Эволюция правозащитного движения в СССР в 1964-1984 гг.

Эволюция правозащитного движения в СССР в 1964-1984 гг.

Введение

Советское общество на протяжении всего своего существования не было однородным ни в мировоззренческом, ни в политическом смыслах. Наиболее ярко эта неоднородность проявилась после XX съезда, в эпоху хрущевской оттепели. Именно в этот период зародилось правозащитное движение, на многие годы ставшее флагманом инакомыслия в СССР. Просуществовав около двадцати лет, правозащитное движение сумело объединить вокруг себя самые разные протестные движения, существенно различавшиеся по своим целям и приоритетам, а также создать широкую информационную сеть. Деятельность участников правозащитного движения не имела конкретной политической цели, а потому и рассуждать об их деятельности стоит не с точки зрения практических результатов, а с точки зрения влияния на сознание советского общества, а также вклада в традиции российского инакомыслия.

Актуальность темы обусловлена процессами формирования гражданского общества и демократических институтов, а также значимостью вопроса соблюдения прав человека в современной России. Эти факторы подталкивают к необходимости изучения истории правозащитного движения, как опыта взаимодействия общественных структур и государственной власти.

Научная новизна исследования состоит в комплексном анализе проблемы эволюции правозащитного движения, учитывающем как внутренние (взаимоотношения между участниками правозащитного движения), так и внешние факторы (изменение расстановки сил во власти, смена внешнеполитической линии СССР), оказавшие на него влияние.

Целью работы является исследование изменений, которые претерпевало правозащитное движение в СССР в указанный период.

В соответствии с целью определяются следующие задачи:

·Исследовать причины и предпосылки зарождения движения.

·Определить идейные принципы и характер движения.

·Охарактеризовать основные виды деятельности движения.

·Рассмотреть процесс трансформации принципов движения.

·Проследить динамику взаимоотношений правозащитного движения с обществом и государством.

·Объяснить причины поражения правозащитного движения.

Объектом исследования является правозащитное движение в СССР в период 1964-1984 гг.

Предмет исследования - эволюция правозащитного движения, трансформация принципов его деятельности.

Степень изученности темы. Проблема зарождения и развития правозащитного времени до начала 1990-х гг. занимала незначительную роль в отечественной исторической науке. Советская власть считала участников правозащитного движения «антисоветчиками», а потому в рамках историографии советского периода не могло быть серьезных исследований, посвященных инакомыслию в СССР. В период 1960-1980-х. гг. выходили лишь отдельные статьи в официальной прессе, целью которых была дискредитация участников правозащитного движения. Постепенно появляются работы, отражающие официальную точку зрения на правозащитное движение. К таким можно отнести книгу Н.Н. Яковлева «ЦРУ против СССР». В этой книге правозащитник обвиняются в том, что их деятельность финансируется и курируется ЦРУ. Собственно и само существование какого-либо протестного движения в СССР автором отрицалось, речь шла лишь о незначительной группе людей, действовавших вопреки интересам своей страны.

Начиная с конца 1980-х появляются первые научные работы, в которых осуществляется попытка полноценного анализа истории правозащитного движения. Характерной особенностью историографической базы по данной проблеме является то, что первыми ее начали изучать сами участники правозащитного движения. Первым и крайне важным таким исследованием стала работа члена МХГ - Л.М. Алексеевой «История инакомыслия в СССР», написанная еще в 80-е годы. Стоит отметить, что в данной работе правозащитному движению посвящена отдельная глава, таким образом, «правозащитники» впервые выделяются Алексеевой из общей массы инакомыслящих. Л.М. Алексеева также впервые разделяет историю правозащитного движения на определенные этапы. К этой же группе исследований, основанных на собственном опыте следует отнести работу П. Вайля и А. Гениса «60-е. Мир советского человека». В ней авторы всесторонне рассматривают жизнь советских людей в шестидесятые годы. Характеризуя деятельность правозащитного движения, авторы уделяют особое внимание влиянию его участников на общество. Они подчеркивают, что правозащитникам удалось вернуть буквальное понимание текстов законов, несвойственное советскому человеку, сменить жанровые и стилевые системы в обществе.

Следующую группу исследований представляют работы, которые стали публиковаться с середины 1990-х. гг. и продолжают выходить в настоящее время. Эти исследования, как российских, так и зарубежных историков имеют более взвешенный характер нежели работы предыдущих периодов. Отдельного внимания заслуживает книга А.В. Шубина «Диссиденты, неформалы и свобода в СССР». Правозащитное движение в данной работе рассматривается в контексте всех протестных движений в СССР, существовавших как до, так и после них. Это исследование одно из немногих, в котором приводится комплексный анализ взаимосвязи внешней политики СССР с внутренним положением правозащитного движения в стране. Критически анализируя характер правозащитного движения, Шубин отмечает его замкнутость, давление групповой среды, ограничивавших свободу участников движения. Для данной работы в целом характерно критическое отношение к деятельности правозащитного движения, что отличает ее от большинства других исследований, в основе своей написанных в хвалебном духе. Характерным примером такого исследования является книга Сесиль Вессье, написанная еще в 1999 году и лишь недавно переведенная на русский язык «За вашу и нашу свободу! Диссидентское движение в России». На данный момент это одно из самых полных и всесторонних исследований по проблематике правозащитного движения в СССР. Преимуществом работы является то, что она основывается как на широком круге источником, так и на личных беседах исследователя с большим числом участников правозащитного движения. Также представляет интерес исследование британского историка Ф. Буббайера «Совесть, диссидентство и реформы в Советской России», который смог отразить нравственный характер правозащитного движения, что не всегда удавалось западным авторам, нередко стремящимся увидеть в диссидентах жесткую оппозицию советской власти.

1. Истоки правозащитного движения

1.1Предпосылки формирования движения в период 1917-1953 гг.

Прежде чем перейти к непосредственному рассмотрению зарождения и развития правозащитного движения стоит обратиться к предшествующей истории Советского государства. Традиционный историографический подход к изучению правозащитного движения или диссидентского движения в целом берет за точку отсчета ранний хрущевский период. Однако в данной работе целесообразным представляется начать рассмотрение проблемы с момента формирования Советской государственности, а также обратить внимание на период, когда страной руководил И.В. Сталин. Необходимость краткого освещения этих периодов продиктована стремлением наиболее полно раскрыть мировоззренческие основы движения. К этому подталкивают нас и воспоминания многих участников правозащитного движения, отмечавших то влияние, которое оказал на них, и как следствие на принципы правозащитного движения, сталинский период и дух подпольной, революционной борьбы господствовавший в СССР. Без рассмотрения некоторых особенностей политического режима в тот период, общественных умонастроений трудно было бы осознать причины появления принципов и методов правозащитного движения.

Проблему предпосылок формирования определенного типа мировоззрения участников правозащитного движения (в период с 1917 по 1953 гг.) можно условно разделить на два компонента. Сущность первого компонента состоит в характере идеологической обстановки, сложившейся в СССР, характерной особенностью которой был культ революционности. Второй компонент проявляется в политической сфере, включающей в себя как политический режим, так и методы применяемые государством. На практике оба этих компонента тесно переплетаются и оказывают взаимное влияние друг на друга: идеологические установки обуславливают политические методы руководства, а те в свою очередь оказывают влияние на общественную атмосферу.

Переходя к характеристике первого компонента, то есть идеологической обстановки, следует обратиться к историческим событиям, повлиявшим на ее формирование. Как известно, Советская Россия обязана своим рождением вооруженному захвату власти большевиками, попросту говоря, Октябрьской революции. Государство, появившееся в ходе революционной борьбы и утверждавшее свое право на существование в ходе продолжительной Гражданской войны получило в идеологическом смысле некую родовую травму. Отныне культ революционной борьбы, стремление добиваться поставленных задач силовым путем, насильственными, а не мирными политическими методами будут сопровождать российское общество на протяжении долгого времени. На поддержание культа революционного насилия и, что немаловажно подпольной борьбы, активно работала идеологическая машина государства. Касаясь темы революционного насилия, нельзя не процитировать лучшего специалиста в этом вопросе российского историка В.П. Булдакова. «Триумфаторская мифология революции была впечатляющей. Лежащий в ее основе героизированный образ (зло - отмщение) оставался притягательным до тех пор, пока «наследники дела Октября» не созрели для усвоения новой легенды… Бледнеющий призрак революции вновь сгустился, нависнув над историческим телом России чем-то вроде дамоклова меча. Начало революции было отодвинуто едва ли не к восстанию декабристов, ее завершение - к дате смерти Сталина.

Бациллы бунтарства и революционаризма действительно наполняют всю российскую историю. Но в данном случае был сконструирован поистине инфернальный образ: получалось, что «русская революция продолжалась целое столетие», а ее кульминация пришлась на двадцатипятилетие, предшествующее смерти Ленина».

Революционный характер власти не изменится и к концу 1920-х годов, когда власть большевиков уже не подвергалась каким-либо существенным угрозам, а курс на мировую революцию был заменен стремление построить «социализм в отдельно взятой стране». Шейла Фицпатрик, исследовавшая повседневную жизнь сталинского общества пишет: ««Армия бойцов- революционеров» - так назвал партию член Политбюро Лазарь Каганович на XVII съезде в 1934 г. Этот образ был по душе коммунистам, многие из которых до сих пор носили оружие, ностальгически вспоминали гражданскую войну и, подобно Сталину, одевались в полувоенный костюм - френч и сапоги». Лидеры партии по-прежнему оставались революционерами и проводили в жизнь политические преобразование соответственно своему самоощущению. Веря, что эти революционные преобразования в конечном счете совершаются в интересах народа, они стремились насильственно форсировать их даже в тех случаях, когда это явно противоречило интересам не только отдельно взятых личностей, но и целых социальных групп. Их в некоторой степени мессианское сознание не могло вместить даже возможность того, что они делают что-то не для блага народа. Руководствуясь этими же принципами, отнюдь не отрицавшими насильственных методов, а также пользуясь той атмосферой склонности масс к насилию, государство в 1930-е гг. начинает проводить репрессивную политику в отношении собственного населения. Вот что об этом пишет В.П. Булдаков: «Между тем уловить механику перехода от стихийного и полустихийного террора к партийно-государственной репрессивности нетрудно. Ранее большевистское руководство не случайно настаивало, что каждый коммунист должен поработать в ЧК, - власть помогала людям научиться «стучать» в их собственных и, одновременно, своих интересах. Так государственность начинала дозировать «доверительное» насилие, хотя его планомерности мешал крайне низкий уровень общей правовой культуры. Тем не менее для власти открывалась возможность ситуационно идеологизировать социальное недовольство, направляя его в «классовое» русло и скрывая свои собственные просчеты». Этот переход к партийно-государственным репрессиям одновременно подавлял человеческую личность, создавал атмосферу страха и пресекал даже возможность какого-либо открытого протеста. В целом можно утверждать, что большая часть населения не могла ощущать себя в безопасности. Ярким примером этого является широко известный Приказ №00447, разверстывающий количество репрессий по регионам страны. «Согласно представленным учетным данным Наркомами республиканских НКВД и начальниками краевых и областных управлений НКВД утверждается следующее количество подлежащих репрессии…» далее в документе представлен список с наименование республик и количеством необходимых репрессий в данном регионе. Сталинские репрессии будут в будущем нередко упоминаться правозащитниками как фактор, повлиявший на их мировоззрение и принципы (и это неслучайно, среди них, как и среди значительной части населения, были либо члены семей, либо лично пострадавшие от сталинских репрессий - видные деятели правозащитного движения В.А. Красин и П.И. Якир были одними из них).

Помимо прочего в рамках этой системы неизбежно складывалась монополия власти на высказывание. Этот факт, находящийся на стыке политического и идеологического компонентов станет в том числе одной из предпосылок породивших правозащитное общество именно в той форме в какой оно сложилось. Как было отмечено выше, никаких открытых форм протеста в сталинский период не могло существовать, последняя политическая демонстрация состоялась в 1927 году в десятилетнюю годовщину Октябрьской революции, а ее организаторы во главе с Л.Д. Троцким понесли наказания, вплоть до высылки из СССР. Но это вовсе не означает, что на территории Советского государства не возникало протестных настроений, одной из составляющих этих настроений было подспудное вызревание культуры

неприятия насилия. Однако эти настроения не могли выйти на поверхность до той поры пока тоталитаризм в СССР не начал трансформироваться в авторитаризм, пока не началась хрущевская «оттепель».

1.2Причины зарождения правозащитного движения в период «оттепели»

После смерти Сталина 5 марта 1953 года в стране постепенно установилось «коллективное руководство». В ходе политической борьбы Н.С. Хрущев смогу устранить от власти своих конкурентов, возобновить единоначалие в партии и руководстве страной. Одним из этапов политической борьбы стало выступление Хрущева на XX съезде. 24 февраля 1956 года Хрущев в секретном докладе разоблачил культ личности Сталина и подверг критике репрессии, которые затронули многих членов партии. Несмотря на «секретный» характер доклада, его содержание довольно быстро стало известно большой части населения страны. И конечно же, доклад этот произвел огромное впечатление на современников. В большинстве воспоминаний встречается мнение, что это был момент перелома. Даже среди тех, для кого положения доклада не стали откровением признавалось, что акцентирование внимания самой партии на данном вопросе явление из ряд вон выходящее. В качестве примера приведем отрывок из воспоминаний Л.М. Алексеевой. «То, что мы только что слушали, было четырехчасовым докладом на Двадцатом съезде партии, в котором Хрущев обвинял Сталина в поощрении культа личности, нарушении партийной демократии и неправомерном преследовании множества коммунистов. Доклад зачитывали по всей стране на заседаниях партийного актива, потом на партийных собраниях, и в конце концов он просочился в комсомол и профсоюзы. Человек, управлявший страной почти тридцать лет, оказался преступником. Нельзя сказать, что это откровение меня потрясло. Оно просто подтвердило мои взгляды, формировавшиеся уже с 1953 года. Но мне было удивительно слышать подобные признания от руководителя Коммунистической партии». Тем не менее множество людей почувствовало, что их долгое время обманывали. О преследованиях и репрессиях безусловно было известно всем, однако мало кто считал возможным экстраполировать свои личные случаи столкновения с репрессиями на все общество. Бытовало мнение о том, что если репрессиям и подвергались невиновные, то это были незначительные ошибки или же «перегибы на местах», которые подлежали устранению, но в сознании людей до ХХ съезда никоим образом не могло быть мыслей о том, что это были массовые, систематические репрессии. При этом не стоит преувеличивать достижения доклада о культе личности Сталина. Речь в нем шла лишь о том, что во всех преступлениях виноват лично Сталин, партия же в целом по-прежнему считалась практически непогрешимой, авангардом, который должен проводить в жизнь ленинские заветы. И все же ХХ съезд в совокупности с началом реабилитации политических заключенных, а также курсом партии стимулировавшем в обществе «критику и самокритику» привел многих людей к мучительным размышлениям и пересмотру своих прежних убеждений. «Саморазоблачения партийной верхушки стали первотолчком для духовного раскрепощения общества» - пишет Л.М. Алексеева в своей «Истории инакомыслия». Начинает складываться поколение «оттепели», поколение ХХ съезда, во всяком случае в столичных городах. В это время формируется та среда, в которой будет зарождаться, вызревать, а затем и появится на свет правозащитное движение. Именно в этой среде зародились литературные споры, литературное осмысление истории страны. «Дела литературные» имели большое влияние на зарождение демократического движения.

Однако прежде чем приступить к более детальному рассмотрению роли этого аспекта, стоит упомянуть еще одно событие, произошедшее в том же 1956 году. Речь идет о венгерском восстании и его последующем подавлении советскими войсками. Эти события как ничто другое показали противоречивость хрущевской оттепели и обозначили ее границы. Венгерское общество, пробудившееся после разоблачений ХХ съезда стало требовать большей свободы, поначалу не намереваясь отказываться от марксистско- ленинской идеологии. Новым председателем Совета министров Венгрии стал Имре Надь. 23 октября 1956 года многотысячная толпа оказалась на улицах Будапешта, в результате этого Имре Надь провозгласил выход своей страны из Варшавского договора, ее политическую независимость, а также объявил о политическом плюрализме в Венгрии. Советский Союз не мог допустить развала ОВД и 4 ноября ввел войска в Будапешт. Это повлекло за собой противостояния на улицах города, восставшие бросали бутылки с зажигательной смесью в советские танки, в ответ следовала стрельба. Естественно результатом этих боев стало большое количество раненых и убитых. Подавление венгерского восстания вызвало резко негативную реакцию у части населения. Так студентка Горного института Л.Гладкая написала стихи, которые распространялись в ленинградских вузах: «Там честная кровь заливает асфальт, там русское «стой!», как немецкое «хальт!»». Стоит отметить, что ввод советских войск в Венгрию повлиял на советских граждан, возможно, в не меньшей степени чем ХХ съезд с его разоблачением культа личности Сталина. Об этом свидетельствуют мемуары многих участников правозащитного движения. «''Поколение 56 года сформировалось под влиянием десталинизации, волнений в Польше, но главным образом - под влиянием венгерского восстания в октябре 1956 года. Я помню, с каким страстным нетерпением ждал я сообщений из Венгрии, и как был не согласен, когда, сидя у нас, приятель отца говорил, что "как-то надо помочь венгерским коммунистам: в советских газетах как прелюдия к вторжению появились фотографии повешенных за ноги сотрудников венгерской госбезопасности. Если бы в то время была какая-то организация, которая предложила бы мне с оружием в руках бороться с режимом - я бы не раздумывая согласился» - так охарактеризует влияние венгерских событий на свои взгляды и мировоззрение первого поколения правозащитников Андрей Амальрик, автор известного публицистического эссе «Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?».

Подавление восстания в Венгрии, возврат советского руководства к силовым методам принесли разочарование будущим участникам правозащитного движения. В результате этих противоречий хрущевской оттепели в сознании людей сталкивалась надежда на возможные перемены и разочарование в политике Советского государства. Это столкновение во многом способствовало проявлению общественной активности в конце 50-х - начале 60-х гг.

1.3Роль литературы

Как отмечалось выше, установка властей предусматривала лишь критику «культа личности» Сталина, при этом не допускала критику партии. Критика была строго ограничена рамками сталинского периода, распространение этой критики на современную политику было недопустимо. Поэтому осмысление общего опыта сосредоточилось на художественной литературе и публицистике, как правило, обращенной в прошлое. Еще одним фактором обращения к литературе можно считать «литературоцентричность», некое сакральное отношение к тексту советского человека, о которых писали Петр Вайль и Александр Генис, рассмотревшие в своей книге «60-е. Мир советского человека» различные аспекты, влиявшие на мировосприятие советских людей. Философ и историк А.В. Шубин рассуждает сходным образом, но в более широком контексте: «Первая половина ХХ века была литературоцентричной. Образованная публика европейских стран жила текстами и искала в них истину. Но поскольку научный текст труден и скучен, публика обращалась прежде всего к художественным произведениям. А в условиях диктатур, державших в руках подавляющее большинство населения планеты, художественная литература была лучшим средством намекнуть на ту правду, которую нельзя сказать прямо». Важным в этом высказывании также представляется акцентировать внимание на роли именно художественной литературы.

Большую часть существования СССР существовало определенное представление о роли и назначении писателей. Они должны были писать исключительно в русле требований предъявляемых государством, показывать идеальный мир. В искусстве, в том числе его литературной части господствовал социалистический реализм, подразумевавший отображение построения и жизни в светлом социалистическом мире. «Сила советских писателей в беззаветной преданности идеям коммунизма, в безграничной верности делу партии»,- отмечал автор статьи «Литературной газеты». Такое положение сохранялось вплоть до начала перестройки. В 1932 году ЦК ВКП(б) было принято постановление о создании Союза писателей СССР, первое заседание которого состоялось в 1934 году. Это обеспечивало государству полный контроль над тем, что будет издаваться в Советском Союзе, позволяло навязывать необходимые стандарты искусству. Литератор, который не состоял в Союзе писателей был отрезан от литературной жизни страны, практически не мог опубликовать свои произведения, не имел доступа ко многой литературе. В обмен государство гарантировало ряд привилегий: спецпайки, дачи в Переделкино и прочее. Оказавшись на крючке, писатели и создавали произведения практически не имевшие никакой связи с реальностью. Именно на этом культурно-историческом фоне в 1953 году появилась статья Владимира Померанцева «Об искренности в литературе». Л.М. Алексеева в своих воспоминаниях пишет: «В декабре 1953-го «Новый мир» напечатал статью с невинным названием «Об искренности в литературе». Ее автор, малоизвестный писатель Владимир Померанцев, обвинял литературный истеблишмент в «лакировке действительности», в поощрении надуманных, шаблонных произведений, рисующих всеобщее благоденствие. Я была согласна с каждым пунктом статьи, как и все присутствовавшие. - Ленин тоже предупреждал о бюрократизации литературы, - заметила я». Статья В. Померанцева становится первой пробой сил сторонников изменений. Он обвиняет в неискренности советскую литературу.

«Неискренность - это не обязательно ложь. Неискренна и деланность вещи… Когда мы читаем, например, стилизаторов, то остается неприятный осадок. Слишком много видим мы выисканных, подобранных, вычурных мыслей и слов, слишком напряженно следим за манерой письма, и поэтому его содержание остается за порогом сознания». Сюжет литературных произведений выстраивается лишь по шаблону борьбы за производительность, люди обезличиваются. В. Померанцев призывает «Поднять подлинную тематику жизни, ввести в романы конфликты, занимающие людей в личном быту, - значит многократно увеличить воздействие литературы па жизнь». Идеологическая машина стремилась сделать главным, едва ли не единственным смыслом жизни человека выполнение и перевыполнение им планов, Померанцев же видел свою задачу в разграничении работы и личного досуга.

В 1956 году журнал «Новый мир» издает роман Владимира Дудинцева «Не хлебом единым», который во многом соответствовал принципам, отраженным в статье Померанцева. Внимание к человеческой личности стало ключевой особенностью данного произведения, признаваемого достаточно слабым с чисто художественной точки зрения. Несколькими годами позже, в 1962 году «Новый мир» опубликует еще одно сенсационное произведение, ставшее одним из символов оттепели. Речь идет о повести А.И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича». Для Твардовского эта повесть была шансом нанести удар по сталинизму, что интересовало и Хрущева. «Но значение публикации оказалось гораздо разрушительнее для советской системы, чем рассчитывал Хрущев и даже Твардовский. Все желающие теперь могли узнать, что в СССР существовали концентрационные лагеря, порядки в которых напоминали нацистские лагеря смерти. А ведь концлагеря были символом и главным доказательством бесчеловечности нацизма, разгром нацизма - одним из важнейших достижений СССР. «Один день» наносил удар по основополагающим ценностям Системы». Публикация «Одного дня Ивана Денисовича» стала пиком наступления сторонников «оттепели». Так отреагировали литераторы на призыв Хрущева, прозвучавший на XXII съезде партии, искать истину. Задавая съезду вопрос «Возможно ли появление различных мнений в отдельные периоды, особенно на переломных этапах?», он сам уверенно отвечал «Возможно». Призыв Хрущева был услышан обществом. Разъяснение правды стало общенародным делом. Дискуссия - формой общественной жизни. Поиски ответов разделили общество на антагонистические группы.

«Одну из них возглавил редактор «Нового мира», автор бессмертного (в 60-е - буквально) «Теркина» А.Т. Твардовский. Его съездовская речь представляла собой ясную программу реализации хрущевских тезисов. Строилась она, естественно, на главном из них - правде, которую Твардовский упомянул девять раз, включая однокоренные слова и исключая название газеты».

На вызов, как это уже бывало и раньше в истории России, активно ответила поэзия. В это время крайне важным явлением общественной жизни становятся выступления поэтов у памятника Маяковскому. Именно с этого события историография традиционно начинает отсчет зарождения правозащитного движения. Массовый интерес к поэзии был приметой времени, характерной культурной средой вызревания правозащитного. Это отмечает и первый историк диссидентства Л.М. Алексеева: «Увлечение поэзией стало знамением времени. Стихами болели тогда люди, ни прежде, ни позже поэзией и вообще литературой особенно не интересовавшиеся. Более того, повышенная жажда самовыражения, пробудившаяся в сбросившем оцепенение обществе, многих заставила взяться за перо». Сходится с ней во мнении и один из организаторов публичных чтений стихов у памятника Маяковскому Владимир Буковский: «Около ста лет назад наши сверстники читали взахлеб социалистические брошюры, обсуждали на сходках социалистические утопии, и кто в то время не знал Фурье или Прудона, считался невеждой. У нас паролем было знание стихов Гумилева, Пастернака, Мандельштама».

Итак, 29 июля 1958 года в Москве был открыт памятник Маяковскому. На торжественной церемонии читали стихи официальные советские поэты: Евтушенко, Ахмадуллина, Рождественский и другие. На торжественном митинге собрались партийные чиновники, представители рабочего класса, образования. После завершения официальной части к микрофону подошел простой человек из публики и начал читать стихи Маяковского. Публика хорошо оценила это выступление и уже вскоре к сцене выстроилась очередь из желающих прочитать стихи. В результате этого появилась традиция собираться у памятника Маяковскому и читать стихи разных поэтов, не только Маяковского, в том числе и свои. Как отмечалось выше, поэзия была популярна в это время, и поэтические вечера не были редкостью, однако впервые они стали организовываться без контроля официальных органов власти. И до определенного времени власти и официальная печать не видела в этом ничего предосудительного, напротив, «Московский комсомолец» положительно отозвался о чтениях у памятника Маяковскому. Но чтение собственных стихов нередко переходило в дискуссии о современном обществе. Тем более, что и стихи были зачастую наполнены гражданским пафосом. При этом антисоветских высказываний никто из участников поэтических чтений не отмечал. Владимир Осипов в своей книге отмечает, что не помнит «чтобы кто- нибудь высказывал консервативные или контрреволюционные взгляды… подвергал сомнению Октябрьскую революцию или необходимость коммунизма в России»25. При активном участии властей общественная инициатива утихла в 1959 году. Но вскоре, уже в сентябре 1960-го группа студентов (одним из них был Владимир Буковский) восстановила традицию маяковских чтений. На площадь снова потянулись старые участники этих поэтических собраний. Теперь встречи проходили вечером в выходные дни. Публика собиралась совершенно разносторонняя, одних интересовало исключительно искусство и поэзия, они отстаивали чистоту искусства, его независимость от политики, что в конечном счете приводило их к противоречию с властями, которые стояли на позициях соцреализма. Другие же приходили на площадь именно в силу.

Вполне ожидаемым следствием таких поэтических собраний стали задержания сначала более радикальных чтецов, а затем и всех остальных. Дабы не утруждаться оценкой уровня дозволенности, сотрудники органов госбезопасности решили вовсе прекратить собрания на площади Маяковского. Чтобы борьба с молодыми поэтами и их публикой не была оценена как возврат к репрессивным методам к ней были привлечены рабочие заводов и комсомольцы. В этот момент самоорганизация граждан получает новый толчок к развитию. «Политики» охраняют читающих стихи, не позволяют дружинникам прерывать чтения, порой обеспечивают «конвой» своим товарищам. После очередной потасовки в апреле 1961 года, нажим на поэтов усилился. Площадь стала оцепляться, организаторы «маяков» подвергались обыскам. Собрания продолжаются до осени 1961 года, вплоть до XXII съезда, обеспечивая порядок перед которым, площадь была «зачищена». В октябре Владимир Осипов, Эдуард Кузнецов и больной туберкулезом Илья Бокштейн были обвинены по статье 70 УК РСФСР («антисоветская агитация и пропаганда») за попытку создания подпольной организации. Разумеется обвинения были надуманными, истинная причина заключалась в их активной роли в организации чтений у памятника Маяковскому . Осипов и Кузнецов получили по 7 лет лагеря, Бокштейн - 5.

Хотелось бы еще раз подчеркнуть, что собрания на площади Маяковского не имели антисоветского характера. Позже Е.А. Евтушенко, выступая на заседании идеологической комиссии при ЦК КПСС будет отмечать это. «Вы знаете, что на площади Маяковского было традицией, что устраивались поэтические вечера. Там собирались разные люди в прошлом и позапрошлом годах, они спорили о поэзии, читали стихи, читали Есенина, Маяковского, Блока, Брюсова, Щипачева, стихи самых различных советских поэтов, читали свои собственные стихи какие-то мальчики... Иногда к этому, естественно, присоединялись всякие хлюпики, которые читали пасквильные стишата и дурно пахнущую лирику, хотя в общем это явление было очень хорошим, нашим, советским…Так что сделали товарищи из райкома, товарищи с красными повязками на рукавах? Они несколько вечеров подряд приезжали и очищали аудиторию, вытаскивали читающих стихи. Одну девочку вытащили, которая читала «Люблю» Маяковского. Они решили, что это она сама написала и что такие стихи нам не нужны. И вообще на площади Маяковского вечера прекратились».

Вообще, роль литературы в становлении правозащитного движения отмечается в мемуарах и интервью деятелей этого движения достаточно часто. Повлияла она и на принципы данного движения о чем будет сказано в следующей главе.

Помимо этого, завершая первую часть исследования, стоит еще раз отметить, что на формирование принципов будущих участников правозащитного движения существенное влияние оказало тяжелое и зачастую жестокое прошлое страны. Чувствуя атмосферу насилия, испытывая на себе и своих родственниках репрессивную мощь государства, правозащитники постепенно вырабатывали чувство неприятия насилия. В тот момент, когда занавес чуть приподнялся, и монополия власти на высказывание была нарушена, люди с энтузиазмом приступили к осмыслению и активному обсуждению прошлого и настоящего своей страны, стали задумываться о путях ее развития в будущем. Разумеется, рассуждения эти не выходили за рамки марксистско-ленинского пути, популярной идеей был возврат к ленинским нормам, коллективному руководству, в общем курс на искоренение ошибок прошлого и недопущение их в будущем. Эти устремления, наткнувшись на жесткое проявление силы советских властей в Будапеште, не угасли, а наоборот получили новый импульс, позволили ощутить острую необходимость говорить об ошибках, стремиться предотвратить их. Тем более, что к этому призывала и сама советская власть. Важным представляется также отметить, что «оттепель» и новые модели поведения были достоянием в первую очередь жителей столицы. Более широкий доступ к информации, хоть и ограниченная, но возможность общения с иностранцами были возможны лишь в пределах Москвы. Почти все известные представители науки, культуры и искусства стремились в Москву, ведь здесь они были менее ограничены со стороны властей, могли иметь лучшие жизненные условия. В силу этого именно в Москве складываются наиболее благоприятные условия для формирования атмосферы «инакомыслия», способствовавшей в свою очередь возрождению протеста в стране. Таким образом, поколение «оттепели», «шестидесятники» были явлением характерным для Москвы и Ленинграда и в дальнейшем нескольких крупных городов. Этот факт обуславливает рассмотрение в работе в первую очередь Московского ядра правозащитного движения - здесь оно зародилось и было наиболее многочисленным.

2. Идеология правозащитного движения

2.1Основные идейные принципы и характер движения

Прежде чем перейти к рассмотрению основных принципов правозащитного движения стоит отметить некоторые его особенности и обстоятельства возникновения. В первую очередь это то, что у правозащитников не было прямой преемственности с либерально- демократической традицией в русской истории. Можно было бы предположить в таком случае, что в Советский Союз проникли западные идеи защиты прав. Тем более, что годы зарождения правозащитного движения в СССР совпадают со временем наибольшей общественной активности на Западе, в частности в США и Франции, где дело доходило даже до восстаний. Однако и здесь заимствований быть не могло всей по той же причине - плохая осведомленность о международном движении за права человека. Правозащитное движение родилось главным образом из опыта людей, проживших жизнь в условиях беззаконий, жестокости и попрания личности в «интересах коллектива», или ради «светлого будущего всего человечества». Большую роль сыграла идея преемственности русской классической литературы.

«Думая, как в изолированном обществе мог возникнуть феномен диссидентства, куда уходят его корни, помимо корней, заложенных в самой природе человека, я прежде всего думаю о роли русской литературы. Запрещая на время Достоевского и не публикуя многие работы Толстого, власть все же не пошла на полное запрещение литературы ХІХ века - и в этом, возможно, была ее ошибка, ибо пафос этой литературы - в защите человека от системы. Именно это было глубокой и национальной почвой нашего движения, а вовсе не «западное влияние», о котором любят говорить чины КГБ и западные теоретики. Урок Запада - это прежде всего урок Мартина Лютера Кинга и его кампании ненасильственных действий. Но Кинг шел от Ганди, а Ганди от Толстого, идеи которого своего рода бумерангом вернулись в Россию». Духовная сила классической литературы оставила свой отпечаток в сознании участников правозащитного движения. Павел Литвинов подчеркивает ту роль, которая литература сыграла в становлении его мировоззрения. «Русская литература, которую я с детства читал и любил, - я имею в виду литературу XIX века в основном - меня воспитала в сострадании к маленькому человеку, к страдающему человеку, которого подавляет государство. Я, конечно, относил это к капиталистическим странам, не понимал, что и наше государство подавляет, но это чувство - чувство справедливости - у меня было очень сильное». Отсылки к трудам русских классиков являются лейтмотивом множества публикаций различных авторов-участников правозащитного движения. Характерным примером апелляции к классической литературе является ответ Л. Чуковской на речь М.А. Шолохова, произнесенную на XXIII съезде партии по поводу приговора Синявскому и Даниэлю: «Величайший из наших поэтов, Александр Пушкин, гордился тем, что «милость к падшим призывал». Чехов в письме в Суворину, который осмелился в своей газете чернить Золя, защищавшего Дрейфуса, объяснял ему: «Пусть Дрейфус виноват - и Золя все-таки прав, так как дело писателей не обвинять, не преследовать, а вступаться даже за виноватых, раз они уже осуждены и несут наказание... Обвинителей, прокуроров... и без них много».

Дело писателей не преследовать, а вступаться... Вот чему нас учит великая русская литература в лице лучших своих представителей. Вот какую традицию нарушили Вы, громко сожалея о том, будто приговор суда был недостаточно суров».

Большинство исследователей вслед за Л.М. Алексеевой называют точную дату зарождения правозащитного движения - 5 декабря 1965 года. «Днем рождения правозащитного движения можно считать 5 декабря 1965 г., когда в Москве на Пушкинской площади состоялась первая демонстрация под правозащитными лозунгами». Стоит привести предысторию, которая предшествовала демонстрации на Пушкинской площади и собственно и являлась ее причиной. Итак, осенью 1965 года начался процесс над двумя советскими писателями - А.Д. Синявским и Ю.М. Даниэлем. Произведения этих авторов не печатались в Советском Союзе, а потому они были вынуждены переправлять их на Запад, где они публиковались под псевдонимами Абрам Терц (Синявский) и Николай Аржак (Даниэль). В результате Синявский и Даниэль были привлечены к суду и обвинены в передаче за границу произведений «порочащих советский государственный и общественный строй», отдельно вменялось в вину использование псевдонимов. Многие советские писатели и общественные деятели выступили с защитой писателей. Особые надежды возлагали на поддержку автора «Тихого Дона» Михаила Шолохова. Однако он не только не встал на защиту Синявского и Даниэля, но и произнес разгромную речь на XXIII съезде партии: «Попадись эти молодчики с чёрной совестью в памятные 20-годы, когда судили не опираясь на строго разграниченные статьи уголовного кодекса, а руководствуясь революционным правосознанием... (бурные аплодисменты)... Ох, не ту бы меру наказания получили бы эти оборотни! (бурные аплодисменты). А тут, видите ли, ещё рассуждают о суровости приговора! Мне ещё хотелось бы обратиться к зарубёжным защитникам пасквилянтов: не беспокойтесь, дорогие, за сохранность у нас критики. Критику мы поддерживаем и развиваем, она остро звучит и на нынешнем нашем съезде. Но клевета - не критика, а грязь из лужи - не краски из палитры художника!». Именно эта речь и вызвала негодование Л. Чуковской.

Так как все попытки не увенчались успехов, было принято решение провести демонстрацию в защиту А.Д. Синявского, Д.М. Даниэля, а также соблюдения прав в СССР. Демонстрация была быстро разогнана властями, но именно в этот момент появилось правозащитное движение, о принципах которого и пойдет речь. Принципы эти хорошо прослеживаются по воспоминаниям участников правозащитного движения, о них писала и Л.М. Алексеева, впервые создавшая историю диссидентского движения, их же упоминают и современные исследователи, занимающиеся диссидентами, в их числе Сесиль Вессье, которая пишет: «Три принципа определяют рамки диссидентской деятельности: уважение к законности, отказ от любого насилия и стремление к гласности». К этому стоит добавить принцип индивидуального действия и связанный с ним принцип личной ответственности, которые на первых порах были неотъемлемой частью движения.

Помимо всего прочего, хотелось бы отметить, что диссиденты расходились с властью, по мнению самих участников движения, в стилистике. В связи с этим Петр Вайль и Александр Генис рассуждают о хемингуэвской системе ценностей, родившейся в шестидесятые годы: «Смена эпох выражается сменой знаков. Советское общество дохрущевского периода было серьезным. Оно было драматическим, героическим, трагическим. 60-е искали альтернативы этой идеологической модели. Они заменили знаки, и общество 60-х стало Несерьезным. Отрицание «серьезности» подразумевало борьбу с фальшью, обманом, красивыми словами. Ложь - от государственной до частной - стала главным врагом 60-х.». Эта мода на Хемингуэя отразилась как на мировоззрении, так и на внешнем облике многих людей из поколения «оттепели»: невероятной популярностью стал хемингуэевский свитер, характеризовавший сам по себе стиль жизни и в том числе мировоззрение. Вот что вспоминает о «стиле» участников правозащитного движения Наталья Червинская: ««Стиль» - то, о чем Синявский говорил: «У меня с советской властью расхождения чисто стилистические», - был для нас чрезвычайно важен. Как мне теперь кажется, стиль этот был - отсутствие солидности. Постоянная самоирония. Нам было в середине семидесятых уже около тридцати или за тридцать; многие благополучно становятся солидными в этом возрасте.

Но мертвенная солидность была стилистикой советской власти. Они внедряли солидность с помощью Уголовного кодекса и народных дружин. Солидность, тупая агрессивность - то, что теперь возродилось и называется зубодробительно-уродливым словом «скрепы».

Именно поэтому в нашей компании совершенно не принято было говорить прямолинейно и с пафосом. У нас были игра и ирония. Мне кажется, что друзья мои были не просто легкомысленны, а героически легкомысленны».

Этот отказ от солидности и серьезности и отличает диссидентский круг от партийных функционеров, которым совершенно несвойственно было ироничное отношение к чему-либо в жизни и уж тем более к себе. «Полностью исключенная из официального дискурса ирония - важная составляющая диссидентских высказываний и действий. Юмор - это прием, выявляющий дистанцию между словами и реальностью, которую слова якобы описывают. Не имея подчас других возможностей действовать, диссиденты часто и охотно прибегают к этому приему». Ироничность таким образом является и отличительной стороной правозащитников и в то же время приемом, с помощью которого обличается власть, проявляется истина.

Обратившись к воспоминаниям, а также высказываниям на судебных процессах участников правозащитного движения мы можем сделать достаточно очевидный вывод: правозащитное движение было скорее движением нравственным, нежели политическим. Правозащитники не ставили перед собой задачи захватить власть или переменить общественное устройство. Эту мысль высказывает И. Смирнов: «Диссидентство в нашей стране никогда не было политической оппозицией. Ведь всякая реальная оппозиция, пусть и без должных оснований, но надеется когда-нибудь стать правительством. В диссидентстве же действовал принцип чистой жертвенности. Человек громко заявлял: „Я против, чтобы сгинуть, быть вычеркнутым из общества, из его реально существующих механизмов. Эти люди достойны глубочайшего уважения. Но опыт войны на Тихом океане свидетельствует: камикадзе оказались очень плохими пилотами. Диссидентство имело смысл и силу только как индивидуальный нравственный выбор».

Кроме того, что правозащитники не стремились захватить власть, они еще и в некотором роде действовали в русле официальной политики: «Диссиденты 60-х не предлагали ничего такого, что уже не было продекламировано властью. Партия призывала к искренности - они говорили правду. Газеты писали о восстановлении «норм законности» - диссиденты соблюдали законы тщательнее прокуратуры. С трибун твердили о необходимости критики - диссиденты этим и занимались». Это же будет подчеркивать и один из участников движения Г.О. Павловский, который назовет движение советски-идиллическим и отметит, что в ранней фазе движение четко дистанцировалось от антисоветских групп. Так это и было, участники правозащитного движения действительно не были антисоветчиками. Видный участник правозащитного движения Павел Литвинов в интервью отмечает: «уже к 1956-1957 году я абсолютно стал критичен ко всему. Правда, я думал, что скоро будет новое правительство в России, что Сталин все исказил, но мы вернемся к ленинской модели, к ленинским методам руководства. Вот такое было мое ощущение - вернемся к «ленинским методам руководства партией»». Упоминание ленинских методов руководства здесь не случайно. Именно с обращения к трудам В.И. Ленина начался путь в правозащитное движение многих его будущих участников. «В ту пору я и предположить не могла, что люди, которые так много будут значить в моей жизни - Анатолий Марченко, Юрий Орлов, Петр Григоренко, - также относят начало своего инакомыслия к тому моменту, когда они перевернули первую страницу первого тома собрания сочинений Ленина ...».

Не антисоветский и не политический характер правозащитного движения, а его нравственная ориентация и самосознание являлись одним из основополагающих принципов на начальном этапе. Отмечает это и британский историк Ф. Буббайер: «Многие диссиденты, подобно Литвинову, полагали, что их деятельность никак не связана с политикой. Большинство из них понимали инакомыслие как явление нравственное. Люди одержали победу над собственной слабостью, примкнув к диссидентскому движению. Это и считалось «нравственностью». Они сумели побороть свой страх. Диссидент, по словам Синявского, - это человек, обретший возможность «морального сопротивления» режиму или, как говорит Синявский, «силу совести». Александр Гинзбург пишет, что лично знаком с очень многими диссидентами (точнее, их 2000 человек) и 80% из них руководствовались соображениями нравственности и морали». То, что инакомыслие существовало в измерении нравственности также хорошо видно по настроениям демонстрантов, участвовавших в акции протеста 25 августа 1968 года против ввода советских войск в Чехословакию. Лариса Богораз отмечала: «Если бы я этого не сделала, я считала бы себя ответственной за эти действия правительства, точно так же как на всех взрослых гражданах нашей страны лежит ответственность за все действия нашего правительства, точно так же как на весь наш народ ложится ответственность за сталинско-брежневские лагеря, за смертные приговоры…я решила, в конце концов, что для меня это не вопрос пользы, а вопрос моей лично ответственности». Похожих взглядов придерживалась и другая участница августовской демонстрации Наталья Горбаневская: «Сама демонстрация как акт протеста и участие в ней каждого из нас были основаны на индивидуальном нравственном порыве, на чувстве личной ответственности не побоюсь этого слова, - за историю».

Почему же характер деятельности правозащитников назван именно нравственным? Очевидно, это связано с еще двумя принципами движения: ненасилие и уважение к законности. Даже свои убеждения и ценности правозащитники не намеревались утверждать с помощью силы. Можно сделать предположение, что это связано с условиями жизни деятелей правозащитного движения, их родителей. Эти условия породили отвращение к насилию.

Интересные и показательные случаи из тюремной жизни приводят два диссидента Александр Лавут и Сергей Ковалев. Первый в беседе с Сесиль Вессье рассказывает как он объяснял уголовникам, что диссиденты занимаются мирной, ненасильственной деятельностью, на что они реагировали крайне скептически и отвечали ему: «Когда поедете уже убивать коммунистов, свистните, мы вам поможем. Их всех надо убивать!...». Похожий случай приводит и Ковалев, уголовные просят его: «Слушай, ты запиши мой адрес. Когда я выйду, а вы пойдете власть мочить - я с вами», на что Ковалеву приходилось им объяснять «Я мочить никого не собираюсь. Я вообще против этого»46 Невольно возникают ассоциации с толстовством, особенно если вспомнить высказывания участников демонстрации 1968 года равносильные толстовскому: «Не могу молчать».

Крайне важной стороной деятельности диссидентов было уважение к законности. А.В. Шубин пишет: «Как и декабристы, диссиденты выступали с идеей конституционализма, защиты прав личности. Но они не претендовали на захват власти, не брали в руки оружие. Они надеялись хотя бы разбудить кого- нибудь… Оружием диссидентов была законность - ситуация, немыслимая во времена декабристов, когда Конституция была целью. Теперь Конституцией и законом можно было прикрываться в борьбе за еще большую законность. Так соединилось диссидентство и правозащита. Понятие «правозащитник» характеризует метод борьбы, а «диссидент» - характер мышления. А это не всегда совпадало». Таким образом, уже само название правозащитник характеризует метод борьбы, которым они будут пользоваться. Деятельность в рамках закона стала воплощение и продолжением идеи А. Есенина-Вольпина, обратившегося к гражданам в 1965 году с требованием гласности суда над Синявским и Даниэлем. Не отрицая советского строя, участники демократического движения стремились изменить его, демократизировать, добиться соблюдения базовых прав человека, закрепленных в советской Конституции.

Правозащитники вышли за рамки привычной советской действительности, они показали «иной принцип прочтения текста - не трактовать, а воспринимать буквально»48 Казалось бы что может быть проще? Однако, это было прорывом для того времени. Сказать, что законы должны пониматься буквально и применяться на практике означало уже противопоставить себя власти. Такая позиция подразумевает полную перемену концепции закона в СССР. Если ранее закон был малоизвестен и как минимум внушал опасения, то отныне правозащитники стали доказывать, что он может и должен защищать граждан от произвола властей. Юридическая литература становится своего рода бестселлером и стремительно исчезает с полок книжных магазинов и библиотек, особой популярностью пользовался Уголовно-процессуальный кодекс. Из принципов ненасилия и законности логично проистекает следующий принцип, ставший краеугольным в правозащитной деятельности: принцип открытости. В самом деле, почему бы правозащитникам не действовать открыто, если они не пытаются свергнуть власть, не нарушают законов, а напротив призывают их соблюдать? Это на начальном этапе и поставило в тупик советских чиновников и сотрудников Комитета государственной безопасности. Вот что написал в своей докладной записке от 11 декабря 1965 года председатель КГБ В.Семичастный: «Дело иногда доходит до того, как это было, например, в Москве, когда некоторые лица из числа молодежи прибегают к распространению так называемых "гражданских обращений" и группами выходят с демагогическими лозунгами на площади. Формально в этих действиях нет состава преступления, но если решительно не пресечь эти выходки, может возникнуть ситуация, когда придется прибегнуть к уголовным преследованиям, что вряд ли оправдано». Правозащитники намеренно отказываются от методов подпольной борьбы, что очевидно проистекает из всего вышесказанного. Приведем воспоминания Александра Подрабинека, оказавшегося в движении уже в конце 1960-х. Но на тот момент оно еще сохраняло свои базовые принципы. «Короче говоря, я мог бы стать замечательным шпионом демократического движения в логове врага. Эта мысль меня очень увлекала. Мне было тогда двадцать лет… Когда я наконец закончил свою сбивчивую речь, он спросил, что же мне мешает это сделать. Я честно признался, что работа в таком месте и в таком качестве не есть моя заветная мечта и я готов пойти на это только в интересах демократического движения. Иначе говоря, мне нужна была командировка, направление, свидетельство того, что я не из шкурных соображений пошел работать пособником палачей.

Андрей Твердохлебов даже не усмехнулся, как, наверное, сделал бы на его месте любой, а начал очень популярно объяснять, как устроено демократическое движение. В нем есть место инициативе, ответственности, жертвенности, взаимопомощи и много еще чему, но нет в нем ни коллективной ответственности, ни партийных заданий, ни конспирации, ни других атрибутов подпольной революционной борьбы».

Генерал Григоренко, создавший в 1963 году подпольную организацию «Союз борьбы за возрождение ленинизма» пересматривает свои взгляды и пишет книгу с характерным названием: «В подполье можно встретить только крыс». Так он отмежевался от заговорщических и прочих подобных методов.

О.В. Эдельман так охарактеризует эти изменения: «Интеллектуальная элита не приняла «просталинской» корректировки идеологии, которую она справедливо связала с новыми ограничениями и без того куцей свободы творчества. Выдвинувшаяся из этой среды группа инакомыслящих бросила властям вызов. Она отказалась от методов подпольной борьбы столь, столь характерных для предыдущего периода, почти избавилась от комплекса вины перед государственной властью, нередко мучившего ее предшественников, и, неслыханное дотоле дело, заявила свои претензии на легальность». Необходимо также отметить принцип индивидуального действия и личной ответственности, хотя эта тема уже и была в некоторой степени затронута. Свою борьбу правозащитники начинали в силу внутренней необходимости. Сталкиваясь с недопустимыми вещами, они просто не в силах были молчать и бездействовать. Быть правозащитником означало верить в ценность действий одного-единственного человека. Владимир Буковский на этот счет напишет: «власть - это всего лишь согласие подчиняться, и каждый, кто отказывается подчиниться произволу, уменьшает его на одну двухсотпятидесятимиллионную долю, а каждый компромисс - усиливает его». Отсутствие иерархии, демократическая структура, а точнее сказать отсутствие какой-либо организованной структуры являлись отличительной чертой правозащитного движения. «Между правозащитниками нет формальных связей - ни внутри ядра движения, ни между ядром и «периферией». У них нет ни лидеров, ни подчиненных, никто никому не «поручает» никаких дел, а может лишь сам делать задуманное, если не будет добровольных помощников. Никто не имеет каких-либо обязанностей, кроме налагаемых собственной совестью. Но именно из-за добровольности присоединения к этому братскому ордену люди действуют с самозабвенной активностью, какой не вызвать приказами и понуканием» - пишет Л.М. Алексеева. С одной стороны логичным кажется вывод о том, что отсутствие четкой организации правозащитного движения было его слабостью, затрудняло координацию действий. Однако, это не так, в индивидуалистичности движения, в принципе личной ответственности заключалась сила и высокая степень выживаемости этого движения, что продемонстрировало дело И. Якира и В. Красина. Сесиль Вессье отмечает, что это дело «…доказывает правоту тех, кто в отличие от Якира и Красина, не желал, чтобы диссидентство оформилось в настоящую организацию, тем более, что и Якир, и Красин были сторонниками такой организации. Благодаря тому, что диссидентство провозгласило индивидуализм, оно удержалось на плаву после этой печальной истории, поскольку, по всеобщему ощущению, капитуляция двух человек не пошатнула основ всего движения».

Вышеизложенные принципы обуславливали те методы, к которым прибегали деятели правозащитного движения, диктовали формат их деятельности. И тем не менее они не были чем-то неизменным, находящимся в стагнации. С течением времени принципы стали претерпевать изменения, а вследствие изменялось и само правозащитное движение. Эти вопросы будут затронуты в третьей главе. Теперь же стоит рассмотреть публицистические произведения, оказавшие большое влияние на правозащитников.

2.2«Программные» произведения А.Д. Сахарова и А.И. Солженицына

Диссидентская среда осознавала кризисные ситуации, нараставшие в обществе, и стремилась искать пути выхода. В этом ключе написаны работы А.И. Солженицына и А.Д. Сахарова, и произведения эти лучшее доказательство того, диссидентство не только критиковало, но и предлагало пути решения проблем. «Программные» произведения А.И. Солженицына и А.Д. Сахарова выбраны не случайно, они в значительной мере формировали взгляды в диссидентской среде. Слово «программные» приводится в кавычках неспроста в силу неформальной структуры правозащитного движения употребление данного термина в его прямом значении представляется неправомерным. Несмотря на то, что этих авторов традиционно считают антагонистами, особенно в западной историографии, стоит отметить, что оба они относились друг к другу с уважением, оказывали как материальную, так и моральную поддержку. И оба пользовались уважением в правозащитной среде, хотя Александр Исаевич никогда и не относил себя к диссидентам. Однако их видение будущего родной страны принципиально отличалось.

Сахаров, изначально интересовавшийся преимущественно вопросом разоружения, во второй половине шестидесятых все чаще обращает свое внимание на внутреннюю политическую ситуацию. К июню 1968 года он завершает свою знаменитую работу «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе». Разделяя взгляды правозащитного круга на возможность мирных демократических изменений в Советском Союзе, Сахаров охарактеризовал свои взгляды как «глубоко социалистические». В этом эссе автор выходил из того круга вопросов, который обычно обсуждался в правозащитной среде, его размышления затрагивали не проблемы отдельно взятого Советского Союза, а мировые проблемы. Сахаров говорил не только об угрозе столкновения ядерных держав, но также и о проблеме голода, диктаторских режимах, расизме и других глобальных проблемах. В «Размышлениях...» проводится сквозная мысль о том, что в XX веке страны не могут решать свои проблемы по отдельности, для достижения успеха и сохранения мира требуются коллективные усилия всех государств. И только общество, построенное на основе интеллектуальной свободы может благополучно развиваться.

Далее Сахаров предлагал путь «конвергенции» двух мировых систем, иначе говоря мирного сближения капиталистического и социалистического общества: «Я считаю, что в ходе углубления экономической реформы, усиления роли экономических рыночных факторов, при соблюдении необходимого условия усиления народного контроля над управляющей группировкой (это существенно и в капиталистических странах) все шероховатости нашего распределения будут благополучно и безболезненно ликвидированы. Еще больше и принципиально важна роль углубления экономической реформы для регулирования и стимулирования общественного производства методом правильного (рыночного) ценообразования, целесообразного направления и быстрого эффективного использования капиталовложений, правильного использования природных и людских ресурсов на основе соответствующей ренты в интересах нашего общества». Да, теория конвергенции не была новой, она появилась на Западе, и впоследствии сам Андрей Дмитриевич не очень высоко оценивал эту свою работу, называя ее компиляцией. Однако, мало кто имел доступ к зарубежной литературе и поэтому для относительно широкой публики знакомство с теорией произошло лишь благодаря «Размышлениям…» Сахарова. При этом, как отмечают современники, большинство ознакомившихся с этим эссе посчитали такой подход слишком общим, не имеющим практического применения. В этом аспекте произведения А.И. Солженицына обычно выигрывали. Осенью 1973 года он пишет «Письмо вождям Советского Союза». Это письмо, как и сахаровские «Размышления…» осталось без ответа, а потому было запущено в самиздат. Солженицыну виделись две главные опасности, угрожавшие СССР. Первая опасность заключалась в гипотетической войне с Китаем, вторая состояла в крушении западной цивилизации. А главным источником проблем считал он марксистско-ленинскую идеологию. По вопросу толкования данной идеологии может и возникнуть противостояние СССР и Китая, и дабы предотвратить возможное столкновение Солженицын предлагает отказаться от идеологии. Также он отмечает необходимость освоения Северо-восточных регионов страны, а не экспансии на другие территории. Обращение к внутренним вопросам стало бы началом духовного возрождения русского народа, по мнению писателя. Рассуждая о политическом развитии страны, Солженицын утверждает, что страна не готова для демократии, а значит этот путь неприемлем. «Может быть, на обозримое будущее, хотим мы этого или не хотим, назначим так или не назначим, России все равно сужден авторитарный строй? Может быть, только к нему она сегодня созрела?».

Еще одной знаковой работой стало эссе Александра Исаевича Солженицына «Жить не по лжи», которое вышло в свет в 1974 году. Солженицын в этом эссе призывал каждого поступать так, чтобы из-под его пера не вышло ни единой фразы, «искривляющей правду», не высказывать подобной фразы ни устно, ни письменно, не цитировать ни единой мысли, которую он искренне не разделяет, не участвовать в политических акциях, которые не отвечают его желанию, не голосовать за тех, кто недостоин быть избранным. Солженицын предлагал в качестве универсального рецепта борьбы со злом личное неучастие во лжи. Необходимо отметить, что хотя Солженицын к этому времени уже окончательно разошелся с правозащитным движением и стал отстаивать необходимость православной авторитарной модели в России, тем не менее, его призыв «Жить не по лжи!» нашел широкий отзыв в сердцах многих правозащитников. И это неудивительно, так как из вышеупомянутых воспоминаний и выводов о нравственном характере правозащитного движения видно насколько эссе А.И. Солженицына близко им по духу.

В том же 1974 году А. Сахаров разобрал проект А. Солженицына в статье «О письме Александра Солженицына „Вождям Советского Союза». Сахаров выражает поддержку некоторых пунктов приведенных Солженицыным. Среди них отказ от поддержки марксизма как государственной идеологии, а также от поддержки революционных движений по всему миру; концентрация внимания на внутренних проблемах; отказ от насильственного удержания национальных республик в составе СССР; разоружение в пределах необходимой обороны; веротерпимость, демократические свободы и освобождение политзаключенных. Серьезные возражения вызвал его национально-авторитарный проект: «Солженицын пишет, что, может быть, наша страна не дозрела до демократического строя и что авторитарный строй в условиях законности и православия был не так уж плох, раз Россия сохранила при этом строе свое национальное здоровье вплоть до XX века. Эти высказывания Солженицына чужды мне. Я считаю единственным благоприятным для любой страны демократический путь развития. Существующий в России веками рабский, холопский дух, сочетающийся с презрением к иноземцам, инородцам и иноверцам, я считаю величайшей бедой, а не национальным здоровьем. Лишь в демократических условиях может выработаться народный характер, способный к разумному существованию во все усложняющемся мире. Конечно, тут существует нечто вроде порочного круга, который не может быть преодолен за короткое время, но я не вижу, почему в нашей стране это невозможно в принципе. В прошлом России было немало прекрасных демократических свершений, начиная с реформ Александра II. Я не признаю поэтому аргументацию тех людей с Запада, которые считают неудачу социализма в России результатом ее специфики, отсутствием демократических традиций».

2.3Самиздат и тамиздат: основные направления

Изучение обществом проблем прошлого, рассмотрение проблем текущих и распространение «программных» произведений участников правозащитного движения было бы невозможным, если бы не самиздат, являвшийся очевидным свидетельством нового отношения общества к слову, о чем говорилось ранее. Традиции незаконного распространения печатных материалов в России, безусловно, появилась гораздо раньше. Еще в XIX веке подобным образом распространялись некоторые запрещенные стихи А.С. Пушкина. В 1920-1930-е гг. распространялись в списках произведения авторов, находящихся в эмиграции, стихи Пастернака и других поэтов. Но после XX съезда эта традиция возобновилась с новой силой, получив невиданный прежде размах. Необходимо сказать, что самиздат начался с распространения преимущественно художественной литературы и поэзии, запрещенной в Советском Союз. А с начала шестидесятых самиздат начинает включать в себя все, что не соответствует официальной линии властей. Вскоре самиздат смог охватить всевозможные сферы интересов советских людей: от русской дореволюционной философии и до современных зарубежных авторов. Механизм самиздата основывался на следующих принципах: автор печатает свое произведение в нескольких экземплярах на пишущей машинке и распространяет копии среди близких людей. Если материал покажется достойным и интересным кому-то из прочитавших, то он перепечатывает копии с этого экземпляра и передает их своим знакомым. Чем большей популярностью пользуется произведение, тем шире круг и скорость его распространения. Происходит своеобразный естественный отбор наиболее качественных произведений. И все же «начался самиздат со стихов - возможно, из-за легкости перепечатывания их благодаря небольшому объему, легкости запоминания, а может быть, были тому и глубинные причины: духовное раскрепощение началось с области простых человеческих чувств».

Первыми стали распространяться стихи поэтов Серебряного века: Осипа Мандельштама, Анны Ахматовой, Марины Цветаевой, Бориса Пастернака и многих других. Значительная часть произведений этих авторов подвергалась цензуре и не попадала в печать, а те, кто смог пережить сталинское время подвергались нападкам и травле, организованной властями. Из-за этого публика не имела возможности легально ознакомиться с произведениями поэтов, олицетворявших стремление к свободе и нравственное противостояние. Поэтому они на протяжении долгого времени, не только в 1950-е будут занимать важное место в самиздате. Особой популярностью пользовалась поэма А.А. Ахматовой «Реквием», ставшая художественным обличением сталинизма, показавшая ужас репрессий пережитых непосредственно автором произведения.

В тот же период (конец 1950-х) начинают появляться в самиздате и произведения зарубежных авторов в переводе. Многие из них представляли собой либо жанр антиутопий (Дж. Оруэлл «1984», романы Франца Кафки), либо поднимали политические темы, в том числе и сталинские репрессии (Артур Кестлер «Слепящая тьма»). В общем популярностью вполне закономерно пользовались темы, которые не принято было обсуждать в официальной советской печати. Широкой распространение получили романы Эрнеста Хемингуэя, ставшего кумиром «шестидесятников».

Начало 1960-х знаменуется попаданием в самиздат сборников статей дореволюционных философов («Вехи», «Из глубины»). Интерес вызывал религиозный мыслитель Николай Бердяев. Размышления об опасности революций наталкивали интеллигентов, в целом мысливших вполне просоветски, на новые размышления.

Как уже не раз отмечалось в данной работе, советская интеллигенция в тот период часто обращалась к теме сталинизма и массовых репрессий, отношение к этим событиям характеризовало человека, определяла его место в системе «свой-чужой». А потому важное место в самиздате занимали воспоминания политических заключенных. Лагерная тематика покинула страницы советских литературных журналов, но интерес к ней не угас, а потому она переместилась на страницы самиздата. Самым большим интересом пользовался «Крутой маршрут» Евгении Гинзбург, матери известного писателя Василия Аксенова, «Колымские рассказы» Варлама Шаламова. Перепечатывалась и советская литература, которая не могла попасть в печать или не переиздавалась многие годы, а потому была фактически недоступна. К таким авторам можно отнести Евгения Замятина, Александра Солженицына, Андрея Платонова, Бориса Пастернака и других авторов.

Еще одним направлением в самиздате были журналы. Но как правило, несмотря на большое количество задуманных журналом, умирали они уже во втором-третьем выпуске и обычно оставались в пределах круга знакомых автора. Наиболее известными из таких журналов стал «Синтаксис», который издавал Александр Гинзбург, студент МГУ. Известность этого журнала объясняется тем, о нем упоминала советская печать в связи с арестом Гинзбурга, само собой в критическом ключе, но прочесть сборник (который успел выйти лишь в трех выпусках) смогли только ленинградские и московские знакомые автора.

Французский исследователь диссидентского движения в России Сесиль Вессье отмечает: «С 1968 года самиздат стал все больше обогащаться социологическими и политическими документами. Он превратился в канал, дающий доступ к информации, отличной от той, которую очень выборочно предоставляли официальные СМИ, и позволяющий распространять воззрения, которые не потерпела бы цензура». Правда к этому времени, самиздат перестает быть единственным и доминирующим каналом альтернативной информации - граждане СССР начинают слушать «вражеские голоса» по радио. И тем не менее, в тех исторических условиях, сложившихся в 1950- 1980-е гг. самиздат являлся основой неофициальной коммуникационной сети общества. И пока эти условия дефицита информации сохранялись, существовал и самиздат. Ликвидировать его можно было либо, используя силовые методы против всей среды распространителей и создателей самиздата, а это очень значительное количество людей, либо заменив дефицит информации перенасыщением оной. Эпоха самиздата закончилась вследствие второй причины на рубеже 1980-1990-х гг. Самиздат исчез в тот момент, когда появилась возможность издавать массовые неподцензурные тиражи за деньги.

Завершая тему, стоит сказать несколько слов о тамиздате. «Тамиздат - это термин, который пародийно повторяет название «самиздат», а тот в свою очередь пародировал «госиздат». Изменив принципиально процесс, правозащитники смогли резко увеличить распространение самиздата. Единичные случаи передачи рукописей на Запад превратились в систему с отлаженным механизмом: «самиздат - тамиздат - самиздат». «Тамиздат» как явление возник еще в середине 1950-х годов. Первыми всемирно известными тамиздатчиками стали советские писатели А. Синявский, Ю. Даниэль, Б. Пастернак, А. Есенин-Вольпин, М. Нарица, Е. Евтушенко, В. Тарсис. А уже к 1970-м гг. это явление фактически становится массовым: значительная часть советских литераторов, в том числе вполне официальных, признаваемых советской властью, начинает отправлять свои произведения на Запад, не обращая внимание на протесты со стороны властей. Не желая ссориться с властью, многие авторы объясняли появление за границей своих текстов распространением в самиздате. Вопрос о том, насколько такие утверждения соответствовали истинному положению вещей остается открытым.

Путь книг с Запада на родину был долгим, поэтому книги не могли удовлетворить спрос. Вследствие этого тамиздат не просто читали, но еще и делали копии - обычно при помощи фотоаппарата. Такой способ был менее трудозатратным, чем перепечатывание на машинку, но пригоден он был только для типографских изданий, так как отпечатанный на машинке текст было почти невозможно воспроизвести фотоспособом в связи с низким качеством бумаги, лент и копирки для машинок.

3. Деятельность правозащитного движения

3.1Публичные действия (демонстрации, митинги, пикеты)

Взаимоотношения инакомыслящих с органами государственной власти на протяжении всего существования правозащитного движения строились на принципе неприятия их властями. В определенные моменты отношение государства чуть смягчалось, в другие наоборот становилось более жестким. Причины таких поворотов более подробно будут охарактеризованы далее, но в целом можно отметить, что они были связаны не с изменением позиции правозащитного движения, а с различными внешними факторами. Правозащитники же в период с 1965 по 1983 гг. прошли путь все большего отхода от системы, постепенно в действительности пришли к отрицанию советской модели, чего изначально не было в этой среде. Основой деятельности правозащитного движения были публичные действия, среди которых главными являлись митинги и демонстрации. В ходе работы уже упоминалась демонстрация 5 декабря 1965 года, в результате которой и зародилось правозащитное движение. Теперь стоит рассмотреть ее более тщательно, а затем и другие митинги, организованные правозащитниками.

Первый с 1927 г. несанкционированный политический митинг в Москве был назначен на Пушкинской площади в День Советской Конституции 5 декабря. Одним из главных инициаторов митинга и вдохновителем правозащитного движения стал сын Сергея Есенина, математик Александр Есенин-Вольпин, он же написал «Гражданское обращение» в котором содержался призыв к гражданам выйти 5 декабря 1965 года на Пушкинскую площадь: «Несколько месяцев тому назад органами КГБ арестованы два гражданина: писатели А. Синявский и Ю. Даниэль. В данном случае есть основания опасаться нарушения закона о гласности судопроизводства. Общеизвестно, что при закрытых дверях возможны любые беззакония и что нарушение закона о гласности (ст. 3 Конституции СССР и ст. 18 УПК РСФСР) уже само по себе является беззаконием. Невероятно, чтобы творчество писателей могло составить государственную тайну.

В прошлом беззакония властей стоили жизни и свободы миллионам советских граждан. Кровавое прошлое призывает нас к бдительности в настоящем. Легче пожертвовать одним днем покоя, чем годами терпеть последствия вовремя не остановленного произвола.

У граждан есть средства борьбы с судебным произволом, это - «митинги гласности», во время которых собравшиеся скандируют один-единственный лозунг «Требуем гласности суда над...» (следуют фамилии обвиняемых), или показывают соответствующий плакат. Какие-либо выкрики или лозунги, выходящие за пределы требования строгого соблюдения законности, безусловно являются при этом вредными, а возможно и провокационными и должны пресекаться самими участниками митинга. Во время митинга необходимо строго соблюдать порядок. По первому требованию властей разойтись - следует расходиться, сообщив властям о цели митинга. Ты приглашаешься на митинг гласности, состоящийся 5 декабря с. г. в 6 часов вечера в сквере на площади Пушкина, у памятника поэту.

Пригласи еще двух граждан посредством текста этого обращения».

декабря на Пушкинской площади собралось порядка двухсот человек, включая интересующихся, представителей КГБ и милиции, прибывших для пресечения мероприятия. Перед началом митинга студентов пытались отговорить от участия члены комсомольских отрядом, мобилизованные на площадь. Их старания вполне закономерно не имели успеха. В основной массе участники демонстрации уже не были комсомольцами, поэтому не опасались за свое будущее в этом смысле. В назначенный час митингующие развернули плакаты: «Требуем гласности суда над Синявским и Даниэлем!», «Уважайте Конституцию (Основной закон) СССР!», «Свободу В.К. Буковскому и другим, помещенным в психиатрические больницы - в связи с митингом гласности!» Тут же милиция и комитетчики начали вырывать лозунги из рук, развернувшие их активисты после потасовки задержаны. Задержали и тех, кто оказывал какое- то сопротивление. В итоге 5 декабря было арестовано 28 человек, после дачи показаний все они были отпущены. Это стало свидетельством неготовности властей к такой тактике. Итак, митинг гласности был прекращен, едва начавшись. Но митинги в день Советской Конституции на Пушкинской площади стали традиционными. Ежегодно 5 декабря диссиденты приходили на площадь и молча снимали шапки в память о жертвах режима. «5 декабря, в годовщину первой демонстрации, опять прошел "митинг гласности" на Пушкинской площади. Несколько десятков человек, собравшись там к шести часам вечера, просто сняли шапки и молча простояли минут пять. Так решили собираться каждый год, чтобы почтить память жертв произвола. Власти реагировали нервно, пытались разгонять собравшихся, однако никто арестован не был»61. После отмены праздника 5 декабря, когда была принята новая конституция 1977 г., и некоторых непродолжительных дискуссий, демонстрации на Пушкинской площади было решено проводить 10 декабря в день защиты прав человека. Вскоре после первой демонстрации в Уголовный кодекс была внесена статья 190 - «Распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй», по которой стали привлекаться участники правозащитного движения. Дальнейшая публичная деятельность правозащитников стала развиваться по принципу цепной реакции и оказалась замкнута сама на себе. В январе 1967 года КГБ арестовало Гинзбурга, Галанскова, Добровольского и Лашкову за подготовку сборника «Феникс 66», а также «Белой книги», которая в свою очередь представляла сборник документов по делу Синявского и Даниэля. В их защиту 22 января на Пушкинскую площадь вышло около трех десятков молодых людей, среди которых были Владимир Буковский, Вадим Делон и Евгений Кушев. Именно они развернули плакаты с лозунгами в поддержку арестованных, требованиями освободить их, а также отменить 70-ю и 190-ю статьи УК. Это было некой новацией, т.к. до этого правозащитники требовали лишь соблюдения советских законов. Объяснить это можно участием В.Буковского, которые многие участники правозащитного движения всегда выделяли, считали «политиком». Трое протестующих были, как и всегда, быстро задержаны, а уже в августе-сентябре 1967 года над ними прошел суд (даже раньше чем над теми, в защиту кого они выступили). Применены были те самые статьи, против которых высказывались обвиняемые - 190-1, 190-3.

На судах присутствовали другие правозащитники, поддерживавшие обвиняемых. Точнее будет сказать, что присутствовали они и выражали поддержку около зданий суда. Советская власть условно шла на уступки и устраивала демонстрацию открытости судебных процессов. В действительности же, даже родственники арестованных не всегда могли попасть в зал суда, т.к. его заполняли специально отобранной публикой, дабы она выражала в суде негодование по поводу деятельности осужденных и всячески одобряла речи прокуроров и судей. Поддержка у зданий суда правозащитниками осужденных соратников стала еще одним видом публичных действий, к которым они прибегали. Эта составляющая деятельности была крайне важна с психологической точки зрения. А.П. Подрабинек в своих воспоминаниях пишет: «Мы ждали перед зданием суда, надеясь, что сможем увидеть Андрея. Вскоре к подъезду подъехал воронок, из дверей вышел Твердохлебов, махнул всем рукой и исчез в машине. Не сговариваясь, мы начали скандировать «Андрей! Андрей!», и это заглушало недовольные окрики милиционеров и вой милицейской сирены на машине сопровождения. Андрей наверняка слышал нас, и мы все знали, что наша солидарность - это то, на чем держится наше движение, что не позволит нам пропасть поодиночке, не даст сгинуть в тюремной пустоте и лагерной безвестности. Пройдет всего два года, и я услышу такое же скандирование в свой адрес и буду знать, что друзья не забудут меня ни в глухой ссылке на краю земли, ни в самой безнадежной одиночной камере».

На примере этого небольшого временного отрезка мы можем сделать следующие выводы. Во-первых, деятельность правозащитников, как и действия властей строились по принципу цепной реакции: за судебным процессом следовали протесты, участники которых также подвергались суду, что вызывало новые протесты и т.д. Во-вторых, деятельность их на какое-то время замкнулась в своем собственном правозащитном кругу. Эти факторы, правозащитной среде удастся преодолеть в 1968 году. Первым спусковым механизмом станет появление «Хроники текущих событий», речь о которой пойдет ниже. Вторым - демонстрация 25 августа 1968 года. Правозащитники покусились на «самое святое» - внешнюю политику СССР. Летом 1968 года внимание всей интеллигенции было приковано к событиям, разворачивавшимся в Чехословакии. Местная элита, при опоре на население, пыталась изменить систему, построить «социализм с человеческим лицом». Пристально следили и за реакцией Брежнева и партии, понимая что их отношение к чехословацким событиям является показателем готовности к переменам внутри страны. 21 августа отношение Кремля было продемонстрировано максимально ясно - в Чехословакию были введены войска СССР и членов ОВД. Помимо возмущения агрессией своей страны, для тысяч людей это был крах надежд на преобразования. Заговорили о повторении 1956 года. В это время Е.А. Евтушенко напишет: «Танки идут по Праге в затканой крови рассвета. Танки идут по правде, которая не газета. Танки идут по соблазнам жить не во власти штампов. Танки идут по солдатам, сидящим внутри этих танков… Чем же мне жить, как прежде, если, как будто рубанки, танки идут по надежде, что это - родные танки?»

В этих стихах отразились мысли и чувства многих советских людей. События «Пражской весны» стали определенным водоразделом. «Как бы тяжело ни обстояли дела в Советском Союзе к концу 60-х, российская интеллигенция оставалась патриотической. Она, как всегда, присягала на верность народу. Но урок Праги заставил усомниться в самой сущности этой присяги. Если в Чехословакии интервенция объединила интеллигенцию и народ, то в Советском Союзе - разъединила их». Советские граждане оказались перед выбором: либо соглашаться с партией и отказаться от общественной деятельности, пассивно ожидая новой оттепели, либо углублять, появившуюся в жизни общества гласность, принимая последствия этого решения. Безусловно, большинство приняло первый вариант, и в этом нельзя никого винить. Но были и те, кто не захотел принимать новые правила, продолжил бороться за свободу слова и изменения в стране.

августа 1968 года восемь человек (по общепринятым данным их было семь, демонстрацию обычно так и называли «демонстрация семерых») вышли на Красную площадь, чтобы выразить протест против введения войск в Чехословакию. Это были Наталья Горбаневская, Лариса Богораз, Константин Бабицкий, Павел Литвинов, Вадим Делоне, Владимир Дремлюга и Виктор Файнберг. Демонстрация напротив Храма Василия Блаженного продлилась лишь несколько минут. Участники успели сесть на брусчатку возле Лобного места и развернуть транспаранты: «Да здравствует свободная и независимая Чехословакия!» (на чешском), «Позор оккупантам!», «За вашу и нашу свободу!». К ним тут же бросилось несколько человек, вероятнее всего, сотрудники КГБ в штатском, разорвали плакаты. Демонстранты были избиты (Файнбергу при задержании выбили передние зубы), и погружены в милицейские машины. Некоторых демонстрантов было решено отправить на принудительное психиатрическое лечение, среди них была «поэтка», как она любила себя называть, Наталья Горбаневская и Виктор Файнберг, так как внешность его после задержания была крайне непрезентабельна для суда.

Остальных приговорили к различным срокам ссылки или тюрьмы. На суде обвиняемые отстаивали свои убеждения, не признавали противозаконность своих действий. По уже сложившейся традиции на улице у здания суда стояли около ста-стапятидесяти человек, поддерживавших обвиняемых.

Преодолев таким образом замкнутость, правозащитное движение постепенно пошло на создание различных организаций, митинги в какой-то степени стали менее важной частью движения. Однако встречи на Пушкинской площади будут продолжаться вплоть до начала Перестройки. Не менее важным видом деятельности участников правозащитного движения были подписные письма.

3.2Действия-обращения и Хроника текущих событий

Как упоминалось выше, открытость была принципиальной позицией движения. Отказ от подпольного действия и переход к действию легальному обусловил и методы, которые использовали правозащитники. Помимо уже упоминавшихся демонстраций, также существовала такая форма открытого действия, как письма. Сам формат обращений к органам государственной власти не был новым, письма писались и в годы массовых репрессий, тогда это было проявлением наивности - многие полагали, что Сталин не знает о том, что происходит в стране, и уж узнав, он непременно решит проблему. Были они одновременно и актом величайшего мужества, вступиться в то время за репрессированных означало с высокой долей вероятности самому оказаться в числе неугодных. Но характер этих писем не был правозащитным, скорее это были прошения, авторы либо пытались доказать, что человек подвергся репрессиям случайно, по ошибке, либо же и вовсе признавали вину обвиняемого, но уверяли, что в целом он достойный, советский человек. Авторы и «подписанты» писем конца 1950-х вряд ли рассчитывали на то, что власть прислушается к ним, скорее это было определенной формой протеста. Хотя существуют и иные мнения на этот счет: ««Подписные письма» начала 1960-х гг. проникнуты верой в возможность сторон договориться, они созданы не врагами государственного строя, а защитниками общегуманистических ценностей, высшая из которых - человек. Неоднократно отмечалось стилистическое единообразие защитных/протестных писем и нормативных документов той поры…». Разнилось мнение и среди самих участников правозащитного движения, например, Людмила Алексеева и Татьяна Великанова считали эти письма бесполезной формальностью. Другие же признавали, что была некоторая надежда на то, что письма могут как-то повлиять в лучшую сторону - к такой позиции склонялись в частности Александр Гинзбург, Наталья Горбаневская. Письма эти были как индивидуальные, так и коллективные, но главным признаком их всех являлось то, что они не были анонимными. Под каждым письмом ставилась настоящая фамилия «подписанта», а зачастую и его адрес. Помимо передачи обращений в советские органы и печать, они также распространялись в самиздате. Однако произошло это не сразу.

В 1958 г., во время кампании против Бориса Пастернака, опубликовавшего свой роман «Доктор Живаго» за границей, многие сочувствовали писателю и выражали свое сочувствие вслух. Вероятно, были и письма в защиту Бориса Леонидовича, но адресовались они исключительно советским чиновникам. По этой причине усилия, как в защиту Пастернака, так и в защиту Бродского остались неизвестными широкой общественности. Поворотным моментом стало дело Синявского и Даниэля, к этому моменту авторы уже не надеялись быть услышанными властью, а потому свои письма в советские органы распространяли через самиздат. Целью писем было заявить о неприятии официальной точки зрения на этот судебный процесс и на проблему взаимоотношений личности и государства. Одним из самых известных писем правозащитников стало «письмо 62-х», список подписантов которого был настолько впечатляющ, что его даже опубликовали в «Литературной газете».

Письма сыграли значительную роль в формировании общественного мнения и способствовали росту правосознания граждан.

Представляется важным рассмотреть здесь же одно из важнейших явлений правозащитного движения - издание «Хроники текущих событий». Перед ней не стояла задача обращения к советским органам, это был исключительно информационный бюллетень для внутреннего пользования. Но именно издание ХТС стало очень важной, объединяющей деятельностью правозащитников. «Хроника» смогла нарушить тишину вокруг правозащитных акций. Отныне каждый человек, осмелившийся открыто не соглашаться с режимом, переставал чувствовать себя одиноким, становился частью сети. Прочитав «Хронику», человек видел, что активность инакомыслящих распространена во всей стране, что правозащитники стремятся разговаривать с властью на языке закона, не снизу вверх. Видели они и то, что осужденные советской властью люди не остаются в забвении, а получают как моральную, так и материальную помощь, к ним привлекается внимание соратников и зарубежной общественности. Именно в силу самоценности «Хроники текущих событий», важным представляется рассмотреть это явление более детально, отдельно от остального самиздата.

«Хроника текущих событий» появилась в знаковом и насыщенным событиями для правозащитного движения 1968 году. Первый выпуск «Хроники» вышел в свет как раз в период активной борьбы властей с «подписантами». Первый составитель информационного бюллетеня Н. Горбаневская не планировала делать его регулярным, она готовила традиционный сборник о нарушениях прав человека в 1968 г., который был объявлен ООН „Годом прав человека. Подобные сборники появлялись в СССР регулярно и имели не периодический характер («Белая книга», «Процесс четырех»). Изначально словосочетание «Хроника текущих событий» было подзаголовком, который читатели приняли за название, а слова «Год прав человека в СССР» - за тему первого бюллетеня. Но издание продолжилось и после окончания Года прав человека. В 1969 г. Появляются слова: «Год прав человека в СССР продолжается».

«Хроника» придерживалась принципов правозащитной идеологии: советская власть должна соблюдать свои законы. Задача издания - предавать гласности беззакония, направленные против прав человека.

Уже первый выпуск дает представление о том, какие стороны жизни советского общества освещает «Хроника»: как почти все последующие выпуски, он начинается с отчета о политическом процессе. Сформировать представление о круге тем, поднимаемых в «Хроники» можно уже по названиям ее рубрик: «Аресты, обыски, допросы», «Внесудебные преследования», «Преследования верующих», «В тюрьмах и лагерях», «Новости Самиздата», «Преследования крымских татар». В силу того, что Москва являлась центром правозащитного движения и именно московские правозащитник издавали ее, большое место в ХТС отведено именно московским событиям.

Центральным принципом подачи материала в «Хронике» была фактологичность. Составители стремились максимально возможно устраниться от субъективных оценок. Тем не менее, читающий вряд ли могли заблуждаться насчет их отношения к режиму (тем более, что в ХТС употребляются и вполне «оценочные» термины, такие как «стукачи»). Документы диссидентов, публиковавшиеся в «Хронике», проникнуты обличительным духом преследователей инакомыслия.

Редакция «Хроники» была полностью анонимна, в выпусках не указывался ее адрес. Хотя для КГБ ее состав, безусловно, не был тайной. Каждые два-три года в результате арестов состав редакции менялся. В дальнейшем редакция через каждые два-три года менялась, главным образом из-за арестов. Однако эта замена редакторов «Хроники» оставалась незамеченной читателями, так как личности составителей практически не отражались в бюллетени: стиль подачи материала, оформление и принципы его отбора оставались неизменными на протяжении более полутора десятка лет существования ХТС.

В 5 выпуске «Хроники» был изложен принцип поступления информации к членам редакции: «... Каждый ... легко может передать известную ему информацию в распоряжение «Хроники». Расскажите ее тому, у кого вы взяли «Хронику», а он расскажет ее тому, у кого он взял «Хронику» и т.д. Только не пытайтесь единолично пройти всю цепочку, чтобы вас не приняли за стукача».

Получив сведения, издатели переписывали их максимально сухим языком (насколько они сами могли сдержать эмоции) и сводили в бюллетень. Работа „редакторов строилась при поддержке сети из сотен людей. Непосредственно редакция создавала лишь несколько экземпляров. Затем каждый экземпляр уходил другим людям, которые перепечатывали их во все больших количествах. В общем, работал стандартный самиздатовский механизм распространения материалов. «Хроника текущих событий» являлась не просто информационной платформой, фиксирующей нарушения в области прав человека, но и стала самоценной частью демократического движения, т.к. смогла создать связь между правозащитниками и другими диссидентскими кругами. На основе ХТС произошло объединение многих диссидентских направление на базе правозащитного движения - борьба за права человека становится их общим делом. К 1972 г. ХТС преодолела замкнутость в пределах Москвы и Ленинграда, отражала ситуацию в 35 точках страны. Каждый участник движения чувствовал, что за ним стоит множество людей, сочувствующих ему. «Хроника текущих событий» поддерживала и национальные движения в республиках СССР, и верующих различных конфессий.

Положение политзаключенных с самого начала было постоянной темой ХТС. «Хроника» публиковала сообщения о перемещениях политзаключенных в новые места пребывания, помещала периодически списки политзаключенных, кратко характеризуя суть их судебных дел. «Хроника» смогла сообщить более пятисот фамилий осужденных «за политику» до 1968 года, важным делом было и составления списка отправленных на принудительное лечение в психиатрические больницы. Публиковались сведения о болезнях политзаключенных, о назначении наказаний, о стеснениях в переписке и в свиданиях, о нормах питания, о жилищных условиях и условиях работы, а также о протестах против притеснений со стороны лагерной администрации и открытые письма политзаключенных на волю. Благодаря «Хронике» советские политзаключенные обрели впервые возможность апелляции к внешнему миру. Выпуски «Хроники» выходили регулярно, как правило, два раза в месяц. Но к 1972 году в Комитете госбезопасности поняли какую важную роль играет ХТС, была поставлена задача уничтожить издание. Власть, в сущности, пошла на шантаж, ясно дав понять правозащитникам: за каждым последующим выпуском будут следовать аресты. А так как редакция «Хроники» анонимна, под арест будут попадать непричастные к ее изданию люди. На время властям удалось прервать издание ХТС. «С 1972 по 1974 год «Хроника» не выходила из-за шантажа со стороны КГБ». Однако в январе 1974 года в ответ на шантаж властей Т. Великанова, С. Ковалёв и Т. Ходорович написали открытое письмо:

«Мы поставлены перед невыносимо трудным выбором, - вымогательство рассчитано точно и жестоко..нельзя осудить никого, кто пошел бы на эту сделку, - такой шаг диктуется жалостью и любовью. Но пожертвовать своим духом - это самоубийство, чужим - убийство. Духовное… А тем, кто ставит нас в такое положение, мы можем сказать только одно: нет. Ваши дела, ваша совесть, ваш грех - ваш ответ. Хотите использовать заложничество? Мы вам не помощники». Следом шло короткое заявление: «Не считая, вопреки неоднократным утверждениям органов КГБ и судебных инстанций СССР, «Хронику текущих событий» нелегальным или клеветническим изданием, мы сочли своим долгом способствовать как можно более широкому её распространению.

Мы убеждены в необходимости того, чтобы правдивая информация о нарушениях основных прав человека в Советском Союзе была доступна всем, кто ею интересуется. (Т. Великанова, С. Ковалёв, Т. Ходорович)».

Суть этого письма заключалась в том, что авторы, написавшие его брали на себя ответственность за издание «Хроники текущих событий». В дальнейшем Ковалев и Великанова были осуждены Ходорович эмигрировала, но прекратить издание ХТС властям не удалось: к концу 1983 г. на Западе были опубликованы уже 64 выпуска «Хроники текущих событий».

3.3 Динамика взаимоотношений с Западом

С определенного момента взаимоотношения участников правозащитного движения с Западом стали играть крайне важную роль. До этого на протяжении длительного времени сохранялось некое не то что бы опасение перед Западом, но скорее некоторое предубеждение. Круг правозащитников, как было показано выше, обращался с письмами в официальные органы советской власти, предъявлял к ним требования, распространял информацию о политических репрессиях, но все это происходило внутри страны.

Традиция была нарушена в январе 1968 года - Лариса Богораз и Павел Литвинов пишут свое «Обращение к мировой общественности», в котором обращаются к Западу, пытаясь привлечь внимание к судебному процессу над Галансковым, Гинзбургом, Добровольским и Лашковой. Это письмо стало преодолением характерного для нашей страны комплекса против «вынесения сора из избы». Авторы письма обращали внимание на «нарушение важнейших советских правовых норм» и призывали требовать повторного судебного разбирательства. «Сегодня в опасности не только судьба трех подсудимых - процесс над ними ничуть не лучше знаменитых процессов тридцатых годов, обернувшихся для нас всех таким позором и такой кровью, что мы от этого до сих пор не можем очнуться.

Мы передаем это обращение в западную прогрессивную печать и просим как можно скорее опубликовать его и передать по радио - мы не обращаемся с этой просьбой в советские газеты, так как это безнадежно». Это обращение вызвало широкий резонанс на Западе, было опубликовано в зарубежной печати, а западные радиостанции передавали его текст. После этого обращения начинают налаживаться постепенные контакты с Западом и западными журналистами в СССР. Первым постоянным «связным» с Западом был Андрей Амальрик. До 1969 гг. он был единственным в правозащитной среде, кто выполнял эту функцию. Именно он переправлял на Запад документы правозащитников, публицистику и художественный самиздат. Главным своим успехом на этом поприще Амальрик считал передачу на эссе А.Д. Сахарова «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе» (1968 г.).

В мае 1969 года первая общественная организация, созданная правозащитниками - Инициативная группа по защите прав человека в СССР пишет письмо, обращаясь в Комиссию по правам человека при ООН. Члены Инициативной группы, также как и авторы «Обращения к мировой общественности» объясняли обращение к Западе тем, что письма в советские органы власти остаются безответными. После двух этих писем, обращения в различные западные общественные организации становятся постоянными. Этим же методом будет пользоваться и Московская Хельсинкская группа, созданная для обеспечения выполнения СССР своих международных обязательств по соблюдению прав человека. Важно отметить, что для участников правозащитного движения обращения к Западу - не самоцель, а способ быть услышанными в Советском Союзе. В.И. Новодворская комментирует стремление наладить широкие контакты с Западом: «Диссидентам хватало и правозащитной деятельности, и если они ориентировали ее на Запад, то потому, что слишком хорошо понимали, что только там можно искать защиты, что здесь не сдвинуть ничего, даже при несталинском уровне репрессий». На Западе эти обращения в отличие от СССР получали отклик и здесь немаловажную роль играет то, что СССР дорожил тем впечатлением, которое формировалось о нем у западных партнеров.

Начиная с 1965 года, когда шел суд над Синявским и Даниэлем, советские руководители испытывали давление западной общественности и порой шли на некоторые уступки, так как стремились сохранить на Западе представление о Советском Союзе как демократическом государстве. Иногда это приводило к отступлениям со стороны власти - к примеру, досрочные освобождения Бродского и Синявского, отмена смертной казни участникам «самолетного дела». Еще более важным результатом, хотя и менее заметным со стороны была определенная сдержанность в преследованиях инакомыслящих. Улучшения международной обстановки сопровождались некоторым смягчением режима, расширяли сферу дозволенного внутри страны. Власти в это время воздерживались от полномасштабных преследований диссидентов.

Итак, Запад выполнял сразу несколько функций для правозащитного и диссидентского движения в целом. Он был тем адресатом, в результате обращения к которому информация получала более широкое распространение, становилась заметной и возвращалась в СССР через тамиздат и «голоса». Помимо этого Запад оказывал влияние на правительство СССР и оказывал конкретную помощь правозащитникам.

Изначально помощь с Запада строилась в основном по принципу корпоративности: писатели помогали писателям, ученые - ученым, зарубежные национальные организации - людям своей национальности, религиозные организации - своим единоверцам. Такая традиция сложилась еще в сталинские годы. Однако эта поддержка была ограничена заботой о конкретных людях. Никаких обращений с Запада, в которых содержалось требование соблюдать законы и права граждан не было. При том, что Запад должен был быть в этом крайне заинтересован для собственной же безопасности. Гарантии национальной безопасности могут дать только страны с открытым независимым обществом, где власть находится под неусыпным контролем этого самого общества. А такое общество возможно лишь при гарантированности соблюдения гражданских прав и свобод властями. И тем не менее западные правительства не проявляли интерес к положению с правами человека в СССР. Несмотря на то, что СССР подписал Хельсинкское соглашение, ратифицировал Всеобщую декларацию прав человека ООН, международные организации не вовсе не пытались удостовериться в выполнении Советским Союзом своих обязательств, и уж тем более призвать к их выполнению. Инициативная группа, постоянно обращавшаяся в ООН, никогда не получала ответа.

Тесный контакт с Западом скорее приносил некоторые неудобства участникам правозащитного движения, в силу предвзятого отношения большинства населения к капиталистическим странам. По их мнению, эти контакты были компрометирующими. Впрочем, к концу 1960-х - началу 1970-х гг. для них это уже не имело определяющего значения. Правозащитное движение к этому времени начало дистанцироваться от народа, началась трансформация принципов движения. Эта проблема будет раскрыта в следующей части работы.

.4 Внешние и внутренние причины кризиса движения в 1970-1980-е гг.

В 1970-е гг. тактика правозащитного движения окончательно перестала иметь эффект новизны, власть адаптируется к непривычной для себя деятельности диссидентов и переходит в наступление. Именно активные действия властей станут внешней причиной серьезнейшего кризиса движения в 1973-1974 гг. В этом году будет выслан из СССР Александр Солженицын, под давлением эмигрируют некоторые видные правозащитники, будет арестован Сергей Ковалев. Но самый значительный удар правозащитникам был нанесен арестом Петра Якира и Виктора Красина. Точнее сказать, сам арест не был явлением из ряда вон выходящим, участники правозащитного движения постоянно подвергались обыскам и арестам, к этому они постоянно были готовы. Важнее было то, что произошло на суде. 27 августа П. Якир и В. Красин, по словам главы КГБ Андропова, «полностью признали себя виновными, в своих выступлениях разоблачили многих иностранных деятелей, выступили против Сахарова». Якир и Красин выдали известную им часть сети распространения ХТС. Раскаявшихся вождей наказали мягко - 1 сентября присудили их к трем годам ссылки. Но и на этом не завершилось публичное покаяние. 5 сентября Якир и Красин выступят по телевидению, раскаиваясь в своих проступках.

Раскаяние Якира и Красина, их позорное, по меркам правозащитного движения, поведение на следствии и суде, деморализовало многих. Долгое время эти люди были в сущности лидерами движения, а Якир, пожалуй, имел до суда больший вес чем А.Д. Сахаров. Многие участники движения, а вслед за ними и исследователи утверждают, что активный участник правозащитного движения Илья Габай покончил с собой именно вследствие раскаяния Красина и Якира. 1973-1974 гг. в большинстве исследований, начиная с «Истории инакомыслия» Л.М. Алексеевой, является рубежным и отмечается как кризисное для движения время. В начале 1974 года движение достигло своей низшей точки, но полностью уничтожить его не удалось.

Однако к этому моменту сложились условия для возобновления деятельности правозащитных групп и ассоциаций. Причины возрождения движения крылись в трех обстоятельствах. Во-первых, разрядка продолжала углубляться. Не сумев решить проблему диссидентов быстро, теперь следовало проявлять осторожность, чтобы не сорвать внешнеполитический процесс, более важный, чем задача искоренения протестов в стране. Во-вторых, в СССР сохранялись политзаключенные, которые в большинстве своем принадлежали к диссидентскому кругу. Оставшиеся на свободе правозащитники считали своим моральным долгом проявлять солидарность с ними, оказывать поддержку. На пресс-конференции 30 октября 1974 г., где зарубежная общественность информировалась об их положении, Сахаров предложил считать 30 октября днем политзаключенных. В-третьих, в обществе сохранялся интерес к самиздату и потребность передавать туда информацию. Сформировался своего рода социальный заказ. Оставшиеся на свободе правозащитники продолжали накапливать материал. Были подготовлены сразу три выпуска «ХТС», содержание которых относилось ко времени «перерыва».

В совокупности три этих фактора способствовали выживанию правозащитного движения и позволили им продолжать свою деятельность.

Но под натиском властей деятельность эта была уже трудноосуществима в прежнем формате. Правозащитники вынуждены искать новые формы борьбы. Поиск новых путей был явлением закономерным и поначалу способствовал развитию и сплочению участников правозащитного движения. Однако дальнейшая эволюция движения постепенно привела к отклонению от его первоначальных принципов, чему также способствовал и приход в движение следующего поколения. Первым из таких изменений в правозащитном движении стало начало его институционализации. Структура правозащитного движения начинает усложняться и приобретает устойчивость. Появляются также и стабильные источники финансирования, сыгравшие немаловажную роль в появлении правозащитных «организаций». В 70-е гг. появились устойчивые источники финансирования. Большую Серьезную поддержку оказывал «Русский фонд помощи политзаключенным», созданный Солженицыным перед эмиграцией. По данным „ХТС за три года фонд распределил 270 тысяч рублей (из них 70 тысяч собрано в СССР), помощь была оказана полутора тысячам семей. Показательным примером является создание 4 ноября 1970 года Комитета прав человека. После создания Комитет сразу же утвердил устав, предусматривавший статусы «члена», «эксперта» и «корреспондента» Комитета. В отличие от спонтанно появившейся «Инициативной группы защиты прав человека в СССР», Комитет прав человека сразу же занял вопросами организации и формулирование основ своей деятельности. Позже в 1978 году появится организация СМОТ (Свободное межпрофессиональное объединение трудящихся). СМОТ уже можно будет в полной мере называть организацией, без использования кавычек. Это объединение в дальнейшем будет вызывать недовольство участников правозащитного движения. Институционализация правозащитного движения по своей сущности была следствием трансформации принципа личной ответственности, индивидуального действия и неформальной структуры движения.

Нравственное противостояние - дело отдельной личности, а для расширения социальной базы необходимо искать другие пути. Важную роль при определении судьбы диссидента играла его известность. Судьбу известного правозащитного лидера решали чаще всего обстоятельства «большой политики». При обострении международной обстановки границы дозволенного сужались, но накануне встреч в верхах аресты были маловероятны.

Выстраивание иерархии, разделение на различные ступени значимости зачастую происходило независимо от желания самих участников движения. А.Д. Сахаров - самый яркий пример этого процесса, который несмотря на свою природную скромность не избежал канонизации. По воспоминаниям участников можно заметить, что наибольший интерес вызывали «звезды» инакомыслия - даже милиционеры сбегались смотреть на Якира, Литвинова, Григоренко. Все более важным становилось - не что написано или сказано, а кем.

Тактические соображения взяли верх над моральными. Инакомыслящие убедились, что и советские власти, и западные радиостанции, и рядовые граждане интересуются «профессорами» и реагируют только на них. Диссидентский генералитет сложился стихийно и в силу этой естественности был неколебим. В этих условиях «рядовые» участники демократического движения, что их протестная деятельность уязвима, пока они не добьются известности и тем обезопасят себя насколько возможно. Существовала теория о том, что необходимо «поднять шум», зафиксировать свое имя в официальном, общественном и западном мнении. Советская власть и западные радиостанции интересуются наиболее известными людьми в движении. Как следствие, многие участники движения начинают стремиться сначала закрепить свое имя, обезопасить себя и только потом начинать нравственное противостояние с советской властью, что «переворачивало» суть движения

С долей условности можно сказать, что защита прав человека и принцип личной ответственности постепенно сменяется профессионализацией. Сахаров писал об изменениях, которые произошли в движении с начала 70-х гг.: «Это было, как кажется сейчас, время незамутненных ничем личных и общественных взаимоотношений в диссидентском кругу… Большинство диссидентов работало тогда на государственной службе - их еще не выгнали, и это было единственным источником их существования… Никому не приходило даже в голову делить своих друзей на „христиан, или „сионистов, или „правозащитников. Эти разделения наметились только потом… Никто из диссидентов не стал еще своего рода „профессионалом (я не хочу никого упрекать сейчас - причиной появления „профессионализма являются жесточайшие репрессии властей: увольнения с работы, бесправное положение вышедших из заключения, вынужденная эмиграция и многое другое). В общем, период тот воспринимается как нечто молодое, чистое, нравственное».

Переход к профессионализации приводил к тому, что правозащитная среда стала замыкаться сама на себе. Некоторые исследователи приходят к выводам о том, что правозащитное движение превратилось в своего рода секту:

«Профессиональный подход неизбежно приводит к расслоению: самые способные и энергичные занимают командные посты. Иерархия, в свою очередь, как любая система, предполагает замкнутость - свои обычаи, правила, устав. Замкнутость порождает сектантство и непримиримость… Социальное мужество становилось партийностью». Характеристика деятельности правозащитного движения во второй половине 1970-х как сектантской вызывает определенные возражения, как минимум, в силу того, что ориентиром для него был Запад. Об этом пишет А.В. Шубин: «Диссидентская среда не стала тоталитарной сектой - как модель западного общества, она стремилась сохранять многопартийность (сосуществование либералов и социалистов) и хотя бы внешнюю толерантность к взглядам друг друга…».

Мы склонны согласиться с мнением А.В. Шубина, отмечая при этом, что давление правозащитной среды на ее участников в 1970-е гг.действительно существенно усиливается. Оно отмечалось и ранее, но в этот период набирает обороты.

Принадлежность к диссидентской среде создавала уникальные возможности самореализации, и это также было важным стимулом участия в движении. «Сегодня у него свои известные Миру лидеры, средства массовой информации и даже свой «дипкорпус». Сегодня принадлежность к нему - шанс обрести срока, но вместе с тем и возможность созвать собственную пресс- конференцию, обратившись через многие неповоротливые головы к совсем другим головам… Итак, диссидентство уже не просто вызов - и господствующему сознанию, и господствующей бессознательности, не только обязательство отстаивать каждого человека, отстаивающего свои права. И не один лишь разрыв с казенщиной, не одна лишь утрата прежнего статуса и места в «обществе», но еще и возможность приобрести первое и второе, статус и место способом совершенно невероятным по прежним меркам, а ныне не только не исключенным, а даже вполне доступным», - писал М. Гефтер. Это - возможность самореализации, сопоставимая в своем кругу с возможностями руководителей страны. При дефиците оппозиции причастность к ней резко повышала значимость каждого ее члена.

Это состояние принадлежности к избранному кругу накладывало отпечаток и на моральные ориентиры, которые были для диссидентов определяющими. Роль референтной группы в диссидентстве оказалась наибольшей среди других общественных движений. Морализм диссидентской позиции и их происхождение из дружеских компаний превращал «отказника» от участия в акциях протеста в человека безнравственного. Противостоять моральному давлению, даже невольному, было тяжело. Даже А. Амальрик, славившийся своим свободолюбивым характером отмечал: «…было очень трудно и не подписать письмо: это значило или признать, что я боюсь, что молодым людям всегда неприятно, или показать, что я не так уж озабочен судьбой своих заключенных друзей».

Мораль правозащитного движения переставала быть личной и становилась групповой, в этом была как сила, так и слабость. С одной стороны участники группы поддерживали друг друга, с другой следствием замкнутости на своей группе становилась нетерпимость к другим мнениям. Д.И. Каменская, защищавшая Буковского, Марченко и Литвинова как адвокат вспоминает правозащитниках этого времени: «Их, безусловно, объединял нонконформизм и достойное уважения мужество, готовность жертвовать своим благополучием и даже свободой. Однако это были очень разные люди. Иногда мне казалось, что некоторых из них слишком увлекает сам азарт политической борьбы. Разговаривая с ними, я явно ощущала, что, борясь за свободу высказывания своих мнений, они в тоже время недостаточно терпимы к мнениям и убеждениям других людей. Недостаточно бережно, без необходимой щепетильности распоряжаются судьбами тех, кто им сочувствует». В результате, внутри правозащитного движения порой происходили конфликты, те или иные участники движения обвинялись в сотрудничестве с КГБ. Иногда эти обвинения были справедливы, иногда нет. Но в любом случае это становилось тяжелейшим испытанием для человека, попавшего под подозрение, ведь его референтная группа - правозащитная среда была для него во многом целью и смыслом существования. Подвергались давлению среды и такие видные деятели движения как Рой Медведев в 1973 году и Андрей Сахаров в 1981. История Сахарова в этом смысле показательна. Академик при помощи голодовки добивался разрешения на выезд невесте сына Е. Боннэр. Голодовка вызвала резко отрицательную реакцию значительной части диссидентов (Р. Пименова, П. Григоренко, Л. Чуковской и др.). Они выступали даже не столько против самого метода, сколько против «незначительности цели, поставленной Сахаровым. Академик характеризовал призывы своих товарищей «ради общего пожертвовать частным» как «тоталитарное мышление». Эта ситуация наглядно демонстрирует процесс отхода правозащитной среды от своих первоначальных принципов.

Не остался без изменений и принцип открытости. Диссидентские квартиры все чаще подвергаются обыскам, самих диссидентов арестовывают. Атмосфера сгущается и все это приводит к необходимости прибегать к некой скрытности. Открытость работы диссидентов вовсе не означала отсутствие всякой конспирации. Диссиденты часто открыто подписывались под своими заявлениями и „антисоветскими статьями, но нередко пользовались псевдонимами. „Самиздат изготовлялся конспиративно - иначе и быть не могло. Столь же нелегально шло распространение запрещенной литературы. Эта конспиративная часть обеспечивала „тылы диссидентов, действовавших открыто. Благодаря конспиративной работе движение сохраняло свою связь с периферией, с сочувствовавшими людьми, не готовыми идти на такие же жертвы, как лидеры. И тем не менее, переход к непосредственной подпольной деятельности не мог считаться нормой в правозащитной среде, несмотря на участившиеся число подпольщиков. Многие правозащитники первых поколений считали представителей поколений последующих нарушителями этики и принципов правозащитного движения. Людмила Михайловна Алексеева писала о правозащитниках «призыва» конца 70-х гг.: «новые люди в большинстве не удовлетворялись лишь нравственным противостоянием, пафос которого культивировался зачинателями правозащитного движения». Упрекам подвергалось СМОТ, их обвиняют в представлении реальности из соображений целесообразности, в том, что они ушли в подполье. Не меньшую настороженность вызывает группа «Доверие», участники движения отмечали, что члены группы лишь внешне оставались диссидентами, внутреннее же они полностью утратили его сущность. К началу 1980-х возникают и серьезные опасения, что на смену правозащитной деятельности придет политический терроризм. В действительности в этот период в самиздате все чаще появляются призывы к подпольной и насильственной деятельности. В 1984 году в Программе русской социал-демократической партии Демина звучит призыв создать подпольную организацию и готовить революционный переворот. Гласность теперь соблюдается далеко не всегда, уважение к закону не являет уже безоговорочным условием. Дух бескорыстия, которым была пропитана деятельность правозащитного движения начального периода, постепенно уступает место рациональному расчету.

Безусловно, в правозащитном движении и на начальном этапе присутствовали люди, считавшие свою деятельность политической, среди них и Андрей Амальрик. Были и те, кто использовал лозунги движения в своих целях, к ним можно отнести Владимира Буковского. Сергей Ковалев так характеризует его деятельность: «Конечно, Буковский прикрывался лозунгами права, хотя вел политическую борьбу». Он же отмечал, что существовало два типа диссидентов: одни были искренними сторонниками права, которые не думали о политической борьбе, и другие, для которых права человека были не целью, а лишь только средством.

Постепенно изменялось и отношение правозащитной среды к советской системе. Их позиция в отношении власти становится более жесткой. А к 1977 году становится очевидным окончательный поворот: большая часть правозащитников идет на разрыв с советской властью. Они перестают идти на какие-либо уступки или сотрудничество с государственными органами. Вячеслав Бахмин отказывается прийти на допрос. Многие начинают выходить из партии и других официальных структур, порой даже отказываются от гражданства. В 1982 году историк Михаил Гефтер сдает свой партбилет. Некоторые даже осмеливаются обращаться в суд с исками. А физику Крониду Любарскому даже удается выиграть суд у начальства Владимирской тюрьмы, которые были обязаны судом возместить ущерб за испорченные книги Любарского. Исследователь правозащитного движения Серебрякова Е.Г. так характеризует эти процессы: «В 1970-е гг. диалог нонконформистов и власти принял ожесточённый, а в случае диссидентов - непримиримый политический характер. Выявить позицию собеседника, уточнить собственную, произвести самоидентификацию, скорректировать поведенческие и мировоззренческие установки было уже явно недостаточно… Результатом оказываются не только «маленькие победы» в «большой войне», но и дальнейшая герметизация позиции. Действительно, письмо или демонстрация со стороны интеллигенции - символический жест, означающий требование быть услышанной. При этом ответ государства предсказуем и как бы заранее заявлен: участники гражданских акций осознают репрессивный характер последствий. Руководствуясь принципом «Не могу молчать!», интеллигенция реализует свою гражданскую позицию, демонстрирует мужество перед лицом власти, а кроме того, от раза к разу убеждается в бессмысленности диалога. Все позиции прояснены, неизменны - говорить не о чем и не для чего.

Власть рассуждает так же: несанкционированная инициатива оппонента, творческая (квартирная выставка художников, самиздат), а тем более социальная, воспринимается как стремление подорвать устои государства.

Взаимная отчуждённость привела к монологической позиции сторон».

После информационной компании по разоблачению правозащитного движения в советской прессе, начинается волна арестов. По данным Л. Алексеевой в 1979-1981 гг. в Москве было арестовано 34 человека, а всего - около 500 человек. По данным КГБ только в 1980 г. он арестовал 433 человека. В 1980 г. по статьям 70 и 190-прим было осуждено 102 человека, в 1981 г. - 127 человек. Для сравнения - в 1976 г. было осуждено 60 человек (причем по более строгой 70-й статье - только 5), а в 1979 г. - 69 человек (по 70-й - 4). Даже если данные диссидентов не полны, видно, что удар 1980 г. был наиболее мощным за все время наступления властей в послехрущевский период. В результате деятельность Инициативной группы защиты прав человека, Христианского комитета, Рабочей комиссии по расследованию использования психиатрии в политических целях, журнала «Поиски» была прекращена.

При этом стоит отметить, что этот самый серьезный удар брежневского периода по правозащитному движению в количественном отношении был намного слабее того, который правозащитники получили в годы хрущевской «оттепели». В 1960 г. было посажено 162 политических (это - минимум), а в 1957 г. - 1964 человека. Тем не менее, удара 1980-1981 гг. оказалось достаточно, чтобы фактически разгромить правозащитное движение. Это очевидное свидетельство серьезного внутреннего ослабления движения вследствие отхода от своих первоначальных принципов.

Заключение

Детально изучив процесс развития правозащитного движения, можно сделать выводы о тех конкретных исторических условиях, которые послужили предпосылками и причинами его зарождения, а также обусловили ведущие идейные принципы движения. В первую очередь необходимо отметить психологический фактор, отразившийся на этих принципах. В этом смысле существенное влияние имело тяжелое и зачастую жестокое прошлое страны, в которой росли и воспитывались будущие участники правозащитного движения. Чувствуя атмосферу революционного, а затем государственного насилия, а порой и подвергаясь репрессиям со стороны государства, правозащитники постепенно вырабатывали сильное чувство неприятия насилия.

В период хрущевской «оттепели», когда монополия власти на высказывание была нарушена, а государство начало постепенный дрейф вот тоталитаризма в сторону авторитаризма, люди с энтузиазмом приступили к осмыслению и активному обсуждению прошлого и настоящего своей страны, стали задумываться о путях ее развития в будущем. В первую очередь обсуждения эти отразились на страницах литературных и публицистических произведений. Естественно, результаты этих обсуждений в этот период не приводили людей к отрицанию советской системы, в целом они оставались в рамках марксистско-ленинского пути. А наиболее популярной идеей был возврат к ленинским нормам, коллективному руководству, проще говоря, курс на устранение ошибок допущенных Сталиным. Эти устремления и надежды, наткнувшись на жесткое силовое подавление восстания Будапеште, не угасли, а наоборот получили новый импульс. Это столкновение во многом способствовало проявлению общественной активности в конце 50-х - начале 60-х гг.

Идеология правозащитного движения на начальном этапе не имела прямой преемственности ни с либерально-демократической традицией в русской истории, ни с западными идеями защиты прав человека. Основные принципы движения, как было сказано ранее, сформировались главным образом на основе опыта людей, выросших в условиях попрания личности в «интересах коллектива». Именно в силу этих причин, главной целью движения и стала защита прав человека. Стоит отдельно отметить, что вопреки расхожему мнению, правозащитное движение не было в полной мере политическим, и тем более не являлось антисоветским. Практически по единодушному мнению самих участников правозащитного движения, оно имело нравственный характер. К такому же выводу склоняется и большинство исследователей.

Из основной цели защиты прав человека закономерно проистекают следующие принципы правозащитного движения. Принцип личной ответственности или, говоря другими словами, индивидуального действия. Правозащитное движение не имело официальных лидеров и не давало партийных заданий. На протяжении долго времени не было в нем и каких- либо серьезно структурированных организаций.

Не менее важным принципом движения было уважение к закону. Участники правозащитного движения сами соблюдали законы, реализовывали свои права «явочным порядком» и требовали того же от власти. Участники движения стремились добиться соблюдения базовых прав человека, которые были закреплены еще в сталинской Конституции СССР. Принципиальным для правозащитников был отказ от насилия. Как убежденные сторонники закона они не могли придерживаться насильственной тактики. При этом стоит отметить, что ненасилие не было тактическим маневром, обусловленным слабостью или малочисленностью движения. Это была принципиальная позиция людей, испытывавших отвращение к насилию.

Из двух этих принципов - уважение к закону и ненасилие - следует следующий важнейший принцип: открытость движения. Правозащитники намеренно отказываются от какой-либо подпольной деятельности и заявляют о своих взглядах совершенно открыто. Они считают абсурдным требовать соблюдения прав и законов от властей и при этом прятаться. Стоит отметить, что элементы конспирации не были чужды правозащитникам, но это никогда не было стратегией их действий. Именно на этих принципах базировались те средства и методы, которые использовали участники движения. И именно они обеспечили некоторое преимущество движения на первых порах, поставив власть и «чекистов» в тупик.

Значительное влияние на формирование правозащитной идеологии имели публицистические произведения двух лауреатов Нобелевской премии - А.Д. Сахарова и А.И. Солженицына. Безусловно, в правозащитной среде, большей популярностью пользовались взгляды А.Д. Сахарова, что не исключает влияния на этот круг и воззрений А.И. Солженицына. Если рассуждения Сахарова являлись приоритетными в смысле практической реализуемости и выражении надежд участников правозащитного движения, то произведения Солженицына способствовали формированию и поддерживали нравственный характер движения.

Еще одним существенным фактором являлся самиздат и тамиздат. Именно здесь формировалась та особая культурная среда, наполненная неподцензурной информацией, в которой развивались и оттачивались идеи правозащитников.

Деятельность правозащитного движения носила разносторонний характер. Основу публичной деятельности, безусловно, составляли демонстрации и митинги. Первым и крайне важным стал митинг гласности на Пушкинской площади, состоявшийся 5 декабря 1965 года. Он не только возобновил традицию публичных протестных действий в СССР, прервавшуюся в 1927 году, но и заложил основу для развития публичной деятельности участников правозащитного движения. Митинги на Пушкинской площади стали проходить ежегодно: правозащитники приходили на площадь и молча снимали шапки в память о жертвах режима. Знаковой для правозащитного движения стала демонстрация семерых на Красной площади, участники которой высказали свое несогласие с внешней политикой советского государства. Еще одним видом публичных действий стала поддержка у зданий суда правозащитниками осужденных соратников. Этот аспект деятельности правозащитников был крайне важен с точки зрения психологической поддержки осужденных соратников. Другой важной разновидностью деятельности являлись подписные письма-обращения, получившие широкое распространение в этот период. Главная их ценность состояла открытом выражении протеста.

Анализ публичных действий участников правозащитного движения подводит нас к выводу о том, что их деятельность во многом строилась по принципу цепной реакции и замыкалась на собственном правозащитном кругу.

Начавшаяся в 1970-е гг. трансформация принципов движения была обусловлена естественными причинами, такими как необходимость более эффективно защищаться от нападок государства, укреплять солидарность среди участников движения, а также стремлением добиваться поставленных задач. Однако именно эти изменения в дальнейшем стали причиной кризиса, а в конечном итоге и краха движения. В первую очередь, трансформации в этот период подвергся принцип личной ответственности. Правозащитное движение начинает институционализироваться, приобретает иерархичную структуру, создаются полноценные организации с уставами и программными документами. Параллельно набирает обороты процесс изменения нравственного характера движения, политика занимает все больше места. Новые поколения участников правозащитного движения стали использовать право в качестве средства достижения политических целей, исходя из рациональных соображений. Это в свою очередь привело к отклонению от принципа открытости и ненасилия: снова появляются подпольные группы. Все вышеозначенные изменения повлекли за собой и изменение морального климата правозащитной среды: к концу 80-х участники движения все больше противопоставляют себя как властям, так и всему советскому обществу. Проявляется непримиримость в отношении альтернативных мнений, в том числе это отражается и на самих правозащитниках. Серьезному давлению среды подвергались даже наиболее авторитетные участники движения.

Результатом этой трансформации стало то, что правозащитники, теперь уже оправдано, оказались в глазах органов госбезопасности в привычном ряду «антисоветчиков» и стали подвергаться соответствующим карательным мерам. А уже сформировавшиеся организации стали легкой мишенью для атак властей: теперь можно было арестовать лидеров, после чего вся работа дезорганизовывалась. В 1979-1980 гг. эти внутренние причины кризиса, обусловленные эволюцией движения были усилены причинами внешними - с вводом советских войск в Афганистан завершился период разрядки международных отношений. Теперь в партийные функционеры в Советском союзе могли не оглядываться на реакцию и общественное мнение Запада. В итоге к 1983 году правозащитное движение в СССР фактически перестало существовать.

Литература

публицистический правозащитный идеология солженицын

1.Антология самиздата. Неподцензурная литература в СССР. 1950-е - 1980-е. / Под общей редакцией В.В. Игрунова. Составитель: М.Ш. Барбакадзе. - М, 2005. Т.2, Т.1, Кн.2.

2.Безбородов А.Б., Мейер М.М., Пивовар Е.И. Материалы по истории диссидентского и правозащитного движения в СССР 50-х - 80-х годов. М., 1994.

3.Горбаневская Н.Е. Полдень. Frankfurt/M.: Посев, 1970.

4.Заключительное слов тов. Н.С, Хрущева на XXII съезде КПС. 27 октября 1961 года // Правда. 1961. 29 октября.

5.Идейная борьба. Ответственность писателя // Литературная газета. 1968. 26 июня.

6.Каминская Д. Уголовное дело N 41074-56-68 С, «О нарушении общественного порядка и клевете на советский государственный и общественный строй». Из записок адвоката. - Знамя, 1990. № 8.

7.Крамола. Инакомыслие в СССР при Хрущеве и Брежневе. 1953-1982 гг. Рассекреченные документы Верховного суда и Прокуратуры СССР./ Сост. В.А. Козлов, О.В. Эдельман, Э.Ю. Завадская. М.: Материк, 2005. - 432с.

8.Новодворская В.И. По ту сторону отчаяния. М., 1993.

9.Осипов В. Три отношения к родине. Франкфурт-на-Майне: Посев, 1978.

10.Петров (Агатов) А. Лжецы и фарисеи: Письмо в редакцию «Литературной газеты» // Литературная газета. 1977. 2 февр.; Соловьев И. Путь предательства // Правда. 1974. 14 янв.

11.Подрабинек А.П. Диссиденты. М: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2014. - 477с.

12.Померанцев В. Об искренности в литературе. // Оттепель. 1953-1956: Страницы русской советской литературы. М., 1989.

13.Процесс цепной реакции / Сост. Г.Брудерер. Франкфурт-на-Майне: Посев, 1971.

14.Сахаров А.Д. Тревога и надежда. М.: Интер-Версо, 1991. - 336с.

15.Сахаров А.Д. Воспоминания. М., 1996. Т.1.

16.Смирнов И. Время колокольчиков. Жизнь и смерть русского рока. М., 1994.

17.Солженицын А.И. Письмо вождям Советского Союза. Париж: YMKA- Press, 1974.

18.«Хроника текущих событий», вып. 5, 30.

19.XXIII съезд Коммунистической партии Советского Союза, 29 марта-8 апреля 1966 года, стенографический отчет, т.1. М., 1966.

20.Алексеева Л., Голдберг П. Поколение оттепели / Пер. с англ. З.Е. Самойловой. - М.: Захаров, 2006. - 432с.

21Алексеева Л.М. История инакомыслия в СССР: новейший период. - 3-е изд., стер. - М.: Моск. Хельсинк. группа, 2012. - 384с.

22Буббайер Ф. Совесть, диссидентство и реформы в Советской России. М., 2010.

23Буковский В.К. «И возвращается ветер…». Письма русского путешественника. - М.: ИПФ «Оригинал». 1990. - 464с.

24Булдаков В.П. Красная смута: Природа и последствия революционного- Изд. 2-е, доп. - М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН) ; Фонд «Президентский центр Б.Н. Ельцина», 2010. - 967 с. 25.Вайль Петр, Генис Александр. 60-е. Мир советского человека. М.: АСТ: CORPUS. 2014. - 432с.

26Вессье С. За вашу и нашу свободу! Диссидентское движение в России / Сесиль Вессье: пер. с франц. Е. Баевской, Н. Кисловой, Н. Мавлевич. - М.: Новое литературное обозрение, 2015. - 576с.