Верификация гипотезы Сепира-Уорфа на примере языка изолирующего типа (на примере цветовосприятия)

ВЕРИФИКАЦИЯ ГИПОТЕЗЫ СЕПИРА-УОРФА НА ПРИМЕРЕ ЯЗЫКА ИЗОЛИРУЮЩЕГО ТИПА (НА ПРИМЕРЕ ЦВЕТОВОСПРИЯТИЯ)

Введение

Доподлинно известно, что язык является неотъемлемой частью культуры, он развивается вместе с народом, проходит с ним все исторические события, претерпевает изменения так же, как и общество, так или иначе подстраивается под его запросы.

Чтобы отразить взаимосвязь языка и всего, что его окружает, в начале двадцатого века немецкий языковед Лео Вайсгербер ввёл в научную терминологию такое понятие, как «языковая картина мира». Языковая картина мира - это система всех возможных содержаний: духовных, определяющих своеобразие культуры и менталитета данной языковой общности, и языковых, обусловливающих существование и функционирование самого языка. И если отталкиваться от того, что нет двух одинаковых языков, получается, что не существует и двух одинаковых культур, они все уникальны и самобытны. А, следовательно, изучение любого языка становится невозможным без учёта всех сфер его влияния.

Гипотеза Сепира-Уорфа, появившаяся в тридцатые годы двадцатого века, являлась закономерным этапом развития в исследовании взаимосвязи языка и мировосприятия.

Бенджамин Уорф, вслед за своим учителем, Эдуардом Сепиром, в своих исследованиях опирался на различия европейских языков с языками американских индейцев. Последователи Уорфа предпринимали попытки в изучении и сопоставлении других языков, однако на сегодняшний момент полных и объёмных исследований на данную тему всё ещё недостаточно для однозначного подтверждения или же опровержения гипотезы.

Цель данной работы - проверить, работает ли гипотеза лингвистической относительности на примере языка изолирующего типа.

Для достижения поставленной цели необходимо решить следующие задачи:

1.       Выявить специфические особенности языка изолирующего типа, релевантные для темы и материала нашего исследования, описать их;

2.       Подобрать, исследовать и проанализировать лексический материал, на котором возможно апробирование гипотезы.

Объект исследования: гипотеза лингвистической относительности.

Предмет исследования: лингвистическая относительность картины мира в китайской лингвокультуре на примере цветовосприятия.

В своём знаковом труде «Отношение норм поведения и мышления к языку» Бенджамин Ли Уорф указывал, что сравнивает лишь западноевропейские языки с языком хопи, и не обращается к неиндоевропейским языкам. Актуальность и новизна исследования состоит в обращении к недостаточно изученному лексическому материалу, попытке исследовать закономерности между лексикой и культурной спецификой, уловить или опровергнуть их взаимосвязь. Кроме того, работа может быть интересна студентам и преподавателям, изучающим иностранный язык, людям, чья деятельность связана с этнолингвистикой, социолингвистикой, психолингвистикой, когнитивной лингвистикой, антропологией, психологией.

Теоретическая значимость исследования определяется тем, что несмотря на то, что гипотеза Сепира-Уорфа является крайне неоднозначной с научной точки зрения, она довольно сильно повлияла на развитие лингвистики и смежных ей дисциплин, дала толчок для дальнейшего изучения поставленной проблемы и на современном этапе всё ещё не утратила своей значимости.

Наоборот, в связи с появлением новых психологических, социологических и лингвистических данных, представляется возможным более тщательная и полная экспериментальная проверка вводного тезиса «язык определяет мышление».

Практическая ценность выпускной работы состоит в возможном дальнейшем использовании её материалов для преподавания китайского языка как иностранного, чтения курса по страноведению, лингвистике. Полученные данные можно применить в теории и практике переводов, а также в последующих исследованиях по данной теме.

В исследовании применялись следующие методы:

·        сопоставительный (контрастивный) метод - исследование и описание языка (китайского) через его системное сравнение с другим языком (русским) с целью прояснения его специфичности;

·        метод синхронного лингвистического описания (наблюдение и отбор слов);

·        психолингвистический эксперимент;

·        статистическая обработка психолингвистического эксперимента.

Глава 1. История возникновения гипотезы лингвистической относительности

1.1 Предпосылки возникновения гипотезы лингвистической относительности в науке о языке ХХ века

Во всех науках, включая гуманитарные, существуют теории, которые занимают там особое положение. Любая научная гипотеза за время своего существования проходит следующие этапы: выдвижение какой-то идеи, попытка её проверить (как правило, экспериментально), дальнейшее опровержение, или наоборот - подтверждение. Конечно, далеко не все гипотезы проходят эти этапы последовательно и равномерно. Случается такое, что гипотеза сразу опровергается, не дойдя до стадии подтверждения. А бывает и наоборот - гипотезу подтверждают, а через какое-то время появляются новые научные данные, которые однозначно её опровергают. Так, судьбу гипотезы Сепира- Уорфа нельзя назвать линейной. За время её существования лингвисты множество раз как подтверждали, так и опровергали основные высказываемые в ней положения. Постоянные исследования приводили к совершенно неоднозначным результатам. На какое-то время её предали забвению, а затем интерес к гипотезе Сепира-Уорфа вспыхнул вновь, как и жаркие споры вокруг неё в научном сообществе. На данный момент гипотеза лингвистической относительности - именно в роли гипотезы, а не теории, - своеобразный фундамент многих наук о языке, часть их культуры.

Точную дату возникновения гипотезы сказать невозможно, однако принято считать, что она возникла в 30-е гг. XX века. Гипотеза представляла собой довольно смелую и при этом до очевидности простую идею, которую Бенджамин Ли Уорф сформулировал, читая курс своих лекций. Суть её заключалась буквально в следующем: язык определяет мышление и способ познания. Позднее Бенджамин Уорф обозначил данный тезис как «гипотезу лингвистической относительности». Но опрометчиво было бы предположить, что такую простую идею никто и никогда не пытался озвучить ранее. И действительно, это не совсем верно. Обратимся к истории вопроса.

Главным предшественником и косвенным идейным вдохновителем гипотезы лингвистической относительности считается немецкий философ и языковед Вильгельм фон Гумбольдт, который ещё в конце XVIII - начале XIX века занимался изучением языка кави на острове Ява. Возможно, именно тогда ему и пришла в голову формулировка, которую он позднее зафиксировал в своей последней работе: «Язык народа есть его дух, и дух народа есть его язык, и трудно представить себе что-либо более тождественное». Также Гумбольдт говорил о том, что язык должен изучаться не как продукт деятельности (ergon), а как деятельность (energeia). То есть идея о связи языка и духа народа, культурного пространства - по сути гипотеза лингвистической относительности, пусть и немного в другом виде, была озвучена почти на век раньше. Гумбольдт высказал идею, но авторство гипотезы ему не приписывается. Это случилось, потому что сама идея была высказана как нечто очевидное и никак им не прокомментирована: «Если звук стоит между предметом и человеком, то весь язык в целом находится между человеком и воздействующей на него внутренним и внешним образом природой. Человек окружает себя миром звуков, чтобы воспринять и усвоить мир предметов... Так как восприятие и деятельность человека зависят от его представлений, то его отношение к предметам целиком обусловлено языком. Тем же самым актом, посредством которого он из себя создает язык, человек отдает себя в его власть, каждый язык описывает вокруг народа, которому он принадлежит, круг, из пределов которого можно выйти, только в том случае, если вступаешь в другой круг». Вильгельм Гумбольдт не занимался последовательным изучением проблемы и не старался продемонстрировать связь языка и мышления, лишь озвучил это как данность.

Один из самых выдающихся последователей идей Вильгельма фон Гумбольдта - Лео Вайсгербер, немецкий языковед, родившийся в конце XIX века. Он создал лингвофилософскую концепцию неогумбольдтианства; считается основателем структурной семантики. Выдающийся вклад Вайсгербера в науку заключается во введении термина «языковая картина мира». В одной из частей своей масштабной работы «О силах немецкого языка» он писал следующее: «Каждый язык уникален. В каждом языке - своя «картина мира» (культурноспецифическая модель). Способ мышления народа определяется языком, так что можно говорить о «стиле присвоения действительности» посредством языка». После войны Вайсгербера обвиняли в национализме, а его языковедческие взгляды воспринимались критиками как националистически окрашенные и больше не пользовались былой популярностью.

Внимание гуманитарной науки в целом сосредоточилось не на европейской ветви неогумбольдтианства, а на американской - она получила название «этнолингвистика».

В американской линии науки о языке двадцатого века можно выделить трёх видных учёных: Франца Боаса, Эдуарда Сепира и Бенджамина Ли Уорфа.

Франц Боас - (1858 - 1942) - антрополог, родившийся в Германии и эмигрировавший в Америку уже в сознательном возрасте. Изучал язык и культуру индейцев. Боас является основоположником принципа культурного релятивизма. Полагал, что данные об эволюции культуры отражают уверенность западных учёных в превосходстве своей культуры, а элементы культуры значимы в терминах этой культуры, даже если они лишены какого-либо значения в иной культуре. Другими словами, по мнению Боаса, поведение человека следует оценивать с позиции культуры того этноса, к которому этот человек принадлежит, и никак иначе. Франц Боас вместе со своими учениками накопил значительный опыт как по культуре, так и по языкам индейцев Северной и Центральной Америки. Среди учеников Боаса особенно выделяется Эдуард Сепир.

Эдуард Сепир - (1884 - 1939) - последователь Франца Боаса и основатель этнолингвистики как науки. Всю свою жизнь изучал языки и культуру американских индейцев. Благодаря глубоким познаниям в сравнительно- исторических данных, он смог установить генетическое родство между, казалось бы, разными языками Центральной и Северной Америки. Долгое время он занимался исследованиями на уровне грамматики и культуры, психологическими аспектами анализа языка Сепир начал интересоваться значительно позже, в период работы в Чикагском и Йельском университетах, то есть в промежутке между 1925 и 1931 гг. Так как он был председателем Отделения антропологии и психологии в Национальном научно- исследовательском совете (1934-1935), он смог поспособствовать проведению важных лингво-психологических исследований. Именно в этот период (30-е гг.) Сепир выпустил большое количество статей, а также провёл знаковый семинар

«Воздействие культуры на личность» в Йельском университете, которые позднее привлекли внимание антропологов к индивидууму в его культурной среде и оказали колоссальное влияние на развитие теории психоанализа. Э. Сепир рассматривал язык, прежде всего, как средство систематизации культурного опыта. При этом, он обращал особое внимание на то, что различные языковые системы обладают различными механизмами образования смыслов: «Миры, в которых живут различные общества, - это разные миры, а вовсе не один и тот же мир с различными навешанными на него ярлыками… Мы видим, слышим и вообще воспринимаем окружающий мир именно так, а не иначе главным образом благодаря тому, что наш выбор при его интерпретации предопределяется языковыми привычками нашего общества». Также он считал: «Язык - это «символический ключ к поведению», потому что опыт в значительной степени интерпретируется через призму конкретного языка и наиболее явно проявляется во взаимосвязи языка и мышления». В своих работах Сепир высказывал идеи, близкие «гипотезе лингвистической относительности», однако, саму гипотезу в том виде, в котором она существует сейчас, сформулировал не он, а его ученик - Бенджамин Уорф.

Бенджамин Ли Уорф - (1897 - 1941) - лингвист-самоучка, химик-технолог по образованию, всю жизнь проработал в страховой компании. Интерес Уорфа к изучению индейских языков сформировался под влиянием Эдуарда Сепира, к которому он ходил на лекции в Йельский университет вольным слушателем. В свободное от работы время Уорф занимался публикацией работ по проблемам лингвистики. Материал для статей он набирал, работая с информантами- носителями языков, например, с индейцами хопи. Именно на материале языка хопи он сформулировал гипотезу лингвистической относительности, которая известна и как гипотеза Сепира-Уорфа. Несмотря на то, что Сепир не принимал участия в её формировании, он, как учитель и друг, оказал на Уорфа значительное влияние, что и отразилось в одном из названий гипотезы. Уорф написал несколько статей, где прослеживаются механизмы, связи влияния языка на мышление. Он писал: «Мы членим природу по линиям, проложенным нашим родным языком».

То есть если около века назад Вильгельм фон Гумбольдт занимался экзотическим языком, описывал его и понимал, что язык связан с духом народа, с мышлением, но не пытался построить механизмы этого влияния, то Уорф пытался. И именно поэтому автором гипотезы считается он. Одна из самых знаменитых его работ посвящена грамматике времени у хопи.

лингвистика верификация сепир китайский

1.2 Гипотеза Сепира-Уорфа: суть, вехи развития

В различных источниках можно встретить несколько названий для данной гипотезы: гипотеза лингвистической относительности - термин самого Бенджамина Уорфа, гипотеза Сепира-Уорфа (в сокращённом виде ГСУ) - такое обозначение ввёл ученик Сепира и коллега Уорфа - Гарри Хойер, гипотеза уорфианства - этот термин встречается в англоязычных работах. Наиболее часто в научной литературе используются первые два варианта.

Приведём формулировку гипотезы в обобщённом виде: язык определяет мышление и способ познания. То есть гипотеза предполагает, что язык оказывает влияние на мировосприятие и когнитивные процессы его носителей. Позднее, в пятидесятые годы, американский учёный Роджер Браун объединил разные формулировки гипотезы и ввёл две её версии:

·         Сильная: язык детерминирует, предопределяет мышление;

·         Слабая: язык влияет на мышление (различия в мышлении связаны с языком, но не обязательно предопределяются им).

Наибольшие споры в научном сообществе вызывала именно сильная версия гипотезы, так как детерминизм такого рода крайне сложно доказать. Стоит отметить, что в работах и Эдуарда Сепира, и Бенджамина Уорфа встречаются в том или ином виде обе эти версии, они не придерживались какой- то одной из них, а то, какое всё-таки влияние Сепир оказал на Уорфа и на формирование гипотезы как таковой, довольно сложно оценить.

Но если идея давно существовала в науке о языке, как же так получилось, что сформулировал её человек, не имеющий прямого отношения к лингвистике? В своей работе «Отношение норм поведения и мышления к языку» Б.Уорф делится опытом того, как он заинтересовался проблемой взаимосвязи языка и мышления. Он пишет о том, что работал в обществе страхования от огня, и в его прямые обязанности входил анализ докладов об обстоятельствах, приведших к возникновению страхового случая (пожара или взрыва). Через какое-то время Уорф заметил, что пожары не всегда вызваны сугубо физическими обстоятельствами (такими, как, например, неисправность проводки), но и тем, как эти физические обстоятельства воспринимают окружающие люди. То есть возникала некая «языковая ситуация», которая вырабатывала у людей определённый тип поведения сопряженный с нарушением или пренебрежением техники пожарной безопасности. Один из самых известных примеров, иллюстрирующих гипотезу лингвистической относительности, - случай с пустыми цистернами. Уорф пишет: «Так, например, около склада так называемых gasoline drums (бензиновых цистерн) люди ведут себя определенным образом, т. е. с большой осторожностью; в то же время рядом со складом с названием empty gasoline drums (пустые бензиновые цистерны) люди ведут себя иначе - недостаточно осторожно, курят и даже бросают окурки.

Однако эти “пустые” (empty) цистерны могут быть более опасными, так как в них содержатся взрывчатые испарения. При наличии реально опасной ситуации лингвистический анализ ориентируется на слово “пустой”, предполагающее отсутствие всякого риска. Существуют два различных случая употребления слова empty: 1) как точный синоним слов - null, void, negative, inert (порожний, бессодержательный, бессмысленный, ничтожный, вялый) и 2) в применении к обозначению физической ситуации, не принимая во внимание наличия паров, капель жидкости или любых других остатков в цистерне или другом вместилище. Обстоятельства описываются с помощью второго случая, а люди ведут себя в этих обстоятельствах, имея в виду первый случай. Это становится общей формулой неосторожного поведения людей, обусловленного чисто лингвистическими факторами». В этой же работе Уорф приводит ещё несколько подобных примеров, суть которых сводится к тому, что язык каким-то образом оказывает влияние на мышление и последующее, не всегда рациональное, поведение людей. Там же он сравнивает европейские языки (обозначив их термином «языки среднеевропейского стандарта» (Standard Average European), о котором уже говорилось ранее) с языком индейцев хопи и приходит к выводу, что в зависимости от структуры, язык отражает разные аспекты реальности. Он предполагает, что эти аспекты должны существенно влиять на способ мышления людей, говорящих на данном языке. Основное сопоставление Б.Уорф осуществляет на грамматических категориях времени и пространства. В своей работе он пишет о том, что обнаружил у хопи отсутствие ряда слов, характерных для обозначения времени или временных промежутков и попытался проследить, как эта особенность языка влияет на культуру и поведение носителей. Б. Уорф так выразил главную мысль исследования: «Мы должны признать влияние языка на различные виды деятельности людей не столько в особых случаях употребления языка, сколько в его постоянно действующих общих законах и в его повседневной оценке им тех или иных явлений». Помимо примеров, которые приводит сам Уорф, существует определённое количество типовых иллюстраций, наиболее полно отражающих суть гипотезы лингвистической относительности:

·        В русском языке для обозначения цвета есть слова «синий» и «голубой», а в английском им соответствует одно слово - «blue». Следовательно, мы и англичане видим цвета по-разному, у нас цветовой спектр состоит из семи цветов, а у них - из шести.

·        В английском языке много названий для снега, а в эскимосском много названий для его видов, а общего обозначения снега нет. Значит, эскимосы и англичане мыслят по-разному: одни видят разновидности снега, а другие - в целом снег как явление.

·        В английском языке русскому слову «рука» соответствуют два слова, называющие её части: «hand» и «arm». Если в нашем языке не возникло необходимости для конкретизации, а в английском - для общего названия, значит, наше с англичанами мировосприятие различается.

·        В русском языке для обозначения терминов близкого родства существуют следующие слова: «бабушка», «дедушка», «брат», «сестра». А в немецком языке есть термины «Großeltern» и «die Geschwister», которые можно перевести на русский язык словосочетаниями «бабушка с дедушкой» и «братья и сёстры». Похожая ситуация наблюдается и в английском языке, где термин «grandparents» так же можно перевести, как «бабушка с дедушкой», а для обозначения брата или сестры у них есть специальный, гендерно нейтральный термин «sibling».

· И другие примеры из области цвета, родства, времени, гендера (род, класс).

Смысл гипотезы сводится к тому, что структура языка оказывает формирующее воздействие на человеческое мышление и на то, как человек воспринимает окружающую реальность, лингвистическая система определённым образом предопределяет понятийную систему. Согласно базовым предпосылкам гипотезы, народы, которые говорят на разных языках, по-разному воспринимают основные категории окружающего мира, такие как время, пространство, число, количество, понятие принадлежности, собственности и т.д. Также значительна и разница в том, как оценивают носители различных языков реальные события и явления. А главной отличительной чертой гипотезы является идея о том, что люди, одинаково хорошо владеющие несколькими языками, могут применять и несколько способов мышления и восприятия окружающего мира. Уорф пишет: «Мы сталкиваемся… с новым принципом относительности, который гласит, что сходные физические явления позволяют создать сходную картину вселенной только при сходстве или по крайней мере при соотносительности языковых систем», а далее утверждает, что «обнаруживается относительность всех понятийных систем, в том числе и нашей, и их зависимость от языка». Система языка, соответствуя рассматриваемой нами гипотезе лингвистической относительности, определяет уникальную классификацию окружающего мира, где реальная действительность предстаёт перед человеком в образе постоянно меняющегося потока образов и впечатлений.

Таким образом, среди главных объектов гипотезы можно выделить:

·        Познавательный и мыслительный потенциал

·        Осознание времени

·        Осознание причинно-следственных связей

·        Цветовое восприятие

·        Восприятие форм

Говоря о датировании возникновения гипотезы, стоит заметить, что определённой даты нет. Составитель биографии Уорфа Джон Каролл пишет, что принцип лингвистической относительности сформулирован Уорфом впервые в статье «Отношение норм поведения и мышления к языку», написанной в 1939 году, хотя сама идея, по утверждению Каролла, возникла, как видно из подготовительных материалов, приблизительно в 1935 году, а может, даже ещё раньше. Таким образом, есть лишь временной промежуток - 30-е гг. XX века. Именно тогда Уорф уже начал активно работать в сфере лингвистики, писать статьи и читать лекции в Йельском университете по приглашению Сепира. Гипотеза на тот момент существовала в устном виде, так как труды Уорфа ещё не были опубликованы в полном объёме. Однако даже в таком виде гипотеза произвела фурор в научном сообществе, и в 1953 году Гарри Хойер (который именовал гипотезу как гипотезу Сепира-Уорфа), коллега и ученик Э. Сепира, стал организатором конференции, посвященной гипотезе лингвистической относительности. На ней присутствовали представители самых разных гуманитарных направлений: и лингвисты, и философы, и антропологи, и психологи. Что примечательно, Хойер позвал не только сторонников гипотезы, но и противников, так что конференция вышла максимально продуктивной и плодотворной: она дала толчок для дальнейших исследований в этой области. А уже в 1954 году вышел сборник, представляющий собой доклады, озвученные на конференции. С этого времени начались активные попытки доказать или опровергнуть гипотезу.

В 1956 году вышел сборник работ Б. Уорфа, а в 1958 году американские учёные Кэрролл и Касагранде провели экспериментальную проверку гипотезы. Исследование было направлено на изучение классификации форм для людей, говорящих на принципиально разных языках. В качестве подопытных учёные использовали разновозрастных детей навахо, которые говорили либо только на языке навахо, либо только на английском. Тезис, который Кэрролл и Касагранде хотели проверить: дети, говорящие на навахо, в отличие от англоговорящих детей, при классификации предметов будут чаще руководствоваться их формой, чем каким-то другим критерием, так как в языке навахо существует следующая особенность: глаголы имеют разную форму в зависимости от того, о каком предмете идёт речь (круглом, тонком, гибком, длинном; всего 11 различных типов). В эксперименте дети могли классифицировать предметы по различным критериям, таким, как: цвет, размер, форма, материал и т.д. Результаты тезис подтвердили: маленькие дети, говорящие только на навахо, классифицировали предметы по форме чаще других.

Ещё один эксперимент, косвенно подтверждающий гипотезу, в 1969 году провёл Майкл Д. Коул. В качестве испытуемых были выбраны дети, говорящие на языке кпелле (Либерия) и на английском языке. У языка кпелле есть интересная особенность: в нём принято сравнивать больший предмет с меньшим, обратные конструкции почти не используются. Например, при сравнении двух людей, один из которых высокого роста, а другой - низкого, они скажут примерно следующее: «Джон превосходит Майкла в вышине», и вряд ли скажут

«Майкл ниже Джона». Эта фраза будет звучать скорее так: «Майкл в малости превосходит Джона», но даже она уже не совсем характерна для языка. Суть эксперимента заключалась в сравнении двух кубиков разной величины. Испытуемых сначала учили выбирать больший или меньший из двух кубиков (в зависимости от того, к какой контрольной группе относился испытуемый), а затем к верно выбранному кубику подставляли другой, больший, чем он, по размерам. Таким образом проверялась способность переносить правило «выбор следует всегда осуществлять в сторону большего/меньшего кубика» на новую ситуацию. Гипотеза эксперимента была такова: из-за особенностей родного языка носителям кпелле легче дастся обучение выбору из двух кубиков большего, в новой ситуации они быстрее осуществят нужный перенос, а вот выбор меньшего кубика станет для них затруднителен. Эта гипотеза не подтвердилась: все испытуемые научились сравнению и переносу за приблизительно одинаковое время, язык и его особенности никак не повлиял на способность детей к обучению. Однако учёные заметили, что ещё до начала эксперимента, дети кпелле проявили повышенный интерес к кубикам большего размера, в то время как американские дети уделяли одинаковое внимание двум кубикам. Кроме того, обнаружилось, что детям кпелле было гораздо проще обосновать свой выбор среди кубиков, если они изначально тренировались на выбор кубика большего размера. Таким образом, механизм влияния языка на мышления частично проявился за рамками контрольного эксперимента.

Также к экспериментам, подтверждающим гипотезу Сепира-Уорфа, можно отнести исследование, проведённое в 1981 году А. Блумом. Он обратил внимание на то, что англоговорящие люди чаще, по сравнению с носителями китайского языка, склонны давать гипотетические толкования гипотетическим историям. По мнению Блума, это служит доказательством того, что структура языка влияет на когнитивные процессы, так как китайский и английский языки различаются в передаче гипотетического смысла. В отличие от английского, где активно используется сослагательное наклонение, а для его построения требуется изменить форму глагола (ср. «I am» - «я есть», «я являюсь» и «If I were you» - «если бы я был на твоем месте», буквально «если бы я был тобой»), в китайском языке оно отсутствует, а для его выражения в каждом конкретном случае используются разные средства, не требующие изменения формы глагола (грамматический китайский эквивалент фразы «если бы я был на твоем месте» выглядит так: 我是你的话 - wǒ shì nǐ dehuà] и в буквальном переводе обозначает приблизительно следующее: «Я (есть) твоими словами»). Именно работа А. Блума дала новый толчок исследованиям в данной области.

Интересны и результаты исследования, проведённые путём сравнения английского и японского языков. Ниекава-Ховард проследила связь между японской грамматикой и тем, как японцы объясняют причины происходящих событий. В японском языке есть особая глагольная форма со значением вынужденности совершения действия субъектом, за которое он не может нести ответственность. Отличие этой глагольной формы от обычного пассивного залога заключается именно в перенесении ответственности за пределы возможностей субъекта. Безусловно, такое специфическое значение можно передать и с помощью английского языка, но для этого потребуется множество опорных слов и дополнительных конструкций, в то время как в японском языке для этого существует отдельная глагольная форма. Ниекава-Ховард отметила, что японцы чаще англичан склонны переносить ответственность на других людей, даже если в совершенных ими действиях нет ничего отрицательного. Данное исследование показало, что в различных культурах существует различное толкование причинности, хотя сама по себе причина является, по мнению большинства исследователей, универсальной категорией семантического инвентаря любой культуры.

Начиная с восьмидесятых годов двадцатого века активно разрабатывается идея когнитивных наук, когнитивных исследований, начинается так называемый когнитивный период: изучаются когнитивные процессы вне языка и их вербализация. Так, американские учёные Дж. Лакофф и М. Джонсон занимаются проблемой метафоризации в языках и создают «теорию метафоры». Метафоры важны не только в поэтическом языке, они структурируют наше восприятие и мышление. Несмотря на то, что были обнаружены своего рода универсальные, близкие по значению метафоры, в них наблюдались отличия в зависимости от той культуры, в которой они существуют. Например, злость и гнев во многих языках, том числе и в русском (В.Ю. и Ю.Д.Апресян, ряд других авторов), метафорически связаны с высокой температурой жидкообразного содержимого закипел от гнева/ярости, ярость клокочет, выплеснул свою злость и т.д. При этом вместилищем гнева, как и большинства других эмоций в русском языке, является грудь, ср. «закипело в груди». В японском языке (К.Мацуки) гнев «размещается» не в груди, а в части тела, которая называется hara «брюшная полость, нутро»: рассердиться по-японски означает ощутить, что hara ga tatsu «нутро поднимается». Дж. Лакофф и М. Джонсон пришли к выводу, что через метафору язык оказывает влияние на сознание. В 1984 году Пол Кей и его коллеги провели сравнительный анализ английского языка и языка племени тарахумара. Язык тарахумара принадлежит к юто-ацтекской семье индейских языков, на котором говорят коренные племена индейцев, живущих в предгорьях Северной Америки. В языке племени тарахумара не существует различий между понятиями «синий» и «зелёный». Исследователи обнаружили, что носителям английского языка действительно удавалось лучше различать оттенки синего и зелёного цвета в отличие от индейцами тарахумара. Учёные пришли к выводу: если в языке есть слово для обозначения синего цвета, то его образ более чётко проступает в сознании носителя этого языка. Проблема исследования этого явления заключается в том, что данный эффект трудно воспроизвести, так как он исчезает при любом вербальном отвлечении.

Еще несколько работ предоставляют довольно убедительные доказательства в поддержку гипотезы Сепира-Уорфа. Например, Дж. Люси, сравнивая американский английский с языком племени юкатанских майя, живущего на юго-востоке Мексики, выделил отличительные схемы мышления, связанные с различиями в использовании в этих языках количественных конструкций. Американский исследователь Р. Маклори также проводил эмпирическую проверку гипотезы и разработал теорию «позиционирования» (vantage theory), согласно которой категоризация цвета определяется тем, что носители языка считают более существенным - сходство некоторого оттенка с ему подобными или противопоставление этого оттенка «по контрасту». Сайта и Бэйкер в своем исследовании воздействия языка на качество и порядок воспроизведения фигур в виде наглядных изображений также сделали вывод в пользу гипотезы лингвистической относительности.

С момента своего возникновения в научном сообществе гипотеза Сепира- Уорфа претерпела большое количество экспериментальных проверок, многие из которых частично подтверждали выдвинутый тезис. Однако помимо подтверждений, эту гипотезу также часто критиковали, называли «ненаучной» и экспериментально опровергали.

1.3 Критика гипотезы лингвистической относительности и её современное состояние

Проблема гипотезы лингвистической относительности состоит в том, что её формулировка с одной стороны очень проста для восприятия, а с другой - сложна для проверки. Стоит заметить, что термины «язык» и «мышление», как и остальные основные понятия гипотезы, Уорфом употребляются весьма расплывчато и нечетко, что даёт основание разным исследователям этой проблемы по-разному трактовать понимание Уорфом содержания этих понятий.

«Ознакомление с работами Б. Уорфа показывает, - пишет профессор В. А. Звегинцев, - что он, говоря о языке, в действительности имеет в виду только одну из его сторон, а именно семантическую. Его фактически интересует только совокупность «значений», представленная в языке. И эту совокупность «значений», фиксированных в языке, он совершенно неправомерно отождествляет с языком в целом. Более того, он идёт ещё дальше в своем сужении и ограничении понятия языка и сводит его даже не к совокупности языковых «значений», а к характеру их членений в разных языках, причем преимущественно только тех из них, которые представлены грамматическими формами языка…». Излагая суть гипотезы как: «Структура нашего языка часто определяет наше мышление», Д. Браун считает, что для того, чтобы ей понимать, следует отличать понятие «грамматические структуры» от «значений, выраженных этими структурами». Отождествление этих двух разных понятий, по мнению Браун, приводит к ложной интерпретации гипотезы. Браун считает, что любое языковое значение, как лексическое, так и грамматическое, находятся вне языка, и приходит к выводу о том, что говоря о зависимости мышления от структуры языка, мы должны иметь в виду не то, что имеется в самой структуре языка, а то, что мы мыслим о ней. Возражая Браун, А. Рапопорт и А. Горовитц пишут: «Мы думаем, что когда Уорф говорил о «структуре языка», он не имел в виду структуру в её техническом лингвистическом смысле. По всей вероятности, как семантику, так и синтаксис он рассматривал как составляющие структуру». И далее: «…Совершенно ясно, что хотя Уорф часто указывал на влияние грамматики на семантику, он также брал семантику за исходную точку <…> под структурой Уорф понимал нечто более широкое, чем грамматическая структура». Не совсем понятно и то, какое содержательное значение вкладывал Уорф в термин «мышление», ведь, по его словам, «мышление крайне таинственно». Не вносит ясность в этот вопрос и интерпретация Чейза. По его мнению, Уорф выдвигает две кардинальные гипотезы, суть первой: все высшие ступени мышления зависят от языка, а второй - структура языка влияет на понимание окружающей действительности. Однако это не помешало Уорфу и его единомышленникам из общих семантиков утверждать о зависимости мышления от характера языка, понимая под мышлением и языком те или иные их аспекты и в целом неоднозначно употребляя эти термины, что во многом затрудняет раскрытие действительной сущности гипотезы Сепира-Уорфа. Для её подтверждения Уорф приводил доказательства из области фактов языка.

Интересным представляется типичный пример, иллюстрирующий взаимосвязь определённых понятий с характером языка. Франц Боас говорил о том, что эскимосский язык использует различные корни для называния различных видов снега, всего он приводил четыре названия: «aput» - «снег на земле», «gana» - «падающий снег», «piqsirpoq» - «метель», «qimuqsuq» - «сугроб». Бенджамин Уорф, следуя за Боасом, говорил уже о семи разных словах для видов снега в эскимосских языках. При дальнейшем цитировании этого примера число обозначений снега в эскимосском языке росло, пока в редакционной статье The New York Times в 1984 году не достигло ста. Естественно, такое количество обозначений для снега не могло не вызвать вопросов. Поэтому критики охотно взялись за этот пример и установили, что, во-первых, такого понятия, как эскимосский язык, не существует. Скорее всего имелась в виду группа родственных языков. Во-вторых, в английском языке смогли найти около четырнадцати различных названий для снега, в то время как в условном «эскимосском» их по-прежнему было четыре. Все эти факты говорят о том, что Уорф не слишком вдавался в детали, а значит, не владел понятийным аппаратом и в вопросе скорее всего не разбирался вовсе. Это ставит под сомнение и другие приведённые им примеры. Кроме того, учёные отметили, что наблюдение такого порядка говорит вовсе не о том, что в зависимости от характера языка различаются понятия и представления людей об окружающей действительности. Оно говорит лишь о том, что условия жизни народа отражаются в лексике языка.

Первый серьёзный удар по гипотезе Сепира-Уорфа нанёс Ноам Хомский. В конце 50-х - начале 60-х годов он опубликовал ряд работ, ставящих под сомнение уникальность структуры языка различных народов. Хомский является создателем теории, порождающей (генеративной) грамматики. Он выдвинул тезис: языковые способности - врождённое явление, а грамматика языка универсальна и дана человеку в готовом виде так же, как законы природы. Из тезиса о врождённости, в свою очередь, выводится тезис о глубинном единстве всех языков. Все различия, по мнению Хомского, поверхностны. Эта теория оказала большое влияние на учёных, исследующих процесс усвоения языка.

В 1969 году вышло в свет масштабное исследование, проведённое антропологом Брентом Берлином и лингвистом Полом Кеем. Они решили проверить: есть ли некая универсальная иерархическая закономерность, влияющая на процесс составления атласа цветов различными культурами? В результате исследования около ста языков мира, они обнаружили определённую зависимость: в каждом языке существует разное количество для обозначения базовых цветов, но их не может быть меньше двух или больше одиннадцати. Идея о том, что названия цветов возникали в определённом порядке, была довольно радикальной. Исследователи не сомневались, что языки развивались и шли по одной дороге - в сторону увеличения разнообразия цветов и оттенков.

Вот как выглядит этот маршрут:

Рисунок 1. (Berlin and Key, 1969)

Из данной схемы следует, что если в языке есть два цвета, то это всегда будут белый и чёрный, или светлый и тёмный. Если в языке три базовых цвета, то это будут белый, чёрный и красный. В языке с тремя базовыми цветами не может быть зелёного, жёлтого или синего, не может не быть белого. Все цвета в языках возникали в строгом порядке. Следовательно, уникального цветовосприятия ни в одном языке не существует. Однако представители разных культур тяготеют к определённым базовым цветовым категориям, и, скорее всего, это имеет прямое отношение к нашему мировосприятию.

В 1983 году вышла книга, которая снова поставила под удар всю гипотезу лингвистической относительности. Б. Уорф в своей работе «Отношение норм поведения и мышления к языку» ввёл термин - Standard Average European (SAE, среднеевропейский стандарт), объединяя под ним грамматику всех европейских языков, которая, хоть и имеет некоторые различия, в целом весьма похожа. Как противопоставление среднеевропейскому стандарту он взял язык хопи, где, по его утверждению, нет существительных со значением времени (например: мгновение, час, понедельник, утро), а сами индейцы не рассматривают время как поток дискретных элементов. Также он заметил, что в европейских языках понятие «время» часто тождественно понятию «пространство» и объединяется в значении «время + пространство», а в языке хопи они рассматриваются как независимые и раздельные единицы.

Эккехарт Малотки в своей книге «Hopi Time…» на первой же странице опровергает сказанное Уорфом. Он приводит две цитаты:

·      Б. Уорф: «После длительного и тщательного изучения и анализа языка хопи можно сказать, что в нём нет ни слов, ни грамматических форм, ни конструкций или выражений, которые бы прямо соотносились с тем, что мы называем временем».

·        Фраза на языке хопи с английским переводом: «Тогда на следующий день довольно рано утром, в час, когда люди молятся солнцу, примерно в это время он снова разбудил девушку».

Конечно, данное опровержение вызвало новую волну дискуссий. Однако приверженцы гипотезы лингвистической относительности отметили, что довольно странно публиковать опровержение спустя пятьдесят лет после формулировки гипотезы, ведь при должном внимании к изучению языка, это противоречие обнаружилось бы сразу. Ко всему прочему, по этой фразе нельзя однозначно судить, какие части речи в ней представлены, для этого нужно хорошо знать и понимать грамматику хопи. Таким образом, это опровержение лишь доказывает, что некое понятие времени в языке есть, однако оно, по-видимому, выражено специфической частью речи, которой нет в европейских языках. А значит, нельзя утверждать, что Уорф был однозначно не прав.

Множество споров вызывал и пример с «пустыми цистернами». Критики утверждали: данный пример говорит не о том, что характер языка определяет поведение людей и их действия, а о том, что у людей, ведущих себя недостаточно осторожно у пустых бензиновых цистерн, не было соответствующих знаний о свойствах бензина. Если бы они знали, что пустые цистерны бензина содержат взрывчатые испарения, они вели бы себя так же осторожно, как и около полных бензиновых цистерн. Равным образом, если кто-нибудь не знает о взрывчатых свойствах бензина, то само словосочетание «бензиновые цистерны» не сможет внушить ему необходимость вести себя осторожно около них.

В 1982 году последователь идей Б. Уорфа лингвист Джошуа Фишман попытался переформулировать суть гипотезы в своей работе «Уорфианство третьего типа». По словам Фишмана, Уорф был неправильно понят большинством коллег, а его труды не оценили по достоинству, в то время как Уорф обратил внимание науки на такую важную проблему, как ценность и уникальность «маленьких языков». Фишман предложил рассматривать язык как ключ к культуре. С этого периода начался новый виток в науке о языке, тесно связанный с психологией.

На сегодняшний день гипотеза лингвистической относительности так и остаётся научной загадкой, которая нашла одновременно как множество опровержений, так и подтверждений. Интерес к ней не утихает, а новые научные исследования наоборот - возрождают интерес к работам Б. Уорфа. Например, обнаруженные американским этнографом и лингвистом Дэниэлом Эвереттом особенности языка племени пираха (пирахан) поставили под сомнение теорию Ноама Хомского об универсальной грамматике. Данный язык, насчитывающий на момент исследования около трёхсот носителей, не является вымирающим, так как на нём продолжают разговаривать появляющиеся в племени дети, а влияние цивилизации на аборигенов - минимально. Пираха признан самым бедным языком мира, в нём всего три гласных звука, восемь согласных, а также практически отсутствуют такие универсальные грамматические категории, как: термины родства (их всего три: родитель, ребёнок и слово, для обозначения брата или сестры), прошлое и будущее время (они говорят только о том, что происходит здесь и сейчас), числительные, для цветообозначения они используют два слова, передающие значения «светлое» и «тёмное». В языке пираха нет косвенной речи, они говорят только простыми предложениями и от первого лица. Особенности их быта так же сложно сравнить с другими существующими в мире племенами. Пираха не испытывал влияния цивилизации, но при этом не пошёл по универсальному пути грамматического развития, что говорит о прослеживающейся взаимосвязи между культурой и языком.

Среди отечественных ученых, занимавшихся исследованиями в данной области, стоит отметить вклад В.А. Звегинцева, предложившего подробный анализ основных положений гипотезы Сепира-Уорфа и указавшего на ряд существенных недочетов и неверных ее толкований. В последнее время среди российских ученых наблюдается интерес к исследованию проблем когнитивной лингвистики, в частности, в области пространственного восприятия и концептуализации. В 2006 г. была опубликована работа Б.М. Величковского «Когнитивная наука: Основы психологии познания».

Современные американские исследователи, например, Лера Бородицки, Джон Люси и Стивен Левинсон на данном этапе развития науки о языке пришли к выводу, что язык всё-таки оказывает влияние на мышление, но в намного более ограниченной степени, чем предполагалось ранее. Их труды положили начало новым исследованиям, изучаемые проблемы были расширены, а благодаря новым техническим возможностям результаты стали точнее. На данный момент учёные сосредоточились не на том, чтобы доказать или опровергнуть гипотезу Сепира-Уорфа, а на том, чтобы исследовать связи и границы между языком и мышлением, языком и культурой, на том, какое влияние они оказывают друг на друга. Психолингвистами продолжаются исследования в области цветовосприятия, расширенные до исследований эмоций, предметного представления, памяти, познавательных процессов в целом. Часть исследований выведена за границы изучения языка и направлена больше в область когнитивной науки. Активно исследуется явление билингвизма.

Глава 2. Верификация

2.1 Общее определение понятия верификации

Говоря о гипотезе Сепира-Уорфа, не стоит забывать о том, что она, как и любая другая гипотеза, прежде всего входит в область науки и существует именно в научном поле. Для того, чтобы рассматривать её в этом ключе, необходимо понимать, что такое гипотеза и через какие научные методы познания с ней можно работать. Итак, гипотеза - (от греч. hipothesis - основание, предположение) - это «положение, выдвигаемое в качестве предварительного, условного объяснения некоторого явления или группы явлений; предположение о существовании некоторого явления. Выдвигаемая на основе определенного знания об изучаемом круге явлений, гипотеза играет роль руководящего принципа, направляющего и корректирующего дальнейшие наблюдения и эксперименты». Если гипотезу удаётся доказать, то она становится установленным фактом и переходит в разряд теорий или теорем, если же её опровергают, то гипотеза определяется как ложное утверждение. Гипотеза, которую не могут ни доказать, ни опровергнуть (как в случае с гипотезой Сепира-Уорфа), называется открытой проблемой. Гипотеза является формой научного знания. Получение и обоснование объективно-истинного знания в науке происходит при помощи научных методов. Метод, через который в науке принято работать с гипотезой, называется верификация.

Верификация - (от лат. verificatio - доказательство, подтверждение) - определяется как «установление истинности или эмпирической осмысленности научных утверждений». Понятие «верификация» широко распространилось в период расцвета неопозитивизма, понимаемая как принцип верифицируемости, то есть метод определения осмысленности научных утверждений. Суть принципа верифицируемости заключалась в том, что осмысленными назывались научные высказывания, которые появились в ходе получения чувственных данных: наблюдений, экспериментов или измерений. Однако такое определение принципа верифицируемости ставило науку в жёсткие рамки: получалось, что научные высказывания универсального характера, в том числе законы науки, не имели смысла, так как подобные законы не могут быть логически выведены из конечного множества предложений, полученных путём наблюдения. Дальнейшие попытки переосмыслить принцип верифицируемости также не привели к хоть сколько-нибудь значимым результатам, так как всегда опирались на субъективные представления о научном познании и противопоставляли язык практики языку теории. Так продолжалось до появления в науке философской концепции критического рационализма, основателем которой считается Карл Поппер - британский и австрийский философ и социолог. В противовес принципу верифицируемости Поппер выдвинул принцип фальсификационизма, который предполагает, что теория может считаться научной, если существует методологическая возможность её опровержения через постановку эксперимента, даже если на момент выдвижения теории такой эксперимент ещё не был поставлен. Принцип, который выдвинул Карл Поппер, абсолютизирует частные методологические процедуры так же, как и принцип верифицируемости. Однако введённый им принцип дал важный толчок для дальнейшего развития методологии. На данный момент в научной методологии верификацию принято рассматривать как одно из средств проверки гипотез, подчинённое прежде всего практике.

.2 Процедура верификации в лингвистике: актуальные тенденции

В современной лингвистике уже сложились определённые традиции экспериментальной работы; языковеды в рамках различных установок опираются на экспериментальные методики. Однако эти методики не всегда ясны, что может приводить к разночтениям при обработке результатов экспериментов и в целом к разногласиям в их последующей интерпретации. Данные проблемы возникают в том числе и из-за того, что нет чёткого определения особенностей различных видов лингвистического эксперимента. Некоторые учёные предъявляют к разным видам лингвистических экспериментов одинаковые требования, что непосредственно влияет не корректность исследования. Возникает необходимость чётче разграничить психолингвистический, типологический и семантический эксперимент, а также выявить ключевые требования к ним.

Как и в любой другой науке, в лингвистике эксперимент направлен в первую очередь на верификацию гипотезы (при этом возможны случаи, когда именно благодаря эксперименту открываются новые данные, получение которых не является целью исследователя, так как главная цель эксперимента состоит в направленной верификации). Стоит отметить, что переход гипотезы в статус теории происходит именно на основе экспериментальной верификации выдвинутой гипотезы. Рассмотрим типы лингвистических гипотез, их когнитивный статус и способы верификации.

О.Н. Селиверстова предлагает разграничивать три типа гипотез: гипотезы, которые не представляется возможным доказать в рамках непосредственно лингвистики; гипотезы, для доказательства которых накоплено достаточно эмпирического материала, а от исследователя требуется выстроить систему доказательств; и гипотезы, нуждающиеся в поиске доказательств и специально выстроенной верификационной процедуре.

По данной классификации гипотеза Сепира-Уорфа входит в первый тип - то есть в те гипотезы, которые невозможно доказать в рамках исключительно лингвистики, так как соотношение языка и мышления представляет собой область интереса не только науки о языке. Такого рода гипотезы, как правило, верифицируют с помощью сотрудничества учёных. Исследования проводятся как специалистами в области лингвистики, так и специалистами из других областей науки - психологами, биологами, нейрофизиологами и т.д.

Для верификации гипотезы ключевую роль играет непосредственно эксперимент. «В самом общем виде эксперимент можно определить, как процедуру преднамеренного воспроизведения явления в таких условиях, которые позволяют обнаружить зависимость существования явления от тех или иных параметров. Эти параметры могут быть внешними по отношению к явлению, …однако если можно логически обосновать существование однозначной связи между внешними условиями и внутренними свойствами явления, то в результате целенаправленного варьирования внешних условий можно проверить гипотезы о внутренних свойствах явления …важнейшее условие применения эксперимента - воспроизводимость явления и возможность контролировать условия, от которых оно зависит.

Воспроизводимость явления в зависимости от условий в свою очередь означает, что существуют определенные законы общего или частного характера, которым подчиняется существование явления. Эти законы и раскрываются с помощью эксперимента».

Эксперименты, имея общие принципы, различаются по таким параметрам, как: исходная познавательная установка, цели и задачи, форма проведения, планируемые результаты и т.д. Такие различия позволяют сделать вывод, что лингвистический семантический эксперимент и, например, лингвистический эксперимент, используемый в психолингвистике, будут иметь между собой мало общего, в каждой из этих областей сложились свои традиции экспериментальной работы. В первую очередь разница состоит в характере исследуемого материала. Если в семантике делается упор на изучение языковой системы в целом (родного или хорошо изученного иностранного языка), а результаты исследований ориентированы и на практическое применение в области преподавания, и на лексикографическое использование, то в психолингвистическом эксперименте, несмотря на то, что исследование также строится на базе родного или хорошего изученного иностранного языка, исследуется то, как взаимодействуют языковые единицы в языковом сознании (сложные для выявления и описания процессы).

В задачу психолингвистического эксперимента входит необходимость выяснить, как организуются и структурируются в сознании индивида (как носителя языка) и общества (как массового носителя) определённые языковые единицы, как проявляется (или не проявляется) эта связь.

Так, в экспериментальном исследовании имен цвета в известной работе Р.М. Фрумкиной на основе метода свободной классификации - как психолингвистического метода изучения семантических отношений и выявления близости значений - устанавливается кластерная структура поля цветообозначений, устанавливается степень близости единиц- цветообозначений, их «родства». По сути, ассоциативный эксперимент не только и не столько обеспечивает данные о сочетаемости слов в предложении, сколько позволяет воссоздать более глубокие связи между словами и соответственно между явлениями объективной действительности.

Если говорить о типологическом эксперименте в лингвистике, то он, как и психолингвистический эксперимент, не занимается исследованием языковой семантики. Его задача - исследование языковых структур различных уровней и описание языковой системы на всех возможных уровнях (фонетическом, морфологическом, лексическом, синтаксическом). Таким образом, его цель - дальнейшее практическое применение в области описания грамматики языка, фонетических систем и составлении учебных пособий.

Существующие различия в целях и задачах экспериментальной проверки лингвистических гипотез приводят и к ряду различий в методике и формате работы с носителями языка - информантами. Например, в полевой лингвистике упор делается на свойство носителя «бесконтрольно использовать язык в коммуникативных целях» в естественно или искусственно заданной ситуации. При этом от информанта зачастую требуется сгенерировать уникальный текст (по теме, картинке и т.п.) спонтанно, на основе ассоциаций и т.д. Для типологического исследования также важно естественное воспроизведение речи.

В семантике эксперимент проводится иначе: необходимая ситуация воспроизводится искусственно - информант не использует язык спонтанно, от него требуется оценить созданный исследователем (или подобранный согласно заданным параметрам) текст небольшого объёма (в целях обеспечения более однозначного контекста) с точки зрения его соответствия представлениям информанта о языковой норме. Таким образом, для семантического эксперимента главной является не быстрота реакции (она вообще не имеет значения), а оценка иформантом полученного текста, то, насколько осознанно он относится к речевой деятельности и оценивает речевое поведение.

При проведении ассоциативного эксперимента упор делается на спонтанную реакцию индивида (первое, что приходит в голову), при этом важна скорость реакции.

Одна из основных трудностей в постановке лингвистического эксперимента заключается в том, что в качестве прибора выступает человек. В эксперименте может возникнуть определённая доля наблюдаемых расхождений в оценках информантов, что говорит о субъективности оценок. Действительно, даже в идеально поставленном эксперименте оценки информантов (или в описываемом психолингвистическом эксперименте - создаваемые информантами классификации) могут несколько различаться в силу действия субъективных факторов. Такие ситуации возникают в силу особенностей человеческой психики. С одной стороны, говорящий руководствуется собственным языковым чутьём (которое, безусловно, совпадает с чутьём других носителей языка), а с другой - на него могут повлиять такие субъективные факторы, как самочувствие, окружающая обстановка, время суток, настроение и прочее. Данные субъективные факторы являются одной из причин, которые вызывают недоверие к результатам эксперимента и составляют одну из объективных трудностей в проведении лингвистического эксперимента, с которой сталкивается исследователь.

Вместе с тем, нельзя однозначно заявлять, что полученные результаты полностью субъективны, как отмечал еще Л.В. Щерба, «два человека с одинаковым социальным прошлым…будучи поставлены в одинаковые условия деятельности и момента, возымеют одну и ту же мысль, в языковой системе мы имеем …нечто единое и общеобязательное для всех членов данной общественной группы».

Традиционная схема психолингвистического эксперимента выглядит следующим образом: S → █ → R, где S - стимул, R - реакция испытуемого, а процесс речемыслительной деятельности, который не поддаётся описанию. Под стимулом понимается либо непосредственно стимульный материал (текст, картинка и т.п.), либо стимульный материал в сочетании с условиями и методикой эксперимента (например, с инструкцией). Один из наиболее известных видов психолингвистического эксперимента - ассоциативный.

Ассоциативный эксперимент может проходить по различным методикам. В зависимости от того, какую инструкцию получает испытуемый, различают следующие виды ассоциативных экспериментов:

·         Свободный ассоциативный эксперимент, суть которого заключается в том, что испытуемому предлагается отвечать словом (или словосочетанием), первым пришедшим в голову (здесь ведущую роль играет именно первичная ассоциация, неосмысленная реакция), при предъявлении слова-стимула (картинки, текста и т.п.);

·        Направленный ассоциативный эксперимент, суть которого заключается в том, что экспериментатор некоторым образом ограничивает выбор предполагаемой реакции, ставя определенные условия (например, отвечать только существительными и т.д.);

·        Цепной ассоциативный эксперимент, суть которого заключается в том, что испытуемому предлагается ответить любым количеством слов-реакций, первым пришедшим в голову при предъявлении стимула. При этом ни формальные, ни семантические особенности слов не ограничиваются.

Некоторые авторы, например, А.А. Леонтьев, относят цепной ассоциативный эксперимент к разновидности свободного, а направленный называют контролируемым. Иногда цепной эксперимент определяют, как эксперимент с продолжающейся реакцией. И в свободном, и в направленном ассоциативном эксперименте, исследователь может обозначить стимул (слово, текст, картинку и т.п.), а может и не обозначить. В таком случае в качестве стимула выступает инструкция к эксперименту, которая и вызывает соответствующую реакцию. Так или иначе, каждый из ассоциативных экспериментов имеет свои достоинства и недостатки и призван решать конкретный круг задач.

В силу различий типов лингвистического эксперимента, различно и требуемое количество информантов. В зависимости от того, какой тип эксперимента проводится, может быть исследовано от пяти до нескольких десятков тысяч информантов. И в том, и в другом случае результаты исследования могут быть одинаково валидны (или не валидны, если эксперимент проводился с грубыми нарушениями). Обработка полученных в ходе эксперимента результатов осуществляется в два этапа: первичная статистическая обработка полученных данных и их последующая интерпретация. В ходе первого этапа особенно важным представляется исключение из последующей статистики ответов информантов, не соответствующих условиям и задачам эксперимента. Статистический анализ может осуществляться или через специальные компьютерные программы (SPSS, SAS, SYSTAT, Minitab, Statistica, STADIA и др.), или путём применения математических формул, в зависимости от объёма произведённого исследования и его конечной цели. На сегодняшний день наиболее актуальной представляется работа с помощью компьютерных программ, так как она исключает фактор субъективной оценки исследователя. Однако далеко не всегда у исследователя достаточно технических возможностей или необходимых знаний для работы с материалом исследования через специальные программы.

Таким образом, верификация лингвистической гипотезы представляет собой сложный и трудоёмкий процесс, включающий в себя множество различных факторов.

Глава 3. Специфика языкового сознания носителей китайского языка

3.1 Особенности китайской языковой системы

В настоящее время перед лингвистикой и лингводидактикой стоит целый ряд задач, одной из которых является систематизация языковых особенностей. Вопросом систематизации в лингвистике занимается такой раздел, как типология. Типология - это одна из лингвистических дисциплин, в центре внимания которой находится изучение общих закономерностей различных языков. Типология стремится выявить наиболее вероятные явления в различных языках, то есть данная наука занимается сравнительным изучением структурных и функциональных свойств языков.

В современной лингвистике наиболее разработанной считается грамматическая типология языков. В соответствии с морфологической классификацией все языки мира делятся на 4 класса: 1) флективные, 2) агглютинативные, 3) изолирующие, 4) инкорпорирующие.

Китайский язык традиционно относят к группе изолирующих языков.

Особенность данных языков состоит в том, что они характеризуются отсутствием словоизменения, грамматической значимостью порядка слов, слабым противопоставлением знаменательных и служебных слов. Считается, что в этих языках морфологически значимо слогоделение: слог всегда соответствует или слову, или значимой части многосложного слова. Слоги ограничены в количестве и имеют строго определенную структуру. В составе слога разные классы звуков занимают фиксированные позиции. Подобная специфичность звукового строя обусловливает неизменяемость значимого слога, из-за чего определенное значение базируется на неизменяемой звуковой оболочке. Такой оболочкой всегда является слог. Отдельный звук может быть носителем смысла только как частный случай слога. Поэтому можно сказать, что в этих языках в отличие, например, от европейских языков только звуки, организованные в слоги, могут быть носителями смысла.

Рассмотрим характерные особенности китайского языка. Во-первых, следует отметить, что специалисты называют его самым распространенным языком мира. Однако он не является однородным по своей структуре: так, различают 7 диалектных групп, которые, в свою очередь, делятся на поддиалекты и говоры. Во-вторых, китайский язык относится к числу наиболее древних из ныне существующих языков, поскольку его история исчисляется тремя тысячелетиями. В-третьих, особенность китайского языка заключается в изолированности его развития, так как в течение долгого периода времени он был полностью свободен от иноземных и иноязычных влияний.

Именно названные причины делают китайский язык предметом особого исследовательского интереса для многих учёных-теоретиков и лингвистов- практиков. Среди известных исследователей можно выделить следующих выдающихся ученых: В. М. Солнцев, Н. В. Солнцева, А. А. Хаматова, А. А. Скоробогатых, Дж. Гринберг, В. А. Курдюмов, В. И. Горелов, С. Е. Яхонтов и др.

А. Шлейхер, создавший классификацию языков, к изолирующим языкам относил так называемые корневые - в данном случае имеются в виду языки, в которых отсутствует формообразование, грамматические формы. Следовательно, грамматические отношения могут выражаться только с помощью семантики, порядка расположения корней и т.п. Однако в китайском языке, помимо сложных слов, существуют слова, включающие в свой состав аффиксы. Аффикс не может рассматриваться как единица, сопоставимая с корнем и отдельным словом, следовательно, это единица (или фрагмент) меньшая, чем слово.

Расширил характеристику изолирующих языков П. С. Кузнецов. В своих работах ученый утверждает, что для языков данного класса характерны (как уже было отмечено выше): 1) полное или почти полное отсутствие словоизменения, 2) грамматическая значимость порядка слов и служебных слов, 3) в некоторых случаях - слабое противопоставление знаменательных и служебных слов. Если рассматривать данные характеристики в качестве основных признаков языка изолирующего строя, то китайский, несомненно, относится к данной группе языков.

Приведём пример, на котором ясно можно увидеть, как в китайском языке порядок слов передаёт отношения подлежащего и прямого дополнения: 明天 我 的 朋友 会 为 我 做 8 一 个 生日 蛋糕 -Míngtiān wǒ de péngyǒu huì wèi wǒ zuò yīgè shēngrì dàngāo. При дословном переводе на русский язык предложение будет выглядеть так: «Завтра я (+притяжательная частица) друг будет для я делать одна штука (счётное слово) день рождения торт». Перевести данное предложение можно так: «Завтра мой друг сделает (испечет) торт на мой день рождения». Стоит отметить, что 会 (huì) является усиленной формой модального глагола 将 (jiāng) и обозначает будущее время (буду…). Перевод возможен с использованием усилительных слов, выражающих уверенность, в сочетании с глаголом совершенного вида («обязательно испечет»). 生日(shēngri) - «день рождения», в данном предложении не является обстоятельством времени, как в русском языке. Здесь это слово выступает в качестве прилагательного, обозначающего отношение к торту. Так же, как в английском языке - «birthday cake» - «торт на день рождения», «праздничный торт». Глагол zuò (делать) не меняется в зависимости от того, какое время передает, в предложении с настоящим временем он будет использован в такой же форме: 他们 在 做 作 业  - Tāmen zài zuò zuòyè. Дословно: «Они есть (глагол-связка, показатель настоящего времени) делать домашнее задание». Или: «Они делают домашнее задание». Порядок слов в предложении обычно исключительно важен.

Несмотря на то, что китайский язык относится к изолирующим, вопрос o статусе аффиксов как строевых элементов языка остается открытым. В связи с этим В. А. Курдюмов, анализируя явление агглютинации в китайском языке, отмечает примеры не формо-, а словообразовательной агглютинации при помощи аффиксов-прилеп: это комплексы типа 郎忙主义者们 - lángmáng zhǔyì zhěmen - романтики, 公演生主义者们 - gōngyǎn shēng zhǔyì zhěmen - коммунисты (корень + суффикс 主义 zhuyi + суффикс 者 zhe + формообразовательный суффикс 们 men).

Рассмотрим другой пример, иллюстрирующий предположение о том, что аффикс представляет собой единицу, меньшую чем слово. Например, 火车 - huǒchē - поезд. Если исследователь признает данную единицу сложным словом, то необходимо рассматривать и компоненты этой составной структуры: 火 huo и 车 che. Следовательно, есть основания признавать данные элементы единицами меньшими, чем слово, морфемами. Далее, поскольку в словах 车子 - chēzi - «повозка» компонент 子 zi является аффиксом, соединенный с ним компонент 车 с неизбежностью должен быть определен как корень в обычном смысле этого термина.

Развивают эту теорию и исследования В. М. Солнцева, который в данной связи отмечает следующее: если признать, что китайский глагол обладает видовыми суффиксами и что, например, образования 看 kàn, 看着 kànzhe, 看了 kànle, 看过 kànguò представляют разные формы одного и того же слова со значением «смотреть», нужно также полагать, что часть этого слова, остающаяся за вычетом изменяющейся части, есть основа. Однако в отличие от флективных языков в изолирующих языках величины, меньшие, чем слово (за исключением аффиксов), практически не могут быть выведены из состава слов, наподобие того, как, например, в русском языке из слов могут быть извлечены их части: уч- (из учить), красн- (из красный) и так далее. В этих языках по извлечении из многоморфемного слова морфема (корень или основа) сразу же становится практически неотличимой от слова и пригодной к самостоятельному употреблению. В китайском языке значимый элемент может быть определен как морфема (основа или корень) только в составе слова и по отношению к этому слову, если в составе слова имеется другой значимый элемент. Исключением являются немногочисленные аффиксы, которые и по извлечении из слова остаются морфемами вследствие полной неспособности к самостоятельному употреблению.

Если взять сферу характерных для китайского языка и многих языков Юго-Восточной Азии так называемых «счётных слов», или классификаторов, то здесь можно отметить, что на данный момент китайский язык стремится к употреблению универсальных счетных слов, (например 个 - gè), которые всё чаще замещают специализированные счетные слова. Можно считать, что этимологически 个 как счетное слово полностью утратил связь с древним словом 个 - «единица», «штука».

Немаловажным представляется и следующий вопрос. Китайский язык называют изолирующим (или формоизолирующим) из-за того, что формы его слов не указывают на связь с другими словами и тем самым на их синтаксическую функцию. Однако некоторые случаи дают нам повод в какой-то мере судить о функции слова по его форме. Так, во-первых, пассивная форма глагола всегда предопределяет объектное подлежащее. Во-вторых, несмотря на то, что глагольные видовременные суффиксы могут встретиться у глагола в его разных синтаксических функциях, чаще всего оформленный суффиксом глагол обладает функцией сказуемого.

Таким образом, указанные факты подтверждают, что китайский язык не принадлежит к чисто корневым языкам, а имеет признаки агглютинации. Однако традиционно он продолжает относиться к языкам изолирующего типа. Китайский язык, как и любой другой язык, представляет собой динамическую систему, он постоянно развивается, и данный факт отражается в типологии современного китайского языка.

.2 Когнитивные особенности китайской культуры и языка

Любой язык несет на себе отпечаток бытовых и географических особенностей, культурных и исторических реалий. Однако столь же очевидным представляется и то, что существует и обратное влияние языка на быт, мышление и культуру народа, на нем говорящего. В Китае же связь языка и письменности с культурными и даже субкультурными явлениями, возможно, даже более тесная, чем где-либо еще.

Обратимся сначала к особенностям китайской письменности. С точки зрения строения иероглифы можно разделить на три основных класса.

Большое количество письменных знаков представляют собой идеограммы: например, знаки для изображения человека (人 rén), горы (山 shān), колодца (井 jĭng), шашлыка (串 chuàn) для различных животных, скажем, лошади (馬 mă), барана (羊 yáng); либо графическое выражение пространственных отношений: точка над или под линией, означающая «вверху» или «внизу» (совр. - 上 shàng и 下 xià), разделенный диаметром пополам круг для обозначения «середины» (совр. - 中 zhōng) или формы предмета: выпуклый ( 凸 tū), вогнутый (凹 āo) и т.п. Это наиболее ранние по своему возникновению иероглифы.

Более поздние иероглифы представляют собой сочетания вышеописанных графем, созданные для обозначения понятий (в основном непредметных) путем объединения простых знаков в группы. В таких случаях смысл сложного знака часто вытекает из комбинации отдельных значений его составных частей: так, иероглифы нет (不 bù) и прямой (正 zhèng), поставленные вместе, означают криво (歪 wāi)31, понятие хорошо (好 hăo - этот же иероглиф, при чтении его в четвертом тоне, означает любовь) передается при помощи сочетания знаков женщина (女 nǚ) и ребенок (子 zĭ). Стоит отметить, что чтение всего знака, получившегося из сложения иероглифов, не зависит от чтения его составных частей.

Отдельная и очень интересная группа иероглифов этого класса - иероглифы, составленные из двух или трех (иногда четырех) одинаковых ключей для передачи (чаще всего) значения изобилия. Например:

Таблица 3.1

Также существует относительно новый класс иероглифов - знаки, в которых одна часть сочетания служит для определения категории, к которой слово принадлежит по смыслу, а другая, называемая фонетиком, показывает (чаще приблизительно) его произношение. Около 90% всех современных иероглифов относятся к этому типу. Примером знаков такого типа могут служить иероглифы 近 - jìn - близко и совр. 远 - yuăn - далеко, состоящие из графем 辶 - zŏu - идти пешком (встречающихся в обоих иероглифах) и 斤 - jīn - топор в первом и 元 - yuán - глава, корень, исток - во втором. Ни топор, ни исток не имеют отношения к понятиям расстояния. Эти графемы служат лишь фонетиками для иероглифов, в которые они включены. Иероглиф, обозначающий слог «mā» в слове мама - 媽 (妈) - состоит из ключей женщина 女 nǚ и лошадь 馬(马) mă. В данном случае элемент «лошадь» несет не смысловую нагрузку, а чисто фонетическую, так что неправильным было бы понимать этот иероглиф как «женщина-лошадь». Этот же фонетик - mă (лошадь) встречается и в иероглифе ругаться 骂 mà, при этом смысловой элемент находится сверху от лошади: два «рта» kŏu. В данном случае иероглиф довольно наглядно передает как его значение, так и его чтение. Бывает и так, что фонетиком служит не ключ, а целый составной иероглиф, употребляющийся сам по себе в другом контексте. Например, фонетиком для иероглифа жениться - 婚 hūn - является иероглиф 昏 hūn, стоящий справа от смыслового ключа женщина. Он имеет свое самостоятельное значение сходить с ума / помутнение рассудка, и не только дает свое чтение иероглифу «жениться», но и наделяет его определенным значением «сойти с ума из-за женщины». Однако далеко не во всех иероглифах этого типа настолько точно передано чтение знака. Очень часто от фонетика иероглифу достается только финаль. Примером этому служат иероглиф 松 sōng, фонетиком у которого является иероглиф 公 gōng, или иероглиф 让 ràng с фонетиком 上 shàng.

Исходя из всего вышесказанного, можно отметить, что различие между языком, использующим алфавит, и языком, использующим иероглифическую письменность, проявляется в самом принципе письменного выражения мысли. В китайском языке каждый иероглиф несёт в себе определённый смысл, выражает образ. При этом иероглиф имеет смысл только как целая картинка, его значение не всегда можно вывести из составных частей в виде черт и графем.

Учитывая особенность своей письменности, сами китайцы строят процесс обучения грамоте в соответствии с возрастными особенностями детей. Так как именно в дошкольном возрасте проявляется склонность к интересу и запоминанию информации в иллюстративном виде, китайцы стараются обучить детей узнавать картинки-иероглифы как можно раньше. И если обучение китайскому языку для иностранца начинается с черт и ключей, то китайские дети никогда не начинают учить иероглифы с ключей. Изучение письменных знаков начинается у них с «узнавания» цельных знаков подобно тому, как при обучении разным видам животных ребёнку сначала показывается изображение, а потом озвучивается, что на картинке «слон», в результате чего у него закрепляется связь слова с изображением. Такой метод обучения практикуется в китайских школах примерно до третьего класса. Примечательно, что в китайских учебниках начальной школы иероглифы пишутся в виде картинок, отражающих как их смысловое наполнение, так и графическое отображение. Изучение же составных частей иероглифов начинается чуть позже и, в основном, для того, чтобы дети были в состоянии найти нужный иероглиф по словарю. То есть, если мы учим буквы, чтобы получить возможность прочитать слово (перевести письменные знаки в звуки), то китайцы учат ключи с той же целью, однако путь извлечения звука из знака выглядит иначе. Выделяя в нужном иероглифе «смысловой» ключ, они получают возможность найти по нему в словаре целый иероглиф, и только тогда узнать и звучание, и значение одновременно.

Можно сказать, что соотношение самого понятия и его фонетического и письменного выражения в алфавитной культуре практически равны между собой: мы почти всегда в состоянии записать то, что слышим, и прочитать то, что написано. Если нам встречается редкое или незнакомое слово, мы можем прочитать его примерное произношение (возможно, неверно поставив ударение). В иероглифических культурах фонетическое выражение связывается с графическим не напрямую, а через понятие, которое они оба отражают. Даже фонетические элементы, дающие чтение иероглифам третьего класса (см. выше), сами изначально являются иероглифами, а значит, их чтения соотносятся с ними по той же схеме - через понятия. Из-за достаточно слабой связи письма с фонетикой китайцам (и всем, кто учит китайский язык) приходится учить иероглифы наизусть. Система традиционного начального образования в Китае строилась на заучивании наизусть основных канонов - «Сань цзы цзин» («Троесловный канон»), «Цянь цзы вэнь» («Тысячесловник»), и «Бай цзя син» («Фамилии ста семей»). Заучивая эти каноны, ученики не только приобщались к нормам конфуцианской морали, но и значительно расширяли свой иероглифический запас.

Метод заучивания китайцы до сих пор активно используют. На занятиях учитель читает текст предложение за предложением, а ученики все вместе повторяют за ним, обязательно глядя в учебник. Так у учеников закрепляется связь иероглифов с их чтением и смыслом. (Обучение иностранцев китайскому языку тоже включает в себя этот прием). Данный метод затрудняет изучение иностранных языков для китайцев, поскольку, привыкнув заучивать, они теряются, когда необходимо воспроизвести оригинальный текст. По этой причине, как отмечают преподаватели русского языка, нет никакого смысла задавать им пересказ текста - китайцы просто выучат его полностью.

Особенность системы обучения грамоте формирует у китайцев привычку видеть иероглиф полностью, не разделяя его на части. Любопытным в этой связи является такое наблюдение: если показать китайцу иероглиф, написанный с ошибкой, то он не скажет, в каком именно ключе она допущена, а нарисует весь иероглиф заново.

Итак, китайцы с детства учатся запоминать целостные образы слов своего языка. Интересно, что при изучении арабских цифр китайские дети руководствуются теми же принципами, что и при изучении иероглифов.

Существуют определенные «каноны», указывающие, как нужно писать ту или иную цифру: единица пишется, как палочка, двойка без «петельки», у четверки две черты имеют перекрещивание, шестерка и девятка на конце не имеют крючка, семерка пишется без горизонтальной перечеркивающей черты. Всё это оказывается очень важным, если возникает необходимость написать китайцу цифры на бумаге. Если написать единицу в привычном нам виде с крючком наверху (1), китаец её примет за семерку. А если добавить к ней нижнюю подчёркивающую черточку (1), то есть вероятность, что китаец примет её за цифру два. Если семерку перечеркнуть посередине, китаец вообще не поймет, что это за знак (несмотря на то, что их иероглифическая семерка очень похожа на арабскую и пишется с поперечной чертой: 七). Отметим, что и при написании иероглифов, и при написании цифр, прослеживается строгое следование первоначальному образу.

Примечательным моментом своеобразия китайской культуры является и то, что для обозначения цифр в пределах десятка у них существует особая жестовая система. От одного до пяти идут пальцы одной руки в соответствии с количеством. Шесть обозначается отогнутыми от кулака мизинцем и большим пальцем. Семь - собранными вместе указательным, средним и большим пальцами, мизинец и безымянный сжаты в кулаке, восемь - отогнутые от кулака указательный и большой палец, девять - согнутый крючком и отогнутый из кулака указательный палец, для числа десять есть несколько вариантов: это или кулак, или перекрещённые указательные пальцы двух рук (что по виду похоже на иероглиф «десять»: 十).

Китайскую особенность мышления с опорой на цельный образ, а не на его части, отражает не только письменность, но и семантические явления.

Очень показательны в этом отношении китайские глаголы. Они обнаруживают характерное для пространственно-образного мышления отсутствие языковой экономии при отражении смыслов перцептивных образов. Например, понятию «лежать» соответствуют разные глаголы в зависимости от позы лежащего: если человек лежит на спине, это глагол 躺 tăng, если же лицом вниз - то 趴 pā.

Глагол носить/нести также переводится по-разному, в зависимости от способа или цели ношения: 带 dài - «носить с собой», «иметь при себе» (изначально букв. «на поясе»), 拿 ná - «нести в руке», «взять в руку», 背 bèi - «нести на спине», 提 tí - «в руках», «на весу» (как ведро воды), 扛 káng - «на плече», 抱 bào - на руках «в объятиях», как носят маленьких детей, 抬 tái - «вместе с кем-либо», (обычно что-то тяжелое), 担 dān - «на коромысле».

Кроме разделения глаголов по способу действования, в китайском языке существует четкое разделение на две группы: глаголы, которые можно применять только в отношении человека, и глаголы, применимые ко всем остальным окружающим предметам, включая животных. Например, в русском языке глаголы, обозначающие положения в пространстве - стоять, сидеть, лежать - можно применять и к человеку, и к животным, и к природным объектам. В китайском языке глаголы стоять zhàn (站), сидеть zuò (坐) и лежать tăng (躺) закреплены исключительно за человеком. В иероглифах, означающих первые два глагола, прямо присутствует элемент человек.

Иероглиф 躺 tăng лежать с детерминативом тело (身) в крайнем случае можно употребить к «очеловеченным» домашним животным - кошкам и собакам.

Изначально иероглиф tăng предполагает позу существа, лежащего на спине лицом вверх, что свойственно только человеку. Для других классов объектов разговорной речи остаются только экзистенциальные глаголы «иметься» - yŏu и «находиться» - zài37. Из приведенных примеров видно, что в китайском языке до сих пор прослеживается стремление к конкретизации в описании образов не за счет уточнения общего глагола с помощью дополнения, как, скажем, в русском языке (нести на спине - нести в руке, лежать ничком - лежать на спине), а за счет увеличения числа самих глаголов и их четкого разграничения по функциям.

И.П. Меркулов отмечал подобные явления как свидетельства архаического мышления. Под архаическим мышлением он понимал преимущественно пространственно-образный тип мышления, с доминированием холистической стратегии (то есть любое явление воспринимается как «целое», а не разбирается по частям) обработки когнитивной информации. Этот тип существовал как доминирующий еще до появления и развития естественного языка. Исследования языковых систем современных первобытных популяций показывают, что естественные праязыки первобытных людей не обладали аналитически-дифференцированной грамматической структурой. Так, например, оказалось, что в языке американских индейцев племени нутка не существует дифференциации между именами существительными и глаголами, а в языке новахо использование конкретного словесного варианта глагола зависит от внешнего вида или формы объекта разговора (для глагола «поднять» в словосочетаниях «поднять круглый мяч», «поднять длинную и тонкую палку», «поднять лист бумаги» навахо используют разные звукосочетания). Подобные примеры вполне могут служить достаточно серьезным аргументом в пользу предположения, что в древнейших праязыках слова, видимо, выступали лишь в качестве звуковых символов, обозначающих смысл (концепт) перцептивных образов, представлений и прототипов или их связанных последовательностей - сценариев, и были хорошо адаптированы к когнитивным особенностям архаического, преимущественно пространственно-образного мышления.

Подтверждение этому можно найти не только среди глаголов, но и среди других частей речи. Например, некоторые прилагательные китайского языка закреплены за предметами определенной формы. Пара «толстый-тонкий», которую в русском языке на равных правах могут применять к любым предметам (линии, книги, одежда (тонкий шарф - толстый шарф)) и людям (кроме «тонкий»: здесь антонимом для понятия «толстый» будет «худой»), в китайском языке переводится совершенно по-разному в зависимости от формы описываемого предмета.

Таблица 3.2

Такой же чёткой привязкой к определенным классам предметов в китайском языке обладают «счётные слова», о которых уже говорилось ранее. Счётные слова являются служебными, ставятся между числительным и существительным и служат для классификации предметов при счете. В русском языке существует нечто подобное: например, два стакана молока, одна тарелка борща, сто голов скота. В русском языке эти слова используются в основном для передачи дискретности неисчислимых объектов (молоко, скот, борщ) либо для указания единичности существительного, не имеющего единственного числа (две пары брюк, две пары ботинок). В китайском же языке при счете любых предметов необходимо ставить перед существительными счетные слова. Они относят существительные к определенным классам предметов, в зависимости от внешнего признака. Например, при счете предметов, имеющих рукоятку (нож, ножницы, зонт, клещи, ключи) или спинку (стул, скамейка), необходимо использовать слово 把 bă - ручка, рукоятка. (Т.е. словосочетание один стул по-китайски будет «一 把 椅子» - yī bǎ yǐzi - «одна спинка стула»). При счете плоских предметов (бумага, стол, кровать, фотография, лицо, а также раскрывающиеся и растягивающиеся предметы, например, рот) используется счетное слово 张 zhāng, обозначающее «лист бумаги» либо гл. «расставлять, растягивать». При этом картина и плакат, хоть и плоские, имеют счетное слово 幅 fú - полотнище. Есть счетные слова для парных предметов, как и в русском (пара ботинок), и в английском (pairofshoes) языке. Но в китайском языке парные предметы делятся еще и по признаку «разделимости пары»: 双 shuāng - «разделимая пара» (как пара коньков, лыж, ботинок, палочек для еды и проч.) и «неразделимая пара» 副 fù - набор, комплект - пара очков, пара наушников. В этом же ряду стоит и пара перчаток. При этом привычная нам «пара брюк» в этой группе отсутствует.

Счетное слово для брюк, как и для юбок, и для других узких и длинных вещей, таких, как ленты, шарфы, ноги, дороги, реки - 条 tiáo - полоска. На полоски также считаются и рыбы и собаки. Вообще счетные слова для разных животных так же различны. Например, коровы и верблюды считаются на «головы» 头 tóu.

Лошадь - на 匹 pĭ - штука, кусок, что также используется для счета отрезов тканей. Кошка, волк, тигр, лиса, курица, голубь и др. требуют счетного слова 只 zhĭ - животное (обычно дикое).

Существует и обратный пример, когда в китайском языке одно общее счётное слово для всех видов предметов, независимо от их вида, а в русском для каждого вида свое: когда речь идет о группе предметов. В китайском языке обычно используется одно и то же счётное слово - 群 qún - группа. В русском это может быть и стадо, и табун, и отара, и стая, и рой, и косяк (рыб); и толпа, скопище (людей); и группа, множество (напр. математических величин); и даже архипелаг (группа островов). Несмотря на то, что в китайском языке существуют универсальные счётные слова (个 - gè), он пока ещё окончательно не отошёл от использования счётных слов по классам предметов.

Тенденция к восприятию объектов окружающего мира как чего-то целостного проявляется не только в письменности и грамматике китайского языка, но также и в фонологии. Стоит отметить, что изучать фонетику собственного языка китайцы начали лишь под определённым воздействием буддизма, принесшего с собой из Индии интерес к звучащей речи и соответственно к поэзии, рифме, мелодике и тону, а также знание принципов индийского алфавитно-слогового письма. Труды по фонетике выполнялись в духе лексикографических традиций. Таковы словари рифм как наиболее обычного вида начальных сочинений по фонетике: "Шэн лэй" Ли Дэна, "Юнь цзи" Люй Цзина (V в.), многократно впоследствии переиздававшийся, дополнявшийся и комментировавшийся "Це юнь" Лу Фаяня (601). Во II-III вв. чтение иероглифов (и слогоморфем) начинает передаваться методом "разрезания" слогоморфем на инициали и финали (рифмы). С V в. появляются опыты изучения тонов. Значительно позднее проявляется интерес к начальным согласным (инициалям) и их классификации (по артикуляторному принципу). Как развитая, самостоятельная наука фонетика утверждается с появлением фонетических таблиц, включающих сведения о рифме, инициалях, промежуточных гласных и тонах ("Юнь цзин", предположительно X в.).

Интересно, что даже после знакомства с буддийской алфавитной системой, китайцы не проводили аналитический разбор звукового состава слога так, как это делали индийцы. В традиционной китайской филологии слог- морфему делили на инициали (шен-му) и рифмы или финали (юнь-му). Этот финальный комплекс обозначался целым иероглифом, имеющим соответствующую финаль. Для упорядочивания иероглифов по чтению составлялись таблицы со сложной системой классификации инициалей по месту артикуляции, фонации, тону, где в верхней строке были расписаны все возможные виды инициалей, в левом столбце - все возможные «рифмы», также записанные в виде иероглифа, и в ячейке, на которой пересекались инициаль с рифмой, записывался иероглиф, имеющий соответствующее чтение. Если такого слога в китайском языке не было, то на месте соответствующего перекрещивания ставился ноль. Таким образом, были наглядно представлены все варианты слогов и все варианты удачно рифмующихся между собой иероглифов. По строгим канонам писался классический китайский стих люйши. При его написании автор обязательно чётко следовал словарям рифм, так как в китайской поэзии особое внимание уделяется тому, чтобы стих «смотрелся» красиво. Особенно это видно по тому, насколько метафорична и необычна, на взгляд обычного европейца, китайская поэзия. Известный китайский поэт Ли Бо активно пользовался «визуализацией», доступной при иероглифической письменности. Например, в строке 狂风吹古月… («безумный+ветер+сдувает+древнюю+луну») последние два иероглифа по отдельности означают «древняя+луна». Однако существует иероглиф, в котором эти два знака стоят рядом: 胡 (hú) - это название северных иноплеменников (сюнну, монголов, тюрков), живших у границ Китая. Таким образом, читающий понимает, что лирический герой, автор строк, находится в чужих враждебных краях, и луна светит в холодном чужом небе.

Полисемичность и смысловая наполненность письменного знака позволяет китайцам использовать иероглифы и как символы: например, вешать перевернутый иероглиф 福 на двери (что по-китайски называется 福倒了 fú dào le - счастье перевернулось, и созвучно с фразой 福到了 fú dào le - счастье пришло), или сдвоенный иероглиф «радость» (喜) на свадьбе, что символизирует одновременно и неразрывность молодоженов, и пожелание радости, любви и счастья.

Идеографический характер иероглифов позволяет использовать их и при общении через смс или социальные сети. Например, иероглиф 囧 jiŏng, обозначающий «свет, проникающий через окно», так же используется в качестве смайлика, изображающего удивленное лицо; а иероглиф 凸 - выпуклый - вместо смайлика «средний палец». Вероятно, эта черта отношения китайцев к письменному знаку как к картинке также идет от «пространственно- образного» видения мира.

Итак, мы рассмотрели лишь часть особенностей китайской культуры и языка, выявили, что из-за пространственно-образного восприятия мира они не выделяют части из целого, склонны к холистическому пониманию окружающего, а также совершенно по-другому относятся к процессу обучения детей письменности. Далее мы проверим, оказывают ли влияние когнитивные особенности китайского языка на процесс цветовосприятия.

3.3 Верификация гипотезы сепира-уорфа на примере сравнения цветовосприятия носителей китайского языка и носителей русского языка

Как уже говорилось ранее в первой главе настоящего исследования, попытки верифицировать гипотезу Сепира-Уорфа начали предприниматься сразу же после того, как были опубликованы работы Бенджамина Уорфа.

Одной из основных областей экспериментальных проверок была область восприятия цвета представителями различных этносов. В разных языках между цветообозначениями существует общее, связанное с общностью лексического содержания - соотнесенностью с цветовым спектром, а также национально- специфическое. Наиболее часто культурно-специфические особенности рассматриваются в связи с членением цветового спектра, например: в русском языке существует семь однословных названий цветов радуги, в английском и немецком языках - шесть, в языке шона (Родезия) - четыре, в языке басса (Либерия) - два. Немало лингвистических работ в области восприятия цвета посвящено проблемам национальной символики. В данном исследовании проблемы цветовосприятия представителями различных культур за основу взят психолингвистический подход.

Психолингвистический тест, проведённый для настоящего исследования, ставил своей целью выявить определённые шаблонные модели образования словосочетаний с цветообозначениями при предъявлении стимула в виде изображения цвета и выяснить, существуют ли какие-либо культурно- специфические различия в ассоциациях для представителей разных национальностей. Особенный интерес для исследования представляли китайские испытуемые, так как верификация гипотезы Сепира-Уорфа на основе языка изолирующего типа крайне редко проводилась исследователями и не давала однозначного результата. В исследовании приняли участие шестьдесят два человека, из них восемнадцать - китайцы, владеющие и не владеющие русским языком, сорок один русский, один украинец, один житель Румынии и один человек с острова Тайвань.

Испытуемым была дана следующая инструкция: «За время опроса Вы увидите 14 цветных квадратов. Ваша задача - написать увиденный цвет и существительное, с которым он у вас ассоциируется. Например, на экране Вашего монитора появился квадрат цвета хаки (military). Вы записываете: штаны цвета хаки. Или: грязно-зелёное болото. Или: зелёные (если Вам кажется, что это зелёный цвет) глаза. Достаточно написать один цвет и одно существительное на одном языке. Не забывайте указывать сам цвет! Схема ответа: цвет, который Вы видите + существительное к нему. Вы можете писать на любом удобном Вам языке. (Если Ваш родной язык китайский и Вы затрудняетесь с русскими определениями - пишите на китайском. Если Вы можете подобрать определение и на русском, и на китайском языке - пишите оба варианта, если они различаются). Спасибо за участие!», которая также была продублирована в сокращённом виде на китайском языке: «大家好！请各位配 合并完成调查。请写下 你看到的颜色和联想到的事物。 例如，你在屏幕上看到 白色，可以写白雪或白糖， 或是其它你想到的事物。 但必须要结合看到的颜色 ，不能是一个单独的名词».

Далее им предлагалось ответить на вопрос о том, в какой стране они родились. После этого участникам эксперимента был задан вопрос: «Какой это цвет? Подберите существительное-ассоциацию к данному цвету //是什么颜色？ 选择一个联想到这个颜色的名次», после которого они последовательно видели изображения четырнадцати различных цветов. Задача состояла в том, чтобы путём направленной ассоциации помочь участникам составить словосочетания, включающие в себя тот цвет, который, как им кажется, они видят, и существительное, с которым данный цвет у них ассоциируется. В эксперименте были использованы спектральные и неспектральные цвета. Последовательность изображений была произвольной: чёрный, белый, серый, коричневый, красный, розовый, фиолетовый, жёлтый, оранжевый, бежевый, зелёный, салатовый, синий, голубой. При отборе материала для исследования мы руководствовались следующим принципом: цвет должен быть узнаваемым и распространённым.

Однако для увеличения сложности эксперимента было также выбрано несколько цветов, которые можно назвать похожими (например, зелёный и салатовый). Таким образом была задана цель выявить, возникнут ли затруднения при предъявлении ассоциаций с похожими цветами, а также с цветами, которые редко используют для словосочетаний как в русском, так и в китайском языке (например, салатовый).

Приведём для наглядности рисунки 1 и 2, отображающие частотность употребления тех или иных существительных в сочетании с цветом. На рисунках мы видим, что среди испытуемых, которые родились в России, наиболее частая ассоциация для изображения чёрного цвета - 10 человек из 41 - «чёрная ночь», что составляет 24% от общего числа ответов испытуемых и 26% от количества зачтённых ответов. Два ответа были исключены из конечной статистики ввиду некорректности интерпретации первого задания. В рисунок были вынесены все случаи повторов при ассоциации с изображением чёрного цвета. Пункт «другое» включает в себя все случаи единичных, уникальных ассоциаций, которые не повторялись больше ни одним из участников. Таким образом, мы видим, что стимул «чёрный», даёт реакцию - «ночь» (10 случаев), «тьма» (3 случая), «темнота» (3 случая), «квадрат» (3 случая), «пустота» (3 случая), «ворон» (2 случая), «бархат» (2 случая) у русской части опрошенных.

Результаты, полученные в ходе эксперимента у китайской части участников, несколько отличаются от результатов русской части: из девятнадцати испытуемых (ответы участника с острова Тайвань были учтены, так как он является носителем пусть и диалектного, но всё же китайского языка) пять проассоциировали стимул «чёрный» с существительным «ночь», остальные участники проявили индивидуальные ассоциации, повторений не возникло. Четыре ответа были исключены из конечной статистики ввиду некорректности интерпретации первого задания. Таким образом, стимул «черный» даёт реакцию - «ночь» у китайской части опрошенных в пяти случаях, что составляет 26% от общего числа ответов испытуемых и 36% от числа зачтённых ответов.

Из полученных данных можно сделать вывод, что стимул «чёрный» вызывает ассоциацию «ночь» примерно у равного числа участников как китайского, так и русского происхождения (в процентном соотношении и с учётом разницы в количестве участников). Культурно-специфические особенности при ассоциации с этим цветом выявляются лишь у незначительной части русских участников (специфические ассоциации, как «чёрный ворон», привязанные к фольклору страны).

Частая ассоциация для изображения белого цвета - 9 человек из 41 - «белый снег», что составляет 21% от общего числа ответов испытуемых и 23% от количества зачтённых ответов. Два ответа были исключены из конечной статистики ввиду некорректности интерпретации второго задания. Таким образом, мы видим, что стимул «белый», даёт реакцию - «снег» (9 случаев), «пустота, ничто» (3 случая), «лебедь» (3 случая), «бумага, лист» (3 случая), «блузка» (2 случая), «день» (2 случая) у русской части опрошенных.

Преобладающей ассоциацией, исключая пункт «другое», является «облако, облака», однако разницу нельзя назвать значительной - 3 случая употребления (15% от общего числа ответов и 20% от зачтённых ответов) против двух случаев употребления ассоциаций «стена», «молоко», «бумага» (каждая ассоциация - 13% от количества зачтённых ответов).

Примечательно, что при наличии повторяющихся ассоциаций внутри группы китайских испытуемых, данные ассоциации отличаются от повторяющихся ассоциаций русской части испытуемых. Единственная ассоциация, которая повторилась в обеих группах - «бумага, лист». А наиболее частотная для русских участников ассоциация со стимулом «белый» - «снег» полностью отсутствует у китайских участников. Здесь можно сделать вывод о том, что, возможно, китайцы не реагировали на стимул «белый» ассоциацией «снег» ввиду различных климатических условий в России и Китае: то, что сопровождает русского человека с самого рождения, для китайца - уникальное природное явление, поэтому здесь связь с цветом отсутствует.

Интересно, что если русские участники эксперимента в целом выдавали повторяющиеся ассоциации в прежнем режиме, то у китайцев наблюдается более индивидуализированное понимание цвета. Специфическая ассоциация, о которой упомянули два участника китайской группы - цветные линзы серого оттенка, называющиеся «Золушка». Видимо, это довольно распространённый товар в Китае. Для стимула «серый» ни среди китайских, ни среди русских опрошенных не наблюдается особого преобладания какой-либо одной повторяющейся ассоциации.

На предъявление стимула «красный» русская часть испытуемых отреагировала умеренным количеством повторяющихся ассоциаций: наиболее частотными стали две из них - «огонь, пламя» (4 случая) и «кровь» (4 случая). Китайская часть испытуемых показала следующие результаты: наиболее частотная ассоциация к стимулу «красный» - «флаг» - 5 случаев, 33% от числа зачтённых ответов и 26% от общего числа ответов, вторая по встречаемости ассоциация - «кровь» (3 случая, 20% от числа зачтённых ответов). Именно при стимуле «красный» участились интерпретации, касающиеся оттенка изображения: у русских - «алый» (5 случаев), «ярко-красный» (2 случая), «кислотно-красный» (1 случай), у китайцев - «кровавый» (1 случай). Интересно также, что были встречены ассоциации «революция», «знамя», «СССР» среди русских участников, а среди китайских преобладающая ассоциация именно «флаг», которую можно интерпретировать и как флаг Китая, и как флаг коммунистической партии, главной правящей партии страны. Общие ассоциации со стимулом «красный» для обеих групп - «флаг» (3 случая у русских, 5 случаев у китайцев) и «кровь» (4 случая у русских, 3 случая у китайцев).

На стимул «розовый» у обеих групп испытуемых не возникло часто повторяющихся ассоциаций. И у русских, и у китайцев преобладали индивидуальные ассоциации. Общая ассоциация для обеих групп - «цветы» (2 случая у русских и 3 случая у китайцев).

На «фиолетовый» стимул русская часть участников эксперимента отреагировала множеством интерпретаций оттенка представленного изображения: «лиловый» (4 случая), «сиреневый» (4 случая), «пурпурный» (3 случая), «фуксия» (1 случай). Преобладающие повторяющиеся ассоциации отсутствуют, наиболее частотные - «цветок» (4 случая, 10%) и «сирень» (так же 4 случая и 10%). Китайцы не проявили такой свободы в интерпретации оттенка изображения, у них наблюдался всего 1 случай употребления прилагательного «пурпурный» (примечательно, что написал данное словосочетание китаец, владеющий русским языком). Преобладающая ассоциация для китайской группы - «сирень» (5 случаев, 33% от числа зачтённых ответов). Общая ассоциация для обеих групп испытуемых - «сирень».

При предъявлении стимула «жёлтый» 8 участников из России и 4 участника из Китая написали ассоциацию «солнце». Для русской группы это 20% из числа зачтённых ответов, для китайской - 29%. Других повторяющихся для обеих групп ассоциаций выявлено не было. Также стоит отметить, что китайская группа ассоциировала существительное «солнце» и со стимулом «красный», в то время как подобного повторения среди группы русских участников замечено не было.

Стимул «оранжевый» вызвал следующую реакцию: 18% русских участников написали ассоциацию «апельсин» (7 случаев из 41 возможного), остальные повторяющиеся ассоциации встречались, в среднем, в два раза реже. Совершенно иная ситуация со стимулом у китайских участников. Наиболее повторяющаяся ассоциация, как и у русских, «апельсин» - 7 случаев и 47% от общего числа зачтённых ответов, однако вторая по частотности ассоциация уступает первой лишь на одного участника: «мандарин» - 6 случаев и 40% от общего числа зачтённых ответов. Интересно, что у китайцев практически отсутствуют индивидуализирванные ассоциации на данный стимул (всего два случая из числа зачтённых ответов), в то время как у русских индивидуальные ассоциации значительно преобладают над повторяющимися внутри группы.

Преобладающая повторяющаяся ассоциация для русских участников - «кожа» - встретилась в 8 случаях, что составляет 20% от общего числа зачтённых ответов. Остальные повторяющиеся ассоциации распределились равномерно - по 2 случая на каждую. У китайских испытуемых самой частотной ассоциацией тоже стала «кожа» - 6 случаев и 40% от количества зачтённых ответов. Общая и самая частотная ассоциация среди обеих групп - «кожа». Других повторяющихся ассоциаций снова нет. У китайских испытуемых наблюдается уникальная повторяющаяся ассоциация «рис», которая не встретилась ни у одного русского участника. Возможно, появление этой ассоциации связано с широкой распространённостью риса в

Китае. После процедуры термической обработки, в сочетании с соевым соусом он может принимать цвет, похожий на тот, что был использован в качестве стимула. В обеих группах наблюдались различные интерпретации изображения со стимулом: «телесный» (4 случая), «бледный» (1 случай), «пастельный» (1 случай), «кремовый» (1 случай), «светло-бежевый» (1 случай), «сепия» (1 случай), «персиковый» (1 случай) у русских и «телесный» (3 случая), «цвет кожи» (1 случай), «молочный» (1 случай), «светло-коричневый» (1 случай) у китайцев. Повторяющаяся в обеих группах интерпретация стимула - «телесный».

Рисунок 2

На изображение зелёного цвета 44% участников русской группы назвали ассоциацию «трава». Это стало второй по повторяемости ассоциацией на цвет за весь тест. Среди китайских участников ассоциацией «трава» воспользовались 27% (4 случая употребления из числа засчитанных ответов). Подавляющее большинство одиночных ассоциаций в обеих группах было так или иначе связано с семантическим полем «природа», специфических национальных ассоциаций выявлено не было. Один участник русской группы испытуемых интерпретировал предъявленный стимул как «салатовый».

Рисунок 3

С реакцией на стимул «салатовый» у многих участников эксперимента возникли затруднения, что повлияло на конечное число зачтённых ответов. У русской группы было зачтено 39 ответов из 41, у китайской - 14 из 19. Основная проблема возникла именно с подбором существительного-ассоциации, участники называли цвет, не назвав существительное. По зачтённым ответам можно заметить, насколько сильна разница в реакциях на стимул между двумя группами испытуемых. У русской группы участников нет преобладающей повторяющейся ассоциации, наиболее частотные - «кислота» и «салат» (по 3 случая употребления), множество интерпретаций предъявляемого цвета: «ярко- зелёный» (4 случая), «светло-зелёный» (3 случая), «кислотно-зелёный» (2 случая), «кислотный» (1 случай), «неоново-зелёный» (1 случай), «ядовито- зелёный» (1 случай), «светло-салатовый» (1 случай). Примечательно, что тот же самый участник, который интерпретировал стимул «зелёный» как «салатовый», интерпретировал стимул «салатовый» как «светло-салатовый». Возможно, здесь имеют место быть индивидуальные физиологические особенности восприятия цвета. 50% китайских участников проассоциировали стимул с существительным «трава», причём если на стимул «зелёный» такая ассоциация встретилась в 4 случаях из 15, то на стимул «салатовый» это 7 случаев из 14, при этом только один испытуемый обозначил данный стимул как «салатовый» (интересно, что этот испытуемый владеет русским языком и указал цвет именно по-русски). Наиболее повторяющаяся интерпретация (здесь берутся во внимание и те ответы, которые не были зачтены, так как имели только интерпретацию цвета, без существительного) - «светло/бледно-зелёный» (5 случаев), «зелёный» (3 случая), «бриллиантовый зелёный» (2 случая), «флуоресцентный зелёный» (1 случай), «бирюзовый» (1 случай), «ярко-зелёный» (1 случай). Некоторые участники эксперимента вовсе не указали цвет, отметив только ассоциации с ним. То, что среди русских участников отсутствует повторяющаяся ассоциация «трава» на стимул «салатовый», в то время как у китайской части участников повторяемость ассоциации выросла в два раза по сравнению со стимулом «зелёный», вероятно, можно объяснить тем, что в китайском языке не так явно отражены отличия в оттенках этого цвета, то есть на уровне языка для китайцев контраст цветов «салатовый» и «зелёный» не так очевиден, как для носителей русского языка. Однако, такое предположение требует более серьёзной и основательной проверки с большим числом испытуемых.

Рисунок 3 наглядно демонстрируют, что у обеих групп испытуемых наблюдается две повторяющиеся общие ассоциации: «море» и «небо». Причём, и в том, и в другом случае преобладает ассоциация «море» (у русских 6 случаев употребления и 15% от общего числа зачтённых ответов, у китайцев - 5 случаев и 33% от общего числа зачтённых ответов). Следующая по повторяемости ассоциация в обеих группах - «небо» (у русских 5 случаев употребления и 13% от общего числа зачтённых ответов, у китайцев - 3 случая и 20% от общего числа зачтённых ответов). Китайская часть испытуемых интерпретировала стимул «синий» как «тёмно-синий» в 4 случаях употребления, в то время как русская часть испытуемых интерпретировала его как «ярко-синий» в 3 случаях употребления. Повторяющихся интерпретаций стимула между двумя группами выявлено не было.

Рисунок 4

На предъявление стимула «голубой» обе группы испытуемых отреагировали практически одинаково: самой частотной повторяющейся ассоциацией для обеих групп стало существительное «небо» - 22 случая и 54% от числа зачтённых ответов (самая частотная по повторяемости ассоциация на цвет за весь тест) у русских, 9 случаев и 60% от числа зачтённых ответов у китайцев. Особенно любопытны в данном стимуле его интерпретации.

Подавляющее большинство русских участников определило его как «голубой», однако встретились и определения «тёмно-голубой» (1 случай) и «светло- синий» (1 случай). Китайские испытуемые интерпретировали стимул по-своему значительно чаще: «светло-синий» (4 случая), «светло-голубой» (2 случая), один участник употребил иероглиф традиционной китайской письменности, обозначающий целую палитру оттенков - «густой, глубокий, тёмный, богатый, яркий (о цвете; ассоциируется с весной, востоком); тёмно-голубой, ярко- синий; ярко-зелёный; чёрный, тёмный; синий (зеленовато-синий)» с существительным-ассоциацией «море», а ещё один участник написал ассоциацию по-русски как «светло-зелёный - неба» (орфография сохранена). С учётом того, что такой сложный оттенок был написан без ошибок и через букву «ё», нам кажется, что нельзя однозначно утверждать, что китайский участник просто не смог подобрать нужный цвет на русском языке или не знал его названия. Однако, сделать какие-либо однозначные выводы по китайской группе на основании полученной информации также не представляется возможным ввиду единичности случая.

Итак, нами было проанализировано 60 ответов из 62 (ответы украинского и румынского участников были исключены из конечной статистики, так как не представляли особой значимости для данного исследования). По результатам исследования можно сделать следующие выводы:

1)       Несмотря на то, что в психолингвистическом эксперименте приняло участие более пятидесяти человек, его нельзя рассматривать как однозначно объективный, так как контрольные группы различаются по числу участников примерно в два раза. Скорее всего, это внесло определённые неточности в процентные соотношения. Однако нельзя сказать, что полученные результаты не представляют никакого интереса для науки. Мы считаем, что данное исследование необходимо расширить, увеличив число респондентов с китайской стороны.

2)       Учитывая уже имеющиеся результаты, невозможно однозначно заявить, проявляются ли культурно-специфические различия в ассоциациях для представителей разных этнических общностей, так как в некоторых случаях они действительно проявлялись (например, со стимулами «серый», «салатовый»), в некоторых - совершенно не проявлялись (например, со стимулом «синий»), а в некоторых - проявлялись частично (например, стимул «красный»), так что невозможно предположить, были бы результаты такими же при большем количестве участников с китайской стороны, или же результаты бы отличались.

3)       В ходе эксперимента было обнаружено, что при предъявлении стимула определённого цвета почти у всех участников возникает одна и та же шаблонная ассоциация («зелёный» - «трава», «голубой» - «небо»), причём это не зависит от того, к какой этнической общности принадлежит человек. На данном этапе исследования невозможно сказать, влияют ли на возникновение подобных массовых межкультурных ассоциаций язык (у испытуемых он имеет принципиально важные различия), социум, биологическая предрасположенность или что-либо ещё. Требуются дальнейшие, более глубинные исследования.

4)       Также эксперимент показал, что образ различных цветообозначений в разной степени подвержен влиянию культурных и индивидуальных факторов. Прослеживается взаимозависимость между тем, как цветообозначение распространено в языке и культуре и тем, как эта культурная составляющая преобладает в образе цветообозначения у отдельных носителей культуры. Чем чаще цвет встречается в повседневной жизни, тем больше он вызывает повторяющихся ассоциаций, тем чаще такая типичная ассоциация используется в социальной и культурной жизни, постепенно становясь культурной составляющей знания о цвете, и тем чаще типичная ассоциация воспроизводится уже не как индивидуальное, а как общекультурное знание.

5)       Верифицировать гипотезу Сепира-Уорфа путём данного исследования не представляется возможным, ввиду того, что полученные результаты спорны и требуют дальнейшей проверки. Безусловно, язык оказывает некоторое влияние на мышление, но масштабы этого влияния оценить довольно трудно. Кроме того, гипотеза Сепира-Уорфа не объясняет появление общих повторяющихся ассоциаций на один и тот же стимул у группы русских и китайских испытуемых.

6)       Помимо выявления шаблонных ассоциаций с цветообозначениями для представителей различных культур, целью исследования также было понять, имеются ли существенные различия в интерпретациях цвета в зависимости от того, как этот цвет отображён в языке. С учётом полученных результатов, считаем, что исследования в этой области необходимо продолжить путём совместной работы с психологами и нейрофизиологами, так как часть испытуемых действительно показала специфическое понимание цвета. Следует выяснить, является ли это действием физиологических особенностей отдельных индивидуумов или же данное явление можно назвать массовым.

Таким образом, для того, чтобы верифицировать гипотезу Сепира-Уорфа на примере языка изолирующего типа, нужны дальнейшие исследования с привлечением специалистов из разных областей науки. На данный момент полученные результаты не являются её верификацией.

Заключение

Язык и мышление - два прочно связанных вида общественной деятельности, которые отличаются друг от друга рядом специфических признаков. Мышление имеет психическую природу, в то время как язык - это в первую очередь физическое, материальное по своей природе явление. Попытка выявления особенностей взаимосвязи между языком и мышлением является одной из центральных проблем теоретического языкознания и философии языка ещё с начала их развития.

Гипотеза Сепира-Уорфа возникла именно в тот момент, когда различные науки начали объединяться для того, чтобы проводить более широкие и масштабные исследования, она дала толчок для дальнейшего развития целого ряда дисциплин не только о языке, но и о человеке в целом. Безусловно, степень её значимости для мирового научного сообщества нельзя недооценивать. Какой бы спорной она ни была, гипотезу лингвистической относительности продолжают обсуждать и пытаться верифицировать даже сейчас, спустя десятилетия после того, как она была озвучена. А это значит, что проблема, которую она поднимает, остаётся актуальной и в наши дни.

Целью данного исследования было проверить, работают ли поведенческие механизмы, описанные Бенджамином Ли Уорфом, на примере языка изолирующего типа. Для достижения цели были решены поставленные в начале данной работы задачи, а именно:

1)       были выявлены и описаны специфические особенности языка изолирующего типа, релевантные для темы и материала нашего исследования;

2)       был взят один из самых распространённых для большинства культур языковых материалов - обозначения цвета.

Однако мы посчитали, что обычный анализ цветообозначений вряд ли покажет хоть сколько-нибудь существенные результаты, поэтому в качестве основного метода верификации гипотезы был выбран метод психолингвистического эксперимента путём направленных ассоциаций. Так как количество носителей китайского языка было ограничено, было решено провести контрольный эксперимент на двух группах испытуемых: носителях русского языка и носителях китайского языка.

Таким образом, анализ полученных результатов проводился на основе сопоставления особенностей цветовосприятия двух групп испытуемых с принципиально разными системами языка.

Анализ данных, полученных в ходе эксперимента, показал, что требуются дальнейшие исследования в этой области, какие-либо однозначные выводы по результатам исследования сделать не представляется возможным: в зависимости от характера цветообозначения испытуемые проявляли как культурно-специфические ассоциации, так и общие для обеих групп.

Мы полагаем, что несмотря на то, что основная цель выпускной квалификационной работы - верифицировать гипотезу Сепира-Уорфа на примере языка изолирующего типа не была достигнута в полном объёме, практическая значимость данной работы состоит в том, что полученные в ходе нашего исследования результаты можно применить для последующих, более широких исследований, а также для преподавания целого ряда гуманитарных дисциплин, связанных с изучением таких понятий, как язык и мышление.

Список использованных источников

1.        Блум, Ф. Мозг, разум, поведение / Ф. Блум, А. Лейзерсон, Л. Хофстедтер; пер. с англ. - М.: Мир, 1988

2.       Боревская H.E. Педагогическая мысль и образование //Духовная культура Китая: Энциклопедия. Т. 5: Наука, техническая и военная мысль, здравоохранение и образование. М., 2009

3.       Бурас М., Кронгауз М. Жизнь и судьба гипотезы лингвистической относительности. «Наука и жизнь» №8, 2011

4.       Вайсгербер Л. Родной язык и формирование духа. Изд. 2-е, испр. и доп., М.: Едиториал УРСС, 2004

5.       Ван, М. Современная наука о переводе в Китае: история становления и тенденции развития: дисс. канд. филол. наук: 10.02.20 / Ван Мэняо. - М., 2014

6.       Васильев, С.А. Философский анализ гипотезы лингвистической относительности / С.А. Васильев. - Киев: Наукова думка, 1974

7.       Вежбицкая, А. Обозначения цвета и универсалии зрительного восприятия

/ А. Вежбицкая // Язык. Культура. Познание / А. Вежбицкая. - М., 1996

8.        Грубе В. Китайский язык и письмо // Цивилизация. Все о Китае. М., 2001

9.         Гумбольдт В. Избранные труды по языкознанию. М.: Прогресс, 1984

10.     Дубкова, О. В. Способы восприятия мира русских и китайцев (на примере анализа орнитонимов) / О. В. Дубкова // Аспирантский сборник НГПУ (по материалам научных исследований аспирантов, соискателей и докторантов). - Новосибирск: Изд. НГПУ, 2002. - Вып. 2

11.     Зализняк, Анна А. Русская семантика в типологической перспективе (к вопросу о термине «языковая картина мира») / А.А. Зализняк // Russian Linguistics. - 04/2013. - Vol. 37. Iss. 1. - P. 5-20. DOI 10.1007/s11185-012- 9101-7

12.     Звегинцев В.А. Истории языкознания XIX и XX веков в очерках и извлечениях. Ч. 1. Издание третье, дополненное. М.: Просвещение, 1964

13.     Звегинцев, В.А. Теоретико-лингвистические предпосылки гипотезы Сепира-Уорфа / В.А. Звегинцев // Новое в лингвистике. - 1960. - Вып. 1

14.     Кибрик А.Е. Очерки по общим и прикладным вопросам языкознания (универсальное, типовое и специфическое в языке). М. 2001

15.     Китайско-русский словарь / под. ред. Сю Динбэня. - Пекин: Шан У Инь Шу Гуан, 2000

16.     Кобзев, А.И. Выступление на Круглом столе «Атомизм и алфавитный принцип» / А.И. Кобзев // Вопросы философии. - 2014

17.     Кобзев А.И. Сань цзы цзин //Духовная культура Китая: Энциклопедия. Т. 5: Наука, техническая и военная мысль, здравоохранение и образование. М., 2009

18.     Кобзев А.И. Цянь цзы вэнь // Духовная культура Китая: Энциклопедия. Т. 5: Наука, техническая и военная мысль, здравоохранение и образование. М., 2009

19.     Корнилов, О.А. Языковые картины мира как производные национальных менталитетов / О.А. Корнилов. - 2-е изд. испр. и доп. - М.: ЧеРо, 2003

20.     Коростовец, И.Я. Китайцы и их цивилизация / И.Я. Коростовец // Жизнь и нравы старого Китая. - Смоленск: Русич, 2003

21.     Кривоносов А. Т. Философия языка. М. - N-York: Издательский центр

«Азбуковник», 2012

22.       Кузнецов П.С. Морфологическая классификация языков / П.С. Кузнецов. - М., 1954

23.       Курдюмов, В.А. Курс китайского языка. Теоретическая грамматика / В.А. Курдюмов. - М.: Цитадель-трейд: Лада, 2005

24.     Лакофф, Дж. Мышление в зеркале классификаторов / Дж. Лакофф; пер. С англ. Р. И. Розиной // Новое в зарубежной лингвистике. - 1988. - Вып. XXIII

25.     Лакофф, Дж. Женщины, огонь и опасные вещи. Что категории языка говорят нам о мышлении? / Дж. Лакофф; пер. с англ. И.Б. Шатуновского.

М.: Языки славянской культуры, 2004

26.       Леви-Стросс, К. Структурная антропология / К. Леви-Стросс; пер. с фр. Вяч. Вс. Иванова. - М.: Изд-во ЭКСМО-Пресс, 2001

27.     Лурия А. Р. Язык и сознание, М., 1979

28.     Мельничук А.С. Язык и мышление (Лингвистический энциклопедический словарь. - М., 1990

29.     Меркулов И.П. Когнитивные способности. М., 2005

30.     Мечковская Н. Б. Социальная лингвистика. М., 2000

31.     Новое в лингвистике. Вып. 1, М., 1960

32.     Пинкер, С. Язык как инстинкт / С. Пинкер; пер. Е. Кайдаловой; общ. ред. В. Д. Мазо. - М.: Эдиториал УРСС, 2004

34.     САНРЯ - Словарь ассоциативных норм русского языка / под ред. А. А. Леонтьева. - Москва: Изд-во МГУ, 1977

35.     Селиверстова О.Н. Некоторые типы семантических гипотез и их верификация//Гипотеза в современной лингвистике. М., 1980

36.     Селиверстова О.Н. Труды по семантике//Эксперимент в семантике. М.: Языки славянской культуры, 2004

37.     Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии / Эдвард Сепир; Пер. с англ. под ред. и с предисл. (с. 5-22) д-ра филол. наук проф. А. Е. Кибрика. - М.: Прогресс: Универс, 1993

38.     Скворцова Н.Н. К проблеме согласования характеристик культурно- познавательного стиля китайских студентов с требованиями, предъявляемыми к учебной деятельности // Пути Поднебесной. Вып. III. В 2 ч. Ч. 1. Минск, 2013

39.     Словарь лингвистических терминов: Изд. 5-е, испр-е и дополн. - Назрань: Изд-во "Пилигрим". Т.В. Жеребило. 2010

40.       Солнцев, В.М. Введение в теорию изолирующих языков / В.М. Солнцев. - М.: Восточная литература РАН, 1995

41.       Соловьева Н.В. Изучение ассоциативных полей ряда русских глаголов// Психолингвистические исследования значения слова и понимания текста. Калинин, 1988

42.     Сулейманова О. А. Пути верификации лингвистических гипотез: pro et contra / О. А. Сулейманова // Вестник Московского городского педагогического университета. Серия: "Филология. Теория языка. Языковое образование". - 2013. - № 2 (12) 2013

43.     Сунь, Ч. Русско-китайский словарь сочетаемости слов. Пекин, 2003

44.     Сусов И. П. История языкознания. М., 2006

45.       Тань, А. Китайская картина мира. Язык, культура, ментальность / А. Тань. − М.: Языки славянской культуры, 2004

46.       Уорф Б. Отношение норм поведения и мышления к языку//Новое в лингвистике. Вып. 1. - М., 1960

47.     Философия: Энциклопедический словарь. / Под ред. А.А. Ивина. - М.: Гардарики, 2004

48.     Фрумкина Р.М., Михеев А.В., Терехина А.В. Экспериментальное изучение семантических отношений в группе слов-цветообозначений. Институт русского языка АН СССР. М., 1982

49.     Щерба Л.В. О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в языкознании//Языковая система и речевая деятельность. - Л., 1974

50.     Эверетт Д.Л. Не спи - кругом змеи! Быт и язык индейцев амазонских джунглей. - Москва: Языки славянских культур, 2016

51.     Berlin, B. Basic Colour Terms: their Universality and Evolution / B. Berlin, P. Kay. - Berkeley, CA: University of California Press, 1969

52.     Brown, Dona Worrall. Does Language Structure Influence Thought? - «ETC.: A review of General Semantics». Bloomonsbon, III. 1960, vol XVII. №3

53.     Deutscher, Guy. Through the language glass, New York: Metropolitan Books, Henry Holt and Company, 2010

54.     Gumperz, John & Stephen Levinson EDS. Rethinking Linguistic Reality, Cambridge: Cambridge University Press, 1996

55.     Hoijer, Harry. Language in culture: Conferenceson the interrelations of language and other aspects of culture. Chicago: University of Chicago Press, 1954

56.     Malotki, Ekkehart. Hopi Time: A Linguistic Analysis of the Temporal Concepts in the Hopi Language, Walter de Gruyter, 1983

57.     Rapoport, Anatol, Horowitz, Arnold. The Sapir - Whorf - Korzybski Hypothesis: A Report and a Reply - «ETC», 1960, vol. XVII, №3

58.     Whorf, Benjamin. Language, Mind, and Reality. «ETC.», 1952, vol. IX, №3

59.     Whorf, Benjamin, John B. Carrol (ed.), ed. Language, Thought and Reality: Sel-t writings of Benjamin Lee Whorf, MIT Press, 1956