Установить как незыблемое правило, чтобы никакой закон не мог воспринять силу без одобрения Государственной Думы и чтобы выборным от народа обеспечена была возможность действительного участия в надзоре за закономерностью действий поставленных от нас властей.
В конце Манифест призывал «всех верных сынов России вспомнить долг свой перед Родиною, помочь прекращению сей неслыханной смуты и вместе с нами напрячь все силы к восстановлению тишины и мира на родной земле».
Таким образом в России завершался период неограниченной монархии, хотя на деле все обстояло немного иначе. Тем не менее Манифест даровал стране политические и общественные свободы, не действовавшие до этого момента. Кроме того, документ положил начало разделению властей и вводил принцип ответственности исполнительной власти, позволял народным избранникам контролировать деятельность правительства. И что самое главное, был отражен принцип, что закон не может иметь силы без одобрения Государственной Думы, то есть народного представительного органа. Именно это говорит о закладывании новых конституционных основ в старый фундамент российский государственности.
В обществе ходили разные мнения о сущности Манифеста 17 октября. Многие воспринимали документ как конституцию. Например, представитель либеральных политиков того времени П.Б. Струве даже называл Манифест «новым законом империи», даровавшим «новому русскому гражданину» «русскую свободу». Но были и те, кто считал, что этот правовой акт носил декларативный характер, то есть заявлял о намерениях монархии идти конституционным путем в преобразованиях российского государства, но не являлся позитивным правом.
Особое внимание стоит уделить новой редакции «Основных государственных законов Российской империи», изданных 23 апреля 1906 года. Этот свод основополагающих документов отражал всю противоречивость государственной реформы, а дискуссии во время его разработки лишний раз продемонстрировали мотивы действий императора.
Из «Основных законов» в новой редакции было исключено слово «неограниченное», прежде идущее перед словом «самодержавие». Проблема компетенции власти государя вызвала немало жарких споров во время совещаний в Царском Селе. Николай II очень долго упорствовал, не желая отказываться от «неограниченности» своей самодержавной власти. Он считал, что не имеет права перед своими предками отказываться от самодержавной власти. Однако императора удалось убедить, что после издания Манифеста 17 октября сохранение формулировки «неограниченное самодержавие» не просто будет выглядеть нелогично, но и может спровоцировать опасную и ненужную реакцию общества.
«Основные законы» оставляли за императором высшее государственное управление страной при помощи ответственного перед ним правительства, определение внешней политики, пост верховного командующего армией и флотом, объявление войны и заключение мира. Государь имел право вводить военное и исключительное положение в той или иной местности страны, назначать и отправлять в отставку министров, объявлять помилования и общую амнистию. Кроме того, император мог начать пересмотр основных законов и издавать чрезвычайные указы во время перерывов в работе Государственной Думы, если того требовали чрезвычайные обстоятельства. Последнее породило формирование чрезвычайного права в России. Впрочем, чрезвычайный указ переставал действовать, если не выносился на рассмотрение Государственной Думой в течение первых двух месяцев после возобновления ее заседаний. Кстати, у Думы тоже были свои особые права, которые могли влиять на государя. Например, согласно статье 112 «Основных законов», думцы могли обсуждать законопроект даже, если император его отклонил.
Подводя итог, необходимо отметить неоднозначную природу конституционных преобразований систему российской государственности. На первый взгляд абсолютная власть монарха в законодательной области отныне была в некоторой степени ограничена, однако исполнительная ветвь оставалась полностью в руках государя. Конечно, существовали Совет министров, министерства, губернаторы, но все они подчинялись самодержцу и были перед ним ответственны. Государственный Совет и Государственная Дума разделили с императором власть законодательную.
Тем не менее издание Манифеста 17 октября и публикация обновленных «Основных законов» не вносили определенность в будущее российской социально-политической системы. Они задавали вектор развития, но при этом не отвечали на многие вопросы, побуждая мыслителей и политических деятелей того времени искать на них собственные ответы. Например, в «Основных законах» в специальном разделе прописывались прерогативы государя, но в октябрьском Манифесте о ни слова не было сказано о самодержавии. Поэтому у многих современников возникал вопрос о роли приправленного «ограничениями» самодержавия. К тому же в Манифесте не присутствовало слово «конституция», из чего логично вставал другой вопрос: какие основания считать этот правовой акт действующей конституцией, если в ней присутствуют лишь намеки на намерения конституционных преобразований. Кроме того, не до конца понятным оставалось, как самодержавие будет уживаться с Государственной Думой и какими окончательными полномочиями будет обладать новый выборный орган.
По мнению правоведа и автора книги «История либерализма в России» В.В. Леонтовича, Манифест 17 октября был переходом «к конституционному строю», а Основные законы стали дуалистической непарламентской конституцией. А советский и российский историк, специалист по истории России начала XX века В.И.Старцев писал, что с 24 апреля 1906 года (первый день действия новой редакции Основных законов) Россия стала конституционной монархией, «дарованной Николаем II». «Основные государственные законы и явились первой русской конституцией», - считал Старцев. По его словам, Манифест был не декларацией, а законом, которые имел прямое действие и вводил режим прав и свобод.
Российский историк и правовед А.Н. Медушевский тоже считает, что Манифест 17 октября, будучи «типичным актом конституционализма», передавал идею дуалистической монархии. Тем не менее он не считал, что Основные законы ослабили самодержавие, напротив, он называл новый режим «монархическим конституционализмом».
Другими словами, нельзя сказать, что после конституционной реформы начала XX века в России сложилась система разделения властей. Монархия была в некоторой степени ограничена Государственным Советом и Государственной Думой, однако институт императорской власти доминировал над остальными. Многие историки и правоведы считают, что в Российской империи того периода сложилась дуалистическая монархия - переходная форма от абсолютизма к конституционной монархии. Однако правильнее даже сказать, что новы режим представлял собой переходную, но не отошедшую далеко от самодержавной, форму правления, которая застряла где-то между неограниченным самодержавием и дуалистической монархией, балансируя между этими двумя системами.
. Соотношение теории монархической государственности и конституционных преобразований в России
Консервативная мысль на рубеже XIX-XX веков формировалась политиками, философами, писателями и публицистами, которых с одной стороны объединяла сильная вера в самодержавие, а с другой стороны, отличала разность подходов к деталям монархического устройства государства. В этот период предпринимаются попытки сформировать общую консервативную политико-правовую доктрину, которая бы отражала единый взгляд на структуру российского самодержавного государства. Однако, как уже отмечалось, разность подходов этому мешала, поэтому, говоря о российском консерватизме того времени, первым делом следует рассмотреть взгляды наиболее ярких и влиятельных представителей этого лагеря философской и политико-правовой мысли.
Среди них, к примеру, выделяется Константин Петрович Победоносцев (1827 - 1907 гг.), крупный государственный деятель, приложивший немало усилий для сохранения традиционных устоев российского государства. Личность Победоносцева важна потому, что он был одним из тех представителей консервативного лагеря, которые пытались систематизировать основные принципы и консервативной идеологии. Победоносцев был влиятельным политиком. С 1880 года он занимал пост обер-прокурора Святейшего Синода.
В своих исторических воззрениях он тяготел к представителям государство-охранительного направления консерваторов. Взгляды Победоносцева основывались на том, что у России и Запада нет ничего общего. Поэтому, как и многие другие консерваторы, придерживался мнения, что Россия идет по собственному, особому пути развития. Развитие нации, считал Победоносцев, зависит не от человека, а от таких факторов как география, массовое сознание и история. Поэтому заимствования схем развития у других государств и народов не может приводить к положительному результату. Дороги российского и западного миров разошлись в тот момент, когда Европа отвернулась от истинного христианства, поставив во главу угла идею гуманизма, тем самым сделав человека высшей ценностью. По его мнению, вера в человеческих разум как нечто рациональное, преклонение перед наукой и философией, сбило Запад с правильного пути, поскольку ничто из этого не «господствует над жизнью». И наука, и философия оперируют «вероятными предположениями», почти не предоставляя «бесспорных положений».
Победоносцев был уверен, что основой основ развития государства, в данном случае российского, является вера, которая во взаимодействии с традициями и обычаями, формирует и объединяет общество. В работе «Вопросы истории» он пишет: «Вековой опыт истории всех новых народов ясно оказывает, что прочны и действенны только те учреждения, которых корни глубоко утвердились в прошедшем и возникли из свойств народных». По его мнению, наиболее приемлемая форма государственного устройства для России - это самодержавие. Победоносцев считал самодержавную власть не привилегией, а подвигом и великой обязанностью, за исполнение которой монарх лично отвечает перед Богом. «Власть не для себя существует, но ради Бога, и есть служение, на которое обречен человек. Отсюда безграничная, страшная сила власти и безграничная, страшная тягота ее…Итак дело власти есть дело непрерывного служения, а потому, в сущности, дело самопожертвования», - считал Победоносцев.
При этом Победоносцев не отрицал факт того, что в России эта система сталкивается с определенными проблемами, например, с коррумпированностью бюрократии. Однако он считал, что корень бед России заключается не в политической системе, которую многие его современники призывали реформировать, в том числе посредством введения конституционных основ, а в самом обществе, которое должно само исправлять свои недостатки.
Конституция или, скорее, конституционное устройство - неотъемлемый атрибут демократического государства. Конституция как писанный документ может и отсутствовать в демократиях, но без конституционных принципов, заложенных во всевозможных правовых документах, демократическое государство существовать не может. Фактически, когда речь шла о внедрении конституционных основ в почву российской государственности, тут же вставал вопрос о демократизации политической системы империи и общества. Вместе с понятием «демократия» также неразрывно в связке идет понятие «парламентаризм». Победоносцев считал демократическое устройство государства «лживым».
Одну из своих работ, посвященную демократии и парламентаризму он недвусмысленно назвал «Великая ложь нашего времени». «Одно из самых лживых политических начал есть начало народовластия, та, к сожалению, утвердившаяся со времени французской революции идея, что всякая власть исходит от народа и имеет основание в воле народной. Отсюда истекает теория парламентаризма, которая до сих пор вводит в заблуждение массу так называемой интеллигенции - и проникла, к несчастию, в русские безумные головы. Она продолжает еще держаться в умах с упорством узкого фанатизма, хотя ложь ее с каждым днем изобличается все явственнее перед целым миром», - считал Победоносцев. Он отмечал, что «представители современной демократии» в своих концепциях не учитывают «ни духа народного, ни вековых преданий и верования, на коих утверждалась жизнь народа».
Из-за того, что демократия, по Победоносцеву, противостоит традициям, она, соответственно противостоит религии и церкви, которая, в свою очередь, как раз оказывает цементирующее влияние на сохранение этих традиций. Поэтому Победоносцев резко критиковал заимствование новых политических тенденций и веяний с Запада. «За нами, русскими, издавна замечен тот недостаток, что всякую новость из Европы мы стремимся перенять немедленно, всякое новое явление общественной жизни повторить у себя, всякое новое учреждение пересадить на свою почву, не справляясь, по плечу ли оно нам, если ли на нашей почве для него условия правильного роста и может ли оно у нас вправду послужить действительной потребности», - писал он.
Победоносцев утверждал, что либеральные реформы российской государственности приведут к негативным последствиям в политико-правовой системе. «Нынешние реформаторы вступили в силу и явились со своим проектом…Никто из них не видал ни России, ни народа. Ведь они родились в Петербургской канцелярии и в ней повиты были. Ничему не учились, о России не имели понятия. Даже рассуждать и писать и точно выразиться не умели. Если бы они были подлинно культурные люди, если бы знали свою историю, если б даже знакомы были с богатою западной литературой политических учений, они знали бы, какой критике подвергаются и на своей родине парламентские учреждения, знали бы, во что превратились выборы на континенте Европы, а у нас выборы этого образца могут быть не иным чем, как роковой, гибельною ложью», - сокрушался Победоносцев.
По его мнению, сторонники парламентаризма руководствовались либо утопическими идеями, либо личной выгодой. «Горький исторический опыт показывает, что демократы, как скоро получают власть в свои руки, превращаются в тех же бюрократов, на коих прежде столь сильно негодовали, становятся тоже властными распорядителями народной жизни, отрешенными от жизни народной, от духа его и истории, произвольными властителями жизни народной, не только не лучше, но иногда еще и хуже прежних чиновников», - считал государственный деятель. Победоносцев верил, что деспотизм власти должен ограничиваться и контролироваться не парламентом - народным представительством, а религиозно-нравственными нормами.
Другими словами, по его мнению, конституционализм, парламентаризм и демократия оказываются чужды российской политической системе, как противоречащие русской традиции. Таким образом у Победоносцева государство выступало в роли наставника, охранителя, задача которого опекать народ и жестко следить за его образом жизни, наставлять и не давать сбиться с исторически сложившегося пути.
Придерживаясь подобных взглядов, Победоносцев, естественно, весьма болезненно отнесся к изданию Манифеста 17 октября 1905 года. Он не смог смириться с теми принципами, которые провозглашались в этом документе, и покинул все занимаемые им государственные должности: обер-прокурора Святейшего Синода, члена кабинета министров, статс-секретаря и сенатора, лишь номинально сохранив членство в Государственном совете. Такой резкий уход с политической арены России как нельзя лучше демонстрирует отношение Победоносцева к зарождающимся в империи основам конституционализма и подтверждает его непримиримую приверженность своим убеждениям и вере в самодержавие, как единственно возможную форму государственного устройства для России.
Другой видный представитель консервативного лагеря крупный публицист Михаил Осипович Меньшиков, хотя и выступал, естественно, за сохранение самодержавия в России, иначе смотрел на происходящие в ней процессы. Его взгляды настолько сильно разнятся с позицией, к примеру, Победоносцева, что при первом рассмотрении может даже показаться, что Меньшиков и не принадлежал к консерваторам. Проблема заключается в том, что понятие российского консерватизма весьма обширное. К консерваторам, как правило, причисляют и славянофилов, и государство-охранителей, и традиционалистов, и националистов. Это, кстати, и была одна из причин, почему доктрина российского консерватизма так и не сложилась в единое целое.
Среди консерваторов четко прослеживается тенденция, что одни уделяют основное внимание в своих изысканиях нации, а другие государству. Меньшиков как раз был представителем тех, кто во главу угла ставил нацию, став одним из идеологов русского националистического движения. Публицист не просто выступал за самодержавие, а ратовал именно за русское (а не российское) самодержавие. Если вспоминать триаду «самодержавие, православие, народность», то фундаментальную роль для Российской империи он отводил последнему. Его взгляды можно охарактеризовать понятием имперский национализм. Меньшиков считал, что наибольшая угроза для сохранения империи исходит из изменения отношения к определению народности. «Именно тут идет подмен материи, тут фальсифицируется самая природа расы, н нерусские племена неудержимо вытесняют русскую народность», - писал он.
Может показаться, что национализму Меньшикова присуща агрессивность, однако на самом деле можно сказать, что публицист выступал за «мирный национализм», призывая отделять от русской нации остальные нации империи, тем самым защищая первую. «Мы не восстаем против приезда к нам и даже против сожительства некоторого процента иноплеменников, давая им охотно среди себя почти все права гражданства. Мы восстаем лишь против массового их нашествия, против заполонения ими важнейших наших государственных и культурных позиций. Мы протестуем против идущего завоевания России нерусскими племенами, против постепенного отнятия у нас земли, веры и власти», - писал он.
Об отношении Меньшикова к конституционным преобразованиям в России как нельзя лучше говорит устав партии Всероссийский национальный союз (ВНС), главным идеологом которой он фактически и являлся. ВНС был образован в 1908 году, т.е. уже после издания Манифеста 17 октября и создания Государственной думы. По уставу, главными целями союза было: единство и нераздельность Российской империи, ограждение во всех ее частях господства русской народности, укрепление сознания русского народного единства и упрочение русской государственности на началах самодержавной власти царя в единении с законодательным народным представительством. Меньшиков считал, что при помощи этой партии необходимо «национализировать парламент, а через него - и всю страну».
Таким образом Меньшиков не выступал против создания парламента, а, напротив, встраивал его в свою концепцию. Восприятие «народности» как фундаментальной основы российского государства в некоторой степени даже подразумевает наличие в политической системе страны представительного органа или во всяком случае никак этому не противоречит. Более того, Меньшиков в отличие от того же Победоносцева не считал, что нельзя проводить параллели между развитием Запада и России.
Он утверждал: в России периоды наибольшего влияния православия, самодержавия и народности схожи с подобными периодами на Западе, где эту триаду можно заменить на католицизм, абсолютизм и национализм. Этот взгляд можно трактовать так, что и русская и западная цивилизации развивались по одинаковой схеме. Вначале ключевую роль в развитии играла религия, потом неограниченная власть монарха, и, наконец, на современном для Меньшикова этапе - идея преобладания нации. «Православие нас освободило от древней дикости, самодержавие - от анархии, но возвращение на наших глазах к дикости и анархии доказывает, что необходим новый принцип, спасающий прежние. Это - народность», - писал Меньшиков в статье «Третья культура».
Из-за отведения первым двум составляющим триады вторичной роли Меньшикова и ВНС обвиняли в «национализме без веры и царя». В частности, Николай Евгеньевич Марков, правый политик и «вождь монархической партии в Думе», как его окрестил Меньшиков, обвинил ВНС в «полном равнодушии (если не отрицании) к православной вере» и «непризнании царского самодержавия». Марков писал, что по мнению Меньшикова, «русский народ может возвеличиться путем забвения своей единой церкви, путем измены верховному повелителю, Самодержцу всероссийскому». Однако публицист эти обвинения отвергал, и объяснял, что при создании ВНС встал вопрос, почему бы партии не присоединиться к уже существующим национальным, монархическим союзам. Причина заключалась в «фанатизме» других партий, члены которых из-за этого переставали быть «разумными».
«Я довольно долго сражаюсь за монархический принцип: это принцип арийский и в частности - славянский. Признавая Основные Законы, я признаю и титул Самодержца, утвержденный ими. Но прошу не навязывать мне понимания Самодержавия иного, чем то, что утверждено основными Законами, т.е. самим Монархом. Если Государь считает совместимым со своим самодержавием народное представительство, то смешно быть требовательнее Государя. Только в пределах своей роли власть монарха самодержавна, как все на свете самодержавно в пределах своей роли. Власть Государя отличается тем, что она - верховная, предназначенная для верховных, окончательных решений», - пояснял Меньшиков. Таким образов проведение конституционных преобразований в России, по мнению публициста, не ослабляло власть монарха, а только подчеркивало ее самодержавность.
Меньшиков объяснял, что Основные Законы в редакции 1906 года не ограничивали верховную власть монарха, а отграничивали ее от других властей и разграничивали их сферы деятельности. По его мнению, до 17 октября 1905 года между народом и правительством не существовало четких границ. Из-за этого со стороны и народа, и правительства, постоянно совершались правонарушения. «Дошло до бунта, т.е. до открытой войны, и верховная власть почувствовала необходимость твердого разграничения: это - мое, это - твое. С этого момента утверждено самодержавие нации - в ее области, и самодержавие власти - в ее», - считал Меньшиков. Публицист утверждал, что Основные Законы не ослабили самодержавие, а «достаточно оградили самодержавие, укрепили его, уравновесили, поставили во всей возможной силе».
Меньшиков был одним из немногих консерваторов, которые видели в конституционных преобразованиях не угрозу российской монархии, а, напротив, путь к спасению государства. Конечно, на подобную позицию повлияло то, что в теориях Меньшикова ключевую роль играло понятии нации, народности, а не государства. Поэтому представительный законодательный орган вполне ложился в меньшиковскую симфонию нации и власти. А конституционная реформа, проведенная в России, нисколько не противоречила взглядам Меньшикова, а, напротив, дополняла его консервативную концепцию.
Однако в целом Манифест 17 октября 1905 года и создание Государственной думы в 1906 году, как и Победоносцевым, болезненно были восприняты большинством консерваторов. Для многих подобные государственные преобразования стали пугающими предвестниками падения монархии, или, как минимум, символами ее начавшегося ослабления. Однако часть консерваторов все-таки попыталась приспособиться к политическим, социальным и экономическим переменам в Российской империи и приложить максимум усилий для сохранения консервативных ценностей и самодержавия в стране.
В программе политического объединения Русское собрание говорилось, что появление манифеста вовсе не означает падения самодержавия, которому, впрочем, отныне придется существовать в новых условиях. Русская монархическая партия была более обеспокоена проводимыми преобразованиями. В ее программе отмечалось, что существует больная опасность, что Государственная дума при активном содействии недругов самодержавия может превратиться в конституционный парламент. Подобный сценарий нарушит традиционные устои политической системы России и поставит государя в подчиненное положение, которому придется подчиняться решениям «парламента».
Лев Тихомиров весьма остро отреагировал на Манифесты 17 октября и 6 августа. Создание Государственной думы, которая обладала законодательными свойствами, воспринималось как отречение царя от самодержавия. Кроме того, Тихомирову не нравилась идея общегражданского представительства, которую он предлагал заменить на социально-сословное. Однако Тихомиров не хотел учитывать тот факт, что социальные потрясения и изменения времени внесли свои коррективы в сознание масс. Поэтому то, что Тихомирову казалось крахом истинной монархии, радикально настроенным обществом воспринималось, как незначительная уступка.
Однако, когда первый шок после издания манифеста и учреждения Госдумы прошел, консерваторы начали встраивать эти преобразования в свои концепции. Традиционалист Д.А. Хомяков уверял, что депутаты воспринимаются народом как «царские слуги», поэтому в сложившемся положении вещей никакого урона самодержавию и нет. А Лев Тихомиров позднее даже писал: «Государственная дума, по основной идее, пополняет важный пробел, доселе существовавший в наших учреждениях». По его мнению, Дума того образца не несла угрозы самодержавию.
Хотя Тихомиров и признавал, что в обществе витала идея конституционализма, по его мнению, монархическая идея была главным нравственным идеалом для русского народа. Конституционное движение поддерживалось только заинтересованными в нём группами: «Его сторонниками являются: адвокаты, журналисты, мелкая интеллигенция, наименее научная часть профессуры, наиболее спекулятивная часть промышленников, то есть все кандидаты» на политическую роль. Большая часть населения, напротив, не поддерживает никаких идей парламентаризма, поскольку русскому народу присуще больше этическое и нравственное сознание, нежели юридическое. Проблема в том, что, когда творческая сила национальной идеи заканчивается, наступает смерть нации. «Если нация умирает, то государство какой бы то ни было формы не спасёт её от смерти. Если в нации иссякли духовные силы, и она приходит в состояние действительного банкротства - монархия и никакая другая государственная сила не может её возродить», - писал Тихомиров.
Однако Тихомиров отмечает, что после такой «летальной» трансформации, когда нация превращается в обычную этнографическую материю, в этой почве может зародиться новая идея. Однако эта новая идея тоже не сможет спасти «старую» нацию, и на её месте может сформироваться новая нация, которая не будет походить на свою «предшественницу». Она будет являться чем-то совершенно иным, отличаться по своему характеру, целям, устройству и даже культуре. А старая нация умирает вместе со своей первоначальной идеей. Проблема заключается в том, что среди русских появилось опасное число тех, кто разуверился в «русской идее», которая заключается в православии, монархии и народности. Однако Лев Александрович верил, что в обществе ещё остаются те, кто сможет повернуть процесс увядания вспять. Это единственное, что остаётся России, поскольку только монархическая идея способна сохранить страну и её культуру, ибо сила её заключается в нравственном принципе, который поднимает власть выше политической борьбы партий, классов и других групп интересов.
При этом Тихомиров всё-таки находил место народному представительству в монархической системе. Он допускал возможность самоуправления в чётко обозначенных пределах. Термин «народное представительство» имеет два значения. Первое - выражение народной власти или воли, а второе - представительство народного духа, интереса и мнений. Для российского государства имеет смысл именно вторая интерпретация понятия. И то, и другое является народным представительством, однако в первом случае речь идёт о демократии, а во втором о монархии. «Народное представительство в монархии есть собственно орудие общения монарха с национальным духом и интересами. Эта идея общения не только не имеет ничего общего с идеей представительства народной воли, но даже с ней несовместима». Формироваться подобный сословно-представительный орган должен из представителей различных социальных, сословных групп. Этот институт должен носить исключительно совещательный характер, считал Тихомиров.
В начале XX века консерваторы начинают все больше обращаться к идеям национализма. Подобная тенденция стала ответом на усиление сепаратистских движений в империи. Консерваторы начинают призывать вернуться к политике Александра III, который однажды бросил фразу «Россия - для русских». Многие представители лагеря полагали, что именно Александр соединял в себе все качества, необходимые для идеального правителя. «Император Александр III не был только выразителем идеи. Он был истинный подвижник, носитель идеала. В последние годы своей недолгой жизни он уже победил все и всех. Весь мир признал его величайшим монархом своего времени. Все народы с доверием смотрели на гегемонию, которая столь очевидно принадлежала ему по праву, что не возбуждала ни в ком даже зависти», - писал Лев Тихомиров.
В его дневнике есть запись в день смерти императора 11.10.1894 года: «В какую переломную, ни на чем не утвердившуюся минуту отнимает у нас Господь эту твердую руку! За 13 лет все успокоилось, то есть затихло, все прониклось доверием к прочности существующего порядка. Враги его привыкли к мысли, что бесполезны попытки ниспровержения его. В таком спокойствии за последние 5-6 лет начинало уже кое-что и расти, но это самые ничтожные ростки. Уничтожить их легко. Если бы государь прожил еще 10 лет, он составил бы эпоху в России. Но теперь?...И какие потери. Все, что ни есть крепкого и подававшего надежды - все перемерло: Катков, Д. Толстой, Пазухин, К. Леонтьев, П. Астафьев. Ничего кругом: ни талантов, ни вожаков, ни единой личности, о которой бы сказал себе: вот центр сплочения».
По мнению Тихомирова, Николай II в отличие от отца оказался неспособен восстанавливать и оберегать пошатнувшиеся основы самодержавной монархии. Хотя до 1905 года Тихомиров верил, что Николай II сможет вернуть монархии ее внутренний смысл. Однако Манифест 17 октября перечеркнул все надежды консерватора. Более того, в предпринимаемых правительством попытках провести экономические и социальные реформы Тихомиров видел отход от национальной идеи. Действия правящих кругов не отражали интересы России, а являлись воплощением бюрократических и олигархических интересов.
Теоретик пытается разработать программу действий, которая бы помогла вернуть Россию на истинный путь. Монархист был по-прежнему уверен, что проблема заключается во влиянии бюрократии и чиновников на царя, в то время как большая часть населения оставалась предана самодержавию.В своём дневнике Тихомиров записал в 1903 году: «Нужен гений, чтобы поставить Россию на путь истинно монархического развития. Мое сочинение, может быть, могло бы послужить будущему, очень далекому будущему монархической реставрации. Но для настоящего оно бесполезно. Ни очами не смотрят, ни ушами не слушают. Слишком вросли все в бюрократию и абсолютизм».
П.И. Ковалевский писал об Александре III: «Явился император Александр III, и все затихло, все успокоилось. Этот царь всю свою жизнь отдал своей родине и своему народу…После Императора Петра I и Екатерины IIэто был виднейший царь своего народа, царь национальный. При нем возглас «Россия для русских» громогласно раздался по всей Руси».
В.Строганов считал: «В лице Александра III Россия впервые после Московских царей получила государя с ярким национальным направлением. Даже своим внешним обликом он напоминал их».
Однако по мнению С.Ф. Шарапова, который хотя и признавал в лице Александра III самодержца, критиковал императора за уничтожение «всякого следа» реформ Александра II. Александр III, считал мыслитель, использовал предлог борьбы с крамолой и охрану незыблемых принципов церкви и самодержавия, что в итоге вылилось в потерю церковью духовной силы и превращению ее в бюрократическое ведомство во главе с «диктатором» обер-прокурором Святейшего Синода. А самодержавие уничтожалось министрами, которые от имени императора развивали бурную деятельность, о чем сам император порой даже не подозревал.
Подобная тенденция обвинять в происходящем окружение правителя, а не его самого, была свойственная многим консерватором. Более того, здесь напрашивается определенная параллель с современной Россией. Лев Тихомиров, называвший Александра III идеалом самодержца, также считал, что в его правление происходит разложение правящих элит, что приводит к необратимым последствиям.
К реформам и модернизации многие консерваторы, в основе мировоззрения которых лежало православное миропонимание, относились негативно. Слово «буржуазия» чаще всего имело отрицательный окрас. М.О. Меньшиков говорил, что октябристы отличаются от националистов тем, что идеал первых - буржуазный, а вторых - героический. По его мнению, «буржуазность» отвечала требованиям лишь текущего дня, решала будничные задачи, при этом люди готовы были довольствоваться «полууспехом, полудостижением». «Буржуазное миросозерцание не дает одной великой культуры, а множество мелких и нестойких. В государственной жизни буржуазия выдвигает как свой орган бюрократию, канцелярски-полицейский способ править народом - способ, при всей черствости и бездушии его очень слабый. Буржуазно-бюрократический строй есть пышно декорированное бессилие. Гений жизни, гений удачи, таланта, счастья отлетает от такой государственности, и она на глазах народов делается «больным человеком».
Леонтьев, Победоносцев, Меньшиков и другие считали, что прогресс и капитализация несут в себе буржуазно-либеральные идеи, которые отравляют «верхи», и социалистические идеи, которые находят благодатную почву среди «низов». Впрочем, публицист газеты «Россия» А.Н.Гурьев писал, что консерватизм не отрицает прогресс, но пытается сделать перемены минимально болезненными и максимально управляемыми.
Меньшиков уверял, что радикальные перемены в государственной системе нельзя называть прогрессом, поскольку прогресс - это эволюция, а эволюция - это постепенное развитие. Невозможно создавать новые органы по указке реформаторов и полагать, что они будут работать в среде с другими традициями и устоями.
Консерваторы придавали самодержавию особое сакральное значение. Говоря о неограниченности самодержавной власти, они опирались на религиозные основы. По их мнению, император получал власть от Бога, именно поэтому эта власть не могла ничем ограничиваться. Вера в существовании некоего абсолютного разума, которые способен наделить одного человека властью, шла в разрез с западными идеями о приоритете прав личности. Монархическая режим, считали консерваторы, не только имеет право, но и должен контролировать частную жизнь подданных, не говоря уже об обществе. Поэтому большинство консерваторов не видели ничего предосудительного, например, в цензуре. Они считали, что население само не способно отличить черное и белое, поэтому его необходимо оберегать от «крамолы». Во время революции 1905-1907 годов и до Февральской революции 1917 года часть консерваторов открыто призывали даже призывали к диктатуре.
Проблема свободы личности и государственного принуждения объяснялась с помощью религиозных воззрений. «Государство обязано быть грозным, жестоким и безжалостным, потому что общество всегда и везде слишком подвижно, бедно мыслью и слишком страстно», - писал Леонтьев.
А это становилось возможным только при наличии системы государственного принуждения, в котором огромная роль отводилась православной церкви. Реформирование общества на рациональных началах не приведет к положительному результату, поэтому искать спасения необходимо в духовных истоках. Без властного контроля свобода человека превращается в хаос, поэтому лишь монархическому строю, который опирается на нравственные начала, способен подавить в человеческом сознании «темные» стороны. Консерваторы не сомневались, что реформа политической системы и социально-общественных отношений принесет необходимые плоды.
По их мнению, русскому народу были свойственны лучшие качества - смирение и покорность. Победоносцев считал «искание над собой власти» - естественной психологической чертой. Монарх для народа являлся как бы отцом, а общество было детьми.
И все-таки, когда модернизация в России началась, консерваторам пришлось мириться с новыми реалиями, когда традиционные государственные структуры адаптировались к новым веяниям времени.
Триада «православие, самодержавие, народность» в начале XX века уже не отвечала требованиям времени. Однако монархические партии и группы продолжали ее использовать. Они пытались доказать, что монархия - единственно приемлемая для России форма правления. «Времена изменились, и теперь стало необходимым выяснить себе наши начала, доказывать себе самим, что наши начала отличны от иноземных», - писал Хомяков.
Революция 1905-1907 годов, на фоне которой и происходили преобразования государственной системы, воспринималась многими консерваторами как катастрофа. Среди тех, кто наиболее остро отреагировал на реформы, был Александр Алексеевич Киреев. Любопытно, что Киреев с 1899 по 1904 годы открыто выступал за созыв земского собора, который обладал бы совещательным голосом. В противном случае, по его мнению, страна могла столкнуться с революцией и «упасть в конституцию». Фактически Кирееву удалось спрогнозировать сценарий развития событий в России в 1905 году.
Манифест 6 августа о создании законосовещательной Думы, как уже отмечалось, вызвал немало опасений у представителей консервативного лагеря. Однако Киреев был одним из тех, кто приветствовал созыв законосовещательной Думы, и даже отчасти лоббировал это решение. «Третьего дня 6-го на Преображение (преображение нашего государственного строя) издан манифест о Государственной думе. Великий, благой шаг! И притом в славянофильском духе. К счастью, это не конституция, а Дума совещательная», - написал спустя два дня после издания манифеста Киреев в своем дневнике. При этом он отмечал, что, если сама идея создать подобный властный орган положительно должна повлиять на социально-политическое состоянии России, то составлена эта Дума была «дурно», поскольку, по его мнению, в ней в большей степени были представлены крестьяне, но не дворянство и духовенство.
И тем не менее Киреев признавался, что сбылась его «детская мечта»: «Народу - совет. Решение - царю. Славянофильская теория принята…Совещательное Самодержавие». Однако когда в обществе стали активно циркулировать разговоры о возможном введении конституции в стране, все позитивные настроения Киреева относительно учреждения Думы испарились. 12 октября он написал в своем дневнике: «Держится упорно слух о том, что 21 октября Россия получит конституцию! Только этого еще не доставало. А между тем даже такая нелепость возможна, у нас все, все возможно! <…> Конституция у нас! Когда у нас ни одного сдерживающего элемента; ни английской аристократии, ни немецкой культуры!» Консерватор с горечью отмечал, что конституция не подходит для российских реалий, но «о самодержавии уже никто не говорит». В письме Тихомирову от 11 октября он сокрушался, что Россия стоит «над пропастью», поскольку царь в скором времени может обнародовать конституцию.
Манифест 17 октября окончательно свел на нет все «детские мечты» Киреева. «Манифест этот положит конец нашему самодержавию. 17-го октября 1905 г. оно капитулировало перед улицей, перед профессорами, курсистками, хулиганами, рабочими... В Манифесте прямо сказано, что только тот проект закона может статься законом, на который последовало согласие Думы и Совета. Самодержавия нет. О том, что Государь может не согласиться с решением Думы - умолчено! В конце манифеста говорится об этом, как о невозможном деле», - писал он. Подобная эмоциональная реакция консерватора вполне объяснима. Если в августе 1905 года он считал, что идеалы и мечты, хотя и в «эмбриональных» формах, близки к воплощению на практике, то в октябре произошло самое страшное, что могло случиться в России, - император даровал стране конституцию. И даже несмотря на то, что многие в обществе воспринимали Манифест не совсем как конституцию, а скорее как нечто на нее похожее, ей предшествующее, Киреев видел в этом «гибель Родины».
Примечательно, что в своих воспоминаниях Киреев, умышленно или неосознанно, пытался в некоторой степени выгородить царя, возлагая весь груз ответственности на правительство и на Сергея Юльевича Витте, который фактически был автором Манифеста и действующим на тот момент председателем Совета министров. «Правительство само себя похоронило как самодержавное; вместе с тем похоронено им и славянофильство как начало, нормирующее наш государственный уклад, выражающийся в монархии совещательного характера. Этого нам теперь не воскресить. Возвращение к политической истине, к добру - невозможно. С конституцией мы выходим в период упадка нашего государства», - отмечал мыслитель. При этом важно, что он вовсе не отвергал необходимость реформ в России. В пользу этого говорит и упомянутый уже факт, что Киреев был сторонником совещательной Думы. По его мнению, проведенные вовремя реформы могли бы спасти Россию от «Виттовой пляски», позорной войны с Японией на Дальнем Востоке и «беспомощного упадка, маразма».
Острую реакцию у консерваторов вызвала и новая редакция Основных государственных законов Российской империи от 23 апреля 1906 года. С критикой на Основные законы обрушился Лев Тихомиров. Свой взгляд на свод законов Тихомиров изложил в брошюре «О недостатках конституции 1906 года». Основная причина «недостатков конституции 1906 года <…> состоит в безграничном произволе ее создателей, в их убеждении, будто бы жизнью народа и государства можно распоряжаться как вздумается, совершенно не сообразуясь с самостоятельными законами жизни нации. Такое убеждение, конечно, может являться лишь при очень малом знакомстве с государственной наукой, что и проявилось в частностях построения этой конституции. Остальное довершила невероятная поспешность работы, требовавшей глубокой обдуманности. И, конечно, в этом отношении большой промах (если только это не было преднамеренностью) составило то обстоятельство, что кодификация новых законов не была проведена законным порядком через бывший Государственный совет». Мыслитель усмотрел в Основных Законах скрытое стремление ограничить власть императора, которая затем будет уничтожена. Всё это подрывало многовековой фундамент, на котором формировалось и развивалось российское государство. Авторы этой «Конституции», видимо, плохо осознавали «последствия своих трудов». А главное - не понимали «значения национальности для государства». В конце своей статьи Тихомиров заключил, что скоро Россия встанет перед тяжёлым выбором: либо «полная погибель, или искание спасения в каком-нибудь революционном перевороте».
В своих работах Тихомиров приходит к выводу, что монархическая власть в истории России всегда являлась основой государственности. Похожая ситуация наблюдалась и в Европе, однако крушение монархии привело к глубокому кризису. «Отречение от монархического принципа было отречением от истории», однако, по его мнению, нельзя было допустить, чтобы Россию постигла такая же участь. Русский народ мог существовать только либо при монархии, либо при анархии. Анархия и деспотизм всегда являлись угрозой настоящей монархической власти, которая во многом сохранялась благодаря национальной традиции наследования престола.
Наличие монархической формы правления не означает, что другие общественные силы исключены из политического процесса. А единоличная власть не содержит в себе монархический принцип. Она может выражаться в различных проявлениях. Правильной, по словам Тихомирова, является только самодержавная монархия, которая основывается на сильной религиозной идее. Некая высшая сила наделяет правителя определёнными полномочиями и связывает его с народом. Отсутствие религиозной составляющей приводит к вырождению истинной монархии. Когда православная идея теряет силу (в случае России), то происходит переход к абсолютизму, диктатуре, деспотизму. Без религиозной составляющей единоличная власть будет опираться на бюрократию и стремиться к безграничности. «Монархия выражает доверие по преимуществу к силе нравственной. Если в обществе не существует уже напряжённого верования, охватывающего все стороны жизни в подчинении одному идеалу, то связующей силой общества является численная сила, количественная, которая создаёт возможность подчинять людей власти даже в тех случаях, когда у них нет внутренней готовности к этому».
Кроме монархии среди форм государственного устройства Тихомиров выделяет демократию и аристократию. На них он обрушивается с жёсткой критикой, пытаясь показать их опасность по сравнению с монархией. «Существенный недостаток демократии составляет безграничное господство партий. <…> Государственный интерес заменяется партийными целями. Организуется система лжи и клеветы, имеющая задачей представить в превратном виде и власть и людей». Демократия тоже имеет склонность к абсолютизму, при этом риск подобной трансформации здесь выше, чем при монархической форме правления.
Прямым следствием абсолютизма является бюрократия. В демократиях идея представительства создаёт систему, которая переходит под безграничный контроль парламента и политиков. Для монархий идея представительства опасна появлением бюрократии в чистом виде. В случае успеха этой идеи народная воля в демократиях становится лишь формальностью, а в монархиях утрачивает своё значение воля монарха. При этом Тихомиров отмечает, что некоторые особенности, присущие демократии, могут применяться при «идеальной» системе. Например, самоуправление отлично вписывается в монархическую систему, но не должно превышать определённых компетенций.
Тоже самое касается и аристократии. Эта форма обладает некоторыми «превосходными и незаменимыми» качествами в сфере «управительной», что «засвидетельствовано историей». Однако она неспособна обеспечить сильную власть. Это ещё раз подчёркивает, по мнению правоведа, тот факт, что монархия является наиболее приемлемой формой власти на высшем уровне, при которой на уровне исполнительском, или управленческом, может происходить «сотрудничество» всех трёх типов власти.
Между тем, хотя либерально настроенные круги и положительно отнеслись к Основным законам, многие из них расценивали новую редакцию как монархическую, октроированную конституцию, носящую консервативный характер.
Несмотря на все попытки консерваторов разработать политико-правовую консервативную доктрину вначале XX века, это им так и не удалось. Во-первых, на это влияла разрозненность консервативного лагеря. А во-вторых, консерваторы просто-напросто не смогли должным образом противостоять более новым, передовым и в некоторый степени радикальным концепциям, которые завладевали умами общества.
В целом был ряд аспектов, по которым взгляды представителей консервативной мысли совпадали. Главной точкой, в которой сходились во мнениях все монархисты, был взгляд на особый путь развития России, с которого ей нельзя было сходить, заимствуя идеи с Запада или Востока. Консерваторы всецело стояли за сохранение сильной самодержавной власти, однако по-разному относились к созданию представительного органа. Многие видели в парламенте угрозу основам российской государственности, а некоторые встраивали идею парламентаризма в свои концепции, пытаясь представить ее таким образом, чтобы она не противоречила теории монархической государственности и не ослабляла власть монарха.
Консерваторы понимали, что проведение реформ в Российской империи - дело времени. Их неизбежность заставляла монархистов искать пути реализации этих реформ и предлагать свои проекты преобразований, чтобы свести к минимуму ущерб от нависшей над Россией либерализацией политико-правовой системы.
Кроме того, в работах консервативных мыслителей четко прослеживается призыв к усилению роли православной церкви в жизни государства и общества. Это связано с сакрализацией российской государственности, в частности, с восприятием монарха как Божьего помазанника, который вынужден нести бремя власти и ответственность за благополучие своего народа, который в ответ должен всячески охранять незыблемость самодержавия. Консерваторы всецело выступали за сохранение иерархичности российского общества и признавали социальное неравенство, объясняя его исторической традицией и сквозь призму религиозных основ.
Главной особенностью воззрений российских консерваторов начала XX века на конституционные преобразования в стране было непринятие этих реформ как таковых, поскольку подобные резкие социально-политические изменения, а, по мнению монархистов, - радикальная ломка традиций, таили в себе угрозу для российской государственности. Именно поэтому в их работах постоянно присутствуют призывы избежать «катастрофы», не допустить разгула анархии и не поддаваться либеральным идеям, чуждым для России и привнесенным извне.
экономический манифест конституционный монархический
Литература
1.Манифест 6 августа 1905 года (Об учреждении Государственной Думы).
2.Манифест 17 октября 1905 года «Об усовершенствовании государственного порядка».
.Основные государственные законы (23 апреля 1906 года).
.Витте С.Ю. Избранные воспоминания. 1849-1911. М., 1991. 708 с.
.Из писем К.П. Победоносцева к Николаю II (1898-1905) // В кн.: Религии мира. История и современность. М., 1983.
.Иоанн Кронштадтский и К.П.Победоносцев (1883 г.). // Река Времен (Книга истории и культуры). Кн.2. М., 1995.
.Катков В.Д. Нравственная и религиозная санкция русского Самодержавия.
.Киреев А.А. Дневник. 1905-1910. М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2010. 472 с.
.Как воскреснет Россия? Избранные статьи / М.О. Меньшиков, сост. Харитонов С.В., предисл. Смолина М.Б. СПб.: Русская симфония, 2007. 672с.
.Милюков П.Н. Из истории русской интеллигенции. Сборник статей и этюдов. СПб., 1908.
.Меньшиков М.О. Третья культура.
12.Меньшиков М.О. Письма к русской нации. М., 1999, 500 с.
.Письма Победоносцева к Александру III. Т.1 М., 1925; Т. 2 М., 1926.
.Победоносцев К.П. в 1881 году (Письма к Е.Ф.Тютчевой) // Река Времен (Книга истории и культуры). Кн.1. М., 1995.
.Победоносцев К.П. Великая ложь нашего времени. М., 1993. 638 с.
.Победоносцев К.П. Сочинения. СПб., 1996.
.Тихомиров Л.А. Апология веры и монархии. - М.: Москва, 1999. 480 с.
.Тихомиров Л.А. Воспоминания. М.: Государственная публичная историческая библиотека России, 2013. 617 с.
.Тихомиров Л.А. Единоличная власть как принцип государственного строения.
.Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. М.: РОСПЭН, 2010. 752 с.
.Тихомиров Л.А. Почему я перестал быть революционером?
.Тихомиров Л.А. Религиозно-философские основы истории. - М.: Айрис-пресс, 2014. 688 с.
.Тихомиров Л.А. Руководящие идеи русской жизни. - М.: Институт русской цивилизации, 2008. 640 с.
.Тихомиров Л.А. Христианство и политика