Правоприменение в судебных делах дворян и их крепостных

Правоприменение в судебных делах дворян и их крепостных

Контрольная работа

Правоприменение в судебных делах дворян и их крепостных

Содержание

1. Практики проведения следствия в делах помещиков и крепостных

. Правоприменение по делам крепостных против помещиков

3. Правоприменение по делам дворян против своих крепостных

Литература

. Практики проведения следствия в делах помещиков и крепостных

По указу Петра I от 21 февраля 1697 г. сыск становится основой судебного производства, как в уголовных, так и в гражданских делах, заменяя состязательный судебный процесс. Тем не менее, сыск по делам об измене, «злодействе», непригожим словам и бунте отличался от суда по остальным делам, что следует из 5 пункта указа 5 ноября 1723 г. «О форме суда». Особенностью подсудных дел являлось, в частности, то, что ответчику перед судом отдавали список пунктов, поданных на него челобитчиками, брали у него «реверс» явиться в положенный срок к суду, если у него есть имущество или за него могут поручиться, чего не делалось в сыскном производстве.

Указ 3 мая 1725 г., упоминаемый в делах по доносам дворян на крепостных, определяет, что не следует разделять суд и розыск в делах, а следует называть всё судебное производство судом кроме политических дел, следуя указу 5 ноября 1723 г. Из-за того, что указ 5 ноября трактовали по разному, Сенат ещё раз упомянул об отделении политических дел, дел о колдовстве и расколе от всех остальных. Сказанное в 60-ые гг. XVIII в. стало также актуально для дел о крестьянских восстаниях. Однако в упомянутом указе появилось важное отличие от указа двухлетней давности. Отныне вместе с политическими делами «по всей строгости сыска» разбирались дела об убийстве, разбое и воровстве, когда виновные будут пойманы с поличным. В этих случая следовало расспрашивать подсудимых «как злодеев». В иных случаях следовало поступать по указу «О форме суда» и вершить суд, то есть считать обвиняемых невиновными (прим. Е.М. - не признавать обвиняемых «за злодеев», по указу) до тех пор, пока вина их не будет доказана. Известно, что в современном российском судопроизводстве ситуация обстоит ровно до наоборот - по уголовным делам подсудимый считается невиновным до тех пор, пока не будет доказана его вина.

«Сыск» как форма судебного производства продолжал действовать и далее на протяжении XVIII в. При Екатерине II в основе судопроизводства лежало всё то же поручение - сочетание персональных поручений доверенным лицам, временным следственным комиссиям с рутинной работой постоянных органов политического сыска.

Тем не менее, несмотря на выделение двух типов производства, нельзя с уверенностью сказать о том, что дела по челобитным помещиков и крепостных друг на друга принадлежат к сыску или суду. В каждом случае, в кажется, изобретался свой способ правоприменения.

В работе были выявлены основные характеристики этапов судебного процесса в судебных делах как по доносам крепостных, так и по доносам помещиков. Так как судебное разбирательство делилось на ряд следующих друг за другом элементов необходимо понять, какие именно из этих элементов использовались в решении исследуемых мной дел, а в делах пропущены по какой-либо причине.

Среди этапов следствия в судебных делах выделяются доносы, допросы, очные ставки, повальные обыски, осматривание, пытки и приговоры. Следует отметить, что особенности челобитных и приговоров будут изучены при анализе конкретных дел в следующих двух разделах данной главы.

Допросы (прим. Е.М. - в делах называются расспросы) проводились без указания на указы для изученных мной шести дел по доносам крепостных. Исключением является дело Салтычихи, где перед проведением допросов выписана Гл. 2, ст. 13 Соборного уложения (прим. Е.М. - о том, чтобы не верить доносам крепостных на помещиков, кроме как в делах о государевом здоровье или измене), тогда как в других делах лишь подразумевается, что об этом положении следователи знают.

В изученных мной 7 делах по челобитным дворян на крепостных при проведении допросов указы выписывались чаще. Часто приведены Гл. 21, ст. 48 (о расспросе по приводе и пытке без обыска людей, принадлежащих дворянам, приказным и боярским людям, которых приведут их хозяева), и Гл. 21, ст. 58 ( «А которого человека приведут с поличным, или по язычной молке, или по лихованным обыском в розбое, или в татьбе, а он на себя в роспросе а не пытан скажет, и того человека пытать в иных розбоях и в татьбах, и указ ему чинить, до чего доведется») Соборного уложения. Также мог быть выписан указ 10 февраля 1763 г. («О порядке производства уголовных дел по воровству, разбою и пристанодержательству»), часто упоминаемый в делах помещиков против крепостных.

Необходимо также отметить, что сами допросы могли записываться как сплошной речью, так и вопросными пунктами.

Очные ставки по традиции в сыске считались обязательными в сыске. Однако в делах по доносам крепостных они отсутствуют везде кроме дела Салтычихи и дела Завьялова. В последнем из них очная ставка проводилась между крепостным Петуновым и бывшим канцеляристом Степановым, написавшем ему челобитную на помещика относительно того, кто из них придумал жаловаться именно государыне, а не наместнику столичного региона, как хотели изначально.

Дела по доносам дворян также редко содержат протоколы очных ставок, ведь выяснение конкретных деталей редко интересовало в этих делах истцов и следователей, когда была понятна вина подсудимых крепостных была уже доказана. Очная ставка проводилась, к примеру, в неоконченном (прим. Е.М. - а потому не вошедшем в выборку данной работы) деле 1775 г. по доносу отставного поручика Михаила Извольского об умысле к отравлению помещика его дворовым Афанасием. По первых, провели очную ставку подсудимого с крестьянином Яковом Васильевым. Как утверждал Лаврентьев, Васильев привёз из города в пузырьке крепкой водки, а после они вместе согласились отравить ей господина. Васильев сказал, что, наоборот, увещевал в чулане Лаврентьева и другого дворового, Дмитрия Трофимова, чтобы они не отравляли помещика. По словам Васильева, жена Извольского, Варвара Александровна, хотела отравить мужа за что, по словам Лаврентьева, обещала крепостным вольный паспорт, почему Васильев и не доносил, боясь побоев. Лаврентьев и Васильев в очной ставке утвердились на своих версиях. Во вторых, провели очную ставку и с Петром Петровым, который показывал, что знал о побеге Лаврентьева, совершившегося после попытки к убийству, потому что его искал староста Извольского в их селе. Следствие считало, что Петров давал хлеб Лаврентьеву, когда он был в бегах, что отрицали как Петров, так и Лаврентьев оба допрашиваемых.

В третьих, очная ставка была дана поручице Варваре Александровой, которая утвердилась в том, что не приказывала Лаврентьеву отравить мужа и в том, что он ей никогда как до, так и после бани, волосы не чесал. Лаврентьев утвердился на своём показании о том, что убийство было заказано госпожей, о чём она говорила, в том числе тогда, когда он чесал ей волосы в бане. После этого Лаврентьев отказался от своих показаний и показал, что говорил о вине помещицы из страха, в том числе, перед присутствующим с здании поручиком Извольским. Васильев, однако, не стал менять своих показаний, после чего очные ставки продолжились, перемежаясь с допросами. Следует отметить, что производство по данному делу включает также доезд. Дело в том, что Извольский приказал засечь одного из отравителей до смерти (прим. Е.М. - никто не писал о его вине за это), и отправленный нарочный выявлял среди крепостных, кто был исполнителем приказа помещика.

В деле Дмитрия Трофимова, вошедшего в выборку из 7 проанализированных в настоящей работе дел, также проводилась очная ставка. После привода в Алексинскую воеводскую канцелярию Трофимов оговорил дворового из другого поместья, Кондратия Ларионова, который, по его словам, рассказал о готовящемся им поджоге в имении своей госпожи, Акулины Афонасьевны Семёновой, жены канцеляриста Алексинской канцелярии Клима Семёнова в октябре 1766 г. На следующую ночь в имении Семёновой случился пожар. Во время следствия Трофимову и Ларионову была дана очная ставка, на которой Ларионов запирался и не подтвердил показания Трофимова. В остальных делах по доносам помещиков на крепостных, судя по сохранившимся следственным документам, очных ставок проведено не было.

Повальный обыск, сохранившийся со времени древнерусского общеуголовного процесса, связан с поголовным опросом жителей округи. Он следовал после проведения пытки и не являлся обязательным элементом судебного сыска. В деле Салтычихи, где повальный обыск производился по конфирмации Екатерины II от 3 мая 1764 г., 12 июля 1764 г. чиновники Юстиц-коллегии в определении об обыске сослались на указы, касающиеся его проведения. А именно, он проводился «около дома» Салтыковой (прим. Е.М. - имеется в виду две основных резиденции Салтычихи - в Москве и в селе Троицком) по силе Гл. 10, ст. 161, Гл. 21, ст. 28 Соборного уложения, 3 пункта указа 10 февраля 1763 г.

По силе Гл. 10, ст. 156 Соборного уложения в Юстиц-коллегии установили провести обыск без присутствия самой Салтыковой около её московского дома, который находится в приходе церкви пресвятой Богородицы на Сретенке. Обыск полагалось произвести среди церковных служителей, нижних чинов людей данного и соседнего приходов. А в Московском уезде полагалось провести обыск в сёлах и деревнях, находящихся поблизости села Троицкого (прим. Е.М. - где находилась господская усадьба Салтычихи), в том числе, среди помещиков. Допрос по силе Гл. 10, ст. 161 и ст. 173 должен был проводиться по крестному целованию, чтобы обыскиваемые говорили правду, как на страшном суде Христа.

В делах по доносам помещиков на крепостных 60-70-х гг. XVIII в., обнаруженных мной, повальных обысков не проводилось, хотя они и проводились в другие годы.

Пытка Салтычихе была назначена Юстиц-коллегией во мнении Юстиц-коллегии к первому экстракту, поднесённому в Сенат 6 ноября 1763 г. на основании Ч. 2, Гл. 6, п. 1 и 2 Воинских процессов (прим. Е.М. - входящих в состав Воинского устава Петра I). На основании первого пункта 6 главы следовало перед пыткой того, кто добровольно повиниться не хочет, спрашивать. На основании второго пункта 6 главы, судьям не следовало кого-либо доводить до пытки без достаточного подозрения к совершению преступления. Если свидетель не видел преступление сам, он должен был, по крайней мере, привести двух свидетелей, очевидцев преступления. Поскольку оба пункта соблюдены, Юстиц-коллегия просила у Сената разрешение на пытку. Сенат на слушании экстракта 3 декабря 1763 г., потребовал такое разрешение у Екатерины II, которое требовалось потому, что Салтычиха дворянка. 24 декабря 1763 г. императрица приказала объявить Д.Н. Салтыковой о неизбежной пытке в том случае, если по увещеванию священника «не почувствует она в совести своей угрызения». Если барыня и в этом случае не признается, полагалось объявить императрице лично.

Затем Салтычихе в застенке Розыскной экспедиции марте 1764 г. провели расспрос около пытаемого преступника по другому делу (прим. Е.М. - отдельная стадия сыска, но встречается не часто - поэтому не пишу о ней как об этапе следствия отдельно). До и после демонстрации пытки Салтычиху безрезультатно увещевали к признанию члены Юстиц-коллегии.

Императрице доложили о результатах, но она не дала разрешения на проведении пыток во время следствия (прим. Е.М. - как, впоследствии, и в деле Пугачёва). Вместо пыток она определила сразу проводить повальный обыск по указу 3 мая 1764 г.

В других изученных мной делах по доносам крепостных, судя по известным мне документам, пыток не было, и они не планировались. Дело Теплова завершилось сразу после допроса крепостных по указу Екатерины II, а дела Мещерского, Муромцева и Карабановой 1775 г. и дело Завьялова 1780 г. разбирались уже после секретного указа 8 ноября 1774 г. о неприменении пыток, который Екатерина II разослала в губернские учреждения. Угрозу применить пытки следователи также не использовали, несмотря на распространённость этого приёма у следователей. Ведь, по словам Е.В. Анисимова, приготовленные к пытке не знали об её отмене из-за секретности указа 1774 г.

В делах по доносам дворян на крепостных пытка регулировалась как упомянутыми Гл. 21, ст. 48, 58 Соборного уложения, указом 10 февраля 1763 г., так и Гл. 21, ст. 9 (прим. Е.М. - о пытке татя в иных татьбах и в убийствах после доведения на него татьбы). Тем самым, до отмены пыток в 1774 г. нормативная база, устанавливающая их применение, практически не изменилась за 125 лет.

Осматривание. Были осмотрены 9 крепостных Мещерского, у 8/9 из которых нашли знаки от побоев. Крепостные Муромцева, Теплова, Завьялова, Карабановой, Салтыковой и вовсе осмотрены не были, хотя все они заявляли о побоях.

В делах по доносам крепостных также есть указания на осмотры. Так был осмотрен представленный помещиком Извольским дворовый Дмитрий Трофимов, которого господин засёк кнутом до полусмерти за подозрение в замысле к его убийству и в измене. 12 марта 1775 г. он был объявлен в Юрьевской провинциальной канцелярии. Через некоторое время он был отпущен из канцелярии к помещику домой.

Также следует сказать о случае осматривания магических предметов, использованных в деле, как корешки в процессе Шилина, а также о незапротоколированном осмотре служителей мужеложца Теплова в ведомстве генерал-фельдшера П.С. Салтыкова.

Были рассмотрены основные этапы следствия в изученных нами судебных делах: их нормативная база, выписки из дел, обуславливающих проведение той или иной следственной процедуры, а также практики, связанные с расследованием. Анализ показал, что далеко не каждая обязательная в сыске процедура применялась при решении дел помещиков и крепостных, и далеко не всегда применялась так, как следовало бы по указам.

. Правоприменение по делам крепостных против их помещиков

следствие правоприменение помещик крепостной

Для того чтобы более полно реконструировать социальные практики участия крепостных и помещиков в судебных процессах необходимо в первую очередь понять на основании каких законов проводились следствия и решались судебные дела. Как функционировали указы в судебных делах помещиков и крепостных в XVIII в.? Обстоятельно ли проводилось следствие или оно не включало в себя все необходимые процедуры? Как составлялся приговор к судебным делам? Ответы на данные вопросы отчасти даёт предшествующий параграф, однако необходимо углубиться в материалы каждого судебного дела, чтобы изучить механизмы судебного урегулирования конфликтов в деталях.

Прежде всего, необходимо отметить, что в XVIII веке, даже тогда, когда порядок применения указов был ясен, суды, по замечанию историка Н.Д. Чечулина, в разных делах [со схожим содержанием] опирались на разные указы. Кроме того, при выписке указов в делах суд не был стеснён «ни хронологическим пределом, ни общим постановлением, что распоряжение позднейшее отменяет все предшествовавшие», ни тем, что при наличии сенатского указа в той или иной области не должны учитываться ранее вышедшие указы коллегий.

Судьи по своему желанию затягивали следствие, увеличивали бюрократическую волокиту. Масла в огонь подливало социальное неравенство, проявляющееся с особенной силой в судах. При вступлении в тяжбу, например, с купцами дворяне априори занимали сильнейшую позицию в суде, не говоря уже тяжбах с их собственными крепостными. В условиях молчания закона крепостных могли отправить в Сибирь, даже не расследовав их дело, не записав челобитную помещика с просьбой о высылке, не говоря уже о выписке из указов. Вместе с тем, судьи могли по собственному пристрастию встать на сторону истцов либо ответчиков, что приводило к несправедливым решениям, даже, к примеру, в делах воевод против знатных дворян. Однако внесудебному влиянию участников следствия на процесс я посвящаю в исследовании отдельный раздел.

Для того чтобы понять, в какой мере законодательные нормы составляли основу судебного разбирательства важно, прежде всего, знать, на основе каких указов писались приговоры по рассматриваемым делам. Историк В.И. Семевский отмечает, что для наказания помещиков за убийство крепостных применялись 4 положения из Воинского устава и 2 - из Соборного уложения. По словам М.А. Дмитриева, работавшего судьёй в 1825-1833 гг., в делах о мучительстве помещиками крестьян из всего «Уложения» царя Алексея Михайловича нужна была только 10-ая глава, для следствия - «Воинские процессы Петра Великого», а для решения дел - Воинские артикулы, и отчасти Воинский и Морской уставы. Но только ли эти указы применялись при решении дел? Когда следователи делали обстоятельные выписки указов, а когда нет? На эти вопросы я отвечаю в данном разделе работы.

Важно отметить, что среди 6 дел, рассматриваемых в Московском регионе в 1760-70 гг. (прим. Е.М. - включая дело Завьялова, инициированное в 1780 г.), только приговор по делу Салтычихи опирается на указы. По делам Завьялова и Карабановой 1-2 указа были выписаны в ходе следствия, в то время как дела Муромцева, Мещерского и Теплова дела решались без каких-либо выписок указов. Значит, в этих делах можно увидеть скорее рецепцию в приказной среде представлений о «правильном» решении судебных дел, чем профессиональное понимание законодательства и правоприменения.

Тем не менее, следует учесть, что следователям было легко выносить обвинительные приговоры даже без выписок в 5/6 дел, где крепостные подавали доносы на имя Екатерины II, что было запрещено (прим. Е.М. - во всех делах, кроме дела Карабановой). Кроме того, печать накладывает тот факт, что судебные дела Салтыковой, Теплова, Завьялова находились под личным контролем Екатерины II. Вместе с тем, все дела, кроме дела Салтыковой, также контролировались Тайной экспедицией при Сенате. Эти особенности диктовали упрощённый порядок судебного следствия, поскольку контролирующие учреждение, чиновник или правитель иногда напрямую указывали, как поступать по тому или иному делу.

Далее необходимо понять, в какой мере метод решения каждого конкретного дела соответствует указам и судебным традициям.

Дело И.П. Завьялова

Дело помещика Завьялова упоминает дореволюционный исследователь В.И. Семевский в первом томе своей работы «Крестьяне в царствование Екатерины II».

Дело начинается 7 октября 1780 г. передачей письма от А.А. Безбородко в Тайную экспедицию С.И. Шешковскому о крепостных, подавших челобитную Павлу Петровичу. А именно, Тимофей Петунов вместе с односельчанами жаловался Павлу Петровичу о том, что муж их госпожи, А.А. Качаловой (во владении которой они были до её замужества), поручик тихвинского уезда, И.П. Завьялов, заставлял их работать 6 дней в неделю, бил, отнимал лошадей и облагал оброком в размере 15 рублей в год.

Следствие началось у А.А. Вяземского, где и были допрошены Тимофей Петунов, Сидор Красиков, Семён Пурьер, Александр Степанов. Петунову была дана очная ставка со Степановым для того, чтобы узнать, подговаривал ли Степанов крепостных подать челобитную именно государыне, а не в Санкт-Петербургское наместническое правление, куда они планировали жаловаться изначально.

октября 1780 г. дело было передано из Тайной экспедиции в Новгородское наместническое правление, а после - в Новгородскую палату уголовного суда. Под контролем уголовной палаты делом занялся Тихвинский уездный суд, но верховный контроль над следствием осуществлял А.А. Вяземский.

Сведений о дальнейшем судебном разбирательстве в данных учреждениях нет. Известен только приговор Тихвинского уездного суда, подтверждённый Новгородской палатой уголовного суда, о чём узнаём из рапорта чиновников уголовного суда А.А. Вяземскому от 15 января 1781 г.

На основании указа 22 августа 1767 г. о запрете подачи доносов крепостными на помещиков, Тихвинский уездный суд приговорил 43 крепостных к наказанию кнутом и к ссылке на каторгу на Днепровскую линию навечно с зачётом в рекруты. Главная вина крепостных, по мнению суда, состояла в том, что они «утруждали ЕЯ ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЕЛИЧЕСТВО наполненным ложными против господина своего доносами».

До отправки на каторгу пяти «главным того возмущения и заговора производителям» назначили в качестве наказания по 50 ударов кнута, а остальным - по 30 ударов, выдрав всем наказанным ноздри и поставив клейма. Приговор был утверждён Новгородской палатой уголовного суда.

Примечательно, что ещё 18 октября 1780 г. А.А. Вяземский написал У.С. Потапову письмо с просьбой по приказанию Екатерины II отослать бывшего канцеляриста А. Степанова в смирительный дом, «которой обращался во всегдашнем пьянстве». Видимо, императрица знала о выгнанном от графа А.А. Безбородко за пьянство канцеляристе и могла смягчить его вину, состоящую в написании крепостным челобитных в Санкт-Петербургское правление и на имя Ея величества.

Посредники при написании челобитной, 16-летний пономарь, экономический крестьянин Иван Лукин, и музыкант обер-егермейстерского корпуса Семёну Пурьер, переписывавший челобитные, были освобождены. Ивана, основываясь на статье 399 «Учреждения…» 7 ноября 1775 г. перевели в Совестный суд, так как ему было 16 лет. Здесь его приговорили к наказанию плетьми по силе указа 26 июня 1765 г. Почему освободили второго соучастника преступления, иностранца Пурьера, не указано. Священник Михайла Максимов, виновный в подписании верящего письма и произнесении непристойных слов о императрице, был так же, как и крепостные, сослан на каторгу после произведения 30 ударов кнута, постановления клейма выдирания ноздрей, на основании Кн. 5, Гл.1, п. 2 Морского устава. Об отправке А. Степанова в Смирительный дом я уже сообщил.

В данном случае использование указа 22 августа 1767 г. для наказания крепостных вполне обосновано, так как подача челобитной императрице непосредственно подпадает под действие указа. Необходимо также отметить, что в дело вмешались А.А. Вяземский и Екатерина II, существенно повлияв на приговор. Рассмотрение дела в Тихвинском уездном суде являлось, таким образом, только формальностью, ведь даже допросов здесь проведено не было. Вместе с тем, анализ следствия показал, что даже людей неподатного сословия, находившихся под судом (Пурьера и Степанова) могли судить в делах по челобитным крепостных без выписки указов.

Дело А.А. Карабановой

Дело найдено мной лично и ссылок на него в работах исследователей я не нашёл. 25 октября 1775 г. Алексей Романовский донёс на свою помещицу А. Карабанову обер-полицмейстеру, от которого 29 октября был приведён в Розыскную экспедицию, где и бил челом. В отличие от остальных доносов крепостных, Романовский жаловался не императрице.

Данное судебное дело отсылает к инициированному 18 февраля 1774 г. делу, где А.А. Карабанова была ответчицей, а её муж, генерал-поручик Л.М. Карабанов, истцом. Карабанов писал в челобитной со слов своего крепостного Тихона Фёдорова об убийстве крепостными А.А. Карабановой, Андреем и Борисом Курбатовым, по приказу помещицы крепостного Н.Т. Турыкина. Фёдоров донёс о том, что слышал об убийстве от слуги князя Шаховского, Ивана Богомолова, который, в свою очередь, слышал о нём от свояка, Алексея Романовского, который передал также, что в вотчине хотели убить и ключника госпожи, Ивана Ширяева. Первым допросом Романовский, приведённый в полицию, всё отрицал, но следующим - косвенно признался в своей осведомлённости по делу.

Однако ситуация изменилась, и подследственным были обещаны деньги за молчание. Из допроса Романовского следует, что 28 марта Фёдоров предложил ему 20 рублей за молчание, переданные от Л.М. Карабанова. В результате, Романовский через 6 недель со ссылкой на указ 10 февраля 1763 г. был отпущен к госпоже с подпиской о невыезде из Москвы. В третьей главе данный случай лжесвидетельства будет мной разобран отдельно.

Обо всём сказанном выше мы узнаём в деле от 29 октября 1775 г., которое было инициировано Романовским, пришедшим в Тайную экспедицию. А именно, после дела Фёдорова, Романовский всё же сочинил записку для подачи доноса на Карабанову, но её нашли господские люди. Затем госпожа заключила Романовского примерно на 16 месяцев под арест, семь из которых он провёл в сельце Зыково, из которого в одно время странным образом госпожа приказала «дворовых людей всех развесть по другим деревням». Узнав в то же время о двухлетнем заточении Е.И. Карлина и о том, что не так давно его задушили в селе Покровском, Алексей решил сбежать.

Однако после первой попытки к бегству он был пойман человеком госпожи его, Яковом Козлёнком. В результате, он оказался в печально известном селе Покровском, из которого его в скором времени в 3 часа ночи вывезли в неизвестном направлении, и тогда помогло ему только счастливое стечение обстоятельств. Проехали заставу, где крики Романовского не услышали. Потом, на счастье, он смог выскочить из кибитки после заставы. Затем, с помощью добрых людей, находящихся в проезжавшем мимо обозе, он отбился от преследователей. Затем Романовский 29 октября 1775 г. пришёл в Тайную канцелярию. Здесь, он надеялся, ему поверят.

Здесь он донёс об убийстве Н.Т. Турыкина за которое крепостные Карабановой Василий Иванов, Игнат Козьмин получили 10 рублей, а Потап Корнеев - пару лошадей, что узнал Романовский от повара, Дмитрия Кондратьева. Злополучное убийство было совершено из-за ссоры. Любовником госпожи сначала был упомянутый Турыкин, потом Пётр Поздеев, а потом Андрей Курбатов. Курбатов поссорился с Турыкиным и наговорил о нём госпоже, которая и дала добро на убийство. Далее, как известно, ссора между крепостными связала кровью целую группу служителей генеральши подобно героям романа «Бесы» Достоевского.

На допросе Романовский пытался оправдаться в своём лжесвидетельстве в деле 1774 г. по доносу Фёдорова. По его словам, лишь после окончания дела Фёдорова к нему пришли господские люди, Михайло Ларинцев и Данила Изумрудов, и рассказали об убийстве. Но чиновники подняли материалы дела, и его собственное признание в лжесвидетельстве ещё в 1774 г. скрыть было нельзя (прим. Е.М. - не вполне законным, в таком случае, является тот факт, что его тогда отпустили на поруки помещице).

Тем не менее, Романовский попытался указать на свою правовую сознательность, сказав, что «он самой истины не открыл,… так как боялся о сем правду объявить госпожи своей, зная, что не велено холопьим доносам на господ верить» (прим. Е.М. - тем самым, Романовский знал об указе 22 августа 1767 г.).

Суд не смог поверить лжесвидетелю. Кроме того, в доносе 1775 г. Романовский ссылался на то, что слышал об убийстве Турыкина от односельчан, чему не был свидетелем лично. Такие ссылки, на основании 10 главы 172 пункта Соборного уложения, не должны были являться основанием обвинения.

марта 1776 г. в Тайной экспедиции сенатор М.П. Волконский и генерал-прокурор А.А. Вяземский определили не верить произведённому Алексеем Романовским показанию. Они установили, что за те ложные показания Романовский «подлежал тягчайшему осуждению», но милосердия ради было решено сослать его с женою и детьми на поселение с зачётом в рекруты.

Как видим, в деле 1775 г. даже очных ставок проведено не было, не говоря уже о повальном обыске, который мог бы прояснить обстоятельства дела. Убийство Турыкина, Карлина, Ширяева так и остались нераскрытым из-за того, что судьи признали донос несостоятельным. Возможно, повлияло и то, что дело рассматривала Тайная экспедиция, которая могла себе позволить пропустить необходимые этапы следствия, а генерал-прокурор А.А. Вяземский мог себе позволить самостоятельно назначать приговоры.

Закончилось дело трагично - муж и жена, а также один их ребёнок умерли по дороге из Казани в Тобольск, а оставшихся двух детей «чтобы они, будучи малолетны не могли без призрения погибнуть» отдали надёжным людям.

Так или иначе, в двух рассмотренных выше делах чиновники хотя бы указали на законодательные нормы, согласно которым крепостные были судимы. Вместе с тем, как я показываю далее, дела Мещерского и Муромцева разбирались без всяких ссылок на законодательство, в то время как по делу Теплова и вовсе были проведены одни только допросы.

Дело В.Ф. Мещерского и С.И. Муромцева

Крестьян Завьялова сослали в Сибирь, по крайней мере, на основании указа 22 августа 1767 г. Сосланы в Нерчинск в начале 1776 г. были и доносители на помещиков В.Ф. Мещерского, обвиняемого в мужеложстве и побоях, и С.И. Муромцева, обвиняемого в убийстве, однако, уже без выписок. Как дело Мещерского, так и дело Муромцева (прим. Е.М. - данные следственные дела объединены в одно производство) упомянуты исследователем В.И. Семевским в первом томе работы «Крестьяне в царствование Екатерины II».

июня 1775 г. 9 дворовых и крестьян отставного гвардии капитана В.Ф. Мещерского, проживающего в Москве, в составе Василия Афанасьева, Фёдора Петрова, Филиппа Миронова и других бежали от своего господина в результате длительных издевательств, мужеложства, высоких поборов, выкидышах у беременных женщин из-за побоев помещика. Их также испугало то, что посланный ранее с челобитной императрице лакей Андрей Никитин был пойман слугой помещика и посажен на цепь. Поэтому крепостные пришли в Коломенское, где ждали у окна появления в нём Павла Петровича. После попросили «…чтоб их всех от помещика взять и написать не только в солдаты, хотя в профосы; а коли лучше того уж нет, то хоть на каторгу…». На их несчастье, наследник престола сказал, что челобитных (прим. Е.М. - даже для передачи их матери, чего хотели крепостные) не принимает. После этого они подошли к карете императрицы и хотели подать ей другую челобитную. В результате они были взяты под караул и допрошены Я.В. Брюсом, который 11 июня 1775 г. отправил их к А.А. Вяземскому, после чего они оказались у С.И. Шешковского, в Тайной экспедиции при Сенате.

Другое дело, разбиравшееся по доносу 5 крепостных подпрапорщика Муромского уезда С.Я. Муромцева на своего помещика, в начале июня 1775 г., было соединено с делом Мещерского в один процесс.

У пьяницы, изувера, Саввы Муромцева, судя по челобитной его крепостных, было 24 души по ревизии. Из 9 человек, доставшихся ему за женою в приданое, шесть человек он убил, а трое убежали ещё до судебного процесса. Трёх крестьян он отдал в рекруты. В лучшем случае, только 7 мужчин из тех, что указаны в ревизии 1761 г., остались в имении. Ведь пятеро других крестьян, в составе Степана Васильева, Степана Савельева, Фёдора Дмитриева, Семёна Иванова и Матвея Михайлова сбежали в Москву, чтобы подать челобитную Екатерине II.

Челобитная пятерых храбрецов, написанная на имя трёх персон: Екатерины II, наследника Павла Петровича и его супруги Натальи Алексеевны, содержит жалобу об убийствах, но также о высоких поборах, о недостатке кормления от помещика, о невыносимо тяжёлой работе. 8 июня 1775 г. крепостные попытались бить челом Павлу Петровичу, а 11 июня подали челобитную Екатерине II, встретив правительницу на дороге после её выезда из дворца. Так они оказались у Я.В. Брюса, потом у А.А. Вяземского, а затем у С.И. Шешковского, который провёл допрос. Здесь их допросили, но даже не потрудились осмотреть, несмотря на жалобы о зверских издевательствах Муромцева.

июня А.А. Вяземский без очных ставок и расследования постановил, что «никаких важных дел за ними [челобитчиками] не оказалось» (прим. Е.М. - по указу 22 августа 1767 г. крепостные могли жаловаться на помещиков только по «слову и делу»). Как пишет генерал-прокурор, помещичьим крестьянам не следовало подачей челобитных утруждать Его и Её величества. Дело было доложено Екатерине II и Павлу Петровичу, которые согласились с постановлением. 18 июня императрица возвратила через А.А. Вяземского в Тайную экспедицию подносимые ей челобитные крепостных. Она ещё раз утвердила определения и «соизволила по оному исполнение учинить».

июня 1775 г. крепостных в Тайной экспедиции предупредили о том, что они не должны разглашать сведения. Приговор отсутствует, как и выписки, видимо, в связи с особенностями следствия. Но того же числа колодников отправили в Московскую губернскую канцелярию, которых и принял караульный поручик для дальнейшей отправки в Нерчинск. В итоге, все крепостные по дороге из Казани в Тобольск потерялись и потому выбыли из списка колодников.

Данное дело вполне характерно с точки зрения восприятия судами нормы 22 августа 1767 г. Здесь доносы крепостных даже не называют ложными. Вместо этого дело классифицируют как, как не содержащее доносов о «важных делах», и отправляют челобитчиков сразу после допросов в Сибирь.

Крепостные подавали донос в июне 1775 г. и их выслушали. Между тем, как ряд исследователей пишут о том, что жалобы крепостных на помещиков вновь начали рассматриваться именно после губернской реформы 7 ноября 1775 г. Наличие в делопроизводственных материалах данного дела, равно как и наличие челобитной Романовского, поданной 27 октября, позволяют сказать, что отнюдь не только губернская реформа вернула крепостным возможность жаловаться на господ.

Можно согласиться с мнением историка Р. Уортмана о том, что восстание Пугачёва показало недостаточность правительственного присутствия в деревне и малое внимание к местным нуждам. Между тем, ещё в декабре-январе 1774-1775 гг. 56 главных обвиняемых по делу Пугачёва были судимы в Москве, а само восстание Пугачёва завершилось примерно в то же время, когда Муромцев и Мещерский подавали челобитные. В виду отстутсвия сведений о боле ранних делах по челобитьям дворовых и крестьян на своих господ можно сделать вывод, что внимание власти к крепостным проявилось ещё во время подготовки губернской реформы. Именно восстание Пугачёва, как представляется, обратило внимание власти на проблемы людей низших сословий. Примечательно, вместе с тем, что первые челобитчики были выслушаны, но следствие по их делу не было произведено.

Дело Г.Н. Теплова

Рассмотрю дело действительного члена Академии Наук, действительного статского советника Г.Н. Теплова (известного, к слову, путешественнику Д.Д. Казанове), которого его служители обвинили в мужеложстве. Дело упомянуто А.Б. Каменским в книге «Под сению Екатерины…» 1992 г. Известна также статья М. Осокина ««Между делом сквернословия» Григория Теплова» 2013 г., размещённый на сайте «ПОЛИТ.ру», где исследователь частично ввёл дело в научный оборот.

Важно отметить, что именно Г.Н. Теплов принял и копировал резолюцию Екатерины II от 3 мая 1764 г., согласно которой в имениях Салтычихи начали проводить повальные обыски. Остаётся лишь гадать, привлекла ли Екатерина II Теплова к этой работе в напоминание о печальном прошлом и в назидание (прим. Е.М. - чтобы впредь обходился с крестьянами порядочно), или причина была другой.

Так или иначе, Теплов с Салтыковой оказались по разные стороны баррикад, хоть Теплов и был одним из главных идеологов закрепощения крестьян, не в последнюю очередь из-за того, что статский советник помогал Екатерине II в её восшествии на престол вместе с К.Г. Разумовским (прим. Е.М. - часто упоминаемом в деле), который ранее был воспитанником Теплова. На результат процесса повлияло так же то, что с 1 апреля 1763 г. Теплов в качестве статс-секретаря вместе с А.В. Олсуфьевым и И.П. Елагиным состоял у приёма прошений, подаваемых на имя императрицы. Можно понять и «невмешательство» в иск против Теплова Елагина, о роли которого в деле я скажу после. Вместе с тем, стоит отметить, что Елагин участвовал позже в подготовке приговора по делу Салтычихи в 1768 г.

С 1757 г. по 1763 г. Г.Н. Теплов принуждал своих крепостных и нанятых служителей к мужеложству. Постепенно среди них зрело недовольство, и 8 крепостных Теплова решили подать челобитную в суд. Среди них были московский камердинер Влас Качеев, петербургский дворецкий Степан Медведев, дворовые Алексей Семёнов, Василий Лобанов, Алексей Янов, а также нанятые служители из Украины, Иван Тиханович, Осип Пачеков и Григорий Рогов.

Дело в том, что когда Медведев, Лобанов и Семёнов приезжали в Москву, - они передавали записки с описанием преступлений Теплова Качееву, обещая подтвердить свои слова на следствии.

Ситуация становится критической после того как во время одного своего приезда в Москву Теплов под угрозой побоев (к чему он прибегал и раньше) принудил к мужеложству Качеева, Лобанова, Семёнова, Янова, Тихановича и Паченова. После этого, «…убегая за нечинение того происходимых от него побой, а паче и поставлять то быть великим грехом…», они стали советоваться, и решили подать челобитную Ивану Перфильевичу Елагину. На первой неделе Великого поста 1763 г. Качеев пришёл к Елагину и лично подал ему записку Рогова (доносители справедливо полагали, что суд скорее поверит свободным служителям, чем подневольным) о преступлениях Теплова, а также коллективную жалобу крепостных.

У Рогова, который жил в отдельной квартире в Москве, имелась копия той челобитной. Записки Медведева, Лобанова и Семёнова Качеев отдал для сохранения жене своей, думая, что они не нужны, для сохранения. В результате жена Качеева отдала эти записки жене Теплова, которая «прочтя то была в немалой горести и плакала», а после велела Качееву отдать эти записки К.Г. Разумовскому, что он и сделал. Между тем, Елагин, несмотря на просьбы и собственное согласие помочь крестьянам, не торопился докладывать о деле Екатерине, возможно, по товариществу с Тепловым. Как, собственно, и Разумовский.

В то время Качеев и его соратники предлагали присоединиться к их жалобе лакея Теплова, Якова Базарова, которого вельможа также принуждал «сквернодействию». Но в мае Качеев и Базаров поссорились. Базаров рассказал о челобитной Теплову, а также о том, что её копия содержится у Рогова. Тиханович забрал у Рогова копию, а Теплов в доме сенатора Петра Спиридоновича Сумарокова дал Рогову 50 рублей империалами, после отправил Рогова на Украину, где след его исчез.

Григорий Николаевич, узнав о задумке крепостных, начал проводить с ними по отдельности беседы, уговаривая их на допросах говорить: «якоб видели меня з девкою в беззаконии». В награду за лжесвидетельство он гарантировал всем челобитчикам волю. Он также рассказывал о своих заслугах перед государыней, в том числе, проводя среди служителей правовой ликбез. Как он сообщал: «…мне де всегда могут больше поверить, нежели слугам, на что и указ писменной ему показывал, и читал, что людем ни в чем на господ своих верить не велено» (прим. Е.М. - речь идёт, видимо, о Гл. 2., ст. 13 Соборного уложения). Сравним его речь с тем, что говорила Д.Н. Салтыкова своим крепостным: «Вы мне ничего не сделаете… сколько вам ни доносить, мне они (прим. Е.М. - чиновники-милостивцы) все ничего не сделают и меня на вас не променяют».

Далее Качеев с Лобановым и Семёновым, опасаясь, как бы первая «их челобитная втуне не осталась», написали всё же челобитную вторично и с приложением рук подали её Екатерине II в июне 1763 г. На третий день генерал-прокурор А.И. Глебов прислал в дом Теплова записку с требованием прислать к нему всех крепостных, подписавшихся под первой челобитной (прим. Е.М. - поданной ещё Елагину). Теплов вновь провёл со своими крепостными беседу. После этого он пошёл с дворовым Алексеем Семёновым к Роману Ларионовичу Воронцову. Здесь они втроём вместе с А.И. Глебовым за закрытыми дверьми читали челобитную служителей, а Семёнов стоял и подслушивал.

После этого события служители были у А.И. Глебова, который их допрашивал, по их указанию, даже не попросив приложить руки к допросу (прим. Е.М. - следовательно, уже было точно понятно, что расследование производиться не будет).

В конце июня 1763 г. А.И. Глебов отослал крепостных к прапорщику Московского батальона Попову. 3 июля он отправил крепостных фельдшеру П.С. Салтыкову, для проведения осмотра, результатов которого, однако, в деле не приводится. Того же числа Теплов пишет С.И. Шешковскому об именном указе Екатерины II, согласно которому пятерых челобитчиков (Качеева, Семёнова, Лобанова, Янова, Тихановича) следует отослать в Сибирский гарнизон в солдаты. 14 июля 1763 г. Михайла Хрущёв пишет С.И. Шешковскому о том, что колодники подписались в неразглашении информации о деле. Затем они были отправлены в Сибирь.

Из указа о ссылке и дальнейших допросов узнаю, что все челобитчики были наказаны, кроме Рогова, который пошёл на компромисс, приняв от Г.Н. Теплова взятку, Осипа Пачекова, который в Великий пост 1763 г. вместе с женой Теплова уехал на Украину и остался там из-за случившейся размолвки супружеской пары, Степана Медведева, не прикладывавшего руку даже к челобитной, поданной Елагину.

Тем не менее, уже 10 октября 1763 г. колодники были привезены из Тобольска (прим. Е.М. - куда их отсылали в качестве солдат) обратно к П.С. Салтыкову и секретно расспрошены порознь, «в каких материях и на кого именно донос их».

Итак, данное дело, в отличие от вышеупомянутых, было решено вовсе без сыска и без выписки указов во многом потому, что Теплову была обеспечена высокая протекция. Но почему всё же были проведены допросы? На мой взгляд, что Екатерина II хотела внешне показать Теплову, что расположена к нему, проведя, в то же время, тайное расследование, выявив подноготную правду о приближённом. Так или иначе, до нас дошли только сами допросы крепостных и «краткая записка из допросов…».

Дело Д.Н. Салтыковой

Исключением для изучаемого мной периода является лишь дело Салтычихи, потребовавшее длительного разбирательства с обширными выписками из законодательства и тщательным расследованием, в результате которого решение было продиктовано лично Екатериной II. Но именно в этом деле крепостным пришлось больше всего «попотеть», чтобы после 21 заведённых против Салтычихи дел, 22-ое начало рассматриваться, как бы не поддерживали Д.Н. Салтыкову её сторонники в московской дворянской корпорации.

Дело Д.Н. Салтыковой было исследуется историками на протяжении более 140 лет. Наиболее весомый вклад в изучение комплекса делопроизводственных материалов по делу Салтычихи внёс исследователь Г.И. Студенкин, который написал в 1874 г. для Русского Архива статью «Салтычиха». Здесь историк на основе анализа дела и историографии по нему, проводит наиболее полный анализ следствия. Никто до сего дня не занимался делом Салтычихи столь же тщательно, как он. В 1901 г. В.И. Семевский в I томе своего труда «Крестьяне в царствование императрицы Екатерины II» провёл общий анализ дела Салтычихи, использовав его, однако, как показательный пример жестокости помещиков в XVIII в.

Для архивного поиска судебно-следственных материалов по делу Салтычихи имеет большую важность также статья Ю.М. Эскина 2002 г., опубликованная в журнале «Родина», где исследователь приводит доступные на его время архивные дела по делу Салтычихи.

К наиболее значимым работам о деле Салтычихи, вышедшим в недавнее время стоит добавить две одноимённых главы «Антигерои елизаветинского правления», написанные Е.В. Анисимовым в 1999 г. и в 2010 г., соответственно, в работах «Елизавета Петровна: биография отдельного лица» и «Афродита у власти. Царствование Елизаветы Петровны».

Следствие против барыни было начато ещё в 1759 г. в Сыскном приказе, но вплоть до 1762 г. расследования по доносам крепостных не проводилось. Вплоть до 1763 г., даже после доноса крепостных императрице, Салтычиха продолжала убивать крестьян.

Подвижки в деле начались с уже упомянутых доносов Шавкуновых, Некрасова, Тарнахина и других крестьян, которые в марте и в апреле 1762 г. бежали от Салтычихи бить челом по «слову и делу» в Сенатскую контору в Москву. Крепостные, кажется, намеренно использовали эту уловку со «словом и делом», чтобы их услышали. Они, более чем вероятно, слышали, что по указу 21 февраля 1762 г. за донос по государеву делу, не относящегося к данному производству, вместо ссылки в Сибирь позволялось рассмотреть дело в другом учреждении. И сделали то, что было в их силах, чтобы дело не оставалось безгласным.

апреля 1762 г., вскоре после доносов Мелентия Некрасова с крепостными, из московского дома Дарьи Николаевны бежали Савелий Мартынов и Ермолай Ильин. Летом-осенью 1762 г. дворовые подали челобитную на имя Екатерины II. В результате их доноса, императрица передала дело в Юстиц-коллегию, которое и рассматривалось здесь с октября 1762 г. Не стоит, однако, считать, что Юстиц-коллегия сразу начала рассматривать переданное ей дело. В декабре 1762 г. на имя императрицы была подана новая челобитная, от имени 40 крестьян Салтычихи, которые жаловались на то, что дело в Юстиц-коллегии не ведётся под тем предлогом, что Дарья Николаевна, якобы, в болезни. Примечательно, что за подачу челобитной императрице напрямую, за что по указу 2 декабря 1762 г. грозили штраф и наказание, крепостные были помилованы. Сенат нашёл, что крестьяне могли не знать о выходе указа (несмотря на то, что запреты на жалобы напрямую правителю издавались на протяжении всего XVIII столетия). Тем не менее, их всё же наказали плетьми, потому что дело, о котором они жаловались, к тому моменту уже разбиралось.

Тем не менее, Савелий Мартынов и Ермолай Ильин всё это время находились в Санкт-Петербурге под пристальным оком высших органов власти и не чувствовали себя в безопасности, даже несмотря на то, что отправившихся позже них к императрице крепостных помиловали. По решению Сената 29 января 1763 г. двух челобитчиков публично наказали плетьми, поскольку дело уже рассматривалось в Юстиц-коллегии (на самом деле, когда Савелий Мартынов и Ермолай Ильин подавали донос, дело без значимого продвижения рассматривалось в Сыскном приказе и в Сенатской конторе в Москве). Вторым пунктом обвинения была подача челобитной Екатерине II, но крепостных наказали по указам 12 июля 1762 г. и 2 декабря 1762 г., вышедших уже после подачи ими челобитных. Тем самым, наказание не было основано на разумных доказательствах.

Не стоит, однако, считать, что Юстиц-коллегия сразу начала рассматривать переданное ей дело. В декабре 1762 г. на имя императрицы была подана новая челобитная, от имени 40 крестьян Салтычихи, которые жаловались на то, что дело в Юстиц-коллегии не ведётся под тем предлогом, что Дарья Николаевна, якобы, в болезни. Примечательно, что за подачу челобитной императрице напрямую, за что по указу 2 декабря 1762 г. грозили штраф и наказание, крепостные были помилованы. Сенат нашёл, что крестьяне могли не знать о выходе указа (несмотря на то, что запреты на жалобы напрямую правителю издавались на протяжении всего XVIII столетия). Тем не менее, их всё же наказали плетьми, потому что дело, о котором они жаловались, к тому моменту уже разбиралось.

Так или иначе, челобитные крепостных, и, последующие за ними давление императрицы и Сената, побудили чиновников коллегии начать судебное разбирательство. Уже 1 октября 1762 г. Сенатская контора приказала Юстиц-коллегии произвести с кем нужно очные ставки, составить прежде пытки «причины», влияющие на дальнейшее следствие, мнение о подсудимых, которое отправить в Сенатскую контору. Кроме того, указывалось провести допрос по вопросным пунктам чиновников московских учреждений, подкупленных (судя по допросам крепостных) Салтычихой. В дальнейшем Сенат запрашивал у Юстиц-коллегии рапорты о деле. 15 января 1763 г. Сенатская контора отправила в Юстиц-коллегию именной указ Екатерины II об истребовании священника для увещевания Салтычихи.

На всех этапах следствия присутствует тщательный контроль Екатерины II и сенаторов за следствием. Именно этот контроль повлиял на то, что судьи Юстиц-коллегии в результате разобрали дело тщательно, с обстоятельной выпиской из указов, пусть даже их приходилось широко толковать.

августа 1763 г. Сенатская контора посылает в Юстиц-коллегию указ о необходимости составления экстракта и доношения о ходе следствия, которые и были составлены и отправлены в Сенатскую контору Юстиц-коллегией 6 ноября того же года. По слушанию доношения Юстиц-коллегии 6 ноября 1763 г., Сенатская контора запретила Салтычихе владеть недвижимым имуществом (ведь она по прежнему убивала крепостных). Опекуном её имений был назначен сенатор Сабуров (в начале 1765 г. опекуном стал уже полковник Псищев). Д.Н. Салтыкова отныне была посажена под домашний арест.

декабря 1763 г., в своей собственноручной резолюции на сенатском докладе от 3 декабря 1763 г., Екатерина II приказала объявить Д.Н. Салтыковой о неизбежной пытке в том случае, если она по увещеванию священника «не почувствует она в совести своей угрызения». Если барыня и в этом случае не признается, полагалось объявить императрице лично. Тем самым, признавалась вина Д.Н. Салтыковой, поскольку её просили дать признание.

марта 1764 г. священник Дмитрий Васильев донес, что его более чем месячное пребывание в доме Дарьи Николаевны ничем не помогло. Неделю спустя, в застенке Московской Розыскной экспедиции Салтычихе была показана пытка преступника, до и после которой ее безрезультатно увещевали к признанию члены Юстиц-коллегии. 5 апреля 1764 г. Екатерине II был подан доклад VI отделения Сената, о том, что свидетельства многих людей доводят Д.Н. Салтыкову до пытки. На докладе, 3 мая 1764 г. императрица написала резолюцию о проведении повальных обысков в дополнение к свидетельствам, которые без произведения никому пыток должны были установить вину Салтычихи. 30 июля 1764 г. Юстиц-коллегия поручила организацию обысков в Москве С.А. Волкову, а в Московском уезде - Д.П. Цицианову.

Кроме того, необходимо отдельно отметить влияние Сената на Юстиц-коллегию. В особенности, важно, сто Сенат торопил Юстиц-коллегию в составлении экстрактов. Так, например, 14 апреля 1765 г. в VI департамент Сената был послан экстракт вместе с мнением Юстиц-коллегии, по которому Д.Н. Салтыкова была признана виновной только в убийстве пяти дворовых девушек, ведь только донос священника Ивана Иванова был принят в коллегии на веру. Сенат нашёл множество недостатков в следствии и настаивал на написании нового экстракта.

Выяснилось, что крестьянские сказки по обыску С.А. Волкова и Д.П. Цицианова были уничтожены вскоре после написания экстракта, а также обнаружилось, что производство было непорядочным. Экстракт был возвращен обратно в Юстиц-коллегию, и в деле отсутствует.

октября 1765 г. сенаторами был назначен специальный экзекутор, обязанный наблюдать за ходом расследования и регулярно рапортовать о его ходе в Сенат. Следствие продвигалось, и в 1766 г. было собрано уже 22 дела, включая материалы из нескольких московских учреждений, в которых содержались показания крепостных из различных имений Салтычихи, жаловавшихся на неё ранее.

Со сбором сказок связана такая особенность дела Салтычихи, как взимание штрафов за промедления в присылке сказок по повальному обыску. А именно, 4 июня 1766 г. Юстиц-коллегия отправила указ о взимании штрафа с Унженской губернской канцелярии за промедления в присылке сказок, так как дело производилось «по именному указу императрицы». В связи задержкой сказок из губернской канцелярии, 20 июня 1767 г. Канцелярия конфискации взимает 21 рубль 30 копеек с чиновников Юстиц-коллегии, о чём распорядился Сенат (в Сенат вовремя не пришли сказки).

Третий экстракт был взнесён в Сенат вместе с рапортом 24 сентября 1766 г., но он также не сохранился в деле. 17 ноября 1766 г. в Сенат был послан обширный рапорт.

Уже 26 февраля 1767 г. Юстиц-коллегия, после нескольких лет расследования и чтения критики Сената в свой адрес, передала в Сенат полный экстракт по делу, выписку из законов, касающихся дела Д.Н. Салтыковой, краткий экстракт по делу и мнение по делу.

В своём мнении Юстиц-коллегия признаёт Салтычиху виновной в убийстве 45 человек (хотя ещё более 40 убийств не были доказаны). В дополнение к многочисленным убийствам в вину Д.Н. Салтыковой записано намерение поджечь дом Николая Тютчева (любовника Салтычихи) и убить его с супругой (Прасковьей Панютиной) руками крепостных. В качестве указов, на которых основано обвинение, записаны Гл. 21, ст. 72 Соборного уложения, предусматривающий смертную казнь за умышленное убийство; Гл. 19, ст. 154 Воинских артикулов (о мести или отсечении головы за убийств); Кн. 4, Гл. 15, арт. 107 Морского устава (о смертной казни за убийство или намерение к убийству); Гл. 10, ст. 228 Соборного уложения (о сжигании того, кто сжёг чей либо двор); указ 30 сентября 1737 г. (о наказании кнутом в том числе тому, кто похвалится таким злым делом [убийством], но его не произведёт). Также указаны Кн. 4, Гл. 15, арт. 111 Морского устава (о таком ударе офицером подчинённого при работе, от которого он умрёт), а также арт. 112 Морского устава (о наказаниях за неумышленные убийства). Однако данные два артикула не вошли в последующий доклад Сената от 19 сентября 1767 г., поднесённый императрице.

В своём мнении Юстиц-коллегия установила Д.Н. Салтыковой смертную казнь через отсечение головы и положение тела на колесо. Имение полагалось отдать детям. В дальнейшем, Сенат признаёт Д.Н. Салтыкову виновной, но в соответствии с законами определяет после наказания кнутом отправить Д.Н. Салтыкову тяжкую работу в Нерчинск.

Юстиц-коллегия также назначила наказание многим соучастникам преступлений Салтыковой. Ермолай Ильин был наказан за то, что в своём доношении утверждал, что челобитчики Василиса Нефедьева и гайдук Фёдор Иванов были наказаны по происку и по подкупу Салтыковой, когда на самом деле были высечены кнутом по решению следствия. Коллегия по силе Гл. 2, ст. 17 Соборного уложения, Гл. 19, п. 148 Воинских артикулов (установление челобитчикам не доносить о том, чего они доказать не могут), Ч. 2., Гл. 1, п. 1 Воинских процессов (вторая часть судебного процесса должна начинаться с доказательства челобитчиком и ответчиком своих доношений) установила сослать его после битья кнутом, постановления знаков в Нерчинск.

Приходской поп села Троицкого, Степан Петров, был также наказан, за помощь помещице «в злых делах», погребение тех, о ком он знал, что они убиты, принятие в качестве взятки 20 копеек, призрение сана священника и недонесение. По силе арт. 155 Воинского устава (о наказании тех, кто помогали советом или делом убийству), Кн. 5, арт. 146 Морского устав (о смертной казнью всех, кто поступит намеренно против указов, и о разбирательстве о тех, кто поступит так по неведению), указа 9 февраля 1720 г. (о наказании за преступление против публикованных указов), 5 февраля 1724 г. (в том числе, о натуральной или политической казни за лжесвидетельство в суде) он присуждался к тому же наказанию, что и Ермолай Ильин, с лишением сана священника.

Старосту села Троицкого, Ивана Михайлова за участие в похоронах убитых мёртвых тел (что было о них заведомо известно), а также в лжесвидетельстве по делу Федота Михайлова (доносившего об убийстве брата, Христанфа Андреева), который в результате наказание претерпел. По силе арт. 155 Воинского устава, Кн. 5, арт. 146 Морского устава ему назначили то же наказание, что и предыдущим людям, но с вырезанием ноздрей.

Давыда и Романа Ивановых, девку Аксинью Степанову, кормилицу Василису Матвееву за прописанные в экстракте и рассуждениях Коллегии вины определено сослать в Нерчинск навечно с вырезанием ноздрей и постановкой знаков (за помощь в убийствах Салтычихи).

Служителя Салтычихи Мартьяна Зотова также постановили сослать в Нерчинск, за то, что он подавал в Съезжем дворе «лживые» объяснения об убийствах - писал, якобы крепостные умерли по болезни. А также, его признали виновным за то, навлёк подозрения на приходского попа (Ивана Иванова) в том, что он не погребает крепостных по личным причинам и долго не приходит для произведения исповеди и причастия.

Юстиц-коллегия установила наказание Василию Антонову за ложный и неосновательный донос на помещицу в убийстве женки Ирины Алексеевой, а также матери Давыда Иванова и других. Его установили также сослать в Нерчинск, но уже с вырезанием ноздрей, по силе Гл. 2, п. 17 Соборного уложения, Гл. 17, арт. 148 Военного артикула и Ч. 2, Гл. 1, п. 1 Воинских процессов. Василий, однако, был в дальнейшем фактически освобождён по именной конфирмации Екатерины II, в которой сказано, что он не заслуживает общего с другими наказания, если его вина заключается только в том, что он не смог доказать убийство Ирины [Алексеевой]. Формально он должен был быть освобождён по мнению о нём Юстиц-коллегии, которой было поручено о нём экстракт. Во мнении и в экстракте от 14 октября 1768 г., однако, указывается, что Василий Антонов виноват в том, что не смог доказать убийство не только Ирины Алексеевой, но ещё 13-ти человек. В итоге, его отпустили «задним числом», очевидно, из-за внимания императрицы к нему. В указе Сената Юстиц-коллегии от 17 октября 1768 г. об организации гражданской казни Салтычихи указано, что после казни следует всех виновных отдать к содержанию, кроме (!) Василия Антонова. В очередной раз мы видим, насколько формальными бывают даже бюрократические процедуры, тогда когда в дело вмешивалось вышестоящий чиновник, и, тем более, императрица.

Бывшего ранее в Сыскном приказе актуариусом Ивана Пафнутьева, непорядочно производившего дела по доносам Василисы Нефедьевой, гайдуков Фёдора Иванова (как ни парадоксально, за извет по ним коллегия одновременно наказывает Ермолая Ильина) и Федота Михайлова, коллегия наказывает за взятки, в том числе, взятие в подарок крестьянского сына Гаврилу Андреева. Его по силе указов 22 сентября 1762 г. («О прощении вин впавшим в преступления и о сложении начётов и казёных взысканий»), 25 октября 1762 г. (подтверждение указа 22 сентября; уточняется, что помилованы все виновные, чьи следствия произведены до предыдущего указа, но остались без решений; из штрафов, назначенных до предыдущего указа постановлено взимать только треть), 22 марта 1713 г., 24 декабря 1714 г. (о запрещении взяток и посулов, и о наказании за них исключением из числа добрых людей или смертной казнью), 5 февраля 1724 г., Гл. 50 Генерального регламента 28 февраля 1720 г. постановили лишить офицерского чина и впредь не определять ни к каким делам, а подложную купчую на Гаврилу, взятую им на имя его тётки, отставить.

Остальные служители учреждений отпущены, поскольку их вина не доказана, а упущения по должности им прощены, так как они их совершали до указов 22 сентября 1762 г. и 25 октября 1762 г.

Приговор был изменён в отношении Д.Н. Салтыковой по докладу Сената от 19 сентября 1767 г., а затем в отношении Д.Н. Салтыковой и Василия Антонова по указу Екатерины II 2 октября 1768 г. и её конфирмации к докладу Сената также от 2 октября 1768 г., что относится к Василию Антонову. Салтычиха была приговорена к гражданской казни.

Остаётся лишь неясным, почему между докладом Сената и указом императрицы прошло чуть больше года. Возможно, Екатерина II была в раздумьях о том, какое именно наказание назначить. В итоге она изменила приговор, к которому Сенат приговорил Салтычиху (ссылка в Нерчинск).

План Екатерины II заключался в другом. Согласно ему, 18 октября 1768 г. с 10.00 до 11.00 Салтычиха стояла на эшафоте с прицепленным на шее листом с надписью «Мучительница и душегубица». Поблизости с ней были биты её помощники в убийствах и священник. После этого Салтычиху отвезли в подземную тюрьму при Ивановском девичьем монастыре, где она оставалась до своей смерти в 1801 г.

Несмотря на взятки Салтычихи и на её влияние в московской дворянской корпорации, в 1768 г. дело было окончено заключением барыни в монастырь. Тем не менее, как мы видим, Василий Антонов и Ермолай Ильин обвинялись в лжесвидетельстве, и лишь первого из них императрица спасла от наказания, в то время как Ермолай Ильин, лично подавший ей челобитную летом 1762 г., был сослан в Сибирь. Здесь мы уже видим, как стремление Юстиц-коллегии и Сената к законности шло в разрез со здравым смыслом, и было направлено против крепостных. В связи с этим, сложно говорить о других делах, которые вовсе не решаются законным путём.

Отдельно стоит отметить, что приговор получил огласку. По указу Екатерины II 2 октября 1768 г., 5 ноября Сенат представил рапорт о начале всенародного распространения указа о Дарье Николаевне. Указ императрицы был редактирован и напечатан в типографии, после чего распространён. В Санкт-Петербург было прислано 747 таких указов, в Москву 625. По губерниям было послано 1780 указов. По провинциям послано 1340 указов. 10 декабря выходит отельный указ Сената в Санкт-Петербурге, который также публикуется. Г.И. Студенкин также отмечает, что дело ходило во множестве рукописных списков, существовали и лубочные картинки.

Подводя итог, следует сказать, что в 6 из 6 известных мне дел 60-70-х гг. XVIII вв. по доносам крепостных на помещиков приговоры были утверждены Екатериной II, или А.И. Глебовым, или А.А. Вяземским, или С.И. Шешковским. Во всех делах кроме дела Салтычихи крепостные доносители понесли наказание, а помещики не были наказаны. Такие результаты судебных разбирательств во многом были обусловлены тем, что ответчики происходили высших слоёв общества.

Всё это повлияло на то, что в изученных делах лишь фрагментарно присутствуют законодательные нормы, и чаще всего, как в делах Муромцева, Мещерского, Теплова, Карабановой, отсутствуют выписки к приговорам. Кроме того, в некоторых делах не проводились необходимые очные ставки и осмотры, не говоря уже о повальных обысках. Данные процессы коренным образом отличаются от дел по доносам помещиков на крепостных, где выписки могли занимать десятки листов.

Тем не менее, в условиях отсутствия законов, которые бы разрешили крепостным жаловаться на помещиков в случае конфликтов, упомянутые мной упущения в расследовании дел вполне объяснимы. В то же время, эти упущения являются аргументом в поддержку тезиса о разрыве нити между правителями и крепостным в XVIII в., которая была выражена М.М. Богословским. Ведь правительственные указы не охватывали интересы людей самого низшего сословия, крепостных, что приводило к их бесправию перед помещиками в суде.

Вместе с тем, необходимо отдельно сказать об изменении судебной практики в 1775 г. Как было выявлено, в результате восстания Пугачёва судебные учреждения начали вновь принимать челобитные крепостных на помещиков, начало чему положили челобитные Муромцева, Мещерского и Романовского на своих помещиков. Вместе с тем, необходимы дальнейшие архивные поиски для выявления первых челобитных крепостных, появившихся в этот период после запрещения на жалобы крепостных в 1767 г.

. Правоприменение по делам дворян против своих крепостных

Данный раздел посвящён анализу использования законодательных норм в делах по доносам дворян на крепостных. В данном разделе было выявлено функционирование указов в данных делах. Для нас важно, что здесь была также осуществлена попытка понять, на каких легальных основаниях помещики могли влиять на судебный процесс. Ведь они, в частности, могли регулировать число пыток у своих подсудимых крепостных, забирать их в поместье в случае их вины и ссылать в Сибирь в случае их невиновности, тем самым, презрев приговор суда.

Прежде всего, следует отметить, что во всех делах данной категории приговор был основан на выписках из указов. Хотя очная ставка встречается здесь лишь единожды (в деле У. Трофимова), равно как и осматривание (осматривали волшебные корешки в деле Г. Шилина). Повальные обыски (какой проводился в деле Н. Васильева-П. Сергеева-Ф. Ивановой 1777 г. по указу московского губернатора Остермана) и очные ставки (как в деле А. Лаврентьева 1775 г.) проводились редко и в выборке дел для данного исследования отсутствуют.

Тем не менее, эти дела всё же содержат необходимое обоснование для вынесения приговора, в отличие от процессов, инициированных по челобитным крепостных. Рассмотрим последовательно все 7 судебных дел, инициированных челобитными дворян против их крепостных.

Дело Ф. Сезикова с товарищами

июня 1762 г. унтер-шталмейстер московского Бронницкого конного завода, дворянин Николай Михайлович Милославский подал в Сыскной приказ челобитную на своего дворового, Федота Матвеевича Сезикова, и 5 других крепостных: С.Л. Чернова (прим. Е.М. - сына жены Сезикова, Е. Харитоновой), его жену, Пелагею Леонтьевну, А.И. Сухова, кузнеца Г. Николаева, вдову Пелагею Яковлевну. Милославский утверждал, что крепостные хотели отравить его жену, Авдотью Алексеевну.

июня дворянин подал новую челобитную, вместе с которой прислал дворовую женку Мавру Петрову, объявившую ему новые обстоятельства по делу. А именно, по её словам, оказалось, что крепостные всё же в 1762 г. не отчаивались в воплощении своего плана, выполнив несколько изменив его. Конечно, ни о каком «задабривании» Милославской не могло быть и речи. По словам Петровой, на самом деле, крепостные хотели по совету чародея купить свечку и поставить её перед образом Николая Чудотворца, занеся впоследствии свечку с образом в пустую церковь. Там следовало поставить образ вверх ногами, а горение свечки должно было изобразить, как Милославскую будет «в крюк гнуть». Если свеча сгорит скоро, то скоро умрёт и госпожа. Кроме того, Мавра доносила, что дворовые люди до смерти окормили собаку господина, чтобы проверить на ней яд, который, как выясняется, у них был. Тем самым, полностью опровергалась прежняя версия подсудимых.

Как на допросе призналась Петрова, она узнала об этом замысле от дворовой Елены Харитоновой, на 2 неделе Великого поста, в 1762 г (прим. Е.М. - с 23 февраля по 1 марта), а до этого - летом 1761 г. Тогда крепостные якобы хотели заплатить колдуну за помощь 1,5 рублей. Выяснилось, что церемония со свечкой и вовсе имела смысл убить госпожу немедленно, поскольку крепостные планировали произнести в храме слова: «и как де та свеча и згорит, так и госпожа их умрет».

Далее в документе выписаны Гл. 1, ст. 1 (о наказании казнью за возложение хулы на Иисуса Христа, Богородицу, честный крест и святых угодников), Гл. 21, ст. 48 (о пытке без обыску господских людей, приводимых хозяевами с обвинениям в разбоях, татьбе или подводах), Гл. 22, ст. 8 (об отсечении руки тому, кто замыслит убийство своего господина), Гл. 22, ст. 23 Соборного уложения (о казни отравителям зельем), а также указа 22 сентября 1762 г. (о прощении вин, в том числе, богохульникам, приговорённым к казни или ссылке).

Тем не менее, когда, казалось, сельских заговорщиков можно было бы наказать по указам, Милославский решил спасти оговорённых. 18 ноября Милославский сообщает в своей челобитной в Сыскной приказ, что выяснил, что крепостные не отравляли его жену, почему и желает вернуть их с распиской в дом после того как их накажут плетьми.

ноября Сыскной приказ, слушав дело, установил отдать крепостных помещику, однако, вопреки желанию помещика, после 25 ударов кнута, а не плети. Ещё раз подтверждалось, что, условно говоря, если не вмешательство помещика, в силу упомянутых Гл. 22, ст. 8 и 23, крепостных следовало пытать, поскольку есть свидетель того, что они замышляли убийство.

Тем самым, данное дело, как и многие из тех, что я рассматриваю далее, подтверждают общую, выраженную мной, концепцию дворянских доносов. Как только помещик убеждался, что ситуация под контролем, а крепостные не совершали того, о чём он думал, он мог принять их обратно, несмотря на вину.

Дело Г. Шилина

Данное следственное дело использовалось в работе исследовательницы Е.Б. Смилянской:

Истец в данном следствии, лейб-гвардии капитан-поручик Пётр Егорович Пашков, знаменит тем, что именно по его заказу в 1784 г., предположительно, В.И. Баженов выстроил знаменитый Дом Пашкова.

Намного ранее, ещё до того, как П.Е. Пашков разбогател на винных откупах, 30 июня 1762 г., он представил обвиняемого им в волшебстве крепостного Григория Шилина в Сыскной приказ вместе с «волшебными кореньями» и воском, которые находились у него, в то время как он работал в московском доме Пашкова. Найдя коренья и воск, «по спросу» изветчик выяснил, что крепостной собирался класть их в покоях господина под порог, где он всегда проходил.

Уже 1 июля следствие отослало корешки в Медицинскую контору на проверку. Здесь аптекарь московской Главной аптеки, Давыд Танинберг, хоть и не опознал корешки, но по вкусу признал, что вреда человеку они принести не могут. 19 июля корешки отослали обратно в Сыскной приказ.

Тем временем, на допросе о корешках Шилин сказал, что купил их в г. Веневе на площади у цыгана для того, чтобы сделать добрым стряпчего своего господина, Василия Еремеева. Кроме того, дворовый рассказал, что слышал от жены своего брата, Федосьи Алфимовой, о том, что Прасковья Васильева давала соседке своей, Василисе Ивановой, испечённый пирог из-за ревности к своему мужу, старосте Акиму Рыбину. Передала она его через соседку, Авдотью Иванову. Между тем, Василиса дала часть пирога и Федосье, которую, однако, Авдотья Иванова предупредила о том, что лучше отдать тот пирог собаке. Когда она дала его собаке - та умерла.

К делу составляется выписка, куда входят Гл. 21, ст. 48 и 58 Соборного уложения, указы 19 ноября 1721 г. (в том числе, о решении духовных дел, включая богохульные, еретические, раскольнические и волшебные по Духовному регламенту в Синоде), 5 пункт указа 16 сентября 1730 г. (об отсылке оговорённых колодниками людей из других губерний в Московскую губернию, если в ней проводится дело), 25 мая 1731 г. (о наказании сожжением мнимых волшебников, а также кнутом или казнью тех, кто к ним обратится).

В результате по силе Гл. 21, ст. 48 и 58, Шилина определили пытать. В результате трёх жесточайших пыток в августе-сентябре 1762 г. обвиняемый утвердился в допросе. В Сыскном приказе было определено наказать его 25 ударами кнута, и, взяв приводные деньги, отдать в дом господина.

Мнение Пашкова о том, что Шилин хотел его отравить, не подтвердилось, и следователи не стали допрашивать Васильеву и других. Всё изменила инициатива Пашкова. 4 октября 1762 г. он просил в челобитной допросить Прасковью Васильеву против показания Шилина и произвести её пытки. 14 ноября Сыскной приказ по силе Гл. 21, ст. 48 распорядился провести пытки после допроса

В допросе Прасковья Васильева сказала, что пирог, который она предлагала Василисе Ивановой, был заправлен наговорной солью «от лихорадочных болезней» (прим. Е.М. - соль дала ей крестьянка соседней деревни). Прасковья, якобы, испекла два пирога: первый съела сама, второй отдала Василисе. После первой пытки обвиняемая подтвердила свои показания. Помещик обратился в Сыскной приказ и «скаской» объявил, что Васильеву пытать не желает, но примет её без произведения наказания в вотчину.

Шилин, как и Милославский, вмешивается в ход следствия, где в качестве обвиняемых представлены его крепостные. Он также просит отпустить к нему в имение виновного крепостного на поруки. И точно так же Сыскной приказ не выполняет просьбы дословно - перед передачей помещику Васильеву наказывают кнутом, хоть помещик и просил чиновников обойтись без наказания. Видимо, наказание преступникам перед отправкой их на расписку всё же было формальностью, которой нельзя избежать.

Вместе с тем, необходимо отметить, что суд допрашивает только Васильеву, присланную помещиком, не спрашивая Иванову и Алфимову, свидетелей преступления. Складывается представление, что судебные учреждения рассматривают дела по челобитным помещиков на своих крепостных, как будто они выполняют наказ дворян узнать от крепостных всё, что требуется от присылаемых ими людей.

Необходимо также сказать, что в данном деле отравление признаётся приказными служителями волшебством, и в деле выписан указ 25 мая 1731 г. Вместе с тем, корешки проверяются в медицинской конторе. Главный московский врач не смог установить происхождение корешков, из-за чего, однако, у следователей не появляется желание узнать о корешках больше. Тем не менее, на примере этого дела можно сказать о смене правовой традиции, поскольку мы видим, как дела о колдовстве выводятся из духовой серы и начинают разбираться как уголовные дела, а преступники по ним «сыскиваются».

Версия Прасковьи об использовании ей пирога была связана с магическим целительством. Между тем, по словам исследовательницы Е.Б. Смилянской, от XVIII века сохранилось не более четырёх десятков дел, содержащих сведения о различных способах магического целительства. Именно поэтому, можно предположить, что следователи и помещик имели слабое представление о необходимых действиях в производстве по такому делу. Сами практики магического лечения могли их носителями вовсе не считаться запретными и наказуемыми. Кроме того, врач был в селе и в провинциальном городе фигурой крайне редкой. А как показывает дело, даже главный московский врач мог иметь компетенцию далёкую от совершенства.

Дело Ф. Лотышева

Следственное дело Лотышева, насколько мне известно, не было введено в научный оборот. 15 января 1763 г., коллежский советник Ф.Д. Шиловский подал донос на своего крепостного Федора Михайлова сына Лотышева, обвинив его в побеге и в краже пожитков у собственного отца. А именно, крепостной Московского уезда Замыцкого стана сельца Лешина, Иван Михайлов сын Лотышев, обвинялся в краже 2 лошадей с санями и упрядьми, 2 платьев крестьянских, 3 шуб, 3 кафтанов сермяжных и кожаных, 4 рублей денег, а также в побеге с крестьянской девушкой в Малороссию, в Стародубские старообрядческие слободы, куда ранее от Шиловского ушло «до 10 душ».

Был проведён допрос, на котором Иван Лотышев сказал, что впервые узнал о Стародубских слободах тогда, когда был послан туда для поимки беглого крестьянина Ефима Прокофьева. Через какое-то время, ночью 7 января, он убежал, но из сельца Лешина решил заехать в Михайловский уезд в сельцо Верейкино (прим. Е.М. - также принадлежащее помещику) и взять с собой крестьянскую женку Ирину Ларионову дочь, в которую был влюблён. Иван признался, что с женой, Ириной Ефимовой, у него «совету нет», в то время как именно с Ларионовой, живущей за многие вёрсты от Верейкино, он хотел бы продолжить совместную жизнь. Перед Верейкино крепостной остановился в вотчине княгини Сонцовой и через кузнеца сообщил Ларионовой о плане побега. Но планам не суждено было сбыться из-за поимки Лотышева (прим. Е.М. - по оговору свёкра Ларионовой) и самой Ларионовой дворовыми помещика.

Конфликтов, в результате которых было инициировано дело, произошло несколько. Во первых, крепостной сделал вызов крепостным порядкам в целом, так как по законам он не мог уйти дальше 30 вёрст без разрешения помещика и земского комиссара. Во вторых, здесь существовал конфликт из-за несогласия ответчика жить с женой, что противоречило традициям и религии, поскольку они были венчаны в церкви. Брачный союз Лотышевой и Ларионовой был возможен только через разрыв родственных связей, через разрыв с общиной, религией. Именно поэтому Лотышев не поступился перед ограблением отца и ограбил его ради побега. В третьих, необходимо упомянуть конфликт идентичности. На допросе Иван Лотышев показал, что считает своей владелицей именно Асеину Надежду Артамоновну, жену помещика, которой их сельцо досталось в приданое, когда она была выдана замуж за Ф.Д. Шиловского.

января 1763 г. Сыскной приказ установил пытать крепостного по силе Гл. 21, ст. 9 (о пытке татя в иных татьбах и в убийствах после доведения на него татьбы), 48 и 58 Соборного уложения.

марта 1763 г. Шиловский подаёт в Сыскной приказ новую челобитную. В ней он пишет, что не желает пытки своему крепостного, «ныне усмотря что онои мои крестьянин Лотышев из деревни моеи не от иного чего, но как в допросе значит бежал».

Вместо этого он воспользовался правом сослать Лотышева на поселение в Сибирь по указу 13 декабря 1760 г. с зачётом в рекруты. Отправляет крестьянина, он, однако, с нелюбимой женой, Ириной Ефимовой. В третьей главе причины решения Шиловского будут разобраны подробно.

В материалах дела далее выписаны указы для того, чтобы обосновать отправку крепостных в Нерчинский уезд. В том числе приводится указы 10 ноября 1721 г. (прим. Е.М. - записан как 12 ноября) (указ, помимо прочего, об освобождении на поруки татей за первую и вторую татьбу), 13 мая 1754 г. (п. 31 указа - о наказании беглых по отдаче владельцам по их воле), указ из Сената в Сыскной приказ от 29 января 1761 г. о присылке колодников в Нерчинский уезд, п. 1 и 2 указа 10 февраля 1763 г.

апреля Иван Лотышев был отдан на расписку служителя Ф.Д. Шиловского Ивана Иванова сына Лукьянова.

Дело Р.А. Татаринова

Данное дело, насколько мне известно, не было введено в научный оборот. Как и случай с обвинением Прасковьи Васильевой в деле Шилина, дело Р.А. Татаринова также содержит сведения о применении магического целительства крепостными, но уже по отношению к лошадям, а не к людям.

Калужский помещик, премьер-майор Ардалион Гаврилов сын Лопухин 24 октября 1762 подал Сыскной приказ челобитную о том, что его крепостной, Раул Аверьянов сын Татаринов отравил на принадлежащем ему конном заводе, в селе Сергиевском Орловской губернии, лошадей на сумму 400 рублей. В связи с чем, истец подозревал Татаринова в занятиях волшебством, что просил чиновников Сыскного приказа проверить через расспросы и пытки. Как он писал, служитель также мог быть виновен в «отраве… меня с фамилиею», а также винил его «во многих домовых кражех, и в пьянствах, и в других непотребствах».

На допросе 30 октября 1762 г. Р.А. Татаринов говорит, что удавил всего две лошади - одну случайно, привязав верёвкой, а другую - потому, что хотел вылечить её мышьяком, думая, что это ей поможет. А именно, он насыпал на хлеб мышьяка и дал жеребцу. Об этом способе лечения он узнал у конюха-иноземца, служащего в Риге, в конюшне героя Гросс-Егерсдорфа, Василия Абрамовича Лопухина. В связи с этим можно лишь предполагать наличие у Татаринова неприязни к помещику, так как его слова могли оказаться правдой.

Была подготовлена выписка, включающая те же самые указы, что и дело Г. Шилина, что показывает неразличимость отравления и колдовства для судебного производства тех лет. Как и в выписке по делу Шилина, слушанной 26 июля 1762 г., в ноябре по делу Татаринова были слово в слово выписаны: Гл. 21, ст. 48 и 58 Соборного уложения, указы 19 ноября 1721 г. и 25 мая 1731 г. (прим. Е.М. - перепутана дата, вместо правильной указано 20 мая). Совпадение двух выписок становится доводом не только в пользу отсутствия большого тщания в делах у некоторых приказных людей, но и доводом в пользу тождественности отравления и колдовства для судебного разбирательства тех лет.

С 20 ноября 1762 г. по 16 января 1763 г. Татаринов был трижды пытан, ни в чем более не признавшись. 23 января в Сыскном приказе было определено учинить крепостному наказание 30 ударами кнута, взяв с него приводные деньги, отдать в дом помещика. 24 января 1763 г. он был отдан на расписку служителю А.Г. Лопухина Василию Петрову.

Дело Г. Владимирова - А. Иванова

Дело, кажется, не было ранее введено в научный оборот. Оно было решено не выходя из рамок законности того времени. Между тем, конечно здесь пугает тот факт, что подсудимый пожилой человек скончался в Сыскном приказе от трёх пыток.

декабря 1762 г. лейб-гвардии Семёновского полка отставной капрал Николай Фёдоров сын Сабакин пожаловался в Сыскной приказ на дворового Григория Владимирова сына и крестьянина Алексея Иванова в покушении на убийство. А именно, в соответствии с челобитной, Владимирович (прим. Е.М. на самом деле не участвовал в покушении на убийство), Иванов, а также крестьянин Родион Михайлов 25 ноября в ночи вошли в покои господина. Они нанесли несколько ударов ему ножом, а также вырывали зубы. При убийцах с собой была верёвка, которой они не смогли воспользоваться. Убить помещика им не получилось, потому что в покоях находились служители. Двое из преступников были пойманы, а Михайлов сбежал.

С крепостными 4 декабря были проведены допросы. 50-летний Владимирович, проживающий в селе Толбино Замыцкого стана Московского уезда признался, что 22 ноября его племянник Родион Михайлов, сказал ему, что собирается вместе с Ивановым задушить помещика и позвал присоединиться к замыслу. Накануне убийства Михайлов звал его в сарай к Иванову для распития вина, купленного на 15 копеек. Того же дня вечером они согласились убить помещика. После они выпили вина ещё на 40 копеек и дождались момента, когда их господин ляжет спать. Дядя Михайлова велел крепостным запереть себя в чёрной избе и дал им для убийства верёвку, висящую на дворе. Через некоторое время он услышал крик. После, пойманный Иванов показал искавшим, где заперт Владимирович.

-летний Иванов, также проживающий в Толбино, показал схожим образом с ранее допрошенным Михайловым/Владимировичем. Только он добавил, что купили вино в Пахре на его собственные 40 копеек, чтобы было им при убийстве смелее, а затем всё выпили на господском дворе. Владимирович, оказывается, был затем заперт в чёрной избе именно для безопасности. Далее без него они пошли бить ножом помещика и вырывать у него зубы, а Матвеев сбежал после совершения преступления.

Далее к деле выписаны Гл. 21, ст. 9, 48, 72, Гл. 22, ст. 8 Соборного уложения, указ 13 мая 1691 г. от Великих государей Стрелецкому приказу (о ссылке тех людей, которые по всем указам не должны быть казнены смертной казнью), указ 16 сентября 1780 г. (о ссылке воров, сознавшихся с расспросов и пыток в воровстве, с жёнами и детьми в Сибирь на вечное житьё), Гл. 19, арт. 155 Воинского устава.

Уже 5 декабря на основании вышеназванных Гл. 21, ст. 48, 72, Гл. 22, ст. 8, арт. 155 Воинского устава на слушании в Сыскном приказе крепостных установили пытать. С трёх пыток крепостные показали то же, что и в расспросе.

февраля 1763 г. Сенат слушал дело и приказал по силе Гл. 21, ст. 72 Соборного уложения (за умысел к убийству) вырвать по силе 30 сентября 1754 г. у Алексея Иванова ноздри, поставить клейма и, после наказания кнутом, сослать его в Сибирь на тяжёлую работу. Колодника со всеми необходимыми процедурами сослали на Нерчинские заводы, о чём доложили 24 апреля 1763 г. Был составлен черновик экстракта по делу об Алексее Иванове, но он оказался не окончен.

Между тем, рапортом было доложено о Григории Владимировиче, который умер при содержании в остроге в 7 часов утра 15 февраля, исповедован, но святых тайн не приобщён. О причине смерти умалчивается, хотя он был осмотрен.

Дело Е. Кузьмина

Данное дело, найденное мной лично, было уже упомянуто в работе в связи с обстоятельствами, сопутствующими появлению указа 22 августа 1767 г. после путешествия Екатерины II по Волге. В 1767 г. 16 крестьян генерала Н.М. Леонтьева подавали челобитную в Сенатскую контору на своего помещика. 2 ноября 1767 г. поверенный служитель генерала, С.А. Толмачёв, доносит в Московскую губернскую канцелярию о возвращении из бегов Емельяна Кузьмина, который, якобы, вместе с прочими содержащимися в губернской канцелярии крестьянами «был первым зачинщиком» «в возмущении и в непослушании». Он просит отправить его в Нерчинск с наказанием плетьми, а в добавлении к челобитной просит сослать его даже «без зачёту».

Следствие судило крестьян, в том числе, и Е. Кузьмина, за личную подачу жалобы императрице против указов 19 января 1765 г. и 2 главы 13 пункта Соборного уложения за подачу «недельной» челобитной императрице и за подачу челобитной на помещика. В рекруты был отослан не только Е. Кузьмин, но и многие из тех крепостных, кто может служить. Крепостных судили по воле их помещиков, о чём было личное распоряжение императрицы. В дальнейшем, вышел указ 22 августа 1767 г., установивший в качестве санкции за донос крепостного на помещика наказание кнутом и ссылку с зачётом в рекруты навечно в Нерчинск. Всё эти обстоятельства примерно на 8 лет остановили рассмотрение дел по доносам крепостных на их помещиков.

Дело У. Трофимова

Дело найдено мной в фонде Московской губернской канцелярии. в 1766 г. (прим. Е.М. - предположительно) в Алексинскую воеводскую канцелярию при челобитной вдовы Настасьи Максимовны Кисленской, дочери прапорщика Н.К. Кисленского, был приведён крестьянин Ульян Трофимов, обвинявшийся в сожжении им господского двора. Был составлен первый экстракт, по которому крестьянину была назначена смертная казнь. Однако, «по силе присланных ЕЯ ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА указов» (прим. Е.М. - присланных из Московской губернской канцелярии) было решено составить второй экстракт, который отправили в Московскую губернскую канцелярию 30 января 1767 г. Самого крепостного не казнили, а отправили в Нерчинск навечно.

Только в марте 1768 г. экстракт был зачитан в Московской губернской канцелярии. Из него следовало, что К. Трофимов по приводу в Алексинскую воеводскую канцелярию винился в краже у дворового человека Афанасия Петрова из сарая 2 четвериков овса. Ранее он сам сказал о краже А. Петрову (прим. Е.М. - возникает резонный вопрос: не для того ли, чтобы разозлить односельчанина, он об этом сказал?). Тогда Петров снял с Трофимова шубу. В ответ Трофимов 8 ноября 1766 г. поджёг господский сарай, рядом с которым жил Петров (прим. Е.М. - кража овса тоже была ответом на действие Петрова или результирующей взаимных противоречий?). В результате - весь дом госпожи без остатка сгорел.

Вместе с повинной, он решил помочь в раскрытии другого дела и рассказать, видимо, о причине, почему он избрал именно такой метод мести как поджог. Ранее, в октябре 1766 г., по его словам, Кондратий Ларионов, дворовый Акулины Афанасьевны Семёновой, жены канцеляриста Алексинской канцелярии Клима Семёнова, говорил ему, Трофимову, что госпожи его крестьянский двор сожжёт. Кондратий якобы действительно совершил поджог в имении своей госпожи на следующую ночь и поджёг не один, а четыре двора.

Далее описываемый мной второй экстракт сообщает, что Трофимову и Ларионову была дана очная ставка, на которой Ларионов запирался и не подтвердил показания Трофимова.

Вдова Н.М. Кисленская подала челобитную в канцелярию о том, что Трофимов чинил неоднократные побеги и воровство, за что и был наказан. В 1751 г. ему даже было учинено наказание за татьбу в Алексинской воеводской канцелярии, после которого он был отдан в вотчину с распиской.

По мнению воеводской канцелярии следовало по силе указа 10 февраля 1763 г. наказать Трофимова за уже повторно совершённую им татьбу и поджог ударами кнута с поставлением клейма, знаков. Далее следовало отправить подсудимого в кандалах навечно к Нерчинским заводам. Первый экстракт с этим мнением подали в Розыскную экспедицию при МГК. Но здесь рассмотрели, что Трофимов, оказывается, в допросе уже не утвердился в поджоге. Поэтому ему следовало по силе указа 10 февраля 1763 г. назначить увещевание священника, а потом, в случае отказа признаваться в вине, - назначить пытки по силе Гл. 21, ст. 48 Соборного уложения. Следуя инструкции, в Алексинской канцелярии пытали Трофимова, а после утверждения его в винах - решили наказать крепостного смертной казнью.

Но прежде МГК приказала Алексинской канцелярии составить второй экстракт. Вместо смертной казни здесь всё же решили отправить крепостного навечно в Нерчинск по силе указа 1754 г. (прим. Е.М. - видимо имелся в виду указ 30 сентября), что было утверждено после слушания второго экстракта в МГК 11 марта 1768 г. Тем самым, вышестоящее учреждение проверило законность проведения следствия и вынесения приговора, и способствовало вынесению более мягкого приговора.

Анализ правоприменения в рассмотренных выше делах позволил прийти к выводу о том, что приговор по делам, инициированным помещиками против своих крепостных в 60-70-х гг. лишь отчасти был под контролем следствия. Конечно, помещики самостоятельно решали, принимать или нет крепостных в имение вне зависимости от их приговора. Тем не менее, в канцеляриях и Сыскном приказе виновных преступников в любом случае наказывали кнутом или плетью по отправке из острога, если даже помещик был против.

Литература

I. Источники

Неопубликованные

1.РГАДА. Ф. 264. Оп. 5. Д. 5.

.РГАДА. Ф. 264. Оп. 5. Д. 7.

.РГАДА. Ф. 7. Д. 2076.

.РГАДА. Ф. 7. Д. 2126.

.РГАДА. Ф. 7. Д. 2403.

.РГАДА. Ф. 7. Д. 2414.

.РГАДА. Ф. 7. Д. 2627.

.РГАДА. Ф. 7. Д. 2562.

.РГАДА. Ф. 372. Оп. 1. Ч. 1. Д. 5771.

.РГАДА. Ф. 400. Оп. 2. Д. 14683.

.РГАДА. Ф. 400. Оп. 2. Д. 15221.

.РГАДА. Ф. 400. Оп. 5. Д. 760.

.РГАДА. Ф. 400. Оп. 5. Д. 1058.

Опубликованные

.Декларация прав человека и гражданина от 26 августа 1789 года // Конституции зарубежных государств / сост. В. В. Маклаков. - М., 1999. - С. 264.

.Дмитриев М.А. Главы из воспоминаний моей жизни / М.А. Дмитриев. - М. : НЛО, 1998. - 749 с.

.Казанова Д.Д. Мемуары Казановы / Д.Д. Казанова // Пер. с франц. Е.Л. Храмов. - М. : Советский писатель, Олимп, 1991. - С. 335.

.ПСЗ. Собр. 1-е. Т. 1. № 431. С.779-780, 786. (22 января 1669 г.).

.ПСЗ. Собр. 1-е. Т. 5. № 2668. С. 24. (24 апреля 1713 г.).

.ПСЗ. Собр. 1-е. Т. 5. № 2871. С. 135-136. (24 декабря 1714 г.).

.ПСЗ. Собр. 1-е. Т. 5. № 2906. С. 156-157. (7 мая 1715 г.).

.ПСЗ. Собр. 1-е. Т. 5. № 3006. С. 362, 392. (25 марта 1716 г.).

.ПСЗ. Собр. 1-е. Т. 6. № 3485. С. 76-77. (13 января 1720 г.).

.ПСЗ. Собр. 1-е. Т. 6. № 3510. С. 127. (9 февраля 1720 г.).

.ПСЗ. Собр. 1-е. Т. 6. № 3531. С. 157-158 (28 февраля 1720 г.).

.ПСЗ. Собр. 1-е. Т. 6. № 3847. С. 452-453. (10 ноября 1721 г.).

.ПСЗ. Собр. 1-е. Т. 6. № 3854. С. 455-459. (19 ноября 1721 г.).

.ПСЗ. Собр. 1-е . Т. 15. № 11577. С. 1045-1047. (19 июня 1760 г.).

.ПСЗ. Собр. 1-е. Т. 15. № 11166. С. 582-584. (13 декабря 1760 г.).

.ПСЗ. Собр. 1-е. Т. 15. № 11445. С. 915-918 (21 февраля 1762 г.).

.ПСЗ. Собр. 1-е. Т. 15. № 11459. С. 933-934. (4 марта 1762 г.).

.ПСЗ. Собр. 1-е. Т. 16. № 11582. С. 3. (28 июня 1762 г.).

.ПСЗ. Собр. 1-е. Т. 15. № 11577. С. 1045-1047. (19 июня 1762 г.).

.ПСЗ. Собр. 1-е. Т. 16. № 11593. С. 10-11. (3 июля 1762 г.).

.ПСЗ. Собр. 1-е. Т. 16. № 11606. С. 17-18. (12 июля 1762 г.).

.ПСЗ. Собр. 1-е. Т. 16. № 11667. С. 69-70. (22 сентября 1762 г.).

.Рюльер К.К. История и анекдоты революции в России в 1762 г. / печатается по изданию: Переворот 1762 года. Сочинения и переписка участников и современников. М., 1908 / К.К. Рюльер // Россия в западноевропейских сочинениях / подготовка текстов, вступительная статья и комментарии Ю.А. Лимонова. - Л. : Лениздат, 1989. - С. 309.

.Тихомиров М.Н., Епифанов П.П. Соборное уложение 1649 года. - М. : МГУ, 1961.

II. Литература

39.Гинзбург К. Сыр и черви. Картина мира одного мельника, жившего в XVI в. / Пер. с итал. М. Л. Андреева, М. Н. Архангельской / К. Гинзбург. - М. : РОССПЭН, 2000. - 272 с.

.Голикова Н.Б. Политические процессы при Петре I / Н.Б. Голикова. - М. : МГУ, 1957. - 338 с.

.Грибовский М.К. О состоянии крестьян господских в России. Харьков : Университетская типография, 1816. - 116 с.

.Данилевский И.Н. Историческая реконструкция: между текстом и реальностью / И.Н. Данилевский // Человек читающий: между реальностью и текстом источника. - М. : ИВИ РАН, 2011. - С. 5-22.

.Данилевский И.Н., Добровольский Д.А., Казаков Р.Б. Маловичко С.И., Румянцева М.Ф., Хоруженко О.И., Швейковская Е.Н. Источниковедение : Учеб. пособие / Отв. ред. М.Ф. Румянцева. М. : НИУ ВШЭ, 2015. - 685 с.

.Иванов П. К вопросу о «просвещённом абсолютизме» в России 60-х годов XVIII века / П. Иванов // Вопросы истории. - № 5. - Май 1950. - С. 85-99.

45.Каманинъ И. Къ біографіи Г. Н. Теплова <http://www.uknol.info/ru/Records/K_biografii_GNTeplova47271.html> / И. Каманинъ // Кiевская старина. Ежемѣсячный историческiй журналъ. - Том 23. - Ноябрь 1888. - С. 84-85.

.Каменский А.Б. От Петра I до Павла I: Реформы в России XVIII в.: Опыт целостного анализа / А.Б. Каменский. - М.: РГГУ, 1999. - 575 с.

.Каменский А.Б. Повседневность русских городских обывателей: исторические анекдоты из провинциальной жизни XVIII в / А.Б. Каменский. М. : РГГУ, 2007. - 403 с.

.Каменский А.Б. «Под сению Екатерины…»: Вторая половина XVIII века / А.Б. Каменский. СПб. : Лениздат, 1992. - 448 с.

.Каменский А.Б. Российская империя в XVIII веке: традиции и модернизация / А.Б. Каменский. - М. : Новое литературное обозрение, 1999. - 328 с.

.Кобозева З.М. Мещанская повседневность провинциальных городов России во второй половине XIX - начале XX вв. : дис. ... д-ра ист. наук : 07.00.02 / Кобозева Зоя Михайловна ; НИУ ВШЭ. - М. : НИУ ВШЭ, 2015. - 738 с.

.Корчмина Е.С. Институт дворянской опеки в Рязанской губернии в конце XVIII - первой половине XIX века / Е.С. Корчмина // Социально-культурные аспекты истории экономики России XIX-XX веков. - СПб., 2012. - С. 7-13.

.Кошелева О.Е. «Доезд» и ему противности. По материалам делопроизводства петровского времени / О.Е. Кошелева // Многоликая повседневность. Микроисторические подходы к изучению прошлого. (Материалы конференции памяти Ю.Л.Бессмертного). - М. : ИВИ РАН, 2014. - С. 275-288.