, такие как теоретико-методологический, логический анализ, метод систематизации, так и частно-лингвистические методы, такие как интерпретация и контекстуальный анализ.
Структура работы обусловлена поставленными задачами и включает в себя 2 главы, ведение, заключение и список использованной литературы. В главе 1 раскрываются понятие текста, межтекстовых связей, приёмов реализации межтекстовых связей, даётся определение сказки и христианской сказке в частности. В главе 2 представляется биография автора и краткое содержание рассказа, необходимые для интерпретации произведения, затем межтекстовые связи разбиваются на тематические типы и в каждом типе анализируются приёмы их создания и основные функции.
Глава 1. Категория интертекстуальности в системе текстовых категорий
1.1 Текст как объект изучения лингвистики
Тексты издавна привлекали внимание как особый объект изучения. Изначально это касалось сакральных текстов, играющих центральную роль во всех крупнейших религиях. Позднее объектом изучения стали тексты других типов, в частности юридические и литературные. С конца 19 в. началось активное исследование текстов с этнологической и структурной точки зрения.
Современная лингвистика изучает текст с разных позиций, можно выделить 6 различных подходов [5, 8-9; 11, 7].
Во-первых, текст анализируется как грамматическое явление, рассматривая его как совокупность единиц, больших, чем предложение. Текст, в таком случае, понимается как «некое упорядоченное множество предложений, объединенных различными типами лексической, логической и грамматической связи, способные передавать определенным образом организованную и направленную информацию» [18, 11].
Во-вторых, текст может изучаться с культурологической точки зрения как комплексное явление культуры, в таком случае он может рассматриваться как «многослойное и семиотически неоднородное явление, способное вступать в сложные отношения с окружающим культурным контекстом» [9, 130-131].
В-третьих, существует коммуникативный подход к тексту как единице общения, с учетом ситуативных характеристик общения. Текст рассматривается как «язык в действии», то есть как результат использования языковой системы в речи [5, 8].
В-четвёртых, может проводится структурный анализ текста как целостного явления и устанавливаться типы связи между смысловыми и формальными частями текста.
В-пятых, может осуществляться типологический анализ текста, направленный на установление текстотипов как универсальных моделей текста [11, 7].
Наконец, активно развивается категориальный подход к тексту, имеющий целью установление текстовых категорий различного порядка, в том числе и категорий, являющихся необходимым и достаточным условием возникновения и существования текста [5, 8-9; 11, 7].
Несмотря на кажущиеся различия, все вышеперечисленные подходы взаимопересекаются и позволяют рассмотреть текст с различных точек зрения.
В нашей работе мы планируем комбинировать несколько подходов и и сходя из подобной многоплановости, в качестве рабочего принимаем следующее определение: текст - есть феномен культуры, представляющий собой выраженное в письменной или устной форме упорядоченное и завершенное словесное целое, заключающее в себе определенное содержание, соотносимое с одним из жанров художественной или нехудожественной словесности.
1.2 Текст как феномен культуры и межтекстовые связи
Текст мыслится как важнейшая функционирующая единица культуры [1], поскольку «является носителем устойчивых и стабильных, внеситуативно значимых сведений, идей, умонастроений, смыслов - средоточием духовно-практического опыта тех или иных общественных групп и отдельных личностей» [21, 278].
Текстам доступна нескончаемо долгая жизнь, так как они «вносятся в коллективную память культуры» [9, 286]. Именно тексты позволяют потомкам узнать мысли людей предшествующих эпох, именно они осуществляют преемственную связь поколений. Текст, верный своему назначению, - это общекультурная ценность, порой обретающая значимость для всего человечества. Таковы канонические тексты великих религий, прославленные философские сочинения, шедевры искусства [21, 278].
При этом и сам автор текста находится в определённом культурном пространстве, и не может не испытывать его влияние, он становится носителем и выразителем черт и характеристик этой культуры. Он создаёт тексты под воздействием действительности, своих биографических а также исторических обстоятельств, литературы своего и прошлого времени [14].
Таким образом, текст, и в частности, художественный текст, не изолирован ни от окружающего мира, ни от других художественных текстов.
В этой связи всё чаще поднимают вопрос о межтекстовых связях, рассматриваемых как бессознательная или осмысленная отсылка к другим конкретным текстам и литературным фактам [4, 71; 21, 294]. Подобные отсылки к другому тексту всегда находят словесное выражение в тех или иных приёмах [4, 72]. Отсылки придают тексту смысловую полифоничность, создают определённый круг ассоциаций, превращая сам текст в звено общей цепи культурного общения человечества [2].
О существовании многопланового явления межтекстовых связей, иначе названного «схождениями», заговорил ещё в 1920-е годы Б.В. Томашевский. Вопрос о воздействии одних писателей на других, с сожалением говорил ученый, «сводится к изысканию в текстах «заимствований» и «реминисценций». Он утверждал, что насущной задачей литературоведения является различение разных родов (типов) текстовых схождений. Это, во-первых, «сознательная цитация, намек, ссылка на творчество писателя», определенным образом освещающие (трактующие) ранее созданные произведения. Во-вторых, это «бессознательное воспроизведение литературного шаблона». И наконец, в-третьих, это «случайное совпадение». Без разграничений такого рода, полагал Томашевский, «параллели носят характер сырого материала, небесполезного для исследования, но мало говорящего уму и сердцу». И замечал, что «выискивание этих параллелей» вне уяснения их характера, сути, функции «напоминает некий род литературного коллекционерства» [21, 295].
Современная теория межтекстовых связей базируется на идеях М.М. Бахтина о «чужом слове» и диалогичности, под влиянием которых французская исследовательница семиотики Ю. Кристева в 1969 г. ввела в обращение понятие интертекста. С того времени появился термин «интертекстуальность», который иногда используется как полный синоним термина «межтекстовые связи» [5; 11; 12; 20 и др.]. Тем не менее, ряд исследователей настаивает о необходимости разграничения «интертекстуальности» и «межтекстовых связей» [4]. Дело в том, что термин «интертекстуальность» будучи активно эксплуатируемым в постмодернисткой философии, вышел за пределы филологической определённости и конкретности, и стал использоваться как всеобъемлющая категория, когда каждый текст рассматривается не как связанный с другими текстами, а как состоящий из элементов других текстов, ранее созданных, и сам выступающий источником таких элементов, которые созданы или будут созданы после него [4; 74].
В данной работе, вслед за А.И. Горшковым, мы будем использовать только термин «межтекстовые связи».
1.3 Приёмы и группы межтекстовых связей
К приёмам межтекстовых связей относят: цитата, автоцитата, эпиграф, цитатные заглавия, аллюзия и реминисценция, повторяющиеся образы, указание на круг чтения героев, текст в тексте [4, 79-85; 19, 122-169; 21, 283- 292].
Рассмотрим каждый приём в отдельности.
Под цитатой понимается дословно приведенное автором чужое высказывание, включенное в собственный текст [15]. Цитата может трактоваться и в достаточно широком смысле, как видоизменённая и недословное воспроизведение чужого высказывания [4; 81].
Н.А. Фатеева уточняет, что цитата может быть эксплицитной и имплицитной, т. е. иметь разный уровень аттрибутированности к исходному тексту. Эксплицитная цитата, или цитата с аттрибуцией, представляет собой тождественное или нетождественное воспроизведение образца с указанием на автора, при этом «текст-донор» может быть заключён в кавычки:
В земле бесплодной не взойти зерну,
Но кто не верил чуду в час жестокий? -
Что возвестят мне пушкинские строки?
Страницы милые я разверну.
Опять, опять «Ненастный день потух»,
Оборванный пронзительным «но если»!
Не вся ль душа моя, мой мир не весь ли
В словах теперь трепещет этих двух? (С. Парнок)
так и употребляться без них:
Стала б я богаче всех в Египте,
Как говаривал Кузьмин покойный. (А. Ахматова)
В отрывке из стихотворения А. Ахматовой цитата не тождественна, автор меняет порядок слов и категорию действующего лица.
Аттрибутивная цитата может быть переводной, но в переводе она не бывает буквальным повтором оригинала:
Я не говорю, что эта страна ваша душа
(ещё Верлен сравнивал душу с пейзажем) (М. Кузьмин).
Имплицитные цитаты, или цитаты без аттрибуции, представляют собой большинство. Это частично искажённые, закодированые высказывания, включенные в текст и фигурирующие как авторские. Например:
Аптека. Очередь. Фонарь
Под глазом бабы.
Всюду гарь. (М. Ганделевский) [19, 122-128].
Среди цитат можно отдельно выделить автоцитату, как ссылку автором на самого себя, т. е. на своё более раннее произведение [4, 81].
Близко к цитатам стоят так называемые цитатные заглавия, когда фраза из одного произведения становится названием другого [4, 83]. Так, В. Катаев озаглавил свою повесть первой строкой стихотворения М.Ю. Лермонтова «Белеет парус одинокий», название романа А. Битова «Пушкинский дом» также цитатно и восходит к названию предсмертного стихотворения А. Блока «Пушкинский дом». Заглавие рассказа А. Жолковского «Дачники» точно воспроизводит название одноименной пьесы Горького, а его рассказ «Жизнь после смерти» - название книги Р. Моуди. В заглавии рассказа «Ночевала тучка золотая...» А. Приставкина используется цитата из стихотворения Лермонтова. Бывают сокращённые или преобразованный цитатные заглавия, к подобным типам можно отнести заглавие рассказа И. Бунина «Холодная осень» (восходит к стихотворению А. Фета «Какая холодная осень / Надень свою шаль и капот...»), заглавие рассказа А. Куприна «Осенние цветы» (видоизмененная пушкинская цитата «Цветы осенние милей...»), заглавие рассказа В. Набокова «Адмиралтейская игла» (строка из поэмы Пушкина «Медный всадник») [10, 106-107].
И.В. Арнольд отмечает, что цитатные заглавия более часты, чем может показаться на первый взгляд, поскольку цитата легко может пройти незамеченной. Так, название романа Дудинцева «Белые одежды» на первый взгляд представляется красивым синонимом для привычного фразеологизма «люди в белых халатах». В действительности это заглавие цитатное. В нем звучит голос Иоанна Богослова. В Апокалипсисе люди в белых одеждах - это те, кто «претерпел скорби и остался верным в испытаниях». Такое понимание раскрывает главную идею романа, прославляющего мужество ученых-генетиков.
Подобным же образом в названии «Доктор Живаго» при нашем современном невежестве в вопросах религии мы можем не заметить цитатности, правда глубоко запрятанной, хотя суффикс -аго и должен сигнализировать о древнеславянском. Евангельская нота в произведениях Пастернака звучит постоянно и требует к себе внимания. Следует вспомнить, что в Евангелии от Матфея Иисус спрашивает учеников, за кого они его почитают, и Петр отвечает: «Ты - Христос сын Бога Живаго». Сочетание «Бога Живаго» встречается в Библии многократно, и смысл его в том, что истинный Бог - это жизнь и бессмертие в отличие от идолов, в которых нет ни правды, ни жизни.
Итак, Живаго - имя цитатное, значимое для всей идейной сущности романа. Сопоставление его с другими Евангельскими аллюзиями и особенно со стихотворением «Гефсиманский сад» (тема «Моление о Чаше»), которым роман заканчивается, показывает, что оно символизирует крестный путь русской интеллигенции - залог бессмертия Родины.
Примеров названий, цитирующих Библию, можно привести немало: А. Кристи «Конь бледный» (Апокалипсис), Гр. Грин «Сила и слава» (Отче наш), Хемингуэй «И восходит солнце» (Экклезиаст). Цитатность подобных заглавий не лежит на поверхности и требует интерпретации. Соответствующую подсказку писатель может дать читателю в эпиграфе или в авторских комментариях [2].
Эпиграф (от греч.epigraphe - надпись) представляет собой короткий текст (как правило, это поэтическая или прозаическая цитата, афоризм, пословица или поговорка), предпосланный произведению или его части и призванный прояснить авторский замысел, указать на основную идею художественного текста, например, комедию «Ревизор» Н.В. Гоголь снабдил эпиграфом: «На зеркало неча пенять, коли рожа крива». Народная пословица. [15]. А.И. Горшков уточняет, что эпиграф не только предваряет произведение, но и связывает его с тем произведением, из которого он взят [4, 82]. Поскольку эпиграф не является обязательным элементом произведения, он играет особую роль, зачастую являясь своего рода загадкой-намёком на содержание произведения, которое читателю надо разгадать [19, 140-141].
Эпиграф может пояснять название произведения, причём автор может использовать несколько эпиграфов, если многозначность заголовка не раскрывается полностью одним. Эта ситуация напоминает наращивание семантической структуры слова благодаря его повторяющемуся употреблению в разных контекстах [7].
Эпиграф может стоять не только в начале произведения. Так, например, Джон Фаулз в романе «Женщина французского лейтенанта» предпосылает эпиграф каждой главе, их иногда два и больше. Эпиграфы перекликаются не только с содержанием главы, но и между собой, взаимно противопоставляются по жанру источника (поэтические, научные, публицистика) [2].
Аллюзия - (от фр. allusion - намек) - художественный прием: сознательный авторский намек на общеизвестный литературный, исторический или мифологический факт, а также известное художественное произведение. Аллюзия всегда шире конкретной фразы, цитаты, того узкого контекста, в который она заключена, и, как правило, заставляет соотнести цитирующее и цитируемое произведения в целом, обнаружить их общую направленность (или полемичность) [15].
Аллюзиями могут выступать отдельные слова и словосочетания («слава Герострата»), имена собственные, как самих авторов, так и их героев [19, 133]. Аллюзийность имён героев строится на характеристиках образа, которые образуется в системе исходного художественного текста. Опираясь на общественно закрепленные ассоциации, Н. Лесков называет свою героиню Леди Макбет Мценского уезда [7].
Адекватное декодирование аллюзии и его проспективного смысла полностью зависит от читательской осведомленности - от знания источника аллюзии и замещаемего ею содержания. Здесь могут возникнуть затруднения социокультурного характера, в связи с которыми намек на известную ситуацию, содержащийся в аллюзии, читателем не воспринимается, и авторская подсказка пропадает. Современный читатель недостаточно хорошо знаком с библией и мифологией, из-за чего теряются основанные на этих источниках дополнительные смыслы. Так, например, заголовок романа Т. Уайлдера «Восьмой день» уже в исходной, предтекстовой позиции содержит указание на затруднительность положения персонажей, не знающих, что делать. Автор исходит из библейского утверждения о сотворении мира в семь дней (шесть дней труда, один - отдыха). Сразу возникает вопрос - а когда наступил восьмой, что тогда? [2].
Аллюзия похожа на цитату, но в отличие от неё, является «выборочным заимствованием», целое высказывание присутствует в тексте-доноре имплицитно [19, 129].
К аллюзии близка реминисценция - (от позднелат. reminiscentia - воспоминание) - неявная отсылка к другому тексту, наводящая на воспоминание о нем и рассчитанная на ассоциации читателей; воспроизведение автором в художественном тексте отдельных элементов своего более раннего (автореминисценция) или чужого произведения при помощи цитат (часто скрытых), заимствования образов, ритмико-синтаксических ходов и т. д. Известны многочисленные реминисценции из Байрона в ранней романтической лирике А.С. Пушкина, например:
Лети, корабль, неси меня к пределам дальным
По грозной прихоти обманчивых морей,
Но только не к брегам печальным
Туманной родины моей...[15].
Различия между аллюзией и ременисценцией достаточно нечёткие, что зачастую используется только один термин - аллюзия [4, 84].
Повторяющимися образами называют обращения авторов к образам, созданными другими писателями
Указание на круг чтения героев, происходит в случае, когда перечисляются произведения, с которыми ознакомился персонаж и которые, очевидно, повлияли на становление его характера [4, 85].
Текст в тексте представляет собой прием межтекстовых связей, заключающийся в использовании в произведении какого-либо текста целиком [Горшков, 85].
Перечисленные приёмы межтестовы связей могут выполнять различные фунции - оценочную, характерологическую, комическую, жанровую, композиционную, идейную [2].
1.4 Христианская сказка как литературный жанр
В литературоведении пока нет чётко сложившегося определения, что такое христианская сказка, попробуем для начала рассмотреть основные характеристики сказки как таковой, и опираясь на отдельные работы, посвящённые христианским сказочникам, сформулировать определение самостоятельно.
Итак, сказкой называют ориентированное на вымысел произведение, которое может быть народной (фольклорной) и литературной (авторской) [Словарь].
Народная сказка не имеет конкретного автора, представляет собой прозаический устный рассказ о вымышленных событиях в фольклоре разных народов, может иметь несколько вариантов, однако фабула остаётся неизменной [13]. Народная сказка носит ярко выраженный дидактический характер, строится на чётком противопоставлении добра и зла и имеет счастливый конец [6, 40].
Различают три вида народных сказок: волшебные (иногда их называют мифическими, фантастическими, чудесными), бытовые, сказки о животных.
Волшебная сказка, как правило, использует устойчивый набор композиционных приемов и изобразительных средств: начинается произведение зачином («В некотором царстве, в некотором государстве...», «Жили-были...» и др.), а завершается концовкой («Стали они жить-поживать и добра наживать»); непреложными для волшебной сказки являются закон троичности, троекратного повторения (герой проходит три испытания, три боя с врагом, три сына и т. д.) и набор поэтических формул - так называемых общих мест («Ни в сказке сказать, ни пером описать», «Конь бежит - земля дрожит» и др.); постоянные эпитеты, присказки. Любимый народом герой всегда имеет волшебных помощников, в роли которых могут выступать как животные (конь, корова, серый волк), так и предметы, наделенные чудесными свойствами (кольцо, зеркальце, волшебная палочка и др.) [15].
Бытовые сказки разворачиваются не в вымышленном мире, а в некоей условной реальности, отражающей повседневный быт народа, они чаще всего выставляют напоказ уродливые явления жизни, подвергая их осмеянию [6, 42].
Сюжеты сказок о животных (о хитрой лисе и глупом волке, смелом петухе и несчастном зайчике и др.), как правило, носят развлекательно-поучительный характер, и нередко имеют аллегорический смысл, осмеивая под видом животных пороки людей [15].
Литературная сказка представляет собой, прежде всего произведение авторское, поэтика которого - в том числе и вводимые в текст элементы народной сказки - подчинена воле и художественным задачам писателя [8, 9]. Литературная сказка может носить как прозаический, так и поэтический характер, может строиться как на фольклорных основаниях, так и представлять собой оригинальное произведение, в котором чудо, волшебство играет роль сюжетообразующего фактора, служит отправной точкой для характеристики персонажей [3, 9].
В отличие от народной сказки литературная сказка имеет неизменный текст, зафиксированный в письменной форме, даже если она представляет собой переработку или изложение народной, она больше по объему. В литературной сказке сильнее выражена изобразительность, т.е. более подробно, детально и красочно описаны место действия, события, внешний облик персонажей. Для литературной сказки характерен не свойственный фольклор психологизм, т. е. углубленное исследование внутреннего мира, переживаний персонажей. В связи с этим образы-персонажи литературной сказки - это не обобщенные маски-типажи народной сказки, а неповторимые индивидуальные характеры. Наконец, для литературной сказки, как и для любого литературного творения, свойственна ярко выраженная авторская позиция: авторское отношение, оценки, благодаря которым читатель понимает, кого из персонажей автор любит, что он ценит, что ненавидит, авторское понимание жизни, которое может в чем-то и совпадать с фольклорными ценностями. Все это приводит к тому, что литературная сказка позволяет увидеть «лицо» автора, его пристрастия и ценности, его духовный мир [13].
Нередко в авторских сказках встречаются автобиографические данные об их создателе. К примеру, Льюис Кэрролл в качестве персонажей своих сказок избрал своих друзей: преподавателя одного из колледжей Оксфордского университета Робинсона Дакуорта и его дочерей Эдит и Лорену; А. Милн использовал факты из своей жизни, а именно некоторые эпизоды своего общения с сыном [22, 23]. Это принципиально отличает ее от народной сказки, в которой отражены общенародные идеалы, а личность конкретного сказителя стерта.
Наконец, нам осталось дать ответ на вопрос, что же представляет собой христианская сказка. Е.Н. Трубецкой, занимаясь исследованиями русской народной сказки, обратил внимание на присутствие в ряде произведений христианских мотивов - когда волшебную силу дают молитвы, а поведение персонажей руководимо христианскими ценностями, такими как нестяжательство, смирение, сочувствие к слабому. Хотя, как признаёт исследователь, большинство народных сказок всё же представляют собой пестрое смещение христианского и языческого [17].
Более чётко христианские мотивы проявляются как раз в литературной сказке, где автор-создатель сознательно вкладывает идеи. Н.Л. Трауберг указывает, что христианская сказка - это не только то, что написано христианами и для христиан: «христианская сказка должна приводить читателей или слушателей в то пространство, где царит Бог, где хромые начинают ходить, слепые прозревают, где есть жертвенный подвиг... Если, благодаря сказке, люди почувствуют, что жизнь именно такова - значит, сказка христианская» [16]. При этом не обязательно наличие именной христианского антуража (молитв, ангелов, Господа), даже не обязательно наличие христианской терминологии, но обязательно должны проводится основные христианские добродетели. Так, «Властелин колец» Толкиена, по мнению Л.Н. Трауберг, это, безусловно, христианское чтение, при том, что там нигде в открытую не говорится о добродетели смирения, но именно смирение, в его христианском смысле, проявляют и Фродо, и Сэм. Там не звучит слово «милосердие», но только милосердие по отношению к Горлуму и позволяет Фродо выполнить свою миссию [16].
Л.Н. Трауберг выделяет следующие черты, отличающие христианскую сказку от всякой другой:
1)Добро не может побеждать исключительно грубой, физической силой, без духовного подвига, без преображения, она не должна учить языческой морали: «кто сильнее, тот и прав». Такие традиционные добродетели как доблесть, смелость, находчивость, хотя и являются хорошими, но ничего специфически христианского в них нет. При этом всё вышесказанное не означает, что герои действуют только добрым словом, но могут также и использовать оружие, однако оно является лишь метафорой духовного оружия, а не чем-то самодостаточным. Победа над злом в христианских сказках происходит, прежде всего, за счет духовного преображения героев, за счет самоумаления, изживания своих грехов, милосердия. межтекстовый связь христианский сказка
2)Во-вторых, христианский антураж вводится не напрямую (хотя бывает и исключения, например, сказки Андерсена), а метафорично, например, фея символизирует ангела, чтобы не размывать границы сказочного и реального мира.
)Наконец, есть некоторые темы, которые не должны затрагиваться в христианских сказках, (таинство Причащения. Тело и Кровь Христовы и т.д.), чтобы не допустить их профанации [16].
Таким мы можем сформулировать следующее определение: христианская сказка - это разновидность литературной сказки, написанной автором-христианином, в которой герои являются носителями христианских добродетелей и побеждают зло духовным подвигом и собственным преображением. Итак, рассмотрев различные определения текста мы предпочитаем остановиться на следующем: текст является феноменом культуры, представляет собой выраженное в письменной или устной форме упорядоченное и завершенное словесное целое и заключает в себе определенное содержание, соотносимое с одним из жанров художественной или нехудожественной словесности. Текст, будучи связанным с другими тестами принадлежность к одному культурному пространству, не может не испытывать их влияние. Отсылки к другим текстам получают название межтекстовых связей. Межтекстовые связи могут реализовываться по-разному, к основным приёмам относят цитата, автоцитата, эпиграф, цитатные заглавия, аллюзия и реминисценция, повторяющиеся образы, указание на круг чтения героев, текст в тексте. Исходя из определений сказки и литературной сказки, мы можем сформулировать следующее определение христианской сказки - это ориентированное на вымысел произведение, написанной автором-христианином, в которой герои являются носителями христианских добродетелей и побеждают зло духовным подвигом и собственным преображением.
Глава 2. Исследование межтекстовых связей в сказке И. Литвак «Тридевятое царство и золотой рожок»
2.1 Автор и его произведение
Прежде чем анализировать сказку, нам представляется важным представить информацию об авторе и его произведении.
Автор, Илья Ассирович Литвак, начинал как музыкант, в 1988 году он закончил музыкальное училище при Московской Государственной консерватории им. Чайковского по классу классического вокала в 1988 г., затем он стал работать в театре, позднее ушёл в кинематограф, начал заниматься режиссурой и писать, сначала сценарии, а затем и книги. Его первый книги и фильмы были напрямую посвящены христианской тематике - «Воскресает снова Русь святая» 2004 г. (д/ф), «Рождественский ангел» 2004 г., «Рождественская девочка», «Счастливая звезда» и «Софи» (цикл «Рождественские истории»).
Исследуемая сказка является частью сборника «Сказки о тридевятом царстве», в котором главные герои переходят из одной сказки в другую, сначала вырастая из детей в могучих богатырей, а после смерти продолжают участвовать в действии, уже будучи небесными воинами. В сказочной форме отражается эпос разных народов, окружающих Русь («Тридевятое царство»). Представители этих народов, мирно или враждебно общаясь с жителями Тридевятого царства, проникаются той небесной радостью, которая живет в сердцах их соседей - и их жизнь и внутренний мир от этого сильно меняются. В сборник входят четыре произведения: «Иван-Богатырь и царство обмана», «Чудесное путешествие», «Мальчик Никита и золотой змей», «Спящее царство и золотой рожок».
Сюжет сказки строится вокруг двух персонажей - Никиты и Матвея, которым предстоит сначала пройти ряд испытаний, а затем, получив необходимые навыки и снаряжение, сразиться с врагами, напавшими на тридевятое царство. Кроме внешних врагов своего народа, им предстоит столкнуться с врагами внутренними - равнодушием и душевным очерствлением.
В произведении нами были обнаружены 5 типов межтекстовых связей:
1)Отсылка к собственному творчеству автора, а точнее предыдущим произведениям из сборника: так как сказка является завершающей из серии, то в ней сходятся многие сюжетные ходы и встречаются персонажи, введённые ранее в историю. Отсылки к тем произведениям позволяют объяснить поведение персонажей в тех или иных ситуациях.
2)Отсылка к русскому фольклору: хотя данное произведение имеет конкретного автора, обозначенного на заглавной странице, она позиционируется как традиционная народная русская сказка - дети любят читать знакомые истории и встречаться со знакомыми персонажами. Кроме того, мы включили отсылки и к другим видам русского народного творчества.
)Отсылка к другой сказочной литературе, для придания большей сказочности сюжету.
)Отсылка к христианской литературой, поскольку автор сознательно пытается донести до своих читателей основные христианские принципы.
)Отсылка к эзотерической литературе, в основном при описании отрицательных персонажей, что позволяет перевести конфликт между жителями Тридевятого царства и напавшими на них козлоргами в духовное русло.
Рассмотрим подробно все отсылки, проанализируем приёмы и попробуем установить цель их использования.
2.2 Отсылки к собственному творчеству
Первая отсылка к собственному творчеству наблюдается в предисловии, где автор информирует читателя о том, что существуют и другие сказки. Ключевым словом в предисловии является слово «продолжение» («Эта книга является продолжением...»), так как это позволяет объяснить ряд сюжетных линий, к которым в тексте будут производится отсылки.
Встречается в тексте отсылка в виде ссылки с комментарием - «Об этих событиях рассказывается в книге «Мальчик Никита и Золотой Змей».
В тексте содержится несколько аллюзий к событиям в предыдущих книгах:
(1) - Постой-постой! - прервал его Никита.- Я слышал эту удивительную историю. Ты - тот самый мальчик, который был в отряде татайца Хэй Лю? - Здесь автор намекает на события, разворачивавшиеся в книге «Чудесное путешествие», второй книге сборника, когда впервые в повествование был введён персонаж Эрика, и откуда становится понятно, почему сейчас Эрик так хочет помочь главным героям.
(2) А когда поднял он голову, то увидел, что стоит перед ним старец Афанасий - живой, точно такой, каким его видел отец Харлампий много лет тому назад. Стоит и смотрит на него - ласково так, по-отечески. И почувствовал себя отец Харлампий от этого взгляда молодым и сильным - таким, каким его знал когда-то старец Афанасий. - Данная фраза тоже отсылает нас к событиям второй книги, когда впервые встретились отец Харлампий и старец Афанасий, и которая раскрывает, почему отец Харлампий не хочет участвовать в битве с козлоргами.
2.3 Отсылки к русскому фольклору
Данная сказка, хотя и является авторской, выдержана полностью в духе традиционных русских сказок. Мы не будем анализировать сюжетные совпадения, так как это не является целью нашей работы, мы представим те приёмы, которые позволяют «вписать» анализируемое произведение в традиционный русский фольклор.
Главную роль здесь играют цитаты. Поскольку фольклорное творчество не является коллективным, то все цитаты будут без аттрибуции. Цитаты из сказок не закавычены, а плавно вплетены в текст:
(3) Было то или не было, это как хотите: хотите - верьте, а хотите - не верьте, - данная цитата начинает сказку, сразу погружая читателя в сказочную атмосферу.
(4) вышел в чистое поле, крикнул криком молодецким, свистнул посвистом богатырским, и прибежал к нему конь его верный.
Цитата может приводиться не полностью:
В ряде случае автор даже оговаривает, что это - традиционные сказочные выражения, словно напоминает читателю о сказочном характере своего повествования:
(6) В сказках обычно прибавляют, что влез он коню в одно ухо, вылез через другое и превратился в молодца прекрасного, такого "что ни в сказке сказать, ни пером описать!"
Некоторые сказочные цитаты автор вкладывает в уста своих персонажей, возможно, чтобы показать, что сказочный мир - их реальность:
(7) Никита с коня соскочил, избушке кричит: Избушка, избушка! Повернись к лесу задом, ко мне - передом!
(8) - Фу-Фу-Фу! Русским духом пахнет! Уж не богатырь ли пробрался в мои владения?! Ну, так я его не боюсь. Нет супротив меня богатыря, кроме Никиты. Так он еще не родился, а если и родился - мал годами и для битвы не годиться. Я его на одну ладонь положу, другой прихлопну - одно мокрое место останется.
Вторая группа цитат - это отсылки к традиционным русским пословицам и поговоркам, как в речи автора:
(9) А под крышей - Семен спит, в ус не дует.
(10) Темнота. Хоть глаз выколи - ничего не видно.
так и в речи его персонажей:
(11) Ну почему именно я должен идти на службу к царю Гордиану?" - думал, к примеру, Василий.- "Я и так служил ему когда-то верой и правдой. Пусть теперь другие послужат. И вообще - моя хата с краю"
(12) Да рано ещё о битве думать, милый. Воевать-то гляди - некому! А один в поле не воин. Даже такой как ты.
Включение пословиц и поговорок в речь персонажей, возможно, сделано с характерологической целью - имплицитно показать, что жители тридевятого царства - это русские. Кроме того, данный приём позволяет создать впечатление, что события происходили очень давно, когда пословицы и поговорки ещё не были устойчивыми выражениями, а являлись частью живого русского языка.
В одном случае, поговорка даже становится именем собственным персонажа:
(13) Я-то? - старик ему отвечает.- Я старичек запечный - Сам-с-ноготок-борода-с-локоток.
(14) Кто ты, добрый молодец? Как тебя звать-величать? Не в добрый час приехал ты сюда. Стережет меня Сам-с-ноготок-борода-с-локоток. Скоро приедет он сюда и убьет тебя!
В тексте встречаются аллюзии на события других русских сказок:
(15) А отец Харлампий посылает его неизвестно куда, за какими-то вещами, пусть хоть и умными. - намёк на «пойди туда, не зная куда, принеси то, не зная что».
(16) Как они пробирались через леса дремучие, как переправлялись через реки глубокие, я вам рассказывать не буду, - намёк на традиционные дорожные испытания персонажа.
Попадаются также аллюзии на традиционных персонажей русских сказок, например:
(17) Так он же на печи лежит, пятки чешет. Ему с печи и не слезть - там тепло, и счастье ленивое ловить сподручно - здесь, скорее всего, намёк на Емелю, лежавшего на печи и поймавшего потом своё счастье, щуку.
(18) Нас было трое: три сестры - три царевны. Я - Вера, царевна медного царства, моя средняя сестра - Надежда, царевна серебрянного царства, а младшая сестра - Любушка, царевна золотого царства. - речь идёт о трёх сестрах подземного царства.
В ряде случае имена персонажей представляют собой аллюзии на известных русских сказочных героев:
(19) Никита был кожевником, поэтому его и звали не иначе, как Никита-кожемяка. - Никита-кожемяка - фольклорный персонаж, который перед тем как совершить свой главный подвиг - убиение змея и освобождение царевны - даёт доказательство своей богатырской силы, разрывая несколько сложенных вместе бычьих кож. Намёк на персонажа усиливается упоминанием о том, что Никита мял сразу десять кож и порвал их, когда узнал о нападении на царство врагов. Данная отсылка носит кроме характерологической, ещё и сюжетную функцию, намекает на то, что герою нужно будет пройти несколько испытаний, перед тем как совершить свой основной подвиг.
(20) Я - птица Нагай. Ты моих детей от смерти спас, проси, чего хочешь.- В пропасть мне надо! - выпалил Никита.- На самое дно! Только осторожно, чтобы не разбиться.
Что ж,- отвечает ему птица Нагай.- Это я могу. Забирайся ко мне на спину и держись покрепче.
Птица называет себя Нагай - это известный персонаж русской мифологии, переносящей персонажа из пропасти в Тридевятое царство. Здесь же намекается на то, что птица также будет использована в качестве транспортного средства, но только в обратном направлении - из Тридевятого царства в пропасть.
Аллюзия может быть несколько завуалирована:
(21) А имя мое сократили вполовину - Агой я стала. Баба Ага - вот и все, что осталось от моего имени, - намёк на Бабу Ягу, злую старуху, съедавшую добрых молодцев. Героиня, ранее именовалась Агафьей и была доброй женщиной, а как стала творить зло, стала называться Бабой Агой.
2.4 Отсылки к другой сказочной литературе
Уже в самом названии текста содержится аллюзия на сказку про спящую красавицу, которая внезапно погрузилась в глубокий сон на долгое время. Данный намёк усиливается в тексте открытым упоминанием спящей красавицы и произошедшего с ней несчастья:
(22) Все дело в том, что Тридевятое царство… УСНУЛО. Да - как в известной сказке про спящую красавицу. Только не было принцессы, уколовшей палец заколдованным веретеном. Принцессы не было, а царство тем не менее уснуло. - В данном случае сон - это метафора того душевного состояния, в котором находятся жители тридевятого царства,
Встречаются в тексте аллюзии на других сказочных персонажей. Например, имя главного отрицательного героя - Эрхард Бахор. В таком виде оно мало что говорит, а вот когда автор называет его король Эрхард появляется намёк на серию книг о Конане, воине-варваре, что позволяет перевести конфликт между козлоргами и жителями тридевятого царства как битву между язычниками и варварами.
2.5 Отсылки к христианской литературе
Помимо того, что автор вводит довольно ненавязчиво в повествование христианский антураж (монастырь, старцы, иконы и т.д.), он периодически даёт отсылки к христианской литературе, преимущественно к Библии.
Среди приёмов мы также обнаружили цитаты:
(23) Уже и секира лежит при корнях дерева: всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь… (Еванг. От Матф. 3: 10) - цитата аттрибутирован, источник указывается в виде ссылки внизу страницы. Цитата встречается в речи главного персонажа, служит для характеристики его как верующего человека, хорошо знакомого со священным текстом, а значит, и поступающего в соответствии с христианскими заповедями.
(24) - Я один не справлюсь. Один - в поле не воин. А где двое или трое собраны во имя Мое…
Там и Я посреди них.- Закончил Никита. Цитата также аттрибутирована ссылкой внизу страницы, интересно то, что автор разрывает её, вкладывая в уста двух персонажей. Тем самым, очевидно, он хочет показать, что хотя герои и отличаются по характеру, они одинаковы по душевным устремлениям.
(25) И это Никита понял. Ни один волос не упадёт с головы без воли на то Отца Небесного, а тут - целое полчище! Всё ясно, - немного перефразированная цитата из Евангелия от Матфея «Ни один волос не упадет с головы человека без соизволения на то Всевышнего». Цитата в этот раз не аттрибутирована, встречается в речи уже другого персонажа, также с целью его характеристики.
Несколько раз в тексте встречаются аллюзии и реминисценции на библейские события:
(26) ... полил дождь, и лил он не день, не два - а целую неделю - намёк на библейский потоп, посланный людям в наказание за грехи. Здесь приём носит сюжетную функцию, намекает на дальнейшие события, которые тоже являются наказанием для людей за их душевную лень и черствость.
Золотой рожок, который фигурирует в названии и встречается неоднократно в тексте, возможно, является намёком на события Апокалипсиса, когда начнутся испытания для людей. Здесь, правда, рожок играет другую роль - он пробуждает людей от душевной спячки, в которой они находятся.
Попадаются и аллюзии на христианских святых:
(27) Нас было трое: три сестры - три царевны. Я - Вера, царевна медного царства, моя средняя сестра - Надежда, царевна серебрянного царства, а младшая сестра - Любушка, царевна золотого царства. - отсылка к трём святым мученицам Вере, Надежде, Любви, чьи имена одновременно символизируют основные христианские добродетели. При этом главной добродетелью является Любовь, так и Любушка, оказывается как раз тем персонажем, который помогает герою победить зло.
2.6 Отсылки к эзотерической и языческой литературе
Встречающиеся в тексте отсылки к экзотерической литературе всегда связаны с отрицательными персонажами, здесь словно воплощается официальная позиция христианской церкви, осуждающей интерес ко всякого рода псевдо-богословским произведениям, гороскопам и пр.
Основными приёмами установления межтекстовых связей в данном случае становятся аллюзии:
(28) И верили они в то, что если смерть и настигнет их в час сражения, то душой они потом переселяться в страну воинов - Шамбалайю-Вальхааллу.- Первый элемент выделенного слова - Шамбалайя - содержит намёк как на философское учение Е. Блаватской, представляющее собой синтез мистической и оккультной литературы, гностицизма, каббалы, а также учений буддизма и индуизма. Второй - Вальхаалла - отсылает нас к скандинавской и немецкой мифологии, где Вальхаалла - место посмертного обитания павших в битве героев, доставляемых туда воинственными девами Валькириями. Цель данной аллюзии - охарактеризовать напавших на Тридевятое царство главным образом как духовных противников.
(29) Видишь? Твоя звезда Рамсан вышла из созвездия Козлорга и вошла в созвездие Водяного. Это значит, что воинственный дух и мощь твоего войска соединились с великой мудростью и магической силой Великого Водяного, эра которого сейчас настает, - здесь содержится намёк на увлечение восточными гороскопами, Козлорг - очевидно изменённая форма слова Козерог, Водяной - слова Водолей, Эра Великого Водяного - отсылает нас к ключевому понятию астрологии - астрологической эре Водолея (иначе - Эпохе Водолея), характеризующейся определёнными социальными потрясениями.
(30) И слышал король сухой, как щепа, голос Унгрууда - главного мага козлоргов. - Имя мага отсылает к одному из понятий мистической философии - Ungrund - обозначающему состояние, предшествующее Богу и миру, первичный хаос.
Итак, в тексте сказки нами были обнаружены 5 типов межтекстовых связей: с собственным творчеством автора (так как сказка является частью серии), с русским фольклором (сказка хотя и авторская, но во многом перекликается с русскими народными сказками и другими фольклорными жанрами), с другой сказочной литературой, с христианской литературой (поскольку это - христианская сказка) и с эзотерической литературой (для характеристики врагов и перевода конфликта в духовную плоскость). Основными приёмами создания межтекстовых связей становятся цитаты, как с аттрибуцией, так и без, и аллюзии на людей, события и явления из сказочного, христианского и чуждого эзотерического мира.
Заключение
Проведя исследование, мы можем констатировать следующее.
Текст, будучи объектом исследования разных исследователей, может пониматься по разному, но наиболее точным будет определение текста как феномена культуры, представляющего собой выраженное в письменной или устной форме упорядоченное и завершенное словесное целое, заключающего в себе определенное содержание, соотносимое с одним из жанров художественной или нехудожественной словесности.
Текст, будучи связанным с другими тестами принадлежность к одному культурному пространству, не может не испытывать их влияние. Отсылки к другим текстам получают название межтекстовых связей. Межтекстовые связи могут реализовываться по-разному, к основным приёмам относят цитата, автоцитата, эпиграф, цитатные заглавия, аллюзия и реминисценция, повторяющиеся образы, указание на круг чтения героев, текст в тексте.
Исходя из определений сказки и литературной сказки, мы можем сказать, что христианская сказка - это ориентированное на вымысел произведение, написанной автором-христианином, в которой герои являются носителями христианских добродетелей и побеждают зло духовным подвигом и собственным преображением.
В тексте сказки мы нашли обнаружены 5 типов межтекстовых связей: с собственным творчеством автора, с русским фольклором, с другой сказочной литературой, с христианской литературой а также с эзотерической литературой. Основными приёмами создания межтекстовых связей в сказке становятся цитаты, как с аттрибуцией, так и без, и аллюзии на людей, события и явления из сказочного, христианского и чуждого эзотерического мира.
Использованная литература
1.Андронаки Г.Д., Васильева В.В. Опыт лингвокультурологического анализа: песенный текст
2.Арнольд И.В. Стилистика современного английского языка. - М.: Просвещение, 1990. - 300 с.
.Брауде Л.Ю. К истории понятия «литературная сказка» // Серия литературы и языка, Том 36. - №3. - 1977. - С. 226-234.
4.Горшков А.И. Русская стилистика. Стилистика текста и функциональная стилистика. - М.: АСТ: Астрель, 2006. - 367 с.
5.Должич Е.А. Интертекстуальные связи в испанском научном дискурсе (на материале естественнонаучных статей и диссертаций): автореферат дис. … канд. филол. наук по специальности 10.02.05 - романские языки. - Москва, 2011. - 25 с.
.Зубарева. Е.Е. Детская литература. - М.: Высшая школа, 2004. - 551 с.
.Кухаренко В.А. Интерпретация текста. - М.: Просвещение, 1988. - 192 с.
8.Королькова П.В. Модификации жанра авторской сказки в современной чешской литературе: автореферат дис. … канд. филол. наук по специальности 10.01.03 - Литература народов стран зарубежья (европейская и американская литература). - М, 2011. - 38 с.
9.Лотман Ю.М. Избранные статьи. Т.1. - Таллинн: Александра, 1992. - 478 с.
10.Ли Лицюнь. Структура, семантика и прагматика заглавий художественных произведений: дис. ... канд. филол. наук: 10.02.01: Москва, 2004. - 185 c.
11.Михайлова Е.В. Интертекстуальность в научном дискурсе: На материале статей: автореферат дис. … канд. филол. наук по специальности 10.02.19. - общее языкознание, социолингвистика, психолингвистика. - Волгоград, 1999. - 22 с.
.Нестерова Н.М. Оригинал и перевод: проблема межтекстовых отношений
.Симбирцева Н.А. Творческая личность в локальном социокультурном пространстве: на примере творчества А.П. Ромашова: автореферат дис.... кандидата культурологии: 24.00.01. - Челябинск, 2009. - 22 с.
.Словарь литературоведческих терминов. Автор-составитель С.П. Белокурова
.Трауберг Н.Л. Путь в пространство красоты //Фома: православный журнал для сомневающихся
.Трубецкой Е.Н. «Иное царство» и его искатели в русской народной сказке
.Тураева З.Я. Лингвистика текста. - М.: Просвещение, 1986. - 127 с.
.Фатеева Н.А. Интертекст в мире текстов: контрапункт интерконтекстуальности. - М.: КомКнига, 2007. - 280 с.
.Филиппова С.Г. Интертекстуальные включения как сигналы адресованности в художественном тексте//STUDIA LINGUISTICA XVI. Язык. Текст. Культура: Сборник. - СПб.: Борей Арт, 2007 - С. 227-231.
.Хализев В.Е. Теория литературы. - М.: Высшая школа, 2002. - 437 с.
.Цикушева И.В. Жанровые особенности литературной сказки (на материале русской и английской литературы)// Вестник Адыгейского гос. Ун-та. - Майкоп: Изд-во АГУ, 2008. - №1. - С. 21-24.