Французская революция в современной англо-американской историографии
Оглавление
Введение
Глава I: Структура старого порядка и социальные причины Французской революции в современной историографии
1.1 Социальная структура старого порядка
1.2 Социальная динамика и социальные конфликты в старом порядке
Глава 2 Движущие силы революции в современной англо-американской историографии
.1 Движущие силы революции, основные дискуссии и их развитие до двухсотлетнего юбилея Французской революции
.2 Движущие силы революции - основные интерпретации, дискуссии и подходы современных англо-американских историков
Глава 3 Социальные последствия Французской революции в современной англо-американской историографии
.1 Основные историографические направления и проблема изучения последствий Французской революции
.2 Отмена сословной иерархии и изменения в дворянском сословии как последствия Французской революции
.3 Капитализм, буржуазная революция и последствия Французской революции
.4 Капитализм и становление земельного крестьянства как последствие Французской революции
Заключение
Библиография
Введение
Французская революция 1789-1799 годов справедливо считается одним из наиболее значимых событий XVIII века. Впервые локальная революция приобрела общемировое значение. В период 1789-1799 годов было выработано множество новых идей, которые были проверены на практике, были учреждены новые институты, установлен «новый порядок». Идеи и проекты Французской революции распространились по всему миру: на них опирались республиканцы и социалисты в XIX и XX веках, на их основе создавались национальные государства. Географически, идеи революции распространились далеко за пределы Старого света: ее идеалы воспроизводились на Американском и Африканском континентах.
Изучение историографии Французской революции прежде всего связано с рассмотрением многочисленных точек зрения на данное событие. Еще со времен полемики Эдмунда Берка и Томаса Пейна 1790-1793гг. стало очевидно, что сама дискуссия по своему содержанию и значению не уступает ее предмету. Даже не смотря на распространенные в современной историографии тенденции, принижающие роль революции в историческом процессе, дискуссия о ее значении остается столь же острой и популярной, как 200 лет назад. В пользу данного факта может свидетельствовать количество ежегодно публикуемой литературы, проводимых конференций, освещающих разные аспекты Французской революции. Даже при поверхностном рассмотрении историографии Французской революции можно заметить, насколько ожесточенно велась полемика между представителями разных исторических школ, сторонников различных политических течений еще четверть века назад. Данное явление, во многом обусловлено политизированностью самой темы. Историки уже давно установили, что каждое высказанное мнение о Французской революции напрямую зависит от политических и идеологических убеждений автора выказывания. Аналогичная проблема укоренилась и в историографии Французской революции: возникновение новых политических течений, глобальные события мировой истории, траектории развития исторической науки, географические и даже бытовые факторы влияют на формирование взглядов определенных исторических школ.
Профессиональное изучение Французской революции историками началось более 100 лет назад, когда в 1889 году Альфонс Олар возглавил в Сорбонне кафедру истории французской революции.
Первый декан кафедры истории Французской революции был сторонником демократического республиканизма, имел негативное отношение к монархии. Эти убеждения во многом обусловили его отношение к революции. Олар оправдывал насилие 1789 года, считая его необходимостью, положительно оценивал энтузиазм и опыт Национального собрания, критикуя депутатов лишь за их нерешительное противостояние королю и монархии, считал пиком революции учреждение 10 Августа 1792 г. первой Французской республики под началом Национального Конвента, а идеалом революционера - Дантона. После Первой мировой войны и победы большевизма в России, позиция Олара была раскритикована одним из его лучших учеников Альбером Матьезом. Сильное влияние на Матьеза оказал его современник, активный политический деятель и историк Жан Жорес, который на основе социального напряжения и экономического кризиса вывел концепцию «революционного взрыва». Влияние Альбера Матьеза на коллег также было очень велико во многом из-за деятельности организованного им Общества Робеспьеристских исследований, которое регулярно публиковало многочисленные работы по истории Французской революции и журнал «Анналы истории Французской революции». Уже к 1932 году этот журнал стал наиболее популярным и значимым в историографии Французской революции первой половины XX века. Начался постепенный переход от изучения политической истории Французской революции к рассмотрению преимущественно ее социально-экономических аспектов. Опираясь на популярную в начале века классовую теорию Карла Маркса, такие последователи Матьеза, как Жорж Лефевр и Альбер Собуль, создали первую целостную интерпретацию Французской революции, которая позже получит название классической или ортодоксальной.
Классическая интерпретация Французской революции имела прочный фундамент, поскольку основывалась на общепринятой идее, предложенной еще Франсуа Минье: французская революция имела буржуазный характер. Однако, классическая интерпретация облекла данную идею в четкую структурную форму, используя категории теории формационного подхода Карла Маркса. Таким образом, Французская революция была представлена не как политическое противостояние абсолютной монархии демократическому республиканизму под предводительством буржуазии, но как противостояние обладателей ликвидного капитала (буржуазия) и народа дворянам-землевладельцам. Уже к 1791 году Французская революция превратилась в классовую борьбу, во время которой было уничтожено дворянское сословие, родилось новое сословие (санкюлоты) и установила свою власть буржуазия. Одним словом, феодальная формация сменилась капиталистической. Вплоть до конца первой половины XX века данная интерпретация доминировала в историографии.
Историки-марксисты использовали широкий методологический аппарат, заимствованный из социологии, экономики и статистики. Многочисленные исследования социально-экономической конъюнктуры старого порядка и Франции периода революции были плодотворны и предоставляли качественно новое знание. Вся европейская и даже американская историография проводила исследования в рамках классической концепции, что, вероятно, было следствием большой активности политических обществ социалистического толка в первой половине XX века в Европе. Однако сегодня данное объяснение не является популярным, историографы считают распространение классической интерпретации среди Европейских историков простым заимствованием у авторитетов.
После окончания Второй мировой войны наметилось определенное идеологическое противостояние социалистической и капиталистической идеологий, что не могло не повлиять и на историографию. Более того, устанавливаются низкие цены на авиаперелеты из Англии во Францию, повышается мобильность исследователей, в следствии более близкого сотрудничества французских и британских историков, организуются многочисленные стажировки. Таким образом Французские архивы становятся более доступными для исследователей и студентов из Великобритании. В 1954 году классическая интерпретация Французской революции впервые подверглась критике британским историком Альфредом Коббеном, который прочел инаугурационную лекцию в Лондонском университете с ярким названием «Миф о Французской революции». Следует отметить, что сама лекция не содержит пламенной критики классической концепции, но отмечает ряд сомнительных аспектов в интерпретации, пытается обосновать ее недостатки и предлагает сменить угол зрения. Ревизия (критический подход к классической теории) не началась в 1954 г., поскольку научное сообщество было еще не готово к такому радикальному повороту. Однако даже после разгромного ответа Жоржа Лефевра на лекцию «Миф о Французской революции», у Коббена появились сторонники. Одним из них был Американский историк Джордж Тэйлор, чьи работы значительно пополнили арсенал ревизионистов. Наиболее значимая работа Альфреда Коббена, которая действительно стимулировала развитие ревизионистского течения, «Социальная интерпретация Французской революции», была опубликована в 1964 году. Коббен постарался опровергнуть некоторые положения классической интерпретации, отметив при этом ряд вопросов, требующих дальнейшего исследования. «Социальная интерпретация Французской революции» стала настольной книгой для нового поколения историков Французской революции. Начался новый историографический период противостояния классической концепции и историков критического направления - ревизионистов, который завершится лишь в 1989 г..
Противостояние классической интерпретации и критического подхода стимулировалось нарастающим противостоянием капиталистической и коммунистической идеологии. Англо-американские историки приняли активное участие в первом этапе противостояния, хотя часто их работы оставались недооцененными. Стоит, однако отметить и историков нового поколения, которые не только существенно уточнили и скорректировали знание о ряде аспектов Французской революции, но и предложили весьма интересные ее интерпретации - это Ульям Дойл и Колин Лукас. В конце 70-ых годов французские коллеги поддержали англо-американских историков критического толка в развенчании классической интерпретации. Наиболее значимую роль в данном процессе сыграл Франц Фюре. Он не только представил своим коллегам-соотечественникам работы англо-американских историков критического толка, но и сам активно участвовал в корректировке дальнейшего вектора развития историографии Французской революции. В отличие от англо-американских историков, которые более всего занимались работой эмпирического характера и редко выходили за рамки социально-экономического поля исследования, Фюре вновь обратился к политической истории, истории политической мысли. Это изменение в историографии британский историк Уильям Дойл называет пост ревизионизмом, который характеризуется не столько попытками развенчать классическую интерпретацию, сколько намерением приоткрыть новые или уже забытые темы для изучения Французской революции. Данную тенденцию быстро подхватили и англо-американские историки: с развитием феминистического движения в странах Европы и США начали проводиться исследования по гендерной истории. Общими усилиями Франц Фюре и его коллеги из Франции, Британии и США к 1989 году показали полную несостоятельность классической интерпретации.
Таким образом, очевидно, что профессиональная историография Французской революции за более чем 100 лет существования прошла определенные этапы своего развития. На нее влияли многочисленные факторы как внешние, так и внутренние, некоторые из которых были упомянуты выше. Более того, историографические периоды имеют тесную связь друг с другом, поэтому характер предшествующих периодов, вероятнее всего, определит и характер последующих.
Начало современной историографии Французской революции, было положено в 200-летний юбилей Французской революции в 1989 году. 200-летний юбилей Французской революции был очень важным событием, однако стоит обратиться к его историографическому значению. Американский историк Питер Кэмпбелл характеризует его как «поворотный момент», «обновление», «развитие» и даже «сражение». В действительности 1987-1990 гг. были периодом дискуссии, периодом противостояния классической интерпретации, основанной на идее классовой борьбы. Даже в конце 80-ых годов XX столетия оставались еще достаточно влиятельные историки, поддерживающие классическую интерпретацию. Однако 1989 год ознаменовался победой Франца Фюре и его лагеря, предложивших новое понимание революции. Принятие позиции Фюре научным сообществом было обусловлено рядом глобальных причин.
В конце XX века произошли значительные изменения в мировой политике. Во-первых, произошло ослабление и дальнейшее падение социалистического режима СССР и конец Китайской изоляции. Во-вторых, победа США в Холодной войне завершила продолжительное противостояние капиталистической и социалистической идеологии, биполярный мир превратился в однополярный, в котором победил глобальный капитализм и начал ускоряться процесс глобализации.
Историография Французской революции расширилась географически и в последующие десятилетия стала глобальной и интернациональной. Об этом свидетельствует появление множества историков Французской революции в разных странах и начало тесного и продуктивного сотрудничества между ними. Впервые с начала XX века историография освободилась от идеологических барьеров, которые стимулировали ожесточенное и часто вненаучное противостояние историков. Современная историография получила возможность сконцентрироваться непосредственно на исследованиях, а не на подборе контраргументов. Тезис Фрэнсиса Фукуямы, заключенный в работе «Конец истории и последний человек», описывающий победу либерализма над социализмом, отразился в выборе тем исследований историками Французской революции. Акцент окончательно сместился от изучения классов в сторону изучения индивидуальности: психологии и гендера, изучения прав человека, политической репрезентации, формирования системы общественного мнения и индивидуальной свободы.
В 1989 году современная историография почти полностью отошла от социально-экономической тематики, отдавая большее предпочтение изучению истории политической мысли, культурной истории и истории эмоций. Питер Кэмпбелл в 2007 г. отмечает, что неизвестно, когда произойдет возвращение к «социальному», поскольку ключевым вопросом современной историографии остается «политическое». Еще в начале 2000-ых гг. Ребекка Спэнг отметила проблему «фобии» относительно «социального» в современной историографии, которая, с ее точки зрения, абсолютно не рациональна и не будет продолжаться долго. Данное суждение во многом продиктовано тем, что еще в 90-ых гг. XX века появилось несколько работ англо-американских историков, посвященных социальным аспектам Французской революции, например, статьи Колина Джонса «Bourgeois Revolution Revisited», Тимоти Таккета «Nobles and Third Estate in Revolutionary Dynamic of the National Assembly 1789-1790», Джона Маркоффа «Violence, Emancipation and Democracy: the Countryside and the French Revolution». Авторы данных статей отмечали необходимость возвращения к изучению «социального» и критиковали установленное Францом Фюре мнение о том, что Французская революция была событием исключительно политическим. Возвращение к изучению «социального» было поддержано рядом англо-американских историков, например, Питером Макфи и Генри Хеллером. Если в 2007 г. еще нельзя говорить о кризисе «новой ревизионистской ортодоксии», поскольку большинство историков, в частности, англо-американских все еще в большей степени изучали политические аспекты революции, то уже к 10-ым гг. XXI века, с точки зрения Джека Цензера, изучение «социального» вернулось в современную англо-американскую историографию.
Актуальность темы исследования. В основе классической интерпретации Французской революции лежало несколько ключевых концептуальных вопросов, которые в данной работе будут называться социально-экономическими аспектами Французской революции. Средин них: социальные причины Французской революции, вопрос о движущих силах революции и о ее социальных последствиях. В процессе ревизии 60-70-ых гг. XX века основные положения марксистской интерпретации были пересмотрены, а в 1980-ых гг. роль и значение социально-экономических аспектов революции были дискредитированы. Постепенно возвращающаяся в англо-американскую историографию проблема «социального», нарастающая критика «новой ревизионистской ортодоксии» Франца Фюре свидетельствуют о значительных изменениях, которые происходят в современной историографии. В данном контексте необходимо оценить достижения современной историографии в изучении социально-экономических аспектов Французской революции, чтобы определить направления ее развития. Учитывая, что, как считают некоторые исследователи, одним из основных вызовов современной историографии является создание новой концепции Французской революции, эта тема становится еще более актуальной. Таким образом, актуальность исследования социально-экономических аспектов Французской революции в современной историографии обусловлена самим состоянием современной историографии.
Как было указано выше, современная историография является глобальной и интернациональной, однако англо-американская историография имеет ряд особенностей и отличительных черт, что позволяет рассматривать ее обособлено. Во-первых, следует отметить, тесное сотрудничество английских и американских историков в изучении Французской революции. Объяснение тесного сотрудничества можно найти в предшествующем историографическом периоде: англо-американские историки были первыми ревизионистами, которые еще в 50-ых годах XX века критиковали классическую интерпретацию Французской революции. Подобная оппозиция и предрасположенность к применению новых подходов в изучении революции позволяют рассматривать англо-американскую историографию, как самостоятельное направление в историографии. Во-вторых, англо-американские историки, после французских, являются наиболее опытными и в тоже время открытыми к новым интерпретациям и могут считаться лидирующими в исследованиях Французской революции. Французская историография медленней воспринимает историографические изменения, если они касаются восприятия Французской революции в целом. Это вызвано сильной политизированностью темы во Франции, ее ключевой ролью в формировании национальной идеи, политики и национальной идентичности.
Таким образом, рассмотрение в настоящем исследовании исключительно современной англо-американской историографии обусловлено ее относительным единством в изучении революции и предрасположенностью к использованию новых методов и принятию новых интерпретаций быстрее, чем в современной французской историографии. Не смотря на отмеченное единство англо-американской историографии и на высокий уровень взаимопроникновения идей историков, британский исследователь Уильям Дойл убежден в наличии ряда отличий между американской и английской историографией. Это во многом вызвано тем, что английские историки мене восприимчивы к глобальным изменениям в историографии, чем американские коллеги, и более привержены эмпиризму в исследованиях. Данные отличия будут учтены в работе и не помешают целостному исследованию англо-американской историографии.
Степень изученности темы. После двухсотлетнего юбилея Французской революции и плодотворного предшествующего историографического периода, современная историография около десятилетия находилась в состоянии рефлексии, переучета, переоценки. В 1990-ых и начале 2000-ых годов было опубликовано множество историографических исследований, которые описывали противостояние историков критического направления и сторонников классической интерпретации. Еще больше работ были посвящены оценке глобального поворота в историографии, ознаменованного вкладом Франца Фюре и его лагеря. С середины 2000-ых, после периода рефлексии, историки начали задумываться о траектории дальнейшего развития историографии. Тем временем, проводились многочисленные исследования, посвященные разнообразным темам и аспектам Французской революции. Их учет и оценка осуществлялись исключительно посредством рецензирования; рецензии, в свою очередь, публиковались в многочисленных и разнообразных журналах, имеющих отношение к истории Французской революции. Достижения современных историков не подвергались комплексной ревизии, их достижения не оценивались и не сравнивались с достижениями предшественников. Сегодня существует немного работ, описывающих достижения современной историографии, еще меньше таких, которые рассматривали бы отдельно достижения в изучении «социального».
Можно выделить ряд статей, в которых рассматривается определенный пласт недавно опубликованных работ. Среди них «Redefining the French Revolution» Питера Кэмпбелла, которая фактически является стенограммой его речи на конференции в честь 210-летия Французской революции. Также, качественный обзор британской историографии был проведен Уильямом Дойлом в статье «Все еще в тени Берка и Диккенса? Современная Британская историография Французской революции», опубликованной во Французском Ежегоднике 2016 года. Краткий обзор современной англо-американской историографии, касающейся социально-экономических аспектов Французской революции был приведен в статьях Чарльза Уолтона и Ребекки Спэнг, однако Уолтон больше внимания уделяет культурно-политическим аспектам, а статья Спэнг посвящена дискуссии о дальнейшей траектории развития историографии и о предшествующих историографических периодах. Полезные историографические справки часто представлены в начале сборников общего характера, однако они весьма коротки, зачастую представляют собой краткий очерк, в них отсутствуют выводы. Среди них следует назвать сборники под редакцией Дэйла Ван Клея «From Deficit to Deluge. Orisins of the French Revolution», Питера Макфи «Companion to the French Revolution» и ряд других работ, которые также будут рассмотрены в данном исследовании.
Цели, задачи и методология. Исходя из представленной выше актуальности темы и ее слабой проработки в современной историографии, цель работы: оценить вклад современной англо-американской историографии в изучение социально-экономических аспектов Французской революции.
Для выполнения данной цели были поставлены следующие задачи:
)Сопоставить взгляды современных англо-американских историков и историков предшествующих историографических периодов на социальные причины Французской революции.
2)Сопоставить взгляды современных англо-американских историков и историков предшествующих историографических периодов на движущие силы Французской революции.
)Сопоставить взгляды современных англо-американских историков и историков предшествующих историографических периодов на социальные последствия Французской революции.
)Выделить основные тенденции в изучении социально-экономических аспектов Французской революции в современной англо-американской историографии и установить степень концептуализации знаний.
Объектом данного исследования являются работы современных англо-американских историков и историков предшествующих историографических периодов, в той или иной степени посвященные социально-экономическим аспектам французской революции.
Предметом исследования являются взгляды современных англо-американских историков на социально-экономические аспекты Французской революции и их отличия от взглядов историков предшествующих историографических периодов.
Поскольку датой рождения современной историографии принято считать 1989 г., то в качестве источников в данной работе будут рассмотрены исследования англо-американских историков, написанные и опубликованные не ранее 1989 г. и не позже 2016 г. Также, в работе будут привлечены исследования историков предшествующих историографических периодов, опубликованные до 1989 г. Таким образом, двухсотлетний юбилей Французской революции определяет хронологические рамки работы.
В данной исследовательской работе использован ряд историографических методов. На первом этапе работы - это историко-генеалогический и историко-системный методы, необходимые для последовательного раскрытия основных трендов и особенностей историографии Французской революции, установлению ее изменений и факторов, на нее влиявших. Это позволяет выявить закономерности развития современной англо-американской историографии. На втором этапе работы для установления достижений современной англо-американской историографии в изучении социально-экономических аспектов Французской революции, по сравнению с достижениями историков предшествующих историографических периодов, будет использован метод компаративного анализа.
Структура работы. Данное историографическое исследование разделено на три главы, которые, в свою очередь, имеют внутреннее деление на параграфы. В первой главе рассматриваются социальная структура старого порядка и социальные причины Французской революции в представлениях современных англо-американских историков и историков предшествующих историографических периодов. Глава состоит из двух параграфов. В первом параграфе произведен обзор основных достижений современных англо-американских историков и историков предшествующих историографических периодов в изучении социальной структуры старого порядка. Отдельно в данном параграфе рассмотрены основные историографические дискуссии относительно дворянства и буржуазии. Во втором параграфе обозначены основные траектории социальной динамики в старом порядке, социальные конфликты и структурные противоречия, которые трактуются современными англо-американскими историками как социальные причины Французской революции.
Во второй главе рассмотрены основные дискуссии и взгляды историков на движущие силы Французской революции, а также представлены основные концепции и достижения современной англо-американской историографии. Глава подразделяется на два параграфа по временному принципу - в первом параграфе произведен обзор достижений исследователей предшествующих историографических периодов в изучении данного вопроса, а во втором представлены основные концепции современных англо-американских историков. социальный французский революция историография
Третья глава посвящена социальным последствиям Французской революции и состоит из четырех параграфов. В первом параграфе произведен обзор основных подходов и проблем в изучении социальных последствий Французской революции. Последующие три параграфа рассматривают последствия Французской революции для трех основных социальных групп: дворянства, буржуазии и крестьянства.
Обзор источников и историографии. Так как данная работа является историографической, необходимо подчеркнуть разницу между источниками и историографией. Источниками в данной работе являются исследования современных англо-американских историков, а также исследования историков предшествующих исторических периодов. Историографией в данном исследовании являются в основном историографические работы и статьи, а также главы из работ общего характера и специальных исследований, содержащие краткий историографический обзор.
Источники. В данной работе источники будут разделены на две принципиальны группы по хронологическому принципу: написанные до и после 1989 года, относящиеся либо к современной историографии, либо к предшествующим историографическим периодам. Внутри групп источники будут соответственно делиться на две подгруппы сборники статей и монографии.
Современная историография:
А) Сборники. К данной подгруппе историографических источников относятся многочисленные сборники эссе и статей, которые предоставляют генерализирующие выводы по конкретным темам и наиболее ярко показывают тенденции в современной историографии. Среди них «Oxford Handbook of the Old Regime» 2012 года под редакцией Уильяма Дойла. В составлении данного сборника приняли участие англо-американские историки, которые описали наиболее важные аспекты старого порядка, показали состояние современного знания и пути его развития. Очень полезным для исследования будет рассмотрение ряда эссе, посвященных социально-экономической структуре старого порядка и силам в ней действующим, поскольку они имеют непосредственное отношение к рассматриваемым в данной работе социально-экономическим аспектам Французской революции. Стоит отдельно выделить эссе Сары Мазы, Гейла Боссегна и Джона Шовлина, которые применили достижения современной историографии к описанию «социального». Также будет рассмотрен сборник под редакцией Томаса Кайзера и Дэйла Ван Клея «From Deficit to Deluge. The Origins of the French Revolution» 2011 года, посвященный непосредственно причинам Французской революции.
Сборники статей, посвященных социальным, экономическим, идеологическим, религиозным и дипломатическим причинам Французской революции предлагают набор многочисленных, часто связанных между собой факторов, пошатнувших систему старого порядка и стимулировавших революционное движение. В рамках данного исследования особенно важными представляются статьи Гейла Боссегна и Джека Голстоуна, которые связывают социальные причины революции с многочисленными экономическими и демографическими факторами. Сборник «Companion to the French Revolution» под редакцией Питера Макфи более широк тематически, однако представляет современное знание не только о причинах революции, но и о ее итогах. Отдельно стоит отметить сборник «The French Revolution Recent Debates and New Controversies» под редакцией Гарри Кетйса, впервые опубликованный в 1998 году. Его особенность заключается в подборке эссе, среди которых - наиболее значимые эссе сторонников классической концепции, ревизионистов и, наиболее важные в данном разделе, статьи, переосмысляющие и обобщающие знания о ряде социально-экономических аспектов Французской революции, написанные почти сразу после двухсотлетнего юбилея Французской революции. Именно данные эссе помогут установить наиболее важные изменения, произошедшие в первое десятилетие современной англо-американской историографии. Также в работе будет использован сборник «France and the age of Revolution. Regimes Old and New from Louis XIV to Napoleon Bonaparte», который фактически основывается на статьях, опубликованных автором с 1996 г. и в разной степени переработанными и сведенными в 2013 г. Данный сборник дает целостное представление об изменении социальной структуры и социальной динамики в обществе старого и нового порядка, рассматривает и интерпретирует данные изменения.
Б) Монографии. К данной подгруппе относятся монографии и работы общего характера. Наиболее значимыми для темы настоящего исследования являются работы британского историка Уильяма Дойла. Во-первых, книга «The Origins of the French Revolution», впервые опубликованная еще в 80-х годах XX века и пережившая несколько переизданий, в частности 2013 года, она отличается от первоначального варианта и описывает современные тренды и новые интерпретации определенных аспектов революции. Во-вторых, монография Уильяма Дойла «Aristocracy and its enemies in the Age of Revolution», которая рассматривает основные изменения, произошедшие с дворянским сословием в XVIII веке, прослеживает революционный путь данной социальной группы, отмечает основные факторы, способствовавшие значительному ее преобразованию в революционные годы. Более того, в данной работе наиболее удачно совмещена социальная, политическая и культурная тематика, она является примером распространенного в современно историографии междисциплинарного подхода.
Также в данном исследовании рассмотрена работа Питера Макфи «The French Revolution 1789-1799», которая во многом является ревизионистской и по-новому представляет значение изучения социальной динамики до и во время Французской революции. Стоит отметить еще одну работу Питера Макфи «Liberty or Death», которая, в основном, посвящена политической культуре и борьбе за свободы французского народа в период революции, однако в ней присутствуют актуальные для исследования оценки социально-экономических аспектов Французской революции. Также в работе использована монография Генри Хеллера «The Bourgeois Revolution in France 1789-1815», опубликованная в 2006 г. Данное исследование сильно отличается от большинства работ современных англо-американских историков, поскольку оно в значительной степени опирается на опыт сторонников классической интерпретации и критикует основные положения новой ревизионистской ортодоксии.
Предшествующие историографические периоды:
А) Сборники.В сборнике «The French Revolution Recent Debates and New Controversies» представлены несколько важных статей, относящихся к периоду противостояния историков-классиков и ревизионистов. Наиболее значимая из них - статья Колина Лукаса «Nobles, Bourgeois, and the Origins of the French Revolution», в которой автор излагает интерпретацию социально-экономических причин Французской революции. Также в данном сборнике представлена одна из наиболее значимых работ Французского ревизионизма - «The French Revolution Revisited», под авторством Франца Фюре.
Б) Монографии. К данной подгруппе исторических источников следует отнести ряд наиболее значимых работ предшествующих историографических периодов. Во-первых, работа Жоржа Лефевра «The Coming of the French Revolution», изначальное название которой «89» является одной из основных работ в рамках классической интерпретации. Также будут рассмотрены работы родоначальника ревизионистского течения Альфреда Коббена - «The Myth of the French Revolution» и «The Social Interpretation of the French Revolution». Данные работы показывают глобальный поворот, произошедший в историографии, представляют глубокий анализ социально-экономических аспектов Французской революции.
Для более полного понимания периода изучения «социального» историками критического подхода, необходимо рассмотреть работу Нормана Хэмпсона «A Social History of the French Revolution». Полезными для данного исследования будут также работы Альфонса Олара, например, «Политическая история Французской революции», «Старый порядок и Французская революция», исследования Алексиса Токвиля, а также ряд работ историков-марксистов, например, Альбера Собуля.
Историография. Как было указано выше, существует не так много работ, описывающих современную историографию, однако следует назвать некоторые из них, которые являются наиболее значимыми. Во-первых, статья Питера Кэмпбелла «Redefining the French Revolution. New directions, 1989-2009», основанная на его выступлении на конференции в честь 210-ти летнего юбилея Французской революции. В статье представлено подробное описание условий, в которых сложилась современная историография и факторов, влияющих на ее развитие; выделены основные тренды в современной историографии и выдвинуты предположения и предложения относительно возможных путей ее развития в краткосрочной и долгосрочной перспективе.
Также в работе рассмотрена статья Чарльза Уолтона «French Revolutionary Studies: Challenges and Potential Ways Forward», которая больше сфокусирована на изменениях в тематике исследований Французской революции. Кроме подробного анализа произошедшего поворота, Уолтон уделяет особое внимание предубеждениям современной историографии и их влиянию на дальнейшее ее развитие. Ребекка Спэнг, в частности, затрагивает данную тему в статье «Paradigms and Paranoia: How Modern Is the French Revolution?». Она отдельно рассматривает проблему изучения «социального» в современной историографии, указывает на зацикленность современных историков на культурно-политической тематике. Также в статье представлен подробный анализ предшествующих историографических периодов.
Еще одна значимая историографическая работа «The French Revolution Rethinking the Debate» была опубликована Гвейном Льюисом в 1993 году. В этой работе автор представил развернутый анализ споров предшествующего историографического периода. Более того, он связал социальные, экономические и культурные аспекты революции с политическими. Помимо отдельных историографических статей и полноценных работ, будут рассмотрены главы и историографические очерки из работ общего характера и специальных исследований. Наиболее важны среди них: «The Origins of the French Revolution» Уильяма Дойла, «The Origins of the French Revolution. From Deficit to Deluge» под реакцией Томаса Кайзера и Дейла Ван Клея, «The French Revolution Recent Debates and New Controversies» под редакцией Гари Кейтса, а также ряд других.
Глава I. Структура старого порядка и социальные причины Французской революции в современной историографии
Вопрос о причинах Французской революции является одним из ключевых вопросов историографии. Исследуя данную тематику, историки обращались к процессам, происходившим во Франции старого порядка накануне революции в 1789-1799. Исследователи XIX века обращали большее внимание на политический контекст старого порядка и революции, в первой половине XX века историки сконцентрировались на изучении социально-экономической конъюнктуры старого порядка и первых лет революции. Во второй половине XX века происходило постепенное возвращение к изучению культурных и политических аспектов старого порядка. В современной историографии большинство исследований направлено на изучение культурно политических причин революции, в меньшей степени рассматриваются социально-экономические причины. Не смотря на смещение фокуса исследований, необходимость социальной и экономической составляющей в объяснениях причин Французской революции неоспорима. Однако данная тематика является наиболее сложной и противоречивой. Дважды пересмотр социально-экономических причин Французской революции полностью изменил направление историографии: в начале XX века была создана классическая интерпретация Французской революции и ее причин, на базе классовой теории Карла Маркса, в 1950-ых-1960-ых годах классическая интерпретация была раскритикована англо-американскими историками при пересмотре социальной структуры старого порядка, социального состава Национального собрания и Генеральных Штатов и социально-экономических процессов во Франции 70-80-ых годов XVIII века.
Вопрос о причинах Французской революции остается открытым, однако современные англо-американские историки продолжают его изучение, предлагают интересные и многочисленные интерпретации, выводят новые концепции. Не смотря на противоречивость и неоднозначность исследуемого вопроса, можно с уверенностью утверждать, что причины Французской революции следует искать в системе старого порядка, в которой она зародилась, и некоторые элементы которой так и не были полностью уничтожены.
.1 Социальная структура старого порядка
Общество старого порядка являлось сложным социальным конструктом, который по-разному интерпретировался исследователями и современниками. Революционеры считали, что отменяют пережиток - систему привилегий, которая отделяла духовенство и дворянство от третьего сословия - всего трудящегося народа, национальное большинство, основу гражданского общества. Представленная революционерами система фактически синонимична классическому средневековому социальному делению: первое сословие - те, кто молятся, второе сословие - те, кто воюют, третье сословие - те, кто работают.
Значительное изменение в понимании социальной структуры старого порядка произошло под воздействием популярной в XIX и XX веках классовой теории Карла Маркса. Отмечая переходный характер французского общества конца XVIII века, историки марксистского толка выделяли новый класс, выросший из третьего сословия, предвестник капиталистических отношений и становления новой формации - буржуазию. Социальные причины Французской революции трактовались как реакция буржуазии и крестьянства против «аристократического заговора», противостояние старых и новых сословий, конфликт интересов, катализированный самой структурой старого порядка.
Считается, что реальное изучение социальной структуры старого порядка, а не ее адаптация в соответствии с существующей готовой концепцией, началось во второй половине XX века. Действительно, в работе The Social Interpretation of the French Revolution опубликованной в 1964 г., Альфред Коббен, уделяет данному вопросу особое внимание. Британский историк был убежден, что структура Французского общества старого порядка является чрезвычайно сложной, а категории современного общества не могут обеспечить историка необходимой для описания старого порядка терминологией. Более того, Коббен обратил внимание исследователей на несоответствие общепринятых значений элементарных общественных групп их значению во Франции XVIII века.
Призывы Альфреда Коббена к изменению используемой терминологии отчасти увенчались успехом. В современной историографии, для описания общества старого порядка продолжают использоваться генерализирующие категории: дворянство, духовенство, буржуазия, крестьянство, третье сословие и т.д. Однако каждая из данных категорий рассматривается более подробно, выделяются различные подгруппы и социальные ниши. Знания современных историков о социальной структуре старого порядка расширились и строятся на опыте историков-ревизионистов. Некоторые положения принимаются, большая часть уточняется или опровергается, однако фундамент остается неизменным: общество старого порядка строится на принципах «чести» и «богатства».
Следует отдельно рассмотреть представления современных историков о наиболее важных для установления социальных причин революции социальных группах: дворянство и буржуазия.
В современной историографии представления о дворянстве в основном, базируются на ревизии второй половины XX века, однако некоторые аспекты приобрели новую окраску в результате достижений современной историографии. В последние несколько десятилетий отдельное внимание уделяется демографии, которая может предоставить множество данных, на основе которых англо-американские историки делают ряд важных выводов. Стоит отметить, что большинство используемых исследователями демографических данных были известны еще ревизионистам и марксистам, однако они интерпретировались иначе.
Демографические данные показывают, что на протяжении XVIII века общая численность дворянского населения постепенно снижается. Одновременно состав сословия пополняется многочисленными нобилизироваными выходцами из третьего сословия. Уильям Дойл приводит большие цифры: даже не учитывая семью нобилизированных выходцев из третьего сословия, в состав второго сословия за вторую половину XVIII века вошло около 5000 членов. Вопрос, которым задались современные исследователи: «Почему дворянское сословие теряло свою численность?», - не был новым, однако после концепции потребительской революции, которая будет подробнее рассмотрена ниже, он получил еще одно объяснение. В дворянском сословии происходили большие изменения, сама социальная группа обновлялась и преобразовывалась, более слабые ее элементы отмирали, а более стойкие приживались.
Джон Шовлин отмечает, что потребительская революция стала губительной для более мелкого дворянства. Потребность в поддержании статуса за счет богатства и приобретения расширившейся в своем разнообразии и стоимости атрибутики была непосильна для ряда мелких дворянских семей. Поскольку отказаться от защиты и обозначения своего статуса для дворянина было равносильно лишению чести, последние сбережения семей часто тратились на элементы роскоши. В контексте тяжелой экономической ситуации и потребности в поддержании статуса дворянские семьи часто отказывались от своей репродуктивной функции, поскольку не могли обеспечить ребенку необходимые для «дворянина» условия. Наиболее важным из них было дорогостоящее образование, к середине века ставшее неотъемлемой чертой дворянской культуры. Обнищавшее дворянство постепенно исключалось из сословия, оно переставало занимать почетные, но затратные должности, чтобы сводить концы с концами. Тем временем богатое и особенно придворное дворянство ассоциировалось с потребительской жизнью, богатство и развращенность двора стали неотъемлемым элементом расслоения дворянского сословия. Бедное и дворянство средней руки критиковало гранд сеньоров за коррупцию и бездумную растрату государственных средств. Критиковались и крупные предприниматели не дворяне, которые вели похожий образ жизни, что может свидетельствовать о том, что проявления антинобилизма скорее были направлены против богатства. Как указано выше, бедное дворянство медленно вымирало в буквальном смысле или переходило в третье сословие.
Теперь рассмотрим нобилизированных выходцев из третьего сословия, которые активно пополняли ряды дворянства. Данная тема не является новой в историографии, наиболее плодотворно ею занимался британский историк Уильям Дойл, к чьим работам следует обратиться для рассмотрения данного вопроса. Система продажи должностей или «веналитеты» были введены во Франции еще в XVI веке для быстрого пополнения казны. Фактически, это была система передачи части королевской власти и привилегий обладателю должности за значительное пожертвование в пользу короны. Если в большинстве европейских стран «веналитеты» не получили распространения и остались в примитивной форме, то во Франции данная система приобрела сложную форму постоянно расширяясь и обновляясь. Уже в XVII веке нобилизированные выходцы из третьего сословия негативно воспринимались старым дворянством. «Веналитеты» нарушили традиционную систему, по которой привилегии, честь и статус передавались от отца к сыну и отождествлялись с чистотой и благородством крови. В XVIII веке количество нобилизированных значительно возросло, новоиспеченные дворяне адаптировались и становились частью сословия, постепенно вытесняя старое дворянство. Поскольку данный процесс происходил перманентно на протяжении веков, к концу XVIII века лишь немногие имели дворянскую родословную, насчитывающую несколько поколений. Вся современная историография разделяет мнение о том, что дворянство было открытой социальной группой, членство в которой ограничивалось лишь ценой на покупку должностей.
Помимо привилегий и прав принадлежность к дворянству имела ряд ограничений, наиболее важное из них для большинства нобилизированных - отказ от торговли и «ручной работы». Однако, как отмечает Джон Шовлин, и новое, и старое дворянство имело представление об экономике, более того, именно дворяне были авторами большинства опубликованных в конце XVIII века во Франции работ по экономике. Таким образом, дворянство, как и крупная буржуазия имело представление о новых экономических тенденциях и было предрасположено к разработке новых траекторий развития экономики, а также к проведению реформ.
В статье «Nobles, Bourgeois and the Origins of the French Revolution», к которой в данной работе мы еще не раз вернемся, Колин Лукас одним из первых представил мнение о том, что верхушки дворянства и буржуазии были почти неотличимы. Однако современные англо-американские историки лишь частично соглашаются с данной точкой зрения: Тимоти Таккет, например, отмечает наличие различий и противоречий между новым дворянством, верхушкой буржуазии и старым дворянством, которое особенно остро проявилось с решением Людовика XVI созвать Генеральные Штаты, положение продолжало усугубляться во время деятельности Национального собрания.
Основные социально-экономические противоречия и феномен антинобилизма будут подробнее рассмотрены в следующем параграфе. Как следует из вышеизложенного, представления о дворянстве не сильно изменились за последнюю четверть века. Были выявлены лишь некоторые отличия в интерпретации уже известных ранее фактов.
Буржуазия. В первой половине XX столетия общепринятой являлась формулировка о буржуазном характере Французской революции. Большинство исследователей, сторонников классической интерпретации четко устанавливали границы данной социальной группы, были убеждены в высоком уровне ее самосознания и осознания общей цели. Например, Альбер Матьез писал: «Класс, который собирался возглавить революцию полностью осознавал свою силу и права» [пер. мой.]. Альбер Собуль предлагает синонимичную трактовку, отмечая, что буржуазия имела четкое осознание своих общих интересов и задач в революции. Правда, в последующих своих работа Собуль, опровергая предыдущие высказывания, подчеркивал, что буржуазия являлась достаточно разобщенной группой и не может представлять собой единый класс. Жорж Лефевр детальней всех сторонников классической концепции рассмотрел класс буржуазии, разделив его на пять полноценных уровней: буржуа-собственников, нобилизированных, чей образ жизни был схож с дворянским; членов государственной администрации; юристов; людей свободных профессий, например, докторов, ученых, писателей; крупную коммерческую буржуазию. Лефевр, также подчеркивал, что разные группы буржуазии, сильно отличающиеся друг от друга по уровню дохода и по статусу, преследовали разные цели и сама революция по-разному влияла на них.
Во второй половине XX века ревизионисты нашли множество противоречий в классовом делении общества старого порядка. В современной историографии вопрос о буржуазии остается открытым и дискуссионным, некоторые англо-американские историки, например, Дэвид Гэрриох, полностью опровергают существование буржуазии во Франции конца XVIII века, другие наоборот, возвращаются и по-новому интерпретируют ее социальный состав. При всей своей противоречивости и неоднозначности, данный термин широко используется в историографии.
Первый вопрос, которым задаются современные англо-американские историки при определении социального состава буржуазии, заключается в установлении критериев, на основе которых возможно объединить указанную группу. Наиболее распространенное определение буржуазии связано с одним из интерпретаций понятия «буржуа» в старом порядке. Одно из определений буржуа - городской житель, не занимающийся «ручным трудом». Уильям Дойл и Сара Маза основываются на данном определении в поиске буржуазии, параллельно отказываясь от выделения отдельного вида сельской буржуазии, предложенной Альфредом Коббеном. Еще одно определение буржуа также распространено в современной историографии, однако является дискуссионным. Во Франции XVIII века статус буржуа предоставлялся определенной недворянской группе привилегированного городского населения. Статус буржуа сильно отличался в разных городах Франции, однако имел несколько общих черт: буржуа имели определенную экономическую свободу и почетные привилегии, должны были выполнять ряд полицейских функций или содержать городские укрепления. Жить по-буржуазному означало жить не за счет «ручного труда», что в современной историографии интерпретируется, как «жить за счет торговой деятельности». Буржуазия отождествлялась с теневой привилегированной группой, которая была наделена меньшими привилегиями, чем дворянство и естественно желала их приобрести. Термин «буржуа», вероятнее всего, мог относиться к привилегированному статусу жителей определенных городов.
Попытки соотнести современное понимание буржуазии и определение старого порядка, очевидно ставят больше вопросов, чем дают ответов. Более того, ряд характеристик, например, жизнь не за счет «ручного труда» или особый статус, предоставленный лишь определенным лицам, фактически исключает из данной социальной группы большую часть городского населения, что вызывает множество споров в научном сообществе. Наиболее широкое определение сводится к тому, что буржуазия - это преимущественно городское население. Настолько широкие рамки приводят к размытой границе между буржуазией и остальными сословиями, особенно дворянством. В историографии укоренился вопрос о целесообразности выделения буржуазии, как отдельной социальной группы.
В современной англо-американской историографии историки разделились на два лагеря: сторонники термина буржуазия и его противники. Противники, такие как Дэвид Гэрриох и Сара Маза, считают, что если современники не выделяли наличие данной социальной группы, а городское население не отождествляло себя с ней, то термин использовать бессмысленно. Сторонники часто говорят не только о необходимости использования термина буржуазия, но и реальном существовании этой социальной группы, наличии у нее самосознания и общих целей. Эта трактовка была поддержана Колином Джонсом и Генри Хеллером. Следует отметить, что в интерпретации данных историков присутствуют трактовки и формулировки, распространенные у сторонников классической интерпретации.
В состав буржуазии традиционно включают крупных предпринимателей и торговцев. Торговля фактически являлась монополией буржуазии. Однако, торговля и обогащение не были окончательной целью этого социального класса. Как было указано выше, старый порядок - система, которая строится на «чести» и «богатстве». Богатство, накопление капитала, было для буржуазии пропуском в мир дворянства, получение статуса, посредством приобретения почетных должностей и титулов.
Еще Колин Лукас отметил, что торговля не была почетным занятием во Франции конца XVIII века и получая статус и определенный уровень «чести» представители буржуазии прекращали торговую деятельность, приобретали землю и становились частью аристократии, элиты общества старого порядка. Концепция Колина Лукаса была принята и подтверждена рядом исследований. Сложно переоценить ее важность, поскольку данная концепция является еще одним аргументом в пользу того, что в предреволюционные годы не было противостояния между буржуазией и дворянством.
В 1991 г. Колин Джонс предложил концепцию коммерциализации и рассмотрел ее влияние на общество старого порядка. Стоит отметить, что данная концепция условно разделилась на два направления, которые стали очень популярны в современной историографии, каждая работа общего характера, Франции конца XVIII века касается данной темы.
Во второй половине XVIII века меняется повседневная жизнь общества, на рынке появляется множество товаров потребления, происходит революция в одежде и моде. Коммерческие товары создают частную товарную сферу, нацеленную на предоставление покупателю комфорта, например, на рынке появляется мебель, элементы декора, которые активно начинают скупать держатели собственности. Потребительская революция несколько изменила сущность статуса в социальной иерархии. С появлением множества различных товаров и развития моды, складывается формат богатой жизни, который особенно утверждается при дворе, но при этом становится доступным значительной части населения. Богатые предприниматели, зажиточные горожане могут приобщиться к культуре и богатой жизни посредством покупки новой «модной» одежды, карт, книг, часов, зеркал. Потребительская революция полностью не оттеснила дворянский статус, но предоставила еще один вид социальной мобильности: богатство и жизнь по-богатому. Это сблизило богатые круги общества, объединило буржуазию и зажиточное дворянство в одну культурную группу. Тем временем старое бедное дворянство, пытаясь приспособиться к новой культуре, полностью разорялось и все больше отдалялось от богатого дворянства.
Второе направление этой концепции имеет большее отношение к выделению класса буржуазии и новых практик старого порядка. Колин Джонс считает, что коммерциализация ведет к профессионализации буржуазии или отдельных ее групп посредством формирования «рыночного сознания». Коммерциализация, профессионализация, «рыночное сознание» и повышение образованности, с точки зрения Колина Джонса, стимулировали создание представления о государстве, не как о государстве, представленном династиями и монархией, а как о государстве, представленном «нацией». Данный идеологический конструкт развивался параллельно с проработкой новых рынков. Возможности социальной кооперации, которые предоставлял старый режим, развивали представления о свободе, демократии, гражданском деле у буржуазии и либеральной аристократии. Общественное мнение, как социальная сила, распространилось на все высоко коммерциализированное общество. Как культурный конструкт, оно было связано с культурной гегемонией профессионалов, установленной через каналы гражданской кооперации. Колин Джонс, считает, что именно профессионализация населения создала единую социальную группу буржуазии, которая и стала наиболее активной движущей силой революции. Таким образом, он возвращается к одному из фундаментальных положений классической интерпретации Французской революции.
Таким образом, в современной историографии нет согласия относительно социального состава буржуазии, однако традиционно она понимается как преимущественно городское сословие, подвластное коммерциализации жизни. Оно органично встраивается в структуру старого порядка и не является враждебным дворянству сословием, пытаясь за счет накопления капитала приобщиться не только к богатой жизни, но и получить почетный статус. Профессионализация и рост образованности объединяют буржуазию внутри социальной группы и сближают ее с дворянством. Многие историки, например, Питер Кэмпбелл, Питер Макфи, а также Сара Маза и Уильям Дойл убеждены, что накануне революции границы между богатой буржуазией и либеральным дворянством были настолько условны, что их разделение часто невозможно. Указанные выше тенденции будут подробнее рассмотрены в последующем разделе данной работы, анализирующем социальную динамику и основные процессы старого режима.
1.2 Социальная динамика и социальные конфликты в старом порядке
В статье «Estates Orders and Corps», опубликованной в 2015 году, Гейл Боссегна сформулировал целостное представление о функционировании общества старого порядка, которое систематизирует все базовые представления современной историографии. В соответствии с концепцией Маршала, предложенной еще в 50-х годах XX века, общество старого порядка строилось на статусе. Подобная форма социального устройства в Германии называлась Standerstadt. Во французском старом порядке все сословия, социальные группы и подгруппы, кооперации и юридические лица, все должности, которые занимал какой-либо субъект наделяли его определенными привилегиями, правами, обязанностями, формировали его социальный статус, в соответствии с которым определялась социальная роль или роли, которые субъект должен был играть в обществе. В старом порядке было две ветви статуса - почетная и юридическая, которые сливались и органично сосуществовали. С одной стороны, чем выше социальный статус субъекта, тем больше привилегий и прав он имеет, с другой - статус закрепляет за субъектом определенные должности и открывает доступ к новым. Данная система существовала органично на протяжении веков, однако произошли изменения, которые создали несколько «стрессовых» зон. В современной историографии нет согласия в части объективного выделения каждой из них, однако следует рассмотреть мнения историков, чтобы заключить, какого характера были социальные причины Французской революции и выделяют ли их современные историки в принципе.
Структура старого порядка предполагала, наличие множества привилегий, которые распространялись на субъектов общества, посредством их нахождения в определенном сословии, на определенной должности или в составе определенного профессионального объединения. Представители дворянства и духовенства не облагались главным прямым налогом - taille, и еще рядом прямых и косвенных налогов, например, налогом на соль. Субъекты, которые приобретали соответствующие должности или были членами соответствующих коопераций, также освобождались от ряда налогов и даже могли осуществлять их сбор. Члены «Генерального откупа» собирали сословные налоги для государства и параллельно имели скидку на подушный налог, а также освобождались от военной службы. Гейл Боссегна считает, что с развитием и укреплением данной системы, у монархии возникла проблема недоимок налоговых средств, поэтому стало осуществляться постепенное урезание количества должностей.
Историк подчеркивает, что данные меры были вызваны противоречиями в самой системе. В контексте начавшегося еще в середине XVIII века экономического кризиса монархия продолжила реформирование налоговой системы, посредством обложения прямыми налогами дворянства. Чтобы избежать банкротства, монархия также расширила практику займов у частных лиц и профессиональных групп, что привело к глубокой зависимости государства от частных средств и перманентному государственному долгу. Таким образом, Франция стала не только королевством налогоплательщиков, но и королевством держателей государственного долга. Джек Голдстун отмечает, что с ухудшением экономической ситуации, которая была спровоцирована пережитками и противоречиями системы, а также нерациональными экономическими решениями монархии, возросло и социальное напряжение. Социальная система старого порядка, изначально формировалась с целью реализации фискальной политики, она укрепилась и прижилась, последующие реформы фискальной системы, шедшие в разрез с установившимся порядком, привели к многочисленным противоречиям, усугубленным финансовым кризисом. Голдстоун считает, что эта масштабная проблема сама по себе не привела к революции, однако создала значительные препятствия для реформирования системы, которые совместно с политическими и культурными явлениями могли привести к революционному взрыву.
Выше была представлена лишь одна из многих трактовок причин Французской революции, распространенной в англо-американской историографии, в которой центральное место заняла проблема противоречивости структуры старого порядка и нерациональной фискальной политики. Отличительная черта данной трактовки заключается в том, что в ней почти полностью отсутствует социальный аспект, он подается лишь общим фоном. Стоит отметить, что эта тенденция присутствует в некоторых современных трактовках. Обратимся к следующим проблемам, чтобы установить, какие еще социальные причины Французской революции выделяет современная англо-американская историография.
Гейл Боссенга отмечает, что потребительская революция сильно повлияла на общество старого порядка, породив ряд противоречий и новых явлений. Наиболее важное из них - внедрение многочисленных товаров на рынок, которые ранее были доступны только привилегированным сословиям или богатым предпринимателям. В обществе старого порядка определенные предметы роскоши и быта подчеркивали статус. Теперь границы между сословиями стали более размытыми. Данный факт вероятнее всего не имел какого-либо значительного влияния на отмену сословной структуры 4 августа 1789 года. Однако, это важный аргумент в пользу унификации культурной жизни общества. Колин Джонс, считает, что потребительская революция и коммерциализация жизни общества способствовали росту ранее не существовавшей в старом порядке социальной группы - среднего класса. Этот факт может считаться одной из социальных причин Французской революции, поскольку городской средний класс, сформировавшийся в конце XVIII века, станет одной из наиболее активных движущих сил революции. С данной трактовкой соглашаются не все современные англо-американские историки, однако в последнее время число ее сторонников увеличивается, о чем свидетельствует аналитическая статья Лорен Клэй «The Bourgeoisie, Capitalism and the Origins of the French Revolution».
На протяжении всей истории историографии Французской революции, исследователи отдельно рассматривали феномен антинобилизма. В классической интерпретации он использовался в качестве аргумента в пользу буржуазного характера революции и иллюстрировал недовольство основной массы населения - крестьянства. Революционно настроенная буржуазия, представленная крупными производителями и торговцами, стремилась к большей экономической свободе и противостояла экономическому консерватизму дворянства, основанному на феодальных традициях. Крестьяне, в свою очередь, были обременены множеством налогов и сеньориальными повинностями, они фактически представляли собой на протяжении столетий главным источником дохода дворянства. Накануне революции антинобилизм усилился лозунгами о восстановлении социальной справедливости. Действительно, истоки антинобилизма можно найти в многочисленных крестьянских волнениях, чаще всего являвшихся следствиями плохих урожаев или поствоенного периода. Антидворянские настроения часто выражались в литературных произведениях и не только во Франции. Антинобилизм можно считать общеевропейской тенденцией раннего нового времени.
С началом ревизии 60-70-ых гг. феномен антинобилизма был пересмотрен в результате более глубокого изучения социальной структуры общества старого порядка англо-американскими историками критического направления. Проанализировав социальную структуру старого порядка в представлениях современников Французской революции и в контексте новейших исследований, Альфред Коббен пришел к ряду заключений. Во-первых, считает он, различия между высшими слоями дворянства и буржуазии являются настолько условными, что их разделение, зачастую, невозможно. Во-вторых, при разработке декретов об отмене феодализма, революционеры не имели конкретного представления о социальном делении старого порядка. Два этих факта привели Коббена к выводу, что предреволюционный антинобилизм мог быть основан не на ненависти конкретно к дворянскому сословию, но в более простой форме - ненависть бедных к богатым Автор аргументировал данное умозаключение формированием обедневших масс, за счет стремительного прироста населения в XVIII веке, урбанизации и финансового кризиса. С этим аргументом соглашается и Уильям Дойл. Тем не мене, в современной англо-американской историографии существует мнение, частично возвращающееся к основам понимания данного вопроса сторонниками классического подхода. Некоторые историки замечают, что в 1788 г., когда проводилась подготовка к собранию Генеральных Штатов, возникли антидворянские настроения, они развивались в период функционирования Национального собрания. В результате они привели к глобальному политическому конфликту, изначально основанному на социальных противоречиях. Таким образом, дискуссия об антинобилизме разделилась на два направления.
Исследования Уильяма Дойла еще до 1989 года показали, что нет доказательств наличия враждебности в старом порядке к дворянству в целом и его основным принципам. Джордж Дюби, отмечал, что даже в конце 80-ых годов в обществе бытовало мнение, что монарх вместе с рыцарями и епископами может восстановить порядок в обществе. В образованных кругах было распространено мнение, что дворянство является важной частью государства, которая не дает монарху стать деспотом. Принцип: монархия и дворянство неотделимы и поддерживают друг друга, - являлся неоспоримым. Даже самые ярые противники аристократии и монархии, такие как Бриссо, Робеспьер и Дантон, накануне революции носили отличительные, хоть и ложные, но знаки дворянства, а Марат в 1789 году писал программу монархической конституции. Дойл заключает, что среди образованного населения не было радикальных антидворянских настроений, которые могли как-либо серьезно ему угрожать. Не было и угрозы дворянству со стороны государства. В современной историографии укрепилось мнение, что дворянство было важным государственными агентом, на которого опиралась монархия и от которого зависела. Даже не смотря на ряд мер, принимаемых монархией не в интересах дворян, как например, налоговая политика конца XVIII века, они не были направлены на изменение роли дворянства в государственной деятельности или уничтожение привилегий, а лишь на попытку стабилизировать ситуацию в стране или, в данном конкретном случае, избежать банкротства. Антинобилизм стоит больше связывать с богатством, а не с самим дворянским сословием. Как было указано выше, наиболее острая критика была направлена против придворных, наиболее богатых и влиятельных членов общества старого порядка. Обвинения в коррупции и казнокрадстве в контексте экономического кризиса были логичными и не имели жесткой антидворянской направленности. Более того, выше был описан феномен критики бедными и средними дворянами более богатых, который иллюстрировал противостояние внутри сословия, обусловленное изменением его состава на протяжении XVIII века.
Таким образом, в современной англо-американской историографии общество старого порядка представлено открытым и мобильным, строящимся на основе статуса и богатства. Система продажи должностей, основанная в XVI веке для пополнения казны за счет новых сборов, стала неотъемлемой частью социальной структуры старого порядка и обусловила высокую социальную мобильность, пополнение и обновление дворянского сословия. Из-за стремительного экономического развития, росло население Франции, начался процесс урбанизации и, по оценкам некоторых исследователей, формирования городского среднего класса. Все больше представителей третьего сословия становились нобилизированными. Потребительская революция и коммерциализация общества постепенно стирала границы между сословиями, образовывала относительно единое культурно-политическое пространство. В старом порядке не существовало глубоких сословных конфликтов, по оценкам некоторых историков, они проявились лишь после начала революции. Больше неприязни было между богатыми и бедными, нежели чем между сословиями. Экономический кризис конца XVIII века выявил неспособность старого порядка к реформированию, экономическая и фискальная политика короны противоречили установленным ранее принципам, что привело к решению Людовика XVI под давлением парламентов созвать генеральные Штаты.
В современной историографии упрочилось мнение, предложенное Колином Лукасом в 1973 г., что созыв Генеральных Штатов по формату 1614 года обнажил скрытые социальные противоречия между, казалось бы, культурно-политически единой элитой, состоящей из высшего дворянства и буржуазии. Гейл Боссегна отмечает, что данный пережиток был единственным инструментом, способным разделить дворянство, нобилизированных и крупную буржуазию. Причина разногласия заключалась в том, что Генеральные Штаты предполагали сословные заседания, в то время как либеральное дворянство, буржуазия и третье сословие изъявили желание провести Генеральные Штаты в формате без сословного разделения. Более того, в число второго сословия могли войти исключительно члены имевшие дворянскую родословную до определенного колена. Таким образом, большая часть недавно нобилизированных имела право заседать лишь с третьим сословием. Потомственное дворянство, в основном провинциальное, всячески подчеркивало свой особенный рыцарский, почетный статус. В результате, возвращение Генеральных Штатов по старому образцу выявило и обострило противоречия традиционной системы старого порядка, основанной на статусе, и новых тенденций, основанных на богатстве. Дворяне были не против встать на путь изменений вместе с буржуазией, однако единственное от чего они не могли отказаться -это честь, статус и превосходство. Современные историки интерпретируют данное скрытое противостояние, как еще одно противоречие в структуре старого режима.
В современной англо-американской историографии нет согласия ни относительно причин Французской революции, ни относительно ее характера. В представлениях англо-американских историков, последователей критического направления, у Французской революции не было конкретно выраженных социальных причин, не было сословного противостояния, не было перед революцией и открытого противостояния бедных и богатых. Поворотной же точкой является решение Людовика XVI созвать Генеральные Штаты по образцу 1614 г, которое выявило противоречия в новой и старой социальной структуре старого порядка. Современными англо-американскими историками также было установлено и то, что противоречивую структуру старого порядка было почти невозможно реформировать, что вызвало экономический кризис, который создал условия, спровоцировавшие революцию. Сторонники «новой ревизионистской ортодоксии», считающие Французскую революцию политической, соглашаются с тем, что революционное политическое мышление зародилось, в частности, из-за социально-экономических причин, спровоцированных структурой и реалиями старого порядка. Колин Джонс и Генри Хеллер, возвратившиеся к формулировкам, свойственным классической интерпретации, считают, что создание «революционной» буржуазии, которая активизировалась лишь после созыва Генеральных Штатов, также было продиктовано социальными изменениями в старом порядке. Более того, данными изменениями было продиктовано становление и дальнейшее распространение гражданского самосознания. Таким образом, в современной англо-американской историографии сочетается множество различных интерпретаций, в том числе классической и новой ревизионистской ортодоксии. Четких социальных причин Французской революции не сформулировано, однако все современные англо-американские историки сходятся на том, что сама структура старого порядка послужила причиной революции.
Глава 2 Движущие силы революции в современной-англо-американской историографии
Движущие силы революции - чрезвычайно размытая тема в современной англо-американской историографии. Во многом это обусловлено тем, что современные англо-американские историки, в большинстве своем, не посвящают данному вопросу специальные исследования, но постоянно касаются его при рассмотрении различных аспектов революции. Определение движущих сил Французской революции является чрезвычайно сложной задачей не только из-за плюрализма мнений и трактовок социально-экономических и политических процессов, но и из-за глубоких связей данной проблемы с рядом нерешенных историографических вопросов и дискуссий. Подобное положение проблемы, с одной стороны, и потребность в постоянном обращении к ней при описании революционных событий, с другой, приводит к многочисленным обобщениям, например, что массы были активным двигателем революции. Под массами соответственно понимается крестьянство и городское рабочее население. Подобную трактовку использует и Питер Макфи в работах «Liberty or Death» и «A Social Revolution? Rethinking Popular Insurrections» и даже отмечает, что массы, имели определенные общие цели. При этом автор не останавливается на разъяснении данного положения. Также чрезмерно размытой является встречающаяся в ряде работ современных англо-американских историков формулировка, согласно которой движущими силами Французской революции являлись просвещенные элиты. Пожалуй, последняя представляет собой наилучший пример попытки избежать дискуссий о роли, целях и составе буржуазии, характере революции, а также о внутренней композиции дворянского сословия и роли данной социальной группы в принятии решений.
Более конкретные выводы о движущих силах революции невозможны без участия в указанных выше и еще ряде других дискуссий, которые были особо остры в середине XX века и вновь усиливаются сегодня. После двухсотлетнего юбилея Французской революции несколько англо-американских историков, таких как Колин Джонс, Сара Маза, Тимоти Таккет, Джон Маркофф, Лорен Клэй переосмысляли основные положения дискуссий и предлагали свои интерпретации движущих сил революции. Установление достижений современной англо-американской историографии в изучении данного вопроса невозможно без рассмотрения основных дискуссий с ним связанных и интерпретаций историков предшествующих историографических периодов.
Следует также обозначить некоторые ограничения, в рамках которых будут рассматриваться движущие силы революции в данной работе. Прежде всего, будут рассмотрены суждения и интерпретации общего характера, которые свойственны современной англо-американской историографии: просвещенные элиты, крестьянство, буржуазия и контрреволюция как движущие силы Французской революции. Будут обозначены: происхождение, становление и дискуссии, связанные с данными интерпретациями в предшествующих историографических периодах и их влияние на оценки и интерпретации современных англо-американских историков. В данной работе движущие силы Французской революции будут рассмотрены преимущественно в связи с проблемой причин и характера революции. В рассмотрении данного феномена, будут установлены достаточно широкие хронологические рамки (1789-1799), однако в большей степени будут освещаться движущие силы, которые начали Французскую революцию, условно, первый этап Французской революции (1789-1791). Как было указано в первой главе и во ведении, возрождающееся изучение «социального» преимущественно связано с изучением буржуазии, поэтому данный аспект будет центральным.
2.1 Движущие силы революции, основные дискуссии и их развитие до двухсотлетнего юбилея Французской революции
Как было указано выше, дискуссия о характере Французской революции тесно связана с вопросом о движущих силах революции. Точнее, наиболее важно, в чьих интересах революция совершалась, поскольку именно эта социальная группа или политическое объединение должно было ее возглавить. Еще в 90-ых годах XVIII века Эдмунд Бёрк заметил, что Французская революция совершается в интересах представителей торговых и финансовых профессий и при их особом участии. Ту же точку зрения высказали его оппоненты, Томас Пейн и Дж. Макинтош, опираясь в своих суждениях больше не на процессы, происходившие во Франции, но на реалии английского общества, в котором промышленники и торговцы уже в достаточной степени осознавали себя как единую социальную группу с общими политическими интересами, одним словом, были политически активным субъектом.
Эта идея получила значительное развитие у французских историков эпохи Реставрации, Минье и Тьера, которые предложили более структурированное и обоснованное объяснение буржуазного характера революции и лидирующей роли буржуазии. Интересно, что в работах либеральных историков впервые появляется деление Французской революции на определенные этапы, движущие силы которых, также меняются. В интерпретации Минье, первый этап революции - 1789-1792 гг., проводился буржуазией (средним классом), которая восстала 14 июля против абсолютизма и привилегированных сословий и установила конституционную монархию. С 1792 г. начался второй период, в процессе которого народ восстал против буржуазии (среднего класса) и конституционной монархи, что привело к установлению республики. Альфонс Олар развивал идею буржуазного характера революции в конце XIX начале XX века и тоже был убежден в том, что во главе революции в разное время находились разные общественные группы. Стоит отметить, что французские историки XIX века не уделяли столь значительного внимания социальному составу движущих сил Французской революции, используя такие же обобщения, как некоторые современные англо-американские историки, однако причиной подобных обобщений была не попытка избежать дискуссии, а отсутствие интереса к социально-экономическим аспектам революции.
Интерес возник в начале XX века у историков марксистского толка, которые разложили общество старого порядка и революции на классы и усмотрели в революционных событиях социально-экономическую динамику, приведшую к смене формаций. Именно историками-марксистами был произведен подробный анализ движущих сил революции и выделены ее основные этапы. Наиболее активен в выделении этапов революции был Жорж Лефевр, который обозначил в работе «The Coming of the French Revolution», оригинальное название которой «Quatre-Vingt-Neuf», целых четыре революции внутри одной: аристократическую, буржуазную, народную и крестьянскую. В отличие от него, аристократическая революция определялась ревизионистами как аристократическая реакция. В современной же англо-американской историографии аристократическая революция не считается частью Французской революции. Последующие революции в интерпретации Жоржа Лефевра в большей степени обозначали включение определенных социальных слоев в революционный процесс. Так, буржуазия стала активна с созывом Генеральных Штатов, особенно с учреждением Национального Собрания и Учредительного Национального собрания. Включение масс в революционный процесс было ознаменовано взятием Бастилии 14 июля 1789 г. Пик крестьянской активности и вступление в революцию крестьянства, а также его особое влияние на решения Национального собрания, историк связывает с «Великим страхом» лета 1789 года. Важно, что активизация всех слоев населения произошла в 1789 г., и революции не сменяли друг друга, но дополняли.
Жорж Лефевр и его последователь Альбер Собуль упрочили в классической историографии буржуазию как главную движущую силу революции. ведущую классовую борьбу и переход к капитализму. Однако наиболее важным является вопрос о конкретном социальном составе революционной буржуазии: была ли это группа крупных промышленников, мелких торговцев или люди свободных профессий. В первой главе было кратко рассмотрено деление буржуазии, предложенное Жоржем Лефевром. Из пяти групп буржуазии, которые сильно отличалась не только доходами, но и целями, лишь две, с точки зрения Лефевра, реально были двигателями революции: крупные промышленники и торговцы. Остальные группы тоже были частью движущей силы революции, но не в той степени. Более того, их мотивы и цели меняла сама революция, что не может быть аргументом в пользу их главной роли как двигателей революции и субъектов, принимающих решения. Еще один ключевой момент в определении движущих сил революции, который также был затронут в первой главе, - необходимость самосознания как единой социальной группы. С точки зрения Альбера Собуля, подобное самосознание и общность в целях присутствовали у промышленников и торговцев.
Новый подход к проблеме определения движущих сил Французской революции был представлен Альфредом Коббеном в 1954 г. в инаугурационной лекции «The Myth of the French Revolution». Материал лекции был продуктом тщательной архивной работы британского историка. Новый подход заключался в определении движущих сил революции как людей, принимавших наиболее важные политические решения - членов Учредительного Национального собрания и Национального конвента. Историк изучил всех членов этих парламентских органов и сгруппировал их по роду деятельности. Полученные результаты опровергали положения сторонников классической интерпретации, поскольку представителей крупной промышленности, коммерсантов и торговцев в Учредительном собрании и Национальном Конвенте оказалось чрезвычайно мало (13% - Учредительное собрание; 9% - Национальный конвент). Цифры являются убедительным аргументом в пользу того, что в коллегиальном формате революционная буржуазия, какой она понималась историками-марксистами, не смогла бы не только стать движущей силой революции, но и отстоять свои интересы. Н аиболее многочисленной группой в Учредительном собрании и Национальном конвенте были юристы и люди свободных профессий. Если объединить их, как это сделал Альфред Коббен, то получаются следующие цифры: 30% - Учредительное собрание; 44% - Национальный конвент. В современной англо-американской историографии данная группа также была объединена Колином Джонсом и понималась как группа городских «профессионалов».
В своей инаугурационной лекции Альфред Коббен не сделал каких-либо выводов относительно движущих сил революции, однако они были представлены в его работе «The Social Interpretation of the French Revolution». Историк разделил эти силы на те, которые возглавили революцию в городе и в деревне. Первый и самый главный для Коббена вывод относился к определению буржуазии, в интересах и силами которой могла проходить Французская революция в городе. Взяв за основу деление буржуазии Жоржа Лефевра, подчеркнув условность и неточность терминологии, а также показав традиционалистский и консервативный характер экономики старого порядка, Альфред Коббен обозначил группу, которая возглавила революцию в городе в 1789 г. - люди свободных профессий и должностные лица. Историк отметил противостояние растущей буржуазии, которая была представлена промышленниками и торговцами и буржуазии находящейся в упадке - должностные лица и люди свободных профессий. Растущая буржуазия, хоть и занималась коммерческой деятельностью, была консервативной, и ее устраивал старый порядок. Буржуазия, которая находилась в упадке, наоборот желала радикальных изменений в системе и начала их проводить при первой возможности (открытие Генеральных Штатов). Свое заключение Коббен подкреплял данными, представленными еще в инаугурационной лекции.
Что касается движущих сил революции в деревне, Альфред Коббен хоть и недооценивал, но не мог отрицать предложенный Жоржем Лефевром тезис, что крестьянские волнения стали ключевым фактором, повлиявшим на решение Национального собрания отменить феодализм декретами 4-11 августа 1789 г. Впоследствии вопрос о крестьянской революции и роли крестьянства как движущей силы революции был поставлен сторонниками классической интерпретации и ревизионистами во главу дискуссии. Во многом, постановка данного вопроса как ключевого была продиктована Китайской крестьянской революцией 1950-60-ых гг. и успехом крестьянских революций в Латинской Америке. Однако в 1970-80-ых гг. вопрос о роли крестьянства во Французской революции отходит на задний план.
Еще до двухсотлетия Французской революции большая часть выводов Альфреда Коббена относительно движущих сил революции была пересмотрена и скорректирована. Гвейн Льюис отмечает, что Альфред Коббен слишком просто отказался от роли крупной буржуазии в революционном процессе. Несмотря на то, что 1989 год ознаменовался крушением классической интерпретации, некоторые ее аспекты, хоть и в весьма переработанном виде, все же сохранились и стали объектом дискуссий в современной, особенно в англо-американской историографии. Поле выхода работы Альфреда Коббена Альбер Собуль, в 1960-70-ых гг. наиболее влиятельный сторонник классической интерпретации, характеризовал Французскую революцию не как капиталистическую-буржуазную, но как крестьянскую-буржуазную, подчеркивая решающую роль крестьян в революционном процессе и, обозначая их движущей силой революции наравне с буржуазией. Вопрос о роли крестьянства вновь возник в историографии в 1990-ые гг. во многом благодаря статье Маркоффа и работе Адо «Крестьяне и Великая Французская революция», переведенной лишь в 1996 г.
В 70-ых годах XX века с переходом к изучению преимущественно политической истории революции ревизионистами во главе с Франсом Фюре, исследователи на время приостановили изучение движущих сил революции в социальном плане. Линн Хант и Кит Бейкер разрабатывали концепции, описывающие возникновение новой революционной политической культуры. На первый план вышло изучение конкретных политических деятелей или политических течений и группировок. Историки начали считать движущей силой революции интеллектуальную элиту, при этом не исследуя конкретную принадлежность ее членов к какому-либо классу или социальной группе. Кит Бейкер и Лин Хант считали, что новая политическая культура и единая группа интеллектуальной элиты, которая имела самосознание и определенные общие цели появилась непосредственно в процессе революционных событий. Изучение ревизионистами и пост ревизионистами политической истории и их достижения в данном направлении сыграют решающую роль в становлении современных интерпретаций движущих сил Французской революции, предложенных англо-американскими историками в первое десятилетие современного историографического периода.
2.2 Движущие силы революции - основные интерпретации, дискуссии и подходы современных англо-американских историков
После двухсотлетнего юбилея Французской революции и окончания продолжительного и плодотворного противостояния историков критического направления и сторонников классической интерпретации начался период переосмысления. В 1989 г. также произошла победа политической истории над социальной. Пересматривая основные вопросы и положения дискуссии ревизионистов и марксистов, некоторые современные, в основном англо-американские историки, отметили, что социально-экономические аспекты после падения марксистской интерпретации так и не получили нового объяснения, не были в должной степени проработаны. Было необходимо произвести попытку объяснения социальных аспектов революции на основании уже накопленных знаний о культурных и политических аспектах революции. Таким образом, изучение «социального» постепенно начало возвращаться, однако очень медленно, внимание большинства историков все еще было сконцентрировано на культурных и политических аспектах революции.
Первые шаги в данном направлении были сделаны англо-американскими историками уже в 1989 г. Например, Тимоти Таккет в статье «Nobles and Third Estate in Revolutionary Dynamic of the National Assembly 1789-1790» показывает социальный характер противостояния левых и правых в Национальном собрании, выделяет контрреволюцию как одну из движущих сил Французской революции и показывает ее социальную составляющую, тем самым отходя от установленного Францем Фюре и Китом Бейкером объяснения данного вопроса.
В 1991 г. была опубликована статья Колина Джонса, о которой шла речь в первой главе, в которой автор, возвращаясь к вопросу о буржуазном характере Французской революции, предложил свое объяснение становления и деятельности новой социальной группы буржуазии как главной движущей силы революции. В 1997 г. в статье «Luxury Morality and Social Change» Колину Джонсу оппонировала Сара Маза, критикуя и корректируя его интерпретацию, после чего в 2003 г. она опубликовала самостоятельное исследование «The Myth of the French Bourgeoisie», на время закрывшее вопрос о буржуазии как о движущей силе Французской революции. Однако с развитием исследований, посвященных буржуазии, вновь встал вопрос о целесообразности выделения этой социальной группы и обозначении ее роли в революции.
Особенно ярко данный тезис прослеживается в статье Лорен Клэй «The Bourgeois, Capitalism and the Origins of the French Revolution». В 1995 г. была опубликована работа Джона Маркоффа «Violence, Emancipation and Democracy: the Countryside and the French Revolution» в которой автор вернулся к рассмотрению крестьянства и определил его не как хаотичную и иррациональную силу в ходе революции, но как группу, имеющую определенные цели. Не все указанные выше статьи посвящены исключительно движущим силам революции, но тем не менее, они затрагивают эту тему и в разной степени прорабатывают ее. Следует подробнее остановиться на данных работах, рассмотреть основные интерпретации движущих сил революции и оценить, прижились ли данные интерпретации в современной англо-американской историографии.
В первой главе были рассмотрены некоторые положения концепции Колина Джонса, касающиеся профессионализации, коммерциализации общества и потребительской революции. На основе данных явлений автор прослеживает формирование гражданского самосознания и гражданской коммуникативности у определенной прослойки городского населения еще до начала Французской революции. Исходная точка концепции Колина Джонса - профессионализация общества старого порядка, которая проявляется почти на всех уровнях в конце XVIII века. Система корпоративной профессионализации начинает сменяться гражданской профессионализацией. Фактически, это означало расширение профессионализации общества в целом и рост статуса профессионала в частности. Все больше профессионалов - лиц свободных профессий, становились востребованными, увеличивалось их количество, появлялись специальные профессиональные организации, которые не были привязаны к сословию.
Наилучший пример - хирурги. В конце XVIII века существовало два вида врачей: врачи, обученные в университетах, и практикующие хирурги. Колин Джонс провел отдельное исследование профессионализации практикующих хирургов, установив не только увеличение их численности и спроса на их услуги, но и становление централизованной организации первых королевских хирургов. Еще один пример гражданской профессионализации - это практикующие юристы, которые стали участвовать во все большем количестве мелких-средних гражданских административных и уголовных разбирательств.
Профессионализация происходила и в армии, однако со своими особенностями. Ордонанс Сегюра 1781 года сделал армию более закрытой, и ограничил к ней доступ недавно нобилизированных выходцев из третьего сословия, что может свидетельствовать в пользу первого шага в сторону от системы веналитетов. Данный процесс подробно описан в работе ревизиониста Дэвида Бьена. Колин Джонс заключает, что профессионализация общества старого порядка изменила отношение людей, прежде всего самих профессионалов, к профессии как таковой. Если изначально она определялась как служение какой-либо конкретной личности и монарху (государству), то в конце XVIII века она стала определяться как служение граждан гражданам. Таким образом на основе профессионализации сложилось гражданское самосознание.
Колин Джонс также удачно включил в свою интерпретацию ряд выводов Уильяма Дойла, об изменениях в структуре веналитетов. Покупка должностей перестает ассоциироваться со статусом, и становится инвестицией, которая в перспективе откроет доступ к власти, и возможностям.
С увеличением количества должностей постепенно увеличивалась их стоимость и налоги, что объясняется попыткой короны сократить масштабный государственный долг. Система веналитетов становится не выгодна держателям должностей, поэтому она с энтузиазмом будет отменена 4 августа 1789 г. Параллельно формировалось самосознание бюрократии как единой группы, с негативным отношением к требованиям короны. С точки зрения автора, кризис системы продажи должностей мог, также как и профессионализация, привести к формированию гражданского самосознания.
Тем временем росло состояние бюрократов и профессионалов, а потребительская революция постепенно стирала внешние границы между сословиями, социальными группами и средними слоями населения, что в свою очередь стимулировало распространение эгалитаризма и гражданского самосознания.
Возросшая гражданская коммуникативность быстро распространяла информацию среди населения и формировала единую интеллектуальную образованную группу профессионалов, которая была заинтересована в изменениях и культурно-политически подготовлена к отмене пережитков старого порядка и установлению нового еще до начала революции в 1789 г. Генеральные Штаты, в свою очередь, катализировали активность профессионалов и бюрократов, которые в большей степени представляли третье сословие. Колин Джонс аргументировал главную роль в революции данного слоя населения не только членством в Национальном собрании и Национальном конвенте (это отмечал еще Альфред Коббен), а тем, что основные решения и политические проекты - отмена феодализма и веналитетов, Декларация прав и Конституция, - соответствовали ее интересам.
Система формирования движущей силы Французской революции, представленная Колином Джонсом, является достаточно стройной и совмещает социально-экономическое и культурно-политическое знание современной историографии и предшествующих историографических периодов о старом порядке и Французской революции. Стоит отметить, что данную группу автор называет средним классом или революционной буржуазией и формально сам является сторонником буржуазного характера революции. Важно и то, что из-за размытости термина «буржуазия», считавшаяся ошибочной формулировка, представленная сторонниками классической интерпретации, вновь появилась в историографии.
При более подробном рассмотрении концепции Колина Джонса можно убедиться в том, что автор действительно соглашался с некоторыми положениями классической интерпретации и оспаривал ряд положений «новой ревизионистской ортодоксии». Данная интерпретация была воспринята современной англо-американской историографией не без критики, особенно со стороны Сары Мазы, однако многие ее положения были приняты и воспроизводятся в большинстве работ, в той или иной степени касающихся причин, характера, движущих сил революции, буржуазии, экономики и изменений в структуре старого порядка.
Сара Маза является, одним из ведущих исследователей буржуазии старого порядка и Французской революции в современной англо-американской историографии. Одна из ее наиболее значимых работ «Luxury Morality and Social Change» содержит критику некоторых положений концепции Колина Джонса; в ней произведена первичная переоценка понятий «буржуазия» и «средний класс».
Как было указано выше, Колин Джонс отмечал коммерческую активность старого порядка, изменения в его структуре, которые сделали возможным становление среднего класса или буржуазии как культурно и политически единой группы с высоким уровнем самосознания, сыгравшей центральную роль во Французской революции. Сара Маза, как и большинство англо-американских историков, соглашается с некоторыми положениями концепции Джонса, однако сомневается наличии самосознания у этого слоя и возможности выделения среднего класса и буржуазии в старом порядке и в ходе Французской революции.
Отличительная черта подхода Сары Мазы заключается в попытке установить, выделяли ли современники какую-либо единую среднюю прослойку общества. Автор целенаправленно не использует в данной работе понятие «буржуазия», поскольку считает, что все многообразие значений этого термина в старом порядке лишь усложнит поиск нужного сегмента общества.
Основываясь на многочисленных источниках, в большей степени представленных опубликованными работами Дидро и Тюрго, а также на работах современных историков и историков предшествующих историографических периодов, Сара Маза подтверждает некоторые положения концепции Колина Джонса.
Например, рассмотрев гардероб женщин третьего сословия разного достатка, она убеждается в том, что потребительская революция и рост доходов населения действительно могут свидетельствовать о возвышении среднего класса и стирании сословных границ. Она также подтверждает высокую социальную мобильность общества старого порядка и стремительные изменения в его структуре. Вторым шагом историка была попытка установить, как высшие слои общества реагировали на произошедшие изменения и видели ли они какие-либо изменения в социальной структуре, указывало ли это на возвышение определенного среднего слоя, на профессионализацию общества, становление гражданского самосознания. Сара Маза установила, что во Франции общество все еще понималось в традиционном формате органично сосуществующих и выполняющих свои функции сословий.
Подобное представление об обществе никак не могло свидетельствовать в пользу существования восходящей единой средней группы с высоким уровнем самосознания и развитой идеей гражданского общества. Этот вывод хоть и не опровергает положений концепции Колина Джонса, но свидетельствует о том, что французское общество не выделяло классовых категорий, а также о размытости самих определений понятий «средний класс» и «буржуазия».
Таким образом, Сара Маза вновь вернулась к тезису, что движущими силами Французской революции были не социальные группы, которых не знал ни старый, ни новый порядок вплоть до XIX века, а личности. Данную идею Маза развивает в работе «The Myth of the French Bourgeoisie», где показывает отсутствие социального, культурного и политического единства буржуазии, отсутствие у нее самосознания как единой группы с определенными политическими целями. Вновь встает вопрос о целесообразности использования самого термина буржуазия и о выделении какой-либо движущей силы революции кроме личностей.
Несмотря на то, что аргументация Сары Мазы, с одной стороны кажется достаточно убедительной и восходит к определению личностей как действующей силы революции, которые принимают политические решения и мотивируют массы, Лорен Клей заметила, что «миф о буржуазии», предложенный Сарой Мазой, следует пересмотреть, поскольку он не соответствует результатам современных исследований. Появляется все больше свидетельств в пользу того, что данная группа, буржуазия или средний класс, если и не существовала задолго до революции, то основы ее были заложены, и в критической ситуации именно она стала главной движущей силой Французской революции.
Разгром классической интерпретации и победа ревизионистского направления обусловили доминирующую роль политической и интеллектуальной истории в изучении Французской революции. Современные англо-американские историки минимизировали роль крестьянства во Французской революции, распространилось мнение, что крестьяне не были движущей силой революции, а были лишь наблюдателями. В 1789 г. крестьяне добились отмены феодализма, чем и удовлетворились, а вся их дальнейшая активность носила либо хаотичный, либо контрреволюционный характер. Установление данной трактовки во многом было продиктовано сменой акцентов и переходом к изучению роли политической культуры и личностей в революции.
На фоне постепенного возврата к изучению социальных аспектов в 90-ых годах XX века, американским историком Джоном Маркоффом была опубликована работа «Violence, Emancipation and Democracy: the Countryside and the French Revolution», посвященная роли крестьянства в революции. Джон Маркофф сконцентрировался на изучении направленности крестьянских движений в 1788-1793 гг. Проанализировав множество свидетельств о крестьянских волнениях в деревне (4700) и декретов Национального, Законодательного собрания и Национального конвента, он доказал наличие конкретных целей крестьянских волнений, а также оценил степень их влияния на процесс принятия решений представителями революционных парламентов.
Прежде всего, Джон Маркофф сгруппировал крестьянские восстания по их характеру и целям, выделив анти-сеньориальные, религиозные, контрреволюционные и анти-налоговые, панические, прожиточные. В большей степени следует сконцентрироваться на первой группе - анти-сеньориальные восстания, которые происходили перманентно с разной степенью активности на протяжении 1789-1793 гг. Для понимания причин продолжительности этих восстаний следует обратиться к декретам и к политической активности членов революционных парламентов. Во-первых, декретами 4-11 августа 1789 г. феодализм был отменен не полностью, множество повинностей и обложений продолжали существовать и взиматься с крестьянского населения. После 1789 г. революционное правительство приняло еще несколько важных декретов, которые отменяли остатки феодальной системы. Это, например, декреты 25 Августа 1792 г., 17 июля 1793 г.
Проследив динамику анти-сеньориальных крестьянских волнений в 1788-1793 г., Джон Маркофф показал, что их численность, масштаб и радикализм возрастали перманентно вплоть до принятия декретов, отменяющих не устраивавшие крестьян положения, после чего активность волнений стремительно падала и оставалась на относительно низком уровне вплоть до момента, когда крестьяне снова осознавали потребность в дальнейших изменениях. Автор считает, что степень влияния крестьянства на революционные парламенты была значительной. Прежде всего, он рассматривает пример «Ночи Чудес».
Еще один аргумент в пользу концепции Джона Маркоффа - урбанистический характер Французской революции. Как отмечали Альфред Коббен и Колин Джонс, в революционных парламентах в большей степени были представлены городские слои населения, их политические проекты и декреты в большей степени касались городского населения, чем крестьянства. Поэтому, как отмечает Джон Маркофф, крестьяне самостоятельно отстаивали собственные интересы с помощью крестьянских волнений.
Предложенная Джоном Маркоффом концепция является достаточно убедительной, она была позитивно встречена современными англо-американскими историками. Результаты его исследования стали основой для монографии «The Abolition of Feudalism: Peasants, Lords, and Legislators in the French Revolution», опубликованной в 1997 г., в которой для проверки и подтверждения своих выводов автор обращается к еще большему количеству источников и проводит более подробный анализ крестьянских движений и их роли в революционном процессе.
Сложно переоценить вклад Джона Маркоффа, поскольку спустя десятилетие он вернул крестьянство в дискуссию о движущих силах Французской революции. Следует отметить, что рассмотренная концепция также использует некоторые положения и формулировки классической интерпретации и подтверждает их. В современной историографии элементы концепции Джона Маркоффа широко используются при описании отмены феодализма, крестьянского вопроса, деятельности революционных парламентов.
Ревизионистами также активно развивалась концепция контрреволюции как движущей силы Французской революции. В большей степени она относится к политической истории, однако на первых этапах Французской революции можно усмотреть и социальный подтекст данного явления. В современной англо-американской историографии существует ряд работ, рассматривающих роль и влияние контрреволюции. Уже в 1989 г. была опубликована статья «Nobles and the Third Estate in the Revolutionary Dynamic of the National Assembly», в которой Тимоти Таккет оспорил предложенную Францом Фюре и Китом Бейкером трактовку контрреволюции как противоречия в понимании политически проектов и дальнейшей судьбы революции и отметил наличие фундаментального противостояния, в котором политическая борьба являлась отголоском социальных различий в составе Национального собрания.
Франц Фюре и Дэнис Рише считали, что Французская революция началась не с классовой борьбы, но с борьбы за власть. В Июне 1789 года с образованием Национального Собрания, монархия и привилегированные сословия капитулировали. Дальнейших ход революции характеризовался расколом внутри Национального собрания, члены третьего сословия из-за несоответствия политических взглядов восстали друг против друга. Политическое противостояние внутри третьего сословия начало приобретать более радикальный характер. Последовательно возникавшие все более радикальные фракции патриотов утверждали, что были истинным голосом народного суверенитета, представителями мнений большинства населения. Фракции и обвиняли друг друга в аристократическом заговоре, который направлен на восстановление монархии и старого порядка. Таким образом, Франц Фюре и Дэнис Рише считали контрреволюцию продуктом самого революционного движения, но не самостоятельной движущей силой революции. Противоположного мнения придерживался Тимоти Таккет, который утверждал, что аристократический заговор или контрреволюционные силы действительно существовали и были представлены не желавшим перемен старым зажиточным дворянством, которое в разное время поддерживалось различным числом сторонников, в том числе из третьего сословия. Изначальное социальное противостояние не исчезло в 1789 г., оно существовало и далее, однако все больше становилось политическим, а не социальным.
Еще в июне 1789 г. сформировались левое (бретонское) и консервативное объединения, которые в разное время привлекали и переманивали друг у друга сторонников. Так, некоторые центристские депутаты от третьего сословия, увидев ужасы гражданских июньских выступлений примкнули к монархистам. Обратная ситуация произошла в 1790 году, когда большая часть центристов Национального собрания перешла на сторону левых сил, из-за растущей популярности городских демократических движений и объединений. Тимоти Таккет отмечает, что само наличие и активность контрреволюционных сил стимулировали развитие революции и принятие более радикальных решений для ее защиты.
Работа Тимоти Таккета оригинальна и важна, поскольку представляет собой отступление современной англо-американской историографии от установившихся в процессе ревизии положений, как называл их Колин Лукас «новой ревизионистской ортодоксии». Контрреволюция как движущая сила Французской революции была рассмотрена еще в ряде работ современных англо-американских авторов, но более поверхностно. Это вызвано тем, что в современной англо-американской историографии данный аспект не является центральным и затрагивается только частично при изучении других тем. Среди таких работ: «Aristocracy and its Enemies in the Age of Revolution» Уильяма Дойла, где есть упоминание о данной проблеме в главе, посвященной дворянской активности в период 1793-1799; «Oxford Handbook of the French Revolution» под редакцией Дэвида Андресса, где данная проблема затрагивается в статьях Чарльза Уолтона и Алана Форреста, объединенных в разделе «Контрреволюция»; в работе Тимоти Таккета «Becoming a Revolutionary», посвященной становлению Национального собрания, в которой он повторяет выводы из рассмотренной выше статьи и др.
Таким образом, в современной англо-американской историографии нет единого мнения относительно движущих сил революции и их социального состава. Существует ряд традиционно выделяемых сил, однако суждения об их социальном составе и степени значимости в революции часто являются размытыми и обобщенными, поскольку большинство современных англо-американских историков предпочитает не участвовать во многочисленных дискуссиях, связанных с данной тематикой. Однако именно англо-американские историки первыми начали пересмотр «новой ревизионистской ортодоксии» и представили новое знание о социальном составе движущих сил революции, обратившись в том числе и к опыту сторонников классической интерпретации.
Так, Колин Джонс пересмотрел классическую интерпретацию и предложил концепцию, в которой главной действующей силой Французской революции была буржуазия, социальный состав которой историк вывел из профессионализированных групп населения - среднего класса. После критики Сары Мазы, возвращение буржуазии как движущей силы революции в современную англо-американскую историографию приостановилось, однако все больше исследователей склоняются к целесообразности концепции Колина Джонса. Джон Маркофф вернул в современную англо-американскую историографию дискуссию об активном крестьянстве и представил концепцию, согласно которой данная социальная группа была полноценной и рациональной движущей силой. Тимоти Таккет пересмотрел предложенную Францем Фюре интерпретацию контрреволюции и показал ее как движущую силу революции, изначально основанную на социальном конфликте.
Каждая из указанных выше концепций в той или иной степени присутствует и развивается в современной англо-американской историографии. Их органичное сосуществование возможно, поскольку они не противоречат, но дополняют друг друга.
Глава 3 Социальные последствия Французской революции в современной англо-американской историографии
.1 Основные историографические направления и проблема изучения последствий Французской революции
Проблема социальных последствий Французской революции тесно связана и стоит в одном ряду с вопросами о ее значении, характере, влиянии и роли в как во французской, так и в мировой истории. На протяжении более двухсот лет предлагались многочисленные интерпретации ее последствий, которые в основном сходились к тому, что революция сильно повлияла на все сферы жизни общества Франции. Стоит отметить, что значительная политизированность темы и культ Французской революции, возникшей еще в XIX веке, усложняли исследование данной темы, так как несоответствие трактовки установленному мнению могло негативно повлиять на статус исследователя, особенно французского. Как отмечает Дженнифер Хойер, в меньшей степени испытывали политическое давление и влияние идеологических учений англо-американские историки, поэтому исследование данной проблемы давалось им проще, нежели чем французским и даже советским коллегам. Однако, как не парадоксально, именно французский историк Франц Фюре упрочил к 1989 году «минималистическую» трактовку, в которой итоги и последствия Французской революции оценивались как не столь значительные, в противовес мнениям предшественников.
Подробнее остановимся на некоторых положениях основных интерпретаций последствий Французской революции, предшествующих двухсотлетнему юбилею. В XIX веке большинство историков сходилось во мнении, что революция уничтожила старый порядок, произошли значительные изменения во всех сферах жизни общества. Социальные изменения, однако, не рассматривались как центральные, историки больше концентрировались на изменениях политических, культурных и идеологических. Алексис Токвиль одним из первых подробно рассмотрел социальную структуру старого порядка и соотнес ее с новой. Он отметил, что основы старого порядка не были уничтожены в период революции, а продолжали существовать в эпоху Наполеона и Людовика XVIII. Именно последователем Токвиля считает себя Франц Фюре, поддерживая его трактовку об отсутствии глобальных социальных последствий Французской революции.
Социальные последствия Французской революции стали наиболее значимыми в работах марксистских историков. Это во многом объясняется тем, что в основе самой классической интерпретации лежит социально-экономическая динамика. Смена формаций, установление капитализма, классовая борьба, - все это предполагает наличие многочисленных краткосрочных и долгосрочных социальных изменений. Для Жоржа Лефевра и Альбера Собуля главными социальными последствиями революции были отмена феодального режима и сеньориальной системы, упразднение сословий и уничтожение дворянства, победа буржуазии и крестьян - собственников земли. Переход к капитализму означал становление среднего рабочего класса или пролетариата. Дженифер Хойер отмечает, что классическая интерпретация отличалась своей стройностью, простотой, понятностью и высокой степенью понимания причин и последствий Французской революции. Однако она была упрощенной, а ее идеологический и политизированный характер сужали угол зрения и приводил к встраиванию фактов в концепцию, а не формированию концепции на основе фактов.
С началом ревизии в 60-70-х гг. англо-американские историки критического толка опровергли основные положения классической интерпретации, в частности и положения, посвященные последствиям революции. Альфред Коббен, подверг сомнению буржуазный характер революции и указал, что социальные последствия Французской революции не были столь значимыми. Норман Хэмпсон развил мысль Альфреда Коббена и также установил, что во время революции не произошло значительных изменений в формате владения собственностью и вытекающих из этого социальных изменений, дворянство сохранилось и оставалось достаточно влиятельным субъектом деревенской жизни вплоть до Наполеоновской эпохи. Положение крестьянства при Наполеоне не сильно изменилось относительно его положения в старом порядке. В дальнейшем историки критического толка почти полностью отошли от изучения социальных последствий, сконцентрировавшись на политическом, идеологическом и культурном наследии Французской революции.
В современной историографии можно выделить два подхода к рассмотрению последствий Французской революции: «минималистический» и «максималистский». Мэтром первого подхода являются Франц Фюре и его сторонники, среди англо-американских историков это Кит Бейкер, Саймон Шема, Линн Хант, Сара Маза, и другие. Представители данного подхода являются последователями ревизионистского течения и полностью отрицают наличие каких-либо значительных социальных последствий революции. Более того, учитывая не столь значительные последствия революции, в целом «минималисты» заключают, что революция не стоила того из-за огромного количества жертв, особенно в период террора.
«Максималистский» подход можно отчасти назвать продуктом побежденной классической интерпретации, поскольку его мэтром считается Альбер Собуль и современный англо-американский историк Гвейн Льюис. Постепенно набирать силу и сторонников данный подход начал сразу после двухсотлетнего юбилея Французской революции, когда некоторые англо-американские историки отметили проблему отсутствия и отрицания «социального» в современной историографии. Пересмотр «новой ревизионистской ортодоксии» был начат Колином Джонсом, Джоном Мркоффом и Тимоти Таккетом. Сторонники «максималистского» подхода пересмотрели некоторые положения классической концепции и вернули в дискуссию основные марксистские формулировки. В последние годы сторонников «максималистского» подхода становится все больше. Изучение социальных последствий французской революции постепенно возвращается в историографию, особенно в англо-американскую.
Методология исследования последствий Французской революции в современной историографии не является столь же проработанной, как методология изучения ее причин. Учитывая то, как близка тематика последствий Французской революции к вопросу о ее значении, удивительно что историки уделяли данному вопросу столь незначительное внимание и посвятили ему сравнительно небольшое число исследований.
Дженнифер Хойер, при рассмотрении данной проблемы задается вопросом о том, с какого этапа и каких сюжетов следует начинать прослеживать последствия революции. Она предлагает несколько вариантов исследования, которые, возможно, в ближайшее время начнут использоваться современными исследователями. Наиболее популярный в настоящее время подход, который используется большинством современных историков, делится на три ступени: рассмотрение старого порядка и установление конкретных дефиниций и характеристик какого-либо феномена/явления, затем установление его основных черт в новом порядке Наполеона, затем их сравнение. Таким подходом пользовался Уильям Дойл в статье «The Napoleonic Nobility Revisited». Стоит, однако заключить, что работ, посвященных последствиям Французской революции в современной англо-американской историографии, появилось не так много, в частности поэтому методология исследования данной проблемы все еще остается слабо проработанной.
.2 Отмена сословной иерархии и изменения в дворянском сословии как последствия Французской революции
Как было указано выше, еще Алексис Токвиль сомневался в том, что революция уничтожила основы сеньориального порядка. Он считал, что дворянство как сословие не только пережило французскую революцию и было восстановлено при Наполеоне и Людовике XVIII, но и оставалось достаточно значительным субъектом общества во время революции. Сторонники минималистического подхода поддержали данную точку зрения. Франц Фюре, например, отметил, что ничего так не напоминает социальную структуру старого порядка при Людовике XVI, как структура общества при Луи-Филиппе I. Дональд Грир считал, что в новой социальной иерархии, основанной не на статусе, но на богатстве, дворянство, сохранившее свои земли, стало активным экономическим актором и добавлял, что 2/3 из числа самых богатых людей XIX века составляли именно дворяне. Интересно, что последнее положение сторонники максималистского подхода не отрицают, но замечают, что дворянство XIX века сильно отличалось от дворянства старого порядка по целому ряду положений. Отдельное исследование данной проблеме посвятил Уильям Дойл, его результаты представлены в статье «Napoleonic Nobility Reimagined». Также данной проблемы касались Майкл Броерс в статье «The Napoleonic Regimes», и Питер Макфи в обобщающей работе «The French Revolution 1789-1799» и в статье «Economy, Society and the Environment».
Все перечисленные выше исследователи соглашаются, что дворянство пережило ликвидацию феодализма и сеньориального порядка, однако среди них нет согласия относительно того, насколько отличалось постреволюционное дворянство от дворянства старого режима. Уильям Дойл, изучая данный вопрос, выделяет ряд основных критериев, в которых следует искать отличия: социальный состав, привилегии, собственность и экономическое состояние. Говард Браун и Уильям Дойл отмечают, что при оценке дворянства в постреволюционный период также следует учитывать цель его восстановления, которой руководствовался Наполеон, а это в свою очередь тесно связано с вопросом о степени использования императором революционных практик и опыта старого режима. Уильям Дойл утверждает, что та группа элиты, которая была создана Наполеоном не называлась дворянством, формат получения титула основывался не на традиции, но на воле монарха, более того, титул не распространялся на семью его обладателя и в большинстве случаев (2/3) был не наследуемым, что является фундаментальным отличием от формы традиционного дворянства и воплощением достижений революции в отмене привилегий. Новая элита Наполеона фактически представляла собой не дворянство, а стройную систему иерархии государственных служащих, которую Уильям Дойл сравнивает с Табелем о рангах Петра I.
Несмотря на то, что все титулы были традиционными, заимствованными из существовавших титульных структур - граф, барон, рыцарь и т.д., они были привязаны к конкретным государственным должностям и функциям как гражданским, так и военным. В сущности, они были исключительно личными, однако была введена система «майората», которая предполагала передачу титула старшему сыну. Для получения данной привилегии обладатель титула должен был не только передать значительную сумму в 200,000 франков в казну, но и иметь существенный доход с собственности и платить большие налоги.
В Наполеоновской системе сохранилось всеобщее налогообложение, введенное в революционный период, более того, новая элита выбиралась из числа наиболее крупных налогоплательщиков, чем принципиально отличалась от старого дворянства. «Минималисты» также часто апеллировали к возвращению уничтоженной в период революции системы продажи должностей, которая являлась неотъемлемой чертой старого порядка.
Однако нельзя сказать, что данная система получила столь же массовое распространение, поскольку продавалось исключительно право «майората». Император, как и большинство современников считал, что уничтожение продажи гражданских и военных должностей, установление меритократии было одним из главных достижений революции. Таким образом, новая наполеоновская элита не обладала таким же набором привилегий, как дворянство старого порядка, лишь частично были введены элементы старого порядка, которые не были сильно распространены при новом режиме, а большинство достижений революции были сохранены.
Дворянство старого порядка входило в состав новой элиты Наполеона, однако его состав не превышал ¼ от общего количества членов. Большая часть, около 58% ее членов, были выходцами из буржуазии, а чуть меньше 1/5 (19.5%), - выходцами из низших слоев населения. Современные историки показали, что дворянство старого порядка также не было закрытым сословием и из-за системы веналитетов активно пополнялось выходцами из третьего сословия. Однако не было случаев, чтобы представители низших слоев населения становились дворянами.
При Наполеоне возможность выслужиться низшим слоям населения в основном существовала в армии, где работал установленный чуть ранее институт Почетного Легиона. Данный факт также можно отнести к социальным последствиям Французской революции, поскольку монополию дворянства на службу сменила возможность социального лифта через армию. Историки заключают, что основой наполеоновской элиты была меритократия, а возможность выслужиться предоставлялась всем гражданам Франции. Главный факт, который вводил в заблуждение многих историков, это признание наполеоновской элиты дворянством и его реконструкция при Людовике XVIII. Таким образом, если социальные последствия революции, касающиеся дворянства, были в краткосрочном формате почти неоспоримы, остается вопрос об их влиянии в долгосрочной перспективе.
Питер Макфи считает, что отмена сеньориальной и феодальной системы, а также ряд налоговых и торговых преобразований, сильно повлияли на дворянство: дворяне, будучи достаточно прагматичны, отказались от своего прежнего образа жизни и приняли, хоть и неохотно, революционные изменения. Роберт Форстер отмечает, что роль дворянства действительно оставалась значительной в период революции, даже не смотря на принятие ряда враждебных данному сословию декретов. Питер Макфи не спорит с этим заключением, но в свою очередь подчеркивает, что дворянство сильно пострадало во время революции и изменилось, адаптировавшись к новому порядку.
Прежде всего, лишившись привилегий, дворяне потеряли значительную часть своего дохода, например, доход провинциальных дворян в среднем упал на 50%. Дворяне также лишились своей земли, многие вплоть до половины земель, а некоторые потеряли всю землю. Несмотря на то, что во время революции дворянам были предоставлены компенсации за потерю привилегий, они по большей части нивелировались обязанностью платить такие же налоги, как и остальное население.
Если до 1789 г. дворяне платили 5% своего дохода с земли в казну, то в революционные годы налог возрос до 16%. Многие дворяне разорились и иммигрировали, а те, что остались не были включены Наполеоном в число новой наследственной элиты, поскольку для этого требовалось наличие значительного капитала и постоянного дохода. Макфи также отметил, что из-за отмены привилегий изменились отношения между дворянином и крестьянами в деревне, они больше не основывались на статусном различии, а представляли собой отношения богатых и бедных граждан.
Сделки с сеньором ничем не отличались от сделок с любым другим гражданином Франции. Более того, некоторые богатые дворяне, в частности провинциальные, включались в состав революционной буржуазии. В Наполеоновский период старое богатое дворянство, пережившее революцию, было включено в новою элиту наряду с буржуазией - произошло слияние и образование нотаблей - единой социальной группы с высокой степенью самосознания; в результате именно на нее и опирался Наполеон.
Таким образом, сторонники максималистского подхода считают, что существовал ряд значительных краткосрочных и долгосрочных социальных последствий Французской революции, что в частности, видно на примере эволюции и изменения дворянства. Все больше историков придерживаются данной точки зрения о наличии социальных последствий революции на примере дворянства, хоть и в основном краткосрочных, в том числе и Уильям Дойл, изначально историк-ревизионист.
.3 Капитализм, буржуазная революция и последствия Французской революции
В предшествующих главах описывались основные положения дискуссии о буржуазном характере Французской революции, были рассмотрены некоторые концепции, согласно которым именно буржуазия стала ее основной движущей силой. Сторонники этого мнения, в том числе и современные англо-американские историки, убеждены, что революционные изменения производились в интересах данной социальной группы, и именно она должна была остаться в выигрыше по ее итогам.
Сторонники минималистического подхода отрицают, данные положения и ссылаются на то, что буржуазия в процессе революции испытывала множество трудностей, часто даже большие, чем дворянство, капитализм не утвердился вплоть до второй половины XIX в., а последующие режимы вернули дворянство как доминирующую силу общества. Одним словом, буржуазия не выиграла в результате революции и последствия для данной социальной группы были либо не благоприятные, либо их не было вовсе. Чтобы установить точку зрения сторонников максималистского подхода, стоит сконцентрироваться не только на социальных, но и на экономических последствиях Французской революции. В современной историографии подобное слияние социальных и экономических аспектов определяется традиционно как социальная интерпретация, поскольку речь, фактически, идет об экономическом доминировании какой-либо социальной группы.
Прежде всего, стоит обратиться к более подробному рассмотрению объяснения сторонников «максималистского» подхода положения, предложенного минималистами о том, что буржуазия переживала трудности в период революции. Действительно, как показывает Питер Макфи, у торговцев и крупных производителей эти трудности были вызваны тем, что беспорядки в крупных городах часто негативно влияли на внутреннюю торговлю, а отмена рабства в 1794-1802 гг. негативно повлияла на международную торговлю. К 1815 г. уровень внешней торговли в два раза уступал уровню 1789 г. Из-за упадка торговли сокращалось население таких крупных городов, как Марсель, численность мелкой и средней буржуазии уменьшалась с 1790 по 1806 год.
Однако, не смотря на указанные выше проблемы, существовали и развивающиеся сферы. Например, производство хлопка и железа стимулировалось военными потребностями республики, а после - империи. Особенно важными, с точки зрения Питера Макфи, были институциональные изменения, создавшие пространство и возможность для свободной торговли. Усилены эти меры были законом Лешапельера 1791 г., отменившим торговые объединения и гильдии, а также введением при Наполеоне «ливретов» - трудовых книжечек, распространенных еще при старом порядке, фиксирующих записи о трудоустройстве.
Более подробно рассматривает социально-экономические последствия революции для буржуазии Генри Хеллер в работе «The Bourgeois Revolution on France 1789 - 1815». Хеллер отмечает, что в период революции буржуазия окончательно сформировалась как единая самосознающая социальная группа, которая контролировала производство и торговлю, а также была представлена в революционном правительстве, а после стала лидирующим субъектом наполеоновской бюрократии.
В интерпретации Хеллера, центральное место занимает коммерческая буржуазия, в основном крупные и средние производители и торговцы. Как видно из названия, Хеллер считает Наполеоновскую эпоху продолжением революции для данной социальной группы, когда ее положение еще больше упрочилось из-за экспансивной, военной и конкурентной, относительно Британии, направленности имперской политики. Многочисленные государственные заказы, продиктованные военными нуждами, начало государственного регулирования экономики ради минимизации торговых и производственных конфликтов стабилизировали экономику.
Таким образом, до 1799 г. во Франции сложилась благоприятная атмосфера для развития бизнеса и торговли, а при Наполеоне экономика была регламентирована. Как отмечает Хеллер и сторонники максималистского подхода, в частности Питер Макфи, если капитализм и не сформировался во время революции и правления Наполеона, так как не сформировалось еще самосознающего рабочего класса и соответствующего современным пониманиям рынка труда, то именно благодаря революции был совершен значительный прорыв в данном направлении. Это движение к капитализму было в интересах буржуазии и производилось при ее особом участии и под ее руководством.
Стоит также кратко остановиться на вопросах, которые уже были частично затронуты в предыдущей главе: становление буржуазии как главной социальной силы нового порядка, формирование нового социального порядка, основанного на богатстве и меритократии, как социальные последствия Французской революции. Как отмечает большинство современных англо-американских историков, в преддверии революции уже произошла смена старого социального порядка, основанного на статусе, на порядок, где главным условием для социальной мобильности стало богатство. Отмена привилегий 4-11 августа 1789 года и ряд последующих декретов 1792 и 1793 годов упрочили данные изменения. Благодаря этому, в частности, установились элементы меритократии, что стало возможно исключительно после падения сословий, за которыми были закреплены определенные должности.
Как отмечал еще Колин Джонс, в процессе профессионализации сформировалась революционная буржуазия, которая представляла собой широкий круг образованных профессионалов. Именно эта группа возглавила революцию и за десятилетие окрепла. Питер Макфи, Майкл Броерс и Генри Хеллер отмечают, что лидирующая роль буржуазии была очевидна во время правления Наполеона, поэтому при формировании новой элиты император объединил буржуазию с остатками старого дворянства и выходцами из низших слоев населения, чтобы обеспечить слияние новой элиты и ее преобразование в нотаблей - единую группу. Таким образом, историки считают, что данное объединение было результатом стирания сословных границ в период революции и желания Наполеона окончательно устранить еще существовавшие конфликты между дворянством и буржуазией.
3.4 Капитализм, и становление земельного крестьянства как последствие Французской революции
Вопрос о последствиях Французской революции для крестьянства в большей степени связан с экономическими аспектами. Однако стоит отметить, что данным экономическим последствиям изначально предшествовали социальные и институциональные изменения. В современной историографии этот вопрос связывают, как и в случае с буржуазией, в первую очередь с социальными, а затем с экономическими последствиями.
Следует подчеркнуть и то, что сторонникам максималистского подхода, как и сторонникам классической интерпретации, свойственно рассматривать социальные последствия революции вместе с экономическими.
Мэтры классической интерпретации Французской революции Жорж Лефевр и Альбер Собуль считали крестьянство одной из главных действующих сил Французской революции и отмечали, что революция в значительной степени повлияла на становление свободного и независимого землевладельческого крестьянства, предопределила дальнейшее его развитие. Историки-марксисты считали, что одним из главных достижений Французской революции было если не установление, то активное развитие капитализма и смена формаций. Интересно, что в крестьянстве, претерпевшем значительные изменения в 1789-1793 годах, они видели силу, которая тормозила капиталистическое развитие.
В значительной степени была пересмотрена крестьянская деятельность и преобразование крестьянства историками критического толка в 60-70-ых годах XX в. Альфред Коббен, Джордж Тейлор и Уильям Дойл отмечали, что ликивидация феодализма значительно не повлияла на преобразование крестьянства. Они подчеркивали, что старый режим был консервативен, однако в нем начинали медленно происходить изменения, установившиеся капиталистические отношения распространялись, в частности, и на деревню. Революция же по своей природе была враждебна капитализму и в деревне произошел еще больший «откат», приведший к полной ликвидации каких-либо капиталистических отношений.
Следует отметить, что к подобным заключениям, например, Нормана Хэмпсона привел вывод историков марксистов относительно крестьянства, которое тормозило развитие капитализма. Свои выводы ревизионисты также основывали на сравнении старого и нового режима при Наполеоне и Людовике XVIII. Они замечали, что Франция, как была преимущественно аграрной страной перед революцией, так и осталась такой после ее завершения.
Сложно спорить с данной трактовкой, однако сторонники максималистского подхода в некоторой степени преуспели в данном направлении. Чтобы проследить изменения в интерпретации социальных или социально-экономических последствий революции для крестьянства и общую дискуссию о капитализме, связанную с данным вопросом, следует прежде всего восстановить последовательность и трактовку основных этапов изменения положения крестьянства в интерпретации сторонников максималистского подхода на основе работ Питера Макфи, Генри Хеллера и отчасти Джона Маркоффа и Гвейна Льюиса.
Уже в начале 1789 г. начали нарастать многочисленные крестьянские волнения, пик которых пришелся на август 1789 г., когда в ночь чудес был ликвидирован феодализм. Уже в этот период крестьянство показало себя как значимая сила революции, отстаивающая свои интересы, в первую очередь, отмену сеньориальных повинностей.
Однако данный этап был лишь началом, поскольку крестьяне продолжили массовые протесты, требуя полной отмены остатков феодальной системы и земельных наделов (французский крестьянин давно уже не был крепостным, в его распоряжении была земля, однако к началу революции и во время нее многие крестьяне оставались без земли и работали по найму на земле других крестьян). Генри Хеллер отмечает, что важные изменения произошли в 1792 году, когда были полностью отменены феодальные обязательства, что привело к возможности удерживать на 10-15% больше излишков. Данный аспект видится Генри Хеллеру одним из наиболее важных достижений в формировании нового крестьянства, который предопределил их экономическую деятельность. Питер Макфи, в свою очередь, отмечает, что наиболее важным следует считать изменение 1793 года, когда было частично удовлетворено требование крестьян о земле.
Началась массовая продажа и передача крестьянам национализированных земель, в основном за счет секуляризованных церковных земель. В результате процент земель, которыми владели крестьяне возрос, в общем, с 31% до 42%; естественно на разных территориях цифры сильно разнились. Таким образом, большинство крестьян получили землю и французская деревня, стала представлять собой «лоскутное одеяло», состоящее в основном из маленьких и средних крестьянских владений.
К такому выводу все сторонники максималистского подхода приходят разными путями, но оценивают данное преобразование как одно из наиболее важных социальных последствий революции. Произошла эмансипация французского крестьянина, он стал самостоятельным владельцем земли, который должен был выплачивать налоги лишь государству, мог сохранять определенное количество издержек и реализовывать их на свободном рынке.
Интересно, что большинство, если не все, (все из рассмотренных) англо-американских историков, сторонников максималистского подхода, объясняя, как повлияли данные социальные изменения в деревне на развитие капитализма, ссылаются на работу А.В. Адо «Крестьяне и Французская революция», которая была впервые переведена в 1996 году. Питер Макфи и Генри Хеллер, основываясь на работе Адо и собственных исследованиях, заключают, что социальные изменения, которые произошли в деревне, установление эмансипированного земельного крестьянства повлияли на развитие капитализма в деревне, что является не только пересмотром минималистического подхода, но и значительным пересмотром положений сторонников классической интерпретации. Питер Макфи и Генри Хеллер заключают, что развитие капитализма в деревне стало возможным из-за сочетания свободного рынка и многочисленных маленьких и средних крестьянских хозяйств. В условиях мелкотоварного производства в долгосрочной перспективе интенсифицировалось первоначальное накопление капитала, что в свою очередь ускорило классовую дифференциацию между сельскими капиталистами и пролетариями. Таким образом, с точки зрения Макфи, революция ускорила развитие капитализма в деревне. Современные англо-американские историки, сторонники максималистского течения, считали, что социальные последствия Французской революции для крестьянства были краткосрочными и долгосрочными. Краткосрочные последствия революции заключались в том, что был сломлен сословный и феодальный порядок, крестьяне эмансипировались и в большинстве своем получили землю. Долгосрочные социальные последствия Французской революции - расслоение крестьян на сельских капиталистов и пролетариат. Из-за долгосрочного характера социальных последствий и, в краткосрочной перспективе, ликвидации или стагнации капиталистического развития, историки критического толка считали, что революция была антикапиталистической и произошел «откат», а сторонники классической интерпретации видели в крестьянстве препятствие для развития капитализма.
Указанная выше трактовка социальных последствий Французской революции для крестьянства и сама трактовка развития капитализма в деревне сегодня представлены в большинстве работ общего характера, которые касаются данного вопроса, и становятся все более популярны. Интересно то, что, вероятнее всего, именно перевод работы Адо, опубликованный в середине 1996 года, когда уже началось постепенное возвращение к изучению социального и одновременно отход от новой ревизионистской ортодоксии, сильно повлиял на развитие данной трактовки в работах англо-американских историков.
Социальные последствия Французской революции в большей степени рассматриваются современными англо-американскими историками сторонниками максималистского подхода. Отличительная черта данного подхода заключается в том, что он возвращается к формулировкам классической интерпретации и соотносит их с современными знаниями о последствиях Французской революции. Максималистский подход вписывается в рамки основных тенденций современной англо-американской историографии. В силу слабой проработанности «социального» в новой ревизионистской ортодоксии, англо-американские историки обращались к работам сторонников классической интерпретации, чтобы объяснить различные аспекты революции. Также логично это возвращение потому, что в классической интерпретации присутствовало четкое понимание причин и последствий революции, а в современной историографии прослеживается явный недостаток концептуализации знания и понимания социальных последствий революции.
Заключение
В современной англо-американской историографии происходят значительные изменения, которые обусловлены ее преемственным положением относительно предшествующего историографического периода противостояния классической интерпретации и историков критического направления. С 1989 г. современные англо-американские историки обращались к опыту и переосмысливали итоги предшествующего историографического периода, в ходе которого была уничтожена классическая интерпретация Французской революции. Англо-американские исследователи разделились на два лагеря: сторонников новой ревизионистской ортодоксии и минималистического подхода и группу сторонников максималистского подхода и историков, считавших необходимым возобновление изучения социальных аспектов революции, исчезнувших из историографии после крушения классической интерпретации.
Обращение к социальным аспектам Французской революции сопровождалось пересмотром достижений сторонников классической интерпретации и ревизии 1960-70 гг. Множество историографических работ, анализирующих ход полемики классиков и ревизионистов, было опубликовано в начале 90-ых гг. XX в. Накопление знания о предшествующем историографическом периоде показало ошибочность некоторых положений историков критического направления и поспешный отказ от формулировок классической интерпретации. Некоторые англо-американские историки уже в начале 90-ых гг. XX в. вернулись к формулировке «буржуазная революция» и опровергли тезис ревизионистов об антикапиталистическом ее характере. Сначала возвращение к социальному, особенно к основам классической интерпретации, было воспринято англо-американскими исследователями сторонниками новой ревизионистской ортодоксии в штыки, однако с течением времени у этого направления появлялось все больше сторонников. Сегодня можно утверждать, что социальная тематика вновь вернулась в англо-американскую историографию. Изучение социальных аспектов Французской революции в современной англо-американской историографии происходит в неразрывной связи с остальными ее аспектами: экономическими, политическими, культурными, идеологическими. Некоторые формулировки классической интерпретации принимаются, а новая ревизионистская ортодоксия, хоть и имеет все еще значительное влияние на англо-американскую историографию, по большей части, осталась в прошлом.
Обозначенная в начале XXI в. потребность в формировании новой интерпретации Французской революции, в частности, способствовала возвращению к изучению социальных аспектов, поскольку для формирования новой целостной концепции необходимо учитывать все аспекты революции, и обращению к опыту сторонников классической интерпретации, поскольку только классическая интерпретация обеспечивала высокую степень концептуализации. Современная англо-американская историография хоть и движется в намеченном в начале XXI в. направлении, однако все еще далека от построения новой интерпретации, т.к. в ней присутствует плюрализм мнений относительно основных концептуальных моментов и продолжающаяся дискуссия относительно социальных аспектов Французской революции, которые в разной степени проработаны англо-американскими историками.
Среди современных англо-американских историков нет согласия относительно социальных причин революции, их трактовка все еще в большей степени основывается на достижениях ревизионистов 60-70-ых годов. Они отчасти были скорректированы исследователями, переработавшими некоторые положения классической интерпретации. Предложенные ими концепции потребительской революции и профессионализации упрочили в англо-американской историографии мнение о наличии изменений в социальной структуре и динамике старого порядка, которые вместе с изменениями в политическом сознании граждан не могли привести к революции, но могли обеспечить высокую активность общества к моменту ее начала. В современной англо-американской историографии установилось мнение о том, что сама противоречивая и не способная к реформированию структура старого порядка, а также скрытые внутри нее конфликты, обострившиеся лишь в результате созыва Генеральных Штатов, и были социальными причинами Французской революции.
В современной англо-американской историографии также нет согласия относительно движущих сил Французской революции. Существует несколько традиционно выделяемых сил, однако большинство современных англо-американских исследователей, касаясь данной проблемы, прибегают к обобщениям, которые избавляют их от участия в целом ряде неразрешенных дискуссий. Эта проблема, во многом, тормозит разработку данной тематики. Несмотря на это, именно англо-американскими историками в значительной степени была пересмотрена «новая ревизионистская ортодоксия» и предложено несколько, часто возвращающихся к положениям классической интерпретации, но оригинальных и самостоятельных концепций. Колин Джонс пересмотрел социальный состав и роль буржуазии в революции, тем самым вернув, не без проблем, вопрос о буржуазии как движущей силе революции в историографию. Джон Маркофф доказал, что крестьянство являлось самостоятельной, полноценной и рациональной движущей силой революции. Тимоти Таккет пересмотрел предложенную Францем Фюре концепцию контрреволюции и показал ее как движущую силу революции, изначально основанную на социальных противоречиях. Данные концепции не противоречат друг другу, поэтому органично сосуществуют и развиваются в современной историографии.
Проблема социальных последствий Французской революции тесно связана с вопросами о ее значении и характере, поэтому является одной из наиболее острых в современной англо-американской историографии и в тоже время самой слабо проработанной. Данная тема вернулась в англо-американскую историографию благодаря сторонникам максималистского подхода, которые усомнились в формулировках сторонников минималистического подхода, убежденных в отсутствии социальных последствий революции. Отличительной чертой максималистского подхода является возвращение к ключевым положениям классической интерпретации. Англо-американскими историками, исследующими данную проблему, было установлено, что революция ликвидировала сословную систему старого порядка, сделала буржуазию лидирующей социальной группой, сильно изменила дворянство старого порядка, создала эмансипированное земельное крестьянство, а также в долгосрочной перспективе привела к расслоению общества и образованию пролетариата, т.е. к развитию во Франции капитализма. Формулировки сторонников максималистского подхода сегодня воспроизводятся в большинстве работ общего характера. Несмотря на их достижения, данная тема остается все еще очень слабо исследованной в современной англо-американской историографии, в частности, из-за отсутствия разработанной методологии исследования.
Библиография
Список источников
1)Олар. А. Политическая история Французской революции. - М.: «ОГИЗ» 1938. - 847 с.
2)Собуль А. Первая республика 1792-1804 гг. - М.: «Прогресс» 1974. - 393 с.
)Токвиль А. Старый порядок и Французская революция. - СПб.: «Алетейя» 2008. - 246 с.
4)Bien D. Caste, Class, and Profession in Old Regime France: The French Army and the Segur Reform of 1781. - St Andrews: St Andrews University Press, 2010. - 102 p.
6)Bossegna G. Financial Origins of the French Revolution // From Deficit to Deluge: The Origins of the French Revolution. - Stanford, California: Stanford University Press, 2011. - P. 37-66.
)Broers M. The Napoleonic Regimes // Oxford Handbook of the Ancient Regime. - Oxford: Oxford University Press, 2014. - P. 489-505.
)Burke E. Reflections on the French Revolution. - London: Penguin Classics, 2004. - 405 p.
)Clay R.L. The Bourgeoise, Capitalism, and the Origins of the French Revolution // Oxford Handbook of the French Revolution. - Oxford: Oxford University Press, 2015. - P. 42-66.
)Cobban A. The Myth of the French Revolution. - London: H.K. Lewis & Co LTD London, 1955. - 25 p.
)Cobban A. The Social Interpretation of the French Revolution. - Cambridge: Cambridge University press, 1999. - 178 p.
)Doyle W. Aristocracy and Its Enemies in the Age of Revolution. - Oxford: Oxford University Press, 2009. - 382 p.
)Doyle W. Colbert and the Sale of Offices // France and the Age of Revolution: Regimes Old and New from Louis XIV to Napoleon Bonaparte. - London, New York: I.B.Tauris & Co. Ltd, 2013. - P. 8-26.
)Doyle W. Origins of the French Revolution. - Oxford: Oxford University Press, 2013. - Ed. 3. - 237 p.
)Doyle W. The Ancient Regime. - London: Palgrave, 2001. - 66 p.
)Doyle W. The Napoleonic Nobility Revisited // France and the Age of Revolution: Regimes Old and New from Louis XIV to Napoleon Bonaparte. - London, New York: I.B.Tauris & Co. Ltd, 2013. - P. 149-158.
)Doyle W. The French Revolution: Possible Because Thinkable of Thinkable Because Possible // Regimes Old and New from Louis XIV to Napoleon Bonaparte. - London, New York: I.B.Tauris & Co. Ltd, 2013. - P. 95-102.
)Doyle W. Voltaire and Venality: The Ambiguities of an Abuse // France and the Age of Revolution: Regimes Old and New from Louis XIV to Napoleon Bonaparte. - London, New York: I.B.Tauris & Co. Ltd, 2013. - P. 26-38.
)Goldstone J. The Social Origins of the French Revolution Revisited // From Deficit to Deluge: The Origins of the French Revolution. - Stanford, California: Stanford University Press, 2011. - P. 67-103.
)Hampson N. A Social History of the French Revolution. - London, New York: Routledge, 1995. - 278 p.
)Heller H. The Bourgeois Revolution in France 1789-1815. - Oxford, New York: Bergbabn Books, 2009. - 172 p.
)Jones C. Bourgeois Revolution Revivified: 1789 and Social Change // The French Revolution: Recent Debates and New Controversies. - New York, London: Routledge, 2009. - Ed. 2. - P.87-112.
)Lefebvre G. The Coming of the French Revolution. - Princeton, London: Princeton University Press, 2015. - 235 p.
)Lefebvre G. The French Revolution from its Origins to 1793. - London, New York: Routledge, 2005. - 379 p.
)Lewis G. The French Revolution Rethinking the Debate. - London, New York: Routledge, 1993. - 131 p.
)Lucas C. Nobles Bourgeois and the French Revolution // The French Revolution: Recent Debates and New Controversies. - New York, London: Routledge, 2009. - Ed. 2. - P.33-50.
)Markoff J. Violence, Emancipation, and Democracy: The Countryside and the French Revolution // The French Revolution: Recent Debates and New Controversies. - New York, London: Routledge, 2009. - Ed. 2. - P. 165-197.
)Maza S. Bourgeoisie // Oxford Handbook of the Ancient Regime. - Oxford: Oxford University Press, 2014. - P. 126-140.
)Maza S. Luxury Morality and Social Change: Why there Was No Middle Class Consciousness in Prerevolutionary France // The French Revolution: Recent Debates and New Controversies. - New York, London: Routledge, 2009. - Ed. 2. - P. 113-130.
)McPhee P. A Social Revolution? Rethinking Popular Insurrection in 1789 // Oxford Handbook of the French Revolution. - Oxford: Oxford University Press, 2015. - P. 216-235.
)McPhee P. Liberty or Death. - New Haven, London: Yale University Press, 2016. - 468 p.
)McPhee P. The Economy, Society, and the Environment // A Companion to the French Revolution. - London: Wiley-Blackwell, 2013. P. 453-469.
)McPhee P. The French Revolution 1789-1799. - Oxford: Oxford University Press, 2013. - 234 p.
)Shovlin J. Nobility // Oxford Handbook of the Ancient Regime. - Oxford: Oxford University Press, 2014. - P. 108-126.
)Shovlin J. Political Economy and the French Nobility, 1750-1789 // The French Nobility in Eighteenth Century: Reassessment and New Approaches. - University Park: Pennsylvania State University Press, 2006. - P. 111-139.
)Tackett T. Nobles and the Third Estate in the Revolutionary Dynamic of the National Assembly, 1789-1790 // The French Revolution: Recent Debates and New Controversies. - New York, London: Routledge, 2009. - Ed. 2. - P.131-164.
Список литературы
37)Блуменау С.Ф. - Французская революция XVIII века в современной научной полемике //Вопросы истории. 1998. №9. - С. 141-150.
38)Дойл У. Все еще в тени Берка и Диккенса? Современная Британская историография Французской революции // Французский ежегодник. - 2016. Протестные движения в эпоху Французской революции и Первой империи. - С. 231-243.
)Меер Е.С. Альфред Коббен как историк Французской революции конца XVIII века: Дис. … канд. Истор. наук. Красноярск, 2010. - 252 с.
)Сийес Э.Ж. От Бурбонов к Бонапарту. - СПБ.: «Алетейя» 2003. - 224 с.; илл.
)Чудинов А.В. Французская Революция. История и мифы. - М.: Наука, 2007. - 310 с.
42)Aspects of the French Revolution / Ed. by A. Cobban. - New York: W.W. Norton & Company. Inc, 1970. - 328 p.
)Campbell P. Redefining the French Revolution. New Directions: 1989-2009 // French Historical Studies. - Duke University Press, 2009. - vol.32. - P. 7-23.
)Campbell P. Rethinking the Origins of the French Revolution // A Companion to the French Revolution. - London: Wiley-Blackwell, 2013. P. 3-23.
)Collins J.B. The State in Early Modern France. - Cambridge: Cambridge University Press, 2012. - 383 p.
)Censer J.R. Amalgamating the Social in the French Revolution // Journal of Social History. - Oxford: Oxford University Press, 2003. - Vol.3. - №1. - P. 145-150.
)Doyle W. The French Revolution: A Very Short Introduction. - Oxford: Oxford University Press, 2001. - 135 p.
)From Deficit to Deluge: The Origins of the French Revolution / Ed. by T.E. Keizer, D.K. Van Kley. - Stanford, California: Stanford University Press, 2011. - 345 p.
)Hampson N. The French Revolution: A Concise History. - London: Thames and Hudson Ltd, 1975. - 192 p.; ill
)Heuer J. Did Everything Change? Rethinking Revolutionary Legacies // Oxford Handbook of the French Revolution. - Oxford: Oxford University Press, 2015. - P. 779-800.
)Lewis G. The French Revolution Rethinking the Debate. - London, New York: Routledge, 1993. - 131 p.
)Livesey J. Capitalism and the French Revolution // New Perspectives on the French Revolution. - e-France, 2013. - Vol.4. URL: https://www.reading.ac.uk/web/files/e-france/e-France_2013_volume_4_New_Perspectives_on_the_French_Revolution.pdf (дата обращения: 16.03.2017).
53)McPhee P. Rethinking the French Revolution and the Global Crisis of the Late Eighteenth Century // French History & Civilization. - h-France, 2015. - Vol.6.
URL: #"justify">54)Revolutionary France / Ed. by M. Crook. - Oxford: Oxford University Press, 2013. - 250 p.
55)Spang R. Paradigms and Paranoia: How Modern Is the French Revolution? // American Historical Review, February 2003. - Vol.108 - №1.
URL:#"justify">56)The French Revolution: Recent Debates and New Controversies / Ed. By G. Kates. - London, New York: Routledge, 2009. - Ed. 2. - 291 p.
57)Walton C. French Revolutionary Studies: Challenges and Potential Ways Forward // New Perspectives on the French Revolution. - e-France, 2013. - Vol.4.
URL: https://www.reading.ac.uk/web/files/e-france/e-France_2013_volume_4_New_Perspectives_on_the_French_Revolution.pdf (дата обращения: 16.03.2017).