История отечественной журналистики XVIII-XIX веков
История отечественной журналистики XVIII-XIX веков
Журнал «Эпоха»
Ежемесячный литературный и политический журнал.
Время и место выхода: Санкт-Петербург, ул. М.Мещанская (ныне ул. Казначейская, 1 и 7), январь 1864 г. - февраль 1865 г.
Главные редакторы: М.М. Достоевский, Ф.М. Достоевский.
Ведущие сотрудники:
Аверкиев Дмитрий Васильевич
Григорьев Аполлон Александрович
Достоевский Михаил Михайлович
Достоевский Федор Михайлович
Крестовский Всеволод Владимирович
Лесков Николай Семенович
Майков Аполлон Николаевич
Полонский Яков Петрович
Порецкий А.У. - официальный редактор с июня 1864 г.
Страхов Николай Николаевич - ведущий публицист
Структура: строгой последовательности рубрик в журнале не было, но присутствовали постоянные темы, закрепленные за определенными авторами. Это тема религии, тема отношения к детям и о детях, рубрика «Наши домашние дела» - о состоянии дел в провинциях, «Заметки летописца», неизменным автором которых был Н.Н. Страхов и т.д. Каждая статья подписана, т.е. указан автор литературной работы.
История развития журнала
Журнал «Эпоха» был идеологическим продолжением журнала «Время», издававшемся теми же редакторами: М.М. и Ф.М. Достоевскими.
«Время» было одно из самых заметных периодических изданий 1860-х годов. Официальным редактором журнала был заявлен М.М. Достоевский. Многие фактические редакторские функции взял на себя Ф.М. Достоевский. Ядро редакционного кружка "Времени" составили, кроме братьев Достоевских, Аполлон Александрович Григорьев и Николай Николаевич Страхов. С января 1861 года "Время" соперничал с самыми популярными периодическими изданиями: "Отечественными записками" и "Русским словом" (около 4 000 подписчиков), "Современником" Н.А. Некрасова (7 000 подписчиков) и "Русским вестником" М.Н. Каткова (5 700 подписчиков). Как "Время", так и "Эпоха" отражали точку зрения почвенничества - специфической модификации идей славянофильства.
Вот и Ф. Достоевский считал, что великое будущее России, могущее облагодетельствовать все человечество, возможно лишь при объединении всех сословий во главе с монархом и православной церковью. Он полагал, что для России губителен путь Западной Европы, совершенный после Французской революции 1789 г. В этом мнении Достоевский утвердился после заграничных поездок в 1862 - 1863 и в 1867 - 1871.
В Лондоне в 1862 г. состоялась его встреча с Герценом, чья критика западного «мещанского» идеала в работе «С того берега» была положительно оценена Достоевским и оказалась созвучной его идеям. Используя тот же термин, что и Герцен, - «русский социализм», Федор Михайлович наполнял его, однако, другим содержанием. «Не в коммунизме, не в механических формах заключается социализм народа русского: он верит, что спасется лишь, в конце концов, всесветным единением во имя Христово. Вот наш русский социализм». Социализм же атеистического типа, отрицающий христианские ценности, по Достоевскому, принципиально не отличается от буржуазности и потому не может ее заменить.
В своих журналах братья Достоевские сделали попытку очертить контуры "общей идеи", попытались найти платформу, которая примирила бы западников и славянофилов, "цивилизацию" и народное начало. Скептически относясь к революционным путям преобразования России и Европы, Достоевский высказывал эти сомнения в художественных произведениях, статьях "Времени", в резкой полемике с публикациями "Современника". Суть возражений Достоевского - возможность после реформы сближения правительства и интеллигенции с народом, их мирного сотрудничества. Эту полемику Достоевский продолжает и в повести "Записки из подполья" ("Эпоха", 1864) - философско-художественной прелюдии к "идеологическим" романам писателя.
Журнал «Время» просуществовал до 1863 года, а затем был запрещен после появления статьи Н.Н. Страхова "Роковой вопрос", содержавшей комментарий почвенников к польскому восстанию, превратно истолкованный властями как антиправительственный.
После закрытия "Времени" редакция не оставляла попыток возродить журнал. Разрешения продолжать издание М.М. Достоевский добился к январю 1864 г. с условием изменения названия.
Теперь это был журнал «Эпоха». Художественный отдел журнала определяли произведения Ф.М. Достоевского. Здесь были опубликованы "Записки из Мертвого дома", "Записки из подполья", "Крокодил", а также "Зимние заметки о летних впечатлениях". Литературную программу "Времени" формировали произведения Н.А. Некрасова, Я. Полонского, А.А. Григорьева, А.Н. Островского, Ап. Майкова, Н.С. Лескова, переводы из Эдгара По, Виктора Гюго, а также широкий круг произведений малоизвестных и начинающих авторов. Первый номер открыл рассказ-фантазия И.С. Тургенева «Призраки». Критический отдел журнала стал сферой формулирования его "нового слова" в литературе - "русского направления", как называла его редакция. Круг сотрудников сильно поменялся по сравнению с предшествующим журналом: в июне 1864 г. умер М.М. Достоевский, в сентябре того же года - другой яркий сотрудник "Времени" - Ап. Григорьев. Привлечь других известных писателей к постоянному сотрудничеству редакции не удалось.
Интенсивная деятельность Достоевского сочетала редакторскую работу над "чужими" рукописями с публикацией собственных статей, полемических заметок, примечаний, а главное художественных произведений. После смерти брата заботы по ведению журнала, отягощенного большим долгом и отставшего на 3 месяца, легли на плечи Ф.М. Достоевского (официально редактором был утвержден А.У. Порецкий), что не могло не сократить авторское участие писателя в новом журнале.
В журнале усилились тенденции, сближавшие почвенников со славянофилами: преувеличенная оценка общины и земства, отрицательное отношение к католицизму и иезуитизму. Вместе с тем, в отличие от славянофилов, «Эпоха» признавала значение технического прогресса и роль интеллигенции в народном просвещении. На несостоятельность политической программы журнала, расплывчатость понятий «почва» и «русская идея», на примирительные тенденции, уводившие «Эпоху» в стан «московской» журналистики (славянофилов и «Русского вестника»), указывали М.Е. Салтыков-Щедрин, М.А. Антонович («Современник») и Д.И. Писарев («Русское слово»). Прямая полемика между журналами достигла особой остроты в статье Достоевского «Господин Щедрин или раскол в нигилистах». Если «Время» полемизировало не только с «Современником» и «Русским словом», но и со славянофильским «Днем» и катковским «Русским вестником», то в «Эпохе» направление журнала определяла борьба с революционно-демократической идеологией. Философский материализм и идеи социализма редакция журнала считала порождением западной философской мысли и неприемлемыми для России, которая объявлялась страной классового мира.
Для эстетической позиции «Эпохи» характерно утверждение специфики искусства как явления синтетичного по своей природе (в отличие от аналитического начала в науке), что нашло выражение в так называемой «органической критике» Григорьева. Отсюда - борьба критического отдела журнала против «утилитарного» подхода к искусству, к которому предъявлялись высокие нравственные и художественные требования. Но отсюда же и обвинения писателей «Современника» в том, что они, якобы не зная народной жизни, искажали сущность русского национального характера и сознательно жертвовали художественностью в угоду обличительной идее. Идеальным выразителем русской национальной самобытности «Эпоха» считала А.С. Пушкина и высоко оценивала творчество А.Н. Островского, трактуя его в духе почвенничества.
Журнал начал выходить регулярней, но неопределенность идейно-политической позиции, проблемы с цензурой, настроения аудитории, слабость литературно-художественного отдела, финансовые и организационные сложности вызвали резкое падение подписки до 1300 экз., не покрывали расходов редакции и не позволили этому журналу повторить успех "Времени". В марте 1865 г. редакция прекратила издание журнала.
Анализ выпуска журнала №1, январь 1865 г.
Мы рассмотрим один из последних выпусков журнала, сделанного за два месяца до закрытия журнала. Это выпуск №1 за 1865 год. Он не отличался от остальных номеров прошлого года в плане основной концепции журнала и продолжал развитие идей почвенников. Авторами выпуска были: Н.И. Соловьев, О.А. Филиппов, В.И. Калатузов, М.И. Владиславлев, Н.Н. Страхов.
Соловьев Н.И. «Дети»
Открывает очередной номер журнала статья Н.И. Соловьева «Дети».
Она отличалась современностью и своевременностью взглядов, а также глубокой продуманностью темы. Семью в полном смысле этого слова (т.е. с обязательным наличием как обоих родителей, так и детей) он рассматривал как важнейший элемент общества. В первую очередь статья касалась проблемы воспитания детей, особенно младшего возраста. Здесь он выделял несколько основных ошибок современного отношения к детям.
Соловьев считал, что на современную женщину общество накладывает слишком много обязанностей, за которыми она забывает о своей главнейшей функции - воспитании детей. Она исполняет не только свои основные обязанности матери и хранительницы домашнего очага, но и общественного деятеля. Отцы же, наоборот, самоустраняются от своих обязанностей, т.к. их не интересуют дети как дети, а только как приемники их бизнеса или же как удачное «вложение капитала». Дети сиротеют, а родительская ласка, забота и любовь заменяется «воспитанием кнутом»: «Это такое тяжолое дѣло, отъ котораго женщина не только преждевременно увядаетъ, но и тупѣетъ и дѣлается совсѣмъ негодною для воспитанiя. Первое чтѣ болѣе всего поражаетъ, если вглядѣться въ строй нашей современной семьи, это то, что на матери лежатъ всѣ труднѣйшiя заботы о дѣтяхъ и отецъ отъ семьи какъ-будто устраняется. Дѣти-же въ настоящемъ смыслѣ ихъ мало интересуютъ. Бѣда въ томъ, что увлекшись порывистыми стремленiями впередъ, они заговорили, затормошили женщину. Послѣдняя до того потерялась, что и материнскiе инстинкты въ ней какъ будто исчезли. И вотъ такимъ-то образомъ многiя очутились чуть не сиротами въ обществѣ. Родительская палка оказалась даже лучше родительской ласки. Характеристическiя слова эти вполнѣ выражаютъ ту породу отцовъ, которая вѣритъ такимъ заѣдающимъ нашу жизнь фразамъ».
Автор считает, что люди забыли, зачем создаются семьи. Уже тогда начал формироваться неверный взгляд на отношения между мужчиной и женщиной, который в дальнейшем все более и более уходил от понятий морали и понимания первоначальной цели - создания семьи и рождения детей: «Связь мущины съ женщиной не такъ еще крѣпка, они болѣе любовники. Супругами-же вполнѣ они дѣлаются когда между ними является новый индивидумъ, связанный по природѣ столько-же съ отцомъ, сколько и съ матерью. Дѣти по этому есть центръ семьи».
Важная роль в воспитании будущего поколения отводится няням. В большинстве семей няни исполняли не только свои непосредственные функции, но и обязаны были прислуживать своим господам, что очень осложняло их труд. К ним и относились как к прислуге, забывая, что няня - это вторая мама для малышей и по сути своей является таким же полноправным членом семьи, как и все остальные. Только когда существуют такие семейные отношения, тогда и отношение няни к детям будет более внимательное и теплое: «Няня, если только какъ слѣдуетъ приготовлена къ своей должности, можетъ быть не только не лишнимъ лицомъ, но даже какъ-бы членомъ семьи: нянька это наемная мать. У насъ-же она на положенiи слуги. Положенiе нянекъ болѣе трудно и болѣе почтенно, чѣмъ обыкновенно думаютъ. Отъ наемныхъ материнскихъ заботъ по чужимъ дѣтямъ женщина не только старѣетъ, но и высыхаетъ какъ мумiя. Нянька избавляетъ не только отца, но и мать отъ ея труднѣйшихъ обязанностей. Она первая воспитательница человѣка. Нравственное безобразiе, производимое въ ребенкѣ нянькой, еще очевиднѣе. Разумѣется, что говоря о нянькѣ, мы не упомянули о главнѣйшемъ: о любви няньки къ самому дѣлу, къ самому ребенку, - любви, которая дѣлаетъ изъ нея уже не «наемную мать», а вторую мать. Если ребенокъ и лицомъ и ростомъ походитъ на своихъ родныхъ, то понятно, что онъ и достоинства, и недостатки, и болѣзни отъ нихъ наслѣдуетъ. Развить одно, устранить другое и ослабить третье можно только въ самомъ раннемъ возрастѣ, когда ребенокъ на рукахъ няньки. Привычка вторая натура, воспитанiе - второе созданiе». Более того, Соловьев предлагает относиться к няне как к профессии, которой нужно обучать в специальных учреждениях, и, может быть, даже вместе с акушерами и врачами. Ведь задача няни - не просто следить за ребенком, но и лечить его, воспитывать. А для этого необходимо знать основы врачебного дела, детской психологии и многих других наук, которым не обучают, не считая это чем-то нужным.
Далее Соловьев делает акцент на самом поведении родителей и воспитателей между собою и при детях. Во-первых, это касается отношений господ к слугам. Современные родители не понимали, что то, как они обращаются со своей прислугой, в дальнейшем может отразиться и на их детях: «Они сами тоже въ своемъ родѣ дѣти, потерявшiя часто способность быть взрослыми. Испорченность и развращонность слугъ вошли въ поговорку, и если на комъ болѣе всего отражается эта испорченность, - то это на дѣтяхъ. Если справедливо, что всякiй долженъ распространять свѣденiя и здравыя понятiя въ той средѣ, въ которую онъ поставленъ, то скорѣй всего этотъ свѣтъ и гуманность нужно распространять въ слугахъ; отъ нихъ уже пойдетъ и дальше. И главное дѣти не будутъ подвергаться вредному влiянiю». То же касается и поведения родителей между собой. Соловьев пишет: «Ни одинъ нашъ поступокъ, ни одно сильное душевное движенiе въ присутствiи дѣтей не обходится безъ того, чтобы оно на нихъ не подѣйствовало. Родители и воспитатели обыкновенно и не стѣсняются этимъ. Безстыдство, неделикатность и невоздержанность въ поступкахъ доходятъ иногда до крайности. Какъ морская губка, мозгъ ребенка все въ себя впитываетъ. О послѣдствiяхъ никто не думаетъ. Разсчоты на школы и жизнь однимъ настоящимъ ослабляютъ въ нашихъ отцахъ и матеряхъ всякую совѣстливость передъ дѣтьми, передъ этимъ воплощенiемъ будущаго».
Далее автор приводит другие факторы, влияющие отрицательно на сознание порастающего поколения. Это и фактор физического, эстетического и умственного воспитания, и отношения между детьми в учебных учреждениях, и влияние улиц в вопросе воспитания, и упование родителей на школьное воспитание. Уже тогда появлялись и входили в моду картинки сомнительного содержания на уличных плакатах, подле которых всегда толпились не только взрослые, но и подростки. Разбирать еще раз каждый из этих вопросов не имеет смысла, поскольку актуальны они были не только в те годы, но и сегодня. Прошло 150 лет, а проблемы остались все те же, поменялось с тех пор немного. Разве что с каждым поколением все более усугубляется проблема нравственного и морального воспитания, и если ранее, во времена молодости автора любовные письма были достаточным основанием для женитьбы, то теперь «переспать еще не повод для знакомства».
О.А. Филиппов «Мотивы исправительных наказаний»
«Ни одна отрасль знанiй не подвигалась такъ медленно на пути развитiя, какъ наука уголовнаго права. Построившись на абстрактныхъ теорiяхъ, она долго не признавала правъ гражданства за ученiями, формировавшимися путемъ опыта и могущими видоизмѣнить весь ея характеръ»...
Данная статья обращается к такой сфере общественной жизни, как система уголовных наказаний. Автор описывает переходный период от средневековых методов исправления человека-преступника к современным. Средневековая система наказаний включала в себя как обязательные элементы пытки, истязания, заключение в земельные ямы, казнь, которая далеко не всегда соответствовала тяжести преступления. Главной функцией этот системы было выбить признание в совершении преступления и, соответственно, наказать. Современная автору переходная система строится уже на другом принципе. Здесь главной функцией является исправление человека. Меняется само отношение к мотивам преступления. Если раньше совершившего преступление априори считали злейшим врагом общества, преднамеренно идущего на законопреступление, то теперь применяется более человечное отношение: преступленiя зависятъ иногда отъ причинъ, лежащихъ внѣ воли человѣка; въ той сферѣ, въ которой вращается современный человѣкъ они бывали продуктомъ случайныхъ обстоятельствъ, различныхъ экономическихъ, соцiальныхъ, религiозныхъ и политическихъ условiй, болѣзней мозга, нервной системы, органовъ слуха, и зрѣнiя и сильныхъ дѣйствiй аффектовъ, недающихъ человѣку ни минуты для размышленiя. Наконецъ даже и при условiи полной свободы воли въ дѣятельности человѣка все-таки оказывается, что нѣтъ безусловно злой или доброй воли, также какъ нѣтъ безусловно нравственныхъ или безнравственныхъ людей, что совершенная испорченность человѣка - абстрактъ, что если подвергнуть индивидума изслѣдованiю, то всегда можно найти въ немъ не совсѣмъ поврежденныя нравственныя сѣмена, которыя при рацiональной культурѣ дадутъ и хорошiй плодъ.
В своей статье господин Филиппов рассматривает 2 основные системы тюремного заключения: филадельфийскую (пенсильванскую), в основе которой лежит принцип одиночного, келейного заключения, и оборнскую с принципом молчания. Характер первой системы заключается в том, что каждый арестант должен помещаться в отдельной келье с лишением всякого сообщения с обществом. Систему эту придумали квакеры, вследствие предположения, что аскетический образ жизни заключенных послужит для них рычагом к исправлению; что они, не развлекаясь ничем посторонним, кроме чтения Библии, углубятся в самих себя и, сознав свои прошлые ошибки и заблуждения, ступят на путь покаяния. Характер другой системы, - оборнской, заключается в том, что арестанты помещаются в отдельные кельи только на ночь; днем же они работаютъ все вместе, но с соблюдением строгого молчания.
Подробно изучая со всех сторон обе эти системы, включая методы исправления и наказания, жизнь и быт заключенных, а также влияние, которое такие тюрьмы оказывают на узников, автор замечает: «Въ эти кельи Сѣверо-Американскiе Штаты долго помѣщали живыхъ людей и, рѣдко исправляя ихъ, превращали иныхъ въ сумасшедшихъ». Характерны были не только признаки сумасшествия, но и случаи суицидов (самоубийств).
Причем анализ идет не в одних только Соединенных Штатах, но и в Бельгии, Франции, Англии, Италии, Португалии, Дании, Швейцарии, Норвегии, Пруссии и России. Для примера была взята Бруксальская тюрьма как лучший «пенитенцiарiй» (т.е. тюрьма филадельфийского типа). Рассказывая об устройстве этого исправительного учреждения, автор указал, что оно имеет свою школу, церковь, подробно рассказал о келейном быте и работе заключенного, за которую он получает оплату, о свиданиях с родственниками. Т.к. такая форма заключения нередко приводила к помрачению рассудка, то от нее освобождались старики и определенные больные. Для решения об освобождения человека от такого наказания специально был создан совет: «Этому совѣту дозволяется также ходатайствовать о такой льготѣ для другихъ арестантовъ, но не прежде того, какъ они просидятъ одиночно 18 мѣсяцевъ (т. е. вѣроятно тогда, когда у нихъ уже начинаются признаки психическихъ болѣзней, потому что едва-ли многiя натуры могутъ выдержать безболѣзненно 18 мѣсяцевъ одиночнаго заключенiя).
Автор выступает против обеих систем, считая, что они мало способствуют исправлению человека, а только лишь ломают его психику: «Оборнская система едва ли можетъ исправлять, посягая на одно изъ священнѣйшихъ правъ человѣка - мыслить и говорить; она возникла на нестрогомъ пониманiи той истины, что постоянное молчанiе убиваетъ въ человѣкѣ способность мыслить, такъ какъ мысль, не выливаясь ни въ письменныя, ни въ словесныя формы, мало-помалу тупѣетъ и совершенно деревенѣетъ; требованiемъ молчанiя она ставитъ человѣка въ положенiе неестественное». Против нововведенных систем он противопоставляет старую русскую, которая, хоть и обладает частью устаревших мер воспитания, все-таки приносит свои плоды: «Наша русская система наказанiй, не смотря на ея несостоятельность въ отношенiи исправимости преступниковъ, даетъ рецидивовъ менѣе, чѣмъ бруксальская тюрьма, а именно: у насъ изъ 26 человѣкъ наказанныхъ снова впадаетъ въ преступленiе только одинъ. Поэтому не отвергая совершенно значенiя хорошихъ репрессивныхъ мѣръ на дѣятельность человѣка, мы замѣтимъ, что значенiе ихъ скорѣе отрицательное, чѣмъ положительное, такъ какъ исправимость человѣка, или правильнѣе сказать, - дальнѣйшая безвредность его для общества зависитъ не столько отъ характера исправимости наказанiй, сколько отъ тѣхъ условiй, которыя влiяютъ на него при новомъ общенiи съ обществомъ».
Эта статья была написана в ответ на желание властей внедрить одну из этих тюремных систем у нас в России. В это время в Санкт-Петербурге как раз шло строительство пенитенциария, представляющего собой трехэтажную тюрьму с церковью, библиотекой и лазаретом. Автора беспокоила мысль о том, что в этой тюрьме вскоре добьются тех же результатов, что и в других странах. Он понимал, что нельзя исправлять человека, ломая его психику, тем самым лишая его рассудка и разумного поведения. Более того, Филиппов считал такой подход абсолютно бездуховным, искусственным, недоработанным, потому что, не понимая процессов, происходящих с человеком во время молчания (далеко не все монахи уходили в молчание, зная, насколько это тяжелый подвиг), нельзя накладывать (тем более, насильно) на человека подобное наказание. В большинстве случаев это будет иметь лишь отрицательный эффект.
Наши домашние дела
Данный раздел имел постоянный характер на протяжении всей недолгой жизни журнала, и представлял собой сборник новостей о жизни и событиях, происходящих как в Москве и Санкт-Петербурге, так и в провинциях и губерниях Российской империи. Этот раздел не имел авторства, т.ч. можно предположить, что автором их был Ф.М. Достоевский или, возможно, другие неизвестные авторы, но корректировку текстов делал Федор Михайлович, т.к. именно он выполнял в журнале основную редакторскую работу.
В №1 за январь 1865 года были опубликованы следующие дѣла:
Русская газета о нѣмецкихъ тенденцiяхъ - речь ведется о разладе между основными реформами, проводимыми в российском государстве, и сложившемся укладе жизни в остзейском крае. Этот край изначально имел более вольготные условия существования (особенно, отдельные слои общества): «Дворянство и часть городскихъ сословiй имѣли свои привилегiи, которыя обезпечивали имъ преимущество передъ остальнымъ населенiемъ, передъ рабомъ-крестьяниномъ и безгласною массою городскихъ обывателей, и различiе тогда имѣло свой смыслъ: оно обезпечивало остзейскому краю сохраненiе своего лучшаго положенiя въ сравненiи съ Россiею». Поэтому, когда в основной части Российской империи начались реформы - судебная, промышленная, земельная, - тогда в этом крае началось активное сопротивление любым изменениям, потому что затрагивались, в первую очередь, имущественные права и личные привилегии: «Поэтому-то и выдвигается впередъ необходимость органическаго самостоятельнаго развитiя остзейскихъ губернiй на основанiи ихъ нѣмецкаго нацiональнаго характера. Выставляется впередъ опасность крутыхъ переворотовъ, революцiонерство русскаго общества и прессы, стремленiе ихъ къ угнетенiю вѣрноподданныхъ нѣмцевъ, необходимость и польза сближенiя и соединенiя трехъ губернiй между собою. Конечно все это дѣлается съ тою заднею мыслiю, что если три балтiйскiя губернiи будутъ связаны между собою и добьются хоть малѣйшей уступки или модификацiи предлагаемыхъ реформъ, то это самое разъ на всегда будетъ служить доказательствомъ, что ихъ нельзя считать русскими губернiями и что русскiе законы на нихъ не должны распространяться...»
Петербургскiй публицистъ и внутренняя жизнь провинцiи - одна из санкт-петербургских газет опубликовала заметку, суть которой заключается в признании факта «отсутствия жизни» в провинции. Причем как подтверждение дает ссылку на статью г-на Белюстина. Автор статьи журнала «Эпоха» опровергает эту мысль и подробно разбирает статью Белюстина и вопрос о существовании «жизни» в провинции, о чем будет сказано ниже.
Уѣздные города по взгляду г-на Белюстина - автор в своей статье отчасти подтверждает выводы г-на Белюстина. В частности, о том, что многие провинциальные города беднеют и падают, и причина того «въ томъ, что у насъ промышленные, торговые, административные центры создавались искусственно, и что вслѣдствiе этого жизнь этихъ искусственныхъ центровъ не могла развиваться правильно и прочно... Администрацiя въ этомъ дѣлѣ руководилась не мѣстными нуждами и потребностями, а одними общими соображенiями и разсчотами». Но это относится лишь к какой-то части городов. Другая причина заключается в следующей мысли: «Бѣднѣющiе и падающiе уѣздные города и прежде не были богаты и цвѣтущи, а казались только богатыми оттого, что въ нихъ бывали сильные капиталисты, по одному или по нѣскольку въ каждомъ; но это было не процвѣтанiе, а гнетъ и зло для городовъ». И как выход он предлагает улучшить положение первейших нравственных воспитателей народа - духовенства. Хотя и этот показатель не может являться универсальным для каждого уездного города.
Именины головы (мэра города Шуя) - автор заметки рассматривает как признак зарождающейся жизни в провинциальном городке.
Слухи о земскихъ выборахъ и о прочемъ - здесь даются общие сведения, опубликованные в провинциальных газетах различных городов о прошедших выборах в земские и иные собрания. Особо подчеркивается практическое единогласие и единодушие в отношении выборов, а также тот факт, что «общество начинаетъ интересоваться своими интересами».
Характерный обѣдъ въ Харьковѣ - удивительный случай приведен в заметке: «Въ Харьковѣ, по поводу высочайшаго указа о судебной реформѣ, тамошнее общество дало обѣдъ, который при полученiи вѣсти объ указѣ состоялся почти мгновенно по подпискѣ для всѣхъ сословiй». И после некоторых подробностей тут же добавляется: «Найдутся можетъ быть злые языки, которые и этотъ обѣдъ назовутъ чѣмъ-нибудь въ родѣ спектакля. Но они очень дурно сдѣлаютъ. Довольно одного замѣчанiя о почти-мгновенномъ составленiи обѣда, чтобы повѣрить въ непритворность общаго порыва и не подозрѣвать театральности».
Нѣчто о дѣятельности московской и петербургской городскихъ думъ - в статье приводятся заключения, сделанные московской городской думой, где «обсуждался важный вопросъ объ установленiи размѣра процентнаго сбора съ городскихъ недвижимыхъ имуществъ». Кроме того, здесь приводится список статей городского бюджета, предложенных на удаление из бюджета, «которыя, во-первыхъ, могутъ быть или совершенно уничтожены или значительно сокращены безъ всякаго ущерба для интересовъ, нуждъ и потребностей города, и, во-вторыхъ, другiя изъ этого числа должны быть подвергнуты подлежащему контролю городского общественнаго управленiя, которое отпускаетъ на нихъ суммы».
Государственная роспись на 1865 годъ - говоря современным языком, здесь приводится отчет о заседании Государственной думы в целях планирования бюджета на нынешний год, а также дается краткий отчет об изменении смет доходов-расходов в отношении предыдущих периодов.
Журнал не стремился быть актуальным, пытаясь успеть за всеми свежими новостями со всей страны, да в этом и не состояла его задача. Это было делом еженедельных газет. В задачу журнала входило освещение основных (тенденциозных) явлений и событий, могущих иметь какой-либо отклик или связь с другими событиями.
Данная статья была записана В.И. Калатузовым по рассказам странницы по имени Родионовна, много путешествовавшей по русской земле. Странницу автор описывает таким образом: «Родiоновна - странница, гулящiй по божьему мiру человѣкъ. Почти красно-коричневый цвѣтъ лица ея свидѣтельствовалъ, что на немъ не десять, а болѣе разъ смѣнялась кожа; лобъ, большой и открытый, постоянно былъ въ морщинахъ; умные глаза неопредѣленно смотрѣли на предметы: признакъ, что Родiоновна сосредоточивала чаще свои мысли на себѣ самой, самоуглублялась, чѣмъ созерцала внѣшнiй окружающiй ее мiръ». Во времена ее странствования уже были достаточно распространены различные еретические и околотрадиционные секты христианского и нехристианского толка. Одной из таких сект христианского вида являлась секта Скопцев. Свое название они взяли от наименования главного обряда - оскопления, который, по их мнению, должен более всего помочь человеку в духовных подвигах и приблизить его к Царствию Небесному. Оскопление имело два вида - большое и малое, различное для мужчин и женщин; проводилось обычно под баней, в подвальном помещении. Из-за страха быть арестованными и наказанными официальными властями (вследствие государственного запрета на еретические секты), скопцы тщательно скрывались от посторонних взглядов, с «чужими» (мирскими) в разговоры практически не вступали, вели жизнь замкнутую, только по необходимости бывая в общественных местах. На прямые вопросы о вероисповедании отвечали уклончиво, мол, «такие же христиане», о Православии как религии говорили снисходительно или внешне-доброжелательно. Хотя в разговорах среди «своих» к православным относились не иначе как к заблудшим овцам, а к самой религии весьма пренебрежительно, даже презрительно.
Попала Родионовна к ним случайно, встретив во время очередного своего путешествия в город Н-ск «божину» с помощником, которая и пригласила ее под косвенным предлогом к другой «божине» Василисе в деревню С-ку, где было что-то вроде штаб-квартиры Сионских христиан (как они себя еще называли). «Божинами» называли женщин, которые занимались вербовкой новых последователей секты. Родионовна, не зная еще, ни кто такие эти Скопцы, ни их учения, осталась по приглашению пожить у Василисы, где и узнавала понемногу об их быте и жизни. Василиса, проверив Родионовну на благонадежность, решила сделать из нее свою замену - такую же «божину». Автор со слов странницы описывает жизнь секты, вернее те стороны жизни, которые Родионовна видела: обряд оскопления, общение адептов между собой и со вновь прибывшими новыми членами Скопцев, богослужения («страды») в бане и другое. Несколько раз она особенно подчеркивает несогласованность внешней набожности адептов с внутренним духовным содержанием, которую не одиножды замечала во время своего там проживания: «Когда я постучалась у калитки, вышла Василиса изъ хаты и съ недоброжелательствомъ окликнула: кого надо? Я отвѣчала, что странный человѣкъ, иду изъ далекой страны и прошу у добрыхъ людей угла для отдыха. Она помедлила маленько, потомъ какъ-бы нехотя отворила калитку и уставилась на меня глазами таково подозрительно и гордо, равно спрашивала: какой у насъ уголъ и съ какими намѣренiями ты пришла?... Въ хатѣ особеннаго не замѣтила, но чувствовала я себя здѣсь чужою и нехорошо. Хозяева тоже кажись люди какъ и всѣ православные, но какъ-то смотрятъ на тебя воровски и боязно, неразговорчивы». Она подчеркивает отсутствие истинной веры в Бога, которая заменяется закатываем глаз и вздохами о «жизни вечной»: «Гдѣ теперь вѣра? Въ мурашиномъ (т.е. в Православном, прим. автора), думаешь, гнѣздѣ?.. Одно, голубка, ослѣпленiе, потому тьма, и благодать-то духа божья отлетѣ, вездѣ окаянный теперь заправляетъ... Э-эхъ Родiоновна! И твоя душенька грѣшная, говорила она жалостно таково: не минуетъ когтей сатанинскихъ, пойдешь и ты въ муку вѣчную… Василиса, когда говорили о вѣрѣ, о погибели людей, всегда говорила сладко и складно, ровно по книгѣ. Глаза этто на небо уставитъ; лицо, обыкновенно блѣдно-жолтое, ровно воскъ, будто оживетъ; губы дрожатъ, у рта слюны, на лбу выступитъ потъ. Рѣчами такъ тебя и приворожитъ, и задумаешься ты о себѣ, о своей душенькѣ грѣшной, и представится тебѣ огонь геенскiй, и зальешься этто горючими слезами… Что и говорить: себя богами почитаютъ и молятся другъ на друга, потому образъ божiй человѣкъ-де есть, и потомъ задушаютъ другъ друга, испытывая якобы твердость вѣры своей. Такiе ужь у нихъ богомерзкiе порядки и обычаи!.. а то говоритъ задыхаясь, охаючи да вздыхаючи, потому больная, ровно умирать собирается, посмертный наказъ тебѣ читаетъ; ну и страшно сдѣлается, тоскливо таково, будто самое тебя во гробъ тесовый кладутъ».
Наиболее подробно Родионовна описала радение (или страду) в бане, на которую однажды ее допустила Василиса. Привыкшая к степенным торжественным службам в православной церкви, она, конечно, была шокирована тем, что предстало перед ее глазами: «Изъ бани вышла Анисья, она подошла къ переднему углу, потомъ растянулась на диванѣ и заворотила подолъ радѣльной рубахи до колѣнъ. Выходившiе послѣ нея изъ бани, подходили къ ней по одиночкѣ и сдѣлавъ земной поклонъ, цѣловали у ней голую колѣнку… Вышли на средину предбанника четыре мужика, потомъ разошлись и стали бѣгать и скакать. Бѣгали они быстро, но не сталкивались другъ съ другомъ. Бѣгали они долго и такъ быстро, что въ глазахъ рябило, особенно когда перевертывались на одномъ мѣстѣ… Потомъ выходили на кругъ по одиночкѣ дѣвки и вертѣлись по примѣру своего предшественника, а затѣмъ и всѣ радѣльщики, не исключая и новичка. Когда вертѣлись бабы и мужики, Василиса неистово кричала: «ай, порадѣйте-тка», всѣ-же прочiе, кромѣ вертѣвшагося на кругу, пѣли быстро, ударяя себя ладонями по колѣнкамъ… Ровно съ кладбища въ предбанникъ невидимою силою были привлечены и усажены на стулья въ бѣлыхъ саванахъ двадцать мертвецовъ съ блѣдными и худыми лицами и опущенными внизъ глазами, и вы видите ихъ при яркомъ блескѣ болѣе полсотни восковыхъ свѣчъ! Точь-вточь такъ было, какъ разсказывается въ сказкахъ о проклятыхъ мертвецахъ и мертвомъ царствѣ». Многое другое из той ночи в бане в подробностях описывала странница, удивляясь, как это можно назвать богослужением.
Все жизнь этой общины, поначалу порадовавшая Родионовну своим благочестием и набожностью, теперь стала производить тягостное впечатление. Тем более давили на нее постоянные уговоры Василисы о принятии веры и печати (оскопления), чтобы быстрее сделать ее своей приемницей: «Ты, говоритъ, человѣкъ странный, нѣтъ у тебя ни роду, ни племени; одна забота - спасенiе души. Ктому ты женщина благочестивая и разумница; знаешь вѣру, - лицо у тебя всегда такое блаженное и постное. Быть-бы тебѣ только божиной. А божиной быть не подобаетъ, коли нѣтъ у тебя печати господней. Вѣдь божина должна воздерживаться отъ всего и имѣть чистоту плоти ради душевнаго спасенiя, а этого можно достигнуть только чрезъ печать. Подумай-ка, родная, объ этомъ!» И только пришедшая весна освободила странницу, позволив ей продолжить свой путь подальше от этих мест.
Ф.М. Достоевский не зря включил рассказ Родионовны в номер журнала. Религиозная тематика занимала определенную нишу во взглядах авторов. В предыдущих номерах уже были напечатаны статья о древних религиях, история религии и философии в Германии, о расколе в нигилистах и т.д. Являясь одним из главных подвижников почвенничества и полностью поддерживая Православие, Достоевский радел за сохранение русских традиций и православной веры как залоге нерушимости единства русского народа. Поэтому различные секты и расколы он воспринимал именно как попытку вредительства изнутри в становлении и развитии русского государства.
Владиславлев М.И. «Современный материализм. Физиологические письма Карла Фохта»век внес свои корректировки в сознание общества, возродив к жизни давно забытую философию материализма. Одним из самых ярких ее подвижников был известный немецкий ученый-философ Карл Фохт. Именно его работы в ученом мире как нельзя лучше и основательнее развили материалистическую мысль в умах современных людей. В своей статье М.И. Владиславлев обращается к работам философа, чтобы проследить происходящие процессы в исторической перспективе и определить тенденции развития современных умонастроений. С этой целью он взял три лекции Карла Фохта за 1964 год: «Физиологические письма К. Фохта», «Человек и его место в природе» и «Зоологические очерки, или старое и новое из жизни людей и животных».
В первую очередь автор обозначает свое уважение к достижениям и философским открытиям ученого: «Нельзя сказать, чтобъ такая извѣстность досталась ему даромъ, безъ труда съ его стороны. Мы должны сказать теперь же, что трудолюбiе и энергiя его въ пользу своихъ идей достойны подражанiя для его противниковъ».
Но далее он обращается непосредственно к самому философскому направлению, и в первую очередь ищет ответ на вопрос, каковы его истоки и какие силы и причины его порождают? Первое, что замечает Владиславлев, это отсутствие развития и каких-либо модификаций теории атома (в отличие, например, от идеализма) за всю историю человечества начиная от Демокрита и заканчивая XIX веком. Почему? После определенного анализа вариантов автор, в конце концов, пришел к выводу, что «…именно недостаткомъ внутренняго богатаго содержанiя и объясняется, почему нѣтъ непосредственнаго преемства между матерiалистами разныхъ временъ; почему послѣ нѣкотораго господства надъ умами оно сходило со сцены и забывалось, чтобъ потомъ опять съ малыми измѣненiями воскреснуть въ умахъ. Оно не могло быть на столько жизненнымъ, чтобъ постоянно вербовать для себя адептовъ, и никогда не могло такъ глубоко пустить корни въ человѣчествѣ, чтобъ быть всегдашнимъ, хотя второстепеннымъ и по временамъ нераспространеннымъ элементомъ образованiя». Следовательно, материализм существует не сам по себе, а как сопутствующий элемент к каким-то более глобальным внутренне-содержательным процессам. Например, эпикурейский материализм был «выдвинутъ на сцѣну вовсе не силою движенiя филосовской мысли впередъ, а явился для осмысленiя практическихъ потребностей. Жизнь упадавшей Грецiи сложилась уже такъ, что человѣкъ цѣнилъ свою жизнь только какъ средство къ наслажденiю и при упадкѣ серьозныхъ нравственныхъ интересовъ могъ хлопотать только о наслажденiи. Матерiализмъ явился тутъ слѣдовательно придаткомъ къ практикѣ, развившейся помимо его, и держался потому, что жизнь требовала такой теорiи для осмысленiя своихъ потребностей». Он пришел не сразу, а как неизбежный итог борьбы за освобождение умов от связывающих их «моральных оков»: сначала приходит сомнение в иерархическом устройстве Церкви, затем переходит на сами основы религии, к ее значению и происхождению, а позже - и догматическому содержанию. Теологическая полемика сменяется политической борьбой, «и вотъ, когда была объявлена война всему прежнему порядку вещей, является матерiализмъ, какъ фокусъ, въ которомъ, по тогдашнему убѣжденiю, концентрировались идеи вѣка …его подвинула впередъ вовсе не его собственная сила, а сила событiй, которымъ онъ могъ годиться». Эта идея, как ураган, сметавшая все старое и «отжившее» на своем пути, не умеющая отделить доброе от злого, обрекла на искоренение много необходимых религиозных и этических истин. Считая своей обязанностью и целью уничтожение «наследия средних веков», материализм разрывал в человеке всякую связь с прошлым, чем лишал его духовной силы; он лишь давал возможность развиваться различным страстям, что порождало или оправдывало тогдашнюю распущенность нравов. Далее следует логический вывод, что «главное зло современнаго соцiальнаго устройства на западѣ есть, конечно, пролетарiатъ - и умственный, и экономическiй: массы людей, не имѣющихъ ни твердаго положенiя въ обществѣ, ни опредѣленныхъ и постоянныхъ занятiй, и не обезпеченныхъ въ своемъ матерiальномъ быту», что подтверждается и нашей советской историей.
Опасность представляет тот факт, что современный материализм ищет себе основание в физической и естественной науке. Ученые, подобные К. Фохту, используют свои научные достижения только лишь для доказательства все той же теории материализма, а далее «научный матерiализмъ легко усвояется массами; новость его и полное отрицанiе многихъ сторонъ быта, создававшихся исторiей именно въ томъ предположенiи, что человѣкъ есть нѣчто болѣе, чѣмъ голодное существо, - привлекаютъ къ себѣ головы и даютъ имъ обаянiе быть новыми людьми, непохожими на старыхъ». Теория атома говорит человеку, что отпала необходимость в формальном развитии ума; нужно лишь то образование, которое тут же может принести доход, пользу от которого возможно почувствовать осязательно. Эстетическое образование предстает пустой тратой времени, бестолковой педагогикой, а «на мѣсто богатой внутренней жизни выступаетъ современный дѣловой человѣкъ, полезный, правда, но въ томъ же смыслѣ, какъ полезна лошадь или другое удовлетворяющее практическимъ нуждамъ человѣка животное». Свои слова М.И. Владиславлев подтверждает как пустыми аудиториями гуманитарных университетов и переполненностью аудиторий институтов естественных наук, так и абсолютным равнодушием и непониманием современных людей в вопросах эстетических и моральных.
Автор абсолютно верно замечает, что развитие этого направления является предвестником падения культуры и цивилизации, как это было, например, при упадке древней Греции, где наиболее часто встречающимся типом были эпикурейцы и стоики (также исповедовавшие рассматриваемую теорию). Это показывает, какую силу имеет материалистическое направление мысли в образовании. Все эти выводы и мысли, замеченные Владиславлевым в современной жизни и нашедшие подтверждение в изучаемых работах Карла Фохта, и заставили сесть за написание данной статьи, которая получила единогласный отклик в редакции журнала «Эпоха».
Н.Н. Страхов «Заметки летописца»
Н.Н. Страхов, ведущий публицист журнала «Эпоха» вел свою постоянную рубрику «Заметки летописца», которые можно было бы воспринимать как своевременный отклик на изменения в литературной и общественной жизни страны. В каждом номере или через номер он давал свое резюме происходящих процессов, вникая в их глубинный смысл. В современной журналистике его рубрику по родству стиля можно было бы назвать «Заметки на полях» или «Мнение эксперта».
В январском номере Н.Н. Страхов затронул четыре насущные темы:
Нечто о молчании. Вопреки расхожему мнению о том, что молчание - золото, он противоречит, говоря о молчании как о зле. Идея заметки в том, что иногда молчание может производить гораздо больше вреда, чем слова, если дело касается общественных явлений, могущих иметь различные последствия в зависимости от того, будут эти явления опубликованы или нет: «Не только не слѣдуетъ прибѣгать къ молчанiю какъ-нибудь легко и охотно, по первому представившемуся поводу, но слѣдуетъ избѣгать его всячески, всевозможными мѣрами. Прибѣгать къ этому злу можно не иначе, какъ только во избѣжанiе дѣйствительно бѣльшаго зла. Молчание можетъ внушать мысль, что вовсе не существуетъ какихъ-нибудь явленiй, которыя, совершаясь передъ нашими глазами и отзываясь въ нашихъ умахъ, должны непремѣнно вызывать нашъ судъ и наше слово. Какое-бы дѣло у насъ ни шло, молчанiе будетъ знакомъ равнодушiя къ дѣлу, а равнодушiе часто отнимаетъ силы у самыхъ смѣлыхъ и совершенно убиваетъ слабыхъ и робкихъ».
Долг и опасности. В который раз автор укоряет литературу в ее отвлеченности от жизни. Он видит в ней одну лишь теорию, мечты, фантазию и т.д.: «Даже самымъ уважаемымъ дѣятелямъ нашей литературы можно сдѣлать справедливый упрекъ, что они мало практичны, что въ ихъ сужденiяхъ и взглядахъ на текущiя дѣла есть нѣчто утопическое, есть доля мечтательности, дѣлающая ихъ мало приложимыми». Опасность заключается в том, что литература имеет своим первейшим долгом менять жизнь общества, указывая на его несовершенства и грехи, тем самым исправляя их. Литература же по большей части занимается теоретическим рассуждением об околотематических вещах, мало вникая в саму суть проблемы: «Тамъ, гдѣ кажется должна-бы говорить сама жизнь, гдѣ каждое слово должно-бы отзываться твердо на землѣ стоящимъ интересомъ, быть воплощенiемъ дѣйствительныхъ чувствъ и желанiй, и тамъ мы встрѣчаемъ все тѣже воздушныя распри и миражныя столкновенiя, какiя намъ хорошо знакомы въ литературѣ. Вездѣ отзывается не жизнь, а книжка. Самъ по себѣ, своимъ настоящимъ живымъ голосомъ не говоритъ ни одинъ элементъ общества».
Новые люди. Вышедшие совсем недавно литературные шедевры И.С. Тургенева «Отцы и дети», Писемского «Взбаламученное море», в «Русском Вестнике» роман «Марево», в «Современнике» роман «Что делать» и т.д. указали на появление иного типа людей - «новых людей» типа Базарова («Отцы и дети»). Публициста удивило это явление: «Русская литература была смущена мыслью о новыхъ людяхъ, но возможность новыхъ людей все же была предполагаема, или допускаема, или наконецъ принимаема съ горячею вѣрою въ нашей литературѣ. Все равно - боялись-ли новаго, ждали-ли его, призывали или отрицали, но только мысль о новомъ очевидно тяготѣла надъ умами». Попытки разобраться в причинах этого привели его к следующим выводам: раз в умах людей (причем людей не последних, а т.н. элиты, интеллигенции, представителей общества) появилась мысль о новых людях, какой-то иной, новой жизни, то «это несомнѣнно значитъ, что ихъ дѣйствительная жизнь поблѣднѣла и потускнѣла въ глазахъ желающихъ до послѣдней степени; что они не нашли и не умѣли найти въ ней ничего такого свѣтлаго и теплаго, чѣмъ-бы подорожили; что ея формы и черты ея склада имъ опротивѣли и что они готовы разомъ отвернуться ото всего, чтѣ она ни содержитъ и въ чомъ ни проявляется. Нельзя отъ души не пожалѣть людей, которые достигли такого мрачнаго унынiя, и признаюсь, слушая разсказы и разсужденiя о новыхъ людяхъ, я всегда воображаю себѣ какiя-нибудь несчастiя, какiя-нибудь отчаянныя растраты душевныхъ и тѣлесныхъ силъ, жизни сломленныя, разбитыя, расточонныя безъ цѣли и плода. Эти люди должны чувствовать пустоту кругомъ, такую пустоту, въ которой не за что держаться, не къ чему стремиться, нечему посвятить себя». Страхов имел совершенно четкую позицию и цель в жизни. Как и другие последователи почвенников, переживающие за будущее страны, он понимал, что есть уже образ человека, имеющий в себе все необходимое для улучшения нашего бытия. Этот образ выходил из русской культуры и православной традиции. Проблема заключалась (и заключается до сих пор) лишь в том, что «лучшим представителям общества» легче было сотворить себе нового «золотого тельца», чем вернуться к истокам.
Успех «Эпохи». Давняя вражда между тремя журналами - «Эпохой» и «Современником» - вылилась в очередную эпистолярную перепалку о недавно почившем сотруднике «Эпохи» А.А. Григорьеве. Статья Н.Н. Страхова, не имеющая ничего клеветнического о покойнике, была неверно истолкована редакцией «Современника» будто «Страховъ написалъ свои воспоминанiя съ тайною мыслiю унизить и опошлить покойнаго». На что автору «Воспоминаний» пришлось откликнуться ответной репликой для предупреждения читателей о лжи и клевете со стороны конкурента: «Совершенно ясно, что это напечатано для тѣхъ, кто мало читаетъ, кто почти ничего не знаетъ въ литературѣ. На такiя выходки эти господа и разсчитываютъ». Публицист сетует также на то, что в «Голосе» все реже стали попадаться качественные работы; что журнал все более превращается в развлекательное чтиво, имеющее своей целью не изложение своей мысли или выражение своего чувства, а «чтобы извѣстнымъ образомъ подѣйствовать на читателей, чтобы достигнуть въ этомъ отношенiи заранѣе предположенной цѣли, то тутъ уже возможны всяческiя поддѣлки подъ настоящую мысль и настоящее чувство. Слишкомъ много явилось случаевъ, когда отдаются на служенiе дѣлу, которому въ душѣ нѣтъ никакого сочувствiя; нѣтъ чаще всего по той причинѣ, что въ этой душѣ вообще никакихъ сочувствiй не обрѣтается. По моему мнѣнiю несравненно хуже ихъ отсутствiе мысли, принимающее видимость убѣжденiя, нежели равнодушiе, играющее роль пламеннаго увлеченiя. Тутъ является такая фальшь въ тонѣ, такой диссонансъ, что ухо оскорбляется невыразимо. Этимъ диссонансомъ для меня постоянно отзывается «Голосъ».
Заключение
журнал статья выпуск анализ
К сожалению, несмотря на довольно сильный состав редакции, на статьи, которые имели актуальность как в XIX веке, так и в веке XXI, на гениальность главного редактора Федора Михайловича Достоевского, на многие другие положительные качества «Эпохи», ничего не помогло сохранить журнал. Это было очень тяжелое время для самого Достоевского, находящегося в то время «в опале» у власти. Сначала смерть унесла жизнь брата, затем одного из лучших авторов - Ап. Григорьева, чуть позже смертельно заболела жена Федора Михайловича, и он все время проводил у ее постели. Смерть брата принесла ему дополнительные заботы: кроме редакционной работы и собственных сочинений, на его плечи легли еще и организационные вопросы журнала. Мало кто смог бы вынести подобные испытания.
Список литературы
1.<http://www.philolog.ru/filolog/epokha.htm>
.<http://smallweb.ru/library/fedor_dostoevskij.htm>
.<http://dostoevskiy.niv.ru>
.www.proza.ru/2008/05/13/560 <http://www.proza.ru/2008/05/13/560>
.<http://nnm.ru/blogs/vitalyleonov/opredeleniya_pochvennichestva.htm>