Образ Дома в романе М. Осоргина 'Сивцев Вражек'

Образ Дома в романе М. Осоргина 'Сивцев Вражек'

Содержание

Введение

Глава 1. Историко-литературный очерк творчества М. Осоргина

.1 Духовная биография Михаила Осоргина

.2 Роман-хроника «Сивцев Вражек» - литературный дебют М.Осоргина

Глава 2. Тема Дома в русской литературе

.1 Образ Дома в древнерусской литературе

.2 Образ Дома в русской литературе XIX-начала XX века

Глава 3. Поэтика образа Дома в романе «Сивцев Вражек»

.1 Дом, как отражение макрокосма романа

.2 Дом, как отражение духовного мира героев романа «Сивцев Вражек»

.3 Особенности художественной структуры образа Дома в романе «Сивцев Вражек»

Заключение

Список литературы

Введение

Наследие писателей, уехавших за пределы России вскоре после Октябрьской революции 1917 года, на редкость объёмно, многогранно, обладает непреходящей философско-эстетической ценностью, масштабным значением для отечественного и мирового искусства. В настоящее время изданы на родине собрания сочинений ведущих мастеров художественной литературы Русского зарубежья, опубликованы многочисленные исследования их творчества. Тем не менее, ряд талантливых прозаиков и поэтов, прославившихся в эмигрантской среде, до сих пор не привлекли пристального внимания отечественных ученых. Среди тех, чье наследие еще не стало предметом многогранного, системного изучения российских ученых, - Михаил Андреевич Осоргин.

Творчество Осоргина явилось одним из значительных достижений русской литературы ХХ века. Его произведения представляют собой не только образец блестящего стиля, но и многомерное отражение жизни современного ему общества. Это тем более интересно, что жизнь Осоргина пришлась на переломное время российской истории - Революцию, Гражданскую войну и последовавший за ним период раскола российского общества, вылившийся в эмиграции.

Проживший большую часть своей жизни за границей, Осоргин всегда оставался верен теме России, писал о проблемах ее исторического пути, судьбе русской культуры, осмысливал особенности национального русского характера. Немудрено, что писатель до последних дней своей жизни надеялся на публикацию на родине своих произведений, высказав еще в середине 1920-х годов свое credo: «К изданию моих книг здесь я совершенно равнодушен... Хотел бы печататься только в России». [2; 39]

В конце 1980-х годов мечтам писателя суждено было сбыться: его книги вернулись на родину, тогда же проявился и глубокий интерес к наследию М. Осоргина российских литературоведов. Среди исследователей творчества писателя в первую очередь следует отметить О.Г. Ласунского, который один из первых положил начало изучению литературного наследия Михаила Андреевича в России. В своих работах «Цветы с Родины», «Литературный самоцвет: М.А. Осоргин в оценках русской зарубежной критики» исследователь рассматривал биографию и творчество Осоргина в контексте времени. Также можно выделить таких исследователей как А.И. Серков, О.Ю. Авдеева, Д.Финн, Н.В. Бармаш, которые в своих статьях рассказали российскому читателю о жизни писателя и сделали обзор его художественных и публицистических произведений. В справочных изданиях были помещены очерки Л. Поликовской, и Т.Марченко, кратко освещавшие биографию и творчество автора.

Роману «Сивцев Вражек» посвящены работы современных литературоведов В.Курбатова и В.Камянова.

По проблемам творчества Осоргина были защищены диссертационные исследования. Так, Т.Марченко в своей работе предприняла удачную попытку определить место наследия писателя в литературном процессе русского Зарубежья, рассмотрев его прозу и публицистику в соответствии с эволюцией мировоззрения и творческих принципов Осоргина. В работе М.Нечаевой был рассмотрен роман «Сивцев Вражек», его философско-эстетический контекст, система литературных прототипов и художественная специфика жанра. Н.Б. Лаптева в работе «Художественный мир М.Осоргина» обосновала целостный взгляд на его литературное творчество, раскрыв оригинальность художественного мира Осоргина и своеобразие изображенных им героев. Исследование Н.Деблик посвящено изучению языка Осоргина, его повествовательного стиля.

При написании данного дипломного сочинения названные исследования были прочтены и освоены.

В нашей работе предпринята попытка рассмотреть художественную специфику образа Дома в романе М. Осоргина «Сивцев Вражек».

Дом - один из самых близких, родных, понятных для человека образов. В образ Дома у многих вложены самые светлые чувства, воспоминания, надежды: семья, забота, безопасность, дети, близкие, родные, уют, теплота, свет и др.

Понятие Дом относится к тем понятия, которые наличествуют в разуме каждого человека на Земле, независимо от места проживания или уровня образованности. К.Г. Юнг назвал их архетипами коллективного бессознательного (от греч. arche - «начало» и typos - «образ»). Это своего рода образцы поведения, мышления, видения мира, т.е. представления о чем-либо значимом для человека, сформированные за много веков. Проблема художественного отражения архетипов в литературных произведениях находится в поле зрения современных исследователей. Литературный архетип - часто повторяющиеся образы, сюжеты, мотивы в фольклорных и литературных произведениях.

Образ Дома выбран нами, как один из наиболее ярких символических архетипов русской и мировой литературы. Уже в памятниках древнерусской литературы феномен Дома - постоянный объект художественного осмысления. При этом «его географические координаты и связанные с ними пространственные понятия становятся материалом для построения культурных моделей с не только пространственным, но и религиозно-моральным содержанием»[24;112], т. е. содержанием духовным, обладающим особыми качествами. Мышление, мироощущение древнерусской книжной традиции были тесно связаны с понятием домостроительства, что заметно, хотя по тому, что крупнейшее произведение эпохи носило название «Домострой». В этом памятнике, посвященном строению (ведению) домашнего хозяйства, проявилась иерархичность отношений между домом небесным и домом земным, присущая общему укладу жизни.

Тема Дома занимала значительное место и в произведениях русской литературы XIX века, начиная от писателей пушкинской поры - самого Пушкина, Грибоедова, Лермонтова, и заканчивая классиками конца века - Толстым, Чеховым, Достоевским, Эртелем и другими. В ХХ веке этот образ продолжал оставаться для отечественной литературы в числе ключевых - об этом свидетельствует хотя бы краткий перечень названий таких этапных произведений, как «Дни Турбиных» Булгакова, «Пушкинский дом» Битова, «Дом на набережной» Трифонова, «Дом» Абрамова. Примечательно, что немалый вклад в развитие этой темы в прошлом столетии сделали и наши земляки, такие сибирские авторы, как В.П.Астафьев («Последний поклон»), В.Г.Распутин («Прощание с Матёрой»), В.М.Шукшин.

Исследованием литературного архетипа Дома занимались такие авторы, как Ю.М.Лотман, С.С.Аверинцев, М.М.Бахтин, А.А.Белый. Рассмотрению специфики отображения этого образа с помощью литературных средств уделили место в своих трудах В.Е.Хализев, Л.Е.Чернец, Н.А.Николина, Т.В.Синило. Изучением особенностей представления образа Дома в творчестве отдельных писателей занимались Т.И.Радомская, С.Е.Шаталов, Н.Г.Эткинд.

Объектом данного исследования является роман Михаила Андреевича Осоргина «Сивцев Вражек».

Предмет исследования: образ Дома в романе «Сивцев Вражек».

Целью данной работы является рассмотрение художественной специфики образа Дома в романе М.Осоргина «Сивцев Вражек».

Методы исследования:

В дипломном сочинении мы используем совокупность элементов сравнительно-сопоставительного и мотивного анализа.

Задачи исследования:

. Рассмотреть важнейшие особенности биографии Михаила Осоргина, повлиявшие на мировоззрение писателя, его общественную позицию и литературно-эстетические искания.

. Проанализировать особенности образа Дома в русской литературе от древнерусского этапа до конца XIX века.

. Выявить особенности художественной структуры образа Дома в романе «Сивцев Вражек», его связь с сюжетными линиями романа, с образами главных героев и с отражением исторических событий эпохи.

Актуальность нашего исследования обусловлена желанием осмыслить малоизученную часть русской культуры - литературу русского Зарубежья, ярким представителем которой является М. Осоргин. Литературное наследие писателя освоено еще недостаточно полно. Изученные к сегодняшнему дню некоторые аспекты его творчества - это лишь первые шаги по его освоению.

Практическое значение работы определено возможностью использования сделанных в ходе исследования наблюдений и выводов в школьной практике преподавания литературы.

Структура работы обусловлена ее целью и задачами, включает введение, основную часть, заключение и список литературы. Основная часть работы включает три главы:

в первой главе проводится изучение творчества Михаила Осоргина и его важнейшего произведения, романа-хроники «Сивцев Вражек». Представлены важнейшие даты жизни автора и ключевые особенности его творчества, главные характеристики романа «Сивцев Вражек», описано его место в творчестве автора и значение его в современной ему литературной жизни и развитии русской литературы в целом.

во второй части рассматривается эволюция образа Дома в произведениях русской литературы от древнерусского этапа до произведений русской литературы конца XIX века;

в третьей части дан анализ образа дома в романе «Сивцев Вражек», а также рассмотрены характерные особенности построения этого образа в романе, связь его с образами главных героев и с отражением событий, происходящих в изображенном в романе мире.

Глава 1. Историко-литературный очерк творчества М. Осоргина

.1 Духовная биография Михаила Осоргина

Михаил Андреевич родился в Перми - в семье потомственных столбовых дворян. Осоргин - это псевдоним. Настоящая фамилия писателя - Ильин. Отец его, Андрей Федорович Ильин - юрист, участник проведения судебной реформы Александра II. Обедневший помещик, он принимал деятельное участие в подготовке и проведении реформы, отменившей крепостное право. Мать была хорошо образована, владела несколькими языками. Ее переводы иногда печатались в губернской газете.

Немаловажную роль в формировании личности и мировоззрения человека играют его детские годы. Поэтому следует обратить внимание на то, что будущий писатель провел свое детство в российской глубинке. Семейная обстановка и происхождение заложили такие черты характера как склонность к самоограничению, повышенное чувство социальной справедливости, любовь к отдельному человеку, а не к человечеству в целом, увлеченность литературой. Тяга к постоянному самообразованию. С ранних лет Михаил постигал красоту родной природы, ее величие и тайну. Ощущение себя простым русским человеком, «сыном земли и братом любого двуногого» [33;2], чувство сопричастности миру природы позднее будет пронизывать все его творчество. В мемуарной повести «Времена» Осоргин писал: «Весь с головы до ног, с мозгом и сердцем, с бумагой и чернилами, с логикой и примитивным всебожьем, со страстной вечной жаждой воды и смолы и отрицанием машины,- я был и остался сыном матери-реки и отца-леса и отречься от них уже никогда не могу и не хочу» [33;2].

Детство, проведенное в Перми, сменилось юношеством. Осоргин уезжает в Москву. В 1897 году Михаил Осоргин поступает на юридический факультет Московского университета. В 1902 году оканчивает его и начинает заниматься адвокатской практикой.

Но юридическое поприще не было призванием Михаила Андреевича. Его всегда привлекала литературная деятельность. С гимназических лет он печатается в газетах. Будучи студентом, регулярно посылает корреспонденции в «Пермские губернские ведомости», ведет там постоянную рубрику «Московские письма».

В очерке «Девятьсот пятый год» (1930) писатель вспоминал, что участником революции был не столько сам, сколько его квартира: здесь скрывались революционеры, хранилась нелегальная литература, оружие. Осоргин был арестован и приговорен к трем годам ссылки в Томскую область. В мае 1906 года он чудом оказался на свободе. Поначалу он скрывался под Москвой, потом перебрался в Финляндию, а затем оказался в Италии, на вилле «Мария» - в приюте многих русских политических эмигрантов.

Первое изгнание продолжалось 10 лет. Писательским итогом стала книга «Очерки современной Италии» (1913), которая стала заметным литературным явлением для современников.

Особое внимание писателя привлекал футуризм. Он с пониманием отнесся к ранним, решительно настроенным футуристам. Работа Осоргина в итальянском футуризме имели в России значительный резонанс. Ему доверяли как блестящему знатоку Италии, к его суждениям прислушивались [4; 246].

Из Италии он дважды выезжал на Балканы и путешествовал по Болгарии, Черногории и Сербии. В 1911 Осоргин объявил о своем отходе от партии эсеров, а в 1914 стал масоном. Он утверждал верховенство высших этических принципов над партийными интересами, признавая лишь кровную связь всего живого, даже преувеличивая значение биологического фактора в жизни человека. В отношениях с людьми выше всего ставил не совпадение идейных убеждений, а человеческую близость, основанную на благородстве, независимости и бескорыстии. Современники, хорошо знавшие Осоргина (например, Борис Зайцев или Марк Алданов), подчеркивали эти его качества, не забывая упомянуть о мягкой, тонкой душе, об артистичности и изяществе облика.

В 1916 году Осоргин возвращается на родину. Он приехал, так и не добившись официального разрешения, на свой страх и риск. Февральскую революцию поначалу он принял восторженно - как свержение идеалов своей молодости. Главная задача Осоргина-публициста в то время - не потерять завоеваний революции, и не дать совершиться кровопролитию.

С первых дней Октябрьского переворота Осоргин призывает не подчиняться самозваному правительству. После того, как летом 1918 года вся оппозиционная печать была разгромлена, Михаил Андреевич вместе с другими авторами участвует в создании и работе Книжной лавки писателей в Москве. Она стала не просто букинистическим магазином, а местом общения писателей и читателей. Здесь писатели могли продать и рукописные книги - печататься было негде. В собственно литературно-художественном плане можно отметить несколько книг в выработанном Осоргиным специфическом жанре беллетризованного эссе, стихотворный перевод «Принцессы Турандот» и «Обезьяний городок» - глава будущего романа «Сивцев Вражек».

В 1921 году Осоргин был арестован и выслан в Казань.

Осенью 1922 с группой оппозиционно настроенных представителей отечественной интеллигенции (таких как Н. Бердяев, Н. Лосский и другие) был выслан из СССР [33; 180-186].

Эмигрантская жизнь Осоргина началась в Берлине, где он провел год. С 1923 года окончательно поселился в Париже. Публиковал свои работы в газетах «Дни», «Последние новости».

Жизнь Осоргина в эмиграции была трудной: он стал противником всех и всяческих политических доктрин, превыше всего ценил свободу, а эмиграция была очень политизирована[19;247].

Таким образом, можно отметить эволюцию в политических взглядах Осоргина от народничества и партии эсеров в молодости до стихийного анархизма в годы второй эмиграции. Охлаждение писателя к идеям социал-революционеров можно объяснить, во-первых, сомнениями в необходимости террористических акций, а, во-вторых, несовместимостью его нравственных убеждений с положениями партийной программы. Осоргин утверждал приоритет личности перед государственными интересами. Естественным человеческим правом он считал свободу личности, которая была попрана в политике тоталитарных государств. Подтверждение тому мы находим в романе «Сивцев Вражек» в разговоре одного из идеологов романа - Астафьева со следователем ЧК Брикманом:

Брикман: «Пусть лучше десяток людей посидит напрасно, чем упустить одного врага».

Астафьев: «Я думаю как раз наоборот: лучше упустить виновного, чем лишить свободы десятерых» [1;160]

Писатель Осоргин стал известен еще в России, но слава пришла к нему в эмиграции, где были опубликованы его лучшие книги. Его писательский путь начался в 1925 г., когда были опубликованы главы его первого большого художественного произведения - романа «Сивцев Вражек» (отдельное издание - Париж, 1928).

За «Сивцевым Вражком» последовал ряд произведений, в которых лирическая сторона вышла на первый план (сборник новелл, очерков и зарисовок «Там, где был счастлив» - 1928; «Повесть о сестре» - 1930).

В романах Осоргина 1930-х годов («Свидетель истории» - 1932 и «Повесть о концах» - 1935) освещена автобиографически близкая автору тема. Рассматривая особенности формирования революционных настроений у молодых интеллигентов начала века, писатель показывает противоречие между романтическими устремлениями и требованиями реальности. В романе «Вольный каменщик» (1937) претворен авторский опыт участия в эмигрантских масонских организациях. Сюжетная основа размывалась лирическими акцентами. Устойчивыми ориентирами в меняющемся, похожем на рассыпанную мозаику мире представали не столько масонский идеал самосовершенствования, сколько пантеизм. Диссонансом в пантеистической гармонии звучал мотив изгнанничества. Природа «чужой земли» живет по тем же законам, что и родная, но рассказчик ощущает подмену («Происшествия зеленого мира» - 1938 г.).

Сохранял советское гражданство до 1937, после чего жил без паспорта, французского гражданства не получил.

С начала Второй мировой войны жизнь Осоргина круто изменилась. В июне 1940г., после наступления немцев и оккупации части французской территории, Осоргин с женой бежали из Парижа. Они поселились в Шабри, на том берегу реки Шер, который не был занят немцами. Там Осоргин написал книгу "В тихом местечке Франции (1940) и «Письма о незначительном» (опубл. в 1952). В них проявился его талант прозорливого наблюдателя и публициста. Осудив войну, писатель размышлял о гибели культуры, предупреждал об опасности возвращения человечества в средневековье, скорбел о непоправимом ущербе, который может быть нанесен духовным ценностям. Вместе с тем он твердо стоял за право человека на свободу личности. В «Письмах о незначительном» писатель провидел новую катастрофу: «Когда война закончится, - писал Осоргин, - весь мир будет готовиться к новой войне». Скончался и был похоронен писатель в этом же городе.

Человек редкого обаяния и доброжелательности, Осоргин оставил о себе добрые воспоминания не только своими общественными делами, но и своими книгами.

Творчество писателя проникнуто напряженной философичностью, хотя он никогда не претендовал на роль философа. В его творчестве затрагиваются глобальные проблемы - проблемы бытия, космоса, природы, жизни, которые неизбежно выводит на проблему человека, ведь это он пытается разгадать секреты мироздания. «... мы не видим, - писал он, - что мечемся в сплошном кольце чудесного, неразгаданного, насыщенного прекрасной тайной - над нами, под нами, рядом с нами, вблизи и в бесконечных далях, и что жизнь «царя природы» есть только маленький и случайный феномен жизни мировой» [34;51]. Важнейшей проблемой творчества Осоргина становится проблема «Человек и Вселенная». С наибольшей остротой она поставлена в романе «Сивцев Вражек».

1.2 Роман-хроника «Сивцев Вражек» - литературный дебют М. Осоргина

Роман «Сивцев Вражек» посвящён событиям 1914 - 1921 годов. Уже само название романа подготавливает читателя к тому, что повествование будет о судьбах русской интеллигенции. Ведь в этом знаменитом московском переулке издавна жили лучшие представители московской элиты - профессора, врачи, писатели, музыканты. Среди известных фамилий можно назвать Аксаковых, Толстых, Герцена, Гоголя.

Действие романа происходит на фоне важнейших исторических событий начала ХХ века - Первой мировой войны, Октябрьской революции и Гражданской войны. Основные события развиваются примерно в течение шести лет (4 года в первой части романа и, примерно, 2 года - во второй). В первых пяти главах мир предстает перед читателем в своем естественном гармоничном состоянии: он пространственно многослоен, однако упорядочен, космичен, четко вписан в законченную, стройную организацию Вселенной.

В последующих главах внимание автора и читателя сосредотачивается на переходе мира от стабильности и благополучия к хаосу. Происходящие события будто сводят мир с ума, переворачивают с ног на голову.

Среди всеобщего хаоса островком стабильности и уюта оказывается особнячок профессора-орнитолога на Сивцевом Вражке. Этим объясняется значимость этого образа для романа. В доме на Сивцевом Вражке на протяжении многих лет живут люди, являющиеся носителями вечных общечеловеческих и культурных ценностей. Поэтому даже в сложное время социальных потрясений в их доме сохраняются тепло и уют, создается атмосфера душевного тепла и истинной близости: жильцы и их гости оказываются по-настоящему родными людьми. Особнячок на Сивцевом Вражке хоть и является маленькой точке в пространстве Вселенной, все же сосредотачивает в себе все самые главные общечеловеческие ценности.

Сюжетное пространство романа организовано вокруг двух противопоставленных друг другу центров. Дом старого профессора-орнитолога - это место, где творится и продолжается жизнь. Все детали домашнего обихода романтизируют Дом как воплощение устойчивости и гармонии: лампа с абажуром, красные гардины и рояль в зале, часы с кукушкой, большой книжный шкаф. Домашнему миру противопоставлена разрушительная эпоха. В романе упоминаются московские пожары, взятие Арсенала, взрыв в здании горкома РКП(б), инвалиды, мешочники, «жмурики», принудительные работы, уплотнение жилплощади, ночные обыски - эти и другие приметы времени в романе воссозданы полно и ярко.

М. Осоргин стремится изобразить историю в лицах, что обусловило создание особой мозаичной композиции романа. В романе множество действующих лиц, и все герои пытаются приспособиться к новой действительности. Профессор продаёт авторские экземпляры книг, чтоб спасти от голода внучку, Вася отправляется в деревню «мешочничать», чтобы у профессора на столе появились булочки из настоящей муки, Таня, не думая о себе, идёт просить за осуждённого коллегу… Автор уверен: от нравственного выбора каждого «маленького человека» в каждой повседневной ситуации зависит ход истории. Система персонажей романа определяется конфликтом: противостоянием жизни и смерти, созидания и разрушения, порядка и хаоса. Палач Завалишин, следователь Брикман, дезертир Колчагин несут разрушение и гибель, поэтому сами они тоже обречены, как обречён и философ Астафьев, умный и честный человек, потерявший веру в жизнь. Старый профессор и его внучка, композитор Эдуард Львович и инженер Протасов, солдат Григорий и дворник Николай остаются жить не случайно: они не просто оберегают жизнь (выхаживают больных и раненых, заботятся друг о друге), они созидают будущее - науку, производство, искусство, быт. В заключительной сцене романа звучат слова профессора: «Ласточки непременно прилетят», - и это означает, что гармония мироздания непременно восстановится, вернётся привычный порядок вещей, ведь жизнь сильнее смерти и разрушения.

В романе затронуты такие проблемы как пути развития технократической цивилизации, судьбы мировой и русской культуры, милитаризм начала века, проблемы экологии. Названные проблемно-содержательные доминанты были важны для всего ХХ столетия и не теряют значимости в сегодняшние дни.

В изображении ключевого образа романа - образа Дома, Осоргин следует традициям своих предшественников, поэтому в следующей главе мы рассмотрим эволюцию этого образа в русской литературе.

Глава 2. Тема дома в русской литературе

.1 Образ дома в древнерусской литературе

Внимание русской культуры к образу дома заметно уже в первых дошедших до нас образцах древнерусской литературы. Так, в «Повести временных лет» понятие «Дом» упоминается 42 раза - это один из самых частых образов произведения.

О важности этого понятия могут свидетельствовать, в частности, места, где княгиня Ольга «собравшись домой, пришла к патриарху, и попросила у него благословения дому»[35; 357], или следующий фрагмент из поучения Владимира Мономаха:

«В дому своем не ленитесь, но за всем сами наблюдайте; не полагайтесь на тиуна или на отрока, чтобы не посмеялись приходящие к вам ни над домом вашим» »[35; 402]

По мнению литературоведа Т.И.Радомской, в архаичных моделях мира Дом не столько представлял собой определенное пространство, сколько становился моделью универсума, «микроуниверсума, отражающего макроуниверсум» »[38; 8].

Эта традиция сформировала и определенное восприятие Дома как категории, не исчерпывающейся только социальными и родственными связями. В древнерусском культурном сознании и национальном укладе образ Дома указывал на его первообраз - Царство Небесное[38; 8]. Такая символическая интерпретация, примененная к понятию «Дом», соответствует отечественной культурной традиции, которая сформировала восприятие Дома как конкретного явления образа первообраза.

Таким образом, образ Дома определяет то явление, которое художественно осмыслялось, отражалось в русской литературе на протяжении веков.

В памятниках древнерусской литературы образ Дома - постоянный объект художественного осмысления. При этом «его географические координаты и связанные с ними пространственные понятия становятся материалом для построения культурных моделей с не только пространственным, но и религиозно-моральным содержанием» [24; 112], т. е. содержанием духовным, обладающим особыми качествами.

В частности, своеобразие образа Дома в древнерусской культуре определялось тем, что он не был ограничен частным существованием, замкнутым в самом себе. Постоянная память об отношении всего «временного к вечному и человеческого к божественному» (Киреевский) формировала и восприятие Дома в русской литературе. Семья, отец, дом - эта парадигма родственно-семейных отношений восходила к парадигме духовной - Дом Небесный, Отец Небесный - и соотносилась с ней.

Мышление, мироощущение древнерусской книжной традиции тесно связаны с понятием домостроительства, нашедшим свое отражение, в частности, в «Домострое». В этом памятнике, посвященном строению домашнего хозяйства, проявилась иерархичность отношений между домом небесным и домом земным, присущая общему укладу жизни. Композиция «Домостроя» соответствует этапам построения домашнего хозяйства: сначала излагаются правила внутреннего духовного устроения дома (1-15 главы), на этом основании возводится фундамент мирского строения и регламентируется ведение домашнего хозяйства, заключает «Домострой» поучение отца сыну. В нем как бы подводится некий итог, обобщаются основные положения, среди которых одно из значимых - о честном служении отеческому, государственному дому, «государственному делу».

Взаимосвязанность и иерархичность земного и духовного осмысляются в этом памятнике через категорию «дома», что указывает на его особую значимость в древнерусской культуре.

Дом души, дом семьи, дом государственный были связаны между собой и находились относительно друг друга в определенной иерархии. Устроение души было фундаментом устроения семьи, а семейный дом ощущал себя частью отечества. Все три члена "домашней" парадигмы были подчинены и определены каждый по-своему - четвертому - Отечеству Небесному, освящающему отечество земное (дом души, дом семьи, дом отеческой державы). Именно такой опыт устроения "домашнего" пространства должен был передать "Домострой", отразивший иерархическое подчинение частного, семейного - государственному и выше - духовному.

Помимо «Домостроя», и другие произведения XVI-XVII веков уделяют внимание образу дома.

В частности, образ Дома в литературе XVII века часто предстает и в неразрывной связи с темой пути, уводящего от него. Парадигма свобода - странствие - Дом, характерная для развития образа у писателей более позднего времени, уже в XVII веке становится особо значимой и определяет обращение к притче о блудном сыне[11; 135], востребованной в это «переходное» время древнерусским сознанием.

Так, в «Повести о Горе Злочастии» утрата отчего дома, невступление Молодца в брак означают не только потерю кровного и семейного родства; не случайно, что вступлению Молодца в брак препятствует Горе. Обретение семьи - начало возможного возвращения к Дому, к родственным связям, освященным духовно и благодаря этому долженствующим соединить земное с небесным в жизни человека. Отсюда немаловажным является то, что в «Повести о Савве Грудцыне» бес дома не имеет [7; 447].

Обретение и сохранение духовного Дома через обретение и сохранение семьи - тема не только поздней древнерусской литературы, но и одна из основных тем художественного мира Пушкина.

Подытоживая вышесказанное, можно утверждать, что в древнерусской книжной традиции складывается определенная модель Дома, формирующая его устойчивое национальное восприятие, которое в том или ином варианте оживает и в литературе нового времени.

2.2 Образ дома в русской литературе XIX-начала XX века

В эпоху расцвета русской литературы образ Дома продолжал оставаться важнейшим понятием для отечественных классиков. Именно родной Дом в конце XVIII-начале XIX века и далее выделяется в литературе, как главная составная часть в создании автором особого образа своей Родины. Еще Д. С. Лихачев отмечал, что «русская литература уже с древнейшего периода отличалась высоким патриотизмом, интересом к темам общественного и государственного строительства, неизменно развивающейся связью с народным творчеством»[23;8].

По мнению исследователя А.Шуклина, в представлении образа Дома можно обозначить две тенденции: с одной стороны, это выявление системы мотивов в образе Дома как смысловом единстве, с другой - раскрытие в нем дуалистических, конфликтных начал»[50;224].

Шуклин рассматривает важнейшие характеристики дома в русской лирической поэзии. В частности, он выделяет следующие инструменты описания образа:

описание деревенской жизни (мирные рощи, дубы, липы, красивые сосны, спеющая нива, пруд, неведомые равнины, печальное селенье, вечный лес, знакомые леса, дикий сад, аллея, степь, бесконечные поля),

описание родового гнезда (опустошенный дом, наследственная берлога, забытый терем, дом опустелый, родительский дом, мрачный пустой замок, высокий барский дом, дом души),

описание религиозных зданий и комплексов (одинокий храм, обитель, монастырь, колокольня, колокольный звон),

кладбища (отеческие могилы, смиренное кладбище, сельское кладбище, дремлющие мертвецы, память смертная),

описание дома как желаемой цели (блуждающий странник, блудный сын, большая дорога, путь),

дом как символ отечества (любезное Отечество, земное Отечество, Отеческая держава, военная столица, победа над врагом, победные знамена, шапки медные, Петр I, Екатерина II, Петербург, Москва),

образ дома, складывающийся посредством эпитетов и метафор (седая старина, святая старина, дикие места, край желаний, места картинные, отдаленная сень, одушевленные поля, родимая обитель, дальняя обитель, святое пепелище, родная земля, милая старина, мирные долины, бесконечные просторы).

Феномен родного Дома - явление, которое художественно осмыслялось, отражалось в русской литературе на протяжении веков и стало особо значимым в первой трети XIX в. в творчестве Грибоедова, Пушкина, Лермонтова. Объясняется же это тем, что европеизированная русская культура к этому времени обращается к своим отечественным истокам и встает перед проблемой сохранения и развития национального в новой постпетровской культурной ситуации, восстановления цельности духовного общественного сознания[39;4]. Отмечено очень точно, ведь именно в такие моменты, когда необходимо сохранить свое национальное начало, укрепить национальный дух, человек в первую очередь решает для себя, что является его родиной, на что он готов ради нее. Именно таким переломным этапом и стала постпетровская действительность для обращения к образу Родины, родного Отечества.

Неотъемлемой частью проявления феномена Дома в русской литературе является религиозная составляющая. Православие отвечало на многие вопросы верующего человека. Не стал исключением и вопрос родного Дома. Ярким примером здесь может служить высказывание Грибоедова в передаче Булгарина: «Только в храмах Божьих собираются русские люди, думают и молятся по-русски. В русской церкви я в отечестве, в России». <…> Мы русские только в церкви, - а я хочу быть русским»[23;64].

В комедии Грибоедова «Горе от ума» «в восприятии Фамусова пространство отечественного Дома уподобляется пространству дома семейного» [39;22]. В понимании границ дома характерной чертой Фамусова является оппозиция «свое - чужое». Т.И. Радомская в своей работе делает важное замечание, что «мир древнерусской истории, в котором понятие Дома было сопряжено с понятием Отечества, а то и другое вместе восходило к Отцу Небесному и Отечеству Небесному, был «любезен» Грибоедову, его он пытался постичь…»[39;65]. Стоит отметить, что тема поиска Отечества определяет феномен Дома в «Горе от ума» и оказывается непосредственно связана с образом Чацкого. Стремление Чацкого к своему дому восходит к притче о блудном сыне, возвращающемся в свое отечество. Тема поиска Дома проходит через всю пьесу. В пьесе Грибоедовым осмысляются связи Отечества земного с Отечеством Небесным. Феномен Дома воспринимается как духовное пространство, в котором соединяются усопшие и живые[39;56].

В творчестве А.С. Пушкина образ Родины напрямую связан с Отчим домом. Для автора Отчий дом - «наследственное имение, в котором покоится прах предков. Это конкретный образ, повторяющийся не раз в разных стихотворениях поэта, углубляется и получает свое духовное осмысление в незаконченном стихотворении «Два чувства дивно близки нам…»

Два чувства дивно близки нам -

В них обретает сердце пищу -

Любовь к родному пепелищу,

Любовь к отеческим гробам.

Животворящая святыня!

Земля была б без них мертва,

Как пустыня

И как алтарь без божества..

Пушкинское восприятие Дома получает свое определенное завершение в стихотворении «Пора, мой друг, пора!» и в образе идеального Дома в романе «Евгений Онегин».

Потерянность путей к Дому и попытка их обретения - так в общих чертах можно определить тот общий историко-культурный, духовный, социальный контекст, сформировавший феномен Дома в зрелом творчестве Пушкина.

Слова «Тогда удались он домой...» присутствуют в конце рукописи общеизвестного позднего стихотворения Пушкина «Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит...», которое в определенной мере можно отнести к одному из заключительных аккордов в сложном пути к обретению Дома лирического «я» поэта.

Тем более важно их учитывать не только для анализа данного стихотворения, но и для понимания того, каким видится Дом в художественном сознании Пушкина и что открывается ему в конце пути. Обратимся непосредственно ко всему прозаическому тексту, являющемуся возможным продолжением «Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит...»

В конце текста перед нами предстает тот идеальный образ дома. Здесь в полноте представлены жизнь природы, социально-культурная, семейная сфера земного человеческого бытия - «поля, сад, крестьяне, книги, труды поэтические». Но такая гуманистическая модель Дома не исчерпывает его идеал, сформированный в творческом сознании поэта. Завершающими и особо значимыми здесь являются последние строки «Религия, смерть». Они указывают на такой Дом, в котором душевно-чувственная жизнь человека стремится к соединению с миром небесным. Это такой Дом, в котором происходит встреча временного с Вечным, с миром, открывающимся за порогом смерти. Не случайно у Пушкина в вышеприведенной записи «религия» (как известно, этимологический смысл этого слова - связь) стоит рядом со смертью. Смерть, таким образом, обретает здесь особое восприятие, близкое к понятию «связь». Смерть, подобно религии, связывает мир земной и мир небесный. Смерть есть переход от бытия земного к бытию Бесконечному.

Таким образом, для художественного сознания Пушкина феномен Дома определяется приобщением земных, гуманистических ценностей к тому, что выше их, и тому, что открывается поэту через религию и смерть. Обратим внимание на то, что именно о таком Доме, в котором земное предстает в единении с небесным, мечтает и Татьяна в конце романа «Евгений Онегин».

Запись, сделанная к «Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит...», почти дословно воспроизводит те образы, из которых складывается идеал Дома у Татьяны:

«Мои успехи в вихре света,

Мой модный дом и вечера,

Что в них? Сейчас отдать я рада

Всю эту ветошь маскарада,

Весь этот блеск, и шум, и чад

За полку книг, за дикий сад,

За наше бедное жилище,

За те места, где в первый раз,

Онегин, видела я вас,

Да за смиренное кладбище,

Где нынче крест и тень ветвей

Над бедной нянею моей...»

Сад, крестьяне, поэтические труды, религия, смерть (в записи Пушкина), полка книг, дикий сад, смиренное кладбище (в воспоминаниях Татьяны) - все это являет нам такой Дом, в котором пространство земное встречается с пространством небесным, и поэтому повседневное, обыденное одухотворяется.

Именно такое место, где сердце обретает покой, является домом, и именно туда, к этой конечной точке пути стремится поэт. Таким образом, в «Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит...» мотив покоя оказывается соотносим с образом Дома, явленным в прозаическом продолжении этого стихотворения, а его первая часть есть сжатое описание той жизни, от которой «удаляется домой» путник. Ее отличительная черта - быстротечность времени, направленного к своему пределу - смерти физической. Это такая дорога жизни, которая по мере своего течения отнимает жизнь: «Летят за днями дни, и каждый час уносит частичку бытия».

Образ Дома получил свое развитие и в творчестве

Н.В. Гоголя. Стоит отметить, как удачно и новаторски Гоголь подошёл к использованию образа Дома, как подкрепляющего инструмента для формирования портрета своих героев. В «Мертвых душах» дома Собакевича, Манилова, Коробочки, Плюшкина выступают не просто фоном для этих героев - это полноценные элементы их портрета. Зачастую (как в случае Плюшкина, например) рисование образа героя начинается именно с дома: «Каким-то дряхлым инвалидом глядел сей странный замок, длинный, длинный непомерно. Местами был он в один этаж, местами в два; на темной крыше, не везде надежно защищавшей его старость, торчали два бельведера один против другого, оба уже пошатнувшиеся, лишенные когда-то покрывавшей их краски. Стены дома ощеливали местами нагую штукатурную решетку и, как видно, много потерпели от всяких непогод, дождей, вихрей и осенних перемен. Из окон только два были открыты, прочие были заставлены ставнями или даже забиты досками. Эти два окна, с своей стороны, были тоже подслеповаты; на одном из них темнел наклеенный треугольник из синей сахарной бумаги».

В романе И.С. Тургенева «Дворянское гнездо» само слово «родина» используется автором как ключевое. О «родине» и «России» рассуждают Лаврецкий и Паншин, сюжетной основой произведения становится «возвращение героя на родину». Важной особенностью в формировании образа Родины в русском классическом романе является противопоставление «русского» и «иностранного» по принципу противостояния. Оно находит выражение в самых различных сферах. Например, в «Дворянском гнезде» представлены два типа домостроения: Васильевское, как традиционное русской родовое поместье и дом Калитиных, устроенный наподобие салона. Главный герой романа Лаврецкий, вернувшись в «родные места», воспринимает их как «чужие», его подавляет однообразие «русских картин». Им дается негативная оценка увиденного: «глупые галки и грачи, с тупой подозрительностью взиравшие боком на проезжавший экипаж … серые деревеньки, жидкие березы». Может показаться, что «родная земля» уже никогда не отзовется в душе героя радостным воспоминанием, и он не скажет о ней ни одного теплого слова. Но это не так, ведь «у земли есть свой «голос», своя жизнь, но ведома она лишь посвященному, «своему». Поэтому лишь в Васильевском Лаврецкому удается расслышать «голос» земли. В его восприятии обыденные звуки «деревенской глуши» (жужжание мух, писк комара, крик петуха, скрип ворот) постепенно стихают и начинает «звучать» «голос» русской земли. Земля как бы вовлекает в себя героя, и он «врастает» в нее, обретает свое родовое начало».

В повести Л.Н.Толстого «Детство» Дом выступает как носитель традиций семьи, норм жизни, формирующих духовный мир ребёнка. Эта тенденция усиливается в романе «Война и мир», где Дом отражает характер той семьи, которая живёт в нём. Есть дома полные жизни, энергии, чувств. В них постоянно что-то происходит, в них постоянное движение вперёд, а есть дома, в которых время будто застыло. В романе представлены именно такие дома- антиподы. Первый дом - дом Ростовых, в котором всегда ощущается полнота жизни, все её проявления, вечное движение и открытость людям. В нём всё делается от души, от самого сердца. Ростовы не боятся показать свои чувства. Если хочется плакать - они плачут, хочется смеяться - смеются. Второй - дом Болконских, сдержанных в проявлении чувств, закрытых для мира, консервативных.

Использования образа Дома как ключевого пространства действия продолжается и в «Анне Карениной». Тема дома не случайно задается уже в линии Облонских - истоке обеих главных сюжетных линий: открывающая роман сцена происходит в доме Облонских. Исследователи уже обращали внимание на многократную повторяемость слова «дом» и однокоренных во втором абзаце романа. Причем уже здесь ясно, что дом - не только пространство, в котором развивается действие, но и символическое обозначение семьи. С первых же строк осуществляется метонимический перенос значений: «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему. Все смешалось в доме Облонских». Здесь «в доме» равнозначно «в семье». И далее этот перенос неоднократно подтверждается: «Дома Левиных и Щербацких были старые дворянские московские дома»; «Левин был влюблен именно в дом, в семью Щербацких...». Таким образом, Толстой подчеркивает связь образа дома с важнейшей темой романа (так, например, разрушающейся семье Облонских соответствует образ запустения и упадка, царящего в Ергушовском доме).

А потому роль дома в жизни героев романа приобретает особое, почти символическое значение. Пожалуй, всех его героев можно разделить на имеющих дом и бездомных, и не только в буквальном смысле, но и в более широком. Например, Константин Левин - один из тех героев романа, которые не представляют себе жизни без Дома. И хотя он находится в разъездах не менее чем Анна, эти поездки не влияют на общее читательское впечатление надежности, стабильности: Левин, прежде всего - центр своего дома, своего хозяйства, без которого его просто невозможно представить. Передвижениям же Анны автор уделяет гораздо больше внимания (недаром ей «сопутствует» образ железной дороги), и они, не имея общей цели, центра, напоминают метания птицы, потерявшей гнездо.

Наоборот, отметим, как мало привязаны к дому неустроенные, обездоленные герои Достоевского. Персонажи «Преступления и наказания» не имеют, подобно Левину, опоры Дома за спиной. Их дома - скорее временные пристанища, и автор подчеркивает это художественными средствами, через описания этих домов. Обычно это - доходные дома, столь типичные для капиталистического Петербурга. Мы входим в грязные и вонючие дворы, поднимаемся по темным лестницам. Вот одна из них - «узенькая, крутая и вся в помоях. Все кухни всех квартир во всех четырех этажах отворялись на эту лестницу и стояли так почти целый день. Оттого была страшная духота». Раскольников, олицетворяющий собой беспорядок, хаос, разрушительность, живет в пространстве нищеты, пьянства, порока и криминала. Это некий социальный дом «дна», который приводит героя к безумной идее убийства ради гордыни. В романах «Идиот», «Братья Карамазовы» тема неудавшейся судьбы, несостоявшейся жизни, неисполненной надежды воплощается помимо прочего и в образе Дома, лишенного хозяина: убивают Настасью Филипповну и старика Карамазова, уезжает в психиатрическую клинику князь Мышкин, отправляют на каторгу Ивана Карамазова, сажают в тюрьму Рогожина.

В романе Н.С. Лескова «Некуда» Россия, с которой русский человек связан по существу, предстает в образе дома. Дом - та пространственная точка на просторах русской земли, где человек по-настоящему, кровно связан с ней. Россия одушевляется в образе … домов. Это монастырь, дворянская усадьба, родительский дом (отчий кров), снятая на лето дача, гостиница, общежитие, острог, брошенный («пустой») дом, постоялый двор, губернский особняк, деревенская изба, московский доходный дом. Образ родного Дома может иметь самые разные обличия, нести разную социальную нагрузку, может находиться в различных географических координатах, но всегда является для кого-то родным Домом [10;35].

Дом в романе «Некуда» становится субъектом действия, активным участником конфликта, силой, что испытывает человека и заставляет его проявить свою сущность. Очень важен в романе мотив «чужого дома». Он «достигает кульминации в образе «Dоmus» - «Дома Согласия», превратившегося в «антидом», дом навыворот [10;35]. Латинское название подчеркивает его инородность. Роман особен тем, что в нем «дом не только оформляет конфликт «своего» и «чужого». Дом несет конфликт и в себе самом. «Дом согласия» - не абстрактная идея, это реальность, и он так же принадлежит русской земле, как «приют безмятежный» (монастырь) и «колыбельный уголок», что делает образ России глубоко трагичным. Судьба России раскрывается в романе как борьба созидания и разрушения. Важно отметить, что тенденция (со)существования «своего» и «чужого» дома на пространстве русской земли, обозначенная Лесковым, восходит к древнерусской литературной традиции, когда «борьба созидания и разрушения» была важной темой художественных произведений. Авторами в статье справедливо отмечено, что «духовная зависимость человека от «дома» становится значимой для Н.С. Лескова в теме творчества, в вопросе о том, что определяет русского писателя.

Схожую версию образа дома предлагает Чехов в пьесе «Вишневый сад». Собственно, вишневый сад в этом произведение и являет собой иносказательный символ дома (т.е. символ символа).

Вишневый сад - образ сложный и неоднозначный. На внешнем уровне - это жилище персонажей, даны его бытовые приметы: в окна дома видны цветущие деревья, когда-то здесь собирали большие урожаи, про сад написано в энциклопедии, в конце комедии слышен стук топоров, которые его рубят. Но это не только конкретный сад, являющийся частью усадьбы Гаева и Раневской, но и образ-символ. Он символизирует не только красоту русской природы, но, главное, родовое гнездо, родину персонажей пьесы, красоту жизни людей, взрастивших этот сад и восторгавшихся им, той жизни, которая погибает вместе с гибелью сада. Мотив Дома пронизывает творчество А.П.Чехова, отличающееся добрым и пристальным вниманием к человеку предкризисного времени, которому душно в жизни, для которого в любом Доме (здание, мир, душа) «уюта нет, покоя нет». Судьба дома у Чехова также ассоциируется с судьбой России, что будет главной особенностью в раскрытии образа Дома русскими писателями XX века.

Таким образом, подытоживая данный раздел работы, можно сказать, что в русской литературе, начиная с периода ее становления образ Дома воплощал в себе устойчивость, упорядоченность, традиции, культуру, семейно-родовую близость. В начале ХХ века в связи с коренными изменениями в общественном и индивидуальном сознании в творчестве все сильнее зазвучал мотив «падения дворянской усадьбы». Наиболее ярко этот мотив выразился в пьесе А.П. Чехова «Вишневый сад», ставшей своеобразным символическим аккордом в теме разрушения дворянских гнезд.

Глава 3. Поэтика образа Дома в романе «Сивцев Вражек»

.1 Дом, как отражение макрокосма романа

осоргин дом образ

Дом является в романе Осоргина раньше, чем все его главные, «человеческие» герои. В первой же его фразе мы читаем:

«В беспредельности Вселенной, в Солнечной системе, на Земле, в России, в Москве, в угловом доме Сивцева Вражка…»[1;3]

здесь чётко задана позиция, которую занимает дом в космологии романа, позиция не просто конкретного места, но одного из уровней бытия, шестого по степени детализации. Детализация не останавливается на доме, она продолжается и еще на два уровня приближения (и там появляется, наконец, первый герой романа):

«…в угловом доме в своем кабинете сидел в кресле ученый-орнитолог Иван Александрович» [1;3].

Таким образом, первое же предложение «Сивцева Вражка» задаёт своеобразную систему координат, пространственный базис произведения. Дом занимает в нём место между Абсолютом, максимальной объективностью, «бесконечностью Вселенной» - и максимальной субъективностью личностей, людей-обитателей дома. Вместе с профессором живет его жена Аглая Дмитревна и внучка Танюша, помимо них в общую картину жизни дома профессора и тем самым в общую картину мироздания на равных входит множество живых существ. Автор сочувственно и без малейшей иронии повествует о «длинном путешествии» «мышки серой и беззащитной», для которой особняк профессора «огромный мир» в столовую за крошками [1;3-4]. В других главах эта картина будет дополнена рассказом о «тысячах поколений» «микроскопических существ», которые «работают», создавая пятно плесени в подвале особняка [1;16]. Точка во Вселенной, особняк на Сивцевом Вражке и сам оказывается вселенной для многих созданий, поэтому рассказ о том, что «целая мышиная семья помогает червяку точить деревянные скрепы пола и прочные, но не вечные стены» [1;17] вносит в повествование предощущение космологической катастрофы и подводит автора к по-библейски возвышенному и философичному рассуждению: «Охлаждается земля, осыпаются горы, реки мелеют и успокаиваются, но еще далеко до конца» [1;5]. Конец первой, «космической», главы дополняет торжественную картину вечности изображением радостного мгновения, апокалиптический мотив - мотивом торжества жизни, охватившей весь мир: «Солнце задело занавеску окна. Вместе с ним к окну подлетела ласточка, сегодня прилетевшая из Центральной Африки на Сивцев Вражек» [1;5].

Мир в глазах М. Осоргина един, человек в его социальном бытии - часть естественных космических процессов. Автор целенаправленно строит свою концепцию, не случайно вслед за изображением «культурной работы» [1;16] поколений малых существ в подвале особняка в лекции по истории, которую слушает Танюша, перед читателем разворачивается уходящая в прошлое необозримая перспектива возникших и исчезнувших человеческих цивилизаций: «Непрерывность исторического развития пресекалась гибелью культур и завершенностью процессов. Из развалин древности пробивался новый источник жизни, мысль стремилась к новому возрождению … одно было дело: крушение ценностей, хотевших быть абсолютными, шаткость здания сегодняшнего быта, близость грозы, сгустившейся над новым Вавилоном - современной цивилизацией [1;18]. Новый Вавилон - это, в свете вышесказанного, не только Россия, но вся современная цивилизация в целом, которой уготована судьба всех цивилизаций - катаклизмы и изменения. Осоргин не ставит перегородок между природой в ее эволюции и социальным миром. Они связаны и являются составными частями стройного миропорядка, именуемого космос.

Характерно то, как свободно Осоргин обращается с пространственным масштабом. Во вселенной его романа одинаковое значение могут иметь события, произошедшие на клочке земли едва в квадратный метр, и битвы гигантских армий мировых держав. Наиболее выпукло описано это в эпизоде сопоставления двух боев - муравьиного и человеческого:

«…Несуществующий, великий обещал в тот год победу ангелу смерти. И когда вытянулась и заколосилась первая травка, на нее поспешно взобрался муравей Lasius flavus. Это не был охотник за травяными тлями. Муравейник на опушке леса имел прекрасные стада тлей и был обеспечен их сладким молоком. Но известили лазутчики, что в окрестностях неспокойно, что грозит муравьиной республике нападение охотничьих племен Formica fusса, которые уже перебежали насыпь строящейся железной дороги и стягивают свои силы у поворота поля. Страшен был не бой, - страшно было грозящее рабство. И это в момент, когда крылатые самки уже вернулись с первого вылета бескрылыми и готовились стать матками новых рабочих поколений.

В июльский зной загорелась первая битва. Стальные челюсти впивались в щупальцы и ножки противника, срезали их одним напряжением мускулов, тела свивались клубком, и сильный перегрызал талию слабейшему.

Там, где сходились армии, песочная дорожка покрывалась огрызками ног, обломками челюстей, дрожащими шариками тел. А по обходным дорожкам грабители спешно тащили куколок, обеспечивая себя будущими рабами. Иной проголодавшийся воин забирался в стойла врага и жадно выдаивал упитанную, породистую тлю; а минуту спустя уже извивался на земле в мертвой схватке с пастухом, защищающим собственность своего племени.

Шел бой до самого заката, и уже окружен был муравейник все прибывавшими армиями бледно-желтого полевого врага. Но случилось то, чего не могли предвидеть лучшие из муравьиных стратегов.

Задрожала земля, надвинулись гудящие тени, и внезапно муравейник был снесен неведомо откуда пришедшим ударом. На дорожках все спуталось, и враг с врагом в неостывшей схватке были раздавлены невидимой и неведомой силой.

Рядом никла и затаптывалась трава, песчинки вдавливались в муравьиное тело, и от стройных армий не осталось и следа. В пространствах, неведомых даже острейшему муравьиному уму, быть может, в чуждом ему измерении, как невидимая гроза, как мировая катастрофа, прошла божественная, неотразимая, всеуничтожающая сила.

Погибли не только муравьиные армии. Погибла полоса посевов, примятых солдатским сапогом; поникли пригнутые к земле и затоптанные кустики вереска, миллионы живых и готовившихся к жизни существ - личинок, куколок, жучков, травяных вшей, гнезда полевых пташек, чашечки едва распустившихся цветов, - все погибло под ногами прошедшего опушкой отряда. А когда тут же, вслед за пулеметной командой, утомленные лошади провезли орудие, - на месте живого мира осталась затоптанная полоса земли с глубокой колеей.

И долго еще ковылял по ставшему пустыней живому божьему саду чудом уцелевший муравей-лазутчик пастушеского племени Lasius flavus, не находя более ни друзей, ни врагов, не узнавая местности, затерявшийся, несчастный, малая жертва начавшейся катастрофы живущего.

Как было приказано, отряд остановился в деревушке. Лаяли и с визгом убегали собаки, солдаты с ведрами и манерками потянулись к реке, хриплый голос говорил слова команды, кудахтали потревоженные куры, и ночь опустилась над землей, не запоздав ни на секунду времени.

И загорелись в небе звезды миллиардолетним светом» [1;13-14].

Такое сопряжение разных пространственных планов имеет в романе глубокий смысл. В начале работы над романом Осоргин писал: «Перетасовка классов, состояний, обмен золота на бумажки, сумерки богов и заря новых идолов, великая катастрофа... Кто-то наступил ногой на муравейник, а лес стоит, лес шумит, и ни один листок не шелохнулся от всеединого вопля муравьиного…»

Семантика этой соотнесенности заключена не в идее мизерности, ничтожности человеческого существования, бедствий, страстей, которые для непредвзятого взгляда оказываются ничем не отличимыми от муравьиной возни и копошения. Идея Осоргина иная. Сам автор отчасти объяснил ее в письме М. Горькому от 23 октября 1924 г.: «Человек - это то центр мира, то ничтожная песчинка. Нужно найти какой-то тон, нужно поймать какую-то любовную ноту, которая должна эту "песчинку" возродить внезапно в высокое достоинство Человека» [2;34].

Писатель стремится показать относительность великого и ничтожного в бытии. С некоей космической точки зрения, в пространстве и в бытии всей Вселенной, и мировая война, и гибель муравьев или ласточки, обитавшей под застрехой дома на Сивцевом Вражке, покалеченной во время перелета итальянскими крестьянами и погибшей - события одномасштабные. И эталонной единицей масштаба, от которой ведется отсчет в макро- и микромир, является человеческая семья, и её главный символ в романе - Дом.

Более того, Дом как основа пространственной структуры романа может и произвольным образом менять её. Внутри дома удивительным образом может скрываться целая вселенная:

«…В мировых пространствах, среди туманностей, вихрей, солнца, носится остывшая планета - лампа Аглаи Дмитриевны. Старуха слушает, вяжет, не спуская ни одной петли…»[1;11].

И, ниже:

«…Танюша сидела на диване, подобрав ноги и головой прижавшись к плечу дедушки.

Сначала впивалась в звуки, потом унеслась в гармонии. Маленькой горящей точкой носилась в безвоздушном пространстве, окруженная вечными, безответными вопросами звезд, планет, туманностей, житейским, возросшим до вселенного, вселенным, упавшим до мелочи быта» [1;12].

Не зря глава, описывающая эти космические странствия героев в пределах одной комнаты, так и называется - «Космос».

Свой масштаб есть и у домашней временной шкалы. Время дома, подобно пространству, также определено как особый уровень в структуре вселенского времени. Его инструментом и фиксатором являются часы с кукушкой:

«…Вставало солнце, бесстрастно подымалось до зенита и опускалось к западу. Лето сменялось осенью, прекрасной в деревне, хмурой в городе. Зима сковывала воды, заносила дороги, погребала опавшие листья. Теплело - и опять возвращалась весна, обманывая людей надеждами, богато одаряя природу зеленой мишурой, - часы с кукушкой считали минуты, следили за спокойным движением двух стрелок, не оставлявших никакого следа на круге, размеченном двенадцатью знаками.

Уходили на вечный отдых те, кому пришло время, зарождались новые жизни; открывались новые раны, ныли, рубцевались; затихали вздохи и сменялись первой радостью; новые страхи вставали в сумеречный час; в потоке жизни барахтались люди, смытые с наскоро сколоченных плотов. Текла с привычным шумом река Времени, - часы с кукушкой, старые часы профессора, тикали секунды, равнодушно и степенно разматывали пружину, повинуясь тяжести подвешенной гири. Каждый час и каждые полчаса из крохотного домика выскакивала деревянная кукушка, кивала головой и куковала, сколько полагалось…»[1;211].

Причём время внутри дома течет особенным образом:

«…В старых и любимых часах профессора - часах с кукушкой - давно уже развинтился винтик, на котором держался рычажок, сдерживающий заводную пружину.

В два часа ночи, как всегда, орнитолог перетянул обе гири - темно-медные еловые шишки - и пошел спать. Винтик покосился и ждал.

К трем часам зубчатое колесо едва заметным поворотом накренило винтик, и он выпал. Пружина сразу почувствовала неожиданную свободу и стала раскручиваться; от колеса - ни малейшего сопротивления. Стрелки тронулись и быстро забегали по циферблату; а кукушка, не успев раскрыть рта, в испуге замолкла.

Пока все в доме спали, время бешено летело. Вихрем порошились со стен дома чешуйки штукатурки, лопались скрепы крыши, червячки, мгновенно окукливаясь, делаясь жучками, умирая, размножаясь, точили балку. Постаревшая кошка во сне проглотила сотню мышей, проделавших в полу десятки новых ходов. Ласточка, уже не та, уже другая, не вынув из-под крыла головки, успела дважды побывать в Центральной Африке…»[1;33].

По своему внутреннему свойству оно становится тягучим: в рамках человеческих жизней даже неделя из сравнительно небольшого промежутка времени превращается в очень длительный срок. То есть оно одновременно оказывается и бешено несущимся, и еле двигающимся вперед (перемены в окружающей людей обстановке, смена авторитетов и кумиров не вносят перемен в их личное неблагополучное существование). Эти противоречивые свойства как бы уравновешивают, гасят друг друга, приводя к тому, что люди вообще перестают чувствовать направленность времени. Они больше не чувствуют движения в будущее, живя лишь настоящим. Прошлое, даже относительно недавнее, как категория, если не совсем стирается из их сознания (что связано еще и с деструкцией старого пространства), то, по крайней мере, приобретает черты эпического, неимоверно далекого, но от этого еще более идеализируемого.

Однако, конечно, дом не является абсолютно автономным, независимым объектом. Изменения, происходящие в окружающем мире, затрагивают и трансформируют его. Более того, события бурных лет, описанных в романе, герои зачастую отмечают именно опосредствовано - по их влиянию на дом. Например, неурядицы смутного времени проявлены в романе сжиманием домового пространства зимой:

«…Сегодня Дуняша вытопила печь в гостиной, где теперь стоял рояль, занимая полкомнаты. Зал и столовая заперты. Танюша переселилась в бабушкину комнату, рядом со спальней дедушки. Второй этаж не отапливался, так как дрова достаются с трудом…»[1;80].

Влияние смутного времени отражается, в первую очередь на доме:

«…Особняк профессора за последний, за страшный год посерел, постарел, поблек. Днем еще бодрился, а к ночи тяжко оседал, горбился, постанывал скрепами балок и штукатуркой» [1;114].

Наоборот, окончание войны и становление новой жизни отражены в романе так:

«…Рано проснулась жизнь и в профессорском особняке на Сивцевом Вражке, где под крышей, как и в былые, счастливые и привольные дни Москвы, вылепила гнездо и теперь выхаживала птенцов ласточка…»[1;115].

Приход весны, также знаменуется в первую очередь ремонтом и уборкой дома:

«… Пришла весна, долгожданная, медлительная, неповоротливая. По Москве разлилась грязными потоками, зловоньем неубранных дворов, заразными болезнями. Даже профессорский особнячок, с крыши которого снег не был вовремя убран, немного пострадал. В других домах протекли потолки, просочилась в стены вода и грязь лопнувших зимой труб, в затопленных подвалах таяли последние желтые льдинки.

Зато теперь можно было убрать печурки, снять намокшие валенки, даже открыть парадные двери, забитые на зиму от холода и страха.

Весенней уборкой города занялась сама природа. Но и люди пытались помогать ей, - там, где видели ясно, что жизнь должна продолжаться, как ни голодна она и как ни нелепа.

На дворе большого дома на Долгоруковской, где почти все квартиры заселены были рабочими семьями, по приказу домкома производилась уборка и чистка….»[1;104].

Наконец, радикальное изменение уклада жизни во время революции обозначено вселением в квартиру семьи орнитолога других жильцов.

При том, однако, дом, не становясь преградой, отделяющей бытие своих обитателей от окружающего мира, всё же сохраняет способность определять порядок их жизни. Особенности этой связи будут рассмотрены в следующем разделе данной главы.

3.2 Дом, как отражение духовного мира героев «Сивцева Вражка»

Судьбы главных героев романа, орнитолога Ивана Александровича и его внучки Татьяны, неразрывно связаны с их домом. Связь эта проявляется часто и по-разному.

Например, старение профессора отображено не перечнем недомоганий, а единственной конкретной приметой слабости:

«…Ослабел старый орнитолог. Да и годы его немалые. Из дому выходить стал реже…»

Большую часть действия романа профессор проводит в доме. Его путешествия на улицу редки - ходит он лишь на прогулку, и в книжную лавку, а к концу книги он и вовсе находится в доме постоянно, превращаясь в своеобразный его атрибут. Профессор и сам ощущает свою близость к дому, относится к нему, как к одушевленному существу:

«- Вот когда у нас тихо и так сидим, все мне кажется, будто стены шепчутся. Дом-то старый, есть ему что вспомнить. Этот дом, Петр Павлович, еще моя мать строила, Танюшина, значит, прабабка. По тому времени считался дом барский, большой, для хорошей семьи. Красивый был. На дворе разные службы, конюшни, птичник, баня, конечно. Баню-то эту мы совсем недавно разобрали на дрова. Тут я всю жизнь свою и прожил. И конца дождался. Теперь дом стал ничей, и люди за стеной живут чужие…»[1;220].

В жизни Татьяны дом также играет важную роль. По мере взросления девушки меняются и характеристики дома:

Дом является свидетелем взросления героини. В его стенах происходит своеобразная инициация Татьяны во взрослую жизнь:

«- Есть ли в мире где-нибудь полная радость? И где она? Где ее искать? И что же такое, наконец, счастье? Где к нему ключ? И где двери в мир большой, обширный, не сжатый стенами старого дома?

Закинула руки за голову, выпрямилась и громко сказала вслух:

Я хо-чу жить! Я хо-чу жить!

Не видала, как в темном блеске большого зеркала отразилась высокая прямая девичья фигура с закинутыми руками, не слыхала, как отвечали ей смешным гулом струны рояля, как насторожился вечер, внимая великой нежности и простоте ее слов, и замерли в смущении стены особняка, видевшие Танюшу ребенком, слышавшие ее первый лепет, безмолвные свидетели ее роста, усердные хранители ее душевных тайн.

Стены шепнули, струны донесли весеннему воздуху, - и вечернее небо выслало первую звезду вестником решения совета светил:

Ахios - Достойна!» [1;102].

Взросление Татьяны - как и у её дедушки! - показано в изменении её связи с домом. Теперь она работает, и реже бывает там. Однако дом продолжает сохранять память о ней:

«…Танюши нет дома; она халтурит в рабочем районе, в клубе имени Ленина.

В комнате Танюши, на столе, лежит раскрытый старый альбом фотографий. В окошечках альбома портреты дедушки и бабушки, когда дедушка и бабушка были еще молоды. На дедушке сюртук в талию, бабушка перетянута корсетом и руки держит на кринолине. Очки дедушки блеснули, и вместо одного глаза получилось белое пятно. Карточка очень выцвела.

А правее -- карточка Танюшиной матери в модном костюме девяностых годов.

В комнате нет никого; над альбомом склонилась седая, голова Времени…»[1;111].

Крайне показательно отношение дома к кавалерам Татьяны. Так, Вася Болтановский назван «рыцарем домика на Сивцевом Вражке». Однако любопытно, что с тех пор, как он влюбляется в Татьяну, все его появления в романе оказываются вне дома. Даже в эпизоде, когда он заходит к ней, чтобы идти вместе на работу - он стоит у подъезда. Наоборот, в тот момент, когда у него появляется надежда на взаимность Татьяны, действие происходит в доме, но в доме Болтановского. Это символично - в случае замужества Татьяна бы переехала именно в этот дом.

Размышления Татьяны в беседе с Болтановским четко противопоставляют их - мир потенциального мужа, и мир Дома:

«- Вася, милый Вася, я все знаю и все ценю. Только себя я еще не знаю. Мне здесь с вами хорошо, а дома, в городе, у меня на душе тревожно. Есть много такого, чего я не могу понять, ну - в себе самой. Вы, Вася, не осуждайте меня…»

Однако отношения Татьяны и Васи никогда не перейдёт в разряд сбывшихся. В сцене финального объяснения Болтановский получает, наконец, допуск в дом - но здесь сейчас он уже подчеркнуто чужой:

«В первый раз пришел сегодня Вася на Сивцев Вражек,- хотя выходить начал еще за неделю. Все откладывал. Сначала думал зайти так, чтобы застать только старого орнитолога. Потом решил, что все равно, - когда-нибудь надо же решиться увидать и Таню у нее дома, в знакомой обстановке. Ведь, собственно, ничего не случилось! Все вышло так, как и должно было.

Он застал Танюшу одну. Профессор пошел прогуляться, захватив и портфель с книгами.

Танюша обрадовалась приходу Васи, но и смутилась. Видела, что Васе как будто не по себе, что держится он, словно бы вошел в чужой дом, а не в знакомый с юности. И знала Танюша, что причина в ней…»[1;183].

Наоборот, добившийся взаимности Татьяны Протасов - «Новый друг домика на Сивцевом Вражке» изначально принят домом. И, собственно, свою влюбленность Татьяна осознаёт как раз в доме:

«…Восемь часов. Глаза Танюши бегают по строчкам книги, книга обиженно молчит: она не привыкла к рассеянности. Дедушка глубоко ушел в кресло, и, конечно, дедушка не может прислушиваться так чутко. Среди шагов на улице он не отличит нужного шага, который непременно остановится у подъезда, переждет мгновенье (почему это?) и все же скажется стуком. Тогда Танюша, сдерживая торопливость, отложит книжку и пойдет отворить...» [1;168]..

Эрберг пишет Татьяне письмо - «на Сивцев Вражек», то есть фактически не ей, а дому. Собственно, и само это письмо начинается весьма характерно:

«…Мой привет Вашему дому. Часто вспоминаю Ваши музыкальные воскресенья. Все это кажется таким далеким...» [1;28].

Образ Астафьева, также обрисован во многом через место своего проживания. Например, изменение его жизни с революцией вкратце описано через перемену жилищных условий:

«…Раньше у Астафьева была здесь квартира; сейчас остались за ним две комнаты, а в третьей жил одинокий рабочий, человек робкий и забитый. Приходил к вечеру, ложился спать, и Астафьев его почти не видел.

Зарились и на вторую комнату Астафьева, где у него оставалась библиотека, но пока комнату он сумел отстоять охранительной бумажкой, по своему преподавательскому званию. Зимой она была холодна и необитаема, летом он рассчитывал в ней работать и принимать, если только будет кого принимать и над чем работать.

Придя, переоделся, набил новую трубку и взял книгу.

Вместе с запахом навоза и нечистот проникал в окно и весенний воздух. И чтенье не ладилось…»[1;106].

Дома других персонажей романа также отражают их состояние. Например, вот как описан дом Эдуарда Львовича, когда он приходит туда в депрессии:

«…Дома его ждала комната, не согретая печуркой. В комнате было темно и не видно ни пятнышка пыли, ни полосок на паркете…»[1;86].

Или возвращается туда после смерти своей матери:

«Эдуард Львович вернулся домой, и квартира (тогда у него была своя, никем не оспариваемая квартира) показалась ему пустой. И вот тут... произошло что-то примиряющее, утешит... ну да. Он сел за рояль и стал играть. И играл до сумерек. И, играя, забыл о потере. И каждый раз, как он чувствовал наступившую в жизни пустоту, он заполнял ее звуками рояля…»[1;85].

Вообще смерть персонажей романа иногда иллюстрируется в символическом плане через образ Дома. Например, гибель Эрберга иллюстрирована также с помощью этого образа- на этот раз призрачного, разрушающегося карточного домика:

«…Центр мира перестал быть центром, мир потерял опору, закружился и унесся за мыслью. В то же время с легким треском электрической искры в одной бывшей жизни мгновенно порвались все нити мечтаний, сомнений, привязанностей, и все стало ясно, и все стало просто, и мягко зашелестели бристольские листочки распавшегося карточного домика…»[1;31].

Гибель этого домика является необходимым условием гибели героя. Только после распада карточного домика становится очевидна неизбежность смерти Эрберга:

«Проще и лучше, чем стало теперь, не мог бы придумать мудрейший человеческий ум. Оставалось только убрать, скрыть землей, общим покровом, оболочку житейской гордыни, тело без имени, рану без боли, бурый кусочек бумаги без реального значения…»[1;31].

Смерть самого героя никак напрямую не описана в тексте романа. Её аллегорией как раз и является распад карточного домика.

Еще более сильной делает эту аллегорию другая смерть, предваряющая смерть Эрберга:

«…Ласточка умерла. Это была - та самая, что под окном дома на Сивцевом Вражке три весны подряд устилала новым пухом старое гнездо. Та, что видела человеческую девушку Танюшу с кувшином в руках над голыми плечами, что слаще щебетала для старого профессора, чем кукует его кукушка. Это была та ласточка, что склюнула под самой крышей точившего балку червяка».

Подобным же образом описана и другая смерть - поручика Стольникова, волею судьбы превратившегося в несчастный Обрубок. Обрубок кончает жизнь самоубийством, но в рамках нашей темы важно отметить, как именно происходит это самоубийство - он выбрасывается из окна, то есть покидает дом:

«…Обрубок снова навалился на рычаг и подкатил кресло к окну. Грудь его была на уровне подоконника. В доме напротив были открыты окна; на одном грудой были навалены подушки и одеяла, в пятнах, давно не стиранные.

Он видел только полоску неба, заслоненного этажами дома. По небу плыло облако, а глубина была синей и прекрасной. Была весна, кому-то нужная, к кому-то ласковая. Острым клинышком прорезала небо ласточка и юркнула в гнездо.

Тогда культяпкой руки он уперся в подоконник, напряг мускулы и отделился от кресла. Был как ребенок, которому хочется вскарабкаться на стул. Там, за окном, больше простора. Уперся подбородком в холодную доску, сильной шеей поднял неповоротливое тело и замер так. Если кресло откатится -- он упадет на пол. Но кресло стояло боком, прочно.

Так, помогая себе движением челюсти, добрался до планки, сдерживавшей раму, и впился зубами. Положить грудь на подоконник,-- вот все, что нужно было Обрубку. Ребро подоконника больно давило грудь, но он выдержал и последним напряжением перевалил на доску все тело. От движения его кресло откатилось и упал плед, которым Григорий подвертывал остатки ног Обрубка.

Теперь он лежал на подоконнике, едва прикрытый длинной рубашкой, измученный крайними усилиями, ослабевший. Лежал ничком, повернув голову к улице. Стало видно больше неба.

Упираясь подбородком, он подполз к краю окна и перевесил голову вниз. Внизу была неметеная каменная панель, и под самым окном лежала коробка от папирос "Ира". Эти самые папиросы курил и Обрубок; может быть, это его коробка.

Подоконник холодил тело. По улице прошел прохожий, взглянув вверх, увидал смотрящую голову и прошел мимо. Теперь улица была пуста.

Обрубок подполз ближе к краю…»[1;98].

Стоит отметить, что в сцене присутствуют два сторонних человека - человек, идущий по улице (вне дома), и женщина в соседнем доме. Первый видит Обрубка, но не обращает на него никакого внимания. Это характерная, вне-домная реакция, точнее отсутствие её. Наоборот, женщина, даже не знакомая с Обрубком, демонстрирует внимание и участие:

«…В окне напротив, где лежали подушки, показалась фигура женщины. Увидав Обрубка, она ахнула и крикнула внутрь комнаты…»

Стоит упомянуть еще одну роль, которую играет дом в жизни персонажей. Это роль хранителя времени, хрониста. У совокупной памяти семьи есть и материальное выражение (например, семейный альбом Татьяны), и нематериальная память, дух, символом которого являются часы с кукушкой:

«… Кукушка вылетает из дверцы и считает прожитые сегодня часы. Но только сегодня. О днях и годах, прожитых уже совсем лысым, уже начавшим горбиться Эдуардом Львовичем, кукушка ничего не знает. Может быть, тайны никогда не было, а может быть, когда-нибудь и была она у старого музыканта.

Так много было тайн и в детстве Танюши -- и как просто стало теперь! Все понятно, и все обыкновенно. И сама она, Танюша, -- совсем обыкновенная, как все; просто -- женщина. Это не обидно, а хорошо. И любит она человека тоже обыкновенного, самого простого, каких, вероятно, очень много. Хорошего, честного, дельного, умного, -- но таких же, как он, могло пройти мимо Танюши много. Почему именно он ей стал так близок и так люб? Простой случай? Нет, значит, так было нужно. И так - на всю жизнь?

Ничего про это не может сказать кукушка. Она знает только счет прошлого. Она уже отметила наступившую полночь и начавшийся новый день. Теперь стрелка часов подходит к первому получасу…»[1;213].

3.3 Особенности художественной структуры образа Дома в романе «Сивцев Вражек»

Как уже отмечалось выше, Дом - понятие многоаспектное. В создании образа Дома на Сивцевом Вражке Осоргин соединил следующие смысловые составляющие литературного архетипа «Дом»:

·Дом как модель мироздания

·Дом как символ Отечества.

·Дом как символ культуры

·Дом как родовое гнездо

Дом как модель мироздания

Природа дома как пространственного объекта двойственна: с одной стороны, он всегда является воплощением исторически сложившихся форм жизни нации, с другой стороны, заключает в себе обобщенно-символический смысл. Структура дома обычно воплощает сложившееся в недрах той или иной культуры знание об организации мира (поэтому дом, в древнерусской литературе воспринимался как аналог космоса). Дом, город, храм повторяют единый образ солнца, неба, земли. Не случайно мифологическим сознанием строительство дома отождествлялось с сотворением мира, а разрушение дома - с гибелью мироздания (космоса). Последняя ситуация закономерно вызывала у личности ощущение катастрофичности бытия, собственной неустойчивости, незащищенности перед лицом стихии (природной или социальной) и даже сиротства (подобные эмоции сфокусировались в понятии бездомности).

Художественное пространство романа охватывает весь мир. Его масштабность, вместимость заданы с первых строк романа: «В беспредельности Вселенной, в Солнечной системе, на Земле, в России, в Москве, в угловом доме Сивцева Вражка…». Здесь обозначена позиция, которую занимает Дом в пространственной структуре романа, позиция не просто конкретного места, но одного из уровней бытия. Таким образом, Дом является связующим звеном между уровнем неба и уровнем земли, что перекликается с древнерусской книжной традицией, в частности с «Домостроем», где образ Дома отражал присущую национальному сознанию модель мира. Здесь прослеживается параллель - Дом земной (жилище человека) - Дом небесный (Храм).

Особняк на Сивцевом Вражке и сам оказывается Вселенной для многих созданий, поэтому рассказ о том, что «целая мышиная семья помогает червяку точить деревянные скрепы пола и прочные, но не вечные стены» [1;16], вносит в повествование предощущение космологической катастрофы и подводит автора к по-библейски возвышенному и философичному рассуждению: «Охлаждается земля, осыпаются горы, реки мелеют и успокаиваются, все стремится к уровню, иссякает энергия мира - но еще далеко до конца»

Жизнь человеческую в мире Осоргин характеризует также через образ Дома: «Входят в мир через узкую дверь, боязливые, плачущие, что пришлось покинуть покоящий хаос звуков, простую удобную непонятливость; входят в мир, спотыкаясь о камни желаний, - и идут толпами прямо, как лунатики, к другой узкой двери» [1; 48].

В художественном мире Осоргина пространство дома служит структурирующим началом, которое скрепляет все сферы человеческого бытия, способствует становлению и творческой реализации личности. В конечном счете, дом представляет собой модель мироздания, где взаимосвязаны телесное и духовное, время и вечность, личностное и общечеловеческое.

Дом как символ культуры.

Для Осоргина значима идея передачи культурного наследия будущим поколениям. Одна из важнейших тем романа - трагическая судьба русской интеллигенции. Но именно интеллигенция показана в книге М. Осоргина главной хранительницей духовных ценностей. В конце романа звучат слова старого профессора, полные веры в жизнь, в восстановление связи времен, нормальной логики жизни. Эта проблема отразилась в образе Дома как символа уходящей культуры. В особняке уже на протяжении многих лет живут люди, являющиеся носителями вечных общечеловеческих и культурных ценностей. Здесь собираются умные люди, ведутся разговоры о смысле жизни, о путях развития общества. «Старик любил, когда его огонек собирал умных людей, с которыми хорошо и уютно посидеть и поговорить.

Науку надо беречь. Поколения уйдут, а свет науки останется. Наука - гордость наша.» [1;138]. Профессору трудно принять наступившую реальность, когда все нажитое веками знание и мудрость отвергаются. «Ну, а современность, нынешнее наше, оно как раз и отрицает культуру и логику; в самом-то в нем никакой логики нет» [1;139]. Старый орнитолог сохраняет надежду, что достижения науки и культуры не исчезнут в наступившем хаосе, что люди догадаются, что без накопленного веками культурного опыта предков невозможно построить будущее: «Люди придут, новые люди, начнут все стараться по новому делать, по-своему. Потом поглядев, побившись, догадаются, что новое без старого фундамента не выживет, развалится, что прежней культуры не обойдешь, не отбросишь ее. И опять возьмутся за старую книжку, изучать, что до них изучено, старый опыт искать. Это уж обязательно. И вот тогда, Танюша, вспомнят и нас, стариков»[1;221].

Дом как символ Отечества.

«Особняк профессора за последний, за страшный год постарел, поблек. Днем еще бодрился, а к ночи тяжко оседал, горбился, постанывал скрепами балок и штукатурок» [1;221]. Скупо, почти документально отражены и внутренние изменения в структуре обитателей:

«…В столовой особнячка теперь жили чужие люди, въехавшие по уплотнению. Дуняша жила наверху в комнатке, рядом с бывшей Танюшиной; в Танюшиной же комнате поселился Андрей Колчагин,-- только дома бывал редко, больше ночевал в Совдепе, где в кабинете своем имел и диван для спанья.

Дуняша иногда помогала Тане в хозяйстве, так, по дружбе; прислугой она больше не была - была жилицей…»

В особнячке на Сивцевом Вражке все больше звучит мотив разрушения, утраты. Уходит в прошлое прежняя Россия - стареет, разрушается дом. Однако финал романа сохраняет отчетливую надежду на продолжение бытия дома: даже после смерти профессора-орнитолога дом останется существовать, будут прилетать к его карнизам ласточки, и Татьяна отметит их возвращение в дневнике, т.е. что гармония мироздания непременно восстановится, вернётся привычный порядок вещей, ведь жизнь сильнее смерти и разрушения.

Дом как родовое гнездо.

Уже с первой главы романа возникает смысловая ассоциация с образом гнезда. О главе дома, старом профессоре орнитологии говорится: «По щебету облюбовал себе подругу жизни, вылупились птенчики - три птенца. Оперились, выросли, отлетели» [1;4].

«Особнячку на Сивцевом Вражке уже много лет. Старый профессор вспоминает: «Вот когда у нас тихо и все сидим, все мне кажется, будто стены шепчутся. Дом-то старый, есть ему что вспомнить. Этот дом, Петр Павлович, еще мать моя строила, Танюшина, значит, прабабка. По тому времени дом считался барский, большой, для хорошей семьи. Красивый был. На дворе разные службы, конюшни, птичник, баня, конечно. Баню-то эту мы совсем недавно разобрали на дрова. Тут я всю жизнь свою и прожил. И конца дождался. Теперь дом стал ничей. И люди за стеной живут чужие». Осоргин любовно описывает бытовую составляющую образа дома, его теплоту и уют, семейные традиции жителей особняка.

В этом любят и ждут гостей. Здесь даже обыкновенные вещи рады приятным посетителям: «Ступени деревянной лестницы приветливо поскрипывали под знакомыми шагами, дверь открывалась с гостеприимством, вешалка с вежливой выдержкой принимала пальто и шляпы, стены старого дома ловили звук знакомых голосов.

В день рождения профессора особнячок на Сивцевом Вражке собрал тех, кто всегда помнил о былом его широком гостеприимстве» [1;217].

В дальнейшем в романе мы не встречаем конкретных описаний дома - меняются лишь отдельные его детали. В них преобладают характеристики тёплого, уютного - домашнего:

«…Подходя к крыльцу, Эдуард Львович поднял голову и увидел красные гардины зала. Ему стало тепло и приятно…»

К концу романа в описании дома нарастают нотки усталости, старости, дряхлости:

«…Жалко старого, в нем был уют, спокойная радость, годами наросшее довольство! Но и устало старое, нужен ему покой и уход в вечность. Киркой и машиной уберут булыжник, зальют землю асфальтом, выложат торцом, на месте умерших и снесенных домиков с колоннами, старых гнезд с добрым домовым, старых стен, свидетелей прожитого,-- выведут стены новые больших новых домов, с удобствами, с комфортом. На долгие годы трава уйдет в поля -- ждать, пока перевернется и эта страничка, пока обветшает лак, сегодня свежий, перезреет и осыплется мысль,-- и снова в трещинах каменного города появится прах и влага для смешливого и упрямого полевого лютика…

Однако финал романа сохраняет отчетливую надежду на продолжение бытия дома:

«…Люди придут, новые люди, начнут все стараться по-новому делать, по-своему. Потом, поглядев, побившись, догадаются, что новое без старого фундамента не выживет, развалится, что прежней культуры не обойдешь, не отбросишь ее. И опять возьмутся за старую книжку, изучать, что до них изучено, старый опыт искать. Это уже обязательно. И вот тогда, Танюша, вспомнят и нас, стариков, и твоего дедушку, может быть, вспомнят, книжки его на полку опять поставят. И его наука кому-нибудь пригодится…»

Эти слова орнитолога о себе в равной степени можно приложить и к Дому. И финальный монолог «о птичках» кажется коротким гимном этому, императивом этого продолжающегося бытия дома. Даже в случае исчезновения отдельных своих элементов жизнь продолжается. И даже после смерти орнитолога дом останется существовать, будут прилетать к его карнизам ласточки, и Татьяна отметит их возвращение в дневнике:

« - Дедушка, вот скоро весна, и ласточки наши прилетят.

Ласточки непременно прилетят. Ласточке все равно, о чем люди спорят, кто с кем воюет, кто кого одолел. Сегодня он меня -- завтра я его, а потом снова... А у ласточки свои законы, вечные. И законы эти много важнее наших. Мы еще мало их знаем, много изучать нужно.

Долго молчали. И правда, стены старого дома шептались. Наклонив голову к Танюше, так что седая борода защекотала ее лоб, орнитолог тихо и ласково сказал:

Ты отметь, Танюша, запиши.

Что записать, дедушка?

А когда нынче весной ласточки прилетят -- отметь день. Я-то, может быть, уж и не успею. А ты отметь обязательно.

Дедушка...

Да, да, отметь либо в календаре, либо в моей книжечке, где я всегда отмечаю. Будет одной отметкой больше. Это, Танюша, очень, очень важно, может быть, всего важнее. Отметишь, девочка? Мне приятно будет.

Ласковая дедушкина рука гладит голову Танюши.

Дедушка, милый дедушка... Ну да, конечно... я отмечу, дедушка...»

Заключение

В нашей дипломной работе мы рассмотрели особенности образа Дома в романе Михаила Осоргина «Сивцев Вражек».

Стремясь к решению поставленных задач, мы пришли к следующим выводам:

В первой главе на основе биографических сведений мы попытались проследить становление мировоззрения Осоргина, его гражданскую позицию, определившие художественное своеобразие литературного наследия автора, а также ключевые проблемы романа «Сивцев Вражек». На основе проведенного исследования были получены следующие выводы: можно отметить эволюцию в политических взглядах Осоргина от народничества и партии эсеров в молодости до стихийного анархизма в годы второй эмиграции. Охлаждение писателя к идеям социал-революционеров можно объяснить, во-первых, сомнениями в необходимости террористических акций, а, во-вторых, несовместимостью его нравственных убеждений с положениями партийной программы. Осоргин утверждал приоритет личности перед государственными интересами. Естественным человеческим правом он считал свободу личности, которая была попрана в политике тоталитарных государств.

Творчество писателя проникнуто напряженной философичностью, хотя он никогда не претендовал на роль философа. В его творчестве затрагиваются глобальные проблемы - проблемы бытия, космоса, природы, жизни, которые неизбежно выводит на проблему человека, ведь это он пытается разгадать секреты мироздания. «... мы не видим, - писал он, - что мечемся в сплошном кольце чудесного, неразгаданного, насыщенного прекрасной тайной - над нами, под нами, рядом с нами, вблизи и в бесконечных далях, и что жизнь «царя природы» есть только маленький и случайный феномен жизни мировой» [34;51]. Важнейшей проблемой творчества Осоргина становится проблема «Человек и Вселенная». С наибольшей остротой она поставлена в романе «Сивцев Вражек». В романе затронуты также такие проблемы как пути развития технократической цивилизации, судьбы мировой и русской культуры, милитаризм начала века, проблемы экологии. Названные проблемно-содержательные доминанты были важны для всего ХХ столетия и не теряют значимости в сегодняшние дни.

В изображении ключевого образа романа - образа Дома, Осоргин следует традициям своих предшественников.

Мышление, мироощущение древнерусской книжной традиции тесно связаны с понятием домостроительства, нашедшим свое отражение, в частности, в «Домострое». В этом памятнике, посвященном строению домашнего хозяйства, проявилась иерархичность отношений между домом небесным и домом земным, присущая общему укладу жизни. Композиция «Домостроя» соответствует этапам построения домашнего хозяйства: сначала излагаются правила внутреннего духовного устроения дома (1-15 главы), на этом основании возводится фундамент мирского строения и регламентируется ведение домашнего хозяйства, заключает «Домострой» поучение отца сыну. Таким образом, уже в древнерусской книжной традиции складывается определенная модель Дома, формирующая его устойчивое национальное восприятие, которое в том или ином варианте оживает и в литературе нового времени.

В эпоху расцвета русской литературы образ Дома продолжал оставаться важнейшим понятием для отечественных классиков. Именно родной Дом в конце XVIII-начале XIX века и далее выделяется в литературе, как главная составная часть в создании автором особого образа своей Родины. Кратко были рассмотрены особенности представления этого архетипа в творчестве А.С. Грибоедова, А.С. Пушкина, М.Ю.Лермонтова, Н.В. Гоголя, Н.С. Лескова, И.С. Тургенева, Л.Н. Толстого, Ф.М. Достоевского, А.П.Чехова. Подытоживая данный раздел работы, можно сказать, что в русской литературе, начиная с периода ее становления образ Дома воплощал в себе устойчивость, упорядоченность, традиции, культуру, семейно-родовую близость. В начале ХХ века в связи с коренными изменениями в общественном и индивидуальном сознании в творчестве все сильнее зазвучал мотив «падения дворянской усадьбы». Наиболее ярко этот мотив выразился в пьесе А.П. Чехова «Вишневый сад», ставшей своеобразным символическим аккордом в теме разрушения дворянских гнезд.

В третьей части дипломной работы был проведён анализ структуры образа Дома в романе «Сивцев Вражек», а также рассмотрены особенности создания этого образа, связь его с образами главных героев и с отражением событий, происходящих в изображенном в романе мире.

Мы постарались показать, что в образе Дома автор стремился решить широкую задачу - показать символ мироощущения конкретной семьи, своеобразную точку отсчёта их бытия в изменяющемся мире.

В творчестве Осоргина можно найти несколько символов, относящихся к подобному типу, однако именно Дом во многом выражает философские и этические искания автора, и является средством для художественного отображения качественных трансформаций общества в начале XX века, и трагическую сущность его бытия в этих условиях. При всём том Дом ни в коей мере не является схематичной фигурой - это глубокий образ, без малейших скидок он может быть назван полноценным персонажем романа.

Образ Дома построен на некоторых важнейших мотивах. Дом является своеобразным полем, оболочкой, общей для своих обитателей и отделяющей их от остального мира. Трансформации окружающего бытия приходят внутрь Дома лишь преломленные им, и зачастую внутренние события его жизни кажутся обитателям куда более важными. Вместе с тем Дом не отделен от окружающего мира - он занимает чёткое место, как в пространственной, так и во временной иерархии мира, более того - является своеобразным эталоном, точкой отсчета пространственно-временных отношений. Наконец, образы самих персонажи романа во многом воспринимаются опосредовано, через связь с домом - их действия, переживания, изменения судеб даны в преломлении их отношений с домом. В этом плане Дом - главный сквозной образ романа, он является одновременно и декорацией и равноценным его действующим лицом.

Художественная структура образа Дома в романе включает такие смысловые составляющие как космос, культура, родина, семья.

Таким образом, в художественном мире Осоргина конкретное пространство Дома представляет собой универсальную модель бытия, где взаимосвязаны телесное и духовное, время и вечность, личностное и общечеловеческое.

Список литературы

1.Осоргин М.А. Сивцев Вражек // М.А. Осоргин. Собр. Соч.: В 2 т. Т. 1. М., 1999. - 446 с.

2.Авдеева О.Ю. «Ласточки непременно прилетят…» // Осоргин М. Сивцев Вражек: Роман. Повесть. Рассказы. М., 1990 - 312 с.

.Аверинцев С.С. Поэтика ранневизантийской литературы. М.:Наука, 1997. - 228 с.

.Агеносов В.В. Генезис философского романа. - М.:Терра, 1986, - 256 с.

.Агеносов В.В. Литература Русского зарубежья. - М.:Полярис, 1998 - 448 с.

.Адамович Г. Литературные беседы. "Сивцев Вражек" М. А. Осоргина, - http://az.lib.ru/o/osorgin_m_a/text_0030.shtml

.Бахтин М.М. Проблемы творчества Достоевского. Проблемы поэтики Достоевского. М.:Наука, 1975 - 511 с.

.Библиотека литературы Древней Руси / РАН. ИРЛИ; Под ред. Д. С. Лихачева, Л. А. Дмитриева, Н. В. Понырко. - СПб.: Наука, 2006. - Т. 15: XVII век. - 530 с.

.Буслакова Т.П. Литература русского зарубежья: курс лекций. - М.: Высш. Шк. - 2003. - 256 с.

.Данилина Г.И., Эртнер Е.Н. Образ провинции в русской литературе XIX в. // Вестник ТГУ. № 4. Тюмень, 1999. - С. 34-49.

11.Деблик Н. Типы повествования в прозе М. Осоргина. Дисс канд. фил. наук- Москва, 1999.

12.Демкова Н.С. Средневековая русская литература: Поэтика, интерпретации, источники - СПб.:Радуга, 1996. - 256 с.

.Жирмунский В.М. Задачи поэтики // Жирмунский В.М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. Л., 1977. - С. 20-48

14.Камянов В. В строю и вне строя /Октябрь. 1993. № 4. - С. 181-183.

15.Курбатов В. Космос хаоса /Москва. 1990. № 7. - С. 199-203.

16.Лаптева Н.Б. Художественный мир М. Осоргина. Дисс.... канд. фил. наук.- Пермь, 1998.

17.Ласунский О. Литературный самоцвет: М. А. Осоргин в оценках рус. заруб. критики: к 50-летию со дня смерти// Урал. - 1992. - №7. -с. 179 - 186.

18.6. Ласунский О. Цветы с Родины: [ о тв-ве М. Осоргина]// Лит. газ.- 1989. - №49 - с. 6.

19.Литература русского зарубежья (1920 - 1990): учеб. пособие / под общ. ред. А.И. Смирновой. - М.: Флинта: Наука, 2006. - 448 с.

20.Лихачев Д.С. Великий путь: становление русской литературы XI-XVII веков. М.: Современник, 1987. - 301 с.

.Лихачев Д.С. Внутренний мир художественного произведения // Вопр. лит. М., 1968. № 8, с.42-48

.Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы. Л.: Художественная литература, 1971. - 414с.

.Лихачев Д.С. Развитие русской литературы X-XVII веков. Л.: Наука, 1973. - 254 с.

.Лотман Ю.М. Александр Сергеевич Пушкин. Биография писателя. Л.: Просвещение, 1984.-255 с.

25.Лотман Ю.М. О понятии географического пространства в русских средневековых текстах // Лотман Ю.М. О русской литературе. СПб., 2005. - 806 с.

26.Марченко Т. Творчество M. Осоргина 1922 - 1942 годов. Дисс.... канд. фил. наук. - Москва, 1997.

27.Марченко Т. М. Осоргин /Литературная энциклопедия русского зарубежья. 1918-1940. - Т.1. Писатели Русского Зарубежья. - М.,

28.РОССПЭН, 1997

.Мелетинский Е.М. Избранные статьи. Воспоминания. М., РГГУ, 1998. - 576 с.

.Минералов Ю.И. История русской литературы XIX века(1840-60-е годы). - М:Наука, 2003 - 368 с.

32.Нечаева М. Поэтико-философский контекст и околороманное пространство романа М. Осоргина «Сивцев Вражек». Дисс.... канд. фил. наук. - Тамбов, 1997.

33.Николина Н.А. Филологический анализ текста. - М:Академия, 2003 - 180 с.

34.О творчестве Михаила Осоргина// в кн. Современное русское зарубежье, - М.,Олимп, 1998 - 348 с.

.Осоргин М. А. Времена. Париж, 1955, с.180-185. - ttp://az.lib.ru/o/osorgin_m_a/text_0070.shtml

.Повесть временных лет. // Библиотека литературы Древней Руси. Т.1. СПб: Просвещение, 1997 - 448 с.

.Повесть о Горе-Злочастии / Изд. подг. Д.С.Лихачев, Е.И.Ванеева. - Л.: Наука, 1984 - 112 с.

.Поликовская Л. М. Осоргин/Энциклопедия для детей. - М.: Аванта +, 1999; Постановление Политбюро ЦК РКП(б) об утверждении списка высылаемых из России интеллигентов, 10 августа 1922 года. - http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/Article/post_vus.php

.Радомская Т.И. Дом и Отечество в русской классической литературе первой трети XIX в. Опыт духовного, семейного, государственного устроения. М.: Совпадение, 2006. - 240 с.

.Радомская Т.И. Феномен дома и поэтика его воплощения в русской литературе первой трети XIX века http://www.dissercat.com/content/fenomen-doma-i-poetika-ego-voploshcheniya-v-russkoi-literature-pervoi-treti-xix-veka-griboed#ixzz2ADwktATH

.Ранчин А.М. Проза Михаила Осоргина. - //Филология, 2010, №7 -http://www.portal-slovo.ru/philology/43232.php

.Русское зарубежье. Золотая книга эмиграции. Первая треть ХХ века. Энциклопедический биографический словарь. - М.: Российская политическая энциклопедия, 1997. - 608 с.

.Скиба В.А., Чернец Л.В. Художественный образ // Введение в литературоведение. Литературное произведение: основные понятия и термины / Под ред. Чернец Л.В. М., 2000. - 312 с.

.Струве Г.П. Русская литература в изгнании/Г.П. СтрувеМ.:СП «Русский путь», 1996. - 445с.

.Топоров В.Н. Предыстория литературы у славян: Опыт реконструкции: Введение к курсу истории славянских литератур. - Москва: РГГУ, 1998. 319 с.

.Топоров В.Н. Святость и святые в русской духовной культуре. Т. 1: Первый век христианства на Руси. М.Текст, 1995. - 608 с.

.Хализев В.Е. Теория литературы. - М.: Высшая школа, 1999, - 240 с.

.Чернец Л.В. Образ в литературном произведении// в кн. А.Н.Островский, А.П.Чехов и литературный процесс XIX-ХХ вв. - Кострома: Интрада, 2003 - с. 458-479

.Чудаков А.П. Слово - вещь - мир: от Пушкина до Толстого. - М:Текст, 1992 - 218 с.

.Чумакова Т. В. В человеческом жительстве мнози образы зрятся. Образ человека в культуре Древней Руси. - СПб.: Санкт-Петербургское философское общество. 2001, - 312 с.

.Шуклин А. Образ дома в русской классике: проблема научного подхода.// Молодой человек в системе современного образования: сб. науч. ст. - Тюмень: "Печатник", 2011. С. 221-227.