Холокост на юге СССР

Холокост на юге СССР

Оглавление

Введение. Эвакуация. Оккупация и Холокост. Реакция нееврейского населения юга СССР на Холокост. Модель поведения евреев во время Холокоста на юге СССР

Заключение

Библиография

Введение

Данная выпускная квалификационная работа посвящена Холокосту на юге СССР, а именно на Северном Кавказе: в Ставропольском и Краснодарском краях, Ростовской области. Пример Северокавказского региона выделяется, если сопоставить его с другими регионами страны, по нескольким причинам. Во-первых, большинство евреев-жертв Холокоста было эвакуировано из Ленинграда, Молдовы, Украинской и Белорусской республик. Во-вторых, оккупанты редко создавали гетто на этой территории и не использовали лагерную систему; часто применяли машины-душегубки как способ уничтожения. В-третьих, период оккупации был сравнительно коротким, и процесс уничтожения проводился быстрыми темпами. Эти факторы отличают Холокост на юге СССР от Холокоста на западных окраинах страны.

Необходимо вкратце описать особенности геноцида еврейского народа на южных советских территориях в годы Второй мировой войны. Эвакуация на юг была организована государством и началась в июне 1941-го года. В первую очередь ей подлежали предприятия и их работники, затем - социальные учреждения, такие, как детские дома. В последнюю очередь эвакуироваться могли все остальные граждане. Помимо организованной эвакуации была возможность покинуть территории, к которым приближался фронт, самим. Стоит отметить, что количество эвакуированных до сих пор остается под вопросом, т.к. тех, кто ехал на Северный Кавказ «своим ходом», было много, и не все из них были зарегистрированы по приезде. Большой поток беженцев усложнял работу бюрократии. Несмотря на то, что число приехавших в регион требует уточнения, известно, что среди эвакуированных людей подавляющее большинство составляли дети, женщины и пожилые люди, по профессии чаще всего являвшиеся научными работниками.

Что касается создания гетто, то это было в меньшей степени характерно для Северокавказского региона, по сравнению с другими оккупированными территориями Восточной и Западной Европы. Такой феномен объясняется тем, что оккупация продолжалась сравнительно недолго. Она началась летом 1942-го года, после перелома во Второй мировой войне. Оккупация Ростова длилась с июля 1942-го года по февраль 1943-го года (первая оккупация в 1941-м году продолжалась только неделю), Краснодарский край был занят немцами с 9 августа 1942-го года по 12 февраля 1943-го года, Ставропольский край - с 3 августа 1942-го года по 25 января 1942-го года. Немецкие армии, потеряв свою лидирующую позицию в войне, торопились в проведении политики уничтожения.

Все же, если гетто были образованы, они существовали не более месяца. В гетто на юге СССР не существовал юденрат - орган еврейского самоуправления в гетто Западной и Восточной Европы. Заключенные не обеспечивались питанием и вынуждены были сами его добывать за пределами гетто, медицинская помощь отсутствовала.

Относительно модели поведения евреев во время Холокоста на юге СССР следует сказать, что зачастую они покорно выполняли приказы немцев о регистрации и сборе. Несмотря на то, что слухи об убийствах евреев Европы среди советского населения распространялись быстро, евреи на Северном Кавказе не организовали сопротивления. Во-первых, это произошло из-за специфического социального состава еврейского населения: большинство представляли либо пожилые люди, либо женщины с детьми. Во-вторых, еврейское население было довольно разобщено из-за того, что прибывшие на юг евреи сталкивались со сложностями при интеграции в новое для них общество и даже хотели скрыть свою национальную принадлежность.

Кроме того, евреи не находились в течение долгого времени вместе - их могли поместить в гетто, где были созданы нечеловеческие условия для существования и какой-либо деятельности, или же евреи были сконцентрированы в местах временного пребывания за пару дней перед массовым убийством. Обычно таким местом было здание гестапо. За короткий промежуток времени сопротивление не имело возможности сформироваться.

Что касается источников данной работы, то основным из них являются документы Чрезвычайной Государственной Комиссии. Они представляют собой заявления, протоколы опросов, акты, результаты медицинских экспертиз. Материалы Комиссии были собраны в годы войны районными комиссиями в регионах, находившихся под оккупацией. Работа комиссий проводилась в городской и сельской местностях. Особенностью документов является привлечение общественности для установления и расследования преступлений для того, чтобы судебно-следственная система СССР внушала большее доверие европейским странам на международных послевоенных процессах.

Актуальность работы обосновывается тем, что исследователи Холокоста (например, К. Феферман, И. Реброва) зачастую уделяют документам Комиссии недостаточно много внимания, хотя они являются первым и самым подробным советским источником, говорящем о Холокосте. Исследователи обратились к материалам ЧГК относительно недавно - в 90-е годы, и проблема, как оценивать данные в документах, все еще актуальна.

Историографический обзор. Выпускная квалификационная работа «Особенности Холокоста на юге СССР» написана с опорой на литературу, посвященную документам ЧГК и Холокосту на юге СССР.

Что касается историографии Холокоста на южных территориях, ее следует разбить на три группы. Первая будет включать в себя работы об истории Холокоста в целом и в частности о его особенностях в данном регионе. Основной монографией по теме является работа К. Фефермана «The Holocaust in the Crimea and the North Caucasus». Книга состоит из двух разделов, которые посвящены, соответственно, Крыму и Кавказу. В части об истории Холокоста на Северном Кавказе автор подробно говорит об эвакуации в регион, о начале его оккупации и уничтожении еврейского населения, о реакциях на нацистскую политику, как со стороны евреев, так и местных жителей других национальностей. Источниками исследователя в основном являются интервью из архива «Яд Вашем» и в гораздо меньшей степени документы Чрезвычайной Государственной Комиссии, а также опубликованные источники личного происхождения. Менее масштабно о Холокосте на Северном Кавказе пишут историки И. А. Альтман в книге «Жертвы ненависти» и П. М. Полян в монографии «От Аушвица до Бабьего Яра». В своих работах авторы, освещая историю Холокоста на советских территориях в целом, говорят об особом примере Северного Кавказа в рамках глав о Холокосте в РСФСР: о социальном составе еврейского населения, редких случаях создания гетто и об использовании машин-душегубок. Исследовательница из Краснодара Е. Войтенко в статье «Особенности осуществления Холокоста на оккупированной территории юга России» также подчеркивала уникальность случая Северного Кавказа на фоне других регионов.

Следующая группа исследований - это работы об эвакуации на Северный Кавказ. Несмотря на то, что их не так уж и много, они поднимают важный вопрос о количестве евреев в регионе накануне войны. Проблема эвакуации на Северный Кавказ рассматривается К. Феферманом в его статье «A Soviet Humanitarian Action: Centre, Periphery and the Evacuation of Refugees to the North Caucasus, 1941-1942», И. Ребровой в статье «Эвакуация евреев на Северный Кавказ: Мотивация и пути следования», В. Вольфсоном в статье «Toward a Central Database of Evacuated Soviet Jews Names, for the study of the Holocaust in the Occupied Soviet territories». Авторами анализируются мотивы для эвакуации и способы ее осуществления. Помимо этого, в данных работах делается попытка формирования статистической базы эвакуировавшихся в регион. К сожалению, на данный момент это пока не представляется возможным из-за недостаточной полноты имеющихся данных по вопросам эвакуации и остается задачей для будущих исследователей.

Еще одну группу исследований представляют работы, сконцентрированные на истории повседневности. К ней относится книга В. Смирнова «Ростов под тенью свастики», в которой автор описывает жизнь Ростова под оккупацией и приводит большое количество воспоминаний очевидцев событий. Историей отдельных населенных пунктов Северокавказского региона в годы войны занималась также исследовательница из Краснодара Е. Войтенко. Большую ценность представляет собой статья И. Ребровой «Мир детской повседневности в условиях оккупации Северного Кавказа», которая впервые ввела в оборот интервью, взятые И. Ребровой лично у тех, кто пережил Холокост в Краснодарском и Ставропольском краях. Важным комментарием к этой группе работ является то, что очевидцы событий, чьи воспоминания использованы в этих исследованиях, - не евреи, поэтому взгляд на Холокост глазами жертв не представлен.

Что касается материалов ЧГК, до 90-х годов единственной работой, которая касалась данных, собранных Комиссией, была монография юриста Н. С. Лебедевой «Подготовка Нюрнбергского процесса». В книге нет критики достоверности и точности материалов Комиссии как исторического источника. Взгляд на материалы Комиссии изменился с «архивной революцией», и в 90-х годах появились историки, которые активно критиковали их. Одним из них был Л. Безыменский, наиболее резко отнесшийся к этому источнику. В своей статье «Информация по-советски» он крайне негативно оценивает работу Комиссии, обвиняет ее в утаивании Холокоста (по его мнению, «в общественном сознании Освенцим стал сосредоточием насилия над славянами, а Бабий Яр - могилой многих «мирных советских граждан») и оспаривает полезность документов ЧГК для историков. Ответственность за сокрытие уничтожения евреев Л. Безыменский возлагал на главу министерства пропаганды и агитации Г. Александрова.

Документы ЧГК были также подвержены критике историком М. Сорокиной в ее статьях «Свидетели Нюрнберга: от анкеты к биографии», «Где свои, а где чужие? К истории расследования преступлений в СССР» и «People and Procedure: Toward a history of the investigation of Nazi crimes in the USSR». Ее критика была более взвешенной и аргументированной, чем в работе Л. Безыменского. М. Сорокина указывала на причины осознанно и неосознанно сделанных неточностей в документах: непрофессионализм членов ЧГК и комиссий на местах и их стремление показать наивысший результат Комиссии в Москве, хаотичность формулировок сообщений, т.к. до утверждения порядка составления актов 31 мая 1943-го года. В противовес Л. Безыменскому, она умаляет роль в редактировании сообщений ЧГК Г. Ф. Александрова и подчеркивает важность положения А. Я. Вышинского, заместителя наркома иностранных дел. В целом, М. Сорокина считает, что «в создании ЧГК были свои скрытые цели», поэтому работа с её документами без четкого понимания предпосылок создания комиссии - «ящик Пандоры» для историков». Идею о выполнении ЧГК «государственного заказа» более подробно развивает П. Кнышевский в своей работе «Добыча. Тайны германских репараций».

Израильский историк, профессор Ариэльского университета Кирилл Феферман, в статье «Soviet investigations of Nazi crimes: documenting the Holocaust» также критикует документы ЧГК и много внимания уделяет оценке статистических данных. Он начинает с того, что акцент на злодеяниях против евреев в принципе не был целью советского проекта по документации преступлений. Несмотря на это, сведения о евреях все равно присутствовали в документах в больших количествах вплоть до 1944-го года, а затем информация о евреях все реже и реже появлялась в документах.

К. Феферман пытался выяснить, с чем были связаны неточности в цифровых данных Комиссии. По его мнению, цифры в документах ЧГК были занижены, и он объясняет, почему это могло происходить. Например, по причине того, что жертвы не имели родственников или утратили их, будучи под оккупацией, поэтому никто не сообщил о гибели жертв. Кроме того, цифра погибших, озвученная Сталиным после войны, была намного ниже реальных потерь, поэтому Комиссия была вынуждена уменьшать число жертв, подгоняя их под установленное Москвой число в 7 миллионов погибших.

Скандинавские историки тоже обращали внимание на документы Чрезвычайной Государственной Комиссии. Датский историк Бо Польсен рассматривал материалы ЧГК в своей статье «Розслідування воєнних злочинів «по-совєтськи». Критичний аналіз матеріалів Надзвичайної державної комісії». Он, как и К. Феферман, рассуждал о достоверности цифр в документах. Однако выводы их исследований диаметрально различны. В результате Бо Польсен приходит к выводу о том, что «Комиссия имела тенденцию завышения количества жертв нацистов в каждом конкретном случае». Он писал, что, с одной стороны, неточности в документах Комиссии были связаны с самой советской системой, т.е. районные комиссии были ограничены по времени и желали показать высокие результаты работы Москве. С другой стороны, советская сторона хотела скрыть собственные преступления.

В 2000-х годах исследователи документов ЧГК стали больше обращать внимание на особенности работы районных комиссий. Например, кандидатская диссертация С. Г. Степаненко «Деятельность Чрезвычайной Государственной Комиссии на территории Краснодарского края», защищенная в 2010-м году в Адыгейском государственном университете, была посвящена контексту создания ЧГК в целом и условиям, в которых работала краевая комиссия. Аналогичные вопросы на примере Сталинградской области поднимает А. В. Гайдашев в своей статье «Чрезвычайная Государственная Комиссия в период Великой Отечественной войны».

Таким образом, историки подвергали документы ЧГК критике, но эта критика была различной. Л. Безыменский наиболее категоричен и вовсе отвергает полезность документов для историков, М. Сорокина и П. Кнышевский больше склонны к тому, что рассматривать документы стоит, учитывая политические мотивы советской власти. Кроме того, все эти историки выделяют разные фигуры, так или иначе замешанные в фальсификации документов либо отдельных актов. У Л. Безыменского это - Г. Ф. Александров, у М. Сорокиной - А. Я. Вышинский, а у П. Кнышевского - член ЧГК митрополит Николай. Зарубежные историки, Кирилл Фефераман и Бо Польсен, акцентируют внимание на цифровых показателях Комиссии, ставя именно их точность под вопрос. В результате становится очевидным, что среди авторов немногочисленной историографии о документах ЧГК нет консенсуса. Кроме того, историография по этому вопросу начала формироваться совсем недавно - в 90-е годы, и молодые исследователи, такие, как С, Г. Степаненко и А. В. Гайдашев, развивают тему сейчас.

Таким образом, хотя существует довольно обширная историография Холокоста на юге СССР, некоторые вопросы, например, вопрос о количестве эвакуированных евреев, до сих пор остаются открытыми и требуют дальнейших исследований. Кроме того, немецкоязычные источники еще практически не включены в оборот. Что касается историографии материалов Чрезвычайной Государственной Комиссии, то она пока только начинает формироваться. Нерешенной на сегодняшний день является проблема точности статистических данных. Она может быть преодолена, если исследователи обратятся к процессу работы районных комиссий, которые непосредственно занимались сбором данных. В настоящее время именно деятельность комиссий на местах начинает вызывать научный интерес.

Источниковедческий обзор. Данная выпускная квалификационная работа основана преимущественно на архивных материалах. Основным источником являются документы Чрезвычайной Государственной Комиссии. В годы войны, когда поражение нацистского режима уже стало более-менее очевидным, у стран-противников Германии зародились идеи о суде над нацистами. Ответственный руководитель ТАСС и член Совинформбюро Яков Хавинсон 26 августа 1941-го года направил А. С. Щербакову, секретарю ЦК ВКП (б), записку с просьбой создания «широкого и авторитетного общественного комитета, не носящего официального характера» для систематического учета ущерба. Просьбу отклонили, но летом следующего года проблему по созданию такой комиссии поставили на международном уровне. 7 октября 1942-го года президент США Ф. Рузвельт и лорд-канцлер Великобритании Д. Саймон договорились о сотрудничестве в данной сфере. СССР был вынужден считаться с западной традицией политической и судебной культур. В советском руководстве было принято решение о том, что следует создать комиссию по западному образцу, работа которой сможет соответствовать международно-правовой легитимности и задействует такие слои советского общества, которые не вызывают подозрений в странах Запада.

И вот, 2 ноября 1942- го года указом Президиума Верховного Совета СССР была создана Чрезвычайная Государственная Комиссия (ЧГК). В нее вошли 1-й секретарь ленинградского горкома и обкома, член Политбюро А. А. Жданов, летчица В. С. Гризодубова, митрополит Киевский и Галицкий Николай (Ярушевич Борис Дорофеевич), академики А. Н. Толстой, Е. В. Тарле, Н. Н. Бурденко, Б. Е. Веденеев, Т. Д. Лысенко, И. П. Трайнин. Председателем комиссии стал лидер профсоюзов и глава Комитета по эвакуации Н. М. Шверник. Почти все они были обязаны Сталину своей успешной карьерой, были лично ему преданны. Например, Н. Н. Бурденко «лечил Сталина, членов Политбюро, Коминтерна», в 1944-м году возглавил Академию медицинских наук СССР, но в то же время был лишен слуха с 1937-го года, а в 1941-м году перенес инсульт и временно не мог двигаться и разговаривать. Он был главным медицинским экспертом комиссии. И. П. Трайнин возглавлял институт права при Академии наук СССР, а в комиссии занимался юридической стороной дел. Е. В. Тарле, специалист по истории Франции, в ЧГК - эксперт по международным вопросам. Как пишет М. Сорокина, после ссылки в 1930-м году по делу Платонова-Тарле, историк был настолько «задавлен», что после возвращения в Академию наук стал «рупором вождя народов, профессионально поддерживал его геополитические устремления».

Каждый из отделов комиссии курировался одним членом ЧГК: по учету злодеяний, совершенных немецкими оккупантами и их сообщниками против граждан СССР - И. П. Трайниным, по учету ущерба колхозам и совхозам - Т. Д. Лысенко, по учету ущерба промышленности, транпорту, связи и коммунальному хозяйству - Б. Е. Веденеевым, по учету ущерба по учету ущерба кооперативным, профсоюзным и др. общественным организациям - В. С. Гризодубовой, по учету ущерба культурным, научным и лечебным учреждениям, зданиям, оборудованию и утвари религиозных культов - А. Н. Толстым, Н. Н. Бурденко, митрополитом Николаем. Отделы, в свою очередь, возглавлялись типично советскими выдвиженцами - имевшими «правильное» классовое происхождение, членство в коммунистической партии, большой опыт партийной работы в провинции, служившими в Красной армии в годы Гражданской войны, получившими высшее образование в коммунистическом университете. Региональные (районные) комиссии возглавляли «тройки» - «первый секретарь соответствующего регионального комитета ВКП (б), главы региональных СНК и НКВД, которые привлекали к сотрудничеству общественность». Как считает М. Сорокина, ввиду занятости первых двух лиц, все расследование падало на НКВД и СМЕРШ, которые наспех собирали данные и вносили свои коррективы. Сообщения с мест поступали в центр, где их редактировали А. Я. Вышинский и Г. Ф. Александров, затем Н. М. Шверник отправлял их на предварительное решение о публикации В. М. Молотову, а он - И. В. Сталину, который давал окончательное решение о публикации. Таким образом, главным «цензором» Комиссии все же был не А. Я. Вышинский или Г. Ф. Александров, как считают некоторые исследователи, а И. В. Сталин.

Перед Комиссией стояли разноплановые задачи. ЧГК устанавливала размер материального ущерба, причиненного государственному имуществу. Кроме того, Комиссия фиксировала количество жертв нацистских преступлений, расследовала, как совершались убийства, проводила, с помощью местных врачей, медицинские экспертизы трупов убитых граждан, устанавливала имена нацистов-преступников и коллаборационистов. Члены региональных комиссий опрашивали свидетелей преступлений, принимали заявления от них.

Несмотря на то, что в составлении документов принимали участие миллионы советских граждан, материалы ЧГК практически не были доступны общественности - в период с 1943-го по 1945-й гг. в прессе было опубликовано лишь двадцать семь сообщений Комиссии. Однако уже в 1942-м году появился сборник, выпущенный ограниченным тиражом, предназначавшийся для членов ЦК партии, в котором были напечатаны как ноты министра иностранных дел Молотова, так и некоторые акты Комиссии о человеческих потерях под оккупацией и о материальном ущербе. В этом сборнике был также опубликован указ Президиума Верховного Совета СССР об образовании Чрезвычайной Государственной Комиссии. На сегодняшний день большая часть всего массива документов ЧГК остается неопубликованной. При написании работы были использованы архивные материалы по Краснодарскому и Ставропольскому краям, а также дела по Ростовской области.

Другим важным источником по истории войны, помимо документов ЧГК, являются материалы т.н. Комиссия Минца (Комиссии по истории Великой Отечественной войны). Она была учреждена в январе 1942-го года при Академии наук СССР. Во главу был поставлен начальник Управления агитации и пропаганды Г. Ф. Александров и корреспондент АН СССР И.И. Минц, под руководством которых работали историки-академики.

Если Чрезвычайная Государственная Комиссия была создана как судебно-следственный орган, то Комиссия по истории Великой Отечественной войны имела совершенно другие цели. Задача, стоявшая перед Комиссией Минца, состояла в сборе источников личного происхождения для сохранения памяти о войне благодаря ее непосредственным участникам - прежде всего, используя их воспоминания и стенограммы речей. Комиссия интервьюировала участников и свидетелей войны и публиковала свои материалы в советской прессе в годы войны. Продолжая сопоставление двух комиссий, следует отметить, что материалы ЧГК тоже были использованы во время Второй мировой войны, в 1943-м году на знаменитом процессе в Краснодаре, на трибуналах в Харькове, Киеве, Смоленске. После войны документы ЧГК были предъявлены на Нюрнбергском и Токийском процессах.

Комиссией Минца были взяты интервью у профессоров Ставропольских университетов, использованные в данной работе, где они рассказывали об уничтожении их еврейских коллег. Кроме того, в архиве ИРИ РАН, где хранятся документы Комиссии Минца, была проведена большая работа с материалами местных газет.

Помимо официальных источников в работу были включены источники личного происхождения. Воспоминания свидетелей событий, переживших Холокост на Северном Кавказе, были переданы ими в архив Центра и Фонда «Холокост». В работе были использованы мемуары Г. Славина, чья семья эвакуировалась из Ленинграда на Кубань, а также О. Марина, который ребенком вместе с семьей уехал из Минска в Кисловодск. В обоих источниках описаны процесс эвакуации, жизнь на новом месте, отношение нееврейского населения к евреям. Воспоминания были написаны спустя многие годы, во взрослом возрасте, и это обстоятельство создания источников было учтено при работе с ними. Помимо этого, были рассмотрены материалы, собранные краеведом А. Карнаухом в рамках его работы по увековечиванию памяти жертв Холокоста в Арзгире, и Б. Гендлер-Пинкензоном. Последний писал об истории расстрелянного в возрасте 12-ти лет М. Пинкензона, подкрепляя собранные данные воспоминаниями бывших знакомых мальчика.

Из опубликованных источников работа опирается на сборник интервью с горскими евреями «Исход горских евреев: разрушение гармонии миров». Эти интервью были взяты С. А. Давыдовой и В. Н. Котляровым у евреев Нальчика в 90-х годах для архива Фонда С. Спилберга. На их основе можно составить представление о том, как жили горские евреи до оккупации Северного Кавказа, и как их повседневность изменилась с приходом немцев. Более того, в работе были рассмотрены сборники «Сохрани мои письма», опубликованные НПЦ «Холокост»,. Оригиналы писем евреев-бойцов Красной армии были переданы на хранение в архив Центра их родственниками. Несомненно, необходимо было учитывать, что письма проходили цензуру. В подготовке к печати сборника 2016-го года автору ВКР довелось принять участие.

Также были использованы материалы «Черной книги» и «Неизвестной «Черной книги»», которые по своей видовой принадлежности родственны документам Государственной Чрезвычайной Комиссии. Работа над «Чёрной книгой» велась советскими и американскими представителями. Идея её создания принадлежала А. Эйнштейну и заключалась в обличении нацистов и увековечивании памяти жертв Холокоста. В Америке книга была опубликована в 1946-м году. В СССР её составители первоначально были обвинены в том, что они очерняют местное нееврейское население, и книга содержит слишком большое количество фактов поддержки нацистов населением оккупированных советских территорий. Затем, уже в годы холодной войны, членов ЕАК подвергли репрессиям за то, что они сотрудничали с США и передавали документы за рубеж. Рукопись «Чёрной книги» была конфискована, а набор - рассыпан в ходе дела ЕАК.

В 1970-м году дочь И. Эренбурга Ирина обнаружила в архиве отца папки «Чёрной книги» и, зная, что ими интересуется КГБ, отправила некоторые из них в мемориальный комплекс Яд-Вашем, остальные отдала на хранение разным людям. Около 1991 года к Ирине Эренбург от её хорошего знакомого попала сохранившаяся верстка «Чёрной книги». На её основе в 1993-м году в Вильнюсе была издана «Чёрная книга» с предисловием к ней израильского историка И. Арада. Книга разделена на несколько частей: «Украина», «Белоруссия», «Латвия», «Литва», «РСФСР», «Советские люди едины», «Лагеря уничтожения», «Палачи». В 2015-м году впервые в России была издана редакция «Чёрной книги» 1993-го года.

Подводя итог, следует отметить, что интервью, письма и воспоминания являются важным дополнением к документам комиссий - ЧГК и Комиссии Минца. Стоит подчеркнуть, что источники личного происхождения - единственные материалы, по которым можно воссоздать историю повседневности, и проследить, как изменились отношения между народами юга СССР с началом оккупации.

Методологический раздел работы. В данной работе была учтена специфика интервью и воспоминаний, созданных спустя годы после Холокоста Информация, полученная из официальных документов, собранных Комиссиями, была дополнена источниками личного происхождения. При работе с советской прессой военного периода были приняты во внимание особенности освещения темы Холокоста советской властью. Был применен метод контент-анализа.

Научная новизна работы. Научная новизна работы состоит в исследовании не только крупных или известных особо массовыми убийствами населенных пунктов, но и сельской местности, которая не упоминалась в историографии раньше. Материалы ЧГК - это единственный источник, порожденный государством, который, хотя не посвящен установлению преступлений именно против евреев, все же содержит огромное количество информации об осуществлении Холокоста в годы Второй мировой войны как в городах, так и в станицах, селах, деревнях. Стоит подчеркнуть, что данные, собранные ЧГК, охватывают события, происходившие на всей оккупированной советской территории, поэтому значительно превышают объем информации в любом другом документе.

Проблема состоит в том, что источников личного происхождения по Северокавказскому региону немного. Что касается газет, то сообщения об уничтожении евреев в советской прессе опирались на некоторые из материалов Комиссии. Кроме того, их идеологическая окраска наносила вред содержанию: геноцид евреев в прессе был преподнесен как убийство «советских граждан». На этом фоне документы ЧГК представляются особо ценными, несмотря на свои недостатки, так как в них открыто говорится об истреблении еврейского населения. Более того, материалы Комиссии содержат информацию, которую просто невозможно обнаружить в других источниках. Например, в ходе работы, благодаря документам ЧГК, было выявлено, что гетто создавались не только в крупных городах, но и в сельской местности. Этот вывод не встречается в исследовательской литературе. По мнению И. Альтмана, было создано только одно гетто в городе Ессентуки. С ним соглашалась исследовательница Е. Войтенко. Таким образом, данный вопрос пока остается спорным в историографии, однако его представляется возможным решить с помощью обращения к документам ЧГК и прийти к консенсусу.

Объектом исследования являются документы Чрезвычайной Государственной Комиссии, а предметом - Холокост на юге СССР.

Целью работы было исследование Холокоста на юге СССР.

Для достижения цели были поставлены следующие задачи:

)определить пути следования евреев на Северный Кавказ: причины и способы эвакуации;

2)проанализировать особенности Холокоста на Северном Кавказе на примере Ростовской области, Ставропольского и Краснодарского краев;

)выявить, какую позицию обычно занимало нееврейское население;

)определить реакцию евреев: подчинялись ли они приказам оккупантов или организовывали сопротивление.

Структура выпускной квалификационной работы была определена в соответствии с задачами, поставленными на начальном этапе исследования. Поэтому настоящая ВКР разделена на четыре главы.

В первой главе будет проведен комплексный анализ процесса эвакуации: были выявлены причины и описан путь следования евреев на Северный Кавказ.

Во второй главе будут выявлены особенности Холокоста в данном регионе с опорой на документы Чрезвычайной Государственной Комиссии.

Третья глава будет посвящена реакции местного нееврейского населения на Холокост: содействовало ли оно антиеврейской политике оккупантов, помогало и сочувствовало евреям или старалось оградиться от любого участия в осуществлении притеснений и убийств. Были приняты во внимание русские, как самая многочисленная этническая группа в регионе, а также местные кавказские народы.

В четвертой главе будет выявлена реакция евреев на регистрацию, которая проводилась во всех населенных пунктах соответствующего размера, на объявленный сбор в целях переселения и/или трудоустройства, а также на процесс уничтожения.

В настоящей работе частично была использована курсовая работа 2016-го года, написанная под руководством О. В. Будницкого «Документы Чрезвычайной Государственной Комиссии как исторический источник по истории геноцида еврейского народа», а именно - ее историографический и источниковедческий обзоры.

I. Эвакуация

Прежде чем говорить об эвакуации 1941-го года на юг СССР, следует ненадолго остановиться на довоенном периоде. Впервые евреи-ашкеназы появились на Северном Кавказе сразу после Октябрьской революции. Пунктами назначения для них являлись индустриальные центры и курорты. Переезд на юг был особенно распространен в 30-е годы, когда ситуация с продовольствием в других регионах была напряженной. Согласно переписи 1926-го года, в Пятигорске, Кисловодске, Ессентуках и Моздоке проживало 2 241 человек или 96,5 % еврейского населения округа; 3,5 % евреев жили в Прикумске, Георгиевске, Минеральных Водах и Железноводске. Всего в Терском округе проживало 2 471 евреев, из них в городах 2 321, и 150 человек в сельской местности. В Кабардино-Балкарии в 1939-м году насчитывалось 4 600 евреев, в Северной Осетии - 2 100, в Краснодарском крае - 7 600 и в Ставропольском крае - 7 100. В 1939-м году еврейское население Ростовской области, по данным всесоюзной переписи, составляло 33 024 человек или 1,1 процент населения, а в Ростове-на-Дону - 27 039 человек или 5, 3 процентов. К лету 1941-го года количество евреев в Ростове и области возросло до 50-60-ти тысяч.

До начала Великой Отечественной войны, сопоставляя количество евреев в этом регионе с общим числом еврейского населения РСФСР, становится очевидно, что их доля на Северокавказских территориях была не слишком значительной. В частности, на Северном Кавказе в 1939-м году проживали 61 319 человек еврейской национальности. Это всего 6,5 % от 956 599 евреев РСФСР. В Ростовской области были зарегистрированы 33 024 еврея (32 112 городских и 912 сельских), в Орджоникидзевском (Ставропольском) крае - 7 791 евреев, в Дагестанской АССР - 10 932, в Кабардино-Балкарской АССР - 3 414, в Северо-Осетинской АССР - 1 714, в Чечено-Ингушской АССР - 4 343 евреев. Во Всесоюзной переписи 1939-го года статистика по Краснодарскому краю отсутствует.

Одной из особенностей Холокоста на юге СССР является то, что большое количество жертв было эвакуировано из Москвы, Ленинграда, Украины, Белоруссии, Молдавии, Крыма. Эвакуированными в данном случае считаются те, кто «приехал из прифронтовой полосы после 22 июня 41 года: независимо от того, эвакуировало ли этих людей государство или они уехали самостоятельно; независимо от того, откуда они пришли и как». Эвакуация предприятий и работников из западных окраин СССР началась во второй половине 1941-го года, а до осени 1942-го года люди по собственной инициативе уезжали с Северного Кавказа, к которому приближался фронт.

Фактор национальности не был решающим для организованной государством эвакуации. В первую очередь эвакуации подлежали предприятия и специалисты, затем детские дома, и в последнюю очередь - остальные граждане. Однако число евреев, прибывших на Северный Кавказ, было значительно выше, чем русских и украинцев: например, в Краснодарском крае в октябре 1941-го года среди эвакуированных было зарегистрировано 11,9 % русских, 14,3 % украинцев, 69,5 % евреев; в Ставропольском крае - 9,2 % русских, 14,5 % украинцев, 67,6 % евреев. К ноябрю этого же года количество русских и украинцев незначительно увеличилось. Евреев, наоборот, стало меньше в обоих краях (65,5 % и 59,0 %). Определить число эвакуированных евреев не представляется возможным по причине того, что эвакуация лишь отчасти была организована государством и для некоторых еврейских семей Северный Кавказ был не конечной точкой пути, а перевалочным пунктом; статистическая база пока не разработана исследователями. Однако стоит отметить, что эвакуация из региона в 1942-м году не носила массовый и организованный характер, так как эвакуированными в основном были женщины, пожилые люди и дети, которые не всегда имели возможность к дальнейшей эвакуации.

Многие ехали на Северный Кавказ сами, и в индивидуальном порядке эвакуировались из региона дальше на восток. Например, к сентябрю 1941-го года среди эвакуировавшихся в Краснодарский край евреев насчитывалось 218 000 человек или же 73 % от числа всех эвакуированных. После ноября 1941-го года эвакуация в Краснодарский край была прекращена. К началу 1942-го года примерно 51 353 человек остались там, остальные переселились либо на восток, либо в другие местности Северного Кавказа.

Тем не менее, очевидно, что число евреев накануне оккупации значительно превышало число еврейского населения до войны, даже если некоторые семьи, прибывшие в регион, покидали его и двигались дальше. По материалам Совета СССР по переселению, 7 июля 1942-го года 60 397 человек были зарегистрированы в Краснодарском крае, а 53 000 - в Ставропольском крае. Доля евреев среди них неизвестна; данных по другим областям на 1942-й год нет.

Вопросы расселения и трудоустройства были чрезвычайно актуальны для эвакуированных людей, и власть это четко видела. Сначала в Ставропольском крае, а затем и в других территориальных единицах региона, была учреждена должность краевого уполномоченного по эвакуации и районных уполномоченных - они работали над трудоустройством эвакуированных из Ленинграда и их расселением. Планировалось поселить беженцев в городах, однако зачастую они ехали в станицы и поселки. Трудовую занятость прибывших на Северный Кавказ с началом войны людей обеспечить было практически невозможно.

Одним из мотивов, которым руководствовались люди, покидая свои родные места, были знания о том, какую политику ведут немцы по отношению к евреям, и приближение фронта. Например, А. Е. Аникеева, рожденная в городе Симферополе в 1929-м году, говорила: «когда началась война, я слышала, как немцы поступали с евреями. Я это воспринимала, а другие нет, они не верили». А. Д. Рывкинд родом из Украины, 1931-го года рождения, рассказывал: «Когда началась война, мама поняла, что это трагедия, а я не понимал ничего. Маленький был. Но оставаться тут нельзя, тем более евреям. Надо спасаться. Уже все знали».

Мотивы для эвакуации были продиктованы не только приближением немцев, но и бомбежками. Об этом свидетельствовала Л. В. Бейль, 1929-го года рождения, эвакуировавшаяся с семьей на Северный Кавказ: «Родители пока ничего не делали. Они не были политически подкованы вообще. Рабочие были. Но произошла такая вещь, что родители решили ехать. Немец к Гомелю подходит. Что оставалось делать? Это было в спешке. Пришлось <уходить> после бомбежек сильных в Гомеле, по-моему, это было начало августа <41>, мы собрались все». О той же причине эвакуации говорил Б. М. Глузкин, 1931-го года рождения: «После нескольких бомбежек город горел, мы уже собрали кое-что и поехали тогда». В газете «Большевик» от 5 января 1943-го была опубликована статья В. Ардова под названием «Рассказ Вари», в которой назван тот же мотив: «Жили в Полтаве, отец погиб на фронте. А потом война скоро пришла к нам. Немцы стали прилетать и бросать бомбы. Я сперва не боялась бомб, и Юра [брат; Д. Н.] не боялся, он все хотел посмотреть - как она рвется - бомба. А мама сразу стала бояться. Как тревога, она вся задрожит и хватает Юру на руки и - в щель. И тогда Юра тоже стал дрожать. Он стал дрожать, когда уже попало рядом с нашим домом, и меня один осколок сюда - в руку ранил, а Юру и маму обсыпало землей, как будто бомба шалила и нарочно бросалась землей. <…> А потом мама стала складывать вещи. Сперва много сложила, а потом все выбрасывала, выбрасывала. Самовар выбросила, тарелки, даже шубу потом выбросила». Таким образом, основными мотивами для эвакуации были слухи о немецкой политике и страх перед ней, приближение фронта и невозможность обеспечить безопасность на родине. Несомненно, эти мотивы переплетались между собой.

Что касается способов эвакуации, то часть эвакуируемых ехала в эшелонах: «Мы все пошли на вокзал. Ой, сколько на вокзале было людей, дядей, тетей и ребят! Мы сели в вагон, не в взаправдашний вагон, а в товарный, знаешь, такой красный. И почему-то все его называли «теплушкой», а он ночью был холодный-холодный. <…> Мы долго ехали, потому что мы почти не ехали: чуть-чуть поедем, а потом поезд останавливается». Эвакуация была организована плохо и не была ориентирована на спасение граждан: «Ленинград подготавливался к осаде, вывезли много предприятий с кадрами, оборудованием, но оставалось много народа: женщин, детей, стариков. Буквально накануне полного окружения города вспомнили о детях, был издан приказ об эвакуации детских домов, садов, школ интернатов. <…> К нашему очагу подогнали открытый грузовик и посадили в него старшую группу. Ребятки 6-8-ми лет с котомочками в сопровождении двух-трех родительниц и одного воспитателя покатили на юго-восток области. Ехали долго, проехав Тихвин, свернули к северу в район Пашозера. <…> До станции было полтора десятка километров. После двух часов ходьбы мы очень устали. Выход был найден, перекрыли дорогу, рассевшись поперек её всем наличным составом. Вскоре подъехала полуторка с командиром и ящиками с патронами. Спор был горячим и долгим, но женщины одержали победу. К последнему поезду на город мы успели. Поезд был действительно последним, наступила осень 7-10 сентября». В первую очередь эвакуации подлежали предприятия вместе с их работниками, а затем - дети, старики и женщины. Спешка, в которой проводилась эвакуация, несомненно, отразилась на организованности.

В то же время, многие шли «своим ходом»: «Уехали из Винницы летом 1941-го года, когда началась война, собрали деньги и уехали. Нам дали из военной части лошадь, мы ее запрягли и поехали, куда глаза глядят. Очень много людей на подводах ехали. Бывали и дома пустые, брошенные, мы там ночевали. Люди, как мы, все бросали и уезжали». Путь сопровождался обстрелами германской авиации: «длинная вереница людей двигалась по дороге. Нехитрый скарб, узлы с вещами, небольшие чемоданы погрузили в единственную подводу, дети, как и взрослые, шли пешком, лишь на некоторое время их по очереди усаживали на подводу, чтобы они могли немного передохнуть. Палило жаркое июльское солнце, на бреющем полете пролетали немецкие самолеты и обстреливали колонну беженцев, тогда мы немедленно разбегались в разные стороны и прятались в поле пшеницы или подсолнуха, которые тянулись по обе стороны от дороги». Трудности и даже опасности для жизни, которые сопровождали самостоятельную эвакуацию, не останавливали людей. Это говорит о том, что значительное число переселенцев не полагалось на государство, а надеялось выжить собственными усилиями.

Передвигаться могли как пешим путем, так и на поезде: «Для начала коротко изложу, как наша семья оказалась в Арзгире. Война, ВОВ. Вторая половина июля. Кишинев. Начало эвакуации и бегство от немцев. Пешком из Кишинева, через Днестр, до станции Трехкратное, Украина. Железная дорога, товарняк, направление на восток. В начале августа 1941-го года эшелон прибыл на станцию Буденновск. Всех людей повозками, обозом развезли по станицам и селам. Наша семья приехала в Арзгир».

Если эвакуация в 1941-м году, несмотря на плохую организацию, была успешной, т.е. эвакуированные добирались до мест назначения, то в 1942-м году пути были перекрыты войсками противника: «К августу 1942-го года возникла угроза захвата Ставрополя немцами. Владимир Иосифович Зильбершмидт работал главным инженером в Крайпроекте, должен был покинуть город последним, но он имел право эвакуировать семью отдельно, они отказались. 3 августа Владимир Иосифович узнал, что город будет взят немцами. Тогда члены комиссии по эвакуации получили разрешение покинуть город вместе с семьями (у кого они еще оставались). Семье Зильбершмидт дали подводу для перевозки людей и вещей. Однако из-за частых бомбежек уехать они не смогли. Двигаться приходилось только в промежутках между бомбежками. Дом Зильбершмидтов был разрушен. Семья Владимира Иосифовича с трудом добралась до окраины города, но там дорога уже была отрезана высадившимся немецким десантом. Пришлось Марине Александровне и остальным вернуться». Во второй половине 1942-го года двигаться дальше на юг или на восток уже не представлялось возможным, и многие семьи, не покинувшие Северный Кавказ раньше, уже не могли этого сделать.

Так, большинство эвакуированных евреев было вынуждено встретить оккупацию на юге СССР. Несомненно, также сказывалась усталость: «Мы шли цоб-цобе, а немцы шли на мотоциклах и машинах. В общем, они нас догоняли. И когда мы приехали в Ставропольский край, село Летняя Ставка, папа сказал: «хватит». По тем слухам от людей, которые нас обгоняли, мы же интересовались, мы знали, что немцы уже там, уже там. То есть они почти нас догнали. Папа сказал, что мы здесь остаемся, только отъедем в сторону от большой дороги. И мы отъехали километра три, и там был аул, туркменский аул Чур». Более того, самостоятельная эвакуация стоила денег, которыми не все располагали: «Наша семья не могла эвакуироваться - не было средств. С нами еще осталась семья моего дяди Маргуна Дигилова, мужа моей тети Марии с семьей». Наличие семьи и родственников также препятствовало эвакуации, как в материальном, так и в моральном плане: «У дяди Маргуна была возможность эвакуироваться, но он не оставил нас. Он сказал: «Как я оставлю этих детей и женщин, что будет с ними, будет и с моими детьми»».

Интересно, что таты или горские евреи в противовес ашкеназам в годы войны в целом гораздо реже эвакуировались с Северного Кавказа на восток. Они объясняли это отсутствием средств. Однако главным аргументом было то, что они ожидали другого отношения от оккупантов: «- А что случилось с европейскими евреями Нальчика?

А почему вы не уехали?

Нам не с чем было ехать. Все, что у нас было, мы для снохи собрали и отправили ее.

Почему семья собрала деньги, чтобы отправить именно европейскую еврейку, у вас ведь были другие родственники с детьми?

Мы не хотели ехать. «Что будет, то будет», - мы так говорили. А европейских они вообще не любили и не любят».

Количество горских евреев в регионе к 1939-м году составляло 35 000, из них около 3 000 человек остались на оккупированных территориях, в частности в Нальчике, Моздоке и в еврейских колхозах Ставропольского края. Политика немцев по отношению к ним действительно была особенной, однако она сформировалась не сразу. Немцы впервые столкнулись с горскими евреями в августе 1942-го года в деревнях Богдановка и Менжинская Ставропольского края, причем это произошло неожиданно для них самих: по их предположениям, горские евреи жили восточнее. Евреи Богдановки и Менжинской, вне зависимости от того, были они горскими или европейскими, были расстреляны в октябре 1942-го года в количестве 850-ти человек. Перед расстрелом немцы обходили дома, собирая евреев: «- Вот к вам пришли немцы, что стали делать ваши родные?

Стали выходить, их выгоняли, автоматами подталкивали, ногами». Однако убийство евреев в этих деревнях было единственным массовым уничтожением горских евреев. Уже в декабре 1942-го года, после наблюдений, проведенных офицерами Айнзатцгруппы «Д», было точно решено, что «горские евреи не имеют ничего общего с европейскими евреями, а принадлежат к татскому народу, следовательно, с ними следует обращаться иначе». Таким образом, эвакуация не казалась горским евреям необходимой.

Подводя итог, следует отметить, что эвакуация носила организованный и в то же время стихийный характеры. В первую очередь эвакуации подлежали предприятия и рабочий персонал, во вторую очередь должны были эвакуироваться учебные заведения с преподавательским составом и детские дома с их воспитанниками, и в последнюю очередь - остальные граждане. Они зачастую не дожидались своей очереди на эвакуацию и уезжали сами. Для немногих эвакуированных Северный Кавказ был временной остановкой Горские евреи, по сравнению с ашкеназами, в меньшей степени стремились покинуть Северный Кавказ.

Большинство эвакуировавшихся на Северокавказские территории людей оседало там, так как они надеялись, что армия врага не оккупирует юг, а также из-за усталости, нехватки средств, и, наконец, из-за перекрытия дорог немцами. Информации о числе евреев, эвакуировавшихся в регион, нет, поэтому точное количество евреев на момент начала оккупации также неизвестно; о социальном составе известно то, что это были женщины, старики, дети и недееспособные мужчины, которые не были призваны в армию.

II. Оккупация и Холокост

В данной главе речь пойдет об особенностях Холокоста на следующих территориях: Ростова-на-Дону и Ростовской области, Краснодара и Краснодарского края, Ставрополя и Ставропольского края; Крым не будет рассмотрен, т.к. Холокост там представляется темой для отдельного исследования потому, что он имел свои особенности.

Оккупация Ставропольского, Краснодарского краев и Ростовской области завершилась к сентябрю 1942-го года. Кабардино-Балкария и Северная Осетия были захвачены лишь частично. В феврале Красная армия, в ходе операции «Дон», освободила Кубань. Таким образом, период оккупации продолжался около полугода. За этот недолгий срок было уничтожено практически все еврейское население края - от 65 230 до 77 150 евреев.

июля 1942-го года Ростов был занят немцами. В тот же день был дан приказ о регистрации еврейского населения города Ростова. 2 августа был образован «Еврейский совет старейшин», его глава, доктор Г. Лурье, подписал «Воззвание к еврейскому населению» от 9 августа.

Согласно ему, к регистрации призывались те, у кого еврейская национальность была указана в паспорте, те, кто принадлежал к еврейской национальности, хотя по паспорту не был евреем, и дети от смешанных браков. Регистрация проходила с помощью евреев, которые были выбраны немцами и составляли т.н. Еврейский комитет; они записывали личные данные евреев Ростова: фамилию, имя, отчество, год рождения, национальность, должность, домашний адрес.

Спустя еще три недели после начала оккупации был издан приказ о сборе евреев Ленинского, Андреевского, Кировского, Октябрьского, Пролетарского, Сталинского и Орджоникидзевского районов города Ростова 11-го августа в определенных местах для переселения. Требовалось взять ключи от квартир, документы, ценности, деньги и трехдневный запас продовольствия. Причиной переселения было заявлено то, что «участились случаи насилия по отношению к еврейскому населению со стороны жителей не евреев». Именно ради предотвращения подобных инцидентов, евреи должны были собраться для переселения в один из районов города.

У собравшихся на каждом из пунктов евреев отбирали вещи, а их самих окружили немецкие солдаты. После чего подъехали грузовые машины, в которые начали сажать евреев; если кто-либо сопротивлялся или не мог залезть в машину быстро, применялось насилие: «когда доктор Ингал Моисей Маркович с трудом залез в машину и хотел выглянуть из нее, немецкий солдат настолько сильно ударил его кулаком, что у него слетела фуражка». Сбор во всех районах города проходил по вышеописанному сценарию.

Накануне сбора оккупанты вырыли 13 ям в районе поселка Вторая Змиевка. Местным жителям было приказано покинуть это место 11-го августа в 7 часов утра и не возвращаться в течение двух суток, взяв с собой запас продовольствия. Евреев из всех районов Ростова привезли в Змиевскую рощу. После выхода из машин их заставили раздеться до нижнего белья и встать у ям, где они были расстреляны в упор очередью из автоматов. Помимо массового убийства в районе Змиевской балки, в Сталинском районе Ростова, в пределах «Зеленого кольца», были вырыты 40 ям, где были умерщвлены около 2 000 человек.

Чрезвычайная Государственная Комиссия сообщала, что «в районе Ботанического сада и Зоопарка все взрослое еврейское население было расстреляно, а дети отравлены путем смазывания губ ядовитыми веществами. По оценке Комиссии, количество расстрелянных и отравленных, замученных и истребленных евреев г. Ростова в период с 23 июля 1942-го года по 13 февраля 1943-го года составляло 15-18 тысяч человек. М. М. Дадашев, солдат Красной армии родом из города Дербент Дагестанской АССР, писал о Ростове уже после освобождения города: «я счастлив, и только чудовищные следы зверства немцев отравляют радость победы. Они разрушили все. В Зоологическом саду 14 тысяч расстрелянных евреев Ростова. Я видел и в ненависти сжимал кулаки. Женщины и дети, дети, дети…». Так, число еврейских жертв в Ростове составляет примерно 14-18 тысяч.

Советская пресса не обошла массовое убийство в районе Зоопарка и Ботанического сада, однако национальная принадлежность жертв не была названа: «После взятия Ростова немецкий комендант, генерал-майор Китель, организовал массовое истребление мирных граждан города. Многие сотни граждан были обязаны вместе с детьми явиться на сборные пункты, захватив с собой ценные вещи и трехдневный запас продовольствия. <…> В районе Ботанического сада и Зоопарка взрослых расстреливали, а детей отравляли, смазав губы сильно действующими ядовитыми веществами». Причина, по которой убили «мирных граждан», в том числе детей, для читателей газет состояла в том, что «гитлеровцы одержимы звериной злобой к советскому народу, к нашей культуре, ко всему русскому».

-го августа 1942-го немецкими и румынскими войсками был оккупирован Краснодар. Сразу же была объявлена регистрация евреев города для обеспечения безопасности, с помощью еврейского совета, главой которого был назначен Наум Вилик. Причины, которыми объяснялась регистрация и сбор евреев в Краснодарском крае, различны. Например, в августе 1942-го года, с началом оккупации города Армавира Краснодарского края, регистрация и дальнейший сбор евреев были обоснованы переселением евреев в малонаселенные местности. В городе Новороссийске в октябре 1942-го года поголовная регистрация была организована для «улучшения быта и устройства евреев на работы, а также для предоставления евреям права занятия торговлей».

В сельской местности Краснодарского края, как и в Ростовской области, регистрация не требовалась. Активное участие в процессе идентификации и сбора еврейского населения принимали коллаборационисты, например, в станице Майкопской Краснодарского края на митинге, проведенном немецким комендантом, Андрей Андреевич Порохин был избран старостой. Он выдал две еврейские семьи, эвакуированные из Украины.

В станице Отрадной при содействии коллаборационистов был проведен сбор евреев в количестве 65-ти человек; их поместили в местный клуб, где держали около месяца, выгоняя оттуда только с разрешения коменданта на работы в поле по сбору урожая. Очевидец Иван Алексеевич Кулинкин свидетельствовал: «часто я слышал от старосты общины Герасименко, который давал бригадирам такой приказ: «Заставляйте их, жидов, исполнять самые тяжелые работы, они теперь в наших руках, не жалейте их ни в чем»». Хотя местные жители, перешедшие на сторону оккупантов, помогали осуществлять действия, направленные против евреев, они не занимались непосредственно их уничтожением: «жандармерия оцепила [евреев; Д. Н.] и никого не выпускала. Бывшие советские граждане, которые оказались изменниками Родины, охраняли их. <…> Людей грузили в грузовую машину. Эти палачи не чувствовали, что перед ними находились люди. Нагрузив полную машину, немцы повезли людей на место казни. <…> Машина удалилась и вернулась часа через три. К вечеру они, немцы, окровавленные вернулись в станицу. Забрав лучшие вещи евреев, выехали из станицы». Грабеж еврейского населения был характерен как для крупных городов, так и для сельской местности. Коллаборационисты так же, как и оккупанты, активно им занимались.

Одной из характерных черт уничтожения еврейского населения в Краснодарском крае было то, что в большом количестве были умерщвлены дети-сироты. Например, в городе Армавире среди воспитанников детского дома, эвакуированном из Одессы, было около 70 % детей еврейской национальности, а также 6 человек из штата воспитателей. Был составлен список из 28 еврейских фамилий, но воспитательница В. В. Ольшевская вычеркнула из него детей с нееврейскими фамилиями, а также необрезанных мальчиков, которых удалось скрыть под русскими фамилиями. Список сократился до 14-ти человек, и детей в возрасте от 4 до 9-ти лет умертвили в газовых машинах. Уничтожение еврейских детей-детдомовцев наблюдалось во всем крае.

В советских газетах было отмечено, что в Краснодаре и Краснодарском крае активно использовались душегубки. Однако национальность жертв, погибших в них, не была указана, наоборот, подчеркивалось, что национальный признак не был поводом для преследований: «любой гражданин рисковал очутиться в лапах немецких палачей - домашняя хозяйка, отправившаяся на базар, ребенок, мирно игравший на улице, ремесленник, занимавшийся своим делом в мастерской. Людей хватали и бросали в душегубку по всякому поводу и без всякого повода».

И все же в прессе присутствовал намек на массовые убийства евреев. Например, председатель районной комиссии Краснодара по установлению и расследованию преступлений немецко-фашистских захватчиков И. Мамонтов сообщал: «Фашистские мерзавцы не успели построить в Новороссийске, как в других местах, механизированных «фабрик смерти», но и здесь они твердо выполнили гитлеровский план истребления людей.

Здесь не было истопников Майданека, но людоеды Гитлера мучили и убивали попавшихся к ним в руки советских граждан, кто как мог. <…> В акте Комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских разбойников в Новороссийске записано, что при убийстве 425 советских граждан [известно, что это были еврейские и смешанные семьи, например, см. Ф. Р7021. Оп. 16. Д. 2; Д. Н.], трупы которых найдены на 9-м км., применялась известная по Краснодару машина-душегубка». То, на что газеты могли лишь намекать, местные жители, несомненно, знали, т.к. многие из них были непосредственными свидетелями событий, или же они были осведомлены благодаря быстро распространяющимся слухам.

Ставрополь был оккупирован немецкими войсками 3 августа 1942-го года. Уничтожение еврейского населения города проходило в два этапа. 12 августа всем евреям было приказано явиться на Привокзальную площадь якобы для переселения. Там 3 500 человек окружили, насильно посадили на автомашины и увезли за город в район аэродрома, где все они были расстреляны у заранее вырытых ям. Вещи убитых были присвоены гестапо. Евреи-специалисты были распущены по домам со сбора 14 августа; спустя несколько дней они были наняты на работу в гестапо в качестве механиков или уборщиков. Е. М. Феникель, например, занимался чисткой газовых машин.

Затем 14 августа было объявлено о регистрации еврейского населения и вручении им нарукавных повязок. Зарегистрированных 500 человек в ночь на 15 августа вывозили в лес и расстреливали. Перед отправкой за город женщины были отделены от мужчин. Погруженных в автомашины женщин, группами по 30-40 человек, увозили в первую очередь. Из числа мужчин были отобраны 30 наиболее здоровых человек, которым было приказано засыпать ямы с трупами.

Среди умерщвленных были пленные красноармейцы, евреи, привезенные из гестапо, а также тяжелобольные евреи, которых на носилках подносили к ямам.

Большое количество профессуры, эвакуированной в Ставрополь, было уничтожено; это можно считать одной из особенностей уничтожения в Ставропольском крае. Несмотря на то, что профессорам и докторам были выданы «охранные грамоты» и некоторым из них обещали переезд в Германию на научную работу, их все же обязали явиться на сбор, откуда увезли на расстрел. Среди научных работников еврейской национальности остались выжившие, которые либо скрывали свое происхождение, либо состояли в смешанном браке. Например, у профессора Скублевского была жена-еврейка, и их семья не подвергалась преследованиям, т.к. «если муж был русским, а жена - еврейкой, то партнеров не арестовывали. Отношение оккупантов к смешанным парам будет подробнее рассмотрено далее.

В городе Железноводске Ставропольского края еврейское население было сконцентрировано в гетто, представлявшем собой барак, откуда евреев выгоняли на принудительные работы вне зависимости от состояния здоровья: «в амбулаторию обращалась врач Коган, которая перенесла только что острый суставный ревматизм, суставы были у нее еще очень распухшие. Амбулатория дала ей справку, что физическую работу она выполнять не может, но со справкой не считались, и врача Коган посылали на физические работы. Не вытерпев издевательств, врач Коган со своим мужем впрыснули себе морфий и затем повесились». Евреи должны были рубить дрова, убирать улицы, складывать на подводы все награбленное оккупантами, т.е. выполнять тяжелые и зачастую унизительные работы.

В городе Кисловодске также было создано гетто - евреев в количестве 150-ти человек поместили в здание школы № 10. Те, кто содержался там, были из Крыма. Сначала они эвакуировались на станцию Кавказскую, затем - в станицу Бекешевскую, где встретили немцев. Из этой станицы они были перевезены в город Кисловодск партиями по 50 и 100 человек и сразу же помещены в здание школы. В течение трех недель оккупанты использовали их труд, не выдавая им продовольствия; некоторым членам семей разрешалось выходить из гетто и просить пропитание у местного населения. По истечении трех недель, евреи были вывезены за реку Подкумок и расстреляны у Кольцо-горы.

В Пятигорске, хотя евреи не были поселены в какое-либо помещение и не содержались вместе, тем не менее, оккупанты использовали их труд, в том числе труд больных людей: например, 46-ти летний Рыбак Абрам Исаакович, страдающий язвой желудка и диабетом, должен был носить тяжести. Для того чтобы выделить евреев среди других жителей города, спустя неделю после оккупации было приказано носить повязки с шестиконечной звездой.

Похожая ситуация наблюдалась в Ессентуках. В самые первые дни оккупации города, 11 августа 1943-го года, был создан Еврейский комитет, с помощью которого была проведена регистрация, в том числе смешанных пар. На протяжении августа 1942-го года оккупанты вызывали еврейских граждан на работу, как местных, так и эвакуированных.

Через месяц, 7 сентября 1942-го года появилось воззвание к еврейскому населению, в котором евреев призывали 9-го сентября собраться в здании школы для переселения в малонаселенные местности. Утром 10-го сентября еврейское население было вывезено за город к стеклозаводу, куда также прибывали в товарных составах евреи из Минеральных Вод и Кисловодска, а затем расстреляно.

Помимо массовых убийств, имели место случаи насилия в отношении отдельных личностей. Например, оккупанты врывались в квартиры евреев и грабили имущество, угрожали женщинам, женам евреев, что убьют их детей и их самих. Одним из ярких примеров в данном отношении является случай семьи Шехет, эвакуированной из Ленинграда в станицу Александрийскую. С началом оккупации мать 52-х лет и дочь 18-ти лет были вынуждены регулярно принимать различных немецких офицеров в своей квартире. Они забирали ценное имущество, многократно насиловали дочь при матери, заставляли женщину танцевать. Также семью Шехет выгоняли на работу, а по прибытии на место тут же гнали обратно. Через месяц им было приказано явиться в гестапо. В ночь перед этим мать отравилась, а дочь была убита на следующий день. Насилие, направленное против отдельно взятых евреев, характерно как для сельской, так и для городской местностей.

Массовые убийства были проведены либо сразу же после сбора, либо откладывались на какой-либо срок. Если был использован принудительный труд, то срок увеличивался до месяца, а если евреев держали в помещении без воды и пищи, не позволяя им выходить вообще, то с момента сбора до убийства проходило несколько дней. Помимо общей неупорядоченности действий, довольно неопределенными оставались вопросы о том, кто именно подлежит уничтожению: различная судьба ждала смешанные пары и их детей в разных населенных пунктах. В Ставропольском воззвании к еврейскому населению указывалось, что регистрации и сбору подлежали семьи, где только муж был еврейской национальности. Таким образом, неевреи, состоявшие в браке с евреями, имели шансы уцелеть и спасти детей русско-еврейского происхождения.

Многое также зависело от решения коменданта или старосты. К примеру, Л. М. Браиловская из села Воронцово-Александровское Ставропольского края свидетельствовала: «я пошла 2 сентября в полицию к начальнику за тем, чтобы мне не являться, но он спросил: «а дети есть», я ответила, что нет, а ребенок у меня есть, 5 лет. Я, таким образом, осталась жива, как русская, и сохранила ребенка по своей фамилии».

Существовали колебания, что же делать с супругами нееврейской национальности. Например, хотя в Ессентуках те, кто состоял в смешанных браках, были освобождены от явки на сбор, бургомистр Ростовцев обязал их прийти; впоследствии, правда, они уцелели. Если в Ессентуках, несмотря на колебания бургомистра, смешанные пары избежали смерти, то в Пятигорске, Кисловодске, были уничтожены абсолютно все. Отсутствие четких установок говорит о хаотичном характере процесса уничтожения еврейского населения; это также приводило к тому, что многое зависело от личной инициативы людей, наделенных властью.

Как и в других местностях Ставропольского края, в Карачаевской АО политика оккупантов была довольно неупорядоченной. Здесь также использовался принудительный труд, и жертвы были расстреляны или уничтожены посредством использования газовых машин. Более того, в Карачаевской автономной области, как и в городе Ставрополь, были убиты многие профессора и медицинские работники еврейского происхождения, пригнанные из Крыма. геноцид еврейский кавказ гетто оккупация

В крымском «Санатории для ученых» были собраны 285 евреев; среди них было около ста грудных детей. Это произошло 12 декабря 1942-го года, и санаторий не отапливался. В таких условиях, без пищи и воды, узники провели двое суток, по истечении которых они были под конвоем отправлены в направлении к городу Микоян-шахар (административный центр Карачаевской АО). У подножия Лысой горы всех, кто выдержал марш, расстреляли у свежевырытых ям. Среди убитых были известные представители советской медицины: крупный специалист в области легочного туберкулеза, работники Ялтинского института терапии туберкулеза - доктор Фрейнкман А. Л. со своей женой, врачом Резник А. С., доктор Ставропольская Е. Н., доктор Шейман Е. И. и другие.

Чуть позже были умерщвлены евреи города Микоян-шахар в количестве 62 человека. Они, несмотря на небольшую численность, были помещены в гетто. Все еврейское население города вне зависимости от возраста, было загнано в барак, который находился под рекой Теберда. Там пленников держали, выгоняя только на работы, без обеспечения питанием. 14-го января 1943-го года барак был окружен и евреев под конвоем повели в лес, где их расстреляли.

Дети еврейского происхождения, воспитанники детских домов, эвакуированных из Ленинграда и Крыма в Карачаево-Черкесию, массово умерщвлялись с помощью газовых машин. Аналогичная тенденция наблюдалась в Краснодарском крае. Войдя в Нижний Архыз, оккупанты с помощью воспитателей выявили, кто из детей принадлежал к еврейской национальности, в результате были отобраны 20 человек. Как писали в «Ставропольской правде», газовая машина обычно загружалась женщинами и детьми, т.к. они «крикливы».

В язвительной форме был описан процесс работы душегубки: ««Пекарня» пододвинута дверью к двери застенка. В коридоре слышны страшные вопли женщин и детей. Рахим [работник при гестапо в Пятигорске; Д. Н.] раздевает их донага и вталкивает в машину. Втискивается туда 30-35 человек. Затем дверь «пекарни» плотно закрывается. Офицеры-новички вынимают часы и заглядывают под машину. Шофер включает небольшой мотор, помещенный позади кабинки с кузовом. Удушаемые газом мотора, жертвы бьются о стенки кузова, царапают ногтями железо, машина вздрагивает от конвульсий трех десятков человеческих тел. Затем крики становятся глуше, сменяясь стонами, хрипами. Наконец, все стихает. Шофер выключает мотор. «Капут! Испеклись!». Офицеры смотрят на часы.

Всего семь минут.

Замечательно!

Гуманно».

Относительно гуманности метода использования газа, К. Бехер, член СС, писал В. Рауффу, начальнику технических дел Главного управления имперской безопасности, в частности ответственному за введение в оборот газвагенов. В письме было указано, как правильно использовать газовую машину, чтобы избавить находящихся внутри людей от мучений. Таким образом, газовые машины действительно расценивались как более гуманный метод уничтожения по сравнению с другими, например, с расстрелами.

Ни в местных газетах, ни в общенациональной прессе не было подчеркнуто, что соответствующие преступления совершались против еврейского населения.

Исключением служит статья «Коричневый дурман» А. Толстого, члена ЧГК, написанная после посещения Северного Кавказа. В ней без умалчивания национальности жертв говорилось о массовом убийстве в районе стеклозавода за городом Минеральные Воды, об использовании душегубок в Пятигорске, о расстреле в Ставрополе, где были убиты также и душевнобольные евреи. После первой публикации статьи в «Правде», там же появилось сообщение ЧГК о массовом уничтожении евреев на Северном Кавказе.

Однако инициатива А. Толстого, руководившего раскопками в Минеральных Водах, не вызвала резонанса в прессе, и тема Холокоста не была подхвачена журналистами. Сообщение ЧГК «Чудовищные злодеяния фашистских мерзавцев в Минводах», где ясно говорилось об убийстве евреев, появилось на страницах «Ставропольской правды» 2 сентября 1943-го года, но уже 9-го сентября в статье «Убийцы», посвященной массовому расстрелу в Минеральных Водах, евреи вновь стали «советскими гражданами». На судебных процессах, в том числе на том, что проходил в Краснодаре, речь не заходила о еврейских жертвах.

Если в некоторых городах, например, в Кисловодске, Железноводске, Ессентуках наблюдалась эксплуатация труда еврейских граждан, то в Ставрополе и в сельской местности убийства совершались незамедлительно после начала оккупации. Кроме того, если в Железноводске и Кисловодске были созданы гетто, то в Ессентуках и Пятигорске евреев не помещали в какое-либо здание, а выгоняли на работы из их квартир. При этом отношение к смешанным бракам не было регламентировано и варьировалось в каждом населенном пункте.

В сельской местности оккупанты не проводили регистрацию и не создавали еврейский совет, т.к. выявить немногочисленных евреев не составляло труда: например, в Мигулинской станице Ростовской области с началом оккупации «на всех евреев надели белые повязки, на которых была синяя шестиконечная звезда, <…> и заперли в один сарай. После недельного там заключения вывезли на машинах и расстреляли».

Ситуация, когда евреи были собраны в здании гестапо или другом свободном помещении перед расстрелом, была довольно распространенной. Они продолжали находиться не более недели: «В ночь на 30 августа 1942-го года в комнату Гестапо были помещены собранные с хуторов Морозовского района Ростова 70 евреев, среди которых было 30 детей всех возрастов. В течение двух суток арестованные оставались в таком положении без пищи и воды. Вечером 1 сентября 1942-го года все арестованные мужчины и женщины были расстреляны. Дети умерщвлялись отдельно. Гитлеровские палачи, смазав детям губы и язык ядом, заживо бросали их в яму и закапывали». Содержание в здании гестапо можно характеризовать как создание мест временной концентрации евреев (в течение нескольких дней) непосредственно перед смертью. Труд людей, собранных в гестапо или другое здание, не использовался. Подобные случаи не могут быть расценены как случаи создания гетто.

Тем не менее, на оккупированных южных территориях РСФСР немцами все же создавались гетто. Скорее, это было не правилом, а исключением. К примеру, «52 еврея [Мигулинского района Ростовской области; Д. Н.] обрекли на голодную смерть. Всех этих евреев пригнали в станицу Мешковскую и поместили на место жительства в одном из домов, где не было окон, дверей. Немецкой армией был издан приказ, что, если кто из населения возьмет к себе на квартиру иуду или будет продавать им или давать продукты питания, будут немедленно повешены или расстреляны. Ходили на самые тяжелые работы. Маленькие дети, а также грудные дети оставались сами в доме». Гетто было ликвидировано естественным путем спустя примерно три недели, т.к. его среди его жителей начали распространяться заболевания, проводившие к смерти.

Причинами для регистрации и переселения служили разные объяснения, такие, как создание безопасных условий для проживания и возможности торговли или работы. После регистрации евреи уничтожались незамедлительно, в течение следующих нескольких дней.

Распространенным методом уничтожения было использование газовых машин, которые подъезжали к гестапо - месту сбора евреев. Этот способ применялся как в городах, так и в станицах. В сельской местности регистрация не была необходимой, т.к. там немецкие коменданты действовали, опираясь на коллаборационистов, которые указывали на евреев, живущих в станице. Несмотря на пособничество в подготовке процесса, коллаборационисты не принимали участия в уничтожении евреев.

В течение оккупации Краснодарского края были убиты примерно 20 500 - 22 000 человек еврейской национальности, в Ростовской области колеблется от 22 000 до 26 800 человек, в Ставропольском крае - от 19 700 до 25 000 евреев Ставропольского края.

Таким образом, процесс уничтожения еврейского населения в Северокавказском регионе проходил по-разному. Где-то, например, в таких крупных городах как Ростов, Краснодар, Ставрополь, Ессентуки, Пятигорск, Кисловодск и Железноводск, проводилась регистрация и только потом сбор населения, который был обычно объяснен переселением в отдаленные районы. В станицах и селах регистрация не требовалась, и евреев вычисляли с помощью старост-коллаборационистов.

В некоторых местностях, где численность еврейского населения была около ста человек, могли быть организованы гетто. Они представляли собой помещения, где примерно в течение месяца содержались евреи, труд которых был использован оккупантами в ходе этого времени. Евреям не разрешалось покидать помещение без разрешения, а местным жителям было запрещено прятать евреев из гетто и иметь с ними какие-либо связи. Однако заключенные не снабжались продуктами питания, и потому некоторые члены семей имели возможность выходить из помещения и просить еду у местного населения. По каким причинам практически все заключенные в разных рассмотренных выше местностях были расстреляны и не воспользовались контактами с неевреями, будет рассмотрено в четвертой главе работы. В управлении гетто не принимали участия еврейские комитеты, т.к. они просто не были созданы в этих городах. Это является особенностью гетто, созданных на территории Северного Кавказа.

Более частым явлением были места временного содержания еврейского населения, чаще всего в здании гестапо, где евреев держали по нескольку дней без пищи и воды, а затем выгоняли на расстрел. Это свидетельствует о том, что зачастую убийства евреев совершались незамедлительно, практически сразу после начала оккупации.

Методы убийства были одинаковы для всего региона - использование газовых машин-душегубок, расстрелы и смазывание губ грудных детей ядом. Помимо массового уничтожения, имели место случаи частного насилия и единичных убийств тех или иных еврейских семей, а также русских или украинок, преследовавшихся как жены евреев. Информация о том, кто подлежал регистрации и сбору, не была четко установленной, поэтому в Ессентуках и Ставрополе те, кто состоял в смешанных браках с евреями, выжили, но в других городах этого не произошло. В целом, политику оккупантов по отношению к евреям на Северном Кавказе можно охарактеризовать как крайне непоследовательную и сумбурную.

III. Реакция нееврейского населения юга СССР на Холокост

Существует мнение о том, что перед Второй мировой войной антисемитизм в Советском Союзе был распространен, в особенности среди русского населения, реже - среди других национальностей. Несмотря на то, что в годы войны проскальзывали упоминания о Холокосте на официальном уровне, тема Холокоста не была подхвачена прессой.

В опубликованной ноте В. Молотова от 6 января 1942-го года «О повсеместных грабежах, разорении населения и чудовищных зверствах германских властей на захваченных ими советских территориях» речь заходила о массовых убийствах евреев, однако в следующих его нотах эта тема не поднималась.

В декабре 1942-го года союзники по антигитлеровской коалиции приняли декларацию «О проводимом гитлеровскими властями истребления еврейского населения Европы». В ней они обязались добиться возмездия за преступления против евреев. Советская сторона, участвовавшая в подписании документа, спустя два дня дала на нее ответ в своей декларации «Об осуществлении гитлеровскими войсками плана истребления еврейского населения Европы». Этот документ значительно смягчил остроту проблемы, поставленной союзниками: «гитлеровцы проводят в жизнь зверский план физического истребления значительной части гражданского населения оккупированных немцами территорий, - ни в чем неповинных людей разной национальности, разного социального положения, разных убеждений и веры, любого возраста».

Очевидно, что советские лидеры в годы войны «закрывали глаза» на массовые убийства евреев. Среди семи сообщений ЧГК, опубликованных в годы войны, только в одном из них открыто говорилось об убийстве евреев под Минеральными Водами. Соломон Шварц связывал это с опасением насчет того, что открытая и решительная борьба против гитлеровской политики истребления евреев облегчила бы Гитлеру пропаганду борьбы против «иудео-большевизма». Более того, по его мнению, почва для антисемитизма в партии формировалась еще до войны. На фоне «чистки» 1937-го года, когда с политической арены ушли многие деятели еврейской национальности и те, кто занимался «еврейской работой», например, председатель исполкома областного совета Еврейской автономной области Либергер, зародился «полуосознанный антисемитизм новой бюрократии».

Вопрос о степени распространенности антисемитизма представляется довольно спорным. Евреи мигрировали в крупные города северокавказского региона в 1920-30-х годах, и к началу войны были ассимилированы (о чем могут говорить смешанные браки, вопрос о судьбе которых поднимался в предыдущей главе); те, кто эвакуировался с началом войны, поселился в сельской местности и встретился с людьми, никогда не видевшими евреев до этого.

Показательной в данном отношении является история Ивана Бортникова, мальчика из еврейской семьи, которая в июне 1941-го года эвакуировалась из Кишинева. Иван был неоднократно спасен калмыками и русскими. Сведения о нем собраны благодаря А. Карнауху, занимающегося сохранением памяти о жертвах Холокоста в селе Арзгир Краснодарского края. Остановившись в Калмыкии, мать Ивана с малолетними детьми, которых было трое (старший сын ушел на фронт добровольцем 23 июня 1941-го года), и свекровью нашли ночлег в поселке Зунда. После хорошего приема они снова двинулись в путь, но их перехватили немцы. Всю семью расстреляли. Ваня был ранен в ногу, потерял много крови, но остался жив. Он вернулся в поселок Зунда, где его приютила женщина и ухаживала за ним четыре дня.

С помощью калмыков мальчик добрался до Арзгира. Там его взяла в свой дом колхозница А. И. Шинкаренко, у которой кроме Вани были также свои дети. Слухи о том, что у нее дома живет еврейский мальчик, распространились по поселку, и немецкий комендант забрал его в помещение гестапо к остальным евреям Арзгира. Однако полицейский И. Т. Палагута, который устроился на службу к немцам сразу, когда забрали Ваню, скрыл его от расстрела и забрал в свою семью. Иван и Прасковья Палагута усыновили мальчика, прятали его в годы войны, впоследствии вырастили его. В 2003-м году они посмертно получили звание «Праведников народов мира».

История двенадцатилетнего Муси Пинкензона также говорит об отсутствии антисемитизма в рассматриваемом регионе. Он известен тем, что перед расстрелом евреев на берегу Кубани начал играть на скрипке «Интернационал». Об этом мальчике, чья семья эвакуировалась из молдавского города Бельцы в станицу Усть-Лабинскую Краснодарского края, имеются воспоминания его одноклассников не еврейского происхождения. Владимир Забашта стал первым другом Муси на новом месте - они жили в соседних домах и ходили по очереди друг к другу в гости. С началом оккупации он предлагал Мусе уйти в другую станицу к их знакомым, но тот отказался.

Но когда мои женщины (мама и тетя) достигли определенного уровня в вязании снопов, сбора фруктов и ягод, терские казачки приняли их в свою среду как равных». Хуторяне не только не доносили на еврейские семьи, но и помогали с продовольствием, приглашали в русскую баню, хотя и не заявляли о своем хорошем отношении к евреям об этом во всеуслышание из-за страха перед оккупантами.

В Кисловодске, по воспоминаниям О. Марина, переехавшего туда с семьей накануне войны, антисемитские настроения были сильно распространены только среди одной из крупнейших до переселения 1943-го года национальностей в городе - карачаевцев. Всего в Ставропольском крае в 1939-м году жило 73 500 карачаевцев, и они были второй по многочисленности этнической группой после русских, которых насчитывалось 1 465 700 человек. Отношения между мусульманами и местной администрацией на Северном Кавказе до войны были напряженными; горскими народами организовывались восстания, которые жестко подавлялись советской властью. Оккупанты ориентировались на эти антисоветские настроения, распространенные среди неславянских народов Северного Кавказа, поэтому придя туда, обещали свободу от советской власти. Этот лозунг обрел широкую поддержку. За такой политикой стояло желание использовать на своей стороне кавказские народы в войне на Среднем Востоке, которую планировалось вести после победы над Советским Союзом. Поэтому отношение к ним, в особенности по сравнению с другими народами, было, наверное, одним из самых положительных.

Так, кисловодские карачаевцы встретили оккупантов торжественным приемом. На сторону оккупантов перешла большая часть местного населения: полиция была организована преимущественно из карачаевцев, подростки, в том числе, ходили по городу вооруженные; бургомистром города был назначен директор карачаевской школы. Среди русских намного реже встречались антисемиты, в общей массе люди относились к евреям доброжелательно. Находились и сочувствующие немцы, особенно те, кто был ранен и находился в госпиталях. Семья Мариных приехала в Кисловодск из Минска перед войной, т.к. отец получил работу в санатории. Поэтому наблюдения О. Марина относились к предвоенному периоду и военным годам. Поголовного антисемитизма среди славянских народов им отмечено не было, а горцы, наоборот, поддержали оккупантов и участвовали в осуществлении антиеврейских мер.

Отношение местных народов к горским евреям непосредственно связано с тем, что на протяжении долгого времени они жили среди горцев, переняли их традиции и стали «своими».

Исторически горские евреи происходили из Азербайджана и Дагестана, в XIX веке их общины появились на Северном Кавказе, а именно в городах Нальчик, Грозный, и в ауле Джегонасс на Кубани; Джегонасс был уничтожен во время Гражданской войны, и евреи ушли оттуда в Моздок, а затем, в 30-е годы XX века, расселились по всему Северному Кавказу. Принадлежность горских евреев, вне зависимости от вероисповедания, к единому татскому народу, была ошибочна и «навязана» советской властью. Так, те, кто в позднесовестких переписях населения были зарегистрирован как представители татского народа, в подавляющем большинстве случаев являлись горскими евреями.

Немцы рассматривали национальную принадлежность горских евреев с позиций крови, языка, вероисповедания. Нацистские теоретики предполагали, что горские евреи произошли от персов или от какого-либо еще восточного народа. Религия была камнем преткновения - было известно, что горские евреи исповедовали иудаизм. Касательно их языка, до оккупации существовало несколько предположений: горские евреи говорят на идише/иврите или же они используют татарский, грузинский, азербайджанский, татский или турецкий языки. Все эти факторы были важны для того чтобы определить, являлся ли тот или иной народ «местным», имеющим право на существование, или был «инородным телом», каким были, например, ашкеназы в Европе. Этот вопрос в отношении горских евреев долгое время оставался открытым.

Стоит отметить, что, если к европейским евреям немцы имели определенное отношение, то по отношению к горским евреям их подход не отличался такой же убежденностью. Немцы не ожидали, что столкнутся с горскими евреями в этом регионе. Именно поэтому во время оккупации Ставрополья, горские евреи сел Богдановки и Менжинское Курского района были убиты в массовом порядке. Они жили вместе с европейскими евреями и казались оккупантам единой группой. В городе Моздок некоторые из горских евреев претерпевали индивидуальное насилие, но массовое убийство не было проведено - было решено исследовать вопрос горских евреев, прежде чем проводить массовые убийства, как в Богдановке и Менжинском.

В Нальчике немцы жили в домах евреев, раввин не был арестован, а синагога, хотя и не работала, разрушена не была. Несмотря на это евреи обходились без синагоги и в период оккупации по возможности жили религиозной жизнью: они отмечали дома праздники с семьей, готовя традиционные блюда, и соблюдали Субботу. Если рождался мальчик, раввин проводил обряд обрезания. В то же время были и притеснения: горских евреев использовали на принудительных работах; у них могли отобрать скот или продукты. Однако массовые убийства горских евреев Нальчика не были проведены. Частные случаи насилия по отношению к этой этнической группе обычно были продиктованы политическими взглядами жертв: могли убить не потому, что горский еврей был евреем, а потому, что он был коммунистом. Вплоть до декабря 1942-го года оккупанты сомневались в их национальной принадлежности, и сами горские евреи активно опровергали свою общность с ашкеназами.

Горские евреи иначе, по сравнению с европейскими, описывали отношение местных горских народов к ним: «Нас спасли кабардинцы, можно сказать. Нас убили бы, оставили на Новый год, чтобы убивать. Тут были такие мужчины, они одели их в золото, чтобы нас не убивали. А нас должны были на Новый год убить, всех записали. <…> В каждый дом входили и писали. Вот эти подарки, которые им [немцам; Д. Н.] давали, они нас и спасли. Они должны были нас еще раньше расстрелять». Сострадание и помощь со стороны русских тоже имела место. Например, С. Амирамова (при рождении Давида Могина), который был ребенком во время войны, спасла русская женщина. Остальные интервьюируемые, бывшие детьми в период оккупации Нальчика, рассказывали о дружественных отношениях с русскими одноклассниками в школах. О местном населении горские евреи в целом отзывались тепло. Исключением были полицаи, преимущественно русские, которые поддержали антиеврейскую политику оккупантов. Они, как и немцы, грабили горских евреев, посещая их дома.

Благодаря вышеописанной особенности нацистской политики по отношению к горским евреям Северного Кавказа и помощи со стороны местного горского населения, большей их части удалось выжить. Горские евреи Нальчика предпринимали усилия с целью собственного спасения. Показывая оккупантам детские люльки и другие предметы быта, как у кабардинцев, доказали свою принадлежность к горцам. Из 4 200 горских евреев после оккупации осталось 3 100 человек.

Таким образом, отношение нееврейского населения к евреям, как к горским, так и к европейским, во всем регионе нельзя охарактеризовать как антисемитское. Проявление антисемитизма горцами, например, карачаевцами, было вызвано непринятием советской власти. Но, т.к. отношения горских народов с советской властью не были одинаковыми, не все из них поддержали нацистов. К примеру, кабардинцы в Нальчике давали выкуп оккупантам для того чтобы горские евреи остались в живых. Касательно славянских народов, массовое проявление антисемитизма не было отмечено ни одним из очевидцев Холокоста на Северном Кавказе. Поголовный антисемитизм был несвойственен югу РСФСР: случай Ивана Бортникова, неоднократно получавшего помощь от славян, а также от представителей монгольского народа - калмыков, подтверждает это. Основываясь на источниках, говорить о Северном Кавказе как о регионе, в котором были широко распространены антисемитские настроения, не представляется возможным.

IV. Модель поведения евреев во время Холокоста на юге СССР

Социальный состав еврейского населения, оказавшегося на территории Северного Кавказа в период оккупации, был представлен детьми, женщинами и пожилыми людьми. Мужчины, рожденные с 1905 по 1918 гг., были призваны в армию. В связи с таким социальным составом, массовое еврейское сопротивление не было организовано, несмотря на то, что как эвакуированные, так и кавказские евреи, благодаря многочисленным слухам, знали об антиеврейской политике Гитлера.

Регистрация и сбор евреев городских и сельских центров оккупированных территорий состоялись; лишь единицы избежали постановки на учет и уничтожения. Успешное проведение этих действий представлялось возможным по двум причинам: из-за деятельности еврейских комитетов и насилия со стороны оккупантов. Главами еврейских общин были сделаны уважаемые местные евреи преклонного возраста. Полагаясь на них, остальные евреи верили в осведомленность глав общин и в то, что они не допустят причинения евреям вреда. Например, по показаниям Эммы Мительман, единственной уцелевшей еврейке в Новороссийске, когда евреи, явившиеся на регистрацию, были окружены солдатами, они стали спрашивать Александровича, председателя общины, почему он раньше не сказал, что их ждет. Он ответил, что сам не знал. Кроме того, сами оккупанты требовали выполнять все поручения организованных ими еврейских комитетов. Возможно, жертвы полагали, что беспрекословное подчинение позволило бы избежать расправы или отстрочить ее.

Важным фактором, объясняющим, почему подготовительные к уничтожению этапы, такие как регистрация и сбор, состоялись, было использование насилия. Это отмечается многими очевидцами, дававшими показания Чрезвычайной Государственной Комиссии. В Краснодарском крае, к примеру, Е. В. Панченко свидетельствовала: «Особенно терроризировало людей гестапо. В каждой семье дрожали, чтобы не пришли гестаповцы и не увели кого-нибудь из членов семьи. Обычно взятые не возвращались. Так, в конце сентября 1942-го года немцы вместе с другими евреями забрали мою подругу Штафинскую Раису Моисеевну и ее отца <…> и расстреляли». То, что оккупанты врывались в квартиры и забирали членов семьи, было, по всей видимости, довольно частым явлением. Многие из опрашиваемых Комиссией в Краснодаре говорили, что их родные или знакомые были изъяты.

В сельских местностях, где регистрация не требовалась, евреев собирали и незамедлительно уничтожали. Сбор, как и в городах, не всегда происходил не в добровольном порядке. Н. М. Альченко ярко описывала насильственное изъятие из дома: «Точно не скажу, но как будто в октябре 1942-го года я шла <…> и видела, как немцы расправились с женой еврея-врача Кофмана. <…> Из квартиры Кофмана доносились сильные вопли жены Кофмана, возле квартиры стояло две машины, одна грузовая и вторая легковая, во дворе находились три немецких жандарма. Жену Кофмана жандармы выволокли из квартиры и посадили на грузовую машину, где сидело 4-5 человек евреев. <…> На следующий день дом был снесен, а грузовая машина остановилась возле дома Госбанка, куда были погружены еще много евреев и увезены туда же в лес за станицу, где их расстреляли».

Оккупанты насильно забирали также детей от смешанных браков, которых могли спустя несколько дней вернуть обратно, а затем забрать опять. О расплывчатости представлений оккупантов касательно того, что следует делать с детьми-полукровками, говорится в предыдущей главе. В целом, политика по отношению к детям смешанного происхождения зависела от многих субъективных факторов, например, от решения коменданта или старосты. Регистрация в принудительном порядке также грозила женам евреев, вне зависимости от их национальной принадлежности; однако это характерно не для всего региона, а для отдельных местностей.

Насильно проведенный сбор евреев выделяется как одна из тенденций. В актах Комиссии по Изобильненскому району Ставрополья говорилось, что в сельских населенных пунктах жители были отловлены: «18 августа в станице Изобильное немецкий карательный отряд провел массовый сбор мирных граждан. Брали с квартиры всей семьей и уводили к месту расстрела под конвоем. Перед арестом на квартирах жертв немцы грабили ценные вещи. <…> В село Московское 29 августа 1942 года из района прибыло 3 немецких офицера-гестаповца, которые произвели массовое вылавливание ни в чем не повинных советских граждан. Мирных жителей было собрано 118 человек». Несомненно, в таких городах, как Ростов-на-Дону, Ставрополь, Ессентуки, Минеральные воды и некоторых сельских поселениях евреи являлись на сбор сами, однако применение насилия по отношению к тем, кто не приходил сам, нельзя отрицать.

Помимо этого, невозможность покинуть населенный пункт, обоснованная наличием больных или пожилых родных, зачастую становилась причиной покорности евреев: «счетовод-завхоз Ратнер П. Г., когда евреям было объявлен сбор на Владимирскую площадь [Таганрога; Д. Н.] к 6 часам 22 или 23 октября, ко мне прибегает на завод и просит, чтобы ему к 6 часам утра выслал подводу для перевозки больной жены на указанную площадь. Мы начали судить, что предстоит то или другое, но точно не знал никто. Я, конечно, подозревал опасность, что дело плохо, а он, Павел Григорьевич, не знал, что думать в то время. Я предложил ему качек и весла, чтобы он брал детей и удирал к своим. Он горько заплакал, сказал: «Товарищ Михайлов, я не могу, я не моряк, у меня больная жена и малые дети».

Подделка документов была одним из самых распространенных способов избежать уничтожения. В паспорте либо заменялась фамилия (на имя мужа или жены, а также на любую нееврейскую фамилию), либо приобретался новый славянский документ. Стоимость паспортов на пять человек состояла 75 000 рублей. Однако, на примере истории Ивана Бортникова, которого преследовали, несмотря на славянское имя и на отсутствие паспорта, можно сделать вывод, что одного только документа на русскую фамилию было недостаточно. Для того чтобы не возникало никаких подозрений, необходимо было также иметь «арийскую» наружность. Иван, по всей видимости, наоборот отличался семитской внешностью (его первая «приемная мать» говорила своим родным детям: «вы черненькие, и он черненький»).

Другим способом сохранить жизнь был уход из оккупированного пункта. Это не составляло большого труда, если человек не был обременен семьей, потому что передвижения по региону не контролировались оккупантами. Например, Дора Яковлевна Кац ушла из Балабановки, когда немцы были на подходе к селу: «Меня уговорили военные, которые отступали к Сталинграду, идти с ними в качестве медсестры. С трудом дошли до Сальска. Дальше пробираться было невозможно. Девушки, которые были с нами, решили возвращаться назад, с ними пошла и я, т.к. меня убедили, что евреев немцы не трогают, и я очень хотела увидеть своих родных. С большим трудом я добралась до Балабановки и узнала, что всех евреев расстреляли». Гольс Гения Моисеевна, присутствовавшая на месте сбора евреев Балабановки, спаслась благодаря случайности, по которой немцы ее не заметили: «Они [Гестапо; Д. Н.] объявили, что будет собрание всех приехавших. Часа через полтора подъехала машина с немецкими солдатами, и офицер предложил стать всем семьям по порядку. Я испугалась этого и сказала маме, что хочу уйти. В это время заплакал мой двухлетний сын, и я отошла в сторону, чтобы как будто напоить его водой. Больше к своим я не вернулась, и потом от жителей узнала, что всех евреев сажали в машину и увозили на расстрел».

Скитания по сельской местности или по городским квартирам для евреев таили в себе опасность быть выданными местными жителями-антисемитами. При вычислении и поимке прятавшихся евреев обычно действовали полицейские или старосты, перешедшие на сторону оккупантов. Однако многие не только не доносили на евреев, но и помогали, несмотря на рейды немцев и их сподвижников по квартирам. По счастливой случайности, еврейка из Кисловодска Дебора Резник упала в бурьян, когда товарный состав прибыл в Минеральные Воды, и евреям было приказано выходить. Она осталась незамеченной.

После расстрела евреев на стеклозаводе Д. Резник начала «бродить по дорогам и случайно осталась жива, вероятно, потому, что не была похожа на еврейку». М. С. Эвенсон, живший около Кисловодска на полустанке Минутка с русской женой, которая спасла его во время оккупации, вспоминал: «Кое-кто был спасен. Сотрудница одного ленинградского института Шевелева спасла троих еврейских детей, выдав их за своих племянников. Коллектив мединститута помог ей спрятать детей. Врач Глузман с двумя дочерьми - пятнадцати и восьми лет - были спасены. Одна русская женщина, Жовтая, спрятала у себя молодую женщину - еврейку с грудным ребенком. <…> 4-5 января 1943-го года опять по квартирам искали евреев и коммунистов». Чем яснее становилось, что немцы будут вынуждены отступать, тем ожесточеннее становилась оккупационная политика, например, стал назначаться расстрел за распространение «ложных слухов» о приближении Красной армии. Все чаще проводились обыски квартир.

Таким образом, особенностью реакции евреев Северокавказского региона на антиеврейскую политику оккупантов было отсутствие «организованного» или «вооруженного» сопротивления: подпольных организаций или включения евреев в партизанское движение. В первую очередь это обуславливалось специфическим социальным составом (под оккупацией оказались старики, женщины и дети; молодежь, которая, как правило, является основным ресурсом подполья, была призвана в армию).

Многие из них были приезжими и не обладали социальными связями, опасаясь их завести и выдать свое происхождение. По этой причине еврейские сообщества в Северокавказском регионе накануне войны и в ее годы не были прочными. Эвакуировавшие евреи не имели хороших знакомых также и среди нееврейского населения, из-за чего в годы оккупации они обращались за помощью к славянам крайне редко.

Кроме того, на территории Северного Кавказа уничтожение начиналось практически сразу после начала оккупации, и гетто не были созданы в большинстве крупных городов региона. Это лишало евреев возможности скооперироваться и разработать план действий. На западных окраинах оккупированного СССР сопротивление рождалось именно в гетто - так, например, было в Минске, Вильно, Каунасе и других городах. На Северном Кавказе гетто, если они создавались вообще, существовали не более месяца, и в течение такого короткого срока сопротивление не могло оформиться.

Тем не менее, «активное» «невооруженное» сопротивление имело место в оккупированном регионе. К нему относятся индивидуальное неподчинение, побеги, самоубийства. Случаи насильственного сбора граждан, по всей видимости, были вызваны их неявкой на регистрацию. Многие из врачей и профессоров эвакуированных медицинских университетов, имевшие доступ к морфию, кончали жизнь самоубийством. Те, кому удавалось купить или подделать паспорт, также избегали регистрации. Скитания по сельской местности или нахождение в квартирах у кого-либо из друзей или знакомых, наравне с подделкой документов, были способами избежать участи, которая постигла остальное еврейское население. Немногочисленные пережившие Холокост на Северном Кавказе применяли именно эти методы в своей стратегии выживания.

Стоит отметить, что «невооруженное» сопротивление не было широко распространенно, чему во многом способствовала политика оккупантов. Они убеждали население, что опасность не грозит ни одному еврею, а регистрация проводится для обеспечения евреев работой. Целью сборов было заявлено переселение в отдаленные местности для работы или же, как в Ростове-на-Дону, для обеспечения безопасности на фоне роста антисемитских настроений среди граждан нееврейской национальности. Несмотря на то, что все знали о массовых уничтожениях евреев Европы и западных республик Советского Союза, большинство подчинялось приказам. Это происходило не только из-за пропаганды, проводимой оккупантами, но и потому, что евреи доверяли старостам еврейских общин, на место которых были поставлены кавказские евреи, имевшие большой авторитет.

Многие из евреев, оказавшиеся под оккупацией на Северном Кавказе, не имели возможности скрыться по семейным обстоятельствам. Побег был практически невозможен для женщин с маленькими детьми или пожилых людей, т. е. для большинства тех людей, кто оказался на Кавказе. Практически поголовное подчинение евреев и отсутствие еврейского «вооруженного» сопротивления в этом регионе было следствием специфического социального состава, находившегося на Северокавказских территориях в годы войны.

Заключение

Холокост на Северном Кавказе является уникальным случаем, который необходимо рассматривать, занимаясь исследованием Холокоста в частности и изучением геноцидов вообще. Его особенностями являются социальный состав убитых евреев, отказ оккупантов от создания гетто во всех населенных пунктах и полное отсутствие системы трудовых лагерей и лагерей смерти, активное использование газовых машин, а также быстрый темп, который приобрел процесс уничтожения евреев на Северном Кавказе.

Важно отметить, что процесс уничтожения еврейского населения на юге СССР в рассматриваемом регионе проходил различно.

В больших городах, таких, как Ростов, Краснодар, Ставрополь, Ессентуки, Пятигорск, Кисловодск и Железноводск, сначала проводился учет евреев и только потом сбор, который был обычно объяснен переселением в отдаленные районы.

В станицах и селах регистрация не организовывалась, и евреев вычисляли с помощью коллаборационистов из местного населения. Разными были условия, кто подлежал регистрации и сбору, а кто нет: так, например, в Ессентуках и Ставрополе смешанные пары выжили, но в остальных городах этого не произошло.

Такая выборочная политика была характерна для региона потому, что большое значение там играло решение коменданта и даже старосты. Отсутствие организованности в процессе уничтожения предоставляло пространство для подобных индивидуальных изъявлений.

В некоторых местностях были организованы гетто. Они создавались в свободных помещениях. Туда были помещены евреи населенного пункта (города или станицы). Их труд был использован оккупантами примерно в течение месяца. Евреям было нельзя покидать помещение без разрешения, а местным жителям было запрещено прятать евреев из гетто и иметь с ними какие-либо связи.

Однако заключенные не снабжались продуктами питания, и потому некоторые члены семей имели возможность выходить из помещения и просить еду у местного населения.

В управлении гетто не участвовали юденраты, т.е. еврейские советы. Чаще, чем гетто, были учреждены места временного пребывания еврейских граждан, которыми обычно были здания гестапо. Собранных евреев лишали пищи и воды на несколько дней, по окончании которых их вывозили на расстрел или убивали в газовых машинах.

Отношение неевреев к жертвам в целом можно охарактеризовать как невмешательство из-за страха навлечь на себя неприятности. Однако несмотря на это, существовали люди, помогавшие евреям едой и убежищем или же сочувствовавшие им.

Основываясь на источниках, спасением евреев занимались в основном славяне. Горские народы, имевшие напряженные отношения с советской властью, поддержали оккупантов, в том числе их антиеврейскую политику. Конечно, были исключения, но источники позволили выявить общую тенденцию.

Несмотря на отсутствие условий для возникновения сопротивления, присутствовали случаи «активного» «невооруженного» неповиновения властям: отказ от соблюдения требований, самоубийства и побеги из городов и сел. Многочисленные случаи насильственного сбора граждан, зафиксированные Комиссией, были вызваны отказом некоторых евреев от регистрации.

Врачи и профессора из эвакуированных медицинских университетов, у которых был доступ к морфию, принимали его. Те, кто имел при себе яд, пользовались этим.

Самоубийство было характерно для тех, кто подвергался индивидуальному насилию: оккупанты выборочно вторгались в квартиры еврейских граждан, грабили и издевались. Евреи пытались подделать или купить паспорта на славянские фамилии, хотя, даже осуществив эту задумку, не все избегали преследований, так как гарантом неприкосновенности была не ярко выраженная семитская внешность.

Таким образом, Холокост на Северном Кавказе имеет ряд особенностей, которые выделяют его из ряда других оккупированных советских территорий. Документы Чрезвычайной государственной Комиссии являются важным источником для исследования Холокоста на территории СССР, так как они содержат информацию, которую нельзя обнаружить в других источниках, например, историю какой-либо сельской местности, выходцами из которой не было создано источников личного происхождения. Это наиболее актуально для Северокавказского региона, где, в связи с особенностью проводимой антиеврейской политики, практически не осталось выживших.

Библиография

I. Источники

Опубликованные

1)Зверства, грабежи и насилия немецко-фашистских захватчиков: [сборник документов]. - Л.: Госполитиздат, 1942. - 140 с.

2)Исход горских евреев: разрушение гармонии миров. - Нальчик: Полиграф-сервис, 2000. - 214 с.

)Кто выживет, расскажет… Воспоминания последних свидетелей Холокоста / редактор-составитель А. Хействер. - Висмар, 2015. - 245 с.

)Неизвестная Черная книга. Материалы к Черной книге под ред. В. Гроссмана и И. Эренбурга / сост. И. Альтман. - М.: АСТ: CORPUS, 2015. - 416 с.

)Сохрани мои письма: сборник писем и дневников евреев периода Великой Отечественной войны. Вып. 3-й. / Составители: И. А. Альтман, Л. А. Терушкин, Е. В. Тестова. - М.: Центр «Холокост», 2013. - 288 с.

)Сохрани мои письма: сборник писем и дневников евреев периода Великой Отечественной войны. Вып. 4-й. / Составители: И. А. Альтман, Л. А. Терушкин. - М.: Центр «Холокост», 2016. - 288 с.

)Уничтожение евреев СССР в годы немецкой оккупации (1941-1944). Сборник документов и материалов / Ицхак Арад. - Иерусалим: Яд Вашем, 1991. - 424 с.

)Черная книга / под ред. В. Гроссмана, И. Эренбурга. - М.: АСТ: CORPUS, 2015. - 768 с.

9)Documents on the Holocaust / ed. by Y. Arad and Y. Gutman. - Jerusalem: Yad Vashem Publications, 1987. - 504 p.

Архив Института Российской истории РАН

1)Бакинский рабочий. Май 1943 г.

2)Кабардинская правда. Февраль 1945 г.

)Комсомольская правда. Июнь-июль 1943 г.

)Красная звезда. Январь, июль 1943 г.

)Красный флот. Сентябрь 1942 г., апрель 1943 г.

)Молот. Февраль 1943 г.

)Правда. Март, июнь, июль 1943 г.

8)Советская Кубань. Январь 1945 г.

9)Фонд Комиссии по делам Великой Отечественной войны. Разделы II и VI.

Неопубликованные

Государственный архив Российской Федерации

10)Акты и протоколы опроса свидетелей об издевательствах над русским и еврейским населением и расстрелах, творимых немецко-фашистскими захватчиками во временно оккупированном городе Армавире // ГА РФ. Ф. Р7021. Оп. 16. Д. 2. 39 л.

11)Акты, заявления, протоколы опроса о расстрелах и зверствах, чинимых немецко-фашистскими захватчиками над русским и еврейским населением гор. Майкоп, ст. Купсорской, Ханской и колхозе им. 17 партсъезда Майкопского района // ГА РФ. Ф. Р7021. Оп. 16. Д. 4. 34 л.

)Материалы о массовых расстрелах, пытках и издевательствах над мирным русским и еврейским населением, над советскими военнопленными немецко-фашистскими оккупантами в районах Краснодарского края (пос. Апшеронский, ст. Архангельская Архангельского р-на, Гиагинский, Ивановский, Ильинский р-ны) // ГА РФ. Ф. Р7021. Оп. 16. Д. 7. 204 л.

)Материалы (акты, свидетельские показания) о разрушении, разграблении и о причиненном ущербе городскому хозяйству г. Новороссийска немецко-фашитскими оккупантами // ГА РФ. Ф. Р7021 Оп. 16. Д. 10. 116 л.

)Акты и заявления граждан Ставрополя о зверствах и расстрелах, чинимых немецко-фашистскими захватчиками над мирным населением города // ГА РФ. Ф. Р7021. Оп. 17. Д. 1. 122 л.

)Акты граждан гор. Пятигорска о массовом умерщвлении еврейского населения, о расстрелах и удушении мирных граждан и детей, об издевательствах и пытках застенках гестапо, о зверском умерщвлении раненых бойцов Красной Армии, о расправе над крупными медицинскими деятелями в период временной оккупации немецкими захватчиками гор. Пятигорска // ГА РФ. Ф. Р7021. Оп. 17. Д. 3. 61 л.

)Акты и фотоснимки о зверствах немецких захватчиков над мирным населением гор. Кисловодска, массовые расстрелы советских граждан (евреев), издевательствах и нечеловеческих пытках в застенках гестапо // ГА РФ. Ф. Р7021. Оп. 17. Д. 5. 75 л.

)Акты и свидетельские показания граждан гор. Железноводска о полном уничтожении немецко-фашистскими захватчиками еврейского населения города // ГА РФ. Ф. Р7021. Оп. 17. Д. 6. 26 л.

)Акты комиссии и граждан о зверствах и расстрелах, чинимых немецкими захватчиками над советскими гражданами курорта Теберда // ГА РФ. Ф. Р7021. Оп. 17. Д. 7. 30 л.

)Материалы об издевательствах, расстрелах немецко-фашистскими захватчиками мирных советских граждан и военнопленных бойцов Красной Армии по Ставропольскому краю // ГА РФ. Ф. Р7021. Оп. 17. Д. 10. 247 л.

)Акт о зверствах немецких оккупантов в Ставропольском крае // ГА РФ. Ф. Р7021. Оп. 17. Д. 17. 3 л.

)Акты комиссий при исполкоме Ростовского н/Д Горсовета о зверских убийствах и издевательствах над советскими военнопленными и расстреле мирных граждан, женщин и детей // ГА РФ. Ф. Р7021. Оп. 40. Д. 1. 11 л.

)Акты комиссий при с/с Мальчевского, Мартыновского, Матвеево-Курганского, Могулинского, Милютинского, Морозовского, Мясниковского р-нов Ростовской области и рассказы, заявления жителей о зверствах и издевательствах немецко-фашистских захватчиков // ГА РФ. Ф. Р7021. Оп. 40. Д. 5. 83 л.

)Акты комиссий при районных и сельских советах о зверски замученных, расстрелянных, увезенных в рабство мирных советских гражданах по Базковскому, Белокалитвенскому, Морозовскому, Обливскому, Тацинскому, Чернышевскому р-нам Ростовской области // ГА РФ. Ф. Р7021. Оп. 40. Д. 8. 28 л.

)Материалы об издевательствах и массовых расстрелах русского и еврейского населения на территории завода им. Дмитрова «Петрушиной Косе» немецко-фашистскими оккупантами // ГА РФ. Ф. Р7021. Оп. 40. Д. 11. 77 л.

Архив НПЦ «Холокост» в Москве

26)Гендлер-Пинкензон Б. Дети войны. // Архив НПЦ «Холокост». Ф. 5. Оп. 1. 15 л.

27)Докладная записка о зверствах и злодеяниях немецко-фашистских захватчиков в г. Ростове в период его оккупации // Государственный архив Ростовской области. Ф. Р3613. Оп. 6. Д. 2. / Архив НПЦ «Холокост». Ф. 5. Оп. 1. 16 л.

28)Карнаух А. История одного спасения // Архив НПЦ «Холокост». Ф. 5. Оп. 1. 7 л.

)Семья Зильбершмидт // Архив НПЦ «Холокост» Ф. 5. Оп. 1. 5 л.

30)Славин Г. Ц. Воспоминания // Архив НПЦ «Холокост». Ф. 5. Оп. 1. 48 л.

II. Исследовательская литература

10)Альтман И. А. Жертвы ненависти. - М.: Фонд «Ковчег», 2002. - 543 c.

11)Альтман И. А. Холокост и еврейское сопротивление на оккупированной территории СССР [Электронный ресурс]. URL: #"justify"> (дата обращения 17. 03. 2017).

)Безыменский Л. Информация по-советски // Знамя. 1998. № 5. URL.: #"justify">)Войтенко Е. А. Особенности осуществления Холокоста на оккупированной территории юга России (1941-1943 гг) // Вестник Ставропольского государственного педагогического института. 2005. Вып. 6. - С. 187-196.

)Войтенко Е. А. Осуществление Холокоста на Кавказских Минеральных Водах в годы Великой Отечественной войны // «Курорт» в дискурсивных практиках социо-гуманитарного знания. Материалы международной конференции (Пятигорск, 27-29 апреля 2007 г.). Ставрополь - Пятигорск - Москва: ПГЛУ, 2007. - С. 428- 434.

)Гайдашев А. В. Чрезвычайная Государственная Комиссия по расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников в период Великой Отечественной войны // Вестник Челябинского государственного университета. 2013. № 6. - С. 53-56.

)Кнышевский П. Добыча. Тайны германских репараций. - М.: Соратник, 1994. - 144 с.

)Коваленко В. Ю. Еврейское население в общественно-политической жизни Кваминвод во второй половине 20-х годов // «Курорт» в дискурсивных практиках социо-гуманитарного знания. Материалы международной конференции (Пятигорск, 27-29 апреля 2007 г.). Ставрополь - Пятигорск - Москва: ПГЛУ, 2007. - С. 405-410.

)Лебедева Н. С. Подготовка Нюрнбергского процесса. - М.: Наука, 1975. - 236 с.

)Полян П. М. Между Аушвицем и Бабьим Яром. Размышления и исследования. - М.: РОССПЭН, 2010. - 584 с.

)Реброва И. Мир детской повседневности в условиях оккупации Северного Кавказа // Вестник Пермского университета. 2014. Вып. 2. - С. 80-89.

)Реброва И. Разные судьбы - одна история: память о Холокосте на Северном Кавказе // Материалы конференций и семинаров 2009-2014 / Сост. Г. Смирин. - Рига: Шамир, 2015. - С. 172-183.

)Реброва И. Эвакуация евреев на Северный Кавказ: Мотивация и пути следования (по данным устных интервью переживших Холокост) // Труды по еврейской истории и культуре: материалы XXII Международной ежегодной конференции по иудаике. - М., 2016. - С. 108-119.

)Смирнов В. С. Ростов под тенью свастики. - Ростов-на-Дону, 2006. - 109 с.

)Сорокина М. Где свои, а где чужие // Природа. 2005. № 11. - С. 57-64.

)Сорокина М. «Свидетели Нюрнберга»: от анкеты к биографии // Право на имя: Биография как парадигма исторического процесса. Вторые чтения памяти В. Иофе. 16 - 18 апреля 2004. Сборник докладов. СПб.: НИЦ «Мемориал», 2005. - С. 50-63.

)Шварц С. Антисемитизм в Советском Союзе. - Нью-Йорк: Издательство имени Чехова, 1952. - 262 с.

27)Dubson V. Toward a Central Database of Evacuated Soviet Jews Names, for the study of the Holocaust in the Occupied Soviet territories // Holocaust and Genocide Studies. 2012. Vol. 26, № 1. - P. 95-119.

)Feferman K. A Soviet Humanitarian Action: Centre, Periphery and the Evacuation of Refugees to the North Caucasus, 1941-1942 // Europe-Asia Studies. 2009. Vol. 61, № 5. - P. 813-831. [Online] Available from: #"justify">th March 2017].

)Feferman K. The Holocaust in the Crimea and the North Caucasus. Jerusalem, Israel: Yad Vashem Publications, 2016. - 540 p.

)Feferman K. Looking East or Looking South? Nazi ethnic policies in the Crimea and the Caucasus // Eradicating Differences: The Treatment of Minorities in Nazi-Dominated Europe. - Newcastle: Cambridge Scholars Publishing, 2010. - P. 103-118.

)Feferman K. Nazi Germany and the Mountain Jews: Was there a Policy? // Holocaust and Genocide Studies. Spring 2007. Vol. 21, № 1. - P. 96-114.

)Feferman K. Soviet investigation of Nazi crimes in the USSR: documenting the Holocaust // Journal of Genocide Research. 2003. № 4-5. - P. 587-602.

)Hilberg R. The Destruction of the European Jews. New Haven, CT: Yale University Press, 2003. - 1426 p.

)Kogon E. Nazi Mass Murder: A Documentary History of the Use of Poison Gas / E. Kogon, H. Langbein and A. Rückerl. - New Haven and London: Yale University Press, 1993. - 289 p.

)Sorokina M. People and Procedures: Toward a History of the Investigation of Nazi Crimes in the USSR // The Holocaust in the East: Local Perpetrators and Soviet Responses / ed. by M. David-Fox, P. Holquist and A. M. Martin. - Pittsburgh: University of Pittsburgh Press, 2014. - P. 118-141.

)The Holocaust in the Soviet Union: Studies and Sources on the Destruction of the Jews in the Nazi-Occupied Territories of the USSR, 1941-1945 / ed. by L. Dobroszycki and J. S. Gurock. - New York: Routledge, 1994. - 260 p.

)Нільс Бо Польсен. Розслідування воєнних злочинів «по-совєтськи». Критичний аналіз матеріалів Надзвичайної державної комісії // [Электронный ресурс]: Голокост і сучасність. 2009. № 1(5). - С. 27-45. URL: #"justify">III. Диссертации

) Степаненко С. Г. Деятельность Чрезвычайной Государственной Комиссии на территории Краснодарского края: Автореф. дисс. к. и. н. - М., 2010. - 23 с.