. Отечественная литература. Великая французская революция с самого начала вызвала живейший интерес в передовых слоях русского общества. Целые поколения, направления русской общественной мысли росли и формировались, подвергая внимательному анализу опыт великой революции. Однако, при всем этом живейшем интересе, ее изучение в дореформенной царской России было практически невозможно. Только после 60-х годов XIX в. профессор Московского университета В.И. Герье первый начал заниматься историей революции. В своей работе "Идея народовластия и французская революция 1789 г." [62] Герье не просто дает хронологическое изложение событий, а сосредотачивает внимание на отдельных проблемах. Так, например, он пытается показать, какое влияние оказала революция на судьбы Европы. Особую ценность для исследования имеет эта работа, так как в ней приводится большое количество наказов 1789 г. и их глубокий анализ.
Следующим историком, который изучал французскую революцию, был Н.И. Кареев. В "Истории Западной Европы" [73] он пытается рассмотреть и провести глубокий анализ всех внутренних, внешних причин, которые вызвали революцию. Для этого он раскрывает такие важные вопросы, как состояние страны в религиозном, национальном, политическом и социальных отношениях.
В 1914 г. в свет выходит книга Е.В. Тарле "Крестьяне и рабочие во Франции в эпоху великой революции" [106]. В ней ученый не останавливается на политических событиях революции, а рассказывает о судьбах французских крестьян и рабочих, как в последние годы старого режима, так и в период переворота, старается осветить проблемы, которые ранее оставались в тени. В результате он приходит к выводу, что французская буржуазная революция не повлияла на самосознание рабочих и крестьян и "в XIX век они вошли социально устойчивыми, консервативными и фанатичными силами".
После Великой Октябрьской революции для советской исторической науки французская революция была одной из главных тем во всеобщей истории. Однако в конце 20-х - 30-е годы в исследованиях главный упор был сделан на экономическую, аграрную историю, историю классовой борьбы, в результате чего остались в стороне проблемы идеологии, религии. Тем не менее, и советские издания очень важны, так как в них, несмотря на некоторую односторонность, дается глубокий анализ событий тех времен.
-е-30-е годы. Из всех работ этого периода особо хотелось бы выделить литературный сборник "La Revolution Francaice Bourgeoise du XVIII siecle (1789 - 1794)" [110], так как в нем содержится богатый документальный и научный материал. Например, в нем напечатаны многие статьи из газеты "Revolutions de Paris", выходившей в то время, они дают нам ярчайшие описания хроники революционных событий. Приводятся описания современников, отрывки из произведений западных историков, таких как И. Тэн, Ф.А. Олар, Лефевр и многих других.
-е-50-е годы были ознаменованы выходом в свет книги А.З. Манфреда "Великая французская буржуазная революция XVIII в." [85], и фундаментальной работы советских историков "Французская буржуазная революция 1789 - 1794". [111] В них последовательно излагаются события, которые происходили в период революции. Для своего времени это были величайшие работы, однако при нынешних условиях они имеют ряд недостатков, так как в них излагаются лишь факты, не подтвержденные документальным материалом. Особое внимание уделяется классовой борьбе, в результате чего все события рассматриваются с точки зрения свержения одного класса другим. Но несмотря на односторонность, эти работы помогают восстановить, понять общую картину событий.
-е - 70-е годы. С наступлением периода "оттепели" ученые получают возможность заниматься исследовательской работой во Франции. В результате начинает расширяться источниковедческая база. Так, например, появляются работы А.В. Адо "Крестьянские движения." [51], Я.М. Захера "Движение "бешеных" [68], В.Г. Ревуненкова "Парижские санкюлоты." [102], где приводится богатый документальный материал. В них главным образом рассматриваются причины, толкавшие массы в революционные события, требования, степень их влияния на революцию. Однако уже из этого материала можно легко проследить отношение революционных масс к церкви, духовенству, религии.
Расширяется в это время и круг проблем. Так появляется книга М.Я. Домнича "Великая французская буржуазная революция и католическая церковь" [64]. Автор подробно рассматривает политику Учредительного, Законодательного собрания и Конвента по отношению к церкви, используя богатый документальный материал. Но опять же в центре внимания стоит классовая борьба, принижается роль религии.
В 80-е годы в нашей стране наметились сдвиги. Появляется ряд интересных работ, посвященных дворянству [95], буржуазии [58], рабочим [76]. Новым поколением историков начинает осваиваться проблема массового сознания революционной эпохи, начинает изучаться вопрос о роли религии. Так, например, Л.А. Пименова в работе "Дворянство накануне Великой французской революции" [95] пишет, что областные центры становятся очагами распространения французского Просвещения, сельское же дворянство в своих взглядах было ближе к поколению своих отцов, чем к современному ему городскому дворянству. А.В. Адо "Крестьяне и Великая французская революция" [50] считает причиной изменения отношения крестьян к официальной религии и церкви социальное и экономическое развитие крестьян. В работе "Буржуазия и Великая французская революция" [58] отражены исследования молодых ученых, посвященных генезису общественного сознания буржуазии накануне революции.
В это время появляются статьи, посвященные отдельно религиозному вопросу во французской революции. Так, например А.Ю. Борисов [56] подробно рассматривает политику правительства в области религии, особенно подробно он останавливается на якобинцах, политике дехристианизации и приходит к выводу, что она была проведена под нажимом сверху. Карп С.Я. [74] подробно рассматривает религиозную политику жирондистов и выделяет в их правление определенные периоды усиления либо ослабления антиклерикальной деятельности.
- 2000-е годы. Появляется большое количество статей [79, 97], монографий [65], посвященных деятелям революции. В них даются глубокие психологические портреты, описания личной жизни, духовное состояние исторических личностей, подробно останавливаются на периоде формирования взглядов и убеждений, но самое главное, рассматривается конфессиональная политика деятелей, дается ее оценка, анализ.
Из работ последнего времени хотелось бы отметить работы Блуменау С.Ф. Так в одной из своих статьей он правомерно утверждает, что "недовольство на почве религии быстро переходило в отрицание новой политической системы" [c.27] в годы французской революции.
Зарубежная литература. В зарубежной историографии так же не раз происходило глубокое обновление и документальной базы и методов исследования этой темы, отдельных сюжетов.
В начале XIX века темой французской буржуазной революции стали заниматься Ф. Минье, А. Тьер, которые увидели в ней классовую борьбу между буржуазией и дворянством.
Изучением революционных событий занимался английский ученый Т. Карлейль [75]. Он принадлежит к радикальному направлению, поэтому его работа отличается крайним субъективизмом и вся французская революция представлена в черно-белом цвете. Так, например, историк выступает с резкой критикой нового восходящего класса, а новый общественный строй считает подобным стаду. Тем не менее, данная работа очень ценна, так как автор очень ярким, красочным языком описывает события революционных лет и использует богатый документальный материал.
В 70-х годах XIX века в нашей стране выходит работа Л. Блана "История Великой французской революции" [53], принадлежавшего к либерально-демократическому направлению. В своей работе ученый не признавал классового характера борющихся партий и считал, что партий друг от друга отделяет только философская противоположность доктрин, в частности, жирондисты были последователями Вольтера, а якобинцы Руссо. Л. Блан придавал большое значение религии в жизни общества во время французской буржуазной революции и считал ее причиной многих конфликтов в стране.
-е годы XIX века. На мой взгляд, этот период был самым важным в изучении революционных событий конца XVIII века. В это время выходят работы либерального историка Ф.А. Олара, где особое внимание уделяется не только организации политического строя, но и проблеме идеологии, религиозной политике. Его работы содержат громадное количество ценных фактов, документальных материалов, которые помогают в наиболее полном объеме воссоздать революционные годы. Так же, как и Л. Блан, Олар считает, что буржуазные круги были деистами, но одни на манер Вольтера, другие на манер Ж.-Ж. Руссо. Он считал, что религия и церковь в конце революции не занимали больше того места в общественной жизни, какое им принадлежало ранее. Тем не менее, огромное большинство французов сохраняли чрезвычайно искреннюю, живую и глубокую привязанность к ней.
В начале XX века Ж. Жорес в своих работах по французской буржуазной революции [66 - 68] рассматривал вопрос значения религии, и говорил, что дух времени выражался в колебании между варварством и косностью, вульгарным свободомыслием и суеверием. Считал, что в 1789 - 1790 гг. население еще не было готово, что бы государство порвало всякую связь с религией, то есть признавал ее большое влияние в обществе.
В послевоенное время усилилось и стало преобладающим внимание к социально-экономическим вопросам, глубинным течениям общественной жизни, в результате чего спадает интерес к проблемам идеологии, религии. Тем не менее, они не остаются в стороне, так А. Матьез в своем труде "Французская революция" [88] отдельные главы посвятил и религиозным вопросам, он глубоко рассмотрел раскол среди духовенства, вандейские события, дехристианизацию и пришел к выводу, что многие религиозные реформы изначально было обречены на неудачу.
В 80 - 90-е годы XX века на Западе так же начинают отходить от изучения социально-экономической проблематики, так как данный подход не мог вскрыть все глубинные процессы, происходившие во Франции. Теперь помимо названных проблем начинают изучаться и умонастроения, духовная жизнь людей, культура. Инициаторами здесь выступили Ф. Лебрен и М. Вовель. Последний доказывал, что перемены в менталитете французов начались еще с середины XVIII века, а проявились в непопулярности монашества и упадке орденов. Дехристианизацию он связывал с длительной десакрализацией умов еще при Старом порядке.
В последнее время вышли работы Бачко Б., Ленотра Ж., Кошена О. и других, в которых прямо, или косвенно рассматриваются проблемы взаимоотношений государства, общества и церкви в годы революции [].
Из литературы на иностранном языке для дипломной работы мы использовали труды Годфри Курта и Джеймса М. Андерсона. Так в монографии Г. Курта "Церковь на поворотных моментах истории" ("The church at the Turning Points of History") информативной оказалась глава "Церковь и революция" ("The Church and the Revolution"). В работе Андерсона "Повседневная жизнь Французской революции" ("Daily life during the French revolution") также целая глава посвящена религии. Автор отмечает, что продажа церковных имуществ "нанесла католической церкви наиболее сильный удар, после которого церковь никогда полностью не восстановилась" [p.153].
Таким образом, обзор отечественной и зарубежной историографии позволяет нам сделать вывод, что литературы по изучаемой нами проблеме довольно много. Но специальной комплексной монографии о взаимоотношениях церкви, общества и государства в годы французской революции мы не обнаружили.
Новизна и практическая значимость: Таким образом, мы видим, что к концу XX века стала нарастать неудовлетворенность состоянием изучения французской революции, особенно это касается темы религии, возникает объективная необходимость к ее обновлению, пересмотру целого ряда устоявшихся подходов, укоренившихся оценочных стереотипов. В своей работе мы попытаемся комплексно рассмотреть отношение к религии и церкви во Франции в эпоху буржуазной революции XVIII века со стороны общества и государства, дать свою точку зрения на происходившие процессы в годы революции. Практическая значимость заключается в том, что материалы дипломной работы могут быть использованы для проведения уроков и факультативных занятий в средней школе.
Цель работы - на основе изученных источников и литературы проанализировать взаимоотношения государства, общества и церкви в эпоху Французской буржуазной революции XVIII века.
Задачи:
1. Дать общую характеристику состояния католической церкви накануне революции;
. Рассмотреть конфессиональную политику фельянов, жирондистов и якобинцев, их отношение к религии;
. Раскрыть сущность народных движений, и отношение низших слоев общества к религии и атеизму в конце XVIII в.
Объект исследования: духовная сфера французского общества в годы революции в целом.
Предмет: отношение французского общества и государства к религии и церкви в эпоху Французской буржуазной революции.
Методы исторического исследования: В работе использовался принцип историзма. Он позволил последовательно воспроизвести причинно-следственные связи такого явления, как дехристианизация, а так же мотивы поведения всех участников революции в отношении католической церкви. Диалектический метод помог рассмотреть отношение французского общества к религии и церкви в эпоху революции во всем многообразии и противоречивости. Историко-сравнительный метод, помог сравнить политику правящих партий в различных временных плоскостях, проследить их влияние на общество и церковь. Историко-структурный метод позволил воссоздать объект в виде целостной системы, раскрывающей внутренние механизмы явлений. Научно-логический метод помог выявить внутренние закономерности многих явлений, которые происходили в этот период. Для показа причинно-следственной связи также использовался описательный метод, с помощью которого охарактеризованы революционные события.
Хронологические рамки: В дипломном исследовании мы придерживаемся точки зрения тех историков, которые считают, что своем развитии французская буржуазная революция прошла две фазы: восходящую, вершиной которой была якобинская диктатура, и нисходящую, начало которой было положено 9 термидора. Хронологические рамки моего исследования 1789 - 1794 гг., то есть восходящая линия развития. В этот период на долю католической религии выпало тяжелейшее испытание. В начале ей пришлось бороться с нападками, направленными против церкви, духовенства, как феодального института, впоследствии эта борьба вылилась в религиозный кризис, кризис веры, который мы теперь называем "дехристианизацией". Но, несмотря на эти тяжелейшие испытания, некоторые изменения, католическая религия сумела не только отстоять свои позиции, но и существенно расширила их. Кроме того, для выявления причин негативного отношения революционного государства к католической церкви в своем историческом исследовании мы обратились к предреволюционному времени.
Географические рамки: Территория революционной Франции.
Источники. Все источники нами разделены на следующие группы.
. Официально-нормативные. Огромное значение для нашей работы имеют наказы Генеральным штатам 1789 г. [21, 22, 35] В них представители всех сословий выразили свое отношение к существующему строю. Эти наказы представляют собой уникальный массовый источник для исследования предреволюционного общественного сознания, как высшего (дворянства, духовенства), так и третьего сословия (буржуазии, ремесленников, рабочих, крестьянства). Тем не менее, не следует полностью полагаться на данные документы, так как их составители были из числа наиболее образованных людей, а значит, выражали только их интересы. Основная же масса населения была неграмотна, и в своих взглядах она очень сильно отличалась от первых. Таким образом, наказы не отражают взгляды всего французского общества, поэтому, при изучении проблемы необходимо использовать как можно больше других источников.
Важными документами периода Французской буржуазной революции являются декреты [3 - 16], только при непосредственном знакомстве с ними мы сможем восстановить картину прошлого в наиболее полном объеме, почувствовать дух того времени. Но самое главное - понять истинное назначение этих декретов, последствия, которое они оказали. Особенно следует выделить документы, которые взяты из Интернета. [6, 10,15] Они не новы, во многих сборниках они опубликованы. Но, сравнивая эти два источника информации, можно увидеть такую особенность. В сборниках напечатаны выдержки из документов, только сами решения, а в Интернете приводится весь документ, где сперва дается пояснительная записка авторов декретов, которая поясняет, какие причины вызвали появление данного документа и только потом сами решения. Таким образом, одна и та же информация воспринимается совершенно по-разному и наиболее объективными, на мой взгляд, являются все-таки источники из Интернета, так как в них дается наиболее объективная информация.
. Важное место в исследовании принадлежит философским произведениям просветителей: Вольтера Ф.А. [37], Руссо Ж. - Ж. [48, 49], Монтескье Ш. [44, 45], Мелье Ж. [43], Дидро Д. [40], Гельвеция К.А. [38], Гольбаха П.А. [39]. В них содержится критика феодально-абсолютистских порядков, основ христианской идеологии и церкви. Так Вольтер большую часть своих произведений отводит критике библейских книг, разоблачению пороков духовенства. Руссо кратко излагает свое отношение к религии. Монтескье размышляет о роли религии в обществе, ее значении. Мелье, Дидро, Гельвеций, Гольбах доказывают ложность существования Бога, религий, и на их место ставят бесконечную материю, считая ее первопричиной всего сущего.
Таким образом, анализ и количество представленных источников, на наш взгляд, вполне позволяют достичь поставленной цели и решить обозначенные задачи в дипломном исследовании.
Структура работы. Работа состоит из введения, двух глав, заключения, списка источников и литературы.
I. Французская церковь накануне революции
1.1 Социально-экономическое и политическое положение католической церкви во франции накануне революции
Великая французская революция конца XVIII в. принадлежит к числу наиболее крупных событий не только в истории этой страны, но и во всемирной истории. Эта революция была буржуазной, то есть направленной против феодально-абсолютистского строя, которая завершилась не компромиссом между буржуазией и дворянством, а полным разрушением старого феодального общества и сложившегося на его основе абсолютистского государства. В этой борьбе католическая церковь оказалась "по ту сторону баррикад". Она защищала феодальный режим и свои сословные привилегии, которые были поистине колоссальны.
Католическая церковь была господствующей во Франции. Среди прочих феодальных институтов она занимала особое место, ее функции тесно переплетались с функциями государства. И частная жизнь, и общественная деятельность каждого француза находилась под бдительным надзором духовенства.
Католическая церковь представляла собой важную политическую силу на службе у феодалов и придавала феодальному строю ореол божественной святости. Да она и сама составляла органическую часть этого класса, занимала положение крупнейшего феодального сеньора. Вся ее внутренняя структура, система строжайшей централизации управления, беспрекословное подчинение папе и епископату - все это явилось точной копией феодального строя. [100, с.5]
французская революция церковь атеизм
Церковь присвоила себе функции суда: существовали специальные церковные трибуналы, которые имели право не только судить служителей культа, но и граждан, нарушающих клятвы, свершающих святотатства и так далее.
В руках церкви было просвещение. Специальные монашеские ордена ведали церковно-приходскими и высшими школами. Образование велось в духе богословия. Монашеским корпорациям милосердия принадлежали все богадельни, больницы, сиротские дома, которые церковники использовали для собственного обогащения.
Экономическое могущество духовенства базировалось на земельной собственности. Высшая церковная знать была крупнейшим феодалом Франции и жестоко эксплуатировала огромное число крестьян. Только на церковных землях местами сохранилось позорное крепостное право. Так, например, капитул Сен-Клу (департамента Орн) владел 15 тысячами душ крепостных, освобожденных только после падения Бастилии. [96, с.8]
Церковь держала в строжайшей тайне размеры своих богатств и решительно сопротивлялась инвентаризации имуществ. Большинство историков сходятся на том, что земельные владения церкви составляли от 1/4 до 1/5 всей площади Франции, а в отдельных провинциях, например в Эльзасе, ей принадлежало до 2/3 земли. Стоимость всего церковного имущества, включая здания и предприятия, оценивалась в 2 млрд. ливров. Сверх того в храмах и монастырях было огромное количество драгоценностей, икон и предметов украшения. Ежегодные доходы духовенства составляли 80-100 млн. ливров с собственной земли, 120 млн. - с крестьянской (их духовенство получало с десятины - налог в размере 1/10 урожая, который церковь взимала с каждого крестьянского хозяйства). Многие миллионы собирали церковники в виде платы за совершаемые обряды. Огромные богатства накопили многочисленные конгрегации и монашеские ордена. Так доминиканцы Тулузы получали ежегодно 208 тыс. ливров чистого дохода. Им принадлежали монастыри, земельные участки, а в колониях - негры-рабы.
Каким образом церковь во Франции превратилась в крупного земельного собственника? Современники оставили нам красочные описания методов наживы, которыми пользовались церковники. По словам безвестного автора одной из брошюр, выходивших в те годы, "они осаждали богача, чтобы участвовать в разделе добычи; они неотвязно преследовали бедняка, чтобы запродать ему надежду и утешение". Под предлогом борьбы с ересью конфисковывали земли в пользу церкви, крупнейшие доходы приносило ростовщичество. Церковь жадно обогащалась, используя все средства: угрозы, анафемы, захваты, "дарения", вырванные у верующих при смерти, завещания, сфабрикованные после смерти завещателя", изготовление чудотворных икон и мощей, "суеверие, в котором намеренно держали народ" [67, с.123].
Всеми богатствами церкви распоряжалось духовенство, которое составляло вместе с дворянством менее одного процента всех жителей Франции. Но именно они образовывали привилегированные сословия и принадлежали к господствующему классу феодально-абсолютистской Франции.
Аристократическая верхушка (архиепископы, епископы, настоятели монастырей - всего несколько сот привилегированных из 130 тыс. членов духовного сословия) бесконтрольно распоряжалась во всех церковных учреждениях. До революции в стране было 19 архиепископств, 121 епископство, 35 266 приходов, 5211 церквей, 30 ООО молельных домов, 80 мужских и 270 женских аббатств, 2500 мужских и 1500 женских монастырей. Должности епископов занимали только лица дворянского звания. Самые родовитые фамилии (Роганы, Ларошфуко, Монморанси и др.) добивались этого титула, одного из доходнейших в королевстве. Так, епископство Руана давало 100, Камбре и Парижа по 200, Страсбурга - 400 тыс. ливров в год. Кроме того, епископы пользовались доходами монастырей.
Представители церковной знати были богатейшими людьми Франции. Некоторые из них, например кардинал Роган, в роскоши и богатстве не уступали королю. Высшее духовенство, поколениями воспитанное в правиле жить за счет труда другого, развращенное и изнеженное праздностью, не знающее никаких забот, давно утратило всякую способность к производительному труду и превратилось в паразитическую общественную группу. Архиепископы и епископы вели чисто светский образ жизни. Они строили себе элегантные особняки, давали балы, имели содержанок.
Таким образом, французская революция в какой-то степени действительно была направлена против церкви, поскольку та являлась "наивысшим обобщением и санкцией существующего феодального строя". [60, с. 10] Политически бесправная, но предприимчивая буржуазия не могла рассчитывать на успех своего дела без нанесения удара церкви. К тому же она зарилась на церковную земельную собственность. До революции часто раздавались голоса в пользу передачи государству церковных имуществ. Недовольна была буржуазия и церковной политикой нетерпимости, которую в союзе с монархией проводили князья церкви. Известно, какой ущерб капиталистическому развитию Франции нанесло преследование протестантов, самой деятельной части нарождающейся буржуазии, принужденной массами эмигрировать. Церковная политика натравливания друг на друга людей различного вероисповедания препятствовала созданию единой нации. Наконец, богословское образование тормозило развитие естественных наук. Все это объясняет, почему передовая французская буржуазия была в XVIII в. враждебно настроена в отношении католической церкви и религии вообще.
Бесстыдная роскошь "отцов церкви" вызвала нарекания и гнев народных масс. Против них выступали даже религиозные люди. О нравственном облике прелатов написано много. Монастыри превратились в очаги разврата и пьянства, епископы приобрели скандальную славу нарушением обета безбрачия, дуэлями, охотами, увеселениями даже в дни поста. Это были "отвратительные души, в которых сама гнусность сочеталась с холодной и безжалостной жестокостью". [111, с. 48]
Идеи Просвещения не могли не оказать влияния на мировоззрение дворянства. Общий тип и уровень образования, принадлежность к изысканной культуре XVIII в. характеризовали блестящие великосветские общества городов Франции. Их салоны и масонские ложи стали очагами распространения французского просвещения. В XVIII в. больше внимания стало уделяться знаниям интеллектуального характера, что расширяло круг интересов и само мировоззрение дворянского сословия. В результате происходит изменение отношения и к религии, среди дворянства так же стали распространяться вольнодумство и атеизм. [11, с. 7] Дворяне стали осознавать нелепость многих утверждений, однако, именно в этом классе церковь находит сильную поддержку, так как без религии невозможно было его благополучие. Еще одной причиной поддержки религии и церкви было то, что именно из числа дворян формировалось высшее духовенство. В 1789 г. из 130 епископов 126 определенно происходили из дворянских семей, причем около 90% - из родовитых семей, насчитывавших свыше четырех поколений дворянства.
Но, следует заметить, что идеи Просвещения были распространены преимущественно в крупных центрах, в то время как сельское дворянство, как отмечает Пименова [95, с. 98], его культура и нравы в общих чертах оставались архаичными. Проникновение Просвещения в эту среду было поверхностным и эпизодическим. Сохранился духовный авторитет католицизма. Разумеется, были и в деревне сеньоры, разделявшие духовные искания своего времени, но они являлись скорее исключением. Основная же часть дворянства была ближе к поколению своих отцов, чем к современному городскому дворянству.
Яркое представление об отношении к религии дают наказы Генеральным штатам 1789 г. Если в наказах XVI в. и XVII в. видное место занимали статьи, посвященные религии, которые выражали приверженность католической религии и заботу о ее безраздельном господстве, то в наказах 1789 г. статьи, посвященные религии занимали значительно меньшее место, либо вообще отсутствовали. Как правило, речь шла о церкви как о социальном институте и о положении духовенства.
Статьи в защиту католицизма как господствующей религии в стране имелись в 13 наказах 1789 г. Еще 13 наказов призывали восстановить должное уважение к религии для улучшения нравов. Вот отрывки из наиболее прокатолических наказов 1789 г. Наказ Булонне: "Жители Булонне заявляют, что они желают жить и умереть в католической, апостольской, римской вере, которая будет сохраняться во всем королевстве; но так как не все подданные короля имеют счастье принадлежать к этой вере, жители Булонне разрешают своим депутатам одобрить как гражданскую, так и религиозную терпимость, но лишь в такой мере, чтобы она не нанесла ущерба не догмам, ни культу, которые мы имеем счастье исповедовать". Наказ Дижона: дворяне требуют провозгласить "право нации определить национальную религию, единственно располагающую возможностью публичного отправления культа. Таковой должна быть христианская религия католической, апостольской, римской веры" [95, с. 153]. Ни в одном из наказов не было оскорбительных отзывов о протестантах, тем более требований преследовать их. Отсутствовали и требования наказаний за богохульство.
Появляются наказы, которые смело вторгались в область церковной догматики и культа. Под влиянием популярных идей просветителей 18 из них предлагали сократить число праздников или перенести их на воскресенья. В ущерб идейному влиянию католической церкви шло требование гражданского равноправия некатоликов на всей территории страны.
Об изменившемся отношении крестьян к духовенству свидетельствуют те же наказы Генеральным штатам 1789 г. В них эти ненужные народу представители духовенства определялись как владельцы огромных богатств и лучших земель, как лица недостаточно занятые и не обремененные никакими духовными обязанностями, которых крестьяне не знают и от которых не получают никакой помощи [91, с. 48].
Рассматривая наказы Генеральным штатам, можно отметить общие требования всех сословий. Был предложен ряд довольно радикальных реформ по ограничению экономического и социального могущества католической церкви. Ставился вопрос о задолженности духовенства государству, наказы решительно требовали от духовенства выплаты всей суммы долга и предлагали начать с этой целью продажу церковных имуществ. Предлагали уменьшить, организовать выкуп либо вообще уничтожить церковную десятину. Принять за правило обязательное проживание епископа в своей епархии, а аббата - в своем монастыре, следует сократить число монастырей и монашеских орденов, ликвидировав те, которые пришли в упадок, и использовать изъятые таким образом у церкви имущества для организации школ, больниц, приютов. В принципе мы видим, что эти требования не новы, их предлагали в своих программах еще деятели Реформации, они содержались в наказах XVII в., но если раньше это были чисто религиозные реформы, то сейчас они носили чисто политический и экономический характер.
Я хотела бы согласиться с мнением Шартье, что накануне революции существовало как бы две Франции: страна перемен и страна традиций. [99, с. 229] Первая оказалась восприимчивой к новым ценностям. Уходит в прошлое религиозный фанатизм, отношение к "религиозным меньшинствам" [76, с. 53] теперь более спокойное. Наказы 1789 г. отразили тот уровень массового сознания, когда уже произошла его дифференциация и политическое сознание отделилось от религиозного. В наказах депутатам Генеральным штатам, где речь, по замыслу составителей должна была идти о социально-политическом устройстве и переустройстве Франции, рассуждения о сугубо религиозных вопросах в глазах человека XVIII в. выглядели уже неуместными. "Богово" и "кесарево" четко разделялись. Религия стала восприниматься как частное дело, не принадлежащее государственной регламентации. Другого подхода заслужила церковь. Это социальный институт и в качестве такового она рассматривалась в наказах. Причем рассматривалась сквозь призму общегосударственных, а не внутрицерковных задач. Отчетливо в наказах прозвучало стремление поставить церковь на службу государству.
От такой Франции сильно отличалась традиционная. Здесь господствовали народная культура. Религиозные праздники и посты были важными вехами деревенского быта. Страх греха и ада крепко засел в умах многих селян.
Разногласия проявились не только между верующими и духовенством, но даже и в среде последних. Так как духовенство не было однородно в своем составе, низшие его представители (приблизительно 100 тыс. человек) - приходские священники, кюре находились в ином экономическом и политическом положении. Эта часть духовенства (как и простые монахи) вышедшие большей частью из крестьянской или буржуазной среды, жила более чем скромно: по статуту 1786 г. годовой оклад кюре составлял 700-750 ливров, его викария (помощника) - 350 ливров. Одним из источников существования кюре были требы, то есть плата, взимаемая с прихожан за совершаемые обряды. В съездах духовенства кюре не участвовали, привилегиями первого сословия жизни, и, наконец, по связям были ближе к своим сельским прихожанам - крестьянам, чем к представителям высшей иерархии первого сословия.
Кюре соприкасались с крестьянством, задавленным поборами, поэтому часть сельского духовенства возмущались отжившими феодальными порядками. Как отмечает Матьез [88, с.36] рабочие и крестьяне, в силу своей неграмотности и ограниченности в то время были способны только к кратковременным вспышкам возмущения, когда становился гнет слишком тяжел, но они еще не видели средств изменить общественный строй. И именно приходские священники, которые читали произведения своего века, которые знали о скандальном образе жизни, какой вели их начальники в своих роскошных дворцах, и которые с трудом жили на свое жалованье, вместо того, чтобы проповедовать, как прежде, своей пастве покорность, внушали прихожанам долю того возмущения и горечи, каким преисполнена их душа. Из их среды вышли известные защитники бедняков, деятели революции: смелый революционный мыслитель, безбожник и материалист Жан Мелье (1664-1729), деятель революционной эпохи Пьер Доливье (род. 1746) и вождь группы так называемых "бешеных" Жак Ру (1752-1794). Основная же масса низшего духовенства не поднималась выше своих кастовых интересов.
Таким образом, католицизм вызвал против себя массовое антицерковное движение, так как противопоставил себя большинству нации, он себя разоблачил как антинародная, враждебная интересам нации сила.
1.2 Взгляды французских просветителей на религию и церковь
Выразителями антифеодальных и антиабсолютистских настроений были и философы-просветители. Французское просвещения XVIII в. явилось широким идейным движением, предшествовавшим революции и подготовившим молодое поколение к штурму "старого порядка". В своих произведениях философы и писатели подвергли критике феодальный строй и, прежде всего, идейные устои средневековья - католическую церковь. Материалистическая и атеистическая философия была призвана развенчать тот ореол святости, который создавался религией и идеализмом вокруг феодальной собственности, феодальных форм эксплуатации, королевской власти, сословных преимуществ аристократии и прочих институтов старого порядка.
Уже в 20-х годах XVIII в. Шарль Луи Монтескье (1689-1755) в "Персидских письмах" [45] дал смелую обличительную критику церковной догматики монахов-иезуитов, которые "жгут людей как солому", папы - старого идола, "которому кадят по привычке", и католического духовенства, этого скопища "стяг, всегда берущих и никогда не отдающих".
Вольтеру принадлежит знаменитый призыв "раздавить гадину", выразивший отношение просветителей к католической церкви. "С религией случилось то же самое, что и с нашим франкомассонством: повсюду в ее основе оказались экстравагантные церемонии. Добавьте к странностям всех этих организаций предвзятое отношение к инакомыслящим, чувство ненависти, мстительности; прибавьте сюда еще ненасытную жадность, фанатизм, затмевающий разум, жестокость, уничтожающую всякое сострадание, и вы получите еще далеко не полную картину зла, которое религиозные объединения принесли на землю". [37, т.1, с.110] Он призывал бороться с церковью, этой "гидрой фанатизма", за раскрепощение личности и разума, мастерски критиковал библию и евангелие, а в теоретических трудах нередко поднимался до отрицания бога и бессмертия души. При всем при этом вольнодумцы Монтескье и Вольтер не были атеистами, а были деистами. Во "имя порядка" они хотели сохранить для простого люда веру в карающего за порок и вознаграждающего за добродетель бога, это, по их мнению, заставит людей уважать и сохранять закон человеческого общежития. Именно Монтескье первым заявил, что религия имеет значение лишь как полезный социальный фактор. [44, с.145] Религия призвана смягчать деспотизм, уравновешивать нравы подданных и их правителей. Религию надо не уничтожить, а лишь заменить феодальную религию буржуазной. В сочинениях Морелли содержится признание Верховного Существа. Вольтер признавал бога как первопричину и законодателя вселенной. Он считал, что, "если бы бога не существовало, его надо было бы выдумать", поскольку вера крайне необходима как основа всякой общественной морали и узда для трудящихся.
Бог признается в качестве существа или силы, сотворившей мир, давшей ему "первый толчок" и внесшей определенный порядок в материальный мир. Дальнейшая судьба этого сотворенного мира осуществляется без вмешательства извне, все происходит в соответствии с присущими миру внутренними закономерностями и свойствами. "Законы в самом широком значении этого слова суть необходимые отношения, вытекают из природы вещей.". [44, с. 163] Бог Монтескье напоминает конституционного монарха, который царствует, но не управляет. В учении Морелли идея Бога сочетается с идеей природы. Он считает, что человеческое общество должно жить по кодексу природы. Руссо признавал бога как первопричину, определяющую весь мировой порядок. Бога, подчеркивал он, "нельзя ни слышать, ни видеть, ни осязать; его можно познать лишь из его дел". [48, т. 1, с. 579] У Вольтера такая концепция нашла образное выражение в сравнении мира с часами, которые впервые были навсегда заведены неким часовщиком, этим его роль и ограничилась. Что представляет собой "часовщик"? На этот вопрос у деистов не было общего мнения; и вообще они мало касались данной проблемы, поэтому трудно понять, считали ли они Бога личным существом или некоей безличной силой. Руссо не отвергал религию, напротив, был верующим человеком и стремился лишь демократизовать ее, сделать поборником благочестия и гражданской добродетели. Он первым сформулировал, в частности, понятие "гражданская религия". Просветители предлагали "соединить обе главы орла", то есть церковь и государство. Они считали, что религиозные догмы представляют интерес для государства только потому, что имеют отношение к обязанностям гражданина и морали. Причем сами эти догматы должны устанавливаться государством; их совокупность образует "гражданскую религию". Того же, кто не принимает ее положений, светская власть вправе изгнать как антиобщественную личность.
Вольнодумные идеи деизма нашли свое дальнейшее развитие в материалистической и атеистической идеологии буржуазно-революционной Франции. Большой популярностью пользовались тогда "Естественная история души" Ж.О. Ламетри - антирелигиозное произведение, осужденное правительством и сожженное "как исчадье тьмы"; "Система природы" и остроумный "Богословский словарь" П.А. Гольбаха; атеистические сочинения К.А. Гельвеция и Д. Дидро. В созданной ими богатой философской и религиозно-критической литературе были подведены теоретические и идеологические итоги всей предшествовавшей истории антиклерикальной и атеистической мысли.
Атеизм энциклопедистов явился следствием их материалистических взглядов. Они видели в природе одну материю, никем не сотворенную и не уничтожаемую, единственную основу многообразного мира, которая лишь меняет формы своего существования. "Вселенная, это колоссальное соединение всего существующего, повсюду являет нам лишь материю и движение" [39, т.1, с.66]. Материя активна по своей природе, значит, чтобы прийти в движение, она не нуждается в постороннем двигателе, в сверхъестественном божественном "первом толчке" [40, т.1, с.358]. Таким образом, причиной всех явлений атеисты считали движущуюся материю. Такое мировоззрение не оставляло место для "сверхъестественных сил", для божества, и материалисты XVIII в. объявили религию извращенным, фантастическим отражением действительности, сопровождаемым молитвами и обрядами. Как говорил Дидро, Бог - химерическое, нереальное существо, так как он не может быть ни ощущаем, ни познан человеком. Утверждать, что существует нечто, не воспринимаемое ни чувством, ни разумом, - все равно, что утверждать существование "лучезарного солнца там, где невидно никакой яркости" [40, т.2, с.427]. Гольбах и Гельвеций настаивали на том, что никто не может быть уверен в существовании Бога, так как если природу материи можно познать хотя бы с некоторых сторон, то идею о божестве познать невозможно, ибо она - несуществующая абстракция служителей церкви. Мелье опровергает доказательства бытия божья. "В мире вообще и в человеческой жизни в частности, царит зло, как физическое, так и нравственное: пороки, страдания и болезни, мучительная смерть. Невозможно допустить, чтобы всеблагой и всемогущий бог, создавая мир, пожелал страданий для своего собственного творения. Всемогущий и всеблагой бог не мог бы допустить в созданном им мире ни малейшего зла. Следовательно, если есть зло, то нет бога" [43, т.2, с.324].
Выступление атеистов против религии было вызвано в первую очередь двумя обстоятельствами: несовместимостью религии с научным мировоззрением и тем, что она освящает деспотизм, укрепляет неразумные и несправедливые феодальные порядки, тираническую королевскую власть - строй, который обрекает на голод и бесправие всех честных, работающих граждан страны. Наука согласно Дидро, стремится вооружить человека правильными представлениями о природе и обществе, о законах их существования и тем самым сделать людей сильнее; религия же есть мир фантастических вымыслов, которые не имеют ничего общего с реальной жизнью, коренным образом искажают ее и тем самым дезорганизуют человека. В религии отразились самые примитивные, путаные, противоречивые, фантастические представления дикарей о природе и человеке. Эти жалкие представления преподносятся церковью в качестве непреложных и священных истин. В отличие от истин научных, которые подтверждаются экспериментом и подчинены законам логики, религиозные "истины" являются лишь предметом слепой веры. Религиозная вера не только противоречит разуму, она стремится раздавить, вытеснить его [60, с.68]. Религия, писал Дидро, мешает человеку выработать правильный взгляд на общество, познать настоящие причины социальных зол и пути к их уничтожению. Мелье считал религию продуктом сознательного обмана простого народа. Религию создали ловкие, пронырливые люди, чтобы с ее помощью держать в узде простой, темный и доверчивый народ. Усилиями обманщиков были созданы пантеон богов и божков, наделенных силой внушить народам мысль, что за повиновение своим господам они удостоятся вечного блаженства в потустороннем мире. Эти же боги и божки угрожали адскими муками за непослушание своим господам. Гельвеций считает целью религии "поработить людей" [38, т.1, с. 306-307].
Отбросив идеалистические учения нематериальности и бессмертности человеческой души, атеисты доказывали ее материальную основу, которая возникает и умирает вместе с телом. "Душа - ничто без тела. Я утверждаю, - писал Дидро, - что ничего нельзя объяснить без тела" [40, т.1, с.254]. Мелье утверждает, что "невозможно себе представить, в чем будет состоять жизнь души без тела, куда она денется после смерти тела. Предположить, что душа переселяется из одного тела в другое, совершенно нелепо. Материальная душа разрушается вместе с разрушением тела, исчезает, подобно пару" [43, т. З, с.364]. "Утверждать, что душа после смерти тела будет продолжать существовать, чувствовать мыслить, все равно, что утверждать, будто разбитые на тысячи кусков часы смогут продолжать бить и отмечать время" [39, т.1, с.140].
По ряду вопросов среди деистов и атеистов были внутренние разногласия, но несравненно сильней было то, что их объединяло, - смелая и свободная мысль, подвергающая все и вся суду разума и здравого смысла.
Все просветители смело выступали против церковных догматов, они едины в том, что христианское учение, как и учения догматических религий, не выдерживают критики разума. Скрупулезному логическому анализу была подвергнута Библия, и результатом его оказалось ее полное разоблачение не только как божественно-непогрешимой книги, но и как человеческого произведения. Бесчисленное количество внутренних противоречий, логических несуразностей и бессмыслицы было обнаружено в ней. "В Библии нет ни одной страницы, которая не грешила бы против географии, хронологии, естественных законов, истории, против здравого смысла, против чести, стыда и совести" [37, т.1, с.176]. Выводом из всего этого было признание того, что ее авторами были не просто люди, а весьма ограниченные, отсталые, необразованные, а в некоторых случаях, как считал Мелье, даже умственно ненормальные люди [43, т.2, с.51]. Искать истину в такой книге нет никаких оснований.
Вольтер попытался применить и исторический подход к критике Библии. Он указывал на ряд заимствований, сделанных авторами библейских книг из литературы других древних народов. Но конечно, на этом уровне, на котором находились исторические науки того времени, раскрыть действительную историю библейских книг было невозможно. Важный шаг исторической библейской критике сделал придворный врач Людовика XV Ж. Астрюк. Он установил сложный состав Пятикнижия и наличие в нем ряда источников, смонтированных воедино неведомыми редакторами. В общем, критика, которой подверглась Библия в сочинениях просветителей XVIII в., была рационалистической, что на той стадии исторической общественной мысли имело большое прогрессивное значение.
Просветители резко, гневно и остроумно громили католические догматы. "Бог-отец находит людей достойными вечной кары; бог-сын находит их достойными бесконечного милосердия; святой дух остается нейтральным. Как примирить это католическое пустословие с единством божественной воли?" [40, т.1, с.130]. Отрицали идею первородного греха и его искупления кровью Христовой, о грядущем светопреставлении и Страшном суде. Культ святых, поклонение иконам и мощам, мифы о чудесах, творимых иконами и реликвиями, - все это служило мишенью для жгучих сарказмов, для великолепной разоблачительной публицистики. "Под предлогом открыть вам царствие небесное и сподобить вас вечного блаженства они (служители культа) препятствуют вам спокойно пользоваться всяким подлинным счастьем здесь, на земле; наконец, под предлогом спасения вас на том свете от воображаемых мук ада, на самом деле не существующих, как и вечная потусторонняя жизнь, они внушают вам страх и надежды. и заставляют вас терпеть настоящие муки ада в этой жизни, единственной, на которую вы можете рассчитывать" [43, т.1, с. 62]. "Для истинной религии нет необходимости верить, что человек от рождения испорчен, что на нем якобы лежит проклятие первородного греха. Человек от природы добр и совершенен" [49, с. 254]. Они воспроизводили и выносили на суд разума кровавую летопись истории христианского фанатизма, рыцарей "святой" инквизиции, которые, вооружившись догмами христианства, огнем и мечом истребляли инакомыслящих, выдающихся людей науки. И это делалось святошами, которые не уставали лицемерно прославлять любовь человека к человеку, непротивление злу насилием. Монтескье поднял голос против центра католической реакции - Ватикана, разоблачал его как вековечного врага человеческого разума, как защитника всего ветхого и отжившего. Он выступил против попыток Ватикана вторгаться во внутренние дела Франции, провоцировать раздоры между французами.
Просветители большое внимание уделяли критике организации церкви, ее злоупотреблений в прошлом и настоящем. Вольтер писал, что римская церковь превзошла в преступлениях все секты мира, так как обладала богатством и властью. Они рисуют бесконечную цепь различных "безобразий и жестокостей" католической церкви, бесчестность, развращенность и алчность духовенства". это компания жаднюг, всегда берущих и никогда не отдающих; они беспрестанно накопляют доходы, чтобы наживать капиталы" [45, с. 251]. Одним из главных пороков, распространившимся среди священников, является, по мнению философов лицемерие. Поведение служителей церкви составляло резкий контраст с их учением, с тем, чему они учили народ.
Таким образом, в начале XVIII века в среде наиболее образованных слоев общества постепенно начинают распространяться антиклерикальные, антикатолические и антирелигиозные идеи. Но даже сами просветители не все до конца отвергли религию, не смогли принять материалистическую философию и стремились не только сохранить религию, но и отвести ей почетное место в обществе.
II. Религия и атеизм во франции в период революции XVIII века
2.1 Реформы церкви фельянами и их отношение к религии (14 июля 1789 - 10 августа 1792 г.).
5 мая 1789 г. в Версале было открыто заседание Генеральных штатов и с первых же дней, вопрос о судьбе католической церкви стал активно обсуждаться. На повестку дня были поставлены все вышеизложенные требования. Однако церковники не собирались без боя сдавать свои позиции (у них было почти 300 мест в Генеральных штатах). Эти и многие другие противоречия привели Францию к революции.
Революция сплотила в борьбе против феодально-абсолютистского гнета все классово разнородное третье сословие, однако после одержанных первых побед результатом их воспользовались не все. Власть и политическое руководство фактически перешли в руки крупной буржуазии и объединившегося с нею либерального дворянства. Как было сказано в первой главе, буржуазия и образованные дворяне были главными проводниками идей Просвещения, и им было ближе если не атеистическое, то достаточно вольное мышление. Однако основная часть дворянства, по уже известной причине, в революции отстаивала интересы абсолютистского режима, а значит, несмотря на свои вольнодумные взгляды, неустанно боролась на стороне католической религии.
Буржуазия же с первых дней революции выступила против католической церкви. В конце XVIII в. она стала сильным, богатым и экономически могущественным классом. Но при феодально-абсолютистском режиме она была политически бесправна и во время революции хотела добиться для себя политических прав, уничтожения феодальных порядков, которые искусственно сдерживали развитие капиталистических отношений [85, с. 21] А так же переустроить общество на новых, соответствующих ее интересам началах и преумножить свои богатства. Именно эти мотивы побудили крупную буржуазию к реформам католической церкви.
Новое правительство унаследовало от абсолютистского режима финансы в крайне расстроенном состоянии и большой государственный долг. Чтобы преодолеть финансовый кризис, нужны были чрезвычайные и безотлагательные меры. Тогда впервые было высказано мнение, что, все "имущества духовенства принадлежат нации". [81, с. 15] А 8 августа маркиз Лакост внес законопроект: объявить имущества церкви достоянием нации, ликвидировать десятину, установить жалованье священникам, закрыть монашеские ордена.
При этом буржуазия опасалась за неприкосновенность своих интересов. Этот законопроект вызвал опасение, что от секуляризации имуществ, то есть от передачи в руки государства всех богатств церкви, пострадает принцип частной собственности. Подобное опасение и задержало принятие решения на 3 месяца. А в это время печать всячески доказывала, что в интересах всего общества необходима секуляризация, что она нисколько не нарушает священные права граждан.
Спасая всю церковную собственность, духовенство решило не сопротивляться проекту ликвидации десятины. Для этой цели архиепископ Парижа Де Жюине предпринял такой маневр. Он предложил отмену десятины в виде "дара нации", с тем, однако, чтобы культ отправлялся "с подобающим приличием и достоинством", а бедные получали "облегчение и помощь".11 августа законопроект о ликвидации десятины5 был утвержден.
Но существовавший в стране колоссальный финансовый дефицит, который не в состоянии были покрыть ни государственные займы, ни патриотический дар, только путем конфискации всего церковного имущества церкви можно было вывести страну из кризиса. Сложность состояла в том, что подобная акция подрывала принцип нерушимости собственности. Преодолеть эту трудность можно было лишь в том случае, если бы церковь сама отказалась от своего имущества. Здесь как нельзя кстати выступил епископ Оттенский Талейран, заявивший 10 октября "от имени духовенства" о передачи нации богатств церкви, так как они были даны не духовенству, а церкви, то есть совокупности верующих, иначе говоря - нации. Несколькими днями раньше с подобными же речами выступал Ф. Бюзо.
Тщетно возражали Камюс, аббат Мори, архиепископ Буажелен, что имущества жертвовались не духовенству как сословию, а определенным церковным учреждениям, что конфискация этих имуществ является несправедливостью. Тщетно Мори напоминал вождям буржуазии о социальной роли церкви.
Угрозы Мори не подействовали, так как большинство представителей Учредительного собрания были за секуляризацию церковных имуществ особенно убедительно об этом говорил И. - Р. Ле Шапелье. В итоге предложенный Мирабо проект декрета провозглашавший "право нации распоряжаться имуществами церкви" 2 ноября 1789 г. был утвержден Учредительным собранием большинством голосов (568 против 346).
Этими законами Учредительное собрание не только разрешало финансовые затруднения, но и нанесло ощутимый удар по феодализму, оплотом которого являлась католическая церковь. Она лишилась экономической самостоятельности. Так же секуляризация давала возможность буржуазии овладеть землей, превращала церковь из материально независимой организации в учреждение, подчиненное новому государству, а ее служителей - в простых чиновников, получающих жалование. [80, с. 79]
декабря 1789 г. был принят декрет, разрешающий лицам некатолического вероисповедания занимать любые гражданские и военные должности". То есть все старое деление общества на католиков и иноверцев было отвергнуто.
Декретом 13 февраля 1790 г. монахам разрешалось отказаться от данного ими обета и покинуть монастыри, и многие церковнослужители поторопились воспользоваться этим разрешением. Таким образом, оказалось возможным ликвидировать большое число монастырей. Поскольку монастыри закрывались, стало бесполезным вербовать монахов, и потому было воспрещено впредь произносить вечные обеты.
В целях той же экономии было сокращено число епархий, приходов. Но в то же время, для тех, кто пожелает остаться постриженным, в провинции сохранялось небольшое число монастырей. Сохранялись конгрегации, занимавшиеся просвещением и благотворительностью, женские монастыри, ликвидация которых обременяла бы государственный бюджет непомерным количеством пенсий.
Однако духовенство жертвовать своим имуществом во благо нации не желало и в целях срыва декрета оно начало открытую борьбу - стало вывозить национальные богатства. В ответ Учредительное собрание 7 ноября передало церковные имущества "под наблюдение властей" и грозило карой расхитителям.
Хотя за нацией и оставалось право "наблюдения", но все же фактическими хозяевами имуществ все еще было духовенство. Церковь еще не потеряла надежду как-нибудь удержать свои богатства. Но вот 9 апреля депутат Шассе, доложив Собранию о плохом состоянии финансов, призвал немедленно передать церковные имущества в руки властей и этим "прочным залогом" восстановить доверие и успокоить кредиторов государства.
В мае 1790 г. был узаконен порядок распродажи церковных имуществ. Однако вскоре срок выкупа земель был сокращен, а дробление участков отменено. При этих условиях приобретать церковные земли могли лишь зажиточные крестьяне. В ряде случаев земли покупали сами священники. Так, в департаменте Вьенн в числе приобретателей были 134 духовных лица и 55 аристократов. В результате 5/6 церковных земель достались не крестьянам, а буржуазии. Таким образом, отмечал Жорес, она "дополнила свои промышленные и торговые владения владениями сельскохозяйственными". [67, с. 276]
Проявив революционную смелость в отношении церковной собственности и, реорганизовав ее "по образу и подобию своему", крупная буржуазия и либеральные дворяне решили довести до конца начатую перестройку, покончить со всеми остатками ее феодальной организации и сломить политическую самостоятельность. Для этого было выработано новое положение о церкви под названием "Гражданское устройство духовенства". Прения по законопроекту продолжались с конца мая до середины июля 1790 г. Наибольший интерес представляло выступление Робеспьера против тех пунктов проекта, в которых говорилось об отстранении от участия в выборах священнослужителей большинства народа. Он также требовал упразднения должности епископов и кардиналов.
От имени духовенства против готовившегося декрета о гражданском устройстве высказывался архиепископ Буажелен. Клерикалы устраивали обструкцию, прерывали ораторов репликами и возгласами возмущения против очередного "мерзкого творения" революции, против ереси, раскола и т.п.
Проект декрета о гражданском устройстве клира был утвержден без изменений 12-24 августа 1790 г. Этот проект превращал церковь в частное объединение граждан на религиозной почве, на которое простирался государственный контроль.
Однако необходимо отметить, что, проводя реформу церкви, крупная буржуазия встала в то же время активно защищала католическую религию и больше всего боялась казаться недостаточно верующей. Так, например, когда обсуждался декрет о "Гражданском устройстве духовенства" Собрание обвинялось клерикалами в том, что оно "оскорбляет католическую веру, готовит осуществление богохульного и мерзкого плана". Тогда депутат дом Жерль, духовное лицо и член якобинского клуба, желая доказать, что подобных мыслей не было ни у кого, потребовал "декретировать, что католическая религия есть и всегда будет национальной религией, что только ее культ будет публично разрешен". [78, с. 262] Предложение вызвало аплодисменты клерикалов и всех правых, потребовавших немедленного голосования. Но принятие подобного решения никак нельзя было допустить - оно дало бы в руки духовенства мощное оружие для разжигания фанатизма. Левые добились отсрочки обсуждения на день. Вечером в Якобинском клубе дом Жерль раскаялся и взял обратно свое предложение.
Буржуазии понимала огромную значимость религии для общества. Некий дом Коллиньон, однажды заявил, что религия является "учреждением и моральной уздой для канальи". Новая правящая элита сама рассылала приходским священникам циркуляры, приглашающие их проповедовать спокойствие. Мартино говорил: "Лишь религия пользуется властью, которая простирается не только на все наши действия, но даже на самые тайные помыслы наши". А католицизм был очень хорошо приспособлен к нуждам правящего класса. Депутат Мену говорил: "Я уважаю католическую религию, ее одну я считаю истинной". А Шарль Ламет даже обиделся, когда один из церковников обвинил его в нападках на религию. [64, с. 29]
Поэтому ни один декрет, принятый Учредительным собранием не содержал ни одного пункта, в котором затрагивались бы, прямо или косвенно, догмы католической веры, была изменена лишь структура церкви, предпринятая для разрушения абсолютистского строя, и феодальной церкви, а не католической религии. [114] Крупной буржуазии в голову не приходило, что надо заменить старую религию какой-то новой, либо вообще отказаться от нее. Уже в самих названиях подчеркивалось, что законодатели не намеревались вторгаться в область веры и всячески оберегали религию, учитывая ее полезность. Более того, позднее Учредительное собрание объявило католицизм государственной религией. То есть и некатолики обязаны были нести расходы на содержание чуждого им культа.
Достигнув господствующего положения и осуществив все преобразования, соответствующие ее интересам и целям, буржуазия считала задачи революции в основном исчерпанными. Она стремилась теперь не к углублению революции, а, напротив, ее усилия были направлены, чтобы затормозить ее на достигнутом уровне. Однако последующие события, во многом вызванные пропагандой духовенства вынудили принимать непредвиденные меры для пресечения беспорядков. Но здесь она уже не была такой суровой как в первое время и стремилась мирно урегулировать конфликт с клерикалами.
Учредительное собрание было ошеломлено силой сопротивления со стороны духовенства. 26 ноября депутат Вуадель докладывал Учредительному собранию об антигосударственной лиге, составленной из "некоторых епископов, капитулов и кюре". Прикрываясь маской защитницы религии, эта лига, говорил депутат, возбуждает народ против законов, стремится подготовить его к восстанию. Перечислив факты враждебных происков клерикалов, Вуадель предложил проект декрета, в котором предписывалось всем духовным лицам, состоящим на службе государства, присягнуть на верность "нации, закону и королю" и оказывать поддержку конституции. [93, с. 64] Под влиянием общественности 27 ноября проект Вуаделя стал законом.
Открыто на сторону оппозиции, то есть католической религии крупная буржуазия встала в 1791 г. Она была напугана революционными настроениями простого народа, а потому искала опоры в старых учреждениях. Так, в Париже группа семинаристов разрушила алтарь отечества на поле Федерации. Патриоты их задержали и готовились вздернуть на фонари, но прибыл командующий национальной гвардии Лафайет, и взял семинаристов под "защиту закона". Когда Людовик XVI пытался бежать из Франции, новая правящая группа спасла его от гнева народа и восстановила в правах. Больше того, мирная народная демонстрация, собравшаяся на Марсовом поле 17 июля 1791 г. с требованием низложения короля-изменника и предания его суду, была расстреляна национальной гвардией. Расстрел мирной демонстрации означал открытый переход крупной монархической буржуазии на контрреволюционные позиции. Очевидно, что политики крупной буржуазии должны были искать примирения и с церковью - учреждением, способным влиять на массы.
Буржуазные круги придерживались известного замечания Вольтера: "Хотите, чтобы ваш народ был спокоен и могуч - пусть религия подчиняется закону государства" и надеялись иметь духовенство своим союзником. Даже после того как большинство духовенства отказалось присягнуть, она не теряла надежды привлечь на свою сторону церковь. Поэтому следовало, по ее мнению, мягко обращаться с клерикалами, не раздражать епископат, достигнуть соглашения с папой. Она решительно возражала против каких-либо репрессий в отношении неприсягнувших священников, так как это должно было привести к новым конфликтам, в которые были неизбежно вовлечены и массы. Поэтому Учредительное собрание в церковном вопросе заняло примирительную позицию. Дошло до того, что священники, смещаемые с должности за отказ присягнуть, получали государственные пенсии. Буржуазная печать требовала, чтобы народ воздержался от преследования неприсягнувших священников. Даже если духовные лица стали на путь преступления, говорилось в буржуазных газетах, народ должен оставаться спокойным зрителем. "В настоящих условиях должны действовать только его (народа) уполномоченные", то есть власти. Якобинский клуб также советовал своим филиалам: "Заклинайте служителей алтаря не проповедовать войны от имени бога мира. остерегайтесь, чтобы народ, сбитый с толку, не предался каким-нибудь эксцессам против неприсягнувших". Некоторые газеты даже требовали применить крутые меры для искоренения "анархии и хаоса". [113, с. 80]
Однако местные власти несмотря на бездействие Учредительного собрания не могли не считаться с опасностью католической контрреволюции и принуждены были принять меры. Первым стал на этот путь департамент Нижнего Рейна. Движение принимало широкий размах.
В подобном политическом настроении Учредительное собрание прекратило свою деятельность, предварительно утвердив конституцию 1791 года. Накануне своего роспуска Учредительное собрание снова сделало жест примирения в отношении неприсягнувших: декреты о гражданском устройстве не были включены в конституцию. Стало быть, они могли быть отменены простым постановлением будущего парламента - Законодательного собрания. 14 сентября 1791 г. была объявлена политическая амнистия.
Законодательное собрание, избранное "активными гражданами", начало свою работу 1 октября 1791 г. Фельяны (представители монархической буржуазии и либерального дворянства) возглавили министерство. С первых же дней работы нового правительства церковный вопрос был одной из главных проблем. Крупная буржуазия рассчитывала, что теперь, когда по конституции открылся парламент, в стране установятся спокойствие и "социальный мир". Однако борьба в стране разгоралась, обострились и конфликты, вызванные церковниками. В Меце и Сансе в церквах "бросали друг в друга камнями". В Кане женщины, подстрекаемые неприсягнувшими, хотели повесить конституционного кюре. Мятежи происходили в департаментах Ман и Луара, Майенна и Лозер. [70, с.134]
Фельяны испытывали явное затруднение. Они не решились отменить гражданское устройство духовенства - это значило отказаться от надежды приспособить церковь к "новому порядку". Стать на путь репрессий они так же не желали - это углубило бы пропасть между церковью и государством. И как утверждают некоторые авторы, желая оградить клерикалов от кар фельяны предложили отделение церкви от государства. Они доказывали, что репрессии противоречат духу революции, что "религиозная свобода является одним из краеугольных камней нашей конституции". Они предлагали официально признать неприсягнувших священнослужителей, предоставить им храмы для служб, но изъять из ведения церкви записи актов гражданского состояния и народное образование. Таким образом, крупная буржуазия из страха перед народом фактически склонна была поощрить мятежную церковь. Но при этом предусматривалось судебное преследование лиц, которые будут мешать отправлению культа.
В адрес Законодательного собрания поступали многочисленные требования. Из Меца писали: "Торопитесь искоренить зло, которое нам угрожает". [113, с.84] Парижская секция Люксембург требовала прекратить козни неприсягнувших. т Марат писал о гражданской войне в Арле, "вызванной неприсягнувшими священниками, которых Людовик XVI взял под свое покровительство". Он видел "корень зла" в том, что до сих пор не предстал перед судом королевский двор, "душа всех коварных происков мятежных попов". И Марат делал вывод: "Королевство явится жертвой ужасов до тех пор, пока народ., доведенный до отчаяния, не вооружится, наконец, чтобы уничтожить своих угнетателей, всех до единого". [112, с.176] Якобинский клуб настаивал на том, чтобы неприсягнувших священников судили, как и эмигрантов, по закону 9 ноября, то есть как изменников родины.
Однако фельяны по-прежнему считали, что к священникам следует проявлять терпимость. 12 ноября депутат Вейриэ выступил с проектом декрета по церковному вопросу. Сначала он обрисовал антигосударственную деятельность духовенства: бунтовщические речи, поджигательские сочинения, клевета на закон, раздоры в семьях, оскорбления властей, отказ допустить к таинствам покупателей церковных имуществ, союзы неприсягнувших с дворянами. Казалось, что за этим последует предложение о наказаниях, которые клерикалы вполне заслужили. Ничего подобного, Вейриэ отверг предложения о репрессивных законах как "тиранические" и предложил только одно - лишить неприсягнувших пенсий, а тем, кто подстрекал народ к неповиновению, угрожал тюремным заключением сроком на один год. [88, с.105]
Обсуждение законопроекта продолжалось много недель. Правые старались защитить неприсягнувшую церковь, но их сопротивление слабело по мере того, как поступали новые сообщения о волнениях. Когда пришли известия о религиозных беспорядках в Кальвадосе, Камбон внес предложение, с которым до того выступил Марат, - созвать Верховный национальный суд для наказания непокорных священников. Депутат Гаде счел эту меру недостаточной, а Инар потребовал, чтобы главные зачинщики "взошли на эшафот". Только под воздействием революционных масс удалось прекратить прения.29 ноября 1791 г. депутат Ламарк предупредил Собрание: "Народ обвиняет нас в медлительности и в безразличном отношении к этому важному вопросу". [66, с.131] Тогда, наконец, вопреки протестам крупной буржуазии проект стал законом. Хотя умеренным удалось смягчить предложенные меры наказания, этот декрет был первым государственным репрессивным актом против неприсягнувших.
Декрет 29 ноября 1791 г. отличался все же известной двойственностью. С одной стороны, в нем нашли свое выражение взгляды демократии на способы борьбы с клерикальной контрреволюцией, и в этом отношении он усиливал позиции народных обществ, клубов. С другой стороны, опасаясь, что решительная борьба развяжет революционную стихию, декрет устанавливал подчеркнуто мягкие меры наказания, а главное, давал возможность мятежникам обыкновенной гражданской присягой оградить себя от всяких преследований. В целом этот декрет был мерой, необходимой для общественного спасения, но мерой явно компромиссного характера.
Демократические газеты вроде "Революционного Парижа" считали, что декрет выгоден неприсягнувшим, так как гражданская присяга гарантировала им безопасность и давала возможность безнаказанно устраивать заговоры. [94, с.405]
Так как декрет был принят вопреки правым буржуазным депутатам. Только королевское вето могло приостановить его проведение в жизнь. И вот группа видных деятелей крупной буржуазии, членов директории парижского департамента, в том числе Талейран, Ларошфуко и другие, 5 декабря обратились к Людовику XVI с просьбой наложить вето на декрет 29 ноября под предлогом, что он нарушает "свободу религиозных мнений". Авторы письма, обойдя молчанием преступления церковников, представляли дело так, будто декрет имеет целью преследовать духовенство за нежелание признать новую, организацию церкви. Людовик XVI, ободренный поддержкой влиятельных представителей буржуазии, отказался одобрить и декреты против эмигрантов и закон против неприсягнувших.
Известие о выходке буржуазных монархистов вызвало в Париже настоящую бурю протеста. Якобинский клуб в обращении к своим филиалам, написанном Робеспьером, подчеркивал, что монархисты пытаются подорвать власть законодательного корпуса, усиливая в то же время исполнительную власть короля. В обращении выражалось опасение, не является ли это выступление сигналом к объединению под знаменем "священников-бунтовщиков" всех контрреволюционеров. Газета "Революционный Париж" расценила это выступление как попытку "поднять все департаменты против Парижа" и призывала народ выразить свое отношение к событиям. [110, с.56]
Авторы письма к королю и не подозревали, до какой степени их шаг скомпрометировал крупную буржуазию, ставшую союзницей монарха и неприсягнувшей церкви. Законодательное собрание буквально осаждалось делегациями от секций. Один оратор говорил: "Граждане Сен-Антуанского предместья заявляют вам, что для поддержания конституции и наших декретов. у них имеются руки, пушки, пики и то мужество, которое помогло разрушить Бастилию". Делегация во главе с Камиллом Демуленом требовала "сурово наказать заговорщиков" и не считаться с королевским вето. Граждане секции Оратуар настаивали на том, чтобы члены парижской директории предстали "перед судом нации". [64, с.58]
В итоге добрая половина департаментов не посчиталась с королевской санкцией и приступила к осуществлению мер, предусмотренных декретом 29 ноября. Неприсягнувших высылали из департаментов, лишали их государственных пенсий и жалования, готовились, даже высылать из Франции. Это происходило в районах, в которых контрреволюционная агитация священников была всего сильнее, - в Верхнем Рейне, Финистере, Мен и других. Во многих местах неприсягнувших интернировали в главном городе департамента. Однако в десятках департаментов оставался в силе декрет 7 мая о свободе культов. К ним относились департаменты Ньевра, Сона и Луара и др.
В результате я пришла к выводу, что все первые декреты Учредительного собрания были приняты из экономических соображений, что бы сократить расходы государства, а так же для свержения "строго порядка", уничтожения феодализма, ликвидации привилегированных сословий. Но ни в одном из них не было сказано ничего, что могло бы оскорбить католический культ, либо умалить значение религии. Напротив ей всегда отводилось почетное место, крупная буржуазия и либеральное дворянство стремились подчинить себе католическую церковь, сделать ее своей союзницей. Лишь после того, как часть духовенства выступила в качестве решительного врага нового устройства государства, крупной буржуазии ничего не оставалось делать, как начать борьбу с неприсягнувшими. Но и здесь правительственные круги старались найти компромисс и не принимать решительных мер. И только в наиболее революционных кругах начинает звучать резкая критика в адрес духовенства.
2.2 Движения народных масс во времена правления фельянов
Народные массы играли огромную роль в революции. Именно их творческое участие, решимость и смелость придавали ей силу и размах. Это объясняется тем, что все представители данных социальных прослоек, находились в крайне тяжелом положении. Они являлись общественной силой, кровно заинтересованной в уничтожении феодально-абсолютистского строя и "старого порядка". [106, с. 11] Но следует отметить, что движение народных масс было направлено не против католической религии, а церкви как государственного института, представителя абсолютистского режима. Сами же крестьяне и рабочие были достаточно религиозны.
Однако многие историки отмечают, что третье сословие находилось как на стороне революционеров (и их все-таки было большинство), так и консерваторов.
Начать рассмотрение данного вопроса я хотела бы с крестьян, которые поддержали клерикальную оппозицию. Как уже было отмечено в первой главе, меньше всего идеи Просвещения и революции проникли в наиболее отдаленные районы Франции. В провинции, где почти полностью отсутствовала промышленность, и население не было включено в капиталистические отношения.
Ярким примером здесь может служить область Вандея. Здесь почти полностью отсутствовала промышленность, городов было мало. В деревнях, несмотря на то, что шел процесс расслоения, еще сохранялись пережитки патриархальных отношений, и духовная власть сельского кюре была непререкаемой. Деревенское население было сплошь неграмотным, революционная пропаганда сюда не проникала, даже декрет об отмене десятины священники умудрились скрыть от крестьян. [115, с.45] В таких условиях контрреволюционная агитация, особенно если она выступала в религиозной оболочке, могла рассчитывать на успех.
Неприсягнувшие епископы пугали суеверных крестьян тем, что их дети "останутся некрещеными", что не будет "свадебных обрядов для живущих и причастия для умирающих" если жители перестанут платить десятину, отберут имущество у церкви и признают "самозванцев" (присягнувших священников). И набожные крестьяне Вандеи и других отсталых провинций Франции встали на сторону своих кюре. Только с июня 1791 г. по август 1792 г. там произошло не менее десяти бунтов. В Бондоне 150 человек потребовали от муниципалитета сохранить старую церковь и монастыри с их имуществами. Выборы духовенства были здесь фактически сорваны. В дистрикте Машекуль из 58 церковников присягнуло только 6, а из 24 кюре, подлежавших избранию, было избрано 13, но 12 из них отказались занять должности. Присягнувшие же священники подвергались гонениям: в приходе Апремон фанатики учинили погром церкви, обслуживаемой "самозванцем".
Неприсягнувшие шли на всякие ухищрения, чтобы срывать обряды, проводимые новыми кюре: запирали черную кошку в дарохранительницу и, когда открывали дарохранительницу, кошка выскакивала оттуда, а религиозные прихожане принимали ее за "дьявола". Появились чудотворные иконы, устраивались в церквах беседы между "богом", и "сатаной", разыгрываемые актерами; при помощи волшебных фонарей на стенах часовен появлялись тени. Такими приемами набожных крестьян доводили до исступления.
Кюре приходской церкви близ Ванна, некий Лебе, отслужив мессу, давал каждому прихожанину целовать распятие и наставлял убивать патриотов, так как этим они заслужат "расположение неба".1500 крестьян действительно направились в город, национальные гвардейцы рассеяли мятежников. Неудача первого выступления не обескуражила клерикалов. Напротив, они взывали к мести за погибших "мучеников". [116, с.26] Встревоженный Марат писал осенью 1791 г.: "Все пункты королевства стали жертвой ярости фанатизма, вызываемого мятежными священниками". [42, с.24] Особенно активно вело свою пропаганду духовенство на юге, там началась религиозная война между католиками рабочих и ремесленников и протестантами богатыми купцами и мануфактуристами. Напомню, что в XVIII в. протестантизм во Франции жестоко преследовался. Только за время с 1744 по 1752 г. на юге и западе Франции было заключено в тюрьму и подвергнуто другим наказаниям 1200 протестантов. Правда, в 1787 г. протестанты получили некоторые права, например, им разрешалась запись актов гражданского состояния - рождения, браков, смертей. Но католическая знать требовала "одной веры, одного закона, одного короля". Таким образом, это недовольство духовенство могло легко использовать для разжигания смуты в стране и для борьбы со своими врагами.
Кампания против протестантов, "виновников" революции, началась в 1789 г. В брошюрах они изображались опасными врагами порядка, разрушителями мира и спокойствия государства. Такие проповеди возбуждали фанатизм темпераментных южан, и вскоре вспыхнули очаги религиозных войн.
Католическим фанатикам противостояла другая часть третьего сословия - крестьяне наиболее развитых провинций и городские плебеи - рабочие, подмастерья, мелкие служащие и беднота. Именно они были главной движущей силой французской революции. С первых же дней, когда недовольные обрушились на феодальные привилегии, они не пощадили и церковь - отказывались платить десятину, насильно возвращали земли, захваченные у них духовенством, нападали на монастыри. В Льесси за участие в "мятеже" против церковников было арестовано 19, а за нападение на аббатство Флин повешено 9 человек. Эти крестьяне и рабочие бурно приветствовали ликвидацию, феодальных повинностей, национализацию церковных имуществ. [105, с.139]
Однако ни консерваторы, ни революционеры из третьего сословия не всегда придерживались своих позиций и в ходе революции случалось так, что бывшие фанатичные католики вставали на сторону революции, а революционеры оставляли свои радикальные взгляды и пополняли силы контрреволюции. На мой взгляд, это можно объяснить только активной пропагандой, как со стороны клерикальных кругов, так и со стороны революционеров.
Уже в августе 1789 г. клерикалы сфабриковали письмо Иисуса Христа, который угрожал всем, кто откажется платить десятину, тем, что "поразит их поля бесплодием". По указанию кардинала Рогана на имя короля был подан протест против секуляризации, подписанный 30 тыс. верующих. [110, с.69]
Священники убеждали паству не приобретать церковные имущества. Прихожан предупреждали о карах, грозящих всякому, кто посмеет овладеть "национальными имуществами", им предсказывали нищету, несчастье, бедствия. В одном памфлете говорилось: "Все французы, не впавшие в ересь, прочтут на стенах и границах церковных владений угрожающие слова: "Не прикасайтесь!".
Для народного чтения издавались катехизисы, т.е. брошюры в форме вопросов и ответов. В них убеждали народ в том, что "буря, волнующая нацию, не будет длиться долго, она снова успокоится. и восстановит священнослужителей в своих владениях, захваченных нечестивцами". [53, с.175]
Духовенство обращалось к беднякам. По каноническим законам часть доходов церкви предназначалась на содержание бедных. Однако епископат свел эти расходы до минимума. И вот теперь, нисколько не смущаясь, клерикалы произносили речи в защиту имуществ, принадлежащих бедным. Устно и печатно доказывалось, что ограбление духовенства является "кражей у нищих". Бедняков призывали "оказать отчаянное сопротивление какой бы то ни было продаже своего имущества". Была разослана готовая форма петиции, которую беднякам рекомендовалось подписывать и направлять в Учредительное собрание.
После принятия декрета о гражданском устройстве духовенства церковь стала активно выступать под знаменем "защитницы религии". Церковники доказывали, что этот декрет не что иное, как вмешательство революции во внутренние дела церкви, которые основаны якобы на религиозных догматах. Духовенство пугало верующих, что с ликвидацией многих приходов им "негде будет отпраздновать святые таинства, прослушать проповедь, пропеть хвалу богу". Князья церкви приступили к "пастырскому осуждению" декретов 12-24 июля. Послания с таким "осуждением" направили в августе верующим своих епархий епископы Вьенны, Амьена, Булони и другие.
Протест начинался с утверждения, что церковь имеет "организацию, данную ей Иисусом Христом и поддерживаемую собственными силами, без помощи светской власти, а потому она категорически отвергает любое вмешательство со стороны". [96, с.75] Все действия революционной власти, особенно выборы, в которых предполагалось участие и некатоликов и атеистов, объявлялись грубым вторжением в функции духовной власти.
Одновременно епископат направил во все епархии инструкцию, рекомендовавшую духовенству оказать "пассивное сопротивление" декретам. На местах это было понято иначе. Тулонский епископ, например, увещевал верующих "оказать упорное сопротивление. бороться до последней капли крови". Прихожане насильно открыли соборную церковь в Леоне, сняли печать с церкви в Сен-Кантене, не дали закрыть капитул в Камбре. В ряде мест священники отказывались отправлять обряды крещения, совершать брачные церемонии, отпевать покойников.
Епископы и кюре прилагали немалые усилия, чтобы сорвать выборы священнослужителей. Например, в департаменте Орн распространялись брошюры, призывавшие избирателей не участвовать в выборах "самозванцев". В департаменте Жер неприсягнувший епископ предупредил власти, что если не будут отменены выборы, местные власти будут обвинены в "ереси", расколе и отлучены от церкви. Неприсягнувшие не считались с выборами и отказывались уступать, место конституционным священникам. На этой почве были стычки в церкви Сен-Рок в Париже, департаменте Уазы и во многих других. Они поучали народ остерегаться конституционных священников как волков. Поэтому к новому кюре народ порой относился враждебно. Ночью фанатики уничтожали его огород, к двери его жилища свозили нечистоты, на него натравливали собак. Аббат Ларион наставлял верующих преследовать конституционных священников. В департаменте Нижнего Рейна клирики сочинили гимн, призывавший народ к оружию, дабы выгнать "самозванцев". В Париже семинаристы привели в церковь собаку. Во время богослужения они свистели, били собаку, чтобы заставить ее лаять, и кричали: "Это голос дьявола, обосновавшегося здесь с того момента, как не стало более прежнего кюре". Неприсягнувшие подстрекали верующих к убийству "самозванцев". В приходе Шато-Жантье конституционный кюре был отравлен. В деревне Алзье близ Тулузы фанатики убили присягнувшего, а голову его посадили на кол.
Следует отметить, что вообще духовенство обладало некоторыми преимуществами. Прежде всего, у церкви был лозунг "защиты религии", тогда "как у светских феодалов, скомпрометировавших себя в глазах народа, не было никакой надежды повести за собой массы. В эпоху, когда церковь имела постоянную аудиторию, миллионы прихожан, привычных к религиозному послушанию, видевших в сельском кюре своего наставника, а в церкви - место, где можно было на время отвлечься от будничных тягот, духовенство могло попытаться вовлечь миллионы католиков в политику, чуждую интересам народа. С помощью сельских священников епископат рассчитывал завербовать "армию" для реставрации монархии. Церковь воздействовала на самые отсталые слои населения, используя их суеверие и фанатизм. Все эти качества обеспечили католической церкви почетное, порой руководящее место среди сил, враждебных революции. Контрреволюционная газета "Парижская газета" писала: "Религия поднимает свое знамя точно так же, как поднимали королевский штандарт во время сражения, когда королю угрожала опасность. Рыцари и христиане, объединитесь вокруг алтаря, как некогда вы объединялись вокруг монарха!". [93, с.84]
Но религиозный фанатизм и страх, били не единственными, почему люди встали на сторону контрреволюции. Были и политические причины.
Для крестьянства разрешение аграрного вопроса во время революции, было первоочередной задачей. Все они единодушно хотели сбросить с себя бремя феодальных пережитков и разделить между собой помещичьи земли. Но в начале революции у власти находились представители крупной буржуазии, которые были сторонниками конституционной монархии и ограниченных реформ. Они были напуганы массовым крестьянским антифеодальным движением и стремились не допустить глубоких демократических преобразований. Фельяны подавляли малейшее проявление революционной самодеятельности масс. Самое же главное, фельяны и не собирались удовлетворить чаяния крестьян: феодальные повинности подлежали выкупу на обременительных условиях, конфискованные земли монастырей и церквей хотя и продавались, но их могли приобрести лишь зажиточные крестьяне. Таким образом, требования крестьян оставались неудовлетворенными.
Неудивительно, что, неприсягнувшее духовенство старалось использовать недовольство крестьян в своих целях. В клерикальной литературе 1791 г. уже реже встречалась критика гражданского устройства, и все чаще раздавались призывы к восстановлению самодержавия. Церковь внушала верующим, что "монархия представляет собой наиболее известное в святом писании правительство", что так же, как господь является "королем королей", нет на земле никого, "превосходящего королей". Ссылаясь на религию, народу внушали, что "никогда никому не дозволено восставать против своего государя". Доказывалось, что начиная от сотворения мира вплоть до 14 июля 1789 г., монархи всегда были владыками человеческого рода. "Как! - возмущался автор клерикальной брошюры "Духовное и светское превосходство королей". - Разве могут быть люди равны на земле, если нет равенства даже между святыми на небесах". При этом народное правление объявлялось самым деспотическим - "народный дух всегда был чудовищем". [110, с.75]
Духовенство ловко спекулировало на суеверии значительной части населения, особенно деревенского. Неприсягнувшие священники Руана проповедовали приближение "конца света", а депутатов Учредительного собрания называли "предвестниками антихриста". Распространялись выдумки, будто один оратор в Собрании провозгласил, что Франция может, если этого пожелает, "переменить религию". Верующим внушали, что революция - дело рук безбожников, философов, протестантов, намеревающихся учредить республику без религии, что безбожники "пожирают народные деньги", расходуя их на учреждение клубов, на устройство раскольнической церкви, на подкуп журналистов, "поджигателей и кровожадных цареубийц и более чем 50 тысяч злодеев".
Церковники ненавидели революцию и называли ее "творением дьявола". Все реформы, особенно "свобода писать и печатать против религии, уничтожение монашеского обета, ограбление церкви и канонизация Вольтера, Мирабо и Жан Жака Руссо", были объявлены противоречащими учению Христа. Принципы революции грубо извращались. Так, например, церковники сфабриковали подложное решение Национального собрания и якобинского клуба. "В соответствии с "правами человека", - говорилось в фальшивом решении, - отныне дозволяется каждому гражданину ругать, оскорблять, избивать своего соседа. сжечь его дом, его лавку, его магазин, портить его хлеб и другие плоды земли. Все это безнаказанно". [88, с.116]
Воспользовавшись религиозными чувствами населения, церковь сумела вызвать в стране волнения, но, за исключением Вандеи, ей не удалось зажечь пламя большой религиозной войны. Это объясняется глубокой заинтересованностью народа в решительном искоренении феодализма. Важную роль сыграла и контрпропаганда, которая энергично велась в демократической журналистике - в газетах Эбера, Лусталло, Демулена, Марата, а также в многочисленных брошюрах, выходивших в то время. Некоторые из этих брошюр были пронизаны боевым антиклерикальным духом. Уже в начале 1790 г. брошюра "Почетный штраф" призывала зорко следить за священниками, которые "желают зажечь в народе огонь возмущения, вселить в его душу дух несогласия, ненависти".
Не дожидаясь санкции властей, народ по собственному почину начал расправляться с мятежными церковниками. Естественно, наибольший размах антиклерикальное движение приняло в городе, где население было неизмеримо менее суеверно и фанатично. Здесь передовые элементы демократической буржуазии и радикальной интеллигенции, активно поддержанные патриотически настроенными санкюлотами и плебеями, более отчетливо сознавали опасность клерикальных происков и пытались их пресечь. При этом наибольшую инициативу в борьбе проявляли те, кого принято называть общественными низами.
Самочинные действия народа против церкви имели место уже в 1789 г., но регулярными они стали лишь с весны 1790 г. Прежде всего патриоты стремились лишить церковников свободы печати и пропаганды. Участились случаи сожжения клерикальных газет и брошюр. Например, летом 1790 г. толпа ворвалась в типографию и уничтожила 1200 экземпляров газеты "Деяния апостолов". Подвергались сожжению клерикальная "Парижская газета" и епископские послания, папские буллы и катехизисы. В Франш-Конте были разбиты даже станки, на которых печатались мятежные сочинения.
Массы сами вершили революционное правосудие. В Шампани, например, крестьяне привезли 18 священников в город Труа на рынок и принудили их принять гражданскую присягу. В Перпиньяне патриоты рассеяли собрание католиков в доминиканском монастыре. В Париже ломовой извозчик избил викария за антипатриотическую проповедь. На улице Сен-Жермен кондитер и парикмахер также избили двух аббатов. [106, с.54]
апреля 1791 г. в Париже женщины-патриотки, плебейки и рыночные торговки напали на монастырские часовни и подвергли наказанию 300 монахинь и аристократок. Дело в том, что часовни женских монастырей стали очагами фанатизма, здесь произносились мятежные речи. На следующий день, министр внутренних дел просил директорию парижского департамента принять срочные меры для обуздания народной ярости. Парижские власти приказали рассеивать толпы, собирающиеся у монастырей, но "сборища" продолжались.
В это время особенно активной становится деятельность клубов, или народных обществ. Их уже насчитывалось во Франции не менее 800. Особенно активными были клубы в провинции. Клерикальные историки говорят, что клубы были специально созданы для того, чтобы сражаться с силами старого порядка, а церковь была "одной из самых ее значительных сил". Клубы собирали подписи под петициями с требованиями, чтобы Учредительное собрание принимало меры против "прогресса фанатизма" и посылало в деревню "побольше хирургов и поменьше священников"; брали под защиту присягнувших и ограждали их от нападок фанатизированных прихожан; вели антиклерикальную пропаганду, используя для этой цели не только печать, но и театр. В департаменте Пюи-де-Дом состоялся съезд деятелей клубов, который обсуждал меры борьбы с последствиями фанатизма. В Тюлле клубы выделили наблюдателей, которым поручили следить за поведением неприсягнувших. Клубы посылали людей в деревни, чтобы разъяснить крестьянам смысл проведенных церковных реформ, закрывали церкви, в которых проповедовалось неповиновение закону, и первыми потребовали высылки неприсягнувших.
Когда стало известно о бегстве короля, в Нанте по инициативе народного общества был создан самочинный революционный комитет. Первым делом комитет арестовал неприсягнувших священников. Когда же департаментские власти приказали освободить арестованных, народ силой воспротивился этому распоряжению.
Неоценимое значение для успеха антиклерикальной борьбы имела печать. Церковный вопрос был один из самых боевых в газетах Эбера, Демулена, Лустало, Горса, Марата и др.
Демократическая печать выражала недовольство тем, что "начиная с 14 июля. ни один из этих злодеев (епископов), устраивающих заговоры против родины, не искупил свое преступление на эшафоте. Епископы. повсюду проповедуют бунт против законов, они возбуждают гражданскую войну, они заливают департаменты кровью и за такие злодейства им выплачивают десятитысячные пенсии. Если мы хотим вернуть мир нашей несчастной родине, надо ударить по этим высокомерным головам". В демократической печати раздавались призывы: "К оружию! Граждане, к оружию! Бдительность и единство! Проклятые попы скрежещут зубами, они рычат как бешеные львы". [30] Неизвестный автор торопил народ "повесить всех бывших епископов, архиепископов и всю черную банду, которая не признает трехцветного флага". Эбер писал: "Я объявляю попам войну насмерть. Они - враги народа, значит и мои". Эбером написаны были десятки антиклерикальных статей, в которых он проклинал святош, открывших подписку в пользу неприсягнувших, предлагал передать церковные колокола на изготовление монет, требовал запретить ношение священниками церковного облачения вне храма. Обращался Эбер главным образом к плебеям. Когда, например, в Тулузе священники подняли мятеж, Эбер считал, что нужно направить туда "1500 пик из Сент-Антуанского и Сен-Марсельского предместий", то есть рабочих предместий Парижа, чтобы подавить мятеж.
Таким образом, в этот период французской буржуазной революции основная масса крестьянства и городского населения были верующими людьми. Но в результате контрреволюционной деятельности духовенства, сопротивления реформам, разжигания гражданских войн в стране поднимается мощное антиклерикальное движение. Во многом этому способствовала активная революционная пропаганда, которая развенчала ореол святости священников. Но, жестоко расправляясь с врагами революции - духовенством, население по-прежнему считало саму католическую религию непререкаемой. Не было ни одного выступления, которое было бы направлено против религии. Оно по-прежнему занимала в сознании революционных масс почетное место.
В то же время до сих пор в стране оставалось большое количество фанатичных католиков, которые под влиянием и подстрекательству со стороны духовенства встали на защиту религии. То есть французское общество в период правления крупной буржуазии и либерального дворянства было не только религиозным, но и в некоторых областях фанатичным и говорить хотя бы о малейшем намеке распространения атеистических идей здесь не приходится.
2.3 Религиозный вопрос в период правления жиронды (10 августа 1792 - 2 июня 1793 гг.)
После того как партия фельянов встала на контрреволюционные позиции ей на смену пришла новая революционная торгово-промышленная буржуазия.
С первых дней работы Законодательного собрания жирондистские ораторы, так же как фельяны, правда, из других соображений, предлагали "отделить от государства то, что касается религии". Но главный их довод состоял в том, что церковь сама хочет, чтобы ее преследовали, что это, мол, даст ей новых "мучеников". То есть они стремились отделить церковь от государства для того, чтобы лишить ее орудия своей защиты.
Но я хотела бы отметить, что, на мой взгляд, жирондисты, несмотря на свои громкие речи, все-таки являлись представителями класса буржуазии и в своих убеждениях по отношению к религии ничем не отличались от предшественников. Свои реформаторские способности они проявляли до тех пор, пока не встали у власти. И то под давлением народных масс.
Когда церковь усилила свою враждебную деятельность, и ей удалось поднять гражданскую войну, жирондисты просто не могли бездействовать. Они побаивались народа, плюс ко всему торгово-промышленные круги нуждались в его поддержке для того, чтобы столкнуть фельянов с правительственных постов и занять их места. Отвернуться от масс было опасно, это могло моментально вызвать подозрения, ведь с каждым днем росло народное антиклерикальное движение, а тут еще приближалась война. [73, с. 234]
В этот момент и некоторые лидеры Жиронды выступили с резкими нападками на церковников. Не следует забывать, что жирондисты были воспитаны на антиклерикальной и антирелигиозной литературе XVIII в., что само торжество буржуазных интересов в революции выдвигало на первый план задачу обуздания мятежников. В данное время Жиронда шла в ногу с революцией и даже возглавляла ее.
Оратор Жиронды Инар произнес в эти дни несколько антиклерикальных речей. 30 октября 1791 г. он доказывал, что обычные законы недостаточны для неприсягнувших, так как их сан "предоставляет им более мощные средства, чтобы совращать и вводить в заблуждение людей".6 ноября он заявил в Законодательном собрании, что "безнаказанность всегда служит источником величайших преступлений; теперь же она составляет единственную причину тех беспорядков, в которые ввергнуто королевство. Настала пора, чтобы гордость алтаря преклонилась перед народным суверенитетом". [94, с.443] Однако фельяны по-прежнему считали, что к священникам следует проявлять терпимость. Тогда снова выступил видный жирондист Инар с нашумевшей речью.
Священники, заявил он, в состоянии "причинить зло во сто раз большее, чем все остальные враги вместе взятые", во все времена они являлись "бичом общества и убийцами человеческого рода. Всякие средства, которые клонятся к примирению, теперь бесполезны. Наша снисходительность лишь усилила дерзость наших врагов. Необходимо, наконец,. принять строгие меры". В это время он был искренен в своем гневе против клерикалов - ведь церковь старалась восстановить дореволюционный режим, отнять у буржуазии ее завоевания. "Я смотрю, - восклицал он, - на священников, возмутителей общественного порядка, как на зачумленных, которых следует отправить в испанские и итальянские лазареты". В заключение Инар предложил изгнать из страны неприсягнувших, которые будут незаконно отправлять культ или, дав присягу, нарушать, общественный порядок; учредить суд присяжных для разбора дел духовенства; установить высшую меру наказания для виновных - смертную казнь. [94, с.449]
С конца марта 1792 г. правительство возглавили жирондисты. Как и можно было предполагать, жирондисты, едва лишь добрались до руководства министерством, очень быстро "остепенились", их революционный пыл стал остывать. Сейчас вместо грозных антиклерикальных речей Инара министр внутренних дел жирондист Ролан в циркуляре судебным органам от 5 апреля заговорил другим тоном. Признав, что церковники нарушают порядок в королевстве, Ролан неожиданно стал доказывать, что король глубоко огорчен этим, и что его истинным намерением является "наказать примерным образом преступных виновников религиозных беспорядков". Жирондистский министр не постеснялся выгородить Людовика XVI лживыми уверениями в том, что король, наложив вето на закон 29 ноября, якобы вовсе не стремился поощрять мятежников, а имел лишь в виду доказать Европе, что он "абсолютно свободен". Что касается существа дела, то министр призывал судей не забывать о Декларации прав, которая провозгласила религиозную свободу. "Не трогайте спокойных и безопасных заблуждений; пусть совесть пользуется полнейшей свободой". Наказанию должны подлежать лишь те священники, которые нарушают законы. При этом необходимо соблюдать "полное равенство всех преступников, вне зависимости от их личности или культа". В препроводительном письме Ролан сетовал на то, что в некоторых местностях священникам не выплачивают жалования, и предложил "прекратить это самовольство". [74, с.54]
Таким образом, жирондисты по существу заняли ту же позицию, которую осенью 1791 г. отстаивали фельяны. Когда в Финистере в соответствии с декретом 29 ноября в брестском замке заключили священников, "подозреваемых в возмущении", министр внутренних дел предписал немедленно их освободить. Любопытный случай произошел в департаменте Дубе. Директория департамента не разрешила верующим коммуны Обонн отправлять культ в частной часовне. Тогда те подали жалобу министру внутренних дел, в то время еще представителю фельянов. Он отменил распоряжение департамента. Однако департаментские власти упорствовали, и новый министр жирондист Ролан 24 марта объявил выговор директории, потребовав неукоснительного соблюдения закона о свободе культов. [110, с.82] А ведь еще в ноябре 1791 г. жирондисты добивались отмены этого закона!
О примиренческих позициях жирондистов свидетельствует их поведение во время войны, когда в народе заговорили об измене неприсягнувших священников. В результате в адрес Законодательного собрания поступали бесчисленные, петиции. "Мы требуем принятия более строгих мер, - писали патриоты Вандеи. - Родина не может больше терпеть на своей груди эти кровожадные чудовища". "Сделайте так, чтобы они (неприсягнувшие священники) не могли нам вредить", - просил муниципалитет Сен-Клу. Граждане города Мюрат настаивали "принять меры, чтобы сберечь нашу кровь". [73, с.245]
Крайне левые депутаты в Собрании требовали решительных мер. Мерлен заявил, что самым разумным было бы "посадить всех священников бунтовщиков на корабли и отправить в Америку". Даже жирондист Верньо согласился с тем, что высылка - мера необходимая, что нация обязана "выбросить из своего чрева тех, кто в нем остается лишь затем, чтобы его раздирать".
Могли ли жирондисты не считаться с волей нации? Им не оставалось ничего другого, как признать, что политика терпимости и умеренности более недопустима. В таком духе высказался 23 апреля 1792 г. Ролан. Он говорил о внутренних волнениях в стране, которые являются "последними судорогами фанатизма и аристократии" и опасны потому, что ими "не замедлят воспользоваться наши внешние враги". Получалось, что Ролан как бы осуждал свою прежнюю позицию и просил Собрание принять законодательные меры, "способные уничтожить в зародыше все внутренние распри, которые нас разлепляют, и положить конец раздорам, которые порождены фанатизмом". [84, с.23]
мая депутат Франсэ выступил с новым законопроектом. "Если даже предположить, - сказал он, - что духовенство имеет влияние только на 1 /25 часть населения, включая женщин, детей и слабоумных, все же получится миллион человек, составляющих ядро постоянного источника беспорядков. Следовательно, речь идет о том, чтобы либо разрушить это ядро, либо будет разрушена конституция".
Но и здесь они ограничивались полумерами, практические предложения Франсэ не отличались необходимой твердостью. Он предложил, чтобы по требованию 12 "активных граждан", то есть собственников, неприсягнувшие были интернированы в главном городе департамента. Те же, кто не пожелает подчиниться либо замешан в каких-либо кознях, будут судимы на основании уголовного кодекса.
Марат в своей газете "Друг народа" доказывал, что предлагаемые меры совершенно недостаточны для предотвращения кровопролития внутри страны в тот момент, когда страна подвергается нападению извне. [41, с.42]
В Законодательном собрании со стороны левых сил все громче стали звучать речи, что неприсягнувшие должны быть объявлены вне закона. Даже жирондистские депутаты, вроде Верньо, склонялись, к высылке и торопили Собрание с принятием закона. 9 мая Ролан зачитал петицию 150 добровольцев-патриотов из Тулузы. Прежде чем отправиться на фронт, они обратились с просьбой принять срочные меры против неприсягнувших.
Наконец, 27 мая 1792 г. Законодательное собрание приняло декрет против неприсяжных священников. Декрет был передан Людовику XVI на утверждение вместе с декретом о создании под Парижем лагеря, в котором находилось бы 20 тысяч патриотов для защиты столицы.
Однако этот декрет просуществовал недолго. После восстания 10 августа он потерял силу, так как в нем предусматривалась высылка мятежников по требованию 20 "активных" граждан, а восстание отменило деление граждан на "активных" и "пассивных".
Положение в стране по-прежнему оставалось неустойчивым: не было законодательства, которое подкрепило бы позиции демократии против церкви. На местах действовали самочинно. Так, в дистрикте Туркуэн, неподалеку от Лилля, власти препроводили монахинь до границы и предложили им больше не появляться на территории Франции. [75, с.215] Тогда же по инициативе якобинцев снова был поднят вопрос о неприсягнувших. 23 августа депутат Делакруа заявил: "Займемся финансами, займемся армией, но, прежде всего, давайте изгоним священников".
В этот день на обсуждение Законодательного собрания было выдвинуто предложение о высылке из королевства в течение 15 дней всех неприсягнувших и отрекшихся от присяги. Это предложение горячо обсуждалось. Якобинские депутаты считали необходимым выслать всех неприсягнувших и отрекшихся во французскую колонию Гвиану, опасаясь, что те вступят в армию эмигрантов. Жирондисты же объявили поголовную высылку, актом "несправедливым и варварским" и настаивали, чтобы закон наказывал лишь тех, "кто нарушил, общественный порядок". [72, с.34] Таким образом, жирондисты противились изданию специального закона против неприсягнувших.
Но прения продолжались недолго: обстановка в стране была суровой, да и сказывалось давление Коммуны. Законодательное собрание принуждено было признать вопрос срочным, и 26 августа был принят третий по счету декрет о репрессиях против неприсягнувших17.
Таким образом, только спустя два года после закона о присяге был принят декрет, объявивший неприсяжную церковь незаконной, а неприсягнувших священников - врагами государства и общественного порядка. Это было сделано только тогда, когда стало очевидным, что союз с духовенством невозможен.
Поскольку под давлением снизу Законодательное собрание принуждено было стать на путь репрессий, естественно, должны были ослабевать, а в некоторой мере даже обрываться былые связи государства и церкви. Но во многом это было вызвано уже сложившейся ситуацией, актуальной проблемой дня, которую необходимо было решать немедленно. В Законодательном собрании этот вопрос возник в связи с тем, что духовенство церкви Сен-Жермен л'Оксерруа пригласило депутатов официально присутствовать на церемонии праздника "тела господня". Но Собрание отказалось принять приглашение. Оно лишь объявило день праздника свободным от заседаний, так что депутаты по желанию, но только как частные граждане, а не как официальные представители парламента могли участвовать в церемонии. Июньское постановление и было началом своеобразного этапа во взаимоотношениях церкви и государства, которое мало-помалу становилось светским.
Однако и в это время Жиронда стремилась защитить католическую церковь. 3 июня на заседании якобинского клуба Делакруа, говоря о средствах, необходимых для обороны государства указал на церковные колокола. "Я предлагаю, - сказал он, - отправить на государственный монетный двор колокола, которые лишь нарушают наш покой, а также статуи все еще угрожающих нам деспотов. Уничтожьте эти символы рабства и поклонения, служащие лишь для поддержания суеверия и невежества, и замените их изображениями людей. чьи образы способны пробудить в народе священный энтузиазм к делу свободы. Пусть наши граждане воспитываются на их бессмертных творениях, вместо того чтобы этим занимались люди, преисполненные предрассудками, без которых вполне можно обойтись". [74, с. 55]
Для жирондистов подобное обоснование не было приемлемым, для фельянов - подавно, и предложение Делакруа никто не поддержал. Но 14 августа, в связи с острой нуждой в вооружении, он повторил свое предложение, однако уже без каких-либо выпадов против церкви, и оно было подтверждено декретом Законодательного собрания. Показательно, что Парижская Коммуна уже 17 августа реализовала декрет. Тогда, желая вырвать у Коммуны инициативу, 10 сентября Собрание постановило изъять из церквей все ценности, за исключением священных сосудов, употребляемых для обрядов. Но мотивировка декрета не содержала и намека на оскорбление культа. Здесь только подчеркивалось, что драгоценности не нужны и даже противоречат простоте, которой должен отличаться культ, а так как отечество находится в опасности, то следует удовлетворить военные нужды всеми доступными способами.
августа был принят декрет о закрытии всех монашеских конгрегации. Но и сейчас речь шла вовсе не о том, чтобы умалить значение религии в жизни общества. К этому буржуазию вынуждали обстоятельства военного времени и необходимость оградить революцию от опасности. А монастыри были весьма подозрительны. Еще в феврале 1792 г. докладчик по народному просвещению в Законодательном собрании указывал, что школы, находящиеся в ведении церкви, превратились в очаги антигосударственной пропаганды и пребывают в очень плохом состоянии. Депутаты также подчеркивали, какую опасность для общества таят в себе конгрегации, которые "сеют в умах детей дух фанатизма и аристократизма". Руководствуясь этими соображениями и "принимая во внимание, что свободное государство не должно терпеть в своей среде какие бы то ни было объединения, не исключая и те, которые были заняты народным образованием и принесли большую пользу отечеству", Собрание постановило закрыть все религиозные конгрегации и в соответствии с этим запретить ношение церковного одеяния вне службы для всего духовенства. [68, т.2, с. 197]
В этот же день был принят декрет Законодательного собрания об отделении школы от церкви. Этот акт заметно ослабил связи церкви с государством и освобождал дело народного образования от опеки духовенства.
сентября 1792 г. Законодательное собрание приняло декрет о передаче актов гражданского состояния в руки муниципалитетов.
Но эти акты были вызваны конкретными условиями - расколом в церкви и сопротивлением революции со стороны неприсягнувшего духовенства. Дело в том, что по действующим законам государство признавало только "конституционных" священников, то есть тех, кто давал присягу. Но известная часть населения не пожелала пользоваться услугами "самозванцев", и неприсягнувшие священники в значительной части Франции продолжали по-прежнему выполнять свои функции. Таким образом, создалась невероятная путаница в записях гражданский актов, не говоря уже о том, что в ряде мест должности священников были вакантны и населению негде было получить нужные документы и справки. Бывало и так, что новорожденного крестили у неприсягнувшего, а свидетельство о рождении получали у "конституционного" кюре. Уже в 1791 г. нередко местные власти вынуждены были сами регистрировать гражданские акты.
Существовало, однако, еще одно соображение в пользу передачи этих актов государству. До революции католическая церковь была господствующей, только ей принадлежало право гражданский регистрации и к ее услугам вынуждены были обращаться все, в том числе и некатолики. Надо было избавить последних от обращений по гражданским вопросам к католической церкви. Как мы видим, сама обстановка диктовала необходимость регулирования одного из важных элементов гражданской жизни. Законодательное собрание пошло на этот шаг потому, что не было иного выхода, и лишь после того, как оно убедилось в окончательном крахе попыток сделать церковь своей союзницей.
Что касается законопроекта о разводе, то он не встретил возражений в Собрании, поскольку это "право гражданина" вытекало из "личной свободы, которая была бы уничтожена существованием нерасторжимых соглашений", и поскольку брак являлся "простым гражданским договором". [77, с.24] Но, конечно, и этот декрет умалил авторитет церкви, так как отменял одно из ее вековых установлений, нарушение которых до сего времени считалось отступничеством.
Политику отделения церкви от государства проводил и Конвент. 27 сентября 1792 г. перед ним отчитывались комиссары, направленные в провинцию для ускорения набора добровольцев в армию. Один из них, Альбитт, заявил: "Меня удивляет, что священникам, как бывшим бенефициантам, продолжают давать шеститысячные пенсии. Не слишком ли это много. Мы требуем сокращения пенсий". [93, с.105] Альбитта поддержали, и Конвент постановил сократить пенсии до 1000 франков. Было бы нелепо ожидать от Конвента благосклонности к католическому духовенству, но и у него не было в мыслях ущемлять религию и оскорблять религиозные чувства населения.
Однако к весне 1793 г. жирондисты утрачивают свои реформаторские способности и открыто встают на сторону контрреволюции. В результате народного восстания 31 мая - 2 июня политическое господство жирондистской крупной торгово-промышленной буржуазии было свергнуто. Власть перешла в руки якобинского клуба. [63, с.134]
В целом, оценивая политику жирондистов, мы видим, она не принимала никаких действий против религии. И теперь христианство и католические догматы были ограждены от нападок. Борьба шла пока только с церковью как учреждением, поставившим себя на службу контрреволюции. Те законодательные акты, которые утвердили жирондисты, в основном были созданы под давлением общественности, но будь их воля, и если бы духовенство пошло навстречу новому правящему классу, на мой взгляд, они оставили бы все на своих местах. Правда, следует отметить, что и в их кругах появлялись люди, которые предлагали решительные меры, но фактически они не оказали влияния на политику. Придя к власти, жирондисты сразу же стали искать поддержки со стороны клерикалов, стремились к союзу с ними. Они понимали, что религия до сих пор имеет огромное значение для масс, даже тех, которые стоят на стороне революции. Союз с духовенством, а значит и с религией, им был необходим для легитимизации нового строя не только новыми властями, но и благословлением всевышних сил. И лишь когда стало окончательно понятно, что союз невозможен, они предприняли некоторые решительные меры в области отделения церкви от государства.
Рассматривая церковные реформы, нельзя обойти стороной первое лицо государства - короля, так как пока еще он был главой государства и все декреты подлежали его санкции. Людовик XVI (1774-1792) в своих убеждениях так же не отличался последовательностью. С одной стороны он чтил традиции и основополагающие принципы французской монархии. После коронации он совершил обряд исцеления 2,5 тысяч золотушных больных, собравшихся в Реймсе в надежде на помощь короля-чудотворца, ежедневно бывал на мессе вместе со всей королевской семьей, регулярно исповедовался и причащался. В жизни он являл собой образец примиренного христианина и добропорядочного отца семейства. [77, с.220] С другой стороны, накануне революции король признавал необходимость проведения реформ и считался с общественным мнением. Его царствование началось со слова "реформы". Благочестивый король желал покончить с распущенностью, царившей при дворе его деда. Король хотел привести в порядок расстроенные финансы и ликвидировать государственный долг. Это противоречивое желание править по-новому, но, соблюдая традиции, отразилось на всем поведении Людовика XVI как государственного деятеля. Он назначал на должности министров-реформаторов (Тюрго, Неккера, Калона), которые предлагали упразднить налоговые привилегии дворянства и духовенства, ввести веротерпимость в стране. При Людовике XVI вообще прекратились преследования на религиозной почве, а в 1787 г. согласно королевскому указу протестанты, наконец, обрели гражданский статус. [97, с.69] Но, к сожалению, реформам противостояла крепкая оппозиция королевского двора и привилегированных сословий, которые добились смещения министров-реформаторов. И как только они уходили, король бездействовал. А когда началась революция в поведении Людовика XVI, как никогда ранее проявилась вера в то, что он помазанник Божий и его власть основана на божественном праве. Связь между монархией и католической церковью стала еще более тесной, так как король не мог допустить, чтобы буржуазия и свободная мысль одолели дворянство и церковь. Это значило бы и для самого французского короля лишение окружавшего его ореола святости, земного и небесного. К тому же представители католической церкви были главной опорой и защитой короля. И, естественно, отношение его к церковным реформам было враждебным. Но в Париже, центре революции, народные массы проявляли революционную активность, и открыто сопротивляться реформам было невозможно. В результате король, под давлением общественности, санкционировал декреты 2 ноября 1789 г. и 13 февраля 1790 г.
Иначе обстояло дело с гражданским устройством клира, поскольку с принятием этого законопроекта могли серьезно ослабеть позиции всей аристократии, реформу следовало сорвать. 28 июля 1790 г. Людовик XVI известил Учредительное собрание, что он поручил послу в Риме кардиналу Берни испросить согласие папы на декреты 12-24 июля. Когда, после месячной затяжки, король вынужден был, не дождавшись ответа папы, 24 августа дать требуемую Учредительным собранием санкцию, то епископат твердо знал, что она не выражает точки зрения монарха, который изображался как "пленник" нации. [109, с.79]
Не из легких было так же положение короля, когда 27 ноября принимался закон против неприсяжных священников: предстояло одобрить декрет, предусматривавший репрессии против верного ему духовенства, одной из главных сил сопротивления. Впрочем, Людовик XVI не решился наложить вето, он вновь попросил двухнедельную отсрочку для завершения переговоров с Пием VI. Только 26 декабря, когда на него стало оказывать давление само Учредительное собрание король подписал декрет о присяге, лицемерно добавив, что он это делает "откровенно и чистосердечно, как подобает его характеру". [52, с.116]
Впервые Людовик XVI показал свое истинное отношение к реформам церкви и выступил против декретов, касающихся неприсягнувших после того, как ему оказали влиятельную поддержку представители буржуазии.
Таким образом, на мой взгляд, религия для короля была таким же политическим орудием, как и для духовенства, фельянов, жирондистов. Естественно, его взгляды не были атеистическими, но он поддерживал католицизм еще и потому, что это была его железная опора и поддержка. Но в то же время я хотела бы сделать смелое предположение, что если бы клерикалы вдруг выступили против короля, он обрушил бы на нее свой беспощадный гнев и дискредитировал в глазах общественности.
2.4 Борьба католических фанатиков и революционеров во времена правления Жиронды
Период жирондистского правления был отмечен все возрастающим антиклерикальным движением, которое со временем переросло и в борьбу с католической религией. У многих авторов прослеживается мысль, что это широкомасштабное движение спровоцировало само духовенство и в принципе я с ними согласна.
Дело в том, что в это время до сих пор в стране находилось большое количество фанатичных католиков и духовенство, борясь с революцией, не постеснялось увеличить свои силы и численность при их помощи. Под видом религиозных войн они еще больше разжигали конфликты в стране. Особую ненависть духовенство вызвало, предав нацию, свой народ в войне с европейскими державами. Вместо того чтобы объединиться для борьбы с врагами, оно само провоцировало раскол внутри страны. Духовенство предало нацию ради собственных корыстных интересов.
Таким образом, усмирение контрреволюционных сил, особенно клерикалов, стало теперь вопросом жизни или смерти не только революции, но и всей страны. С самого начала войны многие департаменты в качестве первоочередной меры обороны собирали неприсягнувших в главные города департамента, чтобы наблюдать за ними, а в Вандее им было прямо предложено покинуть Францию. Королевское вето не принималось в расчет, его игнорировали.
Участились случаи нападения патриотов на монастыри. В департаменте Жиронды добровольцы устроили самовольные обыски в домах клерикалов и шестерых арестовали. В Дижоне, когда стало известно о том, что священники-эмигранты сражались в рядах неприятеля, патриоты в ночь с 18 на 19 июня самочинно арестовали всех неприсягнувших. [53, с.218]
Поражение на фронтах, измена аристократов и священников вызвали еще большее возмущение. Революционные массы не делали никакого различия между изменниками-генералами и изменниками-клерикалами. Тех и других они считали виновниками неудач на фронтах. После того как 29 апреля французская армия потерпела поражение и отступила, возмущенные солдаты в Лилле убили подозреваемого в предательстве генерала Диллона. Аббат Саладен, известный своими контрреволюционными взглядами, пытался бежать за границу, но был схвачен и казнен. Такая же участь постигла аббата Шаброля в Лиможе, двух священников в Бордо и в других департаментах. Теперь одной из главных задач было подавление антипатриотической деятельности католической церкви.
Особенно активно в борьбе с клерикализмом проявила себя Парижская Коммуна. Еще накануне войны, опираясь на поддержку секций, особенно секций предместий, она развернула кипучую деятельность для спасения отечества. 11 августа по ордерам, выданным Коммуной, начались массовые аресты неприсягнувших и аристократов, подозреваемых в измене. Как свидетельствовал, очевидец, бывший духовник принцессы де Конти Барруэль, когда арестованных вели по улицам Парижа, "глупое, простонародье аплодировало, словно это была закованная в цепи армия Брауншвейгского". [102, с.73] Секция санкюлотов распространила декрет об эмигрантах и на неприсягнувших священников: их жилища были опечатаны. Коммуна запретила всю контрреволюционную печать, а редактор клерикальной "Газеты Парижа", Дюрозуа был по приговору трибунала гильотинирован. 12 августа священникам запретили носить церковное облачение вне церкви на том основании, что оно раздражает народ, который готов "оскорбить всякого, кто ее носит". Коммуна быстро исполнила декрет Законодательного собрания от 18 августа о закрытии последних "очагов аристократизма" - монашеских конгрегации. И обеспечила немедленную эвакуацию монастырей, дабы использовать их под "мануфактуры для занятий трудолюбивых и полезных людей". [53, с.246] 23 (28) августа 1792 г. постановлением Парижской коммуны в соответствии с принципом равенства учреждался единый обряд похорон для умерших23. Коммуна прекратила выплату жалования всем гражданам, служащим церкви - пономарям, причетникам, звонарям, органистам и так далее. Она вообще стремилась ослабить влияние церкви на гражданскую жизнь. Так, например, нотариусам было предложено во всех деловых бумагах впредь указывать названия не церковных приходов, а секций, в которых проживают договорившиеся стороны.
Когда был принят декрет от 26 августа 1792 г. Парижская Коммуна еще до истечения восьмидневного срока, данного Собранием, в ночь с 29 на 30 августа произвела домашние обыски, арестовав несколько тысяч неприсягнувших. С другой стороны, были департаменты, в которых администрация проявляла благодушие. Так, в Руане скопилось несколько тысяч неприсягнувших из различных мест. Их привлекало сюда благожелательное отношение к ним администрации. Точных данных о количестве священников, подчинившихся декрету об изгнании, нет. Называют цифру в 30 или 40 тыс. человек.
Несомненно, что удаление неприсягнувших священников содействовало укреплению общественного порядка в департаментах. Но значительное количество священников ушло в подполье. Например, в горных районах Жевенны ни один из неприсягнувших не выехал из Франции, скрываясь в горах, в домах у фанатичных прихожан.
В начале сентября в Париже произошло событие, которое жирондисты назвали "сентябрьскими убийствами". Наспех вооруженные патриоты собирались на фронт. Но 2 сентября стало известно о падении Вердена, о мятежах на Западе, поползли слухи о заговоре в Париже, составленном аристократами, имевшем целью выдать столицу неприятелю и истребить всех санкюлотов. Такие угрозы действительно слышались из окон тюрем, где сидели арестованные аристократы и неприсягнувшие, которых никто не судил. В народе давно выражали недовольство медлительностью властей в осуществлении правосудия. Об этом говорил Робеспьер, на это в середине августа жаловался в Собрании и оратор Коммуны, указавший, что если бы победил король, то "1200 эшафотов давно уже были бы установлены в столице и три тысячи граждан поплатились бы головой за то, что осмелились стать свободными". [106, с.185]
И тогда народ Парижа обрушил на врагов свой суровый, беспощадный революционный суд. Жертвой народного террора стали и неприсягнувшие. Надо учесть, что в столице, по преувеличенным данным русского наблюдателя, скрывалось не менее 60 тысяч неприсягнувших священников.
Враждебность народа к неприсягнувшим усилилась 30 августа, когда в Собрании было доложено, что в дистрикте Шатилон духовенство подняло мятеж, в результате которого убито 250 и взято в плен 260 фанатиков. Среди убитых были и священники.
Таковы были обстоятельства, при которых начались сентябрьские события. Некоторые парижские секции - Люксембург, Монтрей, Арси, Гран-Дателье - приняли решение наказать предателей, прежде чем отправиться на фронт. В постановлении секции Пуассоньер прямо говорилось: принимая во внимание опасность, нависшую над родиной, а также "дьявольские ухищрения духовенства", предать "смертной казни всех священников и всех подозрительных, содержащихся в тюрьмах Парижа, Орлеана и других городов". [104, с. 205]
сентября днем 20 арестованных, среди которых было много духовных лиц, препровождали из мэрии в тюрьму Аббатства. Уже по дороге народ пытался расправиться с арестованными, а во дворе тюрьмы их ожидала толпа, жаждавшая учинить суд над священниками. Большинство арестованных было казнено. В течение двух-трех дней в тюрьмах Парижа было предано казни около тысячи врагов, в том числе почти 300 неприсягнувших священников. Среди казненных были архиепископ Арля, два брата Ларошфуко, епископы Бове и де Сен.
Сентябрьские дни были днями наивысшего революционного подъема, как писал Марат, днями "всеобщего восстания". В эти дни решающую роль играли жители предместий. Среди 173 "сентябристов" были слесари, портные, сапожники, столяры, золотильщики, рабочие-поденщики, ювелиры, токари, оружейники, тележники, булочники, горшечники, докеры, зеленщики, возчики, граверы, чеканщики, чулочники, корзинщики, повара, ломовые извозчики - в общем, весь трудовой Париж. [105, с.187]
С этого времени уже начинает звучать критика не только против духовенства, но и некоторых догматов католической церкви. Мощный антикатолические и антихристианские настроения возбудило в стране предложение Камбона. Любопытный адрес прислало Конвенту народное общество коммуны Сутеррен. "До каких пор, - спрашивали авторы письма, - нам придется кормить жреческую клику, нетерпимость и испорченность которой доказаны историей? Духовенство принижено, но оно еще не раздавлено. Трепещите, как бы оно снова не поднялось и не начало действовать с прежним ожесточением". Далее они спрашивали, "возможно ли вообще терпеть религию, которая по самому существу нетерпима?". Они соглашались с тем, чтобы верующие сами оплачивали своих священников, ибо "вполне справедливо, чтобы каждый оплачивал свои собственные удовольствия". Наконец, выражалась надежда на то, что едва ли в наш просвещенный век найдется много глупцов, желающих пользоваться услугами священников, чья мораль действует разрушающе на общественный дух". Все католические добродетели сводятся лишь к "посту, власянице, слепому повиновению и дисциплине". [68, т.2, с.220]
Из этого документа нетрудно увидеть, как поднималась на новую ступень борьба с контрреволюционным духовенством. Местами под влиянием свободомыслящих интеллигентов она уже переходила в споры о целесообразности содержать церковь и духовенство вообще. Уже высказывались сомнения в разумности католической религии. Но подобные проявления непочтения к церкви были еще редки, против Камбона выступили даже самые революционные силы - деятели якобинцев.
Некоторые якобинские ораторы предупреждали, что этот декрет способен вызвать беспорядки, так как "религиозные убеждения народа" священны и незыблемы, а "на предрассудки не следует нападать без необходимой подготовки, с ними надо бороться средствами просвещения". Очень четко высказался по этому поводу Леруа.
Существовал еще один важный довод. 30 ноября комиссары, вернувшиеся из департамента Эндр и Луары, докладывали о волнениях, вызванных дороговизной. Докладчик Бирото сообщил, что толпа заставила их подписать распоряжение о введении твердых цен на яйца и масло, что среди собравшихся было много священников, которые произносили речи от имени народа. При этом выдвигалось требование передела земли, обоснованное тем, что буржуа достаточно долго пользовались всеми жизненными благами, и что теперь настала очередь бедных рабочих. [69, с.66]
Сообщение Бирото встревожило депутатов. Дело в том, что осенью 1792 г. из-за дороговизны народные волнения происходили довольно часто. Беднота захватывала хлебные склады, народные низы требовали борьбы со спекуляцией путем установления максимума, то есть твердых цен на продукты. Эти и другие факты, означавшие обострение борьбы, напугали представителей буржуазии, которые устами своего вожака Бриссо теперь требовали остановить революцию, иначе она "ниспровергнет все". Донесения комиссаров показали, что священники в корыстных целях даже поддерживали в рабочих и бедноте подобные настроения. Легко себе представить, как встревожена, была буржуазия этим сообщением. И она рассудила, что в такое время не следует допустить ни малейшего ущемления религии и церкви, поскольку они всегда стояли на страже порядка в обществе. И в этом духе произнес большую речь Дантон.
Робеспьер в журнале "Письмо к избирателям" доказывал, что предлагаемый проект вреден и политически опасен в настоящее время, когда республика еще не упрочена. Вождь якобинцев доказывал, что религиозные догмы служат "опорой нравственности и тому высокому учению о равенстве, которое Христос некогда преподал своим согражданам", что недопустимо лишить народ, особенно его бедную часть, священников, которых он не в состоянии будет содержать. А в этом случае произойдет самое худшее - бедняки "почувствуют всю тяжесть нужды, отнимающей у них блага жизни, вплоть до надежды". [47, т.2, с.69]
Конвент не согласился с предложением Камбона и, желая успокоить верующих, 30 ноября обратился к народу с заверениями в том, что никто не намеревается лишить его служителей культа.
Якобинцы были правы: даже в столице, где "свет разума" сиял ярче, нежели в провинции, массы не были еще подготовлены к тому, чтобы отказаться от "суеверия". Как бы то ни было, за истекшие месяцы появились зачатки дехристианизации, а былые прочные связи государства и церкви ослабли. Но вот произошло событие, оказавшее огромное влияние на отношение масс к церкви, началось восстание в Ванде.
В начале 1793 г. положение революционной Франции резко ухудшилось. Казнь Людовика XVI послужила Англии предлогом для вступления в войну. Хозяйственная жизнь была расстроена, спекулянты вздували цены, в рабочих предместьях начался голод. И именно в эти месяцы и католическая церковь усилила свои действия против революции.
Неприсягнувшее духовенство, которое не подчинилось декрету 26 августа 1792 г. о высылке, переодетые пастухами, нищими тайно исповедовали и причащали прихожан.
Церковники стремись подорвать обороноспособность государства.24 февраля 1793 г. Конвент издал декрет о наборе 300 тыс. человек в армию. Воспользовавшись тяжелым положением крестьян и недовольством, вызванным декретом о мобилизации, церковь стала побуждать молодых людей к дезертирству и толкать население на мятежи. [111, с.319]
О волнениях, возникших по поводу рекрутского набора, сообщали отовсюду. В Мон-Блане при усмирении мятежа погибли десятки фанатиков, требовавших отмены набора. В Страсбурге вооруженные толпы требовали возвращения короля, принцев, восстановления религии и отмены набора. В Вехней Луаре 2000 восставших отказались идти в армию. Вооружившись, они нападали на патриотов, затем укрылись в горах, намереваясь вызвать гражданскую войну. [85, с.175]
Как явствует из донесений комиссаров, положение на местах было в ряде случаев тревожным, так что они принуждены были принять чрезвычайные меры и, прежде всего, арестовать неприсягнувших. В Финистере и Морбигане были арестованы даже пономари, звонари и прочие служители. Арестованных высылали за границу. Комиссар Конвента Фуше писал из департаментов Нижней Луары и Майенны: "Мы арестовали всех аристократов и священников. Если бы всюду была проявлена такая твердость, рекрутский набор не натолкнулся бы на такие трудности". [110, с.101] В большинстве мест удавалось рассеять сборища, однако иначе обстояло дело в так называемой Вандее. Здесь католическая церковь сумела добиться успеха, спровоцировав гражданскую войну под знаменем религии.
Восстание началось в момент, когда вся феодально-монархическая Европа вторглась в пределы Франции.
Я уже рассказала об условиях, благоприятствовавших антипатриотической деятельности церкви в этих районах. "Деятельность" неприсягнувших была здесь опасной - они призывали к мятежу. Одно такое волнение произошло в августе
г. в Шатильоне, где священники внушили крестьянам, что они должны сражаться за бога, за священников и короля. Крестьянам вручали кресты и распятия, якобы делающие их неуязвимыми. Их уверяли, что если они и умрут, то ровно через три дня, как Христос, воскреснут. Подобными методами удалось увлечь две тысячи человек, которые восстали и захватили Шатильон, учинив погром и избиение патриотов. Среди мятежников было много неприсягнувших священников. При нападении на город Брюссюир они были разбиты, потеряв несколько сот убитыми и ранеными. Генеральный прокурор департамента докладывал: "Главные виновники происшедшего - неприсягнувшие священники. Пленные рассказывали, что перед восстанием их оружие было окроплено святой водой. На многих убитых были найдены молитвенники и четки. Глупые мятежники были убеждены, что это их избавит от всякой опасности". [66, с.240]
В католической литературе существует легенда, изображающая вандейское восстание как "внезапный порыв" народа, привязанного к своей вере, как стихийное движение крестьянства, оскорбленного в своих религиозных чувствах. Что касается дворян, то авторы легенды уверяют, будто крестьяне "силой" принудили их возглавить свои армии. Сама же церковь тут ни при чем, она ведь служительница "бога мира". На самом деле это не так и Виктор Гюго был прав, утверждая, что Вандея - это огромный католический мятеж.
Как уже было сказано, поводом к мятежу послужил набор в армию.10 марта 1793 г. по сигналу в 600 деревнях ударили в набат. Восстание началось одновременно в Мен и Луаре, в окрестностях Ванна и Бреста, в Нижней Луаре, в Вандее, и всюду мятежники были вооружены. Сразу же появился клич: "Да здравствуют священники! Религия! Король! Старый режим! Смерть патриотам!". [68, с.218] Самой активной фигурой в руководстве, "душой" совета был аббат Бернье, жестокий фанатик, автор первого "адреса к французам" от имени Людовика XVII, в котором цели восстания определялись так: "Возвратить и навсегда сохранить нашу святую католическую апостольскую и римскую религию, иметь короля, отца и покровителя нации". Это он настаивал и добился заключения в тюрьму всех оставшихся в живых республиканцев, включай их жен и детей. Когда однажды в плен к вандейцам попало 6 тысяч солдат республиканской армии, то на Совете аббат Бернье первым потребовал их истребления, того же, впрочем, требовали и 11 других священников, среди них епископ Анжера.
По своему характеру мятеж был монархическим и феодальным, но знаменем его был католицизм. Знаком армии вандейцев было изображение "сердца иисусова", увенчанного крестом. С первого и до последнего дня мятежники воевали с тем ожесточением, на которое способен лишь фанатизм. Церковь не просто одобряла утонченные пытки, потрясавшие современников, - она сама показывала примеры издевательства над своими жертвами.
Церковь не только подготовила и спровоцировала мятеж, но и поддерживала боевой дух восставших - отпускала грехи за учиняемые зверства, освящала убийства, подло обманывая простодушных, она внушала им презрение к смерти. Например, верующим показывали трех стариков со шрамами на шее и уверяли, что все они были гильотинированы, но воскресли. В одном месте был инсценирован расстрел "божьего человека". В него было произведено 15 выстрелов, но так как стреляли холостыми патронами, то он, естественно, остался жив. Не приходится удивляться, что вандейцы порой безоружными бросались на пушки и, конечно, тысячами погибали под картечью. Зато они не знали никакой пощады к патриотам.
Пока республика не приняла решительных мер, вандейцы установили свою власть на значительной территории. Современники сознавали, что Вандея несет с собой угрозу реставрации. Например, генеральный совет департамента Луара и Шер в обращении к населению писал: "Если бы вандейцам удался их заговор, вы скоро увидели бы нового деспота на троне; политические и гражданские свободы были бы уничтожены навсегда; десятины, барщина, оброки, феодальный режим снова вернулись бы в порабощенную Францию; бывшие благородные потребовали бы себе свои титулы, а священники - свои имущества, проданные нации". [114]
Именно такие надежды и возлагали на Вандею сторонники власти помещиков и короля. И аббат Мори 23 июня направил Пию VI адрес, в котором намечались совместные, действия. Так как события, по мнению Мори, приближаются к концу, то необходимо, чтобы папа немедленно отлучил от церкви присягнувшее духовенство. Он требовал осуждения безбожной философии и запрета свободы печати; отмены декретов о веротерпимости и возвращения протестантов к тому положению, какое существовало при Людовике XIV. Восстановления всех религиозных орденов и возвращения имуществ церкви; восстановления папы в его владениях в Авиньоне и Венессене; отмены декретов о секуляризации записей гражданских актов, разводах, а также о браках священников.
Вандея содействовала новому; патриотическому подъему. Отовсюду на помощь республике спешили граждане добровольцы. Из дистрикта Вандом 500 человек направились на войну с Вандеей. В департаменте Коррез изъявили желание пойти добровольцами 600 человек, в Соне и Луаре 3 тыс. человек. Своих добровольцев предлагали Конвенту парижские секции. Комиссары Конвента на местах вынуждены были в предупредительных целях арестовывать неприсягнувших. Так было в Тулоне, где 72 священника и дворянина были заключены, в тюрьму. [81, с.68] Строже стал осуществляться декрет 26 августа по высылке. Но этих мер было недостаточно.
и 19 марта 1793 г. Конвент принял декрет, объявлявший вандейцев вне закона и каравший их смертной казнью. Учитывая роль церкви в событиях в Вандее, Конвент в эти дни вернулся к вопросу о неприсягнувшем духовенстве. 18 марта 1793 г. он постановил, что всякий неприсягнувщий священник, подлежавший высылке и, найденный на территории Франции будет предан военному суду и смертной казни в течение 24 часов.23 марта эти меры были распространены и на недолжностных лиц - монахов каноников, капелланов и прочих бенефициантов, которые обязаны были покинуть Францию в течение недели. А 23 апреля был принят декрет о высылке неприсягнувших священников в Гвиану.
Таким образом, антиклерикальное движение набирало силу, но главной причиной выступлений была борьба с церковью и духовенством как с предателями родины, а не проповедниками "вымыслов". Как показали события, в стране, до сих пор, находилось огромное количество фанатичных католиков, которые все с новой силой готовы были бороться за свою религию. Да и революционные массы оставались верными своим религиозным убеждениям. Лишь в единичных случаях из провинций стали поступать адреса с критикой религиозной догматики, но это, на мой взгляд, были выходцы не из народа, а правительственные круги департаментов и таких было немного.
2.5 Якобинцы у власти (2 июня 1793 - 27 июля 1794 гг.). дехристианизация
31 мая - 2 июня к власти пришли якобинцы. Высший этап революции ознаменовался решительной реформой религии - дехристианизацией. Однако не следует представлять себе наступление на христианство как следствие сознательной враждебности к католицизму. Дехристианизация была следствием логического хода событий и выросла в процессе революции из борьбы с контрреволюционным духовенством. Проявилась же она в момент, когда Франция отбивалась от врагов, когда республика вела войну за существование, когда был сорван декрет о гражданском устройстве клира.
Что же послужило причиной дехристианизации? Многие историки утверждают, что толчок был дан Вандеей, где католицизм выступил в своем кровавом обличье. Более трех лет церковь ожесточенно сопротивлялась революции. Были испробованы все средства усмирения бунтовщического духовенства, сделавшего фанатизм орудием своей борьбы. Недаром временная исполнительная комиссия Лиона имела основания для вывода: "Когда исчезнет фанатизм, тогда не будет больше и контрреволюционеров". Однако результаты были неутешительны. После Вандеи даже многих рядовых участников событий не мог взволновать вопрос о том, какова же истинная роль церкви, если последняя приносит Франции столько несчастий? Что представляет собой христианство, если им прикрывают национальное предательство. [56, с.176]
Огромную роль сыграло конституционное духовенство. Когда при Жиронде борьба с клерикалами переросла в борьбу с католицизмом, а в революции движущей силой стали санкюлоты и плебеи, конституционная церковь постепенно перешла в оппозицию. Не надо забывать, что основная масса духовенства была из дворянских семей, и они были далеки от народа. И сперва робко, а потом в открытую, конституционное духовенство отказались подчиняться властям.
января 1793 г. правительство отмечало, что многие епископы, предложили кюре по-прежнему вести регистрацию рождений, браков и смертей и запретили венчать тех, кто не прибег к церковному оглашению брака. Комиссар Дартигоейт сообщал из Тулузы, что у одного арестованного кюре было найдено обращение к неприсягнувшим священникам, которые приглашались соединиться с присягнувшими, "чье дело является теперь нашим общим делом". [94, с.572-573] Санкюлоты смотрели на все конституционное духовенство как на врага, а народ прямо находил, что это духовенство не лучше прежнего, что присягнувшие священники так же опасны для отечества, как и неприсягнувшие, сообщники короля и эмигрантов. Католическая религия была дискредитирована в умах воинствующих патриотов. К лету 1793 г. почти все служители католической церкви были скомпрометированы как враги республики. Уже политические деятели не делали различия между двумя церквами, когда речь заходила о контрреволюции. Газета "Революционны Париж" писала: "Большинство присягнувших попов причинило революции больше зла, нежели неприсягнувшие", так как последние, по крайней мере, и в начале не скрывали своей враждебности. [64, с.161]
Естественно, что слова "христианство", "католицизм" все чаще произносились рядом со словами "предательство" и "измена". Католицизм стал символом контрреволюции, феодальной реакции.
Огромную роль в "дехристианизации общественного сознания", оказали демократические газеты, пропаганда. С самого начала революции демократическая пресса громко приветствовала реформы церкви. Камилл Демулен 13 февраля 1790 г. был в восторге от того, что была распущена "вся монашеская армия: бородатые и бритые, завитые и подстриженные, белые и черные, круглые и остроконечные капюшоны, большие и маленькие рукава, ладанки и часовенки, туфли и сандалии, все полчища святого Франсуа, святого Августина, святого Клера, святого Бернара, святого Бруно. [30, - 1789, N.13] Газета "Революционный Париж" приветствовала закрытие монастырей, ибо "монахи составляли государство в государстве, они не имели, да и не могли иметь родины. Следовательно, они могли в любую минуту превратиться в орудие беспорядков". [30, - 1790, N.32] Демократические журналисты сознавали, что определенные слои населения могут под влиянием папских булл стать орудием фанатизма, поэтому сознательно стремились развенчать Пия VI, снять с него ореол святости. Священников сравнивали с "египетской саранчой", их деятельности приписывались все человеческие несчастья.
Но следует заметить, что и сами демократические круги в начале революции, нападая на клерикалов, не затрагивали при этом основы католической религии. Здесь я хотела бы полностью согласиться с мнением Домнича, что постепенно, незаметно для самих ее участников эта борьба от борьбы с неприсягнувшим духовенством переросла в борьбу против католической церкви и католической религии вообще. [64, с.166] Многие историки видят в этой эволюции воздействие одной только атеистической философии XVIII в., в действительности же антихристианские взгляды, почерпнутые демократической интеллигенцией в литературе, могли проявиться лишь в определенных условиях, а именно, когда церковь стала мешать освободительному движению. События показали, что католицизм сделался программой феодальной реставрации. Как же можно было бороться с врагом, не задевая в то же время его идейную опору? Поэтому все чаще в памфлетах Эбера, в статьях Лустало уже в 1791 г. встречались выпады против духовенства, которое прибегает к обману, а то и к мошенничеству для удержания народа в невежестве и духовном угнетении. Эбер насмехался над предложением папы созвать церковный собор: "Соберите откупщиков налогов и вы увидите, что они потребуют восстановить пошлины на товары при въезде в столицу, соберите тюремщиков и вы увидите, реформируют ли они казематы". [110, с.155] Нередко уже тогда темой их выступлений была не враждебная деятельность духовенства, а сама церковь как религиозное учреждение. Отсюда легче было перейти к нападкам на католицизм и христианство, который совершился под влиянием условий военного времени. В эту трудную минуту вся жизнь народа определялась одним страстным желанием, одной несокрушимой мыслью - стремлением победить и довести до конца революцию. И все, что стояло на пути, подлежало устранению. Поскольку католицизм стал поперек дороги, естественно, казалось, что его следовало убрать.
Однако не все якобинцы в своих воззрениях зашли столь далеко. Иных взглядов придерживались признанные якобинские авторитеты Робеспьер и Дантон. В 1791 г. под влиянием событий они энергично поддерживали предложения о репрессиях против клерикальной контрреволюции, но в выступлениях Робеспьера и Дантона не было ничего, что ущемляло бы церковь и религию. Ни один из них за эти годы не высказали непочтения к церкви.
Кто же были инициаторами и проводниками дехристианизации?
Фельяны и жирондисты, выражавшие интересы крупной буржуазии, ценили религию за то, что она освящает социальное неравенство и эксплуатацию, и редки были случаи, когда политики во время революции не подчеркивали свое глубокое почитание "истинной веры". Они желали только одного: подчинить себе церковь; сделать ее своей сторонницей. Даже после того как большая часть духовенства отказалось признать "новый порядок", отношение буржуазии к религии нисколько не изменилось. Именно в ходе революции, когда угрожающе выросла народная инициатива, новый правящий класс должен был искать опоры в католицизме.
Принято считать, что первыми дехристианизаторами были атеистически настроенные комиссары Конвента. Для этого есть известные основания. Но разве осмелились бы они напасть на католицизм, если бы не было подготовленной почвы в виде распространенного среди демократии взгляда о необходимости отвергнуть католическую религию, непримиримо враждебную делу свободы? Дехристианизацию нельзя считать делом только двух десятков вольнодумных комиссаров и деятелей Парижской Коммуны.
В это время самой передовой партией в революции сделалась якобинская. Им передавался революционный пыл плебейства, его боевая решимость. А в демократических слоях населения антиклерикализм был распространен. И многие представители демократической буржуазной интеллигенции, которые с детских лет увлекались материалистической литературой, теперь сделались наиболее последовательными борцами с католической контрреволюцией.
Дехристианизация зародилась в провинции, где больше всего неистовствовала клерикальная контрреволюция. 1 октября 1793 г. Андре Дюмон писал из Аббевилля, что он объявил перед народом: что священники "не что иное, как паяцы и арлекины, одетые в черное и разыгрывающие перед народом кукольную cкомедию", и выразил надежду, что в скором времени "все исповедальни будут пылать на кострах". В Ньевре Шометт, устроил праздник по поводу установления бюста Брута, древнеримского республиканца. Празднество происходило 22 сентября в кафедральном соборе. [53, с.368]
Начатая, в провинциях дехристианизация, приняла широкие размеры в столице, где ее подхватили и углубили деятели Коммуны, единомышленники Эбера и Шометта.
Что же было сделано в это время?
В стране происходило массовое переименование улиц и площадей, сел и местечек. Все названия, в которых содержалось упоминание о монархии и религии, заменялись новыми. Чаще всего фигурировали Свобода, Разум, Гора, Конституция, Руссо и тому подобное. Люди отрекались от старых имен и брали новые, вроде Брута, Марата, Руссо, Сократа, Разума и др. На дорогах, улицах, площадях, в общественных местах разрушали знаки католического культа. Особенно развернулась антихристианизаторская активность Парижской Коммуны. В Париже 13 октября закрыли часовню при городской ратуше, 14 октября торговцам было объявлено о запрещении закрывать в воскресенье магазины "под страхом прослыть подозрительными". [103, с.320] Им запрещалось продавать предметы "суеверного фокусничества", как-то: молитвенники, иконы, четки, книги и комедию", и выразил надежду, что в скором времени "все исповедальни будут пылать на кострах". В Ньевре Шометт, устроил праздник по поводу установления бюста Брута, древнеримского республиканца. Празднество происходило 22 сентября в кафедральном соборе. [53, с.368]
Из провинций движение перекинулось в другие департаменты. Но всюду инициатива исходила от комиссаров, а они в своем административном рвении опирались на революционно-демократические круги, которым по душе было это "наступление на католицизм". Комиссары Леньелр и Лекиньо писали из Рошфора: "Мы разрушили здесь ядовитое дерево религиозных предрассудков, которое в течение многих веков покрывало людей своей смертоносной тенью", население поклялось иметь только одну религию, "религию истины", католики и протестанты объединились в этой религии и вместо священника и пастора решили иметь одного общего "проповедника морали". А в церквах все прежние "нелепые картины, символы и изречения" решено заменить текстами Декларации прав и республиканской конституции 1793 г. [64, с.168]
Начатая, в провинциях дехристианизация, приняла широкие размеры в столице, где ее подхватили и углубили деятели Коммуны, единомышленники Эбера и Шометта.
Что же было сделано в это время?
В стране происходило массовое переименование улиц и площадей, сел и местечек. Все названия, в которых содержалось упоминание о монархии и религии, заменялись новыми. Чаще всего фигурировали Свобода, Разум, Гора, Конституция, Руссо и тому подобное. Люди отрекались от старых имен и брали новые, вроде Брута, Марата, Руссо, Сократа, Разума и др. На дорогах, улицах, площадях, в общественных местах разрушали знаки католического культа. Особенно развернулась антихристианизаторская активность Парижской Коммуны. В Париже 13 октября закрыли часовню при городской ратуше, 14 октября торговцам было объявлено о запрещении закрывать в воскресенье магазины "под страхом прослыть подозрительными". [103, с.320] Им запрещалось продавать предметы "суеверного фокусничества", как-то: молитвенники, иконы, четки, книги и тому подобное.20 октября было решено увековечить на общественных зданиях события Варфоломеевской ночи специальными изображениями, "предающими проклятию Карла IX, Медичи, кардинала Лотарингского, священников и королей". 25 октября Коммуна постановила уничтожить все символы религии и монархии, начиная с портретов королей у входов в собор Парижской богоматери. 20 и 21 октября 1793 г. были приняты декреты о высылке непокорных священников в Африку.
Шометт организовал перевод антицерковных постановлений на итальянский язык для передачи их папе, дабы "излечить его от заблуждений". Важным антиклерикальным актом явилось принятие нового республиканского календаря. Несомненно, новый календарь лишал католицизм известной доли авторитета, он ломал летоисчисление рождества Христова и устанавливал новое - от рождения республики, его вытесняли из быта, церковные праздники заменялись революционными, а святые просто устранялись из жизни народа, поскольку в новом календаре они не упоминались.
Удар по католицизму был нанесен и нарушением целибата. Первым, кто стал требовать от священников, чтобы они женились, был комиссар Фуше. 25 сентября в Невере он распорядился, чтобы каждый священник в течение месяца либо вступил в брак, либо усыновил ребенка, либо взял на свое иждивение неимущего старика. Вступление в брак было равносильно отказу от правил и норм католической религии. Тем не менее, в 1793 - 1794 гг. женилось более 2 тысяч священников и 13 епископов. Конвент поощрял эти браки; в ноябре 1793 г. было декретировано, что вступившие в брак "не подвергнутся ни высылке, ни заключению, даже если они и не принесли присяги". [65, с.319] Это был большой удар по нравственным основам католицизма.
Тем временем в дехристианизации начали проявляться и антирелигиозные элементы. Устраивались антирелигиозные карнавалы, массовые действия с участием ряженых, в которых участвовали толпы граждан и пели антирелигиозные песни.
Почти во всех соборах были воздвигнуты бюсты Брута, Руссо, Марата. Тот же Фуше поднял вопрос о сносе колоколен, возвышающихся над другими зданиями и тем самым "нарушающих принцип равенства".23 июня 1793 г. Конвент предписывал сохранить по одному колоколу в каждом приходе. На место колоколен воздвигались статуи Свободы. Кульминацией этой политики явилось постановление, принятое Парижской коммуной 23 ноября 1793 г. (3 фримера) о закрытии церквей. Из Армантьера уже 17 ноября сообщали, что там "нет церквей". В Сен-Омере были закрыты все церкви 20 ноября. В Париже Коммуной было решено закрыть храмы 23 ноября. По словам Жореса, закрытие церквей означало "конец всех культов". В связи с этим изъятие церковных ценностей приняло всеобщий характер. Однако изъятие ценностей имело не только политическое назначение дехристианизации, оно было вызвано и потребностями обороны. Вот что говорил один оратор, обращаясь к образам: "Вы, некогда бывшие орудием фанатизма, святые отцы. блаженные всякого рода, покажите себя, наконец, патриотами; восстаньте всей массой, отправляйтесь на монетный двор. И да будет нам дано, с вашей помощью, получить в этой жизни то счастье, которое вы сулили нам за фобом". [110, с. 163]
Декреты сентября - ноября 1793 г. разрешали использовать помещения храмов для гражданских нужд. В Бовэ монастырь урсулинок был превращен в военный госпиталь, монастырь Сен-Этьена - в склад фуража, церковь Сен-Лоран стала конюшней, Сен-Мартен - тюрьмой. Церкви использовались под бойни, для интернирования военнопленных, хранения оружия. Уже готовился законопроект о передаче церквей для нужд просвещения и для устройства в них больниц. Якобинский клуб предлагал Конвенту открыть театры для постановки пьес, "чувствительных в духе революции" - никаких расходов это не потребует, ибо всюду имеются пустующие церкви. [88, с.367]
Остается добавить, что Конвент отстранил духовенство от народного образования. Все дело просвещения было передано в руки государства. Служителей культа запрещалось назначать учителями.
Сложение с себя сана парижским епископом Гобелем и его отказ от выполнения церковных функций (под давлением эбертистов) повлекли массовое отречение священников в Париже и в провинциях. Можно допустить, что отдельные священники были увлечены антихристианской агитацией. Но очевидно, и современники это понимали, что в массе своей отречение было не искренним раскаянием, а лишь результатом административных мер, угроз дехристианизаторов и попытка конституционных священников оградить себя от репрессий. Мало кто из них хотел стать "мучеником".
ноября (20 брюмера) 1794 г. прошел праздник Свободы и Разума.
Что же представлял собой культ Разума? В отдельных случаях в празднествах встречались антирелигиозные элементы. Но проявления атеизма были все же редки. Да откуда им было взяться, если зачинщики дехристианизации, как правило, вовсе не были последовательными атеистами. Им не был Эбер, ожесточенней других нападавшей на католицизм. Он направлял свои стрелы не против религии вообще, а против современного ему христианства, против тех, кто извратил учение, завещанное, по его словам, "славным санкюлотом Иисусом" против попов, шарлатанов и фокусников, которые из Христа, "этого лучшего из якобинцев, какие когда-либо существовали на свете", сделали бога и его именем "передушили половину человеческого рода". [88. с. 371] Не был последовательным атеистом и Шометт, признававший дехристианизацию лишь как крайнее средство борьбы с мятежным духовенством. Он был пантеистом, то есть обожествлял природу. Пантеистом, а не атеистом, в конечном счете, был даже Анахарсис Клоотс. Он, например, утверждал, что после смерти человек возрождается в растениях. Даже Фуше не может считаться последовательным атеистом. Его толкование смерти оставляло лазейку для суеверия.
Дехристианизация не имела в виду помочь трудящимся избавиться от религии - таких задач революционная буржуазия себе практически не ставила, хотя некоторым из них атеизм и не был чужд. Дехристианизация была направлена против христианской религии, которая сделалась опорой реставрации феодализма. Но разве может государство обойтись без церкви, а народ без церемоний культа, думали дехристианизаторы. И тогда на смену старому, скомпрометировавшему себя культу пришел новый революционный культ со своими "мучениками" - Маратом, Лепеллетье, Шалье; со своими церемониями, впервые появившимися во время празднования Дня федерации 14 июля 1790 г. Дехристианизаторы не допускали и мысли о том, что можно обойтись без культа, храмов, церемоний. Не кто иной, как Эбер, писал: "Существо, создавшее нас требует от нас культа, а ему может быть приятен один культ Разума". Отвергался лишь христианский культ, его церемонии, в первую очередь его духовенство. Вот содержание песни, пропетой в одной из церквей Парижа: "Что является нашим евангелием? - Природа. А нашим культом? - Добродетель". Французский народ любим небом и обязан делать подношения Верховному существу. [103, с.320]
Таким образом, идея Верховного существа, творца вселенной, постоянно присутствовала. И взгляды дехристианизаторов были не атеистическими вовсе, а деистическими.
В Парижской церкви Сен-Рок некий Монвиль обратился к Верховному существу: "О ты, высшая мудрость, душа природы, а быть может, сама природа. ты обнаруживаешь перед нами. бога, столь давно неведомого нам". В Бовэ прославляли "вечного двигателя миров", "верховного творца". Так во всей стране новый культ означал поклонение высшему существу, Разуму, Природе. В нем причудливо переплетались деизм с пантеизмом, христианство было заменено "естественной религией", культом Родины и "общественных добродетелей".
Следовательно, главным, содержанием дехристианизации была не борьба с религией вообще, а попытка основать новую буржуазную религию взамен существующей. Делались даже попытки установить некое единообразие обрядовых форм культа Разума, даже ввести должности священнослужителей Разума.
Таким образом, буржуазия призвана была заменить одну религию другой. Ведь совершенно независимо от личных намерений и взглядов отдельных творцов революции на деле объективно под знаменем Свободы и Равенства утверждался буржуазный строй, а для его освящения нужен был культ, нужны были храмы. Вожди революции были озабочены тем, как бы внушить массам чувство уважения и религиозного трепета перед частной собственностью и законом, который ограждает ее от покушения. "Закон, - говорил якобинец Ромм, - есть религия государства". Ему вторил жирондист Инар: "Закон - мой бог, и я не знаю никакого другого". [88, с.375] С первых дней буржуазные политики стремились окружить революцию ореолом святости, чтобы ее установления почитались низам. Уже тогда начали вырабатываться символика и церемониалы, вроде присяг, алтарей отечества, пучков, символизирующих единство страны, множество празднеств, обставленных с торжественностью поистине религиозной. Так складывались элементы будущего культа.
А между тем, несмотря на то, что католицизм был объявлен "ликвидированным", он в действительности продолжал существовать. Жорес был прав: "Воистину, христианство не держалось бы XVIII веков, если бы достаточно было одного эбертизма, чтобы его опрокинуть" [68, т. З, с.188]
Многие тысячи неприсягнувших священников продолжали, особенно в деревне, втайне отправлять службу, скрываясь от террора. Даже в самой столице богослужение так и не прерывалось - молились в часовнях Оратории на улице Анфер и женского монастыря на улице Сен-Оноре.
Нельзя забывать, что крестьянство, оставшееся неграмотным, веками находившееся под влиянием церкви и религии, было верующим. Самым ярким подтверждением этого является донесение агента Кайава: "Я проезжал через один поселок, все жители которого стояли на коленях у своих дверей. На мой вопрос, что произошло, они отвечали: на расстоянии одного лье отсюда служат вечерню".
Дехристианизация, проведенная административными методами, нажимом сверху, не могла найти поддержку масс. Напротив, она вызывала их недовольство. В департаменте Сены крестьяне взялись за оружие, чтобы требовать открытия запертых церквей. Имели место случаи, когда рядом с протестами против дехристианизации ставились контрреволюционные требования. Так, в Жюи-сюр-Морэн сотни вооруженных крестьян угрожающе заявили комиссару Мориссону: "Мы хотим, чтобы была восстановлена католическая религия и чтобы не было якобинцев". Даже в городах, промышленных центрах нередко проходили манифестации с лозунгами: "Да здравствует религия", жалобами рабочих на то, что с исчезновением праздников не стало выходных дней. Из коммуны Сен-Мартен-дю-Вьо-Беллем в Конвент поступил адрес, подписанный 87 гражданами. Считая себя верными республиканцами, подавшие петицию, предупреждали, что "бессмысленно хоронить католический культ, раз он живет в сердцах французов: это - феникс, который возродится из пепла".
Волнениями воспользовались и священники, для которых отречение от сана было не более чем уловкой. Поддавшись их подстрекательской политике, многие приходы требовали возвращения своих кюре. Комиссар Жанбон-Сен-Андрэ, предупреждая об опасности волнений на религиозной почве, связывал их именно с дехристианизацией. Он указывал, что "недоброжелатели злоупотребляют" движением и распространяют "обвинения в атеизме". [68, т. З, с.301]
Но дехристианизацию отвергли и атеисты как новый вид религии.
Даже не все якобинцы поддержали дехристианизацию. С резким осуждением выступил Робеспьер. Он не был атеистом и в его планах будущего общества религии отводилось почетное место, он стремился доказать, что религия - необходимый элемент государственной жизни и ее должны исповедовать все. Атеизм, по убеждению Робеспьера, безнравственен и страдает отсутствием добродетели. Это были взгляды Руссо, который в своих представлениях об идеально построенном обществе предусмотрел "гражданскую религию" для всех. "Государство важно, - писал Руссо, - чтобы каждый гражданин имел религию, которая заставила бы его любить свои обязанности". [49, с.96] Но это была не главная причина отрицательного отношения Робеспьера к религии. Непризнание дехристианизации было вызвано, прежде всего, политическими мотивами. В стране, где большинство населения было верующим, принудительная дехристианизация должна была возбудить недовольство народа. Робеспьер справедливо опасался, что пропаганда, оскорбляющая религиозные чувства верующих, способна породить среди деревенского населения новые мятежи под религиозным флагом и ухудшить международное положение Франции.
Внешнеполитические мотивы также занимали видное место в определении позиции Робеспьера. Он опасался, что насильственная дехристианизация и в тех областях, которые занимали французские войска, повлияет на позиции нейтральных держав, так как даст в ряды Франции новое оружие в виде обвинений революции в богохульстве.
Эти причины дали Робеспьеру основание обвинить дехристианизаторов в том, что они возбуждают фанатиков против революции, что из-за них пламя мятежа в Вандее никогда не погаснет, что против "святотатственного правительства" пойдет вся Европа.
Тем не менее, казалось совершенно невозможным сразу обрушиться на движение, все же рожденное патриотическими чувствами, да еще в тот момент, когда плебеи и санкюлоты навязывали правительству свои методы расправы с врагом, свою социальную политику. На время Робеспьер решил воздержаться от выступлений против движения, из которого вырос культ Разума. Но он его не одобрял, более того - отвергал. После смерти у Робеспьера была найдена рукопись, в которой сказано: "Нет! Смерть не есть вечный сон. Граждане, вычеркните с могильных плит это изречение. Замените его другим: "Смерть есть начало бессмертия"". [46, с.57].
Не слышно было протестов Робеспьера ни 10 ноября, когда в Конвенте совершались церемонии в честь Разума, ни в дни, когда читались заявления об отречении от сана, об отказе от католического культа, ни тогда, когда в Конвенте прозвучала откровенно атеистическая речь Анахарсиса Клоотса, предложившего Конвенту принять в дар его многолетний труд под названием "Достоверность доказательств магометанства".
Только 21 ноября 1793 г. Робеспьер в якобинском клубе произнес знаменательную речь. Итак, антихристианская пропаганда, атеизм были решительно осуждены. Политические соображения Робеспьера, всеми признанного авторитетного вождя революции, увлекли за собой Конвент, и судьба культа Разума была предрешена. 5 декабря, в ответ на опубликованный антифранцузский манифест европейских монархов Конвент принял составленный Робеспьером манифест к народам Европы. В нем говорилось: "Ваши повелители обманывают вас, говоря, что французская нация преследует все религии, что мы заменили, культ божества культом нескольких людей. Они рисуют нас в ваших глазах идолопоклонниками или безумцами. Это неправда. Французский народ и его представители уважают свободу всех культов и не подвергают гонению ни один из них". [93, с.212]
Теперь оставалось официально осудить дехристианизацию, и это сделал декрет 5-8 декабря 1793 г.
Таким образом, и в период проведения политики дехристианизации в стране по-прежнему оставалось большое количество верующих людей, даже сами дехристианизаторы не были атеистами, а наоборот стремились к еще большему распространению религии. Но так как католическое духовенство отказалось поддержать новое правительство и стало на борьбу с ним, то якобинцам нечего не оставалось делать, как запретить католичество и начать утверждение новой религии, со своими догматами, культами, священнослужителями, которые поддерживали новое правительство, новый строй.
Не были, на мой взгляд, атеистами санкюлоты и плебеи. Свой гнев они направили против всего того, что ассоциировалось с предательской католической религией. Но приняв деятельное участие в празднике Разума и других мероприятиях они доказали свою предрасположенность к принятию новой религии.
Единственный класс, который фактически весь остался верен католицизму, были крестьяне, которые не только не поддержали дехристианизацию, но и выступили ярыми ее противниками.
2.6 Культ верховного существа и судьба католической религии в конце революции
Декрет 6-8 декабря о свободе культов подверг осуждению принудительную дехристианизацию Франции. Однако этот декрет не в состоянии был разрешить церковный вопрос: он его усложнил и запутал. Повсюду царил разброд, правительство было растеряно, его представители на местах неуступчивы. С одной стороны, были многочисленные факты одобрения декретов. Тайный агент Гоивель 10 декабря доносил, что запрет применять насилие в вопросах религии - мера как нельзя более "своевременная, под пеплом уже огонь тлел, быть может, скоро произошел бы взрыв. Декрет Конвента начинает успокаивать умы". Лежандр писал из Ньевра, что декрет повсюду принес "успокоение и надежду". [64, с.170]
В противоположность этому многочисленные донесения с мест говорили о том, что декреты оказали отрицательное действие. В стране началась религиозная реакция, духовенство ожило. Так в донесении Лано из департамента Коррез говорилось: в кантоне Меймак 10 декабря, в день, когда патриоты собрались на праздник Разума, неожиданно раздался набат. По этому сигналу с гор спустились вооруженные мятежники, напали на патриотов и более 40 из них были тяжело ранены. Под лозунгами "Да здравствует религия! Да здравствуют священники! Да здравствует Людовик XVII!" фанатики ограбили дома патриотов, разрушили статую Свободы, растоптали национальные кокарды. Рассеяны мятежники были лишь с помощью армии. Вожаки мятежа признались, что "под предлогом свободы культов" они призывали крестьян напасть на города и "истребить протестантов".
Религиозная реакция выразилась и в том, что многие священники, ранее отрекшиеся от сана, возобновили службы и в проповедях ругали "клубистов" за то, что те вынудили их совершить святотатство. Теперь, когда Конвент осудил дехристианизацию, священники осмелились нарушить и другие его постановления. Так из Байо сообщали, что "злодеи-священники игнорируют законы и ведут записи актов гражданского состояния, датируя их по старому летоисчислению "год искупления 1794-й". [68, т. З, с.224] Однако провозглашение свободы культов не остановило революционного террора, и по решению трибунала было гильотинировано много духовных лиц. Газеты регулярно печатали смертные приговоры, в которых часто встречались имена священников, их обвиняли в "контрреволюционной пропаганде" и участии в заговорах. Были казнены кюре Жан Баптист Пейир из Сены и Уазы, Жан-Мари Аллар из Сомюра, Шампань из кафедрального собора Труа, и многие другие.
В то же время было много комиссаров, которые сопротивлялись постановлениям Конвента. Народные общества также выражали недовольство "свободой культов". Так, муленский клуб требовал от Конвента не только взять обратно свой декрет, но и "уничтожить последние остатки капуцинады, известной под названием гражданское устройство духовенства, снести все колокольни, не допускать никаких религиозных церемоний". Клубы сопротивлялись открытию церквей, считая это мероприятие противоречащим интересам государства. Во многих обществах принимались клятвы не иметь никакой религии, кроме религии природы, никаких иных алтарей, кроме алтарей отечества, никаких иных священников, кроме законодателей, иного культа, нежели культ свободы, равенства и братства.
Известны и многие попытки помешать отправлению католического культа. Так, в Париже 2 февраля в церкви Успения служили мессу. Когда церемония близилась к концу, явились "трое или четверо якобинцев в красных колпаках" и, став как часовые у дверей, с книгой записей в руках, потребовали от присутствующих, чтобы каждый себя назвал и указал свое местожительство. Подобные случаи были и во многих других областях.
Сопротивление "свободе культов" имело в основе стремление оградить республику от новой опасности оживления духовенства. Политические мотивы стояли на первом плане. Вот что пишет по этому поводу историк Олар: "Многие духовные лица воспользовались этим декретом с целью, противодействовать республике; во многих местах эмиссарам Конвента пришлось констатировать, что сборища для отправления культа были в такой же мере политическими, как и религиозными. Повсюду, где замечалось скрытое или явное сопротивление установлению революционного правительства, повсюду, где плохо выполнялись законы о наборе, повсюду, где казалось, что успеху национальной защиты мешали недоброжелательство или апатия, во всех заговорах и во всех интригах, направленных против революции, эмиссары Конвента, когда они добирались до сути дела, всегда находили руку священника". [94, с.591]
Так создавалась обстановка, при которой многие комиссары решили продолжать прежнюю политику. 14 декабря Дюмон сообщал, что граждане Монтаня, освобожденные от предрассудков, ненавидящие мошенничества попов, "не ограничились сожжением всех болванчиков, именуемых святыми. Они ходатайствуют, чтобы помещение, до сих пор служившее манежем для священников и фанатиков, было тотчас же превращено в рынок. Я не счел возможным противиться их желанию и постановил, если, конечно, вы одобрите, что бывшая церковь будет хлебным рынком". [94, с.598]
Комиссар Кимберто из Тура поведал, о том, как санкюлоты напали на церкви, в которых совершались ночные мессы и "сожгли на костре все реликвии и изображения так называемых апостолов суеверий". Крассу, комиссар в департаменте Сены и Уаза, сообщал 21 января: "Итак, со всем, что касается религии, здесь покончено, либо близко к этому". [93, с.230]
Комиссары как ни в чем не бывало продолжали закрывать церкви и превращать их в храмы Разума, заключали в тюрьму священников "не зато, что они совершают мессы, а потому что они возбуждают умы, втайне готовят контрреволюцию".
Значительное же число представителей Конвента, а с ними и местные власти не знали, как им быть. О том, как велико было замешательство, свидетельствует письмо комиссара Бантаболя. Он спрашивал: "Если граждане требуют служить, мессу в своей приходской церкви, надо ли им отказать в этом? Должен ли муниципалитет рассеять сборища тех, кто не хочет, чтобы служились мессы? Наконец, должен ли муниципалитет закрыть церковь, если мнения граждан разделились: одни - за, другие - против месс?" [110, с.171]
Общеизвестно, что Комитет общественного спасения во многих принципиальных вопросах проявлял твердость, давал четкое направление, он не ведал колебаний, когда речь шла о спасении республики. В религиозной же политике этой ясности цели не было, циркуляры Комитета можно было толковать как угодно. И такая позиция не была случайностью или ошибкой членов Комитета: они просто не знали, на чем остановиться. Действительно, Комитет стоял перед нелегкой задачей. Что же оставалось делать Комитету, как не остановиться на некоей средней линии, явившейся сочетанием политики свободы для тех, кто желает совершать богослужения, и принуждения для лиц, использующих эту свободу в ущерб республике? Надо признать, что в конкретных условиях того времени не существовало иного выхода.
В своих первых директивах Комитет, естественно, настаивал на веротерпимости и призывал "предоставить религиозным идеям самим прийти в упадок".16 декабря в письме к Лано и Бривалю Комитет провозгласил свои принципы: "Просвещать, но не озлоблять, убеждать, но никогда не насиловать. Пусть каждый верит в то, что ему нравится, лишь бы его поведение или ошибки не нарушали общественного спокойствия". [93, с.630-632]
Однако, запрещая насильственное ущемление свободы совести, Комитет не упускал из виду и другую сторону вопроса, а именно, опасение того, как бы открытие церквей не было использовано врагами революции. Эти мотивы неизменно подчеркивались в циркулярах. Например, 24 декабря 1793 г. речь шла о том, что тираны, которые возобновили свои козни, "заключили союз со священниками, а фанатизм для них - последнее убежище". Тезис - терпимость к заблуждающимся и подавление священнической контрреволюции - наиболее часто повторялся в переписке.
Однако, обстановка в стране в религиозном вопросе оставалась сложной, и даже противоречивой. Ибо если, как это вытекало из директив, надо наказывать мятежников, то практически культ едва ли мог отправляться, поскольку большинство священников принадлежало к разряду подозрительных, и как таковые подлежали аресту. Комитет общественного спасения понимал это, но был бессилен что-либо изменить. Поэтому нередко комиссарам предоставлялось самим на местах решать, как им быть, как решать церковный вопрос.
Таким образом, весной 1794 г. некоторые комиссары продолжали бороться против церкви, притом даже более энергично, нежели в октябре - ноябре 1793 г. Теперь только и слышно было о том, что "нет больше церквей во Франции". Комиссары Пине-старший и Кавеньяк из Байонны доносили 17 апреля: "В департаменте нет более ни дворян, ни попов". Из департамента Ардеш комиссар докладывал: "Я не думаю, чтобы здесь существовала хотя бы одна церковь, из которой так называемый католический культ не был бы изгнан и заменен культом Разума. Кафедры лжи преобразованы в трибуны для проповеди истины.". [64, с.185]
Однако и католический культ не уступил свои вековые позиции и не был изгнан из жизни народа. Католицизм существовал, и мессы совершались тайно. Ни церковь не сдавалась, ни верующие не отвернулись от "религии отцов". Что касается духовенства, то известно, что оно во все времена обнаруживало поразительное упорство и цепкость. Пренебрегая опасностью, воодушевляясь перспективой реставрации, оно давно ушло в подполье, создало разветвленную сеть своих тайных церковных служб, которые в дни террора не были полностью уничтожены. Католическая религия прочно держалась в деревенской массе, а насильственное закрытие храмов глубоко задевало их. Известно немало случаев, когда крестьяне, лишенные храмов и священнослужителей, собирались в частных домах и либо сами пели молитвы, либо слушали молитвы учителей.
Таким образом, весной 1794 г. якобинские вожди пришли к выводу о необходимости предпринять что-либо для успокоения народа. Они чувствовали, что нужно было новое большое политическое начинание, большая программа, которая могла бы приблизить к себе народные низы, сплотить и объединить их вокруг революции. Казалось что, проводя более терпимую политику в отношении религии, можно будет вернуть себе симпатии тех слоев, которые по тем или иным причинам стали отворачиваться от них. Якобинцы стали искать путей на почве религиозных вопросов.
Не могло быть и речи об официальном восстановлении католического культа. Это означало бы, что правительство встало на сторону реакции и перечеркнуло все завоевания революционных лет. То, ради чего погибали люди, чему они отдали все свои силы. Кроме того, католицизм противоречил философским и религиозным взглядам революционных вождей якобинской диктатуры. Культ Разума с его атеистическими элементами, не принятый народом, так же отвергался. Оставалась "гражданская религия" Руссо, идея о "Верховном существе", назначение которого состоит в том, чтобы: поддерживать слабых и добродетельных и служить уздой для сильных и злых.
флореаля II года (7 мая 1794 г.) Робеспьер выступил в Конвенте с большим докладом, посвященный религиозным проблемам. Отвергая и атеизм, и католицизм, он предлагал, в сущности, новую государственную религию - культ "верховного существа", природы. Робеспьер хотел сделать его идейной и моральной основой нового республиканского общества.
Этими рассуждениями он хотел привязать к правительству массы верующих и тем упрочить якобинскую диктатуру. Робеспьер всемерно подчеркивал, какие неоценимые услуги общественному благу оказывает религия.
В тот же день Конвент утвердил декрет, устанавливающий для нового культа статус национальной "гражданской религии".
В якобинском клубе его восхвалял даже недавний дехристианизатор Лекинио. Но нельзя не заметить, что более всего и не без задней мысли он расточал похвалы не по адресу нового культа, а в честь его автора, который "велик своими политическими и моральными идеями. велик во всем, в большом и малом". [94, с.564]
мая (23 флореаля) Комитет общественного спасения принял постановление заменить на фронтонах зданий, ранее служивших отправлению культа, надпись "Храм разума" словами первой статьи декрета 18 флореаля: "Французский народ признает существование Верховного существа и бессмертие души". Кроме того, предписывалось, чтобы доклад и декрет 18 флореаля публично прочитывались в этих же зданиях три раза в месяц.
Парижская Коммуна, очищенная от эбертастов и шометтистов, обратилась к Конвенту с адресом, обнародованным 14 мая. В нем были перепевы робеспьеровских гимнов в честь существа, "которое приводит в движение природу, взирает с благоволением на человека, совершающего добро" и наказывающего пороки. Но наибольший интерес представляла вторая часть адреса.
Дело в том, что новый культ, на деле означавший уступку католицизму, был хорошо воспринят нелегальной церковью, которая считала декрет 18 флореаля переходной ступенью к восстановлению "религии отцов". Священники обрадовались. Как писал впоследствии епископ Грегуар, "появилась надежда на близкое восстановление религии".
Адрес Коммуны был рассчитан на то, чтобы развеять надежды "фанатиков". В противоречии с самим духом нового декрета авторы утверждали, будто Конвент "не создал религии, а лишь напомнил людям простые и вечные истины, преданные забвению суеверным атеизмом". Адрес отметил наветы "злонамеренных людей", утверждающих, будто декрет возрождает отвратительное чудовище фанатизма. Ничего подобного - ведь в нем священников отождествляют с королями. Кто же после этого захочет стать священником? Да и зачем вообще священнослужители?"Разве нужны особые люди для оказания Верховному существу почестей, которые мы сами, ему воздадим с наслаждением?" [103, с.461]
В этом примечательном документе отражена вся противоречивость религиозной политики этого времени: поскольку главной целью оставалось посрамление атеизма, объявленного врагом республики, естественно было противопоставить ему религию и только религию.
В то же время было очевидно, что клерикалы могут извлечь для себя выгоду из нового культа, поэтому провозглашалось, что новый культ не является религией и не нуждается в служителях. Кроме того, существовали декреты 6-8 декабря 1793 г. о свободе культов. Отвергая "священническую расу", якобинцы, в то же время на практике проявляли о ней известную заботу. Так 7 июня 1794 г. в ответ на донесение комиссара Лебона о том, что в департаменте Нор бывшим священникам не выплачиваются пенсии, Комитет общественного спасения немедленно перевел для этой цели 68 тысяч ливров. А за день до этого член правительственного комитета Во обрушился с нападками на католический культ. Конвент, сказал он, вовсе не намеревается "дать фанатизму новую пищу, гонителям - новый повод для насилий, шарлатанам - возможность поднять шум, лицемерам - лучшее средство для: одурманивания народа".
При всех своих неизбежных колебаниях робеспьертисты хотели дать французскому народу новую религию, религию патриотической верности и республиканской, то есть буржуазной, добродетели и божество, венчающее ее. Если были еще сомнения, то мэр Парижа в середине мая их развеял. В прокламации по продовольственному вопросу он ясно говорил, что бог вознаградит Францию за декрет 18 флореаля и пошлет ей хорошие урожаи. "Вас ожидает изобилие. Верховное существо, покровитель свободы народов, повелело природе подготовить для вас обильную жатву. Оно наблюдает за вами. Будьте достойны его благодеяний". [64, с.183]
прериаля II года (8 июня 1794 г.) в Париже состоялось грандиозное празднество в честь "Верховного существа". Празднику придавалось значение крупного политического и религиозного события, долженствующего своими церемониями не только заменить народу пышность католических обрядов и тем способствовать проникновению нового культа в быт, но и закрепить победу Робеспьера над своими политическими противниками, придать ей характер своеобразного религиозного освящения одержанной победы.
Но так ли это было на самом деле?
В каком состоянии находился католический культ летом 1794 г? Казалось, он более не существовал. Неприсягнувшая церковь была вне закона, а конституционная подвергалась преследованиям. Из 85 конституционных епископов 24 отказались от должности, 23 отреклись от сана, 9 женились, 8 взошли на эшафот. [56, с.180] Так было и среди низшего духовенства. И тем не менее католическая церковь не умерла: ни дехристианизация, ни новый культ в условиях буржуазной революции не могли заменить широким массам "религии отцов". Новые общественные условия, утвердившиеся во Франции, не благоприятствовали распространению атеизма в народе, а победившая буржуазия была, напротив, заинтересована в упрочении религиозных верований трудящихся.
Таким образом, несмотря на отчаянные шаги якобинцев, и местных властей утвердить новый культ, новую религию не увенчались успехом. И я считаю это закономерным явлением, так как большинство граждан по-прежнему не были готовы заменить религию "своих отцов" какой-то новой. На мой взгляд, для того, что бы новая религия получила распространение не достаточно нескольких месяцев. Для этого нужно, прежде всего, большое количество сторонников нового культа и долгие годы, чего, как раз, у культа Верховного существа и не было. Так как даже большинство представителей Конвента, не смотря на единодушное одобрение этого декрета, сами не приняли его.
В народе праздник имел большой успех, но он ими воспринимался как государственный праздник. Простые люди думали, что теперь можно ожидать прекращения революционных бедствий и возвращения к прежней жизни, к привычной вере. Не случайно многие явились на торжество с четками и молитвенниками.
Заключение
На протяжении всей французской буржуазной революции религиозный вопрос был одним из самых актуальных. Католическая религия занимала значительное место в жизни общества, но в революционные годы отношение к ней постепенно меняется. И в секуляризации общественного мнения по отношению к религии можно выделить 3 этапа.
Первый этап. С первых же дней, то есть, с 14 июля 1789 г. движущие силы революции выступили против католической церкви, были приняты декреты о секуляризации церковных имуществ и гражданском устройстве духовенства. Данными мероприятиями новое правительство стремилось уничтожить экономическую и политическую самостоятельность церкви, превратить ее в подчиненное новому государству учреждение. Но ни один декрет не содержал ни одного пункта, в котором бы затрагивались прямо или косвенно догматы католической религии, была изменена лишь структура церкви. Но как только духовенство встало в оппозицию новому государству и вступило в активную контрреволюционную деятельность большинство представителей демократической буржуазии и радикальной интеллигенции, санкюлотов и плебеев начали вести борьбу и с самим духовенством. Постепенно антиклерикальное движение стало перерастать в борьбу с католической религией.
Второй этап. 26 августа 1792 г. был принят декрет против неприсягнувших священников, с этого времени начинается постепенное отделение церкви от государства, принимались декреты, которые способствовали формированию светского государства. Однако во многом это было вызвано сложившейся ситуацией в стране и даже теперь христианство, католические догматы были ограждены от нападок. Борьба шла только с церковью, как учреждением, поставившим себя на службу контрреволюции, и массы были еще не готовы к тому, что бы отказаться от религии. Хотя уже в это время в среде наиболее радикальных образованных слоев общества начинает звучать критика в адрес католического культа, но пока это были еще единичные случаи и не имели широкой поддержки даже в среде буржуазии. Третий период. Переворот в сознании людей произошел в 1793 г., когда католическая религия, духовенство (присягнувшие и неприсягнувшие) были скомпрометированы как враги не только революции, но и республики. Огромное значение сыграла и атеистическая философия, которая неустанно пыталась снять с католической религии, духовенства ореол божественной святости.
Вся эта борьба вылилась в дехристианизацию, которая началась со 2 июня 1793 г., то есть с прихода к власти якобинцев. Однако можно ли говорить, что дехристианизация была атеистическим явлением? Были ли распространены во французском обществе атеистические идеи?
Чаще всего атеистами были выходцы из класса буржуазии, дворянства, духовенства, но таких людей было еще очень мало, и они являлись скорее исключением. Основная же масса населения были в это время еще религиозными людьми.
Не получили широкого распространения атеистические взгляды в среде буржуазии, скорее, они были сторонниками деистических взглядов Вольтера и "гражданской религии" Руссо, которой они отводили значительное как идеологическое, так и политическое место в обществе. Поэтому дехристианизация для них не подразумевала насаждение атеистического мировоззрения. Борьба шла не против религии вообще, а против современного христианства. Таким образом, буржуазия была призвана заменить одну религию другой, но ни в коем случае не отказаться от нее.
Тем более не были атеистами низшие слои общества - санкюлоты, плебеи, крестьяне. В целом в начале революции они выступали не против церкви, как духовной организации, а против церкви-сеньора, получателя десятин, то есть против экономических и социальных привилегий духовенства. Но в ходе революции эта борьба постепенно переросла в борьбу с католической религией, так как последняя стала ассоциироваться с предательством, изменой, являлась виновницей смут в стране. Но даже теперь низшие слои общества не были готовы отказаться от религии. Но самое главное, следует отметить, что даже в это время многие представители французского общества не смогли отказаться от католической религии. Даже в наиболее развитых областях, в самом Париже, люди тайно исповедовали католический культ, в стране находилось большое количество фанатичных католиков, для которых, по-прежнему авторитет церкви, духовенства оставался непререкаемым, и они были готовы бороться за свою веру.
Таким образом, в эпоху французской буржуазной революции тенденция к насаждению атеистического мировоззрения была, но она не нашла поддержки в широких слоях французского общества и католическая религия сумела сохранить свои позиции и по-прежнему занимала одно из ведущих мест в жизни общества.
Список источников и литературы источники
1. Выступление Ф. Бюзо в Учредительном собрании 6 августа 1789 г. // Свобода. Равенство. Братство. Великая французская революция. Документы, письма, речи, воспоминания, песни, стихи. - М., 1989.
. Выступление И. - Р. Ле Шапелье в Учредительном собрании 2 ноября 1789 г. // Свобода. Равенство. Братство. Великая французская революция. Документы, письма, речи, воспоминания, песни, стихи. - М, 1989.
. Декрет Законодательного собрания о передаче актов гражданского состояния в руки муниципалитетов 20 сентября 1792 г. // Кислица Французская буржуазная революция. - М, 1968.
. Декрет Законодательного собрания о передаче на монетный двор всего серебра из церквей и учреждений, содержавшихся на средства цивильного листа 9-14 сентября 1792 г. // Сборник документов по истории нового времени стран Европы и Америки (1640-1870): Учебное пособие для вузов. - М., 1990.
. Декрет Законодательного собрания о священниках, которые не принесли присяги или отреклись от присяги после ее принесения и упорствовали в этом отречении, 26 августа 1792 г. // Кислица Французская буржуазная революция. - М., 1968.
6. Декрет Законодательного Собрания против неприсяжных священников от 27 мая 1792 г. // #"justify">9. Декрет Национального конвента о пенсиях священников 27 сентября 1792 г. // Сборник документов по истории нового времени. Буржуазные революции XVII-XVIII вв. / Под ред.В.Г. Сироткина. - М., 1990.
10. Декрет Национального конвента о свободе культов 15-18 фримера II г. (5 - 8 декабря 1793 г.) // #"justify">18. Донесение Ж. - М. Лекинио и Ж. - Ф. Леньело, народных представителей, членов комиссии в департаменте Нижняя Щаранта, Национальному конвенту Рошфор, 2-й день 2-й декады 2-го месяца 2-го года (2 ноября 1793 г.) // Документы истории Великой французской революции: Учебное пособие. В 2 т. - М, 1990.
. Заседание Парижской коммуны 3 фримера II г. (23 ноября 1793 г.) // Документы истории Великой французской революции: Учебное пособие. В 2 т. - М, 1990.
. Заседание Якобинского клуба 16 ноября 1792 г. // Документы истории Великой французской революции: Учебное пособие в 2 т. - М., 1990.
. Из наказа купеческого города Труа // Практикум по новой истории (1640-1870). - М, 1973.
. Из наказа прихода Шатильон-сюр-сеш, Рейнского округа // Сборник документов по истории нового времени стран Европы и Америки (1640-1870): Учебное пособие для вузов. - М, 1990.
. Инструкция, разосланная комитетам 48 секций прокурором Парижской коммуны Л. - П. Манюэлем Июнь 1792 г. // Документы истории Великой французской революции: Учебное пособие. В 2 т. - М., 1990.
. Наказ дворянского сословия Божоле (провинция Бургундия), составленный на заседании 19 марта 1789 г. // Документы истории Великой французской революции: Учебное пособие. В 2 т. - М., 1990.
. Отделение школы от церкви согласно декрету Законодательного собрания об упразднении конгрегации 18 августа 1792 г. // Документы истории Великой французской революции: Учебное пособие. В 2 т. - М, 1990.
. Портфель Мирабо. О несовместимости французской свободы и политической римской курии // Кислица Французская буржуазная революция. - М, 1968.
. Постановление Коммуны Парижа 23 августа 1792 г. // Документы истории Великой французской революции: Учебное пособие. В 2 т. - М., 1990.
28. Праздник Верховного существа. // http: // jba. wallest.ru
. Праздник Свободы и Разума. // #"justify">31. Речь аббата Мори в Учредительном собрании 13 октября 1789 г. // La Revolution Francaice Bourgeoise du XVIII siecle (1789 - 1794). - M., 1939.
32. Речь архиепископа Буажелена в Учредительном собрании против готовившегося декрета о гражданском устройстве духовенства 29 мая 1790 г. // Свобода. Равенство. Братство. Великая французская революция. Документы, письма, речи, воспоминания, песни, стихи. - М., 1989.
. Речь Ж. Дантона в Конвенте 30 ноября 1792 г. // Свобода. Равенство. Братство. Великая французская революция. Документы, письма, речи, воспоминания, песни, стихи. - М., 1989.
. Речь Ш. - М. Талейрана в Учредительном собрании 10 октября 1789 г. // Свобода. Равенство. Братство. Великая французская революция. Документы, письма, речи, воспоминания, песни, стихи. - М., 1989.
. Общий перечень просьб, жалоб и наказов третьего сословия сенешальства Родез и бальяжа Мило (провинция Руэрг) // Документы истории Великой французской революции: Учебное пособие. В 2 т. - М., 1990.
. Экстренное заседание общества якобинцев в субботу, 17 ноября 1792 г. // Документы истории Великой французской революции: Учебное пособие. В 2 т. - М., 1990.
. Вольтер Боги и люди. В 2 т. - М., 1961.
. Гельвеций К.А. Сочинения. В 2 т. - М., 1934.
. Гольбах П. Избранные произведения. В 2 т. - М., 1963.
. Дидро Д. Собрание сочинений. В 10 т. - М.; Л., 1935-1947.
. Марат Ж.П. Избранные произведения. В 3 т. - М., 1956.
. Марат Ж.П. Памфлеты. - М., 1937.
. Мелье Ж. Завещание. В 3 т. - М., 1954.
. Монтескье Ш. Избранные произведения. - М., 1955.
. Монтескье Ш. Персидские письма. М., 1936.
. Робеспьер М. Воспоминания. - Л., 1925.
. Робеспьер М. Избранные произведения. В 3 т. - М., 1965.
. Руссо Ж. - Ж. Избранные сочинения. В 3 т. - М., 1961.
. Руссо Ж. - Ж. Трактаты. - М., 1969.
ЛИТЕРАТУРА
50. Адо А.В. Крестьяне и Великая французская буржуазная революция: крестьянское движение в 1789-1794 гг. - М., 1987.
. Адо А.В. Крестьянское движение во Франции во время Великой буржуазной революции конца XVIII века. - М., 1971.
. Беркова К.Н. Просцесс Людовика XVI. - Пг., 1920.
. Блан Л. История Великой французской революции: В 12 т. - СПб., 1871.
. Блуменау С.Ф. Просвещение и проблема истоков Французской революции: современное видение // Вопросы истории. - 2003. - № 9. С.155-161.
55. Блуменау С.Ф. Французская революция и гражданское устройство духовенства // #"justify">66. Жорес Ж. Политические и социальные идеи Европы и великая революция. - СПб., 1906.
. Жорес Ж. История великой французской революции. Учредительное собрание (1789 - 1791 гг.). - М., 1920.
. Жорес Ж. Социалистическая история французской революции: В 6 т. - М., 1976.
. Захер Я.М. Движение "бешеных". - М., 1961.
. Исторические этюды о французской революции. - М, 1998.
71. Histoire de еа France. Des originesa 1789. - ML, 1972.
72. История Франции. В 3 т. - М., 1972.
. Кареев Н.И. История Западной Европы. В 2 т. - Б. /г.
. Карп С.Я. Религиозная проблема в годы французской буржуазной революции конца XVIII века. // Вопросы истории. - 1987. - № 2. С.50-59.
. Карлейль Т. История Французской революции. - М., 1991.
. Кожокин Е.М. Французские рабочие: от Великой французской революции до 1848 г. - М., 1985.
. Котляровская М.Л. Культура Французской буржуазной революции. - Саратов, 1960.
. Кропоткин П.А. Великая французская революция 1789 - 1793 гг. - М., 1919.
. Кучеренко Людовик XVI // Новая и новейшая история. - 1994. - №2. С.218-224.
. Лебедева Е.И. Дворянство и налоговые привилегии. // Французская революция XVIII века: Экономика, политика, идеология. - М., 1988. С.75 - 95.
. Левандовский А.П. Робеспьер. - М., 1965.
. Линдов Г. Великая французская революция. - СПб., 1919.
. Лозинский Очерки Великой Французской революции. - СПб., 1918.
. Манфред А.З. Великая французская буржуазная революция XVIII в. - М., 1983.
. Манфред А.З. Марат. - М., 1962.
. Манфред А.З. Три портрета эпохи Великой французской революции. - М., 1989.
. Матьез А. Французская революция. - Ростов на Дону, 1995.
. Момджян Х.Н. Французское Просвещение XVIII века: Очерки. - М., 1983.
. Обичкина Е.О. Евангелие от Робеспьера. // Наука и религия. - 1989. - №8. С.11-16.
. Обичкина Е.О. Крестьянство и идеологические предпосылки Великой французской революции // Новая и новейшая история. - 1986. - №4. С.46-56.
. Обичкина Е.О. Распространение идеологии просвещения среди крестьянства // Новая и новейшая история. - 1982. - №2. С.45-57.
. Олар Ф.А. Великая французская революция. Внутренняя история. - С. - Пб., Б. /г.
. Олар А. Политическая история Французской революции. - С. - Пб., Б. /г.
. Пименова Л.А. Дворянство накануне Великой французской революции. - М., 1986.
. От старого порядка к революции: к 200-летию Великой французской революции. - М., 1988.
. Пименова Л.А. Людовик XVI // Вопросы истории. - 2000. - №3. С.62-
.
. Пименова Л.А. Просвещение и "дворянский расизм" (особенности идеологии и культуры французского дворянства XVIII века). // Французская революция XVIII века: Экономика, политика, идеология. - М., 1988. С.59 - 74.
. Пименова Л.А. Религия и революция: По материалам коллоквиума в Сен-Флоран-ле-Вьей 13-15 мая 1993 г. // Новая и новейшая история. - 1996. - №3. С.228-230.
. Потемкин Ф.В. Кризис феодально-абсолютистского порядка и буржуазная революция 1789 - 1794 годов во Франции. - М., 1952.
. Ревуненков В.Г. Очерки из истории Великой французской революции. Падение монархии 1789-1792. - Л., 1982.
. Ревуненков В.Г. Парижские санкюлоты эпохи Великой Французской буржуазной революции. - Л., 1971.
. Свобода. Равенство. Братство. Великая французская революция. Документы, письма, речи, воспоминания, песни, стихи. - М., 1989.
. Собуль А. Из истории Великой буржуазной революции 1789 - 1794 годов и революции 1848 года во Франции. - М., 1960.
. Собуль А. Парижские санкюлоты во время якобинской диктатуры. Народные движения и революционное правительство 2 июня 1793 - 9 термидора II года. - М., 1966.
. Тарле Е.В. Крестьяне и рабочие во Франции в эпоху великой революции. - СПб., 1914.
. Тарле Е.В. Талейран. - М., 1993.
. Токвиль А. де Старый порядок и революция. - М, 1997.
. Тэн И. Происхождение современной Франции. - СПб., Б. /г.
110. La Revolution Francaice Bourgeoise du XVIII siecle (1789 - 1794). - M., 1939.
111. Французская буржуазная революция 1789 - 1794. - M., 1941.
. Фридлянд Ц. Марат и гражданская война XVIII века. - М., 1959.
. Фюре Ф. Постижение французской революции. - СПб., 1998.
114. Хобсбаум Э. Век революций 1789-1848 // #"justify">117. Чудинов А. Масоны и Французская революция: дискуссия длинною в два столетия // Новая и новейшая история. - 1999. - № 1. С.1 - 32.
. Блуменау С.Ф. Французская революция и гражданское устройство духовенства // Всеобщая история: современные исследования / Межвуз. сб. науч. тр. Вып.11. Брянск, 2002.
. Бачко Б. Как выйти из Террора? Термидор и революция. М., 2006
. Ленотр Ж. Повседневная жизнь Парижа во времена Великой революции. М, 2006.
. Кошен О. Малый народ и революция. М., 2004.
122. Anderson James M. Daily life during the French revolution. London. Greenwood Press. Westport, Connecticut. 2007.
. Kurth G. The church at the Turning Points of History. Norfolk, VA. 2007.