Краткая повесть об Антихристе в историософии В.С. Соловьева

Краткая повесть об Антихристе в историософии В.С. Соловьева

Введение

В русской культуре литература выполняла функцию философии. Посредством художественных образов, поэтики, сочетания самых различных жанров писатели размышляли о ключевых вопросах бытия, смысле человеческой жизни. Смысл исторических событий, судьба русского народа осмыслялась именно посредством литературы. В своих произведениях авторы воплощали высшие идеалы, которые были призваны направлять читателя к подлинному знанию, истинной любви. Творчество писателей, поэтов и мыслителей Серебряного века стало совершенно особой и исключительной вехой в русской и мировой литературе.

Владимир Соловьёв, старший представитель славного в русской истории семейства Соловьёвых, принадлежит к числу наиболее изученных писателей и мыслителей рубежа веков. Ещё при жизни В. Соловьёва стали появляться первые статьи и научные работы о его творчестве. На рубеже 80-х - 90-х гг. XX столетия произошёл новый всплеск интереса к творчеству В. Соловьёва. И тем не менее, несмотря на множество разноплановых работ, Вл. Соловьев все ещё остаётся во многом недооценённым писателем. Очень часто многие тексты В. Соловьёва оценивают исключительно как философские, хотя они, по сути, являют собой пример блестящей философской прозы. В полной мере вышеизложенное может быть отнесено и к его последнему произведению, которое традиционно трактуется как философский текст, а на самом деле является блестящим образцом художественной прозы. антихрист соловьёв символизм литература

На сегодняшний день понятие об историософском тексте только сформулировано и нуждается в дальнейшем развитии. Мнение о недостаточности исследования поэтики при анализе литературного произведения высказывалось многими литературоведами, в частности В.В.Кожиновым. Целостный подход к литературному произведению требует исследования не только его поэтики, но историософского и культурно- философского аспектов.

Изучение творческого наследия В. Соловьёва как единого целого, характеризуемого, вне зависимости от родовой и жанровой принадлежности, такой категорией, как художественность, позволит лучше увидеть значение творческого наследия В. Соловьёва в развитии русской литературы. В этом видится актуальность исследования.

В данной работе была предпринята попытка рассмотреть «Краткую повесть» в контексте традиции русской литературы как образец историософского текста, где речь идет не о событиях прошлого, но о возможном варианте будущего. В подобном взгляде на последнее произведение В. Соловьёва видится новизна данной работы.

Объектом дипломной работы является творчество Вл. Соловьева, его философское наследие, включающее в себя поэзию и прозу.

Предметом дипломной работы является «Краткая повесть об Антихристе».

Гипотеза работы состоит в предположении о том, что «Краткая повесть об Антихристе», последнее произведение В. Соловьёва, представляет собой не только философский, но и художественный текст, и потому может рассматриваться не только как идейное, но и как художественное завещание великого писателя и мыслителя.

Цель выпускной квалификационной работы - исследовать «Краткую повесть об Антихристе» в контексте мировоззрения Вл.Соловьева, в единстве его историософских и художественных исканий, в контексте важнейших ценностей русской культуры и литературы.

Поставленная цель определила задачи исследования:

Выявить отличительные особенности бытования историософского текста в русской и мировой литературе.

Рассмотреть творчество В. С. Соловьёва в контексте эстетических, религиозных и философских исканий второй половины XIX века.

Изучить историю формирования историософской концепции В. Соловьёва, особенности эволюции его взглядов.

Проанализировать «Краткую повесть об Антихристе» в контексте идейно-художественных и историософских исканий В. С. Соловьёва.

Теоретическая значимость работы заключается в том, что изучение

«Краткой повести об Антихристе» в широком историко-культурном контексте, в единстве идейных и художественных исканий В. Соловьёва способно значительно расширить представления об особенностях литературного процесса последней трети XIX столетия.

Практическая значимость работы состоит в том, что материалы исследования могут быть использованы при изучении русской литературы на профильном уровне, а также при разработке литературных экскурсий.

Работа состоит из введения, трех глав и заключения. Каждая глава состоит из двух частей. В первой главе обзорно рассмотрена историософия в мировой и русской культуре. Во второй главе обозначены философские взгляды Вл. Соловьева, основополагающие понятие его философской системы. В третьей главе анализируется «Краткая повесть об Антихристе» в контексте историософских воззрений В. Соловьева.

Глава I. Историософия и литература: от древности до современности

.1 Историософия литературы

Понятие об историософском тексте неразрывно связано с представлением о мировой истории как целостном процессе, где каждое событие имеет свой смысл, занимает свое уникальное место в этом процессе и служит целостности и единству. Эту идею разрабатывал в своих работах выдающийся ученый XX века Карл Ясперс. Он отмечал, что смысл мировой истории можно познать только через призму идеи «исторической целостности»: «эмпирические данные мы рассматриваем под углом зрения того, насколько они соответствуют идее единства или противоречат ей»Ясперс научно обобщил подход, который в аллегорической и символической форме мы встречаем в культуре и литературе. В литературе такое осмысление получило название «историософского текста».

Историософия - философское толкование исторического процесса, которое усматривает в мировом историческом процессе последовательную реализацию высших принципов и задач. Историософский текст выражен в символах, смыслах и образах. Этим историософия отличается от философии истории. Вот почему историософия находит своей воплощение именно в произведениях искусства: живописи, музыке, литературе. В литературе было сформулировано понятие историософского текста, как литературного произведения, где именно через символы и образы дается осмысление и оценка исторического процесса и его событий.

«Историософский текст (ИТ) - это коммуникативная система, знаками в которой являются исторические события. Эта система складывается или выстраивается на основе фактов, которые наделяются (сами по себе или в сочетании с другими) особыми значениями, так или иначе понятными тем, кто осуществляет коммуникацию» И далее: «Историософский текст - это произведение или ряд произведений в рамках национальной письменной традиции, в которых исторические события (уже произошедшие, происходящие или только ожидаемые в будущем) образуют определенную знаковую систему».

В мировой литературе к историософским могут быть отнесены священные тексты мировых религий. Они неразрывно связаны с эсхатологией и мифологией. Ключевым эсхатологическим и историософским текстом для мировой и, в особенности, русской культуры и литературы, является Апокалипсис или книга Откровения Иоанна Богослова. В нем в образной, символической форме описываются события, предшествующие второму пришествию Иисуса Христа.

Апокалипсис, вошедший в канон Нового Завета в IV веке, остается в нем единственной апокалипсической книгой. В конце Книги Откровения заканчивается пророчеством о том, что неизбежная борьба будет увенчана победой Бога над «силами века сего». В результате этой битвы и этой победы будет обновлено и одухотворено самое творение - человек и Земля, на которой он живет - «новое небо и новая земля». Новый Иерусалим - вечный Град небесный - символ пребывания Бога на земле. В Апокалипсисе Иоанн Богослов описывает события, которые будут носить планетарный характер: рождение антихриста на Земле, конец света, Страшный суд. Сюжет книги, а также символы и образы, данные Иоанном Богословом (всадники Апокалипсиса, вавилонская блудница, Жена, облечённая в солнце) прочно вошли в мировую культуру, стали предметом философского осмысления.

Этот источник послужил основой и для «Краткой повести» В.С. Соловьева, что он неоднократно отмечал в предисловии к «Трем разговорам», вплоть до цитирования конкретных строк, которые являлись отправной точкой к написанию определенных фрагментов повести. Говоря в предисловии о спорах, «недоумении и перетолкованиях», которые вызвала повесть, Вл. Соловьев отмечал на «недостаточное знакомство у нас с показаниями слова Божия и церковного предания об антихристе».

Текст Апокалипсиса начинается со строк: Откровение Иисуса Христа, которое дал Ему Бог, чтобы показать рабам Своим, чему надлежит быть вскоре. И Он показал, послав оное через Ангела Своего рабу Своему Иоанну, который свидетельствовал слово Божие и свидетельство Иисуса Христа и что он видел». Дважды в тексте подчеркивается происхождение Откровения. Такое восприятие эсхатологии позднее будет бросать свой заметный отсвет на историософские тексты уже более позднего времени.

Апокалиптическое восприятие мира было свойственно первым векам нашей эры. Во многом это объяснялось, с одной стороны, словами Христа - «не прейдет род сей», как Он явится снова; С другой, этому способствовали исторические события - жестокие гонения и казни первых христиан.

Всемирная история как воплощение Божественного замысла на Земле была осмыслена Блаженным Августином в его известном и главном труде «О Граде Божьем». Августин разделяет бытие человечество на семь этапов, который символизирует каждый последующий Град. Пять первых эпох - период до нашей эры. Шестая эпоха ознаменована рождением Христа, ее завершение - Страшным Судом и конец всемирной истории в сегодняшнем ее виде. Град земной и Град Божий будут навсегда отделены один от другого, и начнется последняя, седьмая эпоха - «конец, которому не будет конца».

Мы видим, что в начале своего становления историософский текст неразрывно связан с эсхатологией. Справедливо будет сказать, что историсофский текст вырастает в недрах эсхатологического или является осмыслением эсхатологического текста как определенный тип мышления.

В России до определенного периода времени историософский текст фактически являлся частью других литературных текстов: историко- философских, богословских, историко-научных. И только в XIX веке, со все возрастающей ролью литературы на общественное сознание и значения писателя как такового, он выделяется в особую категорию.

1.2 Историософский текст в русской литературе XIX столетия

Гипотеза о литературоцентричности русского искусства была высказана и доказана в ряде трудов выдающимся теоретиком литературы В.В. Кожиновым. «Да, то, что в начале всегда Слово,- неотъемлемая особенность, сама природа отечественной культуры (закономерно, что «западнически» настроенные критики бранят за «литературность» даже русскую живопись)»Действительно русской культуре присуще стремление выразить, описать и понять себя через Слово. Ставшая крылатой фраза «поэт в России - больше, чем поэт» имеет под собой реальную историческую основу. Начиная с древнейших памятников русской литературы и продолжая Новейшей историей, именно литературные тексты являлись значимыми не только с зрения их поэтики, художественных достоинств, но представляли собой вместе с тем величайшие философские произведения. Эта особенность русского сознания подарила миру две величайшие эпохи мировой культуры Золотой и Серебряный век. «В силу ряда причин, - отмечает Кожинов, - русская литература как бы выделена в общественном сознании (во всяком случае, в представлениях большинства людей) в некую замкнутую сферу, словно бы даже самодовлеющий мир, возвышающийся над русской жизнью как таковой, над отечественной историей в ее реальной земной полноте». В то же время, не менее важен другой недооцененный момент, отмеченный еще В. И. Вернадским: неразрывная связь культуры, в том числе литературы, с историей русского народа. Судьба русского народа, вехи его истории, пути развития в контексте истории мировой осмыслялись, прежде всего, именно в литературе.

Уже в самых своих истоках в древнерусской литературе мы находим историософский текст. «Предметом этой мысли, прежде всего, являются сама история, ее цели и конечные судьбы, то есть эсхатология. ИТ русской культуры с самого начала и до настоящего времени обнаруживает тесную связь с эсхатологией»

Историософия, как таковая, и в древнерусской литературе неразрывно связана с эсхатологией. Как неоднократно отмечал в своих трудах Д.С.Лихачев, любое событие истории, участие в нем человека воспринималось летописцами именно с точки зрения Провидения, сотрудничества с Высшей или Божественной волей или противодействия ей. Это же сюжет древнерусского искусства в целом, в частности древнерусских икон. Эсхатологический сюжет в свою очередь неразрывно связан с темой Апокалипсиса.

Безусловно здесь нельзя не вспомнить и концепцию Третьего Рима, особой роли или миссии России в мировой истории. Все эти ключевые для русской истории и русской литературы темы уже на новом этапе ярко проявятся в литературе XIX века, которая составит собой Золотой век русской и мировой культуры.

Русская литература, питающаяся живительными подземными источниками прошлого, литературы древнерусской, взмывает на новый виток своего пути в XIX веке. Пушкин и Гоголь, Некрасов и Лермонтов, Достоевский и Толстой, Чехов, Гончаров - блестящая плеяда писателей XIX века, которые напитали духовное пространство России новыми идеями, образами и идеалами, новыми эстетическими и нравственными мерами. Известные слова Достоевского «Красота спасет мир» стали своеобразным провозвестием русской культуры, которая через художественное и литературное творчество подготавливала человека к новому историческому витку. «Такие понятия, как Красота, Любовь и Свет вошли в духовный обиход России через искусство, в самом широком смысле этого слова. Оно приготовило и взрыхлило почву для грядущей Духовной революции, которая должна была изменить структуру человеческого сознания».Отсюда особая роль искусства и, особенно, Слова: «Искусство в российском энергетическом пространстве становилось средством или методом познания окружающей действительности. Его красота, его нездешняя глубина преображали внутренний мир человека так же, как это мог делать философские или научные идеи». При этом неоднократно отмечалась преемственность русской культуры и русской литературы, несмотря на противоречащие внешне друг другу исторические эпохи.

Русская литература XIX столетия возникла в результате своего естественного тысячелетнего развития: «Ствол, на котором пышно разрослась в прошлом веке поразившая весь мир крона, существовал уже в X-XI веках, когда были созданы русский богатырский эпос, «Слово о законе и Благодати» митрополита Илариона, «Сказание о святых Борисе и Глебе». В этих творениях уже ясно воплотились те основные духовные начала, которые имели решающее значение для творчества Пушкина и Гоголя, Достоевского и Толстого (а также, конечно, для философского творчества Чаадаева, Константина Леонтьева и других)».

Одной из ярчайших черт великих писателей, выдающихся произведений русской литературы, дающих нам право назвать их историософскими, является особое качество, которое В.В.Кожиновым было охарактеризовано как «приятие самой великой драмы (или даже трагедии) Истории». Речь шла об объективности, надличностной оценке, которая может возникнуть только в результате художественно-философского осмысления исторического факта. То есть там, где мы соприкасаемся со сферой вненаучной или точнее метанаучной. Обратимся в этой связи к известным словам Пушкина:

«Драматический поэт, беспристрастный, как судьба, должен был изобразить... отпор погибающей вольности как глубоко продуманный удар, утвердивший Россию на ее огромном основании. Он не должен был хитрить и клониться на одну сторону, жертвуя другою. Не он, не его политический образ мнений, не его тайное или явное пристрастие должно было говорить в трагедии, но люди минувших дней, их умы, их предрассудки. Не его дело оправдывать и обвинять, подсказывать речи. Его дело воскресить минувший век во всей его истине». Это качество справедливой и верной оценки исторических событий наряду с гениальным их художественным воплощением было, несомненно, присуще Пушкину. В.В.Кожинов отмечал: «Пушкин и как художник, и как историк обладал этой чертой в высшей степени. В «Борисе Годунове» беспристрастно воссозданы и Борис, и Григорий Отрепьев, и все остальные; столь же беспристрастен Пушкин (о чем уже сказано) и в художественном, и в собственно историографическом воссоздании Петра и его непримиримых врагов». Русская литература, ведущая отсчет своей «новой эры» именно от Пушкина впитала и утвердила эту особенность в произведениях последующих русских писателей. Истина, ее поиск - мера ценности художественного произведения в русской литературе. «Если у большинства из нас роль точки отсчета играет какая-то часть истины, понятная нам и устраивающая нас, то у Пушкина такой точкой отсчета является «вся истина», вся правда, целиком, никому из людей, в том числе и автору, персонально не принадлежащая и не могущая принадлежать».

«Мир Пушкина светел потому, что это не хаос, из которого можно извлечь любые комбинации элементов, вызывающие ужас или ненависть, тоску или отрицание ценностей, ощущение бессмыслицы и безнадежности, желание «все утопить» («Сцена из Фауста») или все перекроить по-своему... (а именно так и подается история России в массе сочинений! - В.К.); мир Пушкина - это в своем изначальном существе космос... в котором все неслучайно, все неспроста, все осмысленно и по сути своей прекрасно...»И далее: «Это относится, конечно, вовсе не только к художественным творениям Пушкина, - отмечает Кожинов, - но и ко всему его наследию - в том числе и собственно историографическим сочинениям и заметкам».

Этим исключительным качеством были наделены в индивидуальном своем проявлении великие русские писатели XIX века. Такой взгляд на мироздание, на русскую историю в целом, определял значение их бессмертных произведений. Отсюда - исключительная роль автора в русской литературе. Дневниковые записи, эссе и статьи русских писателей (в частности Гоголя, Толстого и Достоевского) также всегда содержали определенную четкую нравственную авторскую позицию. Для русского писателя бытие в мире человеческое, духовное и творческое были связаны неразрывно и должны были прийти в идеале к своей кульминационной точке - своему соединению. Неслучайно именно последние дни Пушкина, его образ перед его уходом из земной жизни, когда автор гениальных творений был, словно бы, просветлен их неземным гением - неизгладимое впечатление для его современников.

Нельзя не привести слова выдающегося русского мыслителя и философа Даниила Андреева. В главном труде своей жизни «Розе Мира» он писал:

«Пушкин впервые поставил во весь рост специфически русский, а в грядущем - мировой вопрос о художнике как о вестнике высшей реальности и об идеальном образе пророка как о конечном долженствовании вестника» .

«Поэт в России больше, чем поэт», поскольку он не только автор произведений, но именно как вестник или пророк высших идей, идеальных образов и высшего мира осознанно и неосознанно воспринимался всегда в России. И именно с этой позиции, а не только с позиции профессионализма и художественных достоинств созданных произведений он русским народом оценен и даже судим. И этот особенный портрет не только писателя, но самого русского читателя, конечно, неразрывно связан с предшествующей традицией древнерусской литературы и самой истории.

Понимание цельности русской истории неразрывной связано с понятием «русской идеи», конечных задач и смысла русской истории, т.е. понятием историософского текста.

Безусловно, историософским текстам и историософскому мировоззрению мы можем отнести творчество Н.В.Гоголя. «Эти три первых великих гения русской литературы (Пушкин, Лермонтов, Гоголь), - писал Даниил Андреев, - вознесли и утвердили эту литературу на высоту духовной водительницы общества, учительницы жизни, указательницы идеалов и возвестительницы миров духовного света, приобрели ей славу и всенародный авторитет, увенчали нимбом мученичества».

Начиная с его ранних произведений и заканчивая «Мертвыми душами», его последним неоконченным произведением, Гоголь стремился к постижению смысла русской истории. Задумывались «Мертвые души» таким образом, чтобы в произведении «явилась» вся Русь. Знаменитый образ русской тройки, лирический отрывок в поэме «Русь, чего ты хочешь от меня…?» указывал читателю на глубочайшие и сокровенные пласты поэмы, повествующие о русском национальном характере, смысле русской истории. Образ тройки - образ Руси странствующей, ищущей, взыскующей правды. В «Мертвых душах» Гоголь восклицает: «где тот, кто бы на родном языке русской души нашей умел бы нам сказать всемогущее слово - вперед? Кто, зная все силы и свойства и всю глубину нашей природы, одним чародейным мановеньем, мог бы устремить нас на высокую жизнь? Какими слезами, какою любовью заплатил бы ему благодарный русский человек!» Д. Андреев отмечал: «Никакое сознательное движение вперед невозможно без осознания несовершенства той стадии, на которой находишься, и без понимания ее несовершенства. Сделать так, чтобы Россия осознала свое несовершенство, несовершенство своей стадии становления, всю неприглядность своей неозаренной жизни, - это должен был сделать и сделал Гоголь. Ему был дан страшный дар - дар созерцания изнанки жизни, и другой: художественной гениальности, чтобы воплотить увиденное в объективно пребывающих творениях, показуя его всем» По признанию Гоголя, именно последнюю «мертвую душу», Плюшкина, в галерее персонажей он взял бы собой в третий том. В незавершенности поэмы, которая в заключительном томе должна быть просветлить и преобразить взятых с собой как в Ноев ковчег героев, кроется сокровенный для великого русского писателя смысл. Мотив Преображения, то есть Спасения - ключевой для русской литературы. Задача эта перешла к следующему поколению русских писателей.

Во второй половине XIX в. в произведениях русских писателей со всей остротой встал вопрос человеческого идеала, который мог быть явлен на земле только в образе Христа. Именно на это время пришлось творчество Ф.М.Достоевского.

Достоевский отмечал, что Христос для всего русского народа - высший идеал, который тот «любит по-своему, т.е. до страдания». «До страдания», значит, до готовности пройти этот путь вслед за Ним, взяв свой крест. «До страдания» проходит вместе с Раскольниковым свой путь Сонечка Мармеладова, следуя словам Христа. «До страдания», до душевной, но не духовной своей гибели идет и князь Мышкин. С образом Христа неразрывно связан образ его антипода, антихриста. В ранних произведениях Достоевского «Записках из подполья» и «Бесах» (1871) он был связан с материалистами и революционерами. В следующих трактовках он возникает из истории и логики развития самой христианской церкви и провозглашает «истину» уже от имени самого Христа. Социалист-безбожник - это легко узнаваемый и нравственно слабый тип; гораздо страшнее, когда социализм проповедуется из полноты религиозных убеждений, как необходимость высшей духовной инстанции, которая превратила бы объединенную, всемирную церковь в систему распределения мирских благ и государственного управления народов. Одним из ключевых произведений Достоевского, русской и мировой литературы, конечно же, являются «Братья Карамазовы». В этом контексте особенно важна одна из частей книги, ее смысловой центр: «Легенда о Великом Инквизиторе» (отметим созвучный «Трем разговорам» Соловьева композиционный замысел произведения). «История мировой литературы, писала Л.В.Шапошникова, не знает ничего подобного. В «Легенде» заключен главный и важнейший смысл исторического пути человечества. Смысл этот - свобода, закономерности ее развития и действия в человеческом обществе. Свобода Духа, о которой говорил Христос, противопоставлена тем «хлебам», которыми Великий Инквизитор хочет накормить свою паству. Достоевский почувствовал и ощутил своим духовным «небом» самую болезненную и самую трагическую точку человеческой истории - материальную цену свободы и те последствия, которые возникают, когда эта цена заплачена. В «Легенде о Великом Инквизиторе» сказано все о том, через что мы прошли и идем в российском пространстве XX века» В.В.Кожинов в своих исследованиях неоднократно отмечал не только особое значение русской литературы в искусстве, но и всестороннюю ее связь с самой историей и судьбой русского народа: «ставя перед собой цель «вывести» русскую литературу из истории, показать, как она рождается из истории, необходимо заняться и непосредственно самой русской историей, или, по меньшей мере, русской историографией, - с целью выявить и выставить в ней на первый план те сочинения, где русское историческое бытие воссоздано объективно, а не подвергается постоянной «критике», «суду» во имя «прогресса» и других отвлеченных и поверхностных "идеалов"» . Далее он пишет: «Был бы, конечно, совершенно неосновательным призыв вообще отказаться от специализации, но так или иначе дальнейшее плодотворное изучение истории русского Слова, по моему убеждению, немыслимо без восстановления теснейшей связи с современной исторической наукой». Конец XIX, а особенно начало XX века - время нового открытия древнерусского искусства как такового. Иконы, фрески, литература совпали с величайшим научным прорывом, появлением идей Флоренского, Чижевского, Вернадского. Последний особо отмечал это соприкосновение прошлого и будущего в пространстве и времени.

Конец XIX - начало XX века в произведениях русских художников, писателей и поэтов были отмечены предчувствием неотвратимой кончины старого мира, неминуемой катастрофы, которой уже нельзя было избежать.

Двадцатый век... еще бездомней, Еще страшнее жизни мгла.

Еще чернее и огромней Тень Люциферова крыла.

Так писал поэт А.Блок в своей поэме «Возмездие». «Русская литература - самая профетическая в мире, - отмечал Н.А. Бердяев, - она полна предчувствий и предсказаний, ей свойственна тревога о надвигающейся катастрофе. Многие русские писатели XIX века чувствовали, что Россия поставлена перед бездной и летит в бездну. Русская литература XIX века свидетельствует о совершающейся внутренней революции, о надвигающейся революции».

Характерен здесь эпитет, упомянутый Бердяевым: «о совершающейся внутренней революции». Действительно, истоки общечеловеческих исторических драм и сегодня принято рассматривать как результат исключительно социальных проблем и противоречий. Однако философы Серебряного века отмечали, что любое изменение в истории всегда начинался с изменений в пространстве внутреннего мира человека, связанного с Высшим инобытием. Знаменитое выражение «сознание определяет бытие или бытие сознание» было перевернуто ровно наоборот в XX веке - эпоху расцвета материализма.

Философы и поэты Серебряного века в своих произведениях рассматривали события революции, Первой мировой войны как признаки неизбежного и стремительного изменения мира. Бердяев в это время писал: «В апокалиптическом времени, - величайшие возможности соединяются с величайшими опасностями. То, что происходит с миром во всех сферах, есть апокалипсис целой огромной космической эпохи, конец старого мира и преддверие нового мира. В поднявшемся мировом вихре, в ускоренном темпе движения все смещается со своих мест, расковывается стародавняя материальная скованность. Но в этом вихре могут погибнуть и величайшие ценности, может не устоять человек, может быть разодран в клочья» . Апокалипсические настроения предшествовали революции, были усилены событиями первой мировой войны, что находило свое выражение в художественных произведениях.

«На планету неудержимо наползало время, которое напоминало апокалипсис Иоанна Богослова. То, что новое творчество должно стать духовным путем человека, меняло его самую суть, требовало творческого откровения и следования ему. Последнее, содержавшееся и в философии Серебряного века, трансформировало смысл самого искусства и звало к осознанию новой красоты, как силы, преображающей человека». Образ Христа, «шедшего в венчике из роз» у Блока неслучайно появляется в этом сметающем все вихре.

«Без преображения Христа не могла бы состояться и Духовная революция ХХ века, одним из главных концептуальных положений которой стало учение о Новом Мире и Новом человеке. Фаворский Свет осветил дальнейший путь человечества на протяжении последующих двух тысяч лет. Именно в период начавшейся русской Духовной революции философы Серебряного века стали более глубоко и точно осмысливать Христа» , отмечает Л.В.Шапошникова. Н.А.Бердяев считал, что «откровения о Христе дает ключ к раскрытию тайны человеческого сознания».

В двадцатом веке человечество прошло через ужас концентрационных лагерей, пережило диктатуру тоталитарных государств и подошло к возможности своего полного уничтожения, как материального, так и духовного в пожаре двух мировых войн.

Именно в преддверие XX века в России возникло новое осмысление и новая интерпретация книги Откровения. Характерно, что этот голос прозвучал не в среде народных сект, как это было ранее. Христианское предание было оформлено в литературное произведение. С апокалиптическим провозвестием к миру обращается крупнейший русский философ-поэт Владимир Соловьев.

Глава II. Литературно-историко-философские искания В. С. Соловьёва

2.1 В. С. Соловьёв: поэт, мыслитель, историк. Соловьёв в контексте эстетических, религиозных и философских исканий второй половины XIX века

Владимир Соловьев является одним из величайших мыслителей XIX века. Но его философское наследие позволяет нам по праву отнести его к XX и даже XXI веку. Соловьев давно признан как предтеча Серебряного века. Своими идеями, озвученными и в философских статьях и литературных произведениях, он предвосхитил появление старших и младших символистов Серебряного века. Однако думается, что его влияние на всю последующую русскую культуру было еще более глубоким и значительным по своим последствиям. «Первый истинно русский философ, намного опередивший свое время, он заложил основы духовной философии Серебряного века и символистской поэзии, без которых не смогла бы состояться Духовная революция в России».Выдающийся философ XX века Н.А.Бердяев отмечал:

«Вся жизнь Соловьева и все его творчество были устремлены к Граду Грядущему, к новой земле. <...> Явление Владимира Соловьева в нашей жизни научает нас и влечет нас за собой» В своей известной статье с точным и выразительным названием «Рыцарь-монах» А.Блок писал: «Во взгляде Соловьева, который он случайно остановил на мне в этот день, была бездонная синева: полная отрешенность и готовность совершить последний шаг; то был уже чистый дух: точно не живой человек, а изображение: очерк, символ, чертеж. Одинокий странник шествовал по улице города призраков в час петербургского дня, похожий на все остальные петербургские часы и дни. Он медленно ступал за неизвестным гробом в неизвестную даль, не ведая пространств и времен». Характерны и драгоценны эти строки и определения, данные Блоком: «одинокий странник», «не ведая пространств и времен».

Блоку было суждено встретиться с Соловьевым лишь раз, но эта мимолетная встреча, сам облик Соловьева, оставила неизгладимый след в его памяти на всю жизнь. Ценно для нас следующее упоминание о последних годах жизни Соловьева: «В это последнее трехлетие своей земной жизни он, кажется, определенно знал про себя положенные ему сроки; к внешнему обаянию и блеску прибавилось нечто, что его озаряло и стерегло. Исполнялся древний закон, по которому мудрая «хотя бы и обессиленная падениями и изменами жизнь» - старости возвращает юность. Издали светящаяся точка этой юности, как άναμνησις (воспоминания (греч.)), как воспоминание о стране, из которой прибыл, которую забывал в пустыне жизни, - знаменует близость смыкания круга, близость конца, но не гибели, успения, но не смерти» Эти строки являются не просто художественным образом, но представляют собой точное и яркое свидетельство человека, одного из немногих, который смог увидеть именно духовный облик Соловьева в завершающий и знаменательный этап его жизни. Именно в это время им будут написаны его ключевые произведения, в частности «Краткая повесть об антихристе».

Жизнь и творческое наследие Владимира Соловьева, безусловно, невозможно рассматривать в отрыве от времени и пространства, к которому он принадлежал. Соловьев стал как бы мостом, соединившим собой Золотой и Серебряный век русской культуры.

Начало XX века было ознаменовано событием, которое и сегодня осмыслено нами в весьма незначительной мере. Речь идет о Духовной революции, подготовка к которой шла в недрах Золотого века и научного мировоззрения предшествующих веков. Ее живое ядро и действенную силу составила целая плеяда выдающихся ученых, философов, писателей: П.Флоренский, Н.Бердяев, Е.Трубецкой. В.Вернадский, К.Циолковский, композитор А.Скрябин, поэты и писатели А.Белый, А.Блок и другие. Мысль этих философов, поэтов и писателей синтезировала в себе все те искания, достижения, которые были внесены духовное пространство России их предшественниками. Важно отметить, что цельность мировоззрения Соловьева, как других русских философов, не носила характер четко структурированной и законченной системности как, например, у немецких мыслителей. При этом, безусловно, Соловьев, как и русская философия и литература XIX века многое почерпнула у стройной философской мысли Германии. В частности можно отметить большое влияние Шеллинга на формирование взглядов Соловьева, однако последний отмечал, что его философия «первый, слабый и несовершенный зародыш нового христианства или вселенской религии Вечного Завета».

Для Соловьева, как для всей русской культуры, философия неразрывно связана со смыслом бытия человека и его предназначения, с вопросом религии. И потому эти самые насущные и сокровенные вопросы воплощались не в открытых философских системах, но образах: музыки, живописи, и, в первую очередь литературы и поэзии. Соловьев в этом смысле был абсолютно сопричастен полю русской культуры и в тоже время был «не новатором, но новым» по меткому высказыванию Н.К.Рериха, о другом правда гении того же Серебряного века М.К.Чюрленисе. Но эти же слова справедливы будут и для Вл. Соловьева. «Наша почти еще детская мысль смущенно отшатнулась от этого многообразно оформленного и расчлененного единства, столь сложно соподчиненного при всей своей кристаллической ясности, столь разносторонне уравновешенного, столь космически устроенного» писал о Соловьеве его современник, поэт и мыслитель, принадлежавший к так называемым «младшим символистам», Всеволод Иванов.

В основе этой цельной системы, «многообразно оформленного и расчлененного единства» лежит ряд принципиальных положений, только в этом неразрывном единстве и существующих, которые далее мы вкратце, ввиду объема работы, рассмотрим. Но прежде обратимся к краткой биографии философа.

Прежде всего, обратимся к биографии. В.С. Соловьев появился на свет в Москве 16 января 1853 года. Его отцом был знаменитый русский историк С.М.Соловьев. Отличительной особенностью Соловьева в раннем детстве была способность глубоко воспринимать образы и символы. В раннем детстве Соловьев прочитал Жития святых, эта книга произвела на него огромное впечатление: «он стал испытывать и закалять свою волю во славу Божию. Зимой нарочно снимал с себя одеяло и мерз, а когда мать приходила накрывать его, думая, что одеяло сползло во время сна, - ребенок просил не мешать ему поступать так, как он считал нужным». Большое впечатление производили на Соловьева в детстве и православные богослужения. Тем примечательно и важно, что впоследствии, в отрочестве «самостоятельное умственное развитие» начнется у Соловьева «с появления религиозного скептицизма на 13-м году жизни». Соловьев отмечал в своей автобиографии, что за четыре года своей жизни пережил все отрицательные этапы развития европейской цивилизации и мысли. От отрицания внешней религиозности, иконоборства он перешел к рационализму и неверию в божественную природу Христа, был атеистом и материалистом. Характерно, что на каждой из этих вех своей духовной жизни Соловьев «останавливался с увлечением и фанатизмом». Эти ступени представляются нам не отрицающими друг друга, но напротив тем истинным духовным внутренним поиском, который привел его к цельному мировоззрению.

В студенческие годы Вл. Соловьев переживает глубокий духовный кризис. Он возвращается к религиозному миросозерцанию, но это познание носит другой характер: «не детское представление прежнего времени и не отвлеченное понятие рассудка, а познание Бога действительного и живого, которые недалеко от каждого из нас, ибо мы живем, и движемся, и существуем».

Таков вкратце духовный путь Вл. Соловьева, плоды которого будут впоследствии будут ярко выражены уже в его философских идеях и трудах. Отличительной его особенностью, как и других великих представителей русской культуры, философов и писателей становится нераздельность их внутреннего мира от тех идей, которые они выражали в своем творчестве, которые были ими подлинно выстраданы и осмыслены в их духовном становлении, а не являлись отвлеченными построениями ума. Эта особенность творцов русской культуры, пожалуй, еще не является до конца осмысленной, хотя представляется исключительно важной. «Как правило, эстетические воззрения философов носят характер вспомогательный. Они встраиваются в общую систему, а потому бывают часто слишком абстрактны и рациональны. Эстетика Владимира Соловьева также является частью его системы, но именно необходимой частью, органичной и внутренне вполне самостоятельной».

Свое известное сочинение «Красота в природе» Соловьев предваряет словами Достоевского «Красота спасет мир». Действительно, для Соловьева красота была не просто эстетической категорией, чем-то отвлеченным и потому в сущности своей бессмысленным и праздным. Красота, по Соловьеву - действенная сила, посредством которой мир был сотворен, которой он творится ныне посредством самого человека: «эстетически прекрасное должно вести к реальному улучшению жизни». Подлинное искусство, в котором заключена Красота, является теургическим, поскольку ведет к преображению человеческого духа. Именно в художественном акте, считал, Соловьев, можно преобразовать реальность, приближая человека к высшим сферам, одухотворить и утончить земную материю. «В художнике-теурге, - писал Н.А.Бердяев, - осуществится власть человека над природой через красоту. Ибо красота есть великая сила, и она мир спасет». Истинная же Красота, по Соловьеву, всегда связана с высшими мирами, мирами незримыми, реальность и красота мира земного - только отражение Красоты мира горнего:

Милый друг, иль ты не видишь, Что всё видимое нами -

Только отблеск, только тени От незримого очами?

Именно здесь таится глубочайшее значение символа и символизма, как основополагающего направления мышления, искусства, живописи, поэзии и прозы Серебряного века. Л.В.Шапошникова так характеризовала понятие символа: «Символ возникает во внутреннем мире художника и несет в себе инобытийный смысл. <…> В символе-образе подлинного искусства как бы объединяются два мира - невидимый и проявленный, тонкий и плотный, Высший и низший. Сам символ, его образ и форма принадлежат предметно проявленному и плотному миру, но его энергетика несет качество невидимого Высшего мира. Два мира, два состояния материи, два разных качества энергетики пересекаются и живут в символе. В этом его энергетическая особенность, в этом заключена красота его образа».

Идеи Вл. Соловьева, символы, заключенные в его философии, а особенно в стихах и прозе, и, наконец, как мы видели, сам его образ, напитали целую культурную эпоху. Послужили основой для рождения целой плеяды выдающихся поэтов и писателей конца XIX - начала XX века - младших и старших символистов. А.Блок, А.Белый, Д.Мережковский и другие отмечали сильнейшее влияние Соловьева на свое мировоззрение и творчество. Символизм или самое искусство недосказанности, позволяющее передавать в «простом» сложнейшую правду невыразимого проложили русской культуре магистральных путей к возникновению нового космического мироощущения.

Одним из ключевых понятий философской системы Соловьева стало понятие о Богочеловечестве. Характерно, что именно в конце XIX века определилось противостояние кульминационных точек двух философских систем, имеющих глубочайшее общее основание - немецкой и русской. Известная фраза Фридриха Ницше «Бог умер» легла в основу его философских взглядов, породив мировоззрение, где человек более не нуждался в Боге, поскольку на его место был поставлен. Его возможности были нацелены на его собственную пользу, понятие религии в подлинном смысле этого слова, некогда неразрывно с философией связанное, теперь из нее уходило. В 1900 году, почти в тот же месяц, ушел из жизни и немецкий философ Фридрих Ницше, писавший в своем заглавном произведении «Заратустре» о всемогуществе нового сверхчеловека. «И если богочеловек Соловьева был прочно связан с Высшим Инобытием и был ведом им во всех областях своей творческой жизни, то сверхчеловек Ницше отрицал Бога и ошибочно полагал, что Бог - это он сам - сверхчеловек, сильный и гордый, разрушающий и творящий, возвышающийся над толпой и презирающий эту толпу».

Тогда, в конце XIX века идеи Соловьева могли быть рассмотрены в лучшем случае с позиции эстетическо-нравственной. России понадобилось совершить еще один виток истории для того, чтобы обратиться к этим идеям уже на более глубоком, осмысленном или научном уровне. В космизме, представителем, которого был Соловьев, наряду с другими выдающимися умами начала XIX, XX и XXI веков шла и идет речь о сотрудничестве человека с Космосом или Богом. «Человек уже не только участвует в действии космических начал, - писал Соловьев, - он способен знать цель этого действия и, следовательно, трудиться над ее достижением осмысленно и свободно». Понятие теургии или творчества Богочеловека было введено в философский и научный оборот именно Соловьевым и последовательно рассмотрены в одном из обширных и главных трудов «Чтения о Богочеловечестве». В силу того, что его идеи далеко опережали уровень сознания начала XX, да и нынешнего века, выходили за рамки церковных догм, ортодоксальным христианством они, как правило, не принимаются. Однако рассуждения Соловьева прямо исходили из основных положений христианства, понятия о Троице, божественного начала в самом человеке и жизни и пути Христа на Земле, его Преображении и Воскресении. Путь Христа был осмыслен как пример и возможность реального грядущего восхождения и преображения человечества. Важно отметить, что для Соловьева жизнь, рождение, смерть и Воскресении Христа были не фактом истории, исторического или земного времени, но событием принадлежащим вечности и более того - будущему. Он писал: «Христос не есть факт прошлого только. Но в особенности основа будущего (курсив мой В.В.) , свободного движения и истинного прогресса. Вам вручено сокровище веры; разве это капитал, который прячут в сундуке или зарывают в землю?». Приведем в этой связи рассуждение Е.И.Рерих, выдающегося философа XX века, одного из представителей русского космизма: «Христос Искупитель, конечно, живёт в нас самих. Вы знаете, что у первых христиан, так же как и во всём древнем мире, Крестос или Христос был синонимом нашего Высшего Я. В этом смысле надо понимать, что Христос является искупителем грехов.

<…> Другими словами, Божественная Любовь должна достичь сердца человека, победить и возродить человека, прежде чем он сможет осознать чудовищность своих прегрешений против Божественного Закона, и это может быть достигнуто лишь при полном слиянии и единении с Высшим Я, или Божественным законом Любви».И далее: «Сила веры, сила любви есть тот огонь, который трансмутирует все чувства наши, являющиеся теми энергиями, которые преображаются в качества мыслей и поступков». Именно Любовь - необходимый «компонент» и рычаг в совершенствовании человечества, устремлении его к высшим горизонтам, согласно постулату «Как на Небе, так на Земле». Ибо, пишет Соловьев «Если в Своем могуществе и в Своей истине Бог есть все, то в Своей любви он хочет, чтобы все было Богом». В отличие от предшествующего религиозного мышления, где субъект, то есть человек, подчинен Богу, то есть объекту, в космизме субъект становится в добровольное положение сотрудничества и равноправия по отношению к Богу или тем силам, которые содействую развитию Земли. Безусловно, этот момент является принципиальным. Такова линия вертикали или иерархии. Отсюда логически проистекает и линия горизонтали или понятие соборности, также принадлежащее Соловьеву. Бердяев, отмечал, что «соборность противоположна и католической авторитарности, и протестантскому индивидуализму, она означает коммюнотарность, не знающую внешнего над собой авторитета, но не знающую и индивидуалистического уединения и замкнутости».Русским философам и писателям-философам, и в частности Достоевскому и Владимиру Соловьеву, часто приписывается их неприятие католической церкви как таковой. Но скорее они не принимали те постулаты, которые католическая церковь олицетворяла на тот момент и на протяжении долгого периода своей истории, что хорошо видно из следующего высказывания Н.А.Бердяева: ««Вселенский характер церковного собора не имеет внешних формальных признаков. Ничто низшее, юридическое, похожее на жизнь государства, не может быть критерием подлинности действия Духа Св. Также рационально-логическое не может быть критерием истинности догматов. Дух Св. Не знает других критериев, кроме самого Духа Св. Также рационально-логическое не может быть критерием истинности догматов» «Совершенное всеединство», по Соловьеву, означало равновесие и равноценность всех составляющих его частей. При этом это единство может осуществиться только в самостоятельности и свободе всех составляющих его элементов «в них самих, через них и для них» Именно этот принцип становится основным для Вл. Соловьёва в искании пути развития и совершенствования человечества. Соборность или единение человечества не может осуществляться путем насилия или социальных установок и реформ, ибо непосредственно связанно с внутренним бытием человека, его духовной жизнью, а следовательно любовью в христианском смысле этого слова. Именно добровольное следование путем Христа было принципиальным положением его философии. Он отмечал: «Если бы Бог, если бы Христос во славе своей пожелал принудить людей к признанию Его истины и Его воли путем непосредственным и сверхъестественным, если бы он хотел спасти мир силой, Он, конечно, мог бы это сделать, - как и до своего прославления. Он мог бы испросить у Отца небесного ниспослания легиона ангелов для защиты Его против Каиафы и солдат Пилата» .

Исходя именно из этой «конечной» точки своих размышлений Соловьев осмыслял цели, задачи и пути истории человечества, которая была неразрывно связано именно с понятием Богочеловечества и воплощением в этом земном мире Софии или Премудрости божией.

Уникальность дарования Владимира Соловьева состоит и в том, что его система нашла отражение не только в его философских трудах, но и литературных произведениях. Поэт и философ образовывали в нем единое целое. Его перу принадлежат стихотворения, в значительной мере раскрывающие его мировоззрение. Наиболее сокровенные и важные идеи (например, образ Софии), Соловьева которые не были отражены в философских статьях и рациональной системе согласно известному высказыванию «мысль изреченная есть ложь», находят выражение именно в его поэзии и прозе, в частности «Краткой повести об Антихристе».

Некоторыми исследователями отмечалось, что эта работа является противоречащей и даже отрицающей его предыдущие взгляды. В частности, Евлампиев И.И. в статье «Жизненная драма Владимира Соловьева» безапелляционно утверждает, что в «Краткой повести» «Соловьев почти демонстративно отрекается от всего того, чему он поклонялся ранее».Автор статьи идет еще дальше, утверждая также, что «формально целью этого сочинения является опровержение морального учения Льва Толстого, но реально Соловьев опровергает и даже высмеивает в нем ключевые положения философии Ф.Достоевского». При этом, нивелируя философские идеи Соловьева, Евлампиев отдает должное «художественной выразительности». Однако отметим, что эта позиция в корне не верна. Работы Вл.Соловьева не миновала участь многих выдающихся мыслителей, когда авторская позиция становится иллюстрацией позиции самого рецензента.

На мой взгляд, «Краткая повесть» является квинтэссенцией мировоззрения автора и венчает его философские труды, при этом опираясь на весь корпус предшествующей русской философии и неотделимой от нее русской литературы.

Глава III. «Краткая повесть об Антихристе» как обобщение идейно художественных и историософских исканий В. С. Соловьёва

3.1 История создания. Эволюция авторского замысла

«Краткая повесть об Антихристе» стала последним произведением Вл. Соловьева, которую он опубликовал в конце января 1900 года за несколько месяцев до своего ухода. «Краткая повесть» была включена им в философское эссе, имеющее название «Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории, со включением краткой повести об Антихристе».

«Это свое произведение я считаю гениальным», - так говорил об этой книге Вл. Соловьёв. «Три разговора» будучи произведением литературно- философским является уникальным с точки зрения жанра. В произведении сочетаются философия, история, как таковая литература, что дало возможность Соловьеву воспользоваться самыми разнообразными художественными средствами для выражения смысла произведения и авторской позиции. «Три разговора» представляют собой уникальный синтез художественной литературы и публицистики.

Замысел «Трех разговоров» и самой повести наиболее полно можно рассматривать только в контексте всей философской концепции автора. Соловьев отмечал, что произведение явилось «указанием на предстоящий исторический исход нравственной борьбы, сделанный в достаточно ясных, хотя и кратких чертах. <…> Я выпускаю этот малый труд с благородным чувством исполненного нравственного долга» Это сложное по замыслу и содержанию произведение фактически стало духовным завещанием философа.

К «Трем разговорам» Соловьев добавил четыре статьи («Немезида», «Россия через сто лет», «О соблазнах», «Словесность или истина») и семь пасхальных писем («Христос воскрес!», «О добросовестном неверии», «Женский вопрос», «Два потока», «Слепота и ослепление», «Значение догмата», «Восточный вопрос»), которые были написаны им ранее - в 1897 и 1898 годах. Как отмечал автор, «некоторые из них принадлежали к наиболее удачному, что когда-либо было им написано». Статьи непосредственно примыкают к «Трем разговорам», дополняя и поясняя их. Важно отметить, что Соловьев дополняет художественное произведение публицистическим и эпистолярным жанрами. Соловьев скрупулезно выбирал письма для окончательного варианта публикации, выверяя их строгую композицию. Приложение открывается двумя «пасхальными письмами», которые Соловьёв опубликовал как простые статьи: «Немезида» и «Россия через сто лет». Далее следуют две статьи из «Воскресных писем» - «О соблазнах», «Словесность или истина?» Завершается приложение семью «Воскресными письмами»:

«Христос Воскрес!» «О добросовестном неверии», «Женский вопрос», «Восточный вопрос», «Два потока», «Слепота и ослепление» и «Значение догмата».

Здесь очевиден с одной стороны широчайший круг тем, который философ стремился охватить в «Трех разговорах» и повести, с другой - выбор определенных вопросов, которые он рассматривал. «Три разговора» и, особенно, сама повесть стали художественным ответом на них.

Е.Н. Трубецкой, один из выдающихся представителей Серебряного века уже в 1912 году писал в статье «Старый и новый мессианизм»: «В пророческом видении «Трех разговоров» он угадал духовный облик России, в кратком, вскользь брошенном намеке он высказал о ней больше, чем в многочисленных сочинениях предыдущей эпохи. В ярком художественном образе он раскрыл то, чего раньше никак не могли схватить ни его, ни чьи- либо другие теории».

В своем окончательном варианте «Три разговора» были сформированы в результате длительных размышлений, творческих поисков и редакций. Статья Соловьёва «О поддельном добре» вошла в первое прижизненное издание «Трех разговоров» в качестве вступления и стала предпосылкой к созданию повести.

Предисловие к «Трем разговорам» Соловьев начинает с вопроса, ответ на который будет последовательно развернут в диалогах и окончательно выкристаллизован и сформулирован в «Краткой повести»: «Есть ли зло (курсив автора) только естественный недостаток, несовершенство, само собою исчезающее с ростом добра или оно есть действительная сила, посредством соблазнов владеющая нашим миром, так что для успешной борьбы с нею нужно иметь точку опоры в ином порядке бытия?» Соловьев отмечает, что «вопрос этот может рассматриваться только в целой метафизической системе» и при этом «насколько он важен для всех», а «не только для тех, кто способен к умозрению». «Три разговора» должны были, по замыслу философа, «осветить наглядным и общедоступным образом те главные стороны в вопросе о зле, которые должны были затрагивать всякого». Весной 1899 года Соловьев за несколько дней записывает первый разговор, позже им были написаны два других.

«Три разговора» предваряет предисловие Соловьева, что может напомнить нам об античной традиции философских диалогов (Платон, Аристотель и Цицерон). В традициях античной литературы Соловьев добавляет в диалог вставную повесть. В конце книги «Государство» Платон помещает миф о гибели Атлантиды. Он служит композиционным и смысловым заключением повествования.

Форма диалога была выбрана им для решения «апологетической и полемической задачи», она позволяла, отмечает Соловьев, прояснить христианские истины, связанные с вопросом о зле. Соловьев поднимает вопрос о принципиальном основании христианской веры: она не может существовать без Христа, без благой вести, то есть «блага, о котором стоило бы возвещать, именно без действительного воскресения в полноту блаженной жизни».

Соловьев ставит своей задачей «не опровержение мнимой религии, а обнаружение действительного обмана». «Три разговора» о зле, военной и мирной борьбе с ним должны были закончиться определенным указанием на последнее, крайнее проявление зла в истории, представлением его краткого торжества и решительного падения»Тема произведения Соловьева и форма полемических диалогов привела к необходимости завершить их «вымышленной» повестью. Этим развернутым повествованием и стала «Краткая повесть об Антихристе».

В первую редакцию «Трех разговоров» Соловьев повесть не включает, а «этот предмет (приход антихриста) был… изложен в той же разговорной форме, как и все предыдущее, и с такою же примесью шутки» . Однако Соловьев приходит к выводу, что эта тема, поднятая в повести, нуждается в другой форме. Соловьёв изменил редакцию третьего разговора, дополнив ее чтением «Краткой повести об антихристе» из рукописи умершего монаха. В написанной за месяц до смерти статье «По поводу последних событий», Соловьёв еще раз указывает на жанр повести: «Историческая драма сыграна…». истории после решающей борьбы против лжеистин.

В некоторых исследованиях повесть принято считать исключительно дополнением к «Трем разговорам». Безусловно, она неразрывно связана с ними своим замыслом, но имеет при этом самостоятельную философскую и художественную ценность. «В ней, - отмечает Л.В.Шапошникова - Владимир Соловьев философски и художественно осмыслил путь «без Христа» и вскрыл нравственные причины возникновения подобного явления.

В повести достаточно ясно описан процесс ухода человека высоких качеств и способностей с «пути Христа» и превращение его во врага Христа».

Повесть стала кульминационной точкой в дискуссии персонажей диалогов о причине существования зла и способах его преодоления. Причина существования зла была осмыслена с метафизической, христианской точки зрения, напрямую обращая читателя к пророчеству Христа: «Я пришел во имя Отца Моего, и не принимаете Меня; а если иной придет во имя свое, его примете». Результат этого нравственного выбора, его последствия был философски осмыслен Соловьевым в повести «Там столкнулись два пути - «Во имя Отца моего», во имя общего блага, с одной стороны, и «во имя свое», с другой. <…> Два пути достижения Нового Мира и Нового человека, с Христом или без него, с Высшим или без него, обозначенные Соловьевым в конце XIX века, составили главную линию драматургии Восьмого дня творения».

Начало XX века в европейской истории и культуре - период своеобразной полемики и противостояния между двумя ее столпами: Ницше и его концепций «сверхчеловека» и Соловьева с его философией «богочеловека» и «богочеловечества» или «соборного человечества». Последний аспект особенно важен для нас, ибо Соловьев утверждает не только существование высшего начала, но и единство всех людей. Идея связи человека с инобытием пронизывает русскую религиозную философию периода Серебряного века.

3.2 «Краткая повесть об Антихристе» в единстве идейно-художественных и историософских исканий В. Соловьёва

"Входите тесными вратами; потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими; потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их" (Матф.)

«Зло, как мы знаем, ведет непримиримую борьбу с добром и, что самое опасное, в этой борьбе выступает иногда и под личиною добра, различаясь от него не по внешним, а только по внутренним признакам». Булгаков С.Н.

Первая часть повести повествует о событиях, которые предположительно будут разворачиваться в XX веке. Дается исторический обзор общественной, политической и социальной картины мира. В повести ХХ обозначен как время последних междоусобиц, потрясений и катаклизмов.

Причиной обострения социальной ситуации становится «умственное движение, которое возникло в конце XIX века в Японии - «панмонголизм».

«Полвека длится новое монгольское иго над Европой»отмечает Соловьев. Далее мы видим описание культуры этого времени, которая характеризуется «повсюдным смешением и глубоким взаимопроникновением европейских и восточных идей, повторением en grand древнего александрийского синкретизма». Соловьев делает исторический обзор эпохи: «в практических областях жизни наиболее характерными становятся три явления: широкий наплыв в Европу китайских и японских рабочих и сильное обострение вследствие этого социально-экономического вопроса; продолжающийся со стороны правящих классов ряд паллиативных опытов решения этого вопроса и усиленная международная деятельность тайных общественных организаций, образующих обширный всеевропейский заговор с целью изгнания монголов и восстановления европейской независимости». Уже в первом отрывке намечаются предпосылки грядущего кризиса. Резко меняется картина мира, исчезает старый традиционный строй, исчезают и последние монархии. Фактически за 15 лет до начала Первой мировой войны Соловьев предсказывает падение европейской, а позднее и Российской монархии. следующем отрывке Соловьев фактически указывает на сегодняшний Евросоюз, «Европа в ХХI веке представляет союз более или менее демократических государств - европейские соединенные штаты».

Далее Соловьев касается вопроса сознания человечества, указывая на те признаки, которые уже очевидно сложились к концу XIX - началу XX века, но ярко проявятся только в середине XX-XXI веке: «Успехи внешней культуры, несколько задержанные монгольским нашествием и освободительною борьбою, снова пошли ускоренным ходом». Однако невыясненными остаются ключевые вопросы: «предметы внутреннего сознания - вопросы о жизни и смерти, об окончательной судьбе мира и человека, - осложненные и запутанные множеством новых физиологических и психологических исследований и открытий, остаются по-прежнему без разрешения. Выясняется только один важный отрицательный результат: решительное падение теоретического материализма». Далее Соловьев блестяще характеризует особенности сегодняшнего дня:

«Представление о вселенной как о системе пляшущих атомов и о жизни как результате механического накопления мельчайших изменений вещества - таким представлением не удовлетворяется более ни один мыслящий ум. Человечество навсегда переросло эту ступень философского младенчества».

Действительно, еще в 1930-е годы традиционная наука вступила в очередной кризис. Сделанные в это время открытия, среди которых были выдающиеся ученые, в том числе лауреаты Нобелевских премий, не укладывались в рамки традиционной материалистической науки. То, что Соловьев называет представлением о жизни «как результате механического накопления мельчайших изменений вещества» . Наука испытала и испытывает потребность в одухотворении. Действительно, закономерный процесс, наблюдаемый сегодня. Может быть, ответ на эти ключевые вопросы «о жизни и смерти, об окончательной судьбе мира и человека» может дать религия? Соловьев пишет: «Ясно становится, с другой стороны, что оно (человечество) также переросло и младенческую способность наивной, безотчетной веры. Таким понятиям, как Бог, сделавший мир из ничего и т. д., перестают уже учить и в начальных школах». В некотором смысле этот процесс мы действительно наблюдаем сегодня.

Далее «Выработан некоторый общий повышенный уровень представлений о таких предметах, ниже которого не может опускаться никакой догматизм. И если огромное большинство мыслящих людей остается вовсе не верующими, то немногие верующие все по необходимости становятся и мыслящими, исполняя предписание апостола: будьте младенцами по сердцу, но не по уму».

Ключевая мысль отрывка подчеркнута известной перефразированной цитатой из первого послания апостола Павла к Коринфянам:

«Братия! не будьте дети умом: на злое будьте младенцы, а по уму будьте совершеннолетни». Это же в свою очередь парафраз Евангелия, слов Христа:

«Истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное» (Матфей 18:3).

Итак, в этой исторической ситуации намечающегося союза между «сердцем и умом», до этого противостоящих друг другу сфер науки и религии, при внешнем прогрессе культуры, Соловьев после данного описания мгновенно вводит в повествование «сверхчеловека». Его описание начинается со слова «был», типичной составляющей сказочного зачина:

«Был в это время между немногими верующими-спиритуалистами один замечательный человек - многие называли его сверхчеловеком, - который был одинаково далек как от умственного, так и от сердечного младенчества».

Один из приемов создания образа «сверхчеловека» - антитеза. Соловьев сразу отмечает, что «сверхчеловек» был «далек от сердечного младенчества», т.е. того необходимого условия, о котором говорит христианское учение.

Возраст «сверхчеловека» соответствует возрасту Христа: «Он был еще юн, но благодаря своей высокой гениальности к тридцати трем годам широко прославился как великий мыслитель, писатель и общественный деятель». Соловьев отмечает широкую известность и славу, которая уже сопутствует ему. Далее мы видим еще одну важнейшую внутреннюю характеристику «сверхчеловека»: «Сознавая в самом себе великую силу духа, он был всегда убежденным спиритуалистом, и ясный ум всегда указывал ему истину того, во что должно верить: добро, Бога, Мессию. В это он верил, но любил он только одного себя». Курсивом последняя фраза выделена самим Соловьевым. И фраза эта становится ключом для понимания повести, подчеркнем ее еще раз:

«В это он верил, но любил он только одного себя». С этого момента начинается разделение, упомянутое Христом в Евангелие от Ст. 43-47:

«Я пришел во имя Отца Моего, и не принимаете Меня; а если иной придет во имя свое, его примете». По толкованию святителя Иоанна Златоуста, здесь Христос намекает на антихриста. Евфимия Зигабен пишет: Христос «говорит это об антихристе, который придет во имя свое, т.е. сам от себя, как будто бы он сам был Богом над всеми». У Соловьева читаем: «Он верил в Бога, но в глубине души невольно и безотчетно предпочитал Ему себя. Он верил в Добро, но всевидящее око Вечности знало, что этот человек преклонится перед злою силою, лишь только она подкупит его - не обманом чувств и низких страстей и даже не высокою приманкой власти, а чрез одно безмерное самолюбие». «Безмерное самолюбие» или самость согласно христианской трактовке было причиной падения Люцифера. Это качество является противоположность самоотверженности. И далее: «Самость превосходства может низринуть не только человека, но и целое общество в такую бездну, в которой могут погибнуть самые лучшие намерения, самые прекрасные мечты. Это губительное качество так владеет человеком и так действительно по своей энергетике, что любой уровень мышления или сознания может оцениваться по тому, способствует он или препятсвует его развитию». И далее: «Наличие или отсутствие самости в носителях любой социальной системы или явление характеризует их этическую сердцевину».Выдающийся философ Серебряного века о. Сергий Булгаков писал, определяя подлинную, внутреннюю причину этого качества и явления: «По моему убеждению, определяющей силой в духовной жизни человека является религия - не только в узком, но и в широком смысле этого слова, т.е. высшие и последние ценности, которые признает человек над собою и выше себя, и то практическое отношение, в которое он становится к этим ценностям». Далее:

«Определить действительный религиозный центр в человеке, найти его подлинную сердцевину - это значит узнать о нем самое интимное и важное, после чего будет понятно все внешнее и производное».Итак, самолюбие, а в крайнем проявлении этого качества - самость - является не только задерживающим человека свойством на его духовном пути, но и наиболее опасным по своим последствиям как для человека, так и для общества в целом, ибо противоречит фундаментальной основе человеческой сущности и бытия. Далее в повести читаем: «Впрочем, это самолюбие не было ни безотчетным инстинктом, ни безумным притязанием. Помимо исключительной гениальности, красоты и благородства высочайшие проявления воздержания, бескорыстия и деятельной благотворительности, казалось, достаточно оправдывали огромное самолюбие великого спиритуалиста, аскета и филантропа». Соловьев подчеркивает, что самолюбие «сверхчеловека» основано на разумном, интеллектуальном, а не «безотчетном» осознании своих «высочайших проявлений» и качеств. Этот момент также крайне важен. Соловьев пользуется иронией для описания «сверхчеловека»: «И обвинять ли его за то, что, столь обильно снабженный дарами Божиими, он увидел в них особые знаки исключительного благоволения к нему свыше и счел себя вторым по Боге, единственным в своем роде сыном Божиим». Далее следует одна из ключевых фраз текста:

«Одним словом, он признал себя тем, чем в действительности был Христос» Однако «это сознание своего высшего достоинства на деле определилось в нем не как его нравственная обязанность к Богу и миру, а как его право и преимущество перед другими, и прежде всего перед Христом. Итак, для «сверхчеловека» наступает переломный момент в его внутренней жизни, следующая ступень, где происходит «осознание» «превосходства» над другими. Стоит ли напоминать о неизбежно возникающей аналогии? Тоталитарные государства XX века, где превосходство над другими, иными, стало краеугольным камнем идеологии, на которых они были построены. Что привело, в конечном счете, к неслыханной доселе в истории человечества жестокости, насилию, разрушениям и войнам. «Соловьев», отмечает Л.В.Шапошникова, «ставит проблему подмены Христа самостным человеком как всечеловеческую, я бы сказала историческую трагедию».

«У него не было первоначально вражды и к Иисусу», далее отмечает Соловьев, «Он признавал Его мессианское значение и достоинство, но он искренно видел в нем лишь своего величайшего предшественника, - нравственный подвиг Христа и Его абсолютная единственность были непонятны для этого омраченного самолюбием ума». Соловьев вновь использует иронию, указывая на парадоксальный психологический факт: нравственный подвиг Христа остается не только непонятым и в силу этого у «сверхчеловека» «не было первоначально вражды к Иисусу».

В дальнейшем отрывке повести мы подходим аллюзию на сюжет «Братьев Карамазовых» Ф.М.Достоевского: «Самолюбивое предпочтение себя Христу будет оправдываться у этого человека еще таким рассуждением:

«Христос, проповедуя и в жизни своей проявляя нравственное добро, был исправителем человечества, я же призван быть благодетелем этого отчасти исправленного, отчасти неисправимого человечества. Я дам всем людям все, что нужно». И далее: «Христос, как моралист, разделял людей добром и злом, я соединю их благами, которые одинаково нужны и добрым, и злым. Я буду настоящим представителем того Бога, который возводит солнце свое над добрыми и злыми, дождит на праведных и неправедных». Здесь присутствует еще одна ключевая для всей повести, ее смысла, аллюзия на Евангельский образ, слова, сказанные Христом: «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч» (Мф.10:34). У Соловьева в повести читаем слова «сверхчеловека», которые звучат абсолютной антитезой словам Христа: «Христос принес меч, я принесу мир. Он грозил земле страшным последним судом. Но ведь последним судьею буду я, и суд мой будёт не судом правды только, а судом милости. Будет и правда в моем суде, но не правда воздаятельная, а правда распределительная. Я всех различу и каждому дам то, что ему нужно». Сходен и глубоко символичен и образ Христа в Апокалипсисе, где «из уст Его выходил острый с обеих сторон меч», «так говорит Имеющий острый с обеих сторон меч», «Покайся; а если не так, скоро приду к тебе и сражусь с ними мечом уст Моих». Этот вопрос был поднят в третьем разговоре, предшествующем повести, в словах одного из участников диалога Г[-н] Z, которая фактически является авторской репликой. Он характеризовал слова Христа так: «изо всех звезд, которые восходят на умственном горизонте человека, со вниманием читающего наши священные книги, нет, я думаю, более яркой и поразительной, чем та, которая сверкает в евангельском слове: «Думаете ли вы, что Я мир пришел принести на землю? Нет, говорю вам, - но разделение». Он пришел принести на землю истину, а она, как и добро, прежде всего разделяет». Таким образом, разговоры неразрывно связаны с повестью, являются подготовкой к ней, выявляя суть ее идей. И далее: «так заметьте же, что примирить можно чрез разделение между добрым, или истинным, миром и миром дурным, или ложным. И это разделение прямо указано Тем же, Кто принес истинным мир и добрую вражду». Далее процитированы слова Христа, имеющие огромное значение для смысла повести: «Мир оставляю вам, мир Мой даю вам: не так, как мир дает, Я даю вам». Далее: «Есть, значит, хороший, Христов мир, основанный на том разделении, что Христос пришел принести на землю, именно на разделении между добром и злом, между истиной и ложью; и есть дурной, мирской мир, основанный на смешении, или внешнем соединении, того, что внутренне враждует между собой». Это внешнее, механическое соединение мы увидим далее в сюжете повести.

«И вот в этом прекрасном расположении ждет он какого-нибудь ясного призыва Божия к делу нового спасения человечества, какого-нибудь явного и поразительного свидетельства, что он есть старший сын, возлюбленный первенец Божий. Ждет и питает свою самость сознанием своих сверхчеловеческих добродетелей и дарований - ведь это, как сказано, человек безупречной нравственности и необычайной гениальности» . В последнем предложении отрывка Соловьев снова использует тонкую иронию.

Автором используется характерное словосочетание-оксюморон «горделивый праведник», который «ждет высшей санкции, чтобы начать свое спасение человечества, - и не дождется. Соловьев отмечает возраст «сверхчеловека»: «Ему уж минуло тридцать лет, проходят еще три года».

«Никто не будет возражать на эту книгу, она покажется каждому откровением всецелой правды. Всему прошедшему будет воздана в ней такая полная справедливость, все текущее оценено так беспристрастно и всесторонне, и лучшее будущее так наглядно и осязательно придвинуто к настоящему, что всякий скажет: «Вот оно, то самое, что нам нужно; вот идеал, который не есть утопия, вот замысел, который не есть химера». «И чудный писатель не только увлечет всех, но он будет всякому приятен, так что исполнится слово Христово: «Я пришел во имя Отца, и не принимаете меня, а придет другой во имя свое, - того примете». Ведь для того, чтобы быть принятым, надо быть приятным». «Правда, некоторые благочестивые люди, горячо восхваляя эту книгу, станут задавать только вопрос, почему в ней ни разу не упомянуто о Христе, но другие христиане возразят: «И слава Богу! - довольно уже в прошлые века все священное было затаскано всякими непризванными ревнителями, и теперь глубоко религиозный писатель должен быть очень осторожен».

Идея о том, что добро, равное истине (а только таким может быть добро в его подлинном смысле), именно разделяет, а истинный мир может быть построен только на разделении между добром и злом, истинным и ложным, конечно же, напрямую отсылает нас к следующему евангельскому сюжету - искушению Христа в пустыне. Он был блестяще осмыслен в гениальной «Легенде о Великом инквизиторе» Достоевского. Созвучный словам Великого Инквизитора звучит первый манифест «сверхчеловека», его воззвание к человечеству: «Народы земли! Свершились обетования! Вечный вселенский мир обеспечен. Всякая попытка его нарушить сейчас же встретит неодолимое противодействие. Ибо отныне есть на земле одна срединная власть, которая сильнее всех прочих властей, и порознь, и вместе взятых. Эта ничем неодолимая, все превозмогающая власть принадлежит мне, полномочному избраннику Европы, императору всех ее сил. Международное право имеет наконец недостававшую ему доселе санкцию. И отныне никакая держава не осмелится сказать: война, когда я говорю: мир. Народы земли - мир вам!» Итак, на Земле будет обеспечен мир, однако «всякая попытка его нарушить встретит неодолимое противодействие». «…На земле одна срединная власть, которая сильнее всех прочих властей, и порознь, и вместе взятых».

Это описание будет развернуто в 1920-е годы в знаменитой антиутопии Е.Замятина «Мы». А спустя десятилетие художественный образ обретет реальные черты. Пророчески звучит текст Соловьева, вложенный в уста «сверхчеловека», ибо пример такой «власти» человечество наблюдало в XX веке: «в один год основывается всемирная монархия в собственном и точном смысле», «Грядущий человек был выбран почти единогласно в пожизненные президенты Европейских Соединенных Штатов, когда же он явился на трибуне во всем блеске своей сверхчеловеческой юной красоты и силы и с вдохновенным красноречием изложил свою универсальную программу, увлеченное и очарованное собрание в порыве энтузиазма без голосования решило воздать ему высшую почесть избранием в римские императоры. Конгресс закрылся среди всеобщего ликования».

Второй манифест «сверхчеловека» укрепляет его власть, даруя новые «блага»: «В новый год своего властвования римский и всемирный император издает новый манифест: «Народы земли! Я обещал вам мир, и я дал вам его. Но мир красен только благоденствием. Кому при мире грозят бедствия нищеты, тому и мир не радость. Придите же ко мне теперь все голодные и холодные, чтобы я насытил и согрел вас».

После крещения Спасителя согласно Евангелию Он уединился в пустыне.

«Тогда Иисус возведен был Духом в пустыню, для искушения от диавола, и, постившись сорок дней и сорок ночей, напоследок взалкал. И приступил к Нему искуситель и сказал: если Ты Сын Божий, скажи, чтобы камни сии сделались хлебами. Он же сказал ему в ответ: написано: не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих» (Мф. 4. 1-11).

В «Легенде о великом инквизиторе» читаем: «Мы скажем им, что всякий грех будет искуплен, если сделан будет с нашего позволения; позволяем же им грешить потому, что их любим, наказание же за эти грехи, так и быть, возьмем на себя. И возьмем на себя, а нас они будут обожать как благодетелей, понесших на себе их грехи пред богом. И не будет у них никаких от нас тайн».

«И затем он объявляет простую и всеобъемлющую социальную реформу, уже намеченную в его сочинении и там уже пленявшую все благородные и трезвые умы. Теперь благодаря сосредоточению в его руках всемирных финансов и колоссальных поземельных имуществ он мог осуществить эту реформу по желанию бедных и без ощутительной обиды для богатых. Всякий стал получать по своим способностям, и всякая способность - по своим трудам и заслугам».

Не находи ли мы здесь перекличку с постулатом советского режима? «От каждого по способностям, каждому по потребностям» лозунг, впервые использованный Луи Бланом в 1851 году (хотя более ранняя версия выражения появилась у Этьенна-Габриэля Морелли в его «Кодексе природы») и популяризированный Карлом Марксом в «Критике Готской программы» в 1875 году. «Важнее этих подробностей было прочное установление во всем человечестве самого основного равенства - равенства всеобщей сытости.

<…> Это совершилось во второй год его царствования. Социально- экономический вопрос был окончательно решен. Но если сытость есть первый интерес для голодных, то сытым хочется чего-нибудь другого».

В повествование вводится образ Апполония, «чудодея» по имени Апполоний. По своему происхождении. он был «полуазиатом и полуевропейцем», соединил в себе знания мистического Востока и научные открытия Запада, «результаты такого сочетания будут поразительны», отмечает Соловьев. Этот персонаж и его роль в повести напомнят слова Апокалипсиса: «И творит знамения великие, так что и огонь заставляет нисходить с неба на землю перед лицом людей» (Отк. 13:13). В повести прозвучит почти дословная цитата Откровения: «Аполлоний дойдет, между прочим, до полунаучного, полумагического искусства притягивать и направлять по своей воле атмосферическое электричество, и в народе будут говорить, что он сводит огонь с небес». Апполоний демонстрирует чудеса, то, от чего отказался Христос в сюжете Нового Завета, искушение его в пустыне: «Потом берет Его диавол в святой город и поставляет Его на крыле храма, и говорит Ему: если Ты Сын Божий, бросься вниз, ибо написано: Ангелам Своим заповедает о Тебе, и на руках понесут Тебя, да не преткнешься о камень ногою Твоею. Иисус сказал ему: написано также: не искушай Господа Бога твоего» То есть убеждай посредством силы, согласись на трюк ради того, чтобы поразить воображение людей и овладеть их волей. Однако, «поражая воображение толпы разными неслыханными диковинками, он не будет до времени злоупотреблять своим могуществом для каких-нибудь особенных целей».

«Так вот, этот человек придет к великому императору, поклонится ему как истинному сыну Божию, объявит, что в тайных книгах Востока он нашел прямые предсказания о нем, императоре, как о последнем спасителе и судии вселенной и предложит ему на службу себя и все свое искусство. Очарованный им император примет его как дар свыше и, украсив его пышными титулами, не будет уже более с ним разлучаться» «В это время христианство находилось в таком положении. При очень значительном численном уменьшении своего состава - на всем земном шаре оставалось не более сорока пяти миллионов христиан - оно нравственно подобралось и подтянулось и выигрывало в качестве, что теряло в количестве. Людей, не соединенных с христианством никаким духовным интересом, более уже не числилось между христианами. Различные вероисповедания довольно равномерно уменьшились в своем составе, так что между ними сохранялось приблизительно прежнее числовое отношение; что же касается до взаимных чувств, то хотя вражда не заменилась полным примирением, но значительно смягчилась, и противоположения потеряли свою прежнюю остроту».

Отдельного нашего внимания заслуживает большой фрагмент повести, фактически ее треть, посвященная Вселенскому собору. Решение о его созыве принято вследствие изменившегося с течением времени отношению к «сверхчеловеку». «В начале четвертого года царствования он издает манифест ко всем своим верным христианам без различия исповедания, приглашая их избрать или назначить полномочных представителей на вселенский собор под его председательством».

Резиденция «сверхчеловека» переносится из Рима в Иерусалим. Именно там будет разворачиваться все дальнейшее повествование. До этого, будучи автономной областью, он становится имперским городом. Это обстоятельство отметим особо. Иерусалим - город святой и освященный, связанный с жизнью Христа, его смертью и Воскресением. Но, кроме того, это город будущего. Новый Иерусалим - название уже не города, но града из Апокалипсиса:

«Побеждающего сделаю столпом в храме Бога Моего, и он уже не выйдет вон; и напишу на нем имя Бога Моего и имя града Бога Моего, нового Иерусалима, нисходящего с неба от Бога Моего, и имя Мое новое» . Из града, призванного быть Царствием Небесным, Иерусалим, подобный Риму, становится средоточением власти земной. На территории города возводится «обширный «имперский» храм для единения всех культов и два роскошных императорские дворца с библиотеками, музеями и особыми помещениями для магических опытов и упражнений» Вл. Соловьев точно указывает место расположения этого сооружения: «на всей обширной платформе Харам-эш- Шерифа, от Биркет-Исраин и теперешней казармы, с одной стороны, и до мечети Эль-Акса и «соломоновых конюшен» - с другой». Итак, что же это за пространство, которое занял новоявленный «храм»? Это ни что иное, как Храмовая гора. Соловьев дает и точную дату проведения собора - 14 сентября.

К участию в соборе были допущены миряне, «чтобы придать некоторую однородность представительству всех частей христианства», а также низшее духовенство, черное и белое. Соловьев отмечает огромное количество участников собора - более трех тысяч, а также около полумиллиона паломников, собравшихся в Иерусалиме и Палестине. Однако дальнейшее внимание читателя повести будет остановлено на трех действующих лицах - представителях церквей: папа Петр II, стоящий во главе католической части собора, чей «предшественник умер по пути на собор». «К всемирному повелителю новый папа выказывал недоверие и нерасположение, <…> экзотического епископа Апполония Петр считал сомнительным католиком и несомненным обманщиком». «Во главе евангелических членов собора стал ученейший немецкий теолог профессор Эрнст Паули», а «действительным, хотя неофициальным вождем православных был старец Иоанн, весьма известным среди русского народа». Здесь важно подчеркнуть именно «неофициальность» православного главы, а также характерную особенность: «он официально числился епископом «на покое», но не жил ни в каом монастыре, а постоянно странствовал во всех направлениях. Соловьев в образе Иоанна подмечает важнейшую характеристику русского национального самосознания и характера: странничество, явления, характерное именно для русского народа. Этот феномен русской жизни, отраженный и в искусстве и литературе, требует не одного тома исследований и ряда посвященных ему работ, однако необходимо здесь подчеркнуть следующее: «Русская православная церковь была и остается до сих пор приютом «сытых», в то время как «голодные» выламывались из ее жестких границ, устремляясь в голубые дали в поисках Града Светлого и его правды. Русское странничество, как особое явление, духовное и психологическое, есть самобытная форма русского мессианства, замешенного на христианском учении. Странничество сыграло важнейшую роль и в Духовной революции России, и в ее социальной революции» Далее мы читаем, что о нем ходили легенды: «некоторые уверяли, что это Федор Кузьмич, то есть император Александр Первый, родившийся около трех веков до того. Другие шли дальше и утверждали, что это настоящий старец Иоанн, т.е. апостол Иоанн Богослов, никогда не умиравший и открыто явившийся в последние времена». Создание легенд, преданий - также важнейшая особенность русского мышления, позволившая состояться историософскому тексту в русской литературе. Неслучайно Соловьев отмечает именно Александра Первого, с которым действительно была связана известная в народе легенда о его своеобразном «воскрешении в жизнь» под видом монаха. Также Соловьев отмечает Иоанна Богослова, того самого апостола, которым было дано Откровение. Все эти существенные детали дают нам понять, что перед нами не столько образ предводителя православной церкви, но старец Иоанн - собирательный образ русской земли как таковой и ее роли в этом едином соборе. Цвет одежд Иоанна - белая ряса и мантия символически всегда был связан с чистотой, а также…Преображением. «И когда молился, вид лица Его изменился, и одежда Его сделалась белою, блистающею» - отрывок из Евангелия от Луки, повествующий о ключевом евангельском событии - Преображении Христа на горе Фавор. Этот же фрагмент в Евангелие от Марка еще более выразителен:

«Одежды Его сделались блистающими, весьма белыми, как снег, как на земле белильщик не может выбелить». Для Соловьева эта деталь, конечно же, не могла быть случайной. В учении о Богочеловечестве Преображение Христа играет не менее значительную роль, чем его Воскресение.

В этом же отрывке Соловьев упоминает о времени проведения собора и действия событий повести: триста лет после рождения Александра Первого, то есть примерно 2077 год.

Значительная часть повести посвящена описанию самого вселенского собора. Он проводится в храме, посвященном «единству всех культов». Открытие его «должно было быть вполне светским». Оркестр проигрывает «марш единого человечества», имперский международный гимн.

«Император» обращается к собравшимся с длинным монологом. «вы всегда исполняли свой долг по вере и совести. Но мне этого мало. Моя искренняя любовь к вам, братья возлюбленные, жаждет взаимности. Я хочу, чтобы не по чувству долга, а по чувству сердечной любви вы признали меня вашим истинным вождем во всяком деле, предпринимаемом для блага человечества».

«И вот, кроме того, что я делаю для всех, я хотел бы оказать вам особые милости. Христиане, чем мог бы я вас осчастливить? Что дать вам не как моим подданным, а как единоверцам, братьям моим? Христиане! Скажите мне, что для вас всего дороже в христианстве, чтоб я мог в эту сторону направить свои усилия?»

Спустя некоторое время, не дождавшись ответа, «император» снова обращается к собору «тем же ласковым тоном, но в котором звучала едва уловимая нотка иронии». Он обещает «учреждение Всемирного института для свободного исследования Священного писания со всевозможных сторон и во всевозможных направлениях и для изучения всех вспомогательных наук», И вновь Соловьев отмечает иронию, которая прорывается сквозь «благочестивые слова» императора.

На вопрос императора «что всего дороже для вас в христианстве?», отвечает именно старец Иоанн. Соловьев приводит необыкновенно емкий и выразительный эпитет, сравнивая Иоанна с «белой свечой». Иоанн произносит: «Великий государь! Всего дороже для нас в христианстве сам Христос - Он Сам, а от Него все, ибо мы знаем, что в Нем обитает вся полнота Божества телесно. Но и от тебя, государь, мы готовы принять всякое благо, если только в щедрой руке твоей опознаем святую руку Христову. И на вопрос твой: что можешь сделать для нас, - вот наш прямой ответ: исповедуй здесь теперь перед нами Иисуса Христа, Сына Божия, во плоти пришедшего, воскресшего и паки грядущего, - исповедуй Его, и мы с любовью примем тебя как истинного предтечу Его второго славного пришествия». Иоанн «замолчал и уставился взором в лицо императора». Соловьев в предисловии к трем диалогам пишет: «Христианство без Христа - и Евангелие, то есть благая весть, без того блага, о котором стоило бы возвещать, именно без действительного воскресения в полноту блаженной жизни, есть такое же пустое место, как и обыкновенная дыра, просверленная в крестьянской избе.<…> Истинная задача полемики здесь - не опровержение мнимой религии, а обнаружение действительного обмана».

Действие повести приближается к своей кульминации. Соловьев приводит выразительное описание императора в этот момент, отмечая, что «он совершенно потерял внутреннее равновесие», «все его мысли сосредоточились на том, чтобы не лишиться и наружного самообладания и не выдать себя прежде времени». В императоре же «поднялась такая же адская буря, как та, что он испытал в ту роковую ночь». В этот момент снова прозвучал «знакомый нездешний голос», сказавший ему: «Молчи и ничего не бойся». На храм нашла черная туча, все потемнело… Кульминационный момент повести наступает, когда Иоанн, вглядевшись в «сверхчеловека», «который делал нечеловеческие усилия, чтобы не броситься с диким воплем на говорившего и не начать грызть его зубами», его искаженное «помертвешвее» лицо, восклицает «сдавленно»: «Антихрист!». В этот же момент вместе с ударом грома в храме вспыхнула молния, покрывшая Иоанн. Старец был мертв.

Примечательно, что в этом фрагменте именно Иоанн становится обличителем императора. Исключительно важен и символизм тучи и молнии. В Библии мы неоднократно встречаем упоминание этих символов. В ключевом эпизоде Ветхого Завета - сошествии Бога на гору Синай, перед явлением Бога Моисею читаем: «были громы и молнии, и густое облако над горою». Далее встречаем выражения: «когда назначал устав дождю и путь для молнии громоносной» (Иов 28:26), «Молнии Его освещают вселенную» (Пс 96:4) , «...на противников же бросали стрелы и молнии» (2Мак 10:30), «и быстро сверкают молнии суда Его....» (Сир 43:14). Итак, туча, гром и молния предшествуют явлению Господа, одновременно - само его проявление. Это знак Божественной воли, а также Божественный суд и кара. Император, бледный, но спокойный, обратился к собранию: «Вы видели суд Божий. Я не хотел ничьей смерти, но мой Отец небесный мстит за своего возлюбленного сына. Дело решено. Кто будет спорить с Всевышним? Секретари! запишите: вселенский собор всех христиан, после того как огонь с небес поразил безумного противника божественного величества, единогласно признал державного императора Рима и всей вселенной своим верховным вождем и владыкой». Огонь этот был вызван никем иным, как магом Апполинарием. Следующим произносит свое слово Папа Петр II. «Contradicitur» («Опровергается», «опровергаю», лат.). «Наш единый Владыка - Иисус Христос, Сын Бога живого. А ты кто - ты слышал. Вон от нас, Каин- братоубийца! Вон, сосуд дьявольский! Властию Христовой я, служитель служителей Божиих, навек извергаю тебя, гнусного пса, из ограды Божией и предаю отцу твоему, Сатане! Анафема, анафема, анафема!». Последний папа, также падает замертво, пораженный магом. Толпа христиан приходит в смятение, но в профессоре Пауле, последнем из оставшихся в живых представителей церкви «общий ужас как будто возбудил в нем все силы духа».

В предисловии к «Трем диалогам» Соловьев писал: «Что касается до другого, весьма существенного - характеристики трех олицетворенных исповеданий на Вселенском соборе, - она могла быть замечена и оценена лишь теми, кто не чужд церковной истории и жизни».

Далее следует практически дословная цитата из Апокалипсиса: «Но темнота ночная вдруг озарилась ярким блеском, и явилось на небе великое знамение: жена, облеченная в солнце, под ногами ее луна, и на главе ее венец из двенадцати звезд». В Откровении: « И явилось на небе великое знамение: жена, облеченная в солнце; под ногами ее луна, и на главе ее венец из двенадцати звезд». В повести далее читаем: «Явление несколько времени оставалось на месте, а затем тихо двинулось в сторону юга. Папа Петр поднял свой посох и воскликнул: «Вот наша хоругвь! Идем за нею». И он пошел по направлению видения, сопровождаемый обоими старцами и всей толпою христиан, - к Божьей горе, к Синаю…». В тексте Апокалипсиса, как сказано, праведные пребывают именно на Синае: «И взглянул я, и вот, Агнец стоит на горе Сионе, и с Ним сто сорок четыре тысячи, у которых имя Отца Его написано на челах». У Вл. Соловьева рукопись повести кончается именно на этом фрагменте.

Повесть не случайно завершается именно явлением «жены, облеченной в солнце». Этот образ является ключевым не только для самой повести, но и для всего творческого наследия Соловьева. Существуют различные его толкования, среди которых преобладают понимание его как христианской церкви и Богородицы. Однако говоря о трактовке образа в контексте повести нельзя не учитывать воззрений самого Вл. Соловьева. И здесь образ «жены» можно соотнести с Софией, Премудростью Божией. Символично, что имя автора повести созвучно Софии. Пан, то есть всеобщий, можно трактовать как «всеобщая премудрость Божия». Образ жены или Софии - наиболее сокровенный и значительный для философа. Неслучайно Всеволод Иванов охарактеризовал его мировоззрение «Иконой Афродиты Небесной» . В самом определении указание и на его цельность, и гармонию.

В сентябре 1898 года Соловьев написал поэму, которую озаглавил «Три свидания». В ней в «шутливых стихах» он чрезвычайно осторожно он коснулся события, которое стало по его признанию в послесловии самым «значительным из того, что до сих пор со мной случалось в жизни». Речь идет о видении Соловьеву образа той самой жены или Софии или Вечной женственности:

Все видел я, и все одно лишь было - Один лишь образ женской красоты... Безмерное в его размер входило, - Передо мной, во мне - одна лишь Ты.

Одеяние Вечной Женственности, ее Покров - Красота, посредством которого она и проявляет и скрывает себя. И в этом смысле Красота неразрывно связана с Софией или мудростью, идеей преображенного любовью и красотой нашего земного мира: «Только София, - писал величайший русский философ и богослов Павел Флоренский, - одна лишь София есть существенная Красота во всей Твари; а все прочее - лишь мишура и нарядность одежды». Красота неразрывно связана с любовью, воссоединением мира в его целостности и полноте. Идея Софии - неразрывно связана для Соловьева с идеей Богочеловечества, т.е. окончательного смысла истории: «Абсолютное осуществляет благо чрез истину в красоте. <…> В этом своем полном определении божественное начало является нам в христианстве. Здесь наконец мы вступаем на почву собственно христианского Откровения» Соловьев поясняет образ Софии: «Согласно книге Бытия, Бог создал небо и землю в этой решит, в Своей существенной Премудрости. Это обозначает, что сказанная Божественная Премудрость представляет не только существенное и актуально всеединство абсолютного существа или субстанцию Бога, но и содержит в себе объединяющую мощь разделенного и раздробленного бытия.

<…> Она представляет, таким образом, истинную причину творения и его цель - принцип, в котором Бог создал небо и землю». И далее: «Если она субстанциально и от века пребывает в Боге, то действительно осуществляется она в мире, последовательно воплощается в нем, приводя его к все более и более совершенному единству. Она есть решит в начале - плодотворная идея безусловного единства, единое могущество, долженствующее объединить все; она есть Малхут в конце - Царствие Божие, совершенно и вполне осуществленное единство Творца и творения».

В этом смысле раскрытие образа жены в Апокалипсисе может получить трактовку связанную именно с идеями Вл. Соловьева. Сергей Булгаков отмечал, что «единственное число в отношении младенца выбрано иносказательно и его роды нельзя отождествлять с Рождеством Христовым.Под младенцем иногда понимают рождение Христа в сердцах верующих.

Можно воспринимать этот образ именно как рождение Богочеловека, нового человечества.

Повествование продолжается описанием встречи двух противоположных станов. «Но едва стали сходиться авангарды двух армий, как произошло землетрясение небывалой силы - под Мертвым морем, около которого расположились имперские войска, открылся кратер огромного вулкана, и огненные потоки, слившись в одно пламенное озеро, поглотили и самого императора, и все его бесчисленные полки, и неотлучно сопровождавшего его папу Апполония, которому не помогла вся его магия». Сравним отрывок с Откровением: «И когда Он снял шестую печать, я взглянул, и вот, произошло великое землетрясение, и солнце стало мрачно как власяница, и луна сделалась как кровь. И звезды небесные пали на землю, как смоковница, потрясаемая сильным ветром, роняет незрелые смоквы свои. И небо скрылось, свившись как свиток; и всякая гора и остров двинулись с мест своих. И цари земные, и вельможи, и богатые, и тысяченачальники, и сильные, и всякий раб, и всякий свободный скрылись в пещеры и в ущелья гор, и говорят горам и камням: падите на нас и сокройте нас от лица Сидящего на престоле и от гнева Агнца; ибо пришел великий день гнева Его, и кто может устоять?»

В «Трех разговорах» неоднократно подчеркивается мысль о том, что описанное в Повести уже близко. Вспомним слова Апокалипсиса: «Блажен читающий и слушающие слова пророчества сего и соблюдающие написанное в нем; ибо время близко». «Время близко» - означает и то, что «совершается ныне, присно и во веки веков» То есть, происходит уже сейчас, в настоящем времени, в том числе времени продолженном и то, что одновременно принадлежит вечности. Персонаж «Трех разговоров» Г[-н]Z, выразитель авторской позиции в повести, произносит в завершении «Повести»: «Ну, еще много будет болтовни и суетни на сцене, но драма-то уже давно написана вся до конца, и ни зрителям, ни актерам ничего в ней переменять не позволено», определяя тем самым неизбежность этой развязки.

Повесть заканчивается на моменте встречи двух противоборствующих войск, двух станов. Композиция «Трех разговоров» становится кольцевой. Начавшись с предисловия, в котором ставится вопрос о причине зла, его сущности и проявлении в мире и войне, как способе борьбы с ним, Соловьев выводит этот вопрос именно на уровень метаисторический или историософский.

Соловьев отмечал, что причиной человеческого зла, «мешающих быть нам действительно сынами божьими», является «хаотическое начало», которое, свободной волей человека может привести его как к вершинам Духа, так и низринуть в бездну. В «Софии» Соловьев пишет: «Цель космического процесса - реализация Души и Бога в Душе, создание индивидуального человеческого организма. Цель исторического процесса - создание совершенного социального организма. История - также борьба Сатаны с Демиургом, бесконечная вражда и война. Сатана хочет подчинить себе возможно большее число людей и создать видимость единства. Эгоистическая воля - место Сатаны в человеке, разум, справедливость - место Демиурга. Первый Бог, которому поклоняется человечество, - Дух космоса. Хаотическое желание, которое находится в основе мира». Жизнь человека на Земле - постоянная, непрестанная борьба, которая происходит в его духовном пространстве, ее существование предопределено самим условиями плотного Земного мира, который необходим человеку для развития качеств его духа. Земной же исторической процесс - есть видимый результат этого противостояния, этой борьбы за человека. Начало всех исторических процессов, событий, войн, революций лежит в более высоких слоях человеческого бытия и, одновременно Космоса. Вот почему Соловьев считал невозможным окончательное прекращение войны «раньше окончательной катастрофы», описанной в повести. «По своей смерти, воскресении и вознесении», пишет Соловьев, «наш Спаситель стал единым главой Церкви невидимой и видимой, образовавших единый живой организм. С этих пор начинается окончательное влияние мира невидимого на видимый. Но, прежде чем достичь своей цели, Церковь должна была еще выдержать великую борьбу с силами века сего, которые низвергнутые, но не уничтоженные, только изменили сферу своего действия.». В силу объективного эволюционного пути человечества, природа оказалась подчиненной человеку, потеряла над ним свою власть. Следовательно, «сыны века сего, чтобы иметь какое-нибудь влияние на человека, должны были действовать в новой сфере.»И далее:

«Это им было возможно, так как человечество, естественно, не могло быть возрождено внезапно и в его целом.» Здесь вновь подчеркнута мысль о поступательном развитии человечества, и одиночном пути каждого человека. Выход для человечества Соловьев усматривал в сотрудничестве и сближении христианских народов и государств, понимая под этим не внешние религиозные обрядовые различия, но следование пути Христа.

«Это эгоистическое самоутверждение, отъединяющее нас от истинной полноты Божества, может быть уничтожено только Любовью. Любовь есть та сила, которая выводит нас внутренне из границ нашего существования, соединяет нас неразрывной связью со Всем и, соделывая нас действительно сынами Божьими, делает нас участниками полноты Его существенной Премудрости и причастниками Его духа» Любовь, таким образом, становится не только действенной силой, но и связана с самой Софией, мудростью. «Дело любви есть воссоединение человека, и через человека, всего созданного существования» Только через любовь и посредством любви возможно осуществление единения в человечестве, ибо в противном случае это единение мнимое.

Соловьев писал не только о земном пути человечества, он рассматривал мироздание в целом, считая человека не только его частью, но активной и необходимой в нем действующей силой: «Космический процесс, писал он, есть последовательное объединение низшего, или земного мира, созданного в начале в состоянии хаоса и розни - тогу вабогу»«Историческим силам, царящим над массой человечества, еще предстоит столкнуться и перемешаться, прежде чем на этом раздирающем себя звере вырастет новая голова - всемирно-объединяющая власть антихриста, который будет говорить громкие и высокие слова и набросит блестящий покров добра и правды на тайну крайнего беззакония в пору ее конечного проявления, чтобы - по слову Писания - даже и избранных, если возможно, соблазнить к великому отступлению. Показать заранее эту обманчивую личину, под которой скрывается злая бездна, было моим высшим замыслом, когда я писал эту книжку», писал В.С. Соловьев. В письмах Е.И.Рерих также можно найти строки, указывающие на смысл описанных в Откровении и повести событий:

«Битва Армагеддона не может быть только победоносным шествием, ибо в неё вовлечены Силы Великие как с той, так и с другой стороны. Победа Светлых Сил непреложна. Они идут с Космическим Магнитом, который ведёт и привлекает в действие силы величайшие, против которых, конечно, не могут устоять силы тёмные. Стихия огня чистого палит их. Но нужно дожить до этого срока» .

Таким образом, «Краткая повесть» Владимира Соловьева, дающая художественный образ этой битвы, является выдающимся произведением русской литературы, требующая нашего осмысления и пониманиях тех опасностей и тех величайших возможностей, которые сокрыты в человеке и его будущем, в Восьмом дне творения, который предвидели в своих идеях деятели Серебряного века. Историософия Владимира Соловьева, творчество мыслителей Серебряного века - величайшее наследие и пространство будущего русской и мировой культуры, требующее от нас самого пристального изучения и осознания. Оно устремляет человека к тому Светлому Граду Культуры, который необходим сегодня более, чем когда- либо, являясь единственным и непреходящим ориентиром в тернистом и бесконечном пути человеческого духа.

Заключение

В осмыслении исторического процесса, его конечных целей и задач необходимую роль играет подлинное искусство. Являясь средством изменения человеческого сознания, посредством Красоты, заключенной в нем, оно воплощает в себе высшие идеалы, направленные на постижение человеком самого себя, этических законов, связывающих человека, планету и Космос.

В русской культуре ведущее положение заняла именно литература. Постижение смысла исторического процесса, его связь с высшим промыслом воплощалась в историософских текстах русских мыслителей - писателей и поэтов. Особое значение сыграли в этом Золотой и Серебряный век русской культуры.

Вл. Соловьев, принадлежащий к плеяде выдающихся философов Серебряного века. Его философское наследие составляет одну из основ космизма - явления, которое зародилось именно в пространстве русской культуры. Творческое наследие Соловьева явилось одной из кульминационных точек в развитии русской философской мысли. Оно неразрывно связано с русской литературой, обобщая и синтезируя темы, поднятые писателями XIX века. Христологическую проблематику, как тему Воскресения и Преображения человека затрагивали в своих произведениях великие русские писатели XIX века - Пушкин, Гоголь, Достоевский. XIX век рассматривал индивидуальную жизнь человека, ее частные проявления. В конце XIX века Вл. Соловьев выдвигает понятие Богочеловечества, где речь идет уже о Преображении всего человечества через индивидуальный духовный путь каждого человека. Соловьев неразрывно связывает в своей философии и в повести духовный путь человечества и путь исторический, показывая, что именно духовный кризис, кризис в пространстве Культуры порождает кризис социальный и общечеловеческий. «Краткая повесть об Антихристе» является своеобразным духовным завещанием ее автора. Она синтезирует в себе историю, публицистику, религию, философию. Повесть, продолжает традицию историософской русской литературы, является выдающимся ее образцом, выдающимся философским произведением, выраженным в блестящей художественной форме. В повести, входящей в состав «Трех разговоров» Соловьев рассматривает зло как онтологическое явление бытия. Зло - неизбежное явление, поскольку связано со свободной волей человека и будет продолжаться на земле до конечной развязки мирового исторического процесса. Ею, по мысли, Соловьева, будут события Апокалипсиса, ознаменованные противостоянием двух противоположных сил. Именно через эту конечную битву, окончательное отделение истины от лжи, света от тьмы в духовном мире каждого отдельного человека Соловьев видел единственный возможный путь к воцарению «нового неба и новой земли».

Путь к Богочеловечеству и соборности лежит через преображение каждого человеческого духа. Воплощение Софии на земле, как олицетворения мудрости и любви, возможно только через преображение мира красотой. И осуществить эту задачу должен сам человек.

С событиями описанными Соловьевым в повести, человечество уже столкнулось в XX веке, оправдав свой провидческий характер. Сегодня человечество стоит на пороге не менее тяжелых испытаний. Теперь эта борьба идет в пространстве Культуры. Новый ее виток, на пороге которого мы находимся, требует от нас, прежде всего, знаний, которые были щедро оставлены нам в наследство нашими великими предшественниками, творцами жизни, творцами Будущего.

Список использованной литературы

1.Андреев Д. Роза Мира. - Эксмо, 2016. - 800 с.

2.Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества (2-е изд.). - М.: искусство, 1986. - 445 с.

3.Бердяев Н.А. Малое собрание сочинений. - Азбука, Азбука- Аттикус, 2016. - 672 с.

4.Бердяев Н.А. Философия творчества, культуры и искусства. В 2 т. Т.1. М.: Искусство, 1994. 750 с.

5.Бердяев Н.А. Судьба России. Опыты по психологии войны и национальности. - М.: ЭКСМО - Пресс, 2001. - 736 с.

6.Беспредельность. Часть первая. - М.: Международный Центр Рерихов, Мастер-Банк, 2009. - 472 с. - (Учение Живой Этики).

7.Библия. Книги священного писания Ветхого и Нового Завета. - М.: Российское Библейское Общество, 2013. - 1376 с.

8.Блок А.А. Собрание сочинений. В 8 т. Т. 3. - Л.: Государственное издательство художественной литературы, 1960.

9.Блок А.А. Собрание сочинений. В 8 т. Т. 6. - Л.: Государственное издательство художественной литературы, 1960.

10. Бражников И.Л. Русская литература XIX-XX веков: историософский текст. - М.: Прометей-МПГУ, 2011

11.Булгаков С.Н. Два Града. Исследования о природе общественных идеалов. - Издательство Олега Абышко, 2008. - 736 с.

12.Долгополов Л.К. На рубеже веков. - Л., 1977.

13.Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы. - М.:АСТ: АСТ МОСКВА: ХРАНИТЕЛЬ, 2008. - 876, [4] c.

14.Дунаев М.М. Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература в XVII- XX вв. - М.,2006.

15.Кожинов В.В. История Руси и русского Слова. Современный взгляд. - М.: «Чарли», 1997. - 528 с.

16.Кожинов В.В. О «Тихом Доне» // Лит. в школе. - М., 1994. - № 4. - С. 22-29.

17.Кожинов В.В. О русском национальном сознании. - М.:Алгоритм, 2002. - 384 с.

18.Кожинов В.В. Размышления об искусстве, литературе и истории. - М.: «Согласие», 2001. - 816 с.

19.Лихачев Д.С. Избранные работы: В 3 Т. Т.3. - Л.: Худож. лит., 1987.-520 с.

20.Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы. - М.: Наука, 1979. - 303 с.

21.Минералов Ю.И., Минералова И.Г. История русской литературы ХХ века. 1900-1920-е годы. М.: Высшая школа, 2004.

22.Мир Огненный. Часть первая. - М.: Международный Центр Рерихов, 2016, - 504 с. - (Учение Живой Этики)

23.Ницше Ф. Cочинения в 2-х томах, том 2. М.: Мысль, 1990.

24.Поль Д.В. «Тихий Дон» и историософия В.В. Кожинова // Наш современник, 2008. - № 1. - С. 283-287.

25.Рерих Е.И. Письма в 9 т. Т. I (1919- 1933). - М.: Международный Центр Рерихов; Благотворительный Фонд им. Е.И.Рерих; Мастер-Банк, 2011. 496 с., ил.

26.Рерих Е.И. Письма в 9 т. Т. III (1935). - М.: Международный Центр Рерихов, 2016. 832 с., ил.

27.Русская литература серебряного века (под редакцией В.В.Агеносова) М., 1997.

28. Русская идея: антология. Маслин М.А. (сост.) Место издания: М.: Республика, 1992. - С. 496

29.Соловьев В.С. Смысл любви. - СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2016. - 352 с.

30.Соловьев В.С. Чтения о Богочеловечестве. - СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2016. - 384 с.

32.Тихомиров Б.Н. «…Я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком»: Статьи и эссе о Достоевском. СПб.: Серебряный век, 2012 - 504 с

33.Трубина Л.А. Историческое сознание в русской литературе первой трети XX века: Типология. Поэтика: Автореф. дисс. … доктора филол. наук. - М., 1999.

34.Флоренский П.А. Столп и утверждение истины. Опыт православной теодицеи. - М.: Издательство ACT. 2003. - 640 с.

35.Шапошникова Л.В. Град светлый. - М.: Международный Центр Рерихов, 1998. - 192 с.

36.Шапошникова Л.В. Свет и тернии Космического пути планеты Земля. - М.: Международный Центр Рерихов, 2015. - 640 с., 205 илл.

37.Ясперс К. Смысл и назначение истории. - М.: Республика, 1994. - 528 с.