Китайская революция в фокусе исторической социологии
Китайская революция в фокусе исторической социологии
Синьхайская революция 1911-1918 гг. является одним из наиболее интересных периодов китайской истории. Ее события дают значимый эмпирический материал для конструирования общих социологических концепций и в то же время, отражая тенденции развития весьма специфического типа общества, таят в себе возможности для использования междисциплинарных подходов.
Начало бурным трансформациям китайского общества XX в. было положено политическим курсом на самоусиление, изменившим производственную и социальную структуру общества, спровоцировавшим появление новых образованных слоев-носителей революционной идеологии и изменения социальной роли традиционных милитаризированных слоев. Неудачи в Японо-китайской войне стимулировали изменения систем образования, строительства, торговли, государственного аппарата. Разрушение старых систем иерархии привело к деидеологизации общества, что стало основой для роста патриотических настроений в Китае, утратившем часть суверенитета и проигравшем войну. Ослабевшая династия Цин на фоне усиления роли армии и роста в ней тайных обществ не смогла удержать ситуацию; появилась оппозиция в лице периферийной бюрократии, а затем увеличившееся налоговое бремя спровоцировало и рост протестных настроений среди низших слоев общества. Наряду с реформаторскими организациями появились радикальные революционные организации и лидеры (Сунь Ятсен, Хуан Син, Сун Цзяожэнь), использовавшие вначале тактику локальных восстаний, а затем - агитацию в армии, которая привела к ряду восстаний (Сычуанское, Учанское). Их силовое подавление способствовало падению авторитета власти и вынудило ее к дальнейшим уступкам и переговорам. Начавшийся процесс распада государства ускорил оформление временного лидерства Юань Шикая, которого поддерживали как сторонники монархии на Севере, так и республиканцы Юга. Под властью династии Цин остались только пять провинций - Чжили, Шаньдун, Хэнань, Ганьсу, Синьцзян. Искусно манипулируя интересами обеих сторон и пользуясь региональной раздробленностью (на юге, например, действовали свыше десяти локальных правительств, несколько десятков политических организаций), Юань Шикай все больше ограничивал возможности династии, укрепляя личную власть. Когда был учрежден институт временного правительства и президентства, претенденты на этот пост - Сунь Ятсен и Юань Шикай - представляли соответственно правый и левый политические спектры. Получивший кратковременные полномочия Сунь Ятсен в условиях неустойчивости правительства все же сумел создать Временный сенат - законодательный орган республики, хотя Юань Шикай продолжал отстаивать принцип конституционной монархии и представлял реальную угрозу стабильности страны, располагая мощными вооруженными силами. Однако так и не склонившись к силовому варианту, он выбрал республиканскую форму, и 30 января 1912 г. императорская династия отреклась от власти; была установлена конституционно-республиканская форма правления. Сунь Ятсен покинул пост и республиканским президентом стал Юань Шикай.
Таково фактическое содержание событий 1910-1912 гг. Рассмотрение их с точки зрения социологической теории дает весьма интересный результат. Последовавшая позднее серия революционных трансформаций завершилась приходом к власти КПК в 1949 г., но эти события оказались структурно и логически связаны с заданным в 1911 г. паттерном социальных изменений. Противоречивость революционных событий 1911-1912 гг. заключается в том, что многочисленные социальные и политические силы не имели единого центра управления и программы действий. В то же время данные события могут рассматриваться как классический вариант многочисленных и взаимопреходящих революционных ситуаций и квазиреволюционных результатов.
Наиболее интересные оценки китайской революции с точки зрения ее последствий для тренда развития социальной структуры общества были даны в середине XX в. в рамках исторической социологии Б. Муром, Т. Скочпол, Ш. Эйзенштадтом, Э. Вольфом.
Б. Мур в работе «Социальное происхождение диктатуры и демократии» противопоставляет революционные основания происхождения современных форм демократии и социальной структуры. Западный паттерн революционных изменений и их последствий (в Англии, Франции и США) противопоставлен им восточному (Китай, Япония и Индия). Основой революций, по мнению Мура, стало развитие общественных групп с самостоятельными экономическими базисами, протестующих против прошлого и стремящихся к демократическим версиям капитализма. Государственная власть в Китае, как в своих имперских формах, так и в позднем коммунистическом варианте, является иллюстрацией разрушительного взаимодействия высших классов и имперской политической системы с миром коммерции, в результате чего на политическую авансцену разрушающегося аграрного общества выступают крестьянство и военная аристократия. Мур рассматривает возможность развития коммунистической альтернативы в Китае исходя из традиционно бюрократического характера китайской империи. Империя, бюрократия, собственность на землю - вот ключевые позиции его анализа: «Марксисты избрали некомфортабельные условия для своих практик», - указывает Мур, говоря о Китае. Механизм, связывающий воедино бюрократию, земельную аристократию и имперские традиции в Китае, - кланы, «фамилия как механизм», - определяет отличия китайского общества от обществ, например, Германии, России, Японии. Кроме того, правительство Китая (как и правительства Германии, России, Японии) не гарантировало права собственности - это было задачей имперской бюрократии. Землевладельцы зависели от бюрократии в сборе ренты, охране прав собственности, строительстве систем ирригации, что означало серьезную структурную слабость общества. К тому же в отличие от европейских бюрократических систем китайская предусматривала коррупцию как источник регулярного дохода чиновников. Все это снижало эффективность контроля за бюрократией со стороны центра. Местные чиновники постоянно реорганизовывали повседневную жизнь людей.
Поскольку империя носила аграрный характер, развитие капитализма привело к культурному, ценностному конфликту, что осложнялось внешними войнами, наличием политического класса незападного типа и малочисленного зависимого среднего класса. Последние не могли создать независимую идеологию, как в западных странах, но играли значимую роль в экономической модернизации и формировали новые политические группировки. Сложности индустриализации и развития агрокультуры Мур связывает с резким ростом городского населения и необходимостью рационализации продукции для рынка, так как отсталые технологии, дешевая рабочая сила не стимулировали крупных землевладельцев к развитию. Итак, условия были таковы, что высшие классы не были в оппозиции к правительству, в то время как в Европе после эпохи феодализма аристократия отстаивала свои привилегии, иммунитет. Правительство Китая встало перед дилеммой подавления внутренних бунтов и интервенции, но ее невозможно было разрешить, не затронув привилегий джентри, в итоге ни правительство, ни джентри не проявили себя как активный исторический субъект. Причиной возникновения нового режима и его относительной устойчивости стало создание коалиции старого аграрного правящего класса, обладающего политической и экономической властью, и нового коммерческого и промышленного, обладающего экономической властью. «После восстания тайпинов правительство шире приоткрыло дверь для службы государству», престиж экзаменов упал и возникли новые системы иерархий. Джентри же получили контроль над местными делами и отчасти землю, возможность участвовать в установлении налогов, изъяв эти функции у имперского правительства. Престиж перешел «к региональным авторитетным фигурам, прототипам военной аристократии», крупные землевладельцы, становясь военной аристократией, оказывали давление на арендаторов, а крестьяне и джентри работали над новым статусом. Позднее, в 20-е гг. XX в., синтез коммерческих и промышленных интересов породил интересные явления политической жизни: Гоминьдан, Чан Кай Ши и унификация форм общественной жизни практически были способами решения проблем аграрного общества военными силами, но проблемы оказались шире и сложней. В этих условиях возник контракт между землевладельцами и бизнес-слоями: Китай практически перешел к частной собственности, государственная собственность составляла около 7% . Неспособность Гоминьдана решить серьезные аграрные проблемы привела к формированию новых городских слоев и их прототипов, так как в основе лежали социоструктурные проблемы - противоречия между аграрными и городскими слоями. Здесь Мур полагает возможным поиск аналогий с европейским фашизмом как германского, итальянского, так и испанского толка.
В этих социальных условиях как реакция на структурную слабость общества активизировались крестьянские бунты. Страты землевладельцев и чиновников были лишь косвенно связаны с крестьянством. Джентри, как и землевладельцы, нуждались в имперской системе для влияния на крестьян, и в этом состоял дефект политической структуры Китая. При этом часть джентри отказывалась играть роль в агроцикле в силу отсутствия у них статуса лидера крестьянской общины. Авторитет джентри зависел от того, что они могли сделать для крестьян, но, например, ирригация могла быть произведена только с участием правительства: можно было сохранять старые цели деятельности, но новые не ставились. Существовало четыре пути, следуя которыми имперский режим пытался компенсировать искусственный характер ситуации:
создание государственных житниц, но эта система была раз-; рушена в XIX в. - именно тогда, когда она была наиболее востребована;
создание системы пао (небольшая община из десяти домовладельцев под управлением лидера, обеспечивающего сбор налогов) как предшественника современных тоталитарных систем - с простыми обязанностями и иерархией;
чтение периодических лекций по конфуцианской этике, а также проведение массовых праздников на ее основе;
использование клановой структуры для трансляции социального консервативного опыта.
Однако эти пути были неэффективны. В меняющихся условиях аграрного общества лишь ирригация оставалась основой коллективных кооперированных действий крестьянства и взаимодействия его с высшими классами. «В Китае структура крестьянского общества со слабыми связями крестьянства и высших классов помогает объяснить, почему Китай стал объектом крестьянских восстаний, также как и некоторых препятствий и ограничений для таких восстаний»: фрагментарность этого общества стала особенно^ заметной в XIX в., а в XX в. под влиянием властного давления все более усиливалась - «границы захлопнулись». Возникавшие бунты требовали не только разрушения социальных границ, но и «формирования новых форм солидарности и лояльности», что представлялось затруднительным с тех пор, как крестьяне перестали кооперироваться. Бунты принесли с собой территориальное разделение и сформировали местные авторитеты, в том числе из числа джентри, находивших возможности для кооперации с крестьянством: с тех пор как после восстания Тайпинов правительство оказалось неспособным защитить общины, они взяли эту задачу в свои руки, равно как и административные и налоговые функции. Правительство же попыталось использовать местные военные силы друг против друга, что привело к эскалации конфликта и повлекло за собой объединение этих сил.
Традиционная система создавала ограничения для возникновения бунтов, а участие джентри и местных лидеров сокращало возможности радикальных социальных изменений. К тому же бунты привели к ухудшению экономического положения крестьянства; существенную роль в выживании территорий теперь играло расположение населенных пунктов на торговых путях. Если во Франции «революция пришла от высших классов в низшие» - к безземельным крестьянам, то в Китае система эксплуатации была не настолько сильна, чтобы обеспечить революционную ситуацию, но зато изменилась социальная структура: землевладельцы перебирались в города, правящая страта переживала коллапс, патриархальные отношения и частное насилие продолжали сосуществовать в «форме обнаженной и грубой эксплуатации», и именно эта ситуация дала впоследствии коммунистам исторический шанс. С 1926 г., когда землевладельцы переместились в города, а «война интенсифицировала революционную ситуацию и привела ее к завершению, «коммунисты начинают рассматривать крестьян как серьезный базис для революционного социального движения» и формируют новый тип связи между крестьянством и национальным правительством.
Таким образом, процесс модернизации политической системы и социальной структуры Китая начался со спада крестьянских революций, но безземельный сельский пролетариат был основным ресурсом революции, как и в Индии, и в России. Специфичность революционного паттерна Китая также обусловлена социоструктурными моментами; например, степень сегментации общественной структуры позволяет объяснить, почему крестьянские восстания характерны для Китая и России, менее характерны для Европы и почти невозможны в Индии и Японии. Во всех странах коммерческое влияние делало крестьянские революции слабыми, хотя ответами на вызовы коммерциализации со стороны высших землевладельческих классов было именно стимулирование крестьянских восстаний, а эндемичный характер государства способствовал революциям (в Китае и России), будучи тесно связан со структурой крестьянской общины.
Опираясь на теорию праздного класса Т. Веблена, Мур говорит о двух условиях мирного развития ситуации: массы должны признать, что элиты служат тем же целям, что и они; должна иметь место манифестация величия и достижений общества. Если элиты терпят фиаско при попытке реализовать эти условия, они теряют защищенность и тогда становится возможной смена отношений производства и типа социальных отношений, особенно если в сознании масс присутствует классическая модель паразитирующих высших классов. Именно с позиций такой модели наблюдается сходство военного сословия Европы, ученого слоя Китая и бюрократии России, не сумевших создать условий для мирного разрешения кризиса и создавших предпосылки либо для демократических изменений, либо для бюрократизации. В работе «Власть и неравенство при социализме и капитализме: СССР, США, Китай» Мур указывает, что, в отличие от властных антагонизмов США и СССР, китайская модель предполагала исключение либеральных вызовов и контраст с Россией как в революционном пути, так и в формате политических постреволюционных институтов. Сравнение крестьянских бунтов России и Китая показывает, что они не могли или не стремились создать новый социальный порядок: в этих странах не было европейских семян либеральной демократии, однако имелись имперские институты, задававшие принципиально иной тренд развития торговых слоев. Здесь «имели право на бунт, но не революции». Однако если большевики стремились к контролю над капиталом и при этом были относительно нейтральны в отношении крестьян, обещая им землю, то китайские коммунисты ориентировались на армию, рассматривая крестьян как одну из базовых сил для проведения земельной реформы 1940-х гг. При этом в обеих странах встает вопрос об организации новых политических институтов в условиях полной децентрализации власти; обе страны в ответ на этот вызов наращивают бюрократию, переживают постреволюционные кризисы и перманентную мобилизацию. Однако китайский вариант развития при использовании ленинской стратегии предполагает привлечение крестьянской поддержки: «Мао был уверен, что революционный энтузиазм базируется на эгалитаризме и кооперационной этике». Таким образом, Ки - хай являлся значимой альтернативой европейскому паттерну социального развития.
Т. Скочпол рассматривает две основные причины революционных трансформаций в Китае: неравномерность развития экономики и неравные возможности развития национальных государств в условиях капитализма / империализма. Китайская модель удачно иллюстрирует действия различных акторов в революционной ситуации: государство, бюрократия, старые и новые элиты, доминирующие и депривированные классы. По ее мнению, в Китае «…коммерческие и индустриальные высшие классы симбиотически взаимодействовали с высшими классами землевладельцев и зависели от имперского государства. Фундаментальные политические отношения… строились не между торгово-промышленным классом и земельной аристократией, а сводились к отношениям производящих, господствующих классов и государства».
Будучи обществом аграрного типа, Китай имел высокий уровень экономического развития, концентрации накопленного богатства, а также сильно бюрократизированный государственный аппарат. Именно в таких условиях, по мнению Скочпол, активизируется основное классовое противоречие, приводящее затем к структурным сдвигам. Классы «для себя» в классическом марксистском понимании, по мнению Скочпол, формируются в ходе реализации практик групповой солидарности и формирования установок возможности контроля над ресурсами. В таких обществах выделяются «непроизводительные» классы, которые, имея более широкие возможности контроля над ресурсами, присваивают излишки продукта, формируя и воспроизводя отношения неравенства во множестве структур. При этом крайне бюрократизированное государство дистанцируется как от отстаивания социально-экономических интересов классов, так и от процессов воспроизводства социальных структур и институтов, ориентированных на это. Ограничивая свою деятельность репрессивными функциями, оно осуществляет их в рамках автократических форм правления. Именно такой тип классовой структуры и выступает основной причиной революции, централизующей власть в рамках новых социальных институтов при участии масс.
Скочпол указывает, что социальные революции во Франции, Китае, России возникли исходя из структурного и ситуационного кризиса старых государственных режимов. События в Китае имеют своим основанием структурный кризис и обусловлены наличием автократической монархии и дезорганизацией административного и силового контроля за потенциально готовыми к бунту низшими классами: «Пересекающееся давление со стороны внутренних классовых структур и внешнеполитической ситуации, автократия и централизованное администрирование, развал армии открывают путь социореволюционным трансформациям».
Имперский тип государства в аграрных обществах с жестким типом администрирования и неэффективной системой бюрократии не способен должным образом реагировать на вызовы внешней среды: «Предреволюционные ситуации имели место, когда автократические монархии концентрировались на поддержании внутреннего порядка и вступали в конкуренцию с внешней средой. Китай представлял собой империю с жестко координированным администрированием и насилием, по сути - протобюрократию, не способную функционировать в соответствии с критериями М. Вебера. Режим в Китае мобилизовался для международной конкуренции в XIX в., и именно это привело к социореволюционным трансформациям <…> существующее институционализированное отношение монархий и их аппаратов к аграрной экономике и высшим землевладельческим классам стало невозможным в рамках имперских государств и во внешнеполитических условиях. Как результат старый режим потерпел поражение в крупных войнах».
Ш. Эйзенштадт относит китайскую революцию к типу «позднесовременных», находя в ней сходство с европейскими революциями 1848 г., Парижской коммуной 1870-1871 гг., русской революцией 1917 г., революциями в Турции, Вьетнаме, Югославии. Для этих революций характерна тесная связь между идеологизированными движениями, повстанческим движением, борьбой за власть и формированием новых институтов. Они сопровождались перестройкой идеологии, границ политических и культурных общностей, институциональными изменениями, в том числе в неполитических сферах, и осуществлялись различными коалициями (контркоалициями), состоящими из разнородных элит и носителей идеологий, формирующих новые центры власти.
В результате Китайской революции сформировались культурные ориентации, имевшие затем глубокое воздействие на современность:
1)соотнесение настоящего с будущим и концентрация усилий на такой ориентации;
2)подчеркивание ведущей роли коллективного начала и социальной справедливости;
3)усиление связи между социальным, политическим, культурным порядком и построение нового общества на основе новой базовой культурной модели;
4)непринятие существующего порядка;
5)подчеркивание возможности активного участия социальных групп в формировании нового социального и культурного порядка;
6)сильная универсалистская ориентация, отрицающая политические и национальные границы, но в то же время воспроизводящая социальный порядок в определенных границах.
В отличие от революционного опыта других стран в Китае революционные изменения привели к созданию устойчивых институтов, основанных на принципе преемственности и принятии символов социального бытия. Только в Китае и России революционный социализм стал символической и организационной основой переустройства общества, превратившись в центральный компонент политической и культурной идентичности. Эти революции преследовали цель создания новых центров власти и авторитета и последующее слияние настоящего общества и общества-двойника. Характеристики протеста оказывались включены в центральные компоненты социокультурных порядков в такой степени, которая превосходила степень включенности инакомыслия в традиционных общественных системах. Последствием этого стало появление новых социальных структур.
К внешним факторам, обусловившим специфику Китайской революции, Эйзенштадт относит войну, соперничество между государствами, воздействие формирующих экономических и политических международных систем. К внутренним факторам он относит формирование элит с выраженным политическим самосознанием или иных социальных сил, что связано с экономическими условиями: расширением рынков, технологическими инновациями, формированием новых способов производства или с идеологическими условиями. Кроме того, имели место и связующие факторы, к которым исследователь причисляет обострение борьбы между элитами и внутри элит и как выражение этого - массовые народные восстания; рост интеллектуальных и религиозных движений. Эйзенштадт указывает, что «к упадку режима привело, с одной стороны, сочетание внешнего давления, которое возникало в первую очередь в результате формирования современной системы межгосударственных отношений и международной капиталистической экономики, а с другой - внутреннего воздействия и конфликтов, к которым приводило такое давление». В Китае имелись традиционная, но потенциально способная к модернизации монархия с сильными абсолютистскими тенденциями; группы крупных и средних землевладельцев и городских слоев, развивающиеся в русле капиталистического рынка; группы крестьянства, имеющие как потери, так и выгоды от новых экономических условий; традиционные городские группы и пролетариат; интеллектуальные и религиозные секты и движения; институциональные организаторы, в том числе новые политические элиты.
Таким образом, социологические концепции однозначно характеризуют события 1911-1918 гг. в Китае как революцию, специфичность которой обусловлена социальной структурой китайского общества, разнообразием автономных милитаризованных участников процесса, особенностями бюрократической системы и степенью децентрализации управления. Факторами развития революционной ситуации стали рост населения, клановость, внешние войны, бюрократизация управления, разрыв функциональных связей крестьянства и высших слоев. Факторами, определившими квазиреволюционный результат на этом этапе, были исторический опыт организации протеста, тренд изменений социальной структуры и значимая роль бюрократии. Тем не менее именно Синьхайская революция оформила структуру китайского общества, обеспечила политический и моральный порядок и создала предпосылки уникальности китайского паттерна развития в XX в.
Список литературы
1.История Китая / Под ред. А. Меликсетова. М., 2004.
2.Непомнин О. История Китая. Эпоха Цин. М., 2005.
.Эйзенштадт Ш. Революция и преобразование обществ. Сравнительное изучение цивилизаций. М., 1999.
.Moore В. Social origins of dictatorship and democracy: lord and peasant in the making of the modem world. Boston, 1966.
.Moore B. Authority and inequality under capitalism and socialism (Tanner lectures on human values). Oxford, 1987.
.Skocpol Th. State and revolution: old regimes and revolutionary crises in France, Russia and China. Cambridge, 1979.
.WolfE.R. Peasant wars of the twentieth century. N.Y.; L., 1969.
революция китайский модернизации социология