Проследить аспекты сотрудничества и поддержки американской стороной моджахедов в политико-правовой, социально-экономической и военно-технологической сферах;
Степень изученности темы. Проблемное поле диссертационного исследования включает в себя несколько актуальных научно- исследовательских направлений.
Первое направление исследований представлено комплексом исследований, связанных с изучением становления общетеоретических вопросов и концепций, направленных на эволюцию внешнеполитического дискурса в регионе. Данному проблемному полю посвятили труда такие исследователи, как И.Д. Звягельская, М.Р. Арунова, Д.В. Примайчук, А.С.
Иващенко В. рамках данных исследований предпринимается попытка комплексно рассмотреть все факторы трансформации дипломатических механизмов сверхдержавы по отношению к Афганистану.
Другое, не менее обширное исследовательское направление, связано с вопросами модернизации общественно-политической и социально- экономической системы Афганистана в третьей четверти XX столетия и связанного с ними вмешательства соседних государств и сверхдержав в данный процесс. Это направление представлено исследованиями Г.Б. Гашимова, Г.П. Ежова, П. Сармачар, С. Пойя, Р.Р. Сиковева и др.
Еще одним значимым направлением исследовательской деятельности по данной проблеме выступают изыскания, связанные с внешнеполитическим противостоянием и открытыми и тайными дипломатическими акциями и спецоперациями держав непосредственно в ходе советско-афганского противостояния.
При исследовании данного проблемного поля был использован достаточно обширный комплекс источников. В частности, источниковый материал исследования представляется возможным группировать по следующим направлениям: письменные источники официального характера, неофициальные материалы публицистического характера; данные статистических исследований.
В рамках первой группы, источниками выступало актуально законодательство и нормативно-правовые акты Афганистана, СССР и США, связанные с группами вопросов данной проблемы. Изучение данной группы позволяет вычленить как основные направления модернизационной политики Афганистана, так и вехи становления и развития внешнеполитического дискурса США к этой стране.
Среди источников данной группы следует выделить ряд Конституций Афганистана (1964, 1977, 1987, 1990 гг.), постановления и закрытые донесения, а также материалы пленарных заседаний ЦК КПСС и ЦК НДПА. Кроме того, к этой группе источников следует отнести меморандумы и директивы дипломатического корпуса США, указы и распоряжения администрации США, официальная переписка представителей американского политического истеблишмента.
Другой группой источников будут выступать неофициальные материалы публицистического характера. В первую очередь к ним будут относиться материалы воспоминаний, мемуаристики советских участников событий - военных и гражданских специалистов, находившихся как при правительстве Афганистана, так и в составе ОКСВА; сюда можно отнести мемуары М.А. Гареева, М.Ф. Слинкина и др. Также в данной работе использованы переведенные материалы воспоминаний американских дипломатических сотрудников, аналитиков, работников Госдепартамента и ЦРУ, в частности, воспоминания, статьи и интервью Р. Гейтса, З. Бжезинского. афганистан внутриполитический революция талибан
Наконец, к третьей группе источников следует отнести статистические данные. Сюда можно отнести материалы сборников, содержащих информацию из опубликованных источников официально-делового производства по объемам, характеру и специфики предоставления афганской стороне материалов, военной и финансовой помощи со стороны обеих сверхдержав, социологические измерения миграционных процессов, вызванные гражданской войной, и проч.
Методология. В рамках данного исследования используется методологический аппарат «новой социальной истории», системного (структурного) анализа, институционального анализа, а также формально- юридический метод. Специфика поставленных исследовательских задач предопределяет необходимость использовать методику историко- биографического, историко-генетического, структурно-функционального, формально-юридического анализа. При этом концепция работы строится в русле парадигмы интеллектуальной истории, что делает особенно актуальным использование методов эпистемологического и герменевтического анализа, раскрывающих природу казуального характера складывания и восприятия дипломатических взаимоотношений двух стран - региональной державы и сверхдержавы. Под влиянием «антропологического поворота» в методологии гуманитарных наук закрепился общий вектор построения исследовательских программ, направленный на изучение «человеческого среза» социальных практик и институциональных систем, их исторического развития и современного состояния. Значимость такой парадигмы не нуждается в дополнительном обосновании. Особое значение приобретают исследования микроисторического анализа, реализуемые посредством «казусного подхода», где основным структурным элементом познания выступает «казус».
Однако привнесение методологических новаций, связанных с антропологической проблематикой, в исследовательские поля различных научных дисциплин вызывает неоднозначные последствия. Так, например, историческая наука не только вполне усвоила антропологическую «прививку» на уровне проблематизации конкретных исследований, но и претерпела настоящую парадигмальную революцию, завершившуюся формированием «новой исторической науки». Однако вместе с тем остается открытым вопрос о месте и значении методологического аппарата и позиций «нового институционализма» в вопросах изучения конкретно-прикладных проблем взаимодействия двух различных общественных парадигм западного и восточного общества - традиционалистской и постиндустриальной. Когнитивная природа взаимодействия политической культуры США и Афганистана не может исчерпываться в рамках какого-либо одного методологического подхода или даже совокупности таких подходов, она испытывает насущную потребность в их органичном синтезе и пересмотре.
Вместе с тем существование многих других методов и подходов, не входящих или перекрестно соприкасающихся с проблемным полем «новой исторической науки», также ставит на повестку дня выработку комплексного подхода. К примеру, определенный интерес вызывают научно- исследовательские достижения, получаемые на основе формально- юридического подхода, дают обширный материал результаты «старого нового метода» - статистические исследования, «человеческое измерение» при изучении истории американо-афганских отношений может привнести даже такое условно отдаленное направление социогуманитарного знания, как «повседневная история».
Научная новизна данного исследования состоит в том, что для исследования используется совокупность методов «новой социальной истории» а также синтезом различных методик таких подходов, как «новый институционализм», «локальная юридическая истории» на основе принципов «новой социальной истории». При этом указанные научные направления уже имеют историю их применения к изучению двусторонних американо- афганских внешнеполитических отношений, однако они отличались нарочитой «научностью» либо, напротив, трансформировались в своего рода «поток сознания» при попытке избежать схоларного изложения полученных научных результатов. Помимо этого, не был полностью раскрыт и использован потенциал научно-методологического инструментария данных подходов, не была учтена их специфика в рамках работы с таким сложным явлением международной жизни, как изучение двусторонних внешнеполитических отношений. Вместе с тем, привлечение данных подходов представляется оправданным и необходимым, поскольку сложность и разносторонность событийных элементов, явлений и аспектов взаимодействия различных государственных систем органично сочетается с междисциплинарными принципами и широтой научной дифференциации данных подходов.
Положения, выносимые на защиту:
1.Внешнеполитический дискурс США в отношении афганского государства в 1950-х - 1978 гг. выстраивался в русле конструирования «зоны нейтралитета» в данном регионе. Попытка администрации президента Эйзенхауэра сформировать «антикоммунистический пояс» выступает как следствие эскалации противостояния в рамках событий «холодной войны», а не типичной парадигмой дипломатии Вашингтона в отношении Афганистана. Окончательное выстраивание «доктрины Кеннеди» нивелировало активное участие американской стороны в вопросах модернизации афганской общественно-политической системы.
2.Влияние на активизацию американцев в регионе во второй половине XX столетия спорадически оказывало участие СССР во внутренней жизни афганского государства. Попытки влияния советской стороны на внутриполитический процесс посредством оказания помощи в проведении ускоренной модернизации активизировало «зеркальные» мероприятия со стороны официального Вашингтона, частично взявшего на себя организацию инфраструктурных проектов, переоснащение промышленных комплексов в 1950-1960-х гг.
3.Участи США в вовлечении Советского Союза в события афганского гражданского конфликта конца 1970-х гг. было следствием концепции «афганской ловушки» авторства группы аналитиков во главе с З. Бжезинским. Реализация помощи афганским моджахедам в рамках программы «Циклон» было частью внешнеполитической стратегии, рассчитанной не на выведение СССР из военного конфликта, а напротив, на дальнейшее втягивание и увязание советской стороны в противостоянии. Женевский переговорный процесс имел цели как выведения советской стороны с дипломатических позиций из состояния законной защиты дружественного режима, так создания условий для окончательной военной победы моджахедов.
4.Завершение военных действий с участием ОКСВА и последующие события гражданской войны 1989-1992 и 1992-1996 гг. трансформировали позицию США по отношению к Афганистану в связи с возникновением новой религиозно-политической силы в стране - движения Талибан. Наличие в стране одиозных террористических групп и организаций и неприятие мировой общественность нового облика афганского государственности вынудили американскую сторону дистанцироваться от режима талибов, и в конечном счете, инициировать специальную операцию по устранению движения.
Практическая значимость работы. Материалы диссертационного исследования могут быть использованы в практике преподавания отечественной истории, истории стран Европы и Америки, а также специализированных учебных курсов в рамках образовательных программ бакалавриата и магистратуры, в частности посвященных вопросам изучения внешнеполитического дискурса зарубежных стран в Новейшее время. Апробированная в рамках данной работы практика методологического анализа и синтеза различных подходов в цикле социогуманитарного знания может быть использована при изучении проблем научной сферы и социокультурного развития современного общества, в том числе в рамках магистерских и аспирантских диссертационных работ.
Апробация исследования. Положения и выводы диссертационного исследования были представлены в выступлениях на научно- исследовательском семинаре и отражены в статье, сданной для публикации в сборник научных работ «CLIO-SCIENCE: Проблемы истории и междисциплинарного синтеза. Сборник научных трудов».
Глава 1. Модернизационные процессы в Афганистане третьей четверти XX века
.1 Эволюция афганской политико-правовой системы в 1950-1970-х гг.
В условиях вызовов модернизации, стоявших перед афганским государством, интеллектуалам и политической элите страны было очевидно, что проведение полномасштабного реформаторского курса в социально- экономической сфере невозможно было бы осуществить без соответствующих трансформации правовой базы и политических институтов и коммуникаций Афганистана. Требовалось серьезное обновление нормативно-правового обеспечения в области регулирования прав наименее социально защищенных категорий страны (в первую очередь женщин и этнических меньшинств), внедрение новых традиций политического процесса, приблизивших бы государственное устройство к основам реального конститутционно-демократического строя. Однако данная задача осложнялась очевидным сохранением элементов радикального традиционализма и фундаментализма в ментальности как рядовых обывателей афганского общества, так и родоплеменной знати и религиозных лидеров, и даже числа светских политиков одиозного толка, тем не менее, приближенных к персоне монарха и его либерально настроенного окружения. В то же время, число сторонников решительных реформ было настолько значительно, что позволило выделить отдельное направление политической мысли Афганистана того времени - «младоафганцев». К их числу обычно относят самого монарха, Мухаммеда Захир-шаха из династии Баракзай, его двоюродного брата и по совместительству премьер-министра Мохаммада Дауда, а также ряд других гражданских и военных чинов в правительстве. Многие из них проходили обучение в западных образовательных учреждениях, могли наблюдать реалии повседневной жизни и общественно-политической стран западного мира, и как следствие, стремились реализовать (порой путем слепого копирования) их модели государственного устройства в практике своей преобразовательской деятельности. Однако идеалистические намерения «младоафганцев» резко коррелировали с тенденциями патриархального уклада в политическом процессе Афганистана, демонстрировали частичное непонимание (или неприятие) политических традиций и культуры своей страны, и, в конечном счете, это стало одной из предпосылок разразившегося внутриполитического кризиса последней четверти XX столетия. К тому же, одной из причин изначальной обреченности проекта реформ правительства и Захир-Шаха, и М. Дауд-хана стало их стремление сочетать тенденции к либерализации правовой системы и политических норм с наличием авторитарного стиля политического лидерства, что шло в разрез с декларируемыми ими идеалами демократизации и конституционализма, а зачастую и мешало осуществлению задуманных преобразований на практике. Очевидным представляется тот факт, что «исторический опыт Афганистана свидетельствует, что все существовавшие политические системы государственного управления неизменно тяготели к авторитаризму». Даже попытки внедренияконституционным норм не влияли на режим личной власти монарха или президента, ограничиваясь формально-юридическими оговорками. Однако, хотя бы декларативный характер либерализации политико-правовой системы был крайне необходим: в 1940-х - 1950-х гг. Афганистан активно стремился добиться равноправных партнерских взаимоотношений с ведущими западными странами с целью разрешения своих серьезных социально- экономических проблем, а также признания мировой общественностью своего статус-кво (вступление в состав ООН 19 ноября 1946 г.). Афганская политическая элиты была вынуждена предпринять ряд мер, по сути ставивших крест на традициях восточного деспотизма в управленческой этике страны, а также в структуре взаимоотношений «власть-население», оказалась перед необходимостью признать действие пакета международных документов, защищающих естественные права человека, и на территории Афганистана.
Но самым главным препятствием на пути преобразования афганской общественно-политической системы являлось отсутствие в исламе четких дефиниций между пространством политического и пространством религиозного, а все наиболее спорные вопросы, возникавшие в структуре повседневности афганского общества, разрешались с помощью религиозно- правовых предписаний (шариат). В связи с этим существовала известная степень неизбежной десакрализации всех проектов афганских Конституций, принятых в XX столетии, а также связанных с ними нормативно-правовых актов. Какие-либо попытки адаптировать правовую культуру рядового афганца к конституционным предписаниям (в частности, конституции 1964 г. и проекта конституции 1977 г.) посредством частичного включения в нее норм религиозного характера успеха не имели - для населения Афганистана это все равно был чуждый, искусственно привнесенный источник права. Более того, ряд этнических образований афганского государство и вовсе придерживались норм обычного права, в частности племена пуштунов с их устным кодексом «Пуштунвали».
Тем не менее, Конституция Афганистана 1964 г. заслуживает внимания как закономерный итог либерально-демократических преобразований предшествующих двух десятилетий, инициированных в первую очередь с подачи монарха, М. Дауд-хана и ряда других «младоафганцев». Одной из основных задач, вменяемых Конституции ее создателями, явилось создание правовых оснований для возникновения в стране конституционно- монархической формы правления. Но, при всем при этом, королю был предоставлен широчайших круг прав и полномочий, по сути, жестко закрепляя персону абсолютного монарха в формально государстве конституционного строя, как парадокс правящего режима последнего в династии Баракзай. В рамках демократизации общественной жизни основной закон предоставил афганцам достаточно широкий (по сравнению с предыдущим периодом) набор личных прав и свобод. Также Конституция четко прописала наличие прав и свобод в исповедании других форм религии, установив при этом в качестве единственной государственной конфессии ислам суннитского толка. Судебно-правовая система была трансформирована в достаточно эклектичную структуру со смешением норм европейской континентальной системы и шариатского права.
С момента возникновения афганской государственности сословно- представительным органом законосовещательного характера выступало специальное всеафганское собрание - Лойя Джирга. Правительство Захир- Шаха ставило перед собой задачу трансформации функционала данного органа с целью придания ему больших полномочий в области законодательной инициативы. Следует сказать, что научное сообщество достаточно предвзято относиться к позициям, занимаемым Лойя Джирга в политический системе Афганистана: «Обращаясь вновь к афганским реалиям, считаем, что в Афганистане при всех режимах - шура или шурайи мелли - парламент, так же, как и Лойа Джирга - всеафганское собрание, - всегда играли роль консультативно-совещательных органов и не влияли, или влияли крайне слабо, на решения сильной исполнительной власти». Тем не менее, такой подход представляется несколько односторонним - несмотря на устойчивый авторитаризм властных кругов, все же предпринимались попытки сделать Лойя Джирга проводником интересов различных слоев общества. Так, к примеру, Конституция 1964 г., хоть и декларативно, но вполне очевидно de jure расширяла круг полномочий «Народной Джирги», в частности, делало кабинет министров подотчетным не только перед монархом, но и перед парламентом; вводилось также понятие персональной ответственности перед депутатами каждого из высших чиновников.
Гораздо более комплексный подход афганского правительства оказался заметен при разработке Конституции 1977 г. режимом уже М. Дауда. В процессе создания основного закона государства был допущен ряд серьезных нарушений демократических процедур. В частности, в ее разработке принимал участие специальный комитет из примерно сорока политологов и правоведов, которым наиболее всего доверял диктатор и его окружение, которым были поставлены вполне определенные задачи в выстраивании правовой концепции вертикали власти. Публичного предоставления проекта для обсуждения в рамках референдума не было. Возможности Лойя Джирга воспроизвести отлагательное вето в отношении данного законопроекта, по сути, создававшего все условия для модели однопартийной диктатуры М. Дауд-хана не было, так как последний позаботился о мерах социально- политической фильтрации при комплектовании данного представительного органа: из 330 членов Джирги примерно треть была назначена главой государства, остальные - на основе условно свободных выборов, но при крайне жестком контроле соответствующих ревизионных комитетов министерства внутренних дел.
Вместе с тем, практически большинство исследователей сходятся во мнении, что данный конституционный закон по своей сути был адаптацией Конституции 1964 г. к форме президентской республики, а также элементовплановой экономики. Структура Конституции была представлена 13 главами, которые помимо привычных для многих Конституций стран мира общих положений о государственном устройстве и комплектации и полномочиях высших органов власти присутствовали также положения об особенностях экономического устройства и статус-кво Народного собрания. Новый законопроект устанавливал режим республиканского правления, целями которого (первый раздел Конституции 1977 г.) было обозначено: ««построение национальной жизни на основе свободы, справедливости и мира в духе принципов равенства и братства... в соответствии с основными задачами и экономическими целями национальной и прогрессивной революции 26 саратана 1352 г. (17 июля 1973 г.)». Конституционная рабочая группа М. Дауда довольно взвешенно подошла к декларированию основных прав и свобод населения, по сути, условно допустив возникновение в государстве гражданского общества; на практике осуществление подобной тенденции представлялось невозможным ввиду явного жесткого превалирования государственных механизмов в афганской экономике в конце 1960-х - первой половине 1970-х гг. Сказывалась также и традиционалистская политическая культура афганского населения, верноподданнический стиль политического участия, ориентированность практических всех слоев афганского общества на харизматический облик лидера и авторитарный стиль принятия управленческих решений. Прописываемые в Конституции положения о правовой защищенности населения носили не внутри-, а внешнеполитическую направленность, имея первоочередной задачей заявить всему мировому сообществу о становлении афганского государства в правление М. Дауд-хана на путь демократического развития. Раздел государственного целеполагания в основном законе прописан с особой тщательностью, основной задачей в первую очередь ставилось достижение социальной справедливости с устранением любых форм эксплуатации. Содержание афганской Конституции 1977 г. очень двойственно обозначило статус основных гражданских свобод в государстве. С одной стороны, формально был продекларирован основной правовой набор, присваиваемый гражданину в любом демократическом режиме (равенство всех жителей, свобода слова и печати, неприкосновенность жилища, проч.), однако, с другой стороны, в политической сфере правительство Дауда не упустило возможности в «лучших традициях» авторитаризма довольно жестко регламентировать позиции рядового населения, введя рамочные запреты на создание любых организаций политического толка, а также введя цензурный контроль всех материалов СМИ на политическую тематику. Однако существенным «нововведением» Основного закона 1977 г. явилось отсутствие явного и четкого законодательного подтверждения о выделении и обособлении с помощью юридических механизмов в госаппарате режима Дауда законодательной, исполнительной и судебной ветвей власти - по сути, все три негласно оказались в руках у президента. Это разительно отличало данный нормативно-правовой акт от предшествующей Конституции, в который, несмотря на наличие в стране монархии, такое разделение было закреплено.
Распределение полномочий, в соответствии с Конституцией 1977 г. высших органов власти было выстроено таким образом, что практически вся полнота власти оказывалась в руках у Дауда, при всем при том что президент был ответственен исключительно перед Лойя Джиргой, выступавшей по отношению к еще и органом избрания. Функционал парламента был нивелирован (диктатор учел негативной опыт малопродуктивной работы данного органа еще при режиме Захир-шаха), напротив, значительно возрос политический вес и управленческий потенциал вновь создаваемой М. Даудом Партии национальной революцию. Как можно обнаружить по структуре и содержанию законодательства, принятого в правление Дауда, последний стремился трансформировать ПНР из привычной формы партийной организации в некое идеалистическое народно-политическое движение, строго ориентированное на лидера и поставленные им задачи общественного развития, но при этом пронизывающее все слои общества.
Диктатор предпринял ряд шагов, чтобы существенно ослабить парламент. Была проведена его реструктуризация, в результате которой произошло выделение так называемого Мелли Джирга, Национального собрания - отдельной палаты, которой вменялось принимать все наиболее значимые законодательные проекты. В тоже время члены парламенты были лишены законодательной инициативы. Депутатский корпус формировался на основе лояльности правящему режиму. Многие представители высших слоев афганского общества, избранные в Джиргу, родовитые князья и главы племенных кланов, будучи оторваны от лояльных местностей, в тоже время не получили никакой реальной юридической силы, пребывая депутатами парламента.
Произошла значительная милитаризация должности главы государства. Именно он получил возможность осуществлять комплектацию и назначение на должности высшего командования, напрямую осуществлять ротацию численного состава и управления вооруженными силами. Особое внимание М. Дауд уделял программам переподготовки офицерского состава среднего и высшего звена в военно-учебных заведениях Советского Союза, что позднее сыграет двоякую роль; отказ от переподготовки военных в аналогичных учебных заведениях США никак мотивирован не был, скорее всего, здесь играл личностный фактор диктатора. Как подчеркивается в современной отечественной и арабоязычной историографии, «из четырнадцати министров первого правительства М. Дауда семеро были офицерами, которые обучались в СССР и симпатизировали ему. М. Дауд находился в плену иллюзий, что он постепенно справится со своими бывшими союзниками: либо договорится с ними, либо подчинит своей воле и возьмет над ними верх. Он также рассчитывал, что эти военные помогут ему в поддержании связей с СССР, будут способствовать получению оттуда помощи. М. Дауд пытался играть на советско-американских противоречиях, как когда-то его предшественники играли на российско-английском соперничестве, поочередно получая помощь то от одной, то от другой стороны». Тем не менее, одну из заинтересованных в этом сверхдержав такое положение дел не устроило, в особенности в условиях оживление дипломатических усилий и инспирирования внешнеполитических акций американской стороной на Среднем Востоке.
Таким образом, к моменту Саурской революции 1978 г., несмотря на очевидные успехи в либерализации общественной жизни и некоторых элементов политико-правовой системы Афганистана, наиболее острые проблемы страны в данной сфере решены не были. Сказывали и просчеты высшего руководства государства. Г.П. Ежов, рассматривая роль личности М. Дауд-шаха в событиях Апрельской революции, совершенно справедливо отмечает: «Что же помешало Мохаммад Дауду продержаться на посту президента более длительное время? Наверное, здесь можно назвать ряд причин, таких как отсутствие гибкости в проведении внутренней политики и реформ, нежелание видеть реальную картину политической жизни страны и реально оценить возможности имевшихся политических партий и движений, присущая ему авторитарность в проведении выбранной линии. Все это, несомненно, в какой-то степени ослабляло позиции президента страны». Все это, вкупе с таким фактором, как вмешательство иностранных держав во внутриполитический курс, и в первую очередь СССР, сделало эскалацию конфликта неизбежной, и предопределило, в свою очередь, активное внимание американской стороны к экспансии собственных интересов в данном регионе.
2.2 Подходы к развитию социально-экономической структуры Афганистана в правление Захир-шаха и М. Дауд-хана
Экономический потенциал Афганистана и уровень жизни большинства афганцев находился на очень низком уровне ввиду повсеместного господства экономики традиционного (аграрно-ремесленного) типа. После Второй мировой войны афганская экономика стала претерпевать серьезные проблемы, вызванные чередой негативных аспектов - продолжавшимся господством крепостных порядков, отсутствием реальных преобразований по созданию устойчивого сектора реальной экономики, незначительным числом конкурентоспособной продукции на внешнем рынке. Среди наиболее острых вопросов, стоявших перед хозяйственно-экономической системой афганского государства, были следующие:
üПреобладание импорта над экспортом в доле внешней торговли, что создавало очевидный дефицит бюджета страны и ставило под вопрос полноценное финансирование широкого комплекса программ развития, запланированных правительством Хашим-хана и Шаха Махмуда;
üЗависимость инфраструктурных проектов и аграрно-производственных кластеров от инвестиционной поддержки западных стран, в первую очередь США; вследствие непонимания западными финансово- промышленными кругами специфики управленческой этики страны возникали кризисные прецеденты в организации эффективного менеджмента такими проектами, как, к примеру, «долгострой» в Гильменде - срыв возведения Гильмендской ирригационной системы;
üПопулистские и волюнтаристские решения руководства страны, преобладание политических мотивов и негативного личностного фактора при организации экономического планирования ставили проблему пересмотра кадрового наполнения высшего управленческого состава Афганистана, в том числе изменение самого принципа подбора чиновников;
üСохранение острых феодальных пережитков - например, такой формы внеэкономического принуждения к труду, как принудительная бесплатная отработка - бегар, сохранение феодальных оброков,
причинение увечий низам, хотя эти социально негативные явления формально-юридически были искоренены еще положениями Конституции 1923 г.
Фактические проявления данных проблем зачастую была в тоже время, с другой стороны, стремлением решить иные задачи модернизации. Та же вовлеченность экономики страны в поле инвестиционных интересов США, была, по сути, неизбежной попыткой оживить прогрессивные тенденции в обновлении производственных и инфраструктурных мощностей, полного освоения аграрно-сырьевого потенциала Афганистана, с неизбежным вторжением элементов внешнего (американского, британского и пакистанского в первую очередь) торгово-экономического и фондового присутствия.
Особого внимания требовала аграрная сфера. Продукция сельского хозяйства составляла основной оборот экономических благ в стране, однако развитие данного сектора осуществлялось преимущественно на основе экстенсивных технологий, кроме того, сказывались события Второй мировой войны, в рамках которой поставки современной сельскохозяйственной техники из стран «первого мира» были по понятным причинам свернуты. И без того неконкурентоспособная отрасль подрывалась непродуманными, противоречащими логике здравого протекционизма мерами, как, например, приобретение у американской стороны в середине 1946 г. порядка 17 тыс. тонн зерна и продуктов зернообработки, что привело к кризису сбыта продукции национальных аграриев и в некотором ключе обострило социальную напряженность.
Правительство Махмуд-Шаха рассчитывало решить данную проблему путем введения элементов централизованного планирования: уже в 1946 г. была разработана долгосрочная, семилетняя концепция модернизации экономической подсистемы афганского государства. Проект преобразований был достаточно претенциозен, и включал в себя следующие положения:
ü Приоритетным направлением определялась отрасль легкой промышленности, в частности, форсированное возведение предприятий текстильной, пищевой, лакокрасочной направленности, с целью минимизации потока импортной продукции;
üПривлечение в сферу реального сектора производства инвестиций афганского крупного капитала;
üВ области сельского хозяйства - освоение залежных и малоплодородных земель, в частности, в бассейне реки Гильменд, внедрение высокопроизводственных аграрных технологий, системы современного орошения и комплексных программ удобрения и повышения плодородия сельскохозяйственных угодий.
Знаковым шагом афганского монарха в процессе модернизации национальной экономики можно указать назначение Мохаммада Сардар Дауд-хана премьер-министром правительства и своим доверенным лицом в проведении курса хозяйственно-экономических преобразований. Практически сразу после получения полноты исполнительной власти, новый премьер-министр провозгласил концепцию «управляемой экономики». Оценивая итоги преобразований М. Даудом экономики в период своего премьерства, исследователи пришли к выводу, что, несмотря на некоторые успехи непосредственно в сфере народного хозяйства, эта доктрина за собой серьезные социально-политические деформации: «Однако, несмотря на реализацию отмеченных реформистских начинаний премьера Дауда, уже к началу 1960-х гг. обнаружилась непрочность и узость социальной базы нового курса. Фактически Дауда поддерживала лишь крупная буржуазия, получившая полный контроль над экономикой». Тем не менее, данный шаг правительства Дауда был неизбежен по причине необходимости создания крупной и потенциально мощной национальной финансовой прослойки - подобную модернизационную модель претерпели на себе общества многих стран «третьего мира», пошедших по пути ускоренного развития. Среди иных черт специфического характера, присущих реформаторскому курсу Сардара, можно отметить следующие, выполненные с учетом достижений социалистической модели хозяйствования в лице «северного соседа» - СССР:
üУправленческая и научно-методологическая апелляция к советскому хозяйственному опыту и методам централизованного планирования, в частности, с подачи управленцев от афганской экономики в середине 1950-х гг. был разработан пятилетний план развития (1956-1961). Афганские «пятилетки» в ряде случаев показали довольно эффективный результат, недостаточный, однако, для одномоментного преодоления совокупности производственных проблем;
üРеализация концепции пятилеток по итогам премьерства Дауда дала определенные плоды - совокупное производство в стране, с учетом статической погрешности, выросло в 4 раза.
üКадровый подбор в органы управления экономикой осуществляются на основе их политико-идеологической лояльности «младоафганцам» и общему курсу либерализации государственного строя, а также существующему правящему режиму;
üНесмотря на стремление сторонников Дауда содействовать развитию капиталистических отношений в афганской экономике, постулируется идея «управляемой экономики»;
üБыли проведены практические меры финансового характера по усилению присутствия государства в сфере реального сектора тяжелой и легкой отраслей промышленности, в частности, были организованы фонды и банки с капитализаций смешанного характера и предписанием обязательного участия в кредитно-денежном обеспечении формирующихся афганских торгово-производственных кластеров.
üНаконец, испытывая затруднения в самостоятельном решении ряда производственных задач, премьер-министр был вынужден обращаться за помощью к СССР - в возведении промышленных объектов как гражданского, так и военного назначения.
С другой стороны, прозападный крен Афганистана также был достаточно ощутим в переустройстве национальной экономической системы. Дауд-хан избрал своеобразную тактику хозяйственно-экономического синкретизма, лавируя между достоинствами и упущениями рыночной и плановой экономик. Среди мер капиталистического характера, предпринятых правительством Афганистана в 1950-1960-х гг., следует указать:
üРадикальную трансформацию системы кредитования, в рамках которой государство создало благодатную почву для частной инициативы на уровне мелкого и среднего предпринимательства;
üПолитика активного привлечения инвестиционного капитала на основе стратегии продажи концессии промышленного назначения;
üВоплощение концепции и советского опыта вылилось в спонтанно реализованный пятилетний план социально-экономического развития страны;
üПостепенно начала формироваться правовая база, регулировавшая налоговый гнет на сферу частного сектора предпринимательства;
üВпервые за столь длительное время распространение получают не только национальные торгово-производственные, но и логистические и услуговые компании;
üПродолжала сохраняться устойчивая тенденция привлечения зарубежной «дотационной» помощи в виде машинно-технологических, военно-промышленных и порой едва ли не гуманитарных поставок, в первую очередь от Советского Союза и США.
В целом, складывалась достаточно пестрая картина хозяйственной жизни Афганистана в третьей четверти XX столетия. Во многом это было вызвано многоукладным характером афганской экономики, в которой: а) продолжали присутствовать элементы аграрно-феодальной системы хозяйственных отношений; б) наличествовала потребность в мощном потоке инвестиций стран западного мира и налаживании рыночных отношений; в) разрешение существовавших проблем модернизации сельскохозяйственной и промышленной сфер было возможно только при полномасштабном использовании методов плановой экономической системы. Ситуацию осложняла неустойчивость общественно-политической системы, неразвитость правовой базы страны, особенно в области регулирования и защиты частного предпринимательства, что делало страну инвестиционно непривлекательной для деловых кругов и правительственных организаций Западной Европы и США. С другой стороны, привлечение инвестиций государственного происхождения из фондов других государств негативно влияло на политический фон Афганистана, ставя под сомнение компетентность правительства в рамках осуществляемой им социально- экономической политики, а также полноценность суверенитета страны вообще.
Таким образом, М. Дауд-шах, в бытность свою главой правительства, а затем и главой государства, демонстрировал крайне неоднозначный и противоречивый курс модернизации экономической системы Афганистана. С одной стороны, были заложены явные основы для формирования современной экономики общества индустриального типа - возникли принципиальной новые для страны хозяйственные отрасли - нефтехимическая промышленности, логистические узлы, центры энергообеспечения и т.д.; на новый уровень были выведены технологии сырьевой добычи, в результате чего резко повысился объем добываемых полезных ископаемых. Взяв за принцип идеи интенсификации кадрового потенциала страны, правительство начало широкую программу переквалификации отечественных специалистов за рубежом, в результате чего афганская промышленность и агарная сфера получила вливание достаточно качественно подготовленных специалистов низового и среднего уровня.
С другой стороны, активное вмешательство М. Дауд-шах в экономические реалии страны, ставившего своей целью создание соответствующей социальной базы, а именно слоя национально ориентированной буржуазии, не могло не породить соответствующих противоречий. В частности, в результате такого радикального вмешательства в специфичную хозяйственную жизнь Афганистана, веками жившего прежними, феодально-клановыми и традиционалистским отношениями, становление неформальной «привилегированности» новой прослойки, к слову, достаточно узкой в масштабах всей страны, но обладавшей при этом значительной долей национального достояния, привело к ряду социальных прецедентов, имевших, как представляется, социокультурную подоплеку. Продолжавшая иметь значительный политический вес феодальная верхушка, имевшая представительство и во власти, активно заявляла о предательстве национальных интересов, в т.ч. и через Лойа Джирга. Низы имели свой повод быть недовольными: декхане (крестьянство) не получило чаемых послаблений и улучшений в сфере развития собственных частных хозяйств, за счет налогового гнета, возложенного на мелкое и среднее предпринимательство, правительство Дауд-шаха пыталось компенсировать издержки проводимого модернизационного курса; не вызывало одобрения и доктрина «управляемой экономики» - планового вмешательства в экономическую жизнь различных секторов экономики, при которой практически уничтожалась любая частная инициатива и здоровая конкуренция на розничных рынках Афганистана. Тем не менее, даже после отставки кабинета М. Дауд-шаха, монарх не пошел по пути сворачивания преобразовательного курса; напротив, были предприняты более смелые шаги, затронувшие, помимо политической и культурной, экономическую составляющую афганского государства. Был запланирован ряд мероприятий, позволивший бы, как облегчить возможность привлечения дополнительных иностранных капиталов, так и поспособствовать дальнейшему росту объемов промышленного производства и внедрения интенсивных технологий в сельское хозяйство, улучшить социальное положение низших слоев общества и поднять средний уровень жизни рядового афганца.
Пожалуй, наиболее значимым достижением М. Дауд-шаха как в период его премьерства, так уже и во время авторитарной диктатуры, были меры по увеличению государственного регулирования во многих отраслях социально- экономической жизни Афганистана:
üРасширение промышленных центров, направленных на освоение сырьевых запасов страны, с привлечением доли иностранного капитала, но с принципами сохранения национального контроля над месторождениями;
üвнедрение концепции государственного регулирования цен, вплоть до попыток директивного ценообразования в ряде рыночных ниш с товарами первой необходимости, и продукцией стратегического характера;
üРазработка полномасштабных стратегий сотрудничества как с развитыми, так и развивающимися странами, принятие программ помощи и долгосрочного инвестирования от США, СССР, некоторых государств Персидского залива, Франции;
üВнедрение концепции социального государства в сфере создания общественных благ, в частности, муниципального благоустройства, здравоохранения, образования, национализация сети учебных и медицинских заведений;
üРешение проблем повышения уровня жизни народа с помощью воплощения в жизни порядка двухсот амбициозных проектов различной социально-бытовой и экономико-технической направленности, среди которых программы полномасштабного покрытия территории Афганистана ирригационными системами современного технологического уровня, внедрение технологий малозатратной разработки месторождений нефти, газа, угля и других природных ресурсов, создание единой системы узлов транспортного сообщения и др.
Социально-правовую базу для столь тенденциозных замыслов М. Дауда могла предоставить принятая в 1977 г. Конституция, которая создавала широкие возможности для ведения и полноценного развития предпринимательства, в первую очередь крупного, и производств стратегического назначения. Однако данный процесс встретил соответствующие негативные тенденции. Против смелых, позитивных, и в тоже время порой одиозных замыслов диктатора сыграло понятие недостаточности отпущенного исторического времени. Социально- экономическая система государства, входя в структурный диссонанс с политической и правовой сферой Афганистана, а также уровнем социокультурного развития, требовала гораздо большего ресурсного потенциала, которого у страны не было. Принятие в 1976 г. перспективного плана семилетнего развития не только не привело к желаемым результатам, но и обнажило многие доселе уходившие от внимания противоречия. Более того, сильным отрицательным фактором в социально-экономической модернизации Афганистана выступала политическая напряженность в стране. К основным ее составляющим элементам следует отнести:
üТенденции к авторитаризму во внутреннем курсе М. Дауд-хана, как в период премьерства - так и тем более в период президентства;
üБезальтернативность и отсутствие официального общественного обсуждения концепции и содержания проводимого курса преобразований;
üЛичный фактор высшего руководства страны, и в частности, управленческие просчеты М. Дауда в мониторинге ситуации во всех сторонах жизни афганского общества, принятие поспешных и «волюнтаристских» (по аналогии с курсом Н.С. Хрущева в СССР) решений;
üПопытки вмешательства сверхдержав во внешнеполитический курс страны, не всегда в позитивном ключе для правящего режима.
В отношении последнего пункта следует подробно отметить позицию Советского Союза. Советская сторона, официально приветствуя всяческое развитие двусторонних отношений с режимом М. Дауд-хана, в то же время полулегально способствовало деятельности афганских партий и общественных движений прокоммунистического и просоциалистического толка. Вследствие этого, в стране упрочились позиции левачества и сформировалась мощная левая политическая контрэлита, с наличием которой афганский диктатор не мог мириться и применял разнообразные радикальные меры.
В целом, реформы имели основательный модерниазционный потенциал, который к сожалению, был воплощен далеко не в полной мере. Реформы продемонстрировали возможность Афганистана занимать достойное место в череде развивающихся стран последней четверти XX столетия, обретя соответствующие ниши на международным рынке, однако воздействие политической составляющей кризиса Афганского общества не позволила продолжить эту тенденцию. Рывок социально-экономических начинай М. Дауда был заморожен и надолго погашен эскалаций событий гражданского противостояния и вмешательства сторонних сил во внутриполитический процесс страны.
2.3 Трансформация структуры повседневности афганского общества в условиях модернизации
Проблемы общественно-политической и социально-экономической модернизации Афганистана породили усиленное внимание к проблемам трансформации традиционалистской ментальности населения страны.
Наличие в сознании рядовых граждан, декхан и федаинов, имамов и князей, феодальных пережитков в межличностных и межгрупповых взаимоотношениях ставили под серьезную угрозу замыслы правительства по преодолению отсталости страны.
На протяжении второй трети XX столетия афганское общество продолжало опираться на причудливую эклектику социальных норм в виде обычного права ряда племен (в частности, пуштунов с их кодексом «Пуштунвали»), предписаний шариата, установлений местных кланов и княжеской администрации, а также указов и распоряжений королевской власти Афганистана. Такая пестрота источников социального контроля делала повседневный мир рядового афганца одновременно простым, и в то же время недоступным для понимания человека европейской культуры. В 1930-1950-е гг. либерально-демократическая интеллигенция и интеллектуалы из числа афганской молодежи, получившей классическое образование западного образца, замыслила произвести трансформацию и перекодировку социокультурных паттернов населения страны.
Сохранение феодальных пережитков не могло быть устранено без активного стремления всех социальных слоев. Парадоксальным образом, «эксплуатируемые» категории населения, должные, по мнению интеллектуалов, приветствовать какие-либо позитивные изменения в повседневном быте и социально-экономическом укладе, встречали данные проявления с высокой степенью скептицизма. К примеру, практика аболиционистской борьбы «младоафганцев» с так называемым «бегаром» - принудительными отработками крестьян в интересах землевладельца - рассматривались общинниками как священный акт взаимодействия двух социальных категорий, а попытка его нарушить - смутьянством и лишенным логики нарушением привычной клановой этики. Современные исследователи склонны полагать, что подобная реакция была вызвана не столько вековой традицией становления «рабского» менталитета афганского населения, сколько возникшем на основе длительного активного взаимодействия социальном симбиозе, в основе которого была положена заинтересованность обеих сторон в сохранении устоявшегося положения дел.
Проводником преобразований в общественной жизни Афганистана еще в 1920-х гг. выступал Аманулла-хан. Воспитанный выдающимся мыслителем и общественным деятелем М. Тарзи, Аманулла замыслил широкомасштабную программу преобразований, которая, по его мнению, позволила бы существенно трансформировать современное ему афганское общество. В частности, особенное внимания эмир уделял культивации образованности в среде своих подданных. Так, например, в его правление было открыто три образовательных учреждения средней профессиональной и духовной подготовки - «Амания», «Амани» и «Гази», позднее было открыто аналогичное учебное заведение для женщин - «Малалай». В данных учебных заведениях особое внимание уделялось языковой подготовке, точным наукам и философии. К преподавательской деятельности в этих школах был привлечен иностранный профессорский состав. Специальным королевский указом Аманулла утвердил бесплатность всех существующих ступеней образования и поручил подготовить проект для введения в стране всеобщего образования, охватывающего все слои афганского населения. Кроме того, особое внимание эмир уделял секуляризации народного образования, вычленению суеверий, пережитков и «водной» информации из образовательных программ, распространению образовательных учреждений в провинции и т.д. Другими новшествами, предпринятыми эмиром, стало изменение этикета ношения одежды, введение европейский моделей одежды, что не могло не вызывать возмущения со стороны традиционалистов, так и социальных низов, возмущенных достаточной дороговизной предлагаемых к ношению элементов одежды. Были предприняты попытки трансформации и семейно-брачных отношений. В 1923 г. эмир подписал указ о введении в действии семейного и брачного законодательства, основывавшегося на специальном кодексе светского, а не религиозного (шариатского) характера. Кроме того, положениями кодекса был оговорен ряд запретов, в том числе многоженство и брачевание несовершеннолетних. Король попытался исправить ситуацию и с санитарным состоянием афганского социума; в частности, в Кабуле был открыт ряд медицинских заведений, ужесточились правила приема на работу медицинского персонала, отныне требовалось получение специального профильного образования. Тем не менее, следует констатировать, что в целом ситуация оставалась плачевной. Более того, решительные действия эмира повлекли за собой острое социальное недовольство, искусно подогреваемое массами лишившегося многих своих значимых привилегий исламского духовенства. В тот период реформы не получили должной поддержки и распространения.
Второй достаточно мощный виток эволюции в структуре повседневности афганского общества был вызван деятельности короля Захир-Шаха и премьер-министра М. Дауд-хана. Оба лидера прекрасно осознавали, что любая попытка посягнуть на сферы традиционной регламентации мусульманских духовников и проповедников неизбежно вызовет у последних негативную реакцию. Вследствие этого и король, и Дауд-хан предпочитали проводить политику реформ в этой сфере постепенно и ненавязчиво, аккуратно секуляризуя в быту афганское общество, и при этом в нормативно-правовом обеспечении свидетельствуя об исключительной позиции ислама. Такой осторожный подход в некоторой мере дал свои плоды. В 1961 г. король специальным указом отменил ношение паранджи для государственных служащих, а позднее, уже положениями Конституции 1964 г. закрепил это новшество для всего населения Афганистана. Соответствующий пример подавал и М. Дауд-хан, появлявшийся в общественных местах в неизменном костюме европейского покроя и демонстрировавший либерализм взглядов по отношению к элементам традиционной культуры. Продолжалось развитие образовательной системы, кроме того, активно распространялась практика отправки для обучения за рубеж, в первую очередь в Советский Союз, специалистов для получения передовых профессий. Возвращаясь на родину, эти афганцы становились «агентами социализации» светского европейского типа в малых группах своего общества и тем самым способствовали постепенному усвоению этносами Афганистана доселе чужеродных элементов культуры. С приходом к единоличной власти М. Дауд гораздо меньше обращал внимание на проблемы либерализации повседневной жизни афганских граждан и тому было закономерное объяснение - противоборство с политической оппозицией требовало гораздо больше внимания, сил и ресурсов, и проведение в жизнь социокультурных новшеств, мягко говоря, не соответствовало текущим политическим задачам.
Наступление коммунистического режима в первые недели и месяцы знаменовало невиданный социальный оптимизм в наиболее социально активных слоях общества, и как следствие, порождало неоправданные ожидания. Радикализм общественно-политических взглядов фракции «Хальк» распространялся и на сферу повседневно-бытовой жизни афганцев, и это выразилось, в частности, в отмене и фактически запрете религиозных браков, полной и окончательной секуляризации образовательной системы, уничтожении значительной части священных манускриптов как «источников суеверия», преследование части мусульманского духовенства. Более того, наиболее активные члены НДПА в ряде регионов принялись, по советским образцам, за демонтаж мечетей, что было крайне опасным вызовом в стране с преобладающим исламским населением. Вместе с тем, нежелание принимать во внимание социокультурные установки и особенности своего же населения сыграло с НДПА злую шутку: начался массовый отток жителей в регионы, незанятые сторонниками коммунистического режима, а огульная и неизбирательная политика по борьбе с религиозными культами, элементами традиционализма сделало многих обитателей кишлаков явными сторонниками Исламской партии Афганистана. Таким образом, можно отметить, что специфика Афганистана сводилась в частности, к недопустимости трансформации общественных паттернов традиционалистской ментальности в тех социально-экономических условиях и на том уровне качества жизни, на котором находилось население страны в указанный период. Вероятнее всего, именно такое острое вмешательство афганский коммунистов во внутренний мир рядового афганца без учета историко-типологических особенностей его менталитета в конечном счете ускорило эскалацию произошедшего конфликта.
Глава 2. Соперничество СССР и США в Афганистане в условиях внутриполитического кризиса конца 1970-Х гг.
.1 События Саурской революции 1978 г. и реакция сверхдержав
Принятие Конституции 1977 г. по сути, знаменовало становление принципиально новой, диктаторской модели правления, ибо, по меткому замечанию В.Г. Коргуна, ее положения были разработаны «под Дауда». Более того, сложилась довольно двойственная ситуация, столь характерная для авторитарных режимов. Ключевые позиции конституции М. Дауд-хана свидетельствовали, казалось бы, о становлении в Афганистане правового государства с подробным декларированием прав человека и гражданина, в то же время закрепляя установление президентской формы правления, с существенным ослаблением позиций Лойя Джирга. На деле же, многие обозначенные в документе диспозиции права не имели под собой никаких механизмов юридической защиты, к середине 1970-х гг. в Афганистане не возникло гражданского общество, как гаранта демократических свобод, ни экономически, ни организационно. Но самый мощный удар социально- правовые преобразования Дауда нанесли по статусу и фактическому положению политической оппозиции в стране. Конституция 1977 г. знаменовала возникновение однопартийной модели государственного устройства, по сути пародируя партийную систему Советского Союза, а также ряда стран «третьего мира» социалистической направленности. Существовавшие в стране оппозиционные группировки, в частности, фракции НДПА «Парчам» и «Хальк», разрабатывали встречные проекты поправок в Основной закон, который поспособствовал бы реализации провозглашенных в Конституции принципов и частично позволил бы снизить социальную напряженность афганского общества.
Нельзя не сказать, что М. Дауд не предпринимал накануне революции практических мер по созданию социально-правовой опоры режима. Президент Республики Афганистан сделал ставку на создание собственного организационного института политической власти - Партии национальной революции. Как указывалось ранее, М. Дауд прибегал в своей управленческой риторике к неологизмам и специфической терминологии. Так, если в случае с развитием социально-экономической системы страны он ввел в обиход термин «управляемая экономика», то в отношении идеологической основы своего детища диктатор разработал понятие «демократического централизма», содержание которого было довольно расплывчатым и на практике в первую очередь означало умеренность и осторожность в предоставлении законодательной инициативы и свободы слова членам ПНР. Вероятнее всего, М. Дауд-хан имел возможность наблюдать протекавшие в НДПА процессы внутрипартийного противоборства, раскол и ослаблявшее левую оппозиции многообразие мнений и тем самым хотел противопоставить этому идеологическую консолидацию своих сторонников. Все это встречало самое ожесточенное сопротивление со стороны афганских леворадикальных группировок.
«Халькисты» и «парчамисты» распространяли актуальную политическую информацию с гораздо более смелыми демократическими преобразованиями, нежели это оказалось воплощено во внутриполитическом курсе президента в 1973-1978 гг. Усилия обоих фракций НДПА оказались сконцентрированы на двух различных направлениях. «Хальк» активно выступал за расширение предоставленного Конституцией и отдельными указами президента социально-экономических и личных свобод, создание условий для формирования достойного уровня жизни всем афганцам; члены «Парчам» обратили внимание на недостаточную проработанность и авторитарность корпуса политических свобод и механизмом, требовали расширение системы джирг на местах, придания им большей административной и идеологической независимости, по сути, апеллируя к опыту революционных событий в России в 1917-1921 гг. Особенно острым стоял вопрос легализации НДПА как политической партии с точки зрения актуального права, и введение многопартийности. Совокупность данных предложений, по сути, была социально-политическим вызовом не столько стабильности, сколько последующим планам режима М. Дауда. Вследствие этого, интеллектуальные конструкции и политико- правовые попытки афганских коммунистов, как справедливо было замечено, требовали своего подкрепления всеми активными политическими силами Афганистана: «Таким образом, коммунисты хотели видеть в конституции основу для трансформации национально-буржуазной революции Дауда в национально-демократическую, но для этого требовалась поддержка их предложений со стороны других участников политической борьбы. А этого добиться не удалось. Режим же просто проигнорировал инициативу левых». Вследствие этого в стране происходило нарастание социальной напряженности и скопление кратковременной, спорадической политической активности ранее индифферентных к политической сфере слоев афганского общества.
Весьма дискуссионным представляется вопрос о значении позиции Советского Союза в условиях происходившего гражданского конфликта апреля 1978 г. Практически все отечественные исследователи сходятся во мнении, что было бы ошибочно преувеличивать роль советской стороны в эскалации противостояния. Подобная позиция, по понятным причинам, тем не менее находит мощный отклик и в современной историографии и истории политического процесса в западных странах, а также СМИ и публицистической литературе. Подобный историко-политологический стереотип берет свое начало в условиях событий психологической войны между СССР и США, и в частности, попытки последних возложить вину за революционные события 1973 и 1978 гг. на Советский Союз, тем самым представив северного соседа Афганистана в качестве перманентного агрессора. Подобной же позиции придерживался и ряд внутриполитических сил Афганистана, в частности, бывший заместитель главы МИД Афганистана в правительстве Дауда А. Гаус заявлял следующим образом: «русские не решались приближать сроки переворота, главным образом потому, что не были уверены в прочности недавнего союза между «Парчамом» и «Хальком». Русские считали, что окончательное слияние… в действительно эффективную НДПА является предпосылкой для свержения Дауда…». Однако ситуация на деле представляется в несколько ином ключе. Буквально через два года после свержение режима Захир-шаха М. Дауд начинает постепенное отмежевание основных леворадикальных сил, принимавших участие, как из собственного окружения, так и от влияния на государственные дела. Такие действия были вполне обоснованы, учитывая стремление революционных сил прокоммунистической направленности осуществлять свое видение модернизации радикальными методами, нарушая многие положения традиционалистского общества. М. Дауд-хан, несмотря на авторитаризм своих действий, в ряде ключевых моментов знал афганские реалии несколько лучше лидеров НДПА. Диктатор понимал, что нельзя одномоментно обращать какие либо запретительные меры или иные санкционные действия в отношении традиционалистских социальных организаций, слоев и институтов Афганистана, таких как исламское духовенство, родоплеменная знать высокогорных районов, шариатское право и т.д. Уже в чуть более поздний период игнорирование сторонниками НДПА этих реалий приведет к значительному расширению конфликта, и формировании, по сути, самой исламской оппозиции против распространения коммунизма на Среднем Востоке не только в самомАфганистане, но и за его пределами. Поэтому диктатор в этом отношении проявлял удивительную сдержанность, и более того, демонстрировал лояльность в отношении традиционной афганской культуры и исламизма.
Радикализм коммунистических группировок, попытки некоторых из них («Сетаме мелли») осуществить физическое устранение Дауда подтолкнули последнего не только к фактическому разгрому части прокоммунистических сил в Афганистане, но и серьезному ужесточению законодательства за политические преступления. В данном случае, М. Дауд действовал в соответствии с управленческим стилем типичного деспота восточного типа. Кроме того, практически весь левый политический спектр Афганистана негативно относился к стремлению лидера страны налаживать активные внешнеполитические отношения с Ираном, Пакистаном и США, рассматривая сотрудничество с данными странами как прямую измену национальным интересам. Режим М. Дауд-хана вследствие этого развернул широкий курс репрессий, введя по ряду статей смертную казнь. Тем самым, созданием внешнего фактора угрозы диктатор добился прямо противоположного результата - временного преодоления в НДПА внутрипартийного раскола и консолидации обеих фракций в единую противостоящую власти революционную организацию летом 1977 г. Тем не менее, в видении обеими фракциями методов борьбы с правящим режимом сохранялись глубокие противоречия. Более радикальный «Хальк» (Х.Амин) настаивал на осуществлении прямого насильственного свержения диктатора с последующим его физическим устранением, в то время как умеренный «Парчам» (М. Тараки) предпринимал неоднократные попытки осуществить переворот методами ненасильственной политической борьбы. Был устроен ряд митингов и шествий, в частности, после убийства одного из видных членов НДПА М. Тараки организовал демонстрацию, в которой принимало участие порядка 20 тыс. человек. Все это вынудило М. Дауда сконцентрировать все свои усилия во внутренней политике на борьбу с противостоящими ему коммунистическими лидерами, как следствие, провел ряд мероприятий по отсечению верхушки НДПА от лояльных им слоев путем арестов, судебного преследования и подготовки показательной казни. Остававшиеся на свободе сторонники коммунистического движения, в частности, Х. Амин, осознавали всю сложность сложившейся ситуацию и в данных условиях решили предпринять ответные шаги.
апреля 1978 г. по тайному распоряжению Х. Амина сторонники прокоммунистических сил и НДПА в вооруженных силах Республики Афганистан начали блокирование, переманивание или физическое уничтожение верных режиму Дауда военных и полицейских подразделений. Практически же сразу на следующий день был уничтожен сам Дауд вместе с близким родственниками, сторонниками, и многим представителями верной ему верхушки. Несмотря на распространенную версию перестрелки в ходе переговоров, считается, что уничтожение диктатора было специально инспирировано. На этот счет существует мнение военного советника в Афганистане М. Гареева, который, в частности, отмечает: «…после захвата резиденции Дауда и других наиболее важных объектов в Кабуле, политбюро НДПА собралось на совещание, где наряду с другими вопросами, обсуждалась судьба Дауда. С одной стороны, участники совещания понимали, что пока жив Дауд, остается опасность реставрации прежней власти. Но никто не хотел произнести фразу о его расстреле, чтобы на всякий случай уйти от ответственности. Разговор шел уже несколько часов. Вдруг в комнату, где шло совещание, зашел с автоматом в руках и перевязанной раненой рукой Имамуддин. Он что-то хотел сказать, но его не слушали и кто- то попросил зайти попозже. Он не уходил. Когда же споры участников совещания начали особенно накаляться, Имамуддин выбрал момент, подошел к столу и сказал: «Но ведь я уже убил его». И тем самым разрядил обстановку и все участники совещания облегченно вздохнули». Тем самым становится очевидным мотив прямого вычленения прежней, авторитарнойполитической традиции даже с помощью радикальных методов. В 30 апреля произошло фактическое завершение революционных событий, контроль над ситуацией в Кабуле, а затем и по всей стране перешел из рук Военно- революционного совета в руки освобожденных лидеров НДПА. Временное управлении в стране было препоручено Революционному совету во главе с М. Тараки, практически в течении недели были проведены соответствующие кадровые назначения по всему Афганистану.
В среде специалистов нет однозначной позиции в отношении классификации событий апреля 1978 г. в Афганистане. Условно названные «Апрельской революцией», данные события вряд ли могут претендовать на восприятие именно в таком глобальном значении, как и было бы заблуждением назвать произошедшие просто переворотом. Происходившие в условиях традиционалистской общественной парадигмы революционные события весной 1978 г. не затронули фундаментальных основ афганского общества, и уж тем более, не были следствием их динамичной трансформации. В настоящее время ряд исследователей отвергает наличие в стране полноценной социальной напряженности, в традиционном марксистском ключе, именуемом как «революционная ситуация». Если кризис управленческого потенциала свергнутого режима можно было бы констатировать, то нежелание основных масс переходить от околофеодальной социальной этики и коммуникации к демократическим и деловым отношениям современного азиатского или европейского типа было очевидно. Тем самым можно заявлять об успешном захвате политической группировкой рычагов управления в государстве для осуществления наиболее приемлемой в их видении модели модернизационных трансформаций Афганистана и достижении обозначенных в программе НДПА идеалов социальной справедливости и общественного развития.
Возвращаясь к роли Советского Союза в данных событиях, следует отметить, что заявление о сдержанном влиянии СССР на происходившие события, в целом, не были столь масштабны, как это пытается представить западная социогуманитарная интеллектуальная традиция. В частности, существовал лишь поверхностный подход к воздействию на происходившее в апреле 1978 г., о чем заявляют и исследователи: «Связь таких событий (фактов), как моральная и определенная финансовая поддержка Советским Союзом Народно-демократической партии Афганистана с вооруженным захватом ею власти в стране можно, таким образом, констатировать как доказанный. Однако только как косвенно способствовавший политической активности и вооружённому выступлению НДПА 27 апреля 1978 года». Аргументируя данную позицию, следует отметить ряд аспектов, которые предопределили минимальное вмешательство СССР в происходившее.
Прежде всего, советская сторона при взаимодействии с режимом Дауда исходила из позиций «разделяй и властвуй», используя политическую активность левых сил, и в частности, НДПА, скорее, как фактор постоянного воздействия на внутри- и внешнеполитические позиции Дауда и ослабления его значимости как лидера стабильной державы. Вместе с тем, учитывая личные качества диктатора, руководство КПСС не изъявляло очевидного желания в устранении главы государства, могущего удерживать ситуации в соседней стране под жестким личным контролем. Создание пояса нестабильности на южных рубежах государства не могло отвечать интересам советской дипломатии. Еще одним аспектом, подтверждающим отсутствие каких-либо серьезных намерений в устранении авторитарного правления Дауд-шаха является отсутствие каких-либо серьезных документарных или устных, на уровне слухов и заявлений, подтверждений о подготовке и проведении специальной операции по организации подобного переворота - как это будет позднее, уже при устранении режима Х. Амина. Операции подобного рода, пусть даже и тайные, всегда оставляют источниковые следы, которые представляется возможным отследить при наличии соответствующей интеллектуальной подготовки. В случае же событий Саурской революции каких-либо элементов, свидетельствующих об этой стороне вмешательства СССР во внутренние дела Афганистана, говорить не приходиться. Наличие же достаточно близких контактов Москвы и верхушки НДПА вполне очевидно. В 1950-1970-х гг. советская сторона проводила политику распространения и поддержки социалистического движения в странах «третьего мира», способствуя и моральной, и финансовой поддержкой леворадикальным движениям, сохраняя свой «статус-кво» как флагмана социалистического мира и «гегемона рабочего движения». Вследствие этого, отказ советской стороной от какой-либо хотя бы формальной поддержки афганских коммунистов как до, так и после свершения Саурской революции 1978 г. вызвал бы закономерные вопросы об уместности вышеобозначенного восприятия СССР левыми силами по всему миру.
2.2 Дискурс дипломатии СССР и практические реалии в установлении просоветской зоны влияния в Афганистане
События Саурской революции 1978 г. и установление в Афганистане правящего режима просоциалистического толка поставило перед руководством КПСС вполне закономерные вопросы об адекватном выстраивании модели советско-афганских отношений. Данный процесс осложнялся рядом аспектов, в числе которых:
üПассивная, если не индифферентная позиция Советского Союза в условиях противостояния афганских коммунистических сил и режима М. Дауда, а также дипломатические контакты последнего, формировали у афганской стороны подозрительность в отношении намерений руководства КПСС;
üРадикальная модернизаторская политика верхушки НДПА по отношению ко многим традиционным институтам и нормам афганского общества создавала опасения у советского руководства в отношении устойчивости власти коммунистов в Афганистане;
ü Стремление некоторых из лидеров НДПА, в частности, Х. Амина, продолжать двойственную политику предшественников, лавируя на существовавших советско-американских противоречиях, не осталась незамеченной советской стороной.
Таким образом, складывалась довольно неоднозначная ситуация. В результате действия коммунистов сложились все предпосылки для действительно модернизации социального облика Афганистана, в частности, перехода инициативы в общественном развитии из рук земельной родоплеменной аристократии, верхушки духовенства и крупной торгово- промышленной буржуазии к рабочим специалистам, интеллектуалам, производственникам, национальным предпринимателям, профессиональным военным. Однако, парадоксальным образ в условно единой НДПА по сути, существовало две позиции, в некотором роде и вовсе противоположные друг другу. Халькисты и парчамисты, объединившись на момент борьбы за власть, практически в первые же месяцы устроили острую общественно- политическую полемику по вопросам практической реализации масштабных «социалистических» преобразований в Афганистане. В этом вопросе столкнулись позиции трех наиболее значимых на тот момент афганских политических деятелей - Х. Амин, Н. Тараки, Б. Кармаль. Учитывая оценки как современников, так и последующие материалы историко-политических и социокультурных портретов указанных лидеров, можно не сомневаться - все они по сути мало чем отличались от своего предшественника М. Дауд-хана по степени увлеченности властью и стремлению к директивным способам делегирования управленческих решений. Исследователи, характеризуя сложившуюся ситуацию в политической сфере Афганистана, в частности, отмечают: «главный порок установления в Афганистане однопартийной системы состоял в том, что она (эта система), не стесненная никакими правовыми и нравственными ограничителями, породила автократическую партийно-номенклатурную верхушку, для которой партия стала не более чем придатком и прикрытием ее безграничной власти и пагубных по своим последствиям импровизаций и волюнтаристских экспериментов. Как это нередко случалось в истории, режим быстро обрел тоталитарные черты, прикрываемые демократическими декорациями». Однако в своих оценках происходившей на тот момент ситуации Б. Кармаль, как представляется, выступал как более взвешенная и трезвомыслящая сторона. Халькисты, получив доступ к управлению, руководствовались идеями ускоренного рывка Афганистана из «феодального прошлого» в «прогрессивное будущее», абсолютно игнорируя многие имевшие место быть реалии, в частности, продолжавшую сохраняться тонкую систему кланово-аристократических взаимоотношений, специфическую религиозно-суеверную ментальность многих афганцев, пестроту экономического, социокультурного и политико- правового спектра Афганистана. Попытки парчамистов заявить о поспешности и неуместности таких действий привели к вполне закономерной для политической культуры Востока реакции: члены «Парчам» были в течении непродолжительного времени лишены практически всех ключевых руководящих должностей в государстве, ряд из них был направлен за пределы страны «для налаживания революционных связей с лидерами дружественных политических организаций», по сути - негласную ссылку.
Наиболее интересной представляется в данном случае позиция СССР. Следует отметить, что, как и в случае с ситуацией противостояния президента Дауда с коммунистической оппозицией, руководство КПСС по сути самоустранилось, оставшись в позиции наблюдателя. Более того, после ситуации с «выдавливанием» парчамистов с руководящих постов, «старший брат» мерами тайного саботажа не позволил наиболее его активным деятелям, и в частности, Б. Камралю, организовать полноценный политический противовес. Таким образом, можно констатировать, что советская сторона всецело стремилась добиться достижения стабильности в данном регионе, не взирая на политическую окраску пребывавших уруководства сил. Так, к примеру, мерами дипломатического воздействия СССР не допустил формирования кружка сторонников Б. Кармаля в Чехословакии, и негласно распорядился компартиям Восточной Европы пресечь какие бы то ни было спорадические попытки оказать поддержку парчамистам.
Получив относительно свободное пространство для воплощения своего видения преобразований, халькисты начали решение наиболее ключевых вопросов, в частности, перераспределение в аграрном фонде страны. Это была одна из наиболее ключевых ошибок лидеров Хальк. Стремясь решить наиболее острые вопросы «по-большевистски прямо», Хальк провел ряд реформ в интересах декханства. Тем самым члены НДПА надеялись создать широкую социальную базы в реализации своих дальнейших политических программ. Однако это решение не учитывало региональной специфики страны: в силу своей вековой верноподданнической культуры аграрные низы не могли выступать достаточно мощной социально-политической опорой, в отличие от слоев, чьи интересы были напрямую задеты в результате происходивших земельных переделов - мусульманского духовенства и земельной аристократии. Отъем практически всех мульковых наделов, находившихся в ведении медресе и иных мусульманских общин и религиозных организаций вызвал возмущение не только в самом Афганистане, но и во многих других странах с преобладающим мусульманским сегментом населения. Были также ущемлены интересы торгово-промышленной буржуазии, поскольку специальным декретом от 12 июня 1978 г. были списаны практически все задолженности крестьянства и сельских ремесленников перед банками и индивидуальными ростовщиками. Порядка ¾ афганских крестьян получили списание своих долгов (около 10 млн. человек). Были проведены существенные реформы в придании многим юридическим актам и процедурам (заключение брака, наследование, сделки договорного характера и проч.).
Несмотря на подобный позитивный накал реформ, на деле были выявлены серьезные трудности. В частности, изъятие земельной собственности производилось с грубым нарушением шариатского права. Сам факт отъема земель без законного согласия владельца расценивался как святотатство и в глазах многих слоев населения делегитимизировался. Более того, в результате отсутствия и невозможности организации четкого и справедливого контроля над отъемом земли в пользу общего фонда наделы отнимались не только у крупных землевладельцев, но подчас даже у «середняков» и некоторых представителей бедноты. Изъятие и перераспределение земельных наделов не означало решения многих других наболевших вопросов аграрного характера, в частности, отсутствия системы полноценного водоснабжения посевных участков, обедненность семенного фонда, технико-технологическая отсталость сельских хозяйств и проч. Декретом о списании долгов руководство НДПА добилось не только освобождения крестьян от кабальных займов, но и возможности получать сами эти займы - альтернативных каналов ссудного капитала сформировано не было. В итоге это провоцировало недовольство правлением коммунистов, как указывает М.Ф. Слинкин, возмущениями, которые «во многом явились следствием порочности самой аграрной политики НДПА, ошибок и просчетов партийного и государственного руководства ДРА, а именно: перехлеста в оценке сущности апрельской революции как пролетарской; преувеличение степени зрелости социальных противоречий в деревне и субъективной готовности афганского крестьянства к глубоким аграрным преобразованиям; посягательства властей на частную земельную собственность... огромного влияния на умы людей местных духовных и светских авторитетов, глубокой приверженности населения традиционным нравственно-этическим нормам и патриархальному укладу жизни и быта, особенно в зоне расселения афганских племен... актов произвола, беззакония, насилия, террора и злоупотреблений властью должностных лиц на местах, в том числе и при распределении земель; волюнтаристского насаждения реформы «сверху», через бюрократический аппарат, без широкого привлечения к ее осуществлению самих крестьян и продуманной, кропотливой разъяснительной работы среди них». Свою роль играли и искусно подогревавшие недовольство многих масс народа мусульманские проповедники. Апеллируя к традиционалистскому мировоззрению рядового афганского обывателя, провоцируя саботаж действий коммунистической власти в осуществлении курса социально-экономических преобразований. Исламские силы по примеру самих коммунистов начали консолидироваться в организованные военно-политические группы; примером такой группы выступала Организация федаинов трудящихся Афганистана (ОФТА), которая предприняла ряд дерзких по своему характеру экстремистских акций, в частности, организовала похищение и убийство американского посла. США в подобных условиях закономерно пошли на сворачивание взаимоотношений с коммунистическим правительством, урезав и объем инвестиций в афганскую экономику, что и без того наносило по ней урон, провоцировала недофинансирование ряда бюджетных отраслей (в частности, МВД и сферы образования), что сказывалось на уровне жизни и обеспечении общественной безопасности в стране.
В этих условиях руководство ДРА решило обратиться за помощью к «большому брату». Афганская сторона инициировала заключение порядка 30 двусторонних договоров, о налаживании технико-технологического и хозяйственного взаимодействия между двумя странами в размере совокупного капитала оборота примерно на 100 миллионов долларов. Советский Союз в рамках партнерской помощи инициировал масштабное инфраструктурное строительство на территории Афганистана, подключил афганскую нефтеперерабатывающую промышленность к программе нефтеносной сети «Дружба» в рамках СЭВ, способствовал развитию транспортных магистралей и ирригационных построек, возведя порядка полусотни крупных объектов хозяйственного назначения. Непосредственным образом осуществлялась и военная помощь: в 1979 г. было поставлено военной техники и военного снаряжения примерно на 70 млн. долларов; к концу началу 1980-х эту помощь предполагалось довести до 300 млн. долларов. Учебные заведения СССР были открыты для приема как афганской молодежи, так и в рамках переквалификации афганских специалистов всех возрастов. Постепенно наращивалось число присутствующих в Афганистане советских военных и гражданских специалистов. Наконец, итогом налаживания отношений стал подписанный в декабре 1978 г. в Москве Договор о дружбе и сотрудничестве между СССР и Афганистаном. Хотя по своей формальной сути данный нормативно-правовой акт не означала присоединения Афганистана к военно-блоковому противостоянию, и уж тем более к размещению советской стороной вооружений или контингентов на территории ДРА, тем не менее, присутствовали оговорки насчет того, что обе державы «будут консультироваться и принимать соответствующие меры в целях обеспечения безопасности, независимости и территориальной целостности двух стран… а также… будут продолжать военное сотрудничество на основе соответствующих соглашений». Тем самым формировались будущие предпосылки для легитимизации военного присутствия советской стороны в случае нарастания конфликта официального правительства ДРА с исламской оппозицией.
Характеризуя реакцию стран Среднего и Ближнего Востока, следует отметить, что в большинстве своем она была негативно-нейтральной, как у большинства, либо откровенно неприязненной, как, например, у Саудовской Аравии и Пакистана. Несомненно, что основной причиной такой реакции была деструктивная внутренняя политика НДПА по отношению к представителям исламской конфессии, кроме того, у Пакистана с афганским государством существовал ряд противоречий по вопросам принадлежности пуштунских территорий; двусторонние переговоры, прошедшие в начале 1979 г., позитивного результата не дали. Иран при режиме последнего шаха, сам переживавший нарастание социальной напряженности, разумеется, не принял событий Саурской революции и отказал в признании режиму коммунистического правительства. Произошедшее в 1979 г. свержение последнего персидского монарха обнадежило руководство НДПА на возможность смягчения отношений, вследствие чего Кабул одним из первых признал свершившиеся в Иране перемены. Однако режим аятоллы, при поддержке и настоятельном давлении Корпуса стражей исламской революции, не только не пошел навстречу, но и выработал программу поддержки шиизма на территории Афганистана, и концепцию участия в противостоянии исламской оппозиции с коммунистическим режимом.
Страны Запада довольно сдержанно, хотя и в таком же негативистском ключе приветствовали приход коммунистических сил к власти в Афганистане, хотя и с несколько иных позиций. В 1975 г. Хельсинский пакт обозначил новый этап в протекании «холодной войны» в Европе и остальном мире, ситуацию «международной разрядки» и сворачивания активных мер по привлечению в свой лагерь новых сторонников обеими сверхдержавами. Однако уже к концу 1970-х гг. новые витки напряженности дал о себе знать, и последующие революционные или иные нарушающие привычный государственный строй стран «третьего мира» события воспринимались и политическим истеблишментом Европы и США, и западными СМИ как «происки Москвы» и следствие «тайных спецопераций КГБ». Однако, в отношении Афганистана было бы ошибочно заявить об отказе поддержки правительством Соединенных Штатов нового официального руководства Афганистана и резкому переходу к поддержке исламской оппозиции. Первый этап взаимоотношений с Афганистаном, до событий в Иране и расправы над послом США, характеризовался умеренно-выжидательной позицией американского дипломатического корпуса, стремлении выявить наиболее подходящий момент в переориентации афганских властей на внешнеполитическую орбиту западного мира. Но, вышеуказанные события закономерным образом сделали данные мероприятия практически неосуществимыми и спровоцировали отторжение дипломатических чаяний американских интеллектуалов во власти по возможности использовать официальное афганское правительство как буфер противостояния интересам СССР в регионе, либо региональную державу. Ряд американских экспертов, памятую о формировании маоистского Китая как своего рода второй социалистической и условно третьей независимой силой в мировом пространстве (пусть и в рамках своего региона), предполагали создание нечто подобного и в США. Однако их позиция уступила место достаточно имевшей место быть стратегии «второго Вьетнама» в советском «исполнении». Внешнеполитические стратеги США тщательным образом проработали собственный неудачный опыт в ситуации вторжения во Вьетнамскую республики, и негласно рассматривали возможный вариант организованного вовлечения советской стороны в непосредственную военную агрессию на территории ДРА. Тем самым складывалась потребность в возникновении событий для создания провокативного дискурса, ориентированного на воздействие на личностный фактор руководства Советского Союза, с целью принуждения последних к невольному вмешательству во внутренние дела Афганистана. Вследствие этого, американская сторона, как продолжала постепенно прокладывать систему поддержки афганской оппозиции общественным мнением, финансовой и гуманитарной помощью, так и выстраивала специфические взаимоотношения с некоторыми представителями НДПА, на неформальном уровне, способствую формированию настороженности в советско-афганских отношениях и создавая фактор «двойного присутствия». Таким образом, к моменту событий ввода ОКСВ в Афганистан дипломатические усилия США и тайная стратегия американских аналитиков косвенно предопределили нарастание эскалации в регионе.
.3 Ввод ОКСВ и позиция США и западного мира
В настоящее время не существует однозначного восприятия научным сообществом проблем значения ОКСВ в Афганистане. Трактовка данных событий в западной историографии как последовательной реализации планов распространения советского влияния на регионы Среднего и Ближнего Востока представляются несостоятельными. Напротив, более объективной представляется позиция по восприятию ввода ОКСВА как акта реализации оборонительной доктрины СССР. В пользу данных выводов говорят следующие аспекты:
üОтсутствие на южных рубежах Советского Союза средств ПРО ставило под угрозу значительную часть территории страны в случае размещения на территории Афганистана ракет средней либо малой дальности. Это могло выступать средством шантажа советской стороны представителями американской дипломатии;
üИным фактором выступала активная разработка Пакистаном своей программы ядерных вооружений. Несмотря на заморозку в 1978 г. предприятий по разработке ядерного топлива, данные мероприятия могли быть возобновлены с участием иностранных специалистов;
üНаконец, разведывательные структуры СССР доводили до сведения высшего руководства страны информацию о реализации претенциозного геополитического проекта по созданию пояса нестабильности на юге Советского Союза с целью дестабилизации ситуации в советских среднеазиатских республик и их последующее вовлечение в возможную крупную исламскую страну, некий новый «халифат».
В совокупности, данные факторы действовали как внешнеполитический «раздражитель» при формировании позиции советского руководства по отношению к событиям в Афганистане. Основываясь на этом, руководство США решило разработать эффективную стратегию втягивания Советского Союза в противостояние, в результате которой это позволило бы решить несколько задач. Авторство данной концепции принадлежит З. Бжезинскому: по его мнению, «афганская ловушка» способствовала бы значительному потреблению различных видов ресурсного потенциала советской страны, нарастанию внутриполитического кризиса и социальной напряженности и в конечном счете спровоцировать крушение социалистической системы. Для этого предполагалось применить в действии ряд провокативных мер. Сам Бжезинский отмечал: «Согласно официальной версии истории, помощь ЦРУ моджахедам началась в течение 1980 года, то есть после того, как советская армия вторглась в Афганистан 24 декабря 1979 года. Но реальность, державшаяся в секрете до сегодняшнего дня, является иной: на самом деле президент Картер подписал первую директиву о тайной помощи противникам просоветского режима в Кабуле 3 июля 1979 года. И в тот же день я написал докладную записку для президента, в которой я ему объяснил, что, по моему мнению, эта помощь повлечет за собой советское военное вмешательство». Вследствие этого, американское руководство приняло решение по разработке программы помощи афганским моджахедам с учетом долгосрочной перспективы и выведении относительно стабильной ситуации в Афганском государстве на новый уровень противостояния.
Относительно сложностей, возникших в процессе восприятия ситуации в ДРА накануне ввода ОКСВ руководством СССР, следует сказать, что значительную роль в этом играло корпоративное противостояния советских спецслужб и ведомств. МВД, ГРУ, КГБ стремились не только выполнить поставленные перед ними задачи, но, по возможности, не напрямую, осложнить деятельность конкурентов. Свою роль сыграли и ошибки советского руководства в восприятии партийной специфики НДПА. Для функционеров из КПСС, политической организации тоталитарного характера, было довольно непривычно видеть наличие в Компартии Афганистана фракционного раскола, который при попытке разрешения какого-либо важного вопроса тут же провоцировал острую полемику между афганскими коммунистами. Поэтому партийные советники попытались трансформировать политическую структуру НДПА, стремясь консолидировать организацию. Это привело к недовольству лидеров партии, посчитавших такое поведение попыткой манипуляции афганским политическим процессом. С другой стороны, при решении многих жизненно важных вопросов и проблем, возникавших в различных сферах афганского общества - организации производства, сельского хозяйства, реформирование армейской структуры и перевооружение войск, развитие науки, медицины и образования - афганские чиновники активно апеллировали к опыту советских специалистов, настаивая на предоставлении консультативной помощи, которую, к слову, постепенно стали воспринимать как руководство к действию, нежели как набор рекомендаций продуктивного характера.
Следует также отметить, что афганское руководство стремилось привлечь официальные вооруженные силы СССР к борьбе против исламской оппозиции и подавлении проявлений недовольства «реакционными» слоями афганского общества. Однако данные устремления доводились до сведения функционеров ЦК КПСС, верхушки МИД, КГБ и МВД в неформальной обстановке, в рамках личных бесед или кулуарных переговоров, и никак не были обличены в форме официальной ноты с призывом о размещении советских воинских контингентов. Естественно, что такое положение дел не могло устраивать дипломатическую и партийную элиту Советского Союза, строго действовавшую в рамках декларируемой приверженности нормам международного права. Введение войск без официально воззвания афганской стороны о помощи в решении чрезвычайных ситуации означало бы вмешательство СССР во внутренние дела суверенной страны и переводило бы его в категорию государств-агрессоров. Существует предположение, что ряд официальных лиц в правительстве сначала Н.М. Тараки, а затем Х. Амина по различным косвенным связям имели контакты с сотрудниками ЦРУ и за различные формы материального и нематериального стимулирования участвовали в инспирировании вовлечения советской стороны в данный конфликт.
Значительной проблемой получения информации советским руководством о состоянии дел в Афганистане был тот факт, что подавляющее большинство «спецов», работавших в сфере сотрудничества СССР и Афганистана, не имели не малейшего понятия, либо самые поверхностные представления о культуре, истории, политических, хозяйственных и этнорелигиозных особенностях этой страны. Информация, которой обладали сотрудники посольств, работники спецслужб и силовых ведомств, военспецы и производственники, в основном основывалась на распоряжениях вышестоящего начальства (как правило, еще более далеко от понимания ситуации в афганском обществе) и кратких аналитических докладах и записках, разработанных информационными отделами при посольствах. Разумеется, говорить о выработке и реализации какой-либо комплексной стратегии, основываемой на страноведческой либо хотя бы региональной специфике в исправлении ситуации в стране, либо доведении адекватной информации до аналитических ведомств Советского Союза говорить не приходится. Также следует отметить, что зачастую советники становились объектом дезинформации либо манипулятивно подносимой им информации со стороны консультируемых ими афганских партийцев и чиновников, которые данными действиями преследовали своекорыстные цели - индивидуальные или фракционные.
Нарастание очередного витка напряженности повлекло за собой весьма быструю развязку. 14 сентября 1979 г. Н.М. Тараки при активном содействии советских сотрудников осуществил организацию покушения на Х. Амина, завершившуюся неудачно. Тем самым Тараки предоставил повод Амину для устранения с политической авансцены как себя, так и своих ближайших соратников. Уже 16 сентября на закрытом пленуме ЦК НДПА в своей речи Х. Амин заявил о попытках Н. Тараки создать культ личности, организовать единовластное правление совместно с «бандой своих единомышленников» и вернуть авторитарные порядки времен президентства М. Дауда. Ряд сторонников Тараки, с одной стороны, попытался организовать беспорядки и спровоцировать снятие нового лидера с этого поста, а когда данное мероприятие претерпело крах - скрылись в на территории советского посольства и позднее были отправлены в партийные организации различных стран Восточной Европы.
Уже с первых дней своего правления Х. Амин, неожиданно для многих партийцев, начинает выстраивать модели, напоминавшие авторитарный стиль политического устройства президентства М. Дауда. После казни Н.М. Тараки в октябре 1979 г. Амин открыто начал назначить близких родственников и друзей на руководящие должности в армии и партии, организовывать условия для упрочения режима личной власти. В итоге, как указывают специалисты, Амин «ввел своих родственников и соратников… партия превращалась в придаток узкой группы лиц, узурпировавших власть. Роль послушного придатка … стали играть и общественные организации. Начались массовые репрессии …произошло и заметное смещение акцентов в официальной идеологии. …апрельский переворот теперь именовали «пролетарской», «социалистической революцией». НДПА - партией рабочего класса, а ДРА - «пролетарским государством, где в полной мере осуществляется диктатура пролетариата». В политике X. Амина возобладали волюнтаризм и левацкие перегибы, которые вели к формированию тоталитарного режима. В итоге его социальная база необычайно сузилась, а сама партия быстро превращалась в инструмент личной власти … утрачивая роль и функции политической организации. В тоталитарной системе власти «карманной» правящей партии была уготована роль революционного фасада, а на первое место в структуре власти выдвинулись репрессивные органы». В целом, подобные развитие событий, переход страны от конституционной монархии с феодальными пережитками к авторитарным и тоталитарным государствам социалистического либо националистического толка характерен для многих государств, вынужденных идти по пути моделей ускоренной модернизации. Но, тем самым Х. Амин вызвал большую степень настороженности в советском политическом истеблишменте. Поставки военной техники, с учетом событий репрессивной курса и создании вертикали личной власти, советской стороны были значительно урезаны. Но это не было официально или де-факто объявлением Х. Амина «персоной нон- грата». Стремление советской стороны поддерживать дружеские тесные отношения с афганским лидером вылились в ряди внутриведомственных постановлений и директив, обязавших советских военных и гражданских специалистов в Афганистане с прежней мощностью личной самоотдачи и профессиональной добросовестности осуществлять консультирование и переподготовку афганской стороны. К этому их обязывал и сам глава Афганистана, заявляя, что отныне в регионе на советских и афганских специалистов и военных возложена равная степень ответственности за происходящие модернизационные события.
Наибольшую полемику как во внутрипартийной и служебной документации того периода, так и в последующих исследованиях историков и публицистов вызывает версия о причастности Х. Амина к разведывательному сообществу США, и в частности, его тесные контакты с ЦРУ. Практически сразу данную идею многие представители сперва западной, а начиная с 1990-х гг. и отечественной историографии довольно поспешно отнесли к области «теории заговора», хотя такое предположение в некотором роде может выглядеть абсурдно. Тем не менее, попытка афганского лидера, прибегая к методам шантажа в государственном масштабе, обратиться за помощью к американской стороне, имела место быть. Типичный политик восточного типа, авторитарный и скрытный, Амин, возможно, стремился реконструировать на новом уровне вековую традицию правителей Афганистана в лавировании между двумя державами, чьи интересы сталкивались в орбите территории их страны. Заявления о причастности Амина к связям с разведывательным управлением США базировались на ряде косвенных фактов. В первую очередь, образование будущего афганского лидера, полученное им в колледже при дипломатической миссии США. Тем не менее, по свидетельству одного из сотрудников консульства, во время обучения в нем Амин бравировал неприязнью к США и всему американскому, а обучение там рассматривал как «некое недоразумение». Иным аспектом, приводимым в пользу идеи об ангажированности Амина в диверсионную либо проамериканскую деятельность служит его упорное нежелание привлекать на территорию Афганистана в условиях нарастания эскалации советские войска, а также отказ от увеличения численности советников. Ряд аналитиков в тот период сочли данные действия стремлением «подготовить пространство» для размещения американских воинских контингентов и ракетных баз НАТО. Однако, учитывая гораздо более поздние заявления американского политического и интеллектуального истеблишмента об «афганской ловушке» с таким же успехом и более уместно обозначить шпионами ЦРУ многих других функционеров НДПА, и в первую очередь неоднократно обращавшегося к советским послам с такой просьбой Н.М. Тараки. Советское же руководство вплоть до зимы 1979-1980 гг. категорически не хотело ввязывания в и без того осложненную обстановку в Афганистане, тем более что сам афганский лидер заверял советских эмиссаров о «привычности» социальных волнений и противоречий для истории Афганистана. Исходя из этого, как указывает М. Гареев, один из ведущих советников и специалистов в Афганистане в то время, «Правительство Республики Афганистан около 20 раз обращалось к Советскому правительству о вводе советских войск в Афганистан. …все эти просьбы отклонялись. Советское руководство не считало возможным посылать войска в Афганистан, ограничиваясь направлением в афганскую армию советников, специалистов и предоставлением ей оружия, военной техники, горюче-смазочных материалов и продовольствия». Наконец, заявление об обнаружении специалистами КГБ, работавшими с личными материалами Х. Амина, о наличии у последнего контактов ряда сотрудников ЦРУ, и вовсе представляется несостоятельным. Как лидер государства, Амин испытывал потребность в постоянной коммуникации со многими представителями иностранных организации, в том числе и сотрудников спецслужб.
К зиме 1979 г. ситуация оказалась накалена до предела. Режим Х. Амина вызывал раздражение и открытое неприятие как исламской оппозиции, так и бывшими коммунистическими сторонниками. Вследствие этого, советской стороной было принято решение о вводе войск для поддержания режима Амина. Советское руководство опасалось, что в случае смены правительства Афганистан может уйти из орбиты советского влияния, или, худе того, в нем может возникнуть «гнездо» исламского радикализма, как в соседнем теократическом Иране, что создавало бы крайне неприятные прецеденты в отношении советской Средней Азии. Вследствие этого, военным руководством и руководителями спецслужб Советского Союза был разработан план по вводу частей и подразделений 40-й армии ВС СССР с целью взятия ситуации под советский контроль. Вместе с тем предполагалось принудить Х. Амина подписать официальную просьбу о вводе советских войск на территорию Афганистана. Однако в результате несогласованности действий советских ведомств произошла гибель афганского лидера, и действия СССР были восприняты как вторжение с последующим актом оккупацию. Реакция Совбеза ООН была выражена в краткой, но емкой резолюции, в которой был зафиксирован призыв «вывести все иностранные войска с территории Демократической Республики Афганистан». В сложившейся ситуации, можно обнаружить, что расчет американской стороны на планомерное вовлечение СССР в разраставшийся локальный конфликт оказался верным и руководство советской державы отныне было связано обязательствами по поддержания государственного порядка на территории ДРА и удерживании у власти коммунистического режима с вернувшимся в страну в качестве лидера Б. Кармалем.
Глава 3. Формирование модели американо-афганских отношений в рамках конфликта 1979-1989 гг.
.1 Место Афганистана в стратегических внешнеполитических концепциях США
Американская сторона, формируя свой внешнеполитический дискурс по отношению к «афганской ловушке», тем не менее, последовательно формировала правовую базу и все нормативные механизмы взаимодействия. Первый пакет документов, регламентировавший взаимоотношения между исламской оппозицией и Белым домом, был принят еще в 1978-1979 гг., до официального ввода ОКСВА. Несмотря на решительное отрицание официальные лицами подобных фактов, поставки денежных потоков, а затем вооружений и личного снаряжения было поставлено спорадически, по нелегальным каналам. Давая оценку стратегии американского руководства в данном направлении, М.Р. Арунова, в частности, отмечает:
«Небезосновательно критикуя СССР, в Вашингтоне стремились замолчать или свести к минимуму факты американского вмешательства в афганские дела не только после, но и до ввода ОКСВ и заручиться поддержкой мирового сообщества в отношении своих будущих действий в этом регионе». Вместе с тем, было бы ошибочно предполагать, что американской военно-политический истеблишмент преследовал исключительно цели завлечения Советского Союза в Афганистан, и не стремился реализовать ряд других, побочных, но не менее важных задач, в частности, сотрудники аналитического отдела консульства в Афганистане отмечали следующее, незадолго до прихода к режиму единоличной власти Х. Амина: «Победа оппозиции могла бы иметь ряд благоприятных последствий для гуманитарных, политических и экономических интересов США в этом регионе…. Свержение ДРА должно продемонстрировать другим странам, в частности «третьего мира», что советская точка зрения о социалистическом курсе истории как неизбежном не является верной» 21. Таким образом, значение данной страны в антикоммунистическом дискурсе США сложно переоценить.
История американо-афганских отношений восходит своими корнями к 1920-м гг. Именно в этот период, по сути, начало происходит постепенное замещение британского присутствия в данном регионе американским. Британцы, традиционно рассматривавшие Средний Восток как «ключи» от Индии, контроль над которыми не должна получить российская/советская сторона, после утраты Индии по итогам первых послевоенных лет Второй мировой войны пересмотрела данную позицию и постепенно начала ослаблять свое влияния здесь, предоставив «карт-бланш» американской стороне. Тем не менее, участие американской дипломатии в событиях на территории Афганистана не было столь однозначным, как, например, Пакистана или Саудовской Аравии.
Официальное установление внешнеполитических контактов с Афганистаном произошло лишь в правление Ф.Д. Рузвельта в 1934 г. Такая длительная задержка в налаживании внешнеполитических связей была вызвана осторожностью со стороны американских политиков и экспертов, полагавших, что безопасность иностранных граждан в данном государстве, их жизнь и личное имущество будет подвергаться опасности, что делает эту страну непривлекательной для инвестиций как экономического и технико- технологического, так и внешнеполитического капитала. Однако события Второй мировой войны и последующей эскалации противостояния двух сверхдержав в 1940-1950-х гг. пробудили в США идеи стратегии «полумесяца обороны» на Среднем Востоке. К концу 50-х гг. XX столетия в реализацию данной оборонительной концепции оказались вовлечены Иран, Турция, частично Пакистан и Саудовская Аравия. Однако такой политикой американская сторона создавала прецеденты для выстраивания подобных отношений с собственно афганским государством. Между соседствующими Афганистаном и Пакистаном существовал вековой территориальной спор в отношении статус-кво территорий пуштунских племен. Реализация антисоветской стратегии в средневосточных странах предполагала, в частности, поставки техники и вооружений в регион, в том числе и пакистанским вооруженным силам, и Кабул расценивал данный акт как не дружественный, справедливо полагая, что данное снаряжение будет быстрее направлено против афганских контингентов, нежели против Советского Союза. Практически все специалисты подчеркивают, что для Соединенных Штатов Пакистан, как в силу своего ресурсного потенциала, так и в силу достаточно высокой социально-политической стабильности своей государственной системы представлялся гораздо более выгодным партнером и проводником американских интересов в регионе, нежели афганская сторона. Так, в начале 1950-х гг. Вашингтон поставил перед правительством Шаха Махмуда условие: поставки оружия примерно на 30 млн. будут осуществлены только при условии безоговорочного отказа от притязаний на территорию Пуштунистана, кроме того, логистические вопросы, связанные с доставкой оружия в Афганистан, возлагались на афганскую сторону - в том числе и урегулирование спорных вопросов с Пакистаном. Естественно, что подобный договор одностороннего характера был отвергнут.
Усиление внимания США к Афганистану произошло после заметного потепления отношений СССР и Афганистана в середине 1950-х гг. Если принципиальной позицией И.В. Сталина была минимизация вмешательства в дела Афганистана (в отличие от соседнего Ирана), то уже после его кончины Н.С. Хрущев сделал ставку на сближение с правительством бывшего в тот момент премьер-министром М. Даудом. При этом, активно обсуждались вопросы не только хозяйственно-технической взаимопомощи и сотрудничества, но и помощь СССР в перевооружении афганской армии.
Подобные тенденции существенно встревожили американских экспертов по внешней политике.
Следует отметить, что в англосаксонской интеллектуальной традиции территория Среднего Востока именовалась как «Хартлэнд» - «Сердцевинная земля», средоточие основных глобальных экономико-географических маршрутов и коммуникаций. Вследствие этого, с точки зрения геополитических интересов, контроль над данным регионом и всеми располагавшимися там странами представлял существенный интерес для любой сверхдержавы. Вследствие этого проникновение СССР в любую из этих стран, и упрочение там его позиций было откровенным вызовом для Соединенных Штатов. Наиболее ангажированные для политической системы США источники СМИ, в частности, «Нью Йорк Геральд Трибун», отмечали, что: «новые события, связанные с установлением более тесных экономических связей между Афганистаном и СССР могут побудить США принять меры для нейтрализации советско-афганских связей, ибо американские стратеги полагают, что было бы трагической ошибкой допустить, чтобы эта страна по недосмотру вошла в железный занавес».
Уход из американской дипломатической среды «ястребов», поддерживавших жесткую линию президента Д. Эйзенхауэра, спровоцировало трансформацию внешнеполитических ориентиров США в отношении Афганистана. Во время своих переговоров с одним из членов афганской королевской семьи в 1962 г., Дж. Ф. Кеннеди осторожно, но прямо заявил: «Политическая цель США в Афганистане заключается в поддержке афганского нейтралитета и независимости… вовлечение Афганистана в пределы советской орбиты будет серьезно угрожать политическим намерениям США в Иране и Пакистане»23. По сути, тем самым Кеннеди обозначил стратегию, которой Соединенные Штаты будут придерживаться практически до конца 1970-х гг. - удерживание Афганистана от вовлечения в блоковое противостояние и создание в его виде некоторой буферной зоны, удерживающей страны Персидского залива от распространения в них «советской экспансии». Вместе с тем, американское правительство решило воссоздавать условия, поспособствовавшие бы упрочению стабильности общественно-политической системы Афганистана - с тем, чтобы достичь там степени государственного регулирования и порядка хотя бы на пакистанском уровне. В связи с этим предполагалось проводить конкретные меры по улучшению жизни населения, участвовать в инфраструктурных проектах, проводить меры по рекультивации земельного фонда афганских территорий и проч.
Все это сказывалось на уровне профессионализма сотрудников американских дипломатических организаций, располагавшихся в стране, и к неверному понимаю протекавших в ней политических процессах. Если переворот Дауда и установление республики было отслежено и в целом воспринято адекватно эмиссарами в Кабуле, то вот протекание событий Саурской революции 1978 г. в буквальном смысле ошеломило американцев, равно как и ошибочные трактовки, в частности, промахи в оценки ситуации, допущенные посланником А. Дабсом. В конечном счете, к началу правления НДПА на территории Афганистана американское правительство не было готово полноценно с ним взаимодействовать (да и вряд ли могло ввиду идеологической направленности партии и ориентации ее лидеров на Советский Союз) и поэтому сделало ставку на существовавшую в стране исламскую оппозицию.
3.2 Реалии военно-политической и экономической поддержки моджахедов американской стороной
Значительным пунктом в реализации внешнеполитической стратегии США в отношении Афганистана выступала организация всех видов и направлений поддержки афганской исламской оппозиции (моджахедов) с целью все более мощного вовлечения Советского Союза в эскалацию конфликта. Однако для осуществления данной задачи требовалось существование полноценного комплексного политико-правового и технико- логистического механизма, который позволили бы беспрепятственно пополнять ресурсный потенциал моджахедских организаций; подобный механизм отсутствовал, и администрации Дж. Картера, и в особенности Р. Рейгана, в правление которого наметилась активизация помощи моджахедам, предстояло решить ряд проблем, которые явно препятствовали этому процессу. В числе таких трудностей были:
üНеобходимость теоретической аргументации вмешательства США во внутренние дела Афганистана и поддержку общественных сил, не являющихся официальными представителями афганской стороны;
üПреодоление или подстраивание внутриполитических американских демократических механизмов под нужды поддержки партнерского курса с исламской оппозицией;
üИзменение социокультурной образности афганских моджахедов от восприятия их из радикальных традиционалистов и сторонников религиозного фундаментализма в сторону образа борцов за народную независимость от «тирании коммунизма».
Что касается первого аспекта, то Соединенные Штаты тщательно проработали данную проблему еще в условиях поддержки лояльных им движений в 1950-1970-х гг. в различных странах «третьего мира». Аналитики Вашингтона сформулировали внешнеполитическую теорию «локального конфликта», в рамках которого, возникает угроза национальным интересам Америки, как следствие, требуется вмешательство дипломатическими, финансовыми, а порой и военными (военно-техническими) методами. Специалисты ведущих политологических институтов США разрабатывали наиболее эффективные пакеты документов, в которые входили речи президента, иных первых лиц государства, специальные заявления и меморандумы Белого дома, которые позволили бы обосновать действия по сотрудничеству с наиболее одиозным командирами моджахедов, как, например, «Пешаварская семерка», насущной необходимостью национальной безопасности.
Американской стороной было также немало сделано для трансформации образности моджахедов и их лидеров в глазах мировой общественности. В первую очередь, были проведены конкретные меры по легитимации афганских повстанцев посредством проведения встреч на деловом уровне и устроения официальных приемов Г. Хекматияра, А.С. Сайяфа и др. Американский лидер всячески подчеркивал историческое значение данных встреч, заявив также в ноябре 1982 г., что США «не должны… прекращать поддерживать сторонников свободы в Афганистане». В то же время, практика подобных встреч продолжилась и позднее, вплоть до вывода ОКСВА, например, была организована встреча представителей Госдепартамента США и одного из виднейших идеологов исламского сопротивления Б. Раббани. Тем самым в глазах общественности западного мира постепенно стало формироваться мнение о равнозначности моджахедского представительства официальному руководству ДРА, которое, напротив, все более воспринималось как марионеточное правительство под контролем советских военачальников и политических советников.
Весьма проблематичным было преодоление механизмов демократического контроля над органами исполнительной власти американского государства. В частности, наиболее острой была позиция Конгресса. Привлечение средств американского бюджета напрямую к финансированию повстанческой деятельности Исламской партии Афганистана вызвало бы закономерные вопросы среди конгрессменов о целесообразности трат средств налогоплательщиков - извечного камня преткновения в американском политическом процессе. Данную проблему не следует нивелировать, поскольку именно в правления Р. Рейгана возник другой прецедент, едва не переросший в скандал наподобие Уотергейского. Подразумевается так называемый инцидент «Иран-контрас», ситуация в результате которой было установлено, что ЦРУ по нелегальным каналам, используя связи в ФРГ, Турции и Израиле, осуществляет сбыт наступательного вооружения и техники в Иране; вырученные же от данных контрактов финансовые потоки специальный отдел содействия диверсионным операция ЦРУ направлял на финансирование никарагуанских повстанцев («контрас»), тем самым способствуя дестабилизации в регионе с нелояльным к США правящим режимом. В ходе расследования подозрение пало едва ли не на все ближайшее окружение президента Р. Рейгана, в том числе на директора ЦРУ Р. Гейтса, а также многих других видных сторонников афганских моджахедов.
Поэтому, ввиду остроты ситуации Разведывательное управление США решило действовать нелегально и с высокой степенью осторожности. Была разработана программа «Циклон», в рамках которой американская сторона придумала секретную схему мощного снабжения афганских повстанцев всех необходимым с перспективой наращивания военных и финансовых ресурсов.
Курированием программы занимался ряд ответственных лиц, в том числе небезызвестный Ч.Н. Уилсон, сенатор, категорически осудивший ввод ОКСВА. Согласно разработкам программы, ключевым звеном в цепи поставок американской поддержки стала выступать пакистанская межведомственная разведка (далее - МВР), которой предстояло на местах организовать условия для подкрепления и подготовки боевиков и полевых командиров Исламской партии Афганистана. В результате проведения данных мероприятий спецслужбы Пакистана создал сеть тренировочных лагерей на своей территории, через которые прошли ста тысяч моджахедов из различных военизированных организаций оппозиции. Кроме сотрудников МВР, в подготовке бойцов для исламистов самое непосредственно участие принимали инструкторы из МИ-6, САС, ряда спецслужб ФРГ и Саудовской Аравии; участники переподготовки занимались как по программам спецназа указанных ведомств, так и на основе общей военной подготовки. Помимо тренировки бойцов для ИПА, МВР совместно с ЦРУ занимались привлечением наемников к участию в военных действиях на территории Афганистана со всего Среднего и Ближнего Востока. Для подготовки моджахедских бойцов сами инструкторы пакистанской армии и разведки проходили программы переподготовки на территории США. Помимо американской стороны, в функционировании программы принимал участие и Израиль, в частности, сферой его ответственности было предоставление исламской оппозиции в Афганистане техники и вооружения неамериканского производства, в том числе отбор или перезакупка трофейного или лизингового советского военного снаряжения. Более того, подобной тактикой для маскировки своего участия в поддержке моджахедов занимались и сами американские спецслужбы, примерно до 1985 г. Однако, ввиду активного применения советскими вооруженными силами авиации, и постепенного вытеснения в горные районы афганских вооруженных формирований, еще в 1982 г. американцы вынуждены были пересмотреть данную схему и начать пока что единичные поставки ракет класса «земля-
воздух» «Стингер», а также некоторой другой техники противовоздушной обороны. Израильская сторона, активно участвовавшая в боестолкновениях с арабскими вооруженными силами в 1960-1970-х гг., скопила значительный объем трофейной военной техники советского образца, и данный массив вооружений по лизинговой системе оплаты партиями стал поставляться моджахедских ударным соединениям. Однако, к началу перестройки в СССР, ряд официальных лиц в США допустил промахи, косвенно освидетельствовав наличие специальных программ ЦРУ по военно- технической и финансово-экономической поддержке исламистского движения. В первые годы, размеры поставок вооружения были не так значительны. Этому способствовало влияние нескольких факторов: а) боязнь умеренных политических сил ответных шагов со стороны СССР (к примеру, организации сопротивления на территории Гренады в 1983 г. через посредничество кубинских военных при проведении операции американскими ВМС); б) неуверенность администрации Дж. Картера и Дж. Рейгана в возможностях афганских моджахедов по длительному удержанию стабильной ситуации в регионе даже в случае условной победы последних над советскими войсками; в) опасения ответного давления со стороны Москвы на какую-нибудь из «звеньевых» стран в программе, например Пакистан или Израиль. Лишь с изменением руководства в СССР, смягчением политического курса советской стороной, американское руководство решило пойти по экспоненте неуклонного резкого роста поставок и финансовых потоков, достигнув своего пика во время переговоров лидеров сверхдержав в Женеве в 1988 г. К этому времени в своих технических поставках американские военные сосредоточились на средствах противовоздушной защиты, поставляя не только «Стингеры», но и некоторые другие системы, например, «Блоупайп» или швейцарский «Эрликон». Всего, по оценкам специалистов, в результате расширения объема военной помощи бойцы незаконных вооруженных подразделений в Афганистане обладали к моменту вывода ОКСВА порядка 1 тыс. средств противовоздушной обороны.
Точные расходные данные по финансированию программы подсчитать не удастся, были опубликованы лишь избранные цифры; так, например, совокупные траты на поддержку боевиков в 1986-1987 гг. возросли до 750 млн. долларов в год. При этом, средства шли не напрямую моджахедским лидерам, а предоставлялись в виде траншей правительству Пакистана на «реновацию военной инфраструктуры». Был заключен ряд секретных договоров между спецслужбами и представителями правительств обеих держав, в которых прописывалась периодичность, очередность, объем и иные условия поступления финансовых потоков. Следует отметить, что как только ОКСВА оказался выведен с территории афганского государства, и советская сторона более не принимала участие в военных конфликтах, экономические поступления Пакистану не только для поддержки моджахедской стороны, но и по ряду других важных для развития государства программ американским правительством оказались свернуты. То же следует сказать и об ИПА: исламская оппозиция вместе с ее лидером Г. Хекматияром, оказались, как это часто бывает в мировой политике, не только не нужны, но чуть позднее и опасны для реализации американских интересов и внешнеполитических мероприятий в данном регионе. Об опасности данного процесса в свое время американскую стороны предупреждал и пакистанский лидер Б. Бхутто; в частности, в одной из приватных бесед на завершающем этапе советского военного присутствия в Афганистане Бхутто заявила американскому президенту: «Усиливая экономическую помощь [моджахедам], вы способствуете созданию монстра». Уже позднее руководству США потребуется предпринимать усилия для обуздания порожденных ими же военно-политических организаций и движений в регионе.
Еще в условиях Саурской революции 1979 г. в стране были спровоцированы масштабные миграционные процессы. Они были вызваны как проведением репрессивного курса самого Дауда, так и репрессиями самого коммунистического режима, в особенности в период правления Х. Амина. Ситуация осложнилась еще больше, когда был введен ОКСВА и начались активные боевые действия. В данном процессе особую роль начали играть Соединенные Штаты, развернувшие широкомасштабную программу гуманитарной помощи репатриированным лицам. Помимо исключительно гуманистических аспектов, существовал еще ряд факторов, побуждавших правительство США озаботиться проведением в жизнь политики поддержки слоев населения, пострадавших от военных действий. К их числу относятся:
üСтремление создать на территории ДРА относительно достойные условия жизни, с тем, чтобы побудить мигрантов возвращаться в покинутые локации;
üПомощь гуманитарного характера осуществлялась преимущественно на территориях, занятых моджахедами, и как следствие, побуждала как мигрантов, так и жителей других провинций концентрироваться в данных регионах, что провоцировало нарастание базы социальной поддержки у исламской оппозиции, и напротив, создавало отторжение от официального правительства в Кабуле;
üСоздание авторитета американской стороны в глаза исламского населения региона.
Уже в первые недели после размещения подразделений ОКСВА на территории Афганистана американское руководство начало разрабатывать модели оказания гуманитарной помощи афганскому населению. В частности, администрация Картера предоставила Конгрессу к рассмотрению документ, в соответствии с которым предполагалось поэтапное создание пунктов осуществления гуманитарной поддержки в Афганистане, причем территории, вошедшие в программу гуманитарной помощи, предполагалось разбить на 8 секторов. В это же время американский лидер подписывает указ об ассигновании порядка 5 млн. долларов для обеспечения нужд перемещенных афганских лиц, находившихся в пределах Ирана и Пакистана. В дальнейшем руководство Соединенных Штатов предпочитало распространять необходимую гуманитарную помощь посредством предоставления специализированных траншей через содействие основных международных организаций: ВКБ ООН, Международного Красного Креста, частных благотворительных фондов и компаний. Уже в 1981 г. американскими финансовыми институтами было перечислено порядка 100 млн. долларов на удовлетворение первичных потребностей афганского населения, размещенного в лагерях для беженцев, как на территории Исламабада, так и в пределах самого Афганистана, вернее, его юго-восточных районах. Таким образом, следует выделить два направления гуманитарной поддержки беженцев американским политическим истеблишментом: помощь лицам, размещенным на территории ДРА, и помощь тем беженцам, которые оказались в пределах Пакистана. В отличие от военной и финансовой непосредственно военизированных организациям исламской оппозиции, объем финансовых потоков, перечисляемых на нужды беженцев, оставался практически неизменным за все время афганского конфликта без тенденции заметного роста, и колебался в диапазоне от 80 до 120 млн. долларов в год.
Помимо позиции официального Вашингтона, поддержку мигрантам осуществляли частные компании, и волонтерские объединения. Эти организации взяли на себя огромный объем функций хозяйственного характера, без которого невозможно было бы наладить относительно мирную и достойную жизнь декхан и федаинов. Волонтерские организации следили за осуществлением многих мероприятий, в том числе: доставка необходимых товаров промышленного и продовольственного назначение; налаживание медицинского и образовательного обслуживания; частичное восстановление сельскохозяйственной системы, налаживание в использовании современных аграрных технологий, распространение практики использования удобрений и пестицидов, вакцинация скота и многие другие меры.
С другой стороны, в организации гуманитарной помощи американской стороной возни ряд трудноразрешимых проблем, а именно:
ü Высокая степень внимания пакистанских спецслужб к деятельности как официальных представителей от США, так и частных волонтерских организаций, их подозрение относительно ангажированности части из сотрудников на ведение разведывательной или диверсионной деятельности;
üСтремление пакистанского правительства избежать или упростить решение многих вопросов с размещением или обеспечением афганских мигрантов банальным игнорированием наличия проблем, перекладывания ответственности на «старшего брата» и попытки негласного «выдавливания» нежелательного сегмента с территории своей страны.
Вместе с военной и экономической поддержкой, США пыталась наладить систему политико-административной помощи. В частности, это выразилось в стремлении руководства США создать нечто вроде «коалиционного правительства» из числа моджахедских лидеров с целью формирования легитимной и организованной альтернативы официальному руководству ДРА. Кроме того, сотрудники дипломатических миссий и полномочные представители президента способствовали политической координации действий многих одиозных деятелей повстанческого движения, в том числе и удерживая их от совершения актов негуманного поведения в отношении как мирного населения, так и советских военнослужащих (правда, подобные действия осуществлялись спорадически). Вместе с тем, проводя переговоры с представителями ИПА об образовании «правительства моджахедов», американская сторона непременно оговаривала в качестве гаранта стабильности моджахедского правления взятие повстанцами под контроль большую (не менее 85 %) часть территории страны. Однако подобная ситуация невозможна была к осуществлению ни во время фактического присутствия ОКСВА, ни даже некоторое время после его вывода.
.3 Конструирование дискурса взаимоотношений американского руководства с официальным правительством ДРА
Вашингтон осознавал геополитическое значение Афганистана для нужд установления контроля над территорией Среднего и Ближнего Востока. Ввод советский войск на территорию Афганистана, хоть и не был столь неожиданным, однако вызывал серьезные опасения насчет замыслов функционеров ЦК КПСС. Аналитики американских «мозговых центров» терялись в догадках, пытаясь просчитать, является ли присутствие советского контингента на афганской земле попыткой исключительно наведения порядка возможности обезопасить свои южные рубежи, или же это подготовка плацдарма для переноса собственной экспансии на весь оставшийся регион. Данные опасения не были случайны, поскольку многие из экспертов были знакомы с заявлениями большевистских лидеров 1920-х, в которых, в частности, неоднократно звучали призывы «вымыть копыта красной конницы в водах Персидского залива», «оказать помощь эксплуатируемым феодалами и иностранным капиталом народам Ближнего Востока» и проч. Но, что характерно, введение подразделений 40-й армии нанесло серьезную угрозу идеям еще Дж. Ф. Кеннеди, а затем, и «доктрине Картера», в которой Афганистану отводилась роль внеблокового нейтрального государства; с размещением воинского контингента одной из сверхдержав об этой препозиции можно было забыть. С другой стороны, доселе полемичное отношение к выстраиванию политического дискурса в отношении к ДРА в администрации президента и дипломатического корпуса США отныне стало принимать более недвусмысленные и радикальные черты. По сути, после зимний событий 1979-1980 гг. основной вектор внешнеполитический теорий и акций США в отношении Афганистана стал направлять и корректировать З. Бжезинский. В итоге была поставлена задача максимально измотать советское государство протеканием данного локального конфликта, добиться оптимальной международной изоляции СССР (бойкот олимпиады в Москве 1980 г.), и произвести изменение внутриполитической обстановки в афганском государстве. С другой стороны, действия советской стороны вызвали целую бурю недовольства в Сенате, настолько, что администрация Дж. Картера вынуждена была реагировать. Это еще подкреплялось следованием президентом собственной идеологической доктрине. В итоге, была проведена интеграция усилий западного мира по воздействию на советскую сторону; М.Р. Арунова, в частности, отмечает: «первой консолидированной реакцией западных стран на события в Афганистане был созыв по инициативе Вашингтона совещания представителей США, Франции, Великобритании и Канады в Лондоне 31 декабря 1979 г. Совет НАТО, где США также поднимали вопрос о возможных санкциях против СССР, каких-либо решений на этот счет не принял. Однако Вашингтон, в русле поставленных задач, предпринял в одностороннем порядке ряд акций экономического, военного и политико- пропагандистского характера. 3 января 1980 г. президент предложил Сенату отложить рассмотрение вопроса о ратификации Договора ОСВ-2. Затем было объявлено о прекращении поставок зерна и выдачи СССР лицензий на отлов рыбы, отказе от научных обменов, бойкоте Олимпийских игр в Москве и т.д. Белый дом заявил также о необходимости постоянного военного присутствия своих ВМС в водах Индийского океана и наращивании военного потенциала за счет использования баз в Египте, Омане, Кении и Сомали, усилении военных приготовлений на базе о-ва Диего-Гарсиа». Таким образом, как можно обнаружить, практически сразу был выстроен механизм однозначной первичной реакции на действия Советского Союза в отношении южного соседа, и были предприняты попытки оказать явное политическое давление всего капиталистического лагеря на противоположную сверхдержаву с целью отказа от политики поддержки НДПА и ДРА.
В отношении вставшего у руля власти после свержения Х. Амина правительства ДРА руководство США на протяжении практически всего периода советско-афганской войны не изменяли неприязненного отношения, отказывая в легитимации режима сначала Б. Кармаля, а затем М. Наджибуллы. Ситуация ни скольким образом не изменилась даже в условиях смягчения советским руководством своего внешнеполитического курса. Так, уже во время Женевских переговоров 1988 г., затрагивавших проблемное поле советского присутствия в Афганистане, американская сторона отказалась как пойти на установление дипломатических контактов с Кабулом в качестве официального правительства, так и гарантии предоставления безопасности и стабильности существования администрации Наджибуллы. Парадоксально, но все это происходило в условиях официального сохранения американской стороной дипломатических взаимоотношений (документарно) с руководством ДРА, минимизировав по факту какие-либо официальные контакты и встречи. Примерно после 1980 г. между правительством США и официальным правительством развязалась своеобразная «дипломатическая война», в ходе которой обе стороны предпринимали попытки обозначить свое неудовольствие на официальном уровне, либо каким-то ни было правовыми мерами создать осложнения для работы дипломатических представителей противоположной страны (как, например, введение карантинной зоны сначала для американских, а затем для афганских посольских сотрудников). В целом, обе стороны пошли на сокращение своего персонала в дипломатических миссиях, а после вывода ОКСВА и нарастания событий гражданской войны 1989-1992 гг. администрация президента распорядилась эвакуировать находившихся на территории посольства в Кабуле американских сотрудников. Однако, в течении конфликта представительство американцев в Афганистане имело тенденцию к сохранению по ряду причин. В первую очередь, дипломатические сотрудники настаивали о необходимости такого представительства ввиду отсутствия каких-либо альтернатив официальной власти на территории Афганистана в тот период. Попытка американской стороны сформировать лояльную правительственную группу из числа повстанческих лидеров оказалось невозможным. Даже среди, казалось бы, успешно консолидированной «Пешаварской семерки» существовали значительные разногласия, вызванные авторитарным стилем политической деятельности и военных акций некоторых полевых командиров; вызревало недовольство и самим Г. Хекматияром, за его стремление подавить всякие альтернативные модели борьбы с советским вторжением, расправы над мирными жителями, проявившими лояльность к правительственным войскам. Все это значительно осложняло ситуацию по выстраиванию «теневого кабинета», о чем один из постоянных представителей США в Кабуле Ч. Данбар обстоятельно заявлял на заседании специальной комиссии: «Проблема заключается в том, что нам необходимо иметь что-либо, что мы сможем признать. Афганское сопротивление, хоть и является коалицией, на мой взгляд, еще не находится в той позиции, когда мы сможем сделать это. Мы не в состоянии создать правительство в изгнании. Сами афганская оппозиция не готова к этому…». Но вместе с тем Конгресс неоднократно поднимал вопрос об уместности пребывания дипломатических сотрудников на территории ДРА как возглавляемой недружественной политической организации. Таким образом, США и не разрывали отношений с республикой, и не признавали коммунистический режим окончательно.
Вместе с тем руководство США инициировало разворачивание самой настоящей психологической войны в информационном пространстве. В медийной среде создавались радиоточки вещания, ориентированные на афганскую аудиторию, в первую очередь рядовых афганских обывателей. Среди наиболее влиятельных и востребованных слушателями волн была радиостанция «Свободный Афганистан».
Вместе с тем, попытки давления на ДРА не ограничились исключительно политико-правовыми, медийными и дипломатическими мерами. Большое внимание администрации Картера и Рейгана уделяли применению эмбарго и других видов санкционного воздействия в сфере торгово-экономических отношений. В рамках пресловутой поправки Джексона-Вэника, экспорт технологического оборудования в страны с низким уровнем правовой культуры и преследованием населения по политическим мотивам был категорически запрещен для американских компаний. В результате законотворческой деятельности экспорт сложных технологий сельскохозяйственного и промышленного назначения в Афганистан был запрещен - не только по причине воздействия на правительство ДРА, но и из-за опасений попадания данных технологических разработок в руки советских специалистов. Следует сказать, что при этом законодательно, и на практике, продолжала действовать политика содействия развитию афганской экономике, получившая свое распространение еще в правление М. Дауда. Вследствие этого, ряд конгрессменов предложил пересмотреть законодательную базу и исключить данные положения, признав их утратившими силу ввиду изменившийся политической обстановке и трансформации американских внешнеполитических интересов. С личной подачи президента США Р. Рейгана поправки, гарантировавшие особое состояния торгово-экономических отношений с Афганистаном, в 1986 г. были отменены. Кроме того, в некоторой степени был нанесен удар по афганскому импорту в экономические отрасли США. Конгресс принял ряд законопроектов, ограничивших многие пункты поставок афганской продукции в Соединенные Штаты, лишив тем самым страну потока валютных поступлений.
Однако, следует отметить, что все вышеперечисленные экономические меры не несли в себе конечной цели вывести экономику Афганистана из строя. Реализация подобной задачи была невозможна хотя бы уже в силу организации Советским Союзом масштабной программы помощи ДРА в рамках СЭВ. Поэтому действия американского политического истеблишмента в данном направлении носили скорее декларативный характер и обозначение своей негативной позиции по отношению к официальному Кабулу.
Особое место имела критика американскими дипломатическими представителями, политиками и общественными деятелями состояния прав и свобод человека в ДРА. Американская сторона частично объективно, частично в силу создаваемого негативного образа коммунистического режима, производила изучение данного вопроса, и в частности, установлении фактов преступления против человечности. В результате был обнаружен и зафиксирован ряд негативных инцидентов, в том числе якобы имевшее место быть применения афганскими правительственными войсками наряду с советскими подразделениями химического оружия в провинции Кандагар против ряда кишлаков в результате войсковой операции в 1982 г. Тем не менее убедительным доказательств этому предоставлено не было - равно как и происходило замалчивание либо игнорирование американской стороной преступлений, совершаемых афганскими моджахедами как в отношении пленных (советских солдат и бойцов ВС ДРА), так и в отношении мирного населения, замеченного в симпатиях к официальному Кабулу. Вместе с тем США заявляли о стремлении мирного урегулирования конфликта в рамках декларируемых ООН позиций, для чего в 1982 г. была инициирована процедура Женевских переговоров, на которой был предложен так называемый «план Картера», с подачи З. Бжезинского содержавший ряд обтекаемых политологических и дипломатических формулировок, который позволил бы под эгидой мирного урегулирования процесса допустить постепенный переход власти из рук партийных функционеров НДПА к лидерам оппозиции, либо создать в стране ситуацию управленческой неопределенности и тем самым спровоцировать коллапс афганской государственности, допуская территориальный раздел страны между Ираном и Пакистаном. Однако данные предложения блокировались как афганским правительством, так и руководством КПСС, понимавшим, что легитимация положения исламской оппозиции, равно как и лишение коммунистических лидеров Афганистана силовой и политической поддержки «северного брата» неизбежно приведет к негативным последствиям, и поэтому использовавшим весь потенциал советской дипломатии для недопущения этого процесса.
Глава 4. Концепция и реалии внешней политики США в условиях гражданской войны в Афганистане 1989-1992 гг. И становления режима Талибан в 1990-Х гг.
.1 Вмешательство США в условиях эскалации афганского кризиса конца 1980-х - начала 1990-х гг.
Вывод ОКСВА с территории Афганистана, столь ожидаемый как афганской исламской оппозицией, так и политическим истеблишментом Вашингтона, породил массу сложностей, в частности, ожидания того, что режим М. Наджибуллы после потери прямой поддержки воинскими подразделениями «большого брата», не оправдались. Несмотря на то, что процедуры выведения «воинов-интернационалистов» согласно новым внешнеполитическим приоритетам, провозглашенным М.С. Горбачевым, началась еще в 1987 г., и была завершена к февралю 1989 г., в Афганистане по-прежнему оставались военные советники СССР. Советский Союз оставил всю ранее предоставленную ВС ДРА военную технику, и, более того, продолжал направлять в ДРА значительные потоки военно-технической и финансовой помощи, боеприпасов, вооружений и топливных ресурсов. Все это самым непосредственным образом увеличило жизнеспособность коммунистической государственности в Афганистане. Характеризуя сложившуюся в стране обстановку на момент вывода войск ОКСВА из страны, В.М. Топорков отмечает: «Политические меры правительства Наджибуллы по реализации задач национального примирения сопровождались мерами военного характера. Таким образом режим пытался
скорее принудить своих оппонентов к миру, нежели реально разделить власть. Продолжая получать военно-техническую помощь от СССР, Наджибулла не терял надежды достичь своих целей нанесением военного поражения моджахедам, которые, в свою очередь, также надеялись на успех после вывода ОКСВ из страны». Таким образом, о каком-нибудь достижении мирного урегулирования, как предполагалось положения Женевского переговорного процесса, говорить не приходилось.
Соединенные Штаты прекрасно осознавали, что реализация планов по формированию «моджахедского правительства» невозможно без непосредственного усиления своего вмешательства в конфликт, хоть и посредством оказания прямого давления на пакистанцев, в частности, на пакистанскую МВР. Вместе с тем, аналитики Разведывательного управления США полагали, что режим М. Наджибуллы сможет продержаться у власти не более полугода. Однако такие оценки были неоправданно оптимистичным и упускали из виду существовавшие реалии.
Прежде всего, армии лидера ДРА обладала внушительные военно- техническим потенциалом. По оценкам специалистов, она насчитывала в своих арсеналах порядка 1,5 тыс. танков, 800 БРМ, около 5 тыс. арт. установок, и около 150 боевых самолетов и вертолетов. Помимо этого, продолжало сохраняться активно взаимодействие между СССР и ДРА по части поставок советской стороной всего необходимого: глава НДПА с определенной периодичность подавал в Москву запросы на предоставление тех или иных видов ресурсов для продолжения ведения боевых действий и практически всегда данные запросы полностью удовлетворялись, хотя и проходили процедуру рассмотрения на заседаниях спецкомиссии ЦК КПСС. Ряд как внешних так и внутренних медийных и политических сил попытался упрекнуть СССР в нарушении результатов Женевских соглашений 1988 г., однако данные заявления были денонсированы: практически в первые же недели после выведения советских войск с территории ДРА практически сразу оказалось ясно, что американская сторона не собирается выполнять возложенные соглашениями обязательства и более того, разрабатывает планы по активизации силового и дипломатического «выдавливания» режима М. Наджибуллы с политической сцены. Уже 12 марта 1989 г., на основании полученных данных о продолжении операции «Циклон» в отношении моджахедских группировок, советская сторона продолжила свою помощь афганской стороне, переправив за месяц около 20 штурмовых самолета, около 2 тыс. огнеметов, несколько тон керосина, муки и проч. материально-хозяйственного имущества. Были так же удовлетворены и просьбы афганского правительства об увеличении штата военных советников в составе ВС ДРА и размещении дополнительного контингента гражданских и военных специалистов - всего их количество было доведено до порядка 150 человек в Кабуле. Одним из существенных элементов советской военной помощи оказалась передача афганской стороне ракет тактического назначения «Луна-М», а также предназначавшихся для нее боезарядов. В управлении ими были присланы советские специалисты, однако, понимая необходимость подготовки местных национальных, советское правительство взяло на себя подготовку порядка 500 афганских артиллеристов и ракетчиков для управления подобными установками, на территории одного из военных полигонов в Таджикистане. Таким образом, как можно обнаружить, несмотря на фактический вывод войск с территории Афганистана, многие положения Женевского переговорного процесса 1988 г. оказались по своей сути фикцией, о чем было заявлено на специальной переговорной сессии в Багдаде осенью 1989 г.: «Москва продолжает всестороннюю поддержку Наджибулы. США пока поддерживают моджахедов. Сценарий этой непрямой войны конца игры не предусматривает, поскольку началась новая большая игра. Оставшийся путь - нейтральный Афганистан… Афганские стороны - исламисты, коммунисты также должны исходить из этого пути решения внутренних проблем, объединиться между собой, без участия зарубежных сил». Однако на официальном уровне происходило какое бы то ни было отрицание официального участия обеими из сторон.
Первые же попытки повстанцев взять под свой контроль города - центры афганских провинций претерпели явную неудачу, неожиданную как для самих повстанцев, так и для американской стороны. Характеризуя эту ситуацию М.А. Гареев констатирует: «в основном успешно противостояли вооруженным формированиям оппозиции и…, по существу, выиграли весеннюю и летнюю военные компании… обеспечили удержание занимаемых территорий, а в ряде районов расширили свои позиции и влияние госвласти». Пытаясь подавить сопротивление правительственных войск, вооруженные группировки исламской оппозиции опирались на тактику изматывания противника вместо массированного наступления. В частности, устроив условную «блокаду» провинциальных центров, моджахедские боевики изолировали территории лояльные власти населенные пункты от жизненно важных поставок продовольствия, горючего, медикаментов, иных предметов первой необходимости. Вместе с тем продолжалось и «точечное силовое воздействие». Силы моджахедов отправляли диверсионные группировки на территорию находившихся под контролем правительственных войск, участилась террористическая и подрывная деятельность. Боевики устраивали взрывы складских помещений, устраивали спонтанный обстрел мирного населения, провоцируя возникновение социальной напряженности на территории, находившейся под контролем правительственных войск, устраивали рейды по захвату в плен офицерского состава ВС ДРА, а также советских военных и гражданских специалистов. В отношении последних моджахедские вооруженные группировки предпочитали практиковать индивидуальный террор, особенно негативно расценивая участи последних в обстрелах позиций боевиков, допуская методы психологического воздействия и запугивания (как, например, применения особенно жестоких видов казни - «красный тюльпан» и пр.). Такая жестокость возникла не случайно - предполагалось, что именно благодаря согласованным действиям и руководству специалистов СССР крупный отряд моджахедов не смог взять Джелалабад весной 1989 г. При поддержке пакистанских спецслужб и американской стороны усиленный отряд боевиков в количестве около 10 тыс. человек, обладавший также силовым преимуществом в виде трофейной бронетехники советского образца, начал массированное наступление на территорию предместий Джелалабада. Однако при начале штурма боевики столкнулись с ожесточенным сопротивлением. Оборона города была организованна по всем правилам советского тактического искусства: наступающие части моджахедов оказались в лабиринте их заграждений и колючей проволоки, пехоту от танковых подразделений отсекали мины различных типов. Контратака афганских правительственных войск сопровождалась активной воздушной поддержкой в виде массированных авианалетов, кроме того, используемые в результате этих операций единицы воздушной техники были вне зоны поражения основными средствами ПВО, имевшимися в распоряжении боевиков, даже установками «Стингер». Активно использовались все виды боеприпасов, в том числе был применен запас советских кассетных бомб, разбрасывались мины нажимного действия. Помимо «классической» артиллерии, огневую подготовку вели ракетные установки «Скад» и «Луна-М», которые оказали огромное значение в деморализации вооруженных группировок противника.
На протяжении трех месяцев наступавшие подразделения боевиков не смогли захватить Джелалабад, более того, в результате контратаки ВС ДРА ими был потерян ряд опорных пунктов, выступавших своего рода плацдармом для нанесения удара по городу. Поражение боевиков под Джелалабадом вселило оптимизм в ряды правительственных войск, в тоже время представители исламской оппозиции начали осознавать, что быстрого победоносного похода «воинов веры» не получится. Такое сокрушительное поражение повлекло за собой ряд структурных изменений в рядах противников коммунистического режима. Прежде всего, ряд полевых командиров осознал бесперспективность продолжения участия в Гражданской войне и сложил оружие, разоружив собственные отряды. В среде иностранной поддержки моджахедского движения также произошли изменения. Вашингтон настоял на смене руководства ряда спецслужб и военизированных организаций в Пакистане, занимавшихся подготовкой боевиков исламской оппозиции и координацией их действий; в частности, был сменен глава МВР. Новое руководство получило задачи добиться неуклонного перевеса инициативы в пользу военных подразделений боевиков, и кроме того, активизировать пропаганду, направленную на военнослужащих регулярных подразделений афганской армии с целью их деморализации, разложения и переманивания на сторону Исламской партии Афганистана.
Огромную роль в происходивших событиях войны в Афганистане стала играть фигура генерала А.Р. Дустума. К моменту ухода советских войск из страны, пожалуй, единственным наиболее способным и успешным воинским подразделением в составе ВС ДРА выступала его так называемая 53-я пехотная дивизия, насчитывавшая в разное время от 35 до 50 тыс. человек и состоявшая этнически преимущественно из узбекского сегмента населения Афганистана. В боях за Джелалабад подразделения 53-й дивизии находились на направлении основного удара группировок боевиков и оказали самое ожесточенное сопротивление, взяв в ходе контратаки несколько селений, принадлежавших ранее боевикам. Таким образом, фигура генерала все более начинает выходить на первый план, и позднее сыграет роковую роль в завершении данного периода Афганского конфликта.
Представляется не совсем точным мнение ряда специалистов о том, что после выхода советских войск из Афганистана американский политический истеблишмент сразу же свернул всяческую фактическую помощь и поддержку афганской исламской оппозицией. Напротив, по ряду аспектов и направлений, в особенности в плане военных поставок и моральной поддержки, данный процесс был интенсифицирован. Так, например, практически сразу же после ухода ОКСВА в ходе официальной беседы Дж. Щульц заявил Г. Хекматияру: «Мы восхищаемся вашим делом. США и президент Рейган будут продолжать помогать вам». Тем самым, как мы можем обнаружить, официальной препозицией внешнеполитического дискурса Вашингтона в указанный период продолжала оставаться доктрина моральной поддержки антиправительственной деятельности сил, располагавшихся на территории Афганистана. Не изменилась и концепция по отношению к официальному Кабулу, равно как и ведению боевых действий - Белый дом настаивал на доведении гражданской эскалации в Афганистане до победного конца со стороны исламской оппозиции. Поддержка осуществлялась регулярными визитами официальных военных и гражданских лиц американской стороны непосредственно на территории исламской оппозиции. Кроме того, сотрудники ЦРУ, а также представители Объединенного командования начальников штабов (далее - ОКНШ) США рассчитывали на создание в рядах полевых командиров объединенной руководяще группы верховного командования из числа наиболее успешных военачальников моджахедов. В тоже время, постепенно парадоксальным образом изменялась позиция руководства Соединенных Штатов в отношении личности лидера НДПА. Способность успешно отражать атаки боевиков и удерживать ситуацию не пребывавших под его контролем территорий повысило политический капитал М. Наджибуллы. Однако события конца 1990 - 1991 гг. в корне изменили ситуацию. Нарастание дезинтеграционных процессов в Советском Союзе, крах стратегии поддержки стран соцлагеря, наконец, наращивание американской стороной помощи моджахедским военизированным группировкам подточили стабильность коммунистического режима. Понимали это и многие сторонники НДПА.
Кроме того, после августовских событий позиция советско-российского МИДа резко изменилась - представлявший внешнюю политику в тот момент А. Козырев счел, что персона Наджибуллы, равно как и группы его сторонников «мешает» переговорному процессу, вследствие этого инициировал полное прекращение внешней поддержки правительства ДРА. К началу 1992 г. все советники были эвакуированы из Афганистана. После этого режим НДПА стал терять одну провинцию за другой, равно как и сам лидер Афганистана потерял последние остатки контроля над Афганистаном. 27 апреля 1992 г., в годовщину Саурской революции, произошло завершение 14-летнего правления НДПА.
Таким образом, жизнеспособность режима М. Наджибуллы оказалась прямо пропорционально времени существования Советского Союза. Уже в июне 1991 г., когда «большому брату» ввиду внутриполитических событий явно было не до поддержки стран «третьего мира», началась существенная сдача позиций правительством ДРА. В числе причин краха режима НДПА можно указывать множество факторов. Это, в данном случае, и изначальная несамостоятельность коммунистического режима в Афганистане, к слову сказать, не навязанная извне функционерами КПСС и военными и политическими советниками, а сформировавшаяся как должное у представителей афганского политического истеблишмента в духе соответствующей восточной ментальности властных институтов и взаимоотношений. Сказывалась и неразрешенность огромного числа проблем, стоявших перед руководством ДРА, которые возникли сразу же после событий Саурской революции и несмотря ни на что, требовали своего непосредственного разрешения. В результате инициированного самими коммунистами курса преобразований страна оказалась раздираема социальными противоречиями и внутриполитической напряженностью. Все это, в частности, практически заморозило активную хозяйственную жизнь страны, вкупе с начавшимися военными действиями, а также сделало страну «лимитрофом», зависимым от любого внешнеэкономического воздействия и подпитки. Не следует также забывать о факторе двойственного политического поведения, присущего всем афганским лидерам на протяжении XX столетия. Несмотря на однозначную риторику и Б. Кармаля, и М. Наджибуллы, только однозначно негативная реакция со стороны руководства Соединенных Штатов сделала невозможным внешнеполитические метания глав НДПА, и по этой же причине непримиримости позиции американского руководства режим не мог долго протянуть ввиду поставленных целей западного сообщества по устранению нелегитимного (в понимании основной части международной общественности) правительства ДРА, а также создании на территории Афганистана политической элиты, лояльной к интересам США. Наконец, еще одним мощным фактором выступало усиливающееся, особенно со второй половины 1980-х гг. неверие лидеров ДРА, а также сторонников правительства в возможность достижения решительной над повстанческими войсками. Одномоментное поднятие боевого духа в 1989 г. в условиях битвы за Джелалабад роли не сыграло. В совокупности, все эти аспекты предопределили итог существования коммунистического режима в Афганистане.
4.2 Истоки и формирование движения «Талибан» и первоначальная позиция американской стороны»
После крушения коммунистического режима в Афганистане «всеобщего мира» не наступила: вчерашние «братья по вере и оружию» начали активное противостояние в борьбе за власть и отстаивание своего видения моделей модернизации Афганистана. Несмотря на общую направленность их воззрений - развития государственности в духе исламского фундаментализма, оставалось немало противоречий в фактической устройстве государственных механизмов. Ситуация после отстранения НДПА от власти осложнялась рядом аспектов:
ü Был практически полностью нарушен механизм народного представительства, основывавшийся на практике созыва и организации местных джирг с центральным органом координации и управления - Лойя Джирга;
üБыла фактически упразднена Конституция 1977 г. еще даудовского режима; коммунистическое правительство попыталось найти альтернативу данному Основному закону, представив обществу два нормативно-правовых акта - 1987 и 1990 гг., одна оба этих законопроекта, хоть и были приняты и официально утверждены, тем не менее не носили никакого правоприменительного характера в силу непризнания многих ее положений большей частью населения Афганистана;
üПроисходило постепенное восстановление норм шариатского характера, однако в ряде регионов Афганистана данный процесс сталкивался как с продолжавшимся господством обычного права («Пуштунвали»), так и различным, шиитским или суннитским, в зависимости от местности, подходом к толкованию священных текстов;
Существовал и ряд проблем сугубо социально-экономического характера, которые также требовали своего разрешения в условиях обострявшейся общественной ситуации. В частности, сферу хозяйственного развития и социального устройства Афганистана в 1990-х гг. характеризовали:
üСокращение внешнего товарооборота вследствие продолжавшихся торгово-экономических санкций и ограничений со стороны западных стран;
üШирокое распространение отраслей теневой и преступной экономики, в частности, производство и сбыт наркотиков, работорговля, торговля оружием;
üЗаморозка многих инфраструктурных и производственных проектов, инициированных еще в 1970-1980-х гг.
ü Ухудшение уровня жизни на фоне снижения американской стороной поставок гуманитарной помощи, а также непрекращающихся военных действий и убыли местного населения;
üПопытка наладить ресурсодобычу на уровне довоенных показателей оказались провальными ввиду отсутствия передовых технологий и технического оснащения, а также специальной подготовки у персонала.
На фоне всех вышеуказанных факторов происходили перманентные боестолкновения различных групп во главе с наиболее одиозными лидерами повстанцев. Особо острое противоборство развернулось между Б. Раббани и Г. Хекматияра, которые рассматривали абсолютно разные модели развития государственности в Афганистане. Первый, к лету 1992 г., по так называемому Пешаварскому соглашению прибыв в Кабул, был провозглашен президентом Афганистана. Однако такое решение не поддержали многие другие лидеры вооруженных группировок моджахедов, посчитавших, что мало принимавший участия в фактических боевых действиях Раббани по сути, решил стать очередным авторитарным лидером наподобие М. Дауд- хана и Х. Амина. Кроме того, к середине 1992 г. реальной политической, и что гораздо существеннее в условиях государственности Афганистана, военной силой, обладали три деятеля: А.Ш. Масуд-шах, А.Р. Дустум, и Г. Хекматияр. В основе их противоречий лежали не только разнообразные политические и социально-правовые воззрения, но также и этнорелигиозные различия: каждый представлял таджикский, узбекский и пуштунский сегмент афганского населения соответственно. Вместе с тем, это не осложнило возможности формирования новых альянсов и блоков. Наиболее острые противоречия наблюдались между сторонниками Масуд-шаха и Хекматияра, еще в условиях противостояния с ОКСВА оба полевых командира испытывали личностную неприязнь друг другу, которая еще более укрепилась в условиях провала боев за Джелалабад в 1989 г. - Масуд-шах не преминул обвинить последнего в провале операции. Вследствие этого произошла блоковая консолидация военизированной организации Дустума с окружением Хекматияра, и были развернуты активные боевые действия против таджикских отрядов Масуд-шаха. В результате произошедшей серии боев на протяжении нескольких месяцев подразделениям последнего удалось нанести болезненные поражения как Хекматияру, так и бывшему прокоммунистическому генералу. Однако интенсивное ведение военных действий существенно подорвало боеспособность всех участвовавших в данном противостоянии сил. Это позволило сторонникам талибского военно- религиозного течения ощутить себя значимой силой, не только боевой, но и политической, для взятия ситуации под контроль.
Талибы (талиб - ученик-искатель истинного знания, абсолютной информации) позиционировали себя как новые «борцы за веру», в отличие от моджахедов «правильным» образом понимавшие задачи распространения ислама. Один из афганских либеральных источников СМИ апеллировал к выявлению истоков талибского движения: «Кто такие талибы? Где они постигали законы шариата? Обучались ли они только религиозным наукам или же помимо этого изучали социально-политические и экономические науки? В каких медресе они учились стрелять, водить танки, управлять самолетами и изучали воинскую стратегию?». Данный комплекс вопросов был более чем провокативен, учитывая подоплеку появления многих радикальных исламистских движений на территории Афганистана в тот период. Движение Талибан имело свои истоки в системе подготовки боевиков для противостояния советским войскам в войне 1979-1989 гг. на территории Пакистана и Ирана. В свое время в специализированных тренировочных лагерях, под руководством инструкторов из США, Великобритании и Саудовской Аравии была подготовлена целая плеяда бойцов в духе особой религиозной непримиримости; с помощью подобных «воинов веры» американская сторона предполагала усиливать ударные части моджахедов, кроме того, из них же, предполагалось создавать «образцово-показательные» подразделения. Позднее, после краха коммунистической системы в Афганистане, на его территории оставался мощный военный человеческий потенциал. В течении конца 1970-1980-х гг. через военную переподготовку, зачастую неоднократную, разными сторонами конфликта, была пропущена значительная часть мужского населения Афганистана. В 1991-1993 гг. ВС ДРА, в условиях свержения М. Наджибуллы и запрета НДПА, подверглись развалу, а их личный состав «соломоновым решением» распределился строго по этнонациональному принципу к различным силам данного конфликта - часть к Дустуму с его узбекским корпусом, часть к Масуд-шаху и стоявшим за ним Б. Раббани. Однако оставалась значительная часть офицерства и военных подразделений, преимущественно пуштунской национальности, которые в начале нового конфликта решили поддержать, по национальному признаку, «родственного» им Хекматияра, однако очень быстро разочаровались в его политическому курсе и заявили о своем отмежевании. Данную военную «фракцию» возглавил устраивавший в правление М. Наджибуллы мятеж бывший министр обороны ДРА Ш.Н. Танай, также этнический пуштун по национальности. Взяв себе в качестве псевдонима прозвище «мулла Рашид», Танай решил примкнуть к талибскому движению. Таким образом, талибская боевая организация в определенный период получила мощную подпитку в виде профессиональных военных, прошедших, вероятно, сразу несколько военных школ (советскую, американскую, пакистанскую).
Что касается самих талибов, то подготовку они проходили в специальных медресе (учебных заведений преимущественно религиозного толка), однако содержание программы подготовки раскрывается лишь в немногих работах специалистов, изучавших тонкости данного вопроса. Ясно только одно: изучение именно религиозных сторон, основ ислама и шариата, было выстроено таким образом, что больше напоминало перекодировку сознания и создание будущих фанатичных бойцов, нежели умеренных полемистов за вероучение. В их состав входили муллы и талибы, как связанные с участие моджахедов на территории самого Афганистана, так и дети и родственники беженцев, находившихся на территории Пакистана. Также, рассматривая социальный состав оказавшихся среди талибов выходцев из Афганистана, Пакистана и Ирана, практически все специалисты сходятся во мнении что он был представлен в основном маргинальными слоями населения, ввиду резкого снижения уровня жизни пришедшие в радикальные околорелигиозные организации. Отсутствие каких-либо жизненных альтернатив сподвигало как представителей афганской миграции, так и пакистанской молодежи в поисках лучшей жизни обращаться к устройству в инициированные пакистанскими спецслужбами и их американскими кураторами медресе. Исследователи указывают, в частности, что «Наибольшее число учеников пакистанских медресе составляли сыновья беднейших слоев общества, а поскольку медресе предоставляли талибам пищу и кров, учеба в них была единственным источником существования для большинства талибов. Это вынуждало их в годы учебы переносить физические и моральные трудности, проходить военную подготовку. В результате их жизненным кредо становилась «священная война» со всеми, кто не разделял их религиозно-политических взглядов». Подобная практика в военно-политических реалиях Среднего и Ближнего Востока была не нова и восходит своими корнями к методикам вербовки в секты хашишинов в XII- XIII вв.
Появление нового религиозно-политического течения внутри страны, несмотря на его воинствующую радикалистскую риторику, было встречено всем спектром политических сил в Афганистане с высокой степенью оптимизма; впрочем, такое воодушевление вполне объяснимо - каждая из сторон рассчитывала на вовлечение молодого и только оформлявшегося экзальтированного движения в свою сферу влияния и использования против своих политических оппонентов. В частности, исследователи вопроса подчеркивают, что «особое рвение проявляла на первых порах афганская эмигрантская пресса, отражавшая позицию пуштунских националистических кругов, которая постоянно публиковала панегирики в адрес талибов. Пытаясь привлечь к ним симпатии населения, появление исламских радикалов трактовалось, как некое чудо, называлось не иначе, как «восхождение», самих талибов величали «милосердными», «благородными». Народ убеждали, что их «божественная» миссия заключается в том, чтобы вызволить, наконец, Афганистан из «чудовищного круга несчастий». Однако, по мере формирования определенных внутриполитических дискурсов движения «Талибан», в афганском общество начала нарастать конфронтация по вопросам полемики в отношении талибов. Талибан стал пропагандировать идеи неприятия каких-либо других властных организаций, кроме советов (шура) своих духовных лидеров, а также провозглашать идеи свержения «богопротивного» режима Б. Раббани. Для религиозно экзальтированных талибов лидер, имевший близкие контакты с представителями «кафирского» (то есть иноверческого) руководства выступал не иначе как «мунафик» (вероотступник).
На всех территориях, где обосновывались талибы, устанавливались жесткие нормы шариатского права. Под запрет попали многие проявления традиционной культуры, в том числе телевидение, музыка, изобразительное искусство, компьютеры и Интернет. Также было запрещено распитие алкогольных напитков, обсуждение межполовых взаимоотношений, для мужчин и в особенности женщин вводился жесткий дресс-код, как для повседневных, так и праздничных одеяний. Придя к власти, талибы объявили борьбу с проявлениями язычества, из-за чего были уничтожены многие памятнику культуры (в том числе варварское уничтожение культовых статуй Будды в 2001 г.). В контексте гендерных отношений очень сильно была принижена социальная значимость женщин, в частности, это выразилось в запрете получения женщинами образования. Талибы осуществляли дискриминацию и преследование иноверцев, правда, это осуществлялось не так планомерно и систематизировано, как в практике ИГИЛ (запрещенная в РФ террористическая организация). Традиционалистская идеология талибов отвечала интересам многих слоев афганского общества, что можно проследить на основе экспоненты роста численности талибского движения: если в 1995 г. численность движения талибов насчитывала примерно около 30 тыс. человек, то уже через три года - 120 тыс. человек. При этом структура власти в движении была распределена довольно специфически - не только по социальному, но и по этнорелигиозному принципу, региональному происхождению, духовному образованию и прочее. Вследствие этого возникла определенная диспропорция, определившая иерархию властных отношений у талибов: «студенты «пакистанских» медресе в отличие от учеников «афганских» медресе, помимо обязательных религиозных знаний и военной подготовки, получали определенные сведения из области социально- экономических и политических наук, и изучали английский язык, что впоследствии, по утверждению автора указанной выше брошюры, позволило им занять руководящие посты в администрации Исламского Эмирата Афганистан, поскольку их «образовательный уровень был выше, чем у их коллег из афганских медресе». Источники пополнения данного движения были очевидны. К середине 1990-х гг. на территории Пакистана осуществляло образовательную деятельность порядка 5 тыс. медресе и иных образовательных заведений духовного характера, учениками которых выступало около 250 тыс. агфанцев и пакистанцев. В итоге на территории, подконтрольной талибам, сформировалась специфическая форма государственности, получившая наименование Исламский Эмират Афганистан (далее - ИЭА). Негласным главой и основным идеологом движения стал выступать некий «мулла Омар», вероятнее всего, один из полевых командиров, ранее входивших в боевые отряды одного из членов «Пешаварской семерки».
Практически же сразу после формального структурирования своего движения талибы начали усиленную стратегию вытеснения иных имеющих власть военно-политических сил. Первоначально силы Талибан заняли провинцию Гильменд, которая в будущем стала выступать чем-то вроде опорной базы движения. Сторонники Г. Хекматияра попытались осуществить контратаку и отбить территорию провинции, однако были решительно отброшены подразделениями талибов, преимущественно состоявших из бывших кадровых офицеров ВС ДРА, пуштунов по национальности. Сразу после этого талибы осуществили решительный натиск на столицу государства, но были остановлены частями Масуд-шаха. Командование талибов решило «взять паузу» и произвести перегруппировку своих боевых подразделений. К осени 1996 г. Кабул был взят, однако это не завершило противостояния в Афганистане. Б. Раббани сумел эвакуироваться из столицы, кроме того, отошел со своими таджикскими отрядами А. Масуд- Шах. На северо-западе страны державшийся независимо генерал А.Р. Дустум организовал свое «мини-государство», получившее наименование «Дустумистан». Скопления моджахедских сторонников на севере Афганистана образовали так называемый «Северный альянс», продолжив эскалацию гражданского противостояния в стране.
Причиной столь решительного успеха талибов выступали сразу несколько факторов. Уместно упомянуть постыдно низкий уровень жизни, который провоцировал население вступать в радикальные организации. Свое дело сделало и недовольство режимом Б. Раббани. После прихода к власти «коалиционного» моджахедского правительства многие и полевые командиры, и рядовые обыватели ожидали существенного изменения ситуации в стране, однако ввиду минимального потенциала прочности и исчерпанности ресурсных фондов страны какие-либо существенные изменения без видимой и полномасштабной поддержки извне осуществить было невозможно. В тоже время в Афганистане далеко не все оказались довольные обликом нового сформированного правительства, также как и первыми шагами и заявлениями президента Исламского государства Афганистан и его первых лиц. В итоге подобная ситуация породила новый виток кризиса и гражданской войны, уже между бывшими сторонниками, и перевела конфликт в область религиозно-доктринального, а не политико- идеологического противостояния.
4.3 «Заклятые друзья»: внешнеполитический дискурс Талибана и концепция безопасности США во второй половине 1990-х гг. в регионе
В конце гражданской войны 1989-1992 гг. позиция США по отношению к расстановке сил в Афганистане была вполне очевидна, чего нельзя сказать о последующих событиях. Пришедшее к власти в 1996 г. движение Талибан своими действиями ставила Вашингтон в двоякое положение: по сути, выросшие из моджахедской оппозиции коммунистическому режиму данное религиозно-политическое образование могло бы демонстрировать лояльность к западному миру в виду длительной поддержки его в первой половине 1990-х гг. С другой стороны, перманентное нарушение талибами естественных прав человека на территории Афганистана, провозглашение идей «джихада», то есть священной войны против всех немусульман заставляли политический истеблишмент США задуматься над словами Б. Бхутто о «порождении монстра». Присутствие в риторике духовных лидеров Талибана заявление о «порочности» западной культуры и неизбежности «очищения» региона от элементов иностранного социокультурного влияния дискредитировало образ последних в восприятии интеллектуальной прослойки западных стран, равно как и в глазах рядовых обывателей при ретрансляции данной образности в медийном пространстве европейских и американских СМИ. При этом, следует отметить, что сам Талибан признал и добился признания лишь в ряде держав Ближнего Востока, в первую очередь в фундаменталистски настроенных элитах ОАЭ и королевстве саудитов. Тем не менее, руководство Талибана испытывало насущную необходимость в выстраивании тесных взаимоотношений с ведущими странами Запада, в первую очередь с США, а также с различными международными организациями, многие из которых пребывали под патронажем все тех же Соединенных Штатов.
Международная общественность реагировала на существование талибского режима довольно специфически, с некоторой долей осторожности и наличия двойных стандартов. Кроме того, очень важно учитывать в данном вопросе внешнеполитическую доктрину РФ, как правопреемницы СССР, по отношению ко вновь образовавшейся радикальной организации. С.И. Кузнецова, характеризуя подходы двух мировых держав к проблеме движения Талибан, в частности, отмечает: «Отношение к афганскому конфликту мировых держав прошло ряд этапов. Особенно извилиста политика США, диктуемая желанием ограничить влияние России в Центральной Азии. Она менялась вследствие вывода советских войск и появления Талибана. Существуют не подтвержденные, но и не опровергнутые свидетельства американской поддержки талибов, но в последнее время США их критикуют и больше не стоит вопрос о признании ими талибского правительства. Интересы России теперь сводятся к предупреждению распространения исламского фундаментализма в Центральной Азии. Из-за ограниченности ресурсов она стала играть роль не мировой, а региональной державы. Россия стремится сдержать талибскую угрозу, помогает оружием СА во имя поддержания военного равновесия сил в Афганистане, выступает за создание здесь коалиционного правительства и усиление роли ООН, чтобы ограничить собственное участие в урегулировании конфликта». Образованная при ООН специальная рабочая группа по проблемам Афганистана пыталась разработать принципиально новую модель мирного урегулирования, в рамках которой возможно было бы сформировать нечто вроде временного коалиционного правительства, куда бы вошли представители от всех заинтересованных сторон - и Дустумистана, и Масудистана, и самого движения талибов (вернее, от из двух центров силы - из Кандагара (мулла Омар) и Кабула (М. Раббани, по факту также мулла Омар). Следует отметить, что попытки национального примирения, с участием третейских сторон предпринимались, в частности, в 1998 г. была проведенная всесторонняя переговорная конференция в Кабуле с участием двух мировых держав (РФ, США), а также ряда соседствующих с Афганистаном государств. Целью конференции была обозначена выработка консенсуса по разграничению власти и интеграции политико-правового пространства Северного альянса и территории талибов, однако непримиримость позиций обеих сторон, а также нежелание лидеров талибов испытывать принуждение со стороны кого-либо из представителей мирового сообщества каких-либо значимых результатов не принесли. В конечном счете, переговорный процесс был свернут, однако для талибской стороны он имел огромное значение; идеологи движения полгали, что данное мероприятие позволит подготовить мнении всего остального мира в восприятии движения Талибан как легитимной альтернативы государственной власти в Афганистане - ведь к моменту переговоров официально таковой считали политики Северного Альянса, а лидером Исламского государства Афганистан - находившийся на севере страны президент Б. Раббани. Поэтому разграничений позиций в переговорном процессе, тем более слияния территорий не было конечной целью талибской элиты, если только это не было интеграцией под эгидой их движения. В тоже время талибский истеблишмент был открыт к диалогу на уровне других видов взаимодействия. В частности, правительством талибов позитивно была воспринята предложенная международными организациями и руководством США помощь в борьбе с оборотом наркотических средств на территории Афганистана.
Взаимоотношения США и талибского режима весьма сильно осложнились в условиях событий августа 1998 г. когда были взорваны два американских посольства США - в Кении и Танзании. Ответственность на себя взяла радикальная террористическая группировка «Аль-Каида», лидер которой, Усама бен Ладен, скрывался на территории Афганистана. Американская сторона обратилась к правительству талибов с требованием выдать виновников и непосредственных организаторов данного теракта, однако получила решительный отказ. «Аль-Каида» была одной из ведущих группировок радиального ислама в Афганистане и выдача ее членов американским властям могла серьезно подорвать авторитет движения Талибан как в самом Афганистане, так и во всем исламском мире. И хотя администрация президента Б. Клинтона отреагировала проведением спецоперации, в ходе которой ракетным ударом был разгромлен ряд талибских объектов военно-диверсионного назначения, в том числе лагерь подготовки террористов «Аль-Фарук», каких-либо санкций дипломатического характера напрямую проведено не было. Тем не менее, во внешнеполитических построениях американского политического истеблишмента начинает прочно обосновываться мысль о всех негативных сторонах деятельности и восприятии в качестве террористической угрозы представителей талибского движения. Опасения американцев о выходе из-под контроля ранее достаточно успешно манипулятивно направляемого религиозно-политического движения не были беспочвенны. С выведением советских войск с территории Афганистана пугало «советской угрозы» исчезло, и на его место стал претендовать весь христианский мир и в первую очередь западные страны. Однако подобных взглядов на внешнеполитическую ситуацию придерживалась лишь ограниченная группа радикально настроенных талибов во главе с муллой Омаром. Многие в правительстве Талибана были в силе примкнувших уже непосредственно при взятии движением власти. Это были клановые лидеры, старейшины общин, некоторые одиозные имамы, которые стремились к получению и удержанию власти, вследствие этого довольно неприязненно относились к стремлению духовных лидеров движения развязать «глобальный джихад». Стремясь придать своей власти законный характер, они настаивали на созыве Всенародного собрания, создании постоянно действующего парламента, проведении широкого курса социально-экономических мер, расширении социальной базы власти талибов и многих других мер позитивной направленности. Характерно, что в отличие от центристски настроенных лидеров, радикалы во главе с муллой Омаром, заявляя, что они действуют от имени народа, вместе с тем пытались всячески минимизировать народное представительство во власти. Так, например, по решению последнего разветвленная сеть местного самоуправления в виде «шура» были распущены в 2000 г.; тем самым местная администрация в лице клановой и племенной элиты выразила данным актом откровенное недовольство.
Особое значение на внешнеполитической арене движение Талибан придавало поддержке радикального исламизма в других странах и оказание посильной помощи тем радикалам, которые участвовали в борьбе за создание собственных подобных территорий. Так, Талибан обратил внимание на происходившие на Северном Кавказе события противостояния федеральных сил РФ с чеченскими террористами. В результате лидеры движения приняли решение о передаче руководству ЧРИ безвозмездного транша в размере 5 млн. долларов, а также некоторые виды военного снаряжения и боевой техники, в том числе три десятка единиц средств противовоздушной обороны. Позднее СМИ, ангажированные для целей пропаганды талибского движения, обратились к «мусульманам всего мира» с призывом инициировать «индивидуальный джихад» по отношению к РФ и добиться признания на ее территории независимости государства «правоверных». Значительное число талибских боевиков, как рядовых бойцов, так и полевых командиров, принимало участие в первой и второй чеченских войнах, как в качестве добровольцев, так и в качестве наемных формирований. Помимо этого, талибы активно выступали за распространение собственной поддержки мусульманских фундаменталистов и в других регионах мира - в том числа в Северной Африке, Юго-Восточной Азии, диаспор Европы и США. Корни столь глобалистского подхода к историческому предназначению своей страны пытается раскрыть Р.Р. Сикоев: «Такие претензии талибов базировались на некоторых особенностях традиционного афганского сознания. Идеи высокого предназначения Афганистана, его мессианской роли в исламском мире существовали издавна. Для иллюстрации сошлемся на мнение И.М. Рейснера, который отмечал, что воинствующий ислам всегда был присущ Афганистану, а афганские эмиры в качестве политической программы борьбы за независимость неизменно выдвигали идею защиты ислама. При этом, афганский народ, подчеркивал И. М. Рейснер, в представлениях «идеологов-панисламистов» получает мессианский ореол, ибо ему выпала задача «освободить Восток от европейского ига. Отсюда популярность лозунга: Афганистан- богом данная страна». Концепция мессианизма оказалась востребована экзальтированными массами, кроме того, Талибан начал получать подпитку дополнительными человеческими кадрами из иностранных государств благодаря привлекательности подобной идеологии.
Провозглашенная выше доктрина не была лишь декларацией намерений. Талибан развернул программу активного вмешательства во внутренние дела соседних стран и несмотря на заявления о нежелании участвовать в политическом процессе государств Средней Азии, тем не менее, осуществлял мероприятия по корректировке политического процесса ряда соседних держав (в частности, Узбекистана и Таджикистана) с целью создания там талибского подполья и мощного движения исламских фундаменталистов. Талибскими идеологами была разработана концепция «пояса ислама» - создания вокруг Афганистана ряда государств и территорий, официальной политической и религиозной идеологией которых выступал бы фундаментализм исламского толка. Как утверждали радикальные проповедники, воплощение данного плана выступило бы первым шагом по достижению итоговой цели всего движения - создания всемирного халифата. Однако, позиционируя себя как «бойцы за веру» и убежденные сторонники всемирного джихада, члены Талибан возлагали на себя определенный статус-кво, для поддержания которого следовало осуществлять определенные акции политического и военного толка, которые создавали в глазах сообщества развитых стран самую неблаговидную репутацию. Кроме того, эти действия (как, например, подрыв статуй Будды в 2001 г. или захват паломников-буддистов с их последующей казнью) вызывали глухое недовольство и у более «умеренных» исламистов в составе Талибана. Кроме того, курс на радикализацию своего движения обязал талибское правительство выполнять «союзнические обязательства» по отношению к носителям подобных взглядов по всему миру и когда Усама бин Ладен прибыл в Афганистан после терактов в Африке лето 1998 г., а также разместил там в тренировочных лагерях свой контингент (преимущественно арабов, а не афганцев), члены Талибан вынуждены были не только приветствовать данный акт, но и отвечать отказом на все запросы о выдаче «террориста № 1» спецслужбам западных стран. Однако это шло вразрез с одной из главных, если не ключевой проблемой, стоявшей перед талибами, равно как и прочими политическими силами в стране, начиная с событий конца 1970-х гг. - упорядочивание и стабилизация политической системы страны и создание в Афганистане «нормальной» государственности. Пребывание же на афганской территории радикального экстремиста в глазах мировой общественности вкупе с заявлениями о лояльности к осуществляемой им деятельности морально денонсировало все благие заявления правительства талибов о построении современного общественного строя и правового режима. Более того, радикалы во главе с муллой Омаром заявляли, что готовы гарантировать У. бин Ладену режим абсолютной безопасности, и применят для выполнения этой задачи все возможные средства - даже если для этого придется столкнуться с объединенной коалицией противника. Следует отметить, что подобные решимость в защите своего «собрата по вере» не была исключительно проявлением идеологической солидарности и исламского альтруизма. Прибыв еще весной 1996 г. в Афганистан, и завязав необходимые связи, бин Ладен сумел поставить поток наркотрафика на извлечение прибыли для своих «друзей», а также разработал эффективный механизм практически безубыточного доступа контрабандной и санкционной продукции для нужд Талибана через территории сопредельных государств.
Со временем, бин Ладену удалось заручиться поддержкой наиболее влиятельных талибов, в том числе и самого муллы Омара, что в конечном счете предопределило отношение официального талибского правительства к вопросам выдачи бин Ладена американским властям. В тоже время официальные представители талибов на международных переговорах, хоть и подчеркивали, что об экстрадиции не может быть и речи, однако в тоже время заявляли, что будут впредь ограничивать стремления «террориста № 1» к осуществлению террористической деятельности в отношении мирного населения и организаций западных стран. Однако данные заявлению звучат как несколько волюнтаристские и одиозные, поскольку, согласно подсчетам специалистов специальной комиссии ООН, к началу 2001 г. «Аль-Каида» осуществляла финансирования движения талибов примерно на 45 % процентов - довольно значительная сумма, учитывая размах операций радикалов; это в том числе служило причиной того, что бин Ладен, не внимая позиции «умеренных» центристов, продолжал минимизировать репутацию талибов в глазах мирового сообщества, в частности, допустив арест и последующую расправу над сотрудниками христианских гуманистических миссий.
Итоговая атака террористической организации на ВТЦ окончательно спровоцировала американскую сторону. Не вдаваясь в вопросы по поводу существующих на данный счет «теорий заговора», следует отметить, что данный акт был не столько даже вызывающим ответную агрессию миротворческих сил, сколько губительным для всего талибского режима. Нежелание, да и, вероятно, невозможность самих духовных лидеров Талибан трансформировать свою идеологию от радикального исламизма в более мягкие формы теократии, в конечном счете повлекло за собой крах всей системы. Начавшаяся осенью 2001 г. спецоперация США и их союзников положила конец государственности талибов.
Заключение
Первоначальная позиция США по отношению к Афганистану нивелировалась минимизацией его значения как опорного пункта американского влияния в регионе на фоне достаточно мощных и стабильных государств региона, таких как Иран, Пакистан, Турция, Саудовская Аравия. Вследствие этого на протяжении порядка трех десятилетий после Второй мировой войны афганская сторона воспринималась США как «неприкосновенный запас» и буферный противовес какому-либо из перечисленных государств в случае его выпадения из орбиты американского влияния. Вместе с тем, в редкие периоды, такая политика сменялась временной активизацией внимания, как например, в президентство Д. Эйзенхауэра, характеризовавшегося довольно экспансивным внешнеполитическим курсом.
Фактором, воздействовавшим на активность американцев как в регионе, так в частности, в Афганистане, выступало распространение советского влияния. Данная особенность была весьма остро и чутко воспринята всеми руководителями Афганистана второй половины XX столетия вне зависимости от их идеологических предпочтений и формы и режима правления. Стремление к извлечению максимальных социально- политических и хозяйственно-технологических выгод от противоборства двух сверхдержав за влияния в Афганистане, желание переложить издержки модернизационного курса на плечи «большого брата», не важно какого именно, в идеал - обоих, в конечном счете приводило к преобладанию одной стороной над другой в вопросах влияния на политический процесс в стране. Вплоть до конца 1970-х гг. и начала эскалации конфликта, вероятнее всего, чаща весов более склонялась в сторону Советского Союза, и тому были вполне очевидные причины. В первую очередь, советская сторона, обеспокоенная наличием у собственных рубежей государства с довольно нестабильным состоянием общественно-политической системы, низким уровнем жизни и довольно экзальтированном в религиозном отношении населением, стремилась обеспечить безопасность своих среднеазиатских республик, и не допустить распространение исламского фундаментализма на эти территории. Помимо этого, существовала также необходимость вовлечения в блоковую систему стран «соцлагеря» государств из региона Среднего Востока для упрочения здесь своего влияния и недопущения реализации американской стратегии «полумесяца обороны».
В связи с этим действиями советской стороны дипломатический корпус Вашингтона предпринимал спорадические усилия по выстраиванию модели противостояния советской стороне. 50-60-е гг. XX в. выступали как время, когда американское руководство решило «взять паузу», а по сути внедрить стратегию сдерживания в практике взаимодействия с Афганистаном. Ориентация тогдашнего лидера М. Дауда на активное взаимодействие именно с СССР, а не США, объяснялись рядом факторов, а именно: а) нежеланием США отказаться от поддержки Пакистана в вопросе территориальных споров двух держав; б) неготовность Белого дома взять на себя риски по полноценному и масштабному инвестированию всех ресурсов в страну с неустойчивой политической системой и частой сменой правящих режимов и элит; в) стремление М. Дауда внести в общественно- политическую систему элементы этатизма, однопартийности и авторитаризма, а в области экономики - элементов планового управления; выполнить это было возможно только в условиях тесного сотрудничества с СССР. Вследствие этого правительств Дж. Ф. Кеннеди начало способствовать специфическому «ограждению» политического истеблишмента Афганистана от возможного влияния функционеров ЦК КПСС, а также начало претворять в жизнь политику встречного насыщения афганского государства своей помощью, материальной, финансовой и консультативной, в разрешении сложившегося комплекса общественных противоречий и обновлении инфраструктуры.
Авторитарные действия М. Дауда в условиях его прихода власти, частично привлекли внимание обеих сверхдержав, стремившихся обозначить свое присутствие. Однако если советская сторона активно взялась за воплощение своих интересов в представлении СССР как «друга» и «большого брата» Афганистана, то дипломатические усилия США по- прежнему носили достаточно вялый и аморфный характер, абсолютно не учитывалась местная специфика. Насыщение консульств и дипломатических миссий США профессиональным персоналом значительно уступало аналогичной тактике и стратегии британцев времен «Большой игры» и противостояния с Российской империей. Вероятнее всего, американские эксперты до конца не верили в возможность становления Афганистана как значимой государственной единицей региона, и кроме того, плохо осознавали прагматический смысл достижения своего влияния в данной стране.
Ситуация радикально изменилась с реализацией «доктрины Картера» и, самое главное, с разработкой американским политологом З. Бжезинским концепции «афганской ловушки». Бжезинский достаточно адекватно оценил потенциал Афганистана как вероятного «советского Вьетнама», а также все политические выгоды от вовлечения Страны Советов в данный процесс. В результате на уровне дипломатических усилий, а также реализации тайных операций ЦРУ и спецслужб в условиях трагически разворачивавшихся событий зимой 1979-1980-х гг. произошел процесс не только вовлечения СССР в непосредственно военные действия на территории ДРА, но и активизации дипломатического дискурса США по отношению к данному государству.
Характеризуя комплекс внешнеполитических направлений США в данном пространстве, необходимо выделить следующее: а) Организация американским правительством и спецслужбами помощи и поставок на территории, занятые исламской оппозицией; б) установление специфических взаимоотношений и оказание давления на официальное правительство ДРА, а также на советскую стороны, по вопросу вывода советский войск с территории страны; в) формирование общественного мнения правительств и населения западных стран к произошедшим событиям в строго осуждающем ключе; г) создание международной системы оказания гуманитарной помощи тем регионам страны и тем категориям населения, которые наиболее всего (в понимании американской стороны) пострадали от военных действий - как из гуманистических соображений, так и для упрочения собственного авторитета на международной арене; д) создание условий для примирения всех враждующих сторон и обеспечение консенсуса интересов - Женевский переговорный процесс (правда, с отсутствием признания легитимности официального правительства ДРА, что само по себе уже вызывало недопонимание). В результате администрация Картера и Рейгана сформировала соответствующие институты, программы и механизмы для осуществления данных задач, и более того, даже в условиях глобальных изменений (как, например, начало перестройки в СССР и смягчении внешнеполитического курса советской стороной) последовательно проводили их реализацию в жизнь. Характерной чертой в осуществлении всех данных мероприятий был их полулегальный для мировой общественности формат, в частности, по сути до 1986 г. мир не знал о фактической поддержке (вплоть до предоставления собственного вооружения и инструкторов) американской стороной исламской оппозиции Афганистана, а также отсутствием документарного обоснования ряда решений, принимаемых американцами во вопросам квалификации правительства НДПА нелегитимным с точки зрения международного права. Наличие специальных резолюций ООН, осудивший действия СССР в период спецоперации, проводимой в правление Х. Амины, где заявлялось о суверенности существующей в Афганистане власти, по своей сути осуществил де-факто правовую легитимацию власти коммунистического режима.
Участие американской стороны в событиях советско-афганской войны 1979-1989 гг. было реализовано как на основе разработанной спецслужбами секретной программе «Циклон», включавшей сложный механизм передачи военных материалов и финансовых потоков моджахедской стороне, так и на уровне официальной дипломатической поддержки, формально постулируемой как «поддержка борцов за независимость» и «участие в организации мирного переговорного процесса». Привлечение ряда стран региона, в частности Пакистана и Саудовской Аравии, к оснащению и переподготовке афганской и исламской оппозиции преследовало своей целью как ресурсное изматывание советской стороны, так и достижения явного военного преимущества по отношению к правящим силам ДРА и смене режима НДПА силовым путем. Привлечение к данному процессу ряда спецслужб было продиктовано необходимостью сохранять де-юре нормы международного права о невмешательстве во внутренние дела суверенного государства; в противном случае утрачивалось всякое моральное право и законные основания в обвинении в данном факте советской стороны. В тоже время, попытка региональных политических элит (например, пакистанского правительства) несколько уменьшить масштабы осуществляемой работы по усилению оппозиции, из опасений негативных последствий, были встречены американской стороной с высокой степенью индифферентности.
В процессе осуществления мероприятий внешнеполитического дискурса по отношению к Афганистану США также руководствовались позициями непризнанию официального коммунистического правительства США, отказом идти на уступки сперва функционерам НДПА под руководством Б. Кармаля, затем М. Наджибуллы и стремились оказать всяческое давление различной направленности на официальный Кабул. Среди методов воздействия на афганскую сторону были избраны как дипломатические средства - например, вытеснение Афганистана из числа членов ООН и замена его официального руководства на моджахедских представителей, сокращение своего дипломатического присутствия в стране и зеркальные меры по отношению афганских миссий в самих США.
В сфере экономического воздействия администрация президента Р. Рейгана прибегла к практике экономического эмбарго, проведя ряд запретительных положений по вопросам экспорта в Афганистан многих технологически важных разработок, равно как и ограничение важных статей афганского импорта в отрасли американского потребительского рынка. Отказ американского политического истеблишмента сотрудничать с официальным Кабулом был продиктован стремлением не только подчеркнуть недовольство присутствием ОКСВА, но и в целом отражал позицию американцев по состоянию и вопросам модернизации общественно-политической системы Афганистана. Решающим фактором также выступала убежденность Белого дома в невысоких управленческих качествах функционеров НДПА, их пребывании в роли «кукол» в геополитических играх «большого брата». Слегка изменившееся в условиях самостоятельного противоборства М. Наджибуллы с афганской исламской оппозицией немного скорректировало тон американской дипломатии, однако не настолько, чтобы уберечь режим ДРА от неизбежного крушения. Какой-либо компромисс был изначально невозможен в силу явного идеологического расхождения, постулируемого обеими сторонами, а также изначальной утраты американцами контроля над ситуацией в ходе событий Саурской революции 1978 г.
Для укрепления авторитета Вашингтона в регионе Ближнего и Среднего Востока администрация США предпринимала практику распространения гуманитарной помощи, которая, к слову, оказалась достаточно эффективна для формирования на краткий период позитивного имиджа в восприятии многих рядовых афганцев. Американская сторона занималась распределением материальных поставок как посредством официальных институтов, так и через специализированные волонтерские и международные гуманистические организации. В ходе предпринятых мероприятий основная масса афганских мигрантов оказалась в зоне социального влияния как США, так и его ближайшего союзника в регионе в лице Пакистана, и именно данные слои афганского населения стали наиболее подходящей социальной базой для подготовки боевых отрядов сперва как моджахедов, а чуть позднее - и участников движения Талибан.
Инициирование Женевского переговорного процесса в конечном счете принесло свои продуктивные результаты американской стороне. После смягчения внешнеполитического курса СССР в условиях перестройки вывод войск ОКСВА стал вполне реален. В ходе двусторонних переговоров в Женеве 1988 г. были выработаны соответствующие политические решения, направленные на мирное урегулирование конфликта, обернувшееся, по сути, отказом советской стороны продолжать активно поддерживать режим М. Наджибуллы. Постепенное сворачивание участия СССР в гражданской войне в Афганистане породило как у Белого дома, так и Исламской партии Афганистана надежды на скорый крах ДРА. Однако по причине определенной степени политической воли и организаторских качеств у лидера НДПА, возобновлении дистанционной помощи со стороны
Советского Союза после выявления последним фактов продолжения поставок со стороны администрации США военной техники, вооружений, потоков финансовых и материально-технических ресурсов, а также несогласованности действий верховного командования моджахедов правление коммунистов в Афганистане продлилось еще на три года. Следует отметить, что период гражданской войны 1989-1992 гг. характеризовался достаточно неоднозначным характером протекания военных действий, равно как и неспособностью «Пешаварской семерки» даже при усиливающейся поддержки со стороны США и Пакистана в короткие сроки одержать верх над противником. Только окончательное сворачивание программы помощи коммунистическому Афганистану, инициированное советской дипломатией на закате государственности СССР, поспособствовало окончательному достижению победы моджахедами и полному завершению 14-летнего просоветского правления в стране.
После краха коммунистической системы в Афганистане возникло противостояние оппозиционных сил, порожденных при непосредственном участии дипломатического вмешательства США. Стремление Вашингтона сохранить контроль над ситуацией проявилось в организации консультативного вмешательства и создание своеобразного «коалиционного правительства моджахедов». Однако отсутствие ресурсного потенциала для исправления последствий боевых действий, шедших в стране на протяжении нескольких лет, невозможность проведения ускоренной модернизации и резкого качественного повышения уровня жизни населения значительно осложняли данные попытки. Несогласованность деятельность различных политических сил в Афганистане, стремление к авторитарным методам управления и нежелание воспринимать своих оппонентов как равноправных партнеров в преобразовании афганской государственности привели в итоге к расколу страны на несколько регионов, принадлежащих к различным силам, и сформировали довольно пестрый этнополитический спектр.
Столкновение и противоборство различных «фракций» моджахедов в конечном счете привело к заполнению данного «буфера» политической сцены страны членами движения Талибан. Проявляя себя как сторонники радикального исламского фундаментализма, талибы достаточно быстро снискали для себя мощную социальную базу в стране и в короткие сроки создали свою государственность в ряде провинций Афганистана, в том числе Кабуле и Кандагаре. Организованные, как и моджахеды, для борьбы с советским присутствием в стране, талибы после вывода ОКСВА перенаправили острие социальной напряженности и всеобщего недовольства населения в сторону западного мира. Воздействуя на экзальтированные религиозные чувства большинства рядовых афганцев, духовные лидера Талибана выработали экстремистскую идеологию, которая привлекла радикалов из других держав, в том числе и У. бин Ладена. Наличие в государстве ряда экстремистских элементов, особенно в условиях совершаемых ими преступлений против мировой общественности, настроили общественное мнение как в США, так и в ряде других стран против талибского правительства. Ряд терактов, в том числе в африканских государствах в 1998 г. и подрыв ВТЦ в 2001 г. побудили администрацию США к вступлению в прямое силовое противоборство против порожденных же при посредничестве американской дипломатии религиозно-политических течений, тем самым знаменовав завершение расцвета исламской оппозиционной деятельности на территории страны и обозначив переход Афганистана к реализации моделей ускоренной модернизации.
Список источников и литературы
1.Арунова М.Р. Афганская политика США в 1945-1999 гг. М.: ИВ РАН, 2000. - 128 с.
2.Афганские парламентские выборы и дилеммы центрально азиатской политики США // Афганистан и безопасность Центральной Азии / Под ред. А.А. Князева. - Бишкек, 2005. - Вып. 2.
.18.Белокреницкий В.Я., Сикоев Р.Р. Движение Талибан и перспективы Афганистана и Пакистана. - М.: Институт востоковедения РАН, 2014. - 216 с.
.Бизнес на поставках американского оружия афганской оппозиции // Специальный выпуск по материалам иностранной печати. Сер. «Р». - 1989. - № 5.
.Бирюков А.М. Геополитический аспект американо-советского противостояния на Ближнем и Среднем Востоке (1970-е - начало 1980- х гг.) // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. - Вопросы теории и практики. - 2013. - № 10-1 (36). - С. 33-37.
.Бойко В.С. Либеральный эксперимент в Афганистане и возвышение Мухаммада Дауда в конце 1940-х - начале 1950-х гг. // Восток. Афро- Азиатские общества: история и современность. - 2011. - № 3. - С. 76- 87.
.Воробьёва Т.А., Юнгблюд В.Т. Афганистан в политике СССР и США в 1979 г. // Вопросы истории. - 2016. - № 10. - С. 105-125.
.Гашимов Г.Б. Афганистан во внешней политике США и СССР в 1950-е гг. // Голос минувшего. Кубанский исторический журнал. - 2013. - № 1-2. - С. 101-112.
.Гашимов Г.Б. Внешняя политика Афганистана в 50-70-х гг. XX века // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. - 2014. - № 4-2 (42). - С. 38-41.
10.Дадиани Л.Я. Новая Конституция Афганистана // Советское государство и право. - 1965. - № 8. - С. 118-120.
.Джонс С.Дж. На кладбище империй: война США в Афганистане. М.: Эксмо, 2013. - 480 с.
.Егорова Е.В. США в международных кризисах. - М.: Наука, 1988. - 175 с.
.Ежов Г.П. Реализация реформаторский идей М. Дауда 50-60-х годов. / Афганистан: проблемы войны и мира. - М.: ИВ РАН, 1996. - 189 с.
.Ежов Г.П. Сардар Мохаммад Дауд, государственный деятель и человек
.// Уральский вестник международных исследований. - Екатеринбург: УрГУ, 2006. - Вып. 5. - С. 162-175.
.Звягельская И. Д. Конфликтная политика США на Ближнем и Среднем Востоке. - М.: Наука, 1990. - 189 с.
.Иващенко А.С. США и Афганистан (1978-1989 гг.). - М., 1997. - 143 с. 32
.История Афганистана с древнейших времен до наших дней / Отв. ред.
.Ю.В. Ганковский. - М.: Мысль, 1982. - 368 с.
.История вооруженных сил Афганистана 1747-1977 / Отв. ред. Ю.В. Ганковский. - М.: Наука, 1986. - 206 с.
.Козырев Н.И. Женевские соглашения 1988 г. и афганское урегулирование. - М., 2000. - 52 с.
.Коргун В.Г. Афганистан: политика и политики. - М.: Наука, 1999. - 225 с.
.Коргун В.Г. История Афганистана. ХХ век / Ин-т востоковедения. - М.:
24.Крафт+, 2004. - 528 с.
25.Крысин М.Ю. Джихад: от Кашмира до Нью-Йорка. М.: Вече, 2005. - 475 с.
.Кузнецова С.И. Афганский конфликт: международный аспект // Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. - Серия 9: Востоковедение и африканистика. Реферативный журнал. - 2000. - № 2. - С. 92-95.
.Курков В.В. Религиозный фактор против навязанного извне переустройства Афганистана: общность негативного опыта СССР и США // Модернизация современного общества: проблемы, пути развития и перспективы. - 2015. - № VII. - С. 98-103.
.Лалетин Ю. Политическая система Афганистана: воздействие племенной организации // Россия и мусульманский мир. - 2008. - № 12.
a.С. 124-142.
29.Логунов A.A. Афганистан в политике США // Дисс. на соиск.... канд. ист. наук. М., 1980.
30.Никитенко Е.Г. Афганистан: от войны 80-х до прогноза новых войн. - М.: Астрель; АСТ, 2004.
.Овинников Р. С. Зигзаги внешней политики США. От Никсона до Рейгана. - М.: Наука, 1986. - 400 с.
.Пластун В.Н., Андрианов B.B. Наджибулла. Афганистан в тисках геополитики. М.: Русский биографический институт, 1998. - 240 с.
.Пойя С. Основные аспекты новой экономической политики премьер- министра Афганистана Мухаммад Дауд-хана 1953-1963 гг. // Политика и общество. - 2012. - № 1. - С. 16-26.
.Приймачук Д.В. Внутренние и внешние детерминанты политического процесса в Афганистане // Мир науки, культуры, образования. - 2014. -
35.№ 3 (46). - С. 292-295.
36.Примайчук Д.В. Политические технологии влияния США в Афганистане (1945-1992 гг.) // Вестник Новосибирского государственного университета. - Серия: История, филология. - 2014.
a.Т. 13. - № 4. - С. 221-227.
37.Рабуш Т.В. Афганские беженцы в советско-американской пропагандистской войне (1980-е гг.) // Вестник Нижневартовского государственного университета. - 2016. - № 3. - С. 18-24.
38.Рабуш Т.В. Политика США в отношении Афганистана на начальном этапе афганского кризиса // Известия РГПУ им. А.И. Герцена. - 2008. -
39.№ 69. - С. 251-256.
40.Сармачар П. М. Дауд-хан: Попытка радикальной модернизации экономики Афганистана и ее последствия // Международный научно- исследовательский журнал. - 2015. - № 11-5 (42). - С. 80-83.
.Сикоев Р.Р. Авторитаризм и демократия в условиях Афганистана // Ислам на Ближнем и Среднем Востоке. - 2012. - № 7. - С. 128-134.
.Сикоев Р.Р. Традиционное общество и этапы становления афганского государства // Ислам на Ближнем и Среднем Востоке. - 2014. - № 8. - С. 238-256.
.Спольников В.Н. Афганистан: исламская оппозиция. Истоки и цели.
44.М.: Наука, 1990. - 192 с.
45.Сушенцов А.А. Эволюция центральноазиатской политики США: между выводом советских войск из Афганистана и началом «войны с террором» (1989-2001) // Ежегодник Института международных исследований МГИМО МИД РФ. - 2014. - № 1 (7). - С. 22-39.
.Топорков В.М. Геополитическое противостояние США-СССР в условиях Афганского вооруженного конфликта 1980-1989 гг. // Вестник Чувашского университета. - 2006. - № 7. - С. 49-60.
.Топорков В.М. К истокам афганской политики США в годы советского военного присутствия в Афганистане // Вестник Чувашского университета. - 2011. - № 4. С. 102-111.
.Топорков В.М. Советско-афганские отношения в системе международных связей СССР до апрельской (1978 г.) революции в Афганистане // Вестник Пермского университета. - Серия: История. - 2012. - № 1 (18). - С. 221-227.
.Топорков В.М. Спецслужбы США в региональных конфликтах (на примере Афганистана 1979-1989 гг.) // Военная мысль. 2012. № 8. С. 70-78.
.Топорков В.М. Тайная стратегия США в Афганистане в 1979-1989 гг. // Национальные интересы: приоритеты и безопасность. - 2012. - № 26. - С. 54-62.
.Уайнбаум М.Г. Политика США и Афганистан: тайные операции или забвение
.Христофоров В.С. Афганистан. Правящая партия и армия (1978- 1989). - М.: Граница, 2009
.Христофоров В.С. Политическое урегулирование афганской проблемы в контексте международных отношений в 1980-е гг. // Вестник РГГУ. - Серия: Политология. История. Международные отношения. Зарубежное регионоведение. Востоковедение. - 2014. - № 18 (140). - С. 116-125.
55.Черемисова Э.А. Ввод советских войск в Афганистан: политические ход СССР или стратегия США в контексте «холодной войны»? // Вестник Санкт-Петербургского университета. - Серия 9. Филология.