Огромный общественный резонанс в свое время вызвали такие очерково-публицистические проведения писателя, как «Бытовое явление», «Черты военного правосудия», «В успокоенной деревне», «Истязательная оргия», написанные в период столыпинской реакции.
О книге «Бытовое явление» (1910), конфискованной властями после ее выхода, Л.Толстой писал: «Ее надо перепечатать и распространить в миллионах экземпляров. Никакие думские речи, никакие трактаты, никакие драмы, романы не проведут одной тысячной того благотворного действия, какое должна провести эта статья». Книги пламенной публицистики являются не менее значительными и ценными проведениями Короленко, чем его беллетристические рассказы и повести. В статьях и книгах, написанных на острые, злободневные общественно-политические темы, Короленко разоблачал царское правительство, восставал против черносотенных погромов и казней, ставших «бытовым явлением» в годы реакции, выступал в защиту угнетенных народов всех национальностей России, проповедовал идеи межнациональной братской дружбы.
В основном, журналистская деятельность Короленко связана с журналом «Русское богатство». Сначала он придерживался народнических взглядов. Затем отошел от них, но сторонником марксистского подхода не стал. Его тематика - простые люди, крестьяне, рабочие, их жизнь, будни, народники и их судьбы. Он опровергает народнические иллюзии о равенстве людей в крестьянской общине, идиллическое представление о деревне как гармоническом оплоте русской самобытности, анализирует истинные причины крестьянского разорения. Много пишет о голоде 1892 г. Короленко придерживается взгляда, что публицист должен активно вмешиваться в жизнь, стараться ее улучшить, помочь, он не может быть сторонним наблюдателем. Особенно его возмущали публикации в прессе, где страшные события, например, казнь, описывались с бесстрастной точностью и детальностью. После поездки в Америку, издал цикл очерков, в которых рассказывал о реальной - трудной - жизни простых людей в этой стране: о безработице, нищете и бесправии работающих, о всемогуществе доллара. Повествует о трудной судьбе русских и украинских крестьян-эмигрантов. Однако он признавал, что буржуазно-демократические порядки лучше самодержавно-крепостнических. Многие выступления в прессе были связаны с национальным вопросом и системой судопроизводства. В 1895 г. Короленко принял активное участие в судьбе крестьян-удмуртов, ложно обвиненных в человеческом жертвоприношении. Серия его судебных очерков обнажила злоупотребления в полицейской системе России. Вообще тема невинно осужденных - важнейшая в эти годы у Короленко. Он опубликовал статью с обвинением французского правительства по знаменитому делу Дрейфуса.
.2 «Павловские очерки»
Короленко не был марксистом, однако в его очерках и рассказах содержался правдивый материал, который опровергал народнические представления и подтверждал выводы марксистов. В «Павловских очерках», посвященных жизни кустарей села Павлово на Оке, близ Нижнего Новгорода, Короленко резко разошелся с народническими публицистами, которые считали, что старинные кустарные промыслы в этом селе якобы дают пример «народного производства». Уже во вступительной главе очерков Короленко иронизирует над представлением о селе Павлово как «оплоте нашей самобытности». Надтреснутый павловский колокол становится символом реального состояния кустарной промышленности в России и народнических представлений о промышленности без капиталистов.
Короленко нарисовал верную, запоминающуюся картину жизни и труда павловского кустаря, показал его полную зависимость от хищнической «скупки» и постепенное разорение. Писателю было ясно, что кустари, продающие свои изделия капиталисту-скупщику, давно утеряли всякую хозяйственную самостоятельность, а их эксплуатация приняла на редкость тяжелую форму. «Нищета есть везде, - говорит он, - но такую нищету, за неисходною работой, вы увидите, пожалуй, в одном только кустарном селе. Жизнь городского нищего, протягивающего на улицах руку, да это рай, в сравнении с этой рабочею жизнью!». А народники идеализировали эту «рабочую жизнь», которая якобы дает какое-то особое моральное удовлетворение труженику.
2.3 «В голодный год»
Сила Короленко - в критике и обличении всех сторон самодержавно-политического строя в России. В пореформенной действительности он обнаруживал явные следы «крепостнической традиции», показывал проявления всевластья помещиков над крестьянами и произвол чиновников, равнодушие властей к положению народа, задавленного и подверженного голоду, недоеданию и высокой смертности - за нехватки питания и периодических неурожаев. Об этом Короленко поведал в книге очерков «В голодный год» (1892), которая в свое время глубоко потрясла всю Россию правдивым отражением трагедии современной писателю деревни.
Очерки первоначально предназначались для газеты «Русские ведомости», где и начали печататься под нейтральной рубрикой «По нижегородскому краю». Название «В голодный год» появилось в окончательной редакции текста, по которой произведение с 1893 г. публиковалось в журнале «Русское богатство» и не раз переиздавалось затем в виде книги.
Много пишет о голоде Короленко придерживается взгляда, что публицист должен активно вмешиваться в жизнь, стараться ее улучшить, помочь, он не может быть сторонним наблюдателем. Особенно его возмущали публикации в прессе, где страшные события, например, казнь, описывались с бесстрастной точностью и детальностью.
Новый цикл написан в той же форме, что и более ранние «Павловские очерки». Публицистика чередуется здесь с картинами и художественными образами. Короленко свойственно непосредственное вмешательство в жизнь, горячее участие в событиях, свидетелем которых он является. Как всегда, в поездке по нижегородскому краю писатель не ограничился ролью корреспондента-наблюдателя: он много содействовал спасению погибающего от голода и эпидемий народа. Реакционные газеты, например «Московские ведомости», обвиняли крестьян в пьянстве и в лени, послуживших якобы причиной неурожая. Короленко подверг беспощадной критике «невежественную, консервативную» лживость реакционной прессы и показал истинные причины крестьянского разорения, которые заключались в пережитках крепостничества. Он лично убедился в живучести крепостнических порядков в России 90-х годов, бесправии народа и безобразиях, творящихся на селе, хотя по цензурным соображениям смог сказать далеко не все из того, что ему хотелось, особенно когда дело касалось революционных настроений деревни.
С прозорливостью большого художника, неразрывно связанного с жизнью народа, Короленко отмечал расслоение крестьян. Он убедился сам и рассказал другим, что «просто мужика», о котором говорили народники, «совсем нет» в русской деревне, а «есть... бедняки, богачи, нищие и кулаки... хозяева и работники» и что между ними идет борьба не на жизнь, а на смерть.
Вслед за одним бедствием пришло другое - эпидемия холеры охватила в 1892 г. южные районы Поволжья. И снова Короленко в гуще событий. Летом 1892 г. он выехал в Саратов и свои впечатления изложил в очерке «В холерный год», не пропущенном цензурой. Писатель бесстрашно обличал царских администраторов, оказавшихся неспособными организовать борьбу против эпидемии, резко осудил алчность православного духовенства.
.4 Американские зарисовки
В 1893 г. Короленко совершил заграничную поездку, посетил Америку. После поездки издал цикл очерков, в которых рассказывал о реальной - трудной - жизни простых людей в этой стране: о безработице, нищете и бесправии работающих, о всемогуществе доллара. Повествует о трудной судьбе русских и украинских крестьян-эмигрантов. Вернувшись в Россию, он с конца 1894 г. принял активное участие в редакционных делах журнала «Русское богатство», а в 1895 г. был утвержден одним из его официальных издателей, в связи с чем переехал из Н.-Новгорода в Петербург.
Очерки Короленко об Америке, а также повесть «Без языка», очерк «Фабрика смерти» актуальны до сих пор. Короленко пишет о продажности на выборах, падкой до пустых сенсаций прессе и психологии американцев, стремящихся к зрелищу страшного и кровавого. Эти вещи, напечатанные «Русским богатством» в 1895 г., до сих пор не утратили своей злободневности. В Америке писатель увидел жестокую безработицу, нищету и бесправие трудового народа, безраздельное господство доллара. Он показал продажность на выборах, высмеял падкую до сенсаций американскую прессу, был возмущен отношением к неграм, заклеймил позором суд Линча. Картина американской жизни, созданная Короленко, была далека от изображения буржуазного режима как идеального общественного устройства, о чем твердила русская либеральная печать. Признавая превосходство буржуазно-демократических порядков над самодержавно-крепостническими, Короленко был свободен от преклонения перед ними и показал их несостоятельность в решении главных задач народного благополучия.
очерк короленко статья журнал
3. «Мултанском дело»
Важной вехой в творческой биографии Короленко как публициста является его участие в так называемом «мултанском деле». Обстоятельства дела были таковы.
В 1894 году суд в городе Малмыже вынес обвинительный приговор семи крестьянам села Старый Мултан, удмуртам по национальности, обвиненным в убийстве с целью принесения человеческой жертвы языческим божествам. Характер этого ритуального процесса глубоко заинтересовал Короленко. Детально изучив материалы дела, писатель пришел к убеждению, что обвиняемые невиновны. Это заставило Короленко в сентябре 1895 года поехать в Елабугу, чтобы лично присутствовать на втором разбирательстве дела, кассированного Сенатом из-за явного нарушения некоторых юридических норм. В течение трех дней с утра и до вечера Короленко записывал все происходившее в судебных заседаниях. В итоге этой работы в печати появился подробный документально точный отчет о заседании суда. Короленко неопровержимо установил, что следствие было целиком сознательно фальсифицировано царскими судебными чиновниками, что полицейские истязали подсудимых и свидетелей, вымогая ложные показания, и что в Елабуге «приносилось настоящее жертвоприношение невинных людей шайкой полицейских разбойников под предводительством товарища прокурора суда».
Возмущенный несправедливым приговором и понимая, какое большое принципиальное значение имеет мултанское дело, Короленко поклялся добиться нового расследования дела и оправдания ложно обвиненных. Глубокой осенью писатель выехал в Старый Мултан. Здесь Короленко беседовал с односельчанами обвиняемых, подробно осмотрел и зарисовал обстановку, в которой было совершено убийство, и даже ложился на то место, где лежал убитый, чтобы проверить показания свидетелей. Поездка в Мултан и изучение обширного научного этнографического материала еще больше укрепили писателя в убеждении, что судом два раза осуждены невиновные, и вооружили его точным знанием обстоятельств дела.
Короленко понимал, что разоблачение виновников этого позорного суда явится разоблачением национальной политики самодержавной России: «По всей России, особенно на окраинах, мы то и дело видим пытки и истязания, и мултанское дело одна из иллюстраций этого положения». Писатель понимал также, что речь идет не только о виновности определенных лиц, а «произносится суд над целой народностью или целым общественным слоем».
Мултанское дело было для Короленко защитой народа от наглой клеветы мракобесов. «Нет, народная, хотя бы и инородческая масса - не каннибалы. Она лучше, чем вы ее считаете при всей ее темноте и бесправии» - писал Короленко, раскрывая политический смысл защиты мултанцев.
Выступления В. Г. Короленко привлекли внимание всей России к мултанскому делу и вызвали многочисленные отклики в прессе.
Высочайшего напряжения достигла накаленная атмосфера вокруг процесса во время третьего судебного разбирательства, происходившего в далеком глухом городишке Мамадыше, в тесном и душном зале, едва вмещавшем несколько десятков человек. Восемь дней происходили заседания суда, начинавшиеся в 10 часов утра и оканчивавшиеся в 12 часов ночи. На этот раз писатель присутствовал на суде в качестве защитника. Короленко почти не спал последние сутки суда, готовясь к очередным заседаниям, и снова переживал перипетии процесса.
Совершенное знание материалов следствия и дела, тонкая аргументация, могучий темперамент художника и публициста - все это с большой силой раскрылось в выступлениях Короленко на суде. Впечатление от заключительной речи Короленко было огромно и незабываемо. «Задушевным, проникновенным голосом, с глубокой искренностью и сердечностью заговорил он - и сразу же приковал внимание всех, - рассказывал один из присутствовавших на суде корреспондентов, - такова была сила этой речи, что все мы, корреспонденты и даже стенографистки, положили свои карандаши, совершенно забыв о записи, боясь пропустить хоть одно слово… Волнение Владимира Галактионовича все росло; наконец, он не смог справиться с ним - заплакал и вышел из залы. Все были захвачены, потрясены». Процесс закончился полным оправданием удмуртов. Победила воля писателя, его самоотверженность, удивительная энергия, направленная на одну цель, любовь к народу. Вместе с тем, это была большая победа прогрессивной русской мысли. Выступления В.Г. Короленко по своему общественному значению могут быть сопоставлены с ролью Золя в деле Дрейфуса, и в этой связи Чехов писал в 1898 году: «Первыми должны были поднять тревогу лучшие люди, идущие впереди нации. Так и случилось... Да, Золя не Вольтер и все мы не Вольтеры, но бывают в жизни такие стечения обстоятельств, когда упрек, что мы не Вольтеры, уместен менее всего. Вспомните Короленко, который защищал мултанских язычников и спас их от каторги». Смелым и бесстрашным «Я обвиняю», брошенным в лицо всем темным силам реакции, были статьи и речи Короленко о мултанском деле.
4. Реалии нового времени
Накануне революционных событий семья Короленко перебирается в тихую Полтаву. Но последующие исторические изменения не могли не затянуть своим потоком податливого на зовы «тревожного времени» В.Г. Короленко, всегда встававшего на защиту униженных и оскобленных.
В своих публикациях в местной прессе он отстаивал честь и достоинство крестьян и рабочих от незаконных посягательств властей. В статье «Испытание», написанной 28 октября 1917 г. Короленко определил события в столице как «новый смерч», «большевистскую авантюру», попытку «одностороннего течения» партийной мысли «ввести свою диктатуру и навязать свою волю всей стране, не ожидая учредительного собрания». Являясь сторонником сдержанного, благоразумного решения назревших социальных вопросов, писатель отвергал путь решения их с помощью вес новых и новых насильственных переворотов.
Драматизм истории привел писателя к конфликту с захватившими власть большевиками именно по тому вопросу о «человечности», с котором и ранее он видел свою близость к марксистам. Но даже самые первые месяцы после Октябрьских событий, когда Короленко проявлял наиболее сильное неприятие новой власти, он не опустился, как это сделали многие, до призывов ее насильственного свержения.
Отголоски Октябрьских событий в Петрограде привели к тому, что в Полтаве в ноябре 1917, года установилось нечто похожее на «междуцарствие», как выразился Короленко.
В это время Полтава переживала бесчинства, разгул анархии, винные погромы. Первые шаги новой власти вызвали у писателя настолько сильный протест, что уже через два месяца после прихода большевиков он сделал для себя весьма печальное обобщение облика новых правителей: «Большевик- это наглый «начальник», повелевающий, обыскивающий, реквизирующий, часто грабящий и расстреливающий без суда и формальностей».
Писатель возвысил свой голос против бесчинств, опубликовав несколько статей в местной печати. Последовали ответные меры: газеты, в которых выступил Короленко, закрыли, у писателя произвели обыск, по ложному обвинению арестовали и выслали в немецкий концлагерь мужа младшей дочери и помощника писателя К. И. Ляховича.
С приходом белогвардейцев в городе опять начались расстрелы, грабежи, солдафонство. Короленко вновь берется за перо и пишет несколько статей под общим заголовком «Письма из Полтавы», делая зарисовки всего, что происходило при добровольцах. В местных газетах опубликовать статьи не удается, но они печатаются в Екатеринодаре.
Вот одна из зарисовок, связанная с расстрелом поручика Тверитинова.
«Близкие к Тверитинову люди говорят мне,- писал Короленко,- что он ждал прихода Добровольческой армии как избавителей из большевистского пленения. Он был «мобилизованный». При отходе большевистских войск он и не подумал уйти с ними... Что же теперь делать другим офицерам, мобилизованным большевиками?.. Все бывшее офицерство у нас теперь на положении подсудимых и угрожаемых... Еще недавно они были на подозрении у большевиков, их хватали, сажали в тюрьмы, грозили расстрелами и порой расстреливали. Теперь их опять сажают в тюрьмы и расстреливают».
В другой статье писатель, осуждая новых властителей, признавал неизбежный характер произошедших в стране перемен: «Нужно же считаться с тем, что у нас не даром произошло огромное потрясение, произошла революция, унесшая царский трон, а с ним и многое, что слишком долго произрастало под его сенью... Конечно, много отрицательного, прямо карикатурного пережили мы в последнее время в деревне, решавшей земельный вопрос снизу «своими средствами». Это была острая вспышка страстей, накопившихся в течение полустолетия. Но нужно же признать, что за эти полстолетия реакции, сменившей «эпоху реформ», капля по капле, из года в год накоплялись массовые страдания и справедливый гнев... Паровой котел, в котором нарастает давление, при закрытых клапанах обыкновенно дает взрыв... Есть в России много людей, пострадавших тяжко и неповинно. Но нет ни одного класса, который мог бы претендовать на безгрешность в той трагедии, которая теперь охватила Россию».
В захваченной белыми Полтаве Короленко переживал тревожное время и для себя, и для своих близких. 25 сентября 1919 года в «Известиях» в статье «Полтава под властью Деникинцев» сообщалось, что «В. Г. Короленко обвиняется деникинцами в продажности: продался большевикам за четыре миллиона рублей... Не исключена возможность расправы с В. Г. Короленко со стороны деникинщин». Позднее в тех же «Известиях» в сообщении корреспондента РОСТА, взявшего интервью у Владимира Галактионовича, отмечалось: «Писатель Короленко подвергался в Полтаве со стороны деникинцев притеснениям... Попытки Короленко хлопотать за невинно арестованных и осужденных политических встречали подозрительность и грубость жандармерии...»
Состояние здоровья писателя все более ухудшалось, и поэтому он принял приглашение доктора В. И. Яковенко провести с женой несколько недель в его санатории на Бутовой горе. И именно здесь им была закончена работа над замечательной книгой очерков «Земли! Земли! Мысли, воспоминания, картины», начатой еще в ноябре 1917 года. Свою «книгу греха и печали» писатель посвятил «больному и нескончаемому» вопросу, долгое временя терзавшему общественный организм России, - вопросу земельному.
Через события голода 1891-1892 годов, аграрного движения на Полтавщине в 1902 г. И в годы первой революции, думские дебаты по земельным проблемам, размышления привели писателя к выводу, что падание самодержавия, и крушение Временного правительства во многом объяснялось не проведением в стране крупной, планомерной земельной реформы, которая позволила бы избежать стихийных захватов земли, «грабижки», как называл их писатель.
Писатель призывал в своих очерках остановить страшный «маятник классовой мести», раскачиваемый со всех сторон, в первую очередь большевиками, заняться мудрым устройством земельных отношений, взвешенным решением «самой запутанной и сложной задачи нашей жизни: «Разумное государство должно беспрепятственно разыскивать в прошлом глубокую неправду и спокойно и беспристрастно устранить ее на будущее».
Но очерки увидели свет лишь спустя несколько месяцев после смерти Короленко и в сокращенном виде.
Но старый честный демократ Короленко в письмах к А.В. Луначарскому (на которые не последовало ответа) решительно выступал против разгула красного террора, бессудных массовых расстрелов, произвола отдельных комиссаров. Он считал такие действия двойным позором для революции большевиков, таящими опасность для самой революции.
5. Письма Короленко В.Г. Луначарскому
Письма Короленко к Луначарскому - шесть потрясающих документов, только теперь из 1920 года дошедшие до нас, - предсмертные письма великого русского писателя - публикация, которая по важности, помощи воздействия и по глубине понимания вещей становится рядом с воскрешенными статьями Горького, в нашей теперешней литературе все это события огромного и далеко идущего значения.
Перекликается с Горьким? Да, перекликается. Но не более. «Ткань» размышления иная, основа иная. Тончайшее сплетение научных идеи и эмоциональных реакций на эти идеи составляет неповторимый склад публицистической речи Короленко; он эти идеи воспринимает всерьез и отнюдь не романтически, а практически; он жизнь положил на их пропаганду, он в них вдумывается, внедряется, он относится к ним именно как к научным идеям, а не как к символам и антисимволам. Там, где Горький видит лишь «упрощенные переводы анархо-коммунистических лозунгов на язык родных осин» (символ на символе), Короленко ищет реального смысла; он сопоставляет не слова со словами, не символы с символами - он сопоставляет реальные условия, реальные вещи; именно поэтому за словами «свобода мысли, собраний, слова и печати» он ищет реальные элементы повседневной жизни, а не мечтаемые берега вдали, и уж, конечно, ему дико слышать, что все это «буржуазные предрассудки». Только мы, никогда не знавшие вполне этих свобод и не научившиеся пользоваться ими совместно с народом, объявляем их «буржуазным предрассудком», лишь тормозящим дело справедливости».
«Это,- пишет он Луначарскому,- огромная ваша ошибка, еще и еще раз напоминающая славянофильский миф о нашем «народе-богоносце» и еще более - нашу национальную сказку об Иванушке, который без науки все науки превзошел и которому все удается без труда, по щучьему велению. Самая легкость, с которой вам удалось повести за собой наши народные массы, указывает не на нашу готовность к социалистическому строю, а, наоборот, на незрелость нашего народа...» «Народ, который еще не научился владеть аппаратом голосования, который не умеет формулировать преобладающее в нем мнение, который приступает к устройству социальной справедливости через индивидуальные грабежи (ваше: «грабь награбленное»), который начинает царство справедливости допущением массовых бессудных расстрелов, длящихся уже годы, такой народ еще далек от того, чтобы стать во главе лучших стремлений человечества. Ему нужно еще учиться самому, а не учить других...» «Не создав почти ничего, вы разрушили очень многое, иначе сказать, вводя немедленный коммунизм, вы надолго отбили охоту даже от простого социализма, введение которого составляет насущнейшую задачу современности...»
Потрясает трезвость, с которой Короленко видит реальность. А ведь видит он ее из 1920 года, задымленного гражданской войной, задавленного разрухой, застланного ненавистью.
Потрясает прямая речь, обращенная вроде бы к Анатолию Васильевичу Луначарскому, но в его лице и через вето - к большевикам, к живым и осязаемым собеседникам, которых Короленко хочет и надеется убедить. Горький не надеялся; в его иронических обращениях - надо работать, почтенные граждане! Надо опомниться, господа моряки!- было больше от фигуральной проповеди, чем от деловой программы. А этот хочет докричаться.
Потрясает близость Короленко к фактам, доверие к собственным глазам и ушам, готовность опереться на ту самую «эмпирику», от которой горьковская мысль сокрушенно отлетает. Письма его - не просто великая публицистика, это еще и реальная картина жизни, картина полтавский жизни в 1920 году, точная, документированная и - апокалиптическая. Не только в таких ужасающих проявлениях, как бессудные расстрелы, но даже и в повседневной жизни. Уродился в огородах картофель, но доспеть ему не дают - крадут прямо с поля. Вырастившие его хозяева вынуждены выкапывать недозрелый, но недозрелый лежать не будет - сгниет; запасов из него не сделаешь. «Я видел группу бедных женщин, которые утром стояли и плакали над разоренными ночью грядами. Они работали, сеяли, вскапывали, пололи. А пришли другие, порвали кусты, многое затоптали, вырвали мелочь, которой еще надо было доходить два месяца, и сделали это в какой-нибудь час». Вот так: одни потрудились, другие попользовались. Причем эти «другие» - из того же теста, из того же народа, вот в чем ужас. «У нашего народа «при коммунизме» огромная часть урожая прямо погибла от наших нравов. Короленко словами не обманывается, он глядит в почву, его с этой почвы не уведешь. «Коммунизм» есть - подвоза нет.
Неисповедимы пути господни. За тридцать лет до того в Нижнем Новгороде двадцатилетний Алексей Пешков носил свои первые стихи знаменитому ссыльному писателю Короленко, прося «советов и указаний». Ему же потом и первые свои рассказы посылал в недоступный Петербургский журнал «Русское богатство». При его помощи вошел в «большую журнальную литературу».
Потом они встали вровень. И в литературе, и в гражданской жизни, где Короленко был признанным бойцом, человеком, который сумел защитить удмуртов в Мултанском деле, спас от смертной казни чеченца Юсупова, никогда не колебался протестовать против погромов и репрессий. Иногда они вставали плечом к плечу - в том же деле Бейлиса. В сущности, они и теперь стоят плечом к плечу: в 1917-м, в 1920-м. Дальше пути расходятся. Одному - Полтава, тщета провинциального опустошения, бессилие, простуда, близкая смерть. Другому - Италия, Сорренто, а потом возвращение к «родным осинам», к кремлевским стенам, к подножию Секирной горы.
И все-таки не было ни полной тщеты, ни безнадежности. Даже в случае Короленко. Конечно, его положение не сравнить с положением Горького в 1918 году. У того - газета, трибуна, возможность ежедневного воздействия на множество людей. У этого- лишь письма, «частные письма», без малейшей перспективы прорваться в российскую печать.
В российскую - да. А - в европейскую? Случай Короленко - странное соединение безгласности и гласности. Он пишет безответно, но, кажется, он и не ждет ответов от Луначарского. Более того, похоже, что эти письма спровоцированы Луначарским именно с тем, чтобы замечательный писатель выговорился.
Инициатива эта - вызвать Короленко на переписку - принадлежала не Луначарскому, инициатива шла от Ленина. Трудно сказать, читал ли их Луначарский единолично или сразу передавал тому, кто был инициатором «переписки», но факт, что Ленин читал письма Короленко; в 1922 году читал их и в книжке, как только она были изданы в Париже.
Весьма современный способ общения читателя и писателя, не правда ли?
Знал ли Короленко, что пишет для «самиздата»? Или, на нынешнем диссидентском языке говоря, он более на «самиздат» надеялся - письма-то его еще до парижских типографов в списках по России читались. Так или иначе, он писал не в пустоту, не в вакуум, не в полную безнадежность.
А если нет и этого? Ни родной газеты, пусть даже и выходящей под ножом, ни заграничных издателей, пусть даже и далеких, им возможности пустить текст в списках - ничего! При абсолютно нулевых возможностях может ли человек все-таки найти в себе решимость сказать все, что он думает?
Заключение
Как видим, литературное наследие В. Г. Короленко чрезвычайно велико и поражает разносторонностью художественного дарования писателя. Подводя итоги своей жизни, Короленко писал: «…Оглядываюсь назад. Пересматриваю старые записные книжки и нахожу в них много «фрагментов», задуманных когда-то работ, но по тем или иным причинам не доведенных до конца… Вижу, что мог бы сделать много больше, если бы не разбрасывался между чистой беллетристикой, публицистикой и практическими предприятиями, вроде мултанского дела или помощи голодающим. Но ничуть об этом не жалею. Во-первых, иначе не мог. Какое-нибудь дело Бейлиса совершенно выбивало меня из колеи. Да и нужно было, чтобы литература в наше время не оставалась без участия в жизни». Вот это стремление участвовать в жизни своим словом писателя и является определяющей чертой облика Короленко.
Писатель не считал, что он жертвует своими личными интересами ради интересов общества, он и не жертвовал собой, а целиком самозабвенно и радостно отдавал себя, свой талант художника и публициста людям. И сознание выполненного долга было ему лучшей наградой. Короленко говорил: «Когда человек свое удовольствие видит в знании, в борьбе за правду в облегчении страданий других, то … его душевный строй становится здоровее, сильнее, личность возвышеннее, крепче». Эти слова выражают глубочайшее убеждение писателя, это - лозунг всей его жизни.
Владимир Галактионович Короленко вошел в сознание современников и потомства как писатель общественник и правдоискатель, кипучедеятельный и мятежный, с неукротимостью революционера боровшийся против веками царившего в России произвола и насилия, против любых форм проявлений социального зла, беззакония и несправедливости. Свобода и справедливость - это девиз его творчества, общественной деятельности, всей его жизни. Он был одержим гуманистической, романтически-красивой мечтой о вольном, как птица, человеке, о людском равенстве и счастье, и в то же время он каждодневно делал неисчислимо много для реальной защиты отдельной личности, попавшей в беду или несправедливо гонимой, для блага своего народа. Его гуманизм всегда был практически действенным, активным. Он был любим народом, пользовался в демократических низах непререкаемой славой правдолюбца, защитника и певца угнетенных. Имя его обладало в дореволюционной России огромной силой нравственного авторитета, как писателя-реалиста и крупнейшего демократического публициста второй половины XIX в., мастера художественного и социального очерка.
Список литературы
1. Алексеев В. А. Русский светский очерк. - Л.: Сов. писатель, 198.0
. Аннинский Л. Наши старики//Дружба народов.- 1989.- №5.- С.244
. Бялый Г. А. Русский реализм конца XIX в. - М.:Сов. писатель, 1973.
. Дмитриев С.Н. Полтавские страдания В. Короленко//Литература в школе 1991.-№1.- С.15- 28.
. Есин Б. И. История русской журналистики (1703-1917).- М.: Высшая
школа, 2004.
. Козлова М.М. История Отечественной публицистики.- М.: Высшая школа,
.
. Короленко В.Г. Собрание сочинений в шести томах.- М.: Художественная
литература, 1971.
. Короленко В.Г. Избранные письма о мултанском деле. - М.: Художественная литература, 1978.
. Короленко В.Г. Мултанское жертвоприношение. Полн. собр. соч. Т. 8-М.:
Сов. писатель, 1989.
. Короленко В.Г. Из текущей жизни. О суде, о защите и о печати. Полн.
собр. соч. Т.8-М.: Сов. писатель, 1989.
. Кулешов. Ф.И. Мятежный талант// Вопросы литературы.- 1993.- №3.-
С.45- 56.
. Негретов П.И. Религиозные искания В.Г. Короленко, или Фаусты и Вагнеры // Вопросы литературы. - 1999. - № 6. - С. 291.
. Прохоров Е. П. Публицист и действительность. - М.: Сов. писатель, 1977.
. Стюфляева М. И. Образные ресурсы публицистики. - М.: Сов. писатель,
.