Феномен русского нигилизма

Феномен русского нигилизма

ВВЕДЕНИЕ

Актуальность выбранной темы связана с тем, что такое явление как нигилизм присутствует в обществе постоянно, меняется лишь количество носителей данного мироощущения, степень категоричности его проявления.

В российском общественном сознании понятие «нигилизм» было весьма расхожим, особенно со второй половины XIX века. Оно предполагало отрицание всех устоявшихся ценностей и традиций, полное неприятие существующего не только без реальной замены его на нечто новое, но даже без провозглашения новых ценностей, нового миропорядка, предполагающего новый импульс развития. В западной литературе весьма часто все революционные учения и движения, имевшие место в это время в России называют нигилистическими.

В философской литературе нигилизм часто трактуется как одна из основных тенденций западноевропейской культуры и как проявление определённого социокультурного инстинкта смерти, и в то же время как выражение совершенно необходимого для культуры элемента критичности, доведённого до своей крайности, когда вера в разум привела к крайне критическому отношению к возможностям самого разума.

Говоря о нигилизме, нужно иметь в виду, что он представляет собой не только мировоззренческо-теоретическое явление, но и определённую форму поведения, определённое мироощущение, психологическое состояние. Как форма поведения, нигилизм часто проявляется в юношеском возрасте, когда самоутверждение вступающего в жизнь молодого человека происходит через отрицание принятых норм поведения и ценностей. Такого рода нигилизм существует с незапамятных времён. Но при этом надо иметь в виду, что отрицание всего без каких-либо попыток представить себе возможность улучшения мира, в своих крайних проявлениях может довести человека до саморазрушения, к нарушению связи человека с человеческой общностью. Акцентируя всё внимание человека на неприятии бытия, его абсурдности, его абсурдности, нигилизм может крайне усложнить возможности ориентации человека в мире. Опыт XX века с его двумя мировыми войнами, тоталитарными режимами, угрозой ядерной войны, экологическими катастрофами привёл к тому, что, порой человек отказывается понять, воспринять все эти ужасы. К этому можно добавить то, что он нередко стоит перед необходимостью радикального отказа от привычных норм и традиций. И тогда влияние нигилизма оказывается возможным, оно охватывает массы людей и имеет выраженные социальные последствия, оказывается переплетённым с политикой.

Как мироощущение, как форма поведения нигилизм особенно характерен для кризисных периодов общественной жизни, общественного сознания.

При этом спектр нигилистического восприятия мира весьма широк - от общего сомнения во всём до откровенного цинизма.

Трактуя нигилизм как составную часть общеевропейской культуры, нужно обратить внимание на то, что в разных странах он проявил себя по-разному. В Германии - в философии, в России же он нашёл широкое распространение в социально-политической сфере и связанной с ней идеологии.

Не останавливаясь на особенностях исторического развития России, которые способствовали столь большому влиянию нигилизма, приходится признать сам факт такого влияния. В России нигилизм оказался связан с революционно-демократическим, разночинным движением, со всеми формами социализма, так как он исходил из отрицания охранительной идеологии самодержавия, традиционных устоев морали и быта.

Русские нигилисты - В.Г. Белинский, Н.А. Добролюбов, Н.Г. Чернышевский, Д.И. Писарев, были просветителями, противостоявшими, идеалистам сороковых годов XIX века. В силу максималистического характера русского народа и само русское просветительство оборачивается зачастую нигилизмом.

Русский нигилизм - это выражение потребностей жизни, устремленной в будущее, как они поняты русской радикальной мыслью. Разрушение старого неотделимо в русском нигилизме от поисков новой науки и нового искусства, нового человека, нового общества.

Понятия и феномен нигилизма тесно связана с философией Ницше. Нигилизм для Ницше - это не один из многих типов умонастроения, а характеристика ведущей тенденции в европейской философской культуре. Суть нигилизма Ницше это утрата веры в сверхчувственное основание бытия. «Бог умер» - вот формула нигилизма. Нигилизм, по мнению Ницше, это некое «промежуточное» состояние, оно может быть выражением и силы, и слабости человека и общества. В своём внешнем проявлении нигилизм есть следующее: «высшие ценности теряют свою ценность». Нет истины, нет морали, нет Бога. Но нигилизм можно истолковывать двояко. Нигилизм «слабых» - это упадок и разложение. Радикальный нигилизм, нигилизм «сильных» - это путь абсолютного авторства: созидания новой морали, нового человека. Необходимо, говорил Ницше, встать на путь «переоценки ценностей». Переоценка ценностей, по мнению Ницше, должна осуществляться на пути формирования новых ценностных потребностей. Основой новых ценностных ориентиров должна стать воля к власти. Воля к власти есть абсолютное превозмогание, она не имеет цели. Поэтому разрушительная программа Ницше не предполагала ликвидацию ценностей вообще, скорее, Ницше предлагал максимальное сближение цели и ценности. Ценности - это условие стимулирования и поддержания воли к власти, это «полезные ценности».

Философские воззрения Ницше сыграли значительную роль в истории русской мысли рубежа XIX - XX веков. Его взгляды оказали влияние на таких мыслителей как Мережковский, Соловьёв, Шестов и ещё многих других.

В данной работе нами рассматриваются взгляды Писарева как одного из крупнейших теоретиков революционного нигилизма шестидесятых годов XIX века, обозначившего свои идеи как «реализм». Также мы рассматриваем взгляды некоторых русских мыслителей, на которых философский нигилизм Ницше оказал значительное влияние.

Целью данной дипломной работы является изучение феномена русского нигилизма и различных его сторон.

Для достижения поставленной в работе цели нами решались следующие задачи:

·рассмотреть, что понималось под нигилизмом в России в шестидесятые годы XIX века.

·рассмотреть взгляды Д.И. Писарева как одного из важнейших теоретиков революционного нигилизма в России.

·Проанализировать влияние Ф.Ницше на взгляды различных мыслителей России XIX - начала XX века.

Объектом работы является понятие нигилизм как философское и социально-политическое явление. Предметом выступает нигилизм как общественная мысль в России начиная с шестидесятых годов XIX - рубежа XX веков.

Данная проблема широко разработана в исследованиях отечественных авторов. Нами же за основу были взяты следующие работы.

Первоисточники:

Писарев, Д.И. Базаров. - Литературная критика в 3-х томах. Т.1. М., 1965.

Писарев, Д.И. Идеализм Платона. - Собрание сочинений в 4-х томах, т.1. М., 1955.

Писарев, Д.И. Схоластика XIX века. - Собрание сочинений в 4-х томах, т.1. М., 1955.

Мережковский, Д.С. Толстой и Достоевский. - Полное собрание сочинений в 17-ти томах, т.8. М., 1913.

Ницше, Ф. Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей. - М.: REFL-book, 1994.

Ницше, Ф. Так говорил Заратустра. Ф. Ницше. - М.: Интербук, 1990.

Соловьёв, В.С. Оправдание добра. - М.: Мысль, 1988.

Тихомиров, Н.Д. Ницше и Достоевский. Черты из нравственного мировоззрения того и другого. - СПб.: 1995.

Франк, С.Л. Ф.Ницше и этика «любви к дальнему».- Сочинения, М., 1990.

Франк, С.Л. Этика нигилизма. - Сочинения, М., 1990

Хайдеггер, М. Европейский нигилизм. - М.: Художественная литература, 1987.

Хомяков, А.С. Несколько слов о «Философическом письме». - М.: Мысль, 1968.

Чернышевский, Н.Г. Безденежье. - Полное собрание сочинений в 10-ти томах. Т.10. М., 1951.

Шестов, Л.И. Апофеоз беспочвенности. - СПб, 1987.

А также исследования:

Антонова, Г.Н. Герцен и русская критика 50 - 60-х годов XIX века. - Издательство Саратовского университета, 1989.

Волынский, Л.Л. Русские критики. - СПб.: 1961.

Голубев, А.Н. К вопросу о формировании материалистических взглядов Д.И. Писарева. - Научные доклады высшей школы. Философские науки. М.,1964

Демидова, Н.В. Писарев и нигилизм 60-х годов. - М.: Мысль, 1969.

Демидова, Н.В. Писарев. - М.: Мысль, 1969

Кузнецов, Ф.Ф. Нигилисты? Д.И. Писарев и журнал «Русское слово». - М.: Художественная литература, 1983.

Новиков, А.И. Нигилизм и нигилисты. Опыт критической характеристики. - СПб.: Лениздат, 1972.

ГЛАВА 1. КОНЦЕПЦИЯ Д.И. ПИСАРЕВА КАК ОТРАЖЕНИЕ ФИЛОСОФИИ РЕВОЛЮЦИОННОГО НИГИЛИЗМА 60-Х ГОДОВ XIX ВЕКА.

1.1.О понятии нигилизм

Нигилизм (от лат. nihil -ничто? ничего) - учение, центральным постулатом которого является полное отрицание традиций, норм, правил, общественных устоев, авторитетов. Нигилизм - сложное социально-историческое явление, имеющее много разновидностей. Существует нигилизм социально-политический, связанный с отрицанием общественно-политического строя. Такой нигилизм проявляет себя в революционном движении; сторонники его склоняются к анархизму.

Существует этический нигилизм, отрицающий общечеловеческую мораль, существование добра вообще. Такой нигилизм переходит в пессимизм. Можно говорить и об этическом пессимизме, отрицающим художественные каноны, само понятие прекрасного.

Нигилизм может быть познавательным, декларирующим недостижимость истины. Познавательный скептицизм граничит с агностицизмом.

Наконец, можно говорить о нигилизме как философской позиции, в рамках которой отрицается наличие абсолютных устоев существования, смысловой направленности жизни.

Термин «нигилизм» давно вошёл в культурный обиход. В Средние века существовало еретическое учение нигилизм, преданное анафеме папой Александром III в 1179 году. Учение это, ложно приписанное схоласту Петру Ломбарду отрицало человеческое естество Христа.

Как пишет Хайдеггер, первое философское применение слова «нигилизм» идет, по-видимому, от Г. Якоби: в его открытом письме к Фихте очень часто встречалось слово «ничто». Там говорится: «Поверьте, мой дорогой Фихте, меня нисколько не расстроит, если вы или кто бы то ни было назовёте химеризмом учение, противопоставленное мною идеализму, который я уличаю в нигилизме…». [32, с. 134] Представитель философии романтизма Жан Поль называл «нигилизмом» романтическую поэзию. Для датского философа Кьеркегора эстетическая точка зрения, точка зрения иронии и игры являлась выражением нигилизма.

В русской литературе слово «нигилизм» было впервые употреблено Н.И. Надеждиным в статье «Сонмище нигилистов» (в журнале «Вестник Европы» за 1829 год). Когда ему приходилось давать отповедь - не без сарказма - литературным оппонентам, пренебрегающим классическими традициями, он нередко пользовался латинским «nihil». В 1858 году вышла книга казанского профессора В.В. Берви «Психологический сравнительный взгляд на начало и конец жизни». В ней также упоминается слово «нигилизм», но как синоним скептицизма.

Критик и публицист Н.А. Добролюбов осмеял книжку Берви, подхватив это слово - но оно не стало популярным до тех пор, пока И.С. Тургенев в романе «Отцы и дети» (1862 год) не назвал нигилистом Базарова. Но никто из людей 1860-х годов официально его не принял. Д.И. Писарев, который в ряде статей признал в Базарове воплощение идеалов и взглядов нового поколения, называл себя «мыслящим реалистом».

Еще с середины ХIХ века термин «нигилизм» входит, так сказать, на законном основании в лексику русского литературного языка. Так, в «Полном словаре иностранных слов, вошедших в состав русского языка» (Санкт-Петербург, 1861 год) слову «нигилизм» дается такое определение: «Учение скептиков, не допускающее существование чего бы то ни было». В «Толковом словаре живого великорусского языка» Владимира Даля сказано, что оно обозначает «безобразное и безнравственное ученье, отвергающее все, чего нельзя ощупать».

Многие исследователи считают, что термин «нигилизм» занял прочное место в европейской культуре благодаря И.С. Тургеневу и его роману «Отцы и дети».

Нигилизм как российский культурно-исторический феномен связан с движением русской радикальной общественной мысли шестидесятых (Н.Г. Чернышевский, Д.И. Писарев). Русский нигилизм включал в себя и критически-разрушительное отношение к современному обществу, и программу радикальных реформ. Утилитаризм как составная часть нигилизма стремился заменить абстрактные понятия добра и зла учением о пользе как основном критерии морали. Другим пунктом радикального умонастроения было «разрушение эстетики», борьба с «чистым» искусством, превращение искусства в «приговор» действительности. Наконец, нигилизм в области науки и философии выражался в отрицании всего, что находилось за пределами чувственного опыта, в отрицании всякой метафизики. Ф.М. Достоевский в «Объяснительном слове» к речи о Пушкине сблизил нигилиста как «отрицательный тип» с «лишним» человеком, «в родную почву и в родные силы не верующего» и от этого страдающего. Писарев, яркий представитель русского нигилизма, писал: «Надо эмансипировать личность от тех разнообразных стеснений, которые на неё налагает робость собственной мысли, авторитет предания, стремление к общему идеалу и весь тот отживший хлам, который мешает живому человеку дышать».

Таким образом, во второй половине XIX века нигилистами в Российской империи стали называть молодых людей, которые хотели изменить существовавший в стране государственный и общественный строй, отрицали религию, проповедовали материализм и атеизм, а также не признавали господствовавшие нормы морали (выступали за свободную любовь и т. п.). В частности, так называли революционеров-народников. Слово имело явную негативную коннотацию. Нигилисты изображались как лохматые, нечёсаные, грязные мужчины и женщины, утратившие всякую женственность девицы.

Н.Я. Данилевский: «Все различие между нашим нигилизмом и нигилизмом заграничным, западным заключается единственно в том, что там он самобытен, а у нас подражателен, и потому имеет некоторое оправдание, будучи одним из неизбежных результатов исторической жизни Европы, а наш висит на воздухе и... есть явление смешное, карикатурное» [8, с. 51]

К концу 1860-х и началу 1870-х гг. слово «нигилист» почти исчезло из русской полемической литературы, но стало употребляться в западноевропейской литературе как обозначение русского революционного движения; его приняли и некоторые русские эмигранты, писавшие на иностранных языках о русском революционном движении. В 1884 году была издана повесть Софьи Ковалевской «Нигилистка».

Русский нигилизм - это не синоним простого неверия, «усталости культуры», её разложения. Русский нигилизм - это своеобразный синтез позитивизма, индивидуализма и социально-этического или социально-эстетического утопизма. Русский нигилизм - это выражение потребностей жизни, устремленной в будущее, как они поняты русской радикальной мыслью. Разрушение старого неотделимо в русском нигилизме от поисков новой науки и нового искусства, нового человека, нового общества. Можно провести определённые аналогии между разрушительным пафосом русского нигилизма и «переоценкой ценностей» ницшеанской философии. Недаром чешский мыслитель и политический деятель Т. Масарик называл Писарева «русским Ницше».

С именем Ницше и связана судьба понятия нигилизма на Западе. Нигилизм для Ницше - это не один из многих типов умонастроения, а характеристика ведущей тенденции в европейской философской культуре. Суть нигилизма, с точки зрения Ницше, это утрата веры в сверхчувственное основание бытия. «Бог умер» - вот формула нигилизма Ницше.

Сегодня социальный нигилизм выражается в самых различных ипостасях: неприятие определенными слоями общества курса реформ, нового уклада жизни и новых («рыночных») ценностей, недовольство переменами, социальные протесы против «шоковых» методов осуществляемых преобразований; несогласие с теми или иными политическими решениями и акциями, неприязнь или даже вражда по отношению к государственным институтам и структурам власти, их лидерам; отрицание не свойственных российскому менталитету западных образцов поведения, нравственных ориентиров; противодействие официальным лозунгам и установкам; «левый» и «правый» экстремизм, национализм, взаимный поиск «врагов».

1.2.«Идеализм Платона» как выражение взглядов Д.И. Писарева

Одной из значимых фигур русской мысли эпохи шестидесятых годов XIX века был Д.И. Писарев, видный представитель радикальных кругов этого периода, типичный шестидесятник-прогрессист. Вся жизнь и деятельность Писарева представляют собой очень яркое отражение сложного этапа в революционно-демократической идеологии в шестидесятые годы, связанного сначала с огромным подъёмом, а затем со спадом революционной волны и усилением реакции после реформы 1861 года.

И сама личность Писарева и политическая острота его убеждений, выраженных в оригинальной форме нигилизма и реализма, своеобразное разрешение им многих вопросов истории, философии, морали и искусства вызывали большой интерес в прошлом и продолжают вызывать его до настоящего времени.

Писарев полно и глубоко осознал особенности периода после первой революционной ситуации. Именно он с наибольшей ясностью выразил необходимость преодоления всяких иллюзий в революционной борьбе - и переоценки активности народа в определённые исторические периоды, и слепой веры в акты одиночного героизма, и упрощенных расчётов на силу, взрыв, немедленного уничтожения отживших политических и социальных сил. Писарев подчёркивал, что не следует наивно полагать, будто бы «кровопролитие» само по себе или устранение непосредственного препятствия для развития общества, например, «живого препятствия», явилось бы достаточным условием этого развития. Он показывает, что разумные и честные люди группируют единомышленников, организуют, дисциплинируют и воодушевляют своих будущих сподвижников.

Необходимым средством в борьбе против существующего строя, против разнообразных форм ложного сознания, будь то пассивность и безгласность или произвольные необоснованные акты внешней активности, оказывался трезвый, непредвзятый взгляд на мир, взгляд, лишённый ложного пиетета, слепой, нерассуждающей веры, скованности условными ограничениями. Утверждение такого взгляда, развитие и поддержка подлинной внутренней свободы мысли предполагали формирование критического склада ума, безбоязненной оценки всего отрицательного в жизни и мысли.

Именно эту чрезвычайно существенную в ту годы идеологическую функцию и выполнял революционный нигилизм. Как уже было отмечено, черты резко критического взгляда на мир, решительного и бескомпромиссного отрицания устаревших форм жизни складывались на протяжении нескольких лет с конца шестидесятых годов XIX века. Писарев дал теоретическое обоснование этим взглядам, и его концепция нигилизма впоследствии стала элементом более общей теории реализма как особого типа мировоззрения.

Нигилизм Писарева подчас встречал непонимание протест со стороны не только защитников господствующего строя (что вполне естественно), но и многих выразителей революционно-демократических идей. Так, на страницах «Современника» после ареста Чернышевского, в середине шестидесятых годов, о нигилизме Писарева можно было встретить резкие, часто несправедливые суждения Антоновича, Елисеева и других. Всё это давало возможность противникам революционной демократии со злорадством говорить о «расколе в нигилистах».

На деле такого разрыва не существовало. Нигилизм Писарева был преемственно связан с революционной мыслью прошлых лет и органически формировался в процессе становления философских и социологических воззрений современного ему молодого поколения разночинцев.

Нигилистическая концепция Писарева складывалась в течение его короткой, но насыщенной жизни. Вряд ли можно нигилизм Писарева, переросший в реализм и ставший составным его элементом, рассматривать как цельное и законченное, теоретически оформленное образование. Это скорее стиль мышления, более того - мироощущение, готовность пересмотреть и отвергнуть любые освящённые временем и традицией понятия и оценки, а также социальные, нравственные и эстетические явления, если они препятствуют прогрессивному развитию общества и каждой человеческой личности. Отрицательное отношение, готовность решительно отвергнуть распространялись Писаревым и на те явления, которые хотя и не были активным препятствием на пути прогресса, но и не согласовывались с понятием непосредственной пользы, утилитаризма, решением наиболее насущных социальных проблем.

Понимание нигилизма не как законченной системы, а как принципа оценки, угла зрения, мироощущения отнюдь не означает, что нигилизм не имел своей внутренней логики.

Рассмотрим один из аспектов нигилистических идей - область истории философии.

Вполне обоснованно Писарев начинает с утверждения нигилизма в сфере философии. Он отрицает незыблемость каких-либо авторитетов в этой области. В одной из ранних своих работ «Идеализм Платона» Писарев не столько даёт оценку великим мыслителям античной Греции - Сократу и Платону, как это обычно утверждается, сколько провозглашает принцип безбоязненного критического, а если необходимо, то и отрицательного отношения к любым философским авторитетам.

Прежде всего, Писарев высказывает своё отношение к исторической литературе, в частности к обзору философской деятельности Сократа и Платона, составленному Целлером. Критик точно вскрывает коренные методологические пороки этого обзора, действительные противоречия между скрупулёзным и детальным охватом эмпирического материала и полной пассивностью самого немецкого историка, выступающего не как критик и объективный судья, а только как регистратор. Писарев справедливо замечает, что «ослеплённые блеском имени, имеющего за себя двухтысячелетний авторитет, исследователи, особенно немцы, проходя перед этими личностями. Обезоруживают свою критику, скромно потупляют взоры и ограничиваются в отношении к ним ролью почтительного и аккуратного передатчика». [23, с. 31]

Писарев остроумно вскрывает своеобразные штампы традиционной историографии философии, её попытки извлечь непосредственную «воспитательную» пользу из освещения истории античной философии. Он подмечает вытекающую из такой предпосылки тенденциозность: покровительственное отношение к элеатам, Гераклиту и Демокриту, негодование, вызываемое софистами, умиление перед личностью Сократа, «поклонение в пояс» Платону, отрицание Эпикура, насмешки над скептиками. Так принято, иронически комментирует Писарев, так требуют интересы нравственности… Писарев же требует ввести дух критического анализа, плодотворного сомнения и безбоязненного отрицания и в сферу историко-философской науки. Из столкновения мнений рождается истина, подчёркивает он и поясняет, что изложение философских систем должно быть объективным, что, конечно, не следует сравнивать Платона с современными обскурантами и тем более ставить ему в вину их идеи. Но, признавая Платона сыном своего народа и своей эпохи, замечает Писарев, мы не можем относиться с почтением и бесстрастной вежливостью к его нравственным и политическим теориям. Писарев характеризует те идеологические явления и образования, которая традиционная историко-философская наука связывает с именем Платона: отрицание опытного права и провозглашение права на безраздельное господство чистой идеи, недоверие к естественной природной сущности человека, к личности и превращение человека в шестерню в государственном механизме.

Решительное выступление Писарева против некритического отношения к философским авторитетам, против подмены научного, объективного анализа почтительными ссылками было открытым вызовом официальной науке. Статья «Идеализм Платона», публикацией которой Писарев дебютировал в «Русском слове», положила начало отчётливому теоретическому выражение им принципов революционного нигилизма не просто в декларативной форме, а в приложении к конкретным областям социальной и духовной жизни. Эта статья была воспринята противниками подлинного прогресса как открытое выражение нигилизма, понимаемого как отрицание философии и всех нравственных ценностей вообще.

Что касается содержания статьи, то эта первая из писательских нигилистических статей с очевидностью свидетельствует о том, что русский революционный нигилизм не был явлением противоестественным, чуждым процессу развития духовной культуры. Кроме того, статья говорила и об органической связи нигилистических идей с широким кругом проблем, занимавших отечественную мысль. С самого начала нигилизм в России выступал не как занесённое на русскую почву «европейское поветрие», а как закономерный момент в развитии русской философской и социальной теории.

Критика Писаревым историко-философской работы Целлера свидетельствовала о методологической зрелости молодого русского философа. Не столько против Платона как такового выступал он, а прежде всего против ложного поклонения древнегреческому мыслителю.

Выступление Писарева поэтому отнюдь не означало отрицания философских традиций как таковых. Статья «Идеализм Платона» была одним из первых этапов на пути решения исторической задачи нигилизма 0 преодоления иллюзорных представлений, выработки трезвого и научного взгляда на мир. «Идеализм тяготеет над обществом, - писал Писарев, - и сковывая индивидуальные силы, препятствует разумному и всестороннему развитию». [23, с. 43]

Точно так же резкая критика книги Целлера отнюдь не была и отрицанием достижений науки. Не историко-философскую науку отрицает Писарев, а характерный для многих её представителей эмпиризм, прикрывавший внешней научностью произвольные построения и выводы. В этом отрицании Писарев следовал традициям русской революционной демократии, продолжал и развивал идеи Чернышевского и Добролюбова.

Отрицание чистого эмпиризма, критика лишённой философского смысла фактографии прочно утверждалась в трудах революционных демократов - историков общественной мысли. Чернышевский в «Очерках гоголевского периода русской литературы», раскрывая закономерности истории русской философии 30 - 40-х годов XIX века, также как и Белинский и Герцен, подчёркивал, что необходимо вскрывать основание, а не довольствоваться частностями. Но особенно основательно против эмпиризма выступал Добролюбов; его характеристики произведений историков общественной мысли, написанных с позиции «библиографизма», давали верную методологическую установку, предупреждали против господства эмпиризма. «Современна критика, - пишет Добролюбов, - занимается фактами, она собирает факты, - а что её за дело до выводов. Выводы делайте сами…» [16, с. 24]

Таким образом, в русской революционно-демократической мысли складывалась устойчивая линия противодействия эмпиризму и отказу от познания закономерностей.

В русле этой плодотворной традиции русской философии складывалась и нигилистическая позиция Писарева. Программным её выражением явилась также и работа «Схоластика XIX века». Она была направлена против всякой «умозрительной философии», которую он представлял себе в виде культурного фундамента дореформенной эпохи. Очерчивая контуры новой, пореформенной демократической контркультуры, Писарев указывает на «канонику материализма» как на самое важное ее основание. Эта «каноника» «свежего и здорового материализма» основывается, с его точки зрения, прежде всего на сенсуализме, ибо «очевидность есть лучшее ручательство действительности». В «Схоластике XIX века» впервые была выражена нигилистическая позиция Писарева по отношению к философии. Но здесь им не было раскрыто собственное понимание философского знания, поскольку оно, по сути дела, отождествлялось с опытным, научным знанием, с той лишь разницей, что за философией признавалась особая социально-критическая функция. Диапазон проблем затронутых в статье, несравненно шире, чем в предшествующих статьях мыслителя. Писарев прямо формулирует задачи современной ему журналистики, которая, как и прежде, была основным выразителем идей русской общественной мысли. Она, отмечает Писарев, должна быть обращена к думающей публике, должна разбить её предрассудки и помочь ей выработать разумное миросозерцание, показать, что преступно «витать мыслью в радужных сферах фантазии» [24, с. 56] Характерно, что здесь задача отрицания («разбить предрассудки») и задача позитивная («выработать миросозерцание») выступают в единстве.

Писарев вполне осознанно противопоставляет материалистическое мировоззрение идеалистическому, он поддерживает позицию Чернышевского в его полемике с религиозно-идеалистическими философами, «схоластами XIX века». Писарев отнюдь не обходит проблем социальных и политических. Его внимание к вопросам личности, нравственности не было формой ухода от политики. Наоборот, обращение Писарева к этим проблемам расширяло сферу действия революционно демократической идеологии.

Писарев, как и Чернышевский, отвергает всякий нейтралитет в период острых социальных конфликтов, тем самым выступая против либерализма с его «политической умеренностью». Он провозглашает необходимость подлинной демократизации культуры. Но это требование Писарев обосновывает с позиции утилитаризма. Он очень логично развивал свои взгляды, выступая против того, что на языке современной социологии именуется статусным присвоении культуры. Но в полемическом запале теоретик революционного нигилизма высказал немало весьма спорных, а иногда и вовсе неверных суждений о многих явлениях искусства, в частности поэзии Пушкина. Неверен был его исходный принцип, ведь непосредственная польза не может быть критерием оценки произведения искусства. Но, как совершенно справедливо говорил Писарев, «есть такие гениальные ошибки, которые оказывают возбудительное влияние на умы целых поколений; сначала увлекаются ими, потом к ним становятся в критические отношения; это увлечение и эта критика долгое время служат школою для человечества, причиной умственной борьбы, поводом к развитию сил, руководящим и окрашивающим началом в исторических движениях и переворотах». [24, с. 61]

1.3.«Мыслящий реалист». Писарев о Базарове

Важной вехой в идейном развитии Писарева явилась его статья «Базаров», опубликованная незадолго до его ареста и посвящённая роману Тургенева «Отцы и дети», вызвавшему такую реакцию общественности, какую, по утверждению Тимирязева, очевидца тех событий, не вызывало ни одно из произведений того времени. Полемика была похожа на ожесточённую схватку, где каждый считал своим долгом отстоять или отделать Базарова. Охотников отделать было подавляющее большинство. Утверждалось, что образ главного героя будто бы «нехарактерен» для эпохи шестидесятых годов и взят Тургеневым не из русского общества, а вывезен контрабандой из-за границы. В России же такой тип мог быть разве что в «эмбрионе». Утверждалось также, что образ Базарова - это карикатура на молодое поколение и что этим образом Тургенев погрешил против жизненной правды. Не только явно реакционная, но и прогрессивная критика ошибочно дала отрицательный отзыв на этот роман, не поняв его. От имени «современника» выступил Антонович, который говорил, что смысл романа сводится к тому, что «молодое поколение удалилось от истины, блуждает по дебрям заблуждения и лжи, которая убивает в нём всякую поэзию, приводит его к человеконенавидению, отчаянию и бездействию или к деятельности, но бессмысленной и разрушительной». [2, с. 18] Большая часть общественности склонялась к точке зрения Антоновича.

Среди этого шума одиноко, но смело и внушительно прозвучал голос Писарева. Он занял совершенно иную позицию по отношению к образу тургеневского героя, дав своеобразное толкование образа Базарова с позиций реализма. По его мнению, Тургенев представил в романе глубоко жизненный тип, дал правдивый и яркий образ представителя молодого поколения, метко уловил тенденцию его развития и выявил живую связь с основным направлением новых стремлений эпохи. Писарев подчёркивал, что в романе воплощена «поразительная верность идеи», которой увлечена передовая молодёжь, но у Тургенева не хватило материала, чтобы полнее обрисовать своего героя, носителя этой идеи, поэтому сторона отрицания оказалась несколько выпяченной.

Для Писарева было очень важно отстоять Базарова, так как вместе с ним он отстаивал, разъяснял и защищал свою идею реализма. Для Писарева «выйти на битву за Базарова, именем Базарова под флагом реалистического радикализма значило… сразиться за святыню своих пылких идейных влечений и страстей». [3, с. 49] Нигилиствующий реалист Базаров для Писарева был не только носителем, но и воинствующим проповедником его теории отрицания.

Писареву был очень хорошо понятен реалист Базаров, с которым он живёт одними мыслями и чувствами. Это были родные братья «по духу, по жизни, по борьбе…». Писаревское отрицание, положенное в основу реализма и основанное, с одной стороны, на широких социальных обобщениях, а с другой стороны, подготовленное всем ходом его личной жизни, осознанием необходимости безжалостно отвергнуть всю систему старых понятий и авторитетов, сходно с базаровским нигилизмом.

В Базаровых Писарев видел «мыслящих реалистов», представителей нового поколения, у которых ещё не хватает сил, чтобы изменить существующий порядок, но которые не могут ужиться с окружающими условиями и отрицают всё, что связано с существующими общественными устоями. Несмотря на перегибы в отрицании, они стоят «неизмеримо выше отрицаемого». Нигилизм их является не только отличительной чертой, но и их достоинством. Писарев утверждал, что именно Базарову, этому представителю «разрушительной силы настоящего» принадлежит будущее. Из людей, подобных ему, чуждых пессимизма, вечно молодых, деятельных, волевых, твёрдо верящих в правоту своих убеждений, не трусящих даже перед смертью, умеющих слить воедино мысль и дело, при соответствующих обстоятельствах могут выработаться великие исторические деятели.

И.С.Тургенев подчёркивал, что только Писарев в то время сумел тонко проанализировать образ Базарова и дать ему интерпретацию, соответствующую замыслу автора. В одном из писем он писал: «Мелькнула мысль нового романа. Вот она: есть романтики реализма… Они тоскуют о реальном и стремятся к нему, как прежние романтики к идеалу. - Они ищут в реальном не поэзии - эта им смешна - но нечто великое и значительное».[] Эти люди выступают в роли проповедников и пророков, и их появление в России, по мнению Тургенева, полезно и необходимо.

Итак, нигилист Базаров является воплощением идей Писарева. Но его программа, где делается ставка на практическую и научную деятельность, отличается от прежней программы нигилизма, в которой предписывалось бить направо и налево. Базаров даётся Писаревым как личность, пробуждённая к деятельности естественными науками, как человек настоящего приближающий своим общеполезным трудом будущее. Не истощать свои силы в бесплодной борьбе, пока ещё нет условий для победы, а трудиться. Опираясь на естественные науки, и способствовать приближению перестройки общества на новых началах. Но в тоже время Базаров не мирно настроенный практик, а потенциальный революционер. Таким образом, Базаров - это «мыслящий реалист», который несёт идею отрицания в новой исторической обстановке.

Идейные противники Писарева расценивали тот факт, что Писарев всё чаще употреблял при характеристике своего направления термин «реализм», а не «нигилизм», как крах, как публичное раскаяние и отступление, свёртывание программы зарвавшихся в своём отрицании нигилистов. Они обращали внимание на то, что Писарев, как лидер этого направления, верно подметил в нигилистическом лагере признаки быстрого разложения и подменил «умирающий нигилизм» реализмом, что означало, по их мнению, сведение его политической роли к микроскопическим размерам и переход к проблемам исключительно морального порядка.

На самом же деле всё это было далеко не так, хотя изменения и в названии писаревского направления, и отчасти, в его программе действительно произошли. Что касается замены названия «нигилизм» «реализмом», то сам Писарев это объясняет таким образом. Нигилизм, вступивший с очень резко сформулированной программой коренной ломки старых социальных устоев, давал повод врагам облекать его идеи в карикатурные формы, что не могло не сказаться отрицательно на их успехе. Необходимо было, не отказываясь от самой идеи, несколько изменить название, то есть заменить слишком броское слово «нигилизм» другим, менее вызывающим, но отражающим суть течения. Писарев считал, что именно «реализм» и есть то слово, которое сочетает в себе всё необходимое. Этот термин, по мнению Писарева, исчерпывает весь смысл нигилистического направления, и в то же время он никого не пугает, не раздражает. Это слово тихое, кроткое и глубокое. Термин раскрывает обе стороны взглядов нигилистов основывающихся только на реальном в природе и обществе.

Причина же определенного изменения в программе нигилизма была более глубокой. Дело в том, что в это время в России произошли существенные изменения: наметился спад революционной ситуации и усилилась реакция. Хотя недовольные результатом реформы крестьяне продолжали выступать в последующие годы, было ясно, что движение в целом идет на убыль: в России не созрели еще ни объективные, ни субъективные условия для победы революции. Надежды Чернышевского на успешную революцию не осуществились. Перед представителями передовой общественности в изменившейся социально-политической обстановке встала проблема поисков новых путей для решения социального вопроса. Но выдающиеся деятели революционной демократии по разным обстоятельствам выбыли из строя. В расцвете лет умер Добролюбов, был арестован и сослан в Сибирь Чернышевский, Герцен в эти годы уже не пользовался былой популярностью. Своеобразие и сложность обстановки увеличивали ответственность Писарева за решение проблемы путей общественного преобразования России. Писарев обращается к критическому пересмотру теоретического наследия и приходит к выводу, что различные теории общественного переустройства, как прошлые, так и настоящие, представляют собой лишь красиво нарисованный идеал, непригодный в данных исторических условиях России. Он утверждает, что в жизни имеются вещи, возможные по законам природы, но неисполнимые при данных условиях места и времени. Поэтому можно выдвигать теории невероятного размаха, утешаться блестящими перспективами, а действительная жизнь, ограниченная внешними обстоятельствами и материальными трудностями, «будет по-прежнему тащиться по своей колее». Необходимо реально подходить к оценке явлений жизни. А отсюда вывод: поскольку в России еще не созрели условия для победы революции, то нужно изменить прежнюю, не имевшую успеха тактику непосредственного призыва к революции и, не отказываясь в принципе от революции, заменить одну тактику другой, реально осуществимой в данных исторических условиях. Вот в этом и состоит суть изменения в политической программе нигилизма. Но это не было принципиальным отходом от революции, а, следовательно, и от нигилизма как революционного отрицания. Реализм, предлагавший программу длительной и основательной подготовки масс к революционному переустройству общества. Тоже был отрицанием (только в другой форме) существующего общественно-политического уклада и всего, что с ним связано. Эту мысль о разнице и сходстве нигилизма и реализма метко выразил один из тогдашних авторов, сказав, что нигилизм- это» лобовая атака» самодержавия, а реализм - это его «длительная осада». И не зря «Русский вестник» называл писаревский реализм «красным реализмом», исходящим из недр «чистокровного красного нигилизма». родство между которыми не вызывает никаких сомнений. К 1863 г. Реализм во взглядах Писарева утвердился окончательно. В 1864 г. он уже говорит о реализме как об основе своих воззрений, заявляя о начале нового и «совершенно самостоятельного» течения мысли. И хотя сам термин «реализм» имел хождение и до шестидесятых годов, однако реализм Писарева, как подчеркивали современники, во многом не был похож на направления ранее носившие это имя. Поэтому даже противники Писарева признавали оригинальность его учения. «Этим реализмом, - говорил Немировский, - проникнут каждый мыслящий человек, и только ум, сдерживаемый и опутываемый преданием, верованиями, симпатиями, не прозревает всей глубины и истинности такого направления». [25, с. 127] Писарев, определяя провозглашенный им реализм, говорил: «сущность нашего правления заключает в себе две главные стороны, которые тесно связаны между собою, но которые, однако, не могут быть рассматриваемы отдельно и обозначаемы различными терминами. Первая сторона состоит из наших взглядов на природу: тут мы принимаем в соображение только действительно существующие, реальные, видимые и осязаемые явления или свойства предметов. Вторая сторона состоит из наших взглядов на общественную жизнь: тут мы принимаем в соображение только действительно существующие, реальные, видимые и осязаемые потребности человеческого организма». [24, с. 115] Разъясняя реальное направление детальнее, Писарев подчеркивал, что оно исходит из необходимости разрешить целый ряд животрепещущих проблем современности,. обусловливается окружающей жизнью, заимствуя из нее все то, что» находится в самой неразрывной связи с действительными потребностями» общества, что «несомненно важно, необходимо, действенно». Реализм, по Писареву, - это связь с жизнью в широком понимании этого слова, глубокое понимание гуманности и свободы, полезность как разумное наслаждение жизнью и способность приносить пользу самому себе и народу. И наконец, трезвый анализ существующего, критика и умственный прогресс - вот основные наметки тенденций писаревского реализма, ведущие в конечном итоге к решению проблемы «голодных и раздетых». Последовательное проведение реалистических принципов в социологии, политике, философии, этике и эстетике и составляет в совокупности «теорию реализма», являющуюся как бы костяком мировоззрения Писарева.

Спустя столетие нетрудно увидеть ошибки того или иного мыслителя. В этом нам помогает общественно-историческая практика, подтвердившая или опровергнувшая его убеждения. Но, руководствуясь той же исторической точкой зрения, мы не можем не признать правоты основной линии борьбы Писарева

Нигилизм Писарева служил средством пробуждения в людях творческого начала, активности, остроты мышления, духа критицизма, столь необходимых в России. Где не только официальная идеология, но и многие оппозиционные течения воспевали патриархальность, терпение покорность как якобы имманентные доблести народа.

И в этом вопросе нигилизм Писарева был закономерным продолжением и своеобразной модификацией целого ряда тенденций, уже пробивавшихся в русской философской мысли.

Таким образом, писаревский нигилизм точно укладывался в рамки переходной эпохи шестидесятых годов и главной своей целью ставил отрицание миросозерцания предыдущего поколения «идеалистов сороковых годов». Этот нигилизм не следует смешивать с анархизмом как в индивидуалистической его разновидности, распространенной главным образом на Западе, так и с народническим коммунистическим анархизмом, ставшим влиятельным в России уже после смерти Писарева, в семидесятые годы.

ГЛАВА 2. ВЛИЯНИЕ ИДЕЙ Ф.НИЦШЕ НА РУССКИХ МЫСЛИТЕЛЕЙ КОНЦА XIX - НАЧАЛА XX ВЕКА

2.1 Общие положения философии Ф. Ницше

Проблемы нигилизма, представленные в сочинениях Ницше привлекали пристальное внимание представителей русской общественной мысли конца XIX - начала XX века. Хотя в увлечении ницшеанством и присутствовал элемент моды, однако многие из его идей были созвучны идеям и построениям некоторых влиятельных представителей русской философии и социологии того времени. Это относится, прежде всего, к проблеме нигилизма, занимающей одно из центральных мест в философской концепции Ницше. Отношение Ницше к нигилизму было противоречивым. Он одним из первых приветствовал нигилизм как разрушение отживших идеалов, отрицание сложившихся ценностей, к которым Ницше относит, прежде всего, ненавистные ему традиционные ценности: христианство, революцию, отмену рабства, равенство прав, филантропию, миролюбие, справедливость, истину. Разрушительную силу отрицания Ницше направлял против буржуазно-либерального мировоззрения, против иллюзий, порождённых просветительским оптимизмом и европейскими буржуазными революциями, против христианства и его морали терпения. Эта мораль, по мнению Ницше, навязана обществу «нищими духом и телом», самой характерно чертой которых является недостаток жизнеспособности. Свои слабости эти люди возвели в добродетель. Требования братства, равенства, прав и обязанностей, по глубокому убеждению Ницше, в корне противоречит сущности жизни, основанной на выживании сильнейших. Социалистические идеалы, полагал Ницше, вырастают из той же ненавистной христианской морали и так же, как она, должны быть отвергнуты. Нужна решительная переоценка веками складывающихся ценностей, иначе человечество погибнет.

Нигилизм как первый этап такой переоценки необходим, но только отрицанием устаревших ценностей ограничиться нельзя. Следующий шаг - создание принципиально нового мировоззрения и мироощущения, преодолевающего разрыв между «бытием и смыслом», между миром нравственности и идейности и миром реальным, между добром и злом как двумя противоположностями. Ницше противопоставляет одностороннему, по его мнению, рационалистическому и аналитическому восприятию мира, связанному лишь с наукой, принципиально другое его постижение, основанное на целостном его восприятии мира как жизни, как выражения воли, находящейся в процессе вечного чистого движения. Он пытается преодолеть нигилизм, восстановить цельность бытия, единство бытия и сознания, утраченные со времён Сократа, представить человека как природное органическое существо, а интеллект его - лишь как служебное средство для удобного рассмотрения мира, лишённого в действительности причинности, закономерности, последовательности.

Нигилистическое отношение Ницше к разуму, науке, морали, традиционной религии своеобразно отражало тенденцию буржуазной философии к возрастающему сомнению в возможностях науки, постановку вопроса о её «кризисе». В содержание «кризиса» вкладывалась констатация несоответствия между прогрессом научно-техническим и духовным, растущая специализация, дробление знаний, при котором частности приобретают самодовлеющее значение, заслоняя общий смысл и нравственную ценность знания.

Хотя сочинения Ницше широко распространились в России лишь в последнее десятилетие XIX века, однако нельзя сказать, чтобы круг идей, высказанных им был здесь чем-то абсолютно новым и неизвестным. Восприятие этих идей в России было определённым образом подготовлено некоторыми тенденциями в самой русской философии, в некоторых её идеалистических течениях. Усвоение и тем более распространение в той или иной национальной философии идей, перенесённых из других условий, никогда не является механическим процессом чисто внешней искусственной трансплантации, пересадки, а всегда определяется внутренними органическими тенденциями философского развития.

Конечно, в форме, тождественной ницшеанству, круг нигилистических идей, развитых Ницше, не мог сформироваться в России. При отсутствии развитых капиталистических отношений не могло быть столь интенсивного утилитарного развития науки, какое имело место на Западе. Следовательно, осознание внутренних противоречий развития науки, «кризиса науки» не могло быть таким же острым, как в условиях западноевропейских стран. Если же критика науки и осуществлялась, то она, в отличие от Ницше, сопровождалось утверждением ценности религии.

Что касается ницшеанского отрицания просветительских идеалов, идей равенства и демократии, утвердившихся в Европе после буржуазных революций, то в России эти проблемы воспринимались по-иному, часто отстранённо. В то же время наиболее значительные русские писатели и мыслители, чутко и остро воспринимавшие современность и ближайшее будущее России, осознавали и оценивали, хотя часто и с противоположных позиций, всю противоречивость буржуазной морали.

Но эта оценка, как правило, не имела ничего общего с принципиальным моральным релятивизмом столь характерным для ницшеанства.

Если говорить о крайних выводах ницшеанского нигилизма о «смерти бога», то они не могли быть выражены в явной форме, ибо таких высказываний не пропустила бы ни государственная, ни церковная цензура. Они могли быть выдержаны либо в бесцензурной зарубежной русской печати, либо в специфической художественной форме, например, в форме монолога Ивана Карамазова.

Однако и при учёте всех этих обстоятельств можно констатировать, что многие идеи, объединяемые ницшеанской концепцией нигилизма и его преодоления, имели хождение в русской философии уже начиная с тридцатых годов XIX века, задолго до Ницше.

Таковы, например, многие из идей основоположников славянофильства А. Хомякова и в особенности И. Киреевского. Так, Киреевский критикует отвлечённый рационализм и аналитичность западноевропейского мышления, нашедшие своё отражение не только в особенностях католицизма, но и в светских формах - в науке. Рационализму Киреевский противопоставляет цельное, «живое» познание, не ограничивающееся сухим анализом, а включающее в себя человеческую оценку явлений, прежде всего нравственную и эстетическую их характеристику. Киреевский говорит о глубочайшем кризисе не только буржуазного сознания (отождествляемого им вообще с западноевропейским), но и самого буржуазного общества с его духом меркантилизма.

Неославянофилы середины XIX века подхватили и развили эти идеи. Так, Аполлон Григорьев, отвергая рационализм, теоретическую критику, утверждает идею бессознательности творчества, органического единства, цельности мысли и жизни. Он пишет о «народных организмах», предвосхищая идеи не только Данилевского, но и Ницше и Шпенглера. Н.Данилевский, один из ведущих социологов неославянофильства, не только воспринимает идеи Григорьева и Страхова об органической цельности жизни, но и яростно критикует европейскую цивилизацию, находящуюся, по его мнению, как и по убеждению Ницше, накануне неизбежного заката. Основными чертами западной цивилизации Данилевский считает материализм, нигилизм, либерализм, рассматривая эти явления, как глубоко «чуждые» и даже «вредные» для естественного, органического развития. Высшим же типом такого развития он считает идущую на смену европейской славянскую цивилизацию.

Единомышленником Данилевского был К.Леонтьев, автор книги «Восток, Россия и славянство». Некоторые её страницы, а также отдельные места из других его сочинений поразительно похожи на высказывания Ницше и по форме, и по содержанию. Та же парадоксальность и острота формы, та же безбоязненность и даже циничность выводов. Однако главное проявление близости Леонтьева и Ницше - совпадение многих идей. Так же, как впоследствии Ницше, Леонтьев резко отрицательно относится к современной ему Европе с её поверхностным прогрессом, который он именует «либерально-эгалитарным», уравнительным. Всякое же уравнение, равенство Леонтьев рассматривал как нечто противоестественное, чуждое органическим законам мира. Последняя ступень в развитии общества, по словам Леонтьева, - это так называемое «вторичное смесительное упрощение». Сущность его аналогична стадии дряхлости человеческого организма. Причина же социальной дряхлости общественного организма - в утрате естественных начал физического, социального, политического неравенства, в смешении сословий, состояний, наций. Идеал Леонтьева, так же как и Ницше, - в прошлом.

Хотя идеи неославянофилов не получили широкого распространения, а многие из них вызвали критику в самых разнородных слоях русской общественной мысли (Н.Михайловский, В.Соловьёв), всё же эти идеи в известной мере подготовили почву для восприятия ницшеанства в России. Не всех его элементов, но многих из них, таких как отождествление западной цивилизации, с материализмом, нигилизмом, творческим бесплодием, мечта о возможности преодолеть нигилизм путём реставрации давно ушедших в небытие форм социальной структуры и морали, противопоставление искусственному характеру современной цивилизации «органических начал жизни».

2.2 В.П. Преображенский и Н.Я. Грот о концепции Ф.Ницше

Первым наиболее серьезным разбором философской концепции Ницше стала статья В.П. Преображенского «Фридрих Ницше: критика морали альтруизма» 1892 года. Преображенский, будучи решительным противником как буржуазного строя жизни и мысли, при котором творческая воля скована незыблемым укладом традиционного образа жизни, так и социалистических тенденций с их идеалом общего, регламентированного благополучия, обратился к учению Ницше, видя в нем реальный путь преодоления мещанской косности и социалистической нивелировки жизни. Он вслед за Ницше критиковал моральные заповеди современного общества, в котором, по его мнению, господствовала порожденная христианством этика альтруизма, ставящая во главу угла утилитарный принцип полезности и счастья как отсутствия страдания и, вследствие этого, ведущая к обезличиванию, устранению индивидуального начала в человеке. Единственный путь выхода из регрессивного движения к культурному краху современной эпохи Преображенский, как и его учитель, видел в переоценке нынешних идеалов, провозглашении новых «скрижалей ценностей», возвышении и облагораживании человека. Главную заслугу философа исследователь видел в том, что тот впервые в науке о нравственности поднял саму проблему морали, возвысившись для этого над всеми исторически преходящими нравственными оценками и воззрениями, перейдя по ту сторону Добра и Зла. Преображенский подчеркивал, что Ницше по-новому взглянул на нравственность, увидев в ней относительную ценность. «Нравственность имеет только относительную ценность, а не абсолютную ценность. Относительная ценность нравственности измеряется упадком или взлетом жизни». [25, с. 32]

Очерк Преображенского положил начало дискуссии, развернувшейся на страницах ряда солидных периодических изданий. В числе наиболее значимых работ этого периода - статья маститого ученого, главы Московского Психологического общества (старейшего в России философского объединения), основателя первого российского философского журнала «Вопросы философии и психологии», - Н.Я. Грота «Нравственные идеалы нашего времени» 1893 года, противопоставившего антихристианский индивидуализм Ницше христианскому альтруизму Толстого. Грот решительно отвергал концепцию Ницше - «защитника чистого язычества», видя в ней «разрушение христианского религиозно-нравственного миросозерцания, во имя торжества позитивного и прогрессивно-научного, языческого» [7, с. 144], и противопоставлял ей учение Толстого, утверждающее торжество христианских начал жизни. Отметив, с одной стороны, близость столь духовно далеких друг от друга мыслителей, выраженную в обоюдном стремлении «создать свободную и самодовлеющую личность и на этой почве новое общество и человечество», Грот, однако, указывал на их принципиальное расхождение в выборе путей осуществления общего идеала. Пути эти он кратко, но емко обозначил формулами: «Чем больше зла, тем больше добра», - для Ницше и «Чем меньше зла, тем больше добра», - для Толстого. Очерк Грота стал первым в цикле работ, посвященных сопоставлению философских концепций Толстого и Ницше.

2.3 Взгляды Д.С. Мережковского

Начиная с девяностых годов XIX века идеи Ницше и, следовательно, его концепция нигилизма широко распространяются в России. Они становятся одной из идейных основ развивающегося в этот период широкого философско-эстетического течения - декаденства (Д.С. Мережковский, Н.Минский), а также разнородных идеалистических выступлений в философии, эстетике, теории и истории литературы. Характерно, что один из первых теоретиков и практиков русского декаденства, один из первых теоретиков «нового религиозного сознания» Д.Мережковский стремится совместить идеи Ницше с определенными течениями русской философии, переосмыслить их в соответствии с определенными идейными потребностями русского идеализма. Происходит своеобразное историко-философское превращение: нигилизм Ницше, в особенности отрицание им современной цивилизации, роли рационального сознания, критика могущества науки и даже констатация «смерти бога» принимаются как откровение. В тоже самое время нигилизм Ницше рассматривается как доказательство того, что человечество зашло в тупик, дошло до крайнего предела, выход из которого лежит лишь в «новом религиозном сознании». Мережковский находит параллели с ницшеанским пониманием мира уже у Пушкина, который будто бы предвосхитил противопоставление Аполлона и Диониса и тяготение Ницше к дионисийскому-дисгармоническому, иррациональному началу. Книга Ницше «Рождение трагедии», по мнению Мережковского, напомнила нам «видение отрока Пушкина, который из школы христианской наставницы... убегал… к языческим идолам». Даже к Петру I обращается Мережковский, чтобы доказать готовность русской общественной мысли к восприятию ницшеанства: Петр рассматривается как единственное реальное воплощение Сверхчеловека в истории. При этом Мережковский таким образом сопоставляет отрывки из разнородных источников, что создается иллюзорное представление об устойчивости в России нигилистического (в ницшеанском смысле) мировосприятия как ощущения последней границы бытия, предчувствия неизбежной гибели культуры, цивилизации, уклада жизни. С этой целью привлекается апокалипсическая по духу, религиозно-консервативная легенда о Петре, как о «звере, вышедшем из бездны», пушкинские строки о «медном всаднике», который» над самой бездной Россию вздернул на дыбы», строки из писем Достоевского о том, что путь петровских реформ исчерпан, «дальше….нет дороги, она вся пройдена» и т.д. Мережковский обращается к мистическим пророчествам неоплатонизма и в особенности раннего христианства, утверждая «не только религиозное, но и философское, научное, культурно-историческое значение» проблемы конца мира, неизбежности смерти не только личной, для каждого человека в отдельности, но и для всего человечества. Эту апокалипсическую и нигилистическую в традиционно-религиозном смысле идею конца мира Мережковский считает глубоко значительной, ставящей человека и человечество на грань бытия и небытия. К этой же идее «обрыва горного кряжа всех исторических культур» по-своему подошел Ницше, к ней подходили, по мнению Мережковского, и выразители разнообразных тенденций русской философской мысли - герои Достоевского. Среди них и князь Мышкин, и в особенности нигилист Кириллов из «Бесов», говорящий об уничтожении бога и «перемене земли». Мережковский сопоставляет с рассуждениями Кириллова слова Ницше о том, что «Бога нет. Бог умер. И мы его убили», [37, с. 119] о вступлении человечества в будущем в «историю высшую, чем вся прежняя история». Внешнее совпадение многих высказываний Мережковский абсолютизирует, более того, вполне конкретным формам нигилизма придает некое глобальное, общечеловеческое, внеисторическое значение. Мережковский стремится показать, что выводы Ницше, являвшиеся результатом оценки явлений европейского мира, полностью совпадают с выводами « из глубин» русской жизни. Смысл, итог этих разнородных течений таков: «С двух разных, противоположных сторон подошли они к одной и той же бездне, дальше идти некуда, исторический путь пройден, дальше обрыв и бездна». Работа же исключительно научной, критической разлагающей мысли уже завершается, пишет Мережковский. Россия, как и Европа, «дошла до какой-то окончательной точки и колеблется над бездной»[18, с. 235]. Он приходит к выводу, что есть еще выход из этого кризиса науки, рациональной мысли, философии, морали. Таким выходом объявляется религия: «Когда кончается история, начинается религия», только она есть путь «созидающий», «внеисторический». Эти попытки использовать ницшеанский нигилизм для обоснования религии, более того, использовать, как это ни парадоксально, ницшеанскую критику религии, его вывод о «смерти бога» для оживления интереса к религии, для привлечения интереса к ней были не единичными. Они были характерны на рубеже XIX-XX веков не только для светской религиозно-филосовской мысли, но даже для теоретических выступлений профессиональных богословов. Специфической особенностью их сочинений было стремление ослабить влияние нигилистических антихристианских выступлений Ницше, которые объяснялись чисто личными моментами жизни, главным образом его белезнью. Критика Ницше ведется религиозной философией, так сказать, справа, но в этой критике подчас встречаются рациональные моменты познавательного характера, которые могут быть использованы в процессе критического анализа ницшеанства и его нигилизма.

писарев нигилизм мыслитель ницше

2.3.Взгляды С.Л. Франка

Творчество Ницше оказало решающее воздействие на С.Л. Франка - крупнейшего отечественного метафизика, представителя религиозной философии всеединства. Уже став именитым мыслителем, Франк в мемуарах описал историю своего обращения к идеям Ницше: «Зимой 1901-1902 гг. мне случайно попала в руки книга Ницше «Так говорил Заратустра»... С этого момента я почувствовал реальность духа, реальность глубины в собственной душе - и без каких-либо особых решений моя внутренняя судьба определилась. Я стал «идеалистом», не в кантианском смысле, а идеалистом-метафизиком, носителем некоего духовного опыта, открывшего доступ к незримой внутренней реальности бытия».

С.Франк - автор нашумевшей работы «Ф.Ницше и этика «любви к дальнему» 1902 года, вошедшей в знаменитый сборник «Проблемы идеализма». Она была первым серьезным философским сочинением двадцатипятилетнего мыслителя. Основную цель своей статьи он определял так: «...характеристика учения Ницше как этического идеализма» [30, с. 97]. Из сочинений немецкого философа Франк сделал казавшийся парадоксальным многим из его современников вывод о том, что учение Ницше представляет собой не что иное, как «нравственный кодекс жизни героя, впервые написанное евангелие для людей творчества и борьбы», «этику активного героизма», и даже «нравственный императив самопожертвования». [30, с. 46]

Главной заслугой Ницше российский мыслитель считал выработку новой этической системы, в основе которой лежит принцип «любви к вещам и призракам» - впервые выделенный германским философом вид нравственного чувства, равноудаленный, по мысли Франка, как от эгоизма, так и от альтруизма, и по своему этическому значению претендующий на большую ценность, нежели любовь к людям. (Франк взял понятие «любовь к призракам» из знаменитого изречения Заратустры: «Выше, чем любовь к ближнему, стоит любовь к дальней и грядущему; еще выше, чем любовь к человеку, ценю я любовь к вещам и призракам». [30, с. 136] Речь идет о любви к отвлеченным ценностям - истине, справедливости, свободе, религиозному или нравственному идеалу, красоте, чести.

Принятие проповеди Заратустры и провозглашаемой им «любви к дальнему» означало для Франка утверждение «моральных прав личности», то есть тех «священных и неотчуждаемых прав человека, которые некогда были общественно-моральным лозунгом времени, и которые теперь, с господством позитивистски-утилитарных моральных воззрений стали «забытыми словами». Для него, как и для Н.Бердяева, пафос Заратустры был пафосом свободной личности. Однако индивидуализм не воспринимался ими как начало, тождественное эгоизму. С.Франк даже критиковал Ницше за то, что «любовь к дальнему» тот уподобил эгоизму. «Обладая более художественной глубиною и прозорливостью, нежели аналитическою силою ума, - писал Франк, - Ницше в своем протесте против утилитаризма... ударился в противоположную крайность, сблизив «любовь к призракам» с эгоизмом».[30, с. 78]

Несмотря на тот факт, что дальнейшая интеллектуальная эволюция философа привела его к не столь безоговорочному принятию взглядов германского мыслителя, как это было в первой апологетической статье, Франк и в последующем своем творчестве продолжал обращаться к идеям Ницше.

2.4.Взгляды Н.Д. Тихомирова

Н.Д. Тихомиров в статье «Ницше и Достоевский» с тревогой отмечал широкое распространение идей Ницше среди русской интеллигенции, своеобразный ореол, которым окружены идеи нигилизма Ницше. Он неправомерно сближает популярность произведений Максима Горького будто бы с ницшеанским характером освещения героев его ранних рассказов. Сближение бунтарства героев этих рассказов с ницшеанским нигилизмом было характерно даже для демократической критики на рубеже веков (Н. Михайловский, Е. Ляцкий). Это неправомерное сближение вызывало критику наиболее дальновидных авторов, например, Соловьева-Андрееича, автора содержательного «Опыта философии русской литературы». Не западноевропейские философские влияния, в том числе ницшеанство, а реальные условия жизни и протест против них - таковы источники индивидуалистического отрицания героев горьковских рассказов. Нигилизм Ницше, вполне естественно, оценивался Тихомировым вне каких-либо конкретно-исторических ориентаций, как чистое и бесплодное отрицание (ничего не разрешил, ничего не устранил). Но хотя критика ведется с позиций абстрактного христианского гуманизма со ссылками на временные вечные ценности, в ней подчас встречаются верные наблюдения, представляющие немалый интерес. Так, например, Тихомиров отмечает, что ницшеанская апология силы «вдохновляла развитие грубого нигилизма», плоды которого проявились при подавлении восстания в Китае, где «немецкие солдаты никому не давали пощады». [27, с. 49] Однако религиозный философ отнюдь не ограничивается простым отвержением идей Ницше и его нигилизма. Он стремится использовать свою оценку ницшеанства для утверждения идей христианства. Всякая попытка ответить на коренные вопросы бытия и смысла человеческой жизни вне религиозных основ обречена на поражение - таков основной смысл выводов Тихомирова. В качестве антитезы Ницше избран Достоевский. Под пером Тихомирова русский писатель, выразивший мучительные идейные и нравственные конфликты современности, предстает чисто религиозным мыслителем, который предвосхитил Ницше, ответил на все поставленные им вопросы в духе «смирения против гордыни», «возродил человека силами христианской любви», в то время как Ницше «слишком высоко ставит силы человека, пытаясь заменить веру в бога».

2.5.Взгляды В.С. Соловьёва

Сложным и противоречивым было отношение к ницшеанскому нигилизму виднейшего русского философа-идеалиста В.С. Соловьева. Во многих его работах содержится крайне резкая критика ницшеанства, что дало основание современникам говорить о безграничной антипатии Соловьева к Ницше. Это неприятие имело свои основания. Учение Соловьева с его стремлением соединить высшие ценности - истину, добро и красоту во «всеединое сущее» на христианской основе, превратить это сущее в предмет философии никак не могло совместиться с ницшеанским отрицанием традиционной философии и традиционных ценностей религии и нравственности. Кроме того, с позиции христианского гуманизма и высокой этической требовательности автор «Оправдания добра» не мог принять апологию силы и отрицание добра. Соловьев, как известно, не принял раннее русское декадентство, язвительно выступив против культа индивидуализма, «сильной личности», против идеализации зла и «сатанинского» в человеке. Естественно, что активное неприятие распространялось и на ницшеанские идеалы российского декаденства. Соловьев иронически пишет о «трепещущих и преклоняющих колена перед именем Заратустры психопатствующих декадентах и декадентках. Однако при всей своей внешней очевидности неприятие В.Соловьевым ницшеанского нигилизма не могло быть вполне последовательным. Реальные различия и даже прямая противоположность в решении многих вопросов философии и морали не могли заслонить и объективно существовавших черт общности исходных установок В. Соловьева и Ницше. Их объединяет общее отрицательное отношение не только к эмпирическому знанию, выступавшему в позитивистском обличии, но и практически к научным методам познания вообще. С разных позиций немецкий и русский мыслители переходили от вомногом справедливой критики односторонности эмпиризма, ограниченности позитивизма к прямому отрицанию науки. И Ницше и Соловьев приходят к мысли о необходимости создать вместо традиционных умозрительных «школьных» философских систем философию нового типа. Ею должна стать «философия жизни», служащая не столько познанию мира, сколько выражению социальной активности человека, его цельного восприятия мира. Для Ницше в основе жизни человека лежит органическое неравенство, «воля к власти», для Соловьева философия жизни - это воплощение принципов христианства. Но и для того и для другого это философия, противостоящая научно-материалистическому пониманию мира. Наконец, немецкого и русского философов сближает и принципиальный социальный утопизм реакционного характера, являвшийся своеобразным отрицанием социалистических перспектив развития общества. Ницше ищет социальный идеал в дохристианском варварском и раннеантичном мире, Соловьев - в раннем христианстве. Отвергая современную им буржуазную цивилизацию, они оба искали антитезу ей вне реального процесса развития общества, в мифологической тьме, в давно прошедших веках. Естественно поэтому, что критика Соловьевым ницшеанства с его нигилизмом не могла не быть действенной. Развитие русской философско-эстетической и этической мысли подтверждало это.

2.6.Взгляды Л.И. Шестова

Наиболее значительным отражением и проявлением в России философского нигилизма в духе идей Ницше и Кьеркегора стала философия Л.И. Шестова. Как философ и литературный критик Л.И. Шестов (1866-1936) наиболее активно выступил в начале ХХ века с позиций субъективного идеализма и нигилизма полного отвержения познавательной и социальной роли искусства. Близкий к русскому символизму, Шестов в политическом отношении примыкал к идеям кадетизма, сотрудничая в «Речи», в «Русской мысли». Такое сочетание идей не было исключением. Целая плеяда видных русских идеалистов - философов, социологов, эстетиков- проделала путь от поверхностного либерализма к активному антимарксизму. Среди них -Струве, Бердяев, Булгаков. Свое место в этой плеяде занимал и Шестов. Вполне закономерной была и неприязнь его к Октябрьской революции, и теоретическая деятельность в эмиграции во Франции, где он естественно , как и Бердяев,» вписался «в общий поток иррационалистической философии религиозного толка- персонализма и экзистенциализма. Шестов не только утверждал в русской философской общественной мысли ницшеанский нигилизм, он стремился найти ему аналогии в самой русской философии, своеобразное ницшеанство до Ницше. И «находит» его, субъективистски, вопреки реальному смыслу интерпретируя творчество Достоевского. Правомерность такого подхода Шестов оправдывает тем, что искусство-де по самому своему существу не может быть ни выражением, ни объектом логического анализа.

У художника не было «идей», подчеркивает Шестов, иронически заключая слово «идеи» в кавычки. Задача искусства, полагает он, - бороться» против регламентации и норматизации, порвать цепи, тяготеющие над рвущимся к свободе человеческим умом», вырвать человека из «железной необходимости». Отвергнув понимание искусства как отражения действительности, вообще как явления, чем-то, кроме субъективных психологических актов, детерминированного. Шестов открывает себе простор для любых произвольных построений. Цель их - представить Достоевского прямым выразителем тенденции, аналогичной ницшеанскому нигилизму. Шестов прямо формулирует ее: ницшеанская» переоценка всех ценностей» и переоценка Достоевским своих убеждений тождественны. Впоследствии Шестов не менее решительно отождествляет Достоевского и Кьеркегора; «Можно, не боясь упрека в преувеличении, назвать Достоевского двойником Киркегарда. Не только идеи, но и метод разыскивания истины у них совершенно одинаковы…». [35, с. 194] Следуя исходным своим методологическим установкам, отрицая тесную связь художественных произведений с объективной действительностью, Шестов рассматривает творчество Достоевского исключительно как своеобразное самовыражение, как чисто внешнюю персонификацию чувств и мыслей художника. «Не смея прямо высказать свои настоящие мысли, он, - пишет Шестов о Достоевском, - создавал для них разного рода обстановки». [35, с. 206] Шестов полностью отождествляет автора с его героями. «Записки из подполья» он характеризует как наивысшее отражение социального и нравственного нигилизма, тождественного ницшеанскому. Это произведение Шестов рассматривает как автобиографическое, как документ, свидетельствующий о полном разрыве Достоевского с идеями молодости, как «публичное отречение от своего прошлого». Циничное анархистское своеволие «подпольного человека»: «Свету ли провалиться, или мне чаю не пить? Я скажу, что свету провалиться» - трактуется как авторское кредо. Служение людям объявляется ложью, многие социальные идеалы и цели - бессмысленными «пусть освободят крестьян, заведут суды - на душе не легче». Не критика поверхностного либерализма и механистического понимания личности только лишь как «продукта среды» слышатся здесь Шестову, а утверждение полной бессмысленности социального существования вообще, хаотичности жизни, краха любых целей и надежд. Вся прежняя философия, опиравшаяся на разум, оказывается бессильной перед «ужасом жизни». Шестов здесь подменяет частным общее. Ограниченность рационализма свидетельствует лишь об относительности любого метода, но никак не о принципиальной иррациональности человеческого существования и бессмысленности попыток понять его. Безудержное сомнение Шестов считает крахом всех идеалов и ценностей: «Сократ, Платон, добро, гуманизм, идеи - весь сонм прежних ангелов и святых, оберегавших невинную человеческую душу от скептицизма и пессимизма, бесследно исчез в пространстве, и человек испытывает страх одиночества». [35, с. 141] Смысл трагедии Ницше и Достоевского, философию этой трагедии Шестов видит в том, что «надежда погибла навсегда, а жизнь есть». Жизнь и определяется как нечто бессмысленное по своей внутренней сущности. Этот тезис служит основой для таких выводов Шестова, в которых наиболее отчетливо проявляется социальный смысл его нигилизма. Если жизнь бесцельна, жестока и бессмысленна, то всякие планы ее переустройства в будущем столь же бессмысленны, иллюзорны. Более того, они порочны, ибо надежда на «всеобщее счастье в будущем» есть «оправдание настоящего». «Подпольный человек», тождественный, по Шестову, самому Достоевскому, приходит к отказу от всяких идеалов и надежд: «Что имел он взамен прежних убеждений?» - спрашивает Шестов. И отвечает: «Ничего». В своих сочинениях Шестов не ограничивается меткими суждениями о недопустимости фетишизировать рациональные подходы к духовной жизни и молитвенно воспринимать любой освященный наукой тезис. Он переходит границы этого плодотворного и требовательного сомнения. А это, как отмечалось, - прямой путь к нигилизму. В своем стремлении не останавливаться ни перед какими границами и нормами, выработанными человечеством, Шестов возводит отрицание науки, разума, познания на уровень всеобщего принципа. Вполне естественно, что при этом он пытается низвергнуть все философские кумиры человечества, переписать, а фактически отвергнуть историю философской мысли прошлого. Вслед за Ницше Шестов отвергает направленность этой мысли, идущую от Сократа. Он считает идеи великого древнегреческого мыслителя недоразумением, его призыв к самопознанию, веру в разум - бессмысленными. Впоследствии, когда Шестов стал верным и убежденным продолжателем идей Кьеркегора, он часто обращался к имени Сократа для того, чтобы резче оттенить свою враждебность к поборникам разума. Шестов так формулирует позицию Кьеркегора, с которой он полностью солидарен и которой придерживался еще до знакомства с сочинениями датского философа: «Платон (устами своего несравненного учителя Сократа) возвестил миру: «Нет большего несчастья для человека, как сделаться мисологосом, то есть ненавистником разума»… [35, с. 220] Если бы нужно было в нескольких словах формулировать самые заветные мысли Киркегарда, пришлось бы сказать: самое большое несчастье человека - это безусловное доверие к разуму и разумному мышлению. Во всех своих произведениях он на тысячи ладов повторяет: задача философии в том, чтобы вырваться из власти разумного мышления и найти в себе смелость… искать истину в том, что все привыкли считать парадоксом и абсурдом». Шестов провозглашает абсолютную непознаваемость мира, абсолютно субъективный, релятивный подход к философским идеям. В них, по его убеждению, нет никакой - ни абсолютной, ни относительной - истины. Это чистый философский нигилизм, разобщающий людей, превращающий их мысли в совершенное ничто, в полную и бессмысленную в своей чистоте и однородности пустоту. Ведь ни одна из таких мыслей не может быть передана другим людям. А если акт коммуникации, сообщения и состоялся, то это все равно ничего не меняет, ибо передаются слова, их звуковая или графическая оболочка , но смысл передан быть не может, его попросту нет. Каждый может наполнить эту оболочку своим содержанием. Отождествляя идеи Ницше и Достоевского и рассматривая их как предшественников своего нигилизма, Шестов стремится быть последовательнее их обоих, до конца изгнать малейшие остатки веры в науку и разум. Главным объектом своей беспощадной критики Шестов избирает науку. Начинает он с обесценивания всей общепринятой философской номенклатуры и классификации. Большая или меньшая научность отдельных учений - чистейшая фикция, по Шестову. Самый крайний позитивист (а для Шестова, впрочем, не только для него одного, позитивизм - это почти материализм) не отличается от идеалиста в главном.

Спор идеализма с позитивизмом и даже с материализмом, говорит Шестов, есть только спор о словах, в сущности они согласны между собой. Коренной порок всех философских систем - в их безотчётном служении разуму. Но разум, полагает Шестов, ненадёжен. Когда то на него возлагались большие надежды, но они не оправдались.

Шестов отразил в своих суждениях новый этап в развитии философского иррационализма.

В книгах Ницше была подмечена ограниченность философии современного ему европейского позитивизма с его претензиями на всеобщность оценок. Критика этих пороков позитивизма - существенный элемент критики всякого сциентизма, то есть абсолютизации роли естественнонаучного знания, противопоставленному морали, искусству, всем другим формам духовной жизни. Но отвергая позитивистские претензии, Ницше всё же не отрицал всех форм научного знания, будь то биология или филология. Шестов же, продолжая идеи Ницше, в то же время отрицал научное знание вообще. «Неужели и теперь, когда все так ясно осознали бессилие разума, имеет смысл считаться с его потребностями?» - спрашивает он и провозглашает утвердить примат веры.

Для окончательного сокрушения претензий науки, роли разума вообще Шестов полагает необходимым дискредитировать не только науку, но и мораль. Именно в этом вопросе он провозглашает своё отличие от предшественников. Критику науки Достоевским, а также Толстым Шестов считает недостаточной именно потому, что она велась в этическом плане, была поставлена на моральную почву. В нападках на моральную санкцию науки отчётливо проявился социальный смысл шестовского нигилизма. Бесспорно, наука не может жить только моральными санкциями, не может основываться на требованиях морали. Этическое обоснование науки вносит в неё элемент субъективизма, пытается подчинить строгую объективную закономерность идеальным потребностям.

Претензии науки всё объяснять лишают человека истинного простора, ограничивают его горизонт. Так, наука запрещает людям бояться смерти, требуя трезвого к ней отношения. Именно отсюда, по Шестову, вырастают утилитаризм и позитивизм. Чтобы преодолеть эти узкие взгляды, необходимо разрешить людям думать о смерти, не стыдиться своего страха перед адом и чертями.

Всё земное, по Шестову, ограничено, более того - ничтожно, не имеет цены. Общественная практика не может быть мерилом оценки. «Нужно, провозглашает он, чтобы сомнение стало постоянной творческой силой, пронизало бы собой самое существо нашей жизни».[35, с. 139] Но сомнение, не основанное на позитивных началах, на утверждении, в противовес отрицаемым, иных идей и ценностей, отвечающих объективным потребностям общества, не может стать творческой силой. Оно превращается в бесплодное сомнение, холодный скепсис способный лишь разрушать живой организм.

В полемическом увлечении, но в соответствии со своей логикой Шестов провозглашает панегирик тьме. Он пишет: «Да скроется солнце, да здравствует тьма!»[35, с. 180] Оптимизм, вера в разум и прогресс отождествляются Шестовым с мещанскими добродетелями, буржуазной добропорядочностью. И наоборот, истинное выражение свободы - в алогизме, в искажении всех привычных понятий. С большой откровенностью Шестов формулирует это кредо теоретического нигилизма: «Пусть с ужасом отвернутся от нас будущие поколения, пусть история заклеймит наши имена как изменников общечеловеческому делу, - мы всё-таки будем слагать гимны уродству, разрушению, безобразию, хаосу, тьме. А там хоть трава не расти». [35, с. 204] В этой отчётливой формуле целая программа отрицания. Она как бы освещает целую цепь явлений социальной и духовной жизни России с начала XX века.

Таким образом, наследие немецкого философа Ницше оставило глубокий след в истории русской мысли; правомерно говорить о своеобразном «ницшеанском» пласте культуры России. Ни один крупный русский мыслитель конца XIX - 1-й четверти XX века не оставил без внимания философию Ницше. Однако восприятие его идей было далеко не однозначным. В некоторых кругах его имя считалось синонимом индивидуализма, в то время как в других философия Ницше означала коллективное творчество. Для одних он был «разрушителем исторического христианства», ломавшим традиционные представления о нравственности, для других - «пророком новой веры», провозвестником идеи религиозного синтеза, новой религиозной культуры.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Термин «нигилизм» имеет удивительную и противоречивую судьбу. В зависимости от содержания, которое вкладывалось в него, это слово звучало и как гордый вызов устаревшему обществу, и как обвинение в бессмысленном разрушении культуры и морали, и как символ десоциализации человека.

Все русские радикально-демократические концепции XIX века при всем разнообразии объединяет характерная черта - отрицание. Отрицание «гнусной», по мнению их адептов, российской действительности. А отрицание, как известно, сущностный элемент нигилизма. Поэтому, видимо, можно согласиться с теми, кто обозначает феномен русского интеллигентского радикализма просто как «нигилизм», отождествляя «русский нигилизм» с теорией и практикой революционного движения в пореформенной России.

Целью данной дипломной работы является изучение феномена нигилизма в России XIX. Исходя из этого в начале первой главы нами были рассмотрены происхождение самого слова «нигилизм» и эволюция его смыслового значения.

Исторические истоки нигилизма как особого умонастроения стары, европейская история слова - обширна. Нигилистические идеи и настроения обнаруживаются уже в религиозно-философских учениях средневековья и даже раньше. Так, например, в XI веке во времена господства августинианства неверующих еретиков называли «нигилианистами» (по названию еретического учения, позднее преданного анафеме папой Александром III за отрицание человеческой природы Христа и его исторического существования).

Современная форма слова - «нигилизм» - была произведена значительно позднее от латинского существительного nihil с греческим окончанием.

В России о нигилизме в XIX веке писали М.Н. Катков, И.С. Тургенев, А.И. Герцен, С.С. Гогоцкий, Н.Н. Страхов, Ф.М. Достоевский и др., в XX веке эта тема в той или иной форме затрагивалась Д.С. Мережковским, В.В. Розановым, Л. Шестовым, С.Н. Булгаковым и заняла особое место в трудах Н.А. Бердяева и С.Л. Франка. Таким образом, во второй половине XIX века нигилистами в Российской империи стали называть молодых людей, которые хотели изменить существовавший в стране государственный и общественный строй, отрицали религию, проповедовали материализм и атеизм, а также не признавали господствовавшие нормы морали.

Далее мы рассмотрели воззрения Д.И. Писарева как одного из значимых идеологов революционного нигилизма. Также, в частности, рассматривается статья Писарева «Базаров» как один из этапов его развития как мыслителя. Он сформулировал боевую программу действий молодежи, «ultimatum нашего лагеря»: «что можно разбить, то и нужно разбивать; что выдержит удар, то годится, что разлетится вдребезги, то хлам; во всяком случае, бей направо и налево, от этого вреда не будет и не может быть»

Нигилизм Писарева служил средством пробуждения в людях творческого начала, активности, остроты мышления, духа критицизма, столь необходимых в России. Где не только официальная идеология, но и многие оппозиционные течения воспевали патриархальность, терпение покорность как якобы имманентные доблести народа.

И в этом вопросе нигилизм Писарева был закономерным продолжением и своеобразной модификацией целого ряда тенденций, уже пробивавшихся в русской философской мысли.

Также, в частности, рассматривается статья Писарева «Базаров» как один из этапов его развития как мыслителя.

В 1864 г. он уже говорит о реализме как об основе своих воззрений, заявляя о начале нового и «совершенно самостоятельного» течения мысли. И хотя сам термин «реализм» имел хождение и до шестидесятых годов, однако реализм Писарева, как подчеркивали современники, во многом не был похож на направления, ранее носившие это имя. Реализм, по Писареву, - это связь с жизнью в широком понимании этого слова, глубокое понимание гуманности и свободы, полезность как разумное наслаждение жизнью и способность приносить пользу самому себе и народу.

Таким образом, рассмотрев взгляды Д.И. Писарева далее мы перешли к нигилистической европейской мысли в лице Ф. Ницше. Краткий анализ его основных воззрений нам необходим для того, чтобы изучить его влияние на русских мыслителей конца XIX века.

Ницше выступает как радикальный нигилист и требует кардинальной переоценки ценностей культуры, философии, религии. Европейский нигилизм Ницше сводит к некоторым основным постулатам, провозгласить которые с резкостью, без страха и лицемерия считает своим долгом. Эти тезисы: ничто больше не является истинным; бог умер; нет морали; все позволено. Надо точно понять Ницше - он стремится, по его собственным словам, заниматься не сетованиями и моралистическими пожеланиями, а описывать грядущее, которое не может не наступить.

Существенно, что русское ницшеанство не носило характер единодушного принятия идей и сочинений мыслителя. Проникновение творчества Ницше в отечественную культурно-национальную традицию шло через внутреннюю полемику, критику, опровержение и неприятие ряда положений его философии. Да и понимание идей Ницше в России было далеко не единообразным. Едва ли можно говорить о некоем едином образе Ницше, поскольку каждый отечественный читатель открывал в немецком философе что-то свое. В данной дипломной работе нами были рассмотрены взгляды Преображенского, Мережковского, Соловьёва, Шестова в контексте их взгляда на философию нигилизма Ницше

Таким образом, в работе мы попытались рассмотреть феномен русского нигилизма, начиная с шестидесятых годов XIX века.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ

1.Антонова, Г.Н. Герцен и русская критика 50 - 60-х годов XIX века. [Текст] / Г.Н. Антонова. - Издательство Саратовского университета, 1989.

2.Антонович, М.А. Асмодей нашего времени. [Текст] / М.А. Антонович. - Литературно-критические статьи. - М., 1961.

.Волынский, Л.Л. Русские критики. [Текст] / Л.Л. Волынский. - СПб.: 1961.

.Герцен, А.И. Писарев. [Текст] / А.И. Герцен. - [Текст] / А.И. Герцен. - Собрание сочинений в 30-ти томах, т. 20. М., 1960.

.Голубев, А.Н. К вопросу о формировании материалистических взглядов Д.И. Писарева [Текст] / Н.А. Голубев. - Научные доклады высшей школы. Философские науки. М.,1964

.Григорьев, А.А. Парадоксы органической критики. (Письма к Ф.М. Достоевскому). [Текст] / А.А. Григорьев. - Статьи. М., 1989.

.Грот, Н.Я. Нравственные идеалы нашего времени. [Текст] / Н.Я. Грот. - Издательство Русского Христианского гуманитарного института, 2000.

.Данилевский, Н.Я. Происхождение нашего нигилизма. [Текст] / Н.Я. Данилевский. - М.: Мысль, 1970.

.Данилевский, Н.Я. Россия и Европа. [Текст] / Н.Я. Данилевский. - М.: 1995.

.Демидова, Н.В. Писарев и нигилизм 60-х годов. [Текст] / Н.В. Демидова. М.: Мысль, 1969.

.Демидова, Н.В. Писарев. [Текст] / Н.В. Демидова. - М.: Мысль, 1969.

.Добролюбов, Н.А. Собеседник любителей российского слова. [Текст] / Н.А. Добролюбов. - Собрание сочинений в 3-х томах. Т.1. М., 1986.

.Киреевский, И.В. В ответ А.С. Хомякову. [Текст] / И.В. Киреевский. - М.: Наука, 1989.

.Кузнецов, Ф.Ф. Нигилисты? Д.И. Писарев и журнал «Русское слово». [Текст] / Ф.Ф. Кузнецов. - М.: Художественная литература, 1983.

.Леонтьев, К.Н. Восток, Россия и славянство. [Текст] / К.Н. Леонтьев. - М.: Эксмо, 2007.

.Мережковский, Д.С. Толстой и Достоевский. [Текст] / Д.С. Мережковский. - Полное собрание сочинений в 17-ти томах, т.8. М., 1913.

.Немировский, А.С. Наши идеалисты и реалисты. [Текст] / А.С. Немировский. - СПб, 1993.

.Ницше, Ф. Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей [Текст] / Ф. Ницше. - М.: REFL-book, 1994.

.Ницше, Ф. Так говорил Заратустра. [Текст] / Ф. Ницше. - М.: Интербук, 1990.

.Новиков, А.И. Нигилизм и нигилисты. Опыт критической характеристики. [Текст] / А.И. Новиков. - СПб.: Лениздат, 1972.

.Общественные науки и современность. / Российская академия наук. - М.: Наука, 2000, №6.

.Писарев, Д.И. Базаров. [Текст] / Д.И. Писарев. - Литературная критика в 3-х томах. Т.1. М., 1965.

.Писарев, Д.И. Идеализм Платона. [Текст] / Д.И. Писарев. - Собрание сочинений в 4-х томах, т.1. М., 1955.

.Писарев, Д.И. Схоластика XIX века. [Текст] / Д.И. Писарев. - Собрание сочинений в 4-х томах, т.1. М., 1955.

.Преображенский, В.П. Фридрих Ницше: критика морали альтруизма. [Текст] / В.П. Преображенский. - М.: Наука, 2004.

.Соловьёв, В.С. Оправдание добра. [Текст] / В.С. Соловьёв. - М.: Мысль, 1988.

.Тихомиров, Н.Д. Ницше и Достоевский. Черты из нравственного мировоззрения того и другого. [Текст] / Н.Д. Тихомиров. - СПб.: 1995.

.Тургенев, И.С. Отцы и дети. [Текст] / И.С. Тургенев. - М.: Художественная литература, 1978.

.Философские науки. / Академия гуманитарных исследований. -М.: Гуманитарий, 1998, №1.

.Франк, С.Л. Ф.Ницше и этика «любви к дальнему»Текст С.Л. Франк. - Сочинения, М., 1990.

.Франк, С.Л. Этика нигилизма. [Текст] / С.Л. Франк. - Сочинения, М., 1990

.Хайдеггер, М. Европейский нигилизм. [Текст] / М. Хайдеггер. - М.: Художественная литература, 1987.

.Хомяков, А.С. Несколько слов о «Философическом письме». [Текст] / А.С. Хомяков. - М.: Мысль, 1968.

.Чернышевский, Н.Г. Безденежье. [Текст] / Н.Г. Чернышевский. - Полное собрание сочинений в 10-ти томах. Т.10. М., 1951.

.Шестов, Л.И. Апофеоз беспочвенности. [Текст] / Л.И. Шестов. - СПб, 1987.