Конец классового компромисса 1688 г. и борьба буржуазии за власть

Конец классового компромисса 1688 г. и борьба буржуазии за власть

Конец классового компромисса 1688 г. и борьба буржуазии за власть

Французская революция и классовая борьба в Англии

На рубеже 80-х и 90-х годов XVIII в. во внутренней истории Великобритании не произошло какого-либо сдвига, который давал бы основание говорить о начале нового периода английской истории. Такой сдвиг произошел вне Англии - Великая буржуазная революция конца XVIII в. во Франции.

Отношение всех классов и группировок английского общества к французской революции определялось не столько различиями в трактовке происходивших во Франции событий, сколько расстановкой классовых сил в самой Англии. На ранних стадиях революции (примерно до лета 1792 г.) борьба в Англии развернулась между двумя лагерями - сторонников и противников революции, причем на этом этапе широкие круги промышленной буржуазии выступали против феодально-олигархической реакции.

Буржуазно-либеральное восприятие французской революции как торжества «принципов 1688 г.», т.е. идей конституционализма, ярко отразилось и в собственно политических декларациях, и в поэзии, и в живописи. Знаменитый политический карикатурист Джемс Гилри (1757-1815) именно в связи с первыми победами французской революции решился выступить в новом для него жанре аллегорического рисунка. Его «Приношение свободе» изображает коленопреклоненного Людовика XVI перед богиней свободы, которая сидит на развалинах Бастилии. Отражая настроение радикальных кругов английской буржуазии, Гилри в 1789- 1792 гг. всей мощью своего сатирического дара обрушился на короля, которого он изображал скрягой и идиотом, членов королевской семьи - пьяниц и развратников, министров, реакционеров всех мастей. Всесильный Уильям Питт Младший представал перед зрителем в образе то ястреба, то смерти, то ведьмы - выдумки Гилри были неистощимы.

Восторженно приняли французскую революцию и молодые поэты складывавшейся в то время «Озерной школы» (или лэйкисты - от английского lake - озеро) -Уильям Вордсворт (1770-1850), Самюэль Кольридж (1772-1834) и Роберт Саути (1774- 1843). В оде «На честь взятия Бастилии» Кольридж не только безоговорочно поддерживает и прославляет восставший народ, но и рассматривает его как носителя справедливости. Вордсворт дважды посетил революционную Францию и воспел ее борьбу за свободу в поэме «Описательные наброски». Сочувствуя страдающему народу, лэйкисты в стихах этого периода резко осуждают буржуазный строй, принесший столько бедствий и иссушающий человеческую душу. Но они могли противопоставить этому строю только патриархальный быт прошлого, идеализированно воспринимаемый ими как счастливый мир бездумных радостей на лоне прекрасной английской природы.

На французские события откликнулось и «Общество революции», созданное вигской знатью и интеллигенцией в честь «славной революции» и призванное поддерживать в народе представление о вигах как о защитниках демократии и вообще «принципов 1688 г.» Среди деятелей «Общества» были такие выдающиеся политики, как великолепный оратор и либеральный демагог, лидер вигов Чарльз Фокс, знаменитый драматург и политический деятель Ричард Шеридан, видный ученый и радикальный публицист Джозеф Пристли, мыслитель Ричард Прайс и др. Именно по инициативе Прайса «Общество революции» направило торжественный адрес Национальному собранию Франции, выразив пожелание, чтобы свобода «распространилась по Европе и по всему миру».

В речах Прайса на заседании «Общества революции» была высказана мысль, что французская революция пошла дальше английской «революции» 1688 г., и теперь уже Англия должна догонять Францию по уровню политического развития. Это, однако, отнюдь не означало, что он призывал к новой революции в Англии. По существу, программные требования либеральных элементов не шли дальше проведения парламентской реформы.

Именно в полемике с Прайсом Эдмунд Берк написал свои «Размышления о французской революции» (1790) -книгу, ставшую своеобразным манифестом идей английской и международной реакции. Недаром Георг III рекомендовал «каждому джентльмену» прочесть эту книгу, а французский король Людовик XVI пытался в последние месяцы перед падением монархии перевести ее на французский язык. Составив себе имя либеральными нападками на торийскую олигархию 60-70-х годов, Берк стал в конце жизни идеологом крайне реакционных кругов английского господствующего класса. Берку не столь важно было осудить с позиций феодальной реакции французскую революцию, сколь нанести удар по всей системе взглядов Просвещения.

Каждый период, уверяет Берк, может развиваться лишь в русле традиции, созданной предками, причем главным законом существования общества является «закон сохранения» (conservation). Любая ломка общественного и политического уклада, любая попытка создать совершенно новый порядок вещей, построенный в соответствии с выводами разума, противоречит этому закону.

Берку удалось частично уловить слабость просветительской социологии - ее абстрактный характер; не без основания он указал также на значение исторической традиции в судьбах народов. Но традиция превращалась в его трактовке в самодовлеющую и почти мистическую силу, навеки предопределяющую политические принципы и политическую организацию данного народа. Из его концепции вытекает не только категорическое отрицание революции, но и специфический подход к эволюции государственных форм и политической жизни. Изменения в государстве он считает возможными лишь в случае крайней необходимости, и притом с наименьшим отклонением от сложившихся учреждений и принципов управления. Такова была политическая концепция нового торизма, возглавленного Питтом Младшим, и идеи Берка стали теоретическим обоснованием политики всесильного премьер-министра; эти же идеи во многом характерны для всей последующей истории торийской партии.

Прославляя феодальную эпоху, призывая вернуться к тем временам, когда люди будто бы не руководствовались велениями расчета и разума, Берк становится предшественником и теоретиком реакционного романтизма. Именно в духе позднейшей художественной практики романтиков (хотя и не без влияния сентиментальной прозы) Берк рисует образ страдающей красавицы - французской королевы Марии Антуанетты и скорбит о том, что нет рыцарей, готовых умереть за нее. Д. Пристли остроумно заметил, что Берк пишет о королеве, «словно рыцарь, поклявшийся защитить ее честь».

По существу, книга Берка была призывом к интервенции против французской революции и к террористическому разгрому либеральных и демократических сил в самой Англии. Недаром Гилри в блестящей карикатуре «Вынюхивание крамолы» нарисовал Берка, гротескно увеличенный нос которого просунут в кабинет Ричарда Прайса. Призывы Берка к организованному походу реакции против внутренних и внешних революционных сил были полностью подхвачены подавляющим большинством господствующих классов несколько позже, летом 1792 г.

Это был переломный момент в отношении широких кругов буржуазии к французской революции и в их политической позиции вообще. Частично этот поворот объяснялся ходом событий во Франции. В ходе войны с Австрией, Пруссией и другими феодальными монархиями революционная Франция начала одерживать блестящие победы. 10 августа 1792 г. король Людовик XVI был свергнут с престола, и Франция была провозглашена республикой, французская буржуазия все более решительно брала власть в свои руки, и надежды на ослабление Франции в результате революции явно проваливались. Наоборот, освободившись от феодальных пут, Франция могла превратиться в грозного конкурента и подорвать английское промышленное и торговое первенство. Следовательно, материальные интересы английских промышленников требовали не поддержки революции, а борьбы против нее и толкали буржуазию в объятия крайней феодально-олигархической реакции.

Внутри Англии она также видела главную опасность для себя не в господстве олигархии, а в растущей политической активности широких масс народа, прежде всего рабочего класса.

Подъем рабочего и демократического движения

Дальнейшее развитие промышленного переворота и связанные с ним бедствия широчайших масс трудящихся составили объективную основу обострения классовой борьбы в 90-х годах XVIII в. Главной активной силой массовых народных волнений, которые охватили практически все графства Англии, Шотландию и Уэльс, были рабочие. К этому времени рабочий класс Великобритании успел уже выработать первичную форму своей организации - тред-юнионы. Существуя в форме клубов, обществ взаимопомощи, стачечных комитетов, либо открыто именуя себя профессиональными союзами, эти организации воспитывали своих членов в духе единства классовых интересов. В течение 1792 г. бастовали ткачи Ланкашира, шахтеры Лидса, Бристоля, графств Корнуэлла и Ланкашира, плотники Ливерпуля, кожевники Лондона.

Массы бастующих рабочих стали прислушиваться к голосу демократических мыслителей и даже создавать свои подлинно па-родные политические организации. Над всей демократической публицистикой той эпохи возвышается трактат Томаса Пэна «Права человека» (1791-1792), сыгравший выдающуюся роль в формировании революционно-демократической идеологии в Англии.

Талантливо опровергая концепцию Берка, которая сводилась к тому, что «мертвые должны управлять живыми», Пэн выдвинул широкую политическую программу, выходившую далеко за пределы либеральной программы «Общества революции». Не робкая парламентская реформа, а коренная ломка государственного и общественного строя необходима Англии.

Под влиянием идей Пэна находились и те передовые рабочие, мелкие собственники и интеллигенты, которые с конца 1791 г. начали создавать свои политические организации. В эти месяцы возникли народные общества в Шеффилде, Норвиче, а в начале 1792 г. была основана самая крупная и значительная демократическая организация той эпохи - Лондонское корреспондентское общество. Его организатором был сапожник Томас Гарди, участник демократического движения 70-80-х годов, воспитанный на идеях Картрайта, Пристли, Горна Тука и других радикальных идеологов.

Уже к концу 1792 г. Лондонское корреспондентское общество насчитывало свыше двух тысяч членов, и его ряды продолжали расти. Установив посредством переписки (отсюда и название общества) связи с провинциальными народными обществами, лондонские демократы стали играть роль организационного и идеологического штаба демократического движения в стране.

Симпатии к революционной Франции сочетались у английских демократов со стремлением применить на английской почве «принципы 1789 г.». «Сажайте, сажайте Дерево, истинное Дерево Свободы», - гласил припев песни, ставшей популярной в массах, причем далее недвусмысленно говорилось, что водой для полива Дерева Свободы должна служить «кровь тиранов».

Все эти события 1792 г. - массовые стачки и волнения, образование народных политических организаций, бурный поток демократической и революционной литературы - насмерть испугали промышленную и торговую буржуазию. Нетрудно представить себе психологию фабриканта средней руки, который привык видеть в «своих» рабочих более или менее покорных исполнителей, чувствовать себя на фабрике полновластным хозяином. Но вот на улицы английских городов вышел рабочий класс. Пусть он пока еще только начинает свою самостоятельную политическую деятельность, выдвигая лозунги, объективно сводящиеся к проведению буржуазно-демократической революции, - все равно он уже начинает противопоставлять себя буржуазии. Рабочие бастуют, т. е. выступают непосредственно против него - фабриканта. Они борются против дороговизны, т. е. выступают не только против лендлорда, но и против купца-спекулянта. И они же сажают Дерево Свободы, требуют реформы парламента, создают свои независимые организации. Что опаснее для этого фабриканта - аристократическое пренебрежение верхов или наступление ставших непокорными низов? Да, получив непосредственный доступ к рулю государственного корабля, можно было бы двигаться быстрей, а значит - сделать рейс более доходным. Но он и так достаточно выгоден. Гораздо страшнее, если взбунтуется команда. Так не лучше ли объединиться с олигархической верхушкой - ведь у нее такой великолепный политический опыт, и она найдет средства подчинить команду воле офицеров. А когда наступит штиль, тогда можно будет вернуться к вопросу о том, кому же все-таки стоять на капитанском мостике. И фабриканту уже начинает казаться, что идея свободы, равенства, братства - самая опасная идея века, что французы слишком далеко зашли в своей революционности, что добрые старые английские традиции (традиции консерватизма) мудрее идей Просвещения, наконец, что «король и церковь» - лучший лозунг дня. Так завершился переход английской буржуазии в лагерь реакции. Если в 1789-1791 гг. она еще выступала против олигархии, то с 1792 г. она на длительное время сомкнулась с олигархией против народа.

Опираясь на поддержку всех слоев господствующего класса, правительство Питта решилось применить самые крайние меры в борьбе против народа и его демократических лидеров. Была издана королевская прокламация против «мятежных сочинений», среди которых на первом месте были названы «Права человека» Томаса Пэна. Этот выдающийся революционер вынужден был бежать во Францию, где его встретили восторженно, предоставили французское гражданство и даже избрали членом Конвента. В Англии же он был объявлен вне закона. Так складывался единый фронт правительства, олигархии и буржуазии против народа.

Это, конечно, не означает, что в Англии вовсе исчез буржуазный либерализм. В 1792 г. окончательно оформился давно назревший раскол в партии вигов. Большинство партии полностью сомкнулось с торийской реакцией. Герцог Портлендский и другие аристократические лидеры вигов вошли в правительство Питта, которое, таким образом, приобрело коалиционный характер. Левое крыло во главе с Чарльзом Фоксом осталось в оппозиции и выступало против политики правительства. Фокс был убежден, что репрессии и нарушения элементарных свобод представляют большую опасность для существующего режима, чем либеральная тактика. «Чем свободнее могут выражаться мнения, - говорил он, - тем менее они могут представлять опасности. Лишь тогда мнения становятся опасными для государства, когда преследования вынуждают его жителей высказывать свои мысли под величайшей тайной». Таким образом, вигская оппозиция не расходилась в принципе с правительством: и тори, и виги, даже самые «левые» из них, ополчились против угрозы буржуазно-демократической революции, и расхождения затрагивали лишь вопросы тактики. Не обладая еще в то время тем политическим опытом, той мудростью в отстаивании своего господства, которая станет впоследствии характерной для английской буржуазии, она склонилась к консервативной тактике.

Идеи либерализма не только не встретили поддержки в широких кругах буржуазии, но и не оказали в то время сколько-нибудь значительного влияния на массы рабочих и мелкую буржуазию. Активно участвуя в классовой борьбе, эти массы создавали элементы новой демократической культуры и идеологии, противостоящие идеологии господствующих классов. Конечно, новая идеология была еще незрелой и отражала первые шаги творчества рабочего класса, далеко еще не осознавшего своей исторической миссии.

Капиталистические отношения были еще слишком слабо развиты, чтобы современники именно в них могли увидеть источник всех бедствий народа. Наоборот, главное острие демократической идеологии было направлено против пережитков феодализма, сковывающих развитие буржуазного общества. В то же время народ с ненавистью относился ко всем крупным собственникам, усматривал главное несчастье человечества в делении его на богатых и бедных. Наряду с бурным протестом против существующего строя начало формироваться и смутное недовольство складывающимися новыми отношениями. Выражением этих сложных противоречий и стала неясная мечта о счастливом будущем, об обществе всеобщего братства и подлинного равенства. Она воплощалась как в социалистических утопиях, так и в искусстве революционного романтизма. Едва ли не наиболее ранним и наиболее ярким выразителем этой тенденции был Уильям Блейк (1757-1827) - выдающийся поэт и художник.

Выходец из мелкобуржуазной среды, гравер по специальности, близкий по духу к передовым художникам, мыслителям, писателям и связанный со многими из них личной дружбой, Блейк еще в 1780 г. создал совершенно необычную для того времени картину «Радостный день». Обнаженный юноша, почти не касаясь земли и устремляясь навстречу солнцу, несет в себе такую радость и надежду, что зрителю трудно не зарядиться его верой в светлое будущее. Уже в этой картине Блейк придерживался принципа, который впоследствии сформулирует и теоретически: главное в искусстве - не анатомическая точность изображения, а мастерство линии и чеканность формы, т. е. цельность воспроизведения образа. Блейк видел в искусстве лучшее оружие в борьбе за преобразование мира, и поэтому вступил в бой за гражданскую поэзию и живопись. Он стремился к созданию грандиозных обобщенных образов, которые, выражая революционную идею, могли лишь в самых общих контурах наметить ее социальную сущность. В этом и заключается главная особенность революционного романтизма как художественного метода. Блейк жил передовыми идеями своего века, выражая и развивая их в свойственной ему творческой манере. В первые годы революции он создал поэтический образ Орка - «страстного духа свободы», гения восстания и вдохновения. Блейку не хватало героев античной или библейской мифологии - он создавал новые мифы и новых мифических героев, и Орк был ему наиболее близок. Некоторые даже полагают, что юноша с картины «Радостный день» - это первая попытка изобразить Орка средствами живописи.

На грани между Просвещением и революционным романтизмом стоял виднейший идеолог демократического движения той эпохи Уильям Годвин (1756-1836). Друг Пэна и Блейка, тесно связанный с руководством Лондонского корреспондентского общества, Годвин подверг уничтожающей критике олигархический режим. Его главный труд - «Политическая справедливость» (1793) - выходит далеко за пределы просветительской критики феодализма и его пережитков. Годвин ставит коренные проблемы социальных противоречий эпохи и усматривает источник несправедливости прежде всего в концентрации богатства в руках немногих, в делении общества на богатых и бедных. «Быть богатым, - пишет он, - это значит, собственно, иметь патент, позволяющий одному человеку распоряжаться производительной деятельностью другого». Отвергая господствующую систему собственности, Годвин не удовлетворяется и другой возможной системой, при которой каждый будет владеть продуктом своего труда. Справедлив лишь принцип распределения собственности по потребностям членов общества. В признании этого принципа Годвин, как отмечал Энгельс, граничит с коммунизмом. Однако, выражая чаяния лишь недавно сформировавшегося пролетариата и масс мелких производителей, Годвин полагает, что основой будущего общества будет не общественная собственность, а индивидуальная собственность крестьян и ремесленников. Человек, по его мнению, должен быть свободен от каких-либо ограничений, связанных с коллективным трудом и вообще существованием общества. Не случайно Годвин отрицает государство, и закон, и централизованное управление обществом - здесь он выступает как предшественник анархизма.

Уже в отрицательном отношении к последствиям капиталистического прогресса, в устремленности к будущему обществу, сколь утопическим оно ни представлялось, проявляется близость Годвина к зарождающемуся течению революционного романтизма. В литературном творчестве Годвина эта близость проявляется еще ярче. При всей остроте социальной критики, пронизывающей наиболее известный роман Годвина «Вещи, как они есть, или Приключения Калеба Уильямса» (1799), его герой трагически одинок, он - бунтарь, не имеющий связи с народом. Калеб Уильямс - вполне реальный человек, а не символическая фигура типа Орка. Но его горькая судьба, постоянно преследующий его злой рок, сближают этого героя с образами романтической поэзии.

Поворот буржуазии в сторону реакции во внутренней политике сопровождался решением правительства Питта принять непосредственное участие в войне реакционных монархий Европы против революционной Франции. В качестве повода для разрыва дипломатических отношений Питт избрал казнь Людовика XVI по приговору Конвента. Французский поверенный в делах был выслан из Лондона: тем самым английское правительство провоцировало войну. 1 февраля 1793 г. Конвент объявил войну Англии.

Для английской правящей олигархии, а также для новой буржуазии это была война за европейскую и мировую гегемонию, за господство на мировых рынках и колониальное первенство. Англия опиралась на бесспорное превосходство своей промышленности и на свою финансовую мощь. Именно экономические преимущества, а также островное положение дали возможность правящим кругам Англии на всем протяжении войны воевать в основном руками своих союзников, беря на себя лишь морские операции и лишь изредка отправляя наземные войска на континент.

Хотя в ходе войны и бывали короткие периоды, когда Англия оставалась в одиночестве против могущественного противника, английской дипломатии при помощи субсидий, шантажа, интриг сравнительно быстро удавалось создавать новые антифранцузские коалиции на смену распавшимся.

Положение рабочих и английской бедноты в период войны резко ухудшилось. Колоссальные военные расходы самой Англии и, главное, субсидии, которые выплачивались союзникам, покрывались за счет трудящихся слоев населения. Резко возросли косвенные налоги, что привело к невиданной ранее дороговизне.

Английские демократы с самого начала были решительными противниками «войны, направленной против свободы Европы». В декабре 1792 г. в Эдинбурге собрался съезд демократических организаций Шотландии, который назвал себя Конвентом. В апреле 1793 г. Конвент собрался вторично, и с тех пор заседания его стали ежемесячными; его поддержали и корреспондентские общества Англии, а после приезда делегации от Лондонского общества в ноябре было принято наименование «Британский конвент народных делегатов, собравшихся для обеспечения всеобщего избирательного права и ежегодного переизбрания парламента». Это был шаг на пути к образованию подлинно демократической партии, противостоящей обеим олигархическим партиям.

Деятельность корреспондентских обществ вызвала панику в господствующих классах. Правительство, продолжая начатую в 1792 г. политику репрессий, в мае 1793 г. распорядилось арестовать Гарди, Телуолла и других вождей общества.

Питт провел через парламент закон о временной приостановке действия Habeas Corpus Act. По существу, это означало введение в стране чрезвычайного положения, и, хотя эта мера рассматривалась как сугубо временная, парламент, ежегодно продлевал ее действие вплоть до 1801 г. В течение почти восьми лет Англия жила в атмосфере полного бесправия и полицейского произвола.

Классовая борьба в стране в целом обострялась. Военные расходы и неурожай привели в 1795 г. к голоду в некоторых районах страны. Новая волна продовольственных волнений и стачек, значительно более сильных, чем в 1792 г., прокатилась почти по всем городам и графствам. В борьбе с дороговизной массы не ограничивались теперь разгромом складов и лавок, а требовали, по французскому примеру, введения максимальных цен на продовольствие.

В столице волнения приобрели особенно угрожающий для властей характер. В течение 1795 г. в Лондоне бастовали водопроводчики, грузчики угля и другие категории рабочих. Продовольственные волнения переплетались со стачками, бунтами против насильственной вербовки в армию и открытыми политическими выступлениями против короля и правительства. В июле 1795 г. возмущение вербовщиками дало толчок к политическим демонстрациям. Король Георг возвращался из парламента под крики «Хлеба! Долой войну!». Через несколько дней демонстранты выбили стекла в доме премьер-министра, причем на этот раз раздавались весьма недвусмысленные возгласы «К черту короля! К черту Питта!». Наконец, в октябре 1795 г. толпа окружила карету короля и забросала ее камнями; возгласы «Долой войну и короля!», «Требуем хлеба!», «Долой тирана!» свидетельствовали о том, что экономические требования переплетались в сознании масс с чисто политическими лозунгами свержения монархии и прекращения войны с Французской республикой.

Между тем реакция продолжала усиливаться. После октябрьских волнений 1795 г. в Лондоне Питт провел через парламент «Два акта», как их тогда именовали, - новые реакционные законы, направленные против народных выступлений и демократических организаций. Акт «Об охране личной безопасности короля и правительства против изменнических и мятежных действий и покушений» объявлял государственным преступником лицо, устно или печатно требующее от короля изменений в политике либо в составе кабинета. Второй акт - «О более действенных мерах для предупреждения мятежных митингов и собраний» - устанавливал, что для созыва митинга требуется разрешение трех мировых судей. Оратор, произносивший «опасные» речи, мог быть тут же арестован. Эти законы встретили поддержку различных организаций буржуазии, в том числе Лондонского городского совета.

Идеи просвещения, которые господствовали в буржуазных кругах на всем протяжении XVIII в., получив историческую проверку в битвах французской революции и в ходе революционного подъема в Англии, утратили свою привлекательность для буржуазии. Политическая и общественная борьба пугала призраком революции, и буржуа спешил спрятаться от нее, уйдя в сферу религиозных, мистических, иррациональных верований и чувств. Сложность и противоречивость социальных и политических тенденций эпохи, в которых трудно было разобраться современнику, подрывала веру в просветительский Разум, создавала представление, будто человек лишь игрушка в руках высших неземных сил. Этим настроениям части буржуазии, а также феодально-олигархических кругов соответствовала сформировавшаяся в эти годы идеология и художественная практика реакционного романтизма.

Вместе с господствующими классами Англии в середине 90-х годов в сторону реакции повернули и поэты-лэйкисты. Кольридж, Вордсворт, Саути теперь уже не воспевают революцию; наоборот, они раздраженно отвергают идеи Просвещения, культ Разума, осуждают вооруженную борьбу против угнетения.

Ненавидя капиталистическую действительность, отвергая экономический и общественный прогресс, реакционные романтики звали человечество назад, к идеализируемому ими феодальному прошлому. Вордсворт воспевает «естественное» (в его трактовке - добуржуазное) существование; простодушный, живущий вне интеллектуальных интересов и политических страстей и, главное, покорный судьбе крестьянин - излюбленный герой его баллад. При этом существование мирных поселян насыщено не здоровой радостью жизни, общения с природой, теплом семейных отношений (как это было типично для сентименталистов), а мрачными и трагическими событиями - необъяснимыми смертями, внезапными нервными припадками, распадом семей. Все это происходит на фоне таинственных ночных пейзажей; мистически светит луна; кричит сова, вселяя ужас в сердце ночного путника. И люди все время ощущают вмешательство высших сил, которые таятся едва ли не за каждым событием повседневной жизни.

Если Вордсворт вносит иррациональное, мистическое начало в обыденную жизнь, то Кольридж избирает фантастические и экзотические сюжеты, вводит в свои поэмы и баллады «сверхъестественные» образы. Над его героями довлеет рок, и призраки рядом с людьми бродят по страницам его произведений. Таково было своеобразное разделение труда между друзьями, и они прямо заявили об этом, поясняя впоследствии замысел своего совместного сборника «Лирические баллады». Эта книга, вышедшая в 1798 г., была первым манифестом реакционного романтизма на английской почве, окончательно оформившим это направление в литературе и искусстве Англии. В мрачном «романтическом» пейзаже, в столкновении героев с непреодолимой силой рока можно угадать опосредствованное выражение смятения, охватившего господствующие классы. Но разрешение противоречий эпохи реакционные романтики видели в религиозном смирении, в отказе от активного отношения к жизни, в асоциальном погружении человека в «глубины» мистики и потустороннего мира, в «тайны бытия».

Реакционному мировоззрению лэйкистов соответствовал и их подход к задачам искусства, к месту поэзии в жизни общества. Для них талант поэта - выражение «божественного начала»; функция поэта заключается в том, чтобы поддерживать связь между человеком и «творцом». Сознательный, теоретически обоснованный разрыв между искусством и жизнью, отказ от участия в общественной борьбе, уход в сферу «возвышенного», таинственного, иррационального - такова была эстетическая программа реакционных романтиков.

Наибольшей остроты классовая борьба достигла в 1897-1898 гг. Продовольственные волнения, стачки, солдатские бунты вспыхивали то в одном, то в другом графстве, захватывая и такие крупные города, как Гулль, Норич, Манчестер, Дерби. Поражения на фронтах еще более подрывали престиж правительства. Два события особенно обострили обстановку - восстание в военном флоте и назревавшая вооруженная борьба ирландского народа.

Восстание военных моряков началось 15 апреля 1797 г. на кораблях эскадры, базировавшейся в Портсмуте. Этот портовый город уже с 1795 г. стал ареной народных волнений и особенно стачек рабочих верфей, т. е. того отряда рабочего класса, который Наиболее тесно был связан с моряками. В городе существовало Местное корреспондентское общество, состоящее преимущественно из рабочих. 21 апреля восстала также эскадра в Плимуте. Вопреки приказу командования она в середине мая вышла в море и присоединилась к восставшим морякам Портсмута. Вскоре (12 мая) флаг восстания был поднят на кораблях, стоявших в гаванях Ширнесс и Нор. В конце мая восстала Североморская эскадра в Ярмуте; к началу июня корабли этой эскадры пришли в Нор и соединились с повстанцами этой гавани.

Между кораблями каждой эскадры была установлена тесная связь, команды избрали делегатов, и делегатские собрания в период восстания стали фактическими хозяевами положения на флоте. Офицеры были взяты под стражу или отосланы на берег. На кораблях взвились красные флаги: в английском флоте это означало сигнал к бою, но в момент восстания красный флаг воспринимался и как символ революции. Накануне и в ходе восстания выдвинулись активные руководители, которые пользовались доверием матросов. Среди них наиболее известен бывший школьный учитель Ричард Паркер, избранный председателем собрания делегатов моряков Ширнесса и Нора. Паркер проявил себя как талантливый организатор масс и искусный тактик.

Опираясь на оставшиеся верными правительству части морской пехоты и армию, используя внутреннюю борьбу в лагере восставших и примиренческое настроение среди части матросов, Питт сумел подавить восстание; Паркер и другие его руководители были казнены. Главная причина поражения восстания заключалась в отсутствии организационной связи между матросами и другими отрядами освободительного движения.

С начала 90-х годов массовое освободительное движение ирландского народа вступило в новую, более высокую фазу и стало существенной составной частью общего подъема демократических сил на Британских островах.

Однако разобщенность по религиозному признаку оставалась главным препятствием на пути к освобождению Ирландии от английского гнета. Именно поэтому наиболее сознательные из ирландских революционеров видели свою задачу прежде всего в объединении всей нации для совместной борьбы. Свою политическую организацию они так и назвали - «Объединенные ирландцы», подразумевая под этим единство католиков и протестантов. Организатором и руководителем объединенных ирландцев был выдающийся революционер Уолф Тон (1763-1798). Выходец из средне-буржуазной семьи, начинающий дублинский адвокат, Уолф Тон активно включился в политическую борьбу в годы французской революции. Вынашивая планы отделения от Англии и провозглашения Ирландской республики, Тон надеялся на прямую военную помощь со стороны Франции. В 1791 г. организации «Объединенных ирландцев» существовали уже во всех городах. Это была первая массовая политическая партия не только в Ирландии, но и вообще на Британских островах. Члены этой организации находились под влиянием передовых демократических идей века, изучали французских просветителей, читали Пэна и Годвина.

Правительство Питта, имевшее через многочисленных шпионов подробную информацию о деятельности «Объединенных ирландцев» и вообще о положении в Ирландии, недолго колебалось между тактикой уступок и методом кровавого разгрома нарастающих революционных сил. В 1794 г. общество «Объединенных ирландцев» было запрещено, организации его разгромлены, лидеры арестованы либо, подобно Тону, изгнаны из страны. Немало умеренных участников движения теперь отшатнулись от него, но общество в целом сохранилось и превратилось в нелегальное. В низовых ячейках все большую роль начали играть рабочие, ремесленники, революционно настроенные интеллигенты.

Теперь уже «Объединенные ирландцы» стали готовиться к вооруженному восстанию. В одних только военных отрядах состояло около 300 тыс. человек. Для руководства восстанием была создана директория из трех человек. Главным военным руководителем стал друг Уолфа Тона пламенный и самоотверженный революционер Эдуард Фицджеральд.

«Объединенные ирландцы» поддерживали тесные связи с английскими демократическими обществами, которые весьма сочувственно относились к освободительной борьбе ирландского народа. Однако отрицательное отношение руководителей корреспондентских обществ к насильственным мерам вскоре показало ирландским революционерам, что они не могут рассчитывать на непосредственную поддержку восстания из Англии, и еще меньше - на восстание в самой Англии. Именно потому, что английские демократы в целом не встали на путь восстания, ирландские революционеры главным своим союзником считали Францию.

Уолф Тон вступил в контакт с французским правительством и генералитетом, убеждая их отправить в Ирландию 20 тыс. солдат и уверяя, что при поддержке ирландского народа они добьются очень легкой победы, Франция, однако, предпочла нанести удар по Англии в других районах мира, в частности в Египте, куда и была направлена армия Наполеона Бонапарта. Тону все же удалось организовать на рубеже 1796 и 1797 гг. десантный отряд под командованием генерала Гоша. Но плохая организация операции, преимущества английского флота и морская буря привели к провалу этой попытки.

Французское командование не воспользовалось для повторения ее крайне благоприятным моментом - восстанием в английском флоте в апреле - июне 1797 г. Между тем масса «Объединенных ирландцев» рвалась в бой. Правительство сознательно провоцировало восстание, чтобы подавить его в крови и навсегда лишить ирландский народ воли к сопротивлению. Директория «Объединенных ирландцев» всячески пыталась не допустить преждевременного выступления, но в некоторых графствах все же вспыхнули мятежи. Французская помощь, обещанная на весну 1798 г., все не приходила, а в Ирландии обстановка требовала немедленных действий.

В марте 1798 г. были арестованы виднейшие руководители организации. Только Фицджеральду удалось скрыться, и он с группой друзей решил назначить дату восстания на 23 мая. Но уже 18 мая он был схвачен полицией и вскоре умер от ран, полученных во время ареста. В эти же дни были арестованы и другие руководители, избежавшие этой участи в марте. Восстание осталось без централизованного руководства и превратилось в серию почти не связанных между собой выступлений. Французы медлили, а десант был отправлен лишь в августе, когда восстание во многих местах было подавлено, а в других - шло на убыль. Десант был разбит англичанами, а следующая экспедиция в октябре 1798 г. была разгромлена в морском бою. В этой битве участвовал и Уолф Тон, находившийся на борту одного из кораблей в форме французского офицера. Он был опознан и впоследствии приговорен к казни, которой избежал, покончив самоубийством в тюрьме.

Три года длилась свирепая расправа над участниками восстания и вообще над ирландскими крестьянами. Специальные команды вешали их без суда, расстреливали; десятки тысяч ирландцев пали жертвами репрессий. В этой обстановке Питту не составило большого труда сломить робкое сопротивление ирландских либералов и добиться полного слияния Ирландии с Англией, ликвидации даже видимости ирландской автономии. Подкупами, угрозами, шантажом депутаты ирландского парламента были приведены к абсолютной покорности, и в 1800 г. приняли решение об унии с Англией. Это означало, что ирландский парламент ликвидируется. Взамен Ирландия получила право посылать 100 депутатов в британскую палату общин; ей было предоставлено также 32 места в палате лордов.

Правительству удалось таким образом подавить демократическое движение 90-х годов. Удалось потому, что различные потоки этого движения: народные волнения, восстания во флоте, армейские бунты, ирландское восстание - были разобщены, не имели единого революционного руководства. И все же 90-е годы XVIII в. были чрезвычайно важной эпохой в английском рабочем и демократическом движении. Именно в этот период, благодаря отказу буржуазии от борьбы за буржуазно-демократические преобразования, единственной объективно революционной силой стал рабочий класс и примыкающие к нему слои мелкой буржуазии.

Политическая и идеологическая борьба в период наполеоновских войн

Когда в 1797 г. распалась первая антифранцузская коалиция, английская дипломатия срочно приступила к формированию второй коалиции, и в 1798 г. Англия, Россия, Австрия и Турция объединились для совместной борьбы с общим врагом - Францией.

Участие Англии в сражениях ограничивалось действиями на море и, разумеется, в колониях. На континенте английские войска отсутствовали, если не считать длительной и весьма бесславной экспедиции генерала Артура Уэлсли, впоследствии герцога Веллингтона, на Пиренейском полуострове (1808-1813). Тем более велика была заинтересованность Англии в союзниках, которые выполняли бы функции «солдат на континенте». И действительно, когда вторая коалиция распалась, Англия сравнительно быстро сколотила третью коалицию (1805), а затем и четвертую (1806), и пятую (1809).

Островное положение и преимущество английского флота давали возможность Англии вести длительную войну, не боясь вторжения наполеоновских войск на свою территорию. Впрочем, в 1804-1805 гг. такая опасность нависла над Англией, но русские и австрийские войска отвлекли армии Наполеона на восток, а победа английского флота под командованием адмирала Нельсона над французским флотом у мыса Трафальгар (21 октября 1805 г.) окончательно закрепила морское превосходство Англии.

В апреле 1801 г. английская эскадра вошла в Копенгагенскую бухту и, пользуясь превосходством своих кораблей и абсолютной неожиданностью этого нападения для датчан, уничтожила датский военно-морской флот. Спустя шесть лет эта операция была повторена, только на этот раз часть вновь созданного датского флота была не уничтожена, а уведена в английские порты. Этот разбой, продолжавший пиратские традиции XVI-XVII вв. породил выражение, иногда употребляемое в политической и военной публицистике - «копенгагизировать флот», т. е. уничтожить его без объявления войны.

Море всегда играло немалую роль в исторических судьбах Англии. С моря приходили англосаксонские, датские и нормандские завоеватели. С заморскими странами Францией, Испанией, Нидерландами велись длительные войны. За морями возникали английские переселенческие колонии - в Америке, Австралии, Новой Зеландии. В 1770 г. капитан Джон Кук открыл восточное побережье Австралии и объявил его английским владением. В Австралии была основана колония Новый Южный Уэльс, и уже через два десятилетия английское правительство учредило здесь место ссылки для уголовников и политических преступников. На морях столетиями пиратствовали английские моряки, по морям велась обогащавшая купцов, промышленников, банкиров, двор торговля. Понятно, что правящие классы старались создать романтический ореол вокруг адмиралов, капитанов, путешественников, и сделать это было тем легче, что и в широких слоях народа мужество и удаль «морских волков» вызывали восхищение и чувство национальной гордости.

Своеобразный культ моря приобрел в начале XIX в. новые истоки и новые черты. Чем больше обуржуазивалась Англия, чем Прозаичнее и скучнее становилась повседневная жизнь, тем больше привлекало море и связанное с ним представление об опасностях, подвигах, борьбе со стихией.

Для поэта или художника революционно-романтического направления море было той свободной стихией, над которой не властны людские пороки, где все стяжательское, мелочное отходит на второй план перед величием и красотой природы.

Едва ли не центральное место занимает море в творчестве одного из крупнейших английских пейзажистов Уильяма Тернера (1775-1851). Великолепный акварелист, придававший особое значение свету, воздуху, колористическим исканиям и в этом во многом предвосхитивший импрессионистов, Тернер был прежде всего романтиком. Его привлекали необычные и фантастические сюжеты - дикие скалы, утесы, развалины, грозовые ливни и прежде всего - море, бурное, мрачноватое, немного таинственное и почти всегда - в байроновском «борении стихий». Его «Мол в Кале» (1802-1803) - типичный романтический морской пейзаж. Здесь все - и предгрозовое небо, почти сливающееся с бурными волнами, и парус на переднем плане, и белые гребешки волн - вызывает чувство тревожного ожидания, создает атмосферу надвигающейся катастрофы. Значительно позже (1838) Тернер написал знаменитую картину «Последний рейс корабля «Отважный», в которой сказались результаты его колористических исканий. Прозрачный чистый воздух, многоцветная гамма солнечного заката, штилевое море - все это уже очень далеко от сугубо романтических морских пейзажей начала века.

Какая-то частица отношения поэтов и художников романтического направления к морю проникала в сердца миллионов англичан; это отношение выражало в художественной форме то, что испытывал народ, переплеталось с впечатлением от бесчисленных морских историй, которые рассказывались в тавернах, на ярмарках всей страны. Верхам общества не так уж трудно было привнести в это лирико-романтическое отношение народа к морю элементы шовинистического презрения к иностранцам, претендующим на свою долю позиций на морях, и победы английских моряков восторженно встречались в стране. Победитель в Трафальгарском сражении Нельсон стал национальным героем, и даже разбойничьи налеты па Копенгаген воспринимались как «славные» успехи английского оружия.

Борьба на море приобрела еще большее значение с 1806 г., когда Наполеон, убедившись в невозможности высадить десант в Англии, сделал попытку сокрушить ее другим методом. Специальным декретом он ввел континентальную блокаду Англии. Отныне всем странам, зависимым от Франции, предписывалось прекратить всякую торговлю с Англией, закрыть свои порты для английских кораблей. Тем самым Англия лишалась важнейшего для себя европейского рынка, и быстро растущая английская промышленность должна была впасть в состояние глубокого кризиса. Действительно, блокада привела к сокращению английского экспорта примерно на 10% общей стоимости экспортируемых товаров, а в 1809 г. начался торгово-промышленный кризис. Некоторые мелкие и средние фирмы, работавшие преимущественно на экспорт, обанкротились.

Американская буржуазия не желала упустить период, когда Франция и Англия истощали силы в длительной войне, и перешла к активной экспансионистской политике на американском континенте. Американские войска без объявления войны вторглись на территорию Канады, что само по себе могло привести к войне. Но агрессивные действия со стороны США были лишь одной и не самой важной причиной конфликта. Гораздо большую роль играла английская политика контрблокады, которая распространялась, конечно, и на корабли США. Англия не только захватывала американские суда, но и принудила 6 тыс. американских моряков, задержанных во время этих операций, служить в английском флоте. Американская буржуазия ответила на это прекращением торговых сношений с Англией и ее колониями. Это было сильным ударом по английской экономике: ведь в период континентальной блокады значение американского рынка резко возросло. Как ни маневрировало английское правительство, пытаясь урегулировать конфликт с США, 18 июня 1812 г. война была объявлена.

Между тем судьба мира решалась как раз в это лето 1812 г. совсем в другом районе земного шара - на полях России. После распада пятой коалиции Россия осталась лицом к лицу с наполеоновской империей, и теперь, в ходе Отечественной войны, русский народ свершил свой великий исторический подвиг. Разгром «великой армии» Наполеона в 1812 г. был решающим переломным моментом во всей истории наполеоновских войн. Только победа России дала возможность Англии выделить для войны с США достаточные военно-морские и наземные силы. Англо-американская война шла с переменным успехом, но морское превосходство Англии все же обеспечило ей перевес. В ходе войны английская армия даже захватила столицу Соединенных Штатов - Вашингтон и ознаменовала свою победу варварским поджогом крупнейших зданий города. Тем не менее обстановка в Европе вынудила Англию предложить американцам почетный мир, который и был заключен в конце 1814 г. в Ренте. США не получили территорий, на что рассчитывали, начиная войну, но Англия еще раз торжественно признала независимость США и прекратила захват американских кораблей.

Помимо значительного расширения своих владений в Индии, за годы войны Англия захватила ряд важных стратегических пунктов на Средиземном море (Мальту), в Африке (Капскую колонию), приобрела монопольное положение на рынке Бразилии и т.д.

Таким образом, все слои господствующих классов Англии, включая промышленную буржуазию, имели основания поддерживать партию тори. Правительство Питта охотно откликнулось на петиции промышленников и в 1799 г. провело в парламенте закон о запрещении тред-юнионов и других объединений рабочих.

Только рабочий класс продолжал упорную борьбу с предпринимателями и поддерживавшим их правительством, только он не склонился перед реакцией и тем самым спас честь английского народа в те мрачные годы. Несмотря на закон 1799 г., рабочие сохранили свои профсоюзы и даже создавали новые тред-юнионы. Организуя стачки (крупнейшими из них была стачка 40 тыс. ткачей в Шотландии в 1805 г. и 60 тыс. рабочих Манчестерского округа в 1808 г.), рабочие все чаще прибегали также к методу уничтожения орудий производства. Центром движения стал район Ноттингема. В 1811 г. здесь был образован подпольный профсоюз вязальщиков - организация луддитского движения, которой удалось связаться с аналогичными организациями страны.

Наибольшего подъема движение достигло в 1811-1812 гг., когда страна переживала экономический кризис, связанный с континентальной блокадой и временной утратой американского рынка. Предприниматели были терроризированы и пастолько напуганы, особенно в Ноттингеме, что постоянно требовали от правительства присылки войск для охраны фабрик.

В этот период широкое распространение в буржуазных кругах приобрела крайне реакционная и бесконечно далекая от науки теория священника Томаса Мальтуса (1766-1834). В 1798 г. он опубликовал свой «Опыт о законе народонаселения», и эта книга сразу настолько пришлась по вкусу буржуазному читателю, что уже в 1803 г. она была переиздана и затем переиздавалась неоднократно. Мальтус утверждал, что бедность неискоренима по самим законам природы. Если средства пропитания растут в арифметической прогрессии, то само население земли, по Мальтусу, возрастает в прогрессии геометрической, и поэтому всегда будет «избыточное» население, которое обречено на нищету, страдания и вымирание. Из этого делался успокаивающий совесть буржуа вывод, что в нищете рабочих будто бы никто не виноват - пи отдельное лицо, ни социальный строй. «Человек, рождающийся па свет, уже занятый другими, если семья не имеет средств его кормить или если общество не нуждается в его работе, - такой человек не имеет ни малейшего права требовать себе даже малейшей части пищи, и на самом деле он - лишний на свете. Природа приказывает ему удалиться и не замедляет сама привести в исполнение свой приговор».

Но рабочие, вопреки теории Мальтуса, не желали умирать голодной смертью и даже боролись за лучшую жизнь. Перепуганная буржуазия видела выход только в обращении к грубой силе, к армии и полиции. Паническое состояние умов господствующих классов Англии выражал, в частности, глава реакционных романтиков Саути: «В настоящий момент только армия предохранит нас от самой страшной опасности: восстания бедных против богатых».

Парламент в 1812 г. принял закон о введении смертной казни за участие в луддитском движении. Этот чудовищный закон прошел почти без возражений в обеих палатах парламента, и только Байрон в палате лордов произнес гневную речь против составителей билля, которые «могут по праву считать себя достойными преемниками того афинского законодателя, о котором говорили, что его законы писаны не чернилами, а кровью». В «Оде авторам билля против разрушителей станков», которую ему удалось напечатать в «Морнинг кроникл», звучит угроза решительных действий:

Не странно ль, что если является в гости К нам голод и слышится вопль бедняка, - За ломку машины ломаются кости И ценятся жизни дешевле чулка? А если так было, то многие спросят: Сперва не безумцам ли шею свернуть. Которые людям, что помощи просят, Лишь петлю на шее спешат затянуть?

Действительно, закон 1799 г. о запрещении союзов, вмешательство полиции и войск в конфликты между рабочими и предпринимателями, закон 1812 г. о луддитах и последовавшие за ним смертные приговоры - все это способствовало довольно быстрому росту политического сознания рабочего класса, тем более что в 90-е годы он активно участвовал в борьбе корреспондентских обществ за демократизацию государственного строя. В луддитских воззваниях стали появляться чисто политические мотивы. В то время как буржуазия примирилась со своей ролью «младшего партнера» олигархии, рабочий класс остался единственным носителем демократических идеалов. В одной из листовок содержался призыв к соотечественникам «выступить с оружием в руках и сбросить ненавистное иго глупого старика Георга III и его еще более глупого сына, их мошенников-министров, всех дворян и тиранов. Последуем благородному примеру храбрых граждан Парижа...». В другой листовке после аналогичного призыва выражалось убеждение, что «нами будет управлять справедливая республика».

Между тем молодой управляющий и совладелец бумагопрядильной фабрики в Нью-Ланарке (Шотландия) Роберт Оуэн (1771-1858) именно в это первое десятилетие XIX в. провел убедительный социальный эксперимент, доказавший, что сокращение рабочего дня, повышение зарплаты, создание сносных условий труда и быта рабочих не только не подрывает устои буржуазного господства, но даже укрепляет его и ведет к росту прибыли. В пустыне капиталистического гнета, чудовищной нищеты, невежества, болезней, пьянства и разврата Оуэн создал своеобразный оазис, где 2500 человек жили и трудились во вполне удовлетворительных (по понятиям того времени) условиях. Рабочий день здесь продолжался 10,5 часа, а не 14, как на других фабриках, рабочие имели возможность покупать товары в фабричной лавке на 20% дешевле, чем у других торговцев, для холостяков были организованы столовые, грязные казармы сменились опрятными жилищами и т. д. Все эти меры не только резко повысили жизненный уровень рабочих, но, улучшив их физическое и моральное состояние, привели к росту производительности труда и соответственно прибылей фабрикантов.

В 1812 г. Оуэн опубликовал свой «Отчет о нью-ланаркском предприятии», а в 1813 г. - «Новый взгляд на общество, или Опыты о принципах выработки человеческого характера». Оба исследования произвели сенсацию, и вскоре Оуэн стал одним из самых знаменитых людей Европы. Оуэн использовал свой ныо-ленаркский опыт, чтобы опровергнуть лженаучную теорию Мальтуса. По сравнению с невежественным и управляемым дурным правительством народом разумный и трудолюбивый народ может произвести неизмеримо больше пропитания на том же отрезке земли, доказывает Оуэн: «Это такое же отношение, как единица к бесконечности». Находясь в самой гуще промышленного переворота, являясь одним из «капитанов промышленности», Оуэн глубоко верил в неисчерпаемые возможности научного и технического прогресса, в том числе - в сельском хозяйстве. Его хвалили в прессе и в речах, к нему в Нью-Ленарк ездили паломники из буржуазии и аристократии, в том числе такой высокопоставленный посетитель, как российский император Александр I, но никто из фабрикантов не намеревался следовать примеру Оуэна.

Ни в социальных, ни в политических вопросах английский буржуа не склонен был к радикальным решениям. Политический радикализм находил опору только в низах народа, среди рабочих, ремесленников, мелкой буржуазии.

Наиболее выдающимся идеологом и вождем радикальных элементов был человек, оставивший значительный след не только в истории политической борьбы первой трети XIX в., но и в истории английской культуры - Уильям Коббет (1762-1835); В 1802 г. Коббет основал газету «Уикли политикл реджистер», которая вскоре стала главным органом радикальной оппозиции всему олигархическому режиму. Коббет в равной степени враждебно относился и к торийским министрам, и к вигскому показному либерализму. Подобно Оуэну, он призывал правительство принять меры для улучшения положения рабочих. Но - в отличие от Оуэна - он ненавидел фабричную промышленность, не верил в то, что технический прогресс может принести счастье народу. В этом смысле он более непосредственно, чем ранний Оуэн, выражал взгляды большинства трудящегося населения. Разоряемый фермер старался удержаться на своем клочке земли и видел в городе источник всех бед. Так же был настроен и ремесленник, которому не под силу было конкурировать с фабрикой. Большинство рабочих, изнывающих под бременем фабричной дисциплины, запертых в тесные казармы или городские трущобы, мечтали о возвращении в деревню и склонны были идеализировать свою нищенскую жизнь на лоне природы. Точно так же и Коббет ненавидел городские скопища домов и беспочвенно мечтал о возврате к деревенскому быту. Его взгляды развивались в общем русле романтизма, однако, в отличие от реакционных романтиков, Коббет отнюдь не склонен был мириться с политической реакцией и господством олигархии. Он рекомендовал и рабочему классу сосредоточить усилия на политической борьбе, имея в виду достижение подлинного народоправства, основанного на всеобщем избирательном праве и демократизации парламента. Глубокое противоречие мировоззрения Коббета, которое лишь отражало противоречивость положения и мышления мелкой буржуазии и незрелость пролетарского движения, подчеркивал Маркс: «Он был одновременно и самым консервативным и самым радикальным человеком в Великобритании - чистейшим воплощением старой Англии и наиболее смелым провозвестником молодой Англии».

Плоть от плоти английского народа, Коббет внес в английскую литературу, прежде всего в литературный язык, истинно народную струю. Реакционные романтики пытались вносить народную лексику в свою поэзию, но это в большинстве случаев оказывалось лишь салонной стилизацией «под народ». Коббет же писал точным, простым, подлинно народным языком. Недаром Маркс в середине XIX в. считал, что как писатель Коббет остается непревзойденным.

Положение молодого рабочего класса Великобритании, его сопротивление экономическому и политическому гнету, его ненависть к установленному порядку вещей не только привлекали внимание идеологов к великим социальным сдвигам эпохи, давая толчок развитию политического радикализма, но и оказали решающее воздействие на формирование элементов демократической и социалистической культуры. Страстный протест революционных романтиков не только против политического и идеологического гнета олигархии, но и против буржуазной действительности с ее эгоизмом, стяжательством, разобщением людей, вторжением торгашества в самые сокровенные человеческие отношения мог возникнуть лишь под влиянием тех социальных сил, которые уже втягивались в борьбу против капитализма. Поэтому революционный романтизм, возникший еще в 90-х годах XVIII в., в начале XIX в. превратился в главное направление прогрессивной культуры, включающее в себя не только общедемократические, но и - в высших своих проявлениях - социалистические элементы.

В той или иной степени революционный романтизм противопоставил себя не только реакционному романтизму, но и классицизму, который вплоть до начала XIX в. господствовал и в театре, и в живописи, и в архитектуре, и во многих других сферах культуры. Спокойствие и гармоничность классицистских архитектурных форм, парадность и обобщенность классицистского портрета, величественность, рассудочность и монументальность классицистских канонов актерского мастерства - все это воспевало прочность, незыблемость господствующего правопорядка. Низвергнуть этот эстетический кодекс, выразить в художественном творчестве стихийный протест масс, ту ярость отчаяния, которая заставляла луддитов жечь, ломать, крушить собственность буржуа, бить в набат по поводу невиданных социальных бедствий, предстать перед народом во всей противоречивости метаний разума и чувства - это значило нанести мощный идеологический удар по силам реакции, содействовать пробуждению к борьбе все более широких слоев народа.

Буржуазная Англия быстро богатела и стремилась как можно солиднее и комфортабельнее устроиться в этом удобном для нее мире. Рабочих она расселяла в бесформенных коттеджах, состоявших из кухни и единственной комнаты, где в невероятной скученности ютились все поколения рабочей семьи, либо в мрачных доходных домах, размещавшихся на лишенных зелени городских окраинах. Для себя буржуа возводили дома или целые кварталы в Лондоне и других городах; следуя примеру знати, они требовали от архитекторов солидных построек в духе классицизма. В начале XIX в. архитектор Д. Нэш возвел немало подобных зданий. В то же время стремление поразить богатством привело к появлению в городах и, особенно, в усадьбах разностильных строений, соответствующих капризным вкусам их владельцев. Под несомненным влиянием реакционно-романтических тенденций возникли попытки имитировать замковую архитектуру средневековья, готический стиль и даже различные восточные стили, произвольно истолкованные владельцами усадеб и архитекторами. Отрыв от национальной, народной архитектурной традиции, стремление окружить себя атмосферой средневековья либо далекой от жизни экзотикой, замкнуться в своем жилище или усадьбе от острейших социальных проблем эпохи - такова подоплека этих тенденций в архитектуре.

Отнюдь не случайно в начале XIX в. начинает клониться к упадку английская школа портрета, принесшая во второй половине XVIII в. всемирную славу английскому искусству. Подлинную славу английского искусства этого периода составил пейзаж.

Это объяснялось, конечно, не только стремлением освободиться от тирании индивидуального заказчика. Любовь к природе, мечта об уходящем, исчезающем в условиях промышленного переворота сельском ландшафте была своеобразной формой протеста против бездушного буржуазного города. В расцвете пейзажной живописи сказалось и то трепетное отношение к природе, которое вызвано романтическим отрицанием голой рассудочности, «культа разума»: ведь в практической буржуазной Англии начала века этот разум обернулся холодно-эгоистическим расчетом дельца и мальтузианским человеконенавистничеством. Чопорность, ханжество, механическое бытие буржуа-стяжателя - как было преодолеть его, если не в общении с вечной природой? Не в ней ли, в природе, подлинная свобода и гармония, которой, увы, не найти в раздираемом противоречиями обществе?

Конечно, нет оснований относить все творчество английских пейзажистов начала века к революционно-романтическому направлению. Только Уильям Блейк, бесспорно, оставался верен революционно-демократическим и наивно-социалистическим идеалам своей юности. Да и в творчестве крупнейших пейзажистов Уильяма Тернера (1775-1851) и Джона Констебля (1776-1837) ярко Проявилось свойственное романтикам тяготение к дикой природе, К ее вечному движению. Все это в конечном счете рождало у зрителя мысль о неупорядоченности и сложности современного бытия, которое не укладывается ни в рамки буржуазного «здравого смысла», ни в нормы господствующих политических теорий.

Ливни, грозы, морские бури Тернера, живой, вечно меняющийся воздух выражают состояние духа многих и многих людей того времени, рвавшихся к борьбе, подвигу, открытой схватке с силами зла, но отнюдь не понявших еще, в чем эти силы заключены в реальном мире. Пейзажи Констебля, наоборот, чаще всего - спокойные, солнечные, гармоничные картины природы. Что общего, казалось бы, в них с романтическим отрицанием государства и общественной организации того времени? Самое внимание к природе, решение посвятить себя целиком пейзажу связаны, конечно с романтическим эстетическим идеалом, но в воплощении природы художник пошел своим, подлинно новаторским путем. Главнс содержание этого новаторства заключается в отказе от какой-либо идеализации природы. Констебль писал этюды с натуры, природа для него предельно конкретна, он подходит к ней одновременно как исследователь, интересующийся частностями, - строение коры, структурой почвы, формой облаков, и как живописец, лирически воспринимающий целое. Природа Констебля - это не идиллический сельский пейзаж, а живая, полнокровная среда, окружающая человека труда. Это не та природа, которая близка сердцу аристократа - землевладельца или богатого фабриканта, это природа простого человека-труженика. Не случайно картины Констебля пришлись не по вкусу верхам общества: они сочли их грубыми и примитивными. Даже в 20-е годы, когда Констебль приобрел общеевропейскую известность и в центре художественного мира - Париже - его окружили почетом, в Англии он был лишь формально признан академическими кругами.

В архитектуре хозяева Англии просто не допускали развития элементов демократической культуры, в живописи - могли ограничить этот процесс; гораздо труднее было воздействовать на искусство театра. С конца XVIII в. в связи с социальными сдвигами и бурным подъемом демократического движения стала резко меняться театральная аудитория. Вновь, как это было в конце XVI в., в театр хлынули массы городского населения - ремесленники, более или менее обеспеченная часть рабочих, мелкие собственники. Новая публика предъявляла свои требования, воздействовала на актеров столичных и провинциальных театров своим поощрением либо осуждением, и ни один театральный деятель не мог оставаться равнодушным к этому движению.

Количество театров росло, но право ставить классические или современные пьесы было предоставлено в Лондоне лишь двум театрам - Друри-Лейну и Ковент-Гардену. В остальных театрах Лондона и провинции ставились развлекательные спектакли-фарсы, пантомима, музыкальные комедии.

На сцене монопольных театров шли либо пьесы реакционных романтиков, осуждавшие революционные идеи и революционные методы борьбы (а Саути, Кольридж, Вордсворт подвизались и в области драматургии), либо «трагедии ужасов», тоже связанные с реакционно-романтической склонностью к мистике и идеализации средневековья. Сохранялся и классический репертуар, в частности не сходили со сцены трагедии Шекспира, но их старались подчистить, сделать более «правильными» в соответствии с канонами классицизма. Эти каноны господствовали и в актерском искусстве. Просветительский реализм Гаррика уже в последней трети XVIII в. уступил место торжественно-декламационной манере актерской игры, демонстрировавшей цельность героя.

На рубеже двух театральных эпох, двух школ актерского мастерства - романтической и классической - ведущее место в английском театре заняла замечательная актриса Сара Сиддопс (1755-1831). Приглашенная в Друри-Лейн еще Гарриком, она оставалась вплоть до 1812 г. первой трагической актрисой Англии. В ее игре рассудочность и декламационный стиль преобладали над непосредственным изображением человеческих чувств. Правда, в кульминационных моментах роли эта актриса классического направления добивалась глубокого эмоционального воздействия на зрителей. Талантливая Сиддонс внесла в актерское искусство ряд новшеств, которые стали немалым завоеванием в развитии английского театра: глубокая логичность всего рисунка роли, ее тщательный анализ, чистота, выразительность дикции.

Следующий шаг в утверждении классицизма на английской сцене сделал брат Сиддопс - Джон Кембл (1757 -1833) - актер и режиссер сначала Друри-Лейна, а с 1803 г. - Ковент-Гардена. Изысканный джентльмен, вращавшийся в высшем свете, Кембл вместе с людьми своего круга с недоверием относился ко всякому проявлению чувств - в этом ему виделось нечто простонародное, вульгарное, «неджентльменское» и даже опасное.

За стенами театра бушевали могучие бури века, буржуазный строй все более обнаруживал свою «неразумность» и противоречивость. В той или иной форме эти бури должны были прорваться на сцену. Новое, романтическое направление в актерском искусстве начало пробивать себе дорогу в провинциальных театрах. Нищие провинциальные актеры, жившие в дешевых гостиницах, постоянно испытывавшие гнет политической реакции, принадлежавшие по своему общественному положению к демократической массе, чутко улавливали ее настроения, сами проникались ими и выносили на сцену народный протест, гнев, ненависть, народную жажду свободного выражения человеческих чувств и страстей. Именно там, на провинциальной сцене, и вырос гениальный актер своей эпохи Эдмунд Кин (1789-1833). Не случайно именно ему, человеку, детство которого прошло в скитаниях, голоде, неуверенности в завтрашнем дне, побоях и унижениях, выпала миссия возглавить бунт против классицизма, стать творцом буйного, протестующего романтического направления. И это направление победило, потому что оно встретило поддержку демократического зрителя и, благодаря гению Кина, заставило даже официальную критику признать могучую новаторскую силу нового искусства.

Привилегированные театры Лондона, уже зная об огромном таланте Кина и его успехе в провинции, пытались было не допустить его на свою сцену. Но зритель, которому надоела классицистская декламация, стал бойкотировать театр. Администрации пришлось пойти на уступки публике, и в начале 1814 г. Кин появился на сцене Друри-Лейна. Он играл и в современной мелодраме, и в классической трагедии, но более всего его таланту трагика соответствовал шекспировский репертуар. Если Кембл причесывал, «подправлял» Шекспира, то Кин принимал гениального драматурга целиком, со всем буйством страстей. Близкая романтику мысль о трагической неустроенности мира пронизывает все творчество Шекспира. Великий трагик, отказавшись от однолинейной трактовки шекспировских образов, до конца обнажая злорадство Ричарда III, противоречивость Гамлета, трагедию обманутого доверия в «Отелло», не только открывал зрителю «нового Шекспира», но одновременно пробуждал у него и ощущение трагической противоречивости своего века. Резкие контрасты речи, естественные жесты, мгновенные изменения позы, выражения лица, взгляда - все это взрывало джентльменскую благопристойность, ханжескую замкнутость, все это боролось за человека против уродующего его собственнического мира.

Недаром одним из первых почитателей таланта Кина был Байрон, а сам Кин, даже на вершине славы и богатства отказавшийся от общения с людьми «высшего света», говорил, что он может терпеть общество только одного лорда - лорда Байрона.

Джордж Гордон Байрон (1788-1824) вступил в политическую и литературную борьбу своего времени двадцатилетним юношей, имеющим за плечами годы учебы, раздумий, поэтических опытов. Принадлежа к старинному, хотя и обедневшему аристократическому роду, он мог бы бездумно благоденствовать, как это делала почти вся золотая молодежь его эпохи.

Но Байрон с юности жил бурными событиями своего века: он создавал вокруг себя атмосферу широких общественных и эстетических исканий, хотя и не отказывался от «света» и образа жизни людей своего круга.

Широкую литературную известность он приобрел первыми песнями знаменитого «Паломничества Чайльд-Гарольда», которые вышли из печати в 1812 г. Эта поэма была написана во время длительного заграничного путешествия Байрона: в его художественной палитре появились новые краски, а его поэтический дар обогатился новыми впечатлениями; он видел и сражающихся против французских захватчиков партизан Испании, и собирающую силы для восстания против турецкого владычества Грецию, видел борющиеся народы, и мысль о народе как главной силе прогресса, пусть в наивном и далеко не завершенном виде, начала облекаться плотью вполне конкретных либо романтически отвлеченных образов. Предельно ясным языком политической поэзии, которого Англия не слыхала до Байрона, он писал:

Испания, таков твой жребий странный! Народ-невольник встал за вольность в бой. Бежал король, сдаются капитаны. Но твердо знамя держит рядовой.

В «Восточных поэмах» («Корсар», «Лара» и др.) действует одинокий герой - бунтарь, выписанный целиком в духе поэтики романтизма, но этот герой обладает несгибаемой волей, могучими страстями, способностью к действию, весь смысл его жизни - в борьбе, хотя он и обречен на поражение, поскольку он одинок. Конечно, в этих поэмах, как и во многих других произведениях, сказывается и слабость байроновского романтизма, его крайний индивидуализм, причудливо переплетающийся с подлинно народной тенденцией. Но даже и эти герои-одиночки своими страстными исповедями-монологами, своей ненавистью к установленному общественному порядку призывают к борьбе, к самоотверженности, решимости. Ярость людей, которые пока бессильны изменить существующий уклад жизни, слышится чуткому читателю «Восточных поэм», она клокочет в сердцах Гяура, Корсара и других героев. Поэтому романтизм Байрона и был революционным, поэтому он и вызывал ненависть реакции и привлекал к делу общественного прогресса все больше людей из народа. В то время Байрона, конечно, читали и в верхах общества: гениального поэта казенной критике трудно было скомпрометировать в глазах читателей, а общая атмосфера господства романтизма в литературе и искусстве заставляла ожидать выхода нового томика стихов и светского юношу, и мечтательную леди из провинциального поместья. Но Байрон, как и Шелли, нашел себе вскоре наиболее благодарную и верную аудиторию именно в среде рабочих. «Шелли, гениальный пророк Шелли, и Байрон со своей страстностью и горькой сатирой на современное общество имеют больше всего читателей среди рабочих; буржуа держит у себя только так называемые «семейные издания», выхолощенные и приспособленные к современной лицемерной морали».- писал в 1845 г. Ф. Энгельс.

Не случайно имя Шелли стоит здесь рядом с именем Байрона. «Революционер с головы до ног», как его называл Маркс, гениальный поэт и мыслитель, стоявший на позициях, близких к утопическому социализму, Перси Биси Шелли (1792-1822) вошел в историю английской и мировой культуры как пламенный певец свободы, как великий новатор в искусстве слова. Выходец из богатой дворянской семьи, питомец аристократического Итона, студент Оксфорда, Шелли уже в отроческие годы выделялся в среде окружавших его ограниченных и консервативных родственников и ученых педантов из Итона и Оксфорда. Философский склад ума, склонность к самостоятельным оценкам коренных проблем бытия рано привели его к мечте о преодолении социального неравенства. Огромное влияние оказали на юного Шелли «Политическая справедливость» Годвина, «Права человека» Пэна, труды французских просветителей. С Годвином Шелли вскоре познакомился, а впоследствии вступил в гражданский брак с его дочерью - Мэри Годвин - одной из образованнейших женщин своего времени.

Юношеские тираноборческие стихи и, в особенности, открытое выступление против религиозного фанатизма вызвали такой гнев университетского начальства, что Шелли был изгнан из Оксфорда. Девятнадцатилетний бунтарь оказался не только вне университета, но и вне того круга, в котором был воспитан: от него отвернулась даже ближайшая родня. Сам Шелли впоследствии относился к этому переломному событию своей жизни без всякой горечи. «Останься я там еще на несколько лет, они задушили бы во мне всякую любовь к образованию, всякое желание уйти из стада скотов, подобных им», - писал он Байрону. Избежав этой опасности, Шелли со всей энергией и страстью борца окунулся в политическую борьбу. Его письма 1812 года - года подъема луддитского движения - полны ужасающих картин нищеты. «Каким огнем воодушевляют меня подобные зрелища!..» И Шелли изливает этот огонь на бумагу, строки его стихов действительно написаны кровью человека, который задыхается от негодования:

Продажно все: продажен свет небес, Дары любви, что нам дана землей. Ничтожнейшие маленькие вещи,

Что в глубине, в далеких безднах скрыты, Все, что есть в нашей жизни, жизнь сама, Содружество людей. Свободы проблеск И те заботы, что людское сердце Хотело б инстинктивно выполнять - Все на публичном рынке продается...

Конечно, Шелли не видел и не мог видеть на столь раннем этапе капиталистического развития подлинного механизма капиталистической эксплуатации, как не мог он понять и роли рабочего класса и путей борьбы за социальное переустройство мира. Поэтому он и был романтиком и утопистом. Первая его поэма - «Королева Маб» (1813) - типичная романтическая поэма. Это фантастическое видение, связанное крепкими нитями с традициями английского народного творчества. Сам жанр видения был использован еще в XIV в. У. Лепглендом в «Видении о Петре Пахаре», а королева Маб - волшебница из средневековых народных сказаний. Она-то и уносит душу спящей девушки Ианты в небеса и дает ей возможность увидеть человечество прошлого, настоящего и будущего. Кровью и страданиями народов полна история - следы их видны даже в великолепных сооружениях древности.

Современное общество - «смесь феодальной дикости и несовершенной цивилизации». Но наступит время всеобщего братства (и Шелли пытался описать его), когда люди будут счастливы, нравственно чисты, миролюбивы... Уже этого заключительного раздела поэмы, в котором поэт дает волю своей необузданной фантазии и мечте о социальной справедливости, достаточно, чтобы понять, почему Энгельс назвал Шелли гениальным пророком.

Таким образом, в годы наполеоновских войн усилилась борьба демократических сил против политической и идеологической реакции; эта борьба приобретала формы и прямых выступлений рабочего класса, и развития политического радикализма, и, в особенности, роста элементов демократической культуры.

Парламентская реформа 1832 г.

Между тем почти 25-летпий период войн подходил к концу. После поражения в России наполеоновская Франция уже не была столь могучей державой. Теперь английские войска под командованием герцога Веллингтона добились победы на Пиренейском полуострове и совместно с испанской армией вторглись во Францию. Шестая коалиция, в отличие от всех предшествующих, победоносно провела кампании 1813 и 1814 гг. В знаменитой «Битве народов» 16-19 октября 1813 г. (под Лейпцигом) французы потерпели жестокое поражение, а в марте 1814 г. союзные войска, в том числе и английские, вступили в Париж. Окончательное поражение Наполеона в битве при Ватерлоо 18 июня 1815 г. было использовано правящими кругами Англии для раздувания шовинизма и прославления английской армии, будто бы освободившей Европу от наполеоновского деспотизма. В пантеоне самых прославленных полководцев АНГЛИИ ПОЯВИЛОСЬ ИМЯ герцога Веллингтона, командовавшего в битве при Ватерлоо. Отныне он стал одним из виднейших деятелей торийской партии и неоднократно занимал посты премьер-министра, министра иностранных дел и, конечно, главнокомандующего.

Ведущую роль в английской дипломатии этого периода играл министр иностранных дел лорд Кэстльри. Типичный представитель правящей олигархии, закоренелый тори, враждебный всякому прогрессу, отрицавший даже необходимость элементарных реформ в духе Уильяма Питта Младшего, он легко нашел общий язык с вождями общеевропейской реакции тех лет - императором Александром I и австрийским канцлером Меттернихом. Разгром Наполеона он, подобно своим иностранным коллегам, мечтал использовать для искоренения революционной опасности. Разумеется, он стремился при этом максимально удовлетворить алчность правящих классов Англии, расширить колониальную империю и навсегда сохранить господство Англии на морях.

Венский конгресс 1814-1815 гг. закрепил за Англией захваченные ею в ходе войн важнейшие стратегические позиции и опорные пункты: остров Мальту, Ионические острова, Капскую колонию, остров Цейлон и др. Поражение Франции надолго освободило Англию от сколько-нибудь серьезного соперника в мировой торговле. В самой Европе английская дипломатия стремилась проводить политику «равновесия сил», противопоставляя возросшей мощи России различные комбинации континентальных держав.

Крайне реакционной внешней политике в полной мере соответствовало и дальнейшее усиление внутренней реакции. Разгром Наполеона усилил шовинистическую надменность верхов английского общества, их пренебрежение к другим народам, убеждение в расовой исключительности англосаксов. Еще душнее стала атмосфера сытого самодовольства, необузданного эгоизма, пуританской чопорности, замкнутости, ханжеского отрицания земной любви. В этой атмосфере задыхались Байрон и Шелли, которые как раз в эти годы (первый - в 1816 г., второй - в 1818 г.) покинули навсегда родину. Тупому самодовольству буржуа Байрон противопоставляет могучую силу разума, тем самым продолжая борьбу и против реакционного романтизма, воспевает, следуя за Робертом Бернсом, подлинную любовь. Но главной и вечной любовью Байрона оставалась свобода:

Мужай, свобода!

Ядрами пробитый,

Твой поднят стяг ветрам.

Не сумев найти себя в будничной, еще далекой от решающих битв борьбе своего народа, Байрон бросился в бури освободительной борьбы итальянского народа, а в конце жизни - народа Греции. Об этом своем решении он писал в «Стансах»:

Что ж, если ты вступить не можешь в бой

За собственный очаг, - борись за дом соседа,

За вольность Греции, за Рима блеск былой...

В этот же период Байрон обращается к политической сатире, гневно и остроумно высмеивает в сатирической поэме «Бронзовый век» вождей европейской реакции, в том числе кумира английских шовинистов - Веллингтона. Подлинной вершиной творчества Байрона стал «Дон Жуан» - великолепная сатирическая поэма, уже гораздо более близкая к реализму последующих десятилетий, чем к романтическому искусству. Политика, борьба народов за свободу, столкновение сил добра и зла не переносится здесь в сферу титанических символов, экзотических условностей либо библейской мифологии. Пороки собственнического строя, войны, революции, политическая реакция, борьба за свободу, паразитизм верхов, лицемерие политики Англии, которая «для всех народов - злейший враг», право человека на свободную мысль, на любовь, на человеческое достоинство - такова проблематика этого незавершенного произведения. А его живой, подлинно народный язык, искусно сплетенная в единый клубок гневная сатира и лирическое раздумье, точные бытовые детали и философские рассуждения, добродушный юмор и высокий пафос сделали «Дон Жуана» крупным завоеванием английской демократической культуры.

В эти же годы Шелли пишет свое «Восстание Ислама» - этот гимн французской революции и революции вообще, а вскоре - свое самое значительное произведение, философскую драму «Освобожденный Прометей». Единоборство Прометея с Юпитером, показанное в типичном для романтизма духе столкновения титанических сил, замечательно тем, что Прометей не одинок в этой борьбе, он болеет болью народов и в их сопротивлении черпает силы для победы. Абсолютная победа Прометея - это великое пророчество, причем Шелли отходит здесь как от традиционного истолкования мифа, так и от романтической традиции, предполагающей гибель одинокого бунтаря. Социальная утопия Шелли, намеченная уже в «Королеве Маб», становится здесь более зрелой; будущее общество, освобожденное от эксплуатации, будет обществом «без классов, без племен, без наций».

Могучий протест Байрона и Шелли против реакции выражал в романтической и фантастической форме реальные противоречия эпохи и был тысячью нитей связан с той борьбой, которую вели народы континента и самой Англии.

Несмотря на то, что после окончания войны Англия приобрела фактическую монополию на мировых рынках, первые послевоенные годы оказались годами экономического спада. Прекратились военные поставки союзникам, разоренные народы континента не имели возможности покупать в большом количестве английские товары, новые рынки, захваченные в ходе войны, надо было еще осваивать. В этих условиях тяжелое бремя косвенных налогов, из которых оплачивались проценты по государственному долгу, вызывало еще большее, чем в годы войны, возмущение масс. Положение бедняков могло бы хоть немного облегчить естественное в мирной обстановке падение цен на продовольствие, тем более что для доставки хлеба с континента теперь были все возможности. Но в этом случае снизились бы доходы английских лендлордов, и парламент сразу же по окончании войны принял в интересах землевладельцев чудовищные «хлебные законы». Эти законы закрывали доступ иностранного хлеба в Англию, если цена его на внутреннем рынке падала ниже 80 шиллингов за квартер (286, 28 литра). Иначе говоря, цена на хлеб искусственно поддерживалась на очень высоком уровне.

Не удивительно, что ненависть к олигархии охватывала все более широкие слои английского народа. Рабочие вновь стали прибегать к стачкам, разрушать машины. Мелкобуржуазные радикалы находили теперь в рабочих массах мощную поддержку своих требований, и именно этим объясняется возрождение радикализма в послевоенный период. Обращение Уильяма Коббета «К поденщикам и рабочим», содержавшее рекомендацию сосредоточить усилия на борьбе за парламентскую реформу, разошлось в количестве 200 тыс. экземпляров и вскоре сделало Коббета одним из признанных руководителей демократического движения. Однако рабочие видели в требовании парламентской реформы, в лозунге всеобщего избирательного права не самоцель, а путь к социальным преобразованиям. Элементы антикапиталистических воззрений и утопического социализма прочно вошли в демократическую культуру и социальную психологию передовых слоев рабочего класса.

В пользу реформы стали высказываться и буржуазно-либеральные элементы. Поскольку роль промышленной буржуазии продолжала возрастать, постольку распределение избирательных округов становилось анекдотически не соответствующим новой классовой структуре и сосредоточению населения в новых промышленных районах. «Гнилые местечки» посылали в палату общин почти три четверти ее состава, в то время как крупные промышленные центры Манчестер, Бирмингем, Лидс вовсе не имели представителей в парламенте.

Правительство Ливерпуля все больше доказывало свою неспособность отказаться от сугубо консервативной тактики. В 1817 г. вновь, как в конце XVIII в. и в первые годы XIX в., было приостановлено действие Habeas Corpus Actа и установился режим полицейского произвола. В таких условиях буржуазно-либеральные круги стали постепенно менять свою политическую ориентацию. Массовое движение вынудило их перейти от союза с олигархией против народа к борьбе против олигархии с опорой на народ.

Сложившаяся обстановка оказала влияние и на тактику вигских лидеров. Утратив власть еще в 80-х годах XVIII в., они вынуждены были искать себе новую опору в промышленной буржуазии, так как землевладельцы, торговые монополисты и финансисты прочно поддерживали торийскую верхушку. Продолжая традиции Фокса и левых вигов 90-х годов вигские аристократы усилили свою оппозицию политике правительства Ливерпуля и стремились завоевать популярность защитой принципов ограниченной парламентской реформы, а также свободы печати, собраний и других конституционных гарантий. Они выступали против решений Венского конгресса, осуждали политику подавления национальной независимости народов континента, даже самый термин «либерал» в качестве названия партии возник в связи с симпатиями, которые виги выражали испанским либералам.

Борьба за реформу особенно усилилась к лету 1819 г. Массовые митинги, сборы подписей под петициями, агитация в прессе приобрели угрожающий для правительства характер. Кульминационным пунктом был многотысячный митинг ланкаширских сторонников реформы на поле св. Петра (неподалеку от Манчестера) 16 августа 1819 г. Колонны демонстрантов со знаменами, оркестрами в идеальном порядке прибыли на поле св. Петра из Манчестера и других городов Ланкашира. «Равное представительства или смерть!» - таков был один из лозунгов, начертанных на знаменах. Однако к митингу готовились не только рабочие, составлявшие подавляющее большинство участников, но и правительство. В район митинга были стянуты войска и добровольческая кавалерия Манчестера. Гусары и кавалеристы-буржуа напали на безоружных демонстрантов и устроили такое чудовищное побоище, что народ возмущенно назвал это событие «сражением при Питерлоо»; 11 человек было убито и около 400 - ранено.

Вслед за «манчестерским побоищем» правительство провело на чрезвычайной сессии парламента «шесть законов для затыкания рта». Всякое собрание, на котором присутствовало свыше пятидесяти человек, разрешалось отныне проводить лишь с ведома мирового судьи; на митингах запрещалось произносить антиправительственные речи и критиковать государственное устройство, т. е. митинги, по существу, не могли обсуждать вопрос о парламентской реформе. Издателям «мятежных сочинений» грозила теперь не только конфискация тиража, но и судебное дело с последующим тюремным заключением или ссылкой.

Возмущение «манчестерским побоищем» и «шестью актами» вылилось в форму массовых демонстраций протеста, гневных статей в печати и даже парламентских филиппик вигских лидеров. Конечно, лорд Грей и другие вигские демагоги стремились использовать народное негодование для подрыва позиций тори, но они в то же время действительно считали торийскую тактику опасной для всех слоев господствующего класса. Даже «Таймс» осудила правительство за пролитую на «Питерлоо» кровь.

Тем не менее принятые правительством и парламентом меры временно укрепили позиции олигархии, чему способствовало и то обстоятельство, что к концу второго десятилетия XIX в. послевоенный экономический кризис закончился. Единого фронта сторонников парламентской реформы на этот раз не получилось: буржуазия временно отошла от движения и уже, во всяком случае, не желала его возглавить, а рабочий класс собственными силами не мог еще оказать решающего давления на парламент.

Но рабочий класс Англии не прекращал борьбы за свои классовые интересы, в том числе - за демократизацию всей политической и общественной жизни. Несмотря на то что тред-юнионы по-прежнему были запрещены (по закону 1799 г.), профсоюзное движение в эти годы быстро развивалось. Нередко используя легальную вывеску обществ взаимопомощи, рабочие различных профессий стремились организоваться в общенациональном масштабе. Так возникли общество взаимопомощи чугунолитейщиков, общество набойщиков ситца, проводившее ежегодные съезды, и др. Наряду с экономическими требованиями, обращенными к отдельным предпринимателям или их объединениям, рабочие выдвинули и чисто политическое требование отмены антипрофсоюзного закона 1799 г. В эту кампанию включились и видные радикалы во главе с Ф. Плэйсом.

В 1824 г. парламент вынужден был отменить все акты, запрещавшие профсоюзную деятельность. Это было важной победой рабочего класса. Главной причиной принятия закона 1824 г. была борьба самого рабочего класса, но немалую роль тут сыграли и некоторые новые политические тенденции в самой торийской партии. Революционный подъем 1816-1820 гг. усилил позиции той части тори, которая, оставаясь на крайне реакционных позициях, все же не могла не видеть новой исторической обстановки и понимала необходимость гибкого маневрирования как во внутренней, так и во внешней политике. Вождем этого направления «умеренных» или «либеральных» тори был Джордж Каннинг; к нему примыкали Роберт Пиль, Уильям Гескисон, Генри Пальмерстон и другие влиятельные деятели торийской партии. Удовлетворить экономические требования буржуазии и тем самым отвлечь ее от борьбы за реформу, не допустить ее совместных выступлений с рабочим классом и в то же время пойти на некоторые уступки рабочим - таков был замысел группы Каннинга.

В 20-е годы пост министра внутренних дел в кабинете Ливерпуля получил Роберт Пиль, который незадолго до этого даже высказался в пользу умеренной парламентской реформы. В 1822 г. на пост министра иностранных дел пришел Каннинг. Его предшественник - один из вождей английской и европейской реакции Кэстльри, потрясенный неудачами своей политики, покончил с собой. В Англии это событие было встречено ликованием широких слоев народа. Байрон откликнулся на него злой эпиграммой:

Важное ведомство торговли попало в руки Гескисона. Таким образом, все ключевые посты в кабинете оказались в руках умеренных тори. Кроме закона 1824 г. о легализации тред-юнионов, провели некоторые важные экономические и административные реформы. Гескисон упростил таможенную систему, снизил ввозные пошлины на сырьевые и продовольственные товары (хотя почти не затронул «хлебные законы»), а также вывозные пошлины. Тем самым английский предприниматель получал дешевое сырье и льготные условия экспорта. Каннинг, опираясь на мощь английского флота, демагогически выступил против контрреволюционных интервенций, направленных на подавление рационально-освободительной борьбы народов. Более того, он заявил, что все народы должны пользоваться теми же «свободами», которые давно установились в Англии, т. е. конституционным режимом. Вся эта демагогия поднимала престиж Каннинга в либеральных кругах Англии, обеспечивая ему, в частности, поддержку вигской оппозиции, а также среди либералов континента. Этому немало способствовал и его главный враг - Меттерних, называвший его «якобинцем». Так рождался миф об Англии - освободительнице народов, защитнице демократии.

Между тем в основе политики Каннинга лежали отнюдь не демократические принципы - ведь даже у себя на родине он был противником демократизации государственного строя. Просто политика Кэстльри предоставляла инициативу России и Австрии, ослабляла позиции Англии на континенте и была невыгодна с точки зрения борьбы за мировые рынки. Когда латиноамериканские колонии Испании повели революционную борьбу за независимость, Каннинг усмотрел в этом возможность захвата южноамериканских рынков. Англии выгодно было провозглашение независимости латиноамериканских стран, и Каннинг решительно заявил, что не потерпит интервенции из Европы. При господстве английского флота на Атлантическом океане это заявление оказалось решающим. В 1825 г. Англия признала новые государства - Мексику, Аргентину и Колумбию, а затем и бывшую португальскую колонию - Бразилию, поток английских товаров устремился в Южную Америку. Этими же соображениями руководствовался Каннинг, когда в 1823 г. выступил в защиту греческих повстанцев, сражавшихся против Турции за независимость своей страны. Б 1827 г. английский флот совместно с русским и французским участвовал в разгроме турецкого флота при Наварине.

Внешняя политика Каннинга и таможенные реформы Гескисона в немалой степени способствовали тому, что позиции английской буржуазии па мировом рынке значительно укрепились. Естественно, что буржуазные круги рукоплескали Каннингу и его группе и все меньше помышляли о парламентской реформе.

В 1827 г. умер глава кабинета Ливерпуль, которому удавалось сохранять единство торийской партии, кое-как примиряя закоренелых тори типа Веллингтона с «либеральными» тори. Премьер-министром стал Каннинг, причем он ввел в состав кабинета и некоторых вигов. Однако в том же 1827 г. умер и Каннинг. К власти пришли крайние тори.

В 1829 - 1830 гг. экономический кризис охватил промышленные районы страны, и в ходе его поднялась волна стачек и локаутов. В южной и юго-восточной Англии, т. е. в непосредственной близости от столицы, начались волнения сельскохозяйственных рабочих. В рабочей среде стали приобретать популярность идеи великого социалиста-утописта Роберта Оуэна.

Начав как реформатор и филантроп, Оуэн пришел к выводам, сформулированным им в следующих словах: «Частная собственность была и есть причиной бесчисленных преступлений и бедствий, испытываемых человеком». Из этого следовало, что необходимо создать общество, основанное на общественной собственности.

Это была социалистическая концепция, включавшая наряду с главным тезисом об общности имущества гениальные догадки о стирании грани между городом и деревней, между умственным и физическим трудом. Оуэн выступил также против господствующей религии и против моногамной семьи, усматривая в них, наряду с частной собственностью, главное препятствие к счастью человечества. Удивительно ли, что и олигархические верхи общества, и буржуазия не только отказали ему в поддержке, но и ополчились против него как врага существующего строя, потрясателя основ буржуазной цивилизации, религии, морали?

С этого времени деятельность Оуэна, наряду с дальнейшими теоретическими изысканиями, идет по двум практическим каналам. Во-первых, он пытался учредить коммунистические колонии, которые показали бы пример всему человечеству. Все свое состояние он истратил сначала на создание колонии Нью-Гармони в Америке, а после ее распада - Гармони-Холл в Гемпшире. Такие оазисы коммунизма в пустыне капитализма были обречены.

Во-вторых, Оуэн обратился непосредственно к рабочему классу, правильно поняв, что только в этой среде он может получить подлинную поддержку. До конца дней оставаясь утопистом, он рассчитывал исключительно на просвещение умов, которое поможет убедить человечество в преимуществах социализма. Утопизм Оуэна заключался в том, что он не видел противоположности классовых интересов и считал социализм равно выгодным для низов и для верхов общества.

Пропаганда оуэнистских идей в рабочем классе велась многими профсоюзными лидерами. Немалую роль в этой пропаганде играл журнал «Пур мэнз гардиан», созданный при участии оуэнистов в 1830 г. При этом передовые рабочие, воспринимая оуэновскую критику капиталистических порядков и мечту о социальной справедливости в будущем обществе, отнюдь не разделяли его представлений об общности интересов рабочего класса и буржуазии. «Нет общих интересов у рабочих и людей, получающих прибыли», - писал на страницах «Пур мэнз гардиан» один из рядовых оуэнистов. Начавшийся поворот масс в сторону социалистического идеала, проходивший одновременно с ростом организованности рабочего класса и на фоне усилившегося массового движения в Англии и Ирландии, заставил буржуазные круги еще раз задуматься о своей тактике. Французская революция 1830 г., вновь оживившая страшный для буржуазии призрак «якобинства», еще более усложнила обстановку. Продолжая поддерживать олигархию, буржуазия рисковала теперь слишком многим. Ей представлялась последняя возможность отвести от себя удар и направить недовольство масс только против земельной аристократии и олигархии.

Уже в конце 1829 г. в Бирмингеме возникла первая буржуазная организация, отстаивающая дело реформы, - Политический союз. Ее организатор и руководитель - банкир Томас Атвуд старался привлечь к участию в Политическом союзе и рабочих. Такого же типа союзы стали создаваться и в других городах, включая Лондон, где руководство осуществлял старый и опытный политик Фрэнсис Плэйс. На базе этих местных организаций Атвуд и Плэйс создали Национальный политический союз, который направлял из единого центра всю деятельность буржуазных кругов в пользу реформы. Соотношение сил между рабочими, добивавшимися всеобщего избирательного права и других радикальных преобразований, и буржуазией в различных местных союзах складывалось неодинаково, и от этого зависела степень активности и характер требований союзов. Но в целом все же руководство оставалось в руках буржуазии. Только в некоторых городах промышленного Севера действовало по два союза - рабочий и буржуазный.

Весной 1831 г. лондонские рабочие во главе с Уильямом Ловеттом образовали Национальный союз рабочего класса. Его программа не выходила за пределы общедемократических требований, но в этих рамках она была последовательней любой из программ существовавших тогда организаций: всеобщее избирательное право, тайное голосование, ликвидация палаты лордов, отмена титулов и привилегий, дешевое и быстрое правосудие, отмена десятины, создание национальной гвардии вместо наемной армии.

Существование независимых от буржуазии политических рабочих организаций и их активная деятельность в решающие месяцы борьбы за реформу вынуждали и буржуазных политиков действовать, не допускали их капитуляции перед олигархией. Политическую активность рабочих масс вынуждены были учитывать и вигские лидеры, которые сочли за благо сделать реформу главным пунктом своей программы. Некоторые либеральные тори стали переходить в лагерь вигов. Среди таких перебежчиков был лорд Генри Пальмерстон, член кабинетов Каннинга и Веллингтона, а с 1830 г. один из лидеров партии вигов.

Парламентские выборы в августе 1830 г. (назначенные в связи со смертью короля Георга IV) принесли вигам первую за долгие десятилетия победу, и в ноябре того же года лидер партии Чарльз Грей сформировал правительство. В кабинет вошли представители вигской аристократии, а также лорд Пальмерстон, занявший пост министра иностранных дел. Направив свои главные усилия на разгром аграрных волнений, министерство Грея одновременно занялось разработкой проекта парламентской реформы, и весной 1831 г. в парламент был внесен соответствующий билль.

Вигский законопроект (билль Рассела) предусматривал некоторые прогрессивные сдвиги в английской парламентской системе. Большинство «гнилых» и «карманных» местечек по законопроекту ликвидировалось. Часть мелких избирательных округов, которые посылали по два депутата, сохранили право лишь на одно место. В общей сложности освобождалось 143 депутатских мандата. Это означало, что землевладельческая знать лишалась монополии в политической жизни. 13 мест предоставлялось Шотландии и Ирландии, а оставшиеся 130 мест делились поровну между городскими и сельскими округами. 65 мест, таким образом, получали города, выросшие в годы промышленного переворота и не имевшие представительства в парламенте.

Иначе говоря, была сделана серьезная уступка промышленной буржуазии, которая теперь, как отмечал Маркс, «была в общем признана господствующим классом и в политическом отношении».

Билль о реформе, несколько расширив число избирателей за счет городской и сельской буржуазии, сплачивал господствующие классы: компромисс 1688 г., затрагивавший в то время лишь верхушку финансовой и торговой буржуазии, был теперь распространен и на буржуазию промышленную. Она пришла к власти, но не революционным путем, а вследствие нового компромисса с землевладельцами. Поэтому феодальные пережитки в государственном строе Англии не были сметены. Земельная аристократия по-прежнему сохраняла в своих руках министерские посты и ведущие позиции в государственном аппарате, армии и флоте.

Защищая билль, один из виднейших либеральных историков, публицистов и литературных критиков Томас Маколей (1800-1859) говорил в парламенте, что провал билля поведет к «крушению законов, смешению сословий, захвату чужой собственности и нарушению общественного порядка».

Однако даже эти аргументы не убедили непримиримых тори. Билль прошел большинством всего в один голос, а через несколько дней при обсуждении деталей билля в комитете правительство и вовсе осталось в меньшинстве. Тогда правительство распустило палату и назначило новые выборы. Сопротивление со стороны торийской реакции вызвало сильное возбуждение в стране. французская революция буржуазия власть

В новоизбранном парламенте виги получили прочное большинство в 136 голосов, и билль сравнительно легко прошел в палате общин. Но палата лордов осенью 1831 г. почти без обсуждения отвергла законопроект. Казалось, в рамках действующей конституции билль обречен на провал. Оставался единственный выход - революция, коренная ломка государственного строя.

И действительно, в передовых слоях рабочего класса революционные настроения быстро нарастали. В Дерби, Ноттингеме, Бристоле массовые демонстрации вылились в восстание, сопровождавшееся разгромом тюрем, епископских дворцов, домов лордмэров. Возбужденные толпы народа в самой столице нападали на дома лордов и епископов.

Когда билль о реформе в третий раз был внесен в палату общин и принят ею, лорды прибегли к маневру: большинством в 9 голосов они его в принципе приняли, но затем, при обсуждении по статьям, фактически отвергли все преобразования. В ответ на это премьер-министр Грей подал в отставку. Герцог Веллингтон попытался сформировать торийский кабинет. Но в обстановке революционного подъема создавать правительство меньшинства, которое неизбежно сразу же вступит в конфликт с вигским большинством палаты, было крайне опасно. Это поняли даже многие тори, которые отказались поддержать попытку Веллингтона. Новый король Вильгельм IV (1830-1837), при всем своем консерватизме и симпатиях к тори, вынужден был вновь поручить формирование кабинета Грею. Но Грей мог вернуться к власти лишь будучи уверенным в том, что билль о реформе на этот раз пройдет обе палаты и станет законом. Иначе нараставшее в стране возбуждение могло действительно привести к революционному взрыву. И тут Грей воспользовался маневром, формально вполне согласующимся с конституционным обычаем. Одной из королевских прерогатив было возведение любого англичанина в ранг лорда. Грей ультимативно потребовал от короля права на назначение такого количества новых лордов, какого будет достаточно для того, чтобы обеспечить большинство сторонникам реформы, и король дал свое согласие. Перед лицом этой реальной угрозы лорды капитулировали. Билль был утвержден палатой лордов, и 7 июня 1832 г. подписан королем, т. е. стал актом (законом).

История парламентской реформы, оказавшейся лишь первым робким шагом на пути к буржуазной демократии и непосредственно ничего не давшей рабочему классу, свидетельствует о том, что именно английский народ, и прежде всего рабочий класс, был решающей силой общественного прогресса, борьбы за демократию. Правда, рабочий класс в целом выступал еще под руководством буржуазных радикалов. Иначе говоря, он был уже решающей, но еще не руководящей силой в борьбе за демократию.