сделать вывод о его типологической принадлежности.
Объектом исследования являются публикации в журнале «Русская жизнь» в их единстве и взаимосвязи.
Предмет исследования составляют художественные, проблемно-тематические, жанровые особенности публикаций в журнале «Русская жизнь» и специфика их взаимосвязи в контексте издания.
Эмпирическим материалом для исследования послужили все номера журнала «Русская жизнь», вышедшие в период с апреля 2007 г. по май 2009 г. включительно. В ходе контекстуального анализа были рассмотрены все рубрики журнала. Анализ художественной и проблемно-тематической специфики отдельных материалов и ценностей, пропагандируемых авторами, проводился на примере рубрики «Образы» как наиболее показательной в этом плане, а также на примере публикаций отдельных авторов (А. Ипполитов, Д. Данилов).
В соответствии с поставленными задачами теоретико-методологическую основу исследования составили работы по типологии прессы (А.И. Акопов, Я.Г. Засурский и др.), монографии с применением метода контекстуального анализа (В.Б. Смирнов), работы, посвящённые социологическим методам в журналистике (Л.Н. Федотова), работы по теории журналистских жанров (А.Л. Дмитровский, М.Н. Ким, А.Н. Тепляшина и др.) и по теории человеческих потребностей (А. Маслоу). В ходе исследования применялись методы контент-анализа, контекстуального анализа, проблемно-тематического, жанрового и аксиологического анализа, элементы структурного и жанрового анализа.
Научная новизна данного исследования состоит в том, что впервые подвергнут анализу журнал «Русская жизнь», отличающийся рядом характерных особенностей и являющийся нестандартным явлением на российском медиаполе. В ходе исследования проведён анализ микро и макроконтекста издания и выявлена специфика взаимосвязи материалов в рамках одного номера, определены специфика публикаций в журнале «Русская жизнь» и ценности, пропагандируемые его авторами.
Теоретическая и практическая значимость данного исследования заключается в том, что проведённый аксиологический анализ публикаций в журнале «Русская жизнь» может стать основой для дальнейшего сопоставления различных печатных изданий по тем ценностям, которые они пропагандируют и создание типологии отечественных средств массовой информации по данному основанию. Кроме того, определение места анализируемого издания в системе российских СМИ может способствовать развитию и уточнению представлений о современной системе печатных СМИ, расширению типологии прессы.
Структура работы подчинена логике достижения поставленной цели и решения обозначенных задач. Работа состоит из введения, двух глав, заключения, списка литературы и приложений. Первая глава посвящена анализу журнала как единого целого и включает в себя контекстуальный и аксиологический анализ с репрезентацией результатов. Во второй главе рассматриваются публикации Аркадия Ипполитова и Дмитрия Данилова, поскольку в их творчестве наиболее полно проявляются программные установки журнала, особенности формального и тематического своеобразия «Русской жизни».
1. Информационная политика журнала «Русская жизнь»
.1 Тематическая и жанровая модель
Журнал «Русская жизнь» выходит с апреля 2007 г. два раза в месяц. Объём составляет 112 страниц, тираж 30 тысяч экземпляров. Учредителем является ООО Издательский дом «Ключ-С», председателем редакционного совета - Николай Левичев, представитель руководства партии «Справедливая Россия». Главный редактор Дмитрий Ольшанский, известный журналист и блоггер. Среди постоянных авторов писатели Дмитрий Быков, Захар Прилепин, Михаил Харитонов, публицисты Евгения Долгинова, Аркадий Ипполитов, Олег Кашин, Евгения Пищикова, критики Денис Горелов, Максим Семеляк и другие.
В ходе контент-анализа было установлено, что основу тематической модели издания составляют социальная и нравственная проблематика, причём характерной особенностью «Русской жизни» является то, что эти две группы проблем подаются в связи друг с другом, они рассматриваются авторами как единое целое, как явления взаимозависимые. Соответственно, говоря о проблематике издания, можно смело говорить о том, что доминирующей на его страницах является социально-нравственная проблематика. Также значительное место занимают проблемы политические и культурные, в то время как экономическая проблематика в «Русской жизни» сведена к минимуму и серьёзно авторами издания не исследуется.
Характерной чертой журнала является также и то, что основная масса материалов посвящена не текущим событиям, а осмыслению процессов, происходящих в обществе на протяжении последних тридцати лет. Это, впрочем, не означает полного исключения публикаций по темам, относящимся к «повестке дня»: так, в №15 за 13 августа 2008 г. помещена статья, посвящённая смерти А.И. Солженицына, которая в те дни была одной из главных тем во всех изданиях. При этом в статье фигура Солженицына рассматривается в контексте истории - и в этом одна из главных особенностей издания: рассмотрение любой актуальной проблемы в историческом контексте, выяснение того места, которое она занимает или займёт в процессе развития общества. Важно также отметить и регулярную публикацию «вневременных» материалов - как правило, это тексты, затрагивающие философскую или культурную проблематику, либо такие материалы, в которых создаются «вечные образы», образы, связанные одновременно со всеми эпохами и с современностью в том числе. В них нет новостного в обычном смысле информационного повода, нет привязки к определенному моменту во времени, в них присутствуют авторские размышления на тему произведения искусства или философской проблемы, либо создаётся образ «вечной проблемы». Таково, например, эссе Дмитрия Данилова «Хроники пикирующего» (№20, 22 октября 2008 г.), в котором проблема пьянства исследуется как явление вневременное через создание образа человека в разной степени алкогольного опьянения.
В связи с обращённостью «Русской жизни» в прошлое некоторые журналисты делали вывод о пассеистическом духе издания: «Основное содержание «Русской жизни» - неизбывная тоска по трагическому отсутствию этой жизни. Наверное, именно поэтому даже две статьи о городах (Олега Кашина об Иванове и Алексея Митрофанова о Таганроге) полны тоской по ушедшему. Прошлое в «Русской жизни» всегда лучше настоящего: «Ленин и Блок» из текста Дмитрия Быкова убедительней и ярче всех 90-х и 2000-х, образец воспитания по Дмитрию Ольшанскому «Малолетка беспечный» - почти слепок с аксаковского «Детства Багрова-внука», старые объявления (Евгения Пищикова, «Вечный зов») интересней сегодняшних», - писал Михаил Бударагин о двух первых номерах журнала в своей колонке. Но при этом аналитики упускали из виду то, что «Русская жизнь» занимается осмыслением современной действительности как отрезка отечественной истории, для чего и использует огромное количество ссылок на «времена минувшие».
Основу жанровой модели журнала «Русская жизнь» составляют художественно-публицистические жанры - прежде всего, эссе и очерки. Это подразумевает предельно авторский, субъективный взгляд на события и проблемы, а также направленность на осмысление ситуации на уровне обобщений, сравнений, типизации, что несвойственно массовым информационно-аналитическим изданиям. При этом информационных материалов на страницах «Русской жизни» нет совсем, что свидетельствует об обращении издания не к сиюминутным проблемам и событиям, а к процессам, происходящим в обществе. Направленность на исследование развития проблем в динамике - одна из отличительных особенностей издания.
Принципиальную «непохожесть» «Русской жизни» на другие издания отмечает и сам главный редактор Д. Ольшанский: «Нам очень быстро стало понятно, что нет никакого смысла ставить журнал в ряд с другими, нет смысла пытаться играть в ту же игру, в какую играют «Итоги», «Профиль», «Власть» и т.д., но только более стилистически изощрённо». Он же определяет свой журнал как «литературное издание, но отличающееся иной моделью по отношению к старым литературным журналам».
Тем не менее, несмотря на то что, главный редактор «Русской жизни» называет своё издание «литературным», отнести его к типу «толстых» литературных журналов не представляется возможным. Во-первых, «Русская жизнь» практически не публикует художественные произведения (за редким исключением), тем более повести и романы. Во-вторых, литературно-критический отдел, являющийся необходимой составляющей всякого литературного журнала, представлен в журнале в крайне редуцированном виде - в виде рубрики «Художество», которая занимает всего несколько полос и содержит не столько материалы критического характера, сколько эссе на тему того или иного художественного произведения.
Итак, в результате контент-анализа установлено, что на страницах «Русской жизни» доминирует социально-нравственная проблематика, а каждое событие или явление рассматривается с точки зрения его места в историческом процессе, в связи с чем «Русская жизнь» отличается обращённостью в прошлое. Обращённость в прошлое вырастает в необходимость типизации, обобщения и сравнения явлений, что определяет и специфику жанровой модели издания: материалы информационного характера заменены комментариями и аналитическими статьями, а основу журнала составляют жанры художественно-публицистические - прежде всего, эссе и очерки.
В связи с этим возникает проблема с определением места «Русской жизни» среди других российских СМИ. Для этого обратимся к контекстуальному анализу издания, а также к анализу отдельных разделов и публикаций.
.2 Особенности взаимосвязи материалов
Каждый номер журнала «Русская жизнь» посвящён одной теме, которая исследуется в разных аспектах, номера имеют названия (подзаголовки): «Грехи», «Страхи», «Корпорации», «Родина», «Попса», «Интеллигенция», «Русский бог» и др. Тема играет роль стержня, связывающего между собой разнородные публикации, а каждый материал становится разработкой определенного аспекта избранной проблемы.
Различаются особенности разработки стержневой проблемы в разных рубриках. Характерным примером взаимосвязи материалов в контексте номера может служить №17 (10 сентября 2008 г.), посвящённый теме «Москва».
В рубрике «Былое» опубликованы выдержки из российских газет 1911-1913 гг., затрагивающие проблемы градостроительства. Эти архивные материалы демонстрируют, что и в начале XX века в обществе шли дискуссии, очень похожие на сегодняшние, - в частности, об утрате исторического облика Москвы. Приводится выдержка из газеты «Голос Москвы» за 8 января 1913 г.: «Москва… издавна выделялась среди других городов своей исключительной физиономией. За последнее время эта физиономия быстро начинает изменяться…». Речь идёт также и об уничтожении памятников архитектуры и незаконном строительстве: «Мы теряем… клуб, над которым витают тени старой Москвы» («Русское слово» за 23 мая 1912 г.). Таким образом «РЖ» включает современные вопросы в исторический контекст, а у читателя возникает мысль о вечности многих русских проблем. Прослеживать связь времён - одна из функций рубрики «Былое». «Былое» - это своеобразный пролог всего номера.
Рубрика «Думы» открывается ретроспективной статьёй Бориса Кагарлицкого «Дорогая моя М.», в которой даётся обзор ряда проблем московского градостроительства, имевших место на протяжении предыдущего века. Статья Олега Кашина «Топонимика мёртвого города» акцентирует уже одну проблему: переименования улиц, которые не всегда являются логичными и оправданными. Третий материал в данной рубрике - это размышления Михаила Харитонова на тему «москализма», то есть присущего многим москвичам столичного шовинизма (обращение к социально-нравственной проблематике в чистом виде). Все публикации в рубрике «Думы» имеют форму аналитических статей с элементами художественной публицистики. В контексте номера данная рубрика играет роль фундамента, на который опираются другие блоки материалов. «Думы» представляют читателю некий круг проблем, базис, на основании которого будут правильно осмыслены все последующие статьи. Эту рубрику отличает самый широкий взгляд на тему номера, и все последующие рубрики идут по пути её сужения.
Самая многоплановая рубрика - «Образы». Здесь главное место занимают тексты художественно-публицистические, прежде всего, в жанрах эссе и очерка. Цель этих материалов - художественное осмысление отдельных явлений, их типизация. В тематическом номере «Москва» находят место очерк Дмитрия Данилова о жизни на столичных окраинах (основная идея: Москва - это не только исторический центр, но и самые дальние районы), эссе Дмитрия Ольшанского о минусах и плюсах жизни в Первопрестольной, рассказ Максима Семеляка об одном московском тупике, в котором прошли несколько месяцев его молодости (основная идея: Москва - это не только исторические места и красивые улицы, но и те даже самые неприглядные места, с которыми у каждого связаны личные воспоминания). Общая цель этих текстов - создать такой образ Москвы, который был бы значительно шире туристических и массовых представлений о ней.
В рубрике «Лица» «РЖ» публикует интервью с директором Музея архитектуры Давидом Саркисяном о текущей ситуации с архитектурной и городской средой Москвы, воспоминания художника Эдуарда Белова о его работе в Мосгорстрое и очерк о Юрии Прокофьеве и Гаврииле Попове (первый был во времена К.У. Черненко заведующим орготделом Московского горкома, второй - мэром Москвы в 1991-1992 гг.). Эти материалы призваны показать точку зрения профессионалов на развитие Москвы, рубрика выполняет функцию представления экспертного мнения. В ней уже нет места тем обобщениям, которые наблюдались в «Думах» и «Образах».
Даже традиционная рубрика Александра Храмчихина «Воинство» видоизменяется под воздействием темы номера: автор говорит не об армии, а о террористической угрозе в больших городах, обнаруживая таким образом ещё одну важную проблему столицы, решением которой необходимо заниматься.
Рубрика «Мещанство», показывающая взгляд «маленького человека» на обсуждаемую тему, содержит два материала - очерк Эдуарда Дорожкина «Прогулки урбаниста» о жизни в спальных районах и размышления Людмилы Сырниковой о «водителях в юбке» и их трудностях на столичных дорогах. Рубрика «Мещанство» - это наиболее узкое понимание стержневой проблемы номера, но одновременно оно видится авторам «РЖ» как самое близкое «простому человеку». Поскольку рубрика расположена ближе к концу журнала, она замыкает движение темы номера от наиболее общих вопросов к частным.
Сужение темы номера, разбивка её на отдельные элементы с осмыслением каждого по отдельности по мере движения от первой страницы к последней - один из способов представления социально-нравственной тематики в «Русской жизни». Такая сужающаяся модель позволяет не просто более полно и подробно рассмотреть явление, а разрушить читательские стереотипы о нём, культивируемые другими СМИ. Номер о Москве явно нацелен на уничтожение мифа о процветающей, развивающейся в нужном направлении, богатой столице, созданного проправительственным телевидением и глянцевыми печатными изданиями. «Русская жизнь» принципиально описывает явления, выбранные в качестве темы номера, как многосторонние и неоднозначные, как несводимые к нескольким простым шаблонам.
Та же модель просматривается и в других номерах. Например, №19 (8 октября 2008 г.), посвящён теме «Гражданская война». Открывает номер (помимо традиционных восьми новостных страниц) рубрика «Былое», в которой опубликованы фрагменты книги «Ужасы чрезвычаек. Большевистский застенок в Харькове и Царицыне», изданной в Ростове-на-Дону в 1919 г. В этих отрывках рассказывается о зверских расправах над «белыми» в годы Гражданской войны и о том, как вообще была устроена работа провинциальных чрезвычайных комиссий. Данный материал интересен сам по себе как исторический документ (во вступлении особо отмечено, что книга является раритетом). «Русскую жизнь» привлекают «свидетельства тех, кто вынужден был писать, скрывая своё имя, и не рассчитывал на особое внимание историков» - то есть, налицо попытка осмыслить исторический процесс с новой стороны, расширить понимание вопроса. Однако эта публикация имеет и дополнительную функцию: показать на ярком примере, что гражданская война - это явление исключительно трагичное для каждого народа, крайняя степень внутренних противоречий, которые не удалось разрешить вовремя, без кровопролития.
Таким образом, в №19 рубрика «Былое» тоже играет роль пролога, но если в №17 в прологе обозначались основные вопросы, затрагиваемые в дальнейшем, и прослеживалась связь времён, то здесь важнее всего нравственная оценка того явления, о котором идёт речь в номере. Гражданская война сразу преподносится как нечто ужасное, анархичное и неуправляемое - в подтексте читается мысль о том, что ей попросту «дали начаться», вовремя не решив многие острые проблемы.
Рубрика «Думы» вновь открывается аналитической статьёй Бориса Кагарлицкого «Маленькая гражданская», в которой устанавливается важнейший тезис номера: гражданская война - это не только события 1918-1920 гг., но и другие общественные потрясения, вызванные глубокими противоречиями во взглядах людей и неопределённостью политической ситуации. В частности, «маленькой гражданской» Б. Кагарлицкий называет события октября 1993 г. Журналист пробует разобраться в том, что же именно произошло тогда и как повлияло на дальнейшее развитие страны. В конце материала автор делает вывод, который становится лейтмотивом всего номера: «За пятнадцать лет, прошедших с тех пор, изменилось многое, в том числе и наше собственное сознание. Быт и нравы Москвы стали другими, вчерашние противники власти стали ее поклонниками, а ее бывшие поклонники жалуются на «обманутые надежды» в эфире «Эха Москвы». Страна живет - вернее, некоторое время жила - в условиях стабильности. Но время от времени возникает вопрос: а как будут вести себя люди в случае очередного политического кризиса? И так ли сильно изменились общественные нравы, чтобы мы с уверенностью могли утверждать: в российской столице стрелять больше не будут...».
Следующая статья в той же рубрике - «Девяносто третий год» Михаила Харитонова. В ней автор пытается понять, почему в октябре 1993 г. в стране не разгорелась настоящая гражданская война, даёт оценку деятельности Верховного совета, Руцкого, Хасбулатова, Ельцина. Аналогична и проблематика третьей статьи - «Пир победителей» Александра Храмчихина. Оба публициста претендуют на всеохватное рассмотрение проблемы, жанр материалов - аналитическая статья.
Четвёртый материал, опубликованный под рубрикой «Думы» («Два креста и баррикады» Олега Кашина), является очерком и рассказывает о мемориале жертвам октябрьских событий 1993 г. и его создателях, а также о ситуации вокруг этого памятника в настоящее время. Этот очерк как бы «перебрасывает мостик» между прошлым и настоящим, между событиями 15-летней давности и 2008-м годом.
Его логично продолжает материал Дмитрия Быкова «Чувство врага», замыкающий рубрику «Думы». Быков уже почти не говорит о событиях 1993 г., он сосредоточивается на причинах возникновения любой гражданской войны как таковой. Ключевую причину он находит в разобщённости, расслоении общества в духовном и идеологическом плане. Эту разобщённость (которую он называет «чувством врага») Д. Быков ясно видит в современной России: «Я уже не предлагаю читать форумы и живые журналы - там даже самый невинный вопрос, вроде возрастных границ применения пустышки, немедленно вызывает реакцию столь непропорциональную, что страшно становится за всех этих людей, реальных, ездящих в одном с тобой транспорте». В подтексте эссе читается опасение, что эти обострённые противоречия вполне могут вылиться в настоящий конфликт, и таким образом материал Дмитрия Быкова перекликается со статьёй Бориса Кагарлицкого, открывавшей рубрику.
В целом, рубрика «Думы» в №19 посвящена трём основным темам: октябрь 1993 г. как «маленькая гражданская война», обострённая социальная напряжённость в разные периоды истории (в том числе в наше время) и неспособность властей разрешить эти противоречия. Каждая из этих проблем является очень широкой и многогранной, и авторы рубрики «Думы» лишь очерчивают круг вопросов, не углубляясь в анализ (разве что тема октября 1993 г. оказывается достаточно проработанной).
Под рубрикой «Образы» помещены три материала: иронически-аллегорическая фантазия Захара Прилепина на тему текущей политической и общественной ситуации в России («Terra Tartarara»), художественно-исторический очерк Дмитрия Ольшанского о двух бывших студентах, оказавшихся на первомайском параде в Москве в 1918 г. («Двое с пальмовыми ветвями») и эссе Натальи Толстой, в котором поднимается тема борцов за «маленькие победы» - в частности, за сохранение скверов и парков («О жуликах и героях»). На первый взгляд, тема гражданской войны в этих материалах не фигурирует, но она подаётся опосредованно - через восприятие героями общественной ситуации. Кроме того, авторы всячески подчёркивают социальные противоречия, существующие сегодня: так, Н.Толстая указывает на вечность борьбы между защитниками скверов и парков и властями, желающими эти зелёные участки отдать под строительство домов, бизнес-центров и торговых комплексов. Функция рубрики в рамках данного номера - представить взгляд изнутри конфликта. Это особенно ярко заметно в тексте Д. Ольшанского, героям которого свойственно обострённое чувство собственной ничтожности, беспомощности перед движением общественных сил, сопровождаемое осознанием неправедности своих деяний: «Он проклинал и себя - за чтение революционных книжек, за демонстративные, только чтобы позлить родителей, радикальные разговоры, за тайную убежденность, что разрушать и ниспровергать можно бесконечно, ибо нечто очень важное, сохраняющее жизнь его и близких, все равно ни за что не разрушится. Как глупа была эта самоуверенность, с которой он, не имеющий никакого понятия о слежке, маскировке, разведке, взялся караулить большевиков на Красной площади!»
В рубрике «Лица» опубликован рассказ Франсиско Мансильи Карамеса, обрусевшего испанца, попавшего в СССР ребёнком в годы испанской Гражданской войны, о его жизни в Союзе и трудностях, с которыми приходилось сталкиваться.
Однако наибольший интерес представляет рубрика «Гражданство», и в особенности материал Евгении Долгиновой «Соблазн ненавидеть» с подзаголовком «Новгородское дело как попытка гражданской войны». Речь в нём идёт о запутанном деле вокруг девочки Алисы, которая то ли сама упала в лестничный пролёт, то ли была сброшена туда матерью (образованной, умной женщиной, что активно подчёркивалось её защитниками). Но Е. Долгинова концентрируется не собственно на деле, а на том, как оно было воспринято общественностью. Главная беда, по мнению автора, в том, что «буквально с первых дней началось моделирование прецедента как, во-первых, межсословного конфликта (пьющее быдло оговорило интеллигентку, потому что быдлу свойственна жестоковыйная, всепобеждающая зависть к москвичам), и во-вторых, как войны двух цивилизаций. Речь шла о цивилизации московской, где главенствуют Поэзия, Любовь и прогрессивные Начальники, и новгородской, почти ушкуйнической, где правят Бандитизм, Коррупция и демонический следователь Колодкин». То есть, «новгородское дело» обнажило глубинные противоречия, развитые в обществе, и стало трагичным примером губительного влияния массовых стереотипов и обобщений (в частности, о «тонкой душе» интеллигента и «звериного характера» провинциальных простолюдинов). Оно, как видит автор, разделило общество (а точнее - подчеркнуло уже сложившееся разделение) на два не уважающих друг друга лагеря - «народ» и «интеллигенцию».
Е. Долгинова делает вывод, что эти умонастроения «глубоко закономерны, они естественное следствие полутора десятилетий легитимного социал-расистского дискурса». Общественные настроения проецируются на конкретную судьбу девочки Алисы и её матери - именно эту проектирующую функцию и выполняет рубрика «Гражданство». «Новгородское дело» - это иллюстрация к тому, о чём другие авторы «Русской жизни» говорили в рубрике «Думы». Тема, заявленная в начале номера, ближе к концу журнала сузилась и получила жизненное подтверждение.
Эта же тема развивается в рубрике «Семейство», в статье Евгении Пищиковой «Чужие» с подзаголовком «Межсословные браки - семейные баталии». Здесь даётся несколько примеров удачных и неудачных межсословных браков, анализируются причины и формы противоречий. Автор избегает широких обобщений, оценивая ситуации только с точки зрения конкретных мужа и жены. Рубрика «Семейство», в которой помещён только этот материал, - это крайняя степень сужения темы «Гражданская война».
Таким образом, тема гражданской войны преподносится с самых разных, в том числе и второстепенных аспектов, и у читателя складывается наиболее целостная картина данного явления. Более того, особенность подачи этой темы такова, что традиционное понимание гражданской войны единственно как исторической ситуации 1918-1920 гг. должно у читателя разрушиться, а вместо него сложиться более широкое и разноплановое понимание проблемы. Налицо стремление «Русской жизни» уничтожить массовые стереотипы, стандартизацию мышления.
Несколько иначе предстаёт сужающаяся модель развития ключевой проблемы в №10 (22 мая 2008 г.), тема которого обозначена как «1968».
В рубрике «Былое» помещены две подборки публикаций из разных газет 1968 г. В одной подборке - из отечественной прессы («Правда», «Комсомольская правда»), в другой - из эмигрантской прессы (парижская «Русская мысль», «Вестник» Торонто и «Новое русское слово» Нью-Йорка). Они затрагивают ряд основных тем, по которым и сейчас известен 68-й год: оценка философии Герберта Маркузе, студенческий бунт в Париже, убийство Роберта Кеннеди, советские танки в Праге. Читатель получает возможность сравнить, как одни и те же темы подавались в просоветской и оппозиционной прессе, а эти оценки сопоставить затем, по прочтении номера, и с мнением «Русской жизни». Это своеобразная форма диалога с читателем, направление его к размышлению.
В №10 рубрика «Былое» играет традиционную роль пролога, но снова в своеобразной форме. Здесь пролог служит напоминанием читателю, прояснением темы номера, её расшифровкой. Публикуя отрывки из газет 40-летней давности, «Русская жизнь» вводит читателя в круг обсуждаемых вопросов, расшифровывает, что вообще подразумевает такая тема номера, как «1968». Кроме того, рубрика «Былое» выполняет и вспомогательную функцию: она сразу даёт, условно говоря, биполярную оценку, то есть, интерпретацию фактов как с «социалистической», так и с «капиталистической» позиций. Это делается не только для того, чтобы показать более объективную картину, но и для опосредованного обозначения ещё одной проблемы, которая будет далее поднята на страницах номера в рамках темы 1968 года, - проблемы противостояния двух цивилизаций.
Рубрика «Думы» открывается обзорной статьёй Василия Жаркова и Марии Пахмутовой, в которой перечисляются все значимые события 68-го по всему миру и даётся анализ произошедшей в том году революции. Авторы, проведя ряд исторических параллелей, приходят к выводу, что тогдашние события стали финальной точкой в формировании современного общества в том виде, который мы имеем сейчас: «Если революционеры XVIII-XIX столетий мечтали о стирании границы между сословиями, то интеллектуалы 1960-х говорят о преодолении разницы между расами и полами. <…> Модерн торжествует полную и окончательную победу. Строившаяся столетия Вавилонская башня почти возведена». Далее авторы рассуждают о том, что западные завоевания 1968 года в СССР были достигнуты гораздо раньше (именно поэтому никаких бунтов в том году у нас и не было), но к концу 80-х Советский Союз, «один из самых крупных модернистских проектов за всю историю Нового времени», зашёл в тупик. Причину они видят в том, что «поколение отцов», победителей фашизма, ушло, а новое поколение, взращённое тем самым «обществом мира и свободы» (по меркам СССР), оказалось неспособным продолжать этот «модернистский проект». Ключевой вывод всей статьи: в скором времени западное общество, тоже являющееся модернистским проектом, ждёт исход, аналогичный Советскому Союзу.
То есть, в статье Василия Жаркова и Марии Пахмутовой тема 1968 года разворачивается в размышление о жизнеспособности современной западной цивилизации и её политической системы. Авторы, таким образом, намечают политическую линию рассмотрения проблемы, причём сами рассматривают её предельно широко (на уровне истории цивилизации).
Иную линию предлагает Михаил Харитонов в материале «Не досталось им даже по пуле», продолжающей рубрику «Думы». Это тоже аналитическая статья, но со свойственной автору высокой степенью эссеизации, с прямыми и категоричными оценками. М. Харитонов использует тему 1968 г. как повод для размышления над тем, что такое молодёжь как часть социума. Он утверждает, что молодёжь как осознанная и чётко выделяемая составляющая общества возникла как раз к концу 60-х, при этом основная функция молодёжи - это потребление и погоня за модой. В связи с этим события 1968 г. публицист определяет как «неосознанный бунт лучшей части молодёжи против молодёжности как таковой - как социального и культурного положения». Он так проясняет свою позицию: «На самом деле они протестовали против своего положения. Они не хотели становиться «молодёжью» в описанном выше смысле - то есть социальной прослойкой, чья задача состоит в том, чтобы увлекаться новомодными фигнями, говорить глупости (из которых, может, что-то и выйдет) и вообще жить начерно. Им хотелось настоящей жизни, они чуяли, что её у них почему-то не оказалось, а у отцов и дедов она была».
Статья М. Харитонова перекликается с предыдущей статьёй в одном - в утверждении того, что каждое новое поколение мечтает о «великих делах», пусть даже это будут трагедии, революции и войны, и чувствует себя бесполезным и ущербным, если только и делает, что потребляет наработанные отцами блага. Именно такими потребителями оказались все послевоенные поколения, и первое из них попыталось поднять бунт в 1968 г. Но принципиальное различие позиций Харитонова и Жаркова с Пахмутовой в том, что первый считает бунт 68-го первой и последней подобной акцией (и все последующие поколения смирились со своей пассивной участью), тогда как его оппоненты уверены в изменении ситуации в недалёком будущем.
Таким образом, две первых статьи в рубрике «Думы», очень широкие в плане обобщений и глубокие в плане анализа, намечают две ключевых линии, по которым пойдёт развёртывание темы номера в дальнейшем (в рубриках «Думы», «Образы» и «Художество»): первая линия - политическая, вторая - поколенческая. Все остальные материалы в журнале так или иначе следуют одному из этих направлений (за исключением нескольких текстов, не связанных с темой номера, - четвёртой частью статьи Мариэтты Чудаковой «Русским языком вам говорят!», очерка Дмитрия Данилова «Кришна на окраине» и воспоминаний о сотрудниках журнала «Сатирикон», публикуемых несколько номеров подряд), причём разделение примерно равное. Такая модель выполняет две функции: во-первых, организация диалога на страницах издания, во-вторых, обеспечение расширенного, многостороннего рассмотрения ключевой темы.
Сужение темы (точнее, двух подтем) при этом также наблюдается: от широких обобщений в аналитических статьях, открывающих рубрику «Думы», читатель движется к очеркам и эссе о сегодняшних сорокалетних женщинах («Мы проиграли, сестра!» Евгении Пищиковой), о шестидесятниках («Четыре урока оттепели» Дмитрия Быкова), о современном понимании свободы («Гимн свободе, ведущей народ» Аркадия Ипполитова). Во всех этих материалах авторы концентрируются на какой-либо одной стороне проблемы.
Как всегда, тема номера влияет на выбор темы для рубрики Александра Храмчихина «Воинство»: в №10 он размышляет о Вьетнамской войне и уроках, извлечённых Америкой и миром из этого конфликта.
Также примечательно то, что в этом номере ключевая тема влияет и на материалы под рубрикой «Художество». Вместо традиционной рецензии на недавно вышедшие фильмы Денис Горелов в статье «Сползает по крыше старик Козлодоев» анализирует процесс инфантилизации кинематографа, начавшийся в 1960-е гг. и продолжающийся по сей день. Максим Семеляк в статье «Лео, мой Лео» также отказывается от рецензирования новинок и пытается связать несколько ярких кинообразов с соответствующими им эпохами: в частности, он говорит об актёре Жан-Пьере Лео, снимавшемся у Трюффо, Годара, Пазолини и Бертолуччи, как о символе эпохи 60-70-х гг., и проводит параллель между ним и нашим актёром Фёдором Дунаевским, называя фильм «Курьер» (1986 г.) «тем самым фильмом, с которого началось великое разложение» Советского Союза.
Рубрика «Художество» в тематическом номере «1968» также подчиняется ключевой теме и продолжает рассмотрение проблем современного общества с поколенческой точки зрения. Она сужает тему до аспекта искусства.
В итоге, интересной оказывается целостная картина, создаваемая этим номером «Русской жизни». Основные лейтмотивы его таковы:
) Современное общество, то есть общество потребления, инфантильное, раскрепощённое и политкорректное (именно эти характеристики звучат в статьях №10 чаще всего), сформировалось в окончательном виде к концу 60-х гг., и 1968 г. - это удобная точка отсчёта его истории.
) Современное общество исчерпало ресурс жизнеспособности и скоро его ждут радикальные перемены.
) Основным источником перемен в прошлом становилась молодёжь как наиболее динамичная и склонная к протестам часть социума, однако сегодняшняя молодёжь настолько увлечена процессом потребления, что на переворот и изменение текущего положения вещей, скорее всего, не способна.
) Общество потребления, равно западная цивилизация, сможет кардинально измениться только под воздействием внешних факторов: войны, террористической угрозы, глобальных катаклизмов или «жёлтой угрозы».
) «Русская жизнь» полагает, что крах западного общества не за горами, однако ни в одной статье нет обоснования этого тезиса и нет конкретных предположений о том, что именно окажет решающее воздействие и когда.
Тематический номер «1968» - это образец того, как работает журнал «Русская жизнь» как единое целое. Во-первых, в этом номере чётко прослеживается сужающаяся модель раскрытия темы (проявляющаяся и на жанровом уровне: от крупных аналитических статей с ретроспективными элементами к небольшим эссе, сосредоточенным на одной проблеме). Во-вторых, в развитии ключевой темы обозначены и соблюдены две линии, которые не столько противостоят друг другу, сколько логично дополняют. В-третьих, легко прослеживается связь между отдельными публикациями: присутствуют схожие выводы («Год смерти Гагарина» Василия Жаркова и Марии Пахмутовой - «Сползает по крыше старик Козлодоев» Дениса Горелова), следующий материал служит иллюстрацией предшествующего (эссе Дмитрия Воденникова иллюстрирует мысли Михаила Харитонова в аналитической статье «Не досталось им по пуле»), материалы в начале номера намечают круг проблем, которые будут подняты в дальнейшем (рубрика «Былое» служит таким прологом по отношению ко всем последующим рубрикам).
Сужающаяся модель раскрытия темы наиболее типична для «Русской жизни», однако в некоторых номерах она не соблюдается. Например, в тематическом номере «Телевизор» (№14, 17 июля 2008 г.) какого-либо сужения темы нет. Самые разные материалы о телевидении бессистемно помещены во все рубрики, в том числе в обычно не подчиняющуюся ключевой теме рубрику «Художество». Отсутствует чёткое разделение между «Думами» и «Образами» (то есть, между аналитикой и эссеистикой), попытка обобщения присутствует только в одном интервью (с социологом Борисом Дубиным), тогда как все остальные материалы лишь «выхватывают» какой-либо аспект темы телевидения и никак не взаимодействуют друг с другом. В результате, несмотря на высокий уровень отдельных публикаций, в целом №14 «не работает»: у читателя не возникает целостной картины того, что же именно хотела сказать «Русская жизнь» этим номером. Этот номер, содержащий множество (больше, чем обычно) мелких материалов, похож скорее на альманах, чем на журнал, и из-за этого его воздействие становится минимальным. Усугубляется ситуация тем, что здесь не опубликовано ни одной аналитической статьи или обширного комментария, весь журнал состоит из эссе, очерков и рецензий, что обедняет номер в целом.
Тематический номер «Волга» (№6, 20 июля 2007 г.) также отмечен отсутствием аналитической статьи в рубрике «Думы», которая давала бы панорамное освещение проблемы. Вместо этого рубрика «Думы» заполнена путевыми заметками о разных волжских городах и даже портретными очерками (как материал Олега Кашина «Гламурная стерлядь» о волгоградском художнике Владиславе Ковале, разработавшем новые гербы города и области). В результате получается, что номер содержит множество ярких примеров и иллюстраций, но что он иллюстрирует и какова общая идея всех материалов - неясно. Возникает эффект фрагментарного освещения вопроса, теряется связь между разными текстами и из-за этого бледнее выглядит каждая публикация.
Таким образом, можно сделать вывод о том, что в контексте журнала «Русская жизнь» значительную роль играет не только объединение всех материалов одной темой и характерное раскрытие этой темы в виде сужающейся модели, но и правильно подобранный жанровый баланс. Прежде всего, это баланс между аналитическими и художественно-публицистическими жанрами. Несмотря на свойственную «РЖ» в целом эссеизацию, номера, в которых наблюдается серьёзный крен в сторону художественной публицистики, оказываются наиболее слабыми и даже похожими на альманахи.
1.3 Раздел «Насущное» в контексте журнала «Русская жизнь»
Не вписывается в общую модель журнала раздел «Насущное», открывающий каждый номер. Он состоит из трёх авторских рубрик, которые не подчиняются теме номера, а касаются «повестки дня»: «Драмы» Олега Кашина, «Лирика» Евгении Долгиновой и «Анекдоты» Дмитрия Данилова. В отдельных номерах у каких-то из этих рубрик может смениться автор (так, в №17 за 10 сентября 2008 г. материал для «Лирики» подбирал Александр Тимофеевский), либо одна из рубрик может не выйти (в №2-3 за 25 февраля 2009 г. не было «Анекдотов», «Лирику» вёл А. Тимофеевский, а Е. Долгинова опубликовала свои комментарии в рамках разовой рубрики «Хроника»). Однако в целом эти три авторских рубрики остаются постоянными, с постоянным объёмом, тематикой, формой подачи и даже с неизменным оформлением - иллюстрации к каждой рубрике в рамках раздела «Насущное» делает один и тот же художник, отличающийся узнаваемой манерой («Драмы» оформляет Андрей Гордеев-Генералов, «Анекдоты» Игорь Меглицкий, «Лирику», как правило, Сергей Крицкий). Исключения в плане подбора художников периодически бывают, однако неизменным остаётся главное: каждая рубрика оформляется так, чтобы её можно было легко отличить от соседних даже по иллюстрациям. Это позволяет сделать вывод о разделении функций между авторскими рубриками внутри раздела «Насущное».
Можно предположить, что поскольку раздел «Насущное», по сути, заменяет «Русской жизни» новостные полосы, авторы этого раздела являются выразителями одновременно и точки зрения редакции - или как минимум они не вступают в противоречие с ней. Олег Кашин, например, является заместителем главного редактора, и этот факт подтверждает тезис о тождественности точки зрения редакции и точки зрения авторов раздела «Насущное».
Рубрика Олега Кашина «Драмы» содержит комментарии к событиям последних двух недель, имевшим наибольший общественный резонанс либо показавшимся автору наиболее примечательными. Рубрика занимает четыре полосы и включает 5-8 небольших материалов, написанных в жанре аналитического комментария с элементами эссе. Информационная составляющая сведена в этой рубрике к минимуму: новости не пересказываются или пересказываются в предельно сжатой форме, с явным расчётом на то, что читатель уже знает эти факты. Соответственно, большое значение приобретают сам подбор фактов (особенно учитывая значительную ограниченность автора: за две недели отбирается меньше десяти новостей, причём на каждую отводится по два абзаца) и их оценка.
По результатам сравнительного анализа публикаций в рубрике «Драмы» журнала «Русская жизнь» №№15-18 (13 августа, 26 августа, 10 сентября и 24 сентября 2008 г.) и новостных материалов, опубликованных в центральных выпусках «Российской газеты» №№4720-4757 (1 августа - 24 сентября 2008 г.), выявлено несколько существенных различий в формировании повести дня между правительственной газетой и исследуемым журналом. Так, из 27 материалов, помещённых под рубрикой «Драмы» в четырёх номерах «Русской жизни», только 15 совпадали с темами, представленными на страницах «Российской газеты» в тот же период. 12 материалов, увидевших свет в «РЖ», касались тех тем, ситуаций и событий, которые на страницах «Российской газеты» не затрагивались вовсе. Среди таких тем: заключение Светланы Бахминой в рамках «дела ЮКОСа»; суд Алексея Навального с «Транснефтью» по поводу 12 миллиардов рублей, якобы потраченных компанией на благотворительность; переговоры чеченских властей о выдаче правительством Великобритании Ахмеда Закаева. Логично, что «Русская жизнь», издающаяся на деньги «Справедливой России», обращается к таким темам, которые правительственная пресса не затрагивает, и тот факт, что такие темы занимают без малого 50% печатного места в рубрике «Драмы» позволяет сделать вывод об оппозиционности данного издания относительно государственной политики.
Тем не менее, обратившись к текстовому анализу тех же самых публикаций (№№15-18 за 2008 г.), можно обнаружить, что точка зрения «Русской жизни» на события общественной жизни не страдает тенденциозностью и принципиальным несогласием с властью. Так, «Русская жизнь» может негативно оценивать и действия оппозиционных партий, как в комментарии к новости об открытых письмах по поводу ситуации вокруг Грузии, Южной Осетии и Абхазии: одно письмо либеральное, под ним подписались Гарри Каспаров, Алексей Рылкин, Юрий Самодуров и др., второе - патриотическое, с подписями Валерия Гергиева, Карена Шахнзарова, Фазиля Искандера, Андрея Битова. Олег Кашин так оценивает эти полярные высказывания: «Взять два письма, положить рядом, читать поочерёдно, сравнивая, какой из двух текстов более тошнотворен, а потом со словами: «Победила дружба» скомкать их, выбросить в мусорное ведро и ещё раз убедиться в том, что не зря в любой серьёзной организации - от армии до современных корпораций, коллективные письма к рассмотрению не принимаются» («РЖ» №17, 10 сентября 2008 г.).
Критика власти в той или иной степени присутствует в большинстве публикаций в рамках рубрики «Драмы», однако это чаще всего критика не с политико-идеологической точки зрения, а с нравственной позиции и с точки зрения здравого смысла. То есть, «Русская жизнь» противопоставляет негативно оценённым действиям правительства и фактам действительности не свою альтернативную политическую программу и своё видение на идеальное разрешение ситуации, а аргументы морального толка. Например, в тексте о присвоении спортсменке Елене Исинбаевой звания капитана железнодорожных войск (№16, 26 августа 2008 г.) Олег Кашин критикует такую продолжающую жить «по какому-то недоразумению бессмысленную совковую традицию», а ключевым элементом оценки оказывается определение данной ситуации как «выставление на посмешище таких уважаемых людей, как Елена Исинбаева». Это - оценка с нравственной точки зрения.
В оценке посещения Патриархом Московским и Всея Руси Алексием II празднования 1020-летия крещения Руси в Киеве (№15, 13 августа 2008 г.) доминирующее место занимают такие слова, как «царапает слух» («когда наши победили говорят не о футболисте Аршавине, а о Патриархе - это как-то царапает слух»), «грустно» («когда церковные иерархи выходят играть на политическое поле, становится грустно»), и вообще весь материал посвящён не столько самому информационному поводу, сколько тому, как об этом событии говорили в российских СМИ и правительстве. То есть, «Русской жизнью» часто оценивается не сам факт, а восприятие этого факта россиянами и его интерпретация средствами массовой информации и политическими силами. Такое смещение акцентов сочетается с оценкой с точки зрения категорий, относящихся к сфере морали, нравственности, этики: совесть, уважение к людям или, по крайней мере, имидж.
То же самое прослеживается и во многих других публикациях в рамках рубрики «Драмы», в том числе не оценивающих деятельность правительства напрямую. К примеру, в материале о проекте «Имя России» (№15, 13 августа 2008 г.) Олег Кашин пишет: «Ещё не началось прощание в траурном зале Академии наук, ещё не написаны некрологи, ещё не выражены соболезнования и не возложены венки - а телевидение со своим бухгалтерским цинизмом уже поставило против имени Солженицына галочку, позволяющую ему соревноваться с героями собственных произведений, которые (все как на подбор - Столыпин, Ленин, Сталин) как раз занимают верхние строчки рейтинга зрительского голосования». Ключевые слова - «со своим бухгалтерским цинизмом» - содержат оценку с моральной позиции, политический аспект ситуации отодвинут на второй план.
Аналогично оценивается и публикация газетой «Известия» уничижительных высказываний по отношению к Госсекретарю США Кондолизе Райс (№16, 26 августа 2008 г.): «…Обрушиваться с такого накала бранью на заокеанского политика, который гарантированно не возбудит против тебя уголовное дело, не уволит тебя из газеты и не закроет её, и вообще ни один волос не упадёт с твоей, бескомпромиссного критика, головы, - так вот, это натуральное скотство. Эй, там, в «Известиях» - не будьте скотами, пожалуйста!» - в этом комментарии также нет никакой оценки с политико-идеологической точки зрения, есть только нравственная оценка. Осуждается поведение «Известий», несоблюдение ими норм журналистской этики, но не их политика или их взгляд на ситуацию. Из этого можно заключить, что нередко «Русская жизнь», даже соглашаясь с теми или иными действиями властей, оппозиции, СМИ или отдельных людей, не приемлет то, в какой форме и в каком контексте эти действия совершаются, как они подаются в прессе и на ТВ, какими политическими заявлениями сопровождаются.
Иногда критерием оценки становится не нравственная сторона проблемы, а логичность тех или иных действий, их последовательность, обоснованность, завершённость. То есть, «Русская жизнь» вроде бы и поддерживает определённый шаг власти, но остаётся недовольной оттого, что этот шаг либо странно проводится в жизнь, либо не до конца продуман. Такова оценка «Русской жизнью» принятия закона, запрещающего использовать слово «Россия» и все его производные в названиях коммерческих банков (№15, 13 августа 2008 г.): «Это уже совсем по-нашему - вначале создаётся запрет, а потом целая система возможностей его обойти». И далее: «Гораздо менее корректно, если на то пошло, выглядят названия частных компаний, содержащие корень «гос» - «Ингосстрах», «Росгосстрах». Но, видимо, лоббистские возможности страховщиков оказались более серьёзными, чем возможности банкиров. Ну или просто у депутатов руки не дошли». Олег Кашин здесь не даёт отрицательной оценки самой законодательной инициативе (скорее, он не видит в ней особой необходимости), но недоумевает по поводу непоследовательности законотворцев, по поводу того, что закон выглядит недоработанным, неполноценным.
Все эти особенности оценок в рубрике «Драмы» приводят к тому, что «Русская жизнь» отстраняется от политики, почти выключает её из сферы своих интересов, из сферы своего изучения и анализа. Объектом анализа становится не политика, а влияние политики на умы людей и жизнь в стране. Даже говоря о политике, «Русская жизнь» занимает позицию аполитичную, что в итоге выливается в критику как правительства, так и либеральных и демократических партий, отдельных лиц, организаций, общественных настроений с точки зрения общечеловеческих ценностей, с позиции «хорошо или плохо», «логично или глупо», «адекватно или неадекватно», «последовательно или непоследовательно». Проанализировав материалы в рубрике «Драмы», можно заключить, что «Русская жизнь» готова поддержать любую власть, которая будет последовательна и логична в принятии решений, которая не будет испорчена старыми стереотипами, за которую не будет стыдно. Положительная программа на страницах раздела «Насущное» при этом не просматривается.
Рубрика Евгении Долгиновой «Лирика», следующая за «Драмами», не содержит аналитики и комментариев, она наполняется небольшими зарисовками из личного опыта автора. Эти зарисовки, иногда преднамеренно нейтральные по тону, иногда с ясно ощутимой авторской оценкой, представляют собой иллюстрации к каким-либо тенденциям и типичным явлениям современной русской жизни. Объектом журналистского внимания Е. Долгиновой становятся продавщица, называющая творчество Анны Герман шансоном; глупые вопросы из тестов ЕГЭ; цыганка, пытающаяся дорого продать украденный мобильный телефон; диалоги в блогах на тему российско-грузинский отношений и т.п. Автор всегда рассказывает о конкретном факте, а не о явлении в целом, и эффект типизации возникает благодаря накоплению фактов в течение нескольких номеров, а также за счёт ряда стилистических приёмов.
Во-первых, автор часто прибегает к созданию художественного образа: «В купе ужинает курортное семейство, молча доедает дорожный запас. Измученные жарой и сутками дороги, едят через силу, почти страдальчески. Воняет курица, текут краснодарские помидоры, уксусный дух идет от домашнего вина в пластике. Еда не должна пропадать, - и тяжело, мрачно работают челюсти, по подбородкам стекает горький рабочий пот» («РЖ» №16, 26 августа 2008 г.). Художественный образ, как отмечает И.Б. Роднянская, имеет «поразительное сходство с живой индивидуальностью, которая, будучи прочувствована не извне, как вещь в причинной цепи вещей, а из собственного жизненного центра, также обладает самоценностью «мира» с изнутри координированным пространством, внутренним отсчётом времени, саморегулированием, поддерживающим её подвижную самотождественность». Таким образом, создание художественного образа даже в рамках маленькой зарисовки способствует «узнаванию» читателем персонажа или ситуации, а за «узнаванием» следует восприятие этого персонажа или ситуации как типических.
Во-вторых, журналистка нередко отсылает к собственному опыту, к аналогичным или, напротив, отличным примерам из жизни, из прошлых своих командировок и путешествий, а также к собственным эмоциям, которые могут быть выразителем ощущений многих людей: «Катастрофа в Перми напомнила то состояние липкого, отвратительного страха, с которым каждый раз садишься в самолет - пожилую дребезжащую жестяную банку, - уговаривая себя, что и пилот не самоубийца, на аварийном не полетит, и вообще это бывает так редко, так редко» («РЖ» №18, 24 сентября 2008 г.).
В-третьих, во многих текстах журналистка прямо говорит о типичности описываемого явления, применяя такие обороты, как: «памятуя неоднократные прецеденты», «всё чаще слышу», «ещё раз понимаешь» и др. Тем самым Е. Долгинова как бы «подталкивает» читателя к мысли о повсеместности подобных ситуаций.
В целом, рубрика «Лирика» выполняет иллюстративную функцию, частично перекликаясь с материалами из рубрики «Драмы». Но если в «Драмах» речь идёт о громких событиях и движениях «сверху», то рубрика Евгении Долгиновой представляет взгляд на вещи «снизу», глазами «маленького человека». Она показывает сцены и ситуации из жизни, которые отражают процессы, идущие «снизу», а также влияние громких событий (в том числе тех, о которых речь идёт в «Драмах») на простых людей.
Рубрика «Анекдоты» содержит рассказы о разных вопиющих преступлениях, случившихся в последнее время в стране, и яркие, близкие к художественным комментарии Дмитрия Данилова. Автор всегда выбирает такие факты, которые выделяются трагической нелепостью, «ненормальностью»: ветеран, убивающий сына после небольшой ссоры на материальной почве в День Победы; мужчина, выбрасывающий из окна чужого ребёнка, за которым его попросили последить; двое молодых людей, похитившие 40 тонн чугунных эталонных гирь; девушка, расчленившая собутыльника и упаковавшая его останки в коробку из-под телевизора на балконе и т.п. При этом Д. Данилов часто останавливает внимание читателя не на самом факте преступления, каким бы ужасным оно ни было, а на различных сопутствующих обстоятельствах, на социальном положении жертв и преступников, на абсурдности подобных деяний, на неясности или незначительности мотивов преступников, на их гипертрофированном цинизме, на бессмысленности трагедии как таковой.
Чаще всего, комментируя тот или иной случай, Д. Данилов воспроизводит ситуацию в виде сценки или в форме «потока сознания» преступника, что создаёт живую картину произошедшего и обнажает его абсурдность, бессмысленность. Причины таких трагедий журналист видит в том, что людей сводит с ума быт, однообразность их существования, низкий социальный уровень, а также в глупости и недальновидности жертв и/или преступников. Комментируя случай с девочкой, которую едва не убило выброшенным с балкона диваном, Д. Данилов недоумевает: «По загаженному пустырю потерянно бродит малолетняя девочка. Зачем она забрела сюда, на этот унылый, покрытый мусорным «культурным слоем» пустырь? Наверное, просто так, подобные роковые действия часто совершаются просто так, от нечего делать, от тягучей бессмысленной маеты» («РЖ» №16, 26 августа 2008 г.). Эта «тягучая бессмысленная маета» - удел многих людей в современной России, и это причина многих трагедий и социальных катаклизмов, подчёркивает автор одну и ту же мысль в разных публикациях и разными словами.
Низкое социальное положение и гнетущая будничность уничтожают в людях понятия о добре и зле, разрушают их психику, лишают каких-либо моральных принципов, приходит к выводу Д. Данилов. Страшен подчас не сам факт преступления, замечает журналист, существует «ужас второго порядка - ужас-ужас-ужас, когда на поверхность жизни начинает лезть уже какая-то запредельная чернота, чернуха, когда адом веет. Человек убил человека и закопал его неподалеку от места своей работы. И ходил на работу. Работал на работе, а неподалеку лежал убитый им человек. Интересно, мешало ли это работе? Интересно, кем же он работал?» («РЖ» №15, 13 августа 2008 г.).
Примечательно название рубрики - «Анекдоты». Это название вступает в диссонанс с содержанием материалов: в них нет ничего смешного, речь идёт только о трагических случаях. «Русская жизнь» позволяет себе иронизировать над этими трагедиями, давая рубрике название «Анекдоты», однако к этой иронии создатели журнала прибегают с целью подчеркнуть абсурдность того, что сплошь и рядом творится в России, того, о чём пишет Дмитрий Данилов.
Функция рубрики «Анекдоты» - показ влияния социальных факторов на нравственность, моральные свойства, характеры и поведение людей. По сути, это сужение той же тематики, что наблюдалась в рубрике «Лирика»: если Е. Долгинова подмечает и оценивает ситуации, касающиеся разных сфер человеческой жизни, то Д. Данилов концентрирует внимание исключительно на бытовых преступлениях.
В итоге можно отметить, что разделу «Насущное» также характерно сужение взгляда на проблемы (взгляд «сверху» в «Драмах», взгляд «снизу» в «Лирике», взгляд с одной стороны в «Анекдотах»), разве что здесь отдельные рубрики не связаны какой-либо одной темой. Функция раздела «Насущное» в рамках всего номера - показ действительности в движении, нахождение в реальной жизни прямых и косвенных следствий тех проблем, о которых из номера в номер идёт речь в остальных разделах журнала. «Насущное» - это подборка «живых примеров» из сегодняшнего дня к тому, что анализируется и отмечается в «Думах», «Образах» и т.д., и одновременно это материал, который по мере накопления приводит читателя к тем же выводам, что высказываются на последующих страницах «Русской жизни».
1.4 Раздел «Образы» и многообразие форм представления социально-нравственной проблематики
Важный способ представления социально-нравственной тематики в журнале «Русская жизнь» - это использование нетривиальных форм и приёмов в рамках раздела «Образы». Основным жанром в этом разделе выступает эссе, которое, по утверждению А.Л. Дмитровского, «играет важнейшую социальную роль: персонифицируя в себе обобщённый идеал человека и являясь, одновременно, отражением Я читающего, оно выступает катализатором для самосознания последнего, активизирует его духовную работу по построению индивидуальности. Эссеистическое произведение - со всеми его особенностями: жизненностью, уникальностью и познавательной парадоксальностью - позволяет читателю как-то осознать свою индивидуальность, ощутить реальность своего психического пространства, задуматься о нём, осознать свою личностность, своё Я». Соответственно, каждое эссе пропагандирует те или иные ценности, сравнивая их с теми ценностями, ориентирами и нормами поведения, которые распространены в обществе.
Б.С. Ерасов приводит следующую классификацию ценностей:
«Витальные: жизнь, здоровье, телесность, безопасность, благосостояние, состояние человека (сытость, покой, бодрость), сила, выносливость, качество жизни, природная среда, практичность, потребление и т. д.
Социальные: социальное положение, трудолюбие, богатство, работа, семья, единство, патриотизм, терпимость, дисциплина, предприимчивость, склонность к риску, равенство социальное, равенство полов, способность к достижениям, личная независимость, профессионализм, активное участие в жизни общества, ориентированность на прошлое или будущее, экстралокальная или же земляческая ориентация, уровень потребления.
Политические: свобода слова, гражданские свободы, хороший правитель, законность, порядок, конституция, гражданский мир.
Моральные: добро, благо, любовь, дружба, долг, честь, честность, бескорыстие, порядочность, верность и взаимопомощь, справедливость, уважение к старшим и любовь к детям.
Религиозные: Бог, божественный закон, вера, спасение, благодать, ритуал. Священное Писание и Предание.
Эстетические: красота, стиль, гармония, следование традиции или новизна, культурная самобытность или подражание».
Из всех этих ценностей нас, в силу специфики содержания журнала «Русская жизнь», будут интересовать моральные и социальные ценности. Однако та, классификация моральных ценностей, которую даёт Б.С.Ерасов, представляется нам недостаточной. Более полной и лучше приложимой к нашему материалу является теория потребностей А. Маслоу.
Американский психолог Абрахам Маслоу, занимавшийся разработкой теории человеческой мотивации, к концу жизни существенно развил и дополнил свою классическую «пирамиду потребностей», которая вошла во все учебники по психологии. В частности, им была детально проработана система так называемых «бытийных ценностей», занимающих в «пирамиде» место над физиологическими (воздух, вода, пища, жилище, сон, секс) и базовыми (безопасность и уверенность, любовь и принадлежность, самоуважение и уважении других). А. Маслоу выделил 15 бытийных ценностей, каждая из которых включает в себя ряд свойственных человеку ощущений. Когда человек испытывает эти ощущения, он «очеловечивается», точнее самоактуализируется (такой термин ввёл в оборот исследователь), поскольку эти потребности не менее важны, чем базовые. «Человека, неудовлетворённого в какой-либо из базовых потребностей, мы должны рассматривать как больного или, по меньшей мере недочеловеченного человека», - этот постулат учёный экстраполирует и на пятнадцать бытийных ценностей.
В своей последней работе «Новые рубежи человеческой природы» (1971 г.) А. Маслоу приводит таблицу, в которой противопоставляет пятнадцати высшим («бытийным») ценностям так называемые метапатологии - то есть, ценностные отклонения, связанные с неудовлетворённостью тех или иных бытийных потребностей. Метамотивы (то есть, те самые 15 высших ценностей) представляются психологу «биологически необходимыми для того, чтобы (а) в негативном аспекте - избежать болезни и (б) в позитивном - достичь полной человечности». То есть, высшие ценности и метапатологии взаимоисключаемы.
Метапатологии - это повсеместные явления негативного толка, которые по сути являются неназванными по сей день болезнями. Им подвержены как отдельные люди, так и в определённой степени общество в целом. «Болезнь» общества - это то, что мы называем «неприятной атмосферой», некий набор ощущений, свойственный массам в конкретный исторический момент. Среди основных метапатологий можно назвать, например, ощущение хаоса или бессмысленности бытия, депрессия, потеря интереса к миру, цинизм, нигилизм, вульгарность, видение всего чёрно-белым, ненужное усложнение простых ситуаций и др. Также к «болезням» относятся негативные свойства характера и модели поведения, ставшие в силу разных причин «модными», нормальными в обществе, перешедшие в разряд стереотипного поведения.
Раздел «Образы» является постоянным и, как правило, занимает самую большую площадь в журнале (в каждом номере здесь помещается 5-8 материалов). Авторам данного раздела не ставится никаких формальных ограничений: так, в №20 (22 октября 2008 г.) поэт и публицист Дмитрий Воденников даже написал два больших стихотворения, соотносившихся с темой номера. Эта рубрика - наиболее «художественная» из всех, и подчас только связь со стержневой проблемой придаёт помещённым здесь материалам публицистический окрас.
Например, статья Натальи Толстой «Суточные» (№16, 26 августа 2008 г., тема номера «Родина») представляет собой рассказ о том, как руководитель небольшого ансамбля Виктория получила от богатой шведской дамы приглашение выступить в Стокгольме на «русском вечере» и на вопрос о гонораре ответила: «Я думаю, что вы знаете, сколько стоит выступление музыкантов такого уровня». В итоге шведка не захотела платить Виктории и её ансамблю ни копейки: «Я оплатила им билеты на самолёт, оплатила гостиницу. Им мало? Ведь в Петербурге ни о каком гонораре речи не шло!».
Вне журнального контекста этот материал выглядел бы обыкновенным художественным рассказом, однако в соотнесении с темой номера («Родина») он работает по-другому: метапатология, обнаруженная в нём (бессмысленное усложнение простой ситуации), предстаёт уже как иллюстрация одной из негативных черт, свойственных русской нации и России в целом. При этом оценка данной метапатологии явно не выражена, используется приём отстранения автора от происходящего. Автор, являясь одним из участников событий, совершает в тексте минимум действий («Моё дело маленькое, я переводчица»), а лишь наблюдает со стороны и делает время от времени оценочные замечания: «Почему не сказать прямо: хотим столько-то?». Автор играет роль резонёра. При этом Н.Толстая выходит на проблему русской ментальности - а именно такой черты русского человека, как неспособность творить за деньги. Это свойство вступает в конфликт с другим - с оскорблённым национальным достоинством: талантливые музыканты, исполненные гордости от выступления на «русском вечере» в Швеции, остались без награды за свой труд. Труд творческого человека, сам талант его обесцениваются, оказываются ничего не значащими в условиях рынка. В подтексте явно ощущается раздражение автора описанной ситуацией.
Материал Александра Русанова «Дача, Жанна, драка с дураками» (№15, 13 августа 2008 г., тема номера «Август») также представляет собой художественное произведение - рассказ о событиях в жизни автора в августе 1991 г., когда он ещё был подростком. Публицистическое начало проявляется в минимальной степени: автор стремится передать то настроение, которое царило в его душе в момент смены эпох, в сложный и необычный исторический период.
А. Русанов запечатлевает в своём рассказе несколько дней из судьбы героев, дней, в которых их судьбы переплелись. Сам автор, девушка Жанна, её отец, хулиган Сире оказались в августе 1991 г. в одном месте, в пределах одного дачного массива - и у каждого из них, как бы дальше ни сложилась жизнь, этот исторический момент оказался раз и навсегда связанными с лицами этих людей. Публицист говорит о том, что случилось с каждым в дальнейшем, в новый исторический период: «Скоро её отец нашёл себя в бизнесе, я бываю на даче, мы с ней дружим, она родила двойню, выйдя замуж за узбека, мастиф её через два года подох, Сире забрали в армию, он вернулся и стал шофёром местного такси». Говоря о неумолимом движении жизни, о неизбежности изменений и расхождения судеб разных людей, автор устанавливает ценность «Жизненность», которую А. Маслоу определяет как «саморегулирующийся процесс, отсутствие омертвелости, спонтанность». То есть, классическое выражение о «жизни, не стоящей на месте» - это утверждение ценности «Жизненность». Косность и омертвелость, отсутствие изменений и предопределённость событий - это, напротив, явления деструктивные, «болезненные» для личности. Даже несмотря на лирическую интонацию, А. Русанов своим рассказом выступает против этих метапатологий.
Тексты, помещённые в рубрике «Образы», во всех номерах журнала касаются социально-нравственных проблем. Материал Захара Прилепина «Страшнее, чем смерть» (№18, 24 сентября 2008 г., тема номера «Страхи») содержит несколько интересных приёмов подачи такой информации и её оценки.
Подзаголовок материала - «Записки смелого человека» - отсылает к Ф.М. Достоевскому с его «Записками из подполья» или к М.А. Булгакову с «Записками юного врача» и «Записками покойника». Эти названия объединяет принципиальное абстрагирование автора от собственного текста. То есть, автор, используя третье лицо в заглавии, говорит тем самым читателю: это создано не мною, текст писал тот, кто упомянут в названии, а не я сам. Таким образом, подзаголовок «Записки смелого человека» передоверяет дальнейшее повествование рассказчику. Однако после прочтения всего эссе становится ясно, что в тексте действует не рассказчик, а автор - лирический герой. З. Прилепин использует лирического героя для того, чтобы сделать акцент на его мыслях и переживаниях, на восприятии им проблемы боязни смерти. Так автор переносит внимание читателя с самой проблемы на рефлексию по её поводу. Такой приём применяется потому, что проблема боязни смерти является предметом изучения философов, а цель автора не в философствовании и не в вовлечении аудитории в подобные размышления. Цель автора - заставить читателя оценить самого себя, пересмотреть собственное отношение к смерти. Налицо социально-нравственная проблематика.
Помимо лирического героя, отождествляемого с самим З. Прилепиным, в тексте действуют и иные герои. Они не имеют имён и обозначаются как «знакомый», «один мой приятель», «другой ясный и трезвый человек», их функция - произнести такую реплику, которую будет оспаривать Прилепинское альтер-эго. Причём эти неназываемые персонажи всегда считают себя носителями истины, но в беседах с лирическим героем предстают нелепо. Виртуальные действующие лица призваны организовать диалог внутри текста и сразу же указать на авторскую оценку обсуждаемой проблемы. Каждый вводимый герой является выразителем определённой негативной тенденции.
З. Прилепин находит несколько таких негативных явлений, поразивших современное российское общество. Эти психологические явления точно совпадают с метапатологиями, выделенными А. Маслоу.
Во-первых, выходит на поверхность такая психологическая «болезнь», как осознание бессмысленности жизни. В одном из фрагментов лирический герой З. Прилепина говорит о том, что его знакомым опостылело всё, даже столь любимая раньше выпивка: «…Знают наверняка, что всё это не избавленье, потому что белая, сорокаградусная дура… не спасает! не хранит!... не избавит никогда от неминуемого». Алкоголь, некогда казавшийся им одной из немногих осмысленных радостей в жизни, утрачивает своё влияние и не приносит облегчения. З. Прилепин, прибегая к приёму сарказма, высказывает мысль о том, что социальный эскапизм - это тупиковый путь: «Много ли ума надо для дурацкого дела».
Во-вторых, автором отмечается свойственное людям отчаяние: «Половина человеческого рассудка тратится на жуткую обиду: зачем Ты придумал так, что мы исчезаем?» Люди не видят никакого выхода из состояния непонимания своей миссии, не находят своего места в жизни. Возможный выход З. Прилепин намечает дальше.
Ценность «вера», в пирамиде А. Маслоу соответствующая ценности «Истина», утверждается автором за счёт иронической оценки носителей метапатологий, выставления этих вспомогательных героев в нелепом виде. Кроме того, автор надевает на своего лирического героя маску лёгкой инфантильности, беззаботности. Создаётся образ автора как человека, чьё представление о мире не испорчено влиянием стереотипов. Этим незамутнённым взглядом он смотрит с иронией на тех, кто смерти боится, и противопоставляет им свои отсутствие страха и ощущение осмысленности бытия.
Таким образом, приём иронии в тексте З. Прилепина сочетается с введением героев - носителей негативных черт и с противопоставлением избавленного от стереотипов лирического героя-маски этим вспомогательным персонажам.
З. Прилепин осмысливает в художественной форме две причины возникновения и развития названных выше метапатологий. Первая причина - отсутствие у людей веры в широком смысле. Вторая причина читается в подтексте: она заключается в общественно-политическом хаосе, произволе и беззаконии на всех уровнях жизни. То есть, налицо неявная критика, недовольство существующим строем, проявление оппозиционности текущей власти. Из этого нельзя заключить, что «Русская жизнь» - оппозиционное издание, однако напрашивается вывод, что авторы её могут получить право высказаться независимо от своих политических убеждений. Одна из целей «Русской жизни» - стать площадкой для общественного диалога, для открытого обсуждения и осмысления современной жизни в России.
В другом эссе, «Мещанство приятное и последовательное» (№1, 18 января 2008 г., тема номера «Потребление»), Захар Прилепин переосмысливает понятие «мещанство», традиционно оцениваемое интеллигенцией негативно. Образ «последовательного мещанина» вырастает у публициста в образ активного члена гражданского общества, готового защищать прежде всего свои интересы и жизнь своих близких от государства, которое то и дело стремится эти интересы ущемить. Автор пытается разрушить стереотип о мещанине как о «сером», безвольном человеке и создаёт для этого «положительный образ»: «Нормальный мещанин бережёт свой прекрасный уголок с канарейкой, у него замечательно развито чувство собственности, он неустанно заботится о себе и своих близких, называя их пошлыми ласкательными именами, к примеру, как это делаю я. И если он чувствует опасность, грозящую ему и его канарейке, он немедленно берёт лом, кол, дрын и сносит любой напасти наглую башку. Пой, моя канареечка, никто тебя не тронет». З. Прилепин осуждает пассивность «маленького человека», нежелание и неспособность бороться за свои права и отстаивать свои интересы. Автор утверждает своим текстом такие «бытийные» ценности, как «Самодостаточность» («не нужно ничего другого, чтобы быть самим собой») и «Справедливость» (включает в себя такие понятия, как «долженствование» и «соразмерность»).
Другой путь, по которому идут авторы «Русской жизни» в рамках рубрики «Образы», - это нравственная оценка через создание художественного образа. Примером может служить материал Людмилы Сырниковой «Советы умной женщины» (№20, 22 октября 2008 г., тема номера «Грехи»). В нём рассказана история «немолодой женщины с искусствоведческим образованием, без пяти минут доктора наук, важного газетного критика», приглашённой на работу колумнистом в глянцевый журнал для ведения рубрики «советов умной женщины». Автор показывает, как с каждым месяцем снижается качество и глубина колонок Светланы (так зовут героиню), а сама она при этом продолжает гордиться своими выдающимися умственными способностями: «Пусть глянцевые обезжиренные девушки утрутся после такого плевка», - говорит героиня, радуясь удачной строчке.
Для создания художественного образа Л. Сырникова применяет три приёма.
Первый приём - это использование художественных деталей: портретных («…пряча ноги в дешёвых туфлях…», «критик-колумнист пьёт среди ночи седалгин, чтобы избавиться от головной боли…»), вещных («главный редактор… поворачивает маленькую чашечку вокруг своей оси, и чашечка нежно-нежно скрипит, будто попискивает…») и психологических («она… торжествующе, горделиво, сжав руку в кулак, грозит небесам, а на самом деле - шоу-бизнесу»). При этом портретные и вещные детали здесь также выполняют функции психологическую и характерологическую - то есть, вещи характеризуют того, кому принадлежат. Детали психологические, помимо основного своего назначения, представляют авторскую оценку героини.
Помимо художественных деталей, автор использует сквозной мотив. Таким мотивом здесь является повторяющееся общение героини с главным редактором, когда он даёт ей очередное задание. Если в первый раз это происходило при личной встрече за чашкой кофе, то во второй раз уже по телефону, а в дальнейшем - и вовсе по электронной почте. Л. Сырникова показывает, как по мере развития снобизма героини (при деградации её способностей) меняется и отношение к её труду: оценка начальства снижается с высокой до нейтрально-незаинтересованной. Светлана из «умной женщины» превращается для редактора в такого же сотрудника, как и остальные.
Большое значение в материале Л. Сырниковой приобретает также приём игры. В финале рассказа редактор даёт героине задание написать колонку про гордость, и Светлана первым делом открывает словарь, где читает определение этого понятия: «В христианстве гордыня считается самым тяжким из семи смертных грехов, считается, что именно она привела к падению Люцифера, ставшего Сатаной». Цитатой из справочника и заканчивается текст Л. Сырниковой. Смысл, заложенный в цитате, накладывается на тот образ Светланы, который создавался у читателя в процессе чтения, и наложение, совпадение этих двух элементов (художественного образа из статьи и дефиниции из справочника) создаёт эффект игры. Как результат этой игры, возникает и авторская оценка.
Примером подчинения всего текста демонстрации одной конкретной метапатологии может служить очерк Дмитрия Данилова «Туда и обратно» (№21, 5 ноября 2008 г., тема номера «Добродетели»). Очерк представляет собой подробный рассказ о пути, который проделывает персонаж (действие идёт от первого лица), чтобы добраться на работу и обратно домой, сколько всего неприятного ему необходимо на этом пути вытерпеть. Д. Данилов, используя свой традиционный приём очуждения, создаёт образ человека не как живого существа, а как функции: герою и всем окружающим свойственная крайняя степень обезличенности, исключительная стереотипность действий. Каждый человек предстаёт в очерке Д. Данилова в образе винтика некоей огромной машины, остановить которую невозможно, всё подчинено тотальной механизации. Как отмечает Ж.Ю. Ерёмина, «механизация жизни производит впечатление конца духовности в мире. Отставая от Запада в развитии технологий в течение десятилетий, мы начали активно догонять его за последние несколько лет. При этом идеологическое и философское обеспечение безнадёжно отстало от чисто технологического».
То есть, торопясь заработать деньги и не имея возможности зарабатывать суммы, адекватные количеству затраченных сил, люди вынуждены включаться в эту систему: успевать как можно больше, чтобы обеспечить хотя бы сегодняшний день, и терпеть неудобства. Терпение становится главной чертой современного человека в России: «Нет, конечно, устаю, по два с половиной часа в один конец, конечно, старик, устаю. Достало уже, честно говоря. Ну а что делать, работа она и есть работа. Работа хорошая, надо как-то крутиться, как-то держаться, ну ты понимаешь. Есть такое слово - надо. Ничего, ничего. Ничего», - говорит герой очерка Д. Данилова, выражая эту идею. Люди вынуждены терпеть то, что им приходится тратить на дорогу на работу по пять часов в день, переносить много других трудностей потому, что обеспечить свою жизнь на месте очень тяжело. Так в очерке Д. Данилова на уровне подтексте проявляется проблема неравных возможностей в российских городах и неравномерного развития городов: люди, живущие, к примеру, в Подмосковье, вынуждены тянуться в Москву, так как у себя они не могут найти достойную работу.
Весь текст представляет собой описание одного дня из жизни человека, поражённого метапатологией механизации жизни. Соответственно, и все выразительные средства направлены на то, чтобы показать, как механизация (следствие проблем политико-экономических) влияет на обычного человека. Д. Данилов не утверждает «бытийных ценностей» напрямую, однако сам факт создания негативного образа метапатологии является пропагандой ценности, ей противостоящей: эту ценность А. Маслоу называет «Жизненностью».
Схожа проблематика эссе Михаила Харитонова «Хотим длиннее» (№14, 17 июля 2008 г., тема номера «Телевизор»). Размышления на тему популярности сериалов приводят автора к выводу о том, что сериалы становятся причиной стереотипизации мышления людей: «Если уж люди нечто смотрят долго - они неизбежно будут воспринимать показываемое как нечто нормальное. В фильме можно поддерживать ощущение нереальности и экстремальности происходящего - это даже уместно. Но сериал настраивает на то, что показываемое - это обычная такая нормальная жизнь». Причина же популярности сериалов, по мнению М. Харитонова, заключается не только в социальном эскапизме, который свойствен современным россиянам, но и в том, что своя жизнь воспринимается людьми как неполноценная, неяркая, неинтересная. То есть, причина интереса к сериалам и, как следствие, эскапизма и стереотипности мышления, в распространённости в обществе метапатологий, обозначенных А. Маслоу как «Потеря вкуса к жизни» и «Потеря интереса к миру». Эти социальные «болезни» являются следствием депривации таких «бытийных» ценностей, как «Жизненность» и «Богатство» (в значении «насыщенность», «полнота» жизни). Утверждение этих ценностей производится через негативную оценку явления, сопутствующего депривации (в данном случае - приверженности просмотру сериалов).
Важную роль в эссе М. Харитонова играет «обрамляющая история»: материал начинается с рассказа (как будто бы из личного опыта автора) о том, как одна влюблённая пара, у которой дело шло к свадьбе, развалилась из-за пристрастия девушки к просмотру «Санта-Барбары». Это довольно длинный фрагмент текста, написанный как художественное произведение. За ним следуют авторские размышления по заявленной теме (теме сериалов), в которых этот художественный фрагмент никак не упоминается. Публицистическая и художественная части в эссе М.Харитонова существуют автономно, связаны они только единой темой. Автор как бы создаёт два отдельных текста в одном, причём один из них, художественный, выступает одновременно в качестве информационного повода и в качестве иллюстрации к размышлениям публициста.
В финале материала М. Харитонов возвращается к истории, рассказанной в начале, и продолжает её, причём продолжение таково, что делает финал открытым: автор, выступающий в роли персонажа, встречается с той самой девушкой, пристрастившейся к «Санта-Барбаре», и та заявляет ему, что причина её расставания с тогдашним возлюбленным вовсе не в этом. Девушка говорит, что на самом деле причина была в другом, а то, что известно ему, автору-персонажу, это выдумки её подруги. «Это она у меня, между прочим, Александра увела. Рассказать, как всё было? Только не для передачи, хорошо?» - говорит героиня. Автор завершает эссе такими словами: «Хорошо, - подтвердил я и придвинулся поближе, прикидывая, кому я буду рассказывать эту историю в первую очередь».
Таким образом, художественная часть эссе М. Харитонова становится не просто иллюстрацией к его размышлениям, она превращается в эпизод, очень похожий на эпизод классического сериала: любовный треугольник, сплетни, тайны, расставания, разговоры героев. Жизнь неотличима от сериала, и этот сериальный (жизненный?) сюжет вплетается в текст эссе, создавая эффект игры. Автор использует этот необычный приём не только для усиления эффекта от собственных рассуждений, но и для утверждения конкретной идеи. Если в публицистической части эссе высказывается мысль о том, что сериалы так популярны благодаря своей жизнеподобности, то художественная часть развивает эту мысль в подтекстовое утверждение, что жизнь куда более «сериальна» (то есть, интересна, насыщенна и неожиданна), чем телевизионное «мыло». Это служит ещё одним утверждением «бытийных» ценностей «Жизненность» и «Богатство».
Стоит отметить, что публицистическая часть обрамляется частью художественной в большинстве эссе М. Харитонова, помещённых под рубрикой «Образы».
В эссе «Швайнехунд» (№7, 6 мая 2009 г., тема номера «Лень») Михаил Харитонов использует другой приём - приём создания сквозного аллегорического образа. Анализируя такое негативное явление, как лень (в самом широком смысле), он прибегает к замене русского слова немецким: по-немецки «лень» - «innere Schweinehund», что М. Харитонов переводит как «внутренняя собако-свинья» или «нутряная свинопсица». Образ этой «свинопсицы», введённый в начальной части текста, становится ключевым для развития авторской мысли в дальнейшем: публицист начинает рассматривать лень как сочетание черт «свинских» (когда человек не желает даже рукой пошевелить, когда он уподобляется Обломову) и «сучьих» (когда вместо того, чтобы заняться действительно крайне важным для него делом, человек с утроенной энергией занимается чем угодно, кроме этого). «Швайнехунд», то есть лень, в трактовке М. Харитонова представляется неким живым существом со своим характером, привычками, настроениями, своеобразным демоном, живущим внутри человека, с которым можно если не разговаривать, то как минимум пытаться взаимодействовать.
Текст Михаила Харитонова в итоге становится похожим на описание какого-то неизученного опасного животного, которое тем не менее в общих чертах знакомо каждому. Это животное - воплощение нескольких метапатологий, а именно ощущения бесполезности попыток, отсутствия стимулов к работе, потери вкуса к жизни. Эти метапатологии, по А. Маслоу, возникают вследствие депривации таких бытийных ценностей, как «Жизненность», «Совершенство» и «Завершённость». То есть, человек, подвергшийся вредному влиянию лени, ощущает себя неполноценным, растратившим силы впустую, он не движется к самоактуализации и, по сути, занимается, саморазрушением (ибо всё, что не движет человека к самоактуализации, является деструктивным) - такова ключевая мысль статьи, если подходить к ней с точки зрения теории А. Маслоу.
Рисуя яркий художественный образ «швайнехунда» и человека, столкнувшегося с этим «животным», Михаил Харитонов тем самым скрыто пропагандирует своим текстом перечисленные выше три бытийных ценности - «Жизненность», «Совершенство», «Завершённость». В этой статье авторские рассуждения не выходят на какие-либо политические обобщения: автор осуждает (а также даёт в конце материала и субъективные советы) лишь тех людей, которым свойственна лень, но не критикует социум, политический строй или какие-либо общественные тенденции - его критика направлена исключительно на отдельное читательское сознание.
Положительная нравственная программа Михаила Харитонова, высказанная в конце материала, такова: когда в какой-то момент «швайнехунд» превращается в мучающий человека вопрос о том, нужно ли вообще делать то, что он делает (то есть, когда однообразная, вызывающая отвращение рутинная деятельность порождает вопрос о смысле жизни), необходимо «оставить все дела, включая самые срочные, презреть все злобы дня, наплевать на любимые страхи и обычные удовольствия, и в самом деле подумать: нужен ли я кому-то, и прежде всего себе?». Результатом таких размышлений в критической психологической ситуации, по мнению автора, является то, что человек приходит к волевому решению коренным образом изменить свою жизнь: «…Замызганный алкоголик перестает пить и начинает рисовать акварели. Или совсем неожиданно - когда, скажем, человек писал заказные статейки, а становится политическим трибуном радикального свойства... <…> Такой человек может устать - физически или умственно. Он может бросить дело - если сочтёт, что оно бесполезно. Он может ошибаться, иногда сильно. Но вот чего у него нет - так это чувства тяжести и отвращения к тому, что он делает. У него нет швайнехунда». Это - утверждение бытийной ценности «Жизненность», то есть пропаганда динамичности жизни, способности человека преодолевать механизацию своего существования.
Таким образом, эта ценность утверждается в статье «Швайнехунд» дважды. Сначала, вместе с двумя другими высшими ценностями, это происходит через создание художественного образа описываемого негативного явления, причём негативное явление превращено в некое живое существо со своими повадками («швайнехунд - существо умное, изобретательное и невероятно вредное») и даже физическими особенностями («жирная поросячья часть швайнехунда»). Делая этот образ малопривлекательным, неприятным, автор тем самым вызывает неприятие у читателя тех метапатологий, которые этот образ олицетворяет, и утверждение бытийных ценностей идёт «от противного», как в эссе Захара Прилепина «Страшнее, чем смерть». Затем, в финальной части текста, публицист утверждает ценность «Жизненность» через создание положительного примера, и здесь большое значение приобретает последняя фраза: «У него [положительного образа] нет швайнехунда». Автор возвращает читателя к первой части статьи, создавая кольцевую композицию. Положительный образ, созданный во второй половине материала, противопоставляется отрицательному («швайнехунду»), подробно развёрнутому в первой половине.
1.5 Ценности, проблематика, коммуникативная стратегия и целевая аудитория издания
Подача социально-нравственной проблематики в очерковой и эссеистической форме, принципиально субъективное осмысление сложных вопросов (прежде всего, в рамках рубрики «Образы»), направленность на познание мира через художественное его моделирование - характерные черты публицистики в журнале «Русская жизнь».
В ходе нашего исследования был проведён ценностный анализ 158 материалов, опубликованных в журнале «Русская жизнь» под рубрикой «Образы» в течение последних полутора лет (все номера за 2008 г. и все номера за 2009 г., вышедшие по 6 мая). Результаты исследования демонстрируют, какие ценности пропагандируются в журнале «Русская жизнь» чаще всего и, соответственно, какие проблемы занимают ключевое место в издании.
Так, наиболее частотной на страницах «Русской жизни» является прямая или косвенная пропаганда ценности «Жизненность», которая, по теории А. Маслоу, означает восприятие жизни как непрерывного изменяющегося процесса, которому свойственны саморегуляция и определённая спонтанность. Жизненность - это ценность самовыражения человека, поиска и стремления к новизне, она исключает страх перед завтрашним днём и, самое главное, она подразумевает отсутствие стереотипного мышления. Ключевая цель, которую преследует «Русская жизнь», - это борьба со стереотипами в самых разных их проявлениях: однообразие жизни, мыслей людей, штампованность судеб и повторение ошибок. Чаще всего причиной массового распространения стереотипов называется капитализация жизни, капиталистическая мораль в целом, а также влияние СМИ.
Ценность «Самодостаточность», занимающая второе место по частоте утверждения на страницах журнала, подразумевает не просто свободу индивида, а «преодоление среды», способность жить по своим законам, не впадая в крайнюю зависимость от внешних факторов. Чаще всего эта ценность пропагандируется путём создания негативного образа метапатологии, ей противоположной, - как в эссе Л. Сырниковой «Советы умной женщины» (№20, 22 октября 2008 г.). То есть, «Русская жизнь» сетует на то, что человек в современной России находится в крайней зависимости от обстоятельств, а его собственные моральные силы являются недостаточными для преодоления этой зависимости. Причина неспособности бороться со средой и соблазнами, лишающими человека самодостаточности, чаще всего скрывается в подтексте: отсутствие идеологии в современной России и подмена идеологии пропагандой потребления, наживы, создание культа «золотого тельца».
Ценности «Порядок» и «Справедливость», являющиеся родственными по теории А. Маслоу, частично перекликаются с ценностью «Самодостаточность» и подразумевают стремление общества к саморегуляции, к тому, чтобы каждый человек ощущал себя защищённым от внешних влияний. Утверждение этих ценностей также производится «Русской жизнью» через обнаружение и осуждение метапатологий, вызываемых их депривацией, для чего используются приёмы иронии, сарказма, игры, создания художественного образа и др. Одним из важных элементов ценности «Справедливость» по А. Маслоу является «непредубеждённость и беспристрастность», то есть, утверждение этой ценности также подразумевает стремление к избавлению людей от стереотипов.
Ценности «Цельность» и «Единство противоположностей», как и другие ценности, утверждаются на страницах «Русской жизни» путём нахождения и выставления в негативном свете таких метапатологий, как атомизм, хаос, упрощённый взгляд на мир, разобщённость людей. То и дело авторы «Русской жизни» касаются проблем разобщённости современных россиян как на уровне родственных и дружеских связей, так и на уровне деловых контактов. Отсутствие естественно сформировавшегося единства - одна из главных проблем российского общества последних двух десятилетий, более того, тенденции развития общества таковы, что разобщённость и атомизм будут усиливаться в дальнейшем. «Русская жизнь» отнюдь не предлагает разрушить капиталистическую систему и создать вместо неё что-то новое, но она призывает помнить и о морали, нравственности, духовных потребностях людей, которые в последние годы оказываются «лишними». В подтексте многих материалов лежит идея о необходимости выработки такой идеологии, которая сплотила бы людей в России на основе ценностей духовных, моральных, а не материальных. «Русская жизнь» постоянно напоминает читателям: бытие, конечно, определяет сознание, но и сознание в соответствии с диалектическим принципом оказывает серьёзное влияние на бытие. И если сегодня заботиться только о бытии, забывая о сознании, то завтра может остаться только небытие, и российское общество в своём развитии придёт в тупик. Однако каких-либо конкретных идей о том, какой могла бы быть альтернативная идеология, объединяющая общество, издание не высказывает.
Таким образом, основная задача «Русской жизни» заключается в привлечении внимания к нравственным проблемам в контексте современности. На нравственной основе должна быть создана идеология, которая смогла бы стать альтернативой идеологии потребления и обогащения. Для того чтобы такая единая идея смогла родиться в нашем обществе, необходимо избавить общество от старых стереотипов, навязанных в советское время и в 1990-е гг., учитывая, что стереотипность мышления свойственная не только представителям низших классов, но и интеллигенции и классам, управляющим страной. Можно предположить, что «Русская жизнь», в соответствии с двухступенчатой моделью коммуникации П. Лазарсфельда, стремится воздействовать на сознание масс через лидеров общественного мнения - журналистов, писателей, публичных персон, политиков и общественных деятелей, - предложив свои идеи в первую очередь им.
Коммуникативную стратегию издания можно охарактеризовать как смешение конвенциональной и пропагандистской стратегий с тяготением к использованию приёмов активного воздействия на аудиторию. К таким приёмам относятся резко негативные, иронические и саркастические оценки, создание образа негативного явления как образа врага, мифологизация явлений и объективизация субъективных суждений. Среди приёмов конвенциональной стратегии следует назвать провоцирование читателя к сомышлению, презентация в рамках одного номера разных точек зрения на проблему, представление альтернативных выводов в рамках одного материала, приём «открытого финала» и др.
Целевая аудитория «Русской жизни» - представители гуманитарной интеллигенции в возрасте от 30 до 60 лет (хорошо помнят советские времена, а в 90-е гг. были в зрелом возрасте), способные понять все культурные цитаты и аллюзии, встречающиеся в текстах, и расшифровать подтексты. Однако эта целевая аудитория значительно сужается, во-первых, из-за использования специфических сложных форм и предельной эссеизации текстов (часто баланс художественной публицистики и аналитики чересчур смещается в сторону первого); во-вторых, из-за подчас чрезмерной «литературоцентричности» материалов (тогда как гуманитарная интеллигенция - это далеко не одни филологи); в-третьих, из-за использования авторами грубой лексики, молодёжного сленга (в том числе Интернет-сленга) и жаргонизмов (это нередко вызывает неприятие издания старшими представителями целевой аудитории); в-четвёртых, из-за проблем с распространением издания (даже в Москве журнал трудно найти в продаже, а во многих провинциальных городах, в том числе и в Волгограде, он не распространяется вовсе); в-пятых, из-за отсутствия продуманной и чёткой стратегии по продвижению и рекламе издания. В итоге, в связи с перечисленными проблемами, «Русская жизнь» превращается в издание для очень узкого круга людей, едва ли не в издание «для своих», и до всей целевой аудитории не доходит.
А. Тимофеевский, шеф-редактор «Русской жизни», в интервью Интернет-порталу Openspace.Ru так характеризует аудиторию и коммуникативные задачи издания: «В конечном счете мы все пишем - и всегда писали - для двух десятков читателей. <…> Никогда никакие ширнармассы никем из нас не интересовались и никого из нас не интересовали. Впрочем, нет - вот, скажем, Максим Соколов, он в самом деле озабочен широким читателем. Потому что хочет, чтобы народ понял ту идеологию, ту правду, которую он несёт-выражает. У нас, авторов не политических, нет такой задачи. Мы говорим о чём-то абстрактном, неуловимом, а значит, мало кому доступном». Таким образом, главной задачей издания является воздействие на лидеров общественного мнения, а уже через них возможно воздействие и на массы людей.
2. Проявление авторской индивидуальности в рамках концепции журнала «Русская жизнь»
Одной из особенностей журнала «Русская жизнь» является то, что авторская индивидуальность в осмыслении той или иной проблемы выводится на первый план, и каждая рубрика, каждая тема номера развёртываются особым образом, как бы преломляясь через череду авторских «призм». При этом главную роль играют постоянные авторы: их собственные стили и формы подачи остаются узнаваемыми, и каждый публицист вне зависимости от темы номера выполняет в журнале определённую функцию. Материалы одного и того же журналиста могут быть помещены под разными рубриками, но даже несмотря на это разные публикации некоторых авторов в силу тематической, проблемной и формальной специфики, узнаваемости выглядят как отдельные рубрики. Таковы традиционные для «Русской жизни» путевые очерки Дмитрия Данилова (которые могут найти место и под рубрикой «Образы», и под рубрикой «Гражданство»), статьи о бытовых преступлениях в российской провинции Евгении Долгиновой, псевдоискусствоведческие тексты Аркадия Ипполитова (могут быть опубликованы в рубриках «Думы», «Образы», «Художество»), социально-нравственные размышления Михаила Харитонова (выходят как под рубрикой «Думы», так и под рубрикой «Образы») и др.
В связи с этим нам представляется логичным рассмотреть формальные особенности и отдельные необычные приёмы как отражение специфики всего издания на примере материалов двух авторов - Аркадия Ипполитова и Дмитрия Данилова.
.1 Публицистика Аркадия Ипполитова в контексте издания
Аркадий Ипполитов (р.1958) - искусствовед и публицист, с 1989 г. работает хранителем итальянских гравюр в Государственном Эрмитаже. Его тексты, опубликованные в «Русской жизни», на первый взгляд не касаются современности и актуальных проблем: многие из них похожи на рассказ о каком-либо произведении искусства (чаще всего это творения итальянских мастеров - Рафаэля, Микеланджело, Тициана и др.), на пересказ античного мифа или христианской легенды с авторским комментарием, на искусствоведческие статьи. Однако это - всего лишь оболочка для размышлений на темы, актуальные сегодня.
Ярким примером может служить статья «Бедность Святого Франциска» (№21, 5 ноября 2008 г., тема номера «Добродетели»), представляющая собой рассказ о жизни христианского святого с «мирской» точки зрения. А. Ипполитов рассказывает об этом человеке, жившем на рубеже XII-XIII вв., часто прибегая к параллелям с современностью: «Торговать, как принц, - это какой-то оксюморон, странное достоинство, напоминающее о современном гламурном Милане и элегантных менеджерах-приказчиках из бутиков мужской одежды». Или: «Франческо почувствовал раскаяние, побежал вслед за ним [за нищим], догнал его и одарил узорчатыми материями. Милая причуда, похожая на благотворительную акцию современной высокой моды: модное дефиле в пользу голодающих, поешь пирожных, если у тебя нет хлеба». Подача истории Святого Франциска с точки зрения сегодняшней действительности подчёркивается также использованием ссылок на культуру XIX-XX вв. при создании художественного образа: так, описывая итальянскую провинцию, автор сравнивает её с кадрами из фильма «Амарконда» Федерико Феллини, а рассказ о характере Франциска он заканчивает такими словами: «Казалось, что у него нет врагов. Что-то среднее между князем Мышкиным и Себастьяном Флайтом».
Кроме того, статья имеет подзаголовок «Истоки современной добродетели» и открывает первую из главных рубрик номера - рубрику «Думы». Первая статья в рубрике «Думы» призвана очерчивать круг проблем и указывать основные векторы развития главной темы в дальнейшем, и на первый взгляд история жизни христианского святого едва ли выглядит здесь уместной. Но главная цель этой статьи - показать в образной форме на реальном примере то, какая основа современной добродетели, что в наши дни считается в обществе высшим духовным достижением и почему.
На достижение этой цели работает весь текст А. Ипполитова, основная мысль которого такова: Франциск Ассизский, отказавшийся от своего богатства и успеха и избравший путь нищего проповедника вместо пользователя благ мирских, - это образ, который в современном контексте воспринимается массами положительно, образ, к которому многие стремятся как к нравственному идеалу. То есть, в эпоху господства капитала, когда массовая истерия по поводу заработка денег преодолевает некую пиковую точку, появляется всё больше людей, готовых от материальных благ принципиально отказаться ради каких-либо духовных целей. И такие люди сегодня вызывают уважение и даже зависть. Всё это автор называет «добродетелью отказа в эпоху накопления».
Но в своих рассуждениях А. Ипполитов идёт дальше. Последние строки его статьи содержат сомнение: а точно ли эта тенденция является добродетелью? «Не является ли отказ просто соблазном?» Публицист отмечает: «…Отказываться можно, только когда имеешь, когда стыдно быть бедным. Когда же бедным быть не стыдно, отказываться не от чего». Таким образом, возникает эффект грустной иронии: то, что кажется современному человеку добродетельным (и что автор описывает как добродетель), на самом деле таковым может и не являться, - следовательно, появляется мысль о том, что люди запутались в ценностях и нравственных ориентирах, не могут точно определить, правильно ли они живут. Автор на уровне подтекста ставит проблему отсутствия чётких нравственных ориентиров у современного человека.
В начале статьи «Суд Париса» (№4, 29 февраля 2008 г., тема номера «Великие писатели земли русской») А. Ипполитов представляет свой взгляд на греческую мифологию: по его мнению, она «рассказала обо всём, что нас касается вчера, сегодня и завтра». Заявив, что греческая мифология в контексте современности и соотношения России с западной цивилизацией является особенно актуальной, публицист приступает к комментированному пересказу древнегреческого мифа о суде Париса. Переосмысление мифов, легенд, сюжетов прошлого и великих произведений искусства с точки зрения современной ситуации в России и мире - это главная особенность материалов Аркадия Ипполитова, опубликованных в журнале «Русская жизнь».
В статье «Суд Париса» главный герой, троянский пастух Парис, обрисован А. Ипполитовым как представитель литературных кругов (критик или писатель): «Пастушество его выражалось в том, что он ходил, и думал, и стада пас, читал то Пруста, то Джойса, то всяких троянских писателей, за что даже деньги получал, так что они, деньги, даже иногда и были». Сам суд предстаёт как нравственный выбор героя между поддержкой действующей консервативной власти (её олицетворяет богиня Гера), левой оппозицией (богиня Афина) и правой оппозицией (богиня Афродита). Автор вплетает в текст такие фразы, которые служат точными идентификаторами современных реалий: «На официозной физиономии Геры написано было, что стабильность понимается ею как сохранение олимпийской иерархии, давно распределившей все блага по вертикали. Укрепление этой вертикали Гера собой и олицетворяла» (здесь легко угадывается намёк на политику В.В. Путина). Про Афину публицист говорит, что она «декларировала самые левые убеждения и все время потрясала червлёным щитом с начертанной на нём аббревиатурой, призывающей назад, к славному троянскому прошлому, когда все были равны, едины, велики и могучи» (речь идёт о Советском Союзе), а чуть дальше указывает на её принадлежность к «партии Пикассо и Арагона», то есть к коммунистической партии. И третья богиня, Афродита, предлагает Парису все мыслимые и немыслимые свободы: «Златые горы и реки, полные вина, при том, что и проблема алкоголизма решена будет», - олицетворяя тем самым российскую либеральную оппозицию.
При этом каждая богиня наделяется автором и разными неприятными чертами. Если Гера, думает герой, станет прекраснейшей, «свяжет тогда это навеки его с олимпийской вертикалью, так что ничего, кроме подачек со стола богов, ждать ему не останется». Афина-коммунистка наделена «отрывистой диктаторской речью, кровожадным выражением лица и солдафонской физиономией». Обещания Афродиты-либералки «казались столь же фальшивыми, как и истасканный популизм богини».
Так в аллегорической форме автор представляет положительные и отрицательные стороны трёх основных политических идеологий в современной России, и ставит своего героя, Париса-литератора, перед сложным выбором, чьим убеждениям ему следовать. При этом А. Ипполитов не продолжает пересказ мифа дальше, он только рассказывает о каждой героине - и всё. Предполагается, что читатель знает финал мифа, знает, что Парис отдаст яблоко Афродите и назовёт Прекраснейшей из богинь её, и это приведёт в итоге к началу Троянской войны и гибели Трои. Аллегория, созданная автором, продолжается и за пределами текста: при сопоставлении «расшифровки» аллегории с финалом мифа ясно видны его негативная оценка либеральной интеллигенции и недовольство тем, что очень большое число талантливых литераторов и журналистов пошли по пути Париса, то есть выбрали популистскую либеральную идеологию. Но, так как А. Ипполитов образ каждой из богинь, то есть партий, сделал в равной степени непривлекательным, можно заключить, что автор (и «Русская жизнь» в целом) не согласен ни с одной, ни с другой, ни с третьей точкой зрения, и никакой выбор не был бы на сто процентов правильным. Можно предположить, что таким образом «Русская жизнь» ставит вопрос о поиске альтернативной идеологии, наиболее подходящей для современной России, и эта идеология должна взять лучшие моменты у каждой существующей, оставив за скобками крайности, которым сопутствуют и крайне негативные явления.
В итоге, статья Аркадия Ипполитова «Суд Париса», помещённая под рубрикой «Образы» и в аллегорической форме выражающая проблему выбора политических ориентиров современной русской интеллигенцией, выполняет функцию обозначения политических взглядов журнала «Русская жизнь» как единого целого. «Русской жизни», исходя из этой статьи, свойственны центристские взгляды, граничащие с неоконсерватизмом.
Помимо приёма аллегории, А. Ипполитов активно использует приём создания художественного образа, причём образ этот часто бывает многоплановым. Так, в статье «Милый Августин» (№15, 13 августа 2008 г., тема номера «Август») автор создаёт несколько образов августа, сменяющих друг друга, а затем, в конце статьи, объединяет их.
Выбор августа в качестве объекта журналистского внимания вызван сложившимся в обществе стереотипом о том, что именно в этом месяце происходит подавляющее большинство катаклизмов, революций, что именно на конец лета приходится начало больших кризисов и войн. На страницах этого номера журнала находятся такие примеры, как августовский путч 1991 г., дефолт 1998 г., начало Первой мировой войны и - с поправкой на один день - Второй мировой войны; в этот же контекст попадает и смерть А.И. Солженицына. Стоит отметить при этом, что «Русская жизнь» создаёт такой тематический номер не с целью развить стереотип об августе как самом трагическом месяце (хотя, возможно, самим фактом выпуска подобного тематического номера «Русская жизнь» этот стереотип и усугубляет), а с целью проанализировать некоторые главные события августов разных лет и понять, каков исторически образ августа в культуре и в массовом сознании. Соответственно, на выполнение первой задачи направлена рубрика «Думы», на выполнение второй - рубрика «Образы», в которой и опубликована статья Аркадия Ипполитова «Мой милый Августин». В одном из первых абзацев он намечает эту задачу: «…именно благодаря таким расхожим изображениям в коллективном подсознании европейцев сложился определённый образ августа. И от него никуда не деться». В словах «никуда не деться» и заключено стремление каким-то образом оформить этот образ в слова, чтобы понять его лучше, понять особенности массового сознания.
Сначала он рассматривает август как часть человеческой жизни на примере одной французской поэмы XIV в. и редкой голландской гравюры неизвестного автора XVII в.: в этих произведениях жизнь человека представлена как смена времён года и месяцев, и каждому месяцу соответствует определённый период жизни. Август, время сбора урожая, соответствует возрасту сорока двух - сорока восьми лет. «Человек, ничего не добившийся в сорок восемь, уже ни на что не может рассчитывать. <…> Этим месяцем заканчивается лето и человеческая зрелость, и тот, кто жил достойно, в августе готовится к подсчёту», - цитирует автор французскую поэму, которая «вошла в различные сборники пятнадцатого-шестнадцатого веков и была хорошо известна образованным людям». Описывая следом голландскую гравюру с тем же сюжетом, публицист подчёркивает, что она, напротив, «предназначалась не для изысканных коллекционеров, а для покупателей с не особо взыскательным вкусом».
Затем, описывая картину Питера Брейгеля Старшего «Жатва», А.Ипполитов создаёт образ августа как пейзажа, как картинки, как этапа в череде различных сельскохозяйственных работ. Автор подчёркивает связь Брейгеля с традицией ранней античности: такой же взгляд на времена года свойствен поэме Гесиода «Труды и дни». В изображении пейзажа центральное место занимает поэтика цвета: автор постоянно акцентирует внимание читателя на желтизне пространства, персонажей, даже воздуха: «…невыносимый жёлтый жар, поднимающийся от поля, заставляет застыть в знойном мареве деревья и деревни; и люди, и небо, и дали - всё и вся от желтизны изнемогает; сквозь плотные стены жёлтых колосьев бредёт на полусогнутых крестьянин с кувшином, согнулись косцы и вязальщицы снопов, и жёлтое, как солнечный удар, настигло здоровяка, растянувшегося под деревом в тяжёлом забытьи и в тщетной попытке найти тень и отдых». Мотив желтизны становится сквозным для всего текста: и в дальнейшем объекты, связанные с августом, будут наделяться эпитетами «жёлтый», «рыжеватый», «золотой», «ржавый», «между смуглым и белым». Цветовая линия объединяет все образы августа, которые создаёт А. Ипполитов в своём эссе, становится связующим звеном между ними.
С.М. Соловьёв утверждает, что в русской литературе традиционно использование прилагательного «жёлтый» (помимо прямого значения) в негативной коннотации, тогда как в позитивной коннотации чаще используется слово «золотой». «Жёлтый» же связывается с болезнями и насилием. В контексте августа А. Ипполитов использует оба прилагательных, подчёркивая тем самым противоречивость отношения к этому месяцу в культуре и в массовом сознании.
Третий образ, найденный и воссозданный публицистом - это образ римского императора Августа, в честь которого назван шестой месяц римского календаря, и этот образ плавно переходит в другой - в образ августа как символа определённого исторического периода: «При нём [при императоре Августе] Рим стал империей, процветал и благоденствовал, и август, месяц, который он осенил своим божественным именем, стал символом имперской полновесности и благосклонности». За этими образами следуют и другие: август в христианстве (отмеченный двумя величественными праздниками - Преображения Господня и Вознесения Богоматери, в православии известного под названием Успение); август как человек в христианской традиции (именно в этом месяце родился Блаженный Августин, изображаемый либо величественным старцем в митре и с посохом, либо просветлённым философом в келье с рукописями и фолиантами).
Затем возникает образ августа как месяца начала Первой мировой войны и одновременно - конца «прекрасной эпохи». Здесь ключевое место занимает немецкая песня «Ах, мой милый Августин», которая приобретает в интерпретации А. Ипполитова символическое значение: строка из припева «Всё прошло, прошло, прошло!» в его трактовке - это своеобразный гимн началу трагического XX века и одновременно молебен по «старому доброму времени», по окончательно отошедшим в прошлое Эпохи промышленных революций и Эпохи Просвещения. В тексте этот образ создаётся несколькими торопливыми штрихами, но угадывается очень легко: «Август 1914-го, конница рвётся к убийце - победе, прусские уланы, гарцуя, входят в Брюссель и Варшаву, и заканчивается старое доброе время, прекрасная эпоха:
Auch, mein lieber Augustin, Augustin, Augustin, Alles ist hin hin».
Строки из этой песни, представленные в тексте то на русском, то на немецком языке, становятся рефреном в пределах эссе А. Ипполитова и выполняют ту же функцию, что и частое употребление эпитетов, связанных с жёлтым цветом, - то есть, функцию скрепления и обобщения разных элементов текста, слияния разных образов в единое целое. Более того, это проявляется не только на формальном уровне, не только на простом факте повтора, но и на уровне содержательном: строка «Всё прошло, прошло, прошло!» отсылает читателя и к самому началу материала, к образу августа как периода человеческой жизни: август соответствует возрасту сорока двух - сорока восьми лет, и для того, кто к этому времени ничего не добился в жизни, «всё прошло».
Следующий образ - это август современный, время каникул, отдыха на курортах, отпусков и «мёртвого сезона» в городах. Содержательно этот фрагмент текста неглубок, однако он связывает все остальные образы с сегодняшним днём, чтобы у читателя не возникло ощущения отрыва от реальности, чтобы материал А. Ипполитова не казался рассуждением о пространных и далёких материях.
И последний образ - это август как сосуществование и противостояние двух греческих богинь, представляющих этот месяц в языческом пантеоне, - Цереры и Помоны. Церера - это сама смерть, Помона - богиня плодов, и август через это толкование публициста - месяц смерти и жизни одновременно, месяц подведения итогов как позитивных (плоды и успехи), так и негативных (собственные грехи). Последняя фраза эссе выполняет резюмирующую функцию, объединяя все образы, представленные в тексте, и предостерегая читателя от их противопоставления: «Все боги равно правы и равно велики». То есть, август - это совокупность всего, что было о нём сказано выше.
Наиболее частотные эпитеты, употребляемые автором при создании различных образов августа, следующие: «жёлтый», «золотой», «величественный», «спокойный», «грустный», «печальный», «нервный». Многие из них противоречат друг другу, и автор подчёркивает эту противоречивость августа в культуре и массовом сознании. Но при этом противоречивость не мешает возникновению стереотипа за счёт тиражирования одних и тех же мотивов: смерти, подведения итогов, сбора урожая. Стереотип об августе формировался на протяжении веков и даже тысячелетий, и, по сути, не претерпел изменений до сегодняшнего дня, при этом на создание стереотипа работали и массовое потребление (голландские гравюры), и высокая культура (христианство), и народное творчество (песни, мифы). Соответственно, материал А. Ипполитова касается одной из самых распространённых тем на страницах «Русской жизни» - стереотипов, их негативного влияния на массы, навязывания стереотипов разными общественными институтами. Автор своим текстом говорит о том, что формированию стереотипов очень трудно воспрепятствовать, что это дело не одного десятилетия, соответственно, и избавление от них в одночасье невозможно.
Для выражения своих мыслей Аркадий Ипполитов в статье «Мой милый Августин» прибегает к использованию приёма создания нескольких художественных образов, которые объединяются друг с другом при помощи повторяющихся элементов (строки из песни) и единой для всех образов поэтики цвета. Кроме того, для создания эффекта обобщения важна принципиальная многоаспектность: созданные автором образы должны охватывать не только все значимые околокультурные сферы, но и разные исторические эпохи.
Похожий приём использует Аркадий Ипполитов и в статье «Про всемирную отзывчивость» (№7, 11 апреля 2008 г., тема номера «Понаехавшие»), только здесь автор стремится не к обобщению, а к проведению параллелей между различными эпохами и прослеживанию развития исследуемого в тексте явления на протяжении столетий. Публицист создаёт несколько художественных образов - через несобственно-прямую речь неких неназванных персонажей из разных эпох. Все эти реплики объединяет одна и та же тема: отношение персонажа к иностранцам, оказавшимся в России.
Сначала таким героем являются неназванные тавры Древнего Мира, затем скифы, кривичи, киевлянин во время Крещения Руси, житель Санкт-Петербурга середины XVIII в., интеллигент начала XX в. Каждый из них так или иначе находит повод для того, чтобы говорить об иностранцах с укоризной: киевлянин недоумевает, зачем к нему приехали греки и выбрасывают его идолов, боится, что «грядут страшные времена»; петербуржец возмущается по поводу архитектуры Растрелли; демократ-интеллигент сетует на упадок русского искусства, так как в нём остались сплошь одни иностранцы - Бакст, Бенуа, Нувель и др. Каждый из них недоволен тем, что в будущем (как знает читатель) станет неотъемлемым атрибутом русской культуры. Автор говорит о том, что неприятие всего иностранного - это свойственная русскому народу черта, при этом (что отмечается в исполненном злой иронии по отношению к русским людям последнем абзаце статьи, написанном уже от лица автора) сама Россия «раскинулась широко, грустит лениво» и пускает к себе всех.
Все статьи Аркадия Ипполитова, опубликованные в «Русской жизни», отличаются внутренним единством, а многие из них сближаются и перекликаются настолько, что их вполне можно объединить в цикл. Таковы, например, статьи «Душенька» (№11, 5 июня 2008 г., тема номера «Секс»), «Плоть и кровь» (№16, 26 августа 2008 г., тема номера «Родина») и «Банда Рафаэля» (№2-3, 25 февраля 2009 г., тема номера «Корпорации»). В них автор так или иначе рассматривает тему империи и имперского духа, проблемы влияния империи на нравственность и мышление людей. При этом публицист прибегает к проведению традиционных для него параллелей с историей Римской империи, а также к ряду специфических приёмов.
В частности, в статье «Плоть и кровь» возникает сквозной образ - сравнение карты Советского Союза со схемой разделки говядины, где каждой республике в составе СССР соответствует та или иная часть говяжьей туши. «Там, где-то в районе зареза, я родился и жил. Это место было отмечено точкой с надписью Ленинград», - развивает автор этот образ.
Затем А. Ипполитов высказывает недоумение по поводу того, как можно считать своей родиной «какую-то аббревиатуру», и через небольшую сценку с итальянцами, прочитавшими аббревиатуру «СССР» как «чи-чи-чи-пэ», выходит на сравнение СССР и Римской империи: две написанные подряд аббревиатуры, С.С.С.Р. и S.P.Q.R. («Сенат и граждане Рима»), повторяются через каждые несколько абзацев, и этот рефрен выполняет функцию сцепки разных элементов текста, а также усиления эффекта параллелизма. Основная мысль, которую высказывает автор, это то, что патриотизм и имперский дух (имперский комплекс) - не одно и то же. Патриотизм - это внутреннее чувство каждого человека, чувство, которое растёт благодаря накоплению впечатлений, связанных со своей родиной, то есть это ностальгия по той родине, к которой человек привык с детства или юности: «При умилительном слове «родина» - слово «СССР» меня совсем не умиляет - перед моими глазами сразу же встают идиллические пейзажики деревеньки, где я проводил лето несколько лет кряду, с моих семи лет до двенадцати». Тогда как имперский комплекс - это чувство, навязываемое сверху, культивируемое обществом, чуждое отдельному человеку. Это чувство возникает из ощущения, что люди во всей огромной стране, в самых далёких её уголках живут точно так же, как и ты. Автор говорит, что более естественным и здоровым для человека является ощущение причастности к какой-то небольшой территории - городу, деревне, двору, - а не к гигантскому пространству всей страны.
Собственно, созданием образа этой небольшой территории, а именно деревни, где сам автор провёл немало времени, и занимается публицист во второй половине эссе. Он рисует деревенские пейзажи и рассказывает истории из сумбурной и слегка безумной деревенской жизни, и доминирующая интонация в этом фрагменте - печаль автора от безысходности и неизменяемости того, что о чём рассказывает. А. Ипполитов в самом конце материала говорит о стоне голодных коров, который звучат надо всем происходящим в деревне, и завершает текст именно рассказом о дальнейшей судьбе этих животных: «Коров увозили в город, на мясокомбинат. Там наступал конец их мучениям. Их убивали и подвешивали за крюки к потолку. Затем с них сдирали шкуру, обнажалось буро-красное кровавое мясо, и кровь стекала на бетонный пол. Подвешенные за ноги и освежеванные, коровы были прообразами рисунков разделки говядины, хотя на картинках они казались гораздо округлее, идеальнее. И напоминали карту СССР. В зарезе Финского залива стояла маленькая чёрная точка, где я родился, город Ленинград». Таким образом одновременно создаётся кольцевая композиция и эффект обобщения: от создания образа конкретной деревни автор возвращается к образу всей страны, причём связующим звеном становится тот образ-сравнение, который возник ещё в начале эссе, - образ коровьей туши. Образ коровьей туши приобретает символическое значение в рамках данного материала: он соединяет в себе и тяжесть жизни в советской деревне, и детское нарождающееся чувство родины, и саму родину, и жизнь, и смерть как отдельного животного, так и целой страны.
В другой статье, «Душенька», автор рассматривает через рассказ о фресках Виллы Фарнезина в Риме проблему упадка римских нравов в Эпоху Возрождения. Важнейшее место здесь занимает образ красавицы Империи, куртизанки из бальзаковского рассказа «Красавица Империа», перенесённый в Рим XV-XVI вв. У Оноре де Бальзака Империа среди всех куртизанок «почиталась самой роскошной и слыла к тому же взбалмошной, и вдобавок была она прекрасна, словно богиня; и не было её ловчее в искусстве водить за нос кардиналов, укрощать свирепейших вояк и притеснителей народа», у А. Ипполитова образ этот ещё более масштабный: «Империя сама была воплощением римского вкуса, величайшая красавица всех времён и народов… Империя любила военную мощь, победы, славу, триумф, апофеозы». При этом образ куртизанки превращается у А. Ипполитова в образ всего Рима: Империя «щедро одаривает своей чувственностью всех туристов, всех паломников, всех верующих и всех любопытствующих, всех, кто захочет и сможет её увидеть». Символом имперского духа становится вертихвостка-куртизанка, имеющая безграничную власть над епископами и кардиналом, над императором и художниками - созданный О. де Бальзаком образ в духе постмодернизма обыгрывается А. Ипполитовым и становится гораздо объёмнее, шире и мрачнее.
При этом параллелизм с современной Россией спрятан в подтекст, и только некоторые «подсказки» позволяют определить с достаточной точностью, что автор не замыкается на рассказе о Риме XVI в., а на самом деле доносит до читателя мысль о сегодняшнем дне. Это проявляется в отдельных деталях: например, описание римского пейзажа завершается сообщением о том, что этот пейзаж являет собой «утопию ВДБХ - Выставку Достижений Божественного Хозяйства». В этом выводе читатель несомненно узнает московскую ВДНХ - Выставку достижений народного хозяйства.
В статье «Банда Рафаэля» А. Ипполитов в свойственной ему иносказательной форме рассуждает о технологиях пиара. В качестве примера он вновь берёт Рим XVI в. и тот факт, что в нашей культурной памяти Рим того периода остался как цветущий, грандиозный, величественный город, тогда как «на самом деле Рим был небольшим, неопрятным городом. Улицы были узки и зловонны, большая часть горожан жила в лачугах, кое-как сложенных из всего, что попадало под руку, фасады церквей были лишены какого-либо декора, мостовые на улицах отсутствовали, так что любое уличное движение сопровождалось клубами пыли. Малейший дождик приводил к тому, что пыль превращалась в грязь, и зловонно гнили кучи мусора, которые никто не убирал. Люди на улицах были ободраны, злы и алчны, у них были плохие зубы и воняло изо рта». Но, утверждает далее автор, «на самом деле» никогда не существует, «реальность призрачна и обманчива, она исчезает без следа», и благодаря стараниям деятелей искусства того времени мы представляем Рим именно как грандиозный памятник человеческим достижениям.
В трактовке А. Ипполитова Рим, каким мы его представляем, это дело рук Рафаэля и его учеников, которые стали «бандой» на службе императора и Папы Римского, они оставляли на века именно такой образ «вечного города», какой их просили власти. При этом сила искусства такова, что «Марсий никогда не выигрывает: если банда решит, что Апполон должен выглядеть как Марсий, то так оно и будет». То есть, если власть захочет, то усилиями художников (писателей, учёных, журналистов и т.д.) можно выдать за истину всё что, угодно, - главное, чтобы у власти была такая «банда Рафаэля».
В подтексте проскальзывает мысль о том, что «банды Рафаэля» чаще всего появляются на службе именно у империй, и А. Ипполитов вновь неявно осуждает идею империи, имперского духа. История о Риме XVI в. без труда перекладывается на современную Россию, и статья приобретает актуальный социально-нравстенный окрас.
Материалы Аркадия Ипполитова, чаще всего представленные в жанре эссе, отличаются аллегоричностью и иносказательностью. В этих текстах очень большое значение приобретают всевозможные культурные аллюзии, ссылки и реминисценции. Облегчению восприятия способствует оформление статей: в качестве иллюстраций используются те картины или фрески, о которых говорит публицист, однако множество ссылок на произведения литературы и кинематографа могут быть не поняты неподготовленным читателем. Велика также и роль подтекста: все актуальные проблемы, которых касается А. Ипполитов, подаются именно через подтекст, а не напрямую. Всё это позволяет заключить, что целевая аудитория статей А. Ипполитова (и «Русской жизни» в целом) - это люди с высшим образованием, представители гуманитарной интеллигенции, способные прочитать все скрытые смыслы и понять все присутствующие здесь постмодернистские приёмы и элементы.
К основным приёмам, которые использует Аркадий Ипполитов, относятся: приём создания художественного образа; цепочки художественных образов, объединяющихся в конце материала в единое целое; создание символики в рамках одного текста; приём иносказания; приём подтекста; ряд композиционных приёмов (кольцевая композиция, повторы некоторых элементов); приём переплетения фактов современной действительности с фактами прошлого. В целом, тексты А. Ипполитова отличаются сложностью формы и скрытостью смысла. Такие материалы слишком объёмны, сложны и отвлечённы для публикации в рамках авторской колонки, и слишком «художественны» для публикации среди аналитических статей. Подобные тексты практически не встречаются в информационно-аналитических изданиях, за исключением отдельных Интернет-СМИ (например, журнала «Скепсис.Ру») или некоторых «толстых» журналов («Звезда», «Знамя»). Однако даже там они занимают незначительную часть площади, тогда как в «Русской жизни» по моделям, схожим с моделями А. Ипполитова, строится большинство текстов. Всё это позволяет сделать вывод, что публикация большого количества художественно-публицистических материалов, содержащих иносказания и подтекст - одна из специфических черт журнала «Русская жизнь».
2.2 Публицистика Дмитрия Данилова в контексте издания
Дмитрий Данилов (р.1969), писатель и публицист, является редактором раздела «Насущное», ведущим рубрики «Анекдоты» и постоянным автором журнала «Русская жизнь». Его материалы отличаются стилистическим и тематическим своеобразием и благодаря их тяготению к объединению в циклы представляются похожими на отдельную авторскую рубрику, не получившую собственного названия.
Основные жанры, используемые Д. Даниловым, - это путевой очерк и репортаж, причём специфичны как места, о которых рассказывает публицист, так и события, становящиеся поводом для репортажа. Объектом журналистского интереса в путевых очерках становятся провинциальные города или отдалённые районы столицы и Подмосковья, предметом же изучения - не достопримечательности и красивые места, а жизнь, быт, образ мыслей жителей, ощущения и настроения, которые вызывает место, подчас глухое и неприятное. Д. Данилова занимают проблемы экзистенциального толка: то, каков смысл жизни в подобном месте, как место влияет на психологию и поведение людей. С.П. Костырко, говоря о прозе Д. Данилова, называет его «сугубо бытовым писателем», отмечает, что «предмет его художественного исследования можно было бы назвать технологией быта», а метод - «фиксация типовых жестов и фраз». Эти характеристики можно отнести и к публицистическим произведениям Д. Данилова.
Д. Данилов побывал с командировкой в Норильске, Брянске, селе Сусанино Костромской области, Новомосковске Тульской области, Прокопьевске Кемеровской области и других городах и небольших населённых пунктах. В «Русской жизни» публиковались также репортажи Д. Данилова о музее В.И.Ленина в Ульяновске, музее В.И. Чапаева в Чебоксарах, о футбольных матчах Второго дивизиона зоны и Третьей лиги, о праздновании Дня Города в Санкт-Петербурге и др. Выбор подобных мест и информационных поводов обусловлен, во-первых, темой номера (так, материал о музее Чапаева был приурочен к выходу тематического номера «Гражданская война»), во-вторых, стремлением автора и издания показать русскую жизнь максимально многоаспектно, не замыкаясь только на материалах о столицах (большинство авторов живёт в Москве и Петербурге), создать определённый образ провинции как явления, во многом определяющего особенности современного российского общества.
Для написания материала «Возможно обрушение фасада» (№11, 28 сентября 2007 г., тема номера «1937 год») автор провёл два дня в Норильске, уже в самом начале материала отметив, что этот город «с первых минут знакомства ошарашивает нетривиальными впечатлениями».
Первым впечатлением автора стала посадка самолёта Ил-86, в котором он летел: публицист признаётся, что при посадке почувствовал, что самолёт отклоняется от посадочной полосы и норовит «выкатиться» за её край, - а затем радуется, что всё обошлось. Этот эпизод в дальнейшем сыграет роль в создании кольцевой композиции - улетая из Норильска, Д. Данилов вновь обратит внимание на странное поведение самолёта (точнее, пилотов): «Перед вылетом из аэропорта «Алыкель» Ил-86 снова начудил: выехал на взлётку, проехал её своим ходом из конца в конец, лихо развернулся прямо на полосе, как какая-нибудь «Волга» на загородном шоссе, потом остановился, врубил двигатели на всю катушку, разогнался и полетел в Москву».
В описании публицистом выхода из аэропорта впервые отмечается развёрнутая далее тема «недостроенности», «полуразрушенности» Норильска, а также используется излюбленный автором приём повтора: «Выход в город - щель в сером заборе. Рядом с щелью надпись «Выход в город». Аэровокзал переживает реконструкцию, его уже частично облепили ярко-сиреневыми пластиковыми панелями, скоро он заработает на полную катушку, и выход в город примет более цивилизованные формы, а пока - просто щель в заборе». Д. Данилов использует повтор, казалось бы, излишний, тавтологичный, однако он играет важную роль, акцентируя читательское внимание на определённых деталях - в данном случае, на том, что гости Норильска попадают в город через какую-то непрезентабельную щель в заборе. Уже этот факт делает первый штрих в создании образа провинции: мотив алогичности и мотив «недоделанности» звучат здесь впервые. Приём повтора при этом способствует созданию эффекта гиперболизации факта.
Следующий момент, на который обращает внимание публицист - молодость публики в Норильске. По ходу материала Д. Данилов ещё не раз отметит тот факт, что ему встречаются преимущественно люди не старше сорока, а «единственное исключение» (это заявление, по всей видимости, является гиперболой) - «гражданин лет пятидесяти, у него было что-то с ногами, он передвигался с трудом, как-то боком и смотрел неподвижным взглядом перед собой, над ним смеялись мальчишки, а он никак не реагировал, возможно, он был глухой, трудно сказать». Такой акцент автор делает не случайно: он хочет сказать читателю, во-первых, о трудности жизни в Норильске для стариков (или даже, возможно, о том, что до старости в Норильске доживают единицы), во-вторых, о перспективности и/или прибыльности работы в этом городе, поскольку костяк составляет молодёжь. Вместе с тем, автор в своём наблюдении остаётся неприкрыто субъективным.
Одна из особенностей путевых очерков Дмитрия Данилова заключается в том, что сам автор является героем произведения, участником событий, и читатель видит всё через призму его сознания, даже если автор всего лишь констатирует факты, явно их не оценивая. Характерный эпизод - это поездка публициста в такси: «Таксист выруливал со стоянки минут двадцать. Он то и дело высовывался из окна, и тогда происходили примерно такие диалоги: ты, сволочь, куда прешь, не видишь, люди стоят, а ты, сволочь, куда прешь, не видишь, люди едут, ты, козел, где встал, не видишь, люди едут, а ты, козел, куда едешь, не видишь, люди стоят. И так далее, с незначительными вариациями. Все эти слова произносились сторонами без какого бы то ни было выражения, в них не было агрессии, злобы и даже досады, это были дежурные слова, примерно как в офисе утром сотрудники, встречаясь в коридоре, бросают друг другу на ходу «Привет», «Как дела?» и, не останавливаясь, идут дальше по своим офисным надобностям. Так и здесь: водители просто приветствовали друг друга словами «козел», «сволочь» и некоторыми другими, это был ритуал, и если не сказать в нужный момент «козел» или «сволочь», это будет, пожалуй, даже невежливо, все равно что не подать руки или нарочито отвернуться при встрече».
Перед читателем рисуется живописная, в известной степени знакомая картинка, и создаётся впечатление об озлобленности местных жителей, даже отчуждённости их друг от друга. Приём, который использует автор в данном фрагменте, и неоднократно повторяет в дальнейшем, можно условно назвать «потоком речи»: слова таксиста даны подряд, через запятую, без точек, вопросительных и восклицательных знаков, они усиливают динамичность текста, его эмоциональность - путём отрицания эмоциональности. Это отрицание эмоциональности является, по всей видимости, особенностью мироощущения самого Д. Данилова, поскольку присуще всем его текстам: Д. Данилов почти всегда ставит точки, игнорируя восклицательные и вопросительные знаки даже там, где они кажутся естественными, необходимыми: «Здесь выступает мини-футбольная команда Норильский никель, довольно сильная. В ее составе играет один бразилец. Интересно, как ему местный климат», - в конце предложения вопросительный знак заменён точкой. Это проявляется и в оценке природных объектов: «Енисей прекрасен, широк и велик - и всё, точка».
Возвращаясь к обозначенному выше «потоку речи», можно отметить, что этот приём является составной частью приёма «потока сознания». «Потоком сознания» называется стиль в литературе модернизма ХХ в., «претендующий на непосредственное воспроизведение ментальной жизни сознания посредством сцепления ассоциаций, нелинейности, оборванности синтаксиса. Понятие «потока сознания» принадлежит американскому философу, одному из основателей прагматизма Уильяму Джеймсу. Он считал, что сознание подобно потоку или ручью, в котором мысли, ощущения, переживания, ассоциации постоянно перебивают друг друга и причудливо переплетаются подобно тому, как это происходит в сновидении). «Поток сознания» представляет собой форму, имитирующую устную речь, внутренний монолог».
Д. Данилов часто прибегает к использованию данного приёма с целью фиксации собственных впечатлений от увиденного, причём впечатлений сиюминутных, спонтанных, первичных, не отрефлексированных: «Ну да, заводы, дымящие трубы, неприятные запахи. Нормальные такие заводы. Просто очень большие, и их очень много. Ну да, галерея страшного светло-зелёного цвета, хищные жёлтые бульдозер и экскаватор в неё вгрызаются, ну что же делать, сооружение отслужило свой срок, его разбирают, страшновато, конечно, всё это выглядит, но жить вполне можно, можно, можно жить».
То же самое отмечает А. Голубкова в статье о прозе Дмитрия Данилова, опубликованной в сетевом альманахе «Абзац»: «Для даниловской прозы характерен глубокий психологизм. Этот эффект достигается двумя разными способами. Один подразумевает прямое описание того, что происходит в человеке, мельчайших оттенков его восприятия, постоянной регистрации изменений в отношении к внешнему миру. Другой способ ограничивается подробным называнием окружающих предметов и происходящих событий (в том числе и внутренних), которые выступают с ними на одном онтологическом уровне». И действительно, два этих приёма - констатация, «называние» объектов и «поток сознания» - играют первостепенную роль в путевых очерках и репортажах Дмитрия Данилова. Эти приёмы, служащие созданию образа провинции, призваны подчеркнуть социально-нравственную проблематику, заострить внимание читателя на определённых характерных деталях провинциальной жизни.
Важное место в создании Д. Даниловым образа провинции занимает художественная деталь, точнее - её обыгрывание. Так, автор обращает внимание на большой транспарант в пролёте железнодорожного моста: «Добро пожаловать в Норильский промышленный рай». Оказывается, последним словом должно было быть слово «район», но две буквы отвалились, и Д. Данилов подмечает этот момент: «Получился рай, Норильский промышленный рай, и сразу стало понятно: сейчас что-то начнется».
Но на этом игра с деталью не заканчивается. Вскоре, продолжая движение в такси, автор слышит от водителя такую реплику: «А вот - надежда». Недоумённый, журналист спрашивает, что это значит, и выясняет, что «Надеждой» называется завод, мимо которого они только что проехали. И Д. Данилов в следующей своей фразе остроумно и глубоко соединяет две необычные детали: «Надежда. Рай и надежда. Какой рай, такая и надежда». Это не просто игра слов, это игра смыслов, взаимодействие двух разных художественных деталей, приводящее к возникновению нового смысла и авторской оценки. Такой приём можно назвать «оценочным обыгрыванием фактов».
Характерен для путевых очерков Д. Данилова своеобразный способ оценки увиденного: автор не оценивает объекты и явления прямым текстом, а лишь схематично их рисует, заостряя на отдельном факте внимание. Тем самым он предлагает читателю домыслить текст, «увидеть» конкретный предмет и самостоятельно сделать вывод. Пример такого чисто «впечатленческого» описания - в создании образа норильского таксиста: «Чувствуете, серой пахнет, сказал таксист и, хохотнув, широко улыбнулся. Эта улыбка, которую вряд ли когда-нибудь удастся забыть, стала последним поворотом кубика Рубика, последним элементом пазла, придавшим окружающей картине завершенность». В этом же фрагменте видно, как авторский текст у Дмитрия Данилова перетекает в прямую речь, в речь героев, а потом обратно на уровень размышлений публициста.
Интересно проследить и за тем, каким образом Д. Данилов переходит от простого наблюдения к выявлению проблем. Сначала он «нагнетает» атмосферу, минимумом штрихов рисуя пейзажи (в случае с Норильском - индустриальные), а затем никогда не отвлекаясь от описания, от констатирования увиденного и почувствованного, подчас на уровне подтекста, выводит и проблему. Вот, к примеру, как публицист обозначает проблему прерывания связи с проектами и планами Советского Союза: «На горизонте показалось небольшое скопище современных высоких разноцветных домов. Дома выглядели довольно бодро и оживляли пейзаж. Но по мере приближения дома все меньше оживляли пейзаж и выглядели все менее бодро. Когда подъехали совсем близко, выяснилось, что дома - мёртвые. В них никто не живёт. В окнах нет не только стекол, но и рам. Брошенные дома. Таксист сказал, что это поселок Алыкель. Дома построили на рубеже 80-х и 90-х, здесь должен был быть расквартирован полк то ли истребительной, то ли бомбардировочной авиации, в домах должны были жить летчики, но перестройка и развал Союза смешали все карты, полк перевели куда-то в другое место, и дома так и остались пустыми и заброшенными».
Автор не высказывает свою оценку прямо, он отстраняется от эмоционального восприятия, преподносит сухие факты: дома начали строить, Союз распался, они так и остались недостроенными. Однако вывод понятен из контекста: моментальное разрушение Советского Союза и всего, что с ним связано, отрицание значимости советских достижений приводит к таким проблемам, как «мёртвые районы», заброшенные заводы и т.д., хотя всё это вполне можно было употребить с пользой.
Именно эта проблема в очерке, посвящённом Норильску, и занимает центральное место, несколько раз выходя на поверхность через аналогичные приёмы. В дальнейшем автор расскажет о разрушаемом заводе, об упразднённых электричках и разобранном железнодорожном полотне, о «деэлектрификации» (этим окказионализмом он хотел подчеркнуть абсурдность совершенного самоуправцами деяния), об обрушающихся фасадах зданий и т.п. Последний момент, об обрушающихся фасадах, в итоге займёт заметное место во всём материале, перерастёт в критику современной власти Норильска (также на уровне подтекста): «Практически на всех старых домах написано про обрушение фасадов. Ну понятно. Климат. Снег, пурга, дикие морозы. Перепады температур. Влажность. Фасады не выдерживают, от них отваливаются куски штукатурки, элементы декора. Могут зашибить».
Эти назывные предложения и предложения-повторы в сочетании с иронической окраской создают подтекст: Д. Данилов смеётся над такими «причинами» испортившегося внешнего облика зданий, отмечая тем самым незаинтересованность властей в поддержании зданий в нормальном состоянии.
Кроме того, это же авторское наблюдение вошло в заголовок произведения («Возможно обрушение фасада») и стало своеобразным его лейтмотивом: ближе к концу автор признаётся, что город Норильск ему по-своему понравился, а проблемы здесь «разве что с фасадом»: «…Внешний антураж у города не особенно блестящий, не такой, как задумывалось, не выглядит он сияющим чудо-городом, недаром на домах везде висят таблички про обрушение фасада, да, с фасадом проблемы, и, конечно, с экологией, и еще очень жаль, что трансарктическая магистраль заглохла и электрички отменили». Здесь автор подчёркивает ту же проблему: достигнув определённого успеха в советское время (создав развивающийся, перспективный, красивый даже город), жители и власти бросили начатое, сведя все достижения на нет (фасады уже начали рушиться). Автор, таким образом, говорит о необходимости не только покорения «новых высот», но и поддержания достигнутого ранее на высоком уровне.
«Обрушение фасада» становится в рамках данного текста иронической метафорой, которая создаёт эффект типизации явления.
Язык путевых очерков Д. Данилова отличает минимализм средств. Более того, этот минимализм перерастает у публициста в подобие отчуждённой манеры письма, которая была свойственна писателям-экзистенциалистам, а также активно использовалась и используется представителями так называемой «контр-культуры». Отчуждённость эта проявляется в прерывании предложений, отделении его частей друг от друга («Немного привык к его строгим улицам и красивым облезлым домам. К его диковатым индустриальным пейзажам»); в обилии назывных, односоставных предложений («Ну да. Ломают галерею. Можно было и не спрашивать»); в использовании форм безличных и инфинитивных («Нет, надо немного отдохнуть, оклематься или, как некоторые говорят, очухаться и продолжить ознакомление с местностью. Пока отдыхал и очухивался, пошел дождь, и знакомиться с Норильском пришлось под довольно сильным ливнем. Ну а что делать»); в нарочитой неэмоциональности, сухости текста, игнорировании вопросительных и восклицательных знаков, троеточий.
Французский теоретик экзистенциализма Ролан Барт называл такой стиль «нулевой степенью письма», внемодальной формой языка и говорит о том, что такая манера «фактически обретает первородное свойство классического языка - инструментальность». «Этот прозрачный язык, впервые использованный Камю в «Постороннем», создаёт стиль, основанный на идее отсутствия, которое оборачивается едва ли не полным отсутствием самого стиля. Письмо в этом случае сводится к своего рода негативному модусу, где все социальные и мифологические черты языка уничтожаются, уступая место нейтральной и инертной форме; таким образом, мысль писателя продолжает сохранять всю свою ответственность, что не сопровождается, однако, дополнительным процессом социального вовлечения формы в Историю, не властную над этой формой», - отмечает Р. Барт. То есть, по его мнению, объективность повествования при использовании «нулевой степени письма» достигает высшего предела, и читатель, по сути, избавляется от автора как посредника между художественным образом и самим собой в лице автора. В случае с публицистическими произведениями (Р. Барт особо отмечал важность такого стиля для журналистики) это означает исчезновение посредника между читателем и действительностью.
Конечно, публицистика Д. Данилова не является идеальным воплощением такой объективности (надо признать, что теория Р. Барта представляется весьма утопичной, по крайней мере, в своих крайних положениях), публицист и не стремится к ней, однако близость стиля Д. Данилов к «нулевому градусу письма» очевидна.
Примечательно, что такая манера не только выделяет материалы Д. Данилова среди прочих, но и идеально подходит к самому объекту изображения: рисуя подчас неприятные, давящие, антигуманистические провинциальные пейзажи, нет необходимости всё чрезмерно «живописать». В конце концов, сухое и бесстрастное перечисление фактов и предметов создаст подходящую для таких текстов гнетущую атмосферу, а также даст волю читательскому воображению, спровоцирует его на диалог, на сотворчество. Автор, усугубляя ощущение отчуждённости, специально делает акцент на жутковатых, слегка абсурдных деталях, что создаёт порой почти что «кафкианскую» атмосферу: «Огромное трехэтажное здание, построенное в 1953 году в лучших (или худших) традициях сталинской архитектуры. Помпезное, угрюмо величественное, одиноко стоящее. Сразу видно, что вокзал не действует. Действующий железнодорожный вокзал никогда не бывает так одинок. Вокруг него всегда люди, к нему в обязательном порядке примыкают какие-нибудь строения и строеньица. Даже если это самый что ни на есть мелкий провинциальный вокзальчик, рядом обязательно должен быть хоть крошечный газетный киоск или ларек с пивом и чипсами. Рядом с этим вокзалом не было никого и ничего. Плоская ровная земля, и на ней отдельно от всего стоящий огромный вокзал. На закрытых дверях табличка «Управление Норильской железной дороги». Бывший вокзал используется как учреждение, офис. За вокзалом видны железнодорожные пути, на них стоят множество товарных вагонов. Видно, что эти пути и вагоны не имеют к вокзалу никакого отношения».
Критики отмечают, что одной из главных черт поэтики Дмитрия Данилова является «любовь к мелочам, ко всему маленькому и жалкому». При этом «возникает феномен не просто эстетизации унылой и некрасивой реальности, но своеобразного внутреннего преодоления этой некрасивости путем проникновения в экзистенциальную сущность вещей». Это свойственно и его журналистским произведениям: художественная деталь, усиленная при помощи приёмов повтора и гиперболы, у Д. Данилова всегда наполняется дополнительным смыслом, становится фактом не самоценным, а имеющим какое-то значение с социально-нравственной точки зрения.
В отдельных фрагментах текста проявляется сатирическое начало, хотя в целом путевые очерки Д. Данилова вряд ли можно охарактеризовать как сатирические (пусть иногда и кажется, что автор словно бы смеётся над увиденным). В качестве примера можно привести такое едкое замечание: «Потом наступили 90-е, образовался «Норильский никель». Электрички были объявлены нерентабельными и нецелесообразными. Маршруты стали закрываться один за другим, а в 1998 году норильские электрички ликвидировали полностью. Заодно было решено провести, так сказать, деэлектрификацию - случай поистине уникальный. Старая контактная сеть требовала ремонта, люди с экономическим образованием подсчитали, что ремонт обойдется слишком дорого и что дешевле эту контактную сеть просто уничтожить. Наверное, тут еще сказалась специфика «Норильского никеля» - компании было невыносимо видеть, как медь, ценный цветной металл, болтается себе на ветру, подвешенная на каких-то столбах».
Одной из наиболее частотных проблем, которые ставит Д. Данилов в своих путевых очерках, является проблема бесперспективности и бессмысленности жизни в провинциальных городах, промышленных и районных центрах. Ярким примером может служить очерк «Угольная депрессия» (№3, 15 февраля 2008 г., тема номера «Бедность»), начинающийся с рассказа о том факте, что Евгений (знакомый автора, согласившийся провести его по своему родному городу) - единственный пользователь «Живого Журнала» из Прокопьевска Кемеровской области, притом, что население этого города составляет 200 тыс. человек. Регистрация в ЖЖ сегодня воспринимается в массах как один из атрибутов современного образованного человека, которому интересно, что происходит в мире, и тот факт, что из двухсот тысяч жителей Прокопьевска только один зарегистрирован на этом сайте, свидетельствует как минимум о двух городских проблемах: во-первых, об изолированности города от «цивилизации», что проявляется как в отсутствии массового доступа в Интернет, так и в притуплённости интереса к «внешнему миру»; во-вторых, об отсутствии в этом городе возможностей получить хорошее образование.
Автор отмечает в этом очерке целый ряд проблем небольших промышленных городов. Во-первых, это проблема отсутствия жилья: «Мимо десятки идёт хорошо одетая молодая женщина, толкающая симпатичную, ярких расцветок, детскую коляску. Женщина с коляской сворачивает к бараку, стоящему торцом к улице, останавливается у одной из перекошенных дверей, берёт на руки ребёнка. Сейчас она войдёт с ребёнком в барак. Молодая хорошо одетая женщина и её ребёнок живут в бараке». Автор использует приём повтора, создающий эффект акцентировки и гиперболизации.
Во-вторых, проблема отсутствия достойной заработной платы: для жителя Прокопьевска единственным нормальным местом работы является шахта, где он может получать семь-восемь, а при хорошем раскладе пятнадцать тысяч рублей в месяц. «Как любили писать в советской прессе, вдумайтесь в эти цифры. Пятнадцать тысяч. Восемь тысяч. Семь тысяч. Рублей. За работу под землёй с отбойным молотком в угольной пыли. Так-то». Использование назывных предложений и неполных конструкций придаёт этому фрагменту оттенок горького недоумения: автор как бы «спотыкается» перед каждой фразой, заставляя читателя остановиться в процессе чтения, провоцируя читателя на сомышление.
Третья проблема - нравственного характера: автор отмечает свойственный жителям Прокопьевска и подобных городов комплекса «маленького человека», комплекса «лузера» в английской терминологии, который в нашей стране часто называют «всетерпимостью», «смирением» и выдают за положительную черту русского народа. Д. Данилов склонен считать это свойственно негативным: человек пассивно смиряется со своей участью, даже не пытается изменить свою жизнь в лучшую сторону. В результате людям, которые «приезжают из отдалённых деревень», получают комнаты в общежитии, «включают свет, занавешивают окна одеялами, слушают поп-музыку», только и остаётся, что погружаться в пьянство и преступность: публицист приводит следом сценку с пьяной матерью восьмилетней дочки и рассказ Евгения о детской площадке, которая не простояла во дворе и нескольких месяцев, потому что её сломали и сдали на металлолом. Более того, Евгений говорит, что «гулять по Прокопьевску особо не стоит, город совершенно бандитский, у молодёжи, да и не только у неё, два основных развлечения - бухать и бить друг другу морды».
При этом корень проблемы, по мнению Д. Данилова, всё-таки не в самих людях, а в среде, в месте, где они живут. В Прокопьевске полуразрушенный Дом культуры, большие барачные районы, шахты в самом центре города, дворы, которые автор называет в скобках «пустыми территориями между домами», почти полное отсутствие развлечений и работы. Даже сам город, как замечает публицист, это «не город, а территория сплошного хаотичного заселения» вокруг угольных шахт. В таком месте, проводит Д. Данилов эту мысль через весь материал на уровне подтекста, люди просто физически не могут самореализоваться и найти хоть какой-то смысл своего существования. «В большинстве бараков продолжает теплиться жизнь. Хотя, возможно, в данном случае более уместно не слово «жизнь», в какое-то другое слово, которое я затрудняюсь подобрать», - говорит автор, и в этих его словах выражено его отношение ко всему увиденному.
Этому материалу Д. Данилова также свойствен «нулевой градус письма», но здесь можно отметить также своеобразие языка: в отдельных местах публицист вставляет в текст слова и обороты из юридической и официальной лексики, причём таким образом, что они одновременно смотрятся органично и чуждо: «Нет, говорит Женя, гулять тут особо не стоит, если, конечно, целью прогулки не является получение тяжких телесных повреждений и утрата денег, телефона и верхней одежды». Этот фрагмент текста своим языком напоминает произведения А. Платонова, в которых специфическая советская лексика 20-30-х гг. становится ключевым средством для выражения мертвенности всего сущего, опустошённости бытия героев. То же самое можно отметить и в материале Д. Данилова. Он использует не столько канцеляризмы, сколько нарочито громоздкие и «бездушные», безэмоциональные обороты, например: «так осуществляется хранение угля», «вдруг обнаруживается человеческое присутствие» и др.
Важной характеристикой данного (да и большинства других) очерка Д. Данилова является ощущение абсурда. Абсурд проявляется в несоответствии названий некоторых объектов тому, что они представляет собой в действительности (так, в посёлке Берёзовая Роща не растёт ни одной берёзы, а в посёлке Ясная Поляна больше всего в городе бараков), в обнаружении объектов, которые выглядят в рамках данного пейзажа абсолютно неуместными (таковым является, например, «циклопических размеров городской драмтеатр», который, по утверждению Д. Данилова, «ощутимо больше московского Большого»), в нагнетаемом ощущении механизации всего происходящего (здесь важен эпизод с одним и тем же поездом, который автор видел проезжающим в одну и ту же сторону в разные периоды пребывания в Прокопьевске). Показателен как иллюстрация абсурдности провинциальной жизни эпизод с отремонтированным нежилым зданием без вывески и окон, которое стоит в городе уже десять лет, «и никто из жителей не знает, что в нём. Как-то все дружно понимают, что лучше этим не интересоваться».
Ещё один важный приём, который использует Д. Данилов и в этом материале, отмечает А. Голубкова: «В прозе Данилова люди и вещи не играют принципиальной роли, вместо них выступают движения, перемещения, телесные и речевые реакции. <…> О выстраивании какой бы то ни было иерархии речь не идёт, так как все предметы и явления уравниваются Даниловым по факту своего бытия. Он не делает различия между людьми и вещами, городской пейзаж часто описывается им как картинки природы». Это заметно на следующем примере: «Мимо бараков по улице (назовем это условно улицей) идет, пошатываясь, пьяный дедушка. На голове у дедушки шапка-ушанка, представляющая собой плотный, слежавшийся комок концентрированного ужаса. Дедушка останавливается. Во рту у него что-то вроде окурка. Дедушка достает из кармана ватника спичечный коробок и пытается прикурить. У дедушки ничего не получается». Персонаж описывается с той же бесстрастностью, что и какой-либо объект городского пейзажа, с использованием минимума выразительных средств, его действия, само его существование не столько описывается, сколько констатируется. В этом образе ничуть не больше динамики, чем в образе барака, созданного Д. Даниловым немного раньше: «Проходим мимо длинного белого (когда-то) двухэтажного здания. Деревянная дверь, вывеска «Общежитие». В некоторых окнах горит свет, хотя на улице светло. Одно окно занавешено красно-белым шерстяным одеялом. Из другого окна доносится поп-музыка». Пожалуй, единственное принципиальное различие между этими описаниями в том, что дедушка двигается самостоятельно («проходит мимо»), а барак неподвижен (автор и его спутник сами «проходят мимо»). В остальном же и дедушка, и барак - всего лишь унылые части унылого пейзажа.
Ещё одна проблема, которую часто затрагивает Дмитрий Данилов в рамках своих публикаций в «Русской жизни» - это стереотипность мышления людей, которая приводит их к одним и тем же ошибкам в жизни, схожим судьбам, которая обедняет процессы общения и взаимодействия между людьми. Современная психология также обращает внимание на эту проблему: «Стереотипное поведение, которое начинает проигрываться в ответ на социально значимый стимул, не всегда соответствует ситуации. Склонность к упрощённому мышлению может привести к серьёзным ошибкам с опасными последствиями. Само существование социальных рефлексов, наряду с пользой, создаёт огромные возможности для манипулирования, включения нужных реакций, при выстраивании определённой ситуации, с заданным контекстом и задействованием определённых стимулов, которые приводят в движение стереотипные реакции и создают иллюзию самостоятельности поведения. Подтекстом выстроенной ситуации (социальной реальности), мотивами манипуляторов, неосознаваемыми объектами манипулирования, может быть эксплуатация физических и духовных возможностей человека». То есть, стереотипность мышления и поведения делает человека уязвимым для внешних влияний, и эти самые «внешние влияния» - пропаганда со стороны СМИ, прежде всего, - являются объектом осуждения на страницах «Русской жизни».
Более того, Р. Чалдини убеждён в том, что «если конструирование социальной реальности, создание искусственной среды производится деструктивной группой в манипулятивных эксплуатационных целях, у человека появляются психические и психологические качества, социальные навыки, а далее - идеология и мировоззрение, свойственное зависимому типу личности (при сохранении иллюзии самостоятельности жизнедеятельности)». На эту особенность поведения жителей провинции часто обращает внимание Д. Данилов.
В путевом очерке «Север и сталь» (№8, 17 августа 2007 г., тема номера «Коммерция»), посвящённом Череповцу, Д. Данилов ставит проблему социальной рефлексии через образы двух таксистов, с которыми ему довелось пообщаться: оба говорят ему одни и те же штампованные фразы про свой город. «Город у нас серый; вот, это Северсталь дымит - когда к городу подъезжаешь, этот дым видно километров за пятнадцать или за двадцать», - это и всё, что могут рассказать приезжему журналисту жители Череповца о своём родном месте. В этом эпизоде читается проблема нежелания людей хоть что-то узнать о том, что их окружает (то есть, проблема отсутствия у людей любознательности, тяги к просвещению) - в итоге получается, что и рассказать им о городе нечего, кроме как жаловаться на дым из труб да недоумевать, зачем журналист вообще сюда приехал, «здесь же всё такое серое». Наличие проблемы социальной рефлексии и проблемы пассивности людей доказывается конкретным жизненным примером.
В этом материале автор активно прибегает к приёму сарказма при описании увиденного. Это делается с целью показать ужасающую обыденность всего увиденного, а также его непримечательность или даже нелепость. Так, описывая памятник череповецким металлургам, изображающий мальчика в каске и наблюдающего за ним мужчину, Д. Данилов пишет: «Наверное, имеется в виду, что это отец и сын. Хотя никаких явных указаний на это нет. Вполне возможно, это дядя и племянник или моложавый дедушка и внук. Или вообще это может быть какой-то совершенно посторонний дядька. Присел на парапет, смотрит на паренька и думает: во малец даёт, каску напялил и расхаживает, ну чудной, блин, юный металлург. Но скорее всего, это всё-таки какие-то близкие родственники, наверное, это всё-таки отец и сын, и имеет место нечто вроде передачи трудовой эстафеты, отец всю жизнь горбатился на металлургическом комбинате, теперь вот сын подрастёт маленько и тоже горбатиться будет, хорошо, трудовая династия, на тебе, сынок, каску, носи, привыкай, я отмучаюсь, потом ты будешь мучиться, а потом и у тебя дети будут, и они тоже это самое, потому что такая наша жизнь, такая, сынок, наша с тобой жизнь».
Сарказм в этом фрагменте не является самоцелью: автор прибегает к нему для того, чтобы затем выйти на более широкую проблему - проблему механизации жизни, предопределённости человеческой судьбы в провинции. Эта предопределённость - также следствие стереотипности мышления: человек сызмальства готовится идти по накатанному пути, даже не задумываясь о каких-либо альтернативах.
В путевом очерке «Химгигант с челлицом» (№6, 20 июля 2007 г., тема номера «Волга») Д. Данилов ставит другую важную проблему: жизнь многих промышленных городов зависит от одного-единственного крупного предприятия, и его остановка лишает людей смысла и средств существования. Примером служит город Новомосковск в Тульской области, в котором расположен огромный химический комбинат, равных которому трудно найти в нашей стране. Остановка комбинат означает смерть для этого неплохого, в общем-то города. Публицист использует в отношении химического предприятия окказионализм «смыслообразующее», и это слово как нельзя лучше отражает проблему множества провинциальных городов, которую неоднократно сам Д. Данилов ставит с своих очерках и репортажах: поиск жителями городов смысла своего существования в условиях крайне ограниченных возможностей. Наличие «смыслообразующего» промышленного предприятия - это, пожалуй, лучший вариант для жителей, но даже этого у многих районных центров нет, потому что промышленность современной России до сих пор не вернулась хотя бы на позднесоветский уровень. Так автор подаёт серьёзную политико-экономическую проблему через призму проблематики социально-нравственной - и это одна из ключевых черт, характеризующих не только материалы Дмитрия Данилова, но и публицистику журнала «Русская жизнь» в целом.
И ещё одна важная проблема, которой касается Дмитрий Данилов в своих материалах, - проблема советского наследия. Как мы уже отметили, в путевом очерке «Возможно обрушение фасада» публицист негативно оценивал наличие в городах заброшенных зданий советской постройки - то есть, негативно оценивал тот факт, что новая Россия, по сути, сгубила огромную часть нажитого Советским Союзом богатства (заводы, фабрики, жилые сооружения и другие проекты). Новая экономика строилась фактически с нуля - это явление крайне негативное.
В репортажах «Тошнота» (№14, 9 ноября 2007 г., тема номера «Октябрь семнадцатого») и «Молитва Василия Ивановича» (№19, 8 октября 2008 г., тема номера «Гражданская война») Д. Данилов затрагивает одну и ту же проблему - проблема идеологического наследия советского периода.
Репортаж «Тошнота» с подзаголовком «Ульяновский мемориал: слишком много Ленина» - это рассказ не столько о музее В.И. Ленина в Ульяновске, сколько о неприятных эмоциях, которые вызвало у автора обилие информации о В.И. Ленине: «А еще я вдруг почувствовал себя на экскурсии по аду. По тому кругу ада, где, может быть, томятся революционеры. Ад революционеров - это место, где вечно длится революционная борьба». Автор крайне негативно оценивает то, что такой музей вообще существует, что город Ульяновск не переименован обратно в Симбирск, что тело Ленина до сих пор не захоронили: «Я подумал, что было бы неплохо сровнять с землёй этот мемориал вместе со стоящими рядом мемориальными деревянными домиками, в которых жила семья Ульяновых. Уничтожить это дикое капище. И построить на этом месте что-нибудь жизнеутверждающее. Например, элитное жилье. Или бизнес-центр. Или торгово-развлекательный комплекс. Или всё это вместе. Или ничего не построить, так оставить». То есть, даже пустое место лучше, чем музей человека, развалившего страну и убившего множество людей, считает Д.Данилов.
Идея о необходимости избавиться от груза советской идеологии - одна из ключевых идей журнала «Русская жизнь». Журнал скорее тяготеет к тому, чтобы считать современную Россию преемницей Российской империи, а не Советского Союза, что можно проследить по публикациям в разделе «Былое». Там находят место репринты материалов из отечественной прессы 1900-1920-х гг., и подобраны они таким образом, что демонстрируют, во-первых, связь России предреволюционного периода с Россией сегодняшней, во-вторых, антигуманность и абсурдность идей большевиков.
Схожие мысли высказываются и в репортаже «Молитва Василия Ивановича», где речь идёт о музее В.И. Чапаева в Чебоксарах. Автор создаёт образ этого музея как места нелепого и ненужного, давно изжившего себя. Кроме того, автор развенчивает миф о Чапаеве-герое: экспозиция представляет его как грубого, малограмотного человека, о котором и рассказать-то нечего. По сути, Чапаев сталь лишь одним из многочисленных инструментов большевистской пропаганды, и почитание его сегодня, как минимум, бессмысленное дело.
Путевые очерки Дмитрия Данилова, публикуемые в журнале «Русская жизнь», отличаются рядом специфических черт, проявляющихся на разных уровнях.
Во-первых, на уровне выбора темы: Д. Данилов пишет о таких городах, которые крайне редко попадают в поле зрения путешественников, и обращает внимание отнюдь не на туристические достопримечательности, а на вещи повседневные и для туристов непримечательные - скорее даже, отторгающие. Его внимание направлено на детали быта, на особенности жизни в данном городе, а также на типические черты, свойственные многим провинциальным городам.
Во-вторых, на уровне цели публикации: очерки Д. Данилова не имеют ничего общего с рекламой, но не являются и очерками просветительского толка, как это было традиционно характерно для данного жанра. Эти очерки ставят целью создание образа провинции - о его объективности или субъективности можно спорить отдельно.
В-третьих, на уровне проблематики: автор затрагивает в путевых очерках и репортажах широкий круг социально-нравственных проблем, однако эти проблемы им никогда не высказываются напрямую, а прячутся в подтекст. Такова особенность авторского стиля. Очень часто социально-нравственные проблемы предстают в публицистике Д. Данилова как отражение и как следствие проблем политико-экономических, что характеризует не только его журналистское мастерство, но и направленность журнала «Русская жизнь» в целом.
В-четвёртых, на уровне образного ряда. Для путевых очерков и репортажей Д. Данилова характерна «вещность» всех явлений действительности: они даны в статике, в их неизменности и сиюминутности. Также большое значение имеет ощущение абсурда, которое создаётся при помощи отдельных художественных образов и авторских наблюдений. Внимание к деталям, акцентирование на деталях, кажущихся незначительными, но выражающими типические явления, - ещё одна художественная особенность материалов Д. Данилова, опубликованных в «Русской жизни».
В-четвёртых, на уровне языка: Д. Данилов избегает пространных описаний и остерегается эмоциональности, его манера приближается к «нулевому градусу письма», о котором говорил Р. Барт и который был свойствен отдельным произведениям ведущего представителя французского экзистенциализма А. Камю (повесть «Посторонний»). Кроме того, нередко Д. Данилов использует принципиально громоздкие конструкции, взятые из официально-делового или научного стиля, либо конструкции, которые усугубляют ощущение отчуждённости и бесстрастности. Это напрямую связано с целью публикации очерков, а также с личной писательской манерой Дмитрия Данилова.
Заключение
В ходе исследования были выполнены поставленные задачи, которые помогли в определении места журнала «Русская жизнь» в типологии российских печатных средств массовой информации.
) Доминирующими темами на страницах журнала «Русская жизнь» являются темы, касающиеся социальной сферы (то есть, жизнь человека как члена общества и функционирование общества как системы, проблемы семьи, труда, образования, воспитания и т.д.). То есть, объектом публицистического внимания становится повседневная жизнь россиян во всём её многообразии, и это многообразие подчёркивается выбором тем номера («Земство», «Телевизор», «Интеллигенция», «Бедность» и др.). Выход на макроуровень (политические и экономические процессы) прослеживается в минимальной степени.
Отличительной особенностью издания является сочетание тем социальных с темами нравственными, что позволяет обозначить центральную проблематику «Русской жизни» как социально-нравственную. Оценка того или иного явления общественной жизни с нравственной точки зрения неизменно проявляется в подавляющем большинстве публикаций, а в отдельных тематических номерах («Страхи», «Грехи», «Добродетели» и др.) ключевое место занимают нравственные и околофилософские вопросы в чистом виде.
Кроме того, значительное место на страницах издания занимают темы политики и культуры. При этом политика редко оказывается объектом журналистского внимания, скорее она выступает как одно из явлений, с которым индивиду приходится сталкиваться в повседневной жизни. Тема политики возникает в «Русской жизни», как правило, в опосредованном виде: рассматриваемые социально-нравственные проблемы видятся авторам журнала как следствие проблем политико-экономических. Теме культуры свойственно проникновение в том или ином виде практически во все публикации, однако в «чистом» виде она исследуется только в разделе «Художество», содержащем рецензии на фильмы, музыкальные релизы, выставки и статьи, близкие к критическим.
Экономические темы на страницах издания практически не присутствуют. Явления экономической сферы возникают лишь в контексте социально-нравственной проблематики как возможные причины тех или иных тенденций, ситуаций и проблем в обществе.
) «Русскую жизнь» отличает полное отсутствие информационных жанров и замещение их жанрами аналитическими - комментарием, аналитической статьёй, обозрением. Однако основу жанровой модели издания составляют жанры художественно-публицистические: эссе, очерки, рецензии. Тяготение к эссеизации свойственно и аналитическим текстам, публикуемым в журнале, а сами эссе и очерки нередко тяготеют к тому, чтобы превратиться художественные тексты, став произведением не журналистским, а литературным. Иногда на страницах «Русской жизни» публикуются тексты, по определению являющиеся художественными: например, поэма Марии Степановой «Вторая проза» (№16, 26 августа 2008 г.), однако их влияние на концепцию издания не существенно.
) Исследование показало, что влияние на каждый материал в журнальном контексте оказывает тема номера (все номера «Русской жизни» являются тематическими) и такой способ раскрытия этой темы, который мы назвали «сужающейся моделью». Сужающаяся модель предполагает, что по мере движения от первой страницы журнала к последней тема номера будет рассматриваться со всё более узкой точки зрения. Раздел «Былое» служит прологом ко всему номеру и демонстрирует связь времён; в разделе «Думы» даётся анализ проблемы в историческом контексте, в её максимально обобщённом виде; в разделе «Образы» исследуются различные аспекты проблемы; разделы «Мещанство», «Гражданство», «Семейство» призваны показать проблему с точки зрения «маленького человека», обывателя, представителя массы. Соответственным образом распределяются и жанры: раздел «Думы» тяготеет к использованию аналитических жанров, в разделе «Образы» публикуются в основном эссе, а в разделах «Мещанство», «Гражданство» и «Семейство» - очерки.
Однако эта модель соблюдается не всегда, и номера, в которых не просматривается сужение проблемы («Телевизор», «Волга» и др.), оказываются наиболее слабыми, нецельными, похожими на альманахи. Важным фактором является жанровый баланс: если в номере наблюдается явный крен в сторону художественной публицистики при снижении числа аналитических статей и комментариев, сужающаяся модель разрушается.
) Главная ценность, пропагандируемая авторами «Русской жизни», в соответствии с теорией американского психолога А.Маслоу, - это «бытийная» ценность «Жизненность». Жизненность - это ценность самовыражения человека, поиска и стремления к новизне, она исключает страх перед завтрашним днём и, самое главное, она подразумевает отсутствие стереотипного мышления. Ключевая цель, которую преследует «Русская жизнь», - это борьба со стереотипами в самых разных их проявлениях: однообразие жизни, мыслей людей, штампованность судеб и повторение ошибок. Чаще всего причиной массового распространения стереотипов называется капитализация жизни, капиталистическая мораль в целом, а также влияние СМИ.
Ключевая проблема, которую видят авторы «Русской жизни», - это отсутствие в современной России идеологии, которая могла бы объединить жителей страны на основе нравственных, политических и социальных ценностей. Вместо этого в России развивается идеология потребления, против которой и борется «Русская жизнь» своими публикациями.
) Коммуникативную стратегию издания можно охарактеризовать как смешение конвенциональной и пропагандистской стратегий с тяготением к использованию приёмов активного воздействия на аудиторию. Журнал одновременно стремится к созданию общественного диалога и старается активно воздействовать на читателя, разрушая его стереотипы и заменяя их собственными суждениями. Такое сочетание не является парадоксальным, поскольку на страницах «Русской жизни» публикуются очень разные авторы, и их взгляды на те или иные проблемы даже в рамках одного номера часто оказываются полемичными. То есть, абсолютного единства суждений издание не достигает, что обусловлено спецификой жанровой и тематической моделей: доминирование социально-нравственной проблематики и эссеистики по определению подразумевает разнообразие точек зрения. Вместе с тем большинство авторов активно используют приёмы воздействия на аудиторию и приёмы манипуляции.
Целевая аудитория «Русской жизни» - представители гуманитарной интеллигенции в возрасте от 30 до 60 лет (хорошо помнят советские времена, а в 90-е гг. были в зрелом возрасте), способные понять все культурные цитаты и аллюзии, встречающиеся в текстах, и расшифровать подтексты.
) Основные функции, которые выполняет журнал «Русская жизнь», - это функция образовательная (подразумевает «массовое внедрение основанных на уважении закона и прав человека ценностей») и функция критики и контроля. «Русская жизнь», тяготеющая к неоконсерваторской идеологии, не является оппозиционным СМИ и СМИ проправительственным. Придерживаясь центристской позиции, издание стремится к оценке общественно-политической ситуации в России с альтернативной, взвешенной точки зрения - при сохранении полной свободы для авторского самовыражения.
) «Русская жизнь» по тематической и жанровой специфике занимает промежуточное положение между информационно-аналитическими изданиями и «толстыми» литературными журналами. Однако, в отличие от «толстых» журналов, на страницах «Русской жизни» почти не публикуются художественные произведения, а обязательный отдел критики представлен в крайне редуцированном виде. В отличие от информационно-аналитических изданий, информационная составляющая в журнале сведена к минимуму, и новость заменена комментарием, а жанровая модель частично заимствована у «толстых» литературных журналов.
В итоге можно сделать вывод о том, что «Русская жизнь» представляет собой тип художественно-публицистического журнала комментариев, не имеющий на сегодняшний день аналогов на российском медиаполе.
Список использованной литературы
.Акопов, А.И. Методика типологического исследования периодических изданий / А.И. Акопов. - Иркутск: Изд-во Иркутского университета, 1985. - 96 с.
.Бальзак, О. Озорные рассказы / О. Бальзак / Пер. с франц. - Иваново: Ивановское книжное издательство, 1957. - 192 с.
.Барт, Р. Нулевая степень письма / Р. Барт / Пер. с франц. - М.: Академический проект, 2008. - 431 с.
.Бахтин, М.М. Эстетика словесного творчества / М.М. Бахитн. - М.: Худож. лит., 1979. - 424 с.
.Валгина, Н.С. Теория текста: Учебное пособие / Н.С. Валгина. - М.: Логос, 2004. - 280 с.
.Великовский, С.И. Грани «несчастного сознания» / С.И. Великовский. - М.: Искусство, 1973. - 240 с.
.Голубкова, А. Очарование убожества: основные тенденции прозы Дмитрия Данилова / А. Голубкова // Абзац: альманах. Вып. 3. - М., 2007. - С.105 - 121.
.Горохов, В.М. Основы журналистского мастерства / В.М. Горохов. - М.: Высшая школа, 1999. - 340 с.
.Дмитровский, А.Л. Жанр эссе. Очерк теории жанра: Монография / А.Л. Дмитровский. - Орёл: Орловский государственный университет, 2006. - 131 с.
.Ерасов, Б.С. Социальная культурология / Б.С. Ерасов. - М.: Аспект-Пресс, 2000. - 591 с.
.Ерёмина, Ж.Ю. Магия как псевдорелигия в современной массовой культуре / Ж.Ю. Ерёмина // Вопросы культурологии: Сборник аспирантских работ. - М.: ГАСК, 1999. - С.55 - 62.
.Журбина, Е.И. Теория и практика художественно-публицистических жанров: (Очерк, фельетон) / Е.И. Журбина. - М.: Мысль, 1969. - 399 с.
.Кара-Мурза, С.Г. Манипуляция сознанием / С.Г. Кара-Мурза. - М.: Эксмо, 2006. - 832 с.
.Ким, М.Н. Очерк: теория и методология жанра / М.Н. Ким. - СПб.: Изд-во С.-Петербургского государственного университета, 2000. - 126 с.
.Кожина, М.Н. Стилистика русского языка: Учебник / М.Н. Кожина. - М.: Флинта, 2008. - 464 с.
.Корнилов, Е. А. Журналистика на рубеже тысячелетий / Е.А. Корнилов. - Ростов н/Д.: Донской издательский дом, 1999. - 224 с.
.Костырко, С.П. WWW-обозрение Сергея Костырко. О «новых молодых» в Интернете и сайте «Полутона». [Электронный ресурс] / С.П. Костырко // Новый мир. - 2006. - №11. // Режим доступа: #"justify">.Кочетова, В.Г. Художественная деталь в прозе И.А. Гончарова: типы, функции, эволюция, свойства: автореф. дис. … канд. филол. наук / В.Г. Кочетова; [Московский педагогический государственный университет]. - М., 2002. - 17 с.
.Кройчик, Л.Е. Система журналистских жанров / Л.Е. Кройчик. // Основы творческой деятельности журналиста. - СПб.: Знание, СПбИВЭСЭП, 2000. - с. 125 - 168.
.Лотман, Ю.М. Анализ поэтического текста: Структура стиха / Ю.М. Лотман. - Л.: Просвещение, 1972. - 270 с.
.Лотман, Ю.М. Структура художественного текста / Ю.М. Лотман //Об искусстве / Ю.М.Лотман. - СПб.: Искусство - СПБ, 1998. - С. 14 - 285.
.Лысакова, И.П. Тип газеты и стиль публикации: Опыт социологического исследования / И.П.Лысакова. - Л.: Изд-во ЛГУ, 1989. - 181 с.
.Лысакова, И.П. Язык газеты и типология прессы. Социолингвистическое исследование / И.П. Лысакова. - СПб.: Издательство С.-Петербургского государственного университета, 2005. - 256 с.
.Маслоу, А. Мотивация и личность / А. Маслоу / Пер. с англ. - СПб.: Питер, 2008. - 352 с.
.Маслоу, А. На подступах к психологии бытия / А. Маслоу / Пер. с англ. - М.: Рефл-бук. - К.: Ваклер, 1997. - 412 с.
.Маслоу, А. Новые рубежи человеческой природы / А. Маслоу / Пер. с англ. - СПб.: Евразия, 1999. - 430 с.
.Маслоу, А. Психология бытия / А. Маслоу / Пер. с англ. - М.: Рефл-бук. - К.: Ваклер, 1997. - 304 с.
.Мельник, Г.С., Тепляшина, А.Н. Основы творческой деятельности журналиста / Г.С. Мельник, А.Н. Тепляшина - СПб.: Питер, 2008. - 272 с.
.Морев, Г. «Русской жизни» исполнился год. [Электронный ресурс] / Г. Морев // Openspace.Ru, 14 мая 2008 // Режим доступа: #"justify">.Морев, Г. «"Русская жизнь" - это такой высокохудожественный писк». [Электронный ресурс] / Г. Морев // Openspace.Ru, 15 мая 2008 //Режим доступа: #"justify">.Новиков, Л.А. Художественный текст и его анализ / Л.А. Новиков. - М.: Изд-во ЛКИ, 2007. - 304 с.
.Овсепян, Р.П. Периодическая печать России. Система, типология / Р.П. Овсепян. - М.: Мысль, 1995. - 278 с.
.Перегудов, Г.Ю. Еженедельник как тип периодического издания: автореф. дис. … канд. филол. наук / Г.Ю. Перегудов; [Ростовский государственный университет]. - Ростов н/Д, 2003. - 25 с.
.Прохоров, Е.П. Введение в теорию журналистики: Учебник / Е.П. Прохоров. - М.: Аспект-Пресс, 2005. - 368 с.
.Прохоров, Е.П. Искусство публицистики: Размышления и разборы / Е.П. Прохоров. - М.: Советский писатель, 1984. - 360 с.
.Пугачёв В.П., Соловьёв А.И. Введение в политологию: Учебник для студентов вузов / В.П. Пугачев, А.И. Соловьёв. - 4-е изд., перераб. и доп. - М.: Аспект-Пресс, 2005. - 477 с.
.Пузакова, В.А. Корпоративные издания: типология, структура, принципы организации / В.А. Пузакова // Вестник Московского университета. Сер. 10, Журналистика. - 2004. - № 3. - С. 32 - 38.
.Рублёва, Е.В. Лингвопрагматические аспекты политической теледискуссии: автореф. дис. … канд. филол. наук / Е.В. Рублёва; [Государственный институт русского языка им. А.С. Пушкина]. - М., 2006. - 23 с.
.Руднев, В.П. Словарь культуры ХХ века / В.П. Руднев. - М.: Аграф, 1997. - 384 с.
.Система средств массовой информации России: Учебное пособие для вузов / [под ред. Я.Г. Засурского]. - М.: Аспект-Пресс, 2001. - 259 с.
.Сметанина, С.И. Медиа-текст в системе культуры (динамические процессы в языке и стиле журналистики конца XX века): Научное издание / С.И. Сметанина. - СПб.: Изд-во Михайлова В.А., 2002. - 383 с.
.Смирнов, В.Б. Журналистика и литература. Методологические и историко-литературные проблемы / В.Б. Смирнов. - Волгоград: Волгоградское научное издательство, 2005. - 357 с.
.Смирнов В.Б. Литературная история «Отечественных записок». 1868-1884 / В.Б. Смирнов. - Пермь: ПГПИ, 1974. - 315 с.
.Современная американская социология: [сб. ст.] / [под ред. В.И. Добренького]. - М.: Изд-во Моск. государственного ун-та, 1994. - 296 с.
.Соловьёв, С.М. Изобразительные средства в творчестве Ф. М. Достоевского / С.М. Соловьёв. - М.: Советский писатель, 1979. - 352 с.
.Стюфляева, М.И. Образные ресурсы публицистики / М.И. Стюфляева. - М.: Мысль, 1982. - 254 с.
.Теплова, Л.А. Типология информационно-аналитических еженедельных журналов (на примере журналов «Коммерсантъ-Weekly», «Деньги», «Эксперт», «Итоги», «Профиль», «Коммерсант-Власть» и «Компания»): автореф. дис. … канд. филол. наук / Л.А. Теплова; [МГУ им. М.В. Ломоносова]. - М., 2002. - 27 с.
.Тепляшина, А.Н. Жанры и формы комического в современной российской периодике / А.Н. Тепляшина. - СПб.: Издательский дом С.-Петербургского государственного университета, 2006. - 286 с.
.Тепляшина, А.Н. Сатирические жанры современной публицистики: Учеб. пособие / А.Н. Тепляшина. - СПб.: Изд-во С.-Петербургского государственного университета, 2000. - 95 с.
.Тертычный, А.А. Аналитическая журналистика: познавательно-психологический подход / А.А. Тертычный. - М.: Гендальф, 1998. - 256 с.
.Тертычный, А.А. Жанры периодической печати / А.А. Тертычный. - М.: Аспект-Пресс, 2006 - 312 с.
.Типологическое развитие журналистики: Сборник трудов / [под ред. А.И. Станько]. - Ростов н/Д.: Изд-во Ростовского ун-та, 1993. - 176 с.
.Типология журналистики. Вопросы методологии и истории / [под ред. Е. А. Корнилова]. - Ростов н/Д, 1987. - 160 с.
.Типология журналистики : вопр. методол. и истории : [сб. ст.] / [Отв. ред. Е.А. Корнилов]. Сев.-Кавк. науч. центр высш. шк.; - Ростов н/Д : Изд-во Ростовского ун-та, 1987. - 156 с.
.Типология периодической печати. Проблемы и тенденции развития типологической структуры современной периодики: Учеб. Пособие / [под ред. Я. Н. Засурского]. - М: Изд-во Московского государственного университета, 1995. - 144 с.
.Типология периодической печати: Учебное пособие для студентов вузов / [под ред. М.В. Шкондина, Л.Л. Реснянской]. М.: Аспект-Пресс, 2007. - 236 с.
.Тулупов, В.В. Дизайн и реклама в системе типологических признаков российских газет (филологический, философско-психологический и творческий аспекты): автореф. дис. … док. филол. наук / В.В. Тулупов; [Кубанский государственный университет]. - Краснодар, 2000. - 46 с.
.Уланова, М.А. Интернет-журнал: типология, принципы создания, методика редактирования: автореф. дис. … филол. наук / М.А. Уланова; [Московский государственный университет печати]. - М., 2005. - 26 с.
.Федотова, Л.Н. Анализ содержания - социологический метод изучения средств массовой коммуникации / Л.Н. Федотова. - М.: Научный мир, 2001. - 214 с.
.Федотова, Л.Н. Социология массовой коммуникации: Учебник для вузов / Л.Н. Федотова. - СПб.: Питер, 2003. - 400 с.
.Финкелстайн С. Экзистенциализм и проблема отчуждения в американской литературе / С. Финкельстайн / Пер. с англ. - M.: Прогресс 1967г. - 320с.
.Цуладзе, А.М. Политические манипуляции, или Покорение толпы / А.М. Цуладзе. - М.: Книжный дом «Университет», 1999. - 144 с.
.Чалдини, Р. Психология влияния / Р. Чалдини / Пер. с англ. - СПб.: Питер, 2009. - 304 с.
.Черепахов, М.С. Проблемы теории публицистики / М.С. Черепахов. - М.: Мысль, 1973. - 267 с.
.Чуков, П.И. Специализированные газеты как тип издания: автореф. дис. … канд. филол. наук / П.И. Чуков; [Ростовский государственный университет]. - Ростов н/Д, 2004. - 26 с.
.Шкондин, М.В. Газетно-журнальная типология в условиях становления коммуникативной системы информационного общества / М.В. Шкондин // Вестник Московского университета. Сер. 10, Журналистика. 2003. - № 2. - с.12 - 32.
.Шкондин, М.В. Системные факторы трансформации структуры российских СМИ / М.В. Шкондин. - М.: Изд-во Московского государственного университета, 2000. - 204 с.
.Шкондин, М.В. Трансформация типологической структуры российских СМИ: системные аспекты / М.В. Шкондин // Вестник Московского университета. Серия 10, Журналистика. - 2000. - №1. - С.3 - 16.
.Шостак, М.И. Еженедельники как тип издания / М.И. Шостак. - М.: Изд-во МГУ, 1986. - 182 с.
.Шостак, М.И. Художественная публицистика / М.И. Шостак. - М.: ИМПЭ, 2001. - 304 с.