керамика – тонкая, высококачественная, обожженная до светлых и красных тонов, часто с росписью белой краской по красному фону, включающей простые геометрические мотивы». Исследователь также отмечает, что «эти ранненеолитические памятники включают группу Породин в Пелагонии, раннюю часть овчепольской группы (Анзабегово I и Вршник I), и, что самое важное, ряд памятников, предшествующих собственно старчевской культуре, которые мы назовем здесь Протостарчевом, используя термин, предложенный Д. Срейовичем, хотя и вкладывая в него несколько иное содержание» [25]. Добавим к этому, что и «в окрестностях Софии и в долине Марицы, в Болгарии, [также была] распространена керамика с белой росписью» [28, «Анатолия и Юго-Восточная Европа»].

Согласно А.Л. Монгайту, «в более позднее время [в «культуре старчево»] сосуды расписывали белой краской по красному фону и темной – по желтому меандровидным, зигзагообразным и другими орнаментами» [14, с. 208], а точнее, по М. Гимбутас, «темно-коричневым цветом на оранжевом фоне» [13, с. 38]. Иными словами, мода не стояла на месте ни тогда, ни позже.

Действительно, «около 5400–5300 гг. до н.э. произошли существенные изменения [«комплекса старчево»], ярче всего выразившиеся в керамическом искусстве, которое привело к формированию новой культурной общности, названной комплексом винча» [там же, с. 72]. Конкретнее, «примерно в 5400-5300 гг. до н.э. в керамике возникает новый стиль, для которого характерны черные изделия с лощеным орнаментом: это заставило некоторых ученых предположить, что новая волна иммигрантов из Западной или Центральной Анатолии принесла сюда свою традицию темной керамики. На самом деле новый стиль появился под воздействием болгарской культуры караново, где производство черной керамики началось на несколько веков ранее и получило достаточно широкое распространение. К концу VI тыс. до н.э. темные сосуды появились не только в Югославии, но и в Фессалии, и даже в Южной Греции» [там же, с. 77].

Однако надо подчеркнуть, что белый декор не исчез с керамики, в том числе и с винчанской. Так, например, «иногда прочерченные полосы [на «черных сосудах»] образуют ленты, заполненные наколами со втертой белой пастой» [генофонд.рф/?page_id=13442].

Вернувшись к старчевской керамике, обратим внимание, что во время перехода к КЛЛК на венгерской территории «в некоторых случаях спиральный орнамент нанесен черной краской на красный фон; есть также фрагменты, на которых черные или коричневые спиралевидные фигуры снабжены белой каймой по обеим сторонам» [Ester Banffy. Stratum plus. 2014, № 2, 142]. Упомянутая в ссылке работа известного венгерского археолога Эстер Банффи интересна среди прочего тем, что в ней отчетливо показана преемственность между (а) культурой Старчево и западной (более ранней) «задунайской» КЛЛК, в формировании которой, особенно при ее продвижении на запад, принимали участие мезолитические племена, и между (б) культурой Кереш (а также Криш) и восточной альфельдской КЛЛК. Во втором случае мезолитические охотники-собиратели «отошли в сторону гор, и лишь на более поздней фазе восточновенгерского неолита они начали слияние с КЛЛК» [E. Banffy, 2014, 122].

Что касается собственно культуры Кереш, которая, напомню, близкородственна старчевской, то в декоре ее керамических изделий «имела место белая и черная окраска» [The Koros culture // Donau-Archaologie. 2007]. Примечательно уточнение Г Чайлда: «Сосуды из некоторых поселений культуры Кёрёша близ Ходмезёвашархель, покрытые красным ангобам и иногда украшенные белой росписью, возможно, были привезены… например, из Старчева» [16, «Культура Кёрёша»].

Как отмечалось чуть выше, «культура Альфёльдской линейно-ленточной керамики возникает на основе поздней культуры Кёрёш» [TheKorosculture // Donau-Archaologie. 2007]. «Позже культура альфёльд сменяется культурой бюкка (буковогорской), распространенной вдоль Верхней Тисы в горах Бюкка в Северной Венгрии и в Восточной Словакии. <…> В основе орнаментации лежит система спиралей, нанесенных тонкими углубленными линиями. <…> Нередка белая, желтая или красная инкрустация. Помимо серой посуды изготовлялись также сосуды пурпурно-красного цвета с черной росписью в виде спиралей, нанесенных до обжига». [14, с. 232]. По В.В. Отрощенко, буковогорская «группа» [культура Бюкк/буковогорская] принадлежит к полгарской культуре[19], а ее [«культуры бюкка»] «тщательно сделанные сосуды украшены… [как] рисованным [так] и инкрустированным орнаментом» [14, с. 233], о чем уже упоминалось несколько выше в отношении культур/групп полгарского круга.

Кроме того, «культура алфелдской линейной керамики дает линию полгарских культур от Сакалхат-Лебе – культуры Тиса, Тисаполгар и Бодрогкерештур» [12, с. 66]. «Посуда [«культуры тисы»] украшена разноцветной (белой, красной, желтой) росписью»[14, с. 233]. Выше говорилось о культурных группах, входивших в комплекс Тиса. Вернемся к ним. Так, «керамика культуры Херпай окрашена. <…> На первом этапе развития (Herpaly I и II) появляются мелкие черные полосы. Позже следуют комбинации широких красных полос и тонких белых полос (Herpaly III), пока, наконец, не стали использовать только белую роспись. <…> Керамика Чесхалом, также, как и керамика культуры Херпай, окрашена в красный и белый цвета; однако, то же произошло и с керамикой культуры Тиса» [The Tisza culture (Tisza – Herpaly – Csoszhalom) // Donau-Archaologie. 2009].

Что касается культуры Тисаполгар, то «только в группе Тисауг все еще сохраняется резной орнамент с белой инкрустацией, что было характерно для культуры Тиса, а также для последующей Бодрогкерестурской культуры. <…> Роспись не исчезает полностью, как считалось прежде, но используется, по крайней мере, в фазе прото-Тисаполгар (Vizdal 1977, 142)» [TheTiszapolgarculture // Donau-Archaologie. 2007].

Передвинемся ненадолго на запад, минуя Лендель. По А.Л. Монгайту, культура «накольчатой керамики» [КНК/КНЛК] была распространена «в Моравии, ФРГ и ГДР. Сосуды… украшены зигзаговидными узорами из лент, образованных не сплошными линиями, а рядами отдельных углублений, нанесенных уколами острого орудия в мягкую глину. В юго-восточных районах распространения этой керамики встречаются… зооморфные орнаменты, а также белая инкрустация» [14, с. 233].

«Рессенская керамика… Орнамент состоит из узоров, подражающих корзиночному плетению, выполненных глубоким тиснением и иногда заполненных белой пастой» [там же, с. 234].

Теперь о культуре Лендель, «оба сорта посуды [которой] украшаются врезным орнаментом и росписью после обжига. Врезной орнамент – линиями, образующими ленты, из которых составлены спирали, меандры и проч. По керамической росписи культуру делят на стадии. Ранняя роспись преимущественно красная, хотя есть и белые и желтые узоры. Вторая стадия – белая роспись. На третьей стадии роспись вообще исчезает»[http://генофонд.рф/?page_id=13566], но продолжается применение резного орнамента [14, с. 234].

Вместе с тем, согласно Ю.В. Кухаренко, «на поселениях лендельской культуры» [«на территории Польши»] «стенки жилищ, как об этом свидетельствуют находки на поселениях в Злотой [см. выше] и в Бжесце Куявском, были обмазаны глиной и окрашены белой краской» [35, с. 39]. По М. Гимбутас, «Бжесць-Куявски – поселение поздней культуры Лендель» [13, c. 466]. Ю.В. Кухаренко говорит о бжесць-куявской «локальной группе памятников лендельской культуры», в которой отсутствуют «расписные сосуды» [35, с. 37], а В.А. Сафронов – о «бжесць-куявской культуре, производной от Лендьела III–IV» [12, с. 127]. Таким образом, на поздней стадии культуры Лендель (во всяком случае на польской территории) белая роспись/окраска с керамики переходит на жилище.

Большинство европейских специалистов совершенно справедливо выводят КЛ из КЛЛК. Так, согласно Дж. Мэллори, у «культуры линейной керамики» [КЛЛК] «региональные производные [это] (например, Рёссен на Западе и Лендьел на Востоке)» [10, «Linearwareculture», pp. 354-355].

Правда, такой знаток балканского неолита, как М. Гимбутас, утверждает, что культура Лендель сформировалась «в Дунайском бассейне ок. 5000 г. до н.э. на основе старчевской культуры»[13, с. 472]. Полагаю, с ее стороны это умышленное упрощение с целью показать изначальное звено.

Подробнее разбирая данную преемственность, мы придем к железовской культуре/группе (Желиз/Железовцы), переходной от западной КЛЛК (приблизительно в конце ее средней/начале поздней фазы) к раннему этапу/ступени культуры Лендель. (Сафронов называет последнюю «краснорасписной» и ведет ее происхождение от «колонистов» культуры Винча.) Но если известный венгерский археолог Нандор Калиц фактически напрямую связывает ранние памятники культуры Лендель с железовской культурой [N. Kalicz, 1972], то, например, словацкий археолог Ю. Павук, о котором упоминалось выше, опосредованно через «предлендьелский горизонт» [J. Pavuk, 1969].

В любом случае «в позднем периоде развития культуры линейно-ленточной керамики выделяется железовская культура… Сосуды украшены частыми рядами резных линий, прочерченных поперек продолговатыми чертами, бывают также расписные, покрытые легко смываемой красной или белой краской» [14, с. 232].

Теперь что касается «белорасписного» (по В.А. Сафронову) Лендьела, или Лендьела II. Именно с ним связано оформление «лендельско-полгарской культурно-исторической общности» (см. выше). Время бытования Лендьела II соответствует позднему белорасписному этапу культуры Тиса. А «появление керамики с белой росписью рассматривается как признак начала распространения влияний позднего этапа культуры Тиса [«частично вместе с ее носителями»] к северу от основной… территории (NP, p. 126-127)» [Энеолит СССР. 1982, с. 257], т.е. формирования люблинско-волынской культуры/группы, о которой упоминалось выше.

По всей вероятности, белый декор керамики стал преобладать в Карпатском бассейне после некоей заключительной волны поздних «постпостлепенских»/«постстарчевских» переселенцев – носителей соответствующей традиции. Не менее вероятна здесь и связь с какими-то первыми западными «бросками» («броском») степняков.

Надо подчеркнуть, что с белорасписным Ленделем сопряжен, согласно В.А. Сафронову, «факт отпочкования… памятников новой культуры, генетически связанной с Лендьелом, – культуры воронковидных кубков (рис. 43: 2)» [12, с. 104]. Сафронов уточняет: «…весь ранний комплекс КВК ступени АВ, по Беккеру, находит полную аналогию в культуре Лендьел I, однако гораздо более полные аналогии находит КВК АВ в белорасписном Лендьеле (Лендьел II), которому синхронен ранний комплекс КВК АВ» [там же, с. 108]. О керамическом декоре читаем у А.Л. Монгайта: «Сосуды начального периода [КВК] чаще всего круглодонные, реже плоскодонные, без орнамента, иногда украшенные ямочными узорами, насечкой или отпечатками перевитого шнура. Позже орнамент становится более обильным. Ямки и глубокие наколы образуют треугольники, зигзаги, иногда инкрустированные белой пастой» [14, стр. 273, 274].

Что касается КША, то «большинство сосудов [на ее памятниках] орнаментировано по шейке и плечикам оттисками шнура и зубчатого штампа. Часть из них инкрустирована белой массой» [35, с. 46].

И в некоторых культурах ШК раннего этапа, связанных своим происхождением с КША, еще какое-то время иногда продолжали использовать белую инкрустацию. Так, в берлинском Музее доисторического периода и ранней истории представлена инкрустированная белой массой/пастой шнуровая керамика из Саксонии-Анхальт.

Но если к северу от Карпатской дуги белый декор (белая инкрустация) постепенно сходит с керамики, то в Карпатском бассейне инкрустация еще долгое время продолжает свое «белое цветение» у индоевропейцев данного региона. Выше «среди способов декорирования керамики» ККК упоминалась «баденско-костолацко-вучедольская традиция» «инкрустации белой пастой». Эта вучедольская традиция была позже продолжена, например, в паннонской культуре с говорящим названием «инкрустированной керамики», для которой характерен продавленный орнамент и инкрустация белой пастой [M. Gedl, 1985]. Т.к. данная центральноевропейская культура бытовала в начале II тыс., вряд ли кто-то оспорит ее индоевропейскую атрибуцию.

Прежде чем приступить к рассмотрению очередного аргумента, вернемся к основной цепи индоевропейских культур и конкретно к культуре Лендель. Хотелось бы еще раз напомнить о «генетической» (этноязыковой) преемственности между культурой Лендель и КВК.

Хотя Л.С. Клейн фактически отрицает данную преемственность, он, констатируя очевидное, с осторожностью пишет: «…происхождение КВК сложное. В формировании этой культуры рассматривалось участие разных предшествующих культур: эртебёлле (мезолитическая северная), лендьельская (неолитическая южная), полгарская, возможно, михельсбергская и др.» [#"_Hlk698040">[13, с. 141]. Все правильно, взвешено, но это в общем. Куда важнее ее конкретное утверждение о ролирассматриваемой культуры, четкое, предельно ясное: «Проникновение культуры лендель в Центральную Германию и Западную Польшу оказало решающее влияние на формирование культуры воронковидных кубков» [там же, с. 140].

Вместе с тем за доказательствами здесь лучше обращаться к В.А. Сафронову. Им посвящена значительная часть 7-й главы его работы [12, стр. 104-127]. Приведу лишь разъясняющий тезис: «Южное происхождение КВК от лендьелской культуры представляется единственно возможным, поскольку в этом случае находится объяснение возникновению яркого керамического комплекса КВК, почти все формы которого восходят к лендьелской керамической традиции (рис. 31, 28), а удивительное сходство культурно-хозяйственного типа и архитектуры обеих культур убеждает в их генетической связи (см. ниже). Наконец, данные радиокарбонного анализа подтверждают большую древность южных памятников» [там же, с.106].

Если у кого-то все-таки останутся сомнения, то снова можно вспомнить «прием упрощения», т.е. как бы пропустить, не учитывать КВК, напрямую соединив культуру Лендель с КША. Так, Дж. Мэллори в «Энциклопедии» называет культуру Лендьел «компонентом» «как TRB [КВК], так и культуры шаровидных амфор» [10, «LengyelCulture», pp. 349-350], а в статье об индоевропейских прародинах пишет, что «все большее число польских археологов признает местное происхождение (Лендьел) культуры шаровидных амфор» [11, 4.4.]. И даже самого Сафронова можно «поймать» на использовании такого упрощения: «Это подтверждается ритуальными захоронениями целых скелетов коней в Бжесць-Куявске (КЛ) и производной от нее культуре шаровидных амфор в Польше (Свешников, 1983)» [12, с. 152].

КША представляет для нас интерес по нескольким причинам. Так, «в советской и польской археологии [определенное время] считалось, что носители культуры шаровидных амфор были предками всех восточных индоевропейцев – славян, германцев и балтов» [генофонд.рф/?page_id=9271], и на ней поэтому рассматриваемую индоевропейскую цепь можно было-бы и оборвать.

М. Гимбутас совершенно справедливо называет «носителей культуры шнуровой керамики» «наследниками культуры шаровидных амфор» [13, с. 490].

Генетики из команды Райха–Хаака–Матиесона подтверждают, что «в Восточно-Центральной Европе комплекс шаровидных амфор непосредственно предшествует комплексу шнуровой керамики» [22]. Вместе с тем у носителей КША исследователи не нашли «степной предковый компонент», в отличии от последующей КШК, которая «генетически характеризуется дошедшим сюда степным генетическим компонентом» [#"_Hlk15317235"> Выше говорилось о проявлении преемственности между КША и КШК, помимо прочего, в шнуровой орнаментации керамики, а также в ее белой инкрустации (но лишь на ранней стадии КШК). И действительно, о преемственности рассматриваемых культур в первую очередь свидетельствуют их керамические комплексы.

Л.С. Клейн утверждает, что «из КВК многие традиции ведут в культуру шнуровой керамики, шаровидных амфор [ее надо было бы поставить первой] и др.: амфора и кубок как ведущие формы керамики, каменные боевые топоры-молоты, веревочный орнамент в керамике» [#"_Hlk2964281">Монгайту, «культура шаровидных амфор в ряде районов сменилась культурой шнуровой керамики, в некоторых группах которой наблюдаются элементы переходного времени (культура злоты и др.)» [14, с. 279]. Что касается саксо-тюрингской культуры, то Монгайт отмечает ее «зависимость… от культуры шаровидных амфор: керамика в начальной фазе развития очень близка по типу» [там же, стр. 280-282]. И далее ученый сообщает о погребениях «культуры злота» «с большим количеством посуды, близкой к шаровидным амфорам» [там же, с. 282].

Еще можно сказать о широком распространении кремневых топоров не только в КША [13, стр. 423-424; 14, с. 278; 35, с. 46; http://генофонд.рф/?page_id=9271], но и в культурах ШК, или боевых топоров (включая могильники), несмотря на столь говорящее название, что тоже в определенной степени свидетельствует об их преемственности [генофонд.рф/?page_id=3364; 35, стр. 49-50; 14, стр. 280-282; 13, с. 433].

Далее нужно обратить внимание на данные Мартина Фурхольта из Кильского университета, согласно которым наиболее ранние из исследованных памятников КШК обнаружены на территории Польши. Это погребения в Куявии и Малопольше, в которых найдены соответствующие керамические изделия и которые датируются примерно 3000 годом до н.э. [M. Furholt, 2003; 2004, pp. 479-498]. Примечательно также, что Фурхольт подтверждает наличие в культуре Злота переходных типов амфор, как от КША к злотскому типу, так и от ранних амфор злотского типа к амфорам КШК [там же].

На польской территории «сложилась» и КША«в районе между низовьями Вислы и Одры на основе местных пережиточно-мезолитических культур под большим влиянием культур дунайского круга и культуры воронковидных кубков. Эту точку зрения разделяют большинство польских археологов» [35, с. 47]. Ю.В. Кухаренко фактически вторит В.А. Сафронов: «Культура шаровидных амфор зародилась на периферии культуры воронковидных кубков Куявии» [12, с. 264].

Кроме того, А.Л. Монгайт обращает внимание, что «в последнее время все большее количество исследователей склоняется к предположению, высказанному X. Шуманом еще в 1904 г., что культура шаровидных амфор явилась следующим этапом в развитии восточной группы памятников культуры воронковидных кубков» [14, с. 279] А основная часть ареала этой группы располагалась на польской территории [J. Muller, 2011, 9, fig. 3].

Вернувшись к КВК, отметим, что «в Польше памятники [этой] культуры… занимают почти всю территорию страны» [35, с. 42]. «Как известно, культура воронковидных кубков в Европе делится на четыре основные группы. На территории Польши представлены памятники двух из них: восточной и [«более поздней»] южной» [там же, с. 44]. О важности восточной группы КВК упоминалось чуть выше. Что же касается южной, то М. Балдиа фиксирует «переходный этап, который ведет от Лендьел к TRB [КВК] южной группы» [M. Baldia. TheLengyelCultureSphere. The Comparative Archaeology Web].

Таким образом, все сомнения относительно южного, «дунайского» происхождения КВК, во всяком случае ее «восточной» и «южной» групп, безосновательны. Примечательно, что и южная, и особенно восточная группа более всего связаны опять же с польской территорией. А ее важность станет понятна при серьезном рассмотрении вопроса славянской прародины...

Теперь настало время объяснить наличие т.н. «степного компонента» у носителей КШК на польской территории, в частности, в Малопольше (на примере культуры Злота). Собственно, это уже было сделано известным польским археологом Яном Махником [JanMachnik, 1979, 1994]. В работе D. Jankowska et al., 1999 события интерпретированы следующим образом. Население (сформировавшейся) культуры Злота вошло в контакт с небольшими группами представителей ранней фазы КШК, которые «проникли в обширные районы Малопольской возвышенности» [судя по всему, полагаю, пришельцами были небольшие группы пастухов из Северо-Восточного Прикарпатья и соседнего Подолья]. К данному периоду относятся как общие могилы мужчин-пришельцев, так и погребения «вместе с женщинами, [которые,] как правило, содержали керамику с сильно выраженными признаками КША или Злоты (Machnik 1994, 10) [на что следует обратить внимание]. Это был поворотный момент в истории общества Злоты. В течение некоторого времени»пришельцы«подчеркивали свою самобытность… но со временем были полностью ассимилированы и растворились в однородной среде Злоты [выделено мной], в развитие которой, однако, внесли существенный вклад (Machnik 1979, 392)».

Здесь для полноты картины можно добавить описание укреплений поселения Злота времени поздней КВК (перевод): «Укрепленное поселение Злота располагалось на мысе, поднятом на 30 м над пойменными террасами реки Вислы. Оно было опоясано рвами длиной 250 м и шириной 80–90 м (рис. 4). С юга оно было окружено только одним рвом по крутому склону. С запада и севера количество параллельно расположенных рвов увеличивалось до 3–4, несмотря на крутые склоны и естественные оборонительные укрепления. Только восточная сторона не ограничивалась по обрывистому склону, который соединяется с остальной частью выступа, и вверху количество параллельно расположенных рвов увеличивалось до 6–7 (рис. 4)» [S. Kadrow, 2011].

Рассмотрим еще один аргумент в доказательство балканской гипотезы в целом. Так, В.С. Титов говорит о распространении КЛЛК как о расселении «на огромной территории» [15, с. 71], а В.А. Шнирельман называет это «миграцией» [1980, с. 213]. А.Л. Монгайт отмечает, что КЛЛК «известна по удивительно сходным памятникам земледельческих общин» [1973, с. 224], и у Дж. Мэллори сказано об «удивительной однородности» этой культуры, «которая могла бы свидетельствовать… о наличии языковой общности» [11, 4.3.]. А.Д. Резепкин [1991] соотносит с индоевропейцами сменяющие друг друга культуры линейно-ленточной керамики, воронковидных кубков, шаровидных амфор, шнуровой керамики и т.д. Поэтому если бы носители КЛЛК были неиндоевропейцами, как считает, например, Сафронов или сторонники степной гипотезы, то в Центральной Европе, в ареале этой культуры, обязательно сохранились бы неиндоевропейские гидронимы, чего нет фактически (см. карту «Древняя гидронимия Европы»). Тем более нет и пресловутых «северокавказских»… А что касается сообщений о догерманском неиндоевропейском лингвистическом субстрате, то если он существует, совершенно справедливо связать его с носителями культуры Эртебелле.

О европейских гидронимах надо сказать еще пару слов. Поскольку представители культур Старчево-Криш-Кереш и КЛЛК были праиндоевропейцами, то именно носители КЛЛК и оставили в Центральной Европе общеиндоевропейские гидронимы. Этим последним мы обязаны той путанице в хронологии лингвистических пластов, которая возникла при дальнейшем (после Г. Краэ) изучении древнеевропейской гидронимии, о чем и говорит Сафронов [12, с. 24]. Вот что он, в частности, пишет: «Территория к северу от Балкан, Альп и Пиренеев была обозначена Крае (1957, 1962, 1968) в качестве зоны обитания древнеевропейских языков… Этот регион был задан распространением древнеевропейской гидронимии, которую позже, в 1975, году Шмидт [В. Шмид (W.P. Schmid)] назвал общеиндоевропейской, а Гудено [Уорд Гуденаф (W.H. Goodenough, 1970, pp. 253-265)] показал, что ареал индоевропейской гидронимии совпадает с территорией распространения культуры воронковидных сосудов» [12, c. 20].

Именно с КВК, по-моему, нужно соотнести сформировавшуюся древнеевропейскую общность. Следует отметить, что В.А. Сафронов все же признает древнеевропейскую атрибуцию КВК [12, стр. 112, 131], однако с оговорками, отождествляя ее с «позднеиндоевропейской», т.е. «древнеевропейскую общность» с «позднеиндоевропейской» [там же, стр. 130, 133].

Что касается культур ШК, то во время их бытования произошло выделение прабалтов из древнеевропейской общности. Археологически наиболее наглядно это проявилось в «зонах распространения групп фатьяновской культуры» [Эпоха бронзы лесной полосы СССР. 1987, с. 63, карта 7] и «восточных путях [до Камы, как и на карте 7] продвижения культур боевых топоров» [там же, с. 72, карта 11]. О (прото/пра) балтской атрибуции носителей северо-восточных и восточных культур ШК говорится в работах советских исследователей: археологов [Крайнов Д.А., 1972, 1987; Моора Х.А., 1956, 1958; Бадер О.Н., 1963; Артеменко И.И., 1978], антропологов [Денисова Р.Я., 1975, 1980; Марк К.Ю., 1956] (но здесь необходимо сказать об антропологических особенностях балановцев [Акимова М.С., 1963]), лингвистов [Серебренников Б.А., 1957].

Впрочем, вопрос прекращение существования КШК, трансформации культур ШК уже выходит за рамки данной работы, и поэтому пора остановиться.

К сожалению, фактически нераскрытой осталась тема продвижения праиндоевропейцев на восток, о которой говорилось выше в представленной гипотезе. Но, во-первых, тема эта не главная, а производная; во-вторых, она слишком велика по объему. Тем не менее выход можно найти, если «привлечь к сотрудничеству» тех будущих историков/археологов, которых заинтересовала работа в целом. Подключайтесь, друзья! Здесь начинающим исследователям при написании будущих работ необходимо учесть следующие моменты.

* [с. 158] «Своеобразие микролитического кремневого инвентаря, изготовление характерных рубящих орудий не из кремня, а из кристаллических пород камня, особые формы культовой пластики, ряд форм и типов глиняной посуды и, наконец, присущий местной посуде стиль орнамента и прочее позволяют сблизить буго-днестровскую культуру с кругом таких южных культур, как сурско-днепровская, линейно-ленточная, старчевская и керешская».

[188] «И все же наиболее типичными для [«сурско-днепровской культуры»] этого времени являются формы посуды, обусловленные западным влиянием – буго-днестровским и даже дунайским: глубокие банки, ребристые сосуды с воронковидным низом, бомбообразные сосуды, а также несколько разновидностей мисок. Доказательством усилившихся западных связей служит целый ряд керамических импортов или прямых подражаний».

[223] «Однако уже для следующей [после «печерской»] самчинской фазы развития этой же [«буго-днестровской»] культуры приходится подчеркивать появления мощного северо-восточного эпикроманьонского клина, продвижение днепро-донецкой культуры, что привело к частичной ассимиляции сурско-днепровской, приазовской, крымской культур и к переселению на восток части их населения» [Даниленко В.Н., 1969].

* «…В сложении этой [«среднестоговской»] культуры главную роль сыграли местные неолитические памятники Днепро-Донского междуречья, в первую очередь сурской культуры и неолита Нижнего Подонья» [Телегін Д.Я., 1973, с. 162].

* «Близ С., на берегу Днестра, исследованы остатки 9 поселений, относящихся к неолитической буго-днестровской культуре… <…> Обнаружено погребение – скорченный костяк без вещей» [ссылка: Маркович В.И., 1974] [БСЭ, «Сороки»].

* «Погребения [«Нальчикский могильник»] совершены, как правило, в скорченном положении на правом (30) или левом (27) боку и ориентированы по осям восток – запад, север – юг [«относятся к позднему времени»] или юго-запад – северо-восток. В 12 случаях погребения произведены на спине с подогнутыми ногами…» [Энеолит СССР, 1982, с. 129].

* «Наиболее точные параллели обнаружены в памятниках Кереш - Криш и ее восточного ответвления – буго-днестровской культуры. <…>

Керешские памятники в Причерноморье оказали влияние на днепро-донецкую культуру, а в чистом виде они доходят до низовьев левобережья Днепра. Опубликованные Титовой (1984, с. 33-37) материалы из стоянок на левобережье Днепра, относимых автором к Керешу, совершенно аналогичны IV/V слоям Ракушечного Яра, открытого нами и исследованного Т.Д. Белановской: тот же прочерченный и "паркетный" орнамент в виде параллельных и перпендикулярных полос – гребенкой и т.д.; те же небольшие донца с поддоном. <…> Формы Ракушечного Яра повторяются в формах керамики с поселения Джангр и настолько близки к керамике этого неолитического поселения в северной части Северо-Восточного Предкавказья (раскопки П.М. Кольцова), что можно говорить об общем генезисе Ракушечного Яра и Джангра. <...>

Вполне вероятно, что под давлением появившихся в Попрутье и Побужье носителей КЛЛК племена буго-днестровской культуры, представляющие восточный вариант культуры Кереш, сместились к востоку до Днепра и далее на Дон и в предкавказские районы. Нехаев отмечает наличие нижнедонской неолитической керамики на поселении среднестоговского (домайкопского) времени Свободное в Адыгейской АО» [Сафронов В.А., 1989, стр. 270-273].

* «На поселении [«Ракушечный Яр»] и близ него открыты единичные погребения в скорченном и вытянутом положении со скудным инвентарем или без него» [У. Брей, Д. Трамп, 1990, «Ракушечный Яр»].

* «Широкий кроманьонский клин днепро-донецкого населения, таким образом, сильно раздвинул и ассимилировал местные культуры южного происхождения. Острие этого мощного клина достигло севера Степного Крыма (Долинка) и Нижнего Дона (Чир, Ракушечный яр). <…>

С проникновением культурных влияний северных племен кроманьонского типа следует связывать и появление на Нижнем Дону (Ракушечный яр) и Северном Кавказе (Луговое) вытянутых на спине погребений. <…>

Таким образом, с проникновением на юг Украины позднекроманьонских племен в конце неолита – медного века здесь складывается своеобразная область культур со смешанным составом населения, для погребального обряда которых характерен биритуализм, когда рядом уживаются два обряда – вытянутых на спине и скорченных (на боку или на спине) захоронений» [Телегин Д.Я., 1991, стр. 40-41].

* Л.Я. Крижевская предположила генетическую связь матвеевокурганского неолита [Северное Приазовье] с гребениковской мезолитической культурой Северо-Западного Причерноморья, а также отметила сходство с сорокской группой памятников буго-днестровской культуры [Крижевская Л.Я., 1992].

* «Отмеченная близость сурской и буго-днестровской керамики, а также присутствие импортной посуды с гребенчатым орнаментом и примесью графита позволяют предположить непосредственное включение буго-днестровского населения в сурскую среду» [Котова Н.С., Тубольцев О.В., 1992, с. 15].

* Т.Д. Белановская, несмотря на подчеркнутое своеобразие ракушечноярских материалов, пришла к выводу о наибольших чертах сходства Ракушечного Яра [Нижний Дон] с древностями сурской культуры [Белановская Т.Д., 1995].

* «Под влиянием этой культуры [«Криш-Старчево»] с территории Румынии и Молдовы в бассейнах Днестра и Южного Буга формировалась древнейшая неолитическая культура Украины – буго-днестровская.

Буго-днестровская археологическая культура… Возникла на местной основе под мощным влиянием Балкано-Дунайского неолита, в частности культуры Криш Румынии и Молдовы. <…>

* [с. 120] «В настоящее время наиболее ранние поселения Среднестоговской культуры известны в бассейне Нижнего Дона и Кальмиуса (Раздорское, Раздольное). <…> …Можно предположить, что местом сложения Среднестоговской культуры было северное и [с. 121] северо-западное Приазовье. Видимо, длительное сосуществование населения Сурской и Нижнедонской культур привело к слиянию традиций и созданию на их основе новой Среднестоговской культуры».

[132] «…Наиболее ранними являются захоронения [«Нальчикского могильника»], чей инвентарь находит аналоги в памятниках Хвалынской и Среднестоговской культур, а также в поселениях типа Свободное и Замок…»

[133] «…Энеолитические погребения из Нальчика можно синхронизировать с первым и вторым периодами Среднестоговской культуры» [Котова Н.С., 2006].

* «Вероятно, некоторые племена буго-днестровской культуры под натиском [?] трипольцев переселились еще дальше на восток, в бассейны Дона и даже Волги: “На стоянках среднедонской культуры найдены фрагменты керамики буго-днестровского типа, по орнаментальным признакам более соответствующие развитым фазам культуры: от конца VII до конца V тысячелетий до н.э.”» [ссылка: Синюк А.Т., 1986, с. 141] [Рассоха И.Н., 2007, 5.4. «Гибридный характер среднестоговской культурной общности»].

* «Население же из могильников со скорченными погребениями (буго-днестровская, трипольская, дунайская и сурско-днепровская культуры) гораздо более грацильно» [Тегако Л.И., Е. Кметинский, 2008, с. 273].

* «Об энеолитических погребениях взрослого и детей в слое Унакозовской пещеры [культура накольчатой жемчужной керамики] упоминает И.Д. Потехина. <…> …Отмечено, что в захоронении с каменной обкладкой скелеты взрослого и трех детей лежали на спине скорченно» [ссылка: Потехина И.Д., 1995, с. 30] [Кореневский С.Н., 2008, с. 129].

* «…В.Н. Даниленко связывал с сурской культурой лишь размытый в 1941 г. могильник на острове Лоханский со скорченными на спине захоронениями, одно из которых, в каменном ящике, сопровождалось гарпуном и крючком, которые были близки находкам из расположенного рядом многослойного поселения на о. Стрильча Стреля (Даниленко, 1974, с. 48). <…>

...Рассмотрели проблему погребальных памятников сурской культуры, которая… до настоящего времени остается открытой. …Это связано с отсутствием сурской керамики в могильниках, которая позволила бы уверенно связать с этой культурой тот или иной памятник. <…>

…Д.Я. Телегин отнес все вытянутые погребения к днепро-донецкому кругу памятников…» [ссылка: «Телегін, 1968; 1991» (Телегін Д.Я., 1968; Телегин Д.Я., 1991)] [Котова Н.С., 2009, с. 23].

* «Вслед за протонеолитической гребениковской накатила новая волна уже неолитических мигрантов – культура Криш, которая существенно повлияла на формирование БДК (Зализняк 1998: 183; Залiзняк, Манько 2004: 145; Залiзняк 2005: 94-95, 104; Залiзняк, Товкайло, Журавлев 2005: 103-104; Залiзняк, Товкайло 2007: 151-153; Залiзняк и др. 2013: 250, 251, 253)» [Товкайло М.Т., 2014].

* «Даниленко видел в этой [«буго-днестровской»] культуре продолжение традиций мезолитической культуры Гребеники. <…>

Покойников хоронили в ямах, скорченными на боку… <…> По антропологическому облику население, как и носители культур криш и линейно-ленточной керамики, принадлежало к древнесредиземноморскому типу: это были люди невысокого роста, тонкокостные, с высоким и узким лицом. Тогда как люди многих соседних культур (донецкой, азово-днепровской и др.) относились к мощным северным европеоидам. Это может кое-что сказать о происхождении основного массива буго-днестровского населения. Видимо, оно связано с пришлым населением культур криш и линейно-ленточной керамики больше, чем с местным» [#"_Hlk509078832">.

Резюмируя, хотелось бы напомнить свою основную мысль, связанную с «восточным продвижением» праиндоевропейцев. Именно неолитические северобалканские праиндоевропейцы культуры Криш, продвинувшись на восток, ассимилировали в языковом отношении носителей дальнеродственной им по языку буго-днестровской культуры. А те, в свою очередь, продолжили передачу языка дальше на восток «по эстафете» (выражение И.М. Дьяконова).

На этом надо заканчивать. В будущем, если позволят обстоятельства, хотелось бы продолжить работу по освещению тем славянской прародины и переселения славян на «север Восточно-Европейской равнины» в соответствии с концепцией происхождения/«предыстории северновеликорусов» великого слависта Валентина Васильевича Седова.

А если быть конкретным, то необходимо еще раз показать связь этого переселения/переселенцев с новообразованными культурами (тушемлинской, псковских длинных курганов, древностями узменского типа), и прежде всего с культурой «ярославской мери»/мерянской культурой, тем более что относительно носителей последней имеется собственная антропологическая гипотеза.

Списокисточниковdoi:10.1371/journal.pone.0010419

1. IosifLazaridisetal. 2014. Ancient human genomes suggest three ancestral populations for presentday Europeans. Nature 513, 409-413.

2. Wolfgang Haak, et al.&DavidReich. 2015. Massive migration from the steppe was a source for Indo-European languages in Europe. Nature 522, 207-211.

3. Morten E. Allentoft, et al.& Eske Willerslev. 2015. Population genomics of Bronze Age Eurasia. Nature 522, 167-172.

4. Балановский О.П., Балановская Е.В. Доклад «Выделение индоевропейского генетического маркера: неолитизация Европы и проблема параллельной эволюции» // Конференция памяти Н.Я. Мерперта «Локализация прародины индоевропейцев: новые данные». М., 12.09.2012.

5. Белых С.К. Пермский мир в раннем средневековье. К вопросу о локализации прародины пермян. Ижевск, 1999.

6. Нерознак В.П. Праязык: реконструкт или реальность? // Сравнительно-историческое изучение языков разных семей. Теория лингвистической реконструкции. М., 1988, стр. 26-43.

7. Гамкрелидзе Т.В., Иванов В.В. Индоевропейский язык и индоевропейцы. Реконструкция и историко-типологический анализ праязыка и протокультуры. Т. 1-2. Тбилиси, 1984.

8. Гамкрелидзе Т.В., Иванов В.В. Древняя Передняя Азия и индоевропейская проблема // Вестник древней истории. 1980, № 3, стр. 3-27.

9. Дыбо В.А. Язык – этнос – археологическая культура. (Несколько мыслей по поводу индоевропейской проблемы) // Глобализация-этнизация. Этнокультурныеиэтноязыковыепроцессы. Кн. I. М., 2006, стр. 75-94.

10. JamesP. Mallory.EncyclopediaofIndo-EuropeanCultureLondon, 1997.

11. Дж.П. Мэллори. Индоевропейские прародины // Вестник древней истории.1997, № 1, стр. 61-82.

12. Сафронов В.А. Индоевропейские прародины. Горький, 1989.

13. М. Гимбутас. Цивилизация Великой Богини: Мир Древней Европы. М., 2006.

14. Монгайт А.Л. Археология Западной Европы. Т. 1. Каменный век. М., 1973.

15. Титов В.С. Палеолит и мезолит. Неолит и энеолит. Европа в III тыс. до н. э. // История Европы в 8 тт. Т. 1. Древняя Европа. М., 1988, стр. 47-97.

16. Гордон Чайлд. У истоков европейской цивилизации. М., 1952.

17. Иванова С.В., Цимиданов В.В. Погребения с топорами в ямной культуре Северо-Западного Причерноморья // Наукові праці історичного факультету Запорізького державного університету. Запоріжжя, 1998,вип. IV, стр. 141-157.

18. Ilse Schwidetzky. The Information of the Steppe People Based on the Physical Anthropological Date // Journal of Indo-European Studies. 1980, № 8, pp. 345-360.

19. Археологія України: Курс лекцій: Навч. посібник // Л.Л. Залізняк, О.П. Моця, В.М. Зубар та ін.; за ред. Л.Л. Залізняка. К., 2005.

20. Дергачев В.А. Особенности культурно-исторического развития Карпато-Поднестровья. К проблеме взаимодействия древних обществ Средней, Юго-Восточной и Восточной Европы // Stratumplus. Археология и культурная антропология. 1999, № 2, стр. 169-221.

21. Іванова С.В. Культурно-історичні процеси в Північно-Західному Причорномор’ї (кінець IV–III тис. до н.е.) // Археологія.2015, № 4, с. 3-21.

22. IainMathieson,etal. The Genomic History of Southeastern Europe.BioRxiv.2017.

23. Иванова С.В. Исторические реконструкции и археологические реалии (ямная культурно-историческая область) // НПIФЗДУ. 2004,вип.18, стр. 330-359.

24. Думитру Берчу. Даки. Древний народ Карпат и Дуная. М., 2008.

25. Титов В.С. Некоторые проблемы возникновения и распространения производящего хозяйства в Юго-Восточной Европе и на юге Средней Европы // КСИА.1984, вып. 180, стр. 71-78.

26. Древние цивилизации. От Египта до Китая: Вестник древней истории, 1937-1997. М., 1997.

27. Ранняя и средняя бронза Кавказа // Эпоха бронзы Кавказа и Средней Азии. Археология. М., 1994.

28. Дж.Мелларт. Древнейшие цивилизации Ближнего Востока. М., 1982.

29. Драгослав Срејовић. Мезолитске основе неолитских култура у Јужном Подунављу. Београд, 2001.

30. Dragoslav Srejovic. Kulture mladeg kamenog doba na tlu Srbije // Istorija srpskog naroda I. Srpska knjizevna zadruga.Beograd, 1994.

31. Ненад Н. Тасић. Неолитска квадратура круга. Београд, 2009.

32. EmanuelaCristianietal. 2016. Dental calculus reveals Mesolithic foragers in the Balkans consumed domesticated plant foods. PNAS 113 (37) 10298-10303.

33. Zivko Mikic. Prilog antropoloskom upoznavanju neolita u Srbiji // Glasnik Srpskog arheoloskog drustva. Beograd, 1989, br 5, str. 18-26.

34. Карлтон Стивенс Кун. Расы Европы. М., 2011.

35. Кухаренко Ю.В. Археология Польши. М., 1969.

Филиппов Владимир Васильевич, Москва, 30.07.2019