. Работа состоит из введения, двух разделов, общих выводов и списка использованных источников.
1. Теоретические основы семейного кризиса
.1 Эволюция русской семьи
Веками формы традиционной крестьянской семейной жизни были «подогнаны» к экономическим и социальным условиям российского земледельческого хозяйства. Но во второй половине XIX века эти условия стремительно уходили в прошлое, а вместе с тем лишались опоры и приспособленные к таким условиям семейные структуры, формы и нормы семейных отношений. Именно в это время вышло наружу всегда существовавшее подспудно противоречие «малой» и «большой» семей.
В России дольше, чем в странах Западной Европы, задержалась большая, неразделенная семья - расширенная (т.е. состоящая из одной супружеской пары и других, не являющихся супругами родственников разной степени близости, - овдовевших родителей и прародителей, неженатых детей, внуков, правнуков, дядьев, племянников и т.д.) и составная (имеющая в своем составе несколько супружеских пар и, так же как и расширенная семья, других родственников). Впрочем, не все члены такой большой семьи обязательно кровные родственники, тем более близкие. Она может включать и более отдаленных родственников (двоюродных и троюродных братьев и сестер, внучатых племянников и т.д.), а также и лиц, связанных свойством, - зятьев, снох, золовок, деверей и т.д., и даже людей, не связанных с ней ни родством, ни свойством, но живущих под той же крышей и ведущих совместное с другими членами семьи домашнее хозяйство: приемные дети, ученики, приживалы, работники, прислуга. Но наряду с большими всегда существовала и малая семья, состоявшая из супружеской пары с детьми, а иногда и без детей. Она могла существовать в одном из двух видов: как автономная малая семья либо как «встроенная» в большую семью, как ее составная часть [14, с. 209].
Историки и социологи давно уже ведут споры о том, каким было соотношение этих двух форм существования «супружеской семьи» в прошлом. Было время, когда они единодушно полагали, что во всех без исключения обществах, где сейчас господствует малая супружеская семья, прежде, безусловно, преобладала семья сложная, которая была основной формой частного общежития, предшествовавшей современной малой семье. В последние десятилетия это единодушие исследователей было сильно поколеблено: анализ исторических источников привел многих исследователей к выводу, что в действительности в прошлом малая супружеская семья встречалась гораздо чаще, чем полагали прежде.
Сам факт извечного параллельного существования малых и больших семей едва ли вызывает сомнение. Иначе не могло и быть - формирование того или иного типа семьи не было жестко детерминированным процессом, речь может идти только о том, какой была вероятность появления каждого из них. Необходимо ясно понимать, в каких демографических условиях шло формирование семьи еще 100-200 лет назад. Неразделенные семьи, как правило, были «отцовскими», т.е. продолжались по мужской линии, причем женатые сыновья оставались в родительском доме, а замужние дочери уходили в семью мужа. В русской деревне в родительской семье обычно оставались все женатые сыновья со своими женами и детьми. Для того, чтобы сложилась и была зафиксирована статистикой трехпоколенная неразделенная «отцовская» семья, надо, чтобы в семье старшего поколения был хотя бы один сын, доживший до возраста, когда он может жениться и иметь детей, и чтобы хотя бы один из его родителей был жив к этому моменту [14, с. 209].
В допромышленную эпоху, в силу высокой ранней смертности, довольно значительного бесплодия, частых выкидышей и других подобных обстоятельств, вероятность выполнения указанных условий была невысока. Поэтому, даже если допустить, что большинство людей стремились к созданию и сохранению многопоколенных, неразделенных больших «отцовских» семей, совершенно неизбежным было большое число несостоявшихся или частично состоявшихся семей этого типа. Во втором случае складывалась, например, «братская» семья - сложная, но двухпоколенная. В первом же случае возникала малая семья, состоящая из супругов с детьми, а иногда и без них. Такая семья и трактуется исследователями как «супружеская», или «нуклеарная» (группирующаяся вокруг «супружеского ядра»). Но в прошлом - это вынужденная нуклеарность. Подобные малые семьи не стремятся воспроизвести себя в прежнем виде, а при малейших благоприятных условиях превращаются в большие, сложные. История знает самые разные способы преодоления вынужденной нуклеарности. Во многих странах, в том числе и в России, было широко распространено усыновление при отсутствии прямых потомков мужского пола, причем усыновляемым мог быть не только ребенок, но и взрослый мужчина. Когда для этого были условия, практиковалось и «приймачество» - вопреки обычаю замужняя женщина вместе с мужем жила в семье своих родителей.
Малая супружеская семья скорее всего ровесница большой, неразделенной, ее постоянная спутница. Сосуществуя на протяжении веков, они находились в своеобразном симбиозе, нуждались друг в друге, знали и конкуренцию, и противоборство, и взаимные уступки. Явные экономические и демографические преимущества большой семьи долгое время исключали массовое стремление малых семей к обособленному существованию. Малая семья, группирующаяся вокруг супружеского ядра, никогда не противостояла большой семье как тип, скорее, она ощущала свою неполноценность, незавершенность по сравнению с большой и стремилась при первой возможности превратиться в такую большую, сложную, многопоколенную семью, в недрах которой она чувствовала себя более защищенной. Человек здесь меньше зависел от столь частых в прошлом экономических, демографических и прочих случайностей [14, с. 209].
Но за эту относительную защищенность супружеской семье приходилось платить дорогую цену. Такая семья была двуликим Янусом. Одним ликом она была обращена внутрь себя - к супружеству, продолжению рода, воспитанию детей. Другой же лик супружеской семьи был повернут вовне - к непосредственному окружению, к большой семье, которой ее малые составные части, заботясь о своих собственных интересах - тех, что находились под присмотром первого Янусова лика, - уступали львиную долю своего суверенитета. Так было везде, так было и в России. Крестьянин вел тяжелейшую, но далеко не всегда успешную борьбу за существование, голод постоянно стоял у порога его избы. Большая семья лучше соответствовала условиям земледельческого труда, повышала шансы на выживание. Перед этим решающим соображением все остальные отступали на второй план. Об экономических преимуществах больших крестьянских семей много писали во второй половине XIX века, и следует лишь добавочно указать на некоторые демографические основания предпочтения больших семей. Вероятность для супругов овдоветь, для детей - остаться сиротами, а для стариков - оказаться одинокими в конце жизни была еще очень высока, а принадлежность к большой семье давала всё же некоторую дополнительную «страховку», защищавшую овдовевшую многодетную мать, детей-сирот или беспомощных стариков от голода и полной нищеты.
По меркам своего времени патриархальная семья в России была абсолютно естественной, «нормальной». Согласованность основных черт такой семьи, равно как и крестьянской общины, в которую она входила, со строем хозяйственной жизни делала этот тип социальной организации прочным, устойчивым. Он же в свою очередь придавал устойчивость хозяйственной, да и политической системе. Столетиями «отцовская» семья была кирпичиком, из каких складывались общественные устои, - так она и виделись авторам XIX века. На этом фундаменте и впрямь выросло очень многое в культуре и идеологии русского общества, его мироощущении, его представлениях о добре и зле, о соотношении коллективистских и индивидуалистских ценностей. Настал, однако, момент, когда все это здание - вместе с семейным фундаментом - начало терять свою вековую устойчивость. Деревня всё в меньшей степени определяла лицо экономики страны, а в самой деревне натуральное хозяйство стремительно отступало под натиском товарно-денежных отношений. Тогда и начал трещать по швам привычный семейный уклад. Вырастая из тесного костюма натурально-хозяйственных отношений, сталкиваясь со всё новыми задачами, приобретая всё более разнообразный и сложный социальный опыт, русский человек быстро менялся и начинал задыхаться в узких рамках устаревших институтов, среди которых семья, в силу своего повсеместного присутствия, занимала одно из первых мест [14, с. 209].
Раньше для России были типичны ранние браки. Историки отмечали, что в XVI-XVII веках «русские женились очень рано. Бывало, что жених имел от 12 до 13 лет… Редко случалось, чтобы русский долго оставался неженатым…». Постепенно возраст вступления в брак повышался. Петр I указом 1714 г. запретил дворянам жениться, не достигнув 20, и выходить замуж, не достигнув 17 лет, а по указу Екатерины II (1775 г.) для всех сословий запрещалось венчать мужчин моложе 15, женщин моложе 13 лет; в случае нарушения указа брак расторгался, а священник лишался сана. Позднее нижняя граница бракоспособного возраста еще более повысилась. В соответствии с императорским указом 1830 г. минимальный возраст для вступления в брак поднялся до 16 лет для невесты и 18 лет для жениха. Однако крестьяне и нижние слои городского населения нередко обращались к духовным властям за разрешением выдать замуж дочь в более раннем возрасте. В качестве главного мотива выдвигалась необходимость иметь в доме работницу или хозяйку. Еще и к началу XX века брачность в России оставалась достаточно ранней. Более половины всех невест и около трети женихов в Европейской России были не старше 20 лет.
Еще на рубеже XIX и XX веков брачность в России была почти всеобщей. Согласно первой всеобщей переписи населения 1897 г., в конце XIX в. к возрасту 50 лет в браке состояли практически все мужчины и женщины, доля населения, никогда не состоявшего в браке, в возрастной группе 45-49 лет была существенно ниже, чем в странах Западной Европы. Дореволюционная Россия почти не знала развода, брачный союз заключался на всю жизнь и практически не мог быть расторгнут. Развод рассматривался церковью как тягчайший грех и разрешался в исключительных случаях. Основанием для развода могло служить только «безвестное отсутствие» и «лишение всех прав состояния» одного из супругов. Тем не менее, по мере изменения общественных условий, постепенной эмансипации женщин, уже в дореволюционное время менялись взгляды на ценности супружества, отношение к разводу. Но эти изменения затрагивали в основном элитарные слои населения, официальные разводы были большой редкостью. В 1913 г. на 98,5 млн православных в России был расторгнут всего 3791 брак.
Браки не отличались большой долговечностью, однако не из-за разводов. Вследствие высокой смертности всегда был высоким риск прекращения брака из-за овдовения одного из супругов. В самом конце XIX века, в 1897 г., доля вдов среди всех женщин бракоспособного возраста составляла 13,4%. У мужчин соответствующий показатель был значительно меньшим - 5,45%. В это же время к возрасту 31 год среди не состоявших в браке женщин доля овдовевших была выше доли никогда не вступавших в брак: к 50 годам овдовевшими были 25% женщин, к 62 годам - половина, к 74 годам - свыше 75%. Овдовение в значительной мере компенсировалось повторными браками, почти обязательными в условиях крестьянской жизни. На рубеже XIX и XX веков (1896-1905) доля повторных браков в общем числе браков составляла примерно 14% для мужчин и 8% для женщин. В результате каждый мужчина и каждая женщина, дожившие до брачного возраста и сыгравшие свадьбу (один или более раз), жили в браке в среднем четверть века.
С. Соловьев в своей «Истории России с древнейших времен», описывая древние русские семейные порядки, отмечал, что «отношения мужа к жене и родителей к детям в древнем русском обществе не отличались особенною мягкостью. Человек, не вышедший из родовой опеки, становился мужем, т.е. с ним соединяли существо, не знакомое ему прежде, с которым он прежде не привык встречаться как с существом свободным. Молодой человек после венца впервые встречался с существом слабым, робким, безмолвным, которое отдавали ему в полную власть, которое он был обязан учить, т.е. бить, хотя бы и вежливенько, по правилу Домостроя». В словах Соловьева выражена позиция просвещенного XIX века. Однако ведь и в то время большинство россиян переходили из детского во взрослое состояние без всяких промежуточных ступеней, а вступление в брак лишь формально отмечало точку этого перехода: «малый» становился «мужиком». Неудивительно, что многое из тех отношений, которые столь критически оценивал Соловьев, дожило и до XX столетия.
В России уже давно пытались хоть как-то ограничить браки по принуждению. Соловьев цитирует патриарший указ XVII века, предписывавший священникам «накрепко допрашивать» женихов и невест, а также их родителей, «по любви ли и согласию друг другу сопружествуются, а не от насилия ли или неволи». Ломоносов призывал «венчающим священникам накрепко подтвердить, чтоб они, услышав где о невольном сочетании, оного не допускали». Но на деле еще и в XIX веке молодые люди очень часто вступали в брак по выбору родителей. Притом, хотя брак всегда понимался как интимный союз мужчины и женщины, при заключении брака на первый план чаще всего выходили экономические и социальные соображения [19, с. 69].
В патриархальной семье на женщину смотрели прежде всего как на семейную работницу - способность работать нередко была главным критерием при выборе невесты. Ходу назад после женитьбы не было, оставалось жить по старинной формуле: «стерпится - слюбится». «Малый», становясь «мужиком» в очень молодом возрасте и продолжая жить в составе «отцовской» семьи, оставался человеком несамостоятельным. А положение женщины было еще хуже: она не только зависела от мужа, но, войдя в большую семью, оказывалась также в зависимости от свекра, свекрови, других мужчин в семье, их жен и т.д. Она сразу же становилась одной из семейных работниц, и эта ее роль находилась в постоянном противоречии с ее же ролями жены и матери. Но были и другие стороны ее зависимого положения в семье, о которых принято было умалчивать, например, снохачество.
Собственные внутренние связи и отношения супружеской семьи, не имевшей достаточной самостоятельности, оставались неразвитыми, не играли в жизни людей той особой роли, какую они приобрели в наше время. А потому и каждый отдельный человек ощущал себя прежде всего колесиком сложного механизма большой семьи, обязанным исправно исполнять свой долг по отношению к ней, и лишь в очень малой мере видел в семье среду для раскрытия и реализации своей индивидуальности. Такая семья не была той социализирующей средой, в которой могла сложиться независимая, индивидуализированная человеческая личность. Человек для семьи - таков принцип, на котором держались испокон веку патриархальные семейные отношения. Но что-то сдвинулось во второй половине XIX века. До поры растворение человека в семье было оправдано экономической и демографической необходимостью, интересами физического выживания. Но стоило этим двум необходимостям немного ослабеть, и жесткая предопределенность человеческой судьбы лишилась своего оправдания, привычные семейные отношения перестали удовлетворять людей, члены семьи начали «бунтовать». Тогда-то и вышел на поверхность скрытый конфликт большой и малой семьи, «работы» и «жизни». Патриархальная семья оказалась в кризисе.
Кризис этот раньше всего затронул городские слои русского общества, прежде также строившие свои семейные отношения по образцам, близким к крестьянским. Упоминаниями об этом кризисе заполнена русская литература второй половины XIX - начала XX века - от «Анны Карениной» Л. Толстого или «Грозы» А. Островского до статей безвестных или забытых авторов в научных и публицистических изданиях. Противостояние старого и нового всё более раскалывало Россию, и линия этого раскола прошла через каждую семью.
Россия была не первой страной, столкнувшейся с кризисом традиционной семьи. К началу XX века многие западные страны уже прошли через него, традиционная большая семья стала достоянием истории, уступила место высокомобильной, малой, «супружеской» семье. «За время плаванья, которое должно было привести семью в современность… она отделилась от окружавшей ее общины, воздвигнув - чтобы защитить себя - непреодолимую стену частной жизни. Она прервала свои отношения с дальней родней и ослабила даже те, что поддерживала с близкими родственниками… Как удалось семье незаметно покинуть свою стоянку у причала традиции?…Команда корабля - мать, отец и дети - вот кто с радостью разорвал державшие его путы, чтобы отправиться в свое собственное плаванье». Эти слова относятся к западноевропейской семье, но то же самое - пусть и позднее - произошло и с семьей российской. Быть может, главной силой, взорвавшей изнутри старинный семейный уклад и ускорившей его кризис, стала и наиболее придавленная этим укладом женщина [14, с. 209].
Хотя определенные шаги к изменению места женщины в семье и обществе были сделаны еще петровскими реформами (освобождением ее из терема), и в XIX веке идеи женского равноправия не были популярны в России и воспринимались как нечто чуждое русской традиции и русской культуре. И. Киреевский находил первый зародыш знаменитого впоследствии учения о всесторонней эмансипации женщины в «нравственном гниении высшего класса» европейского общества. В ненужности, более того, во вреде эмансипации был убежден и Л. Толстой и много писал об этом. Но, видимо, не только в европейской заразе и «высших классах» коренились причины нараставшей в России борьбы за расширение женских прав. Наверное, не следует недооценивать вклада в борьбу за женское равноправие просвещенных и интеллигентных женщин. Однако решающие события происходили всё же не в великосветских салонах. Главной ареной перемен в положении женщины была деревня.
По мере того, как в деревню проникали городские заработки, городские формы труда и быта, вообще новые веяния городской жизни, по-новому воспринималось и положение женщин в семье, нарастало их недовольство. Интуитивное, плохо осмысленное, оно, тем не менее, было ответом на менявшиеся условия и само было частью перемен, которые подспудно вызревали в России, причем в тех общественных слоях, что и слыхом не слыхивали о европейском «нравственном гниении». Протест против деспотизма патриархальной семьи был первым естественным проявлением такого недовольства.
На протяжении всей второй половины ХIХ века перемены в экономических условиях жизни семьи и во внутрисемейных отношениях расшатывали устои большой неразделенной семьи, и нарастало число семейных разделов. С каждым днем становилось яснее: преимущества большой семьи уже не перекрывают ее недостатков, жить в такой семье становилось все более тягостно. Скрытые от глаз внутренние антагонизмы большой патриархальной семьи вышли наружу. «Все крестьяне осознают, что жить большими семьями выгоднее, что разделы причиною обеднения, а между тем все-таки делятся. Есть же, значит, этому какая-нибудь причина? Очевидно, что в семейной крестьянской жизни есть что-то такое, чего не может переносить всё переносящий мужик», - писал автор знаменитых писем «Из деревни» Энгельгардт, последовательный противник семейных разделов.
К началу XX века российское общество оказалось перед лицом острейших экономических и социальных проблем, на фоне которых демографические и семейные неурядицы могли выглядеть не самыми главными. Во всяком случае о них говорили и писали намного меньше, чем, скажем, об экономической отсталости, о земельном вопросе, о бедности или бесправии народа, о необходимости политических перемен и т.д. Но все же нельзя сказать, чтобы эта сторона народной жизни совсем не привлекала внимания. Огромная смертность, учащавшиеся попытки уклониться от рождения детей или отказ от детей, уже рожденных, падение семейных нравов, женское эмансипационное движение в городах и «бабий бунт» в деревне, непокорность взрослых детей и ослабевавшая родительская власть, умножавшиеся крестьянские семейные разделы - все это говорило об обесценении вековых заповедей семейной жизни, об усиливающемся ее разладе.
Разлад был замечен всеми и стал объектом критики, самокритики русского общества, всё более осознававшего необходимость обновления. Изменения в семейной и вообще частной жизни людей были лишь одной из сторон всеобщих перемен, переживаемых Россией в пореформенный период, когда четко обозначилось ее стремление превратиться в современную промышленную страну. За четыре десятилетия, последовавшие за отменой крепостного права, все прежние равновесия были нарушены, а новые - еще не созданы. Российское общество вступило в полосу тяжелого, затяжного кризиса. Не могла избежать этого кризиса и вся система семейных и демографических отношений. Впрочем, то самое развитие, которое ввергло частную жизнь людей в кризис, создало возможности и выхода из него [14, с. 209].
Экономическая необходимость предписывала определенные формы организации семейного производства, разделения труда в семье и т.д., но семья и общество всегда вынуждены были считаться также с демографической необходимостью, которая ставила предел даже и экономическим требованиям. Ей были подчинены многие важнейшие нормы и стереотипы поведения. Культурная и религиозная традиции отводили высокое место ценностям материнства и отцовства и в то же время налагали суровые запреты на маргинальные формы поведения, которые могли позволить женщине или супружеской паре уклониться от выполнения своего родительского долга. Никакое своеволие не допускалось, принцип «человек для семьи» находил здесь одно из своих самых прочных оснований. Снижение же смертности и рождаемости стало двойным сдвигом, резко расширявшим демографическую свободу семьи и ее членов и наносившим этому принципу непоправимый урон.
В самом деле, чем меньше времени, сил, энергии требует от женщины и семьи биологическое воспроизводство, тем больше они могут расходоваться (без ущерба для продолжения рода) на воспроизводство социальное: саморазвитие и самореализацию личности, социализацию детей, передачу и обновление культурных образцов, производство материальных благ и т.д. Старые же семейные порядки никакого выбора не признают, семейные роли и семейные обязанности строго раз и навсегда закреплены, что и оправдано экономической и демографической необходимостью, интересами физического выживания. Стоит этим двум необходимостям хоть немного ослабеть, и жесткая предопределенность человеческой судьбы теряет свое оправдание. Привычные формы демографического и семейного поведения перестают удовлетворять людей, появляется новая активность, направленная на то, чтобы заполнить расширившееся пространство свободы, добиться более долгой жизни для себя и своих детей, отстоять интимность своей семейной жизни, открыть для себя новые социальные роли, полнее реализовать себя.
Пусть в России конца XIX - начала XX века все это было доступно лишь узкому слою людей и недостаточно осознано всем обществом, а всё же движение уже началось, многое предощущалось, кое-что было известно из примера более продвинутых европейских стран. Разлад в старых семейных порядках, конечно, тревожил современников, но было и ожидание желаемых позитивных перемен.
1.2 Психологический аспект кризиса семейных отношений
семейный художественный литература кризис
Постановка проблемы семейных отношений, определение психологических оснований их понимания и изучения являются актуальными задачами не только по причине отмечаемого исследователями кризиса современной семьи и назревшими в связи с этим психотерапевтическими задачами, - психологическое понимание семейных отношений будет иметь теоретическое и практическое значение как в плане достижения благополучия и стабильности семейных отношений, так и для реализации эвристических целей научного поиска в ситуации власти информационных технологий, кризиса общественных систем.
Стоит отметить то, что с научной точки зрения, кризис - это переход на новый этап развития отношений, насыщенный эмоциональными переживаниями и стрессами. Безусловно, кризис - напряженный и тяжелый период отношений. Но каждая семья переживает кризис на том или ином этапе своего развития. Кризис не всегда сопряжен негативными событиями и эмоциями, в его основе могут лежать и позитивные события (рождение ребенка, его поступление в школу и т.д.), которые также могут потрясти семью. Кризис отношений - это изменение правил взаимоотношений, изменение и перераспределение обязанностей, расширение границ каждого члена семьи. И каждый из партнеров взаимоотношений должен быть готов начать изменения с себя, а не с других. Очень важно в кризисные моменты обсуждать новые изменения и приобретения семьи, искать и договариваться о новых способах взаимодействия, а не закрываться в своих обидах и раздражениях, обвинять партнера и плыть по течению накапливаемых конфликтов [75, c. 77].
Семейный кризис - это состояние семейной системы, характеризующееся нарушением гомеостатических процессов, которое приводит к фрустрации привычных способов функционирования семьи и невозможности справиться с новой ситуацией, используя старые модели поведения.
В семейном кризисе можно выделить две потенциальные линии дальнейшего развития семьи:
. Деструктивная, ведущая к нарушению семейных отношений и содержащая опасность для их существования.
. Конструктивная линия, содержащая в себе потенциальную возможность перехода семьи на новый уровень функционирования.
Современная эпоха отличается кризисом всех традиционных институтов общества, в частности, семьи. Кризис, в котором сейчас находится институт семьи, не только приводит к разрушению всё общество в целом и его устои, но и оказывает сильнейшее влияние на развитие различных психических отклонений в отдельных, являющихся частью этого общества людях. Значение семьи для душевного и духовного развития человека, его становления как полноценной личности не подлежит сомнению. Особое значение института семьи всегда поддерживалось и Церковью: многие святые особенно подчеркивали роль семьи в развитии нравственной и психически здоровой личности. Святитель Иоанн Златоуст говорил, что «совершенно невозможно стать плохим тому, кто с самого начала воспитывался со всяким усердием и заботой. Так как грехи не находятся внутри самой человеческой природы, у них не получается победить такое большое попечение о человеке» [62, c. 106].
Большинство психологов отмечают то, что семейная или совместная жизнь это не только любовь, радость, взаимопонимание, но, к сожалению, и печаль, разочарования, ссоры. Психологи выделяют первый, третий, седьмой и одиннадцатый годы семейной жизни, как самые вероятные в плане развода, и называют их критическими периодами в жизни семьи.
Первый год семейной жизни - это год приспособления друг к другу, изучение привычек и пристрастий своей второй половины. Люди имеют разный менталитет, воспитание, они по-разному смотрят на вещи и потому им просто необходимо время для взаимного познания друг друга. Это бурный год, окрашенный ссорами по пустякам и бурными примирениями. А вознаграждением для пары, которая найдет в себе силы прожить этот год, будут отношения, окрашенные более нежной привязанностью друг к другу.
Очень часто третий год совместной жизни знаменуется появлением малыша. Это трудное время для семьи. После того, как ребенок родился, выясняется, что молодые родители были не готовы к столь радостному событию. На плечи молодой мамы ложатся заботы о малыше, что очень трудно как физически, так и морально. В этот момент жене необходима непосредственная помощь мужа, а также знаки внимания и любви. Но зачастую женщина, целиком и полностью посвящает себя ребенку, забывая про мужа. При этом муж замыкается в себе и проводит больше времени с друзьями или погружается в работу. Мужчина, как младенец, нуждается в заботе и любви со стороны женщины, даже став отцом. Отцовские инстинкты просыпаются в мужчине гораздо позже, чем в женщине. Женщине необходимо в первую очередь обсуждать с мужем все вопросы, связанные с уходом, кормлением и воспитанием ребенка, чтобы сохранить ясные открытые взаимоотношения с ним. Таким образом женщина избежит утомительных конфликтов и оставит силы для себя и мужа. А главное - сохранит семью.
Седьмой или одиннадцатый (или и тот, и другой) годы семейной жизни выпадают на период человека среднего возраста. Тридцать - сорок лет - это возраст переосмысления своего «Я». Женщина думает, что, проведя 3-5 лет в отпуске по уходу за детьми, она уже не в состоянии угнаться за более молодыми коллегами и так же непринужденно продвигаться по карьерной лестнице. Мужчина, размышляя на тему жизни и своего места в ней, понимает, что не достиг того, что планировал и не так это просто, как казалось в юности. В это время приходит осознание отсутствия молодого задора, с которым строились планы и покорялись вершины. Кроме того, у многих появляются первые признаки нездоровья, что еще больше усугубляет их настроение. В это время супруги часто идут на измены с целью доказать самим себе свою состоятельность и привлекательность [61, c. 78].
Еще один не менее важный этап в жизни семьи - это период взросления детей. Многие родители трудно переносят факт возмужания, зрелости своих чад. Они не могут смириться с тем, что дети уже способны самостоятельно принимать решения и не нуждаются в помощи и опеке родителей. У супругов теряется смысл жизни, для многих пар дети - это связующее звено между ними. Отсутствие центрального звена приводит к разрыву в отношениях. В этом случае можно посоветовать мужу и жене вспомнить, что семья их создавалась не только ради детей. Дети - это плоды любви и страсти. Дети - это гости, и удержать мы их не в состоянии.
Отдельные психологи объясняют семейный кризис следующим образом. Поскольку семейные отношения развиваются и видоизменяются со временем, как и развитие отдельно взятой личности, в психологии выделяют определенные кризисные этапы. Это не означает, что кризисы будут возникать у всех семей в одно и то же время, и переживаться одинаково. Переживание кризисов зависит от личностных особенностей пары, от степени доверия и уважения между ними, от психологической зрелости и желания сохранить свои взаимоотношения. Желательно быть осведомленными, в какие жизненные периоды возможно возникновение проблем, и тогда существует возможность избежать кризис либо преодолеть его с наименьшими потерями для себя и семьи в целом. Итак, первый кризисный этап - это создание семьи. Ведь переход от встреч до совместного проживания требует особой подготовки: договориться о разделение обязанностей, ролей, установление своих границ, границ родственников, друзей. и т.д.
Следующий кризис - рождение ребенка. На этом этапе возникает новые социальные роли - роль отца и роль матери. И адаптироваться к этой роли бывает сложно обоим партнерам. Но чаще всего в возникшей триангуляции (мать, ребенок, отец) лишним оказывается отец. И когда ему не находится места в слиянческих отношениях жены и ребенка, он уходит в работу, в науку, в хобби или просто к другой женщине. Поэтому очень важно на этом этапе вовлекать мужа во всевозможные обязанности по уходу за ребенком. Третий кризис возникает, когда ребенок идет в школу. Здесь происходит как бы испытание эффективности родительства: насколько хорошо оба родителя воспитали ребенка, насколько хорошо он подготовлен к школе, насколько велико его желание учиться, как легко он может завязывать отношение с другими взрослыми и одногодками.
Четвертый семейный кризис - это вступление ребенка в подростковый возраст, а родителей - в средний возраст (кризис среднего возраста). Переживая свой собственный личностный кризис, каждый из партнеров занят переоценкой своей жизни, своих успехов и неудач, своих отношений с партнером, взвешиванием своих ожиданий. Это довольно эмоционально напряженный период. И тут же параллельно ребенок переживает этап взросления, когда эмоционально он жаждет независимости, а материально - все еще зависим от родителей. Именно в таком накале эмоций находятся отношения внутри семьи.
Пятый кризис - «опустевшее гнездо». Это этап жизни, когда дети стали взрослыми, материально независимыми, создали свои семьи. В этот период супруги оказываются у опустевшего быта, когда весь фокус внимания сосредотачивается только на них. Приходиться заново учиться строить свои отношения как пары.
Вместе с тем психологи определяют следующие симптомы семейных кризисов:
. Уменьшается стремление супругов к интимной близости;
. Супруги больше не стремятся нравиться друг другу;
. Супруги не имеют одинакового мнения по поводу большинства значимых для них вопросов (отношения с родными и друзьями, планы на будущее, распределение доходов семьи и прочее);
. Муж и жена плохо понимают (или вообще не понимают) чувства друг друга;
. Почти все поступки и слова партнера вызывают раздражение;
. Один из супругов считает, что вынужден все время уступать желаниям и мнению другого;
. Нет потребности делиться с партнером своими проблемами и радостями [62, c. 110].
Психологи связывают семейные кризисы с вечной проблемой «отцов и детей», которая возникает среди людей разных поколений. Каждое поколение живет в свое время, а времена не выбирают, в них живут и умирают. Поэтому у каждого поколения есть своя система взглядов и ценностей, очень важная для него, и эту систему ценностей каждое поколение готово отстаивать. Жизненные принципы старших когда-то считались основой человеческого бытия. Часто дети, перенимая жизненный опыт своей семьи, в то же время стремятся освободиться от давления взрослых, отринуть все, что было до них. Всегда кажется, что я-то уж свою жизнь построю по-другому: лучше, интереснее, насыщеннее, ярче. И очень хочется как можно раньше начать все решать самостоятельно, по-своему.
Проблема «отцов и детей» возникает почти во всех формах организации человеческой жизни: в семье, в рабочем коллективе, в обществе в целом. С первых дней жизни ребенка учат дома родители, в детском саду воспитатели, в школе учителя. В итоге наступает момент, когда поучения перестают восприниматься и вызывают отторжения. Обычно это происходит в тот момент, когда ребенок начинает ощущать себя личностью, у которой есть право выбора. Выбор подразумевает собственную ответственность за поступок. Если следуешь чужому совету - ответственность несет советчик.
В этот момент большую силу приобретают рассказы о чьем-то опыте. Рассказы не навязают вам ничего. Вывод и выбор вы делаете сами. Рассказ о первой сигарете: и вы выбираете попробовать или нет. Если дома курить запрещают, с вероятностью в 90% выбор будет в пользу «никотиновой палочки». Дети совершают «плохие поступки» назло родителям.
Задача установления равновесия во взглядах при столкновении «отцов» и «детей» сложна, а в некоторых случаях ее нельзя решить вовсе. Кто-то вступает в открытый конфликт с представителями старшего поколения, обвиняя его в бездеятельности, в пустословии; кто-то, понимая необходимость мирного решения этой проблемы, уходит в сторону, предоставляя и себе, и другим право свободной реализации своих планов и идей, не сталкиваясь с представителями другого поколения. Эта проблема актуальна в наши дни. Она остро встает перед людьми, которые принадлежат к разным поколениям. «Дети», открыто выступающие против поколения «отцов», должны помнить, что лишь терпимость, взаимное уважение помогут избежать серьезных столкновений. Самое главное - это уважать друг друга, ведь на уважении основывается любовь и понимание. Невозможно представить ребенка, не любящего своих мать и отца. Одни кидаются на шею, другие спокойно протягивают руку для рукопожатия, но душа каждого из них рвется к родителям, что бы он ни думал об окружающем мире [62, c. 108].
Родительские советы, по сути, это диктат, принуждение. По мере взросления человек все меньше и меньше желает подчиняться. Если же родители не осознают этого вовремя и не переключатся на другой, нейтральный, способ подачи информации - конфликтов не избежать.
Самое трудное в родительской судьбе - это принять своего ребенка таким, какой он есть, со всеми недостатками и особенностями, научиться прощать обиды, неверные шаги, ошибки. Еще очень трудно смириться с мыслью, что твое дитя когда-нибудь уйдет от тебя во взрослую жизнь, у него появятся свои заботы и своя жизнь, неведомая тебе.
Родители всю жизнь стремятся оградить детей от проблем. Они беспокоятся: а вдруг мой ребеночек пропадет, угодит в беду, вдруг его жизнь сложится неудачно. Родители воспитывают, кормят, поят, стараются дать образование, развить интеллектуально и физически. И они ждут если не благодарности, то хотя бы отдачи, результата. А дети далеко не всегда соответствуют тому идеальному образу, который создает родительское воображение.
Заботой о детях родители, в том числе, прикрывают собственные интересы. Стремление доказать свою востребованность приводит к обратному эффекту. Ребенок начинает отдаляться, тем более что вечные охи и вздохи выводят из себя. Любое столкновение с родителями начинает вызывать раздражение. Вам и не хочется, вы сами себя проклинаете за подобные мысли, но слушать перепев одной и той же песни на разный мотив сил уже нет. А вас обвиняют в бездушности.
Кризисная ситуация в семье может возникнуть и без влияния каких-либо внешних факторов, обусловливающих бытовое и экономическое положение супружеской пары, без вмешательства родителей, измены или каких-то патологических черт личности одного у супругов. Присутствие этих факторов ускоряет создание кризисной ситуации и усугубляет ее. Нарастает чувство неудовлетворенности, обнаруживаются расхождения во взглядах, возникают молчаливый протест, ссоры, ощущение обманутое и упреки.
Есть два основных критических периода в развитии супружеских отношений. Первый наступает между третьим и седьмым годами супружеской жизни и продолжается в благоприятном случае около года. Его возникновению способствуют такие факторы:
) исчезновение романтических настроений, активное неприятие контраста в поведении партнера в период влюбленности и в повседневном семейном быту;
) рост числа ситуаций, в которых супруги обнаруживают разные взгляды на вещи и не могут прийти к согласию;
) более частые проявления отрицательных эмоций, возрастание напряженности в отношениях между партнерами.
Второй кризисный период наступает примерно между семнадцатым и двадцать пятым годами совместной жизни. Он менее глубокий, чем первый, и может продолжаться несколько лет. Его возникновение часто совпадает:
) с приближением периода инволюции, с повышением эмоциональной неустойчивости, страхами, появлением различных соматических жалоб;
) с возникновением чувства одиночества, связанного с уходом детей;
) с усиливающейся эмоциональной зависимостью жены, ее переживаниями по поводу быстрого старения, а также возможного стремления мужа сексуально проявить себя на стороне «пока еще не поздно».
В итоге, кризисные ситуации имеют определенные закономерности, лежащие в основах супружеских отношений.
Таким образом, семья в своем развитии переживает ряд этапов, сопровождающихся так называемыми нормативными кризисами. Общий характер этих кризисов, однако, не определяет их остроту и серьезность. Многое зависит от желания и культуры межличностных отношений супругов, их способности пересматривать свои ошибочные взгляды, стремление поддерживать психологическое благополучие. Наличие осознанной установки на совместное с партнером развитие, своевременное обнаружение изменений во взаимоотношениях позволяют супругам корректировать свое поведение. Невнимание к процессам развития друг друга, изменениям потребностей и интересов партнера ставит семью на грань распада. Развод, как крайний вариант решения возникающих семейных противоречий, может стать конструктивным опытом, если человек осознает необходимость изменения собственных представлений о себе, других людях, семейной жизни.
1.3 Место кризиса семейных отношений в художественной литературе
Тема дома и семьи - одна из сквозных тем как в мировой литературе вообще, так и русской в частности. Ее отголоски слышны еще в древнерусских художественных произведениях. О любимом муже Игоре тоскует, плача на путивльской стене, княгиня Ефросинья Ярославна («Слово о полку Игореве»). Через все жизненные испытания проносят любовь и верность муромский князь Петр и его супруга, мудрая женщина из простого народа, Феврония («Повесть о Петре и Февронии Муромских»), а в конце жизни герои, принявшие монашество и живущие в разных монастырях, даже уходят из жизни в один день, и тела их, как гласит легенда, оказываются в одном гробу - это ли не доказательство преданности мужа и жены друг другу! Восхищения достойна и семья главы русской старообрядческой церкви - неистового протопопа Аввакума, разделившая с мужем и отцом тяготы изгнания и страдания за веру («Житие протопопа Аввакума»).
«Житие протопопа Аввакума» относится к древнерусской литературе XVII века. Этот век для истории Руси был переломным, «бунташным». Одной из примет того времени стала церковная реформа патриарха Никона. Накануне реформы церковь переживала глубокий кризис. Никон мечтал о вселенской православной церкви под покровительством Руси. Но реализации этой идеи мешало различие между русскими и греческими обрядами. Патриарх настаивал на унификации обряда и требовал исправления церковных книг по греческим оригиналам.
«Житие» - бытописание социальной и общественной жизни, освещение религиозных и этических конфликтов времени, выражение демократической идеологии и эстетики Аввакума, ориентированной на «природный русский язык», на нового читателя - крестьянина, посадского мужика, «природного русака», которого объединяет с автором общность национального русского чувства. Русский уклад, национальный быт и в целом проблема национальной самобытности Руси, не только как проблема государства, церкви, официальной идеологии, но и как факт внутренней, душевной жизни человека, области интимных чувств, личных переживаний, - все это широкий бытовой общественно-социальный фон «Жития». Но в то же время «Житие» и автобиография - это исповедь человеческой души, что сказывается на характере этнографизма и психологизма произведения. Форма литературного выражения, жанр и стиль определяют их специфику: бытовые реалии, в том числе и отчетливо нарисованные с натуры этнографические картины - описание сибирского края, рек, озер, гор, флоры и фауны, - не просто создают фон, а входят в структуру художественного произведения. Этнографические картины даны не сами по себе, они как бы усиливают, обостряют психологические состояния, влияют на характер психологических чувств и переживаний героев. В целом «Житие протопопа Аввакума» демонстрирует то, что литература Древней Руси была антикризисной и бесконфликтной.
Говоря о русской литературе XVIII века, можно вспомнить семью Простаковых (комедия Д.И. Фонвизина «Недоросль»), в которой нет любви и согласия между супругами (запуганный Простаков во всем подчиняется грубой, властной жене, единолично распоряжающейся и имением, и слугами, и домом). Слепое обожание госпожой Простаковой единственного сына Митрофанушки принимает самые уродливые формы: главное для нее - женить свое избалованное дитя на богатой девушке. Когда же мечты о свадьбе рушатся, да еще, как выясняется в конце пьесы, имение, по судебному решению, берут в опеку, госпожа Простакова обращается к сыну, видя в нем единственную поддержку и опору. В ответ же слышит от Митрофана: «Отвяжись, матушка, как навязалась!» Стало быть, ни о какой сердечной привязанности сына к матери и речи быть не может, и такой результат, по мнению комедиографа, закономерен: это «злонравия достойные плоды».
А вот взаимоотношения скромной селянки Лизы и ее матери (повесть Н.М. Карамзина «Бедная Лиза»), напротив, должны, по мнению авторасентименталиста, вызывать у читателя умиление: мать и дочь нежно привязаны друг к другу, вместе переживают потерю отца и мужа - кормильца. Бедность не мешает героиням сохранять чувство собственного достоинства. Старушка мать радуется искренней любви дочери к молодому дворянину Эрасту, а сама Лиза, решившись на самоубийство, прежде всего думает о матери и просит «любезную подружку» Анюту о ней позаботиться. О тяжкой участи крестьянских семей, где мужчины-кормильцы вынуждены, нарушая христианские правила, работать на пашне по воскресеньям (в остальное время они трудятся на «помещика жестокосердного»), а вечно голодные дети в глаза не видели «барской еды» (сахара), упоминает в «Путешествии из Петербурга в Москву» А.Н. Радищев.
Русская литература второй половины XIX века тоже представляет читателю целую череду произведений, которые смело можно назвать «семейными». Вспомним «Грозу» А.Н. Островского: ее главные герои - члены семьи купчихи Кабановой, которая жёстко и властно управляет сыном, невесткой и дочерью. Героиня, фанатично соблюдающая «старые порядки», по верному замечанию Кулигина, настоящая «ханжа»: «нищих оделяет, а домашних своих заела совсем». В страхе держит своё семейство и «ругатель, каких поискать», «пронзительный мужик» Савел Прокофьич Дикой, а его запуганная жена с самого утра умоляет домочадцев: «Голубчики, не рассердите». Именно против такого семейного уклада, где все держится на слепом повиновении и страхе одних перед другими, выступает Катерина, решившаяся на самоубийство, потому что для неё невозможна жизнь в доме деспотичной свекрови и безвольного, нелюбимого мужа.
В пьесах А.П. Чехова «Чайка», «Три сестры», «Вишневый сад» мы не видим благополучных - даже внешне - семей. До крайности напряжены отношения Константина Треплева с матерью - известной провинциальной актрисой Аркадиной («Чайка»). Герои не могут, да и не стараются понять друг друга, а в порыве гнева способны дойти до прямых оскорблений: «скряга», «оборвыш». Мечтают вырваться из омута обывательской жизни провинциального городка сестры Прозоровы («Три сестры»), но суждено ли этой мечте сбыться? «В Москву! В Москву!» - эти слова, как заклинание, звучат в течение всей пьесы, но это лишь слова, а не действия. Действует же в семье только один человек - Наташа, вздорная мещанка, прибравшая к рукам и безвольного мужа, и весь дом - наследственное гнездо Прозоровых. Распадается семья Раневских-Гаевых («Вишневый сад»): уезжает в Париж, забрав у дочери последние деньги (ведь именно Ане прислала пятнадцать тысяч «ярославская бабушка»), Раневская; вынуждена пойти «в экономки» приемная дочь Раневской Варя, так и не дождавшаяся предложения от Лопахина; собирается держать экзамен на учительницу и затем работать Аня. Но, пожалуй, самое драматичное то, что «забыли» в опустевшем доме больного Фирса, несколько десятилетий служившего этой семье верой и правдой, и что гибнет под топором новых хозяев старый вишнёвый сад, который тоже в течение столетий был словно членом семейства, а теперь вот его бросили без помощи, оставили, как и преданного господам Фирса, умирать.
Попытки описать семью и обобщить ее традиции появились уже на заре развития литературы. Это и «Поучение Владимира Мономаха», и проповеднические сборники «Златоуст» и «Измарагд». Тематика сборника «Измарагд» разнообразна: «слова-поучения» о «почитании книжном», христианских добродетелях, пороках (жадности, пьянстве и т.д.), добрых и злых женах, о воспитании детей. Показательно, что именно литература взялась за такое нелегкое дело, именно ее средствами оказалось возможно представить логику отношений мужа, жены, детей. Например, в «Повести о Петре и Февронии Муромских» (XV век) описывается такой эпизод. Героиня повести плыла на судне по реке Оке, к ней начал приставать «некий человек», «искушаемый лукавым бесом». «Она же, разгадав злой помысел его, быстро обличила его» и предложила зачерпнуть воду с одной стороны судна, а потом - с другой и сравнить вкус. Когда он убедился, что вкус воды одинаков, героиня сказала: «И женское естество одинаково. Зачем же ты, свою жену оставив, о другой помышляешь».
Наиболее яркой попыткой обобщения традиций русского семейного быта стала книга, составленная в середине XVI века благовещенским протопопом Сильвестром, политическим деятелем начальных лет правления Ивана Грозного - знаменитый «Домострой». Вот ее полное название: «Книга, называемая Домострой. Имеет в себе вещи весьма полезные. Поучение и наставление каждому христианину, и мужу, и жене, и детям, и слугам, и служанкам». Многие десятилетия слово «домострой» было синонимом консервативного уклада жизни. А между тем в этой книге собраны весьма полезные вещи: от правил и основ семейственного регулирования до рецептуры различных блюд. Согласно «Домострою», традиционный глава семьи - отец, муж. Семья «Домостроя» - народная семья, в которой учтено все, вплоть до мелочей внутреннего быта. Домострой отразил нравственный кодекс семьи, которая пропадет без строгости внутреннего быта, без бережливости и умеренности, без рукоделья [2, c. 46].
Наиболее полно семья предстает перед нами со страниц семейных хроник. Жанр семейной хроники в русской литературе оказался незаслуженно забытым, и произведения писателей, работавших в этом жанре, не занимают должного места в школьной программе по литературе. Последние годы наметился определенный интерес к теме семейного воспитания, изображению истории семьи и ее традиций. Предшественниками классических семейных хроник являются хроники в русской мемуарной литературе. Семейные и автобиографические записки конца XVIII-XIX веков - это описание истории рода, прошлого семьи, переложение семейных преданий, воспоминания о детстве, семейном быте, нравах.
Творчество Л.Н. Толстого ярко представляет тему кризиса семейных отношений. В «Воспоминаниях» писатель словно разделяет свою жизнь на четыре периода. Первый период невинного, радостного, поэтического детства длится до 14 лет. За ним следует страшный период в двадцать лет, во время которого он, по его словам, находился в плену амбициозности и тщеславия и, хуже всего, предавался блуду и пороку. Третий период начинается его браком с Софьей Андреевной Берс в 1862 году и заканчивается его «духовным переломом» приблизительно в 1850 году. В течение четвертого периода своей жизни Толстой все больше отходит от чисто писательской деятельности и семьи и посвящает себя в основном решению религиозных и социально-этических вопросов. Если посмотреть внимательнее на эти периоды, можно заметить своего рода маятниковую природу периодизации его жизни. Первый и третий периоды можно назвать «семейными». Сначала как сын и брат, затем как муж и отец он уходил с головой во все важные детали семейной жизни. Второй и четвертый периоды объединяет экстремизм Л.Н. Толстого, сделавший писателя более индивидуалистичным и оттолкнувший его от семьи. Второй период - это буйство плоти, четвертый - буйство души. Этот конфликт между душой и телом представляет для понимания Л.Н. Толстого наибольшую важность. И поскольку многое из его творчества является очень личным, очень автобиографичным, это также важно для оценки его произведений.
Л.Н. Толстой был с самого начала его писательской карьеры всецело поглощен мыслями о семье, и это видно по тому факту, что уже свое первое произведение, «Детство», он посвятил этой теме. В двух других томах трилогии он описывает, как красота и невинность детства постепенно сменяются сомнительными переживаниями отрочества и юности.
Второй период - невинность теряется, и это отражается в таких произведениях, как «Записки маркера». Это время азартных игр, выпивок и женщин. Этот период принес Толстому много боли и стыда и превратился в тяжелое бремя порочных воспоминаний, которые то и дело появлялись на страницах его произведений до конца его жизни. В это время создается и повесть «Семейное счастье», утверждающая неослабевающий характер заветного желания Толстого. Взаимоотношения мужчины и женщины в этой истории поражают своим сходством с супружескими отношениями Л.Н. Толстого и Софьи Андреевны, которые сложились тремя годами позже написания повести. Повесть строилась на личных переживаниях писателя во время увлечения Валерией Владимировной Арсеньевой. Четкий анализ этого эпизода жизни Толстого представляет собой важную предпосылку дня понимания самой повести и будущих шедевров [10; 55].
Третий период, период более или менее стабильной и счастливой семейной жизни, во многом представляет для нас наибольший интерес. Именно в это время создаются два величайших произведения - «Война и мир» и «Анна Каренина». В первом из двух романов Л.Н. Толстой твердо отстаивает ценность семейной жизни. Во втором романе он все еще убежден в верности идеала, но уже выражает сомнения по поводу его достижимости. Во время четвертого периода расхождение между жизненным устройством и философской убежденностью Толстого обостряется и семейная жизнь становится для него все более тяжелой. Это выражается в таких произведениях, как «Смерть Ивана Ильича», «Крейцерова соната», «Дьявол» и «Отец Сергий».
В трилогии «Детство», «Отрочество» и «Юность» писатель дает очень яркое, художественное описание мира ребенка, в котором важную роль играет любовь ребенка к своим родителям и любовь, которую он получает от них. К произведениям, которые наиболее полно раскрывают различные типы семейных отношений любви, следует отнести роман «Война и мир». В повести «Семейное счастье» и романе «Анна Каренина» разные аспекты любви в семье просто теряются за силой «eros». Именно на эволюционное качество художественных и сопутствующих жизненных перемен мало обратили внимание предыдущие исследователи.
Л.Н. Толстой был человеком, который и как художник, и как мыслитель, и прежде всего как человек, боролся за то, чтобы найти истину, написать о ней и воплотить ее в своей жизни. Очевидна библейская ориентация писателя. Библия, безусловно, относится к ряду величайших антологий вдохновенного творения рук человеческих. Веками она служила парадигмой для людей искусства - художников, поэтов, композиторов. Сила ее в том, что иногда в удивительно поэтичных, а иногда даже в жестоких образах она раскрывает фундаментальные, универсальные принципы духовного и этического поведения человека. Те самые принципы, которые представляют особую важность в наши дни, когда искусство и этика, творчество и нравственность зачастую оказываются диаметрально противоположными и многие так называемые деятели искусства считают, что человек имеет право на свободное самовыражение, не ограниченное никакими рамками и нравственными принципами. Подобные ошибочные суждения способствовали развитию постмодернистской абсурдности и философского нигилизма. Толстой понял, что лишь союз художественных способностей с нравственной правотой может дать рождение подлинно человеческому творчеству [18, c. 89].
Безрадостным было детство М.Е. Салтыкова. Никогда даже своим близким друзьям он не рассказывал о детских годах и о семье. Михаил Евграфович родился в то время, когда в семье полновластно господствовала мать - Ольга Михайловна, - жестокая крепостница, «кулак-баба» (как он позднее ее называл), вышедшая из богатой купеческой семьи. Она не только поставила на ноги оскудевшее, разорившееся поместье мужа, но и в короткий срок удесятерила состояние семьи. Крепостническая жестокость сочеталась в ее характере с умелой хваткой. Впоследствии М.Е. Щедрин очень точно охарактеризовал духовные и деловые качества своих родителей: «Отец был, по тогдашнему времени, порядочно образован; мать - круглая невежда; отец вовсе не имел практического смысла и любил разводить на бобах, мать, напротив того, необыкновенно цепко хваталась за деловую сторону жизни, никогда вслух не загадывала и действовала молча и наверняка… В семействе нашем царствовала не то чтобы скупость, а какое-то упорное скопидомство».
Мать, как и отец - Евграф Васильевич, воспитанием детей не занималась, все ее силы были направлены на приобретательство. «Она являлась между нами только тогда, когда, по жалобе гувернанток, ей приходилось карать. Являлась гневная, неумолимая, с закушенною нижнею губою, решительная на руку, злая», - вспоминал ге-рой «Пошехонской старины».
Дети в семье Салтыковых делились на «постылых» и «любимчиков». В раннем возрасте Михаил был «любимчиком». Но это не мешало матери применять к нему те же методы воспитания, что и к «постылым». «А знаете, с какого момента началась моя память? - говорил М.Е. Щедрин С.Н. Кривенко. - Помню, что меня секут, кто именно, не помню, но секут как следует, розгою, а немка, гувернантка старших моих братьев и сестер, заступается за меня, закрывает ладонью от ударов и говорит, что я слишком еще мал для этого. Было мне тогда, должно быть, года два, не больше».
Братья и сестры не очень любили маленького Мишу за прямоту и резкость суждений о них, за смелость и самостоятельность поведения. Кроме Михаила, в семье Салтыковых было еще четыре брата: Николай - «постылый», которого беспричинно ненавидела мать и трагическую судьбу которого М.Е. Щедрин изобразил в романе «Господа Головлевы», рисуя историю жизни Степана Владимировича - «Степки-балбеса». К «постылым» относился и брат Сергей, умерший в молодости. «Любимчиками» были Дмитрий и Илья. К дочерям (их было две) мать относилась с холодным безразличием и равнодушием, считая их «лишними ртами», нахлебницами.
Михаил любил и жалел «постылых» братьев, особенно Николая. Мать, видя привязанность его к Николаю, боялась вредного влияния последнего на Михаила и старалась поссорить детей, отдалить их друг от друга. Но любовь и жалость к «постылым» и гневное презрение к матери за такое разграничение остались у М.Е. Салтыкова на всю жизнь. Он защищал их интересы уже и взрослым, добиваясь от матери справедливого раздела наследства.
История гибели семейства крепостников Головлевых вначале была частью хроники «Благонамеренные речи», которая в основном посвящена описанию действительности хищника-буржуа Дерунова. Писатель решил выделить из хроники рассказы о семье Головлевых и создал на их основе роман-хронику «Господа Головлевы» М.Е. Салтыкова-Щедрина. Роман начинается предчувствием смерти одного из героев (Степана), затем на протяжении повествования перед нами предстает целая галерея умирающих, сходящих со сцены жизни людей. «Головлевы - это сама смерть, злобная, пустоутробная; это смерть, вечно подстерегающая новую жертву», - писал сатирик. Образы Головлевых старшего и младшего поколения - яркая иллюстрация пагубного воздействия на человеческую личность несовершенного общественного строя, основанного на угнетении. Именно поэтому автор в романе уделяет внимание более моральной, нравственной стороне дела, а не экономическому оскудению крепостников. Хочу отметить, что автору удалось так талантливо изобразить конкретных героев, что в них воплотились все пороки не только одной семьи, но и всего общества. Ярко выписан Иудушка Головлев. Писатель сделал его буквально символом всякого паразитизма, человеконенавистничества и реакции. Все компоненты романа: пейзаж, речь героев, авторские характеристики и отступления - все в романе служит одной цели - раскрытию причин гибели строя крепостников. Особенно поражает речь Иудушки - человеконенавистника и блудослова, сотканная из афоризмов, уменьшительных и ласкательных слов, вздохов, лицемерных обращений к Богу, беспрерывных повторений. Стоит отметить также еще очень важный композиционный момент в романе: автор сознательно исключил подробности крепостнического быта, воспитания нового поколения крепостников и их взаимоотношения с крестьянами. Мне кажется, писатель сделал это для того, чтобы создать еще более безысходный и не гармонирующий с живым миром фон, на котором изживают себя крепостники. Живая, светлая действительность как бы сама не выпускает их из ограниченного пространства, словно страшную заразную болезнь.
Отдельное внимание обратим на тему семейных кризисов в повести Ю.В. Трифонова «Обмен». В центре повести Юрия Трифонова «Обмен» - попытки главного героя, обыкновенного московского интеллигента Виктора Георгиевича Дмитриева, произвести обмен квартиры, улучшить свои жилищные условия. Для этого ему надо съехаться с тяжелобольной матерью, которая догадывается, что ей недолго осталось жить. Сын уверяет ее, что очень хочет жить с ней вместе, чтобы лучше заботиться о ней, но мать догадывается, что его интересует в первую очередь не она, а жилплощадь и что торопится он с обменом из-за боязни, что в случае ее смерти потеряет комнату матери. Материальный интерес заменил у Дмитриева чувство сыновьей любви. И не случайно в финале повести мать говорит ему, что раньше хотела жить с ним вместе, а теперь нет, потому что: «Ты уже обменялся, Витя. Обмен произошел… Это было очень давно. И бывает всегда, каждый день, так что ты не удивляйся, Витя. И не сердись. Просто так незаметно.» Дмитриев, человек изначально неплохой, постепенно под влиянием эгоизма жены, да и своего собственного, променял нравственные принципы на мещанское благополучие Правда, успев-таки съехаться с матерью буквально накануне ее смерти, эту смерть, возможно, немного ускоренную поспешным обменом, переживает тяжело: «После смерти Ксении Федоровны у Дмитриева сделался гипертонический криз, и он пролежал три недели дома в строгом постельном режиме». После всего этого сдал и выглядел словно «еще не старик, но уже пожилой».
По ходу повести дед, старый революционер, говорит Виктору: «Ты человек не скверный. Но и не удивительный». В Дмитриеве нет никакой высокой идеи, одухотворяющей его жизнь, нет увлеченности каким-либо делом. Нет того, что оказывается в данном случае очень важным - силы воли. Дмитриев не может противостоять напору жены Лены, стремящейся к получению жизненных благ любой ценой. Временами он протестует, устраивает скандалы, но только для очистки совести, потому что почти всегда в конечном счете капитулирует и делает так, как хочет Лена. Жена Дмитриева давно уже собственное преуспеяние ставит во главу угла. И знает, что муж будет послушным орудием в достижении ее целей: «…Она заговорила так, будто все предрешено и будто ему, Дмитриеву, тоже ясно, что все предрешено, и они понимают друг друга без слов». По поводу таких, как Лена, Трифонов сказал в интервью с критиком А. Бочаровым: «Эгоизм-то в человечестве, что победить труднее всего». И в то же время писатель далеко не уверен, возможно ли в принципе полностью победить человеческий эгоизм, не разумнее ли постараться ввести его в какие-то нравственные пределы, поставить ему определенные границы. Например, такие: стремления каждого человека к удовлетворению собственных потребностей законно и справедливо до тех пор, пока оно не наносит вреда другим людям. Ведь эгоизм является одним из мощнейших факторов развития человека и общества, и не считаться с этим нельзя. Вспомним, что о «разумном эгоизме» с сочувствием и чуть ли не как об идеале поведения писал еще Николай Гаврилович Чернышевский в романе «Что делать?». Беда, однако, в том, что очень трудно в реальной жизни найти ту грань, что отделяет «разумный эгоизм» от «неразумного». Трифонов подчеркивал в упомянутом интервью: «Эгоизм исчезает там, где возникает идея». Такой идеи нет у Дмитриева и Лены, поэтому эгоизм становится для них единственной моральной ценностью. Но нет этой идеи и утех, кто им противостоит, - у Ксении Федоровны, сестры Виктора Лоры, двоюродной сестры главного героя Марины. И не случайно в беседе с другим критиком, Л. Аннинским, писатель возражал ему: «Вы сделали вид, что я Дмитриевых (имеются в виду все представители этого семейства, кроме Виктора Георгиевича) боготворю, а я над ними иронизирую». Дмитриевы, в отличие от семейства Лены, Лукьяновых, к жизни не очень приспособлены, не умеют извлекать для себя выгоду ни на работе, ни в быту. Они не умеют и не хотят жить за счет других. Однако мать Дмитриева и его родные - отнюдь не идеальные люди. Им свойствен один очень беспокоивший Трифонова порок - нетерпимость (не случайно именно так писатель назвал свой роман о народовольце Желябове - «Нетерпимость»). Ксения Федоровна называет Лену мещанкой, та ее - ханжой. Мать Дмитриева на самом деле вряд ли справедливо считать ханжой, но неспособность принять и понять людей с иными поведенческими установками делает ее трудной в общении, а подобный тип людей в долгосрочной перспективе - нежизнеспособен. Дед Дмитриев еще был воодушевлен революционной идеей. Для последующих поколений она сильно потускнела из-за сопоставления с очень далекой от идеала послереволюционной действительностью. И Трифонов понимает, что в конце 60-х, когда писался «Обмен», эта идея уже мертва, а никакой новой у Дмитриевых нет. В этом - трагизм положения. С одной стороны - приобретатели Лукьяновы, которые умеют неплохо работать (что Лену на работе ценят, в повести подчеркивается), умеют обустраивать быт, но ни о чем, кроме этого, не думают. С другой стороны, Дмитриевы, сохраняющие еще инерцию интеллигентской порядочности, но со временем все более ее, не подкрепленную идеей, утрачивающие. Тот же Виктор Георгиевич уже «олукьянился», - вероятно, в новом поколении этот процесс ускорится Надежда только на то, что у главного героя пробудится совесть. Все-таки смерть матери вызвала у него какое-то нравственное потрясение, с чем было связано, по всей видимости, и физическое недомогание Дмитриева. Однако шансов на его нравственное возрождение немного. Червь потребительства уже глубоко источил его душу, а слабоволие мешает предпринять решительные шаги к коренным переменам в жизни. И недаром в последних строках повести автор сообщает, что узнал всю историю от самого Виктора Георгиевича, который теперь выглядит больным, раздавленным жизнью человеком. Обмен нравственных ценностей на материальные, свершившийся в его душе, привел к печальному результату. Обратный обмен для Дмитриева вряд ли возможен.
Среди произведений русских писателей, описывающих семейный быт и нравы XIX века, нужно назвать трилогию С.Т. Аксакова «Семейная хроника», «Детские годы Багрова-внука», «Воспоминания», тетралогию Н.Г. Гарина-Михайловского «Детство Темы», «Гимназисты», «Студенты», «Инженеры»; трилогию Л.Н. Толстого «Детство», «Отрочество», «Юность»; роман М.Е. Салтыкова-Щедрина «Пошехонская старина»; повесть А.Н. Толстого «Детство Никиты»; лирический дневник И.А. Бунина «Жизнь Арсеньева». «Семейная хроника» С.Т. Аксакова - одна из самых замечательных русских книг о детстве и отрочестве, о воспитании, добродетелях и семейных ценностях. Семейная хроника состоит из небольших рассказов, героями которых являются члены семьи Багровых. В ней пять эпизодов. Три из них - это детальная, по дням, а то и по часам расписанная история женитьбы Тимофея Степановича Аксакова (отца писателя) на Марье Николаевне Зубовой (его матери). Свидетелем этого сам писатель явиться не мог: «Семейная хроника», написанная в форме семейного предания, кончается историей его (Багрова-внука) рождения и опирается на рассказы родных.
В списке произведений русской литературы XX века, описывающей семейные нравы, «Дело Артамоновых» М. Горького, роман «Белая гвардия» М.А. Булгакова, роман-воспоминание «Лето Господне» И.С. Шмелева, роман «Журбины» В.А. Кочетова, первая часть тетралогии «Братья и сестры» Ф.А. Абрамова. Популярными остаются советские семейные хроники «Строговы» Г.М. Маркова, «Вечный зов» А.С. Иванова и т.д. По многим из них сняты многосерийные кинофильмы.
Произведения современных писателей «Московская сага» В.П. Аксенова, «Медея и ее дети» Л.Е. Улицкой, «Тихие омуты» вологодской писательницы А.Б. Медведской и другие вызывают интерес у читателей и критиков. Несколько слов о большой современной семейной саге «Тихие омуты» А.Б. Медведской. Книга охватывает период в 100 лет. В ней автор рассказала о семье родителей и о собственной семье. Антонина Бернардовна прошла через голод 30-х годов в Белоруссии, войну, немецкий концлагерь, фильтрационный советский лагерь. Войну она встретила в Бресте, где оказалась на гастролях с мужем и маленькой дочерью. Она пишет, как прошла войну бок о бок с ребенком и мужем-актером; сумела не только выжить, но и спасти свою семью, даже организовала побег из концлагеря с мужем, дочерью и двумя актерами.
Сегодня русские семейные хроники зачастую объединяются под обложкой определенной серии. Одна из них - серия «Семейные тайны». В ней вышли книги Стеллы Чирковой. «Два берега» - это первая книга из этой серии, посвященная жизни обычных людей, которые хотят простого семейного счастья. В центре сюжета большая семья Артемьевых. В характерах и судьбах героев многие могут увидеть себя, своих знакомых, друзей, родственников. Автор считает, что самой интересной получилась четвертая книга серии, но начинать читать можно с любой из них: «Книга - не сериал, где каждая последующая серия - продолжение предыдущей, и где один герой. Мои книги можно читать по отдельности, не читая предыдущей, и все будет понятно. Ведь в них речь идет об одной семье». С. Чиркова - самый молодой главный редактор женского журнала в стране, сейчас готовит к выпуску первый номер нового целевого глянцевого журнала [9, c. 83].
Еще одна семейная серия - «Русская семейная сага». В ней вышли пять книг Елены Арсеньевой. Елена Арсеньева (настоящее имя - Елена Арсеньевна Грушко) - нижегородская писательница, автор более 60 авантюрных, любовных, исторических, детективных романов и сборников новелл. Она - профессиональный филолог, сценарист. До того, как целиком посвятить себя писательскому труду, занималась журналистикой, издательской деятельностью. Глобальные события XX века в книгах серии «Русская семейная сага» происходят на фоне истории семейного клана. Начало века. Тихий город Энск на Волге. В дружной семье адвоката Константина Русанова не так уж все, оказывается, мило и спокойно. Вот-вот будет раскрыта тайна, которую респектабельный господин тщательно скрывал: сбежавшая от него жена жива, а не умерла, как он всю жизнь уверял детей и общество. А на пороге - август 1914 года. Скоро жизнь взорвется, и судьбы людей сплетутся в огненных вихрях первой мировой войны. Впереди еще столько событий… Но о них знаем мы, живущие в веке двадцать первом, и совершенно не имеют понятия наши прабабушки и прадедушки, герои романа «Последнее лето» из серии «Русская семейная сага».
Но как бы ни менялись жизнь, нравы, окружающая среда и представления людей о мире, на склоне лет человек все так же задумывается о смысле прожитого и того, «чему свидетелем он в жизни был». Именно в этих записках, дневниках и воспоминаниях нам в подробностях предстает минувшая эпоха, насыщенная множеством мелочей быта, позволяющих воссоздать обстановку и лучше понять поступки, условия жизни, а вместе с тем мысли и чаяния живших тогда людей. К числу драгоценных свидетельств принадлежат мемуары А.М. Гарасевой «Я жила в самой бесчеловечной стране…: Воспоминания анархистки», позволяющие по-новому увидеть российскую жизнь в ушедшем уже XX столетии. А.М. Гарасева была тайным секретарем и ближайшим доверенным лицом А.И. Солженицына во время его работы в Рязани над эпопеей «Архипелаг ГУЛАГ». Ее воспоминания «Я жила в самой бесчеловечной стране…», написанные увлекательно и ярко, рассказывают о неизвестных или забытых людях и событиях российской жизни первых революционных лет, тюрьмах и ссылках 20-х и 30-х годов, о московской зиме 1941-1942 годов, прифронтовой и послевоенной Рязани, о крушении сталинской деспотии и, конечно, дружбе с А.И. Солженицыным. Дружба эта сохранялась вплоть до отъезда его за границу, о чем она рассказывает в заключительной главе своих воспоминаний. А начинается книга с повествования о деде, который управлял хутором, об отце - учителе, земском деятеле и кооператоре. Обстоятельства сложились так, что всю жизнь автор воспоминаний отдала семье - больной сестре, с которой находилась в политизоляторе, затем родителям и семье старшей сестры. Замечательны слова, которыми А.М. Гарасева заканчивает свои воспоминания и которые уместно здесь привести: «Родители учили нас делать добро всегда, когда это возможно, и с этой заповедью я прошла всю свою жизнь».век предстает перед нами и со страниц воспоминаний Ю.М. Унковского «Эда Урусова, актриса из княжеского рода». Эда Юрьевна Урусова была яркой острохарактерной актрисой, звездой театра имени Ермоловой, народной артисткой России. В кино она прославилась в ролях Чарской («Ларец Марии Медичи») и Агнессы Ивановны («Курьер»). Э.Ю. Урусова (1908-1996) происходила из княжеской семьи, восходящей к одному из военачальников и правителей Золотой Орды. В ее генеалогическом древе встречаются самые известные дворянские фамилии России - Долгорукие, Голицыны, Ржевские, Строгановы, Пушкины, Тургеневы и многие другие. Ее мать была дочерью исторического писателя Евгения Салиаса де Турнемир, внучкой писательницы Евгении Тур (Елизаветы Салиас де Турнемир) и внучатой племянницей драматурга А.В. Сухово-Кобылина. За свое происхождение Эда Урусова провела 17 лет в лагерях. Самое удивительное в книге Юрия Унковского - сына известной актрисы Урусовой - не описание унизительных страданий, через которые прошли его мать, близкие и дальние родственники и знакомые, а способность многих из них внутренне противостоять всему этому кошмару, не сломаться, не упасть, не озлобиться, в нечеловеческих обстоятельствах, сохранить человеческий облик, собственное достоинство и благодаря этому выжить самим и помочь выжить другим. В книге использованы рассказы самой Эды Юрьевны, интервью и телевизионные передачи, документы, воспоминания, письма, фрагменты театральных рецензий [2, c. 77].
Главой семьи в православии всегда признавался муж. В русской литературе есть произведения с сильным мужским началом, но их мало. Несмотря на то, что русский мужчина - богатырь, воин и победитель, он не силен в роли отца. Действительно, сколько наши мужчины воевали! Вся история ХХ века - бесконечные революции и войны, на которых погибали лучшие сыны Отечества. Семейный дисбаланс становится определяющим в судьбе страны, так много воевавшей, поэтому, безотцовская семья - частое явление. Исчезает и древнее представление мужчины о себе как об «охотнике» - создателе семьи. Таким образом, нарушилась необходимость быть завоевателем женского сердца, основателем семьи. Эту роль взяли на себя женщины. Они практически стали женщинами-охотницами, они воюют за мужчину или создают неполные семьи. В литературе XX века друг на друга похожи не только счастливые, но и несчастливые семьи (Д.А. Гранин «Картина», О.Н. Михайлов «Час разлуки», В.В. Липатов «Игорь Саввович» и т.д.).
В 1989 году в «Новом мире» (№11) вышла повесть главного редактора журнала С.П. Залыгина «Незабудка». И у А.Б. Медведской, о которой говорилось выше, и у С.П. Залыгина эти цветы символически связаны с памятью, с забвением людей, пропавших в концлагерях, и тех событий, которые были неудобны политолога 70-90-х годов ХХ века. Героиня Залыгина, мечтавшая о семье, вышла замуж за бывшего дворянина, человека, лишенного гражданских прав. Она, по сути дела, спасла его. Казалось - у него появились перспективы. Но начались репрессии, его арестовали. Во имя спасения будущего ребенка молодая женщина отреклась от мужа и постаралась забыть все, что было связано с этой трагедией.
В начале нового века увидела свет книга карельской писательницы Н.Б. Васильевой «Етишкина жизнь». В ней показан современный человек - хозяин земли. На первый взгляд, он - глава семьи. Но так ли это? Вырастают дети, умирает жена, и он надолго замыкается в себе, анализируя пройденный жизненный путь. Сын, ставший предпринимателем, не был готов к бизнесу и трагически ушел из жизни. Отец не помог ему. Что касается общества постсоветского периода то, увы, ему было не до погибающих детей. Здесь трагедия семьи объясняется не столько сменой государственного строя, сколько отсутствием взаимопонимания между представителями разных поколений. Если семьи нет - надо ее создать; если потерян дом - надо его построить. У Н.Б. Васильевой в «Етишкиной жизни» есть образ будущего. Это мост, который должны построить сельчане, чтобы соединить деревню с большой Русской Землей - страной-семьей.
Совершенно противоположным произведением, описывающим образцовые семейные отношения, стала книга петрозаводского профессора И.П. Лупановой «Минувшее проходит предо мною». Автор передает атмосферу по-настоящему интеллигентной семьи - достойных семейных отношений, основанных на уважении друг к другу, терпимости, сердечности. Книга посвящена родителям автора, известным в Карелии людям. Для читателя эта семья - идеал внутрисемейных и человеческих отношений, к которому стоит стремиться. Известно, что книга, получившая престижную награду, приобретает особый статус: увеличивается тираж, появляются экранизации, писатель становится знаменитостью. В 2005 году обладателем молодежной премии «Триумф» стал П.В. Санаев с книгой «Похороните меня за плинтусом». Павел Санаев в основном известен благодаря своей кинематографической фамилии (он - внук Всеволода Санаева и сын Елены Санаевой). В его повести «Похороните меня за плинтусом», посвященной отчиму Ролану Быкову, прослеживаются автобиографические сюжеты. В 2007 году лауреатом национальной литературной премии «Большая книга» стала Д.И. Рубина с романом «На солнечной стороне улицы».
Современная женская проза активно заявила о себе в конце 1980-х начале 90-х гг. И до сих пор дискуссии о ней не умолкают. Существуют разные точки зрения на вопрос о том, имеют ли право тексты, написанные женщинами, рассматриваться как самостоятельная область словесности. Для осмысления явления женской прозы с середины 90-х годов в литературоведении начинает использоваться термин «гендер». «Гендерные исследования в различных областях показали, что тот набор поведенческих и психологических характеристик, который традиционно расценивался как исконно женский или исконно мужской, зачастую являет собой не что иное, как поло-ролевой стереотип, социокультурный конструкт. Употребление этого понятия переносило акцент на взаимодействия между полами с учетом всей сложности их биологических, психологических, социальных и культурных особенностей».
Выделение «женской прозы» в контексте современной литературы обусловлено несколькими факторами: автор - женщина, центральная героиня - женщина, проблематика так или иначе связана с женской судьбой. Немаловажную роль играет и взгляд на окружающую действительность с женской точки зрения, с учетом особенностей женской психологии. «Женская проза» официально была признана литературным явлением в конце ХХ века и сегодня выделяется как устойчивый феномен отечественной литературы. Творчество писательниц анализируется, публикуются спецальные исследования, рассматривающие различные аспекты женской прозы, проходят дискуссии, собираются конференции. Явление исследуется филологами, историками и социологами. Решаются вопросы о том, существуют ли особые женская эстетика, женский язык, женская способность письма. Но, в основном, исследователи приходят к выводу о том, что в «женской прозе» происходят те же самые процессы, что и в остальной литературе, процессы, направленные на поиск новых отношений в искусстве и новых приемов их фиксации. Сегодняшний расцвет женской прозы свидетельствует о том, что литература в стране есть и будет: «Почему возникновение женской прозы… противоречит концу литературы? Потому что женщина никогда не идет на нежилое место. В женской генетической программе не заложено быть расходным материалом эволюции. В экстремальной ситуации, когда мужчина обязан погибнуть, женщина обязана выжить».
Стоит отметить и то, что отдельной линией в раскрытии проблемы отношений является тема мезальянса. Поэма «Цыганы» была написана А.С. Пушкиным в 1824 году, а опубликована - в 1827 году. Данное произведение является завершением спора с Байроном, который наметился в первой южной поэме Пушкина «Кавказский пленник».
Пребывая в Кишиневе, А.С. Пушкин несколько недель провел в цыганском таборе. В «Цыганах» Пушкин осудил прихоть как слабость, как самодовольство и эгоизм. Алеко, утверждающий свободу для себя среди нетронутых цивилизацией «естественных» людей в цыганском таборе, не терпит никаких ограничений этой свободы и тем самым становится деспотом по отношению к Земфире, а также молодому цыгану, ее любовнику. Алеко представлен в поэме А.С. Пушкиным в качестве преследуемого «законом» беглеца от цивилизации с ее «несвободой», героем последней из цикла «байронических» поэм автора, в которой до предела сгущены все (и без того заведомо неразрешимые) проблемы, какие ставит этот жанр. Алеко хочет стать частью «дикого», естественного мира. Когда цыганка Земфира находит его среди пустынной степи, он следует за нею в табор, чтобы стать цыганом. Цыгане не против этого, поскольку их воля не знает запрета (здесь цепи предназначены исключительно для медведя), как не знает и постоянства. Мудрый старик, отец Земфиры, объясняет это новичку (»… не всегда мила свобода/ Тому, кто к неге приучен») [82, c. 34]. Но все-таки Алеко согласен со всеми этими условиями: он любит Земфиру, желает быть всегда с ней и стать «вольным жителем мира», как «птичка Божия» не знать заботы и труда. К сожалению, он не догадывается о том, что цыгане свободны до конца; что при всей своей страстности они не ведают продолжительной, жаркой страсти, а значит, не знают и верности; что ему нужна свобода от чужого диктата, но он никогда не признает чужую свободу от себя самого, а также свободу Земфиры любить того, кого она захочет.
Пространствовав с любимой Земфирой два года, Алеко однажды услышал ее песню, в которой звучал намек: «Старый муж, грозный муж <…> Я другого люблю…» [82, c. 55]. Это было саморазоблачением, которое сочетало последовательно-свободный ответ Земфиры: «ты сердиться волен» [82, c. 45].
Земфира, в свою очередь, представлена в поэме молодой придунайской цыганкой, полюбившей русского полудобровольного изгнанника Алеко и приведшей его в табор. Земфира принципиально отличается от всех остальных героинь «байронических» поэм А.С. Пушкина. В результате встречи с чужим культурно-историческим опытом она не меняется сама и не меняет своего избранника, «русского европейца». Какой читатель встречает Земфиру в начале поэмы - вольной, страстной, беспечной, - именно такой провожает в могилу, когда двухлетняя связь с Алеко ей изрядно надоела, она открыто предпочитает ему цыгана, вследствие чего гибнет от кинжала русского ревнивца [82, c. 44].
Земфира призвана олицетворять исключительно неизменное беззаконие, изменчивую беспечность «дикой» свободы. Алеко является «изгнанником перелетным, он «гнезда надежного не знал и ни к чему не привыкал». Земфира, в свою очередь, отдает предпочтение комфортному образу жизни, в которой присутствуют «огромные палаты», «разноцветные ковры», «игры, шумные пиры». Алеко глубоко убежден в том, что «где нет любви, там нет веселий», однако Земфира отличается легкомыслием, что говорит об отличиях между характерами молодых людей. Наличие явления мезальянса в исследуемом литературном произведении подтверждает также осуждение старого цыгана, которое он произносит Алеко после смерти своей дочери и ее любовника:
Оставь нас, гордый человек!
Мы дики, нет у нас законов,
Мы не терзаем, не казним,
Не нужно крови нам и стонов;
Ты не рожден для дикой доли,
Ты для себя лишь хочешь воли… [82, c. 78]
Таким образом, отношения между Земфирой, которая «привыкла к резвой воле» и Алеко, который, в свою очередь, хотел стать цыганом, был готов идти за молодой цыганкой всюду и которого угнетала «неволя душных городов», где «люди, в кучах за оградой, не дышут утренней прохладой, ни вешним запахом лугов; любви стыдятся, мысли гонят, торгуют волею своей, главы пред идолами клонят и просят денег да цепей» [82, c. 89], нельзя было назвать гармоничными и основанными на равенстве.
Алеко, как человек светский и образованный, воспринимает свободу сквозь призму своего цивилизованного воспитания, а Земфире, живущей в своем маленьком мирке, чужда цивилизация. Она живет по законам диким, поступает по велению сердца, ей чужды законы общества, представителем которого и является Алеко. Здесь мы наблюдаем столкновение двух социально разных личностей, для которых понимание свободы является разным. Для Алеко измена Земфиры - это предательство по отношению к нему, для Земфиры жизнь с нелюбимым - предательство по отношению к себе самой и даже по отношению к Алеко. Полюбив когда-то, они так и не смогли понять ментальность друг друга, так и остались чужими и далекими друг другу. Алеко стремится к свободе, но законы общественные, привитые ему с детства, взяли верх над ним, вследствие чего он так и не смог понять «свободу» цыган. Вместе с тем кочевая жизнь не удовлетворяла интеллектуальные потребности Алеко, он начал томиться, а простота и непосредственность Земфиры начала раздражать его («Я диких песен не люблю»). Его непонимание отталкивает от него Земфиру, она влюбляется в цыгана, человека, близкого ей по духу. Совокупность всех перечисленных выше несоответствий между Алеко и Земфирой, и является мезальянсом, представленным А.С. Пушкиным в поэме «Цыганы».
Читая первую главу романа М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени», мы захвачены драматической историей любви Печорина к черкешенке Бэле. Нельзя ответить однозначно, почему Печорин полюбил Бэлу, и любил ли он ее на самом деле. Может быть, он «от скуки» (как признается сам) выбрал ее, потому что надоело «кокетство светских барынь» [79, c. 34]. А возможно, Печорин ищет чего-то нового, доселе ему неведомого. Именно это он находит в сфере горцев, чье обаяние, смелость и гордость подчиняют себе главного героя. Он сам в минуту откровенности признается в том, что подражание чужому обычаю - страсть для него привычная.
В повести «Бэла» любовь Печорина к юной красавице является не капризом избалованного сердца, а попыткой вернуться в мир искренних чувств «детей природы» [79, c. 45]. Однако сделать это Печорин все-таки не смог, поскольку ему очень быстро надоела наивность и искренность Бэлы, вследствие чего он понял то, что «примитивность одной женщины надоедает также быстро, как и кокетство светских красавиц» Бэла является черкесской княжной, дочерью мирного князя и сестрой юного Азамата, который похищает ее для русского офицера Печорина. Именем Бэлы, как главной героини, названа первая повесть романа. Об этой женщине рассказывает простодушный Максим Максимыч: «И точно, она была хороша: высокая, тоненькая, глаза черные, как у горной серны, так и заглядывали нам в душу» [79, c. 26].
Максим Максимыч сравнивает скакуна с Бэлой. Это традиционный восточный мотив - сопоставление лошади и женщины. Печорин и сам не знает, любит ли он Бэлу. Однако настоящая любовь - это забота о том, кого любишь, волнение за другого, - желание принести радость. Но, как мы видим, Печорин не умеет думать о Бэле, поскольку он занят собой и своими переживаниями, ему грустно, одиноко, он нуждается в любви молодого, чистого существа - и добивается этой любви. Печорин понимает, что разделяет его и Бэлу принадлежность к разным культурам, обычаям, разным религиям, то есть к разным человеческим мирам. И в разговоре с ней он воздействует на ее сознание, устраняя все преграды, обращается к той идее, которая лежит в ее воспитании и жизни. Печорин развивает здесь идею неизбежности судьбы: «ведь ты знаешь, что рано или поздно должна быть моею». Бэла, пораженная этой, как бы вновь открытой, но знакомой истиной, покоряется. Печорин стремится походить на горца в отношениях с Бэлой. Он хвалит ее красоту, дарит подарки, хитростью завоевывает ее доверие. Печорин играет, но делает это так искренне, что его игра становится реальностью. При этом он сам забывает о первоначальном намерении в отношении Бэлы, которая, в свою очередь, полюбила по-настоящему. Бэла призналась в том, что «он часто ей грезился во сне, и что ни один мужчина никогда не производил на нее такого впечатления». Печорин не различает зла в выборе своих поступков. Похищение Бэлы, которое повлекло за собой гибель ее семьи, вовсе не осознается им как зло. Он разрушает судьбу и жизнь пленительной горянки. В предсмертных сценах она показана не просто как экзотическая красавица, а как красавица, а как существо, глубоко любящее Печорина. В свои последние минуты она задается не свойственными для нее вопросами о вере и душе, трогательно заботится о Григории Александровиче. Смерть ее не бессознательна, она умирает как глубоко думающий и чувствующий человек, осознавая свой близкий конец, но сохраняя при этом достоинство, ведь она - «княжеская дочь, а не раба». Умирая, мучаясь от боли, Бэла ни на минуту не забывает о Печорине, оставаясь преданной ему до последней минуты. Она печалится из-за того, что «она не христианка, и что на том свете душа ее никогда не встретится с душою Григория Александровича, и что иная женщина будет в раю его подругой» [79, c. 59].
Живя одной любовью, Бэла оказалась перед смертью гордой женщиной, полной человеческого достоинства. Ее душевная жизнь ограничивалась только верой, и эту веру Бэла нарушила во имя любви, но перед смертью она победила свою любовь. На предложение Максима Максимыча окрестить ее, она ответила, что «умрет в той вере, в какой родилась». Именно таким образом состоялась своеобразная душевная победа Бэлы над Печориным.
Образ девушки-горянки вызван не только авторским желанием показать равнодушного губителя женских сердец. Женский образ подчеркивает противоречивый душевный мир главного героя, выявляет мотивы поступков и побуждений Печорина. Изображение короткой жизни героини дает возможность читателю понять скрытые мотивы и ее поведения, ощутить психологический склад ее личности. Стоит вспомнить о том, что Бэла - горянка; в ней сохранились природная простота чувств, непосредственность любви, живое стремление к свободе, а также внутреннее достоинство. Будучи оскорбленной похищением, она замкнулась в себе, не отвечая на знаки внимания со стороны Печорина. Однако в ней постепенно начала пробуждаться любовь, и, как цельная натура, Бэла отдается ей со всей силой страсти. Автор обращает внимание на то, что «Григорий Александрович наряжал ее, как куколку, холил и лелеял; и она у так похорошела, что чудо; с лица и с рук сошел загар, румянец разыгрался на щеках…» [79, c. 45]. Однако, когда Бэла все-таки наскучила Печорину и он насытился любовью «дикарки», она смиряется со своей участью («Я его не принуждаю») и мечтает лишь о свободе, гордо говоря: «Я сама уйду: я не раба его, - я княжна, княжеская дочь!» [79, c. 126].
Традиционную ситуацию романтической поэмы - «бегство» интеллектуального героя в чуждое ему «простое» общество - М.Ю. Лермонтов видоизменяет: нецивилизованная героиня насильно помещается в чуждую ей среду и испытывает на себе воздействие интеллектуального героя. Любовь на короткое время приносит им счастье, но в конечном итоге завершается гибелью героини. Любовная история построена на противоречиях в проявлении героями романа их чувств: пылкий Печорин («Послушай, милая, добрая Бэла!. Ты видишь, как я тебя люблю; я все готов отдать, чтоб тебя развеселить: я хочу, чтоб ты была счастлива; а если ты снова будешь грустить, то я умру») - равнодушная Бэла, скучающий и охладевший Печорин - горячо любящая Бэла [79, c. 184].
Именно столкновение двух несходных миров, которое лежит в основе темы мезальянса в данном литературном произведении, заканчивается трагически. Человек, наделенный более развитым сознанием, навязывает свою волю, однако его победа оборачивается нравственным поражением. В результате он смущается перед цельностью «простой» натуры и вынужден признать свою моральную вину. Исцеление его больной души оказывается мнимым.
Печорин Григорий Александрович является главным героем романа. Именно история его души есть главным компонентом содержания произведения: «История души человеческой, хотя бы самой мелкой души, едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа, особенно когда она - следствие наблюдений ума зрелого над самим собою и когда она писана без тщеславного желания возбудить участие или удивление». Эта самая история разочарованной и гибнущей души Печорина изложена в исповедальных записках героя со всей беспощадностью самоанализа. Будучи одновременно и автором, и героем «журнала», Печорин бесстрашно говорит и об их идеальных порывах, и о темных сторонах своей души, и о противоречиях сознания. Однако этого мало для создания объемного образа; Лермонтов вводит в повествование других рассказчиков не «печоринского» типа - Максима Максимыча, странствующего офицера. Кроме того, в дневнике Печорина приведены и другие отзывы о нем, в частности, Веры, княжны Мери, Грушницкого, доктора Вернера. Все описания внешности героя главным образом направлены на отображение души (через лицо, глаза, фигуру и детали одежды).
Характер Печорина представлен читателю с самого начала литературного произведения и остается неизменным; духовно он не растет, но от эпизода к эпизоду читатель все глубже погружается в психологию героя. Печорин постоянно испытывает «скуку», неудовлетворенность, чувствует над собой безличную власть судьбы, которая ставит предел его душевной деятельности, ведет его от катастрофы к катастрофе, угрожающей как самому герою («Тамань»), так и другим персонажам («Бэла», «Княжна Мери»).
Принимая жизнь как банальность, Печорин все-таки постоянно надеется на то, что очередное любовное приключение освежит его чувства и обогатит его ум. Однако разъедающий, скептический разум Печорина уничтожает непосредственность чувств. Любовь к горянке Бэле и княгине Вере взаимна, но непродолжительна; влюбленность в «ундину» является безответной, а влюбленную в него княжну Мери Печорин не любит сам. В итоге власть над женщиной оказывается для него важнее, чем искренность чувства. Любовь превращается в игру, направляемую рассудком, и в конечном счете - в игру судьбами женщин, которые должны жертвовать собой, испытывать «преданность и страх» и тем доставлять «пищу нашей гордости». Герой тоже готов жертвовать собой (он пускается в опасное для его жизни приключение в «Тамани», стреляется с Грушницким, защищая честь Мери, рискуя, захватывает казака), но отказывается жертвовать своей свободой ради чужого счастья. Именно по этой причине он не способен к дружбе, вследствие чего он невольно и бессознательно становится эгоистом.
Свободная воля, перерастающая в индивидуализм, служит для Печорина принципом жизненного поведения. Именно она влечет героя к новым и новым впечатлениям, заставляет рисковать собой, она выделяет Печорина из среды, сообщает его личности и характеру масштабность и вместе с тем распыляет огромный душевный потенциал Печорина, провоцирует его на мысль о смерти, могущей разорвать тот порочный круг, в котором замкнут герой. Неудовлетворенность Печорина самим собой, своей судьбой обуславливает мятежность и беспокойство. Очередной попыткой найти пищу для своей души является поездка Печорина на Восток, однако убежать от себя он не может, и внезапная смерть избавляет его от мучений. Таким образом, в основе мезальянса, представленного автором исследуемого произведения, лежит проблема отношений между человеком «естественным» и «цивилизованным». Контраст между характерами Печорина и горцев дает возможность понять то, что горцы - натуры цельные, а Печорин, соответственно, раздираем страстями и противоречиями, хотя неукротимостью своей энергии очень похож на «детей природы». Бэла отличалась детской непосредственностью и простотой, а Печорин был зачастую недоволен собой, поскольку имел высокий уровень притязаний. Именно эта противоположность легла в основу мезальянса между данными литературными героями.
Поиски верного тона повествования в процессе работы Л.Н. Толстого над повестью «Казаки» были особенно напряженными. С самого начала повесть создавалась в полемике с романтическими сочинениями о Кавказе. Однако важной художественной задачей для Л.Н. Толстого было воспроизвести поэзию реальности. Кроме того, работая над своей кавказской повестью, Л.Н. Толстой, несомненно, оглядывался назад и воспринимал Пушкина и Лермонтова как на своих предшественников. В 1854 году его поразили «Цыганы», которых он не воспринимал прежде. Главный конфликт заключается в столкновении «цивилизованного» человека с простыми людьми, так называемыми детьми природы, в ее названии и даже в расстановке основных персонажей: Алеко - Оленин, старый цыган - старик Ерошка, Земфира - Марьяна, молодой цыган - Лукашка). Л.Н. Толстой следовал пушкинской традиции и в то же время воплощал в своем произведении новые идеи, созвучные его времени.
Оставшись с молодых лет без родителей, Оленин к двадцати четырем годам промотал половину состояния, нигде не закончил курса и нигде не служил. Он постоянно поддается увлечениям молодой жизни, но ровно настолько, чтобы не быть связанным; инстинктивно бежит от всякого чувства и дела, которые требуют серьезных усилий. Не зная с уверенностью, на что же направить силу молодости, которую ясно чувствует в себе, Оленин надеется с отъездом на Кавказ переменить жизнь, чтобы не стало в ней больше ошибок и раскаяния.
Оленин изначально был принят хозяевами холодно, как и заведено у казаков принимать армейских, однако постепенно хозяева становятся терпимее к Оленину, чему главным образом способствовала его открытость, щедрость, установившееся с самого начала знакомства приятельство со старым казаком Ерошкой, которого в станице уважают все. Оленин наблюдает жизнь казаков, она восхищает его естественной простотой и слитностью с природой.
Ерошка много рассказывает о казацкой жизни, и немудреная философия, которая лежит в основе этих рассказов, восхищает Оленина. Они вместе охотятся, Оленин любуется дикой природой, слушает наставления и размышления Ерошки и чувствует, что постепенно все больше и больше хочет слиться с окружающей жизнью: целый день он ходит по лесу, возвращается голодный и усталый, ужинает, выпивает с Ерошкой, видит с крыльца горы на закате, слушает истории про охоту, про абреков, про беззаботное, удалое житье. В итоге Оленин переполнен чувством любви и обретает наконец ощущение счастья: «Всем надо жить, надо быть счастливым… В человека вложена потребность счастья» [84, c. 147].
Оленин каждый день видит Марьянку и любуется ею так же, как красотой гор, неба, даже не помышляя о других отношениях. Но чем больше он наблюдает её, тем сильнее, незаметно для себя, влюбляется. Благодаря приглашению Белецкого на вечеринке состоялась встреча Оленина с Марьянкой. Чувства переполняют Оленина, он готов жениться на Марьянке, несмотря на то, что она собирается замуж за другого.
После того, как Лукашка был ранен, Оленин пытается заговорить с Марьянкой, но она отвергает его с презрением и злобой, вследствие чего он осознает то, что никогда не сможет быть любим ею. Оленин решается уехать в крепость, в полк. В отличие от тех мыслей, которые были у него в Москве, сейчас он уже не раскаивается и не обещает себе лучших перемен.
Оставив Москву и попав в станицу, Оленин открывает для себя новый мир, который сначала глубоко заинтересовывает его, а потом неудержимо влечет к себе. По дороге на Кавказ он думает: «Уехать совсем и никогда не приезжать назад, не показываться в обществе». В станице он вполне осознает всю мерзость, гадость и ложь своей прежней жизни. Его отношения с казачкой Марьяной были для него не флиртом, не ухаживанием, а настоящей любовью, проясняющей смысл бытия. Однако все-таки их отношения были мезальянсом, и стена непонимания отделяет Оленина от казаков. Его восторженные мечты стать простым казаком не были поняты Марьяной. И даже Ерошка, любящий Оленина за его простоту и, конечно, наиболее близкий ему из всех станичников, застав Оленина за писанием дневника, не задумываясь советует бросить пустое дело: «что кляузы писать!» [84, c. 89].
Автор обращает внимание читателей на то, что «в восемнадцать лет Оленин был так свободен, как только бывали свободны русские богатые молодые люди сороковых годов, с молодых лет оставшиеся без родителей. Для него не было никаких ни физических, ни моральных оков; он все мог сделать, и ничего ему не нужно было, и ничто его не связывало. У него не было ни семьи, ни отечества, ни веры, ни нужды. Он ни во что не верил и
ничего не признавал. Но, не признавая ничего, он не только не был мрачным, скучающим и резонирующим юношей, а, напротив, увлекался постоянно. Он решил, что любви нет, и всякий раз присутствие молодой и красивой женщины заставляло его замирать [84, c. 135].
Из литературного произведения мы узнаем о том, что Оленин отдавался всем своим увлечениям лишь настолько, насколько они не связывали его. Отдавшись одному стремлению, он инстинктивно торопился оторваться от чувства или дела и восстановить свою свободу. Именно таким образом он начинал светскую жизнь, службу, хозяйство, музыку, которой одно время думал посвятить себя, и даже любовь к женщинам, в которую он не верил. Оленин раздумывал над тем, «куда положить всю эту силу молодости, только раз в жизни бывающую в человеке, - на искусство ли, на науку ли, на любовь ли к женщине, или на практическую деятельность, - силу ума, сердца, образования, а тот неповторяющийся порыв, ту на один раз данную человеку власть сделать из себя все, что он хочет, и как ему кажется, и из всего мира все, что ему хочется» [84, c. 128]. Большинство людей, лишенные этого порыва, которые, сразу входя в жизнь, надевают на себя первый попавшийся хомут и честно работают в нем до конца жизни. Однако Оленин слишком сильно сознавал в себе присутствие этого всемогущего бога молодости, эту способность превратиться в одно желание, в одну мысль, способность захотеть и сделать, способность броситься головой вниз в бездонную пропасть, не зная за что, не зная зачем. Он носил в себе это сознание, был горд им и, сам не зная этого, был счастлив им. Он любил до сих пор только себя одного и не мог не любить, потому что ждал от себя одного хорошего и не успел еще разочароваться в самом себе.
Но Оленин, искренне восхищаясь жизнью казаков, чужд их интересам и не приемлет их правды. К примеру, в горячую пору уборки, когда тяжелая, непрестанная работа занимает станичников с раннего утра до позднего вечера, Оленин, приглашенный отцом Марьяны в сады, приходит с ружьем на плече стрелять зайцев. Кроме того, в конце повести он не в состоянии понять того, что Марьяна горюет не только из-за раны Лукашки, а еще и потому, что пострадали интересы всей станицы - «казаков перебили» [84, c. 189]. Повесть завершается грустным признанием той горькой истины, что стену отчуждения не способны разрушить ни страстная любовь Оленина к Марьяне, ни ее готовность полюбить его, ни его отвращение к светской жизни и восторженное стремление приобщиться к простому и милому ему казачьему миру.
В свою очередь, Марьяна является ответственным человеком, она помогает своей родне по хозяйству и живет интересами станицы. Когда над станицей нависла опасность, девушка расставила приоритеты в пользу общественных интересов. Она отвергает Оленина, несмотря на его любовь к ней: «Никогда ничего тебе от меня не будет» [84, c. 298].
Таким образом, в основу мезальянса, представленного в повести Л.Н. Толстого «Казаки», легли особенности личностей Оленина и Марьяны. К примеру, Оленин постоянно поддается увлечениям молодой жизни, но ровно настолько, чтобы не быть связанным; он также инстинктивно бежит от всякого чувства и дела, которые требуют серьезных усилий. Влюбившись в Марьяну, он не учел того, что она относилась к более низкому сословию и ее приоритеты расставлены на социальные интересы, а не на собственные намерения и планы («казаков перебили»). Марьяна была готова полюбить Оленина, но стену отчуждения между ними было невозможно разрушить.
Познакомившись с историей любви барина Ивана и колдуньи Олеси, представленной в повести А.И. Куприна «Олеся», можно однозначно заявить о том, что отношения между молодыми людьми были мезальянсом. Встретив Олесю в доме ее бабушки Мануйлихи, Иван обратил внимание на темноволосую красавицу «лет двадцати-двадцати пяти», которая показала герою дорогу домой и назвалась Олесей. Долгое время образ Олеси не покидал мысли героя. Во время второй встречи с девушкой он узнал о том, что она успела раскинуть на него карты, вследствие чего выяснилось то, что в этом самом году ему падала «большая любовь со стороны трефовой дамы с темными волосами». Олеся также предупредила Ивана о том, то тем, кто будет его любить, он принесет много горя. Постепенно между Иваном и Олесей завязалось знакомство, их встречи стали частыми. Стоит обратить внимание на то, что барина очаровывала не только красота Олеси: его привлек также ее самобытный ум. Между молодыми людьми разгоралось немалое количество споров, когда Иван пытался научно обосновать Олесино «черное искусство», но его попытки сделать это были тщетны: «И каждый раз наш разговор, едва коснувшись этой необычайной темы, кончался подобным образом. Напрасно я истощал все доступные пониманию Олеси доводы, напрасно говорил в простои форме о гипнотизме, о внушении, о докторах-психиатрах и об индийских факирах, напрасно старался объяснить ей физиологическим путем некоторые из ее опытов, хотя бы, например, заговаривание крови, которое так просто достигается искусным нажатием на вену, - Олеся, такая доверчивая ко мне во всем остальном, с упрямой настойчивостью опровергала все мои доказательства и объяснения…» [78, c. 198]. Олеся в ответ настаивала на своем: «Ну, хорошо, хорошо, про заговор крови я вам, так и быть, подарю, а откуда же другое берется? Разве я одно только и знаю, что кровь заговаривать? Хотите, я вам в один день всех мышей и тараканов выведу из хаты? Хотите, я в два дня вылечу простой водой самую сильную огневицу, хоть бы все ваши доктора от больного отказались? Хотите, я сделаю так, что вы какое-нибудь одно слово совсем позабудете? А сны почему я разгадываю? А будущее почему узнаю?» [78, c. 199].
Но, несмотря на разногласия, между ними возникла глубокая привязанность. Из-за определенных жизненных обстоятельств (приказа урядника покинуть деревню) Олеся была вынуждена расстаться с Иваном. Барин сумел задобрить урядника, однако с тех пор его отношения с Олесей значительно ухудшились. Таким способом Олеся пыталась уйти от судьбы. Девушка пыталась руководствоваться прагматизмом, но чувства взяли верх, и она все-таки призналась Ивану в любви. Их любовь была взаимной, но Олеся ни на минуту не забывала о том, что ей поведали карты. Девушка, несмотря на свою любовь к Ивану, не желала портить жизнь молодому, образованному барину. Именно поэтому она отказалась выйти за него замуж. Она была согласна поехать за ним без женитьбы, однако обстоятельства (избиение Олеси в церкви деревенскими бабами, ее бегство) сложились таким образом, что молодые люди расстались навсегда. В конечном итоге на память об Олесе и ее нежной, великодушной любви Ивану остались только яркие красные бусы… [78, c. 89].
Отношения между Иваном и Олесей нельзя назвать отношениями равных согласно таких показателей, как социальный статус, образование, материальное положение и т.д. Олеся - девушка, выросшая вдали от цивилизации, живущая в унисон с природой, черпающая из нее как духовные, так и физические и магические силы. Городской барин, в свою очередь, был человеком образованным, богатым, занимающим определенное положение в обществе и не верящим в магию [78, с. 91].
Ослепленный страстью, он был готов принять Олесю такой, какой она была - с ее пробелами в образовании, чудачеством (магией), однако Олеся проявила дальновидность. Она понимала то, что их отношения закончатся крахом, так как она ему - не ровня и не знает мира, в котором живет Иван, и не умеет жить по законам того общества: «Ты и сам понимаешь, что об этом смешно и думать. Ну какая я тебе жена на самом деле? Ты барин, ты умный, образованный, а я? Я и читать не умею, и куда ступить не знаю… Ты одного стыда из-за меня не оберешься…» [78, c. 89]. Олеся осознавала то, что пропасть между ними велика настолько, что даже их искренняя любовь не способна ее преодолеть.
Иван и сам в глубине души понимает, но не хочет признавать то, что в городе, куда он собирался забрать Олесю, их брак был бы поддан осуждению и не принят, а он со временем начал бы стыдиться своей необразованной, простоватой жены, к тому же занимающейся колдовством. И Олеся, простая деревенская девушка, которая привыкла к общению с природой и главной целью которой было колдовство, чувствовала бы себя лишней в жизни Ивана и вскоре затосковала бы, что стало бы причиной неизбежного разрыва между ней и Иваном. Именно таким образом тема мезальянса представлена в данном литературном произведении.
Таким образом, тема мезальянса во все века была интересной не только социологам и простым обывателям, но и легла в основу ряда произведений русской классики.
2. Тема семейного кризиса в новой русской литературе
.1 Своеобразие семейной драмы в творчестве Л. Петрушевской
Эстетическая сущность постмодернизма, его влияние на современный литературный процесс, принадлежность тех или иных писателей к этому направлению - одни из самых сложных вопросов современного литературоведения. Нет единого мнения относительно того, что считать постмодернизмом: художественный метод, стиль, или вообще эпоху. Еще больше спорных вопросов остается в отношении понятия «русский постмодернизм» Вопрос о русском постмодернизме сегодня остается сложным и нерешенным, несмотря на многочисленные научные работы, посвященные этой проблеме. Характерные для постмодернизма общие черты - интертекстуальность, игра и диалогизм обнаруживают в русских текстах свою специфику.
Исследователи литературного творчества Л. Петрушевской отмечают то, что ее интересует не быт обывателя, а его сознание. На первый взгляд проза Людмилы Петрушевской воспринимается в формальном отношении как совокупность мелких рассказов, а в содержательном - как бытовизм.Одна из главных проблем в произведениях Л. Петрушевской - это проблема «отцов» и «детей», вечная проблема преемственности поколений, поднятая в свое время И.С. Тургеневым. Отдельные критики полагают, что писательница выражает в своем творчестве катастрофический кризис семьи как социального института: «Драматическая ситуация у Л. Петрушевской всегда обнажает искаженность человеческих отношений, особенно в семье или между мужчиной и женщиной; ненормальность и патологичность этих отношений неизменно приводит ее персонажей к отчаянию и чувству непреодолимого одиночества» [81, c. 113].
Обращаясь к различным жанрам, Л. Петрушевская решает основную творческую задачу: она прослеживает, каким именно образом происходит деформация личности вследствие влияния среды, а также пытается раскрыть внутренний мир современного человека, показывая его в достаточно сложных жизненных обстоятельствах. Писательница видит своего литературного героя самым разным образом - от привычного до невероятного. Именно эта особенность прозы Л. Петрушевской становится очевидной впоследствии ознакомлении с ее повестью «Маленькая Грозная», которая поднимает тему семьи. В данном литературном произведении главная героиня изгоняет семьи своих детей во имя идеи сохранения очага. Для того, чтобы не позволить растащить имущество семьи и разменять для всех 150-метровую квартиру, героиня открыто демонстрирует свою настойчивость и непоколебимость: она выгнала из дома старшего сына с его беременной женой, которая вскоре родила ребенка; она выгнала младшего парализованного сына, не разрешив ему даже взять из родного дома одеяло, чтобы прикрыть ноги; она также не пускала на порог в голодном 1944-ом двух бездомных сирот - дочерей лучшего друга своего мужа и т.д.
Как показывает анализ, герои Л. Петрушевской проживают трудную, несчастливую жизнь, а условия их существования, в значительной степени притупляют их чувства. Мир Л. Петрушевской - это «изнаночный мир», болезненный и угрюмый, абсолютно не приукрашенный благородными чувствами и порывами души. Герои Л. Петрушевской преимущественно физически несовершенны или одержимы душевной болезнью. Данный прием писательница использует дл того, чтобы обнажить несовершенство мира, так называемое чеховское «отступление от нормы», которое дает возможность более ясно и объемно увидеть саму «норму» [81, c. 22].
Достаточно часто в литературных произведениях Л. Петрушевской рассказ о событии, которое легло в основу сюжета, отодвинут путем привлечения внимания к восприятию и оценки этого события. В частности, рассказ «Дитя» строится не как анализ преступления (молодая женщина заложила камнями своего новорожденного ребенка вблизи роддома). При этом не делается попытка объяснить психологическое состояние преступницы, чтобы оправдать или обвинить ее. Соответственно, развитие сюжета определяется восприятием происходящего всеми, кто оказался свидетелем: «И получалось…»; «Передавали также из уст в уста…»; «Весь родильный дом буквально бушевал…»; «Видно было…»; «По поводу этих детей рассказывали…»; «Из всего этого следует…». Однако за категоричностью отдельных из указанных утверждений открыто проскальзывает тень сомнения: «…Как будто боясь - и кого, малого младенца, которому и нужно-то сорок граммов молока и больше ничего». Этот принцип организации сюжета в литературных произведениях Л. Петрушевской достаточно распространен. Практически каждая история или случай с литературным персонажем преподносится в восприятии нескольких участников. При этом автор возвращается к одному и тому же моменту несколько раз. Это очевидно в рассказе Л. Петрушевской «Н» (цикл «Бессмертная любовь»), в котором дается как бы схема эволюции восприятия эпизода - с точки зрения: «Первый раз…»; «Во второй раз…»; «И видно было…»; «Другое дело…». Смысл использования такого приема главным образом состоит в том, чтобы выяснить, как естественные человеческие отношения заменяются отношениями ролевыми, эмоции - масками, а вместо искренних чувств фигурируют «как бы чувства»: «Внешне это проявлялось выражением как бы скуки, рассеянности и равнодушия» [81, c. 243].
Семейные кризисы литературных героев Л. Петрушевской, ставшие их личностными кризисами, преподносятся автором достаточно легко. В литературных произведениях отсутствует скрытность, а героям характерна определенна беззаботность. «Ниже не понизят», - именно так говорят в одном рассказе продавщицы, судача между собой в обеденный перерыв, «высказав все» в глаза презираемому ими директору. Автор внимательно вслушивается в речь своих героев, при этом дословно воспроизводя их «словечки», оговорки, вводя нас через речь во внутренний мир этих людей. И в этом мире мы созерцаем множество бессознательного, автоматизмов, слепоты, страдания, а еще стремления к счастью, мужества жить и любви. Рассказывая о своих литературных героях, автор не судит, а скорее спрашивает у того, кто способен услышать. Вспомним для примера типичные начала ее рассказов: «Ты мне говори, говори побольше о том, что он конченый человек, он алкоголик, и этим сказано почти все, но еще не все», «Кто скажет, как живет тихая, пьющая женщина со своим ребенком, никому не видимая в однокомнатной квартире. Как она каждый вечер, какой бы ни была пьяной, складывает вещички своей дочери для детского сада, чтобы утром все было под рукой», «А кто ответит за невинные слезы Веры Петровны, за ее невинные, бессильные старческие слезы на больничной койке перед тем как Вера Петровна умерла?» [81, c. 20].
Именно о быте мучительно подробно повествует Л. Петрушевская. Жизнь ее литературных героев подчеркнуто приземлена. Они зачастую обеспокоены вопросом, кто ворует продукты из холодильника на кухне в их коммунальной квартире. Драматургия и проза Л. Петрушевской производят впечатление реалистической, но какой-то сумеречной. С конца 1990-х годов в ее прозе становится все более очевидно преобладание ирреального начала. Синтез реальности и фантазии становится в произведениях этой писательницы основным жанровым, структурно- и сюжетообразующим принципом. Примечательны в этом смысле как общее заглавие ее книги «Где я была. Рассказы из иной реальности» (2002), так и названия новелл, включенных в нее: «Лабиринт», «В доме кто-то есть», «Новая душа», «Два царства», «Призрак оперы», «Тень жизни», «Чудо» и т.д. В этом сборнике реальность отодвигается далеко в сторону «царства мертвых», таким образом, своеобразно преломляется идея романтического двоемирия, противопоставление «здесь» и «там» бытия. Причем Л. Петрушевская не стремится дать читателю целостное представление ни о реальной действительности, ни о таинственном потустороннем мире. На передний план выходит решение задачи соизмерения человека с неизведанным «царством», их взаимопроницаемости: оказывается, что запредельное и инфернальное не просто проникло в наш реальный мир - соседство с людьми темных мистических сил, ужасающих и одновременно манящих, является вполне органичным, законным и почему-то даже неудивительным. Л. Петрушевская никогда не делает различия между миром небесным и миром земным, более того, между миром сказочным, архаичным, и миром цивилизованным. В ее прозе все запредельное прописано на той же улице и даже в той же квартире, в которой живет обыденность. Но не только таинственное и потустороннее проникает в «наш» мир, напротив, еще чаще сам человек проникает из «этого» мира в «тот», инфернальный, необъяснимый, пугающий.
Безусловно, человек (в данном случае - герой Л. Петрушевской) тем или иным способом попадает на «тот» свет. Однако в основном читателю трудно понять и определить, куда именно попадает герой, ад перед нами или рай, современный вариант чистилища, греческий мифический Элизиум или Лимб, изображенный Данте - слишком часто причудливо переплетаются «царства» и так сильно они иногда похожи. Эта особенность мистической прозы Людмилы Петрушевской одновременно является ее «изюминкой» и загадкой и в то же время камнем преткновения при ее прочтении. Таким образом, можно сделать вывод, что в таком направлении творчества Л. Петрушевской как мистическая проза просматривается очевидная антиномия ада и рая.
Современная литературная критика связывает Л. Петрушевскую с «другой литературой», осваивающей прежде «табуированные» для советской литературы жизненные реалии - тюрьму, «дно» общества и т.д., что характерно для новой «натуральной школы». После М. Горького социальное «дно» нашло своего исследователя и художника в лице Л. Петрушевской. Причем, в отличие от М. Горького, в отношении которого к обитателям социального «дна» сочетались элитарность ницшеанского толка («Человек - это звучит гордо!») и демократизм, позиция писательницы поистине демократична. Верна оценка критика И. Борисовой: в творчестве Л. Петрушевской демократизм - и «чисто художественная категория, и этика, и эстетика, и способ мышления, и тип красоты».
Драматургия и несказочная проза Л. Петрушевской поражают гиперболизованной концентрацией отрицательного. А изображение жизни как абсурда наводит на мысль об аналогиях с экзистенциализмом. Как и у экзистенциалистов, у нее истинная сущность героев получает проверку в пограничных ситуациях измены, болезни, ухода в небытие. Герои Л. Петрушевской нередко вынуждены совершить свой выбор, обнаруживающий их истинную суть (порой понятие выбора вынесено в заглавие, как в рассказе «Выбор Зины»). Жизненная философия писательницы не слишком оптимистична, что видно, в частности, из следующего философского пассажа, открывающего рассказ «Непогибшая жизнь»: «…что значит погибшая жизнь? Кто скажет, что добрый и простой человек сгинул не просто так, оставил свой след и т.д. - а злой, вредный и нечистый человек пропал из жизни особенно как-то, с дымом и на дыбе? Нет». Таким образом, результат бытия хороших и злых людей совершенно одинаков. Между тем основная тема Л. Петрушевской - это именно погибшая жизнь. Герои и героини произведений писателя часто внезапно умирают от горя или выбирают самоубийство как ответ недостойному бытию. Характерно, что обычно такие герои обладают определенным семейным статусом - жены, мужа («Упавшая», «Грипп»).
Впрочем, Л. Петрушевская открыла еще одну, собственно советскую пограничную ситуацию, связанную с борьбой за квартиру, ее наличием или отсутствием. Энергичные и цепкие герои умеют закрепиться в квартире и даже расширить свою жилищную площадь, а неудачники, наоборот, легко теряют ее. В освоении данной темы писательница близка Ю. Трифонову, наполнившему ситуацию квартирного обмена социально-нравственным смыслом.
Л. Петрушевская склонна воссоздавать преимущественно темные стороны жизни. Предмет ее рассказа «Али-Баба» - это существование алкоголиков, опустившихся людей, в реквиемах «Бацилла» и «Богема» показана жизнь столичных наркоманов и представителей богемы; Правда, порой писательница изображает мир творческих либо научных работников («Жизнь это театр», «Смотровая площадка» и т.д.), но и в этих произведениях неизменным остается выбранный художественный ракурс - изображение несложившейся либо разрушенной женской судьбы. Причем существенно, что такой жизненный материал обработан вовсе не по-феминистски.
Основная тема большей части рассказов, повестей и сказок Л. Петрушевской - изображение женской любви - к мужчине, детям, внукам, родителям. Скромная библиотекарь Пульхерия, героиня рассказа «По дороге бога Эроса», увидела в своем возлюбленном не седого и немолодого человека, сумасшедшего гения, а мальчика, «ушедшее в высокие миры существо, прикрывшееся для виду седой гривой и красной кожей». Пульхерия отдала всю себя этому чувству. В рассказе «По дороге бога Эроса» показан и феномен мужской любви. Но за редкими исключениями эта любовь рисуется как родственная - к родителям, обычно к матери (данная тема как нельзя лучше разработана в рассказе «Младший брат»). Изображение жизни семьи и диктует писателю обращение к жанру семейного рассказа или семейной повести, однако под пером Л. Петрушевской эти жанры чуть ли не соединяются с жанром готического романа. И неудивительно, ведь в семье она чаще всего видит распад: неверность одного или обоих супругов, ад ссор и склок, обжигающие потоки ненависти, борьбу за жилплощадь, вытеснение кого-то из членов семьи с этой жилплощади, приводящее его к нравственной деградации (в повести «Маленькая Грозная» к пьянству) либо мешающее герою обрести место в социуме (повесть «Время ночь»). Некоторые коллизии ее рассказа «По дороге бога Эроса» и повести «Маленькая Грозная» напоминают обстоятельства вытеснения постылых детей госпожи Головлевой.
Героини обеих произведений, сотрудница библиотеки Оля и жена высокопоставленного партийного деятеля и впоследствии преподаватель научного коммунизма в вузе, держат круговую оборону своих больших квартир от родственников и сыновей. «Сколько можно! Эта его девушка, я имею в виду сына, опять она его подсылает разменять квартиру! Настропалила сына подавать в суд! Ему же говорят языком: она получит квартиру, которую мы тебе дадим, сами останемся на бобах с психически больным отцом и она тебя погонит. Отдай сыну квартиру, не будет ни сына, ни квартиры!» [81, c. 77]. Неизвестно, удастся ли все же Оле противостоять натиску ее мужа и сына, желающих разменять квартиру, чтобы освободиться от Олиной тирании, так как героиня показана в самый разгар борьбы за «неразменность». Финал рассказа оставлен открытым. Главное здесь не развязка сюжета, а обрисовка контрастных женских характеров - агрессивной и деспотичной жены и кроткой, мягкой возлюбленной. Впрочем, дальнейшее развитие судьбы Оли показано на примере судьбы героини «Маленькой Грозной». Ей удается отстоять неприкосновенность стапятидесятиметрового жилища, но сама она умирает в психбольнице на руках отнюдь не своей любимицы-дочери, а ненавидимого сына.
Отсутствие квартиры у режиссера Саши - одна из причин загубленной жизни: «…Саша передвигалась по городу от квартиры к квартире, от комнаты к комнате, от матраца на полу к раскладушке, и каждое утро, осторожно выбираясь из очередного чужого гнезда, вероятно, хитроумно планировала следующий пункт своего кочевья, пока не откочевала навеки, сунувшись в петлю: но об этом после» [81, c. 105].
Персонажи прозы Л. Петрушевской, за редким исключением, не живут, а выживают. Естественно, что подобный взгляд на человеческое существование потребовал плотного бытописания, подчас натуралистического. Вещные и бытовые детали отобраны точно и наполнены психологическим содержанием. Фраза «трусливо вжавшийся в подушку двадцатипятилетний сын» красноречиво рассказывает о характере героя рассказа «Младший брат». Особенно показательна в этом отношении повесть «Время ночь», в которой нищий быт главной героини, поэта Анны Андриановны, показан с большой художественной силой: здесь и тряпочка вместо носового платка, и два бутерброда с маслом, украденные во время ужина после выступления перед детьми - иначе не прокормить обожаемого внука Тимошу, и пенсия старухи-матери, которую отдали в психиатрическую больницу, помогающая сводить концы с концами бабушке и ее внуку. И здесь же, как и в повести «Свой круг», много описаний физиологических отправлений человеческого организма, характерных для неонатурализма как позднего этапа реализма.
Правда, иногда Л. Петрушевская рисует сцены счастливой любви («Как ангел», «Элегия»), но и такая любовь все же с червоточинкой, что типично для художественного мира этого писателя. Любовно-семейное общение двоих тяжело само по себе либо становится таковым в силу неблагоприятных условий. Поэтому оно все-таки несет беду. «Я не могу понять одного: почему он бросил Надю, ведь он знал, что ее это доконает, и она действительно умерла через год после его смерти», - таково начало рассказа «Сережа» [81, c. 90]. У немолодых любящих друг друга супругов в рассказе «Как ангел» рождается дочь-даун по имени Ангелина. Название рассказа иронично, даже святотатственно. Павел из «Элегии» не выдерживает гнета любви своей жены и уходит в мир иной. «И то, которое нежнее в сем поединке двух сердец…». В изображении любви Л. Петрушевская сродни иногда романтику Тютчеву.
Только любовь к ребенку («Еврейка Верочка», «Свой круг», «Время ночь») открывает лучшее в человеке, и это чувство Л. Петрушевская способна описать как никто иной. Она достигает истинной поэтичности и лиризма в повести «Время ночь» и в сказке «Две сестры», рассказывая в повести о привязанности своей героини к внуку и любуясь в обоих произведениях прелестью детей.
Только ребенок как воплощенное продолжение жизни может заставить героев писательницы хотя бы отчасти примириться с посторонним бытием. Но, чтобы опереться на эту хрупкую опору, необходимы счастливое прошлое, душевная твердость. Режиссера Сашу в этом мире не удержало даже чувство вины перед любимой доченькой: не прошли даром все перенесенные героиней унижения прошлых лет, былая житейская неустроенность, враждебность свекрови, творческие неудачи («Жизнь это театр»). Л. Петрушевская по-своему плачет над трудной судьбой интеллигентной женщины, желающей и не способной совместить две сферы, которые требуют всю героиню без остатка - творчество и семейную жизнь. В душах тех героинь писательницы, которым она сострадает, всегда преобладает человеческое, слишком человеческое. Поэтому данный рассказ и построен в виде полемики с известным шекспировским высказыванием о том, что жизнь - это театр: «что-то, видимо, не дало Саше так легко отнестись к своей жизни, что-то помешало не страдать, не плакать. Что-то толкнуло ответить раз и навсегда, покончить с этим».
Таким образом, советской женщине было настолько враждебно бытие как таковое, что даже любимый ребенок не всегда мог удержать ее в посюстороннем бытии, ценном, по Л. Петрушевской, лишь теми сильными, но, как правило, отрицательными эмоциями, которые оно вызывало. Бесспорно, мрачные размышления, но кто-то должен заглядывать в «темную комнату» (название раздела в сборнике пьес писательницы). В современной русской литературе это с большим успехом удалось именно Л. Петрушевской. Кстати, внимание к темной стороне жизни наиболее ярко видно в рассказе «Выбор Зины», повествующем о судьбе женщины, уморившей в военное лихолетье младшего сына, дабы дать возможность выжить двум старшим дочерям («это произошло потому, что детей было трое, мужик помер, начинался голод, надо было становиться на работу, а куда грудного трехмесячного, с ним не поработаешь, а без работы всем погибать»). Дидактичность этого произведения очевидна: мораль заключается в мысли о разрушительности и заразительности ненависти, передающейся в семье Зины от матери к дочери, ненависти «к младшему сыну, лишнему ребенку».
В произведении «Новые Робинзоны» Л. Петрушевской семья уходит из города, от цивилизации, от мира жестокости, лжи и насилия: «Мои папа с мамой решили быть самыми хитрыми и в начале всех дел удалились со мной и с грузом набранных продуктов в деревню, глухую и заброшенную, куда-то за речку Мору…» [81, c. 104]. Героев ничто не интересует кроме себя, они всё делают только для своей выгоды, из рассказа «Новые робинзоны»: «И отец начал лихорадочные действия, он копал огород, захватив и соседний участок…Отец активно шуровал по соседним заколоченным домам, заготавливал что по руку попадется…».
Тема «маленького человека» для самой Л. Петрушевской была исследованием жизни, действительности за окном. В отличие от утопии в антиутопии «Новые робинзоны» все негативно: убогая жизнь порождает убогое сознание. Нравственность отсутствует у животного, она не нужна и человеку, доведенному до животного состояния, так нам показывает Л. Петрушевская в своем рассказе.
.2 Причины деформации детского сознания в повести П. Санаева «Похороните меня за плинтусом»
Повесть «Похороните меня за плинтусом» П. Санаева имеет автобиографическую основу, хотя многое в ней выдумано и преувеличено автором. Например, последний монолог бабушки перед закрытой дверью квартиры Чумочки является вымышленным, т.е. это была попытка повзрослевшего П. Санаева понять и простить бабушку за все. Однако тема домашней тирании оказалась близка современным читателям, а в образе бабушки-деспота многие увидели и своих близких родственников. Повесть написана П. Санаевым с юмором, но на самом деле перед нами разыгрывается жизненная драма. Утраченные мечты, несбывшиеся надежды… как часто, обладая в потенциале большими возможностями, мы не умеем ими воспользоваться. Причина кроется в нашей недостаточной развитости, которая приводит к полной неспособности сделать свою жизнь счастливой. Самое печальное, когда средством и способом решения внутренних психологических проблем и противоречий взрослых становится ребенок. Именно так происходит в повести П. Санаева. Повествование идет от лица мальчика Саши Савельева, но все пространство повести занимает собой фигура бабушки.
Повесть начинается так: «Я учусь во втором классе и живу у бабушки с дедушкой. Мама променяла меня на карлика-кровопийцу и повесила на бабушкину шею тяжкой крестягой. Так я с четырех лет и вишу…» [83, c. 5].
Под карликом-кровопийцей имеется в виду Ролан Быков, который представлен в книге глазами своей тёщи. Однако именно он первым прочел отрывки рукописи (писать повесть Санаев начал еще в юности) и, одобрив, вдохновил Павла на продолжение. Ролан Антонович увидел в повести литературную ценность, творческое начало, а не просто автобиографические заметки, и именно ему посвятил свою книгу П. Санаев.
Елена Санаева была полностью предана мужу (Р. Быкову). Она ездила с ним на съемки в разные города, заботилась о его здоровье. Ради него Елена даже рассталась с сыном Павлом, оставив его жить у бабушки с дедушкой. По официальной версии: «Быков много курил, а у ребенка была астма…» [83, c. 13]. Свекровь тоже считала, что в ее квартире чужому ребенку не место (Санаева с мужем долго жили в квартире матери Р. Быкова). От разлуки с матерью мальчик сильно страдал, Е. Санаева не находила себе места. Были моменты, когда она возвращалась после встреч с сыном и очередного скандала с матерью (а эти скандалы стали уже неотъемлемой частью свиданий) и готова была броситься под поезд метро. Она ничего не могла поделать.
Однажды Е. Санаева выкрала собственного сына. Тайком, выждав момент, когда мать вышла в магазин, она быстро увела ребенка с собой. Но сын сильно заболел, ему требовались особые лекарства и уход, а ей нужно было уезжать с Роланом Быковым на съемки. Павел вновь вернулся к бабушке.
Актриса смогла вернуть сына только, когда ему исполнилось 11 лет. Отношения Павла с Р.А. Быковым поначалу не складывались. Паша ревновал мать к Быкову, боролся за ее внимание, которого ему так не хватало в раннем возрасте, по детски провоцируя и нередко испытывая терпение отчима. Однако позже их отношения наладились, П. Санаев очень уважал Р. Быкова. Он опубликовал книгу только после смерти дедушки и бабушки, хотя она была написана на несколько лет раньше.
Повествование в книге ведется от первого лица, от имени Саши Савельева, маленького мальчика, рассказывающего о собственных поступках, личностном восприятии жизни. Картины детства даны глазами мальчика. Окружающий мир дан в восприятии ребенка, которому не с чем сравнивать - это просто та обстановка, в которой ему приходится жить. И только мы, взрослые, читая книгу, используя свой жизненный опыт, реконструируем описанные жизненные ситуации и даем им моральную оценку. П. Санаеву хорошо удалось передать ощущения ребенка, которому одинаково интересно все - и колесо обозрения в парке культуры и принцип действия железнодорожного сортира. Ведь это действительно так.
Главный герой повести - Саша Савельев. Его мама оставила Сашу жить у бабушки с дедушкой. Мальчик видит маму только во время кратких свиданий, причем мама с бабушкой постоянно ссорятся. Скандалы повторяются, они становятся неотъемлемой частью жизни Саши: «Разговор, начатый бабушкой неторопливо и дружелюбно, медленно и незаметно переходил в скандал. Никогда не успевал я заметить, с чего все начиналось. Только что, не обращая внимания на мои просьбы дать с мамой поговорить, бабушка рассказывала про актрису Гурченко, и вот уже она швыряет в маму бутылку с «Боржоми». Бутылка разбивается о стену, брызгает маме по ногам шипящими зелеными осколками, а бабушка кричит, что больной старик ездил за «Боржоми» в Елисеевский. Вот они спокойно обсуждают уехавшего в Америку Бердичевского, и вот бабушка, потрясая тяжелым деревянным фокстерьером с дедушкиного буфета, бегает за мамой вокруг стола и кричит, что проломит ей голову, а я плачу под столом и пытаюсь отскрести от пола пластилинового человечка, которого слепил к маминому приходу и которого они на бегу раздавили» [83, c. 67].
Когда в семье конфликты и ссоры, больше всех страдает, конечно, ребенок. Саша тяжело переживает разлуку с мамой, их редкие встречи для него - праздник: «Редкие встречи с мамой были самыми радостными событиями в моей жизни. Только с мамой было мне весело и хорошо. Только она рассказывала то, что действительно было интересно слушать, и одна она дарила мне то, что действительно нравилось иметь. Бабушка с дедушкой покупали ненавистные колготки и фланелевые рубашки. Все игрушки, которые у меня были, подарила мама. Бабушка ругала ее за это и говорила, что все выбросит».
Ребенок становится разменной монетой в отношениях матери и бабушки. Мать не может его забрать, а бабушка и не собирается его отдавать. Глазами ребенка автор изобразил мир взрослых. Маленький Саша очень любит свою маму, к бабушке у него смешанные чувства. Он всеми силами души стремится к маме, преграда на его пути - бабушка. Ребенок боится ее, даже ненавидит, он не понимает, что она тоже любит его. Любовь бабушки слепа, эгоистична, деспотична: «…Это он по метрике матери своей сын. По любви - нет на свете человека, который любил бы его, как я люблю. Кровью прикипело ко мне дитя это. Я когда ножки эти тоненькие в колготках вижу, они мне словно по сердцу ступают. Целовала бы эти ножки, упивалась! Я его, Вера Петровна, выкупаю, потом воду менять сил нет, сама в той же воде моюсь. Вода грязная, его чаще чем раз в две недели нельзя купать, а я не брезгую. Знаю, что после него вода, так мне она, как ручей на душу. Пила бы эту воду! Никого, как его, не люблю и не любила! Он, дурачок, думает, его мать больше любит, а как она больше любит, а как она больше любить может, если не выстрадала за него столько?» [83, c. 78].
Данный отрывок из разговора бабушки со своей знакомой как нельзя лучше характеризует ее отношение к внуку. Сашино же отношение к бабушке пронизано в первую очередь страхом, а не любовью. Например: «Обзывать бабушку специально я больше не пробовал, а во время ссор так ее боялся, что мысль об отпоре даже не приходила мне в голову» [83, c. 78].
Ребенок разрывается между мамой и бабушкой, он вынужден подчиняться бабушке, которую боится, и предавать мать: «- Сейчас она вернется, скажи, что тебе неинтересно сказки какие-то слушать, про петушка… - зашептала бабушка, появившись в комнате вскоре после того, как из нее вышла мама. - Пусть она сама в говнах ходит, что она за дурачка тебя держит. Скажи, что тебя техника интересует, наука. Имей достоинство, не опускайся до кретинизма. Будешь достойным человеком, все тебе будет - и магнитофон, и записи. А будешь, как недоросль, байки дешевые слушать, будет к тебе и отношение такое… - Что ж ты ребенка против меня настраиваешь? - осуждающе сказала мама, войдя в комнату с тарелкой творога. - Что ж ты покупаешь его? Он слушал, у него глаза загорелись. Как он может сказать, что ему неинтересно было? Зачем ты так? Иезуитка ты!» [83, c. 180].
Маленькому Саше бабушка запрещает практически все: играть во дворе с друзьями, быстро бегать, есть мороженое и т.д. Бабушка совершенно искренне считала, что она поступает правильно, что мальчик болен, поэтому его нужно оберегать от всего. Такое воспитание порождало развитие различных фобий у ребенка, травмировало его психику: «Я спросил, как железная дорога выглядит, мама описала ее, а потом я сказал, что боюсь Бога. - Что ж ты трусишка такой, всего боишься? - спросила мама, глядя на меня с веселым удивлением. - Бога теперь выдумал. Бабушка, что ли, настращала опять?» [83, c. 198].
Другой близкий человек Саши - дедушка. Дедушка - артист, он очень часто уезжает на гастроли, любит рыбалку. Однако он обладает слабым характером, поэтому терпит ругательства бабушки, во всем ей потакает. Саша своим непосредственным детским взглядом замечает все достоинства и недостатки деда, мальчик понимает, что искать поддержки у деда бесполезно, т.к. он почти никогда не возражает бабушке и безропотно сносит ее ругательства.
Самый главный и любимый человек в жизни Саши Савельева - его мама. Мальчик очень сильно любит ее, страдает от разлуки с ней, мечтает видеть ее каждый день. У Саши одна мечта - жить с мамой. Однако жизнь ребенка полна разочарований, поэтому он уже почти не верит в осуществление своей мечты. Тогда у мальчика возникает странная идея - он думает, что хорошо бы было, чтобы, когда он умрет, его бы похоронили «за плинтусом» в квартире мамы:
«Я попрошу маму похоронить меня дома за плинтусом, - придумал я однажды. - Там не будет червей, не будет темноты. Мама будет ходить мимо, я буду смотреть на нее из щели, и мне не будет так страшно, как если бы меня похоронили на кладбище».
«- Мама! - испуганно прижался я. - Пообещай мне одну вещь. Пообещай, что, если я вдруг умру, ты похоронишь меня дома за плинтусом.
Что?
Похорони меня за плинтусом в своей комнате. Я хочу всегда тебя видеть. Я боюсь кладбища! Ты обещаешь?
Но мама не отвечала и только, прижимая меня к себе, плакала» [83, c. 200].
Саша Савельев живет в тяжелой атмосфере, он уже в раннем возрасте сталкивается с ненавистью, черствостью, - все это отражается на его психике. Поэтому не приходится удивляться тому, что мальчику приходят в голову такие странные мысли. Таким образом и возникло название повести. Мамин муж, т.е. отчим, в повести представлен как «карлик-кровопийца». Только так называла его бабушка. Мальчик слышал о нем всегда что-то плохое от бабушки, поэтому в воображении ребенка рисуется страшный образ, он начинает его бояться. Например: «Прямо на нас вышел из-за угла карлик-кровопийца. Это был он, я сразу узнал его, и в горле у меня пересохло.
А я вот полчаса хожу вас ищу, - сказал карлик, зловеще улыбнувшись, и протянул ко мне страшные руки.
Сашуха, с днем рождения! - крикнул он и схватив меня за голову, поднял в воздух!» [83, c. 88].
Саша боится отчима, ему кажется, что он улыбается «зловеще», потому что он ничего не знает об этом человеке, а бабушка говорит о нем только плохое. Таким образом, в повести показан тяжелый мир несчастного детства Саши Савельева, представленный глазами ребенка, но уже переосмысленный автором. Заканчивается повесть счастливо: мальчика забирает мама, он попадает уже в другой мир, по-видимому, на этом заканчивается и детство.
Заключительная сцена повести описывает похороны бабушки. Саша останется жить с мамой и ее новым мужем Анатолием, анально-зрительным театральным художником. По портрету, представленному в повести, видно, что он сможет стать мальчику хорошим отчимом. Мама счастлива с ним, и в этой семье совсем другая атмосфера. Отсутствует страх, и есть любовь, родство душ и взаимопонимание. Саше только семь лет, еще есть время для его развития, и мы надеемся, что пережитые негативные моменты оставят в его жизни минимальный след. Повесть «Похороните меня за плинтусом» - почти полностью системное произведение. П. Санаев описывает жизнь, такую, какая она есть, порой точнейшим образом отражая системность характеров и формирование жизненных сценариев. Глубокое осмысление происходящего с каждым из нас и всеми в целом можно получить на тренинге по системно-векторной психологии - новой науке о человеке.
.3 Духовные последствия домашнего деспотизма в повести И. Васильковой «Садовница»
Одним из произведений, где достаточно ярко изображается кризис семейных отношений, является повесть Ирины Васильковой «Садовница», написанная в 2007 году. Подобно П. Санаеву писательница избирает для своего произведения форму дневниковых записей, точнее письма матери. Благодаря дневниковой форме достигается эффект исповедальности повествования, полной его объективности, иллюзии невмешательства автора в развитие событий, отсутствия авторской оценки происходящего.
Главной героиней (она же является рассказчиком - автором письма) становится женщина средних лет. Возраст её определить можно только приблизительно: единственное, что известно, - это то, что к концу повествования её старший сын заканчивает институт. Именно трагедия жизни главной героини и становится предметом изучения самой рассказчицы и её читателей.
В центре повествования - образ матери - виновницы всех горестей и бед героини. А главной целью становится попытка разобраться в кризисе семейных отношений, иллюстрацией которого является жизнь героини и её близких. Представленный в произведении кризис явно не однолинеен.
Из повествования можем сделать вывод, что между собой члены исследуемой семьи сосуществуют абсолютно мирно и без всяких проблем. Тишайший отец, нежно преданный своей жене и детям, никогда не портящий с ними отношений, поддерживающий во всех начинаниях. Не зря мать героини не без раздражения и иронии называет её папиной дочкой. Ведь именно отец вселяет в дочь уверенность в завтрашнем дне, эмоционально близок к ней, поддерживает во всех начинаниях, помогает как со школьными, так и с институтскими заданиями, стоит у истоков выбора профессии. Красавица бабушка, которая в отличие от матери с удовольствием гуляет с любимыми внуками, придумывая небывалые сказочные приключения по прозаичным дворам и песочницам, призывающая детей к терпению и всепрощению. Отношения между братом и сестрой также очень близкие, они понимают и поддерживают друг друга. Именно сестра повлияла на увлечение брата геологией.
Отношения же всех перечисленных героев с мамой весьма сложные, что со временем приводит к кризисной ситуации в семье. Образ матери, как и все остальные в повести, мы познаём сквозь призму восприятия её дочери. В результате чего перед нами предстают все линии кризисной ситуации.
Отношения мамы и дочки - это достаточно серьезная, деликатная и зачастую болезненная тема. К сожалению, психологи констатируют тот факт, что мало кому удается так исковеркать жизнь ребенку, как это может сделать мать. Взрослеют дочери, однако многие мамы не спешат отпускать девочку на свободу. Материнская любовь, в отличие от отцовской, - любовь слепая, это некий врожденный инстинкт. Нередко отношение матери к дочке можно дополнить приставкой «гипер»: гиперконтроль, гиперопека, гиперобида, гипертребования, гиперпретензии… Это тот случай, когда не приходится говорить о нормальных взаимоотношениях.
Проблемы во взаимоотношениях между матерью и дочерью возникают в том случае, когда у матери слабо развит материнский инстинкт, когда у нее не сложилась личная жизнь, когда женщина эгоистична, не умеет любить и не желает работать над своей личностью. Сложнее всего, когда мать, считая дочь своей собственностью, не желает отпускать ее от себя как физически, так и психологически. А происходит это чаще всего в том случае, когда женщина вместо того, чтобы строить личную жизнь, полностью посвящает себя воспитанию дочери.
Общая тенденция взаимоотношений героини повести «Садовница» показана в следующих строках: «Семидесяти ей еще нет. Медное невозмутимое лицо, презрительные, нет, свысока глядящие глаза - так и хочется сказать, индейский профиль, только нос хохляцкий подкачал, этакаябульбочка. Нос, правда, не делает облик менее суровым. Профиль все равно выглядит орлиным - за счет посадки головы или разворота плеч, не пойму.
Полуседое каре, беломорина в загорелой руке, ослепительно белая блуза. Если не подходить слишком близко, выглядит лет на двадцать моложе. Царственным жестом стряхивая пепел в банку от «Nescafe»:
Опять бездельничаешь?» [77].
Подчёркнутое высокомерие, недостижимость, гордость, граничащая с гордыней, пренебрежительное отношение к окружающим, базирующееся на чувстве собственного превосходства - вот качества, которые красной нитью проходят через все характеристики матери дочерью.
И. Василькова рисует судьбу страдающего от нелюбви к нему ребёнка, который с одной стороны восхищается своей матерью, преклоняется перед ней, с другой практически ненавидит за все те отрицательные эмоции, которые приносит ей общение с самым дорогим человеком.
В отношении матери героиня видит вечное недовольство всем: внешностью, поступками: «Я не знаю, что ты думала обо мне в самом деле. Но вслух говорила, что я дура, уродина и лентяйка. Рост метр шестьдесят один - ну просто лилипутка! Твои же метр шестьдесят четыре считались ростом Венеры Милосской, но они тоже тебя не устраивали - тебе нравились совсем высокие девочки. Если бы я была как Валя! Валя жила в нашем подъезде. Невзрачная, волосы какие-то серые, и от ее метр девяносто веяло унынием. Будь она баскетболисткой, пружинкой - другое дело, но мне она казалась вялой и слегка припорошенной пылью. Валя, кстати сказать, очень переживала, что не может найти себе подходящего по росту мальчика, но ты твердила, что дело не в мальчиках» [77].
Перфекционистка во всём, мать с одной стороны пытается быть требовательной к дочери: приучает к труду, к аккуратности, следит за учёбой, приглашает учительницу музыки, чтобы научить девочку играть на пианино. Но никакой теплоты и заинтересованности в своей личности дочка не ощущает, во всём ей видится нарочитость, неуважение, желание унизить, оскорбить, указать на её довольно низкое место в этом мире.
Девочке хочется живого участия. Она мечтает, чтобы мать просто обняла и поцеловала её, дала прикоснуться к себе, разрешила расчесать себе волосы, Но всё бездушно и холодно в отношениях самых близких людей: «Я любила тебя безумно, но как мне недоставало ответной любви!» [77].
Редкие проявления материнского участия поражают дочку и застывают в памяти невероятно яркими всплесками: «Нельзя сказать, что ты меня не баловала, напротив, устраивала хоть и редкие, но зато ослепительные подарки - чаще всего платья, так выделявшие девочку из компании подруг. В облаке розового гипюра первоклассница казалась себе сказочной принцессой - жаль только, нельзя было надевать это каждый день. Непрактичность наряда явно не стоила вложенных трудов, но тебе доставляло удовольствие просидеть ночь за шитьем - и утром, когда я открывала глаза, висевшее на вешалке чудо доводило меня до слез своим совершенством» [77].
И всё же нашей героине нужно другое. Она мечтает оказаться в толпе студентов, радостно окруживших её мать и ощущающих её искреннее тепло и участие. Может, если бы она была маминой студенткой, та посмотрела бы на неё иначе. Девочка с завистью наблюдает, как мама отвечает на письма чужих детей, давая им жизненные советы, чего никогда не было с ней, как разговаривает с ними по душам, о чём родная дочь могла только мечтать. Она искренне восхищается своей матерью, её талантами, умениями, стремлением к красоте: «Порядок в доме - это культ. Твое умение сделать красоту из ничего, элегантную тахту из пружинного матраца, нарядные занавески из ситца, развести в горшках экзотические растения, удивить гостей изысканными блюдами, комбинируя скудный ассортимент продуктов военного магазина…
Наволочки с шитьем, скатерти с мережками, расшитое узорами детское пальто из старого кителя… Растянувшаяся на много лет послевоенная разруха, казалось, только раззадоривала тебя, пробуждая одно умение за другим. У меня и слов тогда не было, чтобы как-то определить эту стихийную силу, дававшую всему вокруг расцвести и явиться миру на самом пределе возможной красоты» [77]. Героиня с восхищением вспоминает, как под воздействием умелых маминых рук принимались и превращались в чудесные цветы выброшенные соседями по дачи ростки. В движениях своей матери, в её общении с цветами дочка ощущает некую магию. Но даже по отношениюк растениям дочка видит со стороны матери больше любви и заботы, чем по отношению к себе.
Сложившаяся ситуация вызывает ответную реакцию дочери. Чтобы доказать, что она на что-то способна (вопреки мнению матери), девочка учится только на отлично, отличный математик, дочка ощущает истинное счастье, найдя материнский школьный табель с тройками по точным наукам, радуясь тому, что и мать не во всём идеальна: «Я всегда знала, что я «дрянь такая», потому что родилась другой и ничего не могла с этим поделать. Обида сидела во мне крепко, но протест реализовывался единственно возможным для «папиной дочки» способом - в школе я стала записной отличницей. Отцовский золотой аттестат служил примером для подражания и торжественно демонстрировался мне время от времени, но велико же было мое ликование, когда я нашла в запертых от меня в шкатулку бумагах твое свидетельство с тройками по математике! Значит, было что-то такое, чего ты не могла, а я могла, - радость моя выплеснулась до того бурно, что я, ничего не сказав вам с отцом, пошла и сдала экзамены в математическую школу» [77].
Вся жизнь девочки становится борьбой за уважение к собственной личности, за право на самоопределение, возможность самостоятельно выбирать себе друзей, любимых: «Детство я запомнила только как сопротивление тиранству» [77]. Вопреки скептическому отношению матери к стихам дочери, девочка поступает в литературный институт. Вопреки отрицательному отношению матери к избранникам дочки, она выхолит замуж, однако оба брака оказались неудачными. Комплекс неполноценности, прочно вбитый в сознание, давал о себе знать и не оставлял всю жизнь.
Властность и непреклонность матери накладывают отпечаток на отношения не только с дочерью, но и со всеми домочадцами. Она проявляет явное неуважение к своему мужу, кадровому военному, умному, мягкому, интеллигентному человеку, преданному ей и детям. Принимая его покладистость и отсутствие стремления к первенству в семье за мягкотелость, она скептически терпит его рядом с собой, не изменяя ему только потому, что измена претила её представлению о порядочности.
Гордыня становится основой её отношений с собственной матерью, в общении с которой она самореализуется, как подросток, даже будучи взрослым человеком и матерью двух детей: «Твоего отношения к ней я не понимала. Ты дерзила своей матери, как девочка-подросток, ты всегда хотела доказать свою правоту, лицо твое некрасиво искажалось - бабушка не обижалась и с неизменно спокойной улыбкой уходила в будничные дела, оставляя тебе твое личное поле битвы - непрекращающуюся борьбу за красоту. Временами она совершала досадные промахи - например, гладила утюгом никогда не виданные ею ранее капроновые чулки, превращая их в липкие комки с отвратительным запахом, и сама же плакала от своей глупости, но зато ее деревенская кухня - пышные стопки оладьев или пшенная запеканка, которую я ни разу так и не смогла повторить, утешали нас ежедневно. Ты и тут сердилась - я становилась все более пухлой, а девочкам нельзя полнеть.
Со временем дерзости перешли в откровенную агрессию и раздраженные крики, я затыкала уши, защитить бабушку не умея и искренне не понимая, почему она не обижается. Но бабушка нашла всеобъясняющую формулу: «Разве она виновата - это в нее бес вселился. Гордость это.
Молиться надо» [77].
Таким образом, и общение с бабушкой - проявление глубокого кризиса семейных отношений. Интересно, что, пытаясь отстоять свои права (на которые, кстати, никто не посягает) в отношениях с собственной матерью, мать героини действует исходя из абсолютно противоположных принципов по отношению к собственным детям. Ей ничего не стоит высмеять при свидетелях свою взрослую дочь - мать двух детей, считая допустимым тот факт, что ставит её в унизительное положение. Она приводит свою семью к настоящей трагедии, не умея смирить свою гордыню, проявит материнскую мудрость и понять своего сына-подростка. Властная во всём и по отношению ко всем, она не приемлет никакого оппонирования своим взглядам на жизнь, не чувствует, что ломает собственного ребёнка. Неумение если не уважительного, то хотя бы толерантного отношения к личности другого человека приводит к тому, что любимый сын сбегает из дому, не в силах вынести тирании собственной матери, голодает, тяжело болеет, но не прощает такого отношения к себе, а позже, призванный в армию, трагически погибает. Интересно, что страдающая не меньше, чем родители, из-за смерти брата и пытающаяся их поддержать в общем горе героиня должна пережить ещё однопредательствос их стороны. Услышав от самых близких на свете людей, что у них после смерти сына никого больше не осталось, а «девочки не в счёт», она в который раз ощущает своё второстепенное положение в семье, а то и полную ненужность.
И. Василькова называет свою повесть «Садовница». Некая ирония ощущается в истории женщины, которая сумела взрастить свой реальный сад (цветы, деревья, другую растительность), и при этом была абсолютно беспомощна, взращивая сад своей семьи, сад взаимоотношений с близкими людьми, сделав их, несмотря на свою любовь, людьмиглубоко несчастными. Сумев стать, по словам автора, мощным металлическим каркасом для своей семьи, она не сумела стать её душой и надёжной опорой, не сумела создать тепло и комфорт.
Итак, проанализированная повесть является одним из произведений, иллюстрирующих проблему кризиса семейных отношений. В качестве причин в данном случае можно выделить гордыню, перфекционизм главной героини, высокомерное отношение к окружающим, веру в собственное превосходство и абсолютную собственную правоту, неумение уважать личность человека. Наряду с этим автор лишает свою героиню женской и материнской мудрости и чувствительности, что неизменно приводит к трагедии.
2.4 Психологические причины разрушения семейных отношений в повести О. Павлова «В безбожных переулках»
Теме фактического вырождения семьи как таковой посвятил свою повесть «В безбожных переулках», написанную в 2001 году, Олег Павлов. Как и в произведении И. Васильковой, прослеживается ассоциативная связь с повестью П. Санаева «Похороните меня за плинтусом». На этот раз связь практически генетическая, ибо снова встречаемся с детским восприятием людей, поступков, событий и попытками проанализировать всё то, что происходит вокруг.
Главным действующим лицом и одновременно рассказчиком является маленький мальчик Олег, судя по имени, автобиографический для писателя герой. Именно его глазами мы видим жизнь его семьи, отношения взрослых.
Повествование от первого лица придаёт произведению характер исповедальности, искренности, а тот факт, что рассказчиком является ребёнок, добавляет оттенок обезоруживающей наивности. Увлекательность прочитанного обусловлена также тем, что маленький ребёнок может только описать произошедшее, передать свои чувства и ощущения, но не может проанализировать причин и мотивов поступков, как взрослый человек. Именно эта функция и переадресовывается читателю, заставляя рассуждать и делать выводы.
В центре повествования обычная ничем не примечательная семья с её проблемами. Главный герой живёт со своими мамой, папой и старшей сестрой. После развода родителей мать с детьми переезжает на новую квартиру. Определённую роль в жизни мальчика играют бабушки и дедушки с обеих сторон, у которых ребёнок периодически живёт.
Повесть абсолютно реалистична, несёт в себе целый узел проблем, характерных для огромного количества семей на советском и постсоветском пространстве.
В отличие от повести И. Васильковой, здесь нет матери-монстра, которая делает невыносимой жизнь своего ребёнка. Налицо любящая, нежная в своих проявлениях к детям женщина, несчастная в замужестве мятущаяся натура, пытающаяся поставить точку в своём последнем браке и всё никак не решающаяся это сделать даже после развода и переезда.
Причина кризиса семейных отношений здесь проста и понятна. Муж, отец мальчика, - человек мягкий, спокойный, однако вялый, практически не работающий, выпивающий и в пьяном виде устраивающий скандалы и дебоши, к тому же способный на мелкое воровство. Естественно, такой человек не может в полной мере взять на себя ответственность за семью, не может быть настоящим отцом ни для родного сына, ни для падчерицы. Интересно, что если в раннем детстве у ребёнка преобладает восхищённое обожание отца, то позже он замечает: «Я заразился ненавистью к нему, как болезнью. Как и всякая болезнь, моя ненависть овладевала душой и сознанием постепенно, только чувствуя пустое место» [80]. Напряжённые отношения матери с отцом очень тяжело отражаются на психике мальчика. Неупорядоченность семейной ситуации, жалость матери к отцу, его вечно пьяные появления дома доводят мальчика до исступления. В голове ребёнка рождаются страшные и совершенно не детские мысли: «Мне казалось, что мама была от него зависима, а он нуждался в ней только, чтобы получить свое, и потому я ненавидел его; но ненавидел лишь тогда, когда она впускала его в дом, а моя жизнь превращалась на те дни в смесь из страха и унижения, ненависти и стыда. Незаметно во мне взросла даже не мысль, а тайное желание его убить. Это было желание самому прекратить его жизнь. Сделать так, чтобы его больше не было. Если я был обучен этому желанию, то не иначе, как телевизором, и потому мне казалось, что сделать это, убить, удивительно легко, так же легко, как включить или выключить тот же телевизор; «убить» - значит сделать так, чтобы человек исчез» [80].
Пошатнувшаяся психика даёт о себе знать в детских истериках: «Когда я только увидел отца, то заорал как зарезанный, и когда он шатнулся ко мне, то упал, бился, кричал, не подпуская его к себе. Он так был потрясен, что глаза его вдруг стали пусты и светлы, как у ребенка. Мать что-то сделала, я утих» [80]. Невозможность изменить ситуацию, обезопасить себя и спасти мать приводят мальчика к мыслям о том, что если он не может убить отца, остаётся ещё один выход - убить себя. Без сомнения, суицидальные мысли на почве семейных конфликтов у маленького ребёнка - свидетельство конечной фазы кризиса отношений в семье.
Весьма сложными являются не только отношения отца и матери главного героя. Всё в семье тускло и безрадостно. Говоря о своей старшей сестре, главный герой постоянно чувствует, что они с ней от разных отцов, ощущает её отстранённое положение в семье, вспоминает, что условием празднования своего дня рождения она считала отсутствие на нём всех домашних. Не мудрено, что девочка не умеет строить отношений с людьми, о чём свидетельствуют отсутствие гостей и слёзы на злом лице именинницы по возвращении домой матери, брата и отчима.
Отношений зять - тесть и тёща не существует в принципе. «Киевские» дедушка и бабушка не просто не воспринимают (пусть и не безосновательно) отца главного героя, а вообще не идентифицируют его как человека. Отношения свекровь-невестка также далеки от совершенства. Каждая из женщин по-своему дорога главному герою, и он мечется от одной к другой, пытаясь защитить каждую и страдая от их обозлённости друг на друга: «Бабушка Нина с тех пор не скрывала, да и не могла скрыть, настоящего облика отца и часто плакала от этого, как от слабости, немощи, пробуждая жалость к себе, но не жалея меня до тех пор, пока я сам не делался таким же жалким, слушаясь ее внушений. Она внушала плохое против матери, исподволь приучая думать, как сироту, что она-то, бабушка Нина, и есть мне замена вместо «падшей женщины», и заставляла выбирать между собой да отцом, который мог ее не уважать и терзать на моих глазах, а я бросался на ее защиту, чего она и хотела, устрашая его сознательно тем, что я вижу и слышу происходящее между ними и будто бы отрекаюсь от него. Он уже считал пред собой виноватыми всех, а себя - безвинным, как жертву всех окружающих сил, доходя до бреда идо мирового этих сил против себя сговора. Мама внушала плохое против бабушки, из чего многое поражало и не выходило из памяти, как, например, рассказы о том, что когда я родился и нечего было есть - так как отец не работал, а у нее на руках был младенец, - бабушка именно в то время запирала на замок холодильник. Об отце она никогда не говорила плохо, считая, что жизнь его была изуродована собственной матерью, ее жадностью и жестокостью. Сестра внушала, какой она была сиротой в детстве, и я слушал как тайну, что она рассказывала про моего отца и мать. Все помнили лишь плохое и вспоминали всякий раз одно и то же, твердя будто молитву, разве что каждый свою. И я твердил то же самое, верил каждому из них, пока не оказывался сломлен в этой своей вере жалостью» [80]. Как видим, каждая из безусловно любящих ребёнка сторон манипулирует им, пытаясь склонить на свою сторону, убедить в собственной правоте, тем самым расшатывая его психику и не желая идти на компромиссы.
Жизнь главного героя наполнена страхами. Страшный «бабай», не просто будораживший детское воображение, а и полностью отравлявший существование первых лет жизни мальчика, был вызван к жизни «киевским» дедом для того, чтобы держать внука в узде. Возможно, если бы дед знал, какое впечатление на ребёнка производит эта выдумка, он бы от неё отказался. Но дед был далёк от анализа психологических состояний внука: «В ожидании этого прихода я прощался с жизнью, не в силах осознать иначе той вечности разлуки, когда навсегда теряешь свой дом, своих родных, воображая пустое запертое жилище Бабая, где нету ничего, кроме, быть может, его собственной лежанки, и куда дед этот, у которого ничего больше в жизни не было, даже своих внуков, утаскивал и до меня многих и многих грешных несчастных детей. Дедушка рассказывал, что детей, которые никого не слушались и попадали к Бабаю, никто уж не мог потом отыскать и спасти, а сам Бабай никого никогда не прощал: пока ты хорошо работал для него, во всем ему подчинялся, он оставлял тебя жить, а если снова не слушался или плохо делал, что он приказывал, то заживо съедал. И тогда наступал черед следующего. То есть вот и мой давно уж наступил черед. Со мной Бабай долго ждал и долго жил один, без прислуги, отчего с каждым новым днем делался голодней и злей… Бывало, напуганный дедом, лежа в дальней комнате под диваном в ожидании прихода Бабая и слыша, как дедушка бреется или ходит на кухню узнать про обед, я не понимал: почему же не горюет он, что Бабай идет за мной?» [80].
Искусственно навязываемые страхи налагались на естественные детские, на страхи, спровоцированные нестабильной семейной ситуацией, и превращались в перманентное болезненное состояние. Возможно, именно этим продиктована боязнь новогодних иллюминаций, приготовленных отцом: главный герой настолько боится этих ярких огней, что заставляет себя терпеть зрелище, только чтобы не обидеть отца.
Жизнь мальчика абсолютно лишена праздников, как, собственно, лишена праздников жизнь практически всех героев повести. Автор произведения подчёркивает серость, угрюмость жизни семьи, где никто и никогда не собирается за большим праздничным столом, не отмечаются дни рождения, где ребёнок не чувствует прелести Нового года, так как не знает этого праздника, и боится новогодней ёлки.
Таким образом, несчастливое существование ребёнка в семье можно считать главным симптомом кризиса семейных отношений в рассматриваемом произведении. Причин, приводящих к этому много. Главными из них являются нежелание членов семьи идти на компромисс, слабоволие, бесхарактерность отца, повергшие его жену, детей и мать в пучину постоянных выяснений отношений, манипулирование ребёнком со стороны взрослых членов семьи. Если учесть, что практически все особенности личности, поведенческие механизмы закладываются в детстве и напрямую зависят от психологического климата в семье, что именно из детского опыта, привычек, выводов, убеждений, запретов и установок тянутся ниточки взрослых проблем, трудностей, непониманий во взаимоотношениях, неудач и страхов, можно себе представить, сколько комплексов вынесет этот ребёнок из своего детства и сколько усилий понадобится на их преодоление во взрослом возрасте.
В своей повести «В безбожных переулках» О. Павлов показывает детство как неизбежность, как первую рану, нанесенную мирозданием, от которой человек обречен излечиваться всю жизнь.
Общие выводы
Как упоминалось ранее, веками формы традиционной крестьянской семейной жизни были «подогнаны» к экономическим и социальным условиям российского земледельческого хозяйства. Но во второй половине XIX века эти условия стремительно уходили в прошлое, а вместе с тем лишались опоры и приспособленные к таким условиям семейные структуры, формы и нормы семейных отношений. Именно в это время вышло наружу всегда существовавшее подспудно противоречие «малой» и «большой» семей.
В России дольше, чем в странах Западной Европы, задержалась большая, неразделенная семья - расширенная (т.е. состоящая из одной супружеской пары и других, не являющихся супругами родственников разной степени близости, - овдовевших родителей и прародителей, неженатых детей, внуков, правнуков, дядьев, племянников и т.д.) и составная (имеющая в своем составе несколько супружеских пар и, так же как и расширенная семья, других родственников).
Семью и внутрисемейные взаимоотношения можно назвать одним из важнейших сюжетообразующих моментов творчества любого писателя. В российской классической литературе нет такого прозаика, в творчестве которого не отражалась бы тема отцов и детей, внутрисемейных отношений, поисков себя в новой реальности. А.С. Пушкин, Н.В. Гоголь, А.Н. Островский, Н.А. Некрасов, Л.Н. Толстой, А.П. Чехов и многие другие мастера художественного слова рассматривали проблемы общества и человека сквозь призму социально-бытовой сферы жизни, ведь семья - бесценный микромир личности, который символизирует собирательный образ Отечества. Острые вопросы жизни, неурядицы, горе и трагедии связаны, прежде всего, с внутренними проблемами домашнего очага. Известно, что семья в становлении человека играет решающую роль. Личность человека создается в семье, в атмосфере, в которой он растет. Поэтому писатели часто обращаются к теме семьи, исследуя обстановку, в которой развивается герой, описывая семейный уклад и традиции, изучая разные системы воспитания.
Тема мезальянса нашла достаточно широкое применение и в русской классике. К примеру, в поэме А.С. Пушкина «Цыганы» она представлена посредством применения образов Алеко и цыганки Земфиры. Алеко, будучи человеком светским и образованным, воспринимает свободу сквозь призму своего цивилизованного воспитания, а Земфира, живущая в своем маленьком мирке, не воспринимает цивилизацию: она живет по законам диким, поступает по велению сердца, ей чужды законы общества, представителем которого и является Алеко. В данном случае мы наблюдаем столкновение двух социально разных личностей, для которых понимание свободы является разным. К примеру, для Алеко измена Земфиры - это предательство по отношению к нему, для Земфиры жизнь с нелюбимым - предательство по отношению к себе самой и даже по отношению к Алеко. Полюбив друг друга, молодые люди так и не сумели понять особенности ментальности каждого из них, вследствие чего они остались чужими и далекими. Алеко стремится к свободе, но законы общественные, привитые ему с детства, взяли верх над ним, вследствие чего он так и не смог понять «свободу» цыган. Кочевая жизнь не удовлетворяла интеллектуальные потребности Алеко, он начал томиться, а простота и непосредственность Земфиры начала раздражать его («Я диких песен не люблю»). Именно его непонимание отталкивает от него Земфиру, она влюбляется в цыгана, человека, близкого ей по духу. Таким образом, эти несоответствия между Алеко и Земфирой является мезальянсом, представленным А.С. Пушкиным в поэме «Цыганы».
В свою очередь, в романе М.Ю. Лермонтова «Герой нашого времени» тема мезальянса представлена с помощью демонстрации автором образов Печорина и Бэлы. В частности, свободная воля, перерастающая в индивидуализм, служит для Печорина принципом жизненного поведения. Именно эта воля влечет героя к новым и новым впечатлениям, заставляет рисковать собой, она выделяет Печорина из среды, сообщает его личности и характеру масштабность и вместе с тем распыляет огромный душевный потенциал Печорина, провоцирует его на мысль о смерти, могущей разорвать тот порочный круг, в котором замкнут герой. Бэла, соответственно, отличалась детской непосредственностью и простотой. Именно эта противоположность легла в основу мезальянса между данными литературными героями.
Тема мезальянса, характерная для повести Л.Н. Толстого «Казак», представлена в данном литературном произведении с помощью авторского противопоставления образов Оленина и Марьяны. Оленин постоянно поддается увлечениям молодой жизни, но ровно настолько, чтобы не быть связанным; он также инстинктивно бежит от всякого чувства и дела, которые требуют серьезных усилий. Влюбившись в Марьяну, он не учел того, что она относилась к более низкому сословию и ее приоритеты расставлены на социальные интересы, а не на собственные намерения и планы («казаков перебили»). Марьяна, в свою очередь, была готова полюбить Оленина, но стену отчуждения между ними было невозможно разрушить, что легло в основу мезальянса между молодыми людьми.
Кроме того, повесть А.И. Куприна также пронизана темой мезальянса. Автор раскрывает данную тему посредством представления читателям образов Ивана и Олеси. Иван, будучи умным и образованным барином, человеком из высоких кругов, влюбился в простую деревенскую девушку Олесю, которая, кроме того, что была весьма ограниченной в интеллектуальном плане, ко всему еще и занималась колдовством. Именно эта разность между данными литературными героями легла в основу темы мезальянса.
Анализируя тему кризиса семейных отношений в современной русской литературе, мы наблюдаем своеобразие семейной драмы в творчестве Л. Петрушевской, раскрытие причин ддеформации детского сознания в повести П. Санаева «Похороните меня за плинтусом», духовные последствия домашнего деспотизма в повести И. Васильковой «Садовница» и психологические причины разрушения семейных отношений в повести О. Павлова «В безбожных переулках».
Список использованных источников
1. Ажгихина Н. Парадоксы «женской прозы» / Н. Ажгихина. - М., 1994. - 234 с.
. Алексеев М.П. Пушкин: Сравнительно-историческое исследование. - Л.: Наука, 1984. - 478 с.
. Андронников И.Л. Лермонтов. Исследования и находки / И.Л. Андронников. - М.: Художественная литература, 1977. - 647 с.
. Афанасьев В.В. Лермонтов / В.В. Афанасьев. - М.: Молодая гвардия, 1991. - 558 с.
. Бабаева Э.Г. Из истории русского романа ХIХ века: Пушкин, Герцен, Толстой / Э.Г. Бабаева. - М.: Изд-во МГУ, 1984. - 270 с.
. Бабаев М. Эпос обыденности. О прозе Петрушевской / М. Бабаев. - Режим доступа: #"justify">. Балабанова И.В. Зарубежная литература в школе: Пособие для учителя / И.В. Балабанова. - К.: Наука, 2003. - 348 с.
. Басинский П. Переулок - не тупик / П. Басинский // Новый мир. - 2001. - №8. - С. 5-20.
. Белинский В.Г. Статьи о Пушкине / В.Г. Белинский. - Л.: Художественная литература, 1974. - 164 с.
. Барыкин В.Е. Эстетика Льва Толстого / В.Е. Барыкин. - М.: Знание, 1978. - 64 с.
. Бондаренко Т. Тема кризиса семейных отношений в новой русской литературе / Т. Бондаренко // Актуальні проблеми лінгвістики та методики викладання іноземних мов у вищому навчальному закладі та школі: Тези доповідей та повідомлень наукової конференції викладачів та студентів інституту іноземних мов. - Вінниця, 2013. - Випуск 17. - С. 142-143.
. Бондаренко Т. Тема кризиса семейных отношений в новой русской литературе / Т. Бондаренко // Іноземні мови у вищому навчальному закладі: теоретичні засади та прикладні аспекти: Матеріали Всеукраїнської науково-теоретичної конференції. - Вінниця. 2013. - С. 153-157.
14. Всеобщая история государства и права /Под редакцией К.И. Батыра. - М., «Былина», 1995. - 368 c.
. Гаврилина О.В. Образ матери в женской прозе конца ХХ века [Текст] // Русское слово: восприятие и интерпретации: сб. материалов Междунар. науч.-практ. конф. (19-21 марта 2009 г., г. Пермь): в 2-х т / О.В. Гаврилина - Пермь: Перм. гос. ин. искусства и культуры, 2009. - Т. II. - С. 335-342.
. Головаха Л.П. Творчество А.С. Пушкина / Л.П. Головаха. - М.: АСТ, 2006. - 286 с.
. Голод С.И. Семья и брак: историко-социологический анализ / С.И. Голод. - СПб.: Петрополис, 1998. - 272 с.
. Григорьева О.Г. Литературные произведения Л.Н. Толстого / О.Г. Григорьева. - М.: Просвещение, 1986. - 326 с.
19. Денисова Т. Женский диалог через океан / Т. Денисова // Вопросы литературы. - 1996. - №2. - С. 36 - 42.
. Евстифеева Н.В. Нравственные устои семьи как объект художественного осмысления в русскоязычной литературе Мордовии: Автореф. дисс. канд. филол. Наук / Н.В. Евстифеева. - Саранск, 2005. - 176 с.
. Ефимова Н. Мотив игры в произведениях Л. Петрушевской и Т. Толстой // Вестник Московского университета. Серия 9. Филология / Н. Ефимова - 1998. - №3. - С. 14 - 18.
. Зумбулидзе И.Г. «Женская проза» в контексте современной литературы / И.Г. Зумбулидзе // Современная филология: материалы междунар. заоч. науч. конф. (г. Уфа, апрель 2011 г.). - Уфа: Лето, 2011. - С. 21-23.
. Интервью с Павлом Санаевым. Режим доступ: #"justify">24. Історія літератури /Під ред. М.Є.Єлізарової., Н.П. Михальської. - К.: Просвіта, 1964. - 241 с.
. Історія літератури: Учбовий посібник/ Під ред..С.В. Тураєвої. - К.: Просвіта, 1982. - 320 с.
. Кабак М.А. Тема семьи в творчестве М. Горького: На материале драматургии 1908-1916 гг.: Автореф. дисс. … канд. филол. наук / М.А. Кабак - М., 2005. - 173 с.
. Каблукова Н.В. Поэтика драматургии Людмилы Петрушевской: Дисс. канд. филол. наук / Н.В. Каблукова. - Томск, 2003. - 225 с.
. Карабанова О.А. Психология семейных отношений и основы семейного консультирования / О.А. Карабанова. - М.: Гардарики, 2008. - 320 с.
. Киляков В.О. женском в современной литературе / В.О. Киляков // Литературная учеба. - 1996. - №4. - С. 24 - 28.
. Ковалев С.В. Психология современной семьи / С.В. Ковалев. - М.: Просвещение, 1988. - 208 с.
. Колтухова И.М. Смысловой потенциал бытовых и сказочных мотивов в прозе Людмилы Петрушевской (на материале сравнительного анализа рассказа «Младший брат» и «Сказки о часах») / И.М. Колтухова // Ученые записки ТНУ, 2006. - №1. - С. 81-87.
. Костомаров Н. Домашняя жизнь и нравы великорусского народа / Н. - М., 1993. - С. 209.
. Курбакова М.А. Проблема семьи и детства в творчестве И.С. Тургенева: Автореф. дисс. канд. филол. наук. - М., 2005. - 179 с.
34. Лариева Э.В. Тема семьи в творчестве Л. Улицкой: к постановке проблемы / Э.В. Лариева // Подходы к изучению текста. - Ижевск, 2007. - С. 210-220.
. Лебедушкина О. Детский мир // Дружба народов. - 2001. - №5.
36. Лейдерман Н.Л., Липовецкий М.Н. Современная русская литература. В трех книгах. - М., 2001. Кн. 3. - 342 с.
37. Л.Н. Толстой в воспоминаниях современников. - М., 1959. - 426 с.
8. Лотман Ю.М. Женский мир // Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре. - СПб., 1998. - 299 с.
. Лилин В. Александр Иванович Куприн / В. Лилин. - Л.: Просвещение, 1975. - 112 с.
40. Любимова А. Чехов и Толстой. К вопросу о жанре семейного романа / А. Любимова // Молодые исследователи Чехова. - М., 1998. - С. 204-207.
41. Мануйлов В.А. Роман М.Ю. Лермонтова «Герой нашого времени» / В.А. Мануйлов. - Л.: Просвещение, 1975. - 280 с.
42. Маркова Т.Н. Современная проза: конструкция и смысл (В. Маканин, Л. Петрушевская, В. Пелевин) / Т.Н. Маркова. - М.: МГОУ, 2003. - 268 с.
43. Михайлов О.Н. Куприн / О.Н. Михайлов. - М.: Молодая гвардия, 1981. - 270 с.
44. Павел Санаев: «Бабушка не умела любить». Интервью. Режим доступа: www.wday.ru/afisha/kino/_article/pavel-sanaev-babushka-ne-umela-lyubit/
45. Павлова И.Б. Тема рода и семьи у Пушкина и ее развитие Салтыковым-Щедриным / И.Б. Павлова // Филологические науки. - 1998. - №5/6. - С. 21-29.
46. Пахомова С.И. Константы художественного мира Людмилы Петрушевской: Дисс. канд. филол. наук / С.И. Пахомова. - СПб., 2006. - 165 с.
47. Петрова Н. Есть ли в России женская литература? / Н. Петрова // Литературная газета. - 1994. - №9. - С. 36 - 42.
. Попова Т.М. Семейное начало в «Капитанской дочке» А.С. Пушкина и «Тарасе Бульбе» Н.В. Гоголя / Т.М. Попова // Литература в школе. - 1998. - №1. - С. 22-27.
. Попова О.И. Творчество А.С. Пушкина / О.И. Попова. - М., 1964. - 326 с.
. Пращенко А.В. Изучаем творчество А.С. Пушкина / А.В. Пращенко. - М.: Просвещение, 1989. -348 с.
. Прохорова Т.Г. О «сентиментальном натурализме» в прозе Л. Петрушевской / Т.Г. Прохорова // Учен. зап. Казан. ун-та. Сер. Гуманит. науки. - 2008. - Т. 150, кн. 6. - С. 77-86.
. Пустовая В. Рожденные эволюцией. Опыты по воспитанию героя: Яцутко, Чередниченко, Кабаков, Павлов, Санаев, Зайончковский / В. Пустовая // Континент. - 2006. - №129. - С. 135 - 139.
. Пушкарь Г. Гендерное своеобразие русской женской прозы рубежа XX-XXI веков / Г. Пушкарь // Вестник Ставропольского государственного университета. - Вып. 50. - 2007. - С. 242-248.
. Райгородский Д.Я. Психология семьи: Учебное пособие для факультетов психологии, социологии, экономики и журналистики / Д.Я. Райгородский. - Самара: Издательский дом «БАХРАХ-М». 2007. - 752 с.
. Ремизова М. Можно ли полюбить пионера-героя / М. Ремизова // Независимая газета. - 1999. - №212. - С. 97 - 104.
. Ровенская Т.А. Роман Л. Улицкой «Медея и ее дети» и повесть Л. Петрушевской «Маленькая Грозная»: опыт нового женского мифотворчества / Т.А. Ровенская // Адам и Ева. Альманах гендерной истории. - М., 2001. - №2. - С. 20.
. Савченко Т.А. Зарубіжна література: Навчальний посібник / Т.А. Савченко. - К.: Вища школа. - 2002. - 328 с.
58. Семенов Ю.И. Происхождение брака и семьи: монография /Ю.И. Семенов. - М.: КРАСАНД, 2010. - 307 с.
. Семья в русской литературе (первая половина ХХ века). Вып. 4: Беседа о книгах / Сост. Г.А. Хакимова. - М.: Рос. гос. юнош. б-ка, 1998. - 36 с.
60. Симонова Л.А. Семейный роман: к проблеме жанра / Л.А. Симонова // Идейно-художественное многообразие зарубежной литературы нового и новейшего времени. - М., 2004. - Ч. 5. - С. 83-98.
. Сысенко В.А. Устойчивость брака: проблемы, факторы и условия / В.А. Сысенко. - М.: Финансы и статистика, 1983. - 175 с.
. Скворцова Г. Семья и личное счастье: мужчина и женщина на пороге XXI века / Г. Скворцова // Север. - 1987. - №7. - С. 106-113.
. Смотрицкий Е. Неравный брак / Е. Смотрицкий // Бизнес-время. - январь, 2001. - №8. - С. 137-145.
64. Старцева Н. Сто лет женского одиночества / Н. Старцева // Дон. - 1989. - №3. - С. 99-113.
65. Стрелкова И. Взрослые игры и слезинка ребенка / И. Стрелкова // Наш современник. - 1987. - №5. - С. 163-171.
66. Трофимова Е. Женская литература и книгоиздание в современной России / Е. Трофимова // Общественные науки и современность. - 1998. - №5. - С. 44-47.
67. Удодов Б.Т. Михаил Юрьевич Лермонтов. «Герой нашего времени» / Б.Т. Удодов. - М.: Просвещение, 1989. - 191 с.
. Хрестоматия по всеобщей истории государства и права: Учебное пособие /под ред. З.М. Черниловского; сост. В.Н. Садиков. - М.: Гардарики, 1996. - 458 с.
. Цыценко И.И. Концепция семьи в романе-эпопее М.А. Шолохова «Тихий Дон»: Автореф. дисс. канд. филол. наук / И.И. Цыценко. - М., 2004. - 191 с.
. Цыценко И.И. Тема любви и семьи в «Тихом Доне» / И.И. Цыценко // Дон. - 2005. - №3. - С. 230-236.
71. Чалмаев В.А. Русская проза 1980-2000 гг. на перекрестке мнений и споров / В.А. Чалмаев // Литература в школе. - 2002. - №4. - С. 18-22.
72. Чалмаев В.А. Спасение семейного гнезда - идея жизни Натальи Мелеховой / В.А. Чалмаев // Литература в школе. - 2004. - №9. - С. 17-21.
. Черняк М.А. Женский почерк в современной прозе. Современная русская литература / М.А. Черняк. - М., Форум, 2010 - 352 с.
. Шеховцова Т.А. Михаил Лермонтов / Т.А. Шеховцова. - Х.: Ранок, Веста, 2003. - 63 с.