Прагматика дипломатического дискурса в условиях военно-политического противостояния

Прагматика дипломатического дискурса в условиях военно-политического противостояния

Реферат

Прагматика дипломатического дискурса в условиях военно-политического противостояния

Интент-анализ дипломатического дискурса в кризисной ситуации призван определить преобладающий характер интенциональности в речи представителей МИД РФ на основе выявления и подсчёта всех означенных дипломатами интенций, а также выяснить, каким образом конфликтный дискурс трансформирует «стерильную» дипломатическую коммуникацию.

Объясниться, чётко и предельно понятно донести позицию МИД России по вопросу того или иного кризисного процесса и путей выхода из него - основная цель дипломатов, чьим оружием издавна являлось слово. Намерения, облекаемые в языковую форму, выражаются таким образом, чтобы они были понятны адресанту высказывания. За одним-единственным заявлением, интервью или комментарием может скрываться не один час брифингов, сопровождающихся тщательным подбором лингвистических средств.

Понимание - индикатор успешности речевых усилий, затраченных адресантом и главный критерий успешности коммуникации в целом. В связи с этим субъективность, инкорпорированная в интент-анализ, не является методологическим недостатком, поскольку субъективное оценивание намерений говорящего является адекватным объекту изучения.

Для проведения интент-анализа коллекции текстов семи дипломатов МИД России были загружены в программу для кодирования текстов Atlas.ti и NVivo в качестве кодировочной базы. Единицей кодирования выступила единица интент-анализа - интенция, - выраженная предложением/высказыванием. Кодировочная система сформирована на основе словаря интенций Т. Н. Ушаковой, усовершенствованного М. Н. Тиминой. Таким образом, каждому предложению была присвоена одна или несколько интенций. Интенции, согласно кодировочной системе, объединены в три группы - кооперативные, конфронтационные и нейтральные - в соответствии с тремя типа речевых стратегий в конфликтогенной ситуации, предложенных И. И. Гулаковой.

Таблица 1

По результатам экспертного интент-анализа на основе кодирования в NVivo в российском дипломатическом нарративе о Пятидневной войне было выявлено незначительное (в пределах 1 %) превалирование кооперативной стратегии, коим можно пренебречь: 334 случая реализации ориентированных на собеседника коммуникативных средств против 308 случаев обращения к речевых средствам конфронтационного характера. Следует отметить, что в рамках данного сравнения не учитывались случаи единичного употребления тактик, относящихся к той или иной стратегии. Таким образом, кооперативное и конфронтационное речевое поведение в равной мере свойственно языковой личности представителя МИД в ситуации международного конфликта в Южной Осетии. Что до нейтральной риторики, которая для России как «третьей стороне», взявшей на себя миротворческие и превентивные функции в регионе, была бы более уместной, то случаи имплементации нулевой речевой стратегии крайне редки.

Если говорить о стратегийном прагматиконе каждого из дипломатов в отдельности, то кооперативной стратегии по большей части придерживаются А. А. Нестеренко и С. В. Лавров, конфронтационной - В. И. Воронков, С. В. Лавров, Г. Б. Карасин, В. И. Чуркин, нейтральной - А. В. Грушко и С. А. Рябков. Отметим, к риторике конфронтации чаще прибегают представители России в международных организациях, в частности ОБСЕ (В. И. Воронков) и ООН (В. И. Чуркин).

Наиболее востребованными тактиками при реализации коммуникативных стратегий, как следует из таблицы 2, становятся самопрезентация и рекомендация/побуждение к действию (кооперативная стратегия) и демонстрация силы и открытое обвинение (конфронтационная стратегия). Тактика самопрезентации важна для конвенциональных актов, поскольку имплицирует мысль о сильном руководителе (-ях). Рекомендация или побуждение к действию, ставшее элементом нарратива внешнеполитического дискурса МИД РФ в период Пятидневной войны, формирует образ России как компетентного актора на мировой арене и деятельного миротворца., рассчитанный не только и не столько на непосредственного адресата. Демонстрация силы - традиционная черта российского дискурса о внешней политике, в каком-то смысле унаследованная из советского дипломатического дискурса. В речи отечественных дипломатов по-прежнему присутствуют попытки антагонизировать США и Европу, изобразив последнюю в виде жертвы и заложницы первых. Поляризация «свой-чужой» фигурирует не только при упоминании участников и заинтересованных лиц югоосетинского конфликта, о чём свидетельствует частое применение тактики открытого обвинения в рамках осуществления конфронтационной стратегии.

Таблица 2

Адресация дипломатического дискурса в России носит двойной характер. Помимо непосредственного адресата - интервьюера, члена международной организации - высказывание российских дипломатов рассчитаны на россиян, поскольку Министерство иностранных дел обязуется защищать интересы граждан России, что отражено в концепции внешней политики государства, принятой 15 июля 2008 года. Не стоит забывать и о том, что во времена экономических, социальных и иных потрясений на проблемы внешней политики возникает особенный запрос со стороны российской общественности. Вторым косвенным адресатом дискурса МИД является международное сообщество, так как внешнеполитическое ведомство взяло обязательства по обеспечению объективного восприятия России на мировой арене.

К непосредственным адресатам или адресатам первого порядка в рамках исследуемого дискурса относятся:

1.      Председатель Совета безопасности ООН А. Стубб, государства-члены ОДКБ;

2.      Руководители государств, присутствующие на совместных пресс-конференциях: президент Франции Николя Саркози, министр иностранных дел Австрии У. Плассник, министр иностранных дел Польши Р. Сикорский, госсекретарь США Кондолиза Райс, министр иностранных дел Южной Осетии М. К. Джиоев и министр иностранных дел Абхазии С. М. Шамба;

.        Журналисты российских и зарубежных изданий, присутствующие на пресс-конференциях, посвященных грузиноюгоосетинскому конфликту, либо обращающиеся за комментарием к представителю МИД. В их числе ведущий радиостанции «Эко Москвы» Алексей Венедиктов;

.        Аудитория радиостанции «Эхо Москвы» и «НГ-Дипкурьер»;

.        Граждане России в границах страны и за её пределами.

В результате эмпирического исследования адресации в высказываниях отечественных дипломатов общих для их дискурса тенденций в части выбора определенных стратегий или тактик выявлено не было. Отсутствие «единой линии», вероятно, вызвано высокой лабильностью дипломатического дискурса как такового, изменениями в дискурсивном фоне (военные действия длились лишь пять дней, остальное время занял переговорный процесс). Вместе с тем наметился ряд закономерностей, затрагивающий прагматикон языковой личности некоторых представителей МИД в отдельности. Так, В. И. Чуркин склонен чаще прибегать к коммуникативной тактике иронии, выступая в Совете безопасности ООН, нежели в письменных обращениях на имя председателя Совбеза или беседах с журналистами.

«Вы знаете, господин Председатель, если бы в нашем зале сегодня впервые появился инопланетянин, то, уверен, что после того, как он послушал бы нашу дискуссию, его сердце переполнилось бы гордостью за членов Совета Безопасности. Какие принципиальные люди! Как последовательно они защищают высокие принципы международного права!». Из стенограммы комментариев В. И. Чуркина в ходе заседания Совета Безопасности по ситуации в Грузии по завершении выступлений членов Совета, Нью-Йорк, 28 августа 2008 года.

Г. Б. Карасин, отвечая на вопросы журналистов, склонен использовать тактики отрицания и подчёркивания субъективности мнения.

«Вопрос: Это кризис в российско-украинских отношениях?

Г. Б. Карасин: Я бы выразился иначе: кризис в наши отношения с Украиной усиленно пытаются привнести некоторые украинские политики». Интервью журналу «Огонек», 25 августа 2008 года.

«Вопрос: Можно ли говорить о новом витке холодной войны, которая в первую очередь будет вестись на информационном поле?

Г. Б. Карасин: Я думаю, что термин «холодная война» не применим ни к данной ситуации, ни к какой другой в современных международных отношениях. Это лексика из словарей прошлой эпохи. Надо ее поскорее забывать. Отношения России с западными партнерами развиваются». Интервью еженедельнику «Россия», 14 августа 2008 года.

«Вопрос: Наши дипломаты иногда говорят об альтернативном варианте реагирования по принципу великого русского поэта и дипломата Федора Тютчева, говорившего о необходимости «решительного безучастия».

С. А. Рябков: Мой опыт подсказывает, что безучастно реагировать мы не можем. Драйв в сторону раскрепощения нашей внешней политики можно описать и в других терминах». Интервью газете «Время новостей», 9 сентября 2008 года.

Анализ коммуникативных стратегий в структуре языковой личности представителя МИД РФ с применением открытого кодирования обозначил равновеликое присутствие кооперативной и конфронтационной стратегии. Чаще всего кооперативная стратегия имплементируется за счёт самопрезентации и рекомендации, конфронтационная - за счет демонстрации силы и открытого обвинения. К риторике конфронтации чаще прибегают представители России в международных организациях, в частности ОБСЕ (В. И. Воронков) и ООН (В. И. Чуркин). Прагматика высказываний российских дипломатов строится в соответствии с двойным характером адресации дискурса: к адресатам первого порядка относятся политики и руководители международных организаций, журналисты и аудитория их изданий; к адресатам второго порядка - граждане России и партнёры государства по международным делам. Статус адресатов первого порядка на риторику представителей МИД РФ в целом не влияет. Отмечена склонность к употреблению иронии на заседаниях международных организаций (В. И. Чуркин); тактики коммуникативного смягчения, в частности, подчеркивание субъективности мнения, фигурируют в беседах с российскими журналистами (С. А. Рябков, Г. Б. Карасин).

По результатам экспертного интент-анализа на основе кодирования в NVivo можно сказать следующее: из всего арсенала коммуникативных тактик представителями дипломатического ведомства России не использовались тактики смирения и положительного удивления (кооперативная стратегия).

Число популярных кооперативных и конфронтационных тактик примерно равно, в то время как количество смягчительных и нейтральных - незначительно, что делает последние нерелевантными для данного исследования.

Взаимодействие кооперативных и конфронтационных тактик в конфликтном дискурсе носит причудливый характер. Можно говорить об искусном чередовании положительно и отрицательно заряженных коммуникативных тактик, о чём свидетельствуют данные кластерного анализа. Из приведённой в приложении 1 таблицы следует, что чаще всего в дискурсе дипломатов инкорпорированы:

·        тактика привлечения внимания/рассуждения (кооперативная стратегия) и тактика негативной оценки (конфронтационная стратегия). Средняя величина коэффициента корреляции Пирсона 0.56;

·        тактика привлечения внимания/рассуждения (кооперативная стратегия) и тактика открытой критики (конфронтационная стратегия). Средняя величина коэффициента корреляции Пирсона 0.49;

·        тактика сомнения (конфронтационная стратегия) и привлечения внимания/рассуждения (кооперативная стратегия). Средняя величина коэффициента корреляции Пирсона 0.48;

·        тактика презрения (конфронтационная стратегия) и одобрения (кооперативная стратегия). Средняя величина коэффициента корреляции Пирсона 0.46;

·        тактика рекомендации/побуждение к действию (кооперативная стратегия) и негативной оценки (конфронтационная стратегия). Средняя величина коэффициента корреляции Пирсона 0.45.

Данные кластерного анализа представлены в виде дендрограммы.

Рис. 1

В результате кластерного анализа на основе закрытого кодирования в программе EnVivo можно выделить 2 мощных кластера:

.) «Агрессивные» тактики дискредитации (39 случаев употребления), разоблачения и открытого обвинения (75 случаев употребления). Как правило, коммуникативные ходы, направленные на реализацию вышеупомянутых тактик, реализуются без привлечения дополнительных тактик смежных или антонимичных по сути стратегий, что позволяет сделать вывод о незавуалированности коммуникативных атак агентов дискурса. Иными словами, дискредитация, обвинения и разоблачение осуществляются бескомпромиссно и «в лоб».

«Да, мир после 8 августа изменился, маски сброшены, настал момент истины (разоблачение). Хорошо, что в политическом запале некоторые наши оппоненты высказали то, что раньше сидело в подкорке (дискредитация). Со стороны США наговорено немало. Например, госсекретарь США Кондолиза Райс в прошлом месяце по дороге в Брюссель заявила: «Мы лишим Россию ее стратегических целей, будем отрицать стратегические цели России» (открытое обвинение). Это показатель реального отношения к нам как к партнеру» (открытая критика).

2). «Инклюзивные» тактики. Коммуникативные ходы, направленные на реализацию таких тактик, реализуются с привлечением дополнительных тактик смежных или антономичных стратегий. Тактика рекомендации, относимая к кооперативной стратегии, часто соседствует с конфронтационной тактикой негативной оценки etc.

«Мы не прерываем с США диалог на эту тему (самопрезентация), обмен мнениями идет, но, к сожалению, очень туго (скрытая критика). Многие изначально сделанные на уровне госсекретаря и министра обороны США предложения, по сути, не то что дезавуированы, но … препарированы так, что их стержень выхолощен (скрытое обвинение)… Мы не получим стабильности без продвижения по всему фронту стратегической безопасности и взаимодействия с США (пессимистический прогноз). В сфере ПРО надо начинать с общей оценки угроз, смотреть, откуда реально может исходить такая угроза, а потом уже заниматься совместно вопросами архитектуры системы ПРО (рекомендация)». Выдержки из интервью замминистра иностранных дел России С. А, Рябкова газете «Время новостей», опубликованном 9 сентября 2008 года.

Попеременное обращение к тактикам из противоположных «лагерей» оказалось оправданным с точки зрения перлокутивного эффекта: разработанный совместно с председательствующей в Евросоюзе Францией план Медведева-Сакрози был утвержден, Грузия постепенно вывела войска из Южной Осетии, то же самое сделала и Россия, передав мандат солдатам миротворческой миссии ОБСЕ. Независимость Южной Осетии помимо России признали Венесуэла, Никарагуа и Науру.

Проведённый в соответствии с трехуровневой структурой языковой личности анализ вербально-грамматического, когнитивно-тезаурусного и прагматического своеобразия риторов от дипломатии позволил сконструировать обобщённую модель языковой личности российского дипломата в условиях кризисной дипломатии.

Таблица 3

Таким образом, языковая личность российского дипломата в условиях Пятидневной войны организуется вокруг ключевых понятий «мы», «Южная Осетия», «Россия», «вопрос» на когнитивно-тезаурусном уровне, доминирующими линиями дискурса на вербально-грамматическом уровне становятся «Политика в мире» и «Участники конфликта» (Европа), процент оценочной лексики невелик и составляет в среднем 6.9 %. К словам с эмотивной окраской, которые использует каждый из семи дипломатов, относятся: безопасность, вооружение, достижение, конфликт, миротворец, нарушение.

В прагматическом плане языковая личность дипломата оперирует стратегиями двух типов: кооперативной и конфронтационной. Кооперативная стратегия реализуется в основном за счёт тактик самопрезентации и рекомендации/побуждения к действию. Конфронтационная осуществляется за счёт тактики демонстрации силы и открытого обвинения. В речи кооперативная стратегия имплементируется при помощи группы «инклюзивных тактик» - тех, которые могут соседствовать с конфронтационными тактиками. Это означает, что вербальная кооперация в чистом виде для конфликтного дискурса российского внешнеполитического ведомства нехарактерна. В то же время конфронтация реализуется в речи за счёт использования «агрессивных тактик» дискредитации, разоблачения и открытого обвинения.

БИБЛИОГРАФИЯ

дискурс дипломатический кризисный

1.  Иссерс О. С. Коммуникативные стратегии и тактики русской речи. Изд. 5-е. / О. С. Иссерс. - М.: Издательство ЛКИ, 2008. - 288 С.

2.      Йоргенсен М., Филипс Л. Дискурс-анализ. Теория и метод / Пер. с aнгл.- 2-е изд., испр. / М. Йоргенсен, Л. Филипс. -Х.: Изд-во "Гуманитарный Центр", 2008. - 352 С.

3.      Карасик В. И. О типах дискурса / В.И. Карасик // Языковая личность: институциональный и персональный дискурс: сб. науч. тр. - Волгоград: Перемена, 2000 (а). - С. 5-20.

.        Караулов Ю. Н. Русский язык и языковая личность, Изд. 7-е. / Ю. Н. Караулов. - М.: Издательство ЛКИ, 2011. -264 С.

.        Колбаиа В., Хаиндрава И., Сарджвеладзе Н., Чомахидзе Е., Гегешидзе А. Гарантии по невозобновлению боевых действий: опасения в контексте грузино-абхазских отношений / В. Колбаиа, И. Хаиндрава, Н. Сарджвеладзе, Е. Чомахидзе, А. Гегешидзе. - Тбилиси. Грузинский фонд стратегических и международных исследований, 2009. - С. 95.

.        Колтуцкая И. А. Структура языковой личности в современной антропоцентрическй парадигме / И. А. Колтуцкая // Вестник Днепропетровского университета имени Альфреда Нобеля. Серия «Филологические науки». № 2 (6). 2013. - С. 294 - 298.

.        Кубрякова Е. С. О понятиях дискурса и дискурсивного анализа в современной лингвистике. Дискурс, речь, речевая деятельность: функциональные и структурные аспекты / Е. С. Кубрякова // Сборник обзоров. Серия "Теория и история языкознания" РАН. ИНИОН. - М., 2000. - С. 5 -13.

.        Кубрякова Е. С. Язык и знание. На пути получения знаний о языке: части речи с когнитивной точки зрения. Роль языка в познании мира / Е.С. Кубрякова. - М.: Языки славянской культуры, 2004 .- (Язык. Семиотика. Культура). - библиогр. в конце разделов; указ. имен: с. 549-559.

.        Кушнерук С. П. Документная лингвистика. Учебное пособие / С.П. Кушнерук. - 4-е изд., стереотип. - М.: ФЛИНТА: Наука, 2011. - 256 С.

11.    Ласкова М. В., Резникова Е. С. Личные местоимения в политическом дискурсе. // Вестник Адыгейского государственного университета. Серия 2: Филология и искусствоведение <http://cyberleninka.ru/journal/n/vestnik-adygeyskogo-gosudarstvennogo-universiteta-seriya-2-filologiya-i-iskusstvovedenie>. № 4. 2011. - С. 1-5.

.        Левоненко О. А. Языковая личность в электронном гипертексте (на материале экспрессивного синтаксиса ведущих электронных жанров): автореф. дисс. на соиск. учен. степ. кандид. филол. наук. / О. А. Левоненко. - Таганрог. Таганрогский государственный пединститут, 2004 г. - С. 28.

.        Лордкипанидзе М., Отхмезури Г. Статус Абхазии в составе Грузии: к истории вопроса. / М. Лордкипанидзе М., Г. Отхмезури // Кавказ и глобализация. Журнал социально-политических и экономических исследований. Том 4. Выпуск 1-2. 2010 CA&CC Press. Швеция. - С. 205-217.

.        Михалёва О. Л. Политический дискурс как сфера реализации манипулятивного воздействия: монография / О. Л. Михалева. - Иркутск: Иркут. ун-т, 2005. - С. 320.

.        Ольшанский И. Г. Язык и языковая личность в условиях современного социального контекста / И. Г. Ольшанский, Е. Е. Аникина, В. Г. Борботько // Ученые записки Российского государственного университета. № 1. С. 91 -109.

.        Панова М. Н. Языковая личность государственного служащего: дискурсивная практика, типология, механизмы формирования: дискурсивная практика, типология, механизмы формирования: Дис. ... д-ра филол. наук: 10.02.01 / М. Н. Панова. - Москва, 2004. - 393 С. РГБ ОД, 71:06-10/8.

.        Романова Т. В. Структура интенциональных составляющих политического дискурса Нижегородского региона (содержание и методика анализа) // Социальные варианты языка. - V: Материалы международной научной конференции 19-20 апреля 2007. Н. Новгород: Нижегородский государственный лингвистический университет им. Н.А. Добролюбова, 2007. С. 11-15.

18.    Салимова Л. М. Теория языковой личности: современное состояние и перспективы исследованиия / Л. М. Салимова // Вестник Башкирского университета. № 3(I) / том 17 / 2012. - С. 1514 - 1517.

.        Сейранян М. Ю. Конфликтный дискурс: социолингвистический и прагмалингвистический аспекты: Монография / М. Ю. Сейранян. - М.: Издательство «Прометей», 2012. - 96 С.

.        Тарба К. И. Корпорации и государство в зонах вооруженных конфликтов: интересы и регулятивные механизмы. Выпускная квалификационная работа по направлению 030200.68. ГУ ВШЭ / К. И. Тарба. - Москва, 2013. - С. 107.

.        Тахтарова С. С. Тактики смягчения отказа в немецких дискурсивных практиках / С. С. Тахтарова. Филология и культура. PHILOLOGY AND CULTURE. 2013. №3(33). - С. 133 - 138.

22.    Терентий Л. М. Межличностный аспект дипломатического общения / Л. М. Терентий // Вестник Военного университета. 2010. № 3 (23) - С. 133- 139.

23.    Терентий Л. М. Специфика дипломатического дискурса как формы коммуникации / Л. М. Терентий // Вопросы когнитивной лингвистики. − 2010. − N 1. − С. 47-56.

24.    Тимина М. В. Опыт использования расширенной методики интент-анализа в процессе обучения специалистов информационного профиля / М. В. Тимина // Труды Санкт-Петербургского государственного университета культуры и искусств <http://cyberleninka.ru/journal/n/trudy-sankt-peterburgskogo-gosudarstvennogo-universiteta-kultury-i-iskusstv> том 197 / 2013. 16 - Языкознание. - С. 83-88.

.        Торкунов А. В. Дипломатическая служба. Учебник / А. В. Торкунов. - М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2002. - С. 688.

.        Ушакова Т. Н., Павлова Н. Д., Латынов В. В., Цепцов В. А. Слово в действии: Интент - анализ политического дискурса / Т. Н. Ушакова, Н. Д. Павлова, В. В, Латынов, В. А. Цепцов // - Санкт-Петербург: Алетейя, 2000. -314,[2]С.

.        Цыганок А. Д. Война 08.08.08. Принуждение Грузии к миру. Серия Военные тайны XX века / А. Д. Цыганок. - Москва: Вече, 2011. - С. 285; [8] л. ил., к. с.

28.    Чернявская В. Е. Дискурс власти и власть дискурса: проблемы речевого воздействия: учеб.пособие / В. Е. Чернявская. - М.: Флинта: Наука, 2006. - С. 136.

.        Шейгал Е. И. Семиотика политического дискурса. Дис. ... д-ра филол. наук: 10.02.01. 10.02.19 / Е. И. Шейгал. - М.: РГБ, 2005 - С. 431.

ПРИЛОЖЕНИЕ

Взаимодействие кооперативных и конфронтационных коммуникативных тактик в конфликтном дискурсе дипломатов