Об этнографическом аспекте языковых изменений
ОБ
ЭТНОГРАФИЧЕСКОМ АСПЕКТЕ ЯЗЫКОВЫХ ИЗМЕНЕНИЙ
Термин
"языковое изменение" в том смысле, в каком его обычно употребляют,
может относиться к двум областям: к внутренней истории, или исторической
лингвистике - реконструкции праязыков на основе имеющихся сейчас исторических
памятников, - и к внешней истории, или "истории языка" (Малькиль
1953), которая рассматривает изменения в структуре языка в их связи с социально-экономическим
окружением. Оба типа исследований привлекали к себе достаточно большое внимание
в прошлом, но все-таки именно первый из них (историко-лингвистические
исследования) получил более непосредственный выигрыш от применения
лингвистических методов и добился наиболее значительных успехов. За полтора
столетия в этой области были разработаны приемы установления языковых законов,
или звуковых соответствий, оказавшихся замечательно надежным свидетельством
доисторического родства. И хотя многие частные вопросы применимости этого
метода к тем или иным конкретным случаям еще не решены, общие принципы
сравнительно-исторической реконструкции хорошо известны, результаты ее легко
воспроизводятся, а сам метод принят как важное орудие лингвистических и
исторических исследований.
В то же время к
внешней истории языка до последнего времени формальный (структурный) анализ не
применялся. Существует обширная литература о влиянии изменений в политике и
экономике на речевое поведение, на возникновение литературных языков, на сдвиг
в языке, на вытеснение одного языка другим, на образование "смешанных
языков", языков типа пиджин, креольских языков, торговых жаргонов и т.п.
Приводимые данные не оставляют сомнения в том, что указанные явления
обусловлены социальными причинами, а не строением человеческого тела, климатом
или географической средой, как полагали раньше. В ряде случаев была показана
(прямая) соотнесенность с изменениями в обществе. Однако до сих пор у нас нет
теории языка и общества, которая могла бы объяснить, как те или иные конкретные
факторы социальной системы приводят к изменениям в языке и как языковые
структуры меняются под воздействием этих факторов. Кроме того, до последнего
времени структурная лингвистика уделяла мало внимания территориальным и
социальным разновидностям языка в пределах единого культурного ареала -
основному источнику сведений при лингвистическом изучении истории языка.
Лингвисты занимались преимущественно разработкой методов, а это привело к тому,
что изучались главным образом единые гомогенные грамматические системы. С
другой стороны, исследователи речевого поведения в тех или иных конкретных
коллективах обычно отрицали применимость формальных методов к их области
изучения. История языка оказалась, таким образом, на периферии обеих дисциплин,
темой для обсуждения, как сформулировал это Малькиль, "в дружеской
обстановке конференц-зала, где лингвисты охотно обсуждают актуальные проблемы
широкого масштаба со своими коллегами, интересующимися историей" (Малькиль
1953), но отнюдь не объектом строгого формального исследования.
Судя по
некоторым симптомам, положение начинает меняться. Представители социальных наук
все больше и больше осознают значение показаний данных языка для их
исследований. Возрождается интерес к языку как показателю социальной стратификации
и к роли языковых изменений в процессе модернизации. Так, в проведенном недавно
большом исследовании сводятся воедино результаты тщательного изучения изменений
в языке у нескольких национальных меньшинств в Америке. Более того, растет
интерес лингвистов к установлению связей между грамматической структурой и
более широкими аспектами коммуникации. По мере того, как мы все более детально
знакомимся с речевым поведением в коллективах, неоднородных в лингвистическом
отношении, мы все более убеждаемся, что границы отдельных языков или диалектов
далеко не всегда совпадают с границами социальных групп (Хаймс 1962, Гамперц
1962) и что языковое варьирование и контакты языков часто целесообразнее
рассматривать как проблемы внутри-, а не межгрупповые. Единый языковой
коллектив может включать группы реликтовые, в речи которых сохраняются формы,
давно вышедшие из употребления в других группах, и группы, склонные к
инновациям, в речи которых происходят быстрые изменения. Кроме того, в
двуязычном обществе говорящие обнаруживают разные степени владения языками.
Одни из них одинаково хорошо владеют обоими языками, другие регулярно
пользуются только одним языком, а другой язык знают лишь поверхностно.
Сравнительный анализ речевого поведения всех таких групп населения в связи с их
социальными характеристиками должен отразить происходящие в обществе процессы
языкового изменения, подобные тем, которые до сих пор изучали в основном с
помощью анализа текстов.
В настоящей
статье рассказывается об одном таком исследовании. в ней делается попытка
описать процессы изменения, происходящие внутри языкового колелктива, с помощью
методов опроса, "участия и наблюдения" (participant observation) и
контролируемых экспериментов, обычно применяемых в полевой работе антропологов.
В качестве отправного пункта нам служит анализ языковых форм, но дистрибуции
этих форм мы оцениваем в терминах социальных категорий.
В основе любого
подобного исследования лежит, разумеется, та или иная теория о процессах,
управляющих диффузией языковых форм. По существу, большая часть исследований в
прошлом также опиралась на какую-то теорию, эксплицитно или имплицитно. Однако
в подавляющем большинстве случаев исследователи языковых изменений оперируют
простой иерархической моделью общества, в котором население подразделяется на
ряд дискретных групп, различаемых с помощью таких категорий, как класс, каста,
род занятий, пол и т.п. Считается, что внутри этой структуры инновации
распространяются вниз по социальной иерархической лестнице от одного диалекта
или языка к другому посредством престижной имитации (prestige imitation) -
данный термин используется для обозначения ситуации, при которой низшие или
менее привилегированные группы воспринимают формы, употребляемые
привилегированной верхушкой. Исходным здесь является положение о том, что у
каждой категории имеется особая форма речи, или диалект, отличный от всех форм.
Некоторые
данные в поддержку этой теории мы находим в исторических памятниках, наблюдая,
как формы, бывшие сначала исключительным достоянием высших классов, получают
впоследствии широкое распространение и становятся частью обычного разговорного
употребления. Но речевого поведения в современных обществах такая модель не
объясняет. Если мы применим ее к речевому коллективу, охарактеризованному,
вслед за Блумфилдом (Блумфилд 1936), в терминах частоты взаимодействия между
индивидуумами или подгруппами, тогда диффузия инноваций, протекающих в одном
направлении - сверху вниз, должна была бы с течением времени привести к
гомогенности языка.
Однако, как
показывает опыт полевой работы, речевые коллективы всегда неоднородны. Хотя в
различных местах общая величина внутреннего расстояния между языками
неодинакова, какая-то степень стилистического или диалектального варьирования
существует всегда. Поэтому Фишером (Фишер 1958) была предложена несколько
модифицированная гипотеза, которая предполагает двуступенчатый процесс
изменения: группы, имеющие низкий престиж, подражают социальной верхушке, чтобы
более походить на нее, но социальная верхушка в свою очередь осуществляет новые
изменения, с тем чтобы сохранить свою обособленность. Речевой коллектив с этой
точки зрения представляет собой как бы систему в равновесии, а различия языка
отражают "длительную погоню завистливой массы за элитой и соответственно
стремление элиты убежать от языка".
Подобного рода
теория учитывает как устранение старых различий, так и возникновение новых, и с
ее помощью можно было бы объяснить, следовательно, многие случаи изменения
языка и распространение литературных языков. И действительно, неоднократно
замечалось, что те же самые процессы, которые приводят к вытеснению диалектов и
языков национальных меньшинств, ведут также к появлению новых профессиональных
и социальных элит и новых различий в языке, связанных с этими явлениями. Однако
ряд вопросов остается при этом все-таки нерешенным. Мы не можем, например,
объяснить многие случаи, когда престижная имитация, по всей видимости, не
действует. Эмено (Эмено 1962) приводит, в частности, пример с племенами тода,
кота и бадага в Южной Индии. Эти племена сосуществуют в отношениях,
напоминающих кастовые, уже в течение нескольких сотен лет. Племя тода явно
находится на вершине этой социальной иерархии, а кота и бадага так или иначе
обслуживают его. И тем не менее каждая группа продолжает говорить на своем собственном,
отличном от других языке. Подобные многоязычные группы можно встретить
повсеместно в Азии и Африке, так же как и в Северной и Центральной Америке. Во
всех этих группах, если бы здесь действительно одновременно протекали процессы
престижной имитации и изменения в речи элиты, можно было бы ожидать, что
непривилегированные группы откажутся от своего языка (или языков) и воспримут
видоизмененный вариант языка привилегированной верхушки. Однако на деле этого
не происходит.
Возникает также
ряд проблем, связанных с направлением диффузии. Так, исследуя кастовые диалекты
языков тамили и тулу в Южной Индии, Брайт и Рамануджан обнаружили, что
инновации в диалектах низших каст невозможно объяснить на основе заимствований
из брахманских диалектов. Исходя из этого, они выдвинули предположение, что в
кастовом обществе инновации в речи различных групп происходят независимо друг
от друга (Брайт и Рамануджан 1964).
Подобные
возражения указывают на необходимость более тщательного изучения проблемы
диффузии. И здесь лингвистика оказывается зависимой от социологии, потому что
более всего в пересмотре нуждаются именно социальные компоненты модели.
Во-первых, следует выяснить значение для реального речевого взаимодействия
таких общих терминов, как престиж. Во-вторых, далеко не ясным является
отношение социальных категорий, на основе которых часто строится иерархическая
модель общества, к группам, реально существующим в различных обществах.
В-третьих, методы лингвистической работы с информантами должны соответствовать
пересмотренной модели.
Первым шагом по
пути уточнения теории является подход к проблеме диффузии не в историческом
плане, но как к проблеме речевого поведения. Уже указывалось, что с точки
зрения социального взаимодействия дистрибуция разновидностей (вариантов) языка
в реально существующих коллективах обычно принимает две формы (Гамперц 1962).
Диалектальное, или межличностное, варьирование происходит в группах,
различающихся в социальном или территориальном отношении. С другой стороны,
наслаивающееся (superposed), или внутриличностное, варьирование отражает сдвиги
в языке у отдельных говорящих. Диалектальные речевые особенности отражают
индивидуальную историю говорящего. Они указывают на происхождение его семьи, а
также на всякое последующее изменение в групповых связях - например, на переезд
из одной области в другую или на изменение в социальном положении.
Наслаивающееся варьирование является отражением деятельности индивидуума в его
регулярной повседневной практике. Когда он говорит, он всегда производит выбор
из ряда возможных способов выражения своего намерения, используя, например,
один ряд форм в разговоре со своим начальником по службе, другой - со своими
коллегами, а возможно, еще и третий - со своими детьми. В одноязычном обществе
выбор ограничен вариантами одного и того же языка. Однако в двуязычных или
двудиалектных обществах социальные функции, аналогичные переходу с одного стиля
на другой в одноязычных обществах, может выполнять выбор одного из двух
диалектов или языков. Говорящий в конечном счете всегда свободен в выборе
языковой формы, но коль скоро при этом передаются общепонятные коннотации,
выбор должен соответствовать кодифицированным способам символизации социальных
отношений (Гамперц 1964). Нам, следовательно, нужны предварительные сведения о
всей совокупности диалектов, языков и речевых стилей, используемых в данном
коллективе, и о правилах языкового этикета, которые регламентируют их
употребление. Далее, модели наслаивающегося варьирования различны в разных
подгруппах даже в пределах одного и того же речевого коллектива. Значит,
необходимо тщательно определить группы населения.
Исследование,
ставящее своей целью изучение одновременно и наслаивающегося и диалектального
варьирования, может быть построено двояко. Оно может принять форму широкого
обследования, основанного на случайной выборке в соответствии с социальными
критериями, установленными в ходе параллельного социологического обследования
(Лабов 1964). Или оно может принять форму антропологического изучения одной или
нескольких малых групп, как в нашем случае.
Коллектив, при
обследовании которого были применены указанные методы, - Хемнесбергет, торговое
поселение с примерно 1300 жителями в середине фьорда Рана в Северной Норвегии.
Вплоть до XIX в. район Рана, расположенный в одном из самых малонаселенных мест
Европы, в значительной степени контролировался небольшой элитарной группой
землевладельцев, купцов и чиновников. Они владели обширными участками земли, и
в их руках находилась официально санкционированная монополия на торговлю в этом
районе. Большие различия в богатстве и образовании отделяли их от большинства
населения - арендаторов, рыбаков, наемных батраков (в имениях) и слуг. В 1868
году торговые монополии были отменены, и земля стала постепенно переходить к
поселенцам. Сейчас это район мелких фермеров, которые зарабатывают на жизнь,
ведя молочное хозяйство, работая на лесозаготовках, на судостроительных верфях,
занимаясь рыбной ловлей.
В течение
последних десяти лет наблюдалась восходящая тенденция к специализации и
концентрации ремесленников и рабочих в двух местных торговых центрах - Мо и
Хемнесбергете. Таким образом, в результате отмены торговых монополий и растущей
прибыльности судостроительной промышленности, которая экспортирует суда в
бедные лесом более северные рыболовецкие районы, население Хемнесбергета
выросло между 1865 и 1900 годами со 100 до 1000 человек. Этому способствовал
ряд экологических факторов. До строительства дорог в послевоенный период
Хемнесбергет был естественным центром коммуникации данного района. Он был
расположен в середине фьорда, его гавань была свободна ото льда, что позволяло
зимой прямо выходить в открытое море. Еще со средних веков Хемнесбергет был и
религиозным центром. Кроме того, рыбаки-фермеры обычно хранили там свои лодки и
все снаряжение для зимней рыбной ловли.
Субсидируемое
правительством экономическое развитие в течение последних трех десятилетий
превратило район Рана в важный центр по производству железа и стали. Население
области Мо-и-Рана на фьорде увеличилось с 1000 жителей в 1920-х годах до почти
20 тысяч в 1960-м, главным образом за счет иммиграции из Южной Норвегии и
района Тронхейма. Город Мо отреагировал на этот рост появлением универмагов,
гостиниц, ресторанов и кинотеатров. Недавно было завершено строительство
железной дороги от Тронхейма до Мо-и-Рана и далее до Будё, и система дорог
постоянно улучшается. Однако Хемнесбергет остается относительно незатронутым
этими изменениями. Несмотря на то, что пароход раз в день регулярно ходит в Мо,
что два ежедневных автобусных рейса связывают Хемнесбергет с близлежащей
железнодорожной станцией, а некоторые жители часто ездят в Мо на собственных
машинах и мотоциклах, для большинства жителей Хемнесбергета жизнь сосредоточена
в родном городе и вокруг него. Наши опросы показали, например, что события,
происходящие в Мо-и-Рана или в соседних с ними небольших городках, представляют
для них весьма отдаленный интерес.
В экономическом
отношении поселение Хемнесбергет зависит от местного лесного хозяйства.
Производство концентрируется главным образом на использовании сравнительно
дешевого леса в строительстве лодок и кораблей. Имеется, кроме того,
лесопильный завод, две недавно построенные мебельные фабрики, производящие
двери и оконные рамы, и еще одно новое предприятие, где делают прогулочные яхты,
идущие на экспорт.
Общественная
жизнь в Хемнесбергете обнаруживает неустойчивость классовой структуры,
аналогичную той, которая была описана для Южной Норвегии Барнсом (Барнс 1954).
Большинство населения происходит из одной и той же культурной среды и обнаруживает
сильное чувство общности с местным коллективом. Имеются, однако, значительные
внутренние различия. Мы выделяем четыре социально-экономических группы: 1)
ремесленники (часть из которых работает в собственных мастерских) и рабочие; 2)
лавочники, занимающиеся исключительно местной розничной торговлей; 3)
оптово-розничные торговцы, которые покупают и продают суда местного
производства и поставляют все необходимое фермерам и рыбакам, и 4)
государственные служащие и управляющие предприятий.
Мы используем
термин речевой репертуар (verbal repertoire) для обозначения всей совокупности
речевых форм, употребляемых жителями Хемнеса в социально значимом языковом
взаимодействии. Мы можем представить себе этот репертуар как набор лексических,
фонематических и грамматических наслаивающихся вариантов, из которых говорящие
производят выбор в соответствии с правилами языкового этикета, принятыми в
Хемнесе. На одном полюсе этого ряда мы находим формы, которые обычно
характеризуют как часть местного диалекта Рана (Rana malet). Это родной язык,
который передается от родителей к детям и широко употребляется в данной
местности группами друзей и товарищей по досугу (play and friendship groups).
На другом полюсе ряда находится северонорвежский вариант литературного языка букмола,
или риксмола, как называли его раньше. Риксмол, или букмол, один из двух
официально признанных литературных языков Норвегии (Хауген 1959), обычно
признается в Северной Норвегии единственной литературной нормой. Дети изучают
его в школах и в церкви и регулярно слышат его в радиопередачах. Поскольку
образование является всеобщим и уровень грамотности населения очень высок,
букмол можно считать неотъемлемой частью языкового взаимодействия данного
коллектива.
Хотя
литературным и религиозным языком признан букмол, жители деревень весьма
гордятся своим диалектом как средством устного общения. Как и во многих других
сельских районах Норвегии, они гордятся местными традициями, и диалект является
символом этой гордости. Использование букмола в разговоре на местные темы было
бы сочтено грубостью и зазнайством. Местные жители даже утверждают, что
употребляют свой местный диалект во время деловых поездок в город, чтобы
показать, как они говорят, что "мы не стыдимся своего происхождения".
Грамматические
различия между букмолом и диалектом Рана таковы, что лингвисты обычно
рассматривают их как разные языковые образования. Сопоставительный анализ
обнаруживает, однако, и значительное сходство между ними. Рассмотренные в
пределах единой системы на основе аналогичных критериев, они дают шкалу для
измерения языкового взаимодействия. Однако детальный сопоставительный анализ
выходит за рамки настоящей статьи, и потому мы приведем здесь только некоторые
из наиболее важных фонологических и морфологических показателей их внутренней
дифференциации.
На уровне
фонологии совпадающие и несовпадающие явления речевого репертуара можно
представить, введя разграничение между максимальным набором фонем и общим
ядром. Фонематические различия в общем ядре обнаруживаются во всех местных
разновидностях речи. Другие (отмеченные здесь звездочкой) появляются только в
некоторых, но не во всех разновидностях. Ниже указываются только
приблизительные фонетические соответствия; дополнительный фонетический материал
будет приведен при рассмотрении проблем речевого поведения.
В системе
гласных различаются три подъема языка. Гласные верхнего подъема - это переднее
нелабиализованное /i/, переднее лабиализованное /y/, заднее продвинутое к
центру /u/ и заднее отодвинутое назад /o/. Гласные среднего подъема - переднее
нелабиализованное /e/, переднее лабиализованное /ö/, заднее /o/. Гласные
нижнего подъема - переднее нелабиализованное /ae/, переднее лабиализованное
/o*/ и заднее /a/.
Существует два
ряда согласных - немаркированные и палатализованные. К немаркированным
согласным относятся взрывные /p b t d k g/, фрикативные /f v s sh j c/, носовые
/m n ng/, вибрант /r/, латеральный /l/ и одноударное /l/. Палатализованный ряд
включает /tj* dj* nj* lj*/. Кроме того, на фонетическом уровне после /r/
встречается ряд какуминальных, или ретрофлексных, аллофонов взрывных или
фрикативных согласных.
В области
морфологии основные словоизменительные категории являются общими для всех
разновидностей. Так, например, все существительные имеют неопределенную форму,
равную основе, и определенную форму, представляющую собой основу плюс
суффигированный артикль, причем обе части принимают окончания единственного и
множественного числа. Существует три рода - мужской, женский и средний. У
глагола и глагольных производных с помощью словоизменительных морфем
различаются формы императива, инфинитива, настоящего и прошедшего времени и
причастия прошедшего времени. Система местоимений включает личные,
притяжательные, указательные, вопросительные, относительные и неопределенные
местоимения.
Морфологические
различия между территориальными разновидностями речи затрагивают не сами
грамматические категории как таковые, но скорее то, что можно назвать
морфофонематической реализацией одних и тех же морфем. (В последующем изложении
диалектные формы Рана помечены буквой Р, а формы букмола - буквой Б). В
некоторых случаях можно установить регулярные соответствия. Конечное sk букмола
может перед суффиксом, начинающимся с гласного переднего ряда, выступать в
диалекте Рана как sk или sh, например, fesk "рыба (неопред." - fesken
или feshen "рыба (опред.)". Фонемам /e/ и /i/ букмола часто
соответствуют в диалекте Рана более низкие по подъему /ae/ и /e/, ср. Б men и Р
maen "но" или Б til и Р tel "к, по направлению к".
В других
случаях различия затрагивают всю фонемную реализацию морфемы. Так обстоит дело
с существительными типа haest "лошадь", форма множ. числа которого
образуется с помощью алломорфа -а в диалекте и алломорфа -er в букмоле. Форма
настоящего времени глагола "приходить" выступает как Р gaem и Б
komer. Основа глагола "делать" - Р jae:r, Б jor.
Особенно велики
различия в области местоимений и общеупотребительных служебных слов (предлоги,
союзы, наречия места и т.п.). Ниже приводятся некоторые иллюстрации:
|
Б
Похожие работы на - Об этнографическом аспекте языковых изменений
|