Эволюция императорской власти в Византии в VI-XI вв.
эволюция императорской власти в Византии в vi-xi вв.
Содержание
Введение
Глава I. Представление о власти императора в Византии
.1 Римская традиция. Проблема происхождения власти
.2 О религиозном характере власти. Церковь и государство
.3 Закон о престолонаследии
.4 Коронация. Инаугурация
.5 Право на выступление против власти
Глава II. Реализация императорской власти в Византии
.1 Функции императора
.2 Императорская власть и Сенат
.3 Центральное управление. Ближнее окружение императора
.4 Местное самоуправление
Заключение
Список использованной литературы
Список источников
Приложение 1
Введение
Изучение истории Византии в целом, и изучение эволюции императорской власти в частности до настоящего времени остаются актуальнейшими задачами отечественной и зарубежной исторической науки. Византийская цивилизация оказала огромное влияние на исторический процесс, и возможно её вклад и значение ещё не вполне оценёны в контексте мировой истории. Заполнить этот пробел абсолютно необходимо. Особенно интересно в этом ключе изучение властных структур этой идейной наследницы Римской империи.
Однако возникает множество проблем. Самая главная из них - недостаточность источников. При попытке проанализировать изменение в характере власти от одного императора к другому мы неизбежно сталкиваемся с тем, что о деятельности одних монархов мы знаем практически всё и можем реконструировать в мельчайших деталях их политическую деятельность, бытовую жизнь, о роль, которую они играли в обществе, о других же мы не знаем практически ничего. Данное исследование призвано, опираясь на известные нам данные, восполнить недостающие части мозаики, по возможности проследить как изменение во времени представления об императорской власти в Византии, обитающее в умах людей, так и её вполне реальные проявления.
Разработанность проблемы оставляет желать лучшего. В отличие от истории Римской империи, продолжательницей которой стала Византия, или же истории государств, возникших на территории Западной Римской империи, изучению истории Византии, этого во всех отношениях уникального государства, римского по законодательству, греческого по языку, христианского по религии, уделяется преступно мало внимания, что уж говорит о конкретной проблематике данной дипломной работы. Это по сути, как ничто другое, отражает некий культурный раскол между Восточной и Западной Европой. Византинистика - так называют комплексную научную отрасль, направленную на всеобъемлющее изучение истории Византийской империи. Хронологически эта отрасль науки охватывает период, начиная от позднеримской и ранневизантийской эпохи IV-VI вв. и вплоть до завоевания Константинополя османами в 1453 году. В данной работе будет разбираться весь этот период, хотя больший акцент всё же сделан на VI-XI века.
Зарождение интереса к такому историко-культурному феномену, как Византия, появляется в эпоху Возрождения в Италии. Объясняется это тем, что именно здесь сохранились в практически неизменном виде эллинистическо- римские традиции, так волновавшие умы деятелей Ренессанса. Увлекался также этой темой и французский король Людовик XIV, нашедший в византийских трактатах интересные имперские устремления, схожие с теми, что он питал по отношению к Франции. При его дворе впервые были опубликованы многие исторические произведения. Датой же зарождения византинистики принято считать создание в 1882 году в Германии Карлом Крумбахером (1856-1909) журнала «Byzantinische Zeitschrift», хотя ещё в 1828 голу в Бонне был начал выходить так называемый «Боннский Корпус» - международное издание византийских повествовательных памятников. Однако именно периодическое издание Крумбахера, целиком и полностью посвящённое данной области, сыграло ключевую роль в оформлении византинистики как новой отрасли науки. Всего через два года начинает активно зарождаться и отечественная византинистика - в 1884 году в Санкт-Петербурге выходит первый номер журнала «Византийский временник», основанного В.Г. Василевским. Русская школа, в которой с самого основания преобладали исторические исследования (В.Г. Василевский, Ф.И. Успенский, Н.А. Скабаланович, П.Н. Безобразов, А.А. Васильев и др.) внесла особенно значимы вклад в изучение внутренней (в большей степени аграрной) истории Византии, открытые византийские источники помогли также и в изучении истории Древней Руси.
Большое развитие византинистика Западной Европы получила в период между двумя мировыми войнами. Византинистика развивалась, помимо Германии, во Франции и Великобритании, а также в Италии, Австрии, Бельгии, Греции, Югославии, Чехословакии и др. В западной византинистике в первую очередь делался упор на исторические исследования и искусствоведение.
Выделяется в особые отрасли византийская сфрагистика, нумизматика, палеография и др. Возникают новые научные центры, специальные издания. Югославский исследователь Г.А. Острогорский создаёт первый полный курс византийской истории, учитывающий знания, накопленные в современной ему византинистике. Стоит отметить, что тема настоящего исследования не подлежала какому-то серьёзному специальному рассмотрению.
Французская школа, основанная П. Лемерелем, уделяла наибольшее внимание источниковедению и социально-экономической истории, американская (И. Шевченко, М. Мейендорф) - византийской идеологии, австрийская (Х. Хунгер) занялась разработкой социально-психологической характеристики византийского общества. В СССР с 1930-х годов появляются первые исследования советских историков, которые рассматривали проблемы истории Византийской империи с марксистских позиций. В первую очередь, их интересовала социально-экономические отношения (М.В. Левченко, Н.В. Пигулевская, Е.Э. Липшиц, М.Я. Сюзюмов, З.В. Удальцова, А.П. Каждан, Г.Л. Курбатов и др.), в чуть менее значительной степени другие вопросы, такие как культурное влияние Византии на Русь (Е.Э. Липшиц, Г.Г. Литаврин и др.), византийское искусство, источниковедение, история культуры (В Н. Лазарев, А. В. Банк, П.Е. Ернштедт, С.Г. Каухчишвили, Е.Ч. Скржинская и др.). В 1945 году возобновляется, прерванное после 1927 года, издание «Византийского времнника», движется работа в области вспомогательных византиноведческих дисциплин (нумизматика, сфрагистика, палеография и кодикология). Темы же власти в империи всё также касаются довольно вскользь, рассматривая её лишь при разборе других вопросов. После распада в 1991 году Советского Союза, с исчезновением преобладания марксистской идеологии, определявшей то, как следует трактовать результаты научных исследований, византинистику, как и историческую науку в целом, охватил кризис. Полученные в предыдущую эпоху данный нуждались в критическом переосмыслении. Изучение экономических отношений уходит на второй план, зато повышается интерес к идеологии, истории античной и средневековой исторической мысли.
Разработкой этих и других тем занимаются Г.Е. Лебедева, И.П. Медведев в Петербурге, М. А. Поляковская в Екатеринбурге, Г.Г. Литаврин в Москве и др. Между тем, частные темы общественно-политической жизни византийского общества практически перестали интересовать историков. Продолжается издание «Византийского временника», однако с 1990-х годов его содержание и тематика меняются. Статьи по социально-экономической истории продолжают публиковаться, однако с течением времени все большее место занимает этно- социальная тематика, комплекс работ по источниковедению и историографии Византии, искусствоведческая тематика и традиционная тема отношения Византии с соседними государствами. Отечественные исследователи всё чаще используют методологию таких наук, как философия, психология, социология, культурология, лингвистика и других, что значительно расширяет возможности изучения, позволяя сочетать элементы исторической традиции и новые подходы и методы. Тема, таким образом, как мы видим, изучена не слишком хорошо, работ, посвященных исключительно императорской власти, очень мало, в основном рассматривались другие аспекты жизни империи, или же не подводился обобщающий итог за всё время её существования, а брался лишь определённый период.
Цель данной работы - проследить и раскрыть эволюцию и изменения, которые происходили в представлении об императорской власти Византии, а также реализацию этой власти на практике. Таким образом, возникает целый спектр различных задач. Их можно условно разделить на две группы. Первая группа задач, речь о которой будет идти в первой главе исследования, - представление о власти правителя. Необходимо выяснить ключевые представления об императорской власти и то, как они изменялись с течением времени, выяснить, как понимали происхождение государства и власти византийцы, определить, какое влияние на институт власти оказали римское наследие и христианская церковь, определить основные причины того, почему в империи очень долгое время не мог сложиться институт наследственной власти, идеи легитимности правителя, существовало ли в Византии в какой-либо форме право на сопротивление законной власти. Вторая глава посвящена выяснению границ реальной власти правителя в Византийской империи, её отражению в политическом управлении, влиянию различных лиц и групп населения на политику византийского монарха.
Таким образом, объектом данного исследования становится императорская власть в Византии, а предметом - представление о ней и её реальное воплощение.
Хронологическим ограничением стали изначально VI-XI века, т. е. тот период, когда основные представления о власти уже оформились в византийском обществе, однако впоследствии эти рамки были раздвинуты и включили все время существования Византийской империи для наиболее полного освещения проблемы.
Основным методом, используемым в работе, является принцип историзма, позволяющий проследить постепенное изменение во времени, закономерности функционирования и развития властных отношений. Историко-генетический метод позволил проследить те черты наследственности от римской системы, которые переняла Византия. Историко-системный метод помог рассмотреть Византию не изолированно, как она часто изучается исследователями, а в контексте общего исторического процесса. Также был использован историко-сравнительный подход: в работе рассматривается сравнение функционирования властных институтов Римской империи, Византии, современных ей государств Запада.
Автор опирался на широкий круг работ, в которых анализировались важнейшие проблемы эволюции императорской власти. Были рассмотрены монографии исследователей: И.П. Медведева, В.Е. Вальденберга, А.П. Каждана , Ш. Диля. , Ж. Дагрона , Г.А. Острогорского . Каждый из этих исследователей подошёл к изучению темы данной дипломной работы с одной или двух сторон, однако обобщающего труда по этой проблеме так и не было написано. В своей работе «Правовая культура Византийской империи» (2001) И.П. Медведев (р. 1935) разбирает множество спорных вопросов правовых основ византийской государственности: такие как: была ли в Византии конституция, существовали ли закон о престолонаследии, закон, разрешающий сопротивление власти, существовало ли равенство перед законом, аспекты византийского судопроизводства. Поэтапно было рассмотрено развитие византийского законодательства и юриспруденции, история судопроизводства и нотариата империи и т. д. Все эти данные очень важны для создания комплексного представления об императорской власти Византии, на которое претендует данная дипломная работа. Другая его монография «Византийский гуманизм XIV-XV вв.» (1997), посвящена изучению гуманистической идеологии, особенно популярной в интеллектуальной среде поздней Византии, когда возникают тенденции возвращения к эллинистической философии, критика христианской религии, что не могло не повлиять на образ власти и властителя.
В книге А.П. Каждана (1922-1997) «Византийская культура X-XII вв» (2006) даётся всесторонняя картина жизни империи в период её самого большого экономического и культурного расцвета, т .е. мы имеем в виду именно тот образ империи, который и ассоциируется в большей степени с этой державой Востока. Каждан рассказывает в мельчайших подробностях об отражении в культуре образов художественного идеала, мира, власти. Небольшим дополнением к данной монографии служит совместное издание А.П. Каждана и Г.Г. Литаврина «Очерки истории Византии и южных славян» (1998), где рассказывается в основном о том, каким виделся император представителям других народов, а также много внимания уделяется взаимоотношениям Церкви и Государства.
«Основные проблемы византийской истории» - книга французского исследователя Ш. Диля (1859-1944), в которой он разбирает основные трудности с которыми столкнулась империя, целый спектр проблем: национальных, религиозных, политических, административных, экономических и т. д. Несмотря на то, что она была написана ещё в далёком 1947 году, монография всё ещё сохраняет своё значение для изучения истории Византии, особенно важным является вопрос о взаимоотношениях государства и Церкви, который, стоит заметить, ещё недостаточно хорошо исследован. В отличие от многих других исследователей, считавших особенным отличием Византии от Запада полное сосредоточение духовной и светской власти в одних руках, т. е в руках светского правителя (т. н. «цезарепапизм»), Диль отмечал постоянную борьбу между государством и Церковью. К слову, к этому же выводу приходит и более современный французский историк Ж. Дагрон (1932 - 2015) в подробной статье «Восточный цезарепапизм» (1999), также использованной в данной дипломной работе. Особенно подробно Диль разбирает устройство и работу центрального и местного управления империи, вопрос, который не так часто поднимается в исследованиях.
Наверное, наиболее полно к освещению проблемы подошёл В.Е. Вальденберг (1879-1940) в работе «Государственное устройство Византии до конца VII века», однако как становится ясно уже из самого названия, исследование ограничивается временным периодом, а именно временем действия Кодекса Юстиниана, т. е. периода генезиса ранней государственности Византии. Автор показывает исключительную преемственность между властью римского и византийского императоров, демократическом её основании. Особенно интересны главы, посвящённые выяснению вопроса о возможности или невозможности существовании закона о сопротивлении власти, а также об историческом изменении ритуала коронации, правда, как уже было сказано, собранный материал строго ограничен временным периодом и почти не охватывает ключевого изменения в традиции коронования императора - введение церковного элемента. Своего рода дополнением к этому аспекту исследования Вальденберга таким образом служит статья Г.А. Острогорского (1902-1976) «Эволюция византийского обряда коронования» (1973), в которой автор подробно разбирает историческое изменение и причины, того почему изначально военное провозглашение, санкционированное Сенатом, в котором активно участвовал также народ, собиравшийся приветствовать императора на ипподроме, превращается под влиянием христианства в мистический ритуал, ставший исключительным достоянием храмовых стен.
Также были рассмотрены работы исследователей: А.С. Павлова (1832-1898), Ф.И. Успенского (1845-1928), А. Грабара (1896-1990), М.А. Поляковской (р. 1933), К.В. Хвостовой (р. 1934), В.П. Невской (р. 1953) , А.А. Чекаловой (р. 1943) , С.В Троицкого (1978-1972), А.И Сидорова. (р. 1944) и других.
Было рассмотрено множество источников, в разной степени раскрывающих проблематику императорской власти Византии.
Благодаря трудам Фемистия (317-388) Либания (314-393) и Евсевия Кесарийского (ок. 263-340) мы имеем представление о философских концепциях ранней Византии, когда особенно сильна была античная традиция, которые лежали в в основе представления о идеальном государе, о том, какими чертами он должен был обладать.
«О церемониях», книга-сборник описаний протоколов церемоний византийского двора, составленная для императора Константина VII Багрянородного (913-959), из этого труда мы можем узнать о повседневной жизни василевса, о различных придворных ритуалах, которые играют для нашей темы первостепенное значение. К этому же периоду относится упоминаемый в исследовании труд Евсевия Памфила «Жизнь Константина», раскрывающий эпоху в другом, личностном ключе.
Особое значение для изучения правовых аспектов работы имеет такой законодательный источник, как «Свод Юстиниана», или «Кодификация Юстиниана» - свод римского гражданского права, составленный в 529-534 годах при византийском императоре Юстиниане Великом, и призванный обновить старые римские нормы под текущую действительность. (527-565). Сюда же относится «Поучение Агапита», комплекс наставлению правителю, включающий в себе очень интересное для изучаемой проблемы представление об идеальном христианском императоре. Во многом продолжательницей «Кодификации Юстиниана» становится Исагога - сборник византийского права конца IX века (после 879 г.), конечно, сюда вносятся многие коррективы, например, значительно расширяется положения о духовенстве.
Остальные, использовавшиеся для создания работы источники относятся к нарративным. Совсем другим предстаёт перед нами Юстиниан в «Тайной истории» Прокопия Кесарийского (500-565) - несмотря на то, что в предыдущих своих трудах он возвеличивал государя и воздавал ему всяческие почести, здесь же Юстианин представлен как обладатель чуть ли ни всех пороков света. Контраст так велик, что этот, скорее всего так и не увидевший свет при жизни автора трактат считали достоянием другого автора. Их этого произведения мы видим то, каким не стоило быть монарху в Византии.
«Исторические записки» Никифора Вриенния (1062-1137) и их продолжение в «Алексиаде» его жены Анны Комнины (1083-1153) вместе охватывают с 976 по 1118 год и представляют собой интереснейший источник по истории того периода. Анна подробнейшим образом описывает приход к власти своего отца Алексея Комнина, а также в красках освещает все крупные военные и гражданские события его царствования, которых было огромное количество. Так получилось, что приход Алексея к власти совпал с началом эпохи крестовых походов. С точки зрения проблематики, здесь освещается совершенно новый подход к власти, утвердившийся при династии Комнинов.
Отдельно стоят труды историков самых разных периодов, которые помогают нам проследить общее и различное в правлении государей. Очень важными являются труды Продолжателя Феофана, чьи хроники охватили период с 813 по 961 год. Большинство историков сходится на том, что скорее всего он был одним из секретарей Константина. Из его книг мы имеем представление о правлении Льва V Армянина (813-820), Михаила II Травла (820-829), Феофила (829-842), Михаила III (842-867), Василия Македонянина (867-886), Льва VI Мудрого (886-912), Александра (912-913), Романа (920- 944) и Романа II (938-963), также мы можем найти элементы прославления Константина Багрянородного (913-920), хотя его правление непосредственно и не описывается. Таким образом уже сам масштаб описываемых событий источника говорит за себя.
Византийский писатель и историк Лев Диакон (950 - ок. 1000), был очень близок ко императору Василию II (958-1025), писал к нему хвалебные речи, сопровождал его в военных походах. Его «История» в 10 книгах описывает события 959-976 годов, он старался не просто компилировать знания, а давать событиям свою оценку и определять основые причины и следствия. В «Истории» он противопоставляет «славные дни» императоров Никифора Фоки (963-969) и Иоанна Цимисхия (969-976), предшествовавших начавшемуся по его мнению неудачно правлению Василия II.
Плифон (ок. 1360-1452), чьи работы относятся ко времени царствования Мануила II Палеолога (1391-1425), в записках своему императору подробно описывал положение в стране и меры по её спасению, написанные с позиций неоплатонизма. Подобного же рода «Советы Кекавмена», включающие в себя как советы по ведению домашнего хозяйства, так и государственного масштаба Михаилу VII (1071-1078). Стоит упоминания Фёдор Метохит (1270- 1332),высказавший, как мы увидим, удивительную теорию общественного договора.
Также были использованы некоторые цитаты из Исхода,Евангелия от Матфея, Устава отшельнической жизни Антония Египетского (251-356) и др. Также были рассмотрены такие художественно-изобразительные источники,как мозаика, например прижизненное изображение Юстиниана, его жены Фодоры в Сан-Витале, одежда, различные изображения правящих особ, и т.п. Были проанализированы также изображения на монетах. Все перечисленные источники послужили для создания максимально целостной картины.
Структура работы соответствует поставленным целям. Первая глава посвящена выяснению представления об императорской власти в исторической перспективе. Первый параграф посвящён проблеме происхождения власти и влияние на неё римской традиции, второй отношениям гражданской власти и духовной, а также культу императора и тому насколько правомерно говорить о обожествлении императора в Византии, третий параграф рассказывает о непростом генезисе престолонаследия, в четвёртом рассказывается о инаугурации и тех изменениях, которые возникают в ритуале с течением времени, завершающий пятый параграф о том, существовало ли в каком-либо виде право на сопротивление власти, что является особенно важным вопросом в связи с исключительно частыми насильственными сменами власти этого государства. Во второй главе рассмотрены реальные проявления власти в управлении страной. Сюда входят функции императора, отношения с Сенатом, центральное управление и близкое окружение василевса и местное управление, в четырёх параграфах соответственно.
Глава I. Представление о власти императора в Византии
Судьбоносное решение римского императора Константина I о переносе столицы империи на Восток по сути предопределило последующий цивилизационный разлом между Востоком и Западом. Тем не менее это решение было полностью обосновано - перед Римом в конце IV - начале V встал целый ряд чрезвычайно важных проблем. Государство постоянно находилось под угрозой варварских нашествий, государственный аппарат не справлялся с управлением обширными территориями империи, страна нуждалась в кардинальных политических решениях, а Константин, устав от изнурительных гражданских войн с всё новыми претендентами на трон, хотел создать столицу, подвластную ему изначально и полностью. Во многом данный факт определил дальнейшее развитие Византийской империи. Стоит сразу оговориться , что название Византия, или Восточная Римская империя начинает использоваться западноевропейскими историками уже после падения этого государства, тогда как византийцы называли себя исключительно по-гречески «ромеями», а свою державу «Римской (Ромейской) империей», или кратко «Романией». Название же «Византия» происходит о первоначального названия Константинополя - Византий.
Итак новый, «второй Рим», о котором будет идти речь в данной работе, возникает в 330 г. на территории небольшой мегарской колонии на берегу Босфорского пролива. Эта новая столица находилась на важнейшем торговом пути из Чёрного моря в Средиземное, по которому осуществлялся подвоз хлеба. В царствование Константина ещё недавно подвергавшееся в Риме преследованиям христианство становится одной из официальных религий. Константинополь соответственно становится столицей новой христианской империи. Эта новая империя Востока унаследовала основные принципы централизованной монархии и римской государственности, которые она сохранила за собой после падения Западной Римской империи в 476 году. В то же время на руинах Западной Римской империи возникает огромное количество довольно неустойчивых в политическом отношении образований, совершенно чуждых идеям римской государственности. Самым большим из них было германское королевство. Здесь частное право заменяет публичное, а государство становится равным большой вотчине, вопросы престолонаследия решаются в соответствии с 59-м титулом Салической правды, трактовавшим вопросы наследования недвижимости частными лицами. Расплывчатым становится понятие границы государства, сходит на нет понятие столицы как места пребывания органов публичной власти. Начинается эпоха кочевничества центральной власти, т. е столица следует за перемещениями монарха и его двора. Византия же сохраняет глубокую централизацию со столицей в Константинополе. Такое положение сохранялось в неизменном состоянии практически на время всего существования империи.
Византийцы, вслед за римлянами, считали свою империю всеобщей и совпадающей со всем цивилизованным миром, с ойкуменой, единственным законным повелителем которой был их император, отец «семьи государей и народов». Доказывать особый статус монарха должен был сложный и детализированный до мелочей церемониал, иконография императоров и в позднейшем членов их семей, оформление монет, использование преамбул государственных документов, «программных» документов церковных соборов, послания церковных иеарархов, невероятно пышная титулатура императора и т. д. Возможно, самым важными для понимания положения императора в Византийской империи являлся церемониал, каждая часть которого должна была демонстрировать императорское величие. Причём эта идея вселенского императора просуществовала, хотя и с некоторыми изменениями, вплоть до последних дней Византии, когда государство пало под натиском турок в 1453 году. Она нашла отражение как в социально-философских трактатах, так и в области реальной политики. «Имперские идеологии, - говорит в этой связи Бек, обладают мифическо-мистической силой инерции, которую не могут легко поколебать даже тяжелейшие катастрофы». Особенно отчётливо она показывает себя в контексте идей «имперской реконкисты» - желания восстановить старую империю в былых границах.
1.1Римская традиция. Проблема происхождения власти
Говоря о государственном строе в Византии, мы всегда говорим о монархии, однако то, что эта монархия образовалась из республики, не могло не оказать влияния на её характер. Это монархия, если можно так сказать, демократическая, видящая своё основание в воле народа. Так в эдикте 530 г. Юстиниановой кодификации мы ясно видим отражение этой идеи: «по древнему закону, которым царство торжественно провозглашено, всё право и вся власть римского народа была перенесена на власть императора» (или, как его называли в Византии, - василевса, по-видимому, начиная с IX в.). Отсюда следует, что верховная власть стала принадлежать императору только потому, что народ сам добровольно отдал ему эту власть. Следовательно, император властвует не по собственному праву, а по делегации от народа, и является его представителем. В то же время император получает свою власть ещё и по Божьему установлению. Это относится как к конкретным императорам, так и к институту императорской власти в принципе. Справедливости ради стоит упомянуть то что, это не было каким-то исключительно византийским изобретением: мы находим представление о том, что Бог рассматривается как causa remota (удалённая причина), действующая помышлением в человеке и у народов Западной Европы
Возможно, лучше всего двойственный характер императорской власти Византии выражен в «Поучении Агапита», написанном для Юстиниана I (527- 565), одного из самых известных византийских императоров, после вступления его на престол. Стоит отметить, что этот документ, относящийся к так называемым византийским «Зерцалам», являлся наиболее популярным учебником по искусству государственного управления. «Поучение» включает в себя основываемые представления об идеальном христианском императоре. Говоря об последнем, Агапит указывает на двойственность его власти: «он и равен любому человеку, и подобен богу».
Впрочем, не все видели в появлении государства, управляемого императором, божью Волю. Так, византийский учёный Мануил Мосхопул (1305-1306) в трактате «О присяге» развивает интереснейшую договорную теорию происхождения государства и права, можно даже сказать, предвосхитившую гоббсовский convenant. Исходным пунктом теории Мануила послужила, очевидно, «Политика» Платона. Совместное существование людей, по мысли Мосхопула, обусловлено невозможностью в одиночку справляться с многообразием жизненных задач. Находящиеся в зависимости друг от друга люди объединились на добровольных началах с тем, чтобы извлекать пользу из знаний другого. Мосхопул называет это объединение людей тем же термином, которым византийцы обозначали свою государственность - «kolvov». По самой своей природе оно однако чревато раздорами и соперничеством, вследствие чего возникает необходимость в особо органе, третейской инстанции своего рода, который Мосхопул называет «судья». Здесь учёный называет два возможных варианта. Этот орган может являться и коллективным, в таком случае речь будет идти о допущении аристократии. Правда, в данном случае аристократия определяется по качествам, а не по знатности. Но Мосхопул предпочитает, конечно, чтобы орган был индивидуальным, говоря о монархии как о наиболее приемлемой системе, так как при допущении большего числа лиц опять возникает та же болезненная проблема споров и соперничества28. Интересно также то, что он высказывает эту мысль во второй половине тринадцатого века, т. е. в то время, когда идея об императорской власти уже окончательно оформилась.
Также не разделяет теократическую теорию как фундамента государства Иоанн Филипон (VI век), известный комментатор трудов Аристотеля. В его труде «О сотворении мира» можно встретить повторение мыслей уже упоминавшегося нами ранее Агапита: «Царь только тогда может считать себя в безопасности, когда он управляет по воле собравшихся добровольно ему подчиняться людей». Так же и законодательных памятниках вроде знаменитой Исагоги IX в., авторство (или по крайней мере участие в создании ) которой приписывается патриарху Фотию (IX век). Исагога - единственный византийский законодательный свод, в котором содержатся положения об императорской власти и об отношении последней к закону: «Закон - это общезначимое распоряжение, решение мудрых мужей, общий договор граждан государства». К слову, влияние Фотия сложно переоценить. С его именем неразрывно связаны имена просветителей Руси Кирилла и Мефодия. Он был идейным вдохновителем проповеди славянским народам на их языке, а не на греческом, как делали другие проповедники Византии, и не на латыни, как католический Запад. Этот ключевой аспект позволил Византии значительно расширить своё влияние. Таким образом, мы можем сказать, что вес слова этого человека был очень велик.
Даже «Институциях» Юстиниана, в которых римское право отразилось в самом чистом виде, мы не нигде не находим божественного обоснования власти. Все полномочия императора здесь объясняются переносом на него власти, принадлежащей народу. Если Бог и выступает здесь в какой-то роли, то только как вдохновитель народа - последний же выступает как инструмент Бога в вопросе избранности носителя власти; опосредованно политическая власть исходит от Бога, непосредственно - от граждан государства.
Если божественное происхождение власти и подвергалось сомнению и критике, то сам же монархический принцип, несмотря на различные версии происхождения государства и разные подходы к политике государства, в Византии никогда всерьёз сомнению не подвергался. Даже в самом конце империи политический идеал византийцев всё так же определялся платонической философской традицией, предпочитавшей монархию всем прочим формам правления. Метохит (1270-1332), к примеру, в своих «Очерках», рассуждая о трёх формах политического устройства: монархии, аристократии и демократии, задаётся вопросом, какая же из них лучше. Самой острой критики удостоилась, конечно, демократия, при которой теоретически люди свободны и полностью раскрепощены, процветает правовое и имущественное равенство. На самом же деле всё это - миф, ибо участие в управлении столь большого числа людей порождает обезличивание ценностей и вследствие завистливого эгалитаризма препятствует «людям таланта» брать им положенное. «Мы имеем множество примеров из древней истории, - пишет он, - которые об этом свидетельствуют, но множество их мы видим также и в новейшей. В частности, многие итальянские города, имеющие демократический строй, оказываются в бедственном положении из-за присущих, как было сказано, подобного рода формам правление пороков. Многие доказательства и подтверждения этому даёт Генуя, которая ныне вследствие необузданной демократии является жертвой восстания и раздоров худших граждан и находится в крайней опасности...». Причинами этой опасности для государства он называет присущие каждому из её жителей страстность, властолюбие и разнузданное соперничество, а также незнание и отсутствие страха перед направленными на общую пользу законными установлениями.
Аристократическая форма правления, по мысли Метохита, более приемлема, но при этом существует естественная тенденция перерождения аристократии в олигархию, а затем и в тиранию. Таким образом, остаётся только «императорская монархия» - лучшая из всех форм государственного устройства, при которой муж, достойный быть монархом, правит в соответствии с законом, по-отечески, властно и неподотчётно. Ибо в нём одном сохранят своё место и власть, и божественные законы нашей христианской религии, которые содержат в их совершенной мудрости все божественные и человеческие вещи, а также древние политические установления и учения древних и современных мудрецов о делах людских». Кроме того, люди по своей природе легче соглашаются быть в подчинении у одного человека, чем у многих, ибо множество - это всегда различие и пристрастие. Подобно арбитру на играх, монарх даёт оценку действиям своих подданных, выделяет из них наиболее прекрасные и воздаёт должное совершившим их. В монархии различие подданных уступает унитарному принципу, установленному императором. Благодаря этому «нестройный концерт» становится «всеобщей гармонией и симфонией, хорошо настроенной политией». Метохит сравнивает государство с человеческим организмом и говорит, что расстройства человеческого ума и расстройства государства аналогичны. Худшее из зол, когда монарх, забыв своё назначение законного главы, но сохранив неограниченную власть, становится тираном и начинает проявлять наглое высокомерие. Но из этого не следует, что монархический принцип заслуживает осуждения, ибо если тираны оставляют после себя только развалины, то хорошие монархи, как Александр, Август, Константин и Феодосий, дают своим подданным величайшие блага. Медведев абсолютно справедливо подмечает интересный факт: Метохит сознательно или нет избегает типичной ошибки античных греческих философов - смешения двух разных понятий : формы государственного устройства и способа использования принадлежащей лицу власти. Вальденберг говорил по этому поводу, что все греческие философы различают монархию и тиранию, аристократию и олигархию как разные формы устройства государства, между тем как устройство в том и в другом случае совершенно одинаковое: в монархии, как и в тирании, власть вручена одному лицу, в аристократии, как и в олигархии, - нескольким; различие же между ними состоит только в том, что монарх и аристократическое правительство пользуются своей властью не так, как тираны или олигархи".
Метохит (1270-1332), а вслед за ним Плифон (1360-1452) признают необходимость в хороших советниках для монарха. Так, Плифон считает наиболее близкой к совершенству монархию, которая «пользуется лучшими советниками и дельными законами, имеющими должную силу». Он указывает в речи к деспоту Феодору, что во время плавания корабля или в войске на войне, в любых других трудных и опасных обстоятельствах, власть должна находиться в руках одного лица, а единовластие будет являться наиболее безопасной и полезной формой правления. Однако затем он приводит различные соображения в пользу совещательности : «и на корабле всякому матросу, желающему предложить что-либо для общего спасения, и в войске солдату, придумавшему удачный выход, разрешается подать совет и сообщить кормчему или полководцу то, что пришло на ум». Монарху же одного советника явно недостаточно, поэтому нужно собрать некий государственный совет. Он не должен быть большим, потому что в таком случае трудно прийти к единогласным и наилучшим решениям, в малом же по численности совете могут с лёгкостью взять верх личные интересы. Совет предполагается подбирать из числа хорошо образованных и среднезажиточных. В то время «как и слишком бедные, так и слишком богатые думают больше о своих собственных интересах, люди умеренного состояния будут заботиться только о том, что принесёт пользу всему обществу».
Вряд ли мы можем квалифицировать эти высказывания как рекомендацию для установления конституционной монархии, ибо, как отмечает Медведев, для этого пришлось бы признать факт серьёзной перестройки политических основ византийского государства как государства сословно-представительного типа. Между тем работами исследователей, прежде всего А.П. Каждана, показано, что «в Византии не существовало сословной системы и замкнутого правящего сословия». Для византийского общества характерна вертикальная динамика, мобильность и можно сказать «открытость» господствующего класса (что, впрочем, не исключало наличия аристократических родов). Эти выводы, правда, сделаны преимущественно при исследовании социального состава византийского общества XI-XII вв., но и в поздней Византии подобные явления были далеко не изжиты.
Возвращаясь к теме божественного происхождения власти, как мы можем видеть, она появляется на страницах византийских трактатов не так часто, а если и появляется, то Бог проявляет себе через народ, который он вдохновляет на заключение общественного договора. Постепенно в среде интеллектуальной элиты империи формируется представление о «настоящем правителе». Он избирает для себя не пустые удовольствия, а путь самосовершенствования, он справедлив, интересы государства для него важнее личных, он следует законам, а когда необходимо смягчает их, так как отличается гуманностью. Можно сказать, что византийцы подсознательно тянулись к идеалу просвещённой монархии - философу на троне. Плифон даже идёт дальше, считая императора функционально обусловленным органом государственной власти, который органически входит в общественную структуру, и допускает, что во главе этого организма может стоять даже какой-либо иной правитель вместо императора.
1.2О религиозном характере власти. Церковь и государство
«Заботься о своём царстве как смертный, но ставь превыше всего и обретай... царствие бессмертное как бессмертный; ты был удостоен земной власти для того, чтобы с её помощью войти в царство небесное», - такие слова мы можем найти в Исагоге - сборнике византийского права IX века.
Когда речь касается отношений Церкви и государства в Византии, прежде всего, необходимо разобраться в двух вопросах: существовало ли в империи обожествление императора, имел ли место цезарепапзм, т. е. ситуация, при которой император являлся и главной Церкви, а также границы религиозной деятельности духовенства в этом государстве.
Согласно христианскому вероучению, Церковь и государство - самостоятельные организации различной природы. Однако же это разделение перестаёт быть таким чётким, когда христианство отказывается по большей степени от демократически-революционных элементов и переносит центр тяжести на проповедь смирения и долготерпения. Хронологически этот этап развития христианства связан с периодом, когда сами правители становятся христианами. У них возникает соблазн получить и религиозную власть в свои руки, у представителей Церкви - заменить тяжёлый путь личного подвига и убеждения в достижении церковных целей, - внешней силой государственной власти.
В течение всего времени существования Византии в ней продолжалась борьба двух политических мировоззрений, из которых первое коренилось в империализме древнего языческого Рима, а второе - в христианском учении о взаимоотношении государства и Церкви.
Выход из этой дилеммы нашли в синтезе - в Византии возникает мысль об одинаковом непосредственно-религиозном, божественном происхождении и Церкви, и Царства. Лучше всего она была отражена в знаменитой шестой новелле Юстиниана. «Есть два величайших блага, дары милости Всевышнего людям - вященство и царство - sacerdotium et imperium. Каждое из этих благ, дарованных людям, установлено Богом, имеет свое собственное назначение. Но, исходя из одного и того же начала, оно и проявляется в единении, в совместной деятельности». Оба эти блага как бы дополняют друг друга. Одному «Творец мира, - по словам императора Иоанна Цимисхия, - вверил заботу о душах, другому - управление плотью; если обе эти части не терпят ущерба, то и в мире царит благоденствие».
Идеологию отделения Церкви от государства заменила возникнувшая во время правления Юстиниана (527-565 гг.) примирительная теория «симфонии властей», то есть теория согласованности и взаимной помощи. Сама по себе она, впрочем, не противоречит христианскому учению, если оставить в стороне выводы, которые из неё неправильно делали, потому как, хотя источники христианского учения призывают членов Церкви к положительному отношению к государственной власти, в них, однако, нет ни малейшего намёка на то, что Церковь для достижения своего назначения может пользоваться силой государственной власти, ставя его в исключительную зависимость от силы веры, убеждения и нравственного героизма членов Церкви и запрещая употребление внешней силы. Церковь практически становится инструментом государственной власти и, сохраняя относительную свободу, обеспечивает своим духовным авторитетом обширную державу ромееев. Требование и принятие Церковью помощи со стороны правителей ставило Церковь в зависимость от морального уровня этих носителей власти, и как только их религиозные взгляды уклонялись в сторону неправославия, сила государственной власти становилась направленной во вред церковным интересам, что нам показывают многочисленные примеры в истории Византии. Даже два самых знаменитых византийских государя - Константин Великий и Юстиниан в конце своего царствования - действовали в пользу еретиков, первый - ариан, второй - монофизитов.
По мнению многих учёных, в Византии существовало обожествление фигуры императора. В этом вопросе необходимо разобраться и узнать, существовало ли оно в действительности. Считается, что император был предметом религиозного поклонения, которое постепенно развилось в настоящий культ. Многие исследователи говорят о существовании «монархической религии», внешним выражением которой являлись в Византии, прославление умершего императора, изображение императора с нимбом, выставление его статуй и портретов в публичных местах, посвящение их императору и воздаяние им почестей, употребление в отношении императора различных эпитетов и т. д. В византийском искусстве постоянно изображалась сцена возложения архангелом короны на голову императора или же представляли василевса, получающего власть из рук Бога, хотя стоит ли вообще изображать Бога - всегда было темой ожесточённых споров в православии.
Истоки императорского культа Византии мы можем видеть в языческом Риме, в котором религиозное поклонение императорам не подлежит сомнению. Там государь рассматривался как воплотившийся бог, ему воздавались божеские почести, в его честь строились храмы. Начало этому положил Октавиан Август, и отношение к нему было таким же, как к другим языческим богам. Однако и в языческой империи императорский культ воспринимался не всегда одинаково. Некоторые императоры требовали, чтобы им воздавались божеские почести, а ослушников наказывали смертной казнью; при других же обожествление императора было ничем иным, как проявлением (и часто вынужденным) придворной лести, властители часто отказывались от божеских почестей или же умеряли религиозный пыл своих искренних или же показных почитателей. Таковыми были, например Тиберий (14-37 гг.), Нерон (54-68 гг.) и другие. Тогда обращение к императору как к богу приобретало полуофициальный и придворный характер и не выходило за пределы тесного круга его друзей и слуг.
В этих случаях, как мы можем предположить, была только видимость культа без соответствующего внутреннего содержания - известный вид условной лжи в то время, как свободного религиозного отношения к императору не существовало. В самом деле, уподоблять богу можно только того, кто богом на самом деле в наших глазах не является. Стоит заметить, что даже выставление в публичных местах статуй царствующего императора не представляет ничего характерного именно для Византии: и в XX веке во всех государствах точно так же выставляются бюсты и портреты коронованных особ, президентов республик и даже министров, и никто в этом не видит ничего религиозного.
Таким образом, можно сделать вывод, что даже в эпоху язычества императорский культ не был явлением общим и узаконенным, и самое главное, это не всегда был культ в точном смысле, а лишь видимые его знаки, в то время как увлекались им и относились к нему искренне только отдельные лица. И, конечно же, с падением веры в языческих богов терял силу власти над умами и культ императоров, точнее, религиозное поклонение им трансформировалось в знак чисто гражданского почитания и становилось одной из форм придворного этикета. Форма остаётся, но старое содержание постепенно заменяется новым. C Константина Великого (306-337) этот процесс должен был идти ускоренным темпом. Конечно, его работу в этом направлении заметно облегчило то, императоры более раннего периода были активными гонителями первых христиан и в их глазах те приобретали облик мучителей, не имеющих, естественно, божественного ореола.
Религиозный культ императоров в том виде, в котором он существовал в языческом Риме, был совершенно несовместим с христианством, по этой причине ему пришлось сильно измениться и приспособиться к новым реалиям. Процесс этот был внутренне противоречивым: верх брали то сторонники, то противники обожествления власти императора. К примеру, Диоклетиан (III в. н. э.), который установил проскинезу, т. е. выражение «добровольного» почтения к императору в виде земных поклонов. Кстати сказать, когда в свое время Александр Македонский (336 до н. э - 323 до н. э.), увидевший этот обычай на Востоке, попробовал ввести его в среде греков и македонян, то встретил яростное сопротивление. Они сочли это невозможным для себя унижением. Диоклетиан (284-305) же, дополнивший проскинезу требованием считать все, что так или иначе имеет отношение к личности императора, священным, не встретил никакого резкого сопротивления.
При Константине и в ближайшее к нему время, когда в империи были ещё язычники и языческие храмы, сохраняются лишь некоторые формы культа императора. Так, после победы над Максенцием в 312 году Сенат посвящает Константину храм, на монетах продолжают чеканить мифологические изображения, относящиеся к культу императора, император изображается с нимбом. С другой же стороны, Константин отказывается от титула «божественный», а в 325 г. издаёт закон, запрещающий выставлять изображения императора в храмах. Любопытно, что почти в то же время воздвигается статуя императора на форуме: очевидно, потому что здесь она была лишена религиозного характера и имела чисто гражданское значение.
Ясно, что политика Константина в этом вопросе была направлена на то, чтобы понемногу отучить языческое население от взгляда на императора как на божество, но он не хотел прибегать при этом к каким-либо резким мерам, способным вызвать раздражение. По словам Евсевия Кесарийского (ок. 263- 340), «в царствование Константина осуществилось то соединение двух принципов - божественности и государственности, которое только одно и может быть основой государственного устройства; ибо только такое государство способно охранять людей от злой силы, беспредельно царившей в мире до прихода Христа, а и иногда и теперь пытающейся противодействовать силе добра».
К слову, в значительной степени именно благодаря Евсевию широкое распространение в Византии получило представление об императорской власти как о благе для подданных. А ведь для него, можно сказать, главного идеолога Византии, основное в императорской власти не столько божественное её происхождение, сколько то, что она в новом своём оформлении является единственным гарантом мира и процветания для людей.
Вообще философы ранней Византии не так часто обращаются к идее божественного происхождения императорской власти. Гораздо чаще звучат слова об особых добродетелях императора. Так Фемистий (ок. 317 - ок. 388) подчёркивает, что император подражает Богу не саном, а добродетелью.
В Византии IV век оказывается периодом активного борьбы античных систем ценностей с нуждами времени. Мир стал слишком быстро меняться, и тут возникает острый кризис идентичности. Этот синтез мировоззрений порой приобретал самый причудливые формы. Так Фемистий, в частности, был уверен, что слова «Возлюби ближнего своего, как самого себя» ведут происхождение от Сократа, а заповедь «Отплати добром на зло» восходит к Ликургу.
Стоит упомянуть о том, что и позже язычество не было изжито окончательно и тесно переплелось в сознании жителей империи с христианством, о чём лучше всего свидетельствует масштаб движений иконоборчества и иконопочитания в Византии VIII - начале IX веков. Конечно, даже сами живописные изображения Христа и святых немного вступали в противоречие с заповедью Моисея «Не сотвори себе кумира», но к VIII в. складывается совсем странная ситуация, при которой почитание образов святых смешивается с грубыми суевериями. Появился обычай брать иконы в крёстные детям, а также в свидетели в суде; соскоблённую с икон краску примешивали в евхаристическое вино, причастие клали на икону, чтобы получить его из рук святых и т. д. Рост таких представлений был связан во многом с появлением большого количества новообращённых в христианство (неофитов) из числа жителей покорённых Византией земель и варваров, мигрировавших в границы империи, однако и среди коренного населения такие странные представления о христианстве были довольно сильны. Что уж говорить о IV веке, когда христианство не так давно стало государственной религией и только постепенно набирало силу. Именно по этой причине в IV веке философы, желая, возможно, осуществить некий синтез, выдвигают на первый план тему филантропии, которую они представляли как традиционную греческую добродетель.
Так в речи «О филантропии автократора Феодосия» Фемистий утверждает: «Судье подобает одна добродетель, василевсу другая; первому надлежит следовать законам, второму исправлять их, изобличая их суровость и неумолимость, ибо он - живой закон, а не тот, что существует в неизменных и незыблемых письменах. Потому-то, и думаю, Бог послал с небес на землю царскую власть, чтобы было у человека прибежище от закона неподвижного к закону одушевлённому и живому. Отсюда вывод: божественное предназначение императора - смягчать существующее в государстве законодательство, ибо механическое исполнение законов не отвечает истинной справедливости.
Царь, считает Фемистий, исправляет несовершенство существующих в государстве законов, добавляя к ним то, чего им недостаёт, поскольку он сам - Закон и выше законов. «Добавлять» же по его мнению, - значит лишить законы их строгости: «Подобно тому, как хозяин усмиряет лаской злобу лающей вне себя собаки, так царь смягчает гнев закона. Когда, например, закон предписывает смертную казнь, он заменяет её ссылкой, когда же закон требует ссылки, он довольствуется конфискацией имущества, ибо в том и состоит суть разработанного права, чтобы ... отличать преступление от проступка или неловкости». По мнению известного византиевиста Ж. Дагрона, Фемистий явился в данном случае антиподом Либания (314 - ок. 393), выступавшего за строгость законов как новых, так и старых. Таким образом, он выступал как против произвола властей, так и против послаблений. Очень напрашивается параллель о царской милости - так распространенная в русской культуре. Казнить - так казнить, миловать - так миловать. В этом отношении не реальный, а пушкинский Пугачев из «Капитанской дочки» предстает идеальным правителем, поскольку способен действовать именно так.
Интересно, что идея наследственности в представлении философов ранней Византии проявляет себя в большей степени, чем идея божественного происхождения. Фемистий считает филантропию как высшую добродетель императора свойством врождённым, поэтому царём, с его точки зрения, надо родиться - сделаться им нельзя. Истинным василевсом является, по его мнению, тот, кто по своей природе предназначен к царствованию. Чекалова замечает здесь сходство взглядов Фемистия с концепцией Диона Хрисостома, который считал царя, получившего власть по наследству, но не отмеченного царской печатью, что бы это ни значило, царём случайным. Любопытно, однако, что Фемистий произнёс эти слова в речи, обращённой к наследнику Константина, его сыну Констанцию II (337-361).
Любопытно и то, что другие современники Фемистия придерживались иных взглядов. Либаний, например, в речи, адресованной тому же Констанцию, утверждал, что власть его ограничилась «больше законностью, чем обширностью», понимая под законностью именно то, что он получил власть от отца. Здесь Либаний близок к Евсевию, по мнению которого, престолонаследие как нельзя лучше отвечает законам природы. Таким образом, мы видим, что уже IV веке появляются некие движения к признанию идеи престолонаследия, но всё ещё подвергается сомнению идея божественного происхождения императорской власти.
Прославляя византийских императоров IV в. и считая их за человеколюбие более великими, чем все иные предшественники, в том числе Ахилл и Александр Македонский, Фемистий старался показать, что автократоры его времени хороши не оттого, что следовали христианскому учению, а оттого, что придерживались традиционной системы ценностей греческой цивилизации. Христианство, таким образом, будучи вторичным, по его мнению, оказывалось для духовной жизни византийцев делом второстепенным, если не сказать ненужным.
В дальнейшем представления об идеальном государе множество раз изменялись. В ходе формирования родовой знати и аристократизации общественного сознания конца XI в. едва ли не главными достоинствами идеального императора становятся личная воинская доблесть и родовитость. Полководческие функции императора, утраченные в идеологии в VIII - начале IX вв., появляются вновь как предмет прославления в начале X в. Дальнейшее развитие военной темы проявилось в подчёркивании необходимости личных подвигов императора на поле брани. Такие мотивы прослеживаются, например, у Феофилакта Охридского в панегирике 1092 года к Алексею I Комнину (1081- 1118) . Меняется социальный состав господствующей и, что нам более важно, интеллектуальной элиты. Если в VIII - начале IX вв. интеллектуальная элита Византии представлена по преимуществу монахами (Иоанн Дамаскин, Феофан Исповедник, Феодор Студит), то в XI - начале XII вв. это в подавляющем большинстве случаев - лица светские.
Так, ещё в VI-X вв. в хрониках, как отмечает И.Н. Попов, вполне могла сложиться ситуация при которой главным действующим лицом повествования становится духовное лицо, а не император. Этим лицом выступает Иоанн Златоуст при «инертном и безвольном» Аркадии, потому как именно он, по мнению хронистов определяет дух эпохи. Достаточно сказать о том, что сам император упоминается в хронике по имени 14 раз, тогда как имя Иоанна Златоуста произнесено 34 раза. Сложно представить себе такое, существуй в полной мере императорский культ, поклонение воплощённому богу неизбежно затмило бы собой даже такую яркую личность, как Иоанн.
Христианство же так или иначе с течением времени только укрепляло свои позиции в империи. Возврата к язычеству уже не могло быть, и когда оно окончательно упрочилось и сделалось господствующей, а затем и единственной религией в Византии, от прежнего культа осталась одна только форма, и если терминология его продолжала употребляться, то исключительно в переносном смысле.
Долгое время бытовало представление о том, что в Византии существовала теократия и «цезарепапизм». Давайте попробуем разобраться, насколько правомерно использовать эти термины в отношении к императорской власти и к формам государственного правления Византии.
Теократическим может быть названо такое общество, которым управляет и над которым «царствует» Бог, проявляющий, прямо или косвенно, свою волю во всём. Дагрон отмечает, что само слово «теократия» впервые было использовано еврейским историком и военачальником Иосифом Флавием (ок. 37 - ок. 100) по отношению к еврейскому народу. Теократия здесь воплощается в титанической фигуре Моисея и в богопомазанных царях Израиля, и во власти первосвященников. Правитель в государстве теократии «занимает то же место, что Авраам в своей семье» и сам определяет «что является словом Божьим, а что нет», он становится «верховным пастырем», окормляющим свою паству и возглавляющим Церковь в своём государстве.
Выделяют несколько видов политической организации государства, тесно связанных с религией: в одних случаях жрецы довольствуются тем, что придают легитимность мирской власти, и тогда это называется «иерократией», в других верховный жрец и глава общины верующих по должности обладает и верховной властью, и это и есть теократия в чистом виде, в третьих светская власть в большей или меньшей степени подчиняет себе религиозную сферу - формы цезарепапизма. Так противопоставляются друг другу теократия и цезарепапизм, модель роли священника-царя и модель - царя-священника, соответсвенно, они уже не могут существовать одновременно, потому что какая-то из этих моделей всегда должна преобладать над другой.
Само слово «цезарепапизм» появляется с середины XVIII в. и начинает использоваться как клеймо в политической и идеологической борьбе Запада и Востока. Запад, где разделение и независимость властей воспринималось как догма, неустанно клеймил всякого «светского» суверена, претендовавшего на роль папы.
Однако стоит заметить, что Византия никогда не отрицала различия между мирским и духовным, никогда официально не допускала, что император может быть священником: те самодержцы, которые рисковали предложить подобное, рассматривались как еретики, а те, которые покушались на церковные права или, что ещё хуже, на церковные богатства, клеймились как святотатцы. Императоры регулярно участвовали в религиозной жизни, обсуждали богословские темы, отлично знали Писание, вся жизнь их была проникнута религией, некоторые аспекты даже отразились в его реальных функциях - император имел право созывать Соборы и председательствовать на них; обнародовать законы и каноны, поддерживать и видоизменять церковную иерархию. Эти действия можно расценивать как нечто позитивное, как помощь Церкви, с другой стороны, некоторые из деяний императоров поистине достойны осуждения: назначение епископов или, например, формулирование Символа Веры. Глобальное неодобрение византийской практики, таким образом, казуистически расчленяется: византийским император не выходит за пределы своих полномочий, если он довольствуется тем, что проводит в жизнь каноны или соборные решения; он лишь чуточку выходит за эти пределы, когда по собственной инициативе принимает законы, касающиеся Церкви, если они соответствуют её собственным пожеланиям (как делали Юстиниан и Лев VI в своих новеллах); император допускает неопасное нарушение, когда он навязывает Церкви свои личные предпочтения с её согласия - но когда он делает то же самое не только без консультаций, но и с опорой на меньшинство епископов против их большинства, особенно в вопросах веры, - это рассматривалось общественностью как вопиющее злоупотребление. Лишь два последних случая представляют собой покушения на независимость церкви - первые же два, хотя и опираются на тот же самый юридический принцип, по крайней мере, соблюдают правила игры.
Стоит отметить, что всё же в Византии существовали силы, придерживающиеся идеи цезарепапизма, - это были монофелиты, и пример того, чем закончилось это движение, очень показателен. Монофелитство возникло как «ересь сверху», главными инициаторами ее стали константинопольский патриарх Сергий и император Ираклий I (610-641). Вместе они предприняли серию униональных попыток с целью объединить монофизитов (христианское движение, распространившееся на территории Египта, Сирии и Армении) c православной Церковью и тем самым обеспечить религиозное, а через него и политическое единство империи.
Сергий выдвинул тезис о том, что Воплотившееся Слово, имея две природы, действовало посредством единой божественно-человеческой энергии (моноэнергизм). Эта формулировка позволила Ираклию воссоединиться с Армянской Церковью, и с сирийскими иаковитами, и с египетскими монофизитами. Однако против моноэнергизма выступил св. Софроний (ставший позднее Иерусалимским патриархом, 644), и Сергий выдвинул другую формулировку. Он отказался от слова «энергия» и провозгласил существование в Богочеловеке Христе одной воли (thelema или thelesis, откуда и название всего течения монофелитство). Но в монофелитстве в гораздо большей степени нас будет интересовать, конечно, не богословский подтекст.
Церковь монофелитами мыслилась как некое социальное целое или некий социальный институт, а их главной заботой должно было быть «исправное функционирование» этого института, непременным условием чего являлись мир и согласие, которые достигались путем «домостроительства», понимаемого в плане именно земного управления. Верховным управителем, устраивающим все церковные дела, представлялся царь. Таким образом, монофелитство являет собой классический образец цезарепапизма, поскольку император считался одновременно и первосвященником. Тем самым монофелиты вступали в открытое противоречие с идеей оцерковлённого государства, определявшей всё бытие Византии, основывавшейся на «симфонии» священства и царства, а совсем не на подчинении первого второму.тоит отдельного упоминания выработанная ещё VI веке концепция Юстиниана, в доктрине «симфонии властей» которого мы можем найти мысль о том, что «император - верховный земной глава всех христиан, несущий ответственность и за Церковь». Однако в дальнейшем эта идея никак не развивалась в реальности, трансформировавший в реальную «симфонию властей». Идея цезарепапизма, таким образом, для Византии вовсе не новая.
Основная заслуга борьбы против монофелитства принадлежит греческому богослову, простому монаху преподобному Максиму Исповеднику, имевшему, однако, большой вес в богословских диспутах. Он активно выступал против вмешательства государства в богословие. Когда его обвинили в том, что он анафематствует царя, тот ответил : «Я анафематствовал не царя, но анафематствовал хартию, чуждую церковной веры». Более того, он высказывает мысль о том, что император невиновен в издании «хартии», противоречащей духу православия, полагая, что его побудили к этому представители Церкви, а чиновники попустили. Впрочем, это частое представление о том, что царь невиновен в бедах народа, а виноваты чиновники, было распространено во многих странах, передалось и на русскую почву. Однако не стоит отрицать того, что, возможно, тем самым преподобный ещё раз стремился подчеркнуть, что сфера священных догматов не подчиняется и не должна подчиняться государственной власти. Отстаивал он также и другое основное условие бытия Церкви - соборность, приводя примеры соборов, созванных по повелению императоров, но не признанных впоследствии Церковью: ряд соборов IV в. (Тирский и пр.), «разбойничий собор», как противоположный же пример - собор, низложивший Павла Самосатского, епископа Антиохии, объявленного еретиком. Этот собор состоялся и вовсе без всякого приказа императора. Тогда за свою защиту православия Максим Исповедник был арестован, подвергнут пыткам и умер в 662 г. в изгнании.
Однако время всё же расставило всё по своим местам.
Споры вокруг монофелитства продолжались до 680 г., когда император Константин IV Погонат (685) созвал Шестой Вселенский собор в Константинополе, который осудил монофелитство как ересь и определил, что во Христе следует исповедовать две естественные энергии и две естественные воли, из которых человеческая следует божественной, но не уничтожается ею. С этого времени начались преследования монофелитов. Несмотря на это, произошло практически невозможное - монофелитство стало официальной верой империи при Филиппике Вардане. Под его давлением патриарху Иоанну VI в 712 году пришлось закрепить это на поместном Соборе. В ответ на этот акт Римская церковь отказалась признать нового императора и его патриарха, а чуть позже, в 715 году, монофелитство было торжественно предано анафеме. Как видно из этого примера, церковь всячески отрицала любую возможность вмешательства государства в решение богословских вопросов и, что куда важнее, решала вопросы, связанные с угрозой ущемления своей власти своими же силами.
Сила Церкви и церковная самостоятельность в Византии была довольно сильна, хотя государственная власть и старалась держать её под контролем. Патриатрх считался вторым лицом в государстве. Он мог созывать Собор, на котором присутствовали высшие иерархи церкви. На нём рассматривались важнейшие вопросы церковной жизни, разбирались жалобы на духовных лиц, контролировалось их перемещение. Собор, однако, всегда проходил под наблюдением императора или же его представителя. В руках патриарха были собственные специальные секреты, которые управлялись патриаршими сановниками, бывшими вместе с тем членами собора. Патриарх избирался духовенством, представители которого должны были предложить императору трёх кандидатов на патриарший престол. Однако тот мог отвергнуть их всех и предложить выбранную им кандидатуру. Естественно, что при таких условиях патриархи в ряде случаев оказывались назначенными императором. Так, при Романе I Лакапине (920-944) патриархом стал его шестнадцатилетний сын Феофилакт, который больше всего увлекался конюшней и кормил своих лошадей фисташками и изюмом. Безвольный и беспутный, он не шел ни в какое сравнение с патриархами, до него управлявшими Восточной церковью. Закончил жизнь он довольно нелепо, упав с лошади, которую пытался объездить.
Формально для низложение патриарха было необходимо его письменное отречение, однако на деле император мог арестовать патриарха и силой принудить его к отречению. Патриарх Фотий (820-896) , например, был низложен дважды: один раз императором Василием I (867-886) , который через несколько лет вернул ему патриарший престол, вторично же - сыном Василия Львом VI (886-912). Конфликт императора Исаака Комнина (1057-1059) с патриархом Михаилом Керуларием (1043-1058) и вовсе закончился тем, что подосланные правителем варвары-варанги стащили Михаила с патриаршего трона, посадили на осла и таким унизительным образом доставили его в место изгнания. Последней каплей терпения для Исаака стали неосторожные слова патриарха: «Я тебя поставил, и я смещу тебя, когда только захочу этого». Такого император простить не мог. Похожее отношении к церковной власти мы наблюдаем и в истории нашей страны, например, в отношениях Алексея Михайловича и Никона, лишившегося патриарха сана в 1666 году, на последнем этапе церковной реформы.
Итак, мы знаем множество случаев, когда император злоупотреблял свой властью над церковью, однако и церковь в ответ и сама вмешивалась в гражданские и политические дела, а император часто не был волен ей помешать. Так, император Лев VI в нарушение церковного права вступил в четвёртый брак, оправдывая это отсутствием у него наследника. Поступок Льва был воспринят в штыки как церковью, так и чиновничеством, послужил источником долгих споров и смут, завершившихся в конце концов осуждением четвёртого брака.
В этом отношении чрезвычайно показательна легенда, передаваемая Константином Багрянородным. По его словам, император Константин, основатель византийской столицы и первый василевс-христианин, получил от божьего ангела императорский наряд и корону, которые хранились в храме Св. Софии и служили облачением императоров по большим праздникам. Это было божественное облачение, подчёркивавшее мистическую природу василевса. И вместе с тем император не имел права надевать эти одежды, когда ему вздумается, или вынести их из храма, или изготовить подобные им: в противном случае его следовало подвергнуть анафеме. Однажды, когда император Лев IV (775-780) нарушил этот запрет и, вопреки воле патриарха, облачился в божественные одежды, возмездие не заставило себя ждать - на лбу нечестивого императора вскочил карбункул, и вскоре Лев в страшных муках распрощался с жизнью. С тех пор император при коронации должен был произносить клятву, что он не станет нарушать порядков, установленных издревле. Особенно важно в этом предании то, что кара за нечестивый поступок последовала не от людей, а от самого Бога.
Нельзя сказать, что духовенство ущемляли имущественно, однако имущественное состояние византийских епископов было довольно своеобразным: в отличие от западных прелатов, они не имели особого бенефиция (пожалованная доходная должность), отделённого от доходов церкви. Зато они могли свободно распоряжаться доходами своего диоцеза (церковно-административная территориальная единица). Это, правда, порождало всевозможные злоупотребления; чтобы их ограничить, была создана специальная должность эконома, который держал в своих руках хозяйственное управление диоцезом и контролировал таким образом епископа.
В Византии не существовало привычной Западу церковной десятины.
Приношения епископам носили до начала X в. добровольный характер, и церкви приходилось жить за счёт императорской милости, подачек вельмож и доходов от собственных церковных владений. Не случайно западным путешественникам казалось, что византийские епископы по уши погрязли в хозяйственных заботах, подсчитывая выручку от продажи шерсти и выгоду от вывезенного на поля навоза. Только с середины X в. византийская церковь предпринимает попытки превратить добровольные приношения в обязательные. Со второй половины X в. византийские епископы получали разнообразные регулярные приношения: плату за рукоположение священников, плату за разрешение на брак, поминальное и каноникон - ренту, которую платили как миряне, так и духовные лица. Каноникон взимался как в деньгах, так и натурой: баранами, курами, ячменём, мукой, вином; каждая деревня должна была уплачивать каноникон пропорционально числу домов.
Подводя некий итог вышесказанному, стоит сказать, что масштабы контроля над византийской Церковью со стороны императора сильно преувеличены. Церковь пользовалась известной автономностью, хотя государство и старалось контролировать её деятельность, с чем её представители были вынуждены мириться. Вмешательство же императора в богословские дела духовенством всячески осуждалось и было недопустимым. Таким образом, мы не имеем оснований говорить, о том, что в Византии существовала теократия или цезарпапизм, так же, как мы не имеем оснований говорить и о реальном, а не показном, обожествлении фигуры императора. Всю историю империи Церковь использовалась государственной властью для расширения своего влияния как особый рычаг политики, а монастыри к примеру для содержания политических противников,но вместе с тем нельзя сказать, что она находилась в полном подчинении.
1.3Закон о престолонаследии
Император, как считается, обладал в империи всей полнотой власти, однако, несмотря на кажущееся его всевластие в Византии, более непрочную монархию представить себе довольно сложно. За тысячу лет в Византийской империи сменилось около 90 императоров - это почти вдвое больше, чем за то же период времени на престоле Франкского государства, а затем и Священной Римской Империи Германской нации. Средняя продолжительность царствования при этом оказывалась самой разной в разные периоды византийской истории. Около половины византийских императоров было насильственно лишено престола, а иногда и жизни: они становились жертвами отравлений, их топили, ослепляли, заточали в монастыри.
Касаемо последнего: заточение в монастырь в Византии никогда не считалось чем-то неправильным. Восточное монашество появляется раньше западного на два столетия - в IV веке. Один из основателей его, святой Антоний Египетский, уже тогда писал в «Уставе отшельнической жизни»: «Обличай (и исправляй) детей своих (духовных) нещадно; потому что с тебя взыщется осуждение их (если они окажутся достойными осуждения на Страшном суде».) Благодаря этим строчкам стало возможно появление исторически новой формы наказания - ссылки в монастырь. На протяжении долгого времени, правда, ни светскими, ни церковными документами не разъяснялось, какой она должна иметь характер: добровольный или же принудительный. Изначально дополнительная изоляция, ставшая нормой для монахов ещё в V веке, на мирян практически не распространялась, однако всё изменилось в VI веке, когда Юстиниан (527-565) придал монастырской ссылке юридический статус. Жена теперь за измену мужу ссылалась в монастырскую обитель на покаяние. Муж обладал правом вернуть её в течении двух лет, или же он мог абсолютно законно оставить её в монастыре навсегда. Если же муж и жена расторгали брак без всяких на то оснований, то они оба отправлялись в ссылку в монастырь до конца своей жизни.
Возникновение этой формы наказания хронологически совпадает с появлением концепции «симфонии властей», подразумевавшей, что церковь и государство должны пребывать в согласии и сотрудничестве. С тех пор монастырская ссылка быстро становится надёжным бескровным способом решения политических проблем любого рода. О насильственном постриге светское византийское законодательство права дипломатично умалчивало.
С середины IX до конца XI вв. сменилось 23 государя, каждый из которых в среднем провёл на престоле чуть более 10 лет. С конца XI столетия императорская власть как будто стабилизировалась: почти целый век на престоле удерживаются три императора из династии Комнинов, причём все трое умирают естественной смертью. Однако нестабильность византийской монархии обнаружилась особенно остро после кончины последнего из них, Мануила (1143-1180): всего за 24 года в результате насильственных переворотов стремительно сменяется шесть правителей88.
Стоит упомянуть, что в глазах народа легитимность власти вообще была очень шатким понятием. Так, например, восшествие на престол Алексея Комнина (1081-1118) рассматривалось как некое восстановление по праву наследования от его дяди Исаака I Комнина (1057-1059) хотя тот царствовал всего два года, не основал династию и вообще имел законного приемника в лице Константина Дуки (1059-1067). Этот участник восстания Исаака быстро возвысился по карьерной лестнице, и в результате сложной, искусно сплетённой интриги ему удалось убедить Комнина отказаться от престола. В конце 1059 года Исаак простудился на охоте. Принявший, не без помощи Дуки, свою болезнь за смертельную, император постригся в монахи (что являлось обычной практикой для ромейских императоров перед смертью), последнее же означало отречение от мирской жизни и права на власть. После своего выздоровление Исаак предпринял было попытку вернуть свой трон, однако, не найдя поддержки, он удалился в Студийский монастырь, где и окончил свою жизнь. Константин Дука же впоследствии передал власть своим сыновьям и, казалось бы, как раз и основал новую династию.
Правящая династия Дук пресекается на Михаиле VII (1071-1078), после того, как когда-то Исаак Комнин, Михаил вынужден был постричься в монахи и отказаться от престола в пользу мятежника Никифора III Вотаниата (1078- 1081), чтобы сохранить себе жизнь. Таким образом, ни у Комнинов, ни у Дук больше не оставалось какого-либо права на престол. Тем не менее Никифор Вриенний (1062-1137), государственный деятель и автор записок, охватывающих исторический период с 976 по 1087 год, которые являются одним из важнейших источников по истории Византии того периода, описывая приход к власти Алексея, свергнувшего Вотаниата, утверждает, что тот имел полное право на престол, потому что был кровным родственником дома Комнинов и находился в близком родстве с Дуками. «Взяв себе подругу жизни из рода Дук Алексей собрал оба эти рода воедино и образовал из них как бы одно (родовое) древо».89. Причём это оправдание легитимности впоследствии распространяется уже и на его сына Иоанна (1118-1143), потомка Дук и Комнинов.
Во многом такие расплывчатые представления о власти государя были связаны с тем, что долгое время не существовало понятия об императорской фамилии, императорской крови. Не существовало не то, что закона, даже представления о наследственности императорской власти, корни этого представления, нужно думать, росли из римского наследия, не предполагавшего подобной передачи власти. Сын если и вступал на престол после смерти своего отца, то только при условии, что последний успевал ещё при жизни объявить его соправителем. Таким образом создавалась ситуация при которой к трону могли прийти представители любых слоёв населения, даже самых низших. Византийская история полна примеров восхождения на вершину власти подобных «выскочек»: Лев I (457-474), по народному преданию, был мясником; Юстин I (518-527) - крестьянином из Македонии; его племянник Юстиниан (527-565) - простым крестьянином из Иллирии; Лев Исавр (717-741) сначала был ремеслеником; Лев V (813-820) и Михаил II (820- 829) - конюшими крупных вельмож. Характерно, что в этой восточной монархии правили даже женщины: Ирина (752-803) - первая женщина- самодержец Византии, признанная также святой, соправительница Юстиниана Феодора (527-548), Зоя (1042). Все эти женщины на престоле пользовались большой популярностью.
К слову, на факт отсутствия закона о престолонаследии даже ссылались узурпаторы российского престола, к примеру в грамоте на царство Бориса Годунова в начале XVII в., были тщательнейшим образом собраны все случаи прихода к власти в Византии лиц «не из царского рода». Особенный акцент делается на имена «не от царского роды, но от изящных синклит предъизбран» Маркиана (450-457) и Михаила Рангаве (811-813), который, как сказано, «на царство возведён бысть от всех народ»; можно заметить прозрачный намёк на аналогию «конюшенного боярина Бориса Федоровича и «Василея Македонянина, царева конюшенного».
Нельзя, однако, утверждать, что в Византии не существовало даже зачатков наследственной власти. По мнению Пертузи, византийская нумизматика свидетельствует, что, уже начиная с Тиверия II, начинает проявлять себя совсем не римская идея династической преемственности : на лицевой стороне некоторых бронзовых монет Маврикия (582-602) представлен император в рост, сбоку от него императрица Константа, а на обороте сын Феодосий, причём все с коронами, нимбами и скипетрами; ещё более характерны столичные и провинциальные золотые и серебряные монеты Ираклия (610-614), на лицевой стороне которых изображены император в центре со своими сыновьями Ираклием и Ираклеоном справа и слева соответственно (или же сын Константин справа и императрица Мартина слева) с коронами и державами, увенчанные крестами. Так образом можно сказать, что возникает идея скорее о приобщении к власти, о подготовке почвы к последующей передаче власти не наследственным путём, а через избрание или же соправления, институт которого постепенно складывается в Византии, распространён он впрочем был и в западных королевствах.
Соправительство состояло в том, что у императора был избранный им коллега, носивший также титул василевса. После смерти императора он оказывался единственным василевсом и, следовательно, единоличным обладателем престола. Однако надо сказать, что мы не всегда можем ставить знак равенства между василевсом и соправителем. Так, например, Тиверий II (578-582) правил вместе с Юстином (574-578), будучи при этом только кесарем, Тиверий (659-681) соцарствовал своему брату Константину IV Погонату (668-685) и вовсе не нося никакого титула. Следовательно, не существовало такого формального правила, которое бы механически закрепляло за ними престол. С другой стороны, некоторые василевсы были возведены в это звание непосредственно перед смертью предшествующего императора, так что для совместного царствования попросту не оставалось времени. Посему мы не можем говорить о равенстве этих титулов, а только о том, что титул можно было получить из рук императора. Также вполне нормальным являлось для Византии замещение путём избрания. Константин Багрянородный в своих сочинениях, относящихся к провозглашению императора и составленных предположительно в царствование Юстинана I или же по крайней мере в близкое к нему время, указывает именно на избрание императора как на способ приведения его к власти. Императора избирали Сенат, армия и народ, впрочем за Сенатом тут всё же оставалась главная роль. Сенат выбирал правителя, а уже потом он утверждался армией и населением.
Династическая идея, начавшая появляться в IV веке, так полностью и не войдя в силу к середине VII веке, глохнет, когда вместе с многочленными «военными провозглашениями» возрождается идея выборности власти. Для Византии VII век - век кризиса, перехода государства от античности к средневековью.
Появляются зачатки феодализма, большую роль начинает играть Церковь, уже скоро по стране бурей пронесётся движение иконоборчества. Возможно, условиями нестабильности во многом объясняется возвращение и сохранение как дань вековой традиции архаичного представления о власти. Однако полностью забыта она не была: так иконоборческие императоры часто заставляли изображать рядом с собой своего сына-преемника (Контантин V и Лев IV, Лев IV и Константин VI и т. д.) или же себя на аверсе, а сына - на реверсе монеты (Лев III и Константин V).
Много было сделано для её укрепления Василием I Македонянином (876- 886), который, по свидетельству автора его жизнеописания, возвёл в царское достоинство своих старших по возрасту сыновей - Константина и Льва, «взращенных и воспитанных уже по-царски и блещущих всеми доблестями, свойственными государственным мужам; тем самым он (Василий I) как бы придал власти большее количество более могучих корней, выведя на ней благородные ветви царской династии».
С тех пор существует императорская фамилия, члены которой именуются «багрянородными». Этот эпитет начал употребляться в отношении детей императора обоих полов, рождённых во время его правления. Багрянородными или порфирородными их называли потому, что они были рождены в Порфире - особом здании дворца, пол которого был выложен мрамором, а стены которого были облицованы крайне редким драгоценным камнем пурпурного цвета с белыми крапинками.
Михаил Пселл (1018-около 1078),известный историк и философ XI века, приближенный ко многим императорам, упоминал, что дети императоров заворачивались в багряные пелёнки, а византийская принцесса и автор «Алексиады» Анна Комнина (1083-1153), говоря о своем детстве, употребляет выражение: «с самих, как говорится, "порфирных пеленок" я встречалась со многими горестями и испытала недоброжелательство судьбы..».
Багряный цвет издавна считался символом власти, как из-за своей энергетики и насыщенности, так и из-за высокой стоимости красителя. В Древнем Риме, например, по указу Нерона облачаться в пурпурный цвет мог только император, а ношение пурпурных одеяний рассматривалось как мятеж. Камень порфир использовался для тронов и императорских саркофагов, подчеркивая величие власти.
Дети-порфирогениты обладали несомненным правом на императорский престол, даже вопреки первородству (дети, родившиеся у императора до восшествия на престол, не могли считаться порфирородными). Это объяснялось тем, что их рождение было тщательнейшим образом засвидетельствовано, а также тем, что их родители, взойдя на престол, автоматически становились носителями божественной власти. К ограничениям добавлялось то, что отцом ребёнка мог являться только правящий монарх, мать должна была быть его официальной женой, обладательницей титула августы. Императоры, желающие подчеркнуть законность своего восхождения на престол, добавляли эпитет к своему имени как титул, означающий, что они родились в семье правящего императора, и потому легитимность их власти не подлежала сомнениям. Можно сказать, что это было вполне сознательным ограничением возможного круга наследников.
Из 35 императоров IX-XII вв. едва ли треть носила этот гордый титул. Но если в XI в, порфирородные составляли только пятую часть василевсов, то в XII в. - около половины, а с 1261 г. и до конца империи на престол восходили лишь двое непорфирородных."
Династическая идея настолько укоренилась в умах людей, что, например, панегирист Иоанна II Комнина (1118-1143) Михаил Италик, определяет императора как «провозглашённого в соответствии с законами наследника», хотя ясно, что во времена Алексея I Комнина не существовало никакого писанного закона, который определял бы линию наследования трона.
По-видимому, имелось в виду вошедшее в обиход неписанное правило, согласно которому предпочтение отдавалось первородству по мужской линии. Впрочем, инцидент, сопровождавший его же приход к власти, когда Иоанну пришлось выдержать борьбу со своей сестрой - первородной принцессой Анной, (точнее, даже с её мужем Никифором Вриеннием), ставит обязательность этого правила под вопрос.
Стоит упомянуть то, что в Древней Греции неписанные законы считались намного важнее писанных. Первые были овеяны традицией и, так сказать, коллективным разумом, а писанные могли говорить о несовершенстве мыслей какого-то конкретного круга людей или отдельной личности и не были проверены временем. Византийское право пользовалось такой же концепцией.
Самым близким к закону о престолонаследии документом мы можем считать синодальное постановление от 24 марта 1171 года. После пространной преамбулы, в которой высказываются традиционные идеи уподобления суверенитета василевса на земле суверенитету Бога на небесах, делается заявление в том смысле, что лицо, отрёкшееся от своей клятвы на верность императору, подобно человеку, отрекшемуся от своей религии, и поэтому заслуживает изгнания из общины верующих, - после этого Синод под председательством вселенского патриарха Михаила постановляет, что все церковные иерархи, от патриарха до епископа, должны дать клятву верности Мануилу I Комнину, а также то что будут «считать возлюбленного сына твоей святой царственности, славнейшего порфирородного царя господина Алексея царём самодержцем вместо тебя и сохранять по отношению к нему безупречную верность и преданность». Отдельно в постановлении обозначается то, что наследование должно быть обязательно по мужской линии, и то, что императрице, если она вдруг решит захватить власть, можно не подчиняться. Подробнее с текстом синодального постановления можно ознакомиться в приложении 1 к данной дипломной работе.
Конечно, нельзя игнорировать тот факт, что данный документ имеет субъективно-личностный характер, ведь он «привязан» к конкретным персонам императора и его наследников, но фактически мы и в самом деле имеем перед собой закон о престолонаследии, согласно которому к трону призываются мужчины мужских линий, в порядке первородства и последовательного заступления линий, то есть престол переходит в боковую линию лишь по пресечении всех прямых нисходящих линий. В случае пресечения всех мужских линий престол переходит в женскую линию, наиболее близкую (по счёту линий, а не степеней) к последнецарствующему агнату, т. е к родственнику одной степени по мужской линии, происходящему от того же родоначальника, что и император, например, к двоюродному брату.
Не должно особо смущать то, что закон о престолонаследии выражен в виде присяги личного характера, и то, что он исходит не от государственной власти, а от Синода. И на куда более феодальном Западе, отмечает Медведев, законы наследования были весьма неясными, не были изжиты до конца традиции выборности («кровь предназначала для короны не одну какую-то персону, но всех членов фамилии, среди которых и происходили выборы, не имея никакой впрочем, связи с нашей современной арифметикой»), а во французской монархии, где принцип наследования первородным окончательно восторжествовал только с приходом к власти династии Валуа, он «был введён исподтишка, силой привычки, - введён, но никогда не провозглашён». Возможно, что какой-то из этих примеров и вдохновил Мануила I Комнина, хотя предпосылки для этого уже давно созрели в империи совершенно независимо.
Вполне вероятно, что и в этом случае Мануил I Комнин был вынужден действовать в обход, через Синод, добиваясь нужного ему результата, но не от своего имени. Потому как было совершенно невозможно императору, вразрез с вековыми устоями и тщательно сохраняемой римской идеей, издать закон о престолонаследии. Традиция, формально, таким образом, не нарушалась, однако появился прецедент, который мог впоследствии служить своего рода ориентиром для последующих династий. И, по-видимому, он забыт не был, правда, в официальных источниках ссылок на мы не находим. Однако очень интересен факт того, что юрист Константин Арменопул (1320 - ок. 1385) в XIV в. в самый разгар мятежа Иоанна Кантакузина, протекавшего с 1341 по 1347 год, против законного, т. е. наследственного, императора включил этот «томос» в качестве приложения в состав своего Шестикнижия, особо отметив меру возмездия (высшую меру церковного наказания - анафему) за мятеж или посягательство» на наследную власть. Исследователи расценивают это как грозное предостережение узурпатору. Последовавшее затем опровержение этого текста активным сторонником Кантакузина патриархом Филофеем Коккиносом (1353-1354) лишь ещё больше подчёркивает действенность этого предостережения.
Возможно, именно потому что этот узурпатор власти боялся грозного предостережения Армеопула, Иоанн так и не решился на открытый её захват, который неприменимо повлёк бы за собой физическое устранение юного наследника престола, а выбрал другой путь - за счёт опекунства установил с юношей родственные отношения и стал его соправителем.
Самого Алексея II Комнина (1180-1183), сына Мануила, об интересах и безопасности которого отец так заботился, устранили только после того, как он под давлением объявил своим соправителем Андроника Комнина (1183-1185), двоюродного брата Мануила. Спустя несколько дней после церемонии, когда на заседании Совета было решено избавиться от наследника Мануила, сторонники регента упоминали стих Гомера: «Нехорошо многовластье, единый да будет властитель!». Трипсих и Феодор Дадибрин убили юного императора, задушив тетивой от лука. После этого Андроник женился на его вдове - одиннадцатилетней французской принцессе Анне. Андроник стал последним византийским императором из династии Комнинов.
Подводя некоторый итог сказанному, можно утверждать, что в Византии вплоть до IX века не существует чёткого представления ни о легитимности, ни о наследственности императорской власти, ни о правящих династиях. Возможно, одной из главных причин этого является то, что Византия унаследовала античный подход к закону, по которому негласный закон был куда важнее писанного, а мы не мы не можем делать никаких выводов в этом направлении именно потому, что не сохранилось никаких письменных источников. Однако усилиями отдельных императоров династическая идея всё же пробивает себе дорогу, нарушая устоявшиеся порядки. Постепенно начинают складываться династии, из которых Македонская (867-1056 гг.) правила 189 лет, Комнинов (1081-1185 гг.) - 104 года, Палеологов (1261-1453 гг.) - 192 года, со времён изгнания Михаилом VIII из Константинополя крестоносцев и до взятия его турками, что означало уничтожение Восточной Римской империи, последний император которой, Константин XI Драгаш, пал в битве.
1.4Коронация. Инаугурация
власть император византия сенат
Первоначально коронация византийских императоров, следуя римским традициям, имела исключительно светский, можно даже сказать военный характер. Вплоть до середины V века, больше столетия после перенесения столицы на Босфор и заседания Первого Вселенского Собора в Никее, церковь оставалась в стороне и в венчании на царство византийских василевсов участия не принимала. Лишь в 457 году в коронации Льва I впервые принял участие константинопольский патриарх. Но и в дальнейшем первенствующее значение еще долгое время оставалось за военным провозглашением и коронованием старого образца.
Сохранился ряд подробных записей-протоколов о провозглашении и коронации византийских императоров второй половины V и начала VI века. Сохранился благодаря тому счастливому обстоятельству, что Петр Патрикий, magister officiorum времени Юстиниана, включил эти записи в одно из своих - до нас не дошедших - произведений, а Константин VII Багрянородный их перенял от него и внес в свою знаменитую «Книгу о церемониях императорского двора». Таким образом, мы располагаем обстоятельными описаниями провозглашений и коронаций императоров Льва I (457), Анастасия I (491), Юстина I (518), а также коронации Льва II в качестве соправителя Льва I (473) и кратким сообщением о коронации Юстиниана I - соправителя Юстина I (527).
Об избрании Льва I (457-474) сказано, что оно было решено вотумом Сената. В эту эпоху константинопольский Сенат, бесспорно, обладал известным почётом и играл в избрании правителя значительную роль. Так перед провозглашением нового императора в 518 году собравшийся на ипподроме народ приветствовал Сенат, точно таким же криками, какими обычно славили императоров: «Многая лета синклиту! Синклит ромеев, ты побеждаешь!»106. Однако на практике решающим фактором были войска, и прежде всего - военачальники. Как известно, Льва I в 473 году выдвинул знаменитый алан Аспар - главнокомандующим византийской армии, считавший, что Лев будет послушной марионеткой в его руках, и Сенат тогда последовал его воле. Согласно сохранившейся протокольной записи, Лев I после коронования обратился к собравшимся с такими словами: «Бог всемогущий и решение ваше, храбрейшие соратники, избрали меня императором государства ромеев» . Анастасий же в своей речи подчеркивал, что «принять заботу о царстве ромеев», помимо воли августы Ариадны и высших вельмож, его побудили «избрание славнейшего Сената и согласие могущественных войск и благочестивого народа». Итак, мы можем отметить, что в этот период наравне с Сенатом и войском, третьим решающим фактором является народ.
Первым и главным этапом инаугурации было поднятие на щит. В 491 году Анастасий был, стоя во весь рост, поднят на щите, и кампидуктор, командир гвардейского отряда, поднявшись на щит, возложил ему на голову свой собственный шейный обруч, так называемый торквес. Точно таким же образом был прежде коронован и Лев I. Торквес, по-видимому, являвшийся частью галло-римского наследия, использовался среди военных как знак отличия, подобно медалям. Каждый торквес был индивидуален и являлся памятью о подвигах и наградой за конкретные заслуги.
По мнению Вальденберга, это был вовсе не обруч, а военная цепь. Так Прокопий Кесарийский, описывая провозглашение Ипатия во время бунта Ника (532), говорит, что на него положили цепь, так как не было под руками венца. Однако нельзя не отметить, что эта версия кажется немного странной, ведь разве может войти в традицию обряд, совершённый когда-то над мятежником и узурпатором. Иначе объясняет это Иоанн Лидиец - византийский чиновник V века. Он говорит, что возложение цепи делается в память об Августе, который, став кесарем в весьма юном возрасте (19 лет?), носил на шее детское украшение в виде шарика или камешка, называемое у римлян bulla. Как правило, впервые булла надевалась на шею мальчикам от девяти лет и практически не снималась вплоть до шестнадцатилетия - возраста вступления в полные права гражданина Рима. Булла выполняла функцию защиты от злых духов и снималась только во время особо важных церемоний. Иоанн указывает, что в его время возложение цепи выражало признание со стороны армии данного лица достойным императорской власти, которая некогда принадлежала Августу. Некоторые исследователи же склоняются к тому, что обычай был заимствован у германцев. Впрочем, во всяком случае, стоит согласиться с тем, что возложение цепи вместе с поднятием на щит символизировало в Византии вручение императору военной власти, признание его как верховного вождя армии.
Это был главный момент коронационного церемониала, который соблюдался при восшествии на престол каждого из императоров в ранний период истории Византии. После его завершения, в то же миг, собравшиеся на ипподроме войска поднимали опущенные на землю знамена, раздавались славословия воинов и димов, что означало признание и провозглашение нового императора войском и народом.
Что такое димы и почему их влияние и их поддержка при провозглашении императора были так важны? Изначально, точно так же, как их предтечи из эллинистического времени, димы были организациями того или иного квартала или района города. Эти объединения, как правило, людей одних и тех же профессий следили за порядком и благоустройством своего квартала, а в целом работали подобно городскому собранию, собираясь в городском цирке или ипподроме Константинополя, который, как и в древнем Риме, являлся излюбленным местом для увеселения народа. Постепенно они берут на себя расходы на довольно дорогие цирковые зрелища, нуждающиеся каждый раз в необходимом, но сложном и дорогостоящем оборудовании. Так возникают специальные организации, бравшие подряды на устройство игр. У каждой их таких организаций были свои кассы, зверинцы, постоянные штаты возниц, актёров. Они стали называться по условным цветам цирковых возниц, как венеты (голубые), прасины (зелёные), левки (белые) и русии (красные). Димы старались своими постановками превзойти своих соперников, а также, естественно, одержать победу в конских ристалищах. Эти организационные ячейки затем расширились и превратились в огромные самоуправляющиеся организации как гражданские, так и военные, димы становятся своеобразными политическими партиями. Императоры частенько становились приверженцами одной из партий, или же добивались своих интересов, ловко маневрируя между ними.
Над кем обряд возложения цепи и поднятия на щит был совершён в первый раз сказать сложно, однако самое раннее известие относится к Юлиану Отступнику в Лютеции (Lutetia Parisorum - впоследствии Париж) в 360 году, но возможно, что он имел распространение и раньше. В эпоху, к которой относятся записи о провозглашении Льва I (457-474) , Анастасия I (491-518) и Юстина I (518-527) это был уже прочно, хотя и не во всех подробностях, твердо установившийся ритуал.
Можно заметить, что в «Церемониях» пропущен ритуал поднятия на щит в случае, когда речь идёт о Льве II, Юстиниане и Ираклии II. Все три получили царское достоинство ещё при правящем императоре. Если предположить, что пропуск не случаен, можно сделать вывод, что отсутствие объяснялось бы тем, что второй василевс получал право участия только в гражданской власти и что главенство над армией рассматривалось как не допускающее разделения.
Итак, вторым элементом инаугурации можно считать возгласы дим, солдат и других групп, собравшихся на церемонию, а также те речи, которыми обменивается с ними новый император. Даже если допустить, что не всегда исход дела зависел фактически от населения, всё-таки нельзя отрицать того, что выступления представителей населения с речами и возгласами символизировало его активное участие, т. е. что с правовой точки зрения это участие в замещении престола считалось необходимым. Причём здесь не заметно резкой разницы между теми случаями, когда императора избирали, и теми, когда его «назначал» царствующий уже император.
Действительно, в эту эпоху ранней государственности Византии при провозглашении императора весьма активную роль играет народ, представленный димами голубых и зеленых. Запись о провозглашении Юстина I особо подчеркивает, что с его кандидатурой согласились и голубые, и зеленые; сообщение это тем более примечательно, что им завершается повествование о разразившихся было крупных беспорядках. Представление о правах суверенного народа здесь еще живо. Приветствуя избранного императора торжественными кликами, димы этим выражают согласие с состоявшимся избранием. Между императором и народом происходит своеобразный диалог. Император обращается через глашатая к собравшимся, дает своим подданным известные обещания, оповещает о своих намерениях, а димы приветственными возгласами изъявляют свое одобрение. Такие диалоги занимают в записях этой эпохи значительное место и представляют одну из их характернейших черт. Они имеют не только формальное значение, случается, что, не ограничиваясь приветственными кликами, во время избирательной процедуры, как и после состоявшихся выборов, димы заявляют свои требования и пожелания, которые имели для императора если не юридическую, то, во всяком случае, нравственную обязанность.
Избранию Анастасия I предшествовал диалог с вдовствующей императрицей Ариадной, в котором ясно выразилось недовольство предыдущим царствованием и желание перемены. Недовольный правлением Зинона (474-491), еретика и инородца, народ взывал к императрице: «Правоверного василевса вселенной!», «Василевса ромеев вселенной!». Императрица же отвечала, что она, не дожидаясь этих требований, уже приказала «славным архонтам и священному синклиту избрать мужа христианина, ромея, полного царской добродетели, не подверженного сребролюбию, ни какому-либо иному свойственному людям пороку». Слышались и другие, весьма откровенно выраженные требования. «Выгони вон вора - городского эпарха!» - взывал народ. Императрица обещала удовлетворить это требование, и первой мерой Анастасия после коронации было назначение нового эпарха, гражданского и военного руководителя провинции и градоначальника Константинополя. Да и самому Анастасию, наряду с традиционными славословиями, полными верноподданнического благоговения, пришлось выслушивать такие пожелания: «Честных архонтов вселенной!», «Доносчиков гони вон!» Перед коронацией по требованию архонтов и сенаторов Анастасий принес присягу в том, что против того, с кем он имел размолвку, он не будет питать гнева и будет управлять государством справедливо и рассудительно.
У Псевдо-Кодина (византийский писатель XV века) отмечено, что, по сути, народ присутствует на каждом этапе коронации. На первом этапе, после написания императором собственноручного Символа Веры, он поднимается в пиршественный зал - триклиний, перед которым «стоит толпа и армия», на втором, когда один из членов синклита разбрасывал эпикомпии - «куски ткани, в которые обмотаны 3 золотых номисмы, 3 монеты серебра и 3 обола», объектом его действий был только народ, без упоминаний архонтов и армии. Монеты бросались в народ также и на третьем этапе коронации, когда император был окружён толпой. Таким образом, мы можем сказать, что народ играл одну из важнейших ролей в коронации, однако при этом в большинстве случаев, насколько мы можем судить, народ только подтверждал уже выбранную кандидатуру, если только, конечно, император не пришёл к власти от народа путём переворота.
Третьим элементов являлось возложение на императора знаков царского достоинства, т. е императорского облачения и короны. В то время как цепь предполагала предоставление военной власти, венец - гражданской. А так как император всегда совмещал в себе обе власти, то венчание императора должно было бы установиться одновременно со всей церемонией инаугурации. Однако принято считать, что царский венец, или диадема, введён в употребление не раньше конца III или начала IV столетия, т. е. Диоклетианом или Константином Великим.
Известия о том, что император был коронован, мы встречаем в источниках, начиная с конца IV века, но в выражениях, недостаточно определённых. Обыкновенно говорится «венчан сенатом» или даже просто «венчавшись» или «воцарившись». Так как это выражение и ему подобные употребляются не только в смысле совершения акта, но и для указания лица, от которого исходила инициатива, то понятно, почему в научной литературе существует разногласие и неясность в вопросе о том, кто возлагал корону на императора и в какой обстановке происходил этот акт. Есть сведение, что Константин Великий сам возложил на себя корону, но он не создал в этом отношении никакого определенного порядка.
В. Зикель высказал мнение, что после Константина и до половины V века корону возлагали на императора те, кто возводил его на трон, от кого он фактически получал власть и сан («Kaisermacher»); в подкрепление этого мнения Зикель привёл несколько примеров. К этому мнению присоединился Bury, но выразил его гораздо более решительно: «В теории, говорит он, корона должна была быть возложена представителем тех, кто передавал верховную власть, которая ею символически изображалась». Однако он не даёт никаких ответов на то, кем и где в Византии такая теория была высказана, ведь если подобного рода теория была, действительно, кем-нибудь в Византии изложена, то это изложение не могло быть неизвестно, так как явилось бы чрезвычайно важным источником для изучения византийского государственного строя.
Нужно думать, что в эпоху складывания государственности при отсутствии твёрдых традиций, никакого определённого порядка в этом отношении не было. Дело решали обстоятельства - и решали, вероятно, аналогично тому, как это мы знаем о других народах. Если новый император чувствовал под собой твёрдую почву, если он желал подчеркнуть самостоятельность своей власти и имел достаточно характера сделать это, он сам возлагал на себя знаки своего достоинства. В противном случае, в особенности, если влиятельные общественные группы хотели воспользоваться случаем, чтобы увеличить своё влияние, и ставили избираемому те или иные условия, императору приходилось довольствоваться короной, не только полученной от избирателей, но и возложенной на него ими. Твёрдый, единообразный порядок появляется позже.
В Византии о таком порядке можно говорить лишь с того времени, как установилось венчание императора патриархом. Когда это установилось, какое оно имело форму, и какое значение придавалось участию патриарха в церемонии? Эти вопросы также возбуждают сомнение и разногласие в науке. Необходимо различать два пункта: возложение на императора короны патриархом и церковный элемент в обряде инагурации, в виде богослужения и молитвы. Есть ли в них совпадение? Гоар считал, что коронование патриархом идёт с Тиверия II (578), и что тогда же появился в инагурации церковный элемент - молитва. Рейске , по-видимому, склонялся к тому, что то и другое появилось впервые в инаугурации Льва I (451 г.). Зикель и за ним Bury утверждают, что коронование патриархом начинается с Маркиана (450 г.). Вальденберг критикует эту позицию, утверждая, что это мнение было высказано им только потому, что в сообщениях о воцарении Тиверия, которые находятся у византийских историков, говорится об участии патриарха, в то время как точно такие же сообщения мы имеем и о ближайших предшественниках Тиверия. С другой стороны, для того, чтобы отодвигать возникновение церемонии к Маркиану нет достаточных данных. Известие о его короновании патриархом мы находим у Льва Грамматика (XI век) и Феодосия Мелетинского. Но справедливо было указано, что у современников этого события или у писавших вскоре после него этого известия нет, и поэтому у писателей IX века оно может быть сочтено за позднейшую вставку.
О венчании Льва I патриархом Анатолием вполне ясно и определённо говорится только у Феофана (IX в.) - Лев воцарился...был венчан патриархом Анатолием. Но нельзя сказать, чтобы другие источники столь же определённо подтверждали это. В De cerim. I. 91, где описано воцарение Льва, дело представляется так, что после возложения на него широкого оплечья - маниакия и поднятие на щит солдаты закрывают его черепахой от взоров присутствующих, после чего он появляется перед народом одетый в царские одежды и в корон. Здесь не говорится, что корону возложил на него патриарх, и невозможно допустить, чтобы такой акт, который обычно совершается с наибольшей торжественностью, здесь происходил так, что народ не мог его видеть. Может быть, корону возлагал на Льва не патриарх, а кто- нибудь другой, например, один из придворных чинов, но очевидно, он исполнял при этом приказание императора. Вернее, однако, что Лев сам возложил на себя корону, а придворные чины ему при этом только помогали, как и при облачении в царские одежды. Затем мы читаем, что Лев шествовал в походную церковь, а оттуда в храм Иоанна Предтечи, где совершает молитву; в обоих случаях он заходит предварительно в специальное помещение, для смены одежды, называемое мутаторий, и снимает с головы корон, а выйдя из церкви, снова её надевает. То и другое делает он сам. Затем император заходит в другую церковь, которая называется или просто церковь, или великая церковь, видимо, Храм Двенадцати апостолов. Здесь опять Лев I снимает корону и полагает её на престол, но перед выходом из храма её надевает на него патриарх. Это единственный раз в инаугурации Льва, когда это действие совершил патриарх. Вполне ясно, что это не первое и торжественное возложение короны на голову императора, которое мы называем венчанием или коронованием и которое, единственно и представляет интерес в данном случае. Патриарх возлагает корону на императора, который её уже до этого носил. Можно провести параллель с тем, как в каждой церковной службе диакон снимает с епископа митру и потом надевает на него, и как тот патриарх возлагает на императора корону при всяком посещении им храма, когда император, совершив определенные действия, собирается покинуть храм. На основании этого нельзя говорить, что венчание Льва I было совершено патриархом. Кто возложил на него венец, остаётся не совсем ясно. Но если бы это сделал патриарх, то об этом было бы совершенно определённо сказано в церемониале, и, во всяком случае, столь важное символическое действие, занимающее центральное место во всей инаугурации, не могло быть совершено так, чтобы его не видели присутствующие на церемонии.
Совершенно иное нужно сказать о наличии вообще церковного элемента в инаугурации Льва. В походной церкви он совершил молитву и, нужно думать, то же самое сделал и в храме Иоанна Предтечи. В храме же Двенадцати апостолов дело не ограничилось молитвой: император присутствовал при богослужении, слушал Евангелие и причащался. Таким образом, церковный элемент вошёл в церемонию раньше, чем венчание императора патриархом, - считает Вальденберг, с мнением которого я соглашусь. Он полагает, что церковный элемент вошёл в неё ещё до времени императора Льва. Эта часть главы, следующая за словами «остальное делается по порядку», излагается не в прошедшем времени, как её начало, а в настоящем и, следовательно, не столько относится ко Льву, сколько изображает общий порядок, уже существовавший, очевидно, в то время, когда редактировалась вся глава.
Венчание же императора патриархом мы впервые видим в инаугурации Ансастасия. Оно происходило не в храме, а на ипподроме, где происходил весь обряд , и совершилось непосредственно после возложения на Анастасия военной цепи. Важно, что это совпадает с тем моментом, когда в инаугурации Льва I император сам возложил на себя корону. Быть может, эта новость объясняется особым отношением к Анастасию патриарха Евфимия. Он подозревал Анастасия в неправославии и потому считал его недостойным императорского сана, но принужден был, под давлением вдовствующей императрицы Ариадны и Сената, уступить, но потребовал от него исповедания веры. Собственноручно возлагая на него корону, он публично показывал своё примирение с ним. Во всяком случае, Анастасий (491-518) - первый византийский император, которого венчал патриарх, и после него этот порядок упрочивается: приемник Анастасия - Юстин (518-527) был также венчан патриархом и при такой же обстановке, т. е не в церкви, а на ипподроме.
В самом факте добавления церковного элемента к традиционному церемониалу коронования мы видим отражения возрастающего значения Церкви, а в частности роли патриарха Константинополя. Не случайно, по словам Острогорского, церковная коронация была введена при первой же смене на императорском престоле после Халкидонского собора (451), столь сильно возвысившего авторитет константинопольского патриаршества. Однако очевидно, что церковное коронование в данную эпоху играет пока ещё совсем второстепенную роль и является только дополнением к основному акту традиционной коронации, совершаемой представителями войска.
Очень важной составной частью инаугурации были заявления, имеющие характер формального обещания или присяги. После вступления императора на престол высшие придворные чины, приносили ему присягу в том, что они не будут ничего злоумышлять ни против него лично, ни против государства. Эта присяга была, по-видимому, общим правилом, и без неё не обходилась ни одна перемена на престоле. Наоборот, о присяге императора, как подобном же общем правиле, нет основания говорить. До VIII века нам известен только один случай присяги императора, упомянутый нами уже ранее, Анастасия I. Присягу он принёс до формального провозглашения его императором, т. е. до поднятия его на щит. Её, следовательно, нельзя понимать, как пустую формальность она являлась условием самого получения Анастасием императорской власти. Но, ни о ком из царствовавших после него таких известий нет. По сообщению Константина Багрянородного, такая присяга установилась в конце VII века, после Льва IV. До известной степени характер обязательства или формального условия имеет также исповедание веры, которое представляет, в письменной или устной форме, император перед своим возведением на трон. По-видимому, и это не было, (в период до начала VIII века) общим правилом. Исповедание веры было потребовано от Анастасия, который вместе с тем дал обещание не вводить никаких новшеств ни в вере, ни в церкви. Такое же исповедание было потребовано и от Фоки. В обоих случаях требование исходило от патриарха.
Последним императором, коронованным по старому церемониалу, был Юстин II (565). По свидетельству очевидца, Юстин был поднят на щит и коронован воинским шейным обручем, после чего патриарх возложил на него императорский венец. Здесь кончается история светской, военной инаугурации византийских императоров. Ни к Тиберию Константину (578-582), ни к Маврикию (582-602) она не была применена - к соправителям свои предшественников она вообще не применялась. А в следующем веке она окончательно выходит из употребления. Надолго прекращается и обычай поднятия нового императора на щите; он возобновился, как мы увидим, лишь по истечении многих веков, в иной обстановке и с иным назначением.
Сведения о коронациях императоров в VII довольно скудны, хотя какую- то информацию мы получаем из попутных и обычно довольно односложных сообщений летописей. Однако важно то, что извещая о вступлении на престол нового императора, они преимущественно говорят о венчании на царство патриархом. Если же речь идёт о коронации соправителя, то к патриарху присоединяется верховных император. Летописи больше никогда не упоминают об участии армии, поднятии на щит, больше не практиковавшемся, изредка лишь упоминают о славословиях дим, которые, впрочем, также теряют былое значение. Из этих указаний, найденных в летописях, мы можем сделать очевидный вывод, что на рубеже VI и VII веков место коронаций переменилось из ипподрома и дворцовых зал они переместились в церковь. Уже предшественник Ираклия, Фока, был в 602 году коронован в церкви Иоанна Предтечи в Евдоме. Ираклия же в 610 году короновал патриарх Сергий в св. Софии, и в дальнейшем храм св. Софии все больше становится постоянным местом венчания на царство византийских василевсов. Скорее всего, это объясняется усилением роли религии и одновременно ослаблением республиканских институтов, таких как Сенат, который, как мы увидим впоследствии, теряет своё было значение. Императоры перестают так сильно нуждаться в народной поддержке, императорская власть становится всё более сакрализированной.
Впоследствии обряд церковной коронации долгое время остаётся неизменным вплоть до завоевания Константинополя крестоносцами в 1204 году и установления на Босфоре латинского владычества. После этих событий в нём появляются значительные изменения и дополнения: во-первых, к венчанию на царство присоединилось миропомазание императора; во-вторых, возобновился обычай поднятия императора на щите. Впервые миропомазание, дотоле не известное в Византии, было применено при венчании на царство основателя Никейской империи - самого жизнеспособного греческого государства из многих других осколков империи, возникших после 1204 года, Феодора I Ласкариса (1208) и что одновременно был возобновлен в Никейской империи не применявшийся в Византии более шести столетий обычай поднятия императора на щите.
Включение в ритуал коронации элемента миропомазания, скорее всего, связано с торжественной коронацией 16 мая 1204 года Балдуина Фландрского - первого латинского императора в завоёванной византийской столице. Вытесненные из Константинополя византийцы старались придать церемониалу своего нового двора в Никее как можно больше блеска и, естественно, не желали ни в чем отставать от угнездившихся на Босфоре соперников. Поднятие же на щит можно расценивать как обращения к старой традиции с целью продемонстрировать легитимность своей власти, противопоставить себя узурпаторам - Латинской империи, образованной в Константинополе. Оба эти обычая, столь различные по существу, впоследствии прочно укоренились в Византии. Пережив и Латинскую, и Никейскую империю, они продолжали соблюдаться в империи Палеологов, представляя важные и неотъемлемые элементы коронационного обряда поздней Византии.
В процессе изменения и эволюция обряда коронации больше чем в чём- либо другом отображается эволюция представлений о природе самой верховной власти в Византийской империи. Каждая часть этого ритуала возникает вовсе не случайно, все вместе они являются отражением определённых воззрений. Именно в этом заключается главный интерес изучения обряда коронации и инаугурации. Вовсе не случайно обряд коронации императора проходит через глубокие перемены, отходит от римских языческих традиций и приобретает чисто церковный, культовый характер, именно в ту переломную эпоху, когда традиции римской государственности отходят в прошлое, и Византия становится практически типичным средневековым царством. Так же не случайно, что в последние века Византии этот культовый характер становится только сильнее. В конечном итоге, пройдя тысячелетнюю эволюцию, византийский коронационный обряд изменился в корне, и уже совершенно перестал напоминать свою изначальную форму.
1.5Право на выступление против власти
Мы знаем, что в Византии очень частыми были смены власти, бунты, восстания. Мы можем найти некоторые теоретические обоснования «права на сопротивление». Так, согласно патриарху Николаю Мистику (X в.), неповиновение императору допустимо, если он предписывает нечто, внушённое ему дьяволом и идущее вразрез с божественным законом, например, когда он повелевает клеветать и убивать обманом, нарушать супружеские связи, несправедливо разорять чужие владения и. т. д. «Василевс, - говорит он, - неписанный закон, но не потому, что он нарушает закон и делает всё, что ему вздумается, а потому, что является таковым, т. е. неписанным законом, который проявляется в его актах, как раз и составляющих неписанный закон. Если василевс - враг закона, то кто же будет бояться закона? Если первым его нарушает правитель, то ничто не помешает тому, чтобы его затем стали нарушать подданные... Хороший правитель должен отвергать тиранию, ибо такая форма власти, высокомерная и насильственная, ненавистна Богу и людям; тиран - противоположность хорошего правителя, он неверен, вероломен, развратен, несправедлив, не признаёт божественного провидения, правит делами по своей прихоти и доверяется только собственному безумию власти. Он в сущности отрицает своё божественное происхождение... Государь должен довольствоваться своей властью и не переступать границ, намеченных ему Богом».
Стоит сказать, что и сами государи иногда предписывали не принимать во внимание их указы, если они вступают в противоречие с существующим законодательством. Например, в новелле Мануила Комнина от 1158 г. говорится: «Если во время нашего самодержавного правления моей царственностью будет предписано устно или письменно что-либо, противоречащее праву или смыслу законов, то пусть оно будет недействительным и во всех отношениях бездейственным». Логика этого высказывания становится понятной, если связать его с одним из посланий Мануила Комнина, в котором он сетует на отсутствие у него, императора, достаточной юридический компетентности, специальных знаний в области канонического и гражданского права из-за постоянной загруженности государственными делами, которые отвлекают его от чтения и изучения Святого Писания и гражданских законов. Впрочем, говорит он, это и не является профессией императора; недостаток юридической компетентности восполняется у него собственным разумением и жизненным опытом - знанием обычаев других стран и т. д.
Пожалуй, наиболее отчётливо эта позиция самоограничения была обозначена Андроником II Палеологом (1282-1328). Излагая в своём пространном хрисовуле (торжественной императорской грамоте) принципы судебной реформы, целью которой провозглашалось «благосостояние государства», «достижение справедливости», он оговаривается: «Хотя василевс стоит выше закона и всякого принуждения, и ему позволительно делать всё, подобно тому как василевсы предшествующего времени считали единственным и сильным законом лишь свою волю», он, Андроник, «презрел такое властительство, признававшееся справедливым как в силу обычая, так и по многочисленности примеров, и поставил правду выше своей власти».
В связи с этим странным кажется то, что при возможности неповиновения, которую признавали даже сами государи, в Византии не было закреплено ни в одном правовом документе право сопротивляться законной власти и свергать ей. Вальденберг приводит несколько случаев, когда такое право действительно признавалось. Так Magna Charta Великая Хартия Вольностей (1215) в своей знаменитой гл. 61 признавала за баронами право конфискации имущества короля и ведения военных действий против него, чтобы принудить его к исполнению хартии. В «Золотой булле» венгерского короля Андрея II (1222) утверждалась «возможность восставать и прекословить» со стороны его подданных. Подобное же право вооружённого восстания существовало и в Арагонии, и других государствах средневековой Европы, причём везде, где оно существовало, оно вытекало из бесспорных актов, имеющих полную юридическую силу. Подобное же право было провозглашено и во Франции конституциями 1791 и 1793 годов - право на сопротивление. В Византии же за всю её историю подобного рода акта мы не знаем.
Ни в одном из дошедших до нас памятников законодательства нет никакого упоминания о том, что те или иные группы византийского народа - Сенат ли, армия ли, или димы, или весь народ в целом - имеют право в таких-то случаях оказывать сопротивление законной власти. Bury говорит, что было принципом государственного права в Византии, что народ, который избрал императора, может его и низложить. Но именно фиксации этого принципа мы нигде и не находим. Да, народ избирает императора, да императором считается тот, кого народ избрал, это совершенно ясно и определённо выражено в дошедших до нас церемонии инаугурации и в различных документах. Но ни в одном из них не говорится, что народ имеет право низлагать императора или при его жизни избирать нового. Мы можем предположить, что раз это не было закреплено юридически, то возможно это было написано в сердцах людей и опиралось на общественное правосознание? Для ответа на этот вопрос посмотрим, как описывают переворот и захват власти византийские историки и хронисты.признаёт, что, если предприятие не удавалось, с претендентом поступали как с бунтовщиком, т. е. казнили его или выкалывали ему глаза, заточали в монастырь и т. п. В преступлениях, попадающих под категорию «оскорбление величества», при дознаниях применялись особые приёмы доказательства виновности: показания брали у тех лиц, которым в обычных условиях было запрещено выступать в суде, - рабы против хозяев, жены против мужей, сыновья против отцов и т. д., практиковались пытки, причём не только к ответчикам, но и к истцам, и даже свидетелям, даже при условии, что они ещё не достигли четырнадцатилетнего возраста. Нужно признать: странное «право», за осуществление которого лицо может быть законным образом наказано! Не все признавали такие меры правильным и призывали к состраданию. Так, например, Фотий (820-896), обращаясь к императору Михаилу III ( 842-886), писал : «Будь неумолим к согрешающим против других и общего, к грещащим же против тебя сострадателен...», в этом «твоё явное об управляемых тщание и забота». Таким образом, император перестаёт быть единственным и абсолютным живым воплощением государства.
Возвращаясь к «оскорблению величества», стоит отметить, что смертная казнь, впрочем, была всё же относительно редким явлением - чаще её заменяли на ослепление, членовредительство, телесные наказания, пострижение в монахи и т. д. Часто дело кончалось амнистией, т. е частичным или же полным освобождением от наказания, причём амнистии чаще всего подвергались именно лица, совершившие преступления против императора. Право на амнистию в Византийской империи принадлежало только императору, и всегда сопровождалось дачей письменных гарантий с его стороны. Скорее всего дело здесь не в каких-либо личных качествах правителя и не в его гуманности, а в «обычном правосознании» византийцев, которое иногда оказывалось сильнее официального права.
При обращении к византийской историографии оказывается, что не только совершенно неудачливые претенденты трактуются как бунтовщики, но та же точка зрения проглядывает и в описании событий, приведших к избранию претендента и даже к его воцарению. Так, Кедрин, византийский историк конца XI или начала XII века, в осуждение говорит о Юлиане Отступнике (361-363): «когда он надел венец после кончины Констанция (337-361) - тут же Богом ниспосланный гнев обрушился на римскую землю». Об узурпаторе Евгении (392-394) (при Феодосии I (379-395)) Малала говорит, что войско избрало его самочинно, Кедрин и другие иначе не называют его, как тираном. Провозглашение Константина войсками, расположенными в Британии (при Гонории), рассматривается как восстание и мятеж. Так оцениваются византийским историками события, бывшие до окончательного отделения Восточной Империи от Западной. То же самое наблюдается и позже: Верина, тёща Зинона (474-475), желая свергнуть его с престола, стала действовать в пользу своего брата Василиска, который встретил поддержку в сенате, был формально провозглашён императором и коронован. Тем не менее, о нём говорится, что он «восстал».В царствование Анастасия I (491-518) было немало бунтов, которые возникали на почве симпатий и даже приверженности его к монофизитству и которые доходили даже до того, что народ требовал от него отречения от престола и выражал сочувствие претендентам. И, несмотря на то, что в исторических сочинениях того времени совершенно ясно видно отрицательное отношение к церковной политике Анастасия, тем не менее попытки свержения его и возведения Ареовинда рассматриваются определённо как бунт. Выступавший на этой же почве Виталиан , которого население прямо приветствовало как императора (514), для современных ему историков есть только тиран. С Ипатием, который во время бунта Ника (532 г.) явился соперником Юстиниана (527-565), дело зашло так далеко, что на него была возложена цепь, он был поднят на щит, облачён в царские одежды и коронован, словом, ритуал был совершён полностью, и всё-таки это только мятеж. В царствование Маврикия (582-602) взбунтовавшейся армией был точно так же поднят на щит и провозглашён императором эдесский губернатор Герман, и это - тирания, т. е. незаконный захват власти. Фока был провозглашён императором с соблюдением всех формальностей (602 г.) при участии армии, дим, Сената и патриарха и пробыл на престоле целых 8 лет, но, несмотря на такой успех его предприятия и тех, кто его выдвинул и поддерживал, мы ни у кого не находим, кто бы оправдывал его воцарение с точки зрения права. Скорее, наоборот. Вся литература видит в его движении восстание, бунт, сам Фока - тиран, а народ, которые его поддерживал, рассматривается как взбунтовавшийся.
Эти выражения и обороты речи с полной очевидностью показывают, что никакого права на выступления против власти в Византии не существовало, что свержение законного царствующего монарха и избрание на его место другого трактовались не как осуществление права, принадлежащего Сенату ли, армии или кому-нибудь другому, а как нарушение права и закона, т. е. именно как революция бунт. Мы знаем, что, начиная со Льва I (457-474), при вступлении императора на престол высшие чины присягали ему на верность. К сожалению, дальнейшая история присяги нам неизвестна, но несомненно, что она существовала, по крайней мере, для чинов, входивших в состав синклита. Как же с этим можно было примирить право низлагать императора? Очевидно, революция в Византии, как и всюду, где противоположный принцип не был формально выражен, была делом факта; начало революционного движения и его исход определялись не положительным правом, а обстоятельствами и фактическим соотношением сил. Одно можно сказать: перевороты и революции в Византии были довольно обычным явлением. Часто они удавались, и императору приходилось уступать трон - к его приемнику относились как к законному государю с того дня, когда он был провозглашён. Но Византия не составляет в этом отношении исключения. Не менее часто бывали перевороты в других государствах, например, в соседней Персии. И в Персии, как и везде, удававшаяся революция стремилась оправдать себя, т. е. представляла своё дело как дело права и новое правительство как законное правительство. Но говорить на основании этого о праве низложения монарха нельзя ни в отношении Персии, ни в отношении Византии.
Таким образом, вряд ли правомерно говорить о том, что в Византии существовало в каком-либо виде право на сопротивление, но с полной уверенностью мы можем сказать, что существовало представление о том, кто такой тиран в глазах народа, тот кому можно не подчиняться, кого можно свергнуть. Ведь в правление императора, пользующегося доверием и любовью народа, не возникнет восстания. Тиран, же не подчиняющийся закону, творящий самовластье отвергает своё божественное происхождение.
Подводя некий итог главы, можно сказать, что с момента разделения империи на Западную Римскую империю и Восточную Римскую империю в представлении об императорской власти произошли огромные перемены. Ориентировавшаяся на славное прошлое Римской империи, образовавшейся из республики, Византия сохраняет многие демократические представления. Эта монархия видела своё основание в воле народа, который добровольно передал её монарху. Правитель, таким образом, являлся представителем интересов народа и был ответственен перед ним.
Эта уникальная ситуация порождает различные проблемы, с которым пришлось столкнуться Византии. В глазах народа император, не считавшийся в своих действиях с законами государства, по большей части сохранившимися ещё с римских времён, и волей народа считался тираном - отсюда постоянные государственные перевороты, восстания, бунты. Не стоит думать, что в какой- то мере это являлось противоречием распространённому византийскому культу императорской власти - властитель лишается своего божественного ореола, как только начинает вести себя неподобающим образом. Так, Прокопий Кесарийский в «Тайной истории» считал возможным сравнивать императора Юстиниана с демоном, чьим желанием было лишь потакать своим многочисленным порокам: жадности, лености, кровожадности и т. д.
Представление об идеальном правителе постоянно изменялось. В IV веке, т. е на заре византийской государственности, главным качеством императора считались филантропия и гуманизм. Так, идеальным считался правитель, который выбирает для себя путь самосовершенствования, отвергает пустые удовольствия, неукоснительно следует законам и, отличаясь гуманностью, лишь смягчает их, когда необходимо. Властитель, не отличающийся этими качествами, не мог считаться богоизбранным. Можно сказать, что византийцы подсознательно тянулись к идеалу просвещённой монархии - философу на троне. Во многом эти представления сохранилось в образе монарха и в дальнейшем, однако с конца XI века, когда вместе с приходом династии Комнинов активно начинается формирование родовой знати и происходит аристократизация общественного сознания, они уходят на второй план, уступая дорогу личной доблести и родовитости монарха. Прославляется идеал монарха- полководца.
Византийская империя, по мнению самих византийцев, была всеобщей и совпадала со всем цивилизованным миром. Правил ей император, отец «семьи государей и народов». Такое представление византийцы унаследовали, как и многое другое, у римлян. Доказывать особый статус монарха должны были сложный и детализированный до мелочей церемониал, иконография императоров и в позднейшее время членов их семей, оформление монет, использование преамбул государственных документов, «программных» документов церковных соборов, послания церковных иеарархов, невероятно пышная титулатура императора и т. д.
Особую роль в распространении влияния империи играла христианская Церковь, с помощью которой под власть императора попадали целые народы и государства. Очень помогала этому сотрудничеству разработанная во время правления Юстиниана (527-565 гг.) примирительная теория «симфонии властей», заменившая идеологию отделения Церкви от государства, и просуществовавшая до самого конца империи. Однако, как доказало это исследование, нельзя считать, что в Византии существовал цезарепапизм, т. е. система, при которой правитель являлся и главой церкви, подчинял себе религиозную жизнь страны. Византия никогда не отрицала различия между мирским и духовным, никогда официально не допускала, что император может быть священником: те самодержцы, которые рисковали предложить подобное, рассматривались как еретики, а те, которые покушались на церковные права или, что ещё хуже, на церковные богатства, клеймились как святотатцы. Идея о введении цезарепапизма прослеживалась в ранний период истории империи у Юстиниана (527-565 гг.), а также у Ираклия I (610-641), однако уже тогда она столкнулась с активным противодействием со стороны Церкви. Кроме того, любое значительное вмешательство гражданской власти в духовную сферу рассматривалось как святотатство и подлежало общественному осуждению. Император имел право созывать Соборы и председательствовать на них; обнародовать законы и каноны, поддерживать и видоизменять церковную иерархию, однако изменение церковных канонов всегда считалось ересью, Соборы, собранные императором должны были в обязательном порядке признаны Церковью, более того она могла созывать Соборы самостоятельно, не дожидаясь действий императора, также как и на Западе императоры могли быть преданы анафеме. Конечно, сила византийской Церкви и её самостоятельность не может идти ни в какое сравнение с силой католической, а константинопольский патриарх с Папой Римским, однако всё равно она занимало далеко не последнее место в государстве. Наверное, больше всего о увеличении роли духовной власти свидетельствует введение в традиционный ритуал коронации правителя элемента возложения венца на голову императора патриархом, который становится вторым лицом в государстве.
Изначально ритуал коронации проходил в военной манере, свойственной римской традиции, причём ключевую роль в избрании нового правителя играл Сенат. Императора поднимали на щит, затем компидуктор, глава гвардейского отряда, поднявшись на щит возлагал на монарха свой шейный обруч (или цепь), что означало признание императора армией, затем следовали возгласы, народа собравшегося на ипподроме. Таким образом, подтверждалась военная и гражданская власть правителя. Самое раннее известие о такой коронации относится к Юлиану Оступнику, который был коронован в 360 году в Лютеции (будущий Париж) и именно таким образом были коронованы в Лев I в 457 году, Анастасий I в 491 и Юстин I в 518-527, а затем все последующие правители Византии, так что мы вполне можем говорить о сложившейся традиции. Третьим элементом, который добавляется скорее всего не раньше конца III или начала IV столетия становится возложение на императора знаков царского достоинства, т. е императорского облачения и короны. Венец символизировал гражданскую власть, тогда как цепь военную.
На рубеже VI и VII веков, в связи с ростом влияния христианства и Церкви, место коронаций переменилось из ипподрома и дворцовых зал они переместились в церковь, теперь только патриарх может возлагать корону на монарха. Одновременно с усилением роли Церкви ослабляются республиканские институты, такие как Сенат, который постепенно теряет своё значение в выборе правителя. Император перестают так сильно нуждаться в народной поддержке, императорская власть становится всё более сакрализированной. Впоследствии обряд церковной коронации долгое время остаётся неизменным вплоть до завоевания Константинополя крестоносцами в 1204 году.
В науке бытует мнение, что в Византии существовало обожествление императора, однако, несмотря на роскошный императорский культ и большую поддержку власти со стороны христианской Церкви, идея о божественном происхождении власти упоминалась в имперских трактатах не так часто, в правовых документах же она и вовсе не упоминалась. Если Бог и присутствует то, только как некая «удалённая причина», которая побудила народ заключить с императором договор, по которому он передаёт всю, присущую ему изначально, власть. Мануил Мосхопул (1305-1306) же в разработанной им теории об общественном договоре и вовсе не упоминает Бога и допускает аристократическое правление, которое, впрочем, по его мнению, уступает монархии. Вообще, как доказывает это исследование, мы не можем говорить о том, что императорский культ, включающий в себя богоравное почитание правителя, изображение императора с нимбом, выставление статуй правителей и т. д., был поистине признанием божественной природы василевса. Факты говорят о том, что, если в языческом Риме император и приравнивался к живому богу, и почитался наравне с другими божествами, то в христианской Византии подобная практика была совершенно невозможна, и культ императора после Константина I становится лишь видимостью, без соответствующего внутреннего содержания, видом условной лжи, формой придворного этикета.
И, наконец, главнейшая проблема - отсутствие наследной власти. Очень долго складываются представления об императорской фамилии, императорской крови. Наиболее частым законным способом передачи власти являлось соправительство, т. е. правитель ещё при своей жизни должен был назначить наследника и официально его короновать. Складывается ситуация при которой к власти мог придти представитель абсолютно любого сословия, пола, происхождения, что уж говорить, если один из самых прославленных императоров Юстиниан (527-565) был простым крестьянином, родом из Иллирии. Нужно полагать, что это связано со стойкими республиканскими традициями, когда властителем становился достойнейший. Стоит вспомнить также и то, что восшествие на престол смывало все грехи, даже убийство.
Постепенно императоры, чтобы обеспечить надёжность правления своих приемников, начинают внедрять в общественное сознание идею преемственности. Так, начиная с Тиверия II (578-582), на бронзовых монетах изображаются родственники императора с коронами, нимбами и скипетрами, мы видим это также у Маврикия (582-602) и Ираклия (610-614), у иконоборческих императоров Контантина V (741-775) и Льва IV (775-780) Константина VI (780-790) и т.д. Однако идея об императорской фамилии, члены которой именуются «багрянородными», оформляется только после Василия I Македонянина (876-886) появляется идея о императорской фамилии. По всей видимости, её предтечей послужила именно традиция соправления. Рождённые в Порфире, особом здании дворца обладали несомненным правом на императорский престол, даже вопреки первородству, так как дети, рождённые до восшествия на престол, считаться порфирородными не могли. Это объяснялось тем, что их родители становились носителями божественной власти, лишь взойдя на престол, а также тем, что рождение таких детей было засвидетельствовано тщательнейшим образом. К ограничениям добавлялось то, что отцом ребёнка мог являться только правящий монарх, мать должна была быть его официальной женой, обладательницей титула августы. Таким образом, мы наблюдаем сознательное ограничение количества возможных наследников. Эта идея утверждается далеко не сразу - из 35 императоров IX-XII вв. только треть носила этот гордый титул, в XI в. - пятая часть, в XII в. - около половины, а с 1261 г. и до конца империи на престол восходили лишь двое непорфирородных. Несмотря на то, что право на наследие трона уже никто не отрицал, никакого документа, закрепляющего это юридически, византийское право не знало. Это объясняется тем, что, судя по всему, византийцы так же, как и греки, придерживались правила, что всякий неписаный закон сильнее писаного. Первый были овеян традицией и, так сказать, ореолом коллективного разума, а второй мог говорить о несовершенстве мыслей какого-то конкретного круга людей или отдельной личности и не был проверен временем.
Глава II. Реализация императорской власти в Византии
2.1 Функции императора
Отсутствие наследственной передачи государственной власти это только одна из проблем византийской монархии. Несмотря на кажущееся могущество василевса, его реальные права были не столь велики, как это могло бы показаться на первый взгляд, и распространялись они далеко не в равной степени на разные сферы жизни общества. Какие же это были сферы и в чём заключались реальные функции императора?
Первейшая из функций императора - репрезентативная. Василевс должен был представлять Византийскую империю как перед послами из других государств, так и перед собственными гражданами, быть живым символом и воплощением её мощи. Согласно византийской политической доктрине, василевс трактовался как земное божество, а подражание богу было самой главной его обязанностью: весь ритуал жизни двора был призван напоминать о таинственной связи между царём земным и небесным.
Пышный культ и неслыханная роскошь двора соответствовали этой идее божественной сущности императорской власти. По словам императора Константина Багрянородного (913-920), ритуал константинопольского двора и ритм придворной жизни были отражением гармонии и порядка, созданного творцом для вселенной"156. Так наследных императоров с детства учили не столько воинскому и ораторскому искусству, доля которых постепенно была вытеснена из программы образования, сколько тому, как правильно облачаться в одежды, шествовать в процессиях, сдерживать смех, быть кротким или ужасным в зависимости от обстоятельств и т. д.
Император трактовался как космическое существо, сакральная фигура, к нему постоянно прилагался торжественный эпитет «солнце». Так в Равенне на фресках в боковых стена аспиды Сан-Витале наряду с изображением Христа, ангелов и святых, изображён император Юстиниан и его супруга Феодора. Примечательно, что вокруг голов обоих правителей мы можем увидеть нимб, а изображение носит черты сходства. Его жилище было священным дворцом, так же священна была его одежда. Символами величия императора служили золотой и пурпурный цвета; он восседал на пурпурных подушках, ставил подпись пурпурными чернилами, и только он один мог носить сапожки пурпурного цвета, а также многоцветные шёлковые облачения, украшенные золотом и жемчугом. На голову василевса возлагали диадему, на шею - цепь из драгоценных камней, в руках он держал скипетр. У каждого из символов было своё особое значение. Так диадема, к примеру, с одной стороны имела прообразом лавровый венок, являвшийся в античной Греции и Риме символом славы и триумфа, и уже тогда часто делавшийся из золота, с другой стороны, здесь, возможно, была связь с терновым венцом Христа. Скипетр - древнейший символ власти, который использовали ещё фараоны. В христианском же государстве скипетр приобрёл другое значение: подобно пастушескому посоху, он являлся символом пастырской власти. Пурпурный (цвет царской обуви, личной подписи на документах, элементов одежды), золотой (блестящие доспехи, парчовые одеяние, императорская печати), белоснежно-белый были идеальным цветами императорской власти и властителей имел, если можно так сказать, на них исключительное право. Правда, противники конкретных императоров, такие как Никита Хониат или Михаил Пселл, когда им нужно было, переосмысливали эти цвета как «желчь», «кровь» и «пух слабой голубки». Они же, желая показать, что тот или иной император - отрицательный герой, добавляли в его описание пёстрые фиолетовые или кричащие зелёные цвета, совершенно немыслимые для монарха.
Во время всех приёмов самодержец восседал на двухместном троне: в будни на правой его стороне, в воскресенье и в праздничные дни - на левой, оставляя место для Христа, которого символизировал положенный на сиденье крест. Эта практика пришла в наследство от античности, согласно Гомеру, в языческой Греции так же резервировали дополнительный пустой трон в королевском дворце и в храме для богов. Во время церемоний император занимал особое место между двух колонн или же в нише, словно изваяние; он никогда не стоял на полу, но всегда на роте, на особом возвышении.
Необычайно торжественными были приёмы в Большом дворце. Чтобы добраться к императору нужно было пройти долгий путь, схожий с тем, как через Пропилеи афиняне поднимались на Акрополь. Посетителя ждали бесчисленные залы, портики и колоннады дворца, и только после этого ритуального действа он удостаивался лицезреть правителя. В канцелярии императора к малейшему событию велись подробные записи - о ходе церемоний, о суммах дарственных выплат, о ритуальных перемещениях из одной залы в другую. Один из послов, посетивших Константинополь в X в. писал так: «Бронзовое, позолоченное дерево стояло перед троном царя, ветки дерева кишели отлитыми из бронзы позолоченными птицами, каждая из которых пела на свой лад. Трон царя был так устроен, что он мог подниматься на различные уровни. Его охраняли необычайной величины львы, бронзовые или деревянные - мне точно неизвестно, но во всяком случае позолоченные. Они били о землю хвостом, раскрывали пасть и, двигая языком, громко ревели. Здесь именно я предстал перед очи царя. И когда при моём появлении началось рыканье львов и птицы запели на ветках, я преисполнился страхом и удивлением. Приветствовав затем троекратным преклонение царя и подняв голову, я узрел того, кто перед тем сидел на небольшом расстоянии от пола, восседающим уже в ином одеянии под самым потолком. И как это произошло, я не мог объяснить...».
Подданные были обязаны воздавать императору «богоравное» почтение: никто не входил к императору без того, чтобы не отвесить ему земной поклон.
Появление государя перед толпой превращалось в особый обряд: заранее предусматривалось, где должны встать встречающие его горожане и какими именно славословиями они должны его приветствовать. Император выходил из Большого дворца и направлялся обычно на богослужение в одну из константинопольских церквей пешком или верхом на лошади. Там он надевал парадные одежды, настолько тяжёлые, что выстоять в них всё богослужение было невозможно, поэтому после начала службы император удалялся в специальную пристройку, чтобы отдохнуть от тяжести украшений. Культ императора составлял один из существенных элементов государственной религии.
Но даже в самом императорском культе возвышение василевса до живого бога сопровождалось показной униженностью. Помимо «державы», облачённый в шёлковый плащ с жемчужными нитями, император держал в руках ещё и акакию - мешочек с пылью, призванный напоминать о бренности всего сущего. Именно так император изображался на официальных мозаичных парадных портретах. Византийский императорский портрет - на церковных росписях или мозаиках, в книжных миниатюрах, на буллах и аверсах монет - строг и соответствует определённым условным требованиям. Он воплощает в большей степени идею императорской власти, нежели человеческую индивидуальность, черты реалистического сходства, как правило, сводились к минимуму.
Вступая на престол, государь практически тут же обязан был выбрать мрамор для собственного саркофага. После победы он, он, бывало, входил в городские ворота пешком, а перед ним на колеснице, запряжённой белыми лошадьми, везли икону Богоматери, именно её прославляли как настоящую победительницу. Не только перед Богом и смертью преклонял голову василевс: по установившемуся обычаю он должен был раз в год омывать ноги нескольким константинопольским нищим, повторяя тем самым знаменитую евангельскую историю омовения Христом ног своих учеников в начале Тайной вечери. Омовение ног - событие, характеризующее крайнее смирение Иисуса Христа, при котором Спаситель опускается до уровня слуги или раба, в чьи функции входило это действие. Таким образом, Христос в корне меняет устои отношений между сословиями, а для императора этот акт скорее сближает его в глазах других с божеством.
Императоры всегда использовали формулы отстранённости, например, «Моя царственность», а не «я» и т. п. Причиной этому, как нам кажется, было то, что обожествлялся не данный конкретный император и даже не конкретная императорская фамилия, но институт императорской власти в целом. Наиболее явно это обстоятельство показано, тем бытовавшим в Византии представлением о том, что коронация автоматически избавляла от всех грехов, прощался даже смертных грех - убийство.
Культ императора внушал уверенность в величии и вечности империи. Императора же на практике репрезентативная функция нередко превращала парадный манекен. Весь его день заполняла строго разработанная система приёмов и выходов из дворца. Настоящими муками оборачивались приёмы и выходы, причиной тому служили тяжеловесные торжественные одежды. Императорский культ приковывал государя к столице: он должен был по определённым дням показываться на балконе, дефилировать по главной улице Константинополя, присутствовать при богослужении в храме св. Софии.
Другая функция императора - экзекутивная. Василевсы самым широким образом осуществляли право казнить, увечить, ссылать подданных, лишать их имущества, смещать с государственных постов. По отношению к каждому отдельному подданному права василевса были неограниченными, независимо от того, какое положение занимал этот подданный. Права императора на неограниченные экзекуции никогда не подвергались сомнению. Однако иногда императора вынуждали во время коронации принять присягу о том, что император не тронет чиновников, с которыми у будущего императора была размолвка. Подобную присягу принёс, к примеру, Анастастий, о чём будет подробнее рассказано позже. То есть подданные, не оспаривая, конечно, права властителя казнить и миловать, все же хотели обрести некие гарантии безопасности.
Третья и важнейшая функция императора может быть названа как административно-законодательная. Согласно римско-византийскому праву, всё, что угодно государю, приобретает силу закона, указы, изданные по частному случаю имели обязательную силу и для всех однородных Таким образом император - не только верховный судья, администратор, законодатель, но и воплощённый закон. Естественно, что в зависимости от социального происхождения василевса значительно изменялась и вся его политика. Так, при правителях Исаврийской династии, к примеру, развернулась широкая иконоборческая политика: не случайно все императоры-иконоборцы были родом с Востока, где отвергалось любое поклонение антропоморфным изображениям как ненужный пережиткок язычества.
Но, несмотря на то, что василевс находится выше закона, контролирует огромный управленческий аппарат централизованной империи, в византийской публицистике всё же возникает мысль, противоречащая этому принципу: провозглашается, что император обязан соблюдать закон, то есть установления Священного Писания, правила семи Вселенских Соборов и, наконец, нормы римского права.
Таким образом, мы можем говорить, об ограничении власти императора. Народ, передав императору всю высшую власть и полномочия, поставил его выше закона, и этим дано строго-правовое обоснование неограниченности императорской власти; но императорская власть, в интересах правопорядка и из уважения к закону, сама добровольно подчиняет себя закону и объявляет его для себя обязательным. Что император рассматривается как подчинённый закону, об этом убедительно говорит то, что Прокопий Кесарийский (490/507- 565) в своей «Тайной истории» резко упрекает Юстиниана (527-565) в систематическом пренебрежении законами: очевидно, что такое объяснение было бы не у места, если бы вообще законы были для императора не обязательны. Однако стоит оговориться, что Прокопий написал этот трактат и оставил его в тайне, на деле же вряд ли он мог диктовать что-то императору, особенно такому как Юстиниан. Разного рода поучения, направленные в адрес императоров, мы можем встретить также и в других политических трактатах, так например, в «Наставлении» диакона Агапита к Юстинану приводится мысль о том, что «царь должен действовать так, как если бы он был обязан кому-нибудь отчётом».
Но куда большей помехой для осуществления решений императора, чем контроль общества, была сила традиции. Сфера государства и права так же, как и вообще вся византийская общественная жизнь, была проникнута традиционализмом. Византийское законодательство пользовалось юридическими нормами, выработанными ещё в Римской империи. Эти законы и их толкования уже далеко не всегда соответствовали новым отношениям, постепенно формировавшимся в Византии. Сохранение норм римского права было своеобразной юридической иллюзией, ещё одним выражением традиционности средневекового мышления, особенно последовательного на византийской почве. Вообще византийцам был присущ особый традиционализм в отношении к собственному государству. Византия рассматривалась идеологами, с одной стороны, как Новый Израиль, как государство избранного народа, а с другой - как непосредственное продолжение империи цезарей. Идея избранности воплощалась в представлении, будто византийские порядки идеальны, потому социальные бедствия объяснялись не пороками общественного строя, а злоупотреблениями отдельных носителей власти, особенно охотно, разумеется, вина возлагалась на государей настоящего и недавнего прошлого.
Традиционность правосознания византийцев оказывалась реальной и очень серьёзной преградой в административно-законодательной деятельности императоров. Реформам, как правило, придавалось единственное значение - восстановить старые, по каким-то причинам ушедшие в забвение порядки. Чрезмерная же реформаторская активность казалась общественно опасной: императору надлежало быть стражем традиций и обычаев, а не их преобразователем.
Идея преемственности от Рима выражалась, помимо прочего, в учении о господстве василевса над всей ойкуменой, т. е. над всеми территориями, которые находились под скипетром Августа. Отсюда постоянные попытки их отбить, ярким примером которых стал поход Юстиниана на варварские королевства Запада (533-554) годах. Обозначая цели этого предприятия в своём Кодексе, император считает необходимым «отмщение обид и оскорблений», нанесённых вандалами-арианами ортодоксальной церкви, и «освобождение народов столь большой провинции от ярма рабства» и возвращение территорий в «счастливое правление» империи. Воспользовавшись шатким положение варварских королевств, Юстиниан бросил поистине огромные военные ресурсы на войну, которая большинству из окружения Юстинина уже тогда казалась обречённой. Первоначальный успех в Италии и Африке был значительным - в ходе завоеваний Юстинана были разрушены многие из варварских королевств возникших на территории Римской империи, но показательно то, что в томе исторического труда, посвящённого войне с вандалами, Прокопия Кесарийского военная победа находится примерно посередине повествования, а далее рассказывается о борьбе с различными заговорами и мятежами, возникавших на завоёванных территориях. Мало того, но и сами изначальные территории империи оказались уязвимы перед нашествиями новых, более опасных, варваров - славян, аваров, лангобардов и других, что было ясно уже современникам Юстиниана.
От походов Юстиниана мы как раз приходим к ещё одной функции василевса - военной: иногда император сам возглавлял армии государства, как, например, Алексей Комнин, но гораздо чаще этим занимались приближенные полководцы, которые, впрочем, решали не только военные проблемы, но и нередко вмешивались в политику, поднимали восстания, захватывали власть.
Подводя своеобразные итоги функциям императора и границам его власти, можно сказать, что безгранично свободный в экзекутивных возможностях по отношению к любому своему подданному василевс оказывался ограниченным в своей власти над обществом, репрезентативной ролью сакрального царя и традиционностью правосознания. Практически все изменения общественных порядков направлялись не из Большого дворца Константинополя, а были стихийными, совершавшимися вопреки традиционности общественного сознания.
Императоры из династии Комнинов (1081-1185) пытались порвать с традицией, отводившей божественному василевсу, прежде всего, репрезентативную роль. Представители это династии почти не проводили времени в Константинополе, не показывались на торжественных церемониях и богослужениях. Это были цари-полководцы, предпочитавшие покоям Большого Дворца боевые действия. «Василевс, - как метко заметил Каждан, не сидит в канцелярии, чтобы подписывать пурпурными чернилами бесчисленные циркуляры; он по приставной лестнице врывается в осаждённую крепость, он спешит сквозь дождь и снег, днём и ночью, вдогонку за врагом, оставив где-то позади обоз, палатку, обеспокоенных секретарей; вместе с рядовыми солдатами тащит он кирпичи для ремонта городских стен. Божество оборачивается человеком - и суеверный страх перед василевсом начинает исчезать».
2.2 Императорская власть и Сенат
Чтобы понять, каким образом работал Сенат в Византии, какую нишу занимал в её общественной жизни, нужно сначала углубиться в более раннюю римскую историю. Изначально провинции, которые кольцом окружали Италию, населенную державным народом, представляли собой территорию, управляемую народом через избранных магистратов. Установление нового порядка - принципата при Октавиане Августе принесло разделение провинций на имперские и сенатские. К императору перешло верховное управление теми провинциями, в которых стояли войска. Представителями его власти стали командиры отдельных армий. В «умиротворённых» сенатских провинциях по- прежнему во главе стояли всё те же магистраты - сменявшиеся из года в год проконсулы и пропреторы. Первые обладали исключительно гражданской властью, тогда как главной функцией пропреторов было военное командование, в остальном объём их власти ничем не различался. В случае надобности они получали поддержку от военачальников из соседних провинций. Постепенно складывается ситуация, при которой многочисленные, находящиеся в восточных областях царства, постоянно нуждавшиеся в военной поддержке, перешли в ведение императора. Финансовое ведомство, подобно делению империи, также разделилось на две казны, в которые стали стекаться доходы от налогов и податей, лежавших на населении провинций. Одна казна осталась в ведении Сената, другая оказалась под контролем императора.
Август восстановил деятельность римского Сената и Народного Собрания, оставив за первым, хотя бы на бумаге, почти весь старый круг его компетенций. При нём Народное Собрание существовало как для выбора магистратов, так и для проведения законов путем народного голосования. Неизвестно, была ли впоследствии формально отменена законодательная функция Народного собрания, но, во всяком случае, после Августа мы не имеем никаких свидетельств, говорящих об ином. Скорее всего, эта функция была отдана Сенату и дальше развивалась именно в форме сенатских постановлений. Впрочем, тут возникает вопрос о доле независимости Сената от императора, так как последнему фактически принадлежала законодательная инициатива, а также он сохранял за собой положение первого члена Сената. В его руках находилось право проверки квалификации кандидатов в магистраты при ежегодном составлении их списка, как и право их рекомендовать. За ним же оставалось и зачисление новых членов в Сенат. Всё это держало Сенат в зависимости от воли императора, хотя с формальной стороны это высшее государственное учреждение и сохранило своё старое значение, удержав его в течении веков. Было возвращено, вошедшее в традицию, включение в карьеру сенатора высших офицерских постов армии, трибунов и легатов легиона.
В числе тех полномочий, которые император принял от Сената, было право самолично вести отношения с царями Востока. По своему усмотрению он утверждал преемников власти из лиц, имевших право наследования на разные троны, смещал неугодных ему или провинившихся перед ним правителей, изменял границы царств, к примеру, увеличивал или уменьшал их владения, а иногда и вовсе упразднял, превращая их в императорские провинции низшего ранга. Управление ими он поручал своим людям в положении приказчиков.
Чрезвычайные полномочия, принятые Августом от Сената в 27 году до н. э., изначально расценивались как временные и ограниченные конкретным сроком. Однако они оставались за ним всю жизнь путем продления на новый срок. В дальнейшем после Августа эта срочность была и вовсе устранена, и новый император принимал полномочия уже без всякого упоминания о сроке, становясь пожизненным правителем.
В резком противоречии с представлением об императорской власти как о временном поручении от Сената стал стоять институт присяги на верность. Этот институт существовал в двух формах - гражданской и военной. При формировании легиона гражданин, явившийся отбывать свою обязанность по защите отечества, приносил присягу с обязательством повиноваться главе государства, консулу, который поведет его в бой с врагом. Присяга приносилась на имя консула и заканчивала своё действие вместе со сроком его власти, т.е. в начале января каждого года. Когда же власть правителя при Октавиане стала бессрочной, войска и их командиры всё так же в начале января каждого года повторяли присягу императору как единственному главнокомандующему всей римской армией.
Важно, что император мог менять формулу присяги по своему усмотрению. Стоит отметить то, что в неё включалось имя не только, императора, но и его ближайших родных. Таким образом, мы можем сказать, что в сознание населения империи постепенно внедрялась идея преемственности власти. Гражданская присяга магистров получила более широкое развитие. Присягали не только магистры, но и весь Сенат. Гражданскую присягу также произносили 1 января, а вслед затем 3-го января приносили обеты за благополучие императора После Августа Cенат постепенно становится органом полностью зависящим в своих функциях от воли императора, деятельность Народного Собрания в выборах магистратов прекращается. Значительно увеличивается роль императорских вольноотпущенников. Раньше они всего лишь исполняли при императоре разного рода службы, теперь же они получили реальную возможность влиять на государственную политику. В императорском доме появляются целые ведомства, управляемые вольноотпущенниками - канцелярии ведомства финансов, государственной переписки по всем делам управления, канцелярия прошений и жалоб. Осуществление императором судебной власти и перенесение на его суд как уголовных, так и гражданских дел, по желанию самих исцов и ответчиков, создало новое ведомство. Эти канцелярии, получившие значение общегосударственных органов центрального управления, стали замещаться свободными людьми, во главе которых стояли лица из всаднического сословия. Постепенно вырабатывалась целая иерархия государственных чиновников всаднического ранга. Для обозначения начальника этих ведомств появился титул магистра.
С исчезновением старого деления провинций на императорские и сенатские в конце принципата (284 н.э.) появляется однообразное государственное управление, имевшее своим центром особу императора. Коренное изменение произошло и в осуществлении законодательной инициативы в империи. Помимо отношения к законодательной деятельности государства через Народное Собрание или Сенат, к императору перешла та часть законодательства, которая искони осуществлялась в виде поручения, данного одному лицу. К законам такой категории относились, прежде всего, дарование права гражданства как отдельным лицам, так и целым общинам, основание новых городов и их организация. Наряду с этим, император теперь получает неограниченное право издавать в пределах своей компетенции эдикты и принимать решения по разным частным обращениям к нему. Такие решения не были законами и в теории имели силу только при жизни издавшего их императора; но жизнь вела к тому, чтобы эта функция верховной власти вытеснила собой другие формы законодательства.
Окончательно оформляется новая система, когда Константин I в 330 году переносит столицу империи с берегов Тибра на берега Босфора. Таким образом, он закладывает начало созданию нового центра империи, значительно больше соответствовавшего изменившейся социально-политической ситуации. Если первый Рим был когда-то городом Сената, то новый Рим определённо становится городом императора - личные службы императора превращаются в государственные, совет при императоре (консисторий) из неофициального, совещательного, в значительной степени состоящего из дружеского его окружения превращается в важный орган политической жизни. Именно тогда же вместо старого сенаторского cursus honorum («пути чести») «первого Рима», в Византии утверждается новый тип карьеры сенатора - через службу в государственном аппарате и при дворе императора. Прошлая система предполагала установление временных промежутков между получением той или иной должности, запрещала повторное замещение одной и той же, устанавливала разные минимального возраста для каждой отдельной должности, предполагала поэтапное прохождение всех ступеней карьерной лестницы. Все эти меры были направлены против чрезмерного сосредоточения власти в руках сенаторов. Византийский же сенат всё больше по своему социальному составу сливается с familia Caesaris - ближним окружением императора, не стоит забывать и то, что император и сам всё также считался частью Сената. Таким образом, можно сказать, что влияние Сената обеспечивалось самим его составом, включавшим практически всю правящую верхушку господствующего класса Византии. Между тем, вне Сената все еще существовала сенаторская знать, члены которой играли в византийском обществе определенную роль. Эта сенаторская аристократия разделялась на 18 разрядов, из которых каждый отвечал определенной должности. Наиболее высокими из этих должностей были магистр, проконсул, патриций, протоспатарий и т. д. Лица, облеченные высшими должностями, составляли избранный круг. В системе управления империи эта знать занимала важное место, однако только у императора было право включать новое лицо в состав сенаторской знати или перемещать сановников на более высокие должности183. Желая обновить структуру Сената, Константин расширил его состав, включив в него людей из провинций, а также некоторых варваров, создав картину «имперского сената». Целью Константина было включить в Сенат лучшие ресурс римского мира и создать, в действительности, аристократию, а не политический класс сенаторов, чтобы эта аристократия предоставила свои услуги в управлении империей, обеспечивая «константинову законность». Также были введены некоторые критерии для пожалования сенаторского достоинства, к которым относились экономические возможности, обладание большими земельными угодьями и высокий уровень образования, что привело к включению в состав сенаторского сословия некоторых философов, поэтов и риторов. В Константинополе критерий благородного происхождения для сенаторов не действовал, и они могли иметь низкое и происхождение, однако при этом сохранялась и прослойка наследственных сенаторов. Окончательную форму константинопольский сенат получил при императоре Констанции II (337-361), при нём же он был уравнен в правах с римским.
Несмотря на свое выдающееся экономическое и социальное положение, сенаторы были избавлены от многих обязанностей. Констанций II избавил сенаторов, их землю и людей от взносов на произведение государственных работ, от оплаты госслужащих, армии, двора и государственной почты. Также сенаторы избавлялись от выплаты налога хрисаргира (налога на доход от продукции их имений) и венечного золота (стефаникон хрисион), которое сенаторы выплачивали от имени своего города в чрезвычайных случаях и при юбилеях. Вместо этого они только дарили достойный дар во имя Константинополя. В их налоги входил только надлежащий поземельный налог на землевладельцев, а также претура, которая касалась, главным образом, расходов на общественные игры и на общественные работы в столице. Для ограничения своевластия сенаторов, Константин отменил сенаторскую неприкосновенность, и даже разрешил исключение из сената, если сенатор совершал серьезное преступление. Правившие позже императоры также издавали довольно строгие указы в этом отношении. Вообще сенаторское достоинство не могли иметь люди пользовавшиеся дурной славой или не следовавшие достойному образу жизни, а также те, кто был осужден за преступные деяния или сколотил состояние незаконным образом.
Первое здание Сената в Константинополе, расположившееся неподалёку от главной улицы города , на форуме Константина, было украшено статуями, служившими напоминанием об истории греко-римской цивилизации, как, например, изображение Гигантомахии (как знаменитый Пергамский алтарь, который некоторые античные авторы причисляли к чудесам света), а также статуи древних богов, которые туда поместил Константин: Юпитера, Минервы, Дианы, Афродиты. Зачем первый император-христианин переносит языческие статуи в новый Рим? Скорее всего, это объясняется тем, что они уже не имели какого-то сакрального значения и рассматривались скорее как часть культурного наследия. Ритор Фемистий охарактеризовал Сенат как «храм Муз», т. к. там находилось изображение геликонских Муз. С течением времени туда были помещены статуи императоров, верховных сановников, колесничих и врачей.
Судя по тем обрывочным сведениям о Сенате, которыми мы располагаем, тщательно собираемым из хроник и трактатов, его функции были двояки: во- первых, он являлся совещательным органом по различным вопросам внутренней и внешней политики, и, во-вторых, он участвовал в законодательстве, однако его постановления, в отличие от императорских, определённо не рассматривались как равные закону. Кроме того, в состав функций Сената, в качестве помощи проконсулу или префекту города, включалась поставка провизии в город, гигиена, обеспечение врачебным персоналом, назначение опекунов для сирот, выбор и оплата преподавателей для университета, совершение государственных работ и слежение за их исполнением, содержание списков граждан Константинополя, назначение городских служащих (за исключением эпарха (префекта) города, назначавшегося императором), почести, предназначавшиеся для благодетелей города, перепись лиц и благ, обеспечение некоторых льгот и, возможно, издание некоторых судебных решений.
Обсуждение государственных дел Сенатом, а также его право участвовать в избрании нового императора (но не соправителя) обеспечивало византийской аристократии известную долю участия в руководстве делами империи. Так, например, описание провозглашения императором Льва предваряется следующей фразой: «После того как умер Маркиан Божьего избрания и выбор сената пал на Льва благочестивого избрания, все собрались на [военном] поле»184. То есть изначальный выбор делает Сенат, а уже потом следует поддержка армии и народа, причём судя по фразе: «А все остальное произошло согласно [заведенному] порядку» (κατὰ τάξιν), - это было уже неоднократно повторяющаяся процедура уже вошедшая в обычную практику. Именно поэтому ранневизантийские императоры, включая наиболее могущественного Юстиниана I, признавали в законодательных актах необходимость «согласия великого Сената и народа». Также мы читаем, как Сенат обсуждает те или иные вопросы, и высказывает своё мнение, а император принимает его. Это свидетельствует об устойчивости некоторых политических традиций, сохраняющихся со времен римской республиканской государственности. Некоторые же дела передавались, наоборот, от императора Сенату, но нельзя с полной уверенностью сказать, считалась ли передача Сенату вопроса на рассмотрение чем-то обязательным. Также нельзя с уверенностью говорить о том, обладал ли Сенат правом низлагать императора. Несмотря на то, что Сенат не принимал законы самостоятельно, иногда он был местом их провозглашения прежде, чем те публиковались. Также константинопольский Сенат мог служить в качестве высшего суда, однако император сам выбирал судей на процессах.
Число членов константинопольского Сената стремительно росло, к V в. сенаторов было уже 2 тыс. человек. Логично предположить, что такое огромное количество людей не могло эффективно решать проблемы, встающие перед государством, и членство в Сенате рассматривалось многими скорее как высокий почётный статус, возможность обеспечить себе безбедное, счастливое существование, а не возможность каким-либо образом участвовать в управлении империей. С XI века понятие «сенат» и вовсе теряет конкретный смысл - оно может обозначать двор, аристократию или императорский совет. Скорее всего, такая неопределённость в понятиях говорит о том, Сенат как орган власти перестал существовать, сохраняясь только как отдельный сенаторский класс.
2.3 Центральное управление. Ближнее окружение императора
Вместе с перенесённым из Рима Сенатом в новую столицу были перемещены и другие учреждения империи, продолжившие существовать в прежнем виде.
Священный дворец в Константинополе был центром политической и административной жизни империи. Все находилось в зависимости от императора: и юстиция, и финансы, и администрация направлялись верховной волей. Центральное управление осуществлялось начальниками крупных ведомств - министрами, руководившими высшей администрацией и творившими волю императора по всей империи. Эти ответственные перед императором министры были во времена Римской империи малочисленны и, следовательно, имели весьма широкие полномочия. В Византийской империи число министров увеличилось. Хотя они оставались ответственными перед императором, их компетенция была менее широкой. Все византийские чиновники имели определённые титулы, располагавшиеся по своей значительности в строго установленной последовательности. Высшие титулы: кесарь, севаст, куропалат, и некоторые другие - встречались редко и жаловались почти исключительно ближайшими родственникам императора. Все титулы византийского чиновничества являлись пожизненными и не могли быть никем, даже императором, сняты.
Названия должностных лиц постепенно меняются, латинские названия вытесняются греческими. Крупными сановниками византийского управления были четыре логофета. Первый из них - логофет дрома, который первоначально руководил путями сообщения и постепенно превратился в министра внутренних дел и полиции, иностранных дел, начал руководить приёмом иностранных послов и отправкой дипломатических миссий. В его же ведении находилось управление государственной почтой. На дорогах были устроены специальные станции, где содержались казённые кони, чтобы, меняя лошадей, чиновники могли скакать в разные концы империи. Наконец, в ведении логофета дрома находился огненный «телеграф», при помощи которого в Константинополь приходили срочные сигналы, извещавшие, например, о вторжении арабов. К концу XII века логофет дрома становится поистине первым министром. Логофет государственной казны был руководителем финансового ведомства; военный логофет - главным логофетом армии; логофет доменов управлял царскими конюшнями и имениями. От каждого из этих министров зависели их управления с многочисленным персоналом. Эта умело организованная бюрократия обеспечила в Византии прочное управление, дисциплину и связь между различными частями империи. Множество низших чиновников, изучавших все мелочи дел, подготовлявших решения, проводивших волю императора, действительно были мощным орудием, поддерживавшим Византийскую империю.
Другие высокие должности финансового ведомства поручались картулярию сакеллия, управлявшему частным имуществом императора; эйдику, заведовавшему мастерскими и арсеналом; и, наконец, особо высокому лицу, сакелларию, который ведал финансами и осуществлял сверх того контроль над всем аппаратом центральных ведомств. Доместик схол, или великий доместик был высшим главой армии; великий друнгарий - главой флота. Наконец, на эпарха возлагалась нелегкая обязанность управлять столицей; он наблюдал за корпорациями, полицией, заботился о снабжении столицы продовольствием. Таким образом, он занимал особо важное место в византийском правительственном аппарате.
В среде константинопольского чиновничества было сильно развито местничество. Вельможи на императорских выходах и трапезах должны были занимать места в строгом соответствии со старшинством в чинах, причём нередко между ними по этому поводу возникали споры, поэтому была установлена специальная должность атриклина, которому следовало точно различать значение чинов и рассаживать вельмож за царским столом.
Чины первого класса в своей совокупности составляли так называемый синклит. Скорее всего, его состав был определён обычаем, а не правом. В синклит входили гражданские и военные чиновники, имевшие титул протоспафария или же более высокий. Чины дворцовой службы и высшее духовенство (кроме некоторых исключений) не являлись членами синклита. Точное число константинопольских синклитиков нам неизвестно: один историк конца XI в. говорит, что в это время были «мириады» синклитиков, но это уж очень неопределённая характеристика. Синклитики (по крайней мере, в IX-X вв.) должны были жить в Константинополе или, во всяком случае, часто бывать там, если только они не выполняли какой-либо службы в армии или в провинции. Синклит играл чрезвычайно большую роль в политике империи. Из кратких известий хронистов мы можем узнать, что синклит провозглашал императоров, принимал участие в назначении высших чиновников, осуществлял контроль над финансовым ведомством, обладал судебными правами. Синклитики обсуждали проекты мирных договоров и решали вопрос о начале военных действий. Продолжатель хроники Феофана оставил описание одного из заседаний синклита в 961 г., где обсуждался вопрос об отправке войска на Крит против арабов. Заседание, происходившее в присутствии императора, началось с выступлений ряда синклитиков, которые высказались против похода. Они напомнили о предшествующих неудачных экспедициях, стоивших жизни многим воинам, требовавших больших затрат; они говорили об опасностях морского плавания и о мощи арабского флота. С ответом выступил видный чиновник Иосиф Вринга. Обращаясь к императору, он стал рисовать картины жестокости арабов, говорил о разрушении церквей, о гибели граждан империи, об осквернении женской чести, о взятых в плен жителях приморских фем. В речи, которая, если верить продолжателю Феофана, была полна изящной риторики, но совершенно не содержала конкретных фактов и деловых соображений, он призывал преодолеть трудности морского похода и славной победой добыть бессмертие. В результате аргументы Иосифа возымели большее влияние, и император Роман II (938-963) отправил большой флот (две тысячи судов с жидким огнём, тысяча дромонов и триста семь кораблей, груженных продовольствием и воинским снаряжением) в военную экспедицию на Крит. Что может показать влияние синклита больше, чем то, что по слову его представителя началась война! Политическое влияние синклита значительно ослабевает с приходом к власти в конце XI в. династии Комнинов, отражавших интересы провинциальной знати.
Наряду с гражданскими чиновниками, руководившими константинопольскими секретами (ведомствами), столичную знать составляли также придворные, обслуживавшие императорский двор. Дворцовые чины могут быть разделены на три группы: одни ведали жизнью самого дворца, его хозяйством и церемониалом; другие составляли императорскую стражу; третьи были секретарями императора. Функции придворных были строго определены: например, одни из них выносили царские одежды, другие накидывали плащ на плечи императора, третьи распахивали перед ним двери, четвёртые возглашали: «Повелите!»".
Стоит особо отметить, что императорская стража, как правило, набиралась не из греков, а из варваров, которых связывали с императором не только и не столько щедрое жалование, сколько клятва на крови. Это, конечно, не всегда спасало императора от предательства с их стороны, но всё же служило некой гарантией. Так во время Никифора II (ок. 912-969) возникает специальный, преданный лично императору корпус воинов родом из Скандинавии (и предположительно Руси) - варангов, служивших как телохранителями государя, так и действующим военным подразделением на полях битв империи. Варангов можно было использовать в любых щекотливых делах: ослеплениях, убийствах, разгонах толпы, различных репрессиях. Корпус просуществовал вплоть до 1453 года, изменив, правда, свой состав с норманнов на англичан.
Некоторые из дворцовых чинов оказывали большое влияние на политическую жизнь страны благодаря своей близости к императору. Особенно важными были должности препозита и паракикомена. Препозит бы евнухом, руководившим дворцовым церемониалом; в то же время он являлся и членом синклита. Препозитом был, например, Иосиф Вринга, фактически правивший империей при Романе II (945-963). Паракимомен возглавлял стражу императорской спальни и по своей должности спал в покоях императора; естественно, что эти обязанности возлагались на особо доверенное лицо и паракимомен пользовался огромным влиянием. Василий I (867-886), основавший Македонскую династию, прежде чем он лестью и убийством расчистил себе путь к престолу, занимал этот пост Михаиле III (842-856). Во всех тонкостях взаимоотношения этих двух особо приближенных должностей проследить довольно сложно. Достоверно известно, что первоначально со второй половины VIII века паракикомены состояли вместе с другими прислужниками в подчинении у препозитов, уже тогда они имели право входить в спальню императора с оружием. Понятно, что это подразумевало полное доверие со стороны императорской особы. К X веку значительно возвышаются и принимают на себя часть обязанностей препозитов, оставляя последним только протокольные функции. С этого времени их чин считается высшим, который могут получить евнухи. Хотя, конечно, из любого правила есть исключения: и евнухи получали высшие государственные чины и титулы, и не-евнухи оказывались в чине паракимомена. С XI века паракимомен окончательно опережает препозита, фактически с этого момента паракимомены зачастую начинают играть роль своего рода «кабинет-министров» при некоторых императора. Особую известность в этом качестве приобрёл паракимомен Василий, незаконнорожденный сын Романа I Лакапина, сохранявший свой пост при Никифоре Фоке, Иоанне Цимисхии и Василии Болгаробойце. К XIV веку чин приобрёл характер универсального. Паракимомены стали подразделяться по направлениям деятельности: прежний паракимомен стал называться паракимомен покоев или китона, а кроме него, появился паракимомен печати и, возможно, некоторые другие.
Проанализировав составные части центрального управления империи, а также близкий круг императора, мы можем сделать вывод о том, что на управление империей в разной степени оказывало влияние огромное количество лиц. В первую очередь логофеты, выполнявшие роль министров, особенно логофет дрома, сосредоточивший в своих руках множество различных функций от руководства путями сообщений, до управления внутренними и иностранными делами. В столице было огромное количество более низших чиновников, так или иначе участвовавших в общественной и политической жизни. Первейшими из них были члены синклита, обладавшие наибольшими полномочиями, к примеру, по их совету начинались войны, провозглашались императоры. Чины дворцовой службы в состав синклита не входили, однако их значение не стоит недооценивать. Изначально занимавшиеся исключительно охраной императорской особы паракимомены становятся, по сути, первейшими лицами государства, иногда даже оказывались фактически и во главе империи при слабых императорах, или же сами станоятся монархами, как например бывший в этой должности император Василий I.
2.4 Местное самоуправление
Крупной бюрократии, управлявшей из Константинополя всей системой имперской администрации, подчинялся провинциальный административный аппарат. Вся территория империи делилась на две огромные префектуры: Восточную и Иллирийскую. В состав Восточной входили Малая Азия, Египет и Фракия. В состав Иллирийской - Балканский полуостров. Префектуры возглавлялись префектами претория, сосредоточившими в своих руках административную и судебную власть. Система местного управления была очень разветвлённой: префектуры делились на диоцезы, управляемые виккариями; диоцезы состояли из провинций, во главе которых стояли президы или ректоры. И, наконец, провинции состояли из множества общин, управляемых сенаторами и выборными лицами, находящимися под контролем чиновников. Первоначально осуществлялось строгое разделение военного и гражданского управления, однако на рубеже VI-VII веков возникает острая необходимость усиления обороны пограничных районов империи, что впоследствии послужило толчком к началу масштабной реформы местного самоуправления. Византийская империя принимает фемное устройство территории, не менее запутанное, чем прежде, при котором государство было разделено на семь крупных военных управлений.
Во главе фемы стоял стратиг, крупный военачальник, командовавший войсками, руководивший их операциями и облеченный сверх того всей полнотой власти над административным аппаратом, судом, финансами и т. д. Объединенная властью стратига фема разбивалась на подразделения, называвшиеся турмами, во главе с турмархами. Турма, в свою очередь, содержала известное число подразделений, управлявшихся комитами или трибунами. В виде исключения правители некоторых провинций носили особый титул - комита в феме Опсикий (территория нынешней Турции), катапана - в Южной Италии, дука - в Антиохии, проноэта - в Болгарии. Но всюду оставался в силе один и тот же принцип - объединение всей власти в руках крупного военачальника. Наконец, некоторые крепости, имевшие особое стратегическое назначение, составляли небольшие управления, называвшиеся клисурами и неоднократно преобразовывавшиеся в фемы. Они управлялись командиром с титулом клисурарха.
Стратиги являлись всевластными сановниками, подлинными наместниками императора в провинции. Стратиги имели право непосредственно сноситься с императором, что еще больше укрепляло их авторитет. Свои функции стратиг осуществлял через должностных лиц, из которых одни составляли его штаб, а другие под его руководством ведали непосредственно делами управления. Среди последних наиболее значительным был протонотарий фемы, в виде исключения - лицо гражданское. Он подчинялся стратигу, но имел также право и непосредственных сношений с императором. Протонотарий руководил в феме судом и, в особенности, организацией финансов. Он управлял многочисленными чиновниками, собиравшими налоги, ведал всеми расходами в провинции, распределял жалованье служащим и солдатам, отпускал средства монастырям и благотворительным учреждениям, отсылал излишек доходов в Константинополь. Таким образом, он играл в феме роль своеобразного противовеса всесильному стратигу, и центральное правительство имело в его лице представителя интересов гражданской власти, наблюдавшего за стратигом.
Обширные, богатые, потенциально независимые провинции, занятые при том большими военными силами, вызывали у центрального правительства тревогу, так как, что не удивительно, у стратигов и их подчинённых частенько возникали честолюбивые стремления, грозившие целостности и безопасности империи, что было продемонстрировано рядом восстаний фем в период с 695 по 715 годы, и повторилось во время мятежа Артавазда, который смог удержаться на престоле, правда, всего год (742-743). Артавазд опирался на Армениак, Фракиссию и Опсикию, тогда как его противник Константин заручился поддержкой Анатолика и Фракисия. Таким образом, империя оказалась ненадолго расколотой. За этот короткий срок Артавазд успел короновать свою жену Анну, присвоив ей титул августы, сделать своего сына Никифора соправителем, а также, отказавшись от иконоборческой политики своего предшественника, восстановить православие в качестве государственной религии.
Опасаясь подобных ситуаций во время правления Исаврийской династии (717-802), императоры приняли решение раздробить эти обширные управления на более мелкие, впоследствии это деление только продолжалось: к 889 году насчитывается 25 фем, в середине 10 в. - 31.
Но даже эти меры не служили особенно надёжной гарантией от восстаний в фемах. Так в 821-823 годах в Византии бушевало восстание Фомы Славянина, ставшее крупнейшей гражданской войной в истории империи. Этот трумарх одной из фем Малой Азии провозгласил себя императором Константином VI и вскоре после этого получил огромную поддержку в самых разных слоях общества и среди самых разных народов, обитающих на территории империи. Главной причиной стало абсолютно беззащитное положение крестьян перед новым, зарождающимся классом византийских феодалов - военачальников-динатов, требующих о подчинённых им крестьян уплаты крайне высоких налогов, которые те были не в состоянии выплатить. В рядах сторонников Славянина были арабы, персы, иберы, славяне, геты, лазы и множество других народностей. Поддержали Фому и византийские иконопочитатели, недовольные иконоборческой политикой императоров Льва V и Михаила II, Арабский халифат, на его сторону перешёл также и флот империи.
Масштаб этого движения был поистине огромен: восстание охватило часть Малой Азии, а также балканские провинции Византийской империи, где был высок процент славянского населения (Македония, Фракия), и простиралось от границ Армении до побережья Эгейского моря. Фома даже был коронован как «базилевс ромеев», правда, не в Константинополе, а в Антиохии. Взять Константинополь он так и не смог и вскоре окончил свою жизнь в плену у императора Михаила II (820-829).
Центральное правительство из-за подобных случаев, а также опасаясь коррупции и недоимок, старалось внимательно наблюдать за лицами, стоявшими во главе управления. Среди византийской администрации издавна практиковались продажа должностей и коррупция. Нарушение служебного долга были распространенным явлением среди чиновников. В связи с этим сбор налогов становился особенно обременительным для населения, ведь финансовое ведомство, и само не лишённое коррупции, стремилось выполнить требования императора, не задумываясь над тем, как это разоряет страну. В попытке предотвратить подобное в фемы посылались специальные ревизоры, которым было поручено вести борьбу с злоупотреблением властей. В суд императора регулярно поступали донесения епископов о деятельности провинциальной администрации, жалобы обычных подданных империи. Идеал чиновника был обрисован ещё Юстинианом в указах 535 года н. э. Согласно Юстиниану, чиновник должен был собирать налоги аккуратно, но не притесняя подданных и воздерживаясь от взяточничества. Одним словом, Юстиниан желал, чтобы чиновники придерживались политики «чистых рук» - требование, которое все чаще встречается в императорских новеллах.
Так или иначе, со всеми своими плюсами и минусами фемное устройство и его принципы оставались основной управления Византийской империи до самого конца её существования. Стоит, однако, отметить, что не все фемы имели одинаковое значение. Азиатские фемы занимали первое место в административной иерархии, поэтому их правители лучше оплачивались и пользовались особенным почетом. Европейские фемы считались низшими по своему рангу. Только две из них, Фракийская, на территории которой находился Константинополь, и Македонская, относилась к той же категории, что и азиатские фемы, и их правители имели такое же значение. Остальные фемы Балканского полуострова имели меньший вес. Это объясняется тем, что до самого конца XI века Азия являлась мощной опорой для византийского государства, территорией поставлявшей лучших моряков и солдат.
В Византии долгое время отсутствовали феодальные отношения в том виде, в которым их принято понимать. В то время, как в традиции западноевропейского феодализма характерно срастание частной власти и землевладения, в Византии частная власть формировалась как исключительное явление, на периферии имперской администрации. Наследственная вассально-сеньориальная система, характерная для развитого феодального строя, начинает складываться в Византии только к XI-XII вв. Незавершенность развития феодального сеньориального строя обусловила относительную слабость византийской землевладельческой знати. Ведущее место в структуре господствующего класса Византии принадлежало столичной знати и высшему чиновничеству империи, остро соперничающим с военно-землевладельческой провинциальной знатью и не дающим ей развиваться в слишком большую силу. Феодальные порядки впервые начинают проявлять себе после острейшего социального кризиса конца VI - первой половины VII вв., т.е. примерно в то же время, когда начинается формирование фемного устройства государства. Арабское нашествие, вторжения варваров, сопровождаемые их массовым оседанием на территории империи, разрушение и упадок многих городов ускорили ломку рабовладельческих и образование феодальных порядков в Византии. В войнах и социальных столкновениях погибла значительная часть представителей тех социальных групп, которые господствовали в Византии в предшествующем периоде. Однако сохранялись всё те же государственные формы собственности, общинное землевладение и огромная распространенность неограниченной частной собственности на землю, что заметно замедляло формирование новой феодальной собственности, развитие феодальной эксплуатации византийского крестьянства в последующие века.
Только к Х в. возобладала тенденция к созданию феодально- сеньориальной системы, основанной на труде зависимого от земельных магнатов крестьянства при сохранении, однако, контроля со стороны государства. Основные же формы феодального землевладения - условные земельные пожалования в виде пронии, арифмоса - утверждаются еще позже, в XI-XII вв. Так, наиболее известный феодальный институт - прония, расцвет которого приходится на XII-XIII вв., представлял собой различные виды земельных пожалований прониару от государства на условиях несения службы, обычно на время жизни прониара или императора.
Тогда как на Западе одним из важнейших источников складывания политической власти феодальных сеньоров был судебный иммунитет, в Византии (по крайней мере, до XIV в.) он носил весьма ограниченный характер. Византийский обычая признавал за крупным собственником право разбирать дела его слуг - невольников или свободных, но это разбирательство было не более чем третейским судом: даже зависимые крестьяне сохраняли право обращаться в суд против своих господ. Императорские жалованные грамоты подчас передают монастырям освобождение от «входа» в монастырские владения тех или иных судебных чиновников, однако мы не можем считать это судебным иммунитетом, это было лишь ограничением подсудности: освобождая монастырь от юрисдикции местных судебных властей, император ставил его под контроль столичной администрации.
Большее значение имело жалование податных привилегий, что называлось в официальной терминологии свободой, или экскуссией. Эти привилегии могли состоять в полном освобождении от налогов или в частичном, или в запрещении податным чиновникам вступать на землю собственника, который должен сам собирать налоги в своих владениях и сам передавать их в казну (тем самым освобождаясь от дополнительных домогательств). Пожалование экскуссии в Византии рассматривалось как исключительный акт императорской милости: ни одна общественная группа, ни одна аристократическая фамилия не имела права на податную привилегию по положению - император был волен жаловать экскуссию и взять свою милость обратно.
И всё-таки элементы частной власти в Византии существовали. У крупных сеньоров были свои «этерии» - отряды вооружённых слуг, свои дворы, свои податные сборщики. Сеньоры иной раз наделяли своих частных слуг землёй. Во владениях сеньоров могли быть не только деревни и ярмарки, но и укреплённые замки. В поход такие сеньоры выступали в сопровождении собственной свиты и, подобно западным феодалам, нередко вели между собой войны. Но феодальные формы власти, как и феодальные формы собственности, оставалась в Византии лишь в зародыше по понятным причинам: византийское государство было централизованной монархией, управляемой императором и самодержцем ромеев206.
Замедленный характер развития феодальных отношений определил особенности социального состава господствующего класса византийского общества на втором этапе его развития. Господствующий класс в это время состоял из разнородных социальных слоев: сановных светских и церковных чинов, местной военно-служилой знати и общинной верхушки, выделившейся из зажиточного крестьянства. Все эти сила долгое время не были консолидированы и не складывались в замкнутые сословия.
Ситуация начинает меняться с X века, когда провинциальные аристократы всё энергичнее стремятся овладеть властью; во второй половине X века, а затем в середине XI столетия империя переживает ряд феодальных бунтов. В 1081 г. Комнины, вожди провинциальной знати, овладевают константинопольским престолом, и в течение ста лет династия Комнинов господствует в Византии, медленно и непоследовательно, но всё-таки способствуя феодальной перестройке империи ромеев.
Политическая ситуация страны также переживает существенные перемены. Византийское правительство до начала XI столетия рассматривало своё государство как единственную законную империю Европы. Горечь поражений, с одной стороны, и расширяющиеся экономические контакты с западными странами, с другой, заставили расстаться с этой иллюзией и с основанной на ней политикой блестящей изоляции. Византийское правительство в XII в. активно вступает в дипломатическую игру, заключает союзы с соседними и дальними государствами, закрепляет договоры династическими браками, приглашает на службу западных рыцарей, открывает рынки для западных купцов. Экономические контакты влекут за собой и культурное взаимопроникновение, ярким примером, которого может служить, например, женитьба Владимира Мономаха на византийской принцессе.
Подводя итог исследования, сделанного во второй главе, стоит отметить, что функции императора практически не изменяются со временем. Его первейшая функция - репрезентативная, по сути, являлась отражением императорского культа. Василевс должен был представлять Византийскую империю как перед послами других государств, так и перед собственными гражданами, быть живым символом и воплощением её мощи. Пышный культ и неслыханная роскошь двора соответствовали этой идее божественной сущности императорской власти, они же и сковывали его: василевс оказывался «привязанным» к столице, ведь каждый его день заполняла строгая система приёмов и выходов из дворца, по определённым дням он должен был показываться перед народом, участвовать в празднествах и богослужениях. И это положение вещей меняется только во время правления династии Комнинов (1081-1185), не желавших сидеть в столице, отдававших предпочтение полю брани.
Самым широким образом василевсы осуществляли экзекутивную функцию, т. е. они обладали исключительным правом наказывать и миловать, это право никогда не подвергалось сомнению. Однако иногда императора вынуждали во время коронации принять присягу о том, что император не тронет чиновников, с которыми у будущего императора была размолвка. Подобную присягу принёс, к примеру, Анастастий, но это скорее исключение из правил.
Ещё одна функция василевса - военная: он являлся главнокомандующим армии, некоторые императоры даже сами управляли своими армиями как полководцы, но, как правило, эта обязанность ложилась на особо доверенных военачальников, которые, впрочем, в некоторых, весьма нередких, случаях были не прочь захватить власть и править самостоятельно. История Византии знает множество таких примеров, как удачных, так и не очень.
Важнейшая функция императора может быть названа как административно-законодательная, однако в ней император опять же был ограничен. Несмотря на то, что в византийской традиции василевс трактовался как воплощённый закон, он должен соблюдать законы государства, установления Священного Писания, правила семи Вселенских Соборов. Особенно большим сдерживающим фактором была сила традиции - сохранение норм римского право было своеобразной правовой иллюзией, эти порядки были в представлении византийцев идеальными. В связи с этим все социальные потрясения были связаны не с пороками общественного строя, а с злоупотреблениями отдельных носителей власти. Реформы, если они и принимались, были завуалированы под реставрацию старых и по каким-то причинам забытых порядков. Некоторые императоры, такие как, например, Юстиниан были, конечно, активными реформаторами, но это крайне нетипично для византийской системы и подлежало сильному осуждению в крайне консервативном обществе империи.
Несмотря на сохранение большой части римских традиций, Сенат в Византии не слишком прижился. Сенат, утративший значительную часть своей силы ещё во времена Римской империи эпохи принципата (27 до н. э. - 284 н. э.) и доминанта (III-V вв.), в Византии, в связи с растущей силой императорской власти, был ещё больше ограничен. После переноса столицы в Константинополь римский Сенат сохранил лишь местное значение - созданный же Константином константинопольский Сенат был, главным образом, совещательным органом, который был включен в жизнь дворца и в его церемониал в качестве имперской традиции. Можно предположить, что он продолжал своё существование исключительно для того, чтобы поддерживать власть императора. Константинопольский Сенат был освобождён от многих повинностей и, можно сказать, практически «питался из рук императора». Конечно, Сенат участвовал в избрании нового правителя, но зачастую это решение принималось под давлением различных обстоятельств и означало, скорее, фактическую легитимацию уже захваченной власти. Соправитель выбирался без участия Сената. Никакого исключительного права на смещение монарха у Сената, скорее всего, также не было. Законодательная функция была сильно ограничена тем, что император сам являлся членом Сената, мог принимать законы, обсуждаемые в Сенате, а мог и отклонять. Постепенно роль этого органа падает, пока, наконец, в XI веке он не перестает существовать, сохраняясь только как сенаторский класс.
Конечно же, в Византии как крайне централизованном государстве вся власть была сконцентрирована в руках императора, однако, проанализировав характер составных частей центрального управления империей, а также близкий круг императора, мы можем сделать вывод о том, что на управление империей в разной степени оказывало влияние огромное количество лиц. В первую очередь логофеты, выполнявшие роль министров, особенно логофет дрома, сосредоточивший в своих руках множество различных функций от руководства путями сообщений до управления внутренними и иностранными делами. В столице было огромное количество более низких чиновников, так или иначе участвовавших в общественной и политической жизни. Первейшими из них были члены синклита, обладавшие наибольшими полномочиями, к примеру, по их совету начинались войны, провозглашались императоры. Чины дворцовой службы в состав синклита не входили, однако их значение не стоит недооценивать. Изначально занимавшиеся исключительно охраной императорской особы паракимомены становились, по сути, первейшими лицами государства, иногда даже оказывались фактически и во главе империи при слабых императорах, или же сами занимали трон, как, например, бывший прежде в этой должности император Василий I.
Заключение
Как стало очевидно по итогам исследования, в отличие от реальных функций императора, которые с течением времени практически никак не изменялись, представление о монархе и о характере его власти находилось в состоянии постоянных перемен. Образ монарха проделал долгий путь от античного идеала, главной чертой, которого была гуманность по отношению к своим подданным, до аристократа, отличающегося родовитостью и боевой удалью.
Представление о нём как о всевластном монархе вступало в резкое противоречие с окружающей действительностью. Император, обладал, казалось бы, всей полнотой власти, однако был ограничен многими факторами: силой традиции, религии, своим окружением, общественным мнением. Император официально провозглашался воплощённым богом, но на деле его власть противопоставлялась духовной: он не имел возможности вмешиваться в решения богословских вопросов, тогда как духовные власти могли объявить его еретиком и подвергнуть анафеме. Обожествление императора, как и весь императорский культ, были таким образом ни чем иным, как проявлениями своеобразной иллюзии. Поэтому мы не можем говорить о том, что в Византии существовал цезарепапизм в том виде, который подразумевали византинисты XIX века. Точнее, можно сказать, что он существовал как декларация, как идея, как постоянный соблазн для императора. Церковь, хотя и находилась под частичным контролем, однако же сохраняла изрядную долю независимости. Ещё при Юстиниане была разработана идея взаимопомощи духовной власти и светской - «симфония властей», что позволило императору опираться на институт Церкви для распространения своей власти, а та, в свою очередь, пользовалась покровительством и защитой государства.
История императорской власти в Византии, как мы видим, - это история постоянного увеличения роли религии и Церкви, и уменьшения доли республиканских институтов. Постепенно в прошлое уходит Сенат как орган, обладающий значительной властью; гражданская коронация, связанная с поддержкой власти народом, сменяется сакрализированным ритуалом, который является достоянием только лишь храмовых стен. Представление о том, что к власти может прийти лишь достойный, что открывало дорогу к престолу представителю любого сословия и происхождения, сменяется идеей об императорской крови, появляются правящие династии, члены которых назывались «багрянородными». Вместе с тем появляются и вполне феодальные порядки, изначально совершенно не свойственные Византии, и она становится в один ряд с другими средневековыми государствами, сохраняя при этом, конечно же, свои уникальные особенности. В отличие от государств, образовавшихся на территории Западной Римской империи, Византия проходит тот же путь намного дольше, цепляясь за старые римские порядки и не желая их менять, сообразуясь с нуждами времени.
Отражённая многими философами и богословами в их трудах такая притягательная концепция византийской власти не погибла даже после крушения империи - она нашла отражение в умах огромного количества правителей, а особенно на Руси, которая стала считаться продолжательницей традиции Византии, «третьим Римом». Её отголоски мы можем видеть даже сейчас, в связи с чем изучение этой темы становиться ещё интересней и важнее.
Список источников
1.Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи археографическою комиссиею Имп. Академии наук. Т. 2. СПб., 1832. С.
2.Анна Комнина. Алексиада- #"justify">Список использованной литературы:
1.Вальденберг В.Е. Государственное устройство Византии до конца VII века. СПб., 2008.
2.Вальденберг В.Е. Политическая философия Диона Хризостома // Изв. АН СССР, 1926, № 13.
3.Грабар А. Император в византийском искусстве. М., 2000.
4.Дагрон Ж. «Восточный цезарепапизм» (история и критики одной концепции) Геннадiос. К 70-летию академика Г.Г. Литаврина. М., 1999.
5.Диль Ш.. Основные проблемы византийской истории. М., 1947.
6.Грабар А. Император в византийском искусстве. М., 2000.
7.Каждан А.П., Литаврин Г.Г. Очерки истории Византии и южных славян Византийская Библиотека. СПб., 1998.
8.Каждан А.П. Социальный состав господствующего класса Византии XI-XII вв. М, 1974.
9.Корявцев П.М. Большая Абевега чинов и званий. СПб., 2011: <#"justify">10.Медведев И.П. Византийский гуманизм XIV-XV вв. СПб., 1997.
11.Медведев И.П. Правовая культура Византийской империи. СПб., 2001.
.Невская В.П. Византий в классическую и эллинистическую эпохи. М., 1953.
13.Острогорский Г.А. Эволюция византийского обряда коронования // Византия. Южные славяне и Древняя Русь. Западная Европа: Искусство и культура. М., 1973.
14.Павлов А. Синодальный акт константинопольского патриарха Михаила Анхиала 1171 г. о приводе архиреев к присяге на верность имератору Мануилу Комнину и его новорожденному сыну Алексею, с формой самой присяги. T. 2.
15.Поляковская М.А. Византия, византийцы, византиевисты. Екатеринбург, 2003.
16.Поляковская М. А. Император и народ в Византии XIV в. в рамках церемониального пространства / М. А. Поляковская // Античная древность и
средние века. Вып. 34: материалы XI Международных научных Сюзюмовских чтений (Екатеринбург, 26-28 марта 2003 г.). Екатеринбург, 2003.
17.Попов И Н. Император Аркадий и Иоанн Златоуст: Инверсия композиционной схемы в византийских хрониках. / Канискион. М., 2006.
18.Поспеловский Д.В. Русская православная церковь в XX веке. М., 1984.
19.Сидоров А.И. Некоторые аспекты экклесиологии Преподобного Максима Исповедника. https://azbyka.ru/otechnik/Aleksej_Sidorov/nekotorye-aspekty- ekkleziologii-prepodobnogo-maksima-ispovednika/ - доступ от мая 2017 г. 20.Троицкий С.В. Византийские номоканоны и дело патриарха Никона // Вестник Русского Западно-Европейского Патриаршего Экзархата. М., 1953.
21.Успенский Ф.И. История Византийской империи. Т.5. М., 2005.
22.Хвостова К.В. Византийская цивилизация // Вопросы истории, 1995, № 9.
23.Чекалова А.А. К вопросу о возникновении сенаторского сословия Константинополя // Византийский временник, 1989. Т. 50. С.
24.Чекалова А.А. К вопросу о теории монархии в IV в. / Литаврин Г.Г. (ред.) // Византийские очерки. Труды советских ученых к XVIII Международному конгрессу византинистов. Сборник научных трудов. М., 1991.
25.Beck H.G. Teichsidee und nationale Politik im spatbyzatinischen Staat // In Ideen und Realitaeten in Byazanz. London, 1972.
26.Dagron G. L'Empire romain d'Orent au IV siecle et les tradirions pokitiques de l'hellenisme. Le temoignage de Themistios // TM. 1968. Т. 3. P. 131-132
27.Darrouzes J. Questions de droit matrimonial: 1172-1175 // REB. 1977. Т. 35.
28.Fedou R. L`etat au Moyen Age. - <#"justify">29.Hunger H. Prooimion: Elemente der byzantischen Kaiserdee in den Arengen der Urkunden. Wien, 1964.
30.Malafosse J. La monocratie byzantine. // In: La monocratic, II. Bruxelles, 1969.
31.Pertusi A Il pensiero politico e sociale. Bologna. Pàtron Editore. 1990. P. 672.
32.Sickel W, Das b yzan ti ni sche Krц nun gs recht b is zum 1 0 . J ah rh und ert <https://philpapers.org/go.pl?id=SICDBK&proxyId&u=http%3A%2F%2Fdx.doi.org%2F10.1515%2Fbyzs.1898.7.3.511>. Byzantinische Zeitschrift . 1898.
33.Zepos J. et P. Ius graeco-romanium. Athenis, 1931. Vol. 1. P. 385 sq.
Приложение 1
«Признаю настоящим письменным актом, что буду хранить по отношению к тебе, могущественному и святому моему самодержцу, царю и порфирородному господину (возможно такое специальное выделение статуса объясняется тем, что Мануил был выбран отцом как наследник в обход своего старшего брата Исаака) Мануилу Комнину, безупречную верность и преданность, как обязанный делать это по естественному и законному долгу; что буду подчиняться приказу, воле и повелению твоей царственности (и выступлю) против любого человека, противящегося настоящей клятве. Если случится же отдать тебе (последний) долг, свойственный всем людям (т.е умереть), то (я признаю), что с этого момента без какого бы то ни было колебания и необходимости в другой клятве я буду считать возлюбленного сына твоей святой царственности, славнейшего порфирородного царя господина Алексея царём самодержцем вместо тебя и сохранять по отношению к нему безупречную верность и преданность. Если случится, что в момент твоей смерти этот возлюбленный сын твоей царственности господин Алексей окажется ещё несовершеннолетним, т. е не достигшим 16-летнего возраста (Алексею на момент написания документа было 2 года, его отец умрёт через 9 лет), то и тогда я сохраню по отношению к нему безупречную верность и преданность, но, сохранив по отношению к нему верность и мою преданность, а также честь твоей царственности, (я признаю), что буду повиноваться воле и повелению возлюбленной августы святой царственности госпожи Марии, если только она наденет монашескую одежду, пострижется затем (возможно это требование объясняется тем, что был прецидент в лице императрицы Ирины, которая отказалась отдавать власть своему сыну, ослепив его и захватив самодержавную власть в Византии) в соответствии с канонами и будет хранить честь твоей царственности и твоего сына, пока он не достигнет 16-летнего возраста. Если же этот сын твоей царственности ещё при жизни твоей царственности или после этого умрёт бездетным и если у твоей царственности будет ещё одно дитя мужского рода, то я буду считать его царём-автократором, хотя бы оно ещё и не было короновано, и постараюсь привести его к короне сего царства ромеев, и сохраню равным образом по отношению к нему сию подлинную верность и преданность, с расстановкой тех же акцентов относительно упомянутой августы твоей святой царственности и его матери. Если же и возлюбленной августы твоей царственности не будет в то время в живых или же она не будет себя вести подобающим образом, то тогда я должен быть свободен от обязанности повиноваться её воле и повелениям, с тем чтобы хранить верность и безупречную преданность по отношению к самому её сыну и повиноваться решением и воле людей твоей царственности, которым твоя царственность намерена поручить попечение и воспитание упомянутого славнейшего порфирородного (принца). Если их не будет в живых, то я буду подчиняться решениям и воле других людей, которые в то время будут отобраны общим решением (сената?) для замещения места вышеназванных, и постараюсь во всём и всячески (действовать) в интересах чести твоего возлюбленного сына и Романии, согласно писанному и устному указу, воле и предписанию твоей царственности. Если же случится, что в момент твоей смерти в живых не будет ни твоего сына - царя, славнейшего порфирородного господина Алексея, ни другого ребёнка мужского рода твоей царственности, я подчинюсь указу, воле и предписанию твоей царственности и поступлю так, как назначит, письменно или устно, твоя царственность или в отношении твоей возлюбленной дочери, славнейшей госпожи Марии, ныне здравствующей, и того, кто вознамерится сочетаться с ней законным браком (если только он намерен быть с неё и блюсти римскую державу и церковную жизнь, как и твоя царственность), или в отношении другой дочери твоей царственности, если она у тебя будет, или же в отношении какого-либо иного руководства, назначенного твоей царственностью. Если при ком-либо из объявленных глав у меня возникает какое бы то ни было сомнение или колебание, то тогда постараюсь заявить об этом и таким образом препроводить себя расследованию этого и указу твоей царственности и поступлю в соответствии с ними. И так как я буду хранить все то, что признаю настоящим моим письменным актом, целым и невидимым, без обмана, всяческой подозрительности и какого-либо превратного толкования, то да будет мне за это божественная милость».