Развитие системы фатической метакоммуникации в английском дискурсе XVI–XX вв.

Развитие системы фатической метакоммуникации в английском дискурсе XVI–XX вв.

Содержание

ВВЕДЕНИЕ

ГЛАВА 1. ФУНКЦИОНАЛЬНО-ПРАГМАТИЧЕСКИЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ ФАТИЧЕСКОЙ МЕТАКОММУНИКАЦИИ

.1 Принципы и методы анализа фатической метакоммуникации

.1.1 Синергетический подход к анализу фатической метакоммуникации

.1.2 Организация генеральной выборки и математические методы обработки данных

.2 Система фатической метакоммуникации

.2.1 Функциональные свойства фатической метакоммуникации

.2.2 Информативно-содержательные характеристики фатической

метакоммуникации

.2.3 Социально-психологические особенности фатической

метакоммуникации

.2.4 Стереотипные средства фатической метакоммуникации

.2.5 Прагматические характеристики речевых средств фатической метакоммуникации

Выводы по первой главе

ГЛАВА 2. ИСТОРИЧЕСКИЙ ИНВАРИАНТ СИСТЕМЫ ФАТИЧЕСКОЙ МЕТАКОММУНИКАЦИИ

.1 Сущность, категории и структура фатического метадискурса

.1.1 Понятие фатического метадискурса

.1.2 Структура фатического метадискурса

.2 Фатический метадискурс включённого типа

.2.1 Инхоативные речевые акты в фатическом метадискурсе

.2.2 Процессные речевые акты в фатическом метадискурсе

.2.3 Финитивные речевые акты в фатическом метадискурсе

.3 Фатический метадискурс автономного типа

.4 Принципы и стратегии фатического метадискурса

Выводы по второй главе

ГЛАВА 3. РАЗВИТИЕ ПРАГМАТИЧЕСКОЙ СИСТЕМЫ АНГЛИЙСКОЙ ФАТИЧЕСКОЙ МЕТАКОММУНИКАЦИИ В XVI - XX ВВ.

.1 Историческое варьирование фатического метадискурса

.1.1 Историческое варьирование инхоативных речевых актов

.1.2 Историческое варьирование процессных речевых актов

.1.3 Историческое варьирование финитивных речевых актов

.2 Историческое варьирование фатического метадискурса автономного типа

.3 Историческое варьирование стратегий и тактик фатического метадискурса

Выводы по третьей главе

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

СПИСОК ИСТОЧНИКОВ ИЛЛЮСТРАТИВНОГО МАТЕРИАЛА

ПРИЛОЖЕНИЯ

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ

Г - говорящий

РА - речевой акт

СБ - светская беседа

С - слушающий max - полюс когнитивной информации

CCELD - Collins Cobuild English Language Dictionary. - французский язык - Merriam Webster's Collegiate Dictionary

N - стратегия негативной вежливости - древнеанглийский язык- стратегия позитивной вежливости max - полюс социально-регулятивной информации

ВВЕДЕНИЕ

Проблема организации коммуникативных процессов актуализируется в силу происходящих изменений в мировом сообществе. Глобализация и информатизация как черты XXI века стимулируют науку глубже исследовать многомерный феномен - коммуникацию во всех ее проявлениях. В частности, вопросы фатической метакоммуникации на протяжении нескольких десятилетий приковывают к себе внимание исследователей, работающих в русле прагмалингвистики, анализа дискурса и других функционально ориентированных направлений, взаимодействующих с такими дисциплинами как социолингвистика, психолингвистика, лингвокультурология, стилистика, риторика и т.д. Интерес к организации и регулированию вербальной коммуникации обусловлен ведущей современной парадигмой лингвистики, ориентированной на антропоцентризм, экспланаторность, экспансионизм, функционализм [77: 206-227].

Активные поиски концепции, объясняющей закономерности и условия осуществления успешного общения, а также вербальных средств его реализации, привели к созданию целого ряда подходов, трактующих фатическую метакоммуникацию по-разному. Наиболее широкое распространение получил функциональный подход, представленный прежде всего исследованиями Б. Малиновского, который первым описал фатическое взаимодействие (phatic communion), понимая под ним стремление людей к общению (socialize), созданию дружеских связей, не преследуя цели передачи существенной информации [218: 151-152]. В данном случае речь идет об общении в форме диалога, которое служит установлению связи между людьми.

Р. Якобсон включает фатическую функцию в свою модель языковых функций и уточняет данное понятие, рассматривая высказывания, основное назначение которых - не только установить, но и продлить речевой контакт, проверить, работает ли канал связи [176: 201]. А. Вежбицка и др. относят фатику к метаязыковой функции, которая служит средством описания самого языка [27, 78, 108]. Г.Г. Почепцов детализирует понимание фатической метакоммуникативной функции как включение/переключение, поддержание на нужном уровне внимания адресата для передачи сообщения и размыкание речевого контакта [118: 52-59]. В целом определены особенности функционирования языковых элементов, призванных регулировать речевое общение, способствовать установлению, поддержанию и завершению речевого контакта, а также описаны метакоммуникативные задачи, решаемые на различных фазах общения. Функциональные исследования раскрывают значимость фатической функции среди функций языка, но общее понимание ее места в иерархии функции и связей с другими функциями еще не достигнуто.

Представители функционально-семантического подхода, в частности, Н.И. Формановская, называя фатическую функцию контактоустанавливающей и понимая под контактом ”установление, сохранение или укрепление и поддержание связей”, связывают ее с речевым этикетом. Эта функция относится ко всем тематическим группам единиц речевого этикета - как к начальной ситуации (обращения, приветствия), так и к финальной ситуации (прощания) [154: 13]. Контактная (называемая также контактоустанавливающая, социативная, фатическая) функция лежит в основе речевого этикета и является одной из его фундаментальных функций, поскольку процесс коммуникации, в частности диалог, невозможен без установления контакта. Онтологически контактная функция усваивается в первые месяцы жизни человека: “стремление вступать в коммуникацию появляется у маленьких детей, гораздо раньше способности передавать или принимать информативные сообщения” [176: 201]. С семантической точки зрения высказывания в этой функции характеризуются семантической выхолощенностью - десемантизацией, что и делает их “безынформативными” с точки зрения “важной, существенной” информации. Однако в рамках этого похода информационная природа фатической функции остается не раскрытой.

Жанро-стилистический подход в исследовании фатической функции описывает реализацию фатической функции в текстах фатических речевых жанров (small talk и т.д.) [39]. Фатический дискурс (phatic discourse) как совокупность ”праздноречевых жанров”: эмоционального, артистического, интеллектуального, входит в типологию жанров общения Н.Д. Арутюновой наравне с информативным, прескриптивным диалогом, обменом мнениями с целью принятия решения/выяснения истины и диалогом, нацеленным на установление или регулирование межличностных отношений [7]. Текстовый анализ метакоммуникации, предпринятый И.М. Колегаевой и др., акцентирует сопутствующий, комментирующий характер явления, которое получает название “метатекста” - элемента мегатекста [27, 68], и выделяет высказывания - метатекстовые операторы, функционирующие на двух этапах [99] фатической метакоммуникации - установлении и размыкании контакта.

Прагматический подход, опирающийся на теорию речевых актов и теорию дискурса, обосновывает существование РА, обслуживающих метакоммуникацию, называемых, вслед за В.И. Карабаном, метаречевыми актами [61], а также речеорганизующими РА [247: 332], метакоммуникативными РА [103; 237: 52]. Среди метакоммуникативных высказываний выделяются фатические, обладающие ведущей иллокуцией ”привлечения или концентрации внимания собеседника” [159: 15], рассматриваются прагматические принципы (максимы) метакоммуникации как деятельности, регулирующей общение. Фатический метакоммуникативный РА понимается как РА, передающий не существенно важную информацию, а способствующий передаче такой информации [161] путем контактоустановления, контактопролонгации, размыкания речевого контакта. Фатический метакоммуникатив и его прагматические разновидности включаются И.С. Шевченко в типологию РА [165: 50], однако до сих пор их прагмасемантические характеристики нуждаются в уточнении.

В рамках дискурсивного подхода под метакоммуникативным в целом подразумевается “дискурс по поводу самого дискурса, коммуникативные ходы, комментирующие, ориентирующие и меняющие ход общения, определяющие его структурные фазы” [85: 176]. Фатическая метакоммуникация трактуется как разновидность непрямой коммуникации [41], изучаются ее жанры - светская беседа, флирт [42]. Дискурс рассматривается “не на уровне отдельного высказывания, а на уровне /.../ более крупных единств, находящихся в непрерывной внутренней смысловой связи, что позволяет воспринимать его как цельное образование” [22: 8; 79; 135]. При исследовании организации дискурса, связанного с осуществлением фатической метакоммуникативной функции, в центре внимания находятся различные его элементы (звук, интонация, частицы, междометия, слова и т.д.), предназначенные для реализации его основной функции - способствования межличностному общению. Прагматический подход к изучению дискурса дает возможность рассматривать фатическую метакоммуникацию “не как что-то застывшее и неподвижное, а как процесс, который характеризуется особенностями протекания, способом развития и внутренней организацией, и который необходимым образом предполагает наличие трех фаз общения” [162: 18], которые еще не получили освещения как трансакции дискурса. Коммуникативные принципы и стратегии, единицы такого дискурса еще требуют исследования.

Диахроническое изучение фатической метакоммуникации фокусируются на анализе динамической природы дискурса и речевого акта: отмечены отдельные исторические различия в наборе и функционировании языковых элементов на стадиях установления, поддержания и размыкания речевого контакта в определенные периоды времени [3; 15; 61; 104; 165]. Однако диахроническое варьирование фатического метадискурса, языковых средств его реализации в различные исторические эпохи остается недостаточно изученным, что и определяет интерес к данной проблематике в нашей работе.

Актуальность исследования определяется необходимостью изучения фатической метакоммуникации, которая является неотъемлемой составляющей коммуникации как интегрального феномена. Актуальность также обусловлена обращением к прагматическим характеристикам фатической метакоммуникативной функции языка, реализуемой в дискурсе, его системе и структуре, коммуникативным принципам. Своевременность и важность такого комплексного анализа фатической метакоммуникации в дискурсе усиливается применением синергетического, системно-деятельностного подхода, предполагающего единство прагматических, семантико-функциональных, социокультурных аспектов, и диктуется отсутствием специальных работ, фокусированных на целостном синхронно-диахроническом исследовании фатической метакоммуникации. Научным заданием работы является исследование фатической метакоммуникации на уровне РА и дискурса, установление ее специфики в отдельные исторические периоды и выявление тенденций исторического варьирования.

Связь исследования с научными темами. Тема диссертации соответствует профилю исследований, которые проводятся на факультете иностранных языков Харьковского национального университета имени
В.Н. Каразина в рамках темы ”Систематическое описание и методика обучения иноязычной речевой деятельности”, номер государственной регистрации 0100U003310.

Общей целью исследования является изучение прагматических свойств системы фатической метакоммуникации и закономерностей ее исторического варьирования в английском дискурсе XVI-XX вв.

Из общей цели вытекают конкретные задачи исследования:

Уточнить понятие фатической метакоммуникации и выявить ее функциональные, прагматические, информативно-содержательные, социально-психологические и языковые основания.

Выявить сущность, систему и структуру фатического метадискурса, его категории и типы.

Определить статус РА фатического метакоммуникатива, его прагмасемантические разновидности и их характеристики.

Проследить историческое варьирование отдельных типов фатического метадискурса и выделить диахронические инварианты и варианты прагматической системы английского фатического метадискурса
XVI-XX вв.

Установить коммуникативные принципы английского фатического метадискурса и описать историческую динамику его стратегий в
XVI-XX вв.

Объектом исследования избран английский фатический метадискурс как воплощение фатической метакоммуникации, его система и структура, коммуникативные стратегии.

Предметом исследования являются прагматические характеристики фатической метакоммуникации и историческое варьирование системы ее диахронических постоянных и переменных в XVI-XX вв.

Материалом для исследования послужили образцы фатического метадискурса из художественной прозы Великобритании XVI-XX вв. Генеральная выборка составила 2400 речеорганизующих высказываний в различных контекстах и ситуациях, распределенных по трем зональным выборкам из 800 высказываний каждая, соответствующих периодам: XVI-XVII, XVIII, XIX-XX вв. Анализируемые примеры почерпнуты методом сплошной выборки из художественных произведений жанров драмы и романа общим объемом 11829 страниц.

Методология и методы исследования. Методологической основой данного исследования являются достижения синергетики, системно-деятельностный и функциональный подход к анализу речевой коммуникации. Теоретической базой исследования служат теория самоорганизующихся систем, теория речевой деятельности, теория дискурса и теория РА в их преломлении в исторической прагмалингвистике. Прагматическая динамика системы фатического метадискурса, его структурных единиц и коммуникативных стратегий, рассматривается с учетом нелинейности векторов развития общества, культуры и системы языка.

Задачи настоящего исследования определяют методы анализа. Для исследования функциональных и прагматических характеристик фатической метакоммуникации применяется описание языковых функций, качественно-количественное исчисление объема информации, когнитивное моделирование информативного содержания высказываний; для определения статуса и исторического варьирования единиц структуры фатического метадискурса используются методы аспектного моделирования РА, контекстно-ситуативный, системно-функциональный и структурно-семантический анализ; для определения природы и динамики отдельных типов фатического метадискурса также применяются элементы методов социо- и психолингвистики; для обобщенного представления средств реализации трансакций фатического метадискурса - полевое моделирование; анализ принципа вежливости основан на описании стратегий и тактик дискурса. Полученные количественные данные обрабатывались с применением достижений современной лингвостатистики, в частности, методом сравнения величин квадратичного отклонения долей [81, 112].

Научная новизна исследования состоит в том, что впервые осуществлен специализированный комплексный анализ развития фатической метакоммуникации как системы, реализуемой в английском фатическом метадискурсе: установлена сущность фатического метадискурса, выделены его типы, уточнена структура дискурса и ее единицы, описаны диахронические инварианты и варианты его прагматической системы, выявлены дискурсивные стратегии вежливости и прослежена их историческая динамика в XVI-XX вв., определен статус РА фатического метакоммуникатива, его прагмасемантические разновидности и их характеристики в синхронии и диахронии. Уточнено понятие фатической метакоммуникации и ее функциональные, информативно-содержательные, социально-психологические и языковые свойства.

Научная новизна полученных результатов может быть обобщена в следующих положениях, выносимых на защиту:

. Фатическая метакоммуникация представляет собой низкоэнтропийный компонент коммуникации, служащий вербальным средством организации речевого взаимодействия и обеспечения эффективной передачи когнитивной информации в дискурсе. Она реализуется специализированными средствами - речевыми стереотипами, неспециализированными вербальными и невербальными средствами; характеризуется доминированием социально-регулятивной информации, конвенциональностью и ритуализованностью.

. Фатическая метакоммуникация воплощается в фатическом метадискурсе, посредством которого осуществляется регулирование речевого взаимодействия. Система фатического метадискурса охватывает включенный и автономный типы дискурса, структурно представленные иерархией единиц: РА (минимальная единица дискурса) - речевой ход - речевой шаг - трансакция - речевое событие.

. РА фатический метакоммуникатив представляет собой прагматикализованный подкласс экспрессивов, предназначенный регулировать речевое взаимодействие в ситуациях установления, продления, размыкания контакта и реализуемый речевыми стереотипами, в которых нейтрализуется оппозиция прямой/косвенной реализации РА. Средства регулирования речевого взаимодействия организованы в виде прагматического поля: доминанта - РА фатические метакоммуникативы с ведущей речеорганизующей иллокутивной силы, центр - РА, в которых сопутствующая речеорганизующая иллокуция сигнализируется прагматическими маркерами, периферия - РА, в которых она обусловлена контекстом.

. Фатический метадискурс включенного типа (уровень текста) сопровождает дискурсы когнитивно-информативного типов и реализуется РА фатическими метакоммуникативами инхоативной, процессной, финитивной прагмасемантических разновидностей, функционирующими, соответственно, в трансакциях установления, продления и размыкания речевого контакта. Историческое варьирование фатического метадискурса включенного типа проявляется в качественных и количественных изменениях фатических метакоммуникативов отдельных прагмасемантических разновидностей, в динамике схем развертывания речевых ходов.

. В фатическом метадискурсе автономного типа (уровень макротекста) общая цель регулирования речевого взаимодействия осуществляется в светской беседе - речевом событии ритуализованной формы, которое характеризуется самоценностью, упорядоченностью, преобладанием социально-регулятивной информации, тематической заданностью, состязательностью, игровым и эстетическим компонентами. В историческом развитии фатический метадискурс автономного типа проходит этапы зарождения (XVI-XVII вв.), становления и функционирования с полным набором свойств (XVIII в.), частичной утраты игровых и эстетических характеристик к концу XX в.

. В фатическом метадискурсе ведущим коммуникативным принципом является вежливость, реализуемая стратегиями позитивного и негативного типа с преобладанием негативного, составляющего основу речевого этикета. Негативная вежливость стабильно доминирует в фатическом метадискурсе XVI-XX вв., частотность ее стратегий исторически возрастает.

Теоретическая значимость исследования определяется системной трактовкой и комплексным описанием фатического метадискурса в ходе его исторического развития. Полученные результаты вносят вклад в теорию коммуникации, теорию дискурса, синхроническую и историческую прагмалигвистику и теорию РА, продолжают разработку полевого моделирования прагматических явлений. Опыт исследования эволюции РА фатического метакоммуникатива и средств фатической метакоммуникации в соотнесении с эволюцией принципа вежливости способствует углублению знаний о стратегиях и тактиках дискурса различных исторических периодов.

Практическая ценность полученных результатов и выводов состоит в том, что они могут быть использованы в курсе теоретической грамматики английского языка (“Прагматика предложения”), истории английского языка (“Новоанглийский период”), стилистики языка (“Жанры речи”), практики английского языка, в пособиях по разговорной практике, в спецкурсах по проблемам дискурса, исторической прагмалингвистики. Они также могут найти отражение в научных исследованиях студентов и аспирантов, в практике перевода.

Личный вклад диссертанта заключается в уточнении сущности фатической метакоммуникации и определении природы фатического метадискурса, его системы и структурных единиц, их диахронических постоянных и переменных аспектов; в описании закономерностей и тенденций исторического варьирования прагматических характеристик английского фатического метадискурса включенного и автономного типов в ХVI-XX вв., в выявлении вежливости как ведущего принципа фатического метадискурса и особенностей эволюции его стратегий.

Апробация полученных результатов. Основные результаты исследования докладывались и обсуждались на заседаниях кафедры перевода и английского языка, лингвистическом семинаре факультета иностранных языков Харьковского национального университета им. В.Н. Каразина, на ежегодных научных конференциях в Харьковском национальном университете им. В.Н. Каразина, на международных научных конференциях “Методологічні проблеми перекладу на сучасному етапі” (Сумы, Сумской государственный университет, 1999), “Іноземна філологія на межі тисячоліть” (Харьков, Харьковский национальный университет им. В.Н. Каразина, апрель 2000), на международной научной конференции “Третьи Каразинские чтения: методика і лінгвістика - на шляху до інтеграції” (Харьков, Харьковский национальный университет им. В.Н. Каразина, октябрь 2003), международной научной конференции “Гендер: язык, культура, коммуникация” (Москва, Московский государственный лингвистический университет, ноябрь 2003), международной научной конференции “Cognitive/Communicative Aspects of English” (Черкассы, Черкасский государственный университет, 1999).

Публикации. Результаты диссертационного исследования полностью отражены в 5 статьях, опубликованных в ведущих научных журналах Украины, и тезисах 4 конференций.

Цели и задачи данного исследования определили его структуру. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, списка литературы, списка источников иллюстративного материала и приложений.

Во введении обосновывается актуальность, новизна, теоретическая значимость работы, намечаются цели и конкретные задачи исследования, его методологические основы и методы.

В первой главе критически обобщаются достижения в исследовании фатической метакоммуникации, рассматриваются принципы организации выборки и методы оценки данных, уточняется функциональная, информативно-содержательная, социально-психологическая, языковая природа фатической метакоммуникации как системы, устанавливается прагматический статус его минимальной единицы - РА фатического метакоммуникатива.

Во второй главе моделируется исторический инвариант системы фатической метакоммуникации: определяется сущность и категории фатического метадискурса, его структура и типы; определяются прагмасемантические разновидности РА фатического метакоммуникатива в различных трансакциях и моделируется их прагматическое поле; выявляются стратегии вежливости фатического метадискурса.

В третьей главе предпринимается анализ эволюции прагматической системы фатической метакоммуникации в XVI-XX вв.: рассматривается историческое варьирование языковых средств в отдельных трансакциях включенного фатического метадискурса, динамика прагматических свойств дискурса автономного типа; изменение стратегий вежливости в английском фатическом метадискурсе изучаемого периода.

В заключении подводятся итоги проведенного исследования и намечаются перспективы дальнейших научных разработок.

Полный объем диссертации составляет 227 страниц компьютерного текста, объем основного текста 185 страниц, библиография включает 248 публикаций, список источников иллюстративного материала 45 страниц. Приложения содержат 12 таблиц.

фатическая метакоммуникация метадискурс английский

ГЛАВА 1. ФУНКЦИОНАЛЬНО-ПРАГМАТИЧЕСКИЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ ФАТИЧЕСКОЙ МЕТАКОММУНИКАЦИИ

.1 Принципы и методы анализа фатической метакоммуникации

.1.1 Синергетический подход к анализу фатической метакоммуникации

Предпринимаемый прагмалингвистический анализ фатической метакоммуникации в плане диахронии базируется на системно-деятельностном понимании вербальной коммуникации, присущем, как отмечает В.И. Карабан, И.С. Шевченко и др., историко-прагмалингвистической исследовательской парадигме [10; 61; 165], и учитывает постулаты современной синергетики [120; 143].

Теоретическое осознание речи как одного из проявлений деятельности человека позволяет выделить следующие конститутивные характеристики речевой деятельности: потребности, мотивы и цели, конкретные условия ее осуществления [76; 83]. А.А. Леонтьев указывает на то, что ”деятельность общения есть такой же вид деятельности человека, как … продуктивная и познавательная деятельность, она и в психологическом отношении имеет ту же принципиальную организацию, … а именно, она интенциональна, т.е. мотивирована и имеет специфическую цель; она результативна и в этом смысле можно говорить о мере совпадения достигнутого результата с намеченной целью; она нормативна, т.е. как протекание, так и результат акта общения подвержены социальному контролю” [83: 47]. Прием-передача информации как основная цель коммуникации осуществляются при помощи механизмов установления, продления и завершения речевого контакта. Таким образом, коммуникация как осуществление когнитивной функции (передача информации) необходимо предполагает сопутствующую ей метакоммуникацию, “призванную регулировать речевое общение средствами самого языка” [161: 1], а именно - фатическую метакоммуникацию, в которой реализуется фатическая функция (обеспечение контакта) [41; 118; 48; 30].

Деятельность речевого общения понимается как социальное воздействие на собеседника в процессе общения, которое предполагает дихотомию: сообщение информации - интеракция. Интеракция определяется
С. Левинсоном как “непрерывное продуцирование последовательностей взаимно обусловленных РА двумя или несколькими коммуникантами”, каждый из которых, с одной стороны, управляет, а с другой - руководствуется действиями другого [213: 44]. Выделяют следующие основные типы речевого воздействия: 1) социальные воздействия, 2) волеизъявления, 3) разъяснение и информирование, 3) оценочные и эмоциональные речевые воздействия [153:48].

Фатическая метакоммуникация обладает свойствами социального воздействия: в ней не происходит передачи существенной информации, а осуществляются определенные социальные акты - приветствия, прощания, представления и др. Собеседники, осуществляющие социальное воздействие средствами фатической метакоммуникации, руководствуются целями организации и регулирования социального контакта, но не целями сообщения существенной информации. Тем самым фатическая метакоммуникация может быть отнесена к такой разновидности речевой деятельности, как общение-деятельность [там же: 58]) или интеракциональное общение (interactional communication), направленное на установление и поддержание межличностного контакта (establishing and maintaining social relationships) в отличие от трансакционального общения, целью которого является сообщение когнитивной информации (meaningful talk) [17: 20; 213: 44].

Фатическая метакоммуникация охватывает в основном ритуализованные формы речевого поведения, речевой контакт в которых самоценен; ее языковые средства, как правило, стереотипны и определяются социально-этическими нормами конкретного языкового сообщества. Речевое воздействие говорящего на слушающего заключается в вызове ответных прогнозируемых социальных действий в соответствии с принятыми социально-культурными конвенциями поведения.

Фатическая метакоммуникация как деятельность является проявлением ведущей потребности адресанта в социальном контакте, включенности в совместную деятельность, которая является необходимым условием эффективного обмена информацией, в чем проявляется сопутствующий характер фатической метакоммуникации. Вместе с тем, в отдельных ситуациях она имеет самодостаточный характер, служит единственной целью общения, что наблюдаем в явлении small talk (светская болтовня, сплетни и т.п.). Тем самым системный подход раскрывает диалектическую взаимосвязь потенциально подчиненного и главенствующего в реализации фатической метакоммуникации в зависимости от целей общения и ситуации дискурса.

Целями адресанта в соответствии с различными этапами (стадиями) общения в самом общем виде являются, как указывает Г.Г. Поцепцов, установление контакта (привлечение внимания адресата), поддержание и размыкание речевого контакта [118: 53; 47]. Мотивы фатической метакоммуникации индивидуальны и определяются в каждом конкретном случае комплексом психологических и социокультурных переменных.

Согласно общей теории систем в ее современном развитии в направлении синергетики, важнейшим объектом изучения является диссипативная система - открытый динамичный функциональный комплекс, который обменивается информацией и энергией с окружающей средой [120]. Фатическую метакоммуникацию как систему отличает наличие диалектического противоречия, разноуровневость, асимметрия, дискурсивность, интерактивность, способность к саморазвитию (о свойствах систем см. [131]).

В предпринимаемом диахроническом исследовании принципы противоречия и саморегуляции позволяют рассматривать отдельные синхронные состояния системы как результат предшествующего развития, как “диахронию синхроний” [33], что служит выявлению исторических постоянных и переменных фатической метакоммуникации. Изучение фатической метакоммуникации как системы в исторической прагмалингвистике акцентирует внимание исследователя на системных отношениях, возникающих между ними в определенный период времени (ось синхронии), и на их историческом варьировании (ось диахронии) [165]. Синергетический подход, основанный на идеях системности, нелинейности, глубинной взаимосвязи хаоса и порядка [67: 8], дает возможность объяснить это историческое варьирование принципом нелинейности - множественности выбора, альтернативности путей развития, и сосредоточиться на механизмах самоорганизации систем - их образования и разрушения, перехода от хаоса к порядку и обратно, проследить стадии их эволюции.

Системность фатической метакоммуникации можно глубже понять с учетом одного из принципов современной парадигмы знаний - экспансионизма [77 :205], который, по Е.С. Кубряковой, раскрывает природу взаимодействия системы и среды как воздействие на коммуникацию факторов, не входящих в систему языка - исторического развития культуры, общества, этоса (стиля общения в обществе). Это взаимодействие имеет большой объяснительный потенциал для анализа исторического варьирования постоянных и переменных элементов фатической метакоммуникации в дискурсе лингвокультурной общности Великобритании XVI-XX вв. Синергетика также провозглашает междисциплинарную ориентацию исследований, что обусловливает интерес к психологическим и социально-культурным аспектам речевого общения в сочетании с собственно лингвистическими.

Дискурсивная ориентация деятельностной системы свидетельствует о важности контекста для формирования смысла высказывания. Понятие контекста в современной лингвистике многообразно, его виды включают лингвистические и/или экстралингвистические условия протекания общения [28; 45; 101], он может отождествляться с ситуацией - т.н. конситуация [218]. Используя иерархию типов контекста, предложенную Е.В. Тарасовой, исходим из существования межличностного “микроконтекста”, характеризующего говорящего как конкретную языковую личность с его конкретной коммуникативной интенцией; “макроконтекста” - более широкого социокультурного контекста, характеризующего говорящего как представителя своего социума; и “метаконтекста” мысли и знания, характеризующего концептуальную картину мира говорящего [143: 273-274]. В анализе фатической метакоммуникации наиболее релевантны микро- и макроконтекст, позволяющие определить статус и роль коммуникантов, их цели и стратегии их взаимодействия.

Разноуровневость системы фатической метакоммуникации прослеживается в разноуровневости языковых средств ее реализации (об уровнях языковой системы см., например, у В.В. Левицкого [82]) и в иерархии единиц дискурса, в котором она воплощается: от минимальных единиц дискурса - РА, до образованных их совокупностью речевых событий, из которых и состоит дискурс (обзор работ по инструментарию анализа речевой коммуникации содержится в [85;143]).

Интерактивность фатической метакоммуникации как важнейшее связующее звено системы прослеживается в используемых принципах (максимах) коммуникации, в частности, в принципе вежливости [186; 212; 210], который реализуется в виде стратегий и тактик дискурса. Интерактивность фатической метакоммуникации, ориентированной на соблюдение норм речевого этикета, проявляется в стремлении коммуникантов заботиться о сохранении лица партнера и строить речевое поведение в соответствии с исторически сложившимися нормами вежливости в конкретной лингвокультурной общности.

1.1.2 Организация генеральной выборки и математические методы обработки данных

Предпринимаемый анализ прагматических характеристик фатической метакоммуникации обращается к изучению дискурса и речевого акта в диахронии, что требует определения статистически достаточного объема генеральной выборки, уточнения принципов сбора и организации отдельных зональных выборок, а также описания методов исчисления статистических характеристик полученных выборок.

Постановка вопроса о надежности и адекватности использования репрезентированной речи художественной литературы в качестве материала исследования в прагмалингвистике объясняется функциональной ориентацией последней. Современный дискурс-анализ для изучения коммуникативных характеристик высказывания, как правило, пользуется исключительно данными звучащей разговорной речи [85; 235; 282]. Однако репрезентированная речь в ее письменной форме также предоставляет в распоряжение исследователя достаточные сведения о ситуативном контексте и экстралингвистических аспектах общения, необходимые и для коммуникативно-функционального, и для когнитивного анализа, о чем свидетельствуют работы А.Д. Беловой [12; 18:8; 121: 185-265]. Как отмечает Л.В. Щерба, языковая коммуникация адекватно представлена в “произведениях хороших писателей, обладающих, очевидно, в максимальной степени /…/ “чутьем языка” [172: 127]. Письменные тексты адекватно отражают социальные и культурные факторы коммуникации, важные для изучения такого стереотипного и высоко ритуализованного речевого поведения, которое характеризует фатический метадискурс: “презентируя социокультурную значимость среды в общностном масштабе, они фиксируют ценностные константы данной культурной системы” [105: 8].

Материалом исследования фатической метакоммуникации в диахронии избрана репрезентированная речь художественной литературы, преимущественно драматургических произведений последних пяти столетий. Выбор обусловлен тем, что для этой речи характерна спонтанность, стереотипность речевых клише, готовых ”шаблонных” формул, неофициальность и непринужденность, непосредственность общения, хаотичность, эмоциональная окрашенность, свободное переключение с одной темы на другую [15: 6-17]. Речь художественных произведений достаточно адекватно отражает коммуникативные свойства реальной разговорной речи: диалогические единства, стереотипные клишированные конструкции, дискурсивные стратегии, дейктические компоненты и пр. [16; 191; 208], в произведениях Шекспира сохранена даже акустическая оболочка языка эпохи, что позволяет проследить ассоциации коммуникантов ранненовоанглийского периода между звуком и их этико-эстетическим опытом [197]. Эмпирически доказана и теоретически обоснована возможность изучения семантических и прагматических свойств речи в диахронии с применением аппарата когнитивной прагмалингвистики, в частности, теории прототипов [200], теории речевых актов [10; 61], теории дискурса [165]. Таким образом, собранный материал представляет достаточно надежную базу данных для решения поставленных в работе исследовательских целей и задач.

Для удовлетворения главного условия выборки (репрезентативности) общий корпус (генеральная совокупность исследуемого материала) строится на принципах лингвистической и статистической однородности, к которым
В.В. Левицкий, В.И. Перебейнос и др. относят жанровую, стилистическую, тематическую однородность [81; 112: 13-17].

Требование жанрово-стилистической однородности обусловило выбор примеров фатической метакоммуникации одного функционального стиля -художественной литературы, что позволяет одновременно удовлетворить требованию тематической однородности выборки.

Условие хронологического ограничения материала предполагает обеспечение соответствия временных границ выборок основным вехам истории развития английского языка и литературы. Для этого генеральная выборка исследуемого исторического периода разделена на три зональные выборки: ренненовоанглийский период (XVI-XVII вв.), период Просвещения (XVIII в.), поздний новоанглийский период (XIX-XX вв.) в соответствии с ведущими тенденциями развития языковой системы и английской литературной традиции. Основания такого разделения включают следующее:

во-первых, ранненовоанглийский дискурс (XVI-XVII вв.) характеризуется формированием английского национального языка, становлением его норм и, частично, письменной нормы литературного языка [4; 57; 203]. Стандартизация, стремление к нормативности и регламентации отличают литературный английский язык XVIII века. Язык художественных произведений периода Просвещения близок к живому разговорному, в нем переданы различия речевого поведения персонажей в соответствии с их социальным статусом и ролью [16; 58]. В дискурсе XIX и XX вв. отражаются процессы демократизации литературного языка, широкого проникновения в него элементов разговорной речи, фразеологии, упрощения синтаксических построений [134; 123; 184], он ориентирован на описание реалий жизни, использует персонажную речь как способ характеризации личности [97];

во-вторых, требование однородности авторского стиля материала выборок в значительной мере обеспечивается принадлежностью авторов к близким литературным направлениям и школам, объединенным общностью эстетических позиций. Избранные хронологические рамки выборок, по свидетельству П. Виддоусона, Дж. Лича и др., соответствуют ведущим тенденциям развития английского литературного процесса [211; 245].

Проведенный пилотный анализ фатической метакоммуникации свидетельствует о наличии регулярных статистически существенных различий между предлагаемыми зональными (типовыми) выборками дискурса XVI-XVII вв., XVIII в. и XIX-XX вв., и подтверждает справедливость предлагаемого разделения генеральной совокупности на три временные зоны (ср. по данным И.С. Шевченко: первый и третий периоды имеют разнонаправленные тенденции историко-прагматического развития, а “период Просвещения является своеобразным “водоразделом” между ними” [165: 137-138]).

Статистическая пропорциональности выборок каждого периода обеспечивается расчетом необходимых величин зональных выборок по формуле

где д - относительная погрешность, - количество употреблений исследуемых единиц.

Принимая желаемую величину относительной погрешности для нашего анализа не выше 10%, находим, что количество примеров должно быть равным 349 [112: 27,152]. На этом основании исчисляем величину зональной выборки (кратную этому числу) в 800 примеров (используем округление от 798), что составляет 2400 примеров генеральной выборки.

Учитывая важность четкого формализованного определения частоты исследуемых явлений [111: 158-170] для определения характера расхождений абсолютных величин, полученных в ходе исследования, они рассчитываются методом сравнения долей по формуле квадратичного отклонения средней доли сравниваемых совокупностей:

,

где Е 1, 2 - величины квадратичного отклонения средней доли сравниваемых совокупностей;

,  - средние доли изучаемых явлений;, n2 - размеры выборок [34].

Полученные количественные данные обрабатывались по этой методике, и если величина квадратичного отклонения доли Е1,2 меньше разности долей втрое или более, колебание величин признается существенным и неслучайным. В таблицах в тексте диссертации представлены доли исследуемых явлений в составе зональных выборок или общего корпуса (генеральной выборки), статистически существенные колебания частот выделены жирным шрифтом.

.2 Система фатической метакоммуникации

.2.1Функциональные свойства фатической метакоммуникации

Язык представляет собой инструмент для выполнения определенных функций. Функция языка есть ”практическое проявление сущности языка, реализация его назначения в системе общественных явлений, специфическое действие языка, обусловленное самой его природой” [64; 1: 34].

Сравнение точек зрения, бытующих в научной литературе по вопросу о количестве и сущности функций языка, обнаруживает, что разные авторы высказывают принципиально разные мнения. Наиболее укоренилось научное представление о функциях языка как иерархической системе, включающей базовые, главенствующие функции, и функции более низких уровней [1; 66; 86; 175], хотя существует и монофункционистский подход, признающий существование одной ведущей функции - коммуникативной [51; 55; 19; 216]. В настоящем исследовании исходим из понимания системы функций как иерархии ярусов, где главнейшие коммуникативная и когнитивная (мыслительная, познавательная) функции, имеющие выраженный социальный характер, составляют диалектическое единство базового (первичного) яруса [73].

Интеллектуально-информативная и прагматическая (эмоционально-регулятивная) функции составляют, в типологии Л.А. Киселевой, более низкий ярус, хотя эмоциональная и метаязыковая функции могут быть отнесены и к базовому уровню, как это делает В.Н. Ярцева [175: 564]. Более дробное функциональное деление, по мнению М.П. Кочергана, связывает коммуникативную функцию с фатической (контактоустанавливающей), репрезентативной (обозначение мира предметов), эмотивной (выражение чувств и эмоций), экспрессивной (самовыражение), волюнтативной волеизъявление), прагматической (отношение говорящего к содержанию высказывания), эстетической (выражение прекрасного), метаязыковой (специальный язык науки); в то время как с когнитивной функцией связаны гносеологическая и аккумулятивная функции; а информативная или референтная функции в равной степени соотносятся с двумя базовыми функциями [73: 20-22].

Первоначально термин фатическое (или контактоустанавливающее) общение использовался Б. Малиновским применительно к диалогам, беседам, целью которых является создание уз общности путем ”пустого обмена словами” [126: 386]. Исходя из того, что человеку по своей природе свойственно стремление к социальности, Б. Малиновский описывает язык в качестве внутреннего коррелята этой тенденции, его использование не для передачи какой-либо существенной информации, а лишь для установления социальной связи между людьми. Именно в фатической функции проявляется основное назначение языка - быть средством общения, вовлекать в приятную атмосферу вежливого речевого взаимодействия, создавать дружеские связи, при этом не преследуя цели передачи мыслей, идей, информативных сообщений [218: 151-152]. Несмотря на то, что исследователь описывает фатическую функцию эскизно, его рассуждения дают основания считать, что под фатической функцией он подразумевает лишь установление контакта - начальную фазу речевого общения.

Исходя из соссюровского разделения языка и речи в лингвистике предпринимаются попытки отделить функции языка от функций речи [25; 176]. В свете обобщенного понимания речевой деятельности как единства формы и содержания [84] данное противопоставление не представляется принципиальным. Для фатической коммуникации такое разделение не оправдано и носит сугубо эвристический характер: с одной стороны, в языковых формулах приветствия, прощания и т. п. аккумулированы национально-культурные специфичные черты определенного языка и опыт его носителей, то есть налицо кумулятивная языковая функция; с другой стороны, функционируя в определенных ситуациях дискурса, фатические средства реализуют функции речи.

Среди типологийфункций речи наиболее дифференцированной представляется модель Р. Якобсона, в который каждая из функций связана с тем или иным участником или элементом коммуникации, схематически представляемым в следующем виде [176: 198]:

                      сообщение

                       контекст

Адресант __________________ Адресат

                        контакт

                              ход

Р. Якобсон выделяет фатическую функцию (с установкой на контакт) среди следующих шести функций: экспрессивной (эмотивной, с установкой на адресанта), конативной (усвоения, с установкой на адресата), референтивной (когнитивной, с установкой на действительность), поэтической (с установкой на форму сообщения), метаязыковой (с установкой на систему языка) [177: 319-330]. По его мнению, фатическая функция - это использование средств коммуникативной системы для начала, поддержания и завершения речевого общения, для нее важна не передача информации, а поддержание контакта. Для настоящего исследования важно, что данная модель применима как для анализа языка и коммуникативных систем в целом, так и для функционального исследования отдельных РА.

О фатическом общении писал и Э. Сепир, не употребляя этого термина и ограничивая его установлением контакта между людьми, оказавшимися вместе в определенный момент времени (например, во время приема гостей) [128: 232-233].

В последние десятилетия фатическая функция, однозначно относимая к числу производных метакоммуникативной функции, получает разные трактовки, о чем свидетельствуют ее названия, акцентирующие определенные аспекты языка/речи в этой функции: фатическая [177; 152], контактоустанавливающая [8: 508; 48], речеконтактная [118], метаречевая [3: 5], контактная [157; 154] - “предназначенность языковых средств для установления и поддержания социально-массового и индивидуального контакта, в известной мере определяющая поведение адресата” [66: 45].

Природу фатической функции можно глубже понять, если обратиться к положению А.А. Леонтьева о том, что речь есть одновременно и деятельность, и орудие деятельности [84: 27]. Именно в фатической речевой деятельности на первый план выходят ее свойства и как процесса общения, и как речи, имеющей самодавлеющее значение. Б. Малиновский и Э. Бенвенист понимали речь в фатической функции как предназначенную “не для передачи информации, а для установления связи между людьми в процессе их деятельности” [14: 318-319] (ср.: “язык в этой функции выступает не в качестве орудия мысли, а в качестве способа действия” [113: 33-34]).

Деление функций на разноуровневые явления предполагает наличие и более низких ярусов, что открывает широкие перспективы для исследователей: так, в соответствии с целями, достигаемыми в различных коммуникативных ситуациях, Г.Г. Почепцов подразделяет данную функцию на три разновидности: речь, направленная на “включение/переключение внимания адресата на сообщение, поддержание на нужном уровне внимания адресата в период передачи сообщения и, наконец, на размыкание речевого контакта” [118: 52]. Внутри фатической функции Н.И. Формановская выделяет ее этикетную разновидность, куда относит формы приветствий и прощаний, технику ведения беседы, систему обращений, пожеланий и другие единицы речевого этикета [154].

Если фатическая функция сфокусирована на социальном контакте в ходе общения, то метакоммуникативная функция - на самом языковом коде; язык науки представляет собой метаязык для описания коммуникативного процесса. Фатическая функция в настоящем исследовании трактуется как составляющая метакоммуникации - части общения, которая, суммируя идеи И. Г. Торсуевой [147], В.Л. Наера [102], Г.Г. Почепцова [118], , Дж. Брауна и Дж. Юля [185], может быть определена как направленная “на самое себя, на общение в целом и его различные аспекты: языковую ткань дискурса, его стратегическую динамику /…/, представление тем, взаимодействие с контекстом, регуляцию межличностных и социальных аспектов взаимодействия, нормы общения, процессы обмена информацией и ее интерпретации, эффективность канала коммуникации” [85: 197]. Следует отметить, что термин метакоммуникация может иметь и иное употребление - для обозначения процесса перевода, при этом акцентируется вторичность метакоммуникации “переводчик - читатель метатекста”, ее зависимость от первичной коммуникации “автор - читатель прототекста” [98: 64-71; 115: 53; 167].

Сопутствующая природа метакоммуникации, по мнению В.И. Карабана, “состоит в прагматическом отношении способствования к речи” [61: 80]. Она проявляется и в модели Г. Бейтсона, согласно которой коммуникация осуществляется на двух уровнях: коммуникативном и метакоммуникативном, где первый понимается стандартно, а второй ”задает модус передаваемости сообщения” [117: 32-33]. Каждый тип дискурса требует своего метакоммуникативного инструментария: знания речевых ритуалов и т.п. По Г.Г. Почепцову, человек, не владеющий метакоммуникативным инструментарием, например, не понимающий шуток, выпадает из процесса обычной коммуникации [117: 33].

Метакоммуникативный фактор подчеркивает коммуникативное доминирование адресанта над аудиторией, поскольку он “задает” данные метауровня, нацеливая адресата на понимание сообщения в желаемом ключе, применяя определенные речевые стратегии (например, в политической кампании, рекламе и т.п.). Тем самым метакоммуникативные знания наряду с целевой аудиторией, каналом и контекстом как элементами процесса коммуникации становятся ключевыми для адресанта [117: 43].

Воздействующая, прагматическая природа фатической метакоммуникации особенно наглядна с точки зрения семиотической типологии функций Ю.С. Степанова. В предложенном им делении функций на три - номинативную, синтаксическую, прагматическую, которые соответствуют трем аспектам семиотики: номинации, предикации, локации [136: 340-350], - языковые средства фатической метакоммуникации как единицы речевой интеракции группируются вокруг прагматической функции, выражая дейксис ситуаций общения. Функциональные свойства фатической метакоммуникации представляем в следующем виде:

ярус

ярус

ярус

Схема 1.2.1. Фатическая метакоммуникация в системе функций языка

Важно отметить, что границы между типами информации подвижны, что проявляется в конвергенции функции языка - например, фатической функции с эмотивной и др., их определенной иерархии в дискурсе [207: 350-377].

Фатическая функция реализуется как в устном, так и в письменном дискурсе при помощи вербальных и невербальних средств, называемых фатическими метакоммуникативами - “речевых действий, направленных на устранение дефектов коммуникации, возникающих из-за затруднений при интерпретации смысла какого-либо высказывания” [47: 73], а также способствующих установлению, поддержанию и размыканию речевого контакта. Итак, большинство исследователей сходны в том, что фатическая метакоммуникация не исчерпывает последней, а составляет ту ее часть, которая служит организации и обеспечению эффективного информационного обмена по избранному каналу связи, реализует коммуникативные принципы дискурса, регулирует межличностные и социальные аспекты общения. Тем самым смена ролей в процессе общения, использование языка как инструмента в научной деятельности выходят за пределы объекта нашего исследования.

.2.2 Информативно-содержательные характеристики фатической метакоммуникации

Каждое высказывание в процессе коммуникации служит для передачи той или иной информации, и, тем самым, для изменения поведения коммуникантов, что происходит вследствие изменения уровня знаний об объекте коммуникации. Информационное содержание сообщений оценивается в зависимости от характера заданных коммуникативных свойств и соотносится с определенной функцией языка, однако исследование информативности невозможно в рамках одной лишь лингвистики: “Вопрос о месте языка в общественной деятельности все чаще ставится за пределами лингвистики - в рамках философии и семиотики, общей и социальной психологии, кибернетики и информатики (разрядка моя - Ю.М.), а также целого ряда других дисциплин” [49: 9].

В отечественной научной традиции, в частности, в философии и социальной психологии, коммуникация как обмен информацией рассматривается в качестве части комплексного понятия общения [110: 351], тогда как западная наука акцентирует поведенческий и ценностный аспекты коммуникации [26: 49]. Установление конститутивных признаков информации в фатической метакоммуникации требует комплексного применения достижений и подходов к анализу качества и количества информации.

Информация рассматривается как сведения и сообщения о чем-либо, передаваемые людьми в процессе различного рода деятельности: производственной либо познавательной. Исследуя информативность высказывания и его компонентов в лингвистике [65; 54; 71], информацию понимают в узком смысле - факты, сведения предписания, и в широком - так называемая “эстетическая информация”, присущая художественной литературе [32]. Исходя из этого, разные авторы выделяют разные виды языковой информации, которые соотносятся с отдельными языковыми функциями.

В.Л. Наер перечисляет четыре разновидности информации: смысловая, эстетическая информация, информация об эмоциях говорящего/пишущего и его отношении к предмету высказывания [102], соответствующие четырем из шести функций языка, предложенных Р. Якобсоном: референционной, поэтической, эмотивной, металингвистической.

Обобщая сказанное, информацию понимаем не в узком смысле - факты, сведения, предписания, а в широком, как содержание коммуникации - “ выражение человеческой деятельности, состоящее в изменении количества и качества информации, которой обладают участники деятельности, что приводит к изменению их поведения” [165: 40]. Исходя из этого, в информационном процессе выделяем: источник информации, сигнальное кодирование информации, ее передачу по каналу связи, декодирование сообщения, операции по переработке, адресат сообщения. Информация связана с материей, но не сводится ни к материи, ни к энергии; информация - это содержание отражающих явлений [174: 140].

Теория информации разделяет количественную и качественную сторону информации - значимость и ценность, сущность информации, зависящую от состояния системы, воспринимающей информацию. Количественный (математический) подход к измерению информации текста в его классической форме представлен вероятностно-статистической теорией
К. Шеннона. В данной теории информация рассматривается как “снимаемая неопределенность”, которая может быть измерена посредством вероятностных методов [169]. Тем самым к информации относят лишь те сведения, которые уменьшают неопределенность, то есть передают семантически/когнитивно значимую информацию [69: 35].

Мерой неопределенности является энтропия. В информатике этим термином обозначают случайную величину с конечным числом исходов. Теория К. Шеннона [169], как отмечает Р.Г. Пиотровский, является статистической и предлагает метод количественного анализа передаваемых сообщений, который, однако, не может быть использован для непосредственного измерения семантики и прагматики естественного языка [114: 5]. Как отмечает С.А. Сухих, попытки объяснения коммуникации как чисто информационного процесса оказываются неудовлетворительными [142: 119-132].

В реальной коммуникации на первый план выходят не количество, а содержательная сторона и смысл тех или иных сведений, то есть семантическая и/или прагматическая ценность информации. Ценность всякого явления определяется только относительно субъекта, его оценивающего, поэтому и ценность информации можно оценить лишь с учетом ее включенности в отношение “получатель (субъект) информации - информация - цель коммуникации”. Если для когнитивной функции наиболее ценной оказывается когнитивная (семантическая, рациональная) информация, то для фатической функции - социально-регулятивная (воздействующая), что требует уточнения аппарата качественной оценки сообщения.

Попытки качественного определения информации предпринимались наряду с количественным подходом, в результате чего вычленены два аспекта информации - семантический и прагматический. В качественном подходе к информативности ее ценность для субъекта является одним из наиболее существенных свойств информации, ее основным, отличительным признаком.

Достижение цели служит критерием и для теории информации А. Урсула, согласно которой “ценность измеряется степенью достижения цели. Близость реализованного к поставленной цели - вот самый общий критерий ценности” [150: 126]. По А. Урсулу, который рассматривает ценность информации как отношение субъекта, информации и цели [150:23-24], информация выступает как объективный фактор, как носитель ценности, тогда как субъект является субъективным фактором ценности, а сама ценность информации является результатом взаимодействия субъективного и объективного факторов. Чем более та или иная информация способствует достижению цели, тем более она ценна, другими словами, информация тем ценней, чем она надежней выводит субъекта к поставленной цели: “когда цель полностью реализована, ценность максимальна” [122: 220]. Действительно, ”информация, которая, как нам кажется, приближает нас к более быстрому достижению цели или более надежно уберегает нас от кажущихся ошибок, воспринимается как более ценная” [173: 80-81].

Таким образом, ценность является прагматическим (воздействующим) свойством информации, “влияющим на поведение, на принятие управленческих решений тем или иным высокоорганизованным получателем информации. Короче говоря, ценность информации влияет на управление” [149: 23]. В частности, для социальной информации главным является именно аспект, выражающий ее значимость и ценность, т.е. связанный с положением личности, социальных групп и классов в обществе, их интересами и потребностями, мотивами их деятельности и самой этой деятельностью, их эмоциональным и психическим состоянием, социальным опытом и т.д.”
[149: 26].

Фатическое общение характеризуется “ущербной семантикой” и информационной (когнитивной) “пустотой”, в нем важно сохранение контакта, поддержание принятого ”тонуса общения” [126: 50]. Целью фатического общения является не столько обмен когнитивной информацией, сколько достижение доброжелательного взаимопонимания, ”получение эмоционального удовлетворения оказывается большим благом, чем получение информации” [210: 300]. Сказанное позволяет сделать вывод, что ценность фатической метакоммуникативной информации определяется не на основе количественного (когнитивного) аспекта информации, который не является доминирующим для речи в этой функции, а на основе прагматически ценностного параметра: информация, передаваемая в фатической метакоммуникации на стадиях установления, поддержания и размыкания речевого контакта, способствует достижению коммуникативных целей, а значит - является прагматически (коммуникативно) ценной.

Фатическая языковая информация передает намерение субъекта речи к установлению и/или поддержанию контакта с адресатом. Характерно ее “как бы сопутствующее свойство”: она чаще всего сопутствует семантической, оценочной и другим типам информации” [66: 25]. При этом для собеседников наиболее значимой является именно фатическая информация. Невозможно представить себе фатическое высказывание в чистом виде, скорее его можно рассматривать как носителя “двойного информационного плана” [66: 57], где сочетаются с одной стороны элементы информации об эмоциях адресанта, с другой - фатическая метакоммуникативная заданность, например, вопрос функционирует в ситуации установления речевого контакта и служит цели привлечения внимания собеседника:

“Oh, it’s you, is it!” he said. “Where have you been?” (A. Christie)

Данный пример иллюстрирует сочетание в одном высказывании по меньшей мере двух функций: ведущей контактной и сопутствующей эмотивной. Обращает внимание и наличие эмотивного междометия, специфичное восклицательное оформление вопроса в сочетании с позитивными присоединенной и присоединяющей частями сегментированной конструкции, что характерно для высказываний, выполняющих эмотивную функцию [223: 179].

Таким образом, в дискурсе всегда содержится некая информация, которую мы понимаем как когнитивную и социально-регулятивную (ср. терминологические различия: когнитивная (рациональная) и прагматическая (воздействующая); “информатика” и “фатика” [30: 133]; индексальная и регулятивная информация [11: 103]; интеллектуальная и прагматическая (эмоционально-регулятивные типы языковой информации) [66: 47]. Причем в различных типах дискурса преобладающим является тот или иной тип информации. Фатическая метакоммуникативная информация, передаваемая сигналами поддерживания контакта, не нацелена на передачу когнитивной информации, однако, вслед за Т. Винокур [30: 137], мы считаем, что говорить о метакоммуникации как о “свободном, бесцельном общении между людьми” недостаточно корректно, потому что в ней реализуется собственная цель общения - обеспечение речевого контакта. Таким образом, фатическая метакоммуникация несет специфичную социально-регулятивную информацию, намерение субъекта речи к “установлению или (и) поддерживанию контакта с адресатом” [154: 25].

Как отмечает Т.Г. Винокур, вступая в оппозицию “фатическая - информативная”, термин “фатическая речь” естественным образом расширяет рамки объекта, охватывая также и конативную функцию элементарного содержания (вступление в контакт, его поддержка и проверка), область речевого этикета, бытовой диалог, художественное повествование, стилизованное под бытовое [30: 135].

Тип информации и цель общения в комплексе накладывают ограничения на его параметры: участниками подобного общения являются, как правило, близкие, родственники, друзья и незнакомые люди, целью которых является достижение сотрудничества и доброжелательности, взаимопонимания, а при мимолетном обмене репликами - временного единомыслия. Свидетельством того, что когнитивно-информативная ценность подобных контактов незначительна, служит ответная реакция собеседника. Как отмечает Г.А. Орлов, часто участники подобных контактов слушают друг друга невнимательно; если что-нибудь не поняли или пропустили, делают вид, что следят за говорящим, используют невербальные фатические средства: понимающе кивают, улыбаются друг другу [106: 89]. Примером передачи преимущественно фатической информации, ориентированной на социальный контакт со слушающим, служит речевое событие - встреча знакомых людей:

Joan. Oh, hello. . Joan. . And how are you? . I’m well. Fine. And you? . Yes. Fine . (D. Storey)

В приведенном примере вопросы и ответы являются знаками расположения, вежливым когнитивно-безынформативным способом установления речевого контакта, своего рода “поглаживаниями” (по Э. Берну [18: 28]), с помощью которых собеседники улучшают настроение друг друга.

На практике измерение информации представляется сложным, тем более, что проблема единиц и параметров ее измерения еще до конца не решена. Информативность сообщения определяется той или иной мерой нового, которое оно в себе несет [102: 82]. Соотношение когнитивной и социально-регулятивной информации в дискурсе представляем в виде шкалы с полюсами соответствующих информативных типов:

Сmax                                         Pmax,

где Сmax - полюс когнитивной информации, Pmax - полюс социально-регулятивной (прагматической) информации.

Расположение фатической метакоммуникативной информации на этой шкале зависит от пропозиции высказывания, реализующего эту функцию, и от типа события речи. Так, стереотипные клишированные высказывания Hi, Good day! Bye! So long! на стадиях установления и размыкания контакта располагаются в непосредственной близости от Pmax и отдалены от Сmax. Обладая высокой степенью ритуализованности, они несут преимущественно фатическую информацию о социальных статусах коммуникантов и их психологическом состоянии, о целях общения. Эта информация реализуется посредством выбора определенной языковой формы и дискурсивной стратегии. Когнитивная информация таких высказываний минимальна, что подтверждается стереотипными вербальными и/или невербальными реакциями адресата (Hi! Fine! Bye! и пр.), например:[rising]: Hello, Joan![coming forward, thrilled]: Hello, Robin! Is it - nice to be back again.

(J.B. Priestley)

Обмен когнитивно значимой информацией в ситуациях спрашивания, побуждения и др. протекает как в отсутствие фатических метакоммуникативов, так и с использованием сопутствующих, способствующих передаче когнитивной информации сигналов:

Sir Peter. So, child, has Mr.Surface returned with you?. No, sir, he was engaged. Peter. Well, Maria, do you not reflect the more you converse with that amiable young man, what return his partiality for your deserves? (R.Sheridan)

В то же время высказывания, развивающие т.н. «контактные» темы общения в ситуациях small talk (природа, погодные условия, светские новости и т.п.) на стадии поддержания контакта, не лишены пропозициональной значимости и помещаются на отрезке шкалы между ее центром и Pmax, например:

Quite soon another and older man came into the room. “Hullo!” he said to Paul.

“Hullo!” said Paul.

“I’m Prendergast,” said the newcomer. “Have some port?”

“Thank you, I’d love to.“

“I suppose you’re the new master?”

“Yes.”

“You’ll hate it here. I know. Have you seen Grimes?”

“Yes, I think so.”

“He isn’t a gentleman. Do you smoke?”

“Yes.”

“A pipe, I mean.”

“Yes.”(E. Waugh)

Тем самым наблюдаем обратную геометрическую зависимость между типами информации: (а) доминирование метакоммуникативной фатической информации, как правило, сопровождается низкой энтропией когнитивной информации; (б) если имеет место превалирование когнитивной информации, снижается количество фатической метакоммуникативной информации.

Следует отметить, что в реальном общении границы между типами информации и, следовательно, языковыми функциями, типами общения оказываются подвижны. Основанием подобного слияния служат описанные в теории концептуальной интеграции Ж. Фоконье и др. процессы постоянной модификации ментальных пространств в ходе создания и интерпретации дискурса. Изучение этих процессов базируется на применении методологии и методов современной когнитивной лингвистики к анализу когнитивной природы языка в конкретном дискурсе, что знаменует появление новой научной парадигмы, которую Е.С. Кубрякова характеризует как когнитивно-дискурсивную [75: 53-89]. Данная теория рассматривает процессы порождения и восприятия дискурса как развертывание ментальных пространств (по терминологии Ж. Фоконье) или идеализированных когнитивных моделей (по терминологии Дж. Лакоффа), их постоянную модификацию [195: 11; 210]. Ее важной предпосылкой служит мысль о том, что ментальные пространства (когнитивные модели) не заданы изначально, а конструируются каждый раз непосредственно в дискурсе в зависимости от контекста. Как указывает Ж. Фоконье, по мере развертывания дискурса в результате слияния ментальных пространств возникают “гибридные” интегрированные пространства (blends), которые, частично наследуя свойства и роли своих исходных пространств (partial projection from inputs), приобретают собственную структуру и новые свойства в результате различных когнитивных операций - усложнения, расширения, переработки (composition, completion and elaboration) [195: 157].

Опираясь на конкретный контекст, высказывания разных информативных типов, которые могут быть представлены в виде когнитивных конструктов (фреймов, сценариев), реализуют в дискурсе различные активные зоны своих конструктов, соответствующие тому или иному типу информации, на базе общности исходного ментального пространства - знаний о мире, о ситуации и контексте общения. В ситуациях и контекстах фатической метакоммуникации в результате когнитивной интеграции - блендинга - образуется новое гибридное ментальное пространство с доминирующей социально-регулятивной информацией, которое частично сохраняет элементы когнитивной информации одного из интегрированных высказываний, как представлено на схеме 1.2.2. (в ее основу положены схемы Ж. Фоконье [195: 150-151]):

Схема 1.2.2. Коцептуальная интеграция типов информации в высказывании

По этому принципу высказывания, cодержащие когнитивную информацию в своей пропозиции, в контексте и ситуации СБ приобретают новые свойства фатических метакоммуникативов с доминированием социально-регулятивной информации, сохраняя отдельные когнитивно значимые элементы. Например, разговор мистера Бингли и Джейн на балу во время танца:

“ …We have tried two or three subjects already without success, and what we are to talk of next I cannot imagine”

“What think you of books?” said he, smiling.

“Books - Oh! no. - I am sure we never read the same, or not with the same feelings” (J. Austen)

Специальный вопрос Бингли, ориентированный на когнитивную информацию, получает ответ, соответствующий этой пропозиции, однако, ценность заключенной в ответе когнитивной информации минимизируется институционализированной ситуацией (бал в светском обществе) и контекстом СБ малознакомых людей, которых этикет вынуждает не молчать (we are to talk of something), о чем свидетельствует уклончивость, стереотипность ответа девушки. Социально-регулятивная информация, содержащаяся в одном из слотов фрейма КНИГИ, позволяет использовать этот вопрос в роли поддержания речевого контакта, а ситуация налагает ограничения на количество и качество запрашиваемой когнитивной информации. Это ограничение не исключает полностью ее сообщения в ответ, но обусловливает неприемлемость развернутого ответа, детализирующего когнитивную информацию: в ситуации СБ глубокое обсуждение проблемы противоречит общепринятому стереотипному поведению, будет излишним в количественном и качественном отношении, приведет к дефекту общения. Ответный вклад Джейн краток, он содержит повтор ключевого слова и минимальную когнитивную информацию, что подтверждает интегрированный прагматически-когнитивный характер информации в ситуации фатического общения - светской беседе.

Концептуальная интеграция в рамках речевого события - разговора на балу - охватывает общее исходное ментальное пространство - представление о нормативно (этикетно) приемлемом ритуальном речевом поведении в ситуации светского общения представителей среднего/высшего классов - мало знакомых девушки и молодого человека: оно предполагает отсутствие пауз и молчание, с одной стороны, и использование определенного набора стандартных тем разговора, с другой. Концепт КНИГИ входит одновременно во фреймы:

КНИГИ → стандартная тема светского общения →

приемлемый вопрос малознакомому коммуниканту;

КНИГИ → внутренний мир и увлечения человека →

способ узнать малознакомого человека.

В ситуации фатически целенаправленного дискурса активизируются “наследуемые” зоны двух фреймов, причем процесс их концептуальной интеграции существенно облегчается пересечением исходных фреймов:

Новый интегрированный фрейм обладает значением обеспечения речевого контакта только в соответствующем контексте (неустойчивость отмечается О.К. Ирисхановой как общее свойство концептуальных интегрированных пространств (блендов) в дискурсе [60: 45]) (ср.: неравновесность является свойством диссипативных систем, к которым относится фатическая метакоммуникация). Этот фрейм содержит гибридную информацию, результат интеграции когнитивной и прагматической информации, которая содержится в высказываниях особой разновидности фатического общения - CБ.

1.2.3 Социально-психологические особенности фатической метакоммуникации

Фатическая метакоммуникация регулирует речевое общение, передавая социально-регулятивную информацию в стереотипных ситуациях и контекстах. С социально-психологической точки зрения это конвенции (в широком смысле слова), определяемые как регулярно повторяющаяся закономерность поведения индивидов в определенных ситуациях [214: 78]. Следование конвенциям является обязательным для всех членов лингвокультурного сообщества. Они охватывают нормы, традиции, коммуникативные практики, ритуалы, базируются на ценностях и различаются от культуры к культуре.

Конвенция в узком смысле слова представляет собой “a polite practice observed by the majority” [221], сближаясь с понятием ритуала - “взаимодействие людей, использующее символы для передачи смыслов и подчиняющееся определенным правилам, навязываемым данной культурой” [37: 49-51]. Ритуалом называют стереотипные серии единиц общения (трансакций), заданных внешними социальными факторами [17: 27].

Фатическая метакоммуникация (приветствия и прощания, СБ) относятся к неформальному ритуализованному общению. В этом контексте прослеживается усвоенный из социального и культурного опыта и автоматизированный для носителя языка алгоритм речевого поведения: последовательность речевых формул, организованных по определенному нежесткому сценарию.

Ритуализованный сценарий фатической метакоммуникации строится на повторении ключевых слов, создавая эффект взаимного дружелюбного отношения коммуникантов. При этом сообщаемая когнитивная информация минимальна, реплики короткие, предложения преимущественно монопредикативные (как в данном примере):

Jerry entered unasked, and stood by the kitchen doorway. He was not invited sit down, but stood there, coolly asserting the rights of men and husbands.

“A nice day”, he said to Mrs. Morel.

“Yes.”

“ Grand out this morning - grand for a walk.”

“Do you mean you’re going for a walk?” she asked.

“Yes. We mean walkin’ to Nottingham”, he replied.

“H’m!” (D. Lawrence)

На ритуализованный характер фатической метакоммуникации указывают типичная тематика фатической речи (погода, мода, сплетни, новости культуры и искусства, хобби и т.п.), заданное распределение ролей коммуникантов, демонстрирующих внешнюю благожелательность, отсутствие детализации в высказываниях (ср. ритуал - это “выработанный обычаем или установленный порядок совершения чего-либо, церемониал” [133: 446]. Ритуальная коммуникация “подчиняется алгоритму упорядочивания коммуникации, т.е. поиску общего кода коммуникации, обеспечивающего успешность достижения целей коммуникантов” [96: 6] (разрядка моя - Ю.М.). Так, стереотипные реплики сопровождают ритуалы знакомства, приема гостей, разговора по телефону и т.п., например:

David saluted.

‘Hullo, Davison! You look hot. Have a cup of tea?’

‘Thanks very much, sir. Frazer said…’ (R. Aldington)

Использование средств фатической метакоммуникации вызвано наличием соответствующих ситуаций общения: ситуаций приветствия, прощания, светского общения и т.п. Их стереотипный характер не жестко предопределяет сценарий речевого поведения, в соответствии с тем фрагментом картины мира, который хранится в сознании представителя данной лингвокультурной общности в виде обобщенного стереотипного образа, представления, включающего лингвистические, поведенческие и когнитивные структуры. По определению В.В. Красных, ”стереотипы-ситуации включают в себя определенное (предсказуемое, ожидаемое) поведение участников коммуникации” [74: 180]. Такие стереотипы-ситуации близки к прецедентным феноменам, но, в отличие от последних, они не универсальны, а существенно варьируются в различных культурах в разные исторические периоды.

Ритуалы общения и стереотипы речевого поведения базируются на разделяемых членами определенного сообщества взглядах, нормах, ценностях, знаниях этикета. Ср.: во всяком обществе есть “система обрядов (или ритуалов), которые навязывают человеку определенное поведение в определенных условиях”. Эти “правила игры” делятся на запрещающие - законодательство и предписывающие - этикет [53: 46-47]. Их соблюдение становится автоматизованным благодаря навыку, приобретаемому индивидом в процессе социализации.

Если выполнение коммуникативных ритуалов в соответствии с требованиями контекста зачастую не осознается говорящим, то их нарушение создает дефекты коммуникации. Так, по данным этнометодологических экспериментов Г. Гарфинкеля, при преднамеренном нарушении социокультурных стереотипов, например, детальном объяснении своего состояния, самочувствия, дел на работе вместо ожидаемого стереотипного фатического ответа на “How are you?”, и еще в большей степени при ненормативном обращении студентов к родителям “Mr X”, “Mrs X”, отмечался сбой речевого общения [199: 104-115]. Тем самым наблюдения над нарушениями неписаных ритуалов речевого общения раскрывают их важность как “основы повседневной интеракции” в обществе [231: 22-23].

Фатическая метакоммуникация как проявление ритуализованного поведения характеризуется осознанием личности социального взаимодействия участников, направлена на создание положительного имиджа коммуникантов, поддержание устоявшихся и установление новых отношений между ними. Ритуализованность раскрывает игровое начало фатического диалога [171: 332], его церемониальный (театрализованный) характер [96: 8]. В фатическом общении присутствует такой феномен человеческого существования, как игра. По Й. Хейзинге, для игры характерен особый модус существования, отграничение от ”обыденной жизни”: “Некое замкнутое пространство, будь то материальное либо умозрительное, отделяется, обособляется, отграничивается от повседневного окружения” [158: 31]. Игровой элемент коммуникации, как отмечает Г.Г. Почепцов, связан, с одной стороны, с вниманием к аудитории, с другой - значимым становится не только и не столько содержание передаваемого, как сам процесс передачи [117: 210]. Фатическую метакоммуникацию как процесс общения объединяет с феноменом игры то, что сам процесс становится коммуникативным.

Как и для игры, для фатической метакоммуникации - приветствий, прощаний, СБ - значимы время общения, театрализованность, стремление представить себя в выгодном свете - получить своеобразный коммуникативный “выигрыш”. Необходимым условием являются две стороны в игре и адресант/адресат в общении. Правила СБ, приветствий, прощаний, подобно правилам игры, накладывают ограничения на речевое взаимодействие коммуникантов: так, “запрещенными” оказываются темы, которые могут выявить расхождения во взглядах, социальном и материальном положении людей, уровне их образования и т.п., причем эти правила-ограничения носят выраженный национально-культурный характер [37: 49-51]. Например:a sweet woman Lady Middleton is,” said Luce Steele. was silent; it was impossible for her to say what she did not feel, however trivial the occasion; and upon Elinor, therefore, the whole task of telling lies when politeness required is always fell. She did her best, when thus called on, by speaking of Lady Middleton with more warmth than she felt, though with far less than Miss Lucy.

‘And Sir John, too,’ cried the elder sister, ‘what a charming man he is.’

(J. Austen)

Конвенции коммуникации находят отражение в этосе - стиле общения в социуме и, в частности, в речевом этикете, который формализует конвенции речевой деятельности. По определению Н.И. Формановской, “под речевым этикетом целесообразно понимать социально заданные и национально специфичные регулирующие правила речевого поведения в ситуациях установления, поддержания и размыкания контакта коммуникантов в соответствии с их социальными ролями, статусно-ролевыми и личностными отношениями в неофициальной и официальной обстановке общения” [155: 9]. К средствам речевого этикета относят перформативные высказывания, реализуемые в координатах “я - здесь - сейчас” и обладающие эквиакциональностью, автореферентностью, эквитемпоральностью [21: 20] типа Thank you, Sorry, а также такие тематические группы как обращения, приветствия, прощания, соболезнования, одобрения, комплименты и т.д.
[20; 151].

Фатическая функция является одной из функций речевого этикета наравне с конативной, регулятивной, призывной (апеллятивной) функцией воздействия (императивной) [154: 14]. Как отмечает О.М. Ильченко [59: 71], этикет является “глобальным явлением культурного и социального плана”. Средства фатической метакоммуникации совпадают с единицами речевого этикета лишь частично: они ограничены этикетными единицами, реализующими, в основном, фатическую и апеллятивную функцию, и тематическими группами приветствия и прощания, в отдельных случаях - комплимента. Фатической метакоммуникации присущи такие свойства, обусловленные этикетом, как:

социальная и ситуативная дифференциация, соответствующая статусным и ролевым отношениям коммуникантов. Например, в XIX в. приветствие How do you do? функционировало только в речи буржуа и аристократии, ограничиваясь ситуациями светского общения;

социостилистическое варьирование нейтральных, стилистически высоких и сниженных выражений типа Good afternoon! - Welcome! - Hi!;

формально-содержательная стереотипность единиц и ритуализованные сценарии их употребления. Примером последних служат правила английского этикета, регламентирующие порядок знакомства: молодого человека представляют старшему, джентльмена представляют леди [62: 99; 96: 10];

ориентация на вежливость. Вежливость как этическая категория “может или демонстрировать внешние нормы общения, пристойность поведения, или знаменовать доброжелательное личное отношение к адресату” [155: 13]. Как правило, вежливость связывают с культурой речи, речевым этикетом [35]. Например, девушка знакомится со старшей по возрасту женщиной:

The child looked at Gudrun for a moment with interest, before she came, and with face averted offered her hand. There was a complete sangand indifference under Winifred’s childish reserve, a certain callousness.

“How do you do?” said the child, not lifting her face.

“How do you do?” said Gudrun. Winifred stood aside, and Gudrun was introduced to Mademoiselle.

(D. Lawrence)

Как коммуникативная категория вежливость рассматривается с точки зрения постулатов (максим, принципов) общения, исследуемых П. Грайсом, Дж. Личем, П. Браун и Ст. Левинсоном, Р. Лакофф [204; 212; 186; 210]. Для анализа фатической метакоммуникации важно, что вежливость имеет конвенциональный характер, ее средства ритуализованы: в целом она представляет собой “гибкую систему стратегий”, с помощью которых коммуниканты корректируют свое коммуникативное поведение в соответствии с контекстом с целью “произвести на партнера самое благоприятное впечатление” [80: 54]. Это проявляется в выборе различных стратегий вежливости в зависимости от факторов контекста, ситуации, адресанта и адресата. Например, при приветствии подростков благоприятное впечатление производит стратегия позитивной вежливости: использование маркеров принадлежности к группе, что далеко от вежливого в представлении коммуникантов, не принадлежащих к этой группе:

She hesitated for a moment. If it was Palmer she was not in shape for any kind of conversation. But who else would be calling close to midnight? Maybe something wrong at home.

“Hello.”

“Hi. Laura, it’s me”.

“Hank,” she said, with a happy sigh of relief, “How the hell are you?”

“I tried to call your apartment. They said you might be here” (J. Osborne)

Оносительно критерия этикетности фатические средства выступают как противоречащие требованиями этикета (о чем свидетельствует предыдущий пример); этикетно нейтральные и этикетные, как в следующих примерах, соответственно:

Lil gasped, then she said. “Your ma told our ma you wasn’t to speak to us.”

“Oh, well,” said Kezia. She didn’t know what to reply.

“It doesn’t matter. You can come and see our doll’s house all the same. Come . Nobody’s looking.” (K. Mansfield) (to Walter). Hullo. . Hullo. . Do you know that a judge trying a copyright case in this country asked learned counsel. (P. Shaffer)

Таким образом, фатическая метакоммуникация базируется на социокультурных стереотипах и конвенциях, осуществляется в типовых ситуациях и контекстно соответствует принятым в обществе ритуалам общения; в ней проявляются элементы игры.

.2.4 Стереотипные средства фатической метакоммуникации

Функции фатической метакоммуникации выполняют специализированные и неспециализированные вербальные и невербальные средства. К специализированным вербальным средствам принадлежат стереотипные, клишированные конструкции, которые именуют формулами и формульными (устоявшимися) выражениями [179: 45-69], речевыми стереотипами [148], прагматическими идиомами, социальными формулами и формулами, структурирующими дискурс [95; 96; 188; 196; 215; 217], речеактовыми идиомами [224] типа Good afternoon! Let me introduce.., Glad to meet you! Are you with me? Well; Good bye! Неспециализированные вербальные средства выполняют функции фатической метакоммуникации лишь в соответствующих контекстах и ситуациях.

Из употребляемых терминов “стереотип” представляется наиболее нейтральным, лишенным негативного и порой субъективного компонента, который присутствует в значении слов “штамп, шаблон, клише”. Как указывает В.Н. Ярцева, понятие стереотипа имеет “информативно-необходимый” характер и относится к целесообразному применению готовых формул в соответствии с коммуникативными требованиями той или иной речевой сферы [175].

Речевые стереотипы фатической метакоммуникации “представляют процедурные и ритуальные образования, которые могут рассматриваться как особый вид коммуникативной деятельности - метакоммуникации”; обнаруживают стереотипный характер и связь с внешней средой [148: 42].

В зависимости от их отношения к грамматической категории предикации высказывания-речевые стереотипы подразделяются на две группы: непредикативные и предикативные единицы.

К числу непредикативних (неполнопредикативных) специализированных фатических средств, в которых отсутствует эксплицитно выраженная предикативность, относим междометия (атрактанты Hey!; заполнители пауз - хезитационные междометия Well, hm и т.п.); вводные элементы - синтаксические комплексы (сигналы привлечения внимания You know, you see, I say и др.); обращения (Sir, Mary); формулы приветствия/прощания типа Morning! See you! So long! На их фатическую предназначенность регулировать речевое общение указывает В.Г. Гак, называя их коммуникативами [31: 164].

Подгруппа полнопредикатных средств фатической метакоммуникации охватывает различные конструкции:

“формализованные” предложения (термин Г.Г. Почепцова [56: 174]) - речевые стереотипы, среди которых:

восклицательные полные и эллиптические конструкции:

Romeo. I can tell you; but young Romeo will be older when you have found him than he was when you fought him: I am the youngest of that name for fault of a worse. . You say well! (W. Shakespeare) . The gods grant them true!. True! Pow, wow.. True! I’ll be sworn they are true. (W. Shakespeare)

вопросительные полные и эллиптические конструкции с семами восприятия и мышления:

Quar. Gentlemen, I do not playat your game of vapours, I am not very good at it, but - . Do you hear, sir? I would speak with you in circle! (B. Jonson)

вводные предложения привлечения внимания, введения новой темы в беседе:

French. What’s the matter? Are you upset, too? Oh, Hibou…. It is nothing. (semi-humorously). It is something. (She sits on the right arm of the chair, still nibbling). Tell me - has Clive been teasing you? He can be very naughty. . I think he is not very happy. (P. Shaffer)

стимулы-запросы, обслуживающие “канал связи” и стимулирующие внимание адресата, которые способствуют поддержанию контакта типа Do you understand me? Are you with me?, например: . The Fair’s pestilence dead, methinks; people come not abroad, today, what ever the matter is. Do you hear, Sister Trash, lady o’ the Basket? Sir farther with your ginger-bread-progeny there, and hinder not the prospect of my shop, or I’ll ha’ it proclaim’d i’ the Fair, what stuff they are made off. . Why, what stuff are they made of, Brother Leatherhead? Nothing but what’s wholesome, I assure you. (B. Jonson)

повторы и переспросы, создающие для адресата возможность оттянуть время, подготовить ответ, не прерывая общения:

Robert. But why didn’t Martin himself tell me? He knew how unhappy I was.. He couldn’t. He couldn’t. He was rather afraid of you.. Martin afraid of me. . Yes, he was. (J.B. Priestley) they drifted almost motionless, in silence. He wanted silence, pure and whole. But she was uneasy yet for some word, for some assurance.

“Nobody will miss you?” she asked, anxious for some communication.

“Miss me?” he echoed. “No! Why?” (D. Lawrence)

Переспросы-эхо построены на замещении и/или репрезентации подлежащего и сказуемого предыдущей реплики и, как правило, имеют форму эллиптического предложения:

“Doesn’t he feel important?” smiled Gudrun.

“Doesn’t he?” exclaimed Ursula, with a little ironical grimace.

“Isn’t he a little Lloyd George of the air!”

“Isn’t he! Little Lloyd George of the air! That’s just what they are,” cried Gudrun in delight. (D. Lawrence)

сегментированные вопросы в функции установления/поддержания контакта. Отметим, что сегментированные вопросы предназначены для выполнения иных функций [166], их фатическая целеустановка реализуется косвенно в зависимости от контекста и ситуации, что делает их неспециализированными средствами фатической метакоммуникации:

Mrs. C. [loud cheerful tone]: Now then, everybody, please be quiet and pay attention. We must be very business-like, mustn’t we, Gerald? I’m so glad you were able to come, Ernest. (J.B. Priestley)

риторические вопросы на разных стадиях фатического общения:

Jack. Oh, that is nonsense; you are always talking nonsense /…/ But I hate tea-cake.. Why on earth then do you allow tea-cakes to be served up for your guests? What ideas you have of hospitality! (O. Wilde)

В целом для полнопредикативных средств фатической метакоммуникации, воспроизводимых по заданным структурным моделям, характерно функционирование глаголов восприятия и мыслительной деятельности, что делает их “высоко адаптивными к разным языковым контекстам” [50: 12].

Речевые стереотипы фатической метакоммуникации соответствуют культурно-психологическим стереотипам как отражению в сознании часто повторяющихся ситуаций (о речевых стереотипах см. [148: 12-44]) и обладают следующими характеристиками:

связанной синтаксической структурой и семантическим наполнением;

грамматической устойчивостью и стереотипностью функционирования, которая проявляется в воспроизводимости единицы в речевой ситуации и допускает их вариативность;

ситуативной соотнесенностью;

прагматической предназначенностью реализовать интенции контактоустановления, контактопролонгации и размыкания контакта, быть средством фатической метакоммуникации.

Имея ряд общих черт с фразеологизмами, речевые стереотипы существенно отличаются от них. Как отмечает В.Н. Телия, “формулы речи, речевые клише” не относятся к собственно фразеологии (идиомам и фразеологическим сочетаниям, именуемым ею Фразеология-1, -2), а занимают особое место в системе языка, определяемое как “Фразеология-3”, куда входят устойчивые формулы, условия воспроизводимости которых “задаются узусом общения в определенных ситуациях, а не структурно-семантическими свойствами слов-компонентов” [145: 72]. Фразеология-3 квалифицируется как раздел лингвистики, исследующий клишированность речи во взаимодействии с теорией РА и культурой речи [145: 75]. Принятая в нашей работе терминология подчеркивает сущность этого явления: клише - это “речевой стереотип, готовый оборот, используемый в качестве легко воспроизводимого в определенных условиях и контекстах стандарта” [125: 148-149]. Эта воспроизводимость автоматизована, она облегчает процесс коммуникации, в ней проявляется языковая экономия.

В структурно-семантическом плане степень свободы компонентов в составе речевых стереотипов ограничена, что позволяет вслед за
Л.М. Медведевой [95: 10-11] считать их “фразеологизированными структурными схемами, организуемыми с участием так называемого лексически закрытого компонента”. Характерное для фразеологизированных единиц определенное ограничение свободной реализации может быть связано с парадигматическим, синтагматическим или деривационным фактором [170: 264-273]. Так, синтагматическая связанность прослеживается между элементами предложений речевых стереотипов Bye for now, How do you do? All the pleasure is mine, How is it going? Отдельные элементы этих предложений не могут быть заменены другими лексическими единицами, как и не может быть изменена их синтаксическая модель. Однако в отличие от ядра фразеологии - идиом, фразеологических сочетаний, в речевых стереотипах допускается вариативность: How are you doing? и т.п. Например:

Stanley. /…/ How are you doing at Cambridge? What about the other boys, do you get on with them? (turning and facing slightly towards Stanley). It’s not exactly like school, you know. You rather pick your own friends. (P. Shaffer)

В семантическом плане речевым стереотипам фатической метакоммуникации не свойственно полное или частичное переосмысление, характерное для фразеологизмов-идиом и сращений. В них не обязательно присутствует такое важнейшее свойство идиоматики как отмечаемая
В.Н. Телия экспрессивная окрашенность [145: 61]. Вместе с тем, речевые стереотипы отличает десемантизация компонентов, характерная для фразеологических единиц. Стертость значения возникает как результат автоматизированного многократного воспроизведения либо в ходе исторической утраты первоначального мотивированного значения. В первом случае “шаблонные фразы”, как их называет Л.П. Якубинский, “в силу постоянного употребления в одной и той же бытовой обстановке становятся как бы окаменелыми” [178: 353].

Во втором случае, утрата мотивированности наблюдается в формулах приветствия и прощания, трансформировавшихся за несколько столетий из благословений, характерных для соответствующих ритуалов средних веков. Так, Good-bye либо good-by, образованные от God be with you, лишь с 1580 регистрируются в функции “concluding remark or gesture at parting - often used interjectionally” [220: 502]:Page. You are deceived, sir; we kept time; we lost not our time.. By my troth, yes; I count it but time lost to hear such a foolish . God be wi’ you; and God mend your voices. Come, Audrey!

(W. Shakespeare)

Использование лексем Farewell, Fare thee well, fare you well в качестве речевого стереотипа прощания обусловлено этимологически: “Fare, fared: faring [ME faren; fr. OE faran; akin to journey] (Bef. 12 c.) 1: go, travel 2: get along, succeed” с XIV в. прослеживается как существительное “1: a wish of well-being at parting; good-bye 2 a: an act of departure” [220: 421]. Отмечают, что изначально оно имеет формальный оттенок: “a formal occasion honouring a person about to leave or retire” [220]:. I wish your enterprise to-day may thrive.. What enterprise, Popilius?. Fare you well. (W. Shakespeare)

Междометие-приветствие Hallo(a) восходит к восклицанию удивления, восторга, привлечения внимания, функционировавшему в XIII в.: “ho (hollo) - excl. of surprise, triumph, repeated laughter” [220: 208-217]. Например:door opened and Michael Gosselyn looked up. Julia came in.

“Hulloa! I won’t keep you a minute. I was just signing some letters.”

“No hurry. I only came to see what seats had been sent to the Dennorants.”

(S. Maugham)

Междометие Welcome от [ME. wilcume, fr. Wilcuma - desirable guest (akin to will desire, cumin to come], начиная с XII в. употребляется в значении приветствия: “a greeting to a guest or newcomer upon arrival” и этимологически восходит к более раннему глаголу Welcome - welcomed, welcoming [ME, fr. OE welcumian, wylcumian, fr. Wilcuma, n.] (bef. 12c.) 1: to greet hospitably and with courtesy or cordiality; 2: to accept with pleasure the occurrence or presence of [220: 342]:Ross. . My ever-gentle cousin, welcome hither.. I know him now. (W. Shakespeare)

Таким образом, устойчивость и воспроизводимость речевых стереотипов задается не столько структурно-семантическими свойствами их отдельных элементов, сколько нормами и ритуалами общения в определенных ситуациях. Тем самым на первый план выходит прагматическое акторечевое значение данных единиц, которое связывает их с ситуацией. Прагматическое предназначение речевых стереотипов фатической метакоммуникации регулировать общение обеспечивается отмечаемым А.Д. Беловой общим свойством стереотипов ”влиять на поведение, создавая определенные клише в интерпретации мира” [13: 45].

Фатическая функция, регулирующая коммуникацию, осуществляется также невербальными (авербальными, паралингвистическими) компонентами [177; 25; 205 и др.]. Роль вербальных компонентов коммуникации не может быть осознана в отрыве от ее (коммуникации) невербальной части, т.к. вербальные и невербальные компоненты находятся в постоянном взаимодействии и служат целям установления, поддержания и размыкания контакта. По выражению Г.В. Колшанского, вербальные средства сосуществуют и согласуются с невербальными “в силу единой биологической организации человека” [70: 27]. Сам характер метакоммуникации, ее стереотипность и организованность, “приводит к созданию достаточно устойчивого взаимодействия некоторых речевых образцов с паралингвистическими средствами, специфическими для каждого конкретного языка” [70: 5].

Невербальные компоненты коммуникации маркируют отдельные фазы речевого общения: установление - поддержание - завершение контакта и являются специфичными для той или иной фазы или общими. Примерами первых являются рукопожатие, поклон (для первой и последней фаз), примерами вторых - улыбка, контакт глаз и др.

И паралингвистические (жесты, мимика), и кинетические сигналы (улыбка, поцелуи, пожатие рук, похлопывание по плечу и т.д.) сопровождают и успешно взаимодействуют со стандартными речевыми образцами, используемыми в конкретных ситуациях речевого общения. При этом невербальные действия в коммуникативном акте способны выступать вместо аналогичных вербальных, по наблюдениям И.Н. Горелова, “полностью замещая вербальный стимул или вербальную реакцию” [36: 10]. Например, снятый (приподнятый) головной убор, кивок, рукопожатие, стук в дверь (даже открытую), нарочитое покашливание регулируют вербальное общение, сопровождая или замещая приветствие/прощание:

She held out her thin fair hand to him.

“How are you?” she said. shook hands with her, but remained seated, and let her stand near him, the table. She nodded coldly to Gudrun, whom she did not know to to, but well enough by sight and reputation.

“I’m very well” said Gerald.  (D. Lawrence)

На стадии продления контакта, по нашим данным, наиболее характерным способом невербального поддержания общения служит контакт глаз и жесты:

“Lil Kelvey’s going to be a servant when she grows up.”

“Oh-oh, how awful!” said Isabel Burnell, and she made eyes at Emmie. swallowed in a very meaning way and nodded to Isabel as she’d seen mother do on those occasions.

“It’s true - it’s true - it’s true,” she said. (K. Mansfield)

Для поддержания речевого контакта чаще всего используется контакт глаз [24: 52], мимика, (движение бровей, подбородка); для размыкания контакта - кинетические сигналы: коммуникант встает, пожимает руку и т.п., причем, как и вербальные средства метакоммуникации, паралингвальные сигналы могут быть вежливыми или невежливыми, противоречащими нормам этикета, когда говорящий теребит слушающего за руку, машет руками. Примером корректного употребления невербальных средств общения служит: , full-limbed and turgid with energy, stood unwillingly to go, he was

held by the presence of the other man. He had not the power to go away.

“So,” said Birkin. “Good-bye.” And he reached his hand from under the bed- , smiling with a glimmering look.

“Good-bye,” said Gerald, taking the warm hand of his friend in a firm grasp.

“I shall come again. I miss you down at the mill.”

“I’ll be there in a few days,” said Birkin. (D. Lawrence)

В следующем примере объятие при прощании с мистером Рочестером истолковывается Джейн как фривольное, не соответствующее этикету, что ведет к дефекту речевого общения:

Up the blood rushed to his face; forth flashed the fire from his eyes; erect he , he held his arms out; but I evaded the embrace, and at once quitted room.

“Farewell!” was the cry of my heart as I left him. Despair added, “Farewell ever!” (Ch. Brontë)

Отмеченный широкий потенциал невербальных средств фатической метакоммуникации связан со стереотипностью ситуаций фатического общения, передающих преимущественно социально-регулятивную информацию: по мнению Р. Белла, “определенные виды информации гораздо лучше передаются через их посредство, чем с помощью чисто языковых средств”, и в большинстве случаев “тактильный компонент (поцелуй, рукопожатие, поглаживание по голове) - все это сообщает, и иногда громче, чем слова” [11: 99].

.2.5 Прагматические характеристики речевых средств фатической метакоммуникации

Прагматические характеристики высказываний, осуществляющих функцию фатической метакоммуникации, исследуются на протяжении последних десятилетий в английском и других языках [3; 118; 166; 159; 161; 129; 130] в синхронии и, частично, в диахронии [61; 165], но еще не получили однозначного толкования.

Так, по Дж. Остину, формулы приветствия и прощания являются перформативами и принадлежат к классу бехабитивов - РА, выражающих отношение говорящего к судьбе или поведению слушающего и связанных с социальным этикетом. Как видно из списка приводимых иллокутивных глаголов, в класс РА бехабитивов помимо РА фатических метакоммуникативов (welcome) входили извинения (apologize), благодарность (thank), соболезнования (commiserate), поздравления (congratulate); причем не все они были этикетными, например, проклятия (curse) [107: 126].

Исходя из критерия иллокутивной цели как ведущего принципа своей типологии иллокутивных актов, Дж. Серль причисляет формулы приветствия/ прощания к классу экспрессивов, иллокутивная цель которых состоит в выражении психологического состояния говорящего, задаваемого условием искренности относительно положения вещей, определенного в рамках пропозиционального содержания [129: 183]. Поскольку выражение психологического состояния говорящего является, по Дж. Серлю, ведущим для РА экспрессивов, представляющие этот класс глаголы в большинстве своем ориентированы на передачу эмоций говорящего (thank, congratulate, apologize, condole, deplore), и фатическая метакоммуникация представлена лишь глаголом welcome (ср. также [247: 338]).

РА фатический метакоммуникатив нередко относят к классу актов, выражающих чувства адресанта по отношению к адресанту. При этом отмечается, что они служат не столько выражению искренних чувств, сколько для того, чтобы соответствовать социально ожидаемому поведению в определенной ситуации. На этом основании перформативный глагол greet Б. Фразер относит к группе глаголов abolish, allow, appoint, bless, excuse, forgive [198: 147], а К. Бах и Р. Харниш - к группе глаголов признательности (acknowledgements) вместе с apologize, condole, compliment, commiserate, apology и др. [181]. Только диахроническое рассмотрение речеактового глагола greet позволяет Э. Траугот выделить его вокативные свойства: “gretan < IE gher - “call out” (>NE greet)” [242: 394].

На процессную, регулирующую общение направленность РА фатических метакоммуникативов обращает внимание Д. Вундерлих, называя их речеорганизующими РА, среди которых “заполнители пауз” - средства редактирования высказывания и преодоления хезитации; акты обеспечения понимания, регулирующие восприятие информации [247: 330-334]. В частности, РА фатические метакоммуникативы в институциональном общении (открытие заседаний, установление повестки дня и иные процедуры, регулирующие общение в официальных ситуациях) отнесены им к иллокутивному типу деклараций как одному из случаев конвенциональных РА [247: 315]. Выступая составляющими ритуальной коммуникации, такой как дискурс дипломатического протокола, РА фатические метакоммуникативы представлены тремя подтипами РА - “ритуальных перформативов” (по данным Е.В. Метелицы): вердиктивами, экзерситивами, комиссивами. “В лингвосемиотическом пространстве дипломатического протокола они воспринимаются как коммуникативные опоры, поддерживающие ритуальные действия или их последовательность (…), способствуя успешному развитию протокольной коммуникации” [96]. Свойством метакоммуникативных актов (термин М. Стаббс) в институциональном общении является их обезличенность, псевдо-коллективный характер, реализация речевого воздействия от имени той или иной организации (The floor is given... etc.) [237: 50, 160].

Разделяя институциональное и неинституциональное общение, К. Бах и
Р. Харниш впервые выделяют речевые стереотипы - этикетные “контактные” формулы в отдельный иллокутивный тип. В их типологии два больших класса иллокутивных актов - коммуникативные и конвенциональные - получают более дробное подразделение: внутри группы коммуникативных актов тип межличностных социальных формул соседствует с тремя другими иллокутивными типами - констативами, директивами, комиссивами [181]. При этом высказывания с иллокуцией регулирования речевого взаимодействия оказываются отделены от иных ритуализованных действий (декларативных актов), но объединены с РА, передающими эмоции и оценки адресанта - экспрессивами.

Как специализированные средства фатической метакоммуникации исследуемые высказывания выделяются Г.Г. Почепцовым. Обнаруженная им зависимость РА фатического метакоммуникатива от ситуаций дискурса находит отражение в функционально-семантических разновидностях высказываний: сигналах установления, поддержания, размыкания речевого контакта [118: 52-59].

Углубление и детализация этого подхода позволяет выделить группу метакоммуникативных сигналов и построить их прагматическую типологию, как это делает Т.Д. Чхетиани, в соответствии с фазами дискурса, критерием адресантности, специфичностью/неспецифичностью применения [161]. Так, обнаружено, что в завершающей фазе высказывания, выполняющие метаречевую функцию, относятся к различным иллокутивным типам, причем “этап собственно завершения” дискурса обслуживается формулами прощания, которые Л.П. Алексеенко представляет в виде функционально-семантического поля с ядром (нейтрально-коннотативное “good-bye”) и периферией (формулами прощания с эмоциональным или экспрессивно-оценочным значением) [3].

Для стадии установления речевого контакта РА фатический метакоммуникатив определяется Т.Г. Винокур как “РА, интенция осуществить который нацелена на сам этот акт как предпочтительный способ вступить в общение: а) частные цели в фатических речевых жанрах всегда подчинены начальному контактному импульсу; б) информативная задача высказывания, следовательно, с точки зрения участников общения, вторична;
в) коннотативный план коммуникативно-стилистического характера, наоборот, способен выступать как абсолютная ценность” [30: 108-109].

Прагматические характеристики обращений, апеллятивов типа Listen, look и т.п. как элементов сложных РА, исследованные В.И. Карабаном, позволяют дать их определение как особого типа РА - “речевых единиц, в содержании которых представлено определенное значение коммуникативно-прагматической функции “привлечение внимания”, и шире - “открытие (канала) речевого взаимодействия” или фатической функции” [61: 80].

Использование подходов исторической прагмалингвистики к анализу реализаций фатической метакоммуникации обращениями, неспециализированными средствами свидетельствует о качественных и количественных сдвигах в их употреблении. В частности, прослежено развитие обращений и формул прощания в составе сложных составных РА [61: 115-119], описана динамика сегментированных и иных вопросов в функции обеспечения речевого контакта в английском языке XVI-XX вв. [165; 166].

Существующая неоднозначность в прагматической трактовке средств фатической метакоммуникации заставляет обратиться к анализу прагмалингвистических характеристик и моделированию РА фатического метакоммуникатива. В соответствии с моделью И.С. Шевченко каждый РА содержит 9 аспектов: адресантный, адресатный, интенциональный, контекстно-ситуативный, метакоммуникативный (канал и код общения), причем центральными являются локутивный, денотативный (пропозициональный) и иллокутивный аспекты [173: 43]. Иллокутивной силой РА фатического метакоммуникатива выступает организация и регулирование речевого взаимодействия. Непосредственной частью иллокутивной силы является иллокутивная цель - ее важнейший элемент [138: 172]. В соответствии со стадиями дискурса иллокутивные цели РА фатических метакоммуникативов разнятся: установление, поддержание, завершение речевого контакта
(ср. З. Вендлер определяет иллокутивную цель РА как ментальный акт, совершения которого добивается от слушающего говорящий, или ментальное состояние, в которое говорящий намерен привести слушающего [29]). Одним из критериев определения прагматического статуса РА фатического метакоммуникатива являются речеактовые (перформативные) глаголы. Их рассмотрение позволяет уточнить особенности иллокутивных целей отдельных подтипов РА и их иллокутивной силы в целом, хотя, как утверждает Дж. Серль, значимость речеактовых глаголов как критерия не абсолютна [129], а в некоторых случаях, по выражению З. Вендлера, является “иллокутивным самоубийством” [29].

Индикаторы иллокутивной силы РА (термин М. Бирвиша) [183: 1] или показатели функции высказывания (термин Дж. Серля [130:157]) включают эксплицитные перформативные формулы с глаголами первого лица настоящего времени. Вслед за Д. Вандервекеном, под перформативным понимаем глагол X, который в сочетании с личным местоимением первого лица единственного числа и дополнением образует перформативное высказывание, реализующее иллокутивный акт с иллокутивной силой, соответствующей глаголу X, и чье пропозициональное содержание выражает пропозицию, содержащуюся в контексте высказывания [243: 247]. В зависимости от трансакций на разных стадиях фатического метадискурса - установления, поддержания, размыкания контакта - иллокутивную силу РА фатического метакоммуникатива представляют различные индикаторы - перформативные глаголы.

Контактоустановление, как и размыкание контакта, обслуживается стереотипными высказываниями, содержащими глаголы этикетного поведения, называемые, вслед за Дж. Остином [180: 151], бехабитивами, или, в терминологии В.З. Демьянкова - перформативами поведения [44: 159]. К бехабитивам - “формулам социального этикета” [6: 48] относим следующие группы глаголов, выделяемых А. Вежбицкой как речеактовые (speech act verbs) [246]:

- контактоустановление: greet, welcome, introduce;

контакторазмыкание: farewell, say good bye.

Так, используя семантические формулы, состоящие из компонентов, представляющих ментальные предикаты (“I want…”), иллокутивную цель (“I say this because…”), диктум (“I say X”) [246:32], где последнее считается неспецифицированным для глаголов этикетного поведения, исследуемые индикаторы иллокутивной силы можно представить через следующие общие значения:

GREET, WELCOME

“I assume that you and I both perceive we have come to the same placeassume that you and I both know that we can now say things to one another of thatwant to say something of the kind people can be expected to say when they one anothersay: I want you to feel something goodsay this because I want to cause you to know I feel something good towards you” [246: 217-219].

Это значение обнаруживается в различных контактоустанавливающих высказываниях - стереотипах:

Sheila. Hello, sir.

(Arnie is up from the couch where he’s been lounging.). Oh, hello, Sheila. Didn’t expect to see you here. . Odd thing. Passing the gate just as we came in. Thought: what a coincidence. Then: why one be damned when rest sanctified by celebration!. Yes. (To JOAN). This is Sheila O’Connor, Joan. This is my wife, Sheila. . Hello, Miss. . Hello, Sheila. (D. Storey)

Речевые стереотипы, в которых отсутствует эксплицитно выраженный перформативный глагол, относят к недескриптивным высказываниям - “имплицитным перформативам”, поскольку они соответствуют главному критерию перформативности - эквиакциональности [85: 165]:

Отличительными чертами значения для WELCOME (Дж. Серль приводит welcome “приветствовать” как образцовый пример глаголов и глагольных сочетаний, связанных с иллокутивными актами [129: 151; 130: 183]) являются: презумпция того, что адресант пришел к адресату, что он его гость; диктум, содержащий помимо доброго пожелания адресату выражение добрых чувств адресанта, вызванных приходом адресанта, например:

Re-enter Titinius, with Messala. . Welcome, good Messala. - Now sit we close about this taper here, call in question our necessities. (W. Shakespeare)

В расширительной трактовке перформативных глаголов Т. Баллмера и В. Бренненштуль к глаголам “инициальной” группы также отнесены: give rise to, initiate, incite, induce, motivate, stimulate, stir up, suggest [182: 75].

Индикаторы иллокутивной силы, сигнализирующие контакторазмыкание - характеризуются следующими значениями, общими для FAREWELL, SAY GOODBYE (их анализ приведен в [246: 222-223]):

“I assume that you and I both know that after now we will not be in the same placeassume that you and I both know we will not be able to say things to one another because of thatwant to say something to you because of that want to say something of the kind that people can expect to say when they are parting

I say X”

Иллокутивные цели этих глаголов, как и диктум, отличаются по своей эмоционально-оценочной составляющей: для FAREWELL это пожелание добра адресату в период после завершения общения, причем благоприятные последствия рассматриваются как возможный результат этого пожелания, что отсутствует в семантике SAY GOODBYE. Соответственно, диктум X озвучивает в первом случае добрые пожелания, а во втором - безэмоциональное, лишенное оценочности стереотипное прощание, ср.:

FAREWELL: “I want good things to happen to you when you are awayimagine that I can cause it to happen by saying thissay this because I want to cause you to think that feel something good towards you and cause you to feel the same;GOODBYE: I say this because I want you to perceive that I think of you as I would have wanted to say something” [246: 222-223].

Например: soul exulted.

“Good-bye! I’m so glad you forgive me. Gooood-bye!”Hermione sang her , and waved her hand. (D. Lawrence). If ever he go along, I’ll never wrestle for prize more; and so keep your worship. [Exit.]Farewell, good Charles. Now will I stir this gamester. I hope I shall an end of him. (W. Shakespeare)

В семантике farewell также присутствует компонент дистанции и времени: уходящий удаляется на большое расстояние и надолго, отправной точкой служит местопребывание адресанта - именно он адресует farewell тому, кто уходит, а не наоборот. В целом названные глаголы образуют пары: welcome - farewell, greet - say good-bye, где первая пара - семантически отмеченные перформативы, а вторая - неотмеченные.

Индикаторами иллокутивной силы в РА, служащих продлению контакта, выступают такие речеактовые глаголы, как chat, talk, gossip, converse, объединенные А. Вежбицкой в группу “говорение” [246: 380-385]. Выделяемые ею компоненты значения этих глаголов - спонтанность говорения, желание высказаться, адресатность и диалогичность, неформальность ситуации общения - позволяют считать эти глаголы индикаторами иллокуции регулирования речевого взаимодействия на том основании, что они “предполагают ожидание спонтанного обмена”, обозначают “стремление к коммуникации с определенным адресатом” и готовность адресата выслушать говорящего. Речевая деятельность, обозначаемая этими глаголами “нацелена на то, чтобы доставить удовольствие” коммуникантам [246: 381, 384].

Высказываниям продления речевого контакта в типологии Т. Баллмер и В. Бренненштуль соответствуют глаголы группы поддержания контакта (maintaining contact): confirm with, converse with, exchange opinions, chatter, speak together, talk nonsense, babble, gaggle, prattle, quack и др. [246: 128]. Наиболее обобщенно иллокутивная цель продления контакта представлена глаголом converse. По А. Вежбицкой, это:

CONVERSE: “I want us to say something to say things to one anotherassume you want the same

I assume that we will say things one person after anotherwant us to say these things because I think it will be a good thing if we say things to one another when we are together.”

Как подчеркивает А. Вежбицка, основной акцент при этом ставится не на передаче мнений говорящего, а на заполнении вербальной интеракцией (exchange) времени, проводимого вместе [246: 382]. Например:

"Three o'clock yesterday! That is your date. I thought I had seen you first in ."

"Your gallantry is really unanswerable. But (lowering her voice) - nobody except ourselves, and it is rather too much to be talking nonsense for entertainment of seven silent people." (J. Austеn)

На разных стадиях общения интенция РА фатических метакоммуникативов - стремление коммуникантов обеспечить бесперебойное речевое взаимодействие - осознанно или неосознанно (автоматически) проявляется в разных способах достижения иллокутивной цели и степени иллокутивной силы (ср.: иллокутивная сила, по Д. Вандервекену, имеет следующие составляющие - иллокутивную цель (point), способ ее достижения, условия пропозиционального содержания, подготовительные условия и условия искренности [243: 258]). Например, в ситуации СБ неосознанно используется вокализация как способ заполнения паузы, средство уклончивости:

‘What knowledge, for example, Hermione?’ asked Alexander.

‘M - m - m I don’t know…’ (D. Lawrence)

В аналогичной ситуации, примененная осознанно, иллокутивная сила регулирования речевого взаимодействия оказывается более интенсивной, что обеспечивает бесперебойный обмен вопросами на контактоустанавливающую тему:

Have you been lately in Sussex?” said Elinor.

“I was at Norland about a month ago.”

“And how does dear, dear Norland look?” cried Marianne.

“Dear, dear Norland,” said Elinor, “probably looks much as it always does at time of year - the woods and walks thickly covered with dead leaves.

“Oh!” cried Marianne (J. Austen)

Пропозиция высказываний, регулирующих речевое взаимодействие, как правило, обеднена. Десемантизация фатического общения в целом отмечается всеми исследователями (обзор работ см. в [43]). В частности, РА фатические метакоммуникативы, реализованные речевыми стереотипами, часто имеют “неполную речеактовую структуру (с редуцированным пропозициональным компонентом)” [148: 94].

Процедуры определения иллокутивного типа включают анализ их соответствий условиям успешности: общим условиям (условиям входа-выхода), пропозициональным, подготовительным существительным и условиям искренности [248: 50-51].

Важнейшие, по мнению Дж. Серля, “измерения” РА - это направление приспособления между словами и миром (критерий истинности высказывания) и условие искренности (пропозициональная установка). Вместе они используются как основа для типологии РА [129: 174].

Специфика РА фатического метакоммуникатива заключается в том, что произнося приветствие, прощание, заполняя паузы в когнитивно значимом общении, говорящий не задумывается о пропозициональном содержании высказывания. Истинность пропозиции стереотипных фатических метакоммуникативных высказываний предполагается как данность, не ставится под сомнение ни говорящим, ни слушающим; определить истинность речевых стереотипов не представляется возможным. Например: enter Gentleman with Valeria and her Usher. . My ladies both, good day to you. . Sweet Madam. . I am glad to see your ladyship.. How do you both? You are manifest house here. (W. Shakespeare)

‘So you’d like everybody in the world destroyed?’ said Ursula.

‘I should indeed’

‘And the world empty of people’

‘Yes truly. You yourself, don’t you find it a beautiful clean thought, a world of people? Just interrupted grass, and a hare sitting?’ (D. Lawrence)

Используя символическую запись направления приспособления [129: 184], где истинность пропозиции РА фатического метакоммуникатива равна нулю, иллокутивную цель представляем в виде

ФM Ø (P) (Г/С + свойство),

где ФM - иллокутивная цель фатического метакоммуникатива, Ø - символ отсутствия направления приспособления, Р - пропозиция высказывания.

Пропозициональная установка или психологическое состояние, выраженное при совершении иллокутивного акта [129: 174], отражается в условии искренности иллокутивных актов. Если для квеситивов и др. эти психологические состояния могут быть выделены в ментальном мире говорящего как побуждение к сообщению когнитивно значимой информации и др., то для фатических метакоммуникативов в процессе метакоммуникации такое психологическое состояние невозможно выделить в силу их низкой энтропийности. Поэтому условие искренности для фатического метакоммуникатива усматриваем в том, что он действительно хочет получить в ответ социально-регулятивную информацию: сведения о социальной принадлежности коммуниканта, о характере контекста и ситуации и т.п. Сказанное свидетельствует о существенных различиях экспрессивов, которые причисляем к сфере коммуникации, и фатических метакоммуникативов, принадлежащих к сфере метакоммуникации. Ср. данные в табл. 1.2.1.:

Таблица 1.2.1.

Условия успешности РА фатического метакоммуникатива и экспрессива

Как видно из таблицы 1.2.1., условия успешности сравниваемых типов РА совпадают (1) либо сужены для фатического метакоммуникатива по сравнению с экспрессивом (2-4); лишь (5) демонстрирует частичное различие условий, что свидетельствует о том, что условия успешности фатического метакоммуникатива - их модификация для экспрессива, и позволяет признать фатический метакоммуникатив разновидностью экспрессива.

Ситуативным условием успешности РА является употребление высказывания как РА в соответствии с его основной функцией, которую Р. Конрад определяет как “его стандартное значение, жестко закрепленное за ним в языковой системе и не допускающее на уровне языковой системы никаких замен на другие значения” [72: 355]. Заложенные в языке значения приветствия или прощания в предложениях типа Good morning! Well! Hello! Good-bye! определяют их основную фатическую функцию. Это значение предложений согласуется с ситуативным условием успешности лишь в ситуациях установления, продления, завершения контакта.

Употребление этих высказываний в иных ситуациях свидетельствует о нарушении ситуативного условия успешности и приводит к рассогласованности между семантикой предложения и значением РА, как, например, в ситуации неприятного удивления:

Tom. /…/ We are false lovers, /…/ have a taste of politics; ruin damsels; / …/ and marry fortunes. . Hey-day! . Nay, sir, our order is carried up to the highest dignity and destinations; /…/ And by our titles you’d take us all for men of quality. (R. Steele)

К средствам реализации метакоммуникативных РА относим: высказывания-речевые стереотипы, служащие специализированными средствами установления, поддержания, размыкания речевого контакта:

предложения неполной предикации:

предложения-вокативы;

междометные предложения - атрактанты внимания;

полнопредикативные предложения формализованной структуры и заданной семантики, обладающие устойчивостью и воспроизводимостью в речи, - речевые стереотипы.

Г.Г. Почепцов отмечает специфично фатические черты таких единиц: “Квазипредложения не содержат сообщения, не имеют субъектно-предикатной основы”, это предложения “метакоммуникативного назначения, служащие для установления или размыкания речевого контакта” [56: 174].

Исходя из понимания прямой реализации РА как “непосредственного соответствия между структурой и коммуникативной функцией высказывания” [248: 129], очевидно, что РА фатические метакоммуникативы не могут иметь прямой/косвенной реализации в силу отсутствия синтаксической структуры, специфичной для данной коммуникативной функции. В условиях метакоммуникации семантико-прагматические и когнитивные особенности нейтрализуют эту оппозицию. Фатические метакоммуникативы по своей природе отличаются имплицитностью как одним из принципов передачи содержания, осложненной интерпретативной деятельностью адресата речи и трактуется как непрямая коммуникация: “глобальная коммуникативная категория, выраженная на всех уровнях речи как несемиотическое (творческое, личностное) начало” [42: 16]. О косвенности фатической речи пишут также М.-Л.А. Драздаускене [48], В.И. Карасик [63], которые рассматривают ее в аспекте регулирования межличностных отношений. “Фатическая речь в целом не предполагает прямых реализаций” [42: 313]. Тем самым РА фатический метакоммуникатив считаем разновидностью непрямого общения, в котором отсутствует экспликация интенционального состояния коммуниканта.

Помимо доминирующей позиции, которую занимает речеорганизующая иллокутивная сила в перечисленных выше РА фатических метакоммуникативах, данная иллокуция обнаруживается как сопутствующая в высказываниях иных иллокутивных типов - неспециализированных средствах регулирования речевого взаимодействия, функционирующих в разных фазах фатического метадискурса включенного типа и в ситуации СБ (автономный тип метадискурса). Данное явление, известное как наложение (контаминация) иллокутивных сил, основывается на концептуальной интеграции информации когнитивного и социально-регулятивного типов, содержащихся в высказывании (о привнесении фатического прагматического значения в РА иных типов на материале английского и других языков см. [2; 10; 48]). Так, на стадии размыкания контакта информативный вопрос и такой же ответ приобретают дополнительную иллокутивную силу речеорганизации, что позволяет, как видно из контекста, эффективно завершить общение, используя речевой стереотип - РА фатический метакоммуникатив.

Cass. Will you sup with me to-night, Casca?. No, I’m promised forth. Will you dine with me to-morrow? . Ay, if he be alive, and your mind hold, and your dinner worth the

eating. . Good, I will expect you. . Do so: farewell, both. (W. Shakespeare)

Таким образом, РА фатические метакоммуникативы рассматриваем как составную часть класса экспрессивов, как ритуализованные акты, которые соотносятся с определенными ситуациями и осуществляются по действующим в обществе социокультурным правилам, выделяемые по интенционально-психологическому и информативно-содержательному критериям.

Стереотипность и конвенциональный характер средств фатической метакоммуникации, с одной стороны, и их десемантизированность, повторяемость, устойчивость, с другой, позволяет отграничить РА фатический метакоммуникатив от экспрессивов, выражающих психическое состояние говорящего, его оценки и эмоции. Их общность усматриваем в той позитивной, благожелательной тональности общения, которую обеспечивает фатика в составе информативного дискурса, хотя она, в отличие от экспрессивов, и ограничена этим эмоциональным состоянием: фатика не передает негативных либо ярких позитивных эмоций. Принимая точку зрения Н.И. Формановской, К. Баха и Р. Харниша, экспрессивность рассматриваем как выражение тональности общения, характера взаимоотношений общающихся, официальной (неофициальной) обстановки общения [154: 82] и считаем, что РА фатические метакоммуникативы предназначены выражать позитивные эмоциональные состояния, но эта предназначенность частично нейтрализуется их стандартизованным характером и предназначенностью регулировать социальное взаимодействие [181].

Перечисленные свойства речевых стереотипов, реализующих фатические метакоммуникативы, их повторяемость, устойчивость, низкая энтропийность, конвенциональность, ритуализованность, обеспечивают их способность функционировать во множестве однотипных ситуаций, связанных с установлением, поддерживанием, завершением общения, то есть свидетельствует об их прагматикализации - “возможности беспрепятственного употребления в данной функции в различных контекстах” [193: 2001].

Высказывания-извинения, соболезнования, благодарность и т.п. занимают промежуточное положение между эмоционально-оценочными и метакоммуникативными единицами, поскольку, с одной стороны, как эмоционально-оценочные РА, они выражают широкий спектр позитивных и негативных эмоций, а с другой стороны, как метакоммуникативные средства, они конвенционализованы, обладают ритуализованностью, стереотипными формами выражения.

Итак, в настоящей работе РА фатические метакоммуникативы определяем как прагматикализованный подкласс экспрессивов, предназначенный регулировать речевое взаимодействие в ситуациях установления, продления, размыкания контакта, реализуемый речевыми стереотипами, в которых нейтрализуется оппозиция прямой/косвенной реализации РА.

Выводы по первой главе

Вербальная коммуникация как осуществление информационного обмена необходимо предполагает сопутствующую ей метакоммуникацию -использование языковых средств для регулирования речевого общения, в частности - фатическую метакоммуникацию, в которой реализуется фатическая функция языка - предназначенность языковых средств к установлению, поддержанию и размыканию речевого контакта.

. Предпринимаемый прагмалингвистический анализ фатической метакоммуникации в плане диахронии базируется на системно-деятельностном понимании и синергетическом подходе к вербальной коммуникации, что акцентирует такие ее характеристики, как антропоцентричность, наличие мотивов и целей, интерактивность, разноуровневую организацию, историческую изменчивость.

.1. Фатическая метакоммуникация как деятельность является проявлением ведущей потребности адресанта в социальном контакте, включенности в совместную деятельность, которая является необходимым условием эффективного обмена информацией. Целью участников социального взаимодействия выступает организация и регулирование социального контакта, тем самым фатическая метакоммуникация является интеракциональным общением, направленным на установление и поддержание межличностного контакта в отличие от трансакционального общения как процесса передачи когнитивной информации.

.2. В зависимости от целей и ситуаций общения фатическая метакоммуникация носит сопутствующий либо самодостаточный характер. Первое наблюдается в ситуациях установления, поддержания и размыкания речевого контакта, которые сопровождают трансакциональное речевое общение. Второе наблюдается в ситуациях СБ (small talk), где общение выступает самоцелью. Тем самым система фатической метакоммуникации представляет собой диалектическую взаимосвязь потенциально подчиненного и главенствующего в зависимости от целей общения и ситуации дискурса.

.3. Разноуровневость системы фатической метакоммуникации прослеживается в разноуровневости языковых средств ее реализации: слово - словосочетание - предложение - текст и в иерархии единиц дискурса, в котором она воплощается.

.4. Интерактивность фатической метакоммуникации как важнейшее связующее звено системы проявляется в используемых принципах (максимах) коммуникации, важнейший из которых ― принцип вежливости, ориентация на соблюдение норм речевого этикета.

. Исходя из признания в качестве базовых когнитивной и коммуникативной функций, и учитывая, что общение осуществляется в двух плоскостях: коммуникации и метакоммуникации, фатическая (контактоустанавливающая) функция занимает подчиненное положение относительно базового уровня функции и принадлежит к сфере метакоммуникации, составляя ту ее часть, которая служит организации и обеспечению эффективного и бесперебойного информационного обмена по избранному каналу связи, регулирует межличностные и социальные аспекты общения.

. Информация, передаваемая в ходе фатической метакоммуникации, носит социально-регулятивный (прагматический, воздействующий) характер и выражает намерение субъекта речи к установлению, продлению, завершению контакта с адресатом, а не к передаче когнитивной информации, что делает ее низкоэнтропийной с точки зрения когнитивной (рациональной, индексальной) информации. В информативном плане фатическая метакоммуникация является прагматически (коммуникативно) ценной, поскольку в ней реализуется собственная цель общения - обеспечение речевого контакта на различных стадиях общения.

В реальном общении границы между типами информации и языковыми функциями подвижны. Как результат концептуальной интеграции различных типов информации, высказывания, cодержащие когнитивную информацию в своей пропозиции, в определенных контекстах и ситуациях, таких, как СБ, приобретают новые свойства фатических метакоммуникативов с доминирующей социально-регулятивной информацией, сохраняя отдельные когнитивно значимые элементы.

. В социально-психологическом плане фатическая метакоммуникация представляет собой стереотипное общение, основанное на разделяемых членами общества социально-культурных конвенциях и представляющее собой усвоенный из социального и культурного опыта и автоматизированный алгоритм речевого поведения: последовательность речевых формул, организованных по определенному нежесткому сценарию. На ритуализованность фатической метакоммуникации указывают стереотипные ситуации фатического общения, игровой характер речевого взаимодействия, ограниченная тематика фатической речи (погода, мода, сплетни и т.п.), заданное распределение ролей коммуникантов, демонстрирующих внешнюю благожелательность, отсутствие детализации в высказываниях.

По отношению к этикету - микросистеме ритуализованных форм вежливого общения средства фатической метакоммуникации выступают как этикетные (соответствующие его требованиям), противоречащие требованиями этикета либо этикетно нейтральные (не входящие в микросистему речевого этикета).

. Функция фатической метакоммуникации реализуется специализированными и неспециализированными вербальными и невербальными средствами. К специализированным вербальным средствам принадлежат речевые стереотипы - клишированные конструкции, представляющие собой устойчивые и воспроизводимые в определенных ситуациях речи высказывания синтаксически связанной структуры и заданного семного состава, прагматически предназначенные реализовать интенции контактоустановления, контактопролонгации и размыкания контакта. Условия воспроизводимости речевых стереотипов определяются социокультурными конвенциями общения в определенных ситуациях.

Среди специализированных вербальных средств фатической метакоммуникации выделяем неполнопредикативные единицы: междометия - атрактанты, хезитационные, заполнители пауз и др.; вводные элементы - семантико-синтаксические комплексы, служащие организации речевого общения; обращения-апеллятивы, а также полнопредикативные единицы: предложения-речевые стереотипы, регулирующие общение на разных стадиях; вводные предложения привлечения внимания и введения новой темы в беседе; стимулы-переспросы, поддерживающие внимание.

Фразеологизированные средства фатической метакоммуникации характеризуются частичной десемантизацией и/или утратой мотивированности компонентов. Первое объясняется многократным и длительным употреблением, второе - исторической трансформацией первоначальных мотивированных значений.

Неспециализированные вербальные средства выполняют функции фатической метакоммуникации лишь в соответствующих контекстах и ситуациях. К ним относятся повторы и переспросы, заполняющие паузы; сегментированные вопросы в ситуациях регулирования речевого взаимодействия.

Фатическая метакоммуникация осуществляется также невербальными паралингвистическими средствами и кинетическими сигналами, которые сопутствуют вербальным средствам фатической метакоммуникации либо замещают их в дискурсе.

. РА фатический метакоммуникатив определяем как прагматикализованный подкласс экспрессивов, предназначенный регулировать речевое взаимодействие в типовых ситуациях в соответствии с социокультурными нормами общества.

Ведущей иллокутивной силой РА фатического метакоммуникатива является регулирование речевого взаимодействия. Она представлена различными индикаторами - перформативными глаголами:

группа ”контактоустановление”: greet, welcome, introduce;

группа ”контакторазмыкание”: farewell, say good bye;

группы “продление контакта”: chat, talk, gossip, converse, и поддержания контакта: confirm with, converse with, exchange opinions и др.

Условия успешности РА фатического метакоммуникатива являются их модификацией для экспрессива: критерий истинности/ложности пропозиции высказывания оказывается нерелевантным; условие искренности - выражение искреннего стремления говорящего к общению; условие входа-выхода - в том, что говорящий может шутить, играть роль. Пропозиция РА, регулирующих речевое взаимодействие, как правило, обеднена. Ситуативным условием успешности РА является употребление высказывания как РА лишь в ситуациях установления, продления, размыкания контакта.

РА фатические метакоммуникативы реализуются специализированными средствами установления, поддержания, размыкания речевого контакта - речевыми стереотипами. В отсутствие единого структурного типа высказываний особенностью данных РА как разновидности непрямого общения является то, что в них нейтрализуется оппозиция прямой/косвенной реализации РА.

Иллокутивная сила регулирования речевого взаимодействия, занимая доминирующую позицию в РА фатическом метакоммуникативе, обнаруживается как сопутствующая в высказываниях иных иллокутивных типов - неспециализированных средствах фатического метадискурса. Данное явление, известное как наложение (контаминация) иллокутивных сил, основывается на концептуальной интеграции информации когнитивного и социально-регулятивного типов, содержащихся в высказывании.

Основные положения этой главы отражены в следующих публикациях автора: [90; 94; 93; 219].

ГЛАВА 2ИСТОРИЧЕСКИЙ ИНВАРИАНТ СИСТЕМЫ ФАТИЧЕСКОЙ МЕТАКОММУНИКАЦИИ

.1 Сущность, категории и структура фатического метадискурса

.1.1 Понятие фатического метадискурса. Фатическая метакоммуникация осуществляется в дискурсе

Из множества определений дискурса как текста, беседы, эквивалента понятию речи и т.д. (обзор работ см. в: [85; 167; 232]), задачам прагматического анализа наиболее соответствует трактовка дискурса как “текста, погруженного в жизнь”
[5: 136-137], как интегрального феномена - “мыслекоммуникативной деятельности, представляющей собой совокупность процесса и результата и включающей экстралингвистический и собственно лингвистический аспект” [167: 37].

Существование дискурса объективно предполагает наличие метадискурса. Выделяемый многими исследователями, он не получил еще однозначной трактовки в лингвистике. Так, В.И. Карасик отмечает многомерную категорию - “фатическую оформленность дискурса”, фатическое общение, “целью которого является установление, поддержание и завершение контакта” [63: 289]. Под метадискурсом понимают вежливое, корректное употребление речи, сравнивая его с культурой речи [124].

Фатический дискурс, именуемый фатическими речевыми жанрами, в работах В.В. Дементьева, Т.Г. Винокур, Т. Баллмера и В. Бренненштуль и др., выделяется по критерию цели - регуляции коммуникативных отношений “фатической интенции”, охватывая РА начала, продления, завершения коммуникации, отдельные разновидности фатических жанров - флирт, СБ
[40; 30; 182].

Сущность и свойства фатического метадискурса определяем, принимая во внимание категории интенциональности, информативности, ситуативности, коммуникативности, топикальности, контекстуальности, структурированности. Ведущей является интенциональность. По цели, достигаемой адресатом в дискурсе, выделяем фатический метадискурс, посредством которого коммуникант осуществляет регулирование речевого взаимодействия. Поставленная цель модифицируется в конкретных ситуациях установления контакта, активизации внимания слушателя, завершения речевого общения. В фатическом метадискурсе целью является общение в противовес сообщению: первое реализуется фатической речью, а второе - информативной речью
[30:15].

Категория информативности определяет содержание дискурса. Она характеризуется преобладанием социально-регулятивной информации, что объясняет процессный характер фатического метадискурса, в котором когнитивное содержание является подчиненным по отношению к ведущему прагматическому содержанию. Наш вывод находит подтверждение в работах Т.В. Булыгиной, противопоставляющей информативные, императивные, оценочные и “этикетные или перформативные типы дискурса”, которые формируют события социальной действительности: приветствия, прощания и т.д. [23: 91-92].

Коммуникативность фатического метадискурса проявляется в учете фактора адресанта и адресата как одного из центральных в модели дискурса - общения людей, рассматриваемого с позиций их принадлежности к той или иной социальной группе или применительно к той или иной типичной речеповеденческой ситуации [62: 279]. По критерию коммуникативности с позиций социолингвистики (кто и при каких обстоятельствах принимает участие в общении) можно выделить различные типы дискурса: молодежный, психотерапевтический, массово-информационный дискурс и др. В настоящем исследовании ограничиваемся анализом бытового дискурса, когда в условиях обыденного взаимодействия коммуниканты не зависят от набора ограничений, налагаемых на личность участника дискурса институциональным общением: фиксированными ситуациями, ритуальными условиями, заданными социально-ситуативными ролями участников и др. [201; 202]. Адресант и адресат проявляют при этом как статусно-, так и ситуативно-ролевые характеристики речевого поведения, на основании чего выделяем симметричное и асимметричное общение, общение близких людей, дружеское общение, общение малознакомых и незнакомых людей.

Линия коммуникант 1 - коммуникант 2 в дискурсе позволяет анализировать его как феномен человеческой культуры и как отражение менталитета народа. Выступая коммуникативно-ориентированной сущностью, дискурс предполагает историчность, в нем находят проявление особенности этики, эстетики, социально- и этнокультурные стереотипы, в частности, речевой этикет той или иной эпохи. Последнее особенно значимо для изучения фатического метадискурса в ракурсе исторической прагмалингвистики как единства его диахронических постоянных и переменных.

Категория задана природой ситуативности дискурса, который, по определению, не существует вне ситуации и контекста. Фатический метадискурс протекает в социально и культурно обусловленных ситуациях
(в транспорте, дома, в гостях, в местах отдыха), имеющих собственные в большей или меньшей степени ритуализованные правила речевого общения, стандартные коммуникативные практики. Ситуации фатического метадискурса определяются обстановкой и местом общения, статусно-ролевыми отношениями коммуникантов, фазами дискурса (ситуации приветствия, прощания) и его жанрами (флирт, застольная беседа и т.п.).

Ситуативность дискурса непосредственно связана с категорией коммуникативного контекста, которая представляет собой “знание, верование, представление, намерения в их отношении к коммуникантам, дискурсу, реальному и возможным мирам, к культурной ситуации, статусно-ролевым отношением участников, способу коммуникации, стилю дискурса, предмету и регистру общения, уровню формальности, интеракции, физическим и психологическим состояниям - всем аспектам контекстуальности” [85:150]. Контекст фатического метадискурса обладает творческим потенциалом, поскольку служит основой интерпретации высказываний. В процессе анализа прагматического контекста коммуникантами обеспечивается адекватное восприятие высказывания как РА [39: 30], делаются выводы о предполагаемых целях и намерениях участников взаимодействия: например, прагматический контекст, не соответствующий контактоустанавливающему, приводит к декодированию РА, реализованного речевым стереотипом, как выражение отрицательных эмоций, а не намерения установления контакта:

Maria. Sir, I have a little to say, but that I shall rejoice to hear that he is happy; for me, whatever claim I had to his attention, I willingly resign to one who was a better title. Peter. Heyday! What’s the mystery now? While he appeared an incorrigible rake, you would give your hand to one else; and now that he is likely to reform I’ll warrant you won’t have him! (R. Sheridan)

По соотношению контекста и ситуации с уровнями высказывания и текста, используя предлагаемые Е.В. Тарасовой понятия микро- и макроконтекста, соответствующие РА и речевому событию [143: 276], выделяем включенные и автономные типы фатического метадискурса. Включенный тип фатического метадискурса (уровень текста) предполагает РА, функционирующие на стадиях установления, поддержания и размыкания речевого контакта и сопровождающие дискурсы когнитивно-информативного типов.

Автономный тип фатического метадискурса (уровень макротекста) предполагает фатическую речь как самоцель общения. Автономный тип фатического метадискурса реализуется в так называемых “непрямых жанрах” - СБ, флирте и т.п. (об этом см. [40; 43]). В автономном типе фатического метадискурса содержание перечисленных выше категорий и его топики отличаются от категорий включенных типов фатического метадискурса и характеризуются игровым и эстетическим началом. Игровая доминанта автономного фатического метадискурса предполагает ритуальность, неосознанность, соревновательность и другие характеристики игровой коммуникации (анализ коммуникации как игры содержится в: [201; 158]), а эстетическая - приятное времяпровождение.

Обращение к анализу фатической метакоммуникации, обеспечивающей процессный, социально-регулятивный компонент общения, а в отдельных случаях выступающий и самоцелью общения, позволяет по-новому интерпретировать теорию речевой деятельности как основу теории речевого общения, теории дискурса. В этом случае существенным методологическим условием является то, что общение рассматривается как “самостоятельная деятельность, протекающая на фоне или даже вне какой-либо другой (подразумевается: предметной) деятельности, обслуживая последнюю и копируя ее своим отношением к человеку как объекту или вещи” [85: 42].

Базовыми принципами изучения дискурса как процесса и результата воплощения фатической метакоммуникации служат интерпретативность и интеракциональность общения. В ходе речевой интеракции осуществляется процесс совместного конструирования смыслов с участниками общения. Для данного анализа важно, что эти смыслы не ограничиваются когнитивной информацией, а в равной степени включают в себя социально-регулятивную информацию - основу фатического метадискурса. В процессе интеракции, употребляя высказывания в фатической метакоммуникативной функции, коммуниканты совместно создают (negotiate), конструируют общую базу для коммуникации, основанную на совместимости элементов коммуникативной компетенции каждого: ее социально-культурных, стилистических, языковых составляющих.

Совместное конструирование смыслов предполагает их интерпретацию - необходимое условие достижения взаимопонимания, успешности межсубъектной коммуникации в целом. Это делает интеракционально-интерпретативный подход основой дискурсивного анализа.

.1.2 Структура фатического метадискурса

Понятие структуры дискурса вызывает научные споры в лингвистике. Ее понимают как структуру обменов речевыми действиями, фазы речевого взаимодействия и пр. (обзор работ см. в [85: 174-182]). Используя идеи
Дж. Синклера и М. Култхарда, Т. ван Дейка и др., структуру фатического метадискурса представляем себе как иерархию единиц различных уровней [235; 39]. Минимальной единицей дискурса считаем РА, определяемый
Дж. Юлем как “действие, осуществленное посредством высказывания” [248: 47].

Соединяясь в последовательность, РА образуют речевой ход (move), хотя речевой ход может состоять и из одного РА говорящего. Исследования метакоммуникации в ракурсе регуляции канала общения, поддержания речевого контакта, позволили Г.Г. Почепцову, Т.Д. Чхетиани, Л.П. Алексеенко [118; 61; 3], выявить наличие речевых ходов привлечения, поддержания, размыкания контакта, имеющих свои прагматические функции: это предзавершающие, постзавершающие и прочие высказывания.

Речевой ход соответствует понятию реплики. Последовательность нескольких связанных речевых ходов составляет речевой шаг (обмен) [235], который трактуется в лингвистике как смежная пара реплик [213], интерактивный блок [141: 7] или диалогическое единство. Диалогическое единство подразумевает элементарные двухшаговые обмены (стимул - реакция) и сложные многошаговые обмены, включающие три и более реплик (стимул - реакция - подтверждение - и т.д.) [52].

Единство нескольких речевых шагов, объединенных тематически и обеспечивающих достижение поставленной на том или ином этапе цели общения, объединяется понятием трансакции, которое соответствует понятию (микро) диалога. В нашем понимании трансакции фатического метадискурса совпадают с фазами общения: это выделенные Г.Г. Почепцовым установление, поддержание и размыкание речевого контакта [118]. Включенный тип дискурса осуществляется в пределах его структурного элемента - трансакции.

Наиболее крупным элементом в структуре дискурса является речевое событие (speech event) [39], определяемое как законченное языковое общение, макродиалог или микротекст, разговор, интеракция. Для фатического метадискурса речевое событие выделяется только в автономном типе дискурса. Ему соответствует СБ, общение на вечеринке, на приеме и т.п. Наше понимание иерархической структуры фатического метадискурса и соответствующих единиц речи представлено на схеме 2.1.1.

Схема 2.1.1. Структура фатического метадискурса

В фатическом метадискурсе иллокутивная сила регулирования речевого взаимодействия реализуется на уровне высказывания с помощью РА - минимальной единицы дискурса, а на уровне слова и словосочетания ее сигнализируют прагматические маркеры. Прагматические маркеры играют важную роль в организации общения, в достижении когерентности дискурса, сигнализируя стыки отдельных частей дискурса и связывая эти части между собой - выполняют организующую функцию в дискурсе (“organizers of discourse”) [233; 240]. Функция организации дискурса (“to monitor discourse”) реализуется им в трех взаимосвязанных сферах (domains): текстуальной, социальной, металингвистической [193: 1337-1359]. Так, организуя текст, они выступают маркерами дискурса, маркерами текстового редактирования (включая маркеры самокоррекции и хезитации); регулируя социальное взаимодействие, они выступают интерактивными маркерами, маркерами понимания, регулируют мену ролей; в металингвистической сфере они служат аппроксиматорами, хеджингами, маркерами акцентирования (emphasizers) [193: 1341].

Прагматические маркеры обладают “процедурным” значением, их семантическое значение практически утрачено; они воспринимаются как конвенционализированные и связываются с определенными ситуациями. Процедурность, по мнению Дж. Серля, заключается в конструктивно-процессном, инструментально-операциональном предназначении языковых элементов, предполагающем динамику дискурса в противовес семантике
[230: 105]. Как отмечает Б. Эрман [193: 1339], оставаясь за пределами пропозиционального содержания высказывания, прагматические маркеры, как правило, функционируют как вводные элементы в его синтаксической структуре; их значение прагматикализовано.

Прагматические маркеры регулирования речевого взаимодействия, реализуя доминирующую предназначенность обслуживания речевой трансакции, различаются по цели и семантике, по месту высказывания, функционируют на разных стадиях дискурса. В целом к их числу принадлежат:

а) апеллятивные маркеры поддержания речевого контакта;

б) интродуктивные маркеры, служащие введению новой темы в беседе;

в) маркеры-модификаторы, обеспечивающие речевой контакт путем

пояснения / расширения информации, самокоррекции;

г) хезитационные маркеры и средства заполнения пауз;

д) конативные маркеры - сигналы обратной связи.

Отмеченные основные разновидности выполняемых маркерами функций не исчерпывают всего многообразия отдельных единиц, но позволяют систематизировать их наиболее общие свойства. Наши данные о маркерах речевого контакта представлены в таблице 2.1.1.

Таблица 2.1.1.

Маркеры речевого контакта

С точки зрения фаз общения данные прагматические маркеры обнаруживаются во всех трансакциях фатического метадискурса, при этом наибольшую их частотность фиксируем в следующих случаях:

в трансакциях установления и размыкания контакта - апеллятивные, хезитационные маркеры;

в трансакциях продления контакта - интродуктивные, поясняющие, хезитационные, конативные маркеры.

В составе РА фатического метакоммуникатива прагматические маркеры усиливают ведущую речеорганизующую иллокуцию:

Enter Corbaccio. . Signior Corbaccio! You’re very welcome, sir.. How does your patron?. Troth, as he did, sir; no amends. (B. Jonson)

Функционируя в инхоативных, процессных, финитивных РА иных иллокутивных типов, данные маркеры сообщают им сопутствующую иллокутивную силу регулирования речевого взаимодействия:

Rom. I dreamt a dream to-night. . And so did I.. Well, what was yours?. That dreamers often lie (W. Shakespeare)

2.2 Фатический метадискурс включенного типа

Фатический метадискурс включенного типа, отличительной чертой которого является сопутствование дискурсу когнитивно-информативного типа, реализуется в трех видах трансакций, соответствующих фазам начала, продления и завершения речевого общения. Рассмотрим прагматические характеристики фатической метакоммуникации в каждом виде трансакций.

.2.1 Инхоативные речевые акты в фатическом метадискурсе

В соответствии с выделенными в диссертационном исследовании фазами речевого общения контакта, начальная стадия установления речевого контакта является границей развития речевой коммуникации, ее важным этапом, т.к. здесь происходит оценка ситуации: правильный выбор канала связи, стратегий речевого поведения, контактоустанавливающей темы разговора, взаимное ориентирование партнеров по коммуникации (учет возраста, пола, степени образованности, служебного или общественного положения, степени знакомства, социальной принадлежности, статуса говорящих), что способствует созданию необходимых условий для осуществления речевого контакта и достижения согласия в процессе выделения диалога. От правильного выбора вышеупомянутых социально-лингвистических параметров и условий общения (официальная и неофициальная обстановки) зависит успешность коммуникации.

Основной задачей коммуникантов на стадии установления контакта является привлечение внимания собеседника для того, чтобы начать разговор. Для данной фазы характерно употребление стереотипных элементов (как языковых, так и неязыковых), способствующих осуществлению связи и предваряющих когнитивно-информативную речь. Установление контакта - довольно условное обозначение, т.к. коммуникативное содержание данной фазы общения может быть шире. Поскольку основным содержанием речевого общения на этой стадии является начало и первичное закрепление речевого контакта, по аналогии с лингвосемантикой считаем целесообразным называть РА, обслуживающие начальную фазу, инхоативными РА (ср.: к инхоативным глаголам относят глаголы начала действия с примыкающими последующими фазами, функцией которых является “обозначение динамики действия, фиксирование его определенных фаз, установление их временных границ” [109: 137]).

Инхоативные РА, или инхоативы, выступают сопутствующими в общении, поскольку сама стадия установления контакта играет подчиненную роль, являясь необходимым условием начала дискурса как обмена информацией. От фатических метакоммуникативов иных прагмасемантических разновидностей их отличает иллокутивная цель - контактоустановление при общей иллокутивной силе регулирования речевого взаимодействия.

Инхоативы обеспечивают поиск и нахождение общего кода общения, способствуют достижению конгруэнтности адресанта и адресата - их максимально координированному коммуникативному поведению. В этом проявляются ритуальные, процедурные свойства инхоативных РА
(о процедурах идентификации статуса участников в ритуальной речевой ситуации на примерах дискурса дипломатического протокола см. [96: 8-10]).

Средствами установления речевого контакта могут, по нашим данным, выступать:

Специализированные средства - стереотипные речевые формулы, используемые для включения контакта: РА фатические метакоммуникативы.

Неспециализированные вербальные средства, способствующие установлению речевого контакта: инхоативные высказывания - РА различных иллокутивных типов с сопутствующей иллокутивной целью контактоустановления.

Невербальные средства контактоустановления.

Стадия контактоустановления предполагает соблюдение определенных коммуникативных ритуалов, поскольку социальное взаимодействие в обществе характеризуется ритуальной организацией. Коммуниканты используют “модели и естественные сценарии поведения, присущие ситуациям встречи” [201: 2]. Эти минимальные модели являются прототипическими схемами поведения, следование которым обеспечивает эффективность коммуникации, а нарушение - ее дефект. Схема поведения (line) определяется как ”модель вербальных и невербальных действий, которыми коммуникант выражает свою оценку участников и себя самого” [201: 5].

Для моделирования прототипических схем установления вербального контакта важнейшими являются ситуация, контекст, цель общения, а также его интерперсональный аспект - взаимное положение коммуникантов относительно их социальных и ситуативных ролей. Учет этих аспектов позволяет рассматривать ситуацию установления контакта как социальный ритуал - стремление адресанта установить дружественные коммуникативные, и в том числе вербальные отношения с тем, чтобы их можно было развить в ходе дальнейшего обмена информацией и удовлетворительно завершить. Эта глобальная перспектива развития речевой интеракции как последовательности дискурсивных событий заставляет коммуниканта не пренебрегать определенными ”церемониями”, о которых пишет И. Гоффман: “Приветствия обеспечивают способ показать, что отношения сохранились такими же, какими были по окончании предыдущего общения и, как правило, что в этих отношениях подавляется враждебность как способ заставить участников на время расслабиться и начать беседу” [201: 41]. Прототипическую схему установления контакта представляем в виде:

[ситуация контактоустановления → мотив установления контакта →

интенция установления контакта → вербализация приветствия]

Например: enters from outside. She is extremely well dressed, the best dressed of all, and has not lost her looks, but there’s something noticeably , fearful, about her. : Hello, Madge. [Sees Kay.] Kay! [Kisses her.]: Hazel, my dear, you ‘re grander every time I see you. (J.B. Priestley)

В данном примере мотивом приветствия служит появление Хейзел в комнате, а интенция РА формируется последовательно, по мере того как она видит сначала одного, потом другого адресата. Выбор инхоативного высказывания-обращения (Kay), которое сопровождается невербальным сигналом контактоустановления, соответствует близким отношениям между подругами.

Схема развертывания речевого хода установления контакта имеет вид:

РА фатический метакоммуникатив (n) + инхоативные РА иных типов (n)

Вариантами предлагаемой схемы служат:

▬ РА фатический метакоммуникатив + инхоативный РА иного типа (n)

“How do you do, Bob?” said Maggie, coming forward and putting outhand to him; ‘I always meant to pay your wife a visit and I shall come day on purpose for that, if she will let me. But I was obliged to come , to speak to my brother.’

‘He’ll be in before long, Miss.’ (G. Eliot)

▬ Инхоативный РА (n) + РА фатический метакоммуникатив +

инхоативный РА (n)Utterwood. Oh, is that you, Nurse? How are you? You don’t look a older. Is nobody at home? Where is Hesione? Doesn’t she expect me?are the servants? Whose luggage is that on the steps? ’s Papa? Is everybody asleep? [Seeing Ellie] Oh! I beg your pardon.suppose you are one of my nieces. [Approaching her with outstretched ] Come and kiss your aunt, darling.. I’m only a visitor. It is my luggage on the steps. (B.Shaw)

▬ Инхоативный РА (n) + РА фатический метакоммуникатив

‘Brother, I’m glad to see you,’she said, in an affectionate tone. ‘I didn’t look for you to-day. How do you do?

‘Oh, … pretty well, Mrs. Moss…pretty well,’answered the brother. (G. Elliot)

Инхоативные РА разнятся по категориям топикальности, адресатности (коммуникативности), по месту в трансакции установления речевого контакта. Все инхоативные РА имеют общую иллокутивную цель - установление контакта как компонент иллокутивной силы регулирования речевого общения. В зависимости от места и функции в трансакции установления речевого контакта инхоативы (в терминологии Т.Д. Чхетиани это предваряющие метакоммуникативные высказывания) имеют различный иллокутивный статус, но они объединены дополнительной иллокуцией установления речевого контакта, что обусловлено ситуацией и контекстом дискурса [161]).

В зависимости от пропозиционального содержания инхоативные РА фатические метакоммуникативы можно разделить на:

приветствия с дейктическим компонентом (good morning, good evening);

приветствия-междометия (Hallo, Hi);

приветствия-осведомления (How are you? How are you getting on? How are things with you? etc.);

приветствия-благословения (God be with you, God preserve thee);

приветствия-пожелания (You are welcome, well met).

Инхоативные РА объединяются перформативными глаголами. Сюда относятся группы глаголов, “подготавливающих контакт”: buttonhole, come up to, walk up to so” и “устанавливающих контакт”: accost, address, approach, contact, start a conversation” [182].

Прагматическим центром трансакции установления речевого контакта является РА фатический метакоммуникатив инхоативной разновидности. Являясь высоко ритуализованными актами, такие РА выступают как своеобразные сигналы вежливости, сигналы желания адресанта вступить в речевой контакт. Выбор формы и содержания РА фатического метакоммуникатива зависит от критериев ситуации, контекста, определяется межличностными отношениями коммуникантов. Например, ситуации фамильярного общения среди молодежи и общения людей более преклонного возраста:

They found Peter in the dining-room eating a peach at the sideboard.

“Hullo, you two!” he said.

“Peter, we’ve something to tell you,” said Margaret. (E.Waugh)I entered, the old lady got up and promptly and kindly came forward tome.

“How do you do, my dear? I am afraid you have had a tedious ride; John so slowly; you must be cold, come to the fire.”

“Mrs. Fairfax, I suppose?” said I.

“Yes, you are right: do sit down.” (Ch. Brontë)

Диахронически постоянными формами, регистрируемыми на протяжении XVI-XX вв., являются приветствия с дейктическим компонентом, приветствия-осведомления, приветствия-междометия (Hello, Hey).

Как прагматическая доминанта трансакции установления речевого контакта, РА фатические метакоммуникативы могут исчерпывать данную трансакцию (до 20 % наших примеров), однако чаще данные РА сопровождаются инхоативными высказываниями других иллокутивных типов, положение которых в таких трансакциях, в основном, финальное. Они представлены РА, для которых регулирование речевого взаимодействия является сопутствующей иллокутивной силой, приобретаемой ими в соответствии с контекстом и ситуацией. Инхоативные РА, следующие за РА фатическим метакоммуникативом (до 80% примеров), можно подразделить в зависимости от темы высказывания на следующие группы:

упоминание о разлуке: was so intent on the scene that I had not noticed Wilson get off the parapet and come toward us. As he passed us my friend stopped him.

‘Hulloa, Wilson, (1) I haven’t seen you bathing the last few days.’

‘I’ve been bathing on the other side for a change.’ (W. Maugham)

выражение радости по поводу встречи:

Crossman: Hello, Nick. (2) Good to see you. : (After a second) My Good, Willy. (3) How many years, how many ? (He puts his arm around Crossman, embraces him.) Nina, this may be oldest and best friend in the world. (L. Hellman)

сообщение о цели визита:

She raised her eyes dully when the came in. She was cowed and broken.

(4) “Where is Mr. Davidson?” she asked.

“He’ll come presently if you want him,” answered he.

(5) “I came here to see how you were.”

“Oh, I guess I’m O.K. You needn’t worry about that.” (W. Maugham)

комплимент (по поводу внешности и т.п.), в котором похвала служит средством упрочения сложившихся отношений, способствует началу речевого общения:

Enter to him Win. . Win, good morrow, Win. Aye marry, Win! (6) Now you look finely indeed, Win! This cap does convince! (B. Jonson)

“Hello, William!” She was at the station after all, standing just as he had imagined, apart from the others, - William’s heart leapt, - she was alone.

“Hello, Isabel!” William stared. He thought she looked so beautiful that he had to say something. - (7)“You look very cool.”

“Do I?” said Isabel. “I don’t feel very cool. Come along, your horrid old train is late. The taxi’s outside.” (K. Mansfield)

предложение-оффератив. Оффератив выступает в качестве контактоустанавливающего высказывания чаще всего в сервисной сфере общения, для которой не актуальна степень знакомства коммуникантов. В данном случае оффератив употребляется в бытовой сфере. Начиная общение, Миссис Тауэр использует в качестве инициальной реплики оффератив:

She was evidently short-sighted, for she looked at you through large gold-rimmed spectacles.

(8) “Won’t you have a cup of tea?” asked Mrs. Tower.

“If it wouldn’t be too much trouble. I’ll take off my mantle.” (W. Maugham)

С точки зрения иллокутивного критерия инхоативные высказывания, способствующие установлению речевого контакта, реализуются РА констативами (1), (2), экспрессивами (2), (3), (7), квеситивами (4), и в отдельных случаях - комиссивами (офферативами) (8). Ведущей иллокутивной силой в них является сообщение, спрашивание, выражение эмоций и оценок, предложение действий, а сопутствующей выступает речеорганизующая иллокутивная сила, а именно - ее разновидность контактоустановления.

Прагматические маркеры контактоустановления выполняют, в основном, функцию привлечения внимания. Так, апеллятивные маркеры в трансакциях контактоустановления представлены, как правило, обращениями, междометиями и глаголами. Апеллятивное междометие Hey при установлении речевого контакта осуществляет вокативную функцию. Междометие hey носит фамильярный характер и эквивалентно приветствию Hi; оно получило широкое распространение в употреблении в дружеских неофициальных отношениях, среди молодежи, при обращении к хорошо знакомым лицам, равным по положению и возрасту, а также коммуниканта с более высоким социальным статусом по отношению к лицу более низкого статуса в соответствующей ситуации:

Walter. Now, you go back and do some history. . Oh, all right. (She goes up the schoolroom stairs and pauses at the .) Hey. . Yes? (looking over the banisters). See you anon, Mastodon. (P. Shaffer)

Метакоммуникативные сигналы-апеллятивы Look, Listen, Hear независимо от сочетания с другими сигналами тесно связаны с ситуацией неофициального, даже фамильярного общения. Их применение возможно по отношению к адресату более низкого или равного социального статуса. Например:

“Well, I suppose,” she began, grasping her bag properly and making a of her body.

“Listen, I’ll tell you what happened,” he said quickly.

“You needn’t if you don’t want, y’know.” (J.B. Priestley)

“Look here, sir. I like you, if you don’t mind my saying so. I think you are on the side of the people; and I’m sure you’re a brave man. A lot than you know, perhaps. ” (G. Chesterton)

Проведенный анализ средств реализации трансакции установления контакта свидетельствует о наличии среди них прагматической доминанты и периферии, что позволяет моделировать инхоативные высказывания в виде прагматического поля, организованного по критерию иллокутивной силы.

Поле как единство планов, уровней и рангов демонстрирует соотношение ведущей и сопутствующей иллокутивных сил регулирования речевого взаимодействия, а также различные способы реализации сопутствующей иллокуции: ее обусловленность речеорганизующими маркерами или только контекстом РА. К ядру поля относим РА фатический метакоммуникатив, являющийся специализированным средством реализации иллокутивной цели установления речевого контакта. В ядре иллокуция регулирования речевого взаимодействия является доминирующей и, как правило, единственной. Вокруг ядра располагаются РА с сопутствующей речеорганизующей иллокуцией. К центру относятся инхоативные высказывания различных иллокутивных типов - не фатические метакоммуникативы, включающие прагматические речеорганизующие маркеры. К периферии - инхоативные РА с контекстно обусловленной сопутствующей иллокуцией регулирования речевого взаимодействия.

Таблица 2.2.1.

Прагматическое поле установления контакта в фатическом метадискурсе

Конфигурация поля инхоативных РА свидетельствует о численном преобладании периферии и доминанты над центром в отношении 4: 1: 5 (наши данные см. табл. Г.1 приложения Г).

.2.2 Процессные речевые акты в фатическом метадискурсе

Фаза поддерживания речевого контакта в фатическом метадискурсе является центральной, как в содержательном, так и в структурном аспектах речевого общения. Во время передачи когнитивной информации главной целью коммуниканта является стремление удостовериться в том, что сообщение принимается, и канал связи действует. Наличие процессных высказываний (поддерживающих контакт сигналов), обслуживающих данную фазу, является необходимым условием, так как они обеспечивают функционирование беспрепятственного, свободного обмена когнитивной информацией, служат цели упрочения и контроля речевого контакта.

Продлению речевого контакта соответствуют речеактовые глаголы группы продления говорения (dragging out discourse): “chatter away, drag out, draw out, filibuster, pass the time in chatting, prolong, protract, stretch out, talk longer than one wanted, waste time gossipping” [182: 127], группы глаголов введения тем в дискурсе: call into notice, make mention, mention, usher in, ventilate, note, raise a question [182: 159].

Для осуществления вышеупомянутой цели в трансакции поддерживания контакта адресант задает адресату контролирующие внимание вопросы, делает короткие паузы, обращается к собеседнику (в большинстве случаев прибегая к апеллятивам), употребляет так называемые шумы общения - средства хезитации и заполнения пауз. Перечисленные выше цели способны реализовываться в речи различными единицами фатического дискурса:

РА фатическими метакоммуникативами процессной прагмасемантической разновидности;

процессными РА иных иллокутивных типов с сопутствующей речеорганизующей иллокуцией, выраженной речеорганизующими маркерами, или задаваемой контекстом.

В качестве сигналов обратной связи зарегистрированы стереотипные вопросы, контролирующие внимание адресата речи типа Are you with me? Aren’t you following me? По мнению Т.Д. Чхетиани [162: 112], метакоммуникативные вопросы, контролирующие внимание, делятся на два типа: а) контролирующие рецептивную деятельность слушающего (Are you listening to me?) и б) контролирующие мыслительную деятельность слушающего, связываемую с пониманием, ясностью и доступностью излагаемой информации (You get what I mean?). Например:[Noticing that Sheila is still admiring her ring]. Are you listening, Sheila? This concerns you too. And after all I don’t often make speeches at you: I’m sorry, Daddy! Actually I was listening. (J.B. Priestley)

Использование процессных РА фатических метакоммуникативов -контролирующих внимание вопросов - связано с тем, что адресанту необходимо внимание адресата в течение всего времени передачи сообщения, хотя в отдельных случаях оно может быть ограничено определенной частью сообщения.

К числу апеллятивных и интродуктивных маркеров в трансакции продления речевого контакта принадлежат неполнопредикативные речевые стереотипы You know, You see, I say, описанные Л.П. Чахоян, Т.Д. Чхетиани как семантико-синтаксические комплексы [160: 24; 162] или как контактоустанавливающие апеллятивные формулы [168]. Они выполняют ряд конкретных задач, подчиненных общей цели поддержания контакта: мотивированное воздействие на адресата, регулирование его коммуникативного поведения путем побуждения к активному восприятию информации - т.н. “фатический тип адресации” [168: 172].

Прагматические маркеры речевого контакта you see, you know выполняют ряд общих функций, подчиненных цели организации речевого контакта, и имеют отличия. Их общность исходит из отмечаемой Р. Кверком, Д. Шиффрин и др. [223; 232] предназначенности сигнализировать:

привлечение внимания;

близкие, дружеские отношения (intimacy signals);

введение новой темы;

неуверенность и заполнение пауз;

общность когнитивной базы коммуникантов (sharing information, meta-knowledge).

С точки зрения грамматической структуры эти маркеры не играют существенной роли в высказывании, в то же время, как отмечает Р. Кверк, не только современная речь, но и язык Шекспира, насыщен подобными элементами, позволяющими почувствовать, что адресат разделяет с адресантом его мнение. Способствующие передаче информации, эти сигналы близости отношений в нашей повседневной речи представляют большую важность [82: 178-179].

По своей прагматической направленности you see, you know ориентированы непосредственно на адресата. Хотя дейктик you занимает безударную позицию, а весь этот семантико-синтаксический комплекс, как и другие речевые стереотипы, в значительной мере десемантизован (ср.: you know - y’know), его первоначальное семантическое значение облегчает поддерживание внимания собеседника на необходимом для бесперебойной беседы уровне, адресуя высказывание непосредственно адресату. Функция привлечения внимания выполняется данными маркерами, как правило, в инициальной позиции в высказывании. Например: : (To Constance, meaning Crossman) I’m sorry if I said anything - : You know, for years I’ve been meeting you and Mrs. Denery - in my mind, I mean - and I’ve played all kinds of roles. (L. Hellman)

Прагматические маркеры речевого контакта you see, you know служат средством сближения собеседников, достижения коммуникативного равенства, проявления уважения к адресату (презумпция его хорошей осведомленности) (об этом см. [236:139]).

Обращая внимание на гендерно обусловленные отношения равенства “подчиненности” адресанта, употребляющего эти маркеры, Р. Лакофф,
Дж. Холмс и др. получают противоречащие результаты анализа их функционирования в речи мужчин и женщин [209: 45-80; 206: 1-21]. По нашим данным, сравнимым с результатами Б. Эрмана [193: 26-27], гендерный критерий не демонстрирует существенных различий в употреблении you see, you know.

Характерная особенность выполнения исследуемыми маркерами функции сближения, установления дружественных отношений - их преимущественно постпозитивное положение в высказывании, например:

Well, but, Tom - mother would let me give you two half-crowns and sixpence out of my purse to put into your pocket and spend, you know.

(G. Eliot)

Функционируя в начальной и медиальной позиции в высказывании, данные маркеры указывают на общие сведения, известные и адресанту и адресату, даже если они не были эксплицитно выражены. В этом просматривается связь семантически опустошенных речевых стереотипов, какими являются you know, you see с их первоначальной полнозначной формой. Утверждая общность когнитивной базы коммуникантов, данные маркеры стимулируют общение, облегчают его, обеспечивают сохранение речевого хода за адресантом. Например:

“He’s going to talk to you about that, Smeeth. We’ve only just touched on that, so far.”

“And another thing, sir,” Mr. Smeeth continued, more hesitantly now.

“You know how we stand at the bank just now. If we’re branching out, we’ve got to have something behind us there.” (J.B. Priestley). For my having broken prison, you see, gentlemen, I am ordered execution. The sheriff’s officers, I believe, are now at the door.

(J. Gay)

Достаточность когнитивной информации, сигнализируемая маркерами you see, you know, делает излишним запрос новой информации. По нашим данным, для них не характерна передача очередности говорения, они выступают скорее средством запроса подтверждения информации (confirmation seeking [222]), что подтверждается и другими результатами [193].

“She’s very pretty, you know.”

“It looks to me as though it’s going to be a crashing bore today.”

(W. Maugham)

По своим грамматическим характеристикам маркеры you know, you see как и I mean являются клаузами - группой слов, вершиной которой выступает глагол [146: 256], или предикацией, но предикацией особого свойства. Как и независимое предложение, данные маркеры состоят из двух элементов: субъекта, который непосредственно соотносится с предметом мысли, и предиката, выражающего свойство или действие, связанное с субъектом, то есть обладают предикацией [31: 51-52]. Но в отличие от аналогичных независимых предложений, маркеры лишены смысловой самостоятельности, не способны функционировать как отдельные высказывания, полнозначные предложения, ср.:

Ellie [aghast] You don’t mean that you were speaking like that of my father!. Hushabye. I was. You know I was. [with dignity] I will leave your house at once. [She turns to the door.]

(B. Shaw)

Если приведенное выше полнозначное придаточное предложение you know служит рематическим центром, то маркер you know, хоть и выступает главным в подчинительной сложной структуре, является ее тематическим компонентом, например:

“The fact is,” said Gabriel, “I have just arranged to go - - ”

“Go where?” asked Miss Ivors. , you know, every year I go for a cycling tour with some fellows and

so - “ (J. Joyce )

В этом проявляется относительная десемантизация маркеров you see, you know. Их ведущим свойством является прагматическое значение обеспечения речевого контакта, что вместе с формализованностью структуры, устойчивостью и воспроизводимостью указывает на их прагматикализованность. You know также используется как маркер коррекции (repair marker) в случаях исправления ошибок [193: 1338].

Проведенный дискурсивный анализ показывает, что рассматриваемые прагматические маркеры выполняют различные функции в потоке речи: you know функционирует главным образом в качестве маркера разграничения информации (boundary marker) - интродуктивного маркера на уровне предложения (две трети примеров), а you see функционирует главным образом в качестве маркера разграничения информации на уровне текста. В целом, основная разница между you know и you see заключается в том, что, используя you see, адресант подает сигналы адресату о том, что желает, чтобы он (адресат) принял его аргументы и согласился с его точкой зрения, в то время как употребляя you know, адресант предполагает, что адресат воспринимает (понимает) передаваемую им информацию [193: 1338].

Прагматическое употребление маркера I mean сближается с семантическим значением, которое Д. Шиффрин определяет как “маркирование последующего внесения изменений в значение предыдущего высказывания” [233: 295]. На это семантическое значение I mean указывает и Б. Эрман, утверждая, что I mean предназначен для “исправления ошибок” в тех случаях, когда значение сказанного отклоняется от того, что адресант намеревался выразить [193: 16]. Однако наши данные свидетельствуют, что I mean употребляется, как правило, в соответствии со своей прагматической направленностью на обеспечение бесперебойного речевого общения, когда упрочение контакта реализуется путем разъяснения позиции адресанта, сближения ее с позицией адресата, например:

Walter. I feel something which frightens me - I don’t know why. (moving above the table; her temper breaking). Oh, for heaven’s …

(Walter recoils.)

(She recovers quickly.) I mean - (she sits above the table and pulls thetoward her) after all, as you said yourself, you are only a to the family. (P. Shaffer)

Прагматический маркер I mean ориентирован на адресанта, эксплицитно называет его, позволяет ему пояснить, расширить свое предыдущее высказывание. Как поясняющий маркер фатической метакоммуникации он представляет целый ряд средств, реализующих эту функцию: Lemme tell you, let’s put it this way, like I say, what we call, so called, in other words, meaning [110: 303], которые являются синонимами по отношению к I mean (стилистически нейтральной доминанте синонимичного ряда), например:

“Let me say right here, Mr. Holmes,” he began, “that money is nothing to me this case. You can say burn it if it’s any use in lighting you to the truth

(A. Conan Doyle) . How do you do, Jed. Where are you on your way to?. Wherever…. Yes. I know what you mean. When Alastair says you are an eternal like, say, Trofimov?. He is an eternal student, you can take it from me.

(J. Osborne)

Из этого ряда синонимов в функции поясняющих маркеров лишь I mean обладает способностью соотносить данное высказывание с предыдущим и одновременно указывать на адресанта, что делает его наиболее продуктивным для регулирования речевого общения на стадии поддерживания речевого контакта. Поясняющий маркер I mean выступает не только сигналом разъяснения позиции адресанта и реорганизации пропозиции, сигналом добавления когнитивной информации, но и в отдельных случаях маркирует самокоррекцию (repair) адресанта [240: 559]. Например, соответственно:. …You know, last night held the most beautiful moments I’ve for many years. I felt - well, that you and I could have a really friendship. Even with the difference - I mean in - in our ages.

(P. Shaffer) . Does the King know?. The King? My dear Arnold, the very sources are corrupt.

(Hanson moves away, thoughtfully his stick) mean, it can’t have failed to have reached your attention that we - is men and women alike - emerge at some point of our lives the body of a woman. (D. Storey) . Now we’ve got a tutor we must be. We don’t send our girl to anything common as a school. You like the idea, I suppose?(eager to agree). As a matter of fact, I think it’s ridiculous - I mean, , unnecessary, really. (P. Shaffer)

Как видно из приведенных примеров, разделение функций маркера
I mean достаточно условно и служит скорее эвристическим целям. В реальном общении все они объединены общей целью сближения коммуникативных компетенций адресата и адресанта, предоставляя адресату информацию и разъясняя ее. Тем самым I mean служит сигналом того, в каком направлении адресату следует интерпретировать сказанное, облегчает его усилия по переработке информации и, в конечном итоге, облегчает речевое взаимодействие.

По нашим данным, I mean способен функционировать во всех возможных позициях в высказывании: инициальной, медиальной, финальной, при этом его прагматическое значение модифицируется: вышеназванные функции выполняются им в инициальной и медиальной позиции. В финальной позиции в высказывании маркер I mean, как правило, смягчает категоричность предыдущего высказывания, реализует стратегию дистанцирования, невмешательства, для которой характерен более высокий или равный ролевый статус адресата по отношению к адресанту, общая неконфликтная тональность общения, например:

Walter. I think everyone has quarrels. . Yes, but this is different. With mother and daddy the row is never about it - well, what they’re quarrelling about. Behind what they say can feel - well, that mother did this in the past, and daddy did that, I . I don’t mean anything particular… (P. Shaffer)

Прагматическими речеорганизующими маркерами фатического метадискурса являются сигналы обратной связи. Показателем того, насколько успешно идет обработка сообщения, могут служить такие высказывания поддерживания контакта как Yes-yes, It’s true; True-true, а также элементы более эксплицитного характера, такие как I see, I understand. Подобные высказывания произносятся по мере реализации сообщения. Активность адресата достигается применением слов, посредством которых адресат в ходе диалога дает адресанту понять, что он внимательно слушает его и определенным образом реагирует на получаемую информацию: соглашается, проявляет интерес. Например:

‘So you’d like everybody in the world destroyed?’ said Ursula.

‘I should indeed’

‘And the world empty of people’

‘Yes truly. You yourself, don’t you find it a beautiful clean thought, a world of people? Just the grass, and a hare sitting?’ (D. Lawrence)

К сигналам обратной связи также относятся вокализации M-m-m, H и др. Употребляя данные междометия, адресат сигнализирует участие в общении, продолжение речевого контакта, а также проявляет доброжелательность, вежливость по отношению к адресанту. При этом междометия-маркеры являются информационно и эмоционально выхолощенными, они “превращаются в речевые наполнители и никаких эмоций не передают; в тех случаях, когда они все-таки являются средством выражения эмоциональности, то это всегда неискренние или притворно выражаемые чувства” [48: 3]. Вместе с тем они способны сигнализировать начало контакта, как в следующем примере:

Paul sat down disconsolately on the straight chair. Presently there was a at the door, and a small boy came in.

“Oh!” he said, looking at Paul intently

“Hullo!” said Paul.

“I was looking for Captain Grimes”, said the little boy.

“Oh!” said Paul. (E. Waugh)

Важным моментом в трансакции поддерживания речевого контакта в фатическом метадискурсе является заполнение пауз в коммуникации. К фатическим средствам поддержания речевого контакта относится междометие well. Именуемое “шумом общения” (noise of communication), междометие well реализует “желание адресата потянуть время для того, чтобы подобрать слова, не передавая очередности говорения” [166: 116]. Например:

“What is the use of troubling Mr. Holmes with trifles of this kind?”

“Well, he asked me for anything outside the ordinary routine.”

(A. Conan Doyle)

В данном примере функция well заключается в заполнении интервала молчания, что позволяет говорящему, не передавая инициативы в речевом взаимодействии, сосредоточиться на поиске следующего элемента выскаывания.

Междометие Well в инициальной/медиальной позиции может употребляться при импровизированном описании людей, объектов, событий, а также в случаях, когда коммуникант хочет уйти от прямого ответа, отказывается поддерживать разговор, хочет дать частичный ответ, проявляет неуверенность [189: 37-39]. сигнализирует побуждение говорящего к продолжению общения, Например:

“Well, Jane?” he said, as he rested his back against the schoolroom door, he had shut.

“If you please, sir, I want leave of absence for a week or two.”
 (Ch. Brontё)

Употребление шумов общения может объясняться не только неумением людей выражать точно свои мысли или незнанием, что сказать в данной ситуации общения, но также и бытовым, непринужденным уровнем общения. “Элементы, создающие размытость речи, выполняют контактоустанавливающую функцию в виде непринужденного естественного поведения. Непринужденность мыслится как заявка на искренность, т.е. характеризует субъекта коммуникации в соответствии с его интенциями и установками общения как противника официальных мероприятий и банальных истин” [63: 269].

Метакоммуникативные маркеры легко сочетаются друг с другом, образуя двух- или трех- и более компонентный сигнал. Например:

“Well, now, Jane, you know, or at least I will tell you, that when a criminal is accused he is always allowed to speak in his own defence.” (Ch. Brontë)

Употребление метакоммуникативных сигналов обратной связи подтверждает тот факт, что искусство вести беседу зависит не только от адресанта. В случае обоюдной заинтересованности в полноценном осуществлении речевого контакта на стадии поддерживания контакта и адресант, и адресат выполняют активную роль. Адресант, сообщая адресату информацию, ожидает от него проявления солидарности, которая и состоит во владении тактикой общения со стороны адресата, - умении вовремя ‘поддакнуть”, тем самым выразив свое согласие с мнением собеседника:

Men Take my cap, Jupiter, and I thank thee. - Hoo! Marcius coming home!. Val. Nay, ‘tis true. (W. Shakespeare)

Важными на стадии поддерживания речевого контакта являются реплики, направленные на побуждение адресанта к продолжению общения, например:

“I’ve got it now. I’ve got it now! It blowed the candle!”

“Mercy on us! Go on, Tom, go on.” (W.S. Maugham)

Сегментированные вопросы, функционирующие на стадии продолжения контакта, также служат смягчению излишней категоричности сообщаемой информации. Это квазивопросы, облегчающие передачу когнитивной информации и способствующие полноценной работе канала связи. В следующем примере адресант, побуждая адресата лишь подтвердить сообщенную информацию, а не сообщить новую, дает понять, что его просят поддержать контакт. Например: S. You are a Roman, are you?. I am, as thy general is. (W. Shakespeare)

Такие вопросы также выражают большую степень уверенности адресанта в согласии адресата и не передают очередность говорения:

Sheila [taking out the ring]: Oh - I’s wonderful! Look - Mummy - isn’t it a beauty? Oh - darling [She kisses Gerald hastily]. Now I really feel engaged. (J.B. Priestley) егментированные вопросы, подобно удостоверительным и риторическим вопросам, соединяют функции вопросов и сообщений не принадлежат к специализированным средствам фатической метакоммуникации (по данным И.С. Шевченко, до половины случаев их употребления связано с реализацией фатической функции [165]). Употребление сегментированных вопросов социально дифференцировано и в основном ограничивается ситуациями неформального общения [162:120].

Средства реализации речеорганизующей иллокутивной силы, объединенные иллокутивной целью продления контакта, могут быть представлены в виде поля, где ведущая и сопутствующая иллокуция относятся к разным секторам. В центре поля - РА с ведущей иллокуцией регулирования речевого взаимодействия, в центре и на периферии - с сопутствующей, задаваемой речеорганизующими маркерами или контекстом РА, соответственно (в последнем случае это удостоверительные вопросы и т.п.).

Конфигурация прагматического поля продления контакта по сравнению с полем установления контакта отличается: по нашим данным (табл. Г.1 приложения Г), в ней объем центра преобладает над объемами доминанты и периферии (доминанта, центр, периферия соотносятся как 1: 6: 3) (см. схема 2.2. стр. 120).

.2.3 Финитивные речевые акты в фатическом метадискурсе

Под завершением речевого общения понимается его заключительная фаза, которая следует за тематической фазой диалога и располагает набором РА фатических метакоммуникативов (стереотипов) и финитивных (РА других типов, выполняющих метакоммуникативную функцию как сопутствующую), с помощью которых идет подготовка и сам процесс завершения общения.

В типологии речеактовых глаголов Т. Баллмера и В. Бренненштуль трансакции завершения общения (ending the discourse) соответствует группа глаголов: adjourn, bring to an end, cease, close the session, come to a conclusion, conclude, conclude with a summary, desist from, discontinue, end, finish, leave off, prorogue (parliament), put a stop to, terminate, terminate in, dismiss, say goodbye, take leave of, be over [182: 126-127].

Структурная организация трансакции размыкания контакта включает 3 этапа: предзавершение, собственно завершение (устойчивые, машинально употребляемые фразы, закрепленные в языке для использования в данной фазе - стереотипы) и постзавершение. Однако, часто наблюдается выпадение одного или нескольких компонентов, т.к. в силу высокой степени десемантизации стереотипных формул прощания основную нагрузку несут предзавершающие метакоммуникативные высказывания, и формулы прощания легко заменяются функционально эквивалентными паралингвистическими средствами, которые дают возможность общаться до момента перехода к завершению коммуникации [170]. Как отмечает
Т.Д. Чхетиани [162], метакоммуникативные сигналы размыкания речевого контакта представлены следующими вербальными средствами:

а) метакоммуникативными высказываниями, предваряющими завершение речевого контакта, или в терминах Э. Щеглоффа и Х. Сакса, “предзавершающими” (pre-closing statements) метакоммуникативными высказываниями [225: 303];

б) метакоммуникативными единицами речевого этикета - стереотипными формулами прощания, а также невербальными средствами (поглядывание на часы, рукопожатие).

Предзавершающие РА в поликомпонентном метакоммуникативном речевом ходе размыкания речевого контакта могут не только предшествовать формулам прощания, но и следовать за ними, т.е. становиться послезавершающими, сохраняя при этом свое назначение, или повторяться дважды (в пред- и послезавершающей позиции), усиливая смягчающий эффект расставания.

Трансакция размыкания контакта является дискурсивной рамкой, в которой помимо употребления стереотипных высказываний (Good-bye, Good-afternoon / evening и т.п.) во всех исследуемых веках происходит:

Подведение итогов речевого взаимодействия:

“Well, let me tell you this, I know how to take care of myself; that boy Abas is a dirty thieving rascal, and if he tries any monkey tricks on me, by God, I’ll wring his bloody neck.”

“That was all I wished to say to you,” said Mr. Warburnt.

“Good evening.” (W. Maugham)

Упоминание о необходимости завершить общение. Смягчение морального ущерба, наносимого коммуникантам фактом расставания:

“So I must e’en leave you to your sorrows. Good-night. (Ch. Brontë)

Укрепление доброжелательных отношений:

“Well, dear, leave me your name and address and if there’s anything doing I’ll let you know.”

“You won’t forget me, Miss Lambert?” - “No, dear, I promise you I won’t. It’s been nice to see you. You have a very sweet personality. You’ll find your way out, won’t you? Good-bye!” (W. Maugham)

Закладывание предпосылок для возобновления контакта по истечении срока разлуки в будущем:

“Some time in about a fortnight. Yes? I will write to you here, at the school, I? Yes. And you’ll be sure to come? Yes. I shall be so glad. Good- bye. bye.” (D. Lawrence)

Благодарность за хорошо проведенное время:

Jaques. I thank you for your company; but, good faith, I had as lief have been myself alone. . And so had I; but yet, for fashion sake, I thank you too for your society. . God be wi’ you: let’s meet as little as we can. (W. Shakespeare)

Типичная схема развертывания трансакции размыкания речевого контакта, обслуживаемая финитивными РА фатическими метакоммуникативами, сводится к сочетанию перечисленных выше разновидностей РА, которые, как правило, занимают следующие позиции:

прощание-междометие + обращение + пожелание[painfully turning and producing little social smile]: Good night, Kay. ’s been nice - seeing you again. (J. B. Priestley)

Вариантами схемы развертывания размыкания речевого контакта служат различные расположения РА фатических метакоммуникативов и финитивных РА иных типов:

РА фатический метакоммуникатив + финитивный РА:

Brutus. The deep of night is crept upon and nature must obey necessity; which we will niggard with a little rest. There’s no more to say?. No more. Good night. Early to-morrow will we rise, and hence.

(W. Shakespeare)

Финитивный РА + РА фатический метакоммуникатив:

‘You’re not going to drop me just because…’gave a low, rather hoarse chuckle, that chuckle which so delighted audiences.

‘Don’t be so silly. Oh, lord, there’s my bath running. I must go and have it. Good-bye, my sweet.’ (W. Maugham)

Финитивный РА + РА фатический метакоммуникатив + финитивный РА:

Nick. (Comes to her.) You’re a sweet child and I look forward to knowing you. Good night. (To Griggs) Good night, sir. A great pleasure.(Griggs bows. Nick kisses Constance.) Wonderful to be here, darling. (He goes out.) (L. Hellman)

Для полевого моделирования средств реализации иллокутивной цели завершения речевого контакта среди финитивных РА выделяем доминанту - речевые стереотипы с ведущей речеорганизующей иллокутивной силой, центр и периферию - пред- и постзавершающие высказывания с речеорганизующими маркерами (центр) и без них (периферия).

Конфигурация прагматического поля завершения контакта (финитивные РА) сближается с конфигурацией поля контактоустановления (инхоативные РА) (схема 2.2): по нашим данным, приведенным в табл. Г. 1 приложения Г, объем доминанты и периферии поля завершения контакта преобладает над объемом центра (доминанта, центр, периферия соотносятся как 3: 2: 5). Общие сведения о строении полей регулирования речевого взаимодействия в различных трансакциях фатического метадискурса представлены на схеме 2.2.

Схема 2.2. Прагматические поля регулирования речевого взаимодействия

.3 Фатический метадискурс автономного типа

Автономный тип фатического метадискурса, реализуемый отдельным законченным речевым событием, характеризуется специфичными прагматическими целями, свойствами, способом и средствами достижения цели, отличающими его от фатического метадискурса включенного типа. Наиболее ярко автономный тип фатического метадискурса представлен СБ (называемой также неинформативной беседой - small talk). Это “взаимно приятный, ни к чему формально не обязывающий разговор на общие темы, основная цель которого - провести время с собеседником, оставаясь с ним в вербальном контакте” [139: 3].

Относясь к жанрам непрямой коммуникации [41; 42], светское общение включает в себя флирт, тост, обмен любезностями, сплетни и т.п., объединенные жанровой доминантой: это, во-первых, общая для всех средств фатической метакоммуникации коммуникативная цель - приятное общение, стремление развлечь, доставить удовольствие участникам речевого взаимодействия; во-вторых, этикетная заданность ролей и действий коммуникантов, ограниченность тематики беседы; в-третьих, соревновательное и “концертное” начало, полилогический характер, соединение публичности и официальности [41].

Прагматические свойства обусловлены ее главной целью, совпадающей с иллокутивной силой высказывания фатической метакоммуникации - регулирование речевого взаимодействия в широком смысле: способствование информативным контактам за пределами СБ, обеспечение основы дружелюбного по тональности коммуникативного и речевого поведения участников. Конкретные высказывания - РА в составе СБ реализуют свои иллокутивные цели, соотносящиеся с общей иллокуцией речевого события СБ (ср.: по мнению Т.Г. Винокур, “для фатической речи характерно опосредованное выражение генеральной интенции (…) через частную интенцию, выражаемую содержанием продуцируемого высказывания”
[30: 137]).

Проведенный анализ позволяет выделить в составе СБ отдельные речевые ходы, состоящие из РА следующих типов:

РА фатические метакоммуникативы различных прагмасемантических разновидностей;

РА констативы, квеситивы, директивы, комиссивы, экспрессивы с сопутствующей иллокуцией регулирования речевого взаимодействия.

В дискурсе СБ практически не отмечены менасивы, декларативы, инъюнктивы. Рассмотрим пример:

(1) Mrs Hushabye. Ellie darling: have you noticed that some of those stories that Othello told Desdemona couldn’t have happened?

(2) Ellie. Oh no. Shakespeare thought they could have happened.

(3) Mrs Hushabye. Hm! Desdemona thought they could have happened. But they didn’t.

(4) Ellie. Why do you look so enigmatic about it? You are such a sphinx: I never know what you mean.

(5) Mrs Hushabye. Desdemona would have found him out if she had lived, you know. I wonder was that why he strangled her!

(6) Ellie. Other was not telling lies. (B. Shaw)

Данный отрывок начинается квеситивом (1), включающим обращение-апеллятив с ответным констативом (2). РА экспрессив (4) Why do you look so enigmatic about it? приобретает дополнительную иллокуцию продления речевого контакта. Кроме того, здесь употребляются прагматические речеорганизующие маркеры you know в финальной позиции в высказывании (5) и сигнал обратной связи Hm (3).

Среди РА фатических метакоммуникативов, функционирующих на разных стадиях СБ, зафиксированы их инхоативные, финитивные, процессные прагмасемантические разновидности. Их иллокутивная сила, включая иллокутивные цели установления, размыкания, поддержания речевого контакта, отличается от РА фатических метакоммуникативов в дискурсе включенного типа по следующим параметрам:

по способу достижения иллокутивной цели. Участники речевого события действуют в соответствии с ритуализованными нормами общения, их поведение, как правило, этикетно (для своего исторического периода), оно имеет игровой характер, то есть предполагает соревновательность, вербализацию остроумия, и эстетическое начало - получение удовольствия от осуществляемых речевых действий;

высокая степень иллокутивной силы РА фатического метакоммуникатива в СБ обеспечивается выбором максимально этикетных из форм реализации, использованием маркеров фатической метакоммуникации;

подготовительные условия достижения иллокутивной цели предполагают относительное равенство социально-ситуативных ролей коммуникантов (сплетничанье подруг относится к фатическому метадискурсу, а сплетни, сообщаемые подчиненным своему начальнику, становятся доносом), наличие соответствующей ситуации и физического контекста (места и времени общения);

условием искренности в СБ в отличие от включенного типа фатического метадискурса является искреннее стремление коммуникантов к диалогу как способу совместного времяпровождения;

отличие иллокутивной цели усматриваем в наличии компонента удовольствия в автономном фатическом метадискурсе; общей коммуникативной целью в данном случае является приятное времяпровождение, стремление развлечь и доставить удовольствие общающимся сторонам (эстетическая функция речи). Участники общения стремятся наиболее благоприятно выглядеть в глазах собеседника, и беглость речи, и ее элегантная форма часто используются не для того, чтобы выразить себя, а для того, чтобы закумуфлировать истинные чувства [193]. Этот фактор акцентирует связь РА фатических метакоммуникативов автономного типа с экспрессивами, частью которых они являются.

РА фатический метакоммуникатив автономного типа обладает свойствами, соответствующими ритуальному и игровому характеру СБ. По определению В.И. Карасика, ритуал - “это закрепленная традиция, последовательность символически значимых действий” [69: 397]. Как всякий ритуал, СБ интегрирует участников события в единую группу, вырабатывает общее отношение к чему-либо, осуществляется в заданной форме по определенным правилам (обладает фиксирующей функцией) [69:399]. Последнее связывает СБ с речевым этикетом. Светское общение, в отличие от ритуального дискурса - институционального общения, протекает, как правило, в бытовой сфере. Справедливо считать его ритуализованной формой речевого общения, обладающего своей схемой развертывания речевых ходов и содержанием.

Ритуальность СБ ориентирована на сохранение статусных отношений между участниками, ритуал светского общения требует наличия минимум двух сторон, а также возможного “пассивного слушателя” [119]. СБ не может протекать в виде монолога. Наличие зрителя связывает СБ с понятием игры. Нередко отдельные речевые ходы “разыгрываются” участниками в расчете на адресата:

The complaints and lamentations which politeness had hitherto restrained, now burst forth universally; and they all agreed again and again how provoking it was to be so disappointed.

‘I can guess what his business is, however,’ said Mrs. Jennings, exultingly.

‘Can you, ma’am?’ said almost everybody.

‘Yes; it is about Miss Williams, I am sure.’

‘And who is Miss Williams?’asked Marianne.

‘What! Do not you know who Miss Williams is?I am sure you must have heard of her before. She is a relation of the Colonel’s, my dear - a very near relation. We will not say how near, for fear of shocking the young ladies ’

(J. Austen)

В целом СБ имеет игровой характер: по Й. Хейзинге, игра - это “действие, протекающее в определенных рамках места, времени и смысла в обозримом порядке по добровольно принятым правилам и вне сферы материальной пользы или необходимости /…/ само действие сопровождается чувствами подъема и напряжения и несет с собой радость и разрядку”
[158: 216-217] .

Соревновательный характер СБ соответствует идее состязания как главного элемента общественной жизни и культуры. С одной стороны, соревновательность позволяет коммуникантам проявить искусность, остроумие, показать себя в наилучшем свете, что соответствует одной из психологических основ человека - стремлению превзойти и победить. С другой стороны, языковая игра - это варьирование плана выражения и содержания языковых единиц “вплоть до нарушения норм на разных уровнях языка с целью самовыражения, эмоционального воздействия на адресата и для получения гедонистического эффекта (т.е. эффекта удовольствия) языковой импровизации” [163: 46-47]. Состязательность СБ объясняет наличие языковой игры, элементов комического в речевых ходах ее участников. По нашим данным, в СБ обнаруживаются парадоксы, анекдоты, шутки, каламбуры, пародии и др.:

Mrs Hushabye. Oh, you are impossible, Alfred. Here I am devoting myself to you; and you think of nothing but your ridiculous presentiment. You bore me. Come and talk poetry to me under the stars. [She drags him away into the darkness].[tearfully, as he disappears] Yes: it’s all very well to make fun of me; but if you only knew - [impatiently] How is all this going to end?. It won’t end, Mr Hushabye. Life doesn’t end: it goes on. . Oh, it can’t go on for ever. I’m always expecting something. I don’t know what it is; but life must come to a point sometime. (B. Shaw)

Речевая деятельность в СБ совмещает ведущую функцию социального регулирования с подчиненной ей когнитивно-информативной. В этом смысле СБ, как и игра, есть излишество, потребность в ней диктуется функцией культуры, она протекает “в свободное время” [158: 20].

Не являясь целью СБ, когнитивная информация в ней ограничена. Это проявляется в характере пропозиций РА фатических метакоммуникативов: они низкоэнтропийны, не детализированы, не затрагивают существенных, дискуссионных, требующих доказательства аспектов. С этим связана схематичность построения речевых ходов, основанных на повторении ключевых слов, и относительная краткость речевого вклада (по нашим данным ходы составляют в среднем два-три РА):

‘It is enough,’ said he; ‘to say that he is unlike Fanny is enough. It implies everything amiable. I love him already.’

‘I think you will like him,’ said Elinor, ‘when you know more of him.’

‘Like him!’ replied her mother with a smile. ‘I can feel no sentiment of of love’

‘You may esteem him.’

‘I have never yet known what it was to separate esteem and love.’ (J. Austen)

СБ, как и игра, является времяпровождением ради удовольствия, формой досуга. В композиционном отношении данный речевой жанр строится для достижения разрядки, спада напряжения [40: 85; 158]. Как указывает М.М. Бахтин, “...жанрами нужно хорошо владеть”, а неумение вести СБ объясняется неумением владеть репертуаром жанров СБ, отсутствием достаточного запаса представлений о быстро и непринужденно образуемых композиционно-стилистических формах, “неумением вовремя взять слово, правильно начать и правильно кончить” [9: 337].

Речевое взаимодействие, осуществляемое в СБ, характеризуется также косвенностью выражения [42; 30; 127; 138; 137], причем СБ и ее разновидности (флирт и т.п.) отличаются низкой степенью косвенности [40: 86].

Существуют запретные темы, а также темы, на которые в СБ можно говорит только иносказательно, посредством эвфемизмом. Так, внешняя информативная “нагруженность” высказываний [там же] контрастирует с действительным фатическим предназначением СБ, в которой важна не информация, а сам факт общения. Последнее еще раз акцентирует самодостаточность и самоценность СБ, роднящую ее с игрой, в которой “целеполагание заключается в самом процессе ” [158: 88]:

‘Why don’t you ever send your work to exhibition?’ I asked. ‘I should have thought you’d like to know what people thought about it.’

‘Would you?’cannot describe the unmeasurable contempt he put into the two words.

‘Don’t you want fame? It’s something that most artists haven’t been indifferent to.’

‘Children. How can you care for the opinion of the crowd, when you don’t care twopence for the opinion of the individual?’

‘We’re not all reasonable beings,’ I laughed.

‘Who makes fame? Critics, writers, stockbrokers, women.’

‘Wouldn’t give you a rather pleasant sensation to think of people you didn’t know and had never seen receiving emotions, subtle and passionate, from the work of your hands? Everyone likes power. I can’t imagine a more wonderful exercise of it than to move the souls of men to pity of terror.’

‘Melodrama.’ (W. Maugham)

Сказанное позволяет считать автономный фатический метадискурс разновидностью фатического метадискурса, в котором общая цель регулирования речевого воздействия осуществляется в речевом событии ритуализованной формы, и который характеризуется самоценностью, упорядоченностью, состязательностью, преобладанием социально-регулятивной информации, игровым и эстетическим компонентом.

Обнаруженные свойства фатического метадискурса автономного типа находят отражение в репертуаре тем дискурса. Тема речевого события в СБ представляет собой своего рода макропропозицию или макроструктуру
[85: 139; 185: 71; 39: 186]. В целом за исследуемый период набор тем, фиксируемых в СБ, ограничивается следующим топиками (с изменениями в отдельные эпохи):

. Сфера общих знакомых включает темы состояния, дел и новостей, касающихся родственников, друзей, сплетни:

Betty: listen to the men. M.: They’re probably laughing at something very improper. . No, just gossip. Men gossip like anything. M.: Of course they do. M.: Quite right. People who don’t like gossip aren’t interested in their fellow creatures. I insist upon my publishers gossiping.: Yes, but the men pretend it’s business. (J. B. Priestley)

. Сфера новостей включает светские новости, новости спорта.

‘What is the matter with Brandon?’ said Sir John. could tell.

‘I hope he has had no bad news,’ said Lady Middleton. ‘It must be something extraordinary that could make Colonel Brandon leave my breakfast-table so suddenly.’ about five minutes he returned.

‘No bad news, Colonel? I hope?’ said Mrs. Jennings, as soon as he entered the room.

‘None at all, ma’am, I thank you.’

‘Was it from Avignon? I hope it is not to say that your sister is worse?’

‘No, ma’am. It came from town, and is merely a letter of business.’ (J. Austen)

. Сфера “мораль и воспитание” включает обсуждение нравов, воспитание и поведение детей.

Clive. Well, how are you? Clearly unwell, I should say. Only the sick and corrupt would spend a bright Sunday morning listening to music. You must know that in all decent English homes this time is reserved for sport. staying indoors in the absolute proof of decadence. (moving C). Yes. This is familiar to me. where I was born - to sit reading was an offence, too. . You had to be out playing games?(crossing to L of Clive). Games. But in small uniforms. (scenting difficulty). I suppose every kid wants to be a soldier. . Oh, yes. (He pauses.) But in England they are not told it is a good thing to be. (D. Storey)

. Сфера искусства охватывает широкий круг тем, связанных с театром,

живописью, музыкой, литературой. . What are you going to play for me? Something Viennese, of course. . What would you like? Beethoven - Brahms?. Wonderful! And you can explain to me all about it.

(Clive picks up his “New Statesman” and reads.)mean where it was written and who for. I always think it so much increases one’s enjoyment if you know about things like that. Take the “Moonlight”, for example. Now, what was the true story about that?. Well, it wasn’t really moonlight at all, Mother. Moonlight was the name of the brothel where Beethoven actually was when he started writing it. (shocked). Jou-Jou! . He got one of the girls to crouch on all fours so he could use her back for a table. It’s in one of the biographies, I forget which. (D. Storey)

5. Сфера “природа” объединяет разговоры о погоде, обсуждение

ландшафта, климата и пр. is Barton valley. Look up it, and be tranquil if you can. Look at those hills! Did you ever see the equals? To the left is Barton Park, amongst those woods and plantations. You may see one end of the house. And there, beneath that farthest hill which rises with grandeur, is our cottage.”

“It is a beautiful country,” he replied; “but these bottoms must be dirty in winter.”

“How can you think of dirt, with such objects before you?”

“Because,” replied he, smiling, “amongst the rest of the objects before me, I see a very dirty lane.”

“How strange!” said Marianne to herself as she walked on. (J. Austen)

. Сфера “увлечения” включает различные хобби: верховая езда, занятия музыкой, коллекционирование, охоту, путешествие и т.п.

Pamela. Have you ever gone riding? . No. . It’s the best, absolutely. What plays did you play in Germany?. I - I used to walk. . You mean on hiking parties, all dressed up in those leather shorts?. No. By myself. I liked it better. (D. Storey)

К табуированным темам для речевых событий СБ относятся сфера политики, религии, финансов [37]. В ходе СБ осуществляется обмен низкоэнтропийной информацией: “выяснение каких-либо обстоятельств, “не задевающих за живое”, поверхностная мини-дискуссия или “пикировка”; не принимаемые всерьез взаимные советы, пожелания, указания” [106: 92-93]. Поэтому в следующем примере так много маркеров хезитации, заполнения пауз, помогающих завершить обсуждение слишком деликатной для СБ темы:

Joan. … (She looks at Maureen freshly.) Are you religious? You don’t mind me asking. (pause). No. Well…. Do you believe in God?. Well, in a sort of…(lifting back her hair). I honestly don’t know what to believe in. Is that the time? You absolutely promised? Yes. . Well, I’ll tell you. (Looks around.) Arnold actually…(pause). Yes?. Is God. . Oh. (D. Storey)

Выявленная тематическая особенность фатического метадискурса свидетельствует о том, что уровень “метаинформации” - так называемые “комментирующие отношения” оказывается более значим в этой разновидности общения [241]. Как отмечает Д. Таннен, в фатическом общении коммуниканты эмоционально настроены на общение друг с другом, и обмен репликами служит главным способом установления, поддержания, регулирования и упрочения отношений [241: 30].

Соревновательность СБ позволяет реализовать функцию поддержания лица коммуниканта, при этом удовлетворяются как позитивные, так и негативные “нужды” личности.

2.4 Принципы и стратегии фатического метадискурса

Рассмотрение фатического метадискурса включенного и автономного типов позволили выделить такие их ведущие характеристики, как доминирование социально-регулятивной информации над когнитивной, ритуализованность, стереотипность, связь с системой речевого этикета.

Данные характеристики находят проявление в стратегиях фатического метадискурса, которые рассматриваем в ракурсе двух наиболее общих типологий, разработанных лингвистикой на сегодняшний день: принципов (максим) кооперации и принципов вежливости.

Принцип коопераций, положенный П. Грайсом в основу его теории речевого общения, требует согласования категорий качества, количества, способа и отношений, содержащихся в коммуникативном вкладе участника на определенном шаге диалога: коммуникативный вклад должен быть таким, “какого требует совместно принятая цель (направление) этого диалога” [38]. Попытки объяснить природу включенного и автономного типов фатического метадискурса с помощью принципа кооперации наталкиваются на существенные трудности. Рассмотрим разговор приятельниц, расположившихся вместе с молодым человеком отдохнуть дома, прерываемый кофе и частыми (как отмечено в ремарках) паузами:

Kate. What about McCabe?. Do you really want to see anyone? . I don’t think I like McCabe. . Nor do I. . He’s strange. He says some very strange things to me. . What things? . Oh, all sort of funny things. . I’ve never liked him. . Duncan’s nice though, isn’t he?. Oh yes. . I like his poetry so much.

(Pause) (H. Pinter)

Речевые шаги героев пьесы Пинтера соответствуют постулатам релевантности (“Не отклоняйся от темы”), что достигается повторением ключевых лексем предыдущего хода, синтаксическими средствами (Nor do I), сегментированным вопросом.

В них также соблюдается постулат способа выражения (“Выражайся ясно”), поскольку все речевые шаги содержат однозначно воспринимаемую когнитивную информацию, передаваемую пропозициями РА квеситивов и констативов в соответствии с их буквальным значением.

Вместе с тем, ситуация и контекст СБ обусловливают сопутствующую иллокуцию регулирования речевого взаимодействия в данных РА, делают приведенную трансакцию частью фатического метадискурса, подчиненного его общей цели речеорганизации. Это объясняет несоответствие речевых шагов постулату количества (“Высказывание должно содержать не больше/не меньше информации, чем требуется для выполнения текущих целей диалога”) [38]. Передаваемая в них когнитивная информация (пропозициональное содержание) низкоэнтропийна, не детализована, ее недостаточно, как в предыдущем примере, для уяснения ни сущности funny things, ни того, чем именно приятен Данкен и его поэзия: это поверхностная информация.

Постулат качества (“Старайся, чтобы высказывание было истинным”) [там же] оказывается неприменим к СБ, поскольку недосказанность, низкая энтропийность и общая тривиальность темы делают невозможным проверить истинность сказанного.

Все это свидетельствует о том, что Принцип Кооперации и его постулаты нерелевантны для фатического метадискурса в связи с доминированием в нем социально-регулятивной информации, в то время как максимы П. Грайса разработаны для когнитивно-информативного общения: они сформулированы так, будто “целью речевого общения является максимально эффективная передача информации” [38: 223].

Социально-регулятивный характер фатической метакоммуникации, ее связь с речевым этикетом, заставляют искать природу стратегий фатичeского метадискурса в коммуникативной категории вежливости. Как указывает
Р. Лакофф, постулат вежливости (“Будь вежлив”) в ряде ситуаций доминирует над требованием ясности информации, нивелируя его [210]. Ситуации фатического метадискурса принадлежат к такому типу ситуаций, поскольку в них социальный контакт коммуникативно более значим, чем ясность передаваемой когнитивной информации.

Предназначенность принципа вежливости упрочивать социальное взаимодействие, дружеские отношения коммуникантов, их стремление к сотрудничеству акцентирует Дж. Лич [212: 82]. Эти свойства категории вежливости полностью совпадают с особенностями фатической функции языка.

Этикетность в фатическом метадискурсе реализуется через социальную заданность, стереотипность, клишированность и иные проявления, общие для этикета и фатической метакоммуникации. Главное из них - вежливость
(ср. “под речевым этикетом целесообразно понимать социально заданные и национально специфичные регулирующие правила речевого поведения в ситуациях установления, поддержания и размыкания контакта коммуникантов в соответствии с их социальными ролями, статусно-ролевыми и личностными отношениями в неофициальной и официальной обстановке общения”
[155: 9-20]). Как категория этики вежливость проявляется в нормах и правилах благопристойного поведения; как социально-культурная категория вежливость меняется в разных социумах на разных исторических этапах их развития. В прагмалингвистике, вслед за Т.В. Лариной, Дж. Личем, Р. Лакофф и др.

[80, 212, 210], вежливость рассматриваем как социально и культурно обусловленный выбор стратегий и тактик речевого поведения в соответствии с принятыми в том или ином лингвокультурном сообществе представлениями, нормами корректности.

В настоящем исследовании акцент на социально-регулятивных функциях вежливости как сохранения лица предопределяет обращение к теории вежливости П. Браун и С. Левинсона, поскольку она базируется на понятии лица как главной социальной ценности [201].

Введенное И. Гоффманом понятие лица представляет собой социальный имидж, включающий, с одной стороны, стремление сохранять свободу действий, быть независимым, не испытывать вмешательства со стороны других - т.н. негативное лицо; с другой стороны, - желание одобрения своих нужд, поступков другими, необходимость чувствовать их уважение - т.н. позитивное лицо [201; 186: 62, 129].

Для осуществления эффективной коммуникации сохранение лица является необходимым условием: по мнению И. Гоффмана, выполнение этого условия для социального взаимодействия так же важно, как знание правил дорожного движения [202: 323]. В дискурсе вежливость реализуется системой коммуникативных стратегий позитивной (P) и негативной вежливости (N), которые П. Браун и С. Левинсон считают универсалиями. Это набор из 15 стратегий позитивной вежливости и 10 стратегий негативной [202], которые в разных социо-исторических и этно-культурных условиях (т.е. в диахроническом и межкультурном аспекте) они получают разное наполнение и приобретают разную значимость [100, 165, 208, 234]. -

По нашим данным, в различные периоды в фатическом метадискурсе зарегистрированы стратегии как позитивной, так и негативной вежливости. Среди стратегий позитивной вежливости наиболее употребительны в XVI-XX вв. стратегии (P1), (P3) (P4), (P7) (табл. Г. 2 приложения Г). В них говорящий реализует свою солидарность со слушающим, вовлеченность, уважение, называемые также solidarity politeness [229], involvement [228, 241], вежливость сближения, вежливость контакта [80: 19].

Вежливость сближения (позитивная) - принцип общения близких людей, предполагающего взаимный интерес, доброжелательность, общность целей, знаний и т.п. Из стратегий сближения обнаруживаем следующие [186: 101]:

стратегия (Р1) “Проявляй внимание, заботу о нуждах, интересах, стремлениях, достоинствах слушающего” (“Notice, attend to H (his interests, wants, needs, goods”) [186: 103] прослеживается в комплиментах, произносимых, как правило, при установлении контакта вслед за РА фатическим метакоммуникативом:

Macheath. My dear Mrs. Coaxer, you are welcome. You look charmingly today. I hope you don’t want the repairs of quality, and lay on paint. (J. Gay)

стратегия (Р3) “Усиливай интерес к слушающему” (“Intensify interest to H” [186: 106]) обнаруживается в употреблении маркеров you know?, see what I mean?, сегментированных вопросов и т.п., стимулирующих внимание собеседника, его заинтересованность в поддерживании речевого контакта:

Bri. Madman, hold your peace; I will put you in his room else, in the very same hole, do you see?. How! Is he a madman? . Show me justice Overdo’s warrant, I obey you. (B. Jonson)

стратегия (Р4) использования маркеров принадлежности к группе - именных комплексов-обращений включает широкий спектр обращений от имени собственного и термина родства до разговорных ласкательных или сниженных форм, которые фиксируем во всех трансакциях фатического метадискурса:

Juba. Hail, charming maid! How dost thy beauty smooth the face of war, and make ev’n horror smile. (J. Addison)

стратегия (Р7) “Предполагай/утверждай общность позиций” (“Presuppose / raise/assert common grounds” [186: 117] используется в СБ в виде тактик переключения личностной направленности говорящего на слушающего (местоимения I, we), дейктического переключения локуса (предпочтение указаний близости this, here вместо that, there); ограничения выбора пропозиции ответа (вопросы с отрицанием, “подтвердительные” вопросы) и т.п. Это делает стратегию (Р7) одной из диахронически постоянных в фатическом метадискурсе благодаря общности с фатической функцией. Например, хозяин выходит из комнаты, чтобы принести гостям напитки:. You don’t mind, do you, Sheila? (…). It’s not far, is it?. Good girl! We shan’t be long. (D. Storey)

стратегия (Р15) “Демонстрируй симпатию, понимание, оказывай знаки внимания - “Give something desired” [186: 129] направлена на удовлетворение потребности адресанта в доброжелательном отношении, что делает эту стратегию важным средством реализации фатического метадискурса, например:

Hamlet to players: You are welcome masters, welcome, all. I am glad to see thee well. Welcome, good friends. O, old friend! Why, thy face is valanced since I saw thee last. (W. Shakespeare)

Как видно из приведенных примеров, стратегии позитивной вежливости в целом служат установлению общности интересов (common grounds) коммуникантов для облегчения общения, подчеркивают кооперированный характер взаимодействия, служат укреплению их близости - в целом выступают как средство сознательного стимулирования (social accelerator) общения [186: 103], что делает их особо значимыми для фатического метадискурса.

Если вежливость сближения (позитивная вежливость) рассматривается как проявление дружеского отношения и направлена на сокращение социальной дистанции коммуникантов, то вежливость дистанцирования (негативная) - это основа этикетно уважительного поведения (“respect behaviour, rituals of avoidance” [186: 117]), что ограничивает ситуации ее функционирования случаями предотвращения потенциальной “угрозы” лицу собеседника. П. Браун и С. Левинсон подчеркивают, что негативная вежливость располагает набором в высшей степени конвенционализированных и тщательно разработанных стратегий предотвращения угрозы лицу, составляющий основу речевого этикета [186: 130]. По нашим данным, она доминирует в фатическом метадискурсе (табл. Г. 2 приложения Г).

Из стратегий негативной вежливости в фатическом метадискурсе различных периодов стабильно отмечаем (N2), (N5), (N7), демонстрирующие дистанцированность и почтительность, уважение свободы слушающего и его независимости. На это указывают синонимичные термины deference politeness [229], independence [241: 31], вежливость отдаления, вежливость дистанции [80: 19]. Ее реализуют следующие стратегии:

стратегия (N2) ”Говори уклончиво, в форме вопроса - Question, hedge” [186: 145] служит смягчению высказывания, которое может доставлять беспокойство адресату (побуждения к действию, сообщения информации, “наносящей ущерб” лицу адресата). В фатическом метадискурсе она проявляется в просьбах - вопросительных конструкциях, в сообщении новостей с помощью сегментированного вопроса, использовании минимизирующих частиц (only, simply, just, merely), комплексов I mean, I guess, all right, OK. Последние используются для смягчения расставаний и т.п.: encountered her eyes fixed on his own /…/, stopped and broke into a gentle perspiration.

‘Well, I must be going,’ he said after a short pause. (J. Galsworthy)

При знакомстве вопросительные структуры способствуют преодолению неловкости малознакомых людей:

Alastair. This is Jed. He’s a student. He’s just on his way. . How do you do, Jed. Where are you on your way to? . Wherever…. Yes. I know what you mean. (J. Osborne)

В ситуациях СБ эта стратегия реализуется через эксплицитные перформативы I say, I wonder:

“Well, I won’t keep you any more. I dare say you’re tired by your journey.”shook hands.

“Oh, I say, look here,” said Cooper.

“I wonder if you can find me a boy.” (W. Maugham)

Достижению уклончивости служат и комплексы you know, I mean, it’s a long way, а также наречие well: I mean, you know, it’s a long way.

- стратегия (N5) “Демонстрируй почтительность” проявляется в двух тактиках: с одной стороны, адресант умаляет свое значение, с другой, завышает значение адресата. Стратегия (N5) реализуется в форме этикетных обращений sir малознакомых людей среднего класса друг к другу, использования титулов, а также ответов на предложения типа Just as you like, whatever you say, fine [186: 178-186]. В фатическом метадискурсе включенного типа (N5) наблюдается во всех трансакциях (установления, продления, размыкания контакта) независимо от исторического периода, а в СБ она более связана с речью XVIII-XIX вв., чем XX в. Например:Miss Neville. Neville. My dear Hastings! To what unexpected good fortune, to what accident, am I to ascribe this happy meeting?. Rather let me ask the same question, as I could never have hoped to meet my dearest Constance at an inn. (O. Goldsmith)

стратегия имперсонализации (N7) заключается в изменении агента действия в РА, представляющем “угрозу” для лица адресата, так, чтобы деятель не был назван прямо. В различные периоды это достигается глаголами в форме пассива, безличными конструкциями, гонорифичным употреблением референтных наименований лица, как в следующем примере: Глостер - принцу:

Prince: /…/ “Say, uncle Gloucester, if our brother come, where shall be sojourn till our coronation?”. “Where it seems best unto your royal self” (W. Shakespeare)

Выводы по второй главе

.1. Фатическая метакоммуникация реализуется в фатическом метадискурсе, посредством которого осуществляется регулирование речевого взаимодействия. Он характеризуется ведущими категориями информативности, коммуникативности, ситуативности.

.2. По соотношению контекста и ситуации с уровнями высказывания и текста, (микро- и макроконтекста) выделяем включенные и автономные типы фатического метадискурса. Включенный тип фатического метадискурса (уровень текста) предполагает использование РА фатических метакоммуникативов, функционирующих на стадиях установления, поддержания и размыкания речевого контакта и сопровождающих дискурсы когнитивно-информативного типов. Автономный тип фатического метадискурса (уровень макротекста) предполагает фатическую речь как самоцель общения; он реализуется в так называемых “непрямых жанрах” - СБ, флирте и т.п.

.3. Структура фатического метадискурса представляет собой иерархию единиц различных уровней: РА (минимальная единица дискурса) - речевой ход - речевой шаг - трансакция - речевое событие.

.4. Иллокутивная сила регулирования речевого взаимодействия реализуется на уровне высказывания с помощью РА, а на уровне слова и словосочетания - с помощью прагматических маркеров, которые также выполняют организующую функцию, оставаясь за пределами пропозиционального содержания высказывания. Прагматические маркеры, как правило, функционируют как вводные элементы в синтаксической структуре высказывания, их значение прагматикализовано. Маркеры регулирования речевого взаимодействия включают:

а) апеллятивные маркеры поддержания речевого контакта;

б) интродуктивные маркеры, служащие введению новой темы в беседе;

в) маркеры-модификаторы, обеспечивающие речевой контакт путем

пояснения/ расширения информации, самокоррекции;

г) хезитационные маркеры и средства заполнения пауз;

д) конативные маркеры - сигналы обратной связи.

Функционируя в составе инхоативных, процессных, финитивных РА - не фатических метакоммуникативов, данные маркеры сообщают им сопутствующую иллокутивную силу регулирования речевого взаимодействия.

Фатический метадискурс подразделяется на трансакции установления, продления, размыкания речевого контакта, соответствующие стадиям (фазам) дискурса.

Трансакция установления контакта обслуживается инхоативными РА, которые обеспечивают выработку общего кода общения, достижение конгруэнтности коммуникантов. Инхоативы представлены специализированными вербальными средствами - РА фатическими метакоммуникативами инхоативной прагмасемантической разновидности и РА иных иллокутивных типов (констативами, квеситивами, офферативами, эмоционально-оценочными экспрессивами) с сопутствующей иллокутивной силой речеорганизации, чья цель - контактоустановление.

Инхоативные РА фатические метакоммуникативы включают:

• приветствия с дейктическим компонентом и приветствия-междометия;

• приветствия-осведомления;

• приветствия-благословения;

• приветствия-пожелания.

В состав инхоативных РА входят апеллятивные маркеры-междометия и глаголы (hey, look, listen etc.).

На фазе поддерживания речевого контакта соответствующая трансакция реализуется процессными РА, иллокутивная цель которых - обеспечение беспрепятственного и эффективного обмена когнитивной информацией, упрочение и контроль речевого контакта без передачи очередности говорения. Процессные РА представлены фатическими метакоммуникативами процессной прагмасемантической разновидности и РА иных иллокутивных типов с сопутствующей иллокутивной целью контактопролонгации. Среди речеорганизующих маркеров поддержания контакта, реализуемых междометиями, наречиями, именными группами, глаголами, семантико-синтаксическими комплексами, выделяются: поясняющие маркеры-модификаторы (пояснение и самокоррекция) конативные (сигналы обратной связи), апеллятивные, интродуктивные (введение темы), хезитационные и заполняющие паузы маркеры.

Трансакция контакторазмыкания, соответствующая завершающей фазе общения, обслуживается финитивными РА, иллокутивная цель которых - подготовка к завершению и размыкание речевого контакта. К финитивным РА относятся ритуализованные финитивные РА фатические метакоммуникативы и РА иных типов с сопутствующей иллокуцией контакторазмыкания.

.4. Совокупность РА, реализующих названные типы трансакций, может быть представлена в виде прагматического поля, организованного по критерию иллокутивной силы. К ядру поля относим РА фатические метакоммуникативы, являющийся специализированным средством реализации речеорганизующей иллокутивной силы. В ядре иллокуция регулирования речевого взаимодействия является доминирующей и, как правило, единственной. Вокруг ядра располагаются РА иных типов с сопутствующей речеорганизующей иллокуцией: к центру поля относятся инхоативные/процессные/финитивные РА различных иллокутивных типов, включающие прагматические речеорганизующие маркеры; к периферии - РА с контекстно обусловленной сопутствующей иллокуцией регулирования речевого взаимодействия.

Соотношение объемов секторов поля зависит от типа трансакции: доминанта и периферия превалируют в трансакциях установления и размыкания контакта, центр поля - в трансакции продления контакта.

. В автономном типе фатического метадискурса (СБ) общая цель регулирования речевого воздействия осуществляется в речевом событии ритуализованной формы; он характеризуется самоценностью, упорядоченностью, преобладанием социально-регулятивной информации, состязательностью, имеет игровой и эстетический компонент. Иллокутивная сила РА в дискурсе автономного типа отличается от включенного типа по способу достижения иллокутивной цели по степени иллокутивной силы; по подготовительным условиям, по условию искренности.

Речевые ходы СБ включают РА следующих типов: РА фатические метакоммуникативы различных прагмасемантических разновидностей; а также констативы, квеситивы, директивы, комиссивы, экспрессивы с сопутствующей иллокуцией регулирования речевого взаимодействия. В дискурсе СБ практически не отмечены менасивы, декларативы, инъюнктивы.

Ритуальный и игровой характер СБ связывает его с речевым этикетом; соревновательный характер СБ объясняет наличие языковой игры, элементов комического в речевых ходах ее участников. По нашим данным, в СБ обнаруживаются парадоксы, анекдоты, шутки, каламбуры, пародии и др. СБ совмещает ведущую функцию социального регулирования с подчиненной ей когнитивно-информативной, с чем связана схематичность построения речевых ходов, основанных на повторении ключевых слов, относительная краткость речевого вклада.

Репертуар тем фатического метадискурса автономного типа ограничивается следующими топиками (с изменениями в отдельные эпохи):

сфера общих знакомых включает темы состояния, дел и новостей, касающихся родственников, друзей, общих знакомых, сплетни;

сфера новостей включает светские новости, новости спорта;

сфера “мораль и воспитание” включает обсуждение нравов, воспитание и поведение детей;

сфера искусства охватывает широкий круг тем, связанных с театром, живописью, музыкой, литературой;

сфера “природа” объединяет разговоры о погоде, обсуждение ландшафта, климата;

сфера “увлечения” включает различные хобби: верховая езда, занятия музыкой, коллекционирование, охоту, путешествие.

К табуированным темам для речевых событий СБ относятся сфера политики, религии, финансов.

. Стратегии фатического метадискурса определяются коммуникативным принципом вежливости. в различные периоды в фатическом метадискурсе зарегистрированы стратегии как позитивной, так и негативной вежливости. Среди стратегий позитивной вежливости (используя типологию П. Браун и
С. Левинсона) наиболее употребительны в XVI-XX вв. стратегии (P1), (P3), (P4), (Р7), (P15), в которых говорящий реализует свою солидарность со слушающим, уважение, вовлеченность в общение. Стратегии позитивной вежливости в целом служат установлению общности интересов коммуникантов для облегчения взаимодействия, подчеркивают его кооперированный характер, служат его укреплению - в целом, выступают как средство сознательного стимулирования общения, что делает их особо значимыми для фатического метадискурса.

Из стратегий негативной вежливости - конвенционализированных стратегий предотвращения угрозы лицу, составляющих основу речевого этикета - в фатическом метадискурсе различных периодов стабильно отмечаем стратегии (N2), (N5), (N7), демонстрирующие дистанцированность и почтительность, уважение свободы слушающего и его независимости. Основные положения этой главы отражены в публикациях автора:

[92, 88, 89].

ГЛАВА 3. РАЗВИТИЕ ПРАГМАТИЧЕСКОЙ СИСТЕМЫ АНГЛИЙСКОЙ ФАТИЧЕСКОЙ МЕТАКОММУНИКАЦИИ В XVI-XX вв.

Фатический метадискурс как воплощение фатической метакоммуникации в английском языке проявляет существенное варьирование в плане диахронии в XVI-XX вв. По полученным данным, изменения затрагивают фатический метадискурс включенного и автономного типов: инхоативные, процессные и финитивные высказывания - РА, речеорганизующие маркеры, а также стратегии и тактики фатического метадискурса. В количественных и качественных исторических различиях проявляется противостояние двух тенденций - “тенденции к устойчивости, преемственности и тенденции к изменению, обновлению” [15: 39]. Отмечаемая неодинаковая скорость и направление изменений объясняется общими постулатами синергетики: нелинейным отношением системы и среды, постоянным развитием, в ходе которого равновесие между ними нарушается и восстанавливается, не исключая элемента случайности как фактора динамики системы фатической метакоммуникации.

.1 Историческое варьирование фатического метадискурса включенного типа

.1.1 Историческое варьирование инхоативных речевых актов

Проведенный анализ средств реализации трансакции установления контакта свидетельствует, что диахронически постоянными остаются речеорганизующая иллокуция инхоативных РА и их иллокутивная цель - установление речевого контакта; номенклатура прагмасемантических типов приветствий. В XVI-XX вв. историческое варьирование происходит в качественном и количественном плане: оно затрагивает набор языковых средств установления контакта и их частотность в различные исторические периоды (см. табл. А .1, А.2, А.3, Г.3 приложений А, Г).

В качестве постоянных для РА фатического метакоммуникатива инхоативной разновидности на протяжении всего исследуемого периода отмечаем следующие подтипы, отличающиеся иллокутивными целями и семантикой: приветствия-осведомления, благословения, пожелания, приветствия-междометия и приветствия с дейктическим компонентом. Количественно наблюдаем существенное сокращение частотности РА фатических метакоммуникативов за счет роста доли инхоативных РА иных иллокутивных типов в этой трансакции (см. табл. Г.3 приложения Г).

Качественные и количественные изменения в РА фатических метакоммуникативах выделенных подтипов наиболее ярко проявляются в приветствиях-пожеланиях, приветствиях-благословениях. Так, приветствия, частотность которых возрастает (10% в XVI-XVII вв. - 20% в XIX-XX вв.), демонстрируют историческое варьирование в зависимости от своей семантико-синтаксической природы:

Приветствия-междометия в XVI-XVII вв. ограничены лексемами Welcome; Hail и их производными: а hundred thousand welcomes; hail to thee; you’re very welcome:

Re-enter Titinius, with Messala. . Welcome, good Messala. - Now sit we close about this taper here, call in question our necessities. (W. Shakespeare)

Если welcome в равной степени употребительно для всех социальных групп и регионов, то характер употребления приветствия Hail социально и диалектно обусловлен (оно более распространено в Шотландии). Например: Witch. All hail, Macbeth! Hail to thee, thane of Glamis!Witch. All hail, Macbeth! Hail to thee, thane of Cawdor!Witch. All hail, Macbeth, that shalt be king hereafter!

(W. Shakespeare)

В XVIII в. на стадии установления речевого контакта функционирует holla - междометие, впервые регистрируемое в 1588 г. как сигнал привлечения внимания (в частности, на охоте), а также как подбадривание и сигнал радости и ликования [220: 552]. Например: Charles Surface. Surface. Holla! Brother, what has been the matter? Your fellow would not let me up first. What! have you had a Jew or a wench with you?Surface. Neither, brother, I assure you. (R. Sheridan)

В XIX-XX вв. происходит существенное расширение набора и увеличения частотности приветствий-междометий. Начиная с XIX вв., регистрируем форму Hello (Hallo, Hullo, Halloa, Hulloa), которая приобретает высокую частотность в неофициальных ситуациях общения: сначала в общении равных или обращении к нижестоящему коммуниканту (как в следующем примере), затем - независимо от статуса и роли коммуниканта:

One night a week or two later when she came into her dressing-room at the end of the play, exhausted by all the emotion she had displayed, but triumphant after innumerable curtain calls, she found Michael sitting there.

“Hulloa? You haven’t been in front, have you?”

“Yes.”

“But you were in front two or three days ago.” (W. Maugham)

К концу этого периода в фатическом метадискурсе отмечается значительное число производных форм, в основном сниженного регистра: Hi; Hiya; Hi to you; Hey.

Приветствия с дейктическим компонентом обнаруживают сужение набора при сохранении частотности в XVIII в. и ее росте к XX в. Если в XVI-XVII вв. это, в основном, формы Good morrow (day, even), а также good hour of night, good dawning to thee), то в XVIII в. на смену morrow приходит morning.

В XVI-XVII вв. все эти формы функционируют как для установления, так и размыкания речевого контакта. Например, при встрече:lord. The good time of day to you, sir. lord. I also wish it to you. I think this honourable lord did but trythis other day. (W. Shakespeare)

В XVIII в. регистрируем приветствия Heyday, не отмеченные в другие периоды, как сочетание междометия hey с существительным (причем в ситуациях продления контакта hey способно употребляться самостоятельно):

Enter Charles Surface.Surface. Heyday! What’s the matter now? what the devil, have you got hold of my little broker here? (R. Sheridan)

В XIX-XX вв. приветствие с дейктическим компонентом Good morning/ evening/afternoon функционирует в официальных и неофициальных ситуациях общения, относясь к литературно-разговорному слою лексики, что делает их малоупотребительными в речи молодежи.

В XVIII в. инхоативы-пожелания также представлены перформативами типа I greet you; I joy to meet you, не отмечаемыми в другие периоды. Например: . Syphax, I joy to meet thee thus alone. I have observed of late any looks are fall’n. (J. Addison)

Влияние этнокультурного фактора на фатическую метакоммуникацию проявляется в использовании варваризмов. В трансакции контактоустановления в XVI в. регистрируем bon jour в речи придворных. Корни этого явления усматриваем в долгом господствовании французского языка, которое завершилось лишь к началу XVI в. Французские слова присутствуют, в основном, в речи англичан привилегированного класса:

Enter Le Beau. . Bon jour, Monsieur Le Beau: what’s the news?Beau. Fair princess, you have lost much good sport. (W. Shakespeare)

В последующие периоды в фатическом метадискурсе варваризмы практически не отмечаются вплоть до XX в., когда среди британской молодежи получают распространение слова итальянского происхождения (chiao) при установлении и размыкании контакта.

Качественные и количественные изменения в приветствиях- осведомлениях отражают важность этикетно вежливого вопроса для установления контакта с адресантом: по нашим данным, их ведущая иллокутивная сила и их высокая частотность сохраняется в исследуемый период, а локуция и перлокуция подвергаются изменениям.

Определяемое как обмен “благами” между адресатом и адресантом (passing of a good), речевое событие приветствия представляет собой передачу и получение в ответ [192: 83]. Это подчеркивает важность взаимности получения ответа в процессе речевого взаимодействия, хотя в соответствии с фатическим метакоммуникативным характером ситуации это обмен социально-регулятивной, а не когнитивной информацией, “выполнение общественного долга” [192: 83]. Такой обмен приветствиями превращается в квазиобщение (псевдообщение). Его ритуализованность предполагает заданность ответа: перлокутивный эффект соответствует таким аспектам РА фатических метакоммуникативов, как локуция и пропозиция:

при соответствии локуции отмечаем обмен идентичными речевыми ходами: Hi - Hi, Good-evening - Good-evening, когда оба коммуниканта вносят равный речевой вклад, их социально-статусные роли симметричны;

при соответствии пропозиции в ответном ходе содержится прогнозируемая социально-регулятивная информация, как правило, в сочетании с когнитивной, типа: How are you? - Fine, thanks [192: 83-84], например:

She held out her thin fair hand to him.

“How are you?” she said. shook hands with her, but remained seated, and let her stand near him, against the table. She nodded coldly to Gudrun, whom she did not know to speak to, but well enough by sight and reputation.

“I’m very well,” said Gerald. (D. Lawrence)

Как и в первом случае, такой речевой шаг демонстрирует коммуникативное равенство участников, ориентированность на сотрудничество, но при этом, как правило, адресат проявляет большую степень свободы, наблюдаемую в менее официальных ситуациях общения, при более близком знакомстве адресанта и адресата.

Качественные изменения в плане диахронии свидетельствуют о существенном качественном расширении набора приветствий-осведомлений, которое сопровождается изменениями в их функционировании (см. табл. А.1, А.2, А.3 приложения А.). Так, осведомление How do you? How dost thou? в дискурсе XVI в., как правило, реализует две иллокутивные силы: установления контакта - доминирующую и спрашивания - сопутствующую, где первая предполагает перлокутивный эффект - приветствие, а вторая - информативный ответ. В этом проявляется достаточно высокая степень сопутствующей иллокутивной силы спрашивания.

К XVIII в. степень сопутствующей иллокутивной силы спрашивания снижается, и инхоатив-осведомление How do you do?, как правило, вызывает ответный ход, содержащий заданную этикетно-вежливую, позитивную по тональности, минимальную в когнитивном плане информацию или остается без непосредственного ответа. Как отмечает Т.Д. Чхетиани, осведомления, представленные вопросительными конструкциями (How dost thou? How are things with you?), “не содержат запроса информации и воспринимаются адресатом как вежливое любопытство, не требующее удовлетворения” [162: 34]. Локутивный аспект данного РА, содержавший в XVI в. полную инверсию, в соответствии с нормой XVIII в. содержит частичную инверсию; форма dost архаизовалась, местоимение thou находится на пути к архаизации. Например, вошедший приветствует двух адресатов в своем речевом ходе: Joseph Surface.

Joseph Surface. My dear Lady Sneerwell, how do you do today? Mr. Snake, most obedient. (R. Sheridan)

В данном случае качестве инхоатива выступает и констатив с характерной для XVIII в. этикетно-уничижительной формой I am your obedient servant (в данном случае представленной эллиптически). Функционируя в общении равных коммуникантов или при обращении нижестоящего к вышестоящему, она маркирует ситуации установления и размыкания контакта, например, Чарльз покидает гостиную:

Charles. /…/Ladies and gentlemen, your most obedient and very grateful . [Bows ceremoniously to the pictures.] (R. Sheridan)

К началу XIX в. инхоатив How do you do? завершает процесс десемантизации и становится т.н. прагматикализованным средством - речевым стереотипом. Сопутствующая (буквальная) иллокуция спрашивания практически не проявляется в речевом общении. Стереотипной, соответствующей норме этикета этого периода речевой реакцией адресата выступает, как правило, “возвращение” этого же хода адресанту. Функционирование такого речевого шага фиксируем в общении представителей средних и высших слоев. К XX в. в значительной степени сужается диапазон употребления данного речевого шага, который ограничивается только ситуациями официального знакомства преимущественно старшего поколения [156: 20; 140: 46]. Например: [seriously]: How d’you do?. How d’you do?. This is Kay, who decided to be twenty-one to-day so that we could have this party. (J. B. Priestley)

Речевой стереотип How now - инхоативный РА фатический метакоммуникатив, регистрируемый в XVI-XVIII вв., полностью выходит из употребления в XIX-XX вв. Уже в XVI в. он имеет статус стереотипной формулы приветствия [132], чья доминирующая иллокуция контактоустановления сочетается с сопутствующей (буквальной) иллокуцией спрашивания. Обе иллокутивные силы в этот период достаточны для производства перлокутивного эффекта, что проявляется как в ответном приветствии, так и в информативном ответе, хотя частотно преобладает первое. Например: Lady Capulet.Capulet. Why, how now, Juliet!. Madam, I’m not well. (W. Shakespeare)

В большинстве наших примеров отмечаем приоритет употребления how now как РА фатического метакоммуникатива (более двух третей таких РА), который в рамках речевого шага сопровождается ответным приветствием либо остается без ответа. How now при этом способно занимать как финальную, так и инициальную позицию в речевом ходе адресанта. Примером второго служит: Page.(to the Fool) Why, how now, captain! What do you in this wise company? - How dost thou, Apemantus? -. Would I had a rod in my mouth, that I might answer thee profitably. (W. Shakespeare)

Приведенный пример иллюстрирует характерную для данного периода схему развертывания речевого хода в трансакции установления контакта: [приветствие-осведомление + РА инхоатив (n)]. В нем также обнаруживается характерный для данного исторического периода препозитивный маркер-верификатор why [164: 199], выражающий удивление и следующее после него обращение [why + how now + обращение]. В этом усматривается избыточность выражения иллокутивной силы, ее гиперэксплицитность в XVI в. [10: 78; 165:89]. В XVIII в. осведомление how now, утрачивая свойство вопроса, “обнаруживает тенденцию к преобразованию в самостоятельную коммуникативную единицу” [104: 88]. В этом качестве оно функционирует до начала XIX в.

Начиная с XVIII в. набор стереотипных приветствий-осведомлений существенно расширяется, пополняясь запросами с различной пропозицией и локуцией. Так, в разные исторические периоды в приветствиях-осведомлениях функционируют в основном глаголы do (все периоды), be (XVIII-XX вв.), а также fare (XVI-XVII вв.): how fare you?) (см. табл. А.1, А.2, А.3 приложения А). В XVIII в. в соответствии с развитием синтаксической системы языка регистрируем перфектные формы глагола be:

Enter Mrs. Candour. . Candour. My dear Lady Sneerwell, how have you been this century? - Mr. , what news do you hear? - though indeed it is no matter, for I think hears nothing else but scandal. (R. Sheridan)

В XIX-XX вв. нормативными становятся глагольные формы Continuous, а к концу периода появляется до десятка новых стереотипов с более разнообразной пропозицией, образованных по продуктивной модели специального вопроса с how (How are you doing? How are things with you? How is it going? How are the rest of your affairs progressing? How are you getting on? How are you feeling? etc.). Они характерны для разговорного общения знакомых людей в неофициальных ситуациях установления контакта. Например: was shocked by his appearance, and by the darkened, almost eyes, that still were unconquered and firm.

“Well,” he said in his weakened voice, “And how are you and Winifred getting on?”

“Oh, very well indeed,” replied Gudrun. (D. Lawrence)

В XX в. частотной формулой инхоатива-осведомления в подобных ситуациях становится общий вопрос с All right, OK, не регистрируемый ранее.

В XVI в. РА фатические метакоммуникативы-благословения обладают высокой частотностью (16%), которая снижается в XVIII в. (7%) и оказывается минимальной в XX в. (1%). Инхоативы-благословения отражают этимологическую природу формул установления контакта, связанную с обращением к Богу. В XVI-XVII вв. в соответствии с общей ментальностью лингвокультурной общности при установлении контакта частотны божба и благословения: God save you! The Gods preserve ye! God be wi’you! God bless thee! God give you hail! God give ye good morrow (day, even) (см. табл. А.1
приложения А). Mosca.. God save you, Madam! Wouldbe. Good sir.. - Mosca! Welcome, welcome to my redemption. (B. Jonson)

В XVIII в. частотность и разнообразие благословений в различных трансакциях фатического метадискурса значительно снижается (в частности, этому способствовал указ 1606 г. о запрете употребления имени Бога со сцены [16: 83]). В XIX-XX вв. эти формы практически не употребляются в светском дискурсе.

В целом, в XVI-XVII вв. наблюдается тенденция использования развернутых церемонных форм приветствий, большое внимание уделялось употреблению этикетных форм, соблюдению речевого этикета. В частности, инхоативы-приветствия и инхоативы-осведомления было принято сопровождать пожеланиями здоровья, мира, добра, общими здравицами. Они оформлены в виде предложений с глаголами в форме сослагательного наклонения (актива и пассива) и личными местоимениями либо обобщающим all. Например: Alcibiades, attended.. Honour, health, and compassion to the senate! Senate. Now, captain? Cupid.. I am a humble suitor to your worship. (W. Shakespeare) . Hail to thee, worthy Timon; - and to all of his bounties taste! (W. Shakespeare)

Изменение социально-культурных норм и этоса британского лингвокультурного общества приводят к тому, что инхоативы-пожелания практически выходят из употребления к современному периоду.

Трансакция установления контакта в фатическом метадискурсе осуществляется не только речевыми стереотипами - РА фатическими метакоммуникативами, но и инхоативами других типов, наиболее частотными из которых (до 80% наших примеров таких высказываний) реализуют эмоционально-оценочные экспрессивы. В XVI-XVII вв. их набор только формируется, а в XX вв. они представлены разветвленной системой выражений эмоций, сопровождающих приветствие или представление и, как правило, следующих непосредственно за ними. К их числу принадлежат экспрессивы, выражающие радость, приятное удивление и содержащие в своей пропозиции номинацию действия (meet, see, hear, introduce), оценку (divine, amazing, happy), например:

Birkin stood on the threshold, his raincoat turned up to his ears. He had come now, now she was gone far away. She was aware of the rainy night behind him.

“Oh, is it you?” she said.

“I am glad you are at home,” he said in a low voice, entering the house.

(D. Lawrence)

Установлению речевого контакта способствуют обращения-апеллятивы, междометия-апеллятивы ha (XVI в.), hey (XVIII-XX вв.), сопровождающие различные речевые ходы. В рамках данной трансакции они способны выступать в пре- и постпозиции к приветствию, после него, а также входить в состав инхоативного РА фатического метакоммуникатива, усиливая его речеорганизующую иллокутивную силу. Обращения также реализуют подчиненную ей иллокутивную цель идентификации коммуниканта, определяя характер коммуникативной ситуации как симметричный/асимметричный, официальный/неофициальный.

Трансакция установления контакта сопровождается специализированными вербальными и невербальными этикетными действиями. Их вербализация может присутствовать в инициальных и ответных ходах: Crabtree and Benjamin Backbite.

Crabtree. Lady Sneerwell, I kiss your hand. Mrs. Candour, I don’t believe you are acquainted with my nephew, Sir Benjamin Backbite? (R. Sheridan)

Таким образом, наблюдения над динамикой трансакции установления контакта в XVI-XX вв. показывают существенный рост набора и частотности приветствий за счет снижения набора и частотности благословений и пожеланий.

Появление в XX в. новых каналов общения приводит к изменениям в фатическом метадискурсе, в частности, к транспозиции функций высказываний (об этом см. также [119]). Так, в телефонном общении в междометии-приветствии Hulloa иллокутивная цель приветствовать собеседника вытесняется целью сигнализировать свою включенность в дискурс и стимулировать последующий ход адресата. Тем самым из адресантно-ориентированного приветствие Hulloa становится адресатно-ориентированным, например:

She dialed his number.

“Hulloa? Yes. Who is it?”held the receiver to her ear, panic-stricken. It was Roger’s voice. She hung

up. (W. Maugham)

.1.2 Историческое варьирование процессных речевых актов

Система языковых средств реализации трансакции продления контакта в фатическом метадискурсе представляет собой единство диахронически постоянных и переменных элементов, варьирующихся в XVI-XX вв. Обнаружено, что к постоянным принадлежат наличие процессных РА фатических метакоммуникативов с ведущей иллокуцией организации речевого взаимодействия, номенклатура речеорганизующих маркеров фатического метадискурса, процессные РА с сопутствующей речеорганизующей иллокуцией. К числу элементов, проявляющих историческое варьирование, относим отдельные аспекты РА данной прагмасемантической разновидности, качественные изменения их набора, колебания их частотности в фатическом метадискурсе различных исторических периодов.

Среди РА фатических метакоммуникативов процессной прагмасемантичной разновидности на протяжении изучаемого периода стабильно функционируют речевые стереотипы типа Are you with me? Are you following me? Can you hear me? По нашим данным, их прагматические характеристики в основном сохраняются, изменяется лишь локутивный аспект. В целом, за отмеченный период их частотность незначительно снижается к XIX вв. (см. табл. Г.4 приложения Г), сужается диапазон ситуаций их функционирования: в современной речи они ограничены, как правило, официальным общением, в то время как в ранние периоды ситуативные ограничения не наблюдаются.

Существенная роль в трансакции поддержания контакта отводится прагматическим речеорганизующим маркерам (табл. 3.1.2).

Таблица 3.1.2.

Динамика прагматических речеорганизующих маркеров в трансакции поддерживания контакта

Апеллятивные маркеры встречаются в трансакции поддерживания контакта в сочетании с процессными высказываниями. Этимологически они восходят к междометию Lo (look) [ME, fr. OE lā], известному в английском языке с XII в., - призыву, привлечению внимания либо выражению удивления [220: 682]. Если в XVI-XVIII вв. их набор ограничен глагольными маркерами look, listen и синтаксическими комплексами you see, you know, I say, тo в XIX-XX вв. этот набор пополняется маркерами hey, now. Маркер now функционирует, как правило, в постпозиции в высказывании:

“Well,” said Mr Rochester, gazing inquiringly into my eyes,

“how is my Janet, now?”

“The night is serene, sir; and so am I.” (Ch. Brontë)

Изменяется локуция глагольных маркеров. В XVI-XVII вв. регистрируем формы Look you, позже архаизующиеся:

Vixen. Look ye, Mrs. Jenny, though Mr. Peachum may have made a private with you and Suky Tawdry for betraying the captain, as we were , we ought all to share alike. (J. Gay)

В XVIII в. наиболее частотным из апеллятивов становится hey (до половины наших примеров маркеров этой разновидности). Он функционирует как в симметричном общении, так и при общении вышестоящих с нижестоящими. Например:Surface. For my part, egad, I am never so successful as when I amlittle merry: let me throw on a bottle of champagne, and I never lose. . Hey, what? . At least I never feel my loses, which is exactly the same thing.

(R. Sheridan)

В XIX-XX вв. употребление hey ограничено ситуациями стилистически сниженного фамильярного общения друзей, близких родственников, молодежи, представителей средних и низших классов; он утрачивает высокую частность в речи. Наиболее частотными в речи этого периода становятся глагольные апеллятивные маркеры Listen, look, комплексы you know, you see.

Среди интродуктивных маркеров в XVI-XVII вв. наиболее частотны well then, now then, что соответствует общему характеру гиперэксплицитности иллокутивной силы этого периода. По нашим данным, комбинации с then встречаются до начала современного периода. Например:. Lucy, Lucy, I will have none of these shuffling answers. . Well then, if I know anything of him I wish I may be burnt. . Keep your temper, Lucy, or I shall pronounce you guilty. (J. Gay)

“Listen, then, Jane Eyre, to your sentence: tomorrow, place the grass before , and draw in chalk your own picture, faithfully, without softening one

defect.” (Ch. Brontë)

В XIX-XX вв. на смену выходящим из употребления интродуктивным комплексам с then приходят интродуктивные междометия so, now, OK. Они функционируют в симметричном и всех разновидностях асимметричного общения. Последнее позволяет объяснить их высокую частотность (до четверти наших примеров) в качестве маркеров введения новой темы в беседе и привлечения внимания:

Clive. /…/ Is there any coffee?. Now, what is this? First your father and now you. (P. Shaffer)

Набор поясняющих маркеров складывается в XVIII-XX вв. и состоит из you know, you see, I mean, которые функционируют в начальной и медиальной позиции в высказывании. В XVI в. их частотность не превышает 1 - 5% нашей выборки; это позволяет предположить, что роль сигналов пояснений в данный период выполняют не прагматические маркеры, а высказывания. Поясняющие маркеры в начальной позиции нередко употребляются в сочетании с well, then и другими маркерами, а в медиальной позиции они способны разрывать синтаксическую цепь простого предложения, употребляясь как вводные элементы и занимая позицию внутри предикативного комплекса. Например: Peter. A good honest trade you’re learning, Sir Oliver.Oliver. Truly, I think so - and not unprofitable. . Then, you know, you haven’t the moneys yourself, but are forced to borrow them for him of a friend. (R. Sheridan) . /…/ - Let us retire, my dear Lusy, and indulge our sorrows. The noisy crew, you see, are coming upon us. (J. Gay) . But I am afraid you heard me say a great deal; and, when a woman is in the talking vein, the most agreeable thing a man can do, you know, is to have patience to hear her. (R. Steele)

Как отмечает В.Л. Наер, семантическая значимость маркеров you know, you see, I mean уменьшается от начальной позиции к конечной, поэтому наибольшей степенью выраженности фатического значения обладают элементы в конечной позиции в высказывании (что соответствует наименьшему содержанию в них когнитивной информации) [102: 8].

В XVI-XVII вв. эти сигналы встречаются в нашей выборке наряду с вопросительными ядерными предложениями типа Do you see? Do you hear? Do you know?, а также see you?, где полная глагольная инверсия характерна для периода становления аналитической глагольной формы в новоанглийском языке например:

Wasp. ‘Slid, but I have sense, now I think on’t better, and I will grant him anything, do you see?. He is i’ the right, and does utter a sufficient vapour. (B. Jonson)

Лексико-семантическое содержание маркеров you see, you know, стабильное в плане диахронии, свидетельствует о том, что говорящий объединяет себя с адресатом на основе общих знаний, опыта, фактов действительности, которыми тот, возможно, не обладает [171: 89]. Их прагматическое значение в XX в. варьируется в соответствии с предназначенностью маркеров выполнять текстовые, социальные, металингвистические функции: по данным Б. Эрмана, в современном дискурсе, особенно в речи подростков, контексты их употребления расширяются, они модифицируют не часть высказывания, а его иллокутивную силу в целом, что указывает на их дальнейшую прагматикализацию [202: 1356-1357].

Маркеры хезитации обладают высокой частотностью в речи всех рассматриваемых периодов (от 20 % до 27 % нашей выборки примеров). Для британского этоса, характеризующегося высокой степенью уклончивости, преобладанием стратегий минимализации и невмешательства в речи [212], маркеры хезитации являются типичным средством поддержания контакта. Они включают междометия well, комплексы типа so to say, а также вокативы, которые достигают наибольшего разнообразия и частотности в драматургических текстах XVIII в. (m-m, hem, uhm и т.д.), в то время как в современной речи их разнообразие минимально - mm, hm.

Lady Teazle. Well then, and there is but one thing more you can make me add add to the obligation, that is - Teazle. Hem! Hem! Peter. I thank you, madam - but don’t flatter yourself. (R. Sheridan)

Употребление маркеров хезитации - “шумов общения” может объясняться не только неумением людей выражать точно свои мысли или незнанием, что сказать в данной ситуации общения, но также и бытовым, непринужденным уровнем общения. “Элементы, создающие размытость речи, выполняют контактоустанавливающую функцию в виде непринужденного естественного поведения. Непринужденность мыслится как заявка на искренность, т.е. характеризует субъекта коммуникации в соответствии с его интенциями и установками общения как противника официальных мероприятий и банальных истин” [63: 269]. В разговорном дискурсе они несут существенную функциональную нагрузку, являясь, в конечном счете, отражением внутреннего психологического состояния говорящего, вступающего в неподготовленный речевой контакт с собеседником (об этом также [106: 168-169]).

Конативные маркеры проявляют историческое варьирование в зависимости от интерперсональной направленности РА. По этому критерию конативные маркеры разделяют на адресантно- и адресато-ориентированные [233; 239]. Первые свидетельствуют о восприятии передаваемой информации и сигнализируют включенность слушающего в дискурс как средство упрочения и поддержания речевого контакта. Вторые, маркируя факт принятия информации, одновременно адресованы собеседнику и стимулируют продолжение его предыдущего речевого хода. Система адресантно-ориентированных конативных маркеров, представленная в XVI-XVII вв. наречиями true / truly, синтаксическим комплексом well said, к началу XIX в. пополняется формами right, all right, OK, exactly, oh и т.п., которые функционируют, как правило, в инициальной позиции в высказывании. Эти средства выражения обратной связи (back-channel items), будучи краткими “нелексическими” высказываниями слушателя во время речи другого собеседника [46: 136], способствуют реализации универсального свойства устной коммуникации - организации по принципу чередования реплик. Средства обратной связи uh, huh, yeah, hmm и др. сигнализируют внимание и понимание со стороны адресата (реальное и притворное) [225], например:

Mosca. /…/ He cannot be so stupid, or stone-dead, but out of conscious

and mere gratitude.

Corbaccio. It is true, they kill with as much licence as a judge. (B. Jonson)

В отдельных случаях маркер oh сигнализирует и начало контакта, и принятие информации, как в следующем примере:

Paul sat down disconsolately on the straight chair. Presently there was a knock at the door, and a small boy came in.

“Oh!” he said, looking at Paul intently.

“Hullo!” said Paul.

“I was looking for Captain Grimes”, said the little boy.

“Oh!” said Paul. (E. Waugh)

Конативные маркеры, ориентированные на собеседника, формируются как отдельная разновидность в дискурсе XIX-XX вв., где они представлены формами well, so, функционирующими изолировано или в сочетаниях с другими средствами фатической метакоммуникации (обращениями, т.н. эхо-вопросами):

“You said Mr. Rochester was not strikingly peculiar, Mrs. Fairfax,” I observed, when I rejoined her in her room after putting Adele to bed.

“Well, is he?”

“I think so, he is very changeful and abrupt.” (Ch. Brontë)

В целом, наблюдения над историческим варьированием речеорганизующих маркеров в трансакции поддержания контакта позволяют сделать вывод, что наиболее широкий набор и наивысшая частотность характеризует апеллятивные маркеры; динамика речеорганизующих маркеров раскрывает общую тенденцию к развитию их адресато-ориентированной разновидности.

.1.3 Историческое варьирование финитивных речевых актов

Трансакция размыкания речевого контакта включает в себя с семантико-функциональной точки зрения предзавершающие, завершающие и постзавершающие высказывания [3; 161], а с прагматической точки зрения - РА фатические метакоммуникативы с иллокутивной целью размыкания контакта и финитивные РА иных типов с сопутствующей иллокуцией размыкания контакта, которые могут употребляться самостоятельно или в комплексе с обращениями и речеорганизующими маркерами.

Номенклатура РА фатических метакоммуникативов финитивной разновидности состоит из прощаний-благословений, пожеланий и т.д., которые трансформируются качественно и количественно в XVI-XX вв. (см. табл. В.1, В.2, В.3 приложения В).

Финитивы-благословения в XVI-XVII вв. и до начала XVIII в. выполняют функцию завершения речевого общения как параллельно с РА-прощаниями, так и заменяя их. При этом пропозиция благословения содержит призыв к высшим силам сохранить собеседника на период расставания: God be with you; Heaven bless you; God save you, God give you good night; God keep you; God send you peace и т.п. В соответствии с неустоявшейся языковой нормой ранненовоанглийского периода регистрируем стяженные элементы:

Will you leave me alone with two men, John?. Aye, they are honest gentlemen, Win, Captain Jordan, and Captain Whit, ’ll use you very civilly, Win: God b’ w’ you, Win. (B. Jonson)

Формула God be with you является этимологической основой прощаний, содержащей компонент личностной дейктики. Преобразуясь в пожелание, она приобретает вид Peace be with you:

Por. Well, peace be with you!

[Exeunt Portia and Nerissa] (W. Shakespeare )

В XVIII в. благословение как разновидность финитивных РА фатических метакоммуникативов постепенно выходят из употребления к XIX -XX вв.

В ранненовоанглийском дискурсе данное пожелание еще сохраняет прозрачность пропозиционального содержания, о чем свидетельствует возможность ответной благодарности:

Cym. Thus far, and farewell.. Thanks, royal sir. (W. Shakespeare)

Существительное farewell входит в состав перформатива I bid farewell. Перформативное употребление наблюдается и для французского Adieu, которое функционирует в речи знати в XVI-XVII вв., а позже архаизуется.

K.Hen. Well-minded Clarence, be thou fortunate!. Comfort, my lord; - and so I take my leave.. And thus [kissing Henry’s hand] I seal my truth, and bid adieus.

(W. Shakespeare)

Пожелание farewell испытывает прагматическую транспозицию и в XIX-XX вв. становится прощанием-междометием [246].

Система финитивных пожеланий в XIX-XX вв. существенно расширяется, они становятся более частотными за счет появления РА-пожеланий удачи, пожеланий хорошо провести время и т.п. (Good luck, have a good day / week-end / evening etc.).

“Good-bye, Miss Lambert. So long, good luck and all that sort of thing. thanks for the autograph” (W. Maugham)

Исторически первой среди подобных РА фатических метакоммуникативов-пожеланий была формула-пожелание, формула-совет, регистрируемая в XVI в. в ограниченном количестве примеров.

Doll. I cannot speak; if my heart be not ready to burst, - well, sweet , have a care of thyself. (W. Shakespeare)

В качестве прощаний в XVI-XVII вв. функционируют речевые стереотипы-междометия и речевые стереотипы с дейктическим компонентом (личностные и временные дейктики). Прощания-междометия в этот период ограничиваются формой adieu и farewell, прощания с дейктическим компонентом представляют собой в основном именные комплексы Good night / morning/even, употребляемые в равной степени в трансакциях установления контакта. Они функционируют в ситуациях официального и неофициального общения, независимо от статуса коммуникантов. К XX в. употребление последних закрепляется за ситуациями официального общения в основном коммуникантов старшего поколения, а на смену им в ситуациях неофициального общения приходят прощания с дейктическим компонентом See you (later/then, so long) и т.п., которые получают значительное распространение (см. табл. В.1, В.2, В.3 приложения В).

В трансакции размыкания речевого контакта прослеживается историческое варьирование схем развертывания речевых ходов собственно прощания (предзавершающие и постзавершающие высказывания размещаем за его пределами). В начале ранненовоанглийского периода (XVI в.) размыкание речевого контакта, как правило, имеет наиболее церемониальный, ритуализованный вид и включает следующие разновидности финитивных РА фатических метакоммуникативов в наиболее частотных последовательностях: [благословение + прощание], [прощание + обращение + прощание]:

Полоний посылает доверенного слугу к сыну в Норвегию:

Polonius. God be wi' you; fare you well.. Good my lord! /…/. Farewell! (W. Shakespeare)

Меркуцио прощается с няней Джульетты:. Farewell, ancient lady; farewell /…/. Marry, farewell! (W. Shakespeare)

К концу этого периода в дискурсе драмы Реставрации farewell закрепляется за неформальными ситуациями общения, нередко с позитивной или негативной эмоциональной окраской, выражаемой обращением (false woman, snuff-box, strapper), а вежливо-церемониальное прощание знати в симметричных ситуациях, а также направленное вышестоящему коммуниканту обслуживает РА с дейктическим компонентом типа good night, и его развернутая форма-пожелание I wish you good night. Наиболее распространенной становится схема [прощание + обращение]:. /…/ there is a pleasure in doing good, which sufficiently pays itself. Аdieu.. Farewell, thou best of women (J. Vanbrugh)

Спаркиш прощается с тремя собеседниками поочередно:. /…/ and so good night, for I must to Whitehall. - Madam, I hope you are now reconciled to my friend; and so I wish you a good night, Madam, and sleep if you can /…/. Good night, Harcourt. (W. Wycherley)

В XVIII в. получает распространение схема с выпадением РА фатического метакоммуникатива-прощания, функции которого выполняет финитивное высказывание I am your servant в эллиптизованной форме:

“I hear the dice-box in the other room. So, gentlemen, your servant! You’ll meet me at Marybone” (J. Gay)

Такая схема размыкания контакта приемлема для симметричных ситуаций общения коммуникантов, которые не являются близкими друзьями, и воспринимается ими как достаточно вежливая; вместе с тем, ограничение прощания только интродуктивным маркером и формулой your servant расценивается как нарушение правил вежливого поведения у аристократии:

Mr. Sealand. Sir John Bevil, /…/ if your son’s conduct answers the character you give him, I shall wish your alliance more than that / … /- and so, your servant!Bevil. He is gone in a way but barely civil. (R. Steele)

Прощание-междометие good-bye из сферы общения знати в XVIII в. переходит в сферу общения слуг, а также регистрируется при обращении слуги к хозяину, сопровождаемое обращением и, в отдельных случаях, объяснением причин прекращения речевого контакта, что соответствует схеме [прощание + обращение] с постзавершением: причина прекращения контакта + место и время будущего контакта, например:

двое слуг - давних приятелей, расставаясь, договариваются о встрече: Good-bye, Thomas. - I have an appointment in Guide' Porch this evening at eight; meet me there , and we'll make a little party. (R. Sheridan)

В XIX-XX вв. для размыкания контакта знакомых и близких людей и неофициальных симметричных ситуациях общения наиболее типична схема [прощание + обращение], где обращение выполняет социально-этикетную функцию:

“Don’t be a little silly, Maggie,” said Tom tenderly, feeling very brave now.”I shall soon get well.”

“Good - bye, Tulliver,”said Philip, putting out his small delicate hand, which Tom clasped immediately with his more substantial fingers.” (G. Eliot)

На протяжении всего исследуемого периода в качестве сигнала, предшествующего завершению речевого контакта, зафиксировано употребление прагматического речеорганизующего маркера well, например:

“Oh, that is the light in which you view it! Well, I must go in now; and you

too; it darkens.” (Ch. Brontë)

“Well, so long.” (D. Lawrenсе)

Наши данные о динамике схем развертывания трансакций размыкания речевого контакта в неофициальных ситуациях представлены в табл. 3.1.3.2:

Таблица 3.1.3.2.

Развертывание трансакций размыкания речевого контакта

Тем самым наблюдается тенденция к сокращению элементов схемы прощания в соответствии с изменением принципа вежливости в сторону снижения церемонности, демократизации общения.

3.2 Историческое варьирование фатического метадискурса автономного типа

Наблюдения над динамикой автономного типа фатического метадискурса показывают, что его историческое варьирование охватывает его жанровые, этикетные, прагматические доминанты. На протяжении исследуемого периода СБ проходит этапы зарождения (XVI-XVII вв.), становления и расцвета (XVIII в.), постепенно утрачивая часть свойств в XIX-XX вв. Исторически постоянными остаются цели СБ - удовлетворение потребности в общении, желание развлечь (коллективного) адресата.

Формирование СБ прослеживаем в драматургии ранненовоанглийского периода и эпохи Реставрации. В диалогах шутов и вельмож обнаруживаются следующие из характеристик СБ:

жанровые доминантные свойства СБ: ироничность, совмещение официальности, публичности и неофициальности общения;

этикетные доминантные свойства: заданный характер речевого поведения, согласно которому шуту позволялось шутить, высмеивать, а вельможа согласно своей роли не должен был обижаться, принимать эти шутки всерьез;

прагматические доминантные свойства: игровое начало - обязательность для вельможи участвовать в речевом действии шута, подавая ему реплики-вопросы; свойства полилога - шутки адресовались прямо (вельможе) и косвенно (всем присутствующим); языковая игра как обязательный элемент (каламбуры, антитезы и т.п.). Например:Fool. [offering Kent his cap]. (1) How now, my pretty knave! How dost thou?. (2) Sirrah, you were best take my coxcomb.. (3) Why, fool?. (4) Why, for taking one’s part that’s out of favour: (5) nay, an thou canst not smile as the wind sits, thou'lt catch cold shortly: there, take my coxcomb: (6) why, this fellow has banished two on's daughters, and did the third a blessing against his will; (7) if thou follow him thou must needs wear my coxcomb. (8) How now, nuncle! Would I had two coxcombs and two daughters!. (9) Why, my boy?. (10) If I gave them all my living, I'ld keep my coxcombs myself.

(W. Shakespeare)

В приведенной ситуации обнаруживаем ироничность (2), (5), (7), (8), (10); реплики направлены всем участникам сразу (прямо и косвенно): речевой ход шута совмещает РА, направленные королю (8), Кенту (4), (5), (6), (7), при этом последние не менее важны для Лира.

Языковая игра в словах шута представлена каламбуром (5), его реплики содержат противопоставление (10). Однако, данный пример в отличие от СБ содержит конфликтность, несоблюдение этикетности, отсутствие доброжелательности.

В ситуациях светского общения, описываемых в пьесах конца XVII в., отражаются некоторые черты формирующейся СБ. Например, лорд Фоппингтон приходит с визитом к Аманде и ее кузине Беринтии:

L. Fop. Why, that’s the fatigue I speak of, Madam, for ‘tis impossible to be without thinking: now thinking is to me the greatest fatigue in the world . Does not your Lordship love reading, then? .Fop. Oh, passionately, Madam - but I never think of what I read. . Why, can your Lordship read without thinking? .Fop. O Lard - can your Ladyship pray without devotion - Madam?. Well, I must own I think books the best entertainment in the world. .Fop. I’m so much of your Ladyship’s mind, Madam, that I have a private gallery, where I walk sometimes, is furnished with nothing but books and looking - glasses /…/ (J. Vanbrugh)

В приведенной трансакции - отрывке СБ, наблюдаются полилогичность, доброжелательность, характерная тема СБ - искусство, соблюдение статусных ролей. Вместе с тем, в нем отсутствуют такие важные свойства СБ как игровое начало, изящность речи. Не соблюдается и требуемая в СБ краткость речевого вклада, поскольку последующие речевые шаги лорда Фоппингтона (опускаем их для краткости) содержат более 10 предикаций.

Становление СБ (small talk) относим к XVIII в., что находит подтверждение в других исследованиях [144; 166]. В этот исторический период в центре внимания оказываются представители английских салонов, новые буржуа, стремящиеся подражать поведению аристократии, с их ориентированностью на четкое соблюдение этикета, куртуазность, следование моде не только в одежде, но и в речевом поведении. Вежливая, стандартизованная речь превращается в признак социального класса. Как отмечает Р. Уоттс, с начала XVIII в. этикетно вежливое коммуникативное поведение становится элементом манипулирования в процессе социального расслоения общества на городскую, наследственную аристократию (nobility), сельскую аристократию (gentry) и средний класс (middle class), включающий богатых горожан, борющихся за свой социальный престиж [244: 6,19]. Этот исторический период можно назвать “золотым веком” small talk. Это соответствует и общей динамике игрового элемента человеческой культуры: как отмечает Й. Хейзинга, образ XVIII в. утвердился как историческая эпоха, “насыщенная игровыми и игривыми элементами” [158].

Не менее важным для становления СБ как жанра является динамика принципа вежливости в английской лингвокультурной общности: эпоха Просвещения представляет собой важный этап на пути переориентации британского этоса с позитивной на негативную вежливость, когда обе практически уравновешиваются [165], что делает одинаково важными удовлетворение негативных и позитивных “нужд” лица.

Рассмотрим ситуацию, в которой трое молодых мужчин, капитан Эбсолют, мистер Фолкленд и мистер Экрес, встречаются на водах. В их беседе выделяем несколько трансакций, отграниченных тематически друг от друга. После взаимных представлений начинается трансакция - обмен светскими новостями, разговор об общих знакомых (Miss Melville):

Acres. (1) /…/ She and your father can be but just arrived before me - I suppose you have seen them. (2) Ah! Mr. Faulkland, you are indeed a happy man.. (3) I have not seen Miss Melville yet, Sir. (4) I hope she enjoyed full health and spirits in Devonshire?. (5) Never knew her better in my life, Sir - never better. (6) Odd’s blushes and blooms! She has been as healthy as the German Spa. . (7) Indeed! I did hear that she had been a little indisposed. . (8) False, false, Sir - only said to vex you: quite the reverse, I assure you. . (9) There, Jack, you see she has the advantage of me; I had almost fretted myself ill.. (10) Now are you angry with your mistress for not having been sick. . (11) No, no, you misunderstand me: yet surely a little trifling indisposition is not an unnatural consequence of absence from those we love. (12) Now confess - isn’t there something unkind in this violent, robust, unfeeling health?. (13) Oh, it was very unkind of her to be well in your absence, to be sure!. (14) Good apartments, Jack.. (15) Well, Sir, but you were saying that Miss Melville has been so exceedingly well - (16) what, then she has been merry and gay, I suppose? (17) Always in spirits - hey?. (18) Merry! (19) Odds crickets! She has been the belle and spirit of the company wherever she has been - so lively and entertaining! So full of wit and humour!. (20) There, Jack, there! (21) Oh, by my soul! there is an innate levity in woman, that nothing can overcome. (22) What! Happy, and I away!. (23) Have done - how foolish this is! (24) Just now you were only apprehensive for your mistress’s spirits. (R. Sheridan)

В приведенных репликах проявляется частичная официальность СБ (один из мужчин только что представлен) в сочетании с разговорностью (обращение по фамилии и по имени, использование обращения sir): (2), (5), (8), (9), (15), (20). В беседе превалирует ироническое начало (10), (12), (22).

Обсуждаемые темы характерны для СБ: знакомые, возлюбленная, квартира хозяина. В последнем случае желание сделать комплимент хозяину квартиры (14) не находит адекватного продолжения, и беседа возвращается к теме общих знакомых. Соблюдается этикетное табу на фривольные темы, обсуждение женщин не выходит за рамки приличий (22).

Соотнесение информации в данной трансакции со шкалой фатики - информатики позволяет расположить ее ближе к полюсу Pmax. Даже сама тема беседы оказывается малозначима: все позитивное, сказанное о Мисс Мелвилл, в конце оказывается перечеркнутым (24).

Доброжелательность как общая тональность трансакции присутствует во всех речевых шагах коммуникантов, которые, обмениваясь колкими замечаниями, не переходят границы грубости.

Роли коммуникантов четко соблюдаются: новый знакомый Эбсолюта и Фолкленда в соответствии с требованиями этикета не употребляет обращений по имени, которые встречаются только между этими давними приятелями. По требованиям этикета о возлюбленной Фолкленда говорят не иначе как о “Мисс Мелвилл” (3), (15).

Жанр СБ требует краткости речевых вкладов отдельных коммуникантов, вовлеченности всех в общую беседу, стратегического равноправия - отсутствия доминирования одного из коммуникантов, узурпации коммуникативной инициативы. Cоответственно речевые шаги участников беседы не превышают двух - трех РА. Это свидетельствует об “ограниченности моделей фатического диалога”, которые “с практической точки зрения не выходят за пределы /…/ игрового жанра” [171: 332].

Игровое начало прослеживается во взаимном подшучивании (10), (12), (13), в соревновательном характере трансакции, в которой каждый участник демонстрирует свои качества.

Ритуализованность сценария СБ роднит ее с речевой игрой - “разговор двух или более лиц по общепринятому, стереотипному типовому сценарию, принятому в данной социокультурной среде для подобных коммуникативных ситуаций” [137]. Прагматические характеристики полилога проявляются в “перекрестной” адресации одной реплики нескольким коммуникантам (1), (2). В целом, беседа не переходит на уровень личных проблем, оставаясь интересной для всех участников.

Изысканность речи и языковая игра в данном примере проявляется в образных средствах языка: синонимии и парадоксе (12), (13); в эффекте нарушения логической цепочки и обманутого ожидания (22), в синтаксических средствах стилистики (19). Таким образом, приведенный отрывок свидетельствует об оформлении СБ в самостоятельный тип английского фатического метадискурса в эпоху Просвещения.

В XIX в. игровой элемент культуры, присутствующий в ней в XVIII в. “в полном расцвете, утратил свое значение”; по образному выражению Й. Хейзинги, культура XX в. “едва ли еще играется” [158: 327-328]. В начале этого периода СБ сохраняет большинство свойств, отмечаемых для дискурса этого типа в XVIII в.: ограниченность тем, низкая энтропия информации, важность процесса общения, кооперативность и сотрудничество коммуникантов, полилогический характер беседы. Например, Элинор и Люси обсуждают общих знакомых и свои вкусы, затем к ним присоединяется мисс Стил:

‘(1) And what a charming little family they have! (2) I never saw such fine children in my life. (3) I declare I quite doat upon them already, and indeed I am always distractedly fond of children.’

‘(4) I should guess so,’ said Elinor, with a smile, ‘from from what I have witnessed this morning.’

‘(5) I have a notion,’ said Lucy, ‘you think the little Middletons rather too much indulged; perhaps they may be the outside of enough; but it is so natural in Lady Middleton;(6) and for my part, I love to see children full of life and spirits; I cannot bear them if they are tame and quiet.’

‘(7) I confess,’ replied Elinor, ‘that while I am at Barton Park, I never think of tame and quiet children with any abhorrence.’short pause succeeded this speech, which was first broken by Miss Steele, who seemed very much disposed for conversation, and who now said rather abruptly,’(8) And how do you like Devonshire, Miss Dashwood? (9) I suppose you were very sorry to leave Sussex..’ (J. Austen)

В приведенном отрывке СБ наблюдается свободная смена топиков (6), (8), повторение ключевых слов предыдущего шага как средство развития беседы (children - Barton Park - Devonshire), обилие вводных элементов, уклончивых и смягчающих утверждения (4), (5), (7), (9). Общая тональность трансакции доброжелательная, в ней отсутствует ироничность, конфликтность. Из участников СБ только Люси проявляет соревновательность, стремится выделиться своим речевым поведением (6), рассказывая о своих вкусах, отличающихся от общепринятых. Весь приведенный отрывок - композиционные нарастание и спад, объединенные топиком “Отношение к детям” демонстрирует значимость соблюдение этикета для его участниц. Вместе с тем, в нем отсутствует ироничность и характерная для игровой природы СБ языковая игра, стремление развлечь других.ще более отличается от СБ эпохи Просвещения вариант современной СБ, которую, учитывая произошедшие изменения социально-классовой структуры общества, его этических норм и правил этикета, точнее назвать ”дружеской болтовней” [139]. “Если сейчас мы изучаем фатику главным образом сниженно-бытового типа, то ученые и литераторы прошлого, рассматривая беседу как искусство, обращались, как правило, к высоким, светским, интеллектуальным или творческим эталонам. Поэтому, например, уже как бы терминологизированное сейчас понятие “разговор на кухне”, можно приравнивать к прежним “разговорам в гостиной” [30: 151]. Ср., беседа трех девушек об общих знакомых:. (1). It’s nice I know for Katey to see you.(2) She hasn’t many friends. (3). She has you. (4). She hasn’t made many friends, although there’s been every opportunity for her to do so. (5). Perhaps she has all she wants. (6). She lacks curiosity.(7). Perhaps she’s happy. (8). Are you talking about me?(9). Yes. (10). She was always a dreamer.(11). She likes taking long walks. All that. You know. Raincoat on. Off down the lane, hands deep in pockets. All that kind of thing. (J. Osborne)

В приведенном примере отдельные речевые ходы коммуникантов сокращены до одного РА, построены не как вопросно-ответная шаговая структура, а как последовательное развитие темы отдельными участниками попеременно (4), (5), (6), (7). Выразительность речи минимальна: это синтаксические стилистические средства (10). Коммуникативное равенство, характерное для СБ, сменяет коммуникативное лидерство Дили и Анны, удерживающих инициативу в общении и не уступающих ее Кейт даже после ее вопроса (8); необычна и тема беседы - обсуждение Кейт в ее присутствии.

Сопоставление характеристик СБ за исследуемый период свидетельствует о наличии диахронических постоянных - общей цели речевого события - удовлетворения потребности в общении, дружественной тональности, мягкости и неконфликтности, ограниченного набора тем, полилога. Диахронически изменчивыми оказываются ироничность, сочетание официальности и разговорности, ролевая обусловленность этикетных свойств, языковая выразительность, игровое начало, в том числе языковая игра - то есть, характеристики, соответствующие сопутствующей цели СБ - стремлению развлечь коммуникантов, реализовать эстетическую функцию речи.

.3 Историческое варьирование стратегий и тактик фатического метадискурса

Фатический метадискурс в Великобритании рассматриваемых исторических периодов разнится в соответствии с комплексными изменениями языка, общества, этоса в целом [165: 128; 186: 243]. По соотношению позитивных и негативных стратегий в этосе выделяют культуры с преимущественно позитивно ориентированной и негативно ориентированной вежливостью (к первым относят “приветливую” - friendly - культуру современных США, ко вторым - “сдержанную” - stand - offish - культуру Англии [186 :245]. Различия культур и этосов обнаружены не только в межкультурном плане в синхронии, но и в аспекте диахронии [164; 187; 208].

Синергетический подход к системе фатического метадискурса предполагает наличие разнонаправленных изменений системы вежливости в культуре и в фатическом метадискурсе. По нашим данным, для фатического метадискурса вежливость отдаления (негативная) стабильно доминирует за последние пять столетий и ее частотность исторически возрастает
(см. табл. Г.2 приложения Г), в то время как британская культура, в целом, диахронически изменяется от позитивно ориентированной в XVI в. к негативно ориентированной в настоящее время [212; 165: 138-139].

Стратегии позитивной вежливости демонстрируют существенные изменения в диахронии, в частности, касающиеся стратегии (Р4) (11% - 7% - 8% в XVI, XVIII, XX вв., соответственно(табл. Г.2 приложения Г)). В речи XVI-XVII вв. находим большое разнообразие обращений, маркирующих принадлежность к группе: sweet, pal, chuck, good my friend, mother, sister, excellent wretch, sweet lady, fellas, sweet dear, sweetheart, boy и т.п. В XVIII в. это формы charming, dear, child и др., а к концу XX в. - my dear, my darling, old chap, old boy, my old hearty, guys, duckie, babe, cathy, honey, good buddy и т.п.

Стратегия (Р15) существенно реже употребляется в современный период (8% - 6% - 4%). В пьесах Шекспира она обнаруживается в приветствиях и прощаниях, например, Отелло - Дездемоне:

It gives me wonder great as my contentsee you here before me. O, my soul’s joy. (W. Shakespeare)

Частотность (Р1), (Р3) незначительно изменяется за исследуемый период. Одна из наиболее значимых для фатического метадискурса стратегий (Р7) (поиск общих интересов, сплетни) остается высокочастотной в речи исследуемых периодов, ее доля в составе позитивных стратегий XVIII в. особенно велика (до четверти этих примеров). Такое направление развития (Р7) связываем с формированием СБ в английском дискурсе в эпоху Просвещения, например:

Lady Sneerwell. Ah, my dear Snake ! /…/ But do your brother’s distress increase?Surface. Every how? I am told he has had another execution in the house yesterday /…/ Sneerwell. Poor Charles! Surface. True, Madam; notwithstanding his vices, one can’t help feeling for him. Poor Charles! /…/ Sneerwell. O Lud! You are going to be moral, and forget that you are among friends. (R. Sheridan)

Стабильно высокой (9% - 7%) остается стратегия выражения восхищения, комплиментов и т.п. (Р1). Если во времена Шекспира в трансакции установления контакта комплимент в фатическом метадискурсе был направлен женщинам и вышестоящим мужчинам, то в современном дискурсе комплимент мужчине утрачивает актуальность, а комплимент женщине приобретает вид похвалы не личности, а ее одежде, манерам и др., что связываем с трансформацией этических норм в обществе:

Re-enter Bishop of Ely.. His grace looks cheerfully and smooth today. ’s some conceit or other likes him well.he doth bid good morrow such a spirit. (W. Shakespeare)enter /…/[wistfully]: You look so pretty, Joan. . Do I? That’s sweet of you, Alan. (J. B. Priestley)

В целом, отмечаем существенное снижение частотности стратегий сближения в фатическом метадискурсе XVI-XX вв. (49% - 31%).

По нашим данным, стратегии дистанцирования доминируют в фатическом метадискурсе исследуемого периода, и их частотность существенно возрастает к концу XX в. В фатическом метадискурсе ранненовоанглийского периода наиболее представлены стратегии (N2) и (N5), которые в основном сохраняют частотность на протяжении пяти столетий, хотя языковые формы их реализации несколько различаются. Стратегия уклончивости (N2) реализуется вопросами, частицами, причем набор частиц в XVI-XVII вв. (rather, pretty, quite) в XX в. пополняется формами sort of, kind of. Например, инхоатив-вопрос:

“Mr. Cooper, I presume?”

“That’s right. Were you expecting anyone else?” (W. Maugham)

В XX в. обнаруживаем ритуализованный обмен вопросами - эхо в трансакциях фатического метадискурса:

Miss M.: /…/ What a snug little group you are. . Are we?M. Well, aren’t you? (J.B. Priestley)

Частотность стратегии (N5) существенно колеблется в XVI-XX вв.
(21% - 15%). Это связано с тем, что самоуничижение как одна из тактик ее реализации, характерная для общества эпохи Возрождения, утрачивает актуальность в современной культуре, становится малоупотребительной в дискурсе XX в. Формы I humbly thank you, your servant (obedient servant), at your service практически выходят из употребления позже XVIII в. Например, Полоний прощается с Гамлетом:

My honourable lord, I will most humblymy leave of you. (W. Shakespeare)

В современном этосе реализуется в основном вторая тактика стратегий почтительности - тактика ликоповышения адресата. Например, Лиззи прощается с Миссис Коллинз, вежливо отказываясь от приглашения продлить свой визит:

“I am much obliged to your ladyship for your kind invitation,” replied , “but it is not in my power to accept it. - I must be in town next Saturday.” (J. Austen)

Существенно возрастает количество стратегий имперсонализации говорящего и слушающего (N7), что соответствует развитию системы пассива в английском языке, сформировавшегося к началу ранненовоанглийского периода, и местоименных конструкций с one, you. Например: M. [who doesn’t care]: Of course we do spend too much of our time telling lies and acting them. [in her childish manner]: Oh, but one has to. (J. B. Priestley)

Стратегии вежливости реализуются как намеренно (on-record), так и ненамеренно (off-record); в последнем случае коммуникативные акты не содержат эксплицитного объяснения интенции говорящего и слушающему необходимо вывести подразумеваемое значение РА [186: 211]. Для фатического метадискурса наибольший интерес среди ненамеренных реализаций представляет стратегия 8: “Будь ироничен” [186: 221]. Контекст и ситуация реализации этой стратегии, как правило, содержат подсказку, позволяющую адресату расшифровать скрытое намерение, хотя в отдельных случаях ирония содержится в подтексте и не имеет контекстуальных ключей. Эта стратегия особенно характерна для автономного типа фатического метадискурса, что объясняет ее быстрый рост в XVIII в. и сохранение высокой частотности (18% - 15%) до XX в. Например:

Freda [mocking him]: No sincerity, no sandwiches - that your motto, is it?

No? (J. B. Priestley)

В целом, полученные данные свидетельствуют о тенденции к увеличению стратегий негативной вежливости (51% - 69%) за исследуемый период. Сдержанность, достоинство, отстраненность, характерные для негативной вежливости, символизируют высокий статус и в полной мере соответствуют британским ценностям, что обусловливает рост негативных стратегий в фатическом метадискурсе.

Выводы по третьей главе

Система фатической метакоммуникации, реализуемая в английском фатическом метадискурсе, проявляет существенное качественное и количественное варьирование в XVI-XX вв., затрагивающее фатический метадискурс включенного и автономного типов. Отмечаемая неодинаковая скорость и направление изменений объясняется общими постулатами синергетики: нелинейностью взаимодействия системы и среды, постоянным развитием, в ходе которого равновесие между ними нарушается и восстанавливается, не исключая элемента случайности как фактора динамики системы фатической метакоммуникации

. В трансакции установления контакта частотность инхоативных РА фатических метакоммуникативов сокращается, а инхоативных РА иных иллокутивных типов с сопутствующей речеорганизующей иллокуцией возрастает. Историческое варьирование затрагивает все семантико-функциональные подтипы инхоативных РА фатических метакоммуникативов:

.1. Набор приветствий-междометий к XIX-XX вв. пополняется, их частотность существенно увеличивается; сфера употребления, ограниченная в XVI в. неофициальными ситуациями взаимодействия равных или вышестоящего с нижестоящим коммуникантом, расширяется до социально и ситуативно индифферентного употребления в ХХ в.

.2. Номенклатура приветствий с дейктическим компонентом исторически сокращается, их частотность возрастает.

.3. В фатических метакоммуникативах-осведомлениях в исследуемый период ведущая иллокутивная сила и высокая частотность сохраняется, а локуция и перлокуция подвергаются изменениям:

набор инхоативовов-осведомлений расширяется по продуктивной модели специального вопроса с how, пополняясь новыми глаголами - сказуемыми (от be, fare, do до be, do, get, go, feel, progress и т.п.), и их формами в соответствии с развитием категорий Сontinuous, Perfect в английском языке;

к началу XIX в. инхоатив How do you do? завершает процесс десемантизации и прагматикализации, его сопутствующая (буквальная) иллокуция спрашивания практически не проявляется в речевом общении. В речевом стереотипе XVI-XVIII вв. How now, из двух иллокутивных сил - речеорганизации и спрашивания, способных вызывать как ответное приветствие, так и информативный ответ, к концу XVIII в. остается лишь речеорганизующая; стереотип выходит из употребления к XIX-XX вв.

.4. Фатические метакоммуникативы-благословения, высоко частотные в XVI в., сокращаются в XVIII в. и становятся единичны в XX в.

.5. В XVI-XVII вв. инхоативы-осведомления сопровождаются пожеланиями и здравицами - высказываниями с глаголами в форме сослагательного наклонения (актива и пассива), личными местоимениями либо обобщающим all. В результате социально-культурных изменений они выходят из употребления к современному периоду.

. Система средств фатической метакоммуникации в трансакции продления контакта представляет собой единство диахронически постоянных и переменных элементов: к постоянным принадлежат ведущая иллокуция организации речевого взаимодействия, низкая частотность процессных РА фатических метакоммуникативов, наличие прагматических маркеров фатического метадискурса и процессных высказываний с сопутствующей речеорганизующей иллокуцией. Историческое варьирование проявляют отдельные аспекты РА фатических метакоммуникативов, маркеров и их частность:

диапазон и частотность функционирования РА фатических метакоммуникативов процессной разновидности сужается;

система конативных маркеров, представленная в XVI-XVII вв. адресантно-ориентированными маркерами, пополняется формирующейся в XIX -XX вв. разновидностью маркеров, ориентированных на собеседника;

маркеры you see, you know, приобретая способность модифицировать всю иллокуцию высказывания, расширяя контексты употребления, развиваются по пути дальнейшей прагматикализации.

. РА фатические метакоммуникативы финитивной разновидности состоят из благословений, пожеланий, прощаний, которые изменяются качественно и количественно в XVI-XX вв.:

финитивные РА-благословения, которые в XVI-XVIII в. выполняют функцию завершения речевого общения как параллельно с РА прощаниями, так и заменяя их, архаизуются в современном дискурсе;

система финитивных пожеланий в XIX-XX вв. существенно расширяется, они становятся более частотны за счет развития РА-пожеланий удачи, пожеланий хорошо провести время и т.п.;

прощания с дейктическим компонентом становится употребительным к концу ранненовоанглийского периода в речи знати, в период Просвещения функционирует независимо от социального контекста, а к концу современного периода архаизируется;

наиболее употребительными в современном дискурсе становятся прощания-междометия и пожелания. Схема развертывания речевого хода размыкания речевого контакта диахронически сужается от двух-трех компонентов до одного в соответствии с изменением принципа вежливости в сторону снижения церемонности, демократизации общения.

. Историческое варьирование СБ охватывает ведущие свойства автономного типа фатического метадискурса: его жанровые, этикетные, прагматические доминанты. На протяжении исследуемого периода СБ проходит этапы зарождения (XVI-XVII вв.), становления и функционирования в полном объеме (XVIII в.), утрачивая часть свойств в XIX-XX вв.

.1. Характеристики СБ состоят из диахронических постоянных - общей цели речевого события - удовлетворение потребности в общении, дружественной тональности, мягкости и неконфликтности, ограниченного набора тем, полилога; а также диахронических переменных - ироничность, сочетание официальности и разговорности, ролевая обусловленность этикетных свойств, языковая выразительность, игровое начало, в том числе языковая игра - то есть, характеристики, соответствующие сопутствующей эстетической функции СБ.

.2. В дискурсе XVI-XVII вв. присутствуют отдельные свойства СБ: жанровые - ироничность, совмещение официальности, публичности и неофициальности общения; этикетные - заданный характер речевого поведения участников; прагматические - игровое начало; свойства полилога; языковая игра.

.3. В полном объеме все характеристики СБ регистрируются в XVIII в., что позволяет утверждать становление СБ как типа фатического метадискурса.

.4. В XIX в. игровой элемент СБ утрачивает свое значение, как и в культуре, в целом. Современная СБ, которую, учитывая изменения социально-классовой структуры общества, его этических норм и правил этикета точнее назвать ”дружеской болтовней”, сохраняет лишь общие диахронически постоянные характеристики, утрачивая переменные.

. Негативная вежливость стабильно доминирует в фатическом метадискурсе XVI-XX ст., ее частотность исторически возрастает:

стратегии уклончивости и спрашивания (N2), имперсонализации (N7) наиболее частотны, языковые формы их реализации варьируются;

частотность стратегии (N5), реализуемая двумя тактиками - самоуничижения (характерной для общества эпохи Возрождения) и ликоповышения адресата - снижается за счет выхода из употребления первой;

ироничность особенно значима для автономного дискурса; ее частотность растет в XVIII-XX вв.

Существенные изменения функционирования стратегий сближения (позитивная вежливость) затрагивают стратегии использования маркеров принадлежности к группе (Р4) и демонстрации симпатии к адресату (Р15), доля которых снижается; остальные стратегии колеблются несущественно.

Основные положения данной главы отражены в следующих публикациях автора: [92, 91].

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Проведенное исследование предлагает решение актуальных проблем сущности, системы и структуры, коммуникативных принципов фатической метакоммуникации и ее исторической динамики в английском дискурсе XVI-XX вв. Избранный синергетический подход и системно-деятельностное понимание вербальной коммуникации, акцентируя такие ее характеристики, как антропоцентричность, наличие мотивов и целей, интерактивность, разноуровневую организацию, нелинейность отношений системы и среды, позволяет рассматривать фатическую метакоммуникацию как низкоэнтропийную составляющую интегрального феномена коммуникации, служащую вербальным средством организации и обеспечения эффективной передачи когнитивной информации в дискурсе и тем самым способствующую коммуникации, либо выступающую средством осуществления вербального взаимодействия как самоцели общения.

Фатическая метакоммуникация как интеракциональная деятельность общения является проявлением ведущей потребности адресанта в социальном контакте, включенности в совместную деятельность, которая является необходимым условием эффективного обмена информацией - трансакционального процесса.

Системная трактовка фатического метадискурса позволяет выделить его включенный и автономный типы по соотношению контекста и ситуации с уровнями высказывания и текста. Первое наблюдается в ситуациях установления, поддержания и размыкания речевого контакта, которые сопровождают трансакциональное речевое общение, способствуют ему. Второе наблюдается в ситуациях СБ (small talk), где общение выступает самоцелью.

Структурная организация системы представлена разноуровневыми языковыми средствами фатической метакоммуникации: слово - словосочетание - предложение - текст и иерархией единиц дискурса, в котором она воплощается: РА акт как минимальная единица - речевой ход - речевой шаг - трансакция - речевое событие.

Комплексность и системность анализа обеспечивают возможность уточнения понятия фатической метакоммуникации и ее функционально-прагматических, информативно-содержательных, социально-психологических и языковых свойств, на основании чего определяется иерархия единиц структуры фатической метакоммуникации и статус минимальной единицы фатического метадискурса - РА фатического метакоммуникатива. РА фатический метакоммуникатив определяем как прагматикализованный подкласс экспрессивов, предназначенный регулировать речевое взаимодействие, передавая социально-регулятивную информацию в типовых ситуациях в соответствии с социокультурными нормами эпохи; он обладает ведущей речеорганизующей иллокутивной силой, вербализуемой речевыми стереотипами, в которых нейтрализуется оппозиция прямой/косвенной реализации.

Иллокутивная сила регулирования речевого взаимодействия реализуется в дискурсе и с помощью прагматических маркеров, которые остаются за пределами пропозиционального содержания высказывания и функционируют как вводные элементы в синтаксической структуре; их значение прагматикализовано. К ним принадлежат: апеллятивные маркеры, интродуктивные маркеры, служащие введению новой темы в беседе; маркеры-модификаторы, обеспечивающие речевой контакт путём пояснения/ расширения информации, самокоррекции; хезитационные маркеры и средства заполнения пауз; конативные маркеры - сигналы обратной связи.

Включённый тип фатического метадискурса (уровень текста) сопровождает обмен когнитивно значимой информацией и реализуется РА инхоативной, процессной, финитивной прагмасемантических разновидностей, функционирующими в трансакциях установления, продления и размыкания речевого контакта. РА фатические метакоммуникативы представлены: инхоативами - благословениями, пожеланиями, осведомлениями, приветствиями с дейктическими компонентами; процессными РА; финитивами - благословениями, пожеланиями, прощаниями с дейктическими компонентами и прощаниями-междометиями.

Регулирование речевого взаимодействия, реализуемое специализированными и неспециализированными средствами фатического метадискурса можно моделировать в виде прагматического поля по критерию иллокутивной силы: доминанта - РА фатический метакоммуникатив, центр - РА иных иллокутивных типов, в которых сопутствующая речеорганизующая иллокуция сигнализируется прагматическими маркерами, периферия - РА, в которых она обусловлена только контекстом. Конфигурация полей отдельных трансакций варьируется: в трансакциях установления и размыкания речевого контакта преобладают доминанта и периферия, в трансакции поддерживания контакта - центральный сектор поля.

Анализ прагматической динамики системы фатического метадискурса включённого типа, его структурных единиц и коммуникативных стратегий с учетом нелинейности векторов развития общества, культуры и системы языка, раскрывает существенное качественное и количественное варьирование в XVI-XX вв.: сдвиги в характеристиках отдельных аспектов РА фатического метакоммуникатива, прагматических речеорганизующих маркеров, упрощение схемы развертывания речевых ходов в трансакциях установления и размыкания контакта, в частности, благословения выходят из употребления в современный период.

Впервые проведенное исследование прагматики автономного типа фатического метадискурса (уровень макротекста) позволяет установить, что его исторически постоянными свойствами являются самоценность, упорядоченность, состязательность, преобладание социально-регулятивной информации, заданность ролей коммуникантов, этикетность, ограниченный набор тем; а переменными - игровой и эстетический компоненты, ироничность. Общая цель регулирования речевого взаимодействия осуществляется в светской беседе - речевом событии ритуализованной формы. Зарождаясь в дискурсе XVI-XVII вв., СБ демонстрирует доминантные характеристики в полном объеме в XVIII в., и утрачивает диахронические переменные в современный период.

Ведущим коммуникативным принципом фатического метадискурса является вежливость, реализуемая позитивными и негативными стратегиями с преобладанием негативных, соответствующих этикетной основе дискурса. Негативная вежливость стабильно доминирует в фатическом метадискурсе XVI - XX вв., её частотность существенно возрастает в соответствии с общим изменением принципа вежливости в британской культуре в сторону снижения церемонности, демократизации общения.

Полученные результаты свидетельствуют о выполнении всех исследовательских заданий, поставленных в данной работе и служат отправной точкой для дальнейшего изучения проблем дискурса и метадискурса в германских и других языках, их анализа в межкультурном аспекте, в рамках прагмалингвистического, социолингвистического, психолингвистического, когнитивного и иных подходов.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Аврорин В.А. Проблемы изучения функциональной стороны языка: к вопросу о предмете социолингвистики. - Л.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1975. - 276 с.

Агафонов Ю.Л. Языковые средства отражения ситуации речевого контакта во французском литературном тексте: Автореф. дис… канд. филол. наук: 10.02.05 / МГУ. - М., 1982. - 28 с.

Алексеенко Л.П. Речевые средства в завершающей фазе английского языка: Автореф. дис… канд. филол. наук: 10.02.04 / КГУ. - К., 1990. - 14 с.

Аракин В.Д. История английского языка. - М.: Высш. шк., 1982. - 250 с.

Арутюнова Н.Д. Логический анализ языка: Противоречивость и аномальность текста. - М.: Наука, 1990. - 279 с.

Арутюнова Н.Д. Предложение и его смысл. Логико-семантические проблемы. - М., 1976. - 383 с.

Арутюнова Н.Д. Функции языка // Русский язык: Энциклопедия. - 2-е изд., перераб. и дополн. - М.: Дрофа, 1997. - С. 609-611.

Ахманова О.С. Словарь лингвистических терминов. - М.: Сов. энциклопедия, 1966. - 607 с.

Бахтин М.М. Проблема речевых жанров. - М.: Русские словари, 1997. - 731 с.

Безугла Л.Р. Історична динаміка мовленнєвого акту квеситива у німецькій та англійській мовах: Автореф. дис… канд. філол. наук: 10.02.04 / Харків. держ. ун-т. - Харків, 1998. - 22 с.

Белл Р.Т. Социолингвистика. - М.: Междунар. отношения, 1980. - 320 с.

Белова А.Д. Лингвистические аспекты аргументации. - К.: Изд-во Киев. нац. ун-та им. Т. Шевченко, 1997. - 299 с.

Бєлова А.Д. Лексична семантика: міжкультурні стереотипи // Мовні і концептуальні картини світу. - Зб. наук. пр. - К.: КНУ, 2002. - С. 43-54.

Бенвенист Э. Общая лингвистика: Пер. с франц. - М.: Прогресс, 1974. - 447 с.

Беркнер С.С. Проблемы развития разговорного английского языка в 16-20 вв. - Воронеж: Изд-во Воронеж. ун-та, 1978. - 230 с.

Беркнер С.С. Развитие языка английской драмы и его место в функционально-стилистической системе национального языка
(XVI-XX вв.): Автореф. дис. ... докт. филол. наук: 10.02.04 / Моск. гос. ун-т. - М., 1988. - 34 с.

Берн Э. Игры, в которые играют люди. Психология человеческих взаимоотношений. Люди, которые играют в игры. Психология человеческой судьбы: Пер. с англ. - Минск: Прамеб, 1992. - 383 с.

Бєссонова О.Л. Оцінний тезаурус англійської мови: когнітивно-гендерні аспекти. - Донецьк: ДонНУ, 2002. - 362 с.

Блумфилд Л. Язык. - М.: Прогресс, 1968. - 606 с.

Богдан С.К. Мовний етикет українців: традиції і сучасність. - К.: Рідна мова, 1998. - 475 с.

Богданов В.В. Речевое общение. Прагматические и семантические аспекты. - Л.: Наука, 1990. - 175 с.

Борботько В.Г. Элементы теории дискурса. - Грозный, 1981. - 113 с.

Булыгина Т.В., Шмелёва А.Д. Языковая концептуализация мира. - М.: Школа “Языки русской культуры’, 1997. - 567 с.

Быковская С.А. Фатический аспект невербальных компонентов коммуникации // Третья международная научная конференция “Филология и культура”. - Часть 3. - Тамбов: ТГУ, 2001. - С. 52-53.

Бюлер К. Теория языка. - М.: Мысль, 1993. - 280 с.

Вацлавик П., Бивин Д., Джексон Д. Прагматика человеческой коммуникации. - М., 2000. - 125 с.

Вежбицка А. Метатекст в тексте // Новое в зарубежной лингвистике. - М.: Прогресс, 1978. - Вып. 8. - С. 402-421.

Вежбицка А. Семантика: примитивы и универсалии // Семантические универсалии и описание языков. - М.: Языки русск. культуры, 1999. -
С. 3 -259.

Вендлер З. Иллокутивное самоубийство // Новое в зарубежной лингвистике. - Вып. 16. - М.: Прогресс, 1985. - С. 238-250.

Винокур Т. Г. Говорящий и слушающий: Варианты речевого поведения. - М.: Наука, 1993. - 171 с.

Гак В.Г. Теоретическая грамматика французского языка: синтаксис. - М.: Высш. шк., 1986. - 220 с.

Гальперин И.Р. Стилистика английского языка. - М.: Высш. шк., 1974. - 175 с.

Гийом Г. Принципы теоретической лингвистики: Пер. с франц. - М.: Прогресс, 1992. - 224 с.

Головин Б.Н. Язык и статистика. - М.: Просвещение, 1971. - 191 с.

Гольдин В.Е., Сиротинина О.Б., Ягубова М.А. Русский язык и культура речи. - М.: УРСС, 2002. - 226 c.

Горелов И.Н. Невербальные компоненты коммуникации. - М.: Наука, 1980. - 103 с.

Городецкая Л.А. Культурно обусловленные ритуалы общения: обязательность соблюдения и возможность нарушения // Вестник МГУ. Сер. 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. - 2001. - № 2. -
С. 49-51.

Грайс Г.П. Логика и речевое общение // Новое в зарубежной лингвистике. - М., 1985. - Вып. 16. - С. 217-237.

Дейк ван Т.А. Контекст и познание. Фреймы знаний и понимание речевых актов // Ван Дейк Т.А. Язык. Познание. Коммуникация. -
М.: Прогресс, 1989. - С. 12-40.

Дементьев В.В. Лингвистический аспект светскости // Вестник Омск. ун-та. - 1999. - Вып. 4. - С. 85-88.

Дементьев В.В. Непрямая коммуникация и ее жанры. - Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2000. - 248 с.

Дементьев В.В. Основы теории непрямой коммуникации: Дис. … докт. филол. наук: 10.02.19/СГУ. - Саратов, 2001. - 425 с.

Дементьев В.В. Фатические речевые жанры // Вопросы языкознания. - 1999. - № 1. - С. 37-55.

Демьянков В.З. Англо-русские термины по прикладной лингвистике и автоматической переработке текста. Вып. 2 // Тетради новых терминов,
№ 39. - М.: ВЦП, 1982. - 186 с.

Демьянков В.З. Интерпретация как инструмент и как объект лингвистики // Вопросы филологии. - 1999. - № 2. - С. 5-13.

Добрутина Н. Р. Исследование средств выражения обратной связи в американской лингвистике // Вопросы языкознания. - 2000. - №1. -
С. 135 - 140.

Дородных А.И. Грамматика речевого общения. - Харьков: Изд-во Харьков. ун-та, 1987. - 109 с.

Драздаускене М. - Л.А. Контактоустанавливающая функция речи (на материале английского языка): Автореф. дис… канд. филол. наук: 10.02.04/ Моск. гос. пед. ин-т иностр. яз. - М., 1970. - 32 с.

Дридзе Т.М. Язык и социальная психология. - М.: Высш. шк., 1980. -
224 с.

Егорова Ю.А. Прагмастилистический аспект коммуникативного контакта. Автореф. дис … канд. филол. наук: 10.02.04/ Моск. гос. пед. ун-т. -
М., 2002. - 18 с.

Жинкин Н.И. О кодовых переходах во внутренней речи // Вопросы языкознания. - 1964. - № 6. - С. 30-42.

Заикин Г.С. Семантика и прагматика диалогического единства “общий вопрос - ответ” в современном английском языке: Автореф. дис… канд. филол. наук: 10.02.04/ Киев. гос. пед. ин-т иностр. языков. - К., 1988. - 18 с.

Зарецкая Е.Н. Риторика. Теория и практика речевой коммуникации. - М.: Дело, 1998. - 480 с.

Звегинцев В.А. Язык и лингвистическая теория. - М.: Изд-во Москов. ун-та, 1973. - 248 с.

Зимняя И.А. Лингвопсихология речевой деятельности. - М.: Московский психолого-социальный ин-т; Воронеж: НПО “Модэк”, 2001. - 428 с.

Иванова И.П., Бурлакова В.В., Почепцов Г.Г. Теоретическая грамматика современного английского языка. - М.: Наука, 1981. - 285 с.

Иванова И.П., Чахоян Л.П. История английского языка. - М.: Высш. шк., 1976. - 319 с.

Ильиш Б.А. История английского языка. - М.: Высш. шк., 1968. -
419 с.льченко О.М. Етикет англомовного наукового дискурсу. - К.: ІВЦ “Політехника”, 2002. - 288 с.

Ирисханова О.К. О теории концептуальной интеграции // Известия АН. Серия литературы и языка.- 2001. - Том 60, №3. - С. 44-49.

Карабан В.И. Сложные речевые единицы: прагматика английских асиндетических полипредикативных образований. - К.: Вища шк., 1989. - 132 с.

Карасик В.И. Язык социального статуса. - М.: ИТДГК “Гнозис”, 2002. - 333 c.

Карасик В.И. Языковой круг: личность, концепт и дискурс. - Волгоград: Перемена, 2002. - 474 с.

Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. - М.: Наука, 1987. - 264 с.

Кацнельсон С.Д. Типология языка и речевое мышление. - Л.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1972. - 216 с.

Киселёва Л.А. Вопросы теории речевого воздействия. - М.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1978. - 160 с.

Князева Е.Н. Случайность, которая творит мир (Новые представления о самоорганизации в природе и обществе) // Философия и жизнь. - 1991. - № 7. - С. 3-31.

Колегаева И.М. Текст как единица научной и художественной коммуникации. - Одесса: РИО обл. дир. по печати, 1991. - 121 с.

Колмогоров А.Н. Теория информации и теория алгоритмов. - М.: Наука, 1987. -304 с.

Колшанский Г.В. Паралингвистика. - М.: Наука, 1974. - 81 с.

Колшанский Г.В. Соотношение субъективных и объективных факторов в языке. - М.: Наука, 1975. - 231 с.

Конрад Р. Вопросительные предложения как косвенные речевые акты // Новое в зарубежной лингвистике. - М.: Прогресс, 1985. - Вып. 16. -
С. 349-383.

Кочерган М.П. Вступ до мовознавства: Підрізник. - К.: Академія, 2000. - 368 с.

Красных В.В. Этнопсихолингвистика и лингвокультурология. - М.: Гнозис, 2002. - 283 с.

Кубрякова Е.С. Актуальные проблемы изучения словообразовательных систем славянских языков // Научные доклады филологического факультета МГУ /Ред. Ремнева М.Л., Цыбенко Е.З. - М.: МГУ, 1998. -
С. 53-89.

Кубрякова Е.С. Номинативный аспект речевой деятельности. - М.: Наука, 1986. - 158 с.

Кубрякова Е.С. Эволюция лингвистических идей во II половине ХХ века (опыт парадигмального анализа) // Язык и наука конца ХХ века (под ред. Ю.С. Степанова). - М.: Ин-т языкознания РАН, 1995. - С. 144-238.

Куликова И.С., Салыгина Д.В. Введение в металингвистику (системный лексикографический и коммуникативно-прагматический аспекты лингвистической терминологии). - СПб: Сага, 2002. - 352 с.

Кусько К. (Ред.) Дискурс іноземної комунікації (колективна монографія). - Львів: Вид-во ЛНУ, 2001. - 495 с.

Ларина Т.В. Вежливость как национально-специфическая коммуникативная категория // Коммуникативное поведение. Вежливость как коммуникативная категория. - Воронеж: Истоки, 2003. - Вып. 17. -
С. 48-57.

Левицкий В.В. Статистическое изучение лексической семантики: Учебное пособие. - К.: УМКВО, 1989. - 156 с.

Левицький В.В., Іваницький Р.В., Іваницька М.Л. Основи мовознавства: Навчальний посібник. - Чернівці: Рута, 2000. - 144 с.

Леонтьев А.А. Психология общения. - Тарту: Изд-во ТГУ, 1974. - 185 с.

Леонтьев А.А. Язык, речь и речевая деятельность. - М.: Просвещение, 1969. - 214 с.

Макаров М.Л. Основы теории дискурса. - М.: ИТДГК “Гнозис”, 2003. - 280 с.

Мартине А. Принцип экономии в фонетических изменениях: Проблемы диахронической фонологии. - М.: Изд-во иностр. литературы, 1960. -
260 с.

Матюхина Ю.В. К проблеме исторического развития английского фатического речевого акта // Вісник Харків. держ. ун-ту. - 1999. - № 430. - С. 87-92.

Матюхина Ю.В. Особенности речевого поведения на стадии установления речевого контакта в английском языке 16-20 вв. // Вісник Харків. нац. ун-ту ім. В.Н. Каразіна. - 2001. - № 537. - С. 122-127.

Матюхина Ю.В. Особенности функционирования речевых актов на фазе установления вербального контакта // Тези доповідей міжнародної наукової конференції “Іноземна філологія на межі тисячоліть”. - Харків: Харків. нац. ун-т ім. В.Н. Каразіна, 2000. - С. 184-185.

Матюхина Ю.В. Системные свойства фатического метакоммуникативного дискурса и проблемы его перевода // Вісник Харків. нац. ун-ту ім.
В.Н. Каразіна. - 2003. - № 609. - С. 49-52.

Матюхина Ю.В. Типы и стратегии английского фатического метадискурса XVI-XX вв. // Вісник Харків. нац. ун-ту ім. В.Н. Каразіна. - 2003. -
№ 611. - С. 127-131.

Матюхина Ю.В. Фатические метакоммуникативные речевые акты продолжения контакта в английском языке 16-20 вв. // Вісник Харків. нац. ун-ту ім. В.Н. Каразіна. - 1999. - № 461. - С. 144-150.

Матюхина Ю.В. Фатический метадискурс // Материалы Третьей Международной Конференции “Гендер: язык, культура, коммуникация”. - М.: Моск. гос. лингв. ун-т, 2003. - С. 73-74.

Матюхина Ю.В., Шевченко И.С. Прагматические особенности фатической метакоммуникативной информации в дискурсе // Матеріали міжнародної науково - методичної конференції “Треті Каразінські читання: методика і лінгвістика - на шляху до інтеграції”. - Харків: Харків. нац. ун-т. ім.
В.Н. Каразіна, 2003. - С. 110-111.

Медведева Л.М. Английская прагматика в пословицах, поговорках, идиомах и изречениях: Учеб. пособие. - К.: Изд-во при Киев.ун-те, 1990. - 240 с.

Метелица Е.В. Дискурс дипломатического протокола в англоязычной ритуальной коммуникации: Автореф. дис ...канд.. філол. наук: 10.02.04 / Волгоград. гос. ун-т. - Волгоград, 2003. -20 с.

Мизецкая В.Я. Композиционно-речевая организация персонажной подсистемы в драматургическом тексте на материале англоязычных пьес XVI-XX вв. - Одесса: Черноморье, 1992. - 150 с.

Мирошниченко В.В. Авторська концепція художнього твору: онтогенез і експансія (на матеріалі англомовної та французької україніки). - Запоріжжя: ЗДУ, 2003. - 283 с.

Мороз С.Г. Метакомунікація у художньому метатексті // Записки з романо-германської філології. Вип. 7. - Одеса: ОДУ, 2000. - С. 191-200.

Морозова І.І. Мовленнєві прояви стереотипу “вікторіанська жінка” у дискурсі // Вісник Харків нац. ун-ту ім. В.Н. Каразіна. - 2003. - № 586. -
С. 85-89.

Мыркин В.Я. Типы контекстов: коммуникативный контекст // Филол. науки. - 1978. - № 1. - С. 95-100.

Наер В.Л. Об одном аспекте языковой специфики массовой коммуникации // Сб. научн. трудов МГПИИЯ им. М.Тореза. - 1980. -
Вып. 151. - C. 82-91.

Наумова Н.Г. Фатичний інформатив у діловому дискурсі // Мовні і концептуальні картини світу: Зб. наук. пр. - К.: КНУ, 2002. - № 7. -
С. 378-383.

Невзорова Г.Д., Чахоян Л.П. Влияние антропологического фактора на изменение типа коммуникативных единиц в ранненовоанглийский период // Вопросы структуры английского языка в синхронии и диахронии: Вып.8. Антропоцентризм в языке и речи. - СПб: Изд-во Спб. гос. ун-та, 2003. -
С. 86-91.

Никифоров С.В. Проблема интерпретации текста: Автореф. дис… докт. филол. наук: 10.02.19 / Ин-т языкознания РАН. - М., 1993. - 58 с.

Орлов Г.А. Современная английская речь. - М.: Высш. шк., 1991. -
251 с.

Остин Дж. Слово как действие // Новое в зарубежной лингвистике. - М.: Прогресс, 1986. - Вып. 17. - С. 22-129.

Пазухин Р.В. Язык, функция, коммуникация // Вопросы языкознания. - 1979. - № 6. - С. 42-50.

Папина А.Ф. Текст: его единицы и глобальные категории: - М.: Едиториал УРСС, 2002. - 368 с.

Парыгин Б.Д. Социальная психология: Проблемы методологии, истории и теории. - СПб.: СПбГУП, 1999. - 592 с.

Перебийніс В.І. Визначальні чинники частоти словозмінних форм англійського дієслова // Науковий вісник Чернівецького ун-ту. Германська філологія. - 2003. - №. 165-166. - С. 158-170.

Перебийніс В.І. Статистичні методи для лінгвістів: Навчальний посібник. - Вінниця: Нова книга, 2001. - 168 с.

Пименов А.А. Противоречивая сущность речевой деятельности и речевого действия // Проблемы психолингвистики. - М., 1975. - С. 31-45.

Пиотровский Р.Г. Информационные измерения языка. - М.: Наука, 1968. - 115 с.

Попович А. Проблемы художественного перевода. - М.: Высш. шк., 1980. - 199 с.

Почепцов Г.Г. (мл.). Коммуникативные аспекты семантики. - К.: Вища шк., 1987. - 131 с.

Почепцов Г.Г. Теория коммуникации. - М.: Рефл-бук; К.: Ваклер, 2001. - 656 с.

Почепцов Г.Г. Фатическая метакоммуникация // Семантика и прагматика синтаксических единств. - Калинин: Изд-во Калинин. ун-та, 1981. - С. 52-59.

Почепцов О.Г. Интенциональный анализ // Речевые акты в лингвистике и методике. - Пятигорск, 1986. - С. 170-181.

Пригожин И.Г. Природа и новая рациональность. В поисках нового миропонимания // Философия и жизнь. - 1991. - №7. - С. 5-21.

Приходько А.М. Складносурядне речення в сучасній німецькій мові. Запоріжжя: ЗДУ, 2002. - 292 с.

Пушкин В.Г. Урсул А.Д. Информатика, кибернетика, интеллект. - Кишинёв: Штиинца, 1989. - 293 с.

Раевская Н.Н. Теоретическая грамматика современного английского языка. - К.: Вища шк., 1976. - 304 с.

Ратмайр Р. Функциональные и культурно-сопоставительные аспекты прагматических клише (на материале русского и немецкого языков) // Вопросы языкознания. - 1997. - №1. - С. 15-22.

Розенталь Д.Э., Теленкова М.А. Словарь-справочник лингвистических терминов. - М.: Просвещение. - 1976. - 543 с.

Русский язык. Энциклопедия. - М.: Советская энциклопедия, 1979. - 564 с.

Рытникова Я.Т. Семейная беседа: обоснование и риторическая трактова жанра: Автореф. дис. канд.. филол. наук.: 10.02.04/ Екатеринбургский гос. ун-т. - Екатеринбург, 1996. - 20 с.

Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. - М.: Прогресс, 2001. - 656 с.

Серль Дж. Классификация иллокутивных актов // Новое в зарубежной лингвистике. - М.: Прогресс, 1986. - Вып. 17. - С. 170-194.

Серль Дж. Что такое речевой акт? // Новое в зарубежной лингвистике. - М.: Прогресс, 1986. - Вып. 17. - С. 151-169.

Сидоров Е.В. Проблемы речевой системности. - М.: Наука, 1987. -
141 с.

Сидорова Т.В. Коммуникативно-семантические характеристики единиц речевого этикета / на материале англ. языка XVI-XX вв.: Автореф. дис … канд. филол. наук: 10. 02. 04/ ЛГУ. - Л., 1986. - 18 с.

Словарь иностранных слов. - 16-е изд., испр. - М.: Рус. яз., 1988. - 624 с.

Смирницкий А.И. Синтаксис английского языка. - М.: Высш. шк., 1957. - 138 с.

Солощук Л.В. Невербальные компоненты коммуникации и дискурс // Вісник Харків. нац. ун-ту ім. В.Н. Каразіна. - 2002. - № 567. - С. 209-212.

Степанов Ю.С. Семиотическая структура языка: (Три функции и три формальных аппарата языка) // Изв. АН СССР. Сер. Лит. и яз. - 1973. - Т. 32, № 4. - ?

Стернин И.А. Введение в речевое воздействие. - Воронеж: АОЗТ “Полиграф”, 2001. - 252 с.

Стернин И.А. Риторика. - Воронеж: Кварта, 2002. - 224 c.

Стернин И.А. Светское общение. - Воронеж: Кварта, 1996. - 150 с.

Ступин Л.П., Лапицкий А.Н. Английский язык на научных конференциях. - Ленинград: Изд-во Ленингр. ун-та, 1984. - 142 с.

Сусов И.П. Коммуникативно-прагматическая лингвистика и ее единицы // Прагматика и семантика синтаксических единиц. - Калинин: Изд-во Калинин. ун-та, 1984. - С. 3-12.

Сухих С.А., Хандамова Е.Ф. Структура имплицитной коммуникации // Аспекты метакоммуникативной деятельности: Межвуз. сб. научн. трудов. Выпуск 3. - Воронеж, 2002. - C. 119-132.

Тарасова Е.В. Речевая система в терминах лингвопрагматики // Вісник Харків. нац. ун-ту ім. В.Н. Каразіна. - 2000. - № 471. - С. 273-279.

Тарасова Е.В. Феномен “Small Talk” в англоязычной этнокультуре // Актуальні проблеми вивчення мови та мовлення, міжособової та міжкультурної комунікації. - Харків: Константа, 1996. - С. 179-180.

Телия В.Н. Русская фразеология. Семантический, прагматический и лингвокультурологический аспекты. - М.: Школа “Языки русской культуры”, 1996. - 288 с.

Тестелец Я.Г. Введение в общий синтаксис. - М.: Российск. гос. гуманит. ун-т, 2001. - 800 с.

Торсуева И.Г. Интенция и смысл высказывания. - М.: Наука, 1979. - 112 с.

Третьякова Т.П. Английские речевые стереотипы: Функционально-семантический аспект. - СПб.: Изд-во С.-Петербургск. ун-та, 1995. - 128 с.

Урсул А.Д. Информация и мышление. - 1970. - М.: Знание, 1970. - 45 с.

Урсул А.Д. Информация. Методол. аспекты. - М.: Наука. - 1971. -
295 с.

Фабіан М.П. Етикетна семантика в лексичних системах української, англійської та угорської мов: Автореф. дис. ...докт. філол.. наук: 10.02.04 / Київськ. нац. ун-т ім. Т.Г.Шевченка. - К., 1998. - 32 с.

Федорова Л.Л. К понятию коммуникативной компетенции: Автореф. дис... канд. філол.. наук: 10.02.04 / Моск. гос. ун-т. - М., 1980. - 25 с.

Федорова Л.Л. Типология речевого воздействия и его место в структуре общения // Вопросы языкознания. - 1991. - № 6. - С. 46-50.

Формановская Н.И. Русский речевой этикет: лингвистический и методический аспекты. - М.: Русский язык, 1982. - 126 с.

Формановская Н.И. Социально-культурная сущность речевого этикета // Московский лингвистический журнал. - 2003. - Т.7, № 2. - С. 9-20.

Формановская Н.И., Шевцова С.В. Речевой этикет. Русско-английские соответствия. - М.: Высш. шк., 1990. - 94 с.

Хаймс Х.Ф. Этнография речи // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 7. - М.: Прогресс, 1975. - С. 42-95.

Хейзинга Й. Homo ludens. Человек играющий: Пер. с нидерл. - М.: ЭКСМО-Пресс, 2002. - 352 с.

Чалтыкова А.А. Прагматическая характеристика метакоммуникативного высказывания в английской разговорной речи: Автореф. дис. … канд. филол. наук: 10.05.04 / Ленингр. гос. пед. ин-т им. А.И. Герцена. - Л., 1987. - 16 с.

Чахоян Л.П. Синтаксис диалогической речи современного английского языка. - М.: Высш. шк., 1979. - 168 с.

Чхетиани Т.Д. Лингвистические аспекты фатической метакоммуникации: Автореф. дис… канд. филол. наук: 10.02.04 / Киев. гос. пед. ин-т иностр. яз. - К., 1987. - 24 с.

Чхетиани Т.Д. Лингвистические аспекты фатической метакоммуникации: Дис. … канд. филол. наук: 10.02.04/ Киев. гос. пед.
ин-т иностр. яз. - К., 1987. - 210 с.

Шаховский В.И. Эмоции и коммуникативное игровое пространство языка // Массовая культура на рубеже XX-XXI веков: Человек и его дискурса / Под ред. Ю.А. Сорокина, М.Р. Желтухиной. - М.: Азбуковник, 2003. - С. 46-57.

Шевченко И.С. Историческая динамика денотативного аспекта речевых актов // Вісник Харків. нац. ун-ту ім. В.Н. Каразіна. - 1999. - № 430. -
С. 199 - 204.

Шевченко И.С. Историческая динамика прагматики предложения: английское вопросительное предложение XVI - XX вв. - Харьков: Константа, 1998. - 168 с.

Шевченко И.С. Сегментированные вопросы в современном английском языке (структурно-коммуникативный анализ): Автореф. дис… канд. филол. наук: 10.02.04 / Одес. гос. ун-т им. Мечникова. - Одесса, 1988. - 16 с.

Шевченко И.С., Морозова Е.И. Дискурс как мыслекоммуникативное образование // Вісник Харків. нац. ун-ту ім. В.Н. Каразіна. - 2003. - № 586. - С. 33-38.

Шемякіна Н.В. Структурно-семантичні і комунікативно-прагматичні особливості вставних речень у сучасній французькій пресі // Вісник Киів. лінгв. ун-ту. - 2000. - Т.3, №1. - С.164 - 173.

Шеннон К.Э. Работы по теории информации и кибернетике. - М.: Изд. иностр. лит. - 1963. - 820 с.

Шмелев Д.Н. Проблемы семантического анализа лексики. - М.: Наука, 1973. - 280 с.

Штерн І.Б. Вибрані топіки та лексикон сучасної лінгвістики. Енцикл. словник з теорет. гуманіт. дисциплін та гуманіт. інформатики. - К.: АртЕк, - 1998. - 335 с.

Щерба Л.В. Языковая система и речевая деятельность. - Л.: Наука, 1974. - 428 с.

Экоинформатика: Теория. Практика. Методы и системы; РАН/ Под ред. В.Е. Соколова. - СПб: Гидрометеоиздат, 1992. - 520 с.

Энциклопедия. Общая и социальная психология. - М.: ПРИОР, 2002. - 560 с.

Языкознание. Большой энциклопедический словарь /Гл. ред.
В.Н. Ярцева. - 2-е изд. - Я41 М.: Большая Российская энциклопедия, 1998. - 685 с.

Якобсон Р.О. Лингвистика и поэтика // Структурализм: “за” и “против”. - М.: Прогресс, 1975. - С. 193-230.

Якобсон Р.О. Язык в отношении к другим системам коммуникации // Избранные работы. М.: Прогресс, 1985. - С. 319-330.

Якубинский Л.П. О диалогической речи // Избранные работы. Язык и его функционирование. - М.: Наука, 1986. - С. 17-58.

Anscombre J-C., Letoublon F., Pierott A. Speech Act Verbs. Linguistic Action Verbs and Delocutivity // Verschueren J. (ed.) Linguistic Action: Some Empirical-Conceptual Studies. - Norwood, NJ: Ablex, 1987. - P. 45-69.J.L. How to do things with words. The William James Lectures delivered at Harvard University in 1955. - Oxford: Clarendon Press, 1962. - 166 p.K., Harnish R. Linguistic communication and speech acts. - Cambridge, MA: MIT Press, 1979. - 327 p.Th., Brennenstuhl W. Speech Act Classification. - Berlin, New York: Springer-Verlag, 1981. - 274 p.M. Semantic Structure and Illocutionary Force // J.R. Searle, F.Kieber, M.Bierwisch (eds.) Speesh Act Theory and Pragmatics. - Dordrecht: D.Reidel Publishing Co., 1980. - P. 1-35.R. Stylistics. - L.: Roitledge, 1977. - 240 p.G. Yule G. Discourse analysis. - Cambridge: CUP, 1983. - 288 p.P., Levinson S. Politeness: Some Universals in Language Usage. - Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1987. - 345 p. R., Gilman A. Politeness theory and Shakespeare’s four major tragedies // Language in Society. - 1989. - V. 18. - P. 159-212.H. Phraseologie und gesprochene Sprache // Standard und Dialekt. Studien zur gesprochenen und geschriebenen Gegenwartssprache. - Bern. München, 1979. - S. 89-104.

Carlson L. Well in Dialogue Games. - Amsterdam: Benjamins, 1984. - 108 p.Cobuild English Language Dictionary. - London: William Collins Sons & CO Ltd, 1987. - 1703 p.

Coulperer J., Kytö M. Data in historical pragmatics: Spoken interaction (re)cast as writing // Journal of Historical Pragmatics. - 2000. - Vol. 1, No. 2. - P. 175-199.

Edmonson W. Spoken discourse: A model for analErman B. Pragmatic expressions in English: a study of you know, you see and I mean in face-to-face conversation. - Stockholm: Almqvist and Wiksell International, 1987. - 238 p.B. Pragmatic markers revisited with a focus on you know in adult and adolescent talk // Journal of Pragmatics. - 1987. - V. 33. - № 9. - P. 1337-1359.C., Kasper G. Phatic, metalingual, and metacommunicative functions in discourse: gambits and repairs // N. Enkvist (ed.). Impromptu Speech: A Symposium. - Turku: Abo Academi Foundation, 1982. - P. 71-104.G. Mapping in Thought and Language. - Cambridge University Press, 1997. - 205 p.

Fleischer W. Phraseologie der deutchen Gegenwarts-Sprache. - 2., durchges. und erg. Aufl. - Tübingen: Niemeyer, 1997. - 300 s.

Folkerth W. The Sound of Shakespeare. - L.: Routledge, 2002. - 160 p.B. An Analysis of vernacular performative verbs // Towards tomorrow’s linguistics. - Washington, D.C.: Georgetown University Press. -
P. 139-158.H. Studies in Ethnometodology. - Englewood Cliffs, N. Y. : Prentice-Hall, 1967. - 240 p. D. Diachronic Prototype Semantics. A Contribution to Historical Lexicology. - Oxford: Clarendon Press, 1997. - 470 p.E. Interaction ritual. - New York: Enchor Books, 1967. - 270 p.E. On face-work: an analysis of rutual elements in social interaction // Laver, Hutcheson (eds.). Communication in face-to-face interaction. - Harmondsworth: Penguin Books, 1972. - P. 319-346.

Görlach M. Introduction to Early English. - Cambridge, New York: CUP, 1991. - 456 p. P. Logic and conversation // Syntax and semantics 3. Speech Acts. - N.Y.: Academic Press, 1975. - P. 41-58. M. A. K. Explorations in the functions of language. - London: Edward Arnold, 1973. - 275 p. J. Functions of you know in women’s and men’s speech // Language and Society. - 1986. - 15. P. 1-21.R. Concluding Statement: Linguistics and Poetics // Style in Language / T.A. Sebeok (ed.) Cambridge and N.Y., 1960. - P. 350-377R. Polite discourse in Shakespeare’s English. - Poznan: Adam Mickiewicx University Press, 1993. - 122 p.R. Language and woman’s place. - New York: Harper and Row, 1975. - 115 p. R. The Logic of Politeness: On minding your p’s and q’s // Papers from the ninth regional meeting of the Chicago Linguistic Society, 1973. -
P. 292-305. G, Short M. Style in Fiction. A Linguistic Introduction to English Fictional Prose. - Edinburg: Longman Group Ltd., 1981. - 416 p.G. Principles of Pragmatics. - London, N.Y.: Longman, 1983. - 250 p.S.C. Pragmatics. - London etc.: Oxford University Press, 1983. - 420 p.D. Convention: A Philosophical study. - Cambridge, MA: Cambridge University Press, 1969. - 316 p.

Lüger H.-H. Satzwertige Phraseologismen. Eine pragmalinguistische Untersuchung. - Wien: Edition Praesens, 1999. - 313 s. M. Presentation // Linguistique fonctionnelle: Debats et perspectives: Pour Andre Martinet. - Paris: PUF, 1979. - P. 1-21. A. Idiom Structure in English. - The Hague, 1972. - 372 p. B. Phatic communion // Communication in face-to-face interaction. - Harmondsworth. - 1972. - P. 146-152. J.V. Phatic Speech acts: some aspects of diachronic analysis // Proceedings of the International USSE Conference and Summer School “Cognitive / Communicative Aspects of English”. - Chercasy: Chercasy State University. - P. 71-73.Webster’s Collegiate Dictionary. - Springfield, MA: Merriam Webster, Inc., 1994. - 1559 p.Webster’s Dictionary and Thesaurus of the English language. - Danbury, CT: Lexicon Publications, Inc., 1993. - 1149 p.

Oreström B. Turn-taking in English Conversation. - Lund: Gleerup, 1983. - 195 p.

Quirk B., Greenbaum S., Leech G., Svartic J. A University Grammar of English. - M.: Vyssaya skola, 1982. - 391 p. J. Speech Act Idioms // Papers from the 8th Regional Meeting. - Chicago, 1972. - P. 27-42. E. Discourse as an interactional achievement: some uses of ‘uh huh’ and other things that come between sentences // Tannen D. (ed.) Analyzing discourse: Text and talk. - Georgetown; University Press, 1982. - P. 130-152.E., Sacks H. Opening up closings // Semiotica. - Amsterdam etc., - 1973. - Vol. 8, № 4. - p. 289-327. Lange B. Für einer historische Analyse von Sprechakten //

H. Weber, H.Weydt (Hrsg.). Sprachteorie und Pragmatik. - Tübingen: Niemeyer, 1976. - P. 113-119.R., Scollon S. Intercultural communication: a discourse approach. - Oxford: Blackwell, 2000. - 177 p. R., Scollon S. Narration, literacy and face in interethnic communication. - Norwood: Ablex, 1981. - 317 p. J. The construction of social reality. - NY.: Simon and Shuster, 1995. - 240 p. R. Sociology. - New York etc.: McGraw-Hill, Inc., 1989. - 694 p.D. Approaches to discourse. - Oxford: Blackwell, 1994. - 470 p. D. Discourse markers. - Cambridge, London, New York: CUP, 1987. - 364 p. M. Politeness phenomena in England and Greece: A cross-cultural perspective. - Oxford: Clarendon, 1992. - 254 p. J., Coulthard M. Towards an Analysis of Discourse: The English Used by Teachers and Pupils. - Oxford, 1975. - 250 p.

Stenström A. - B. Questions and Responses in English conversation. - Lund: Gleerup, 1984. - 320 p.M. Discourse Analysis: The Sociolinguistic Analysis of Natural language. - Oхford: ОUP, 1983. - 272 p. J. Well in conversation // S. Greenbaum et al. (eds.). Studies in English linguistics for Randolph Quirk. - London: Longman, 1980. - P.167- 177. J. Interjections in Early Modern English: from invitation of spoken to conventions of written language // Historical pragmatics: pragmatic development in the history of English / ed. by A. Jucker. Amsterdam, Philadelphia: Benjamins. - 1995. - P. 439-465. P. Pragmatic functions of discourse markers in English and Japanese // Selected Papers from the 6th International Pragmatic Conference “language and Ideology”. Vol 2. / Ed. by Verschueren J. - Antwerp: IprA, 1999. - P. 547-576.D. That’s not what I meant! How conversational style makes or breaks your relations with others. - New York: Ballantine Books, 1983. - 214 p.E. English Speech Act Verbs: A Historical Perspective // New Vistas in Grammar: invariance and variation / Waughl., Rudy S. (eds). - Amsterdam, Philadelphia: Benjamins, 1991. - 540 p.D. Illocutionary logic and self-defeating speech acts // Speech act theory and pragmatics. Ed. by J.R. Searle et al. - Dordrecht et al.: Reidel, 1980. - P. 247-273.R. Language and politeness in early eighteenth century Britain // Pragmatics. - 1999. - V. 9. - № 1. - P. 5-20. P. Literature. -L.: Routledge, 1998. - 240 p.A. English Speech Act Verbs: A Semantic Dictionary. - London, etc.: Academic Press, 1987. - 397 p.D. Studien zur Sprechakttheorie. - Frankfurt-am-Main: Suhrcamp, 1976. - 417 S.G. Pragmatics. - Oxford, New York: Oxford University Press, 1996. - 138 p.

СПИСОК ИСТОЧНИКОВ ИЛЛЮСТРАТИВНОГО МАТЕРИАЛА

Addison J. Cato / Eighteenth-Century Plays (University of Wisconsin). The Modern Library. - New York: Mc Graw-Hill, 1992. - P. 3-56.R. Sacrifice Post // Modern English Short Stories. - M.: Foreign Languages Publishing House, 1961. - 355-371 p. J. Emma. - Suffolk: Wordsworth Classics, 1992. - 378 p. J. Pride and Prejudice. - London: Penguin Books, 1994. -
299 p.J. Sense and Sensibility. - London: Penguin Books, 1994. - 374 p.ё Ch. Jane Eyre. - M.: Foreign Languages Publishing House, 1952. -
568 p.ё Ch. Shirley. - M.: Foreign Languages Publishing House, 1956. - 667 p.G. The Fool of the Family. // Modern English Short Stories. - M.: Foreign Languages Publishing House, 1961. - P. 260 - 283. A. The Secret of Chimneys. - London: Harper Collins Publishers. - 1994. - 266 p.Ch. David Copperfield. - M.: Foreign Languages Publishing House, 1949. - 851 p.C. The Hound of the Baskervilles. - New York: Dover Publications, INC. - 124 p. G. The Mill of the Floss. - M.: Foreign Languages Publishing House, 1958. - 667 p. J. The Forsyte Saga. - M.: Progress Publishers, 1975. - Book 1 - 384 p.; Book 2 - 304 p.; Book 3 - 256 p.J. The Beggar’s Opera / Eighteenth-Century Plays (University of Wisconsin). The Modern Library. - New York: Mc Graw-Hill, 1992. -
P. 179-238.O. She Stoops to Conquer // Eighteenth-Century Plays. - New York: Random House, 1952. - P. 343-409.L. The Autumn Garden. - London: Penguin Books, 1987. - 127 p.B. Bartholomew Fair // Jonson B. Two Comedies. - M.: Higher School, 1978. - P. 108-218.B. Volpone, or the Fox // Jonson B. Two Comedies. - M.: Higher School, 1978. - P. 4-107.J. The Dead // Modern English Short Stories. - M.: Foreign Languages Publishing House, 1961. - P. 35-76.D.H. Sons and Lovers. - London: Penguin Books, 1995. - 424 p. D.H. Women in Love. - London: Penguin Books, 1996. - 542 p. K. Selected Stories. - M.: Foreign Languages Publishing House, 1957. - 183 p. W.S. Selected Short Stories. - М.: Менеджер, 2000. - 320 с. W.S. The Moon and Sixpence. - New York: Dover Publications, INC. - 167 p. W.S. Theater. - M.: Higher School Publishing House, 1989. - 289 p.J. Time Present. The Hotel of Amsterdam. - L.: Faber, 1968. - 143 p. J. West of Suez // Modern English Drama. M.: Raduga, 1984. - P. 381 - 455.H. Old Times // Modern English Drama. M.: Raduga, 1984. - P. 335-380. J.B. Angel Pavement. - M.: Progress Publishers, 1974.-
504 p.J.B. Dangerous Corner and other plays. - Moscow: Higher School Publishing House, 1988. - 183 с.J.B. Time and The Conways and other plays. - L.: Penguin, 1978. - 302 p. N. The Tragedy of Jane Shore / Eighteenth-Century Plays (University of Wisconsin). The Modern Library. - New York: Mc Graw-Hill, 1992. - P. 57-108.P. Five Finger Exercise // Modern English Drama. - Moscow: Raduga, 1984. - P. 33-156.W. Romeo and Juliet. - M.: Higher School Publishing House, 1972. - 126 p.B. Heartbreak House // B. Shaw. Four Plays (ed. By Anikst A.) - M.: Foreign Language Publishing House, 1952. - P. 137 - 240. B. Major Barbara // B. Shaw. Four Plays (ed. By Anikst A.) - M.: Foreign Language Publishing House, 1952. - P. 17 -114. R.B. The Rivals // Eighteenth-Century Plays. - New York: Random House, 1952. - P. 409-484.R.B. The School for Scandal. - M.: Foreign Language Publishing House, 1949. - 92 p. R. The Conscious Lovers / Eighteenth-Century Plays (University of Wisconsin). The Modern Library. - New York: Mc Graw - Hill, 1992. - P. 109 -178.D. The Restoration of Arnold Middleton // Modern English Drama. - Moscow: Raduga, 1984. - P. 157-274.W. M. Vanity Fair. - M.: Foreign Languages Publishing House, 1950. Book 1 - 383 p.; Book 2 - 378 p.J. The Relapse // Restoration Plays. - New York: Random House, 1953. - P. 415-514.E. Prose. Memoirs. Essays. - Moscow Progress Publishers, 1980. - 445 p.O. Selections. - M.: Progress Publishers, 1979. - 443 p. W. The Country Wife // Restoration Plays. - New York: Random House, 1953. - P. 59-154.

Приложение А

Таблица А.1.

Инхоативные РА фатические метакоммуникативы в дискурсе XVI-XVII вв.

Таблица А.2.

Инхоативные РА фатические метакоммуникативы в дискурсе XVIII в.

Таблица А.3.

Инхоативные РА фатические метакоммуникативы в дискурсе ХIХ-XX вв.

* Противоречие языковой норме обусловлено задачами индивидуализации речевых партий персонажей в художественных текстах.

Приложение Б

Таблица Б.1.

Прагматические средства продления контакта в дискурсе XVI-XX вв.

Приложение В

Таблица В.1.

Финитивные РА фатические метакоммуникативы в дискурсе XVI-XVII вв.

Таблица В.2.

Финитивные РА фатические метакоммуникативы в дискурсе XVIII в.

Таблица В.3.

Речевые стереотипы фатической метакоммуникации в дискурсе ХIХ-XX вв.

Приложение Г

Таблица Г.1

Прагматические поля регулирования речевого взаимодействия в фатическом метадискурсе

Таблица Г.2.

Динамика стратегий вежливости в английском фатическом метадискурсе XVI-XX вв.

Таблица Г.3.

Динамика РА инхоативов в фатическом метадискурсе XVI-XX вв.

Таблица Г.4.

Динамика специализированных средств поддержания контакта в английском фатическом метадискурсе XVI - XX вв.

Таблица Г.5.

Динамика финитивных РА в английском фатическом метадискурсе XVI-XX вв.