Нарастание оппозиционных настроений в обществе. Диссидентское движение в СССР
ФЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ АВТОНОМНОЕ
ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ
ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ
«Казанский (Приволжский) федеральный университет»
ИНСТИТУТ ИСТОРИИ
КАФЕДРА ИСТОРИИ РОССИИ И СТРАН БЛИЖНЕГО ЗАРУБЕЖЬЯ
КУРСОВАЯ РАБОТА:
нарастание оппозиционных настроений в обществе. диссидеское движение в СССР
Работу выполнил:
Студент группы 04.2-208
-го курса заочного отделения
Козырев Алексей Николаевич.
Научный руководитель:
к.и.н., доцент
В.Ф. Телишев
Казань 2015.
Оглавление
§ 1. Определение понятия «дисседент» и начальный период формирования оппозиционного движения
§ 2. Рождение самиздата
§ 3. Становление правозащитного движения
§ 4. За колючей проволокой. Движение в поддержку политзаключенных
§ 5. Размежевание диссидентского движения. Формирование направлений западников и славянофилов
§ 6. Хельсинский период в правозащитном движении. Подъем правозащитного движения
Заключение
Список используемой литературы
Введение
Одной из особенностей российского общества, не только современного, но и предыдущих эпох, является жесткая регламентация на легитимность проявления инициативы со стороны государства и отдельного гражданина. Не приветствовалась не только инициатива, но главное, подозреваемое за ней разномыслие, к которому государство традиционно относилось с подозрительностью. Причина в природном консерватизме, свойственном российскому обществу. Но цель данной работы не разобраться в причинах данного положения, а проследить развитие той части общества, которая традиционно противостояла единым общественным и государственным установкам регламентирующим жизнь граждан. Эту часть общества и тогда и сегодня называют инакомыслящими, диссидентами, пятой колонной. Несомненно, вопрос об инакомыслящих, актуален и сегодня.
Цель работы - проследить развитие движения диссидентов, советского периода от периода политической оттепели после смерти И. В. Сталина до периода разгона Московской Хельсинской группы.
Задачи - на основе имеющегося материала, дать определение термина «диссидент», определить массовость движения в советский период, состав и цели правозащитного движения. Сравнить цели общественной и политической деятельности групп разных периодов, выяснить была ли политическая составляющая в движении диссидентов.
В своей работе я намерен использовать как рекомендованную литературу, так и работы сторонних авторов. Основной работой которой я руководствуюсь по советскому периоду является «История инакомыслия в СССР» Алексеевой А.М. Алексеева имеет 15-летний опыт участия в правозащитном движении и основываясь на периодических выпусках самиздата «Хроники текущих событий», попыталась систематизировано описать историю инакомыслия в Советском Союзе. Также мне представляется уместным использовать в изучении периода с 1953 по 1982 работу В.А. Козлова, заместителем директора Государственного архива Российской Федерации автора «Крамола: инакомыслящие в СССР при Хрущеве и Брежневе 1953-1982 годы. По рассекреченным документам Верховного суда и Прокуратуры СССР», для определения точного количества процессуальных дел по данной тематике. Систематическая исследовательская, источниковедческая и публицистическая работа, по изучению народного сопротивления власти, началось в России после 1991 г. Одним из центров изучения инакомыслия в СССР стало общество «Мемориал», публикующее документы рассекреченные по Указу Президента Российской Федерации от 23 июня 1992 г. «О снятии ограничительных грифов с законодательных и иных актов, служивших основанием для массовых репрессий и посягательств на права человека». Пиком таких публикаций в широкой печати был 1992 г., когда власти готовили так называемый суд над КПСС. Актуальным мне кажется также использовать статьи А.Д. Синявского, как человека непосредственно участвовавшего в диссидентском движении и прошедшим через тюремное заключение за свою литературную деятельность. Кроме того считаю целесообразным использовать статьи и его товарища по уголовному процессу - А.Ю. Даниэля. Еще одним участником диссидентского движения являлся Амальрик А.А., в своей работе я использую его книгу «Записки диссидента». Несомненно огромнейший интерес представляет одно из основных изданий самиздата - периодический журнал «Хроника текущих событий» (в дальнейшем ХТС), освещавший все политические процессы проходившие в Советском союзе. Все выпуски Хроники представлена в материалах общества «Мемориал» на его электроном ресурсе - #"justify">§ 1. Определение понятия «дисседент» и начальный период формирования оппозиционного движения
диссидент оппозиционный самиздат славянофил
В рамках исследовательской программы, начатой в конце 1990 года НИПЦ «Мемориал» для изучения истории диссидентской активности и правозащитного движения в СССР, предложено следующее определение диссидентства:
а) совокупность движений, групп, текстов и индивидуальных поступков, разнородных и разнонаправленных по своим целям и задачам, но весьма близким по основным принципиальным установкам:
ненасилие;
гласность;
реализация основных прав и свобод «явочным порядком»;
требование соблюдения закона,
б) по формам общественной активности:
создание неподцензурных текстов;
объединение в независимые (чаще всего - неполитические по своим целям) общественные ассоциации;
изредка - публичные акции (демонстрации, распространение листовок, голодовки и пр.)
в) по используемому инструментарию:
распространение литературных, научных, правозащитных, информационных и иных текстов через самиздат и западные масс-медиа;
петиции, адресованные в советские официальные инстанции, и «открытые письма», обращённые к общественному мнению (советскому и зарубежному); в конечном итоге петиции, как правило, также попадали в самиздат и/или публиковались за рубежом[1].
Андрей Синявский, один из активных участников диссидентского движения, так писал о личностных характеристиках традиционного советского диссидента - «Диссиденты в своем прошлом - это чаще всего очень идейные советские люди, то есть люди с высокими убеждениями, с принципами, с революционными идеалами. В целом диссиденты - это порождение самого советского общества послесталинской поры, а не какие-то чужеродные в этом обществе элементы и не остатки какой-то старой, разбитой оппозиции.
Диссиденты - это явление, возникшее непосредственно на почве советской действительности. Это люди, выросшие в советском обществе, это дети советской системы, пришедшие в противоречие с идеологией и психологией отцов [2].»
Днем рождения правозащитного движения Алексеева считает 5 декабря 1965 г., когда в Москве на Пушкинской площади состоялась первая демонстрация под правозащитными лозунгами[3]. После смерти Сталина на свободу вышли из лагерей осужденные по политическим статьям. Но общество все еще оставалось в состоянии оцепенения объяснимого в первую очередь страхом. Ко всему прочему средства обмена идеями и информацией были полностью монополизированы государством, включая и литературу и кинематограф, и театр, и живопись. Сведения каждого человека о реальной жизни ограничивались собственными наблюдениями: его знания о процессах, происходивших в обществе, были замкнуты в круге людей, непосредственно ему знакомых. Но и эти ограничительные результаты умственной и духовной работы одиночек и групп оставались достоянием лишь той небольшой ячейки общности человеческого общества, внутри которой они были выработаны. Именно монополия правящей партии на распространение идей и информации обусловила огромную взрывную силу XX съезда КПСС в феврале 1956 г., разоблачивший культ личности Сталина, что послужило толчком для духовного раскрепощения общества. Но при этом критика «культа личности» Сталина исключала критику партии, в течение десятилетий проводившей этот «культ» и была строго ограничена сталинским периодом, и не допускалось ее распространение на текущий момент истории.
Нередки были в те годы открытые выступления с критикой половинчатости решений XX съезда и требованиями реформ системы, которые сделали бы невозможным новый «культ личности». Чаще всего такие требования исходили от членов партии. Естественной трибуной их выступлений были партийные собрания. Но инициативы подобных выступлений были наказуемы, основная масса активистов была репрессирована - либо отправлены в лагеря, либо в специализированные медицинские учреждения психиатрической направленности. Выступления партийных функционеров и военных не подпадают под традиционное понятия диссидента как представителя внесистемной оппозиции представленной в основном интеллигенцией. В. Козлов выделяет эту часть общества в отдельную группу, определяя деятельность которой они занимались «крамолой» вызывающий целый ряд ассоциаций, таких как возмущение, мятеж, смута, измена, лукавые замыслы[4]. Патриархальные представления о крамоле, во многом определявшие отношение властей и их бюрократических аппаратов к инакомыслию, вполне сочетались с политической прагматикой режима, опасны для него были не только, альтернативные мысли сами по себе, но и потенциальная опасность свободного высказывания любых мыслей, пусть даже и вполне марксистских. Поэтому были осуждены и оказывались в тюрьмах и лагерях ярые защитники «подлинного ленинизма» и поклонники монархии, сторонники идей «капиталистического возрождения» и те, кто отрицал коммунистическую диктатуру за порожденный ею «личный капитализм» и бюрократические привилегии. Власть преследовала оппонентов за их нежелание или неумение вписаться в эталонные рамки законопослушного гражданина[5]. Период до начала 1960-х гг. время хоть и многочисленных, но не связанных между собой случаев проявления недовольства курсом партии со стороны отдельных личностей.
§ 2. Рождение самиздата
диссидент оппозиционный самиздат славянофил
Поэтому осмысление общего опыта сосредоточилось на художественной литературе и публицистике, обращенной в прошлое. На авансцену выдвинулись в те годы писатели и литературные критики. Центром диссидентской мысли стал ежемесячный литературно-публицистический журнал «Новый мир», главным редактором «Нового мира» стал Александр Твардовский. «Новый мир» способствовал сплочению сторонников либеральных идей - опознавательным знаком единомышленников стал «торчащий из кармана» очередной выпуск «Нового мира». А. Твардовский опубликовал повесть Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича» (1962 г.). Однако уже в феврале 1970 г. в общем русле ужесточения цензуры Твардовский был отстранен от руководства «Новым миром». Но остановить формирование и распространение неформальных либерально настроенных групп было уже невозможно. Эти общности были разрознены, но цементирование каждой из них сделалось возможным благодаря новому способу неподконтрольного распространения идей и информации, теперь известного под названием «Самиздат»: «сам сочиняю, сам цензуирую, сам издаю, сам распространяю, сам и отсиживаю за это»[6]. Согласно механизму самиздата автор отпечатывает свое произведение на пишущей машинке в нескольких экземплярах и раздает копии своим знакомым. Если кому-то из них прочитанное покажется интересным, он делает копии с доставшегося ему экземпляра и раздает их своим знакомым. Чем больший успех имеет произведение, тем быстрее и шире происходит его распространение.
При всем этом нельзя однозначно прикрепить к самиздату клише «либералов - западников», существовали два полюса общественной мысли, весьма традиционно для отечественной литературы, делившиеся на западников и славянофилов. Самиздатский журнал «Вече», выпускавшийся в первой половине 1970-х гг., был рупором «почвенников» и даже достаточно крайних националистов; однако он не в меньшей степени подпадает под представление о диссидентской активности, чем самиздатский журнал «Поиски», отчетливо либеральный и западнический по своей ориентации. «Националисты и «демократы», почвенники и либералы, «западники» и «славянофилы» интенсивно взаимодействовали.
Они исповедовали противоположные взгляды, но это не мешало им пользоваться в своей деятельности одними и теми же средствами и сидеть в одних и тех же лагерях»[7]. В конце 50-х - начале 60-х годов в самиздате присутствовали различные направления литературы, были там и эссе, и рассказы, и статьи, но превалировали там стихи. «Москва и Ленинград были буквально захлестнуты списками стихов запрещенных, забытых, репрессированных поэтов предреволюционного и советского времени - Ахматовой, Мандельштама, Волошина, Гумилева, Цветаевой и еще многих, сохраненных памятью людей старшего поколения»[8]. Читали кроме того и поэтов-современников, некоторые из которых были официально дозволены (Евтушенко, Мартынов), но благодаря самиздату знали и не печатаемых государственными издательствами - Иосифа Бродского, Наума Коржавина и других. Увлечение стихами конца 50-х годов, породило впервые в советской столице не запланированные официально сходки под открытым небом. 29 июня 1958 г. в Москве открыли памятник поэту Владимиру Маяковскому на площади его имени. На официальной церемонии официальные поэты читали стихи. А когда официальная часть закончилась, стали читать стихи все желающие из пришедших. Власти сначала не препятствовали этим сходкам. В «Московском комсомольце» от 13 августа 1958 г. даже появилась одобрительная статья с указанием места и времени встреч, но вскоре эти собрания были прикрыты. Однако в сентябре 1960-го их возобновила группа студентов. Эти собрания продолжались до осени 1961 г., когда перед XXII съездом партии, обеспечивая «порядок» в Москве, их окончательно разогнали. Летом 1961 г. были арестованы несколько завсегдатаев сходок. Владимир Осипов, Эдуард Кузнецов и Илья Бокштейн были осуждены по статье 70 УК РСФСР («антисоветская агитация и пропаганда»).
В молодежной среде в середине 60-х годов зародилось первое неофициальное литературное объединение. Эта литературная группа назвала себя «СМОГ», что расшифровывалось либо как «Смелость, Мысль, Образ, Глубина» или чаще как «Самое Молодое Общество Гениев». Наиболее близкими смогистам в русском искусстве были авангардисты начала двадцатого века, искания которых насильственно прекратили в конце 20-х годов.
Вообще в самиздатскую деятельность вовлеклись люди всех возрастов и всех поколений.
Характерное для самиздата явление не только молодой смогист, но и старушка-пенсионерка, стучащая на машинке у себя в комнате. Среди людей зрелого возраста наряду со стихами стали ходить мемуары, которые особенно часто писали бывшие лагерники. По словам Хрущева, редакции официальных журналов получили более 10 тысяч воспоминаний на лагерные темы[9]. «Взрослый» самиздат довольно быстро политизировался. Рой Медведев с 1964 г. по 1970 г. ежемесячно издавал материалы, позже вышедшие на Западе под названием «Политический дневник». В первые выпуски «Политического дневника» вошли материалы о смещении Хрущева и о попытках нового руководства реабилитировать Сталина. Постепенно выкристаллизовались такие постоянные разделы: «Обзор главных событий за месяц»; «Письма, статьи и рукописи»; «Из литературной жизни»; «Из прошлого»; «Заметки на экономические темы» и «Национальные проблемы». Сначала самиздат был беден собственными произведениями и использовался преимущественно для переводов иностранных произведений, из оригинальных литературных произведений первым широко распространился в самиздате роман Б. Пастернака «Доктор Живаго» (1958 г.) изданный за границей, подобные произведения назывались в ту пору - «тамиздатом».
§ 3. Становление правозащитного движения
Осенью 1965 г. были арестованы московские писатели Андрей Синявский и Юлий Даниэль. Они повторили попытку Пастернака - опубликовали свои произведения за рубежом. Однако, наученные опытом Пастернака, подвергнутого дикой травле, они сделали это тайно, под псевдонимами Абрам Терц и Николай Аржак. Арест произошел менее чем через год после устранения Хрущева. Это был первый арест, о котором сообщили зарубежные радиостанции, работавшие на Советский Союз. Время от времени эти же радиостанции сообщали о возмущении на Западе: произведения Абрама Терца и Николая Аржака были переведены на европейские языки и имели успех. Сообщение по зарубежному радио сделало арест писателей довольно широко известным, и он встревожил всех как-то причастных к самиздату. В обстановке тревоги и неопределенности 5 декабря 1965 г. на Пушкинской площади в Москве произошла первая за время существования советской власти демонстрация под правозащитными лозунгами. За несколько дней до 5 декабря, который отмечался как день советской конституции, в Московском университете и нескольких гуманитарных институтах были разбросаны листовки с «Гражданским обращением», отпечатанные на пишущей машинке. Автором обращения и инициатором демонстрации был Александр Есенин-Вольпин, сын Сергея Есенина, математик и поэт, он дважды подвергался заключению в психиатрические больницы - в 1949 г., в 25-летнем возрасте за «антисоветские стихи», и уже после смерти Сталина, в 1959 г., за передачу за границу сборник своих стихов. Участников демонстрации задержали, многие были уволены с работы либо отчислены из ВУЗов.
Суд над Синявским и Даниэлем был объявлен открытым, но вход в здание суда охранялся милиционерами, пропускали внутрь лишь людей отобранных сотрудниками КГБ, по специальным пропускам. С тех пор открытые суды по политическим мотивам за редким исключением проходят так же. Из близких подсудимым людей только жены получили доступ в зал, друзья подсудимых, иностранные корреспонденты и сотрудники КГБ находились во внешнем дворе. Сам суд завершился суровыми приговорами: 7 лет лагеря строгого режима Синявскому и 5 - Даниэлю. Однако этот процесс показал существенные изменения с советском судопроизводстве в сторону его гуманизации - власти отказались от бессудных расправ, от пыток и избиений во время следствия, от приписывания прямых террористических намерений тем, кого они обвиняли в «антисоветской агитации», и, следовательно, от смертных приговоров за словесный «антисоветизм»[10]. Это было существенным снижением давления на общество по сравнению со сталинским временем. Однако прочтение законов властями по-прежнему определялось принципом «кто не с нами - тот против нас». Реальное осуществление гарантированной конституцией свободы слова по-прежнему считалось «антисоветской агитацией и пропагандой с целью подрыва советского общества и государства», как гласит статья 70 Уголовного кодекса РСФСР, по которой осудили Синявского и Даниэля. При своеобразных отношениях между властью и гражданами в СССР, этот суд как бы объявил «таксу» за инакомыслие - максимальный срок по статье 70 (7 лет лагеря строгого режима и 5 лет ссылки). Последующие годы показали, что нашлось немало людей, которых эта цена не остановила в их стремлении говорить правду вслух. Приговоры Синявскому и Даниэлю не прекратили распространения самиздата и практики публикаций за границей. И еще одно важное следствие этого суда: в самиздате появилась Белая книга, включавшая запись судебного заседания, газетные статьи о «деле» писателей и - письма в их защиту. Кампанию писем начали жены арестованных. В декабре 1965 г. жена Даниэля Лариса Богораз написала письмо генеральному прокурору - протест против ареста за художественное творчество и незаконных приемов следствия. Всего известно 22 таких письма, 20 из них написаны москвичами. Подписали эти письма 80 человек, в том числе более 60 членов Союза писателей. Впоследствии отправка писем В Центральный комитет партии стало явлением массовым, особенно на волне попыток со стороны некоторых партийных деятелей реабилитировать Сталина. Среди подписавших эти письма - композитор Шостакович, 13 академиков (в том числе А.Д. Сахаров), знаменитые режиссеры, артисты, художники, писатели, старые большевики - члены партии с дореволюционным стажем[11]. В начале 1968 г. письма с протестами против ресталинизации дополнились письмами против судебной расправы с молодыми самиздатчиками (Юрий Галансков, Александр Гинзбург, Алексей Добровольский, Вера Лашкова). Все четверо были студентами-вечерниками, и зарабатывали на жизнь неквалифицированным трудом.
Кроме Лашковой, остальные пережили исключения из институтов, а Гинзбург и Добровольский даже отбыли лагерные сроки по политическим причинам. «Процесс четырех» был непосредственно связан с делом Синявского и Даниэля: Александр Гинзбург и Юрий Галансков обвинялись в составлении и передаче на Запад Белой книги. Юрий Галансков, кроме того, обвинялся в составлении самиздатского литературно-публицистического сборника «Феникс-66", а Лашкова и Добровольский - в содействии Галанскову и Гинзбургу. По форме протесты 1968 г. повторили события двухлетней давности, но в «расширенном» масштабе: демонстрация «недоучек», в которой участвовало около 30 человек; за эту демонстрацию были осуждены по новой статье 190 на трехлетние сроки Владимир Буковский и его друг Виктор Хаустов, стояние у суда - но собралась не кучка друзей обвиняемых, как 2 года назад, а люди разного возраста и разного общественного положения. В день приговора у суда толпилось около 200 человек[12]. Петиционная кампания тоже была гораздо шире, чем в 1966 г. «Подписантов», как стали называть участников письменных протестов против политических преследований, оказалось более 700. Андрей Амальрик в своей работе «Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?» проанализировал их социальный состав. Среди них преобладали люди интеллигентных профессий: ученые составили 45%, деятели искусств - 22%, издательские работники, учителя, врачи, юристы - 9%. Заметную часть «подписантов» на этот раз дала техническая интеллигенция (13%); рабочих оказалось даже больше, чем студентов (6% и 5% соответственно)[12]. Таким образом, преобладающей формой протеста в 1968 г. стали письма в советские инстанции. Участие в петиционной кампании приняли представители всех слоев интеллигенции, вплоть до самых привилегированных.
Помимо официальных обращений в органы государственной власти, главным организующим фактором и главным рупором борьбы диссидентского движения оставался самиздат. Одно из свидетельств этого - история информационного бюллетеня правозащитного движения «Хроники текущих событий», которую Андрей Сахаров спустя 10 лет назвал самым большим достижением правозащитников[13].
«Хроника текущих событий» (далее ХТС) вышла в 1968 г. 30 апреля, в разгар репрессий против «подписантов». ХТС - источник добросовестной информации о положении с правами человека в СССР. Название отвечает назначению издания: оно констатирует нарушения прав человека в СССР, правозащитные выступления и факты осуществления гражданских прав «явочным порядком». Фактологичность определила принцип подачи материала: «Хроника» принципиально воздерживается от оценок. Редакция «Хроники» анонимна, в выпусках нет ее адреса. Уже первый выпуск дает представление о том, какие стороны жизни советского общества освещает «Хроника»: как почти все последующие выпуски, он начинается с отчета о политическом процессе.
Большое место в «Хронике» занимают события, происходящие в Москве, - не только потому, что ХТС издается московскими правозащитниками, но и потому, что Москва - центр правозащитного движения. Здесь оно зародилось, здесь шире всего круг активистов и сочувствующих движению. Преимущественно через Москву осуществляется связь с Западом, что оказалось самым эффективным путем распространения неподконтрольной властям информации - через радиостанции, вещающие на СССР, и через тамиздат. Постоянная тема «Хроники» - положение политзаключенных. Вести из мест заключения есть в каждом выпуске, начиная с первого. «Хроника» постоянно публикует сообщения о перемещениях в местах заключения, о вновь прибывших, об освободившихся; периодически помещает списки политзаключенных с кратким описанием их дел, а для более пространного описания судебных дел, выходящих за хронологические рамки «Хроники», с 16-го выпуска введен раздел «Процессы прежних лет». «Хроника» сообщила более 500 фамилий осужденных по политическим статьям до 1968 г. и примерно о 50 помещенных в спецпсихбольницы до этого времени. Публикуются сведения о болезнях политзаключенных, о назначении наказаний, о стеснениях в переписке и в свиданиях, о нормах питания, о жилищных условиях и условиях работы, а также о протестах против притеснений со стороны лагерной администрации и открытые письма политзаключенных на волю. Благодаря «Хронике» советские политзаключенные обрели впервые возможность апелляции к внешнему миру. Прорыв немоты, на которую они долго были обречены, оказался необратимым. Вопреки всем стараниям прекратить утечку информации из мест заключения и несмотря на наказания за передачу вестей на волю, поток самиздата пошел из мест заключения.
Материальная помощь политзаключенным была организована правозащитниками по тому же принципу, что и распространение самиздата, - тот же механизм в этом случае действовал в обратную сторону, от дарителей к сборщикам. Первые посылки и письма в лагеря пошли весной 1966 г., как только стало известно, что в СССР есть политзаключенные. Первые сведения о них были получены от Синявского и Даниэля, прибывших в мордовские лагеря, где они обнаружили тысячи политузников. Однако сведения эти были очень скупыми из-за цензуры, проверяющей переписку политзаключенных. Представления о составе политзаключенных и их положении расширились и конкретизировались благодаря Анатолию Марченко. Рабочий из Сибири, он оказался в политическом лагере после неудачного побега за границу. Марченко освободился из Мордовии в ноябре 1966 г., а в 1967 г. отдал в самиздат книгу «Мои показания» - обстоятельное описание своего шестилетнего пребывания в политлагерях[14]. Обитатели лагерей делились на следующие группы: участники национальных движений (в основном украинцы и прибалты); осужденные «за веру» (в основном протестанты); пытавшиеся бежать за границу; члены подпольных кружков и осужденные за критику советских порядков в листовках, анонимных письмах в газеты и различные советские учреждения. По данным КГБ, в 1957-1985 гг. были осуждены за антисоветскую агитацию и пропаганду и за распространение заведомо ложных сведений, порочащих советский государственный и общественный строй, 8 124 человека[15].
В 1968 г., кроме протестов против ресталинизации и в связи с «процессом четырех», многочисленные протесты вызвало советское вторжение в Чехословакию.Наиболее распространенным способом таких протестов был отказ проголосовать в поддержку этой акции на собраниях и митингах, проводившихся по всей стране. Таких случаев было много. Как правило, за этот скромный протест увольняли с работы. Наиболее известным выступлением в защиту Чехословакии была демонстрация 25 августа 1968 г. на Красной площади в Москве. Лариса Богораз, Павел Литвинов, Константин Бабицкий, Наталья Горбаневская, Виктор Файнберг, Вадим Делоне и Владимир Дремлюга сели на парапет у Лобного места и развернули лозунги: «Да здравствует свободная и независимая Чехословакия!» - на чешском языке и на русском.
Почти немедленно к ним бросились сотрудники КГБ в штатском: они дежурили на Красной площади, ожидая выезда из Кремля чехословацкой делегации. У демонстрантов вырвали лозунги. Хотя они не сопротивлялись, их избили и затолкали в машины. Суд состоялся в октябре. Двоих отправили в лагерь, троих - в ссылку, одного - в психбольницу. Наталью Горбаневскую, у которой был грудной ребенок, отпустили[16]. Об этой демонстрации узнали в СССР и во всем мире. Каждый выпуск «Хроники текущих событий» начинается с сообщений о политических процессах. В первых выпусках это, главным образом, суды над москвичами. До конца 1972 г. в «Хронике» сообщается о 34 таких процессах, на которых были осуждены 51 человек. В 1969-1970 гг. усилились психиатрические репрессии. Начиная с суда над Синявским и Даниэлем, власти неоднократно убеждались, что политические расправы подрывают репутацию Советского Союза как демократической страны. Они попытались найти выход в объявлении душевнобольными тех правозащитников, суды над которыми были особенно чреваты политическим скандалом. В 1970 г. из известных «Хронике» 106 осужденных «политических» в психбольницы были отправлены 20 человек, при этом из 11 москвичей, судимых в конце 1969-1970 гг. 8 были признаны невменяемыми, среди них - Наталья Горбаневская и Петр Григоренко. В 1971 г. из 85 политических осужденных признали невменяемыми 24 человека, т.е. почти каждого третьего. Логика рассуждения властей предержащих была проста: чем выращивать в тюрьмах и лагерях сознательных борцов с режимом, лучше превратить своих потенциальных противников в запуганных угрозами, но не утративших социальной перспективы, ощущающих над собой дамоклов меч уголовного наказания, но имеющих шанс его избежать при лояльном отношении к власти и отказе от крамольной деятельности людей. В профилактировании наряду с органами государственной безопасности принимали участие партийные, комсомольские, профсоюзные организации - так называемая советская общественность[17]. Начал борьбу с психиатрическими репрессиями Сергей Писарев, убежденный коммунист, старый член партии, который оказался в Ленинградской спецпсихбольнице в 1953 г. за докладную записку Сталину, где Писарев утверждал, что дело сфабриковано.
После смерти Сталина освободили и врачей и Писарева, а диагноз о его невменяемости был признан неверным. После трех лет усилий, в 1956 г., Писарев добился назначения специальной комиссии ЦК партии, которая обследовала Институт судебной медицины им. Сербского, где, по утверждению Писарева, неоднократно ставились диагнозы, обрекавшие психически здоровых людей на бессрочную изоляцию в спецпсихбольницах-тюрьмах. Комиссия ЦК подтвердила обвинения Писарева, и сотни здоровых людей были выпущены из психиатрических больниц, а виновники их диагнозов отстранены от дел. В частности, не у дел оказался Д. Лунц - ведущий психиатр Института им. Сербского. Этот Институт, как и спецпсихбольницы, находился не в ведении органов здравоохранения, а в ведении следственных органов, что способствовало злоупотреблениям. Комиссия рекомендовала изменить систему подчинения Института им. Сербского и спецпсихбольниц. Однако материалы комиссии ни в одной инстанции рассмотрены не были, через два года их сдали в архив. Участники комиссии под разными предлогами были удалены из аппарата ЦК, отстраненные комиссией врачи и администраторы вернулись на свои места, а к прежним психиатрическим тюрьмам прибавились новые.
О психиатрических преследованиях постоянно писала ХТС. Существенный вклад был сделан Владимиром Буковским. Он сам дважды испытал ужасы психиатрического заключения (в 1963 и в 1965 гг.), пробыв в психбольницах в общей сложности около 3 лет. Буковский сумел раздобыть медицинскую документацию на шестерых узников психбольниц: свою собственную «историю болезни», П. Григоренко, Н. Горбаневской и других инакомыслящих. В 1971 г. он передал эти документы международному съезду психиатров, который должен был собраться в Мехико. Буковский просил участников съезда изучить эти документы и сделать заключение, обосновано ли помещение в психбольницы на изложенных там основаниях. Но руководство съезда не сочло возможным заняться этим - ученые свободного мира не захотели «вмешиваться в политику». Буковский был арестован и получил 7 лет лагеря и 5 лет ссылки за «антисоветскую агитацию». Этот суд пришелся на январь 1972 г. и стал провозвестником генерального наступления на правозащитное движение. Основной удар пришелся по «Хронике текущих событий». Арест ее создательницы - Натальи Горбаневской (24 декабря 1969 г.) не остановил издания - 11-й выпуск вышел через неделю после ее ареста.
На последней странице редакция поместила объявление: «Год прав человека в Советском Союзе продолжается». «Хроника» будет выходить и в 1970 г."[18] Последующие выпуски выходили регулярно, как и прежде - раз в два месяца и не отличались от предшествующих ни стилем, ни содержанием, ни объемом, только на некоторое время прервалась связь с частью информаторов. Было очевидно, что редакция «Хроники» и круг сборщиков информации неизвестны КГБ, они продолжали работу. Редактором «Хроники» стал Анатолий Якобсон. Выходом в свет 23-го выпуска в январе 1972 г. был начат пятый год ее издания. Хроника выходила вплоть до кризиса правозащитного движения в 1973-1974 гг. после показательного суда над членами диссидентского кружка под названием «Инициативная группа» Петром Якиром и Виктором Красиным, на котором они официально признали свою вину и покаялись перед советским народом. Процесс стал причиной кризиса правозащитного движения и в 1973-1974 гг. о правозащитном движении говорили в прошедшем времени не только его враги, но и доброжелатели - оно почти не проявлялось вовне.
§ 4. За колючей проволокой. Движение в поддержку политзаключенных
Перемещение большей части правозащитников в места заключения сказалось на атмосфере в политических лагерях. Правозащитники и там требовали соблюдения законности, протестовали против самодурства начальства и жестокости. Наравне с ними стали выступать и участники национальных движений, и другие политзаключенные. Создалось парадоксальное положение: в годы. когда на воле правозащитное движение переживало кризис, в политлагерях оно, напротив, бурно усилилось. Оттуда в разные инстанции шел поток жалоб на жилищные условия, на медицинское обслуживание, на грубость и самоуправство начальства и т.д. Эти жалобы попадали не только в инстанции, куда были адресованы, но и в самиздат, а оттуда - на Запад. Зарубежное радио, по свидетельству Буковского, отбывавшего тогда срок, слушали и надзиратели и их начальники. Они знали - стало известно на Западе о безобразиям в их лагере - жди обследования «сверху», будут неприятности. Заключенные именно от надзирателей или от обслуги тюрьмы узнавали об очередной радиопередаче об их собственном положении. Это придавало им силы. Обычными стали прежде чрезвычайно редкие выступления политзаключенных не только на лагерные, но и на общеполитические темы. Отмечу посвященные национальным проблемам в Советском Союзе - такие заявления подчеркнуто совместно делали активисты разных национальных движений и русские.[19]
В 1975 г. в мордовских лагерях был разработан Статус политзаключенного. Он включал следующие требования:
отделение политзаключенных от военных преступников и от уголовников;
отмена принудительного труда, обязательной нормы выработки;
отмена ограничений в переписке, в том числе с заграницей;
улучшение медицинского обслуживания;
обеспечение возможности творческой работы политзэкам - литераторам, художникам, ученым;
разрешение говорить на родном языке в лагере и на свиданиях с родными и т.д. [20]
С 1969 г. в политлагерях ежегодными стали голодовки 10 декабря - в День прав человека. С каждым годом в них принимало участие все больше политзаключенных разных убеждений. Затем стали отмечать и 5 сентября - как День памяти жертв красного террора: 5 сентября 1918 г. был подписан декрет о красном терроре, по которому, в частности, были устроены лагеря, где впоследствии погибли миллионы людей. В лагерях в этот день зажигают свечи в их память. В 1974 г. по инициативе политзаключенных мордовских и пермских лагерей 30 октября был объявлен Днем советского политзаключенного.
Оставшиеся на воле правозащитники напрягали все возможности для помощи политзаключенным, среди которых теперь оказались многие их друзья. В кризисные 1972-1973 гг. система помощи политзаключенным продолжала функционировать и совершенствоваться, в нее вовлекались все новые люди. По инициативе Андрея Твердохлебова состоялось объявление Группы-73 - благотворительной организации для помощи детям политзаключенных, но это был скорее символический жест, подчеркивающий полную законность такого рода деятельности. Практически помощь шла не через Группу. Люди, осуществлявшие эту помощь, не были связаны формальными узами, они не объявляли себя организацией и не публиковали своих имен. Избегали огласки и жертвователи средств на политзаключенных. Редким исключением было открытое жертвование на помощь детям политзаключенных, сделанные женой Сахарова Еленой Боннэр: она основала соответствующий фонд, отдав в него полученную Сахаровым премию Чино дель Дука.[21]
Продолжалась напряженная работа и в другой «невидимой» сфере - в самиздате. Многочисленные изъятия на обысках 1972-1974 гг. не отразились существенно на объеме бесконтрольно циркулирующей литературы. Прекратить самиздат оказалось невыполнимой задачей. Изъятое, за исключением устаревших и малоценных материалов, было восполнено по сохранившимся копиям и продолжались новые поступления.
Книга, вызвавшая самый сильный резонанс за всю историю самиздата, - «Архипелаг ГУЛаг» Солженицына - появилась в разгар наступления КГБ против самиздата, и выход ее в свет оказался в непосредственной связи с этим наступлением. КГБ узнал о существовании «Архипелага» и поставил цель захватить рукопись. В августе 1973 г. Сотрудники ленинградского КГБ 5 дней допрашивали на этот предмет 70-летнюю Елизавету Воронянскую. Женщина не выдержала напора - выдала, где хранился «Архипелаг ГУЛаг» и, вернувшись домой, покончила с собой.[22] Но экземпляр, выданный Воронянской, был не единственным. Его копия уже была переправлена на Запад, где хранилась в ожидании распоряжений автора. Поскольку существование этой рукописи перестало быть тайной от КГБ, Солженицын решил не откладывать более ее публикацию. В декабре 1973 г. «Архипелаг ГУЛаг» вышел в Париже в издательстве ИМКА-Пресс. Главы «Архипелага» передавали зарубежные радиостанции, работающие на Советский Союз. Эти передачи глушили, но все-таки миллионы людей в короткий срок ознакомились с этой книгой - не только диссиденты, но и рабочие.
«Архипелаг ГУЛаг» сыграл огромную роль в привлечении внимания международной общественности к одной из кардинальных проблем, поднятых правозащитниками, - к политическим преследованиям в СССР и условиям содержания политзаключенных. К газетной травле Сахарова прибавилась столь же яростная травля Солженицына. На этот раз травлей не ограничились. Солженицын был арестован, лишен советского гражданства и 13 февраля 1974 г. выслан на Запад. За 15 лет до этих событий Борис Пастернак первым пришел к Нобелевской премии по литературе через неподвластные партийно-государственному контролю каналы: самиздат - тамиздат. Советская пресса, называвшая автора «Доктора Живаго» предателем родины и народа, через 15 лет не менее злобно набросилась на другого Нобелевского лауреата от самиздата - автора «Архипелага ГУЛага»
Однако ни тот, ни другой не попали в лагерь за опубликование своих произведений, как это случилось с Синявским и Даниэлем. Объяснение этому кроется не только в охранительной силе Нобелевской премии.
В 70-е годы никто не был застрахован от лагерного срока. Андрей Амальрик был арестован в мае 1969 г. и осужден в 1970-м за открытые письма и за «Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?», а в конце лагерного срока он получил еще три года ссылки[23]. Однако в 70-е годы такие расправы стали исключением. Политический скандал, вызванный судом над Синявским и Даниэлем, вынудил искать другие пути борьбы с авторами самиздата и тамиздата. Исключения из Союза писателей оказались такими же неэффективными, как и аресты. Исключение означало утрату возможности публиковаться на родине. Но в 70-е годы это уже не грозило безнадежной немотой, не означало конец писательства, а лишь окончательно переводило автора в лоно самиздата.
Еще один путь избавления от авторов самиздата - выталкивание их в эмиграцию. В 1972 г. подвели к этому решению Иосифа Бродского и Андрея Синявского, в 1973 г. выехал из СССР Владимир Максимов, а в 1974 г. выслали Солженицына.
КГБ прибавилась задача не пропускать из-за рубежа в СССР произведения выставленных за границу писателей и публицистов. Борются не только с проникновением в СССР их произведений в виде книг и статей, но и в виде радиопередач. Когда в августе 1973 г., еще до выхода в свет «Архипелага ГУЛаг», радиостанция «Немецкая волна» объявила, что будет передавать главы из этой книги, началось глушение. Но в сентябре оно было прекращено - видимо, по соглашению с соответствующими правительствами, так как сопровождалось самоограничением радиостанций в тематике, неприятной для советских властей. Это самоограничение сохранилось в течение нескольких лет «разрядки» - до нового глушения. Тогда же, в 1973-1974 гг., активизировались усилия КГБ по пресечению каналов передачи рукописей за рубеж. Убедившись в сложности преследований за это авторов, попытались пресечь превращение самиздата в тамиздат преследованиями людей, выполнявших передаточные функции.
§ 5. Размежевание диссидентского движения. Формирование направлений западников и славянофилов
В 70-е годы инакомыслящие, мыслящие одинаково в отношении недостатков советской системы, стали расходиться в объяснении ее природы и особенно в способах реформирования страны. Разочарованные вторжением в Чехословакию и косностью советской номенклатуры, диссидентские круги начинают поиск идеи противоположной советской системе координат. Часть общества обратилась к другим социальным системам, прежде всего к западному свободному миру. Другая выступала за возврат к традиционным русским корням и православию.
Первым «западником» в самиздате стал Андрей Дмитриевич Сахаров. В июне 1968 г. появились его «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе». А.Д. Сахаров - выдающийся физик, участвовавший в создании советской водородной бомбы, академик, лауреат государственных премий, трижды награжденный самым почетным в СССР званием героя социалистического труда. Он принадлежал к самой верхушке советской научной элиты, был тесно связан с правительственными и высшими военными кругами. Гуманитарная деятельность Сахарова началась с борьбы против испытаний ядерного оружия, отравляющих окружающую среду и опасных для здоровья людей. Обращения Сахарова к руководителям советского государства и высшим военным чинам принесли ощутимый результат - в 1962 г. между СССР и США было заключено соглашение о переносе всех испытаний ядерного оружия под землю.
Первые публичные выступления Сахарова относятся к 1966 г., когда он подписал коллективный протест против возрождения сталинизма и присоединился к молчаливой демонстрации солидарности с жертвами беззаконий 5 декабря на Пушкинской площади. Автор выходил из обычного круга тем, обсуждаемых инакомыслящими, он мыслил не в масштабах страны, а в масштабах всего мира. Вынесенные в заглавие «прогресс» и «мирное сосуществование» были глобальными проблемами, «интеллектуальную свободу» он тоже рассматривал не только применительно к СССР, но как «гражданин мира». Сахаров утверждал, что в нынешний век ни одна страна не может решить своих проблем в отрыве от общечеловеческих - сохранение мира и процветание человечества на нашей планете могут быть решены лишь общими усилиями всех стран.
Кроме того, обязательным условием благополучного развития является интеллектуальная свобода - тоже необходимая в масштабах всего мира. Сахаров заявил себя сторонником конвергенции - мирного сближения социализма и капитализма, слияния их в единое открытое плюралистическое общество со смешанной экономикой. Однако обсуждение идеи конвергенции в обществе сосредоточилось на проблемах интеллектуальной свободы не в «мировом масштабе», а в собственной стране, так как не виделось ни малейшей возможности для себя как-то включиться в этот мировой процесс
Впоследствии взгляды Сахарова претерпели некоторые изменения, главным образом, в оценке советской системы. В 1973 г. в интервью шведскому корреспонденту Стенхольму Сахаров назвал советскую систему «государственным капитализмом», а в последующие годы характеризовал ее как «тоталитарный социализм», «партийно-государственный тоталитаризм»[24]. Однако основные черты сахаровского мировоззрения, изложенные в «Размышлениях...», не менялись: он уточнял и развивал их в работах последующих лет. Свою Нобелевскую лекцию (1975 г.) Сахаров назвал очень близко к первой самиздатской работе: «Мир, прогресс, права человека». К этому времени сознание единства прав отдельного человека, прав народов и права человечества на мир и свободу стало основой идеологии правозащитного движения.
В начале 70-х годов определилось еще одно направление общественной мысли - «неославянофильское», или «почвенническое». В сентябре 1973 г. А. Солженицын написал свое «Письмо вождям Советского Союза» и тогда же отправил его адресатам. Но не дождался ответа. В самиздате это письмо появилось, согласно воле автора, в марте 1974 г., сразу после высылки его из СССР. Оно сразу же стало программным для складывавшегося в то время русского национально-религиозного направления. В дискуссии, вызванной «Письмом вождям» произошло размежевание между последователями этого направления и сторонниками превращения советского общества в демократическое и правовое. Но сам по себе, приоритет национального или религиозного факторов нейтрален к проблемам правозащитной концепции. Отказ Солженицына и его сторонников от сотрудничества с правозащитниками произошел позднее, после 1978 г., он считал, что русское государство в будущем должно быть не правовым, а авторитарным.
§ 6. Хельсинский период в правозащитном движении. Подъем правозащитного движения
В феврале 1974 года возобновился выпуск «Хроники текущих событий» и Инициативной группы защиты прав человека в СССР. 30 октября 1974 г. члены ИГ провели пресс-конференцию под председательством А.Д. Сахарова. Это была новая форма деятельности Инициативной группы и вообще первая в СССР пресс-конференция независимой общественной группы[25]. На этой пресс-конференции 30 октября был объявлен Днем советских политзаключенных. Это было сделано по инициативе из мордовских и пермских политлагерей. Сахаров и члены ИГ заявили, что пресс-конференция - выражение их солидарности с политзаключенными. Они сообщили, что в лагерях в этот день проводятся голодовки с требованием признания статуса политзаключенного и передали корреспондентам его текст. Возобновление деятельности, казалось, уже подавленных общественных ассоциаций и «Хроники» вызвало обычную реакцию властей - аресты. В декабре 1974 г. был арестован член Инициативной группы Сергей Ковалев, а в апреле 1975 г. - Андрей Твердохлебов.
Сам Сахаров, уже после получения Нобелевской премии мира и последовавшей после этого реакции, как властей и общественности, так и его коллег, продолжил правозащитную деятельность. На пресс-конференции 12 мая 1976 г., созванной Сахаровым, профессор Юрий Орлов объявил о создании Группы содействия выполнению Хельсинкских соглашений в СССР - ее стали называть, - Московской Хельсинкской Группой[26] (в дальнейшем МХГ). Сформировался новый период, получивший в литературе название «хельсинкский».
В августе 1975 г. руководство страны опубликовало в газетах полный текст Заключительного Акта Хельсинкских соглашений, включая гуманитарные статьи. До тех пор обязательства СССР по правам человека внутри страны тщательно замалчивались. Соответствующие документы публиковались лишь в специальных изданиях, очень ограниченного пользования.
Советские граждане, впервые узнали о такого рода международных обязательствах своего правительства. Они стали ссылаться на Хельсинкские соглашения при обращениях к официальным лицам, если те отказывали в удовлетворении какого-либо права просителя, подтвержденного в Заключительном Акте. Нашлись люди, усмотревшие в этом документе новаторский смысл. Прежде всего, это относится к профессору Юрию Орлову. Ю. Орлов посвятил свою деятельность поиску путей диалога о кардинальных проблемах страны между властями и обществом. В таком диалоге он видел единственный путь к либерализации режима, без которой не выйти из экономического, политического и морального кризиса советской системы. Естественным союзником правозащитного движения является общественность стран свободного мира, так как его нравственные ценности совпадают с традиционными ценностями западных демократий, а органический плюрализм и политическая нейтральность движения за права человека в СССР ставит его вне борьбы политических сил на Западе, делая возможной его поддержку и «левыми» и «правыми». В учредительном заявлении МХГ значилось, что она ограничивает свою деятельность гуманитарными статьями Заключительного Акта. Группа заявила, что она будет принимать от граждан информацию о нарушениях этих статей, составлять на этой основе документы и знакомить с ними общественность и правительства стран, подписавших Заключительный Акт[27]. Под учредительным документом МХГ подписались 11 человек - Людмила Алексеева, Михаил Бернштам, Елена Боннэр, Александр Гинзбург, Петр Григоренко, Александр Корчак, Мальва Ланда, Анатолий Марченко, Юрий Орлов, Виталий Рубин и Анатолий Щаранский. Большинство основателей группы были давними участниками правозащитного движения.
МХГ призывала общественность других стран создать такие же группы. Но первый отклик пришел не из-за рубежа, а от сограждан из нерусских республик. 9 ноября 1976 г. была объявлена Украинская хельсинкская группа, 25 ноября - Литовская, 14 января 1977 г. - Грузинская и 1 апреля - Армянская. Все эти группы составились в основном из участников соответствующих национальных движений. Такие же группы возникли за пределами Советского Союза. В сентябре 1976 г. в Польше появился Комитет защиты рабочих, а 1 января - «Хартия-77" в Чехословакии.
В Венгрии, Румынии, ГДР прозвучали те же требования. В США была создана комиссия по безопасности и сотрудничеству в Европе - «Хельсинкская комиссия».
Московская хельсинкская группа оказалась зернышком, из которого выросло международное хельсинкское движение. Его смысл - «в подтягивании» положения с правами человека до стандарта, определенного Заключительным Актом, в странах, где оно ниже этого стандарта. Среди партнеров по Хельсинки это более всего относится к СССР и государствам с аналогичной социально-экономической системой. МХГ не только открыла эру создания аналогичных ей ассоциаций, но дала толчок к появлению нескольких специализированных правозащитных ассоциаций в Советском Союзе. 5 января 1977 г. при МХГ была объявлена Рабочая комиссия по расследованию использования психиатрии в политических целях[28]. Совпадало по времени с появлением этих правозащитных групп начало работы Русского фонда помощи политзаключенным, основанного А. Солженицыным в Швейцарии в 1974 г.
Таким образом, в правозащитном движении в короткий срок сформировалось сетью открытых ассоциаций. Благодаря этим новым организациям, расширился круг вовлеченных в правозащитную работу и многократно усилился ее резонанс. Правозащитное движение стало видней с Запада. Западная пресса стала чаще писать о положении с правами человека в СССР, зарубежные радиостанции, работающие на Советский Союз, стали много говорить об этом и расширяли знания о правозащитном движении среди советских граждан. Связи московских правозащитников заметно разрослись. Давние отношения с украинцами и крымскими татарами и с Литвой к 1974 г. дополнились контактами с Грузией, Арменией и немецким движением за выезд в ФРГ. С того же времени стал постоянным раздел ХТС «Преследования верующих» - с сообщениями о православных, католиках, баптистах, пятидесятниках и адвентистах. Все эти связи перешли к Московской хельсинкской группе и укрепились благодаря ей. МХГ регулярно проводила пресс-конференции с иностранными корреспондентами. Участники национальных и религиозных движений стали участвовать в этих пресс-конференциях и таким образом наладили собственные связи с Западом. Расширение сочувственного интереса к правозащитному движению показала демонстрация на Пушкинской площади в Москве, ежегодно проводимая с 1965 г. в День конституции 5 декабря. Эта демонстрация ни разу не была столь многолюдной, как в 1976 г.
Прежде участников было не более нескольких десятков, обычно одни и те же люди из года в год.
октября 1977 г. открылась Белградская конференция по проверке выполнения Хельсинкских соглашений, к которой более всего адресовались Хельсинкские группы. Это была первая международная встреча на правительственном уровне, где Советскому Союзу предъявили обвинения в области прав человека. Беспрецедентной была и постановка вопроса: на Белградской конференции использовались материалы независимых общественных ассоциаций - Хельсинкских групп, т.е. претензии советских граждан к своему правительству. Свободный мир узнал о требованиях советских граждан к их правителям и открыто поддержал эти требования. Но не было ожидаемого результата - снижения репрессий в СССР. Наглядным подтверждением этого были аресты членов Хельсинкских групп. Эти аресты шли во время заседаний в Белграде и продолжались после окончания конференции. Членов МХГ осудили за их общественную деятельность, и приговоры были демонстративно жестокими. Оказавшись перед дилеммой - потеря престижа на Западе или ослабление контроля за собственными гражданами, советские правители предпочитают пожертвовать престижем. Создание Хельсинкских групп не дало результата, ради которого они были созданы - умерить репрессивность власти с помощью посредничества Запада. Профессор Орлов получил 7 лет лагеря строгого режима и 5 лет ссылки[29]. Его судьбу разделило большинство его товарищей по хельсинкским группам.
В 1976-1978 гг. оформилась структура сил противостояния, стихийно сложившаяся в предшествовавшие годы. Открытые общественные ассоциации стали общим каркасом правозащитного движения и сотрудничавших с ними национальных и религиозных движений. Эта схема работала до тех пор, пока в 1980-1982 гг. не были арестованы практически все участники открытых общественных ассоциаций. По отношению к Сахарову была применена мера пресечения его общественной активности - высылка в г. Горький без права переписки и свиданий.
Однако правозащитное движение и после разрушения его ядра оказалось способным выполнять свои основные функции, хотя активность его снизилась до уровня дохельсинкского периода. Работа эта легла на плечи немногих участников движения, избежавших ареста.
Имена этих новых активистов появлялись наряду с привычными под правозащитными документами, которые в эти годы появлялись после каждого ареста. С начала 80 гг. таких документов стало больше, так как аресты лавинообразно увеличивались, но число подписей под ними сократилось, тоже примерно до «дохельсинкского» уровня. Росту оппозиционных настроений способствовало ухудшение экономического положения в стране и непопулярная в народе внешняя политика СССР, особенно война в Афганистане. Расширение географических пределов информации в «Хронике» произошло несмотря на почти поголовное удаление из Москвы известных правозащитников, что очень существенно сдерживало приток новых информаторов из провинции и нерусских республик
Заключение
Зачинатели правозащитного движения постоянно подчеркивали, что оно - «вне политики», что их цель - не какой-то результат в будущем, а лишь продиктованное возмущенным нравственным чувством нарушение молчания на тот моент, по каждому случаю попрания человеческих прав и достоинства человека, несмотря на отсутствие надежды на преодоление несправедливости в данном конкретном деле и безотносительно к тому, возможен ли успех в будущем. Характерно, что политический акцент в диссидентстве вообще притушен и на первый план выдвигаются интеллектуальные и нравственные задачи. Этим, в частности, они заметно отличаются от русских революционеров прошлого. И если производят какую-то, условную революцию, то в виде переоценки ценностей, с которой и начинается диссидентство
Правозащитное движение в начале 80-х годов изменилось не только в персональном плане, но и по социальному составу. Его зачинатели в подавляющем большинстве принадлежали к московской творческой и гуманитарной интеллигенции. Постепенно к ним примыкали техническая интеллигенция и рабочие. Эти прослойки заметно увеличились даже среди московских правозащитников, а в провинции с самого начала правозащитники были из этих социальных групп. В этом же направлении работало сближение правозащитного движения с другими движениями инакомыслящих и переход некоторой их части в правозащитное движение. Однако представляли правозащитное движение перед соотечественниками и перед Западом по-прежнему выходцы из московской интеллигенции. Эти люди создали правозащитному движению его престиж, выделили его среди остальных, так что зачастую происходило смешение терминов, и правозащитниками называли всех инакомыслящих в СССР, представляя их себе такими же, какими были наиболее известные правозащитники. Начиная с 1981-1982 гг. почти полностью сменились и они, это было уже новое поколение участников движения. Эти новые люди в большинстве не удовлетворялись лишь нравственным противостоянием, пафос которого культивировался зачинателями правозащитного движения. Новые люди хотели пусть не немедленного, но практического результата своей борьбы, они искали пути его достижения. Это привело к изменению духа движения, его изначальных импульсов, его установок.
Список используемой литературы
1. URL: <http://www.memo.ru/history/diss/chr/> (дата обращения 22.04. 2015)
. Синявский А.Д. Диссидентство как личный опыт. М., "Юность" (№ 5) 1989 г.
. Алексеева Л.М. История инакомыслия в СССР. М., 1992. - 240 с.
. Козлов В.А. «Крамола: инакомыслящие в СССР при Хрущеве и Брежневе 1953-1982 годы. По рассекреченным документам Верховного суда и Прокуратуры СССР». Отечественная история. 2003. - № 4.
. А. Ю. Даниэль. Диссидентство: культура, ускользающая от определений? - РОССИЯ / RUSSIA. Вып. 1 [9]: Семидесятые как предмет истории русской культуры. М.: О.Г.И., 1998.
. Амальрик, А. Просуществует ли Советский Союз до 1984 года? - Амстердам, Фонд им. Герцена, 1970.
. URL: <http://www.sakharov-archive.ru/Raboty/Rabot_32.html> (дата обращения 27.04.2015)
. Сборник документов Общественной группы содействия выполнению Хельсинкских соглашений в СССР. - Нью-Йорк, изд-во «Хроника», 1977. - вып. 1, 20 с.