Леонтьев К.Н., о нем
Леонтьев К.Н., о нем
Емельянов-Лукьянчиков М.А.
Состоявшееся
в Стамбуле открытие мемориальной доски русскому монаху, дипломату и ученому
Клименту (Константину Николаевичу) Леонтьеву напоминает нам о том, что
осмысление его наследия в духе Православия, для пользы государственной и через
призму научного междисциплинарного подхода способно дать очень многое настоящей
и будущей России
Как
сообщается в пресс-релизе Департамента информации и печати МИД РФ «Об
официальном визите Министра иностранных дел России С.В.Лаврова в Турецкую
Республику», 31 мая министр посетил Анкару, где состоялись встречи С.В.Лаврова
с Президентом Турции А.Н. Сезером, Председателем Великого Национального
Собрания Турции Б. Арынчем, Премьер-министром Турции Р.Т. Эрдоганом и
переговоры с Заместителем премьер-министра, Министром иностранных дел Турции А.
Гюлем. На следующий день, 1 июня, министр посетил Организацию Черноморского
экономического сотрудничества, а также «принял участие в церемонии открытия памятной
доски видному русскому дипломату и мыслителю К.Н.Леонтьеву на фасаде здания
Генконсульства России в Стамбуле».
Инициатором
и организатором мероприятия стал Фонд К.Н. Леонтьева, возглавляемый
профессором, доктором философских наук Константином Михайловичем Долговым. К.М.
Долгов – главный научный сотрудник Института философии РАН, заведующий кафедрой
философии, политологии и культуры Дипломатической академии МИД РФ, Заслуженный
деятель науки РФ. Константин Михайлович известен как ученый, принимающий активное
участие в освоении и популяризации наследия К.Н. Леонтьева. Его перу
принадлежит дважды издававшаяся книга, в 2003 году им были выпущены
«Дипломатические донесения» Леонтьева, с 2004 года проводятся ежегодные
Леонтьевские чтения, а в прошлом году создано Леонтьевское
философско-богословское общество, председателем которого является К.М. Долгов.
На
открытии памятной доски в Стамбуле присутствовал заместитель директора
Института русской литературы РАН («Пушкинский дом»), доктор филологических наук
Владимир Алексеевич Котельников, который является главным редактором
издаваемого с 2000 года Полного собрания сочинений и писем К. Н. Леонтьева. Это
издание является одним из наиболее значительных показателей консолидации
леонтеоведов (в данном случае это С. Г. Бочаров, В. А. Котельников, Г. Б.
Кремнев, О. Л. Фетисенко и другие). Значительная часть его трудов публикуется
впервые (включая варианты и разночтения; на основе архивных материалов и
копий), и все они тщательно сверяются и комментируются. По состоянию на июнь
2006 года вышли пять томов с художественными произведениями К. Н. Леонтьева,
две книги шестого тома (воспоминания и автобиографические материалы), и первая
книга седьмого тома с работами 1862-1879 годов. В следующие тома предполагается
включить: все остальные работы Леонтьева научного и публицистического
характера, его статьи, посвященные русской литературе (включая рецензии и
цензорские отзывы), корпус материалов, отложившихся в ходе дипломатической
деятельности Константина Николаевича, весьма многочисленные письма. Высочайший
научный и издательский уровень впервые предпринимаемого полного собрания
сочинений позволяют говорить о непреходящем значении этого проекта.
Кроме
того, на открытии мемориальной доски в Стамбуле присутствовали русские и турецкие
официальные лица, среди которых с нашей стороны был Посол России в Турции —
Петр Владимирович Стегний, Посол России в Греции Андрей Валентинович Вдовин и
Генеральный консул в Стамбуле — Александр Иванович Кривенко.
Данное
событие является логичным закреплением того значительного интереса к наследию
Леонтьева, который характеризует конец 80-х годов XX века – начало XXI века.
Помимо упомянутых Чтений, Общества и Фонда, связанных с его именем, следует
сказать о том, что количество статей о Леонтьеве, написанных богословами,
историками, философами, культурологами, социологами, политологами, этнологами,
литературоведами, публицистами и журналистами приближается к тысячной отметке,
а монографии и диссертации (в том числе докторские, и не только в России) исчисляются
десятками и сотнями.
В
качестве показателей интереса к Леонтьеву следует отметить превосходный
Интернет-сайт www.leontiev.net.ru (существует с апреля 2003 года; проект уже
включил в себя практически все основные научные и публицистические работы Константина
Николаевича, и вызывает значительный интерес), а также такие образцы освоения
леонтьевского наследия как аудиокнига «Византизм и славянство» и спектакль
театра «Театральный ковчег» (г. Сергиев Посад), поставленный режиссером В.
Смирновым по повести Леонтьева «Исповедь мужа».
Также
и в современной европейской историографии наблюдается ряд весьма
многозначительных явлений, связанных с наследием К. Н. Леонтьева. В 1990-е годы
его основополагающий историософский труд «Византизм и славянство» был переведен
на болгарский, испанский и румынский языки. На французский язык переведены
некоторые другие важнейшие работы Леонтьева, которые показывают «всю
плодотворность и глубину русской философии и ортодоксальной теологии,
повсеместно проигнорированные в Западе».
Наследие
нашего соотечественника, медленно, но верно, занимает авторитетное место в как
в академических исследованиях, так и в публицистике. Так, Витторио Страда, в
итальянской газете «Corriere della sera» упоминает о Леонтьеве в связи с
именами Н.Я. Данилевского и О. Шпенглера. Работы Леонтьева изучаются в
университетах: например, в Вестфальском Вильгельм-Университете (Мюнстер,
Германия), Университете Майами (США), и в Университете Буэнос-Айреса
(Аргентина). Яркий пример — работа Георга Шумахера (ныне – доктора Г. Шумахера)
«Эстетический аристократизм Константина Леонтьева. Современная критика и
дворянский менталитет в России». Автор исходит из представления о том, что
наследие Леонтьева «удивительно актуально», ибо он сумел предсказать не только разрушение
русского самодержавия, но и объединение Европы. Совокупность взглядов Леонтьева
активно изучается доктором философских наук (кафедра философии Лодзинского
университета) М. Бродой. Весьма показательно, что интерес к Леонтьеву
распространился на Японию.
Правда
не может не огорчить тот факт, что рефлексия славянского вопроса в работах
Леонтьева со стороны самих славян развивается по худшему сценарию. Так, Милан
Суботич (Институт философии и социальной теории Сербии) в своей работе «К. Н.
Леонтьев и русская идея», на основании анализа той части взглядов ранних
славянофилов и Н. Я. Данилевского, которая противоречит представлениям
Леонтьева, приходит к выводу, что наследие Константина Николаевича есть пример
«саморазрушения «русской идеи»». Речь идет о критике леонтьевской идеи
«византизма», а «вырождение» русской идеи автор связывает, ни больше ни меньше,
как с отказом России от панславизма. Действительно, сведение славянского
вопроса к идее панславизма было чуждо Леонтьеву, который всегда акцентировал внимание
на духе, а не на крови.
Наконец,
следует сказать и о том, что связывало Константина Николаевича с Православным
Востоком, Турцией и дипломатической службой.
В
1863 году Леонтьев поступил на службу в Азиатский Департамент Министерства
иностранных дел. Директором Департамента был граф Н. П. Игнатьев, под
руководством которого Леонтьев прошел всю свою дипломатическую службу
(сохранилась их переписка, в которой мыслитель, в частности, отмечал:
«Сознаюсь, я … верю в то, что у меня есть, что сказать, и что сделать для той
дружбы, которую мы оба с Вами, Николай Павлович, так любим»).
В
том же году Леонтьев был назначен секретарем и драгоманом (переводчиком)
русского консульства на о. Крит; в следующем году – он секретарь и драгоман
консульства в Адрианополе, причем когда адрианопольский консул получил
продолжительный отпуск, Леонтьев самостоятельно управлял консульством. После
пребывания в Константинополе (он жил здесь, по несколько месяцев, не только в
1864, но и в 1866—1867 гг.), Леонтьев получил пост вице-консула в Тульче, в
1869 — консула в Янине, а в начале 1871 года – консула в Салониках. В 1871-1873
гг. Леонтьев жил в Константинополе, на Афоне и на о. Халки, и этот период его
жизни был весьма плодотворен. Леонтьев сделал весьма неплохую карьеру, так как
в Министерстве иностранных дел его выделяли среди других. Леонтьев явно
находился на своем месте: умел находить общий язык со всеми – от европейских
дипломатов и турецких чиновников до польских революционных эмигрантов и
албанских разбойников. Его ценили.
Именно
в Турции, где Леонтьева захватил «свежий материал «греческо-турецкой» жизни,
еще богатой собственным национально-историческим содержанием, материал … к тому
же тесно связанный с интригой местной и российско-европейской политики (в чем
сам Леонтьев принимал не-посредственное участие)», он показал себя не только
как талантливый ученый и публицист, но и как блестящий мастер большой и малой
прозаической формы. Это вполне обнаружило издание леонтьевского художественного
цикла «Из жизни христиан в Турции».
Примечательно,
что эстетически прекрасные произведения Леонтьева для того времени были также и
… политическим руководством к действию. Автор основывал практически все свои
художественные образы на реальных характерах и особенностях жизни на православном
«Востоке». Эта его особенность не раз была отмечена другими профессиональными
дипломатами. Так, барон А. Г. Жомини «из 200 консульских донесений меньше понял
политическое настроение Греческой среды в 70-х годах, чем из одной «Аспазии
(«Аспазии Ламприди», повести Леонтьева о греческой жизни – Е.-Л. М. А.)», а М.
К. Ону, в течение двенадцати лет (1889-1901 гг.) бывший российским посланником
в Греции, писал Леонтьеву по поводу его «Одиссея»: «говорили о Вас … с А. И.
Нелидовым и он соглашался со мною, что даже политически Вы оказались
дальновиднее нынешних государственных людей наших». Леонтьев понимал это, когда
писал о себе, как о человеке, подготовленном «долгою политическою деятельностью
в среде восточных христиан», привычном и к «политической практике, и к
пониманию общегосударственных вопросов». Работы Леонтьева принадлежат перу
человека, обладавшего умом и талантом подлинного государственного мужа, они
буквально насыщены опытом знатока реальной политики.
Несмотря
на то, что Леонтьев никогда не принадлежал научным кругам, он несомненно, был
выдающимся ученым (вместе с Н.Я. Данилевским, он является таким же основателем
цивилизационного подхода к историческому процессу каковыми, спустя полвека, в
Европе стали О.А. Шпенглер и А.Д. Тойнби). Но помимо государственной службы и
научной деятельности, наследие Леонтьева имеет и величайшее духовное значение.
В
жизни К. Н. Леонтьева четко просматривается два периода: с 1831 по 1871, и с
этого года до 1891. Событие, которое произошло с ним в 1871 году стало той вехой,
которая из талантливого (как многие) литератора и дипломата сделала ту
уникальную фигуру, о которой мы знаем. Сам Леонтьев в своих воспоминаниях и
письмах неоднократно возвращался к этому событию. В этой связи можно назвать
его письмо архимандриту Леониду Кавелину (8 июля 1871 г.), письмо В. В.
Розанову (14 августа 1891 г.), рассказ в беседе с Л. А. Тихомировым,
аналогичный рассказ Евгению Поселянину, К. А. Губастову, а также данные
биографа Леонтьева А. М. Коноплянцева.
Суть
произошедшего события заключалась в том, что Леонтьев оказался на пороге смерти
(врач по первой профессии, он определил у себя холеру). При этом он находился в
уединенной местности, — в предместии турецкого города Салоники, в котором был
русским консулом. В какой-то момент в его сознании возникло четкое понимание:
все, что было – уже в прошлом, но будущего может и не быть. Есть успешная
карьера дипломата, задуманы многообещающие книги – одна из них в последствии
получила название «Византизм и славянство», и стала знаменем цивилизационного
подхода, другая, художественная эпопея – «Одиссей Полихрониадес», впоследствии
оказалась одной из наиболее удачных вещей. Но главное не это – страшно от
понимания, что сорок лет в значительной мере прошли в чувственных
удовольствиях, агностицизме и модных, но от того не менее вредных увлечениях. И
вот в его сознании остается все два образа: облик прошедшей жизни, которая
показалась в этот момент совсем никчемной, и икона Божией Матери, подаренная
ему афонскими монахами. В борьбе между отчаянием и верой он обращается с Ней:
«Матерь Божия! Рано! Рано умирать мне!.. Я еще ничего не сделал достойного моих
способностей и вел в высшей степени развратную, утонченно грешную жизнь! Подыми
меня с этого одра смерти. Я поеду на Афон, поклонюсь старцам, чтобы они
обратили меня в простого и настоящего православного, верующего и в среду, и в
пятницу, и в чудеса, и даже постригусь в монахи...». И вера победила, —
Леонтьев выздоровел, поехал на Афон (где ему намекнули, что монашеский чин надо
еще заслужить, да к тому же пострижение действующего дипломата может вызвать
напряженность в отношениях с МИДом), и с тех пор мы видим не только
Леонтьева-ученого и дипломата, но и человека, взыскующего спасения во Христе.
Тема
религиозности Леонтьева до сих пор часто дискутируется в историографии: начало
этому заложили мнения некоторых представителей сомнительной духовности
Серебряного века. Но после духовного перелома в 1871 году смело можно говорить
о том, что ортодоксальная православность Константина Леонтьева – вне всяких сомнений.
И наоборот, — непонимание и осуждение его религиозности некоторыми его и нашими
современниками, — лакмусовая бумага духовного состояния этой части общества.
Начиная
с 1871 года Константин Николаевич был сначала духовным сыном известного старца
Русского Свято-Пантелеймонова монастыря на Афоне иеромонаха Иеронима
(Соломенцова), затем преподобного Пимена Угрешского и святого старца Оптиной
пустыни Амвросия (Гренкова). Свою жизнь Леонтьев закончил иноком Климентом – в
стенах Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, в окормлении всенародно любимого старца
– преп. Варнавы Гефсиманского. Поэтому все его размышления о христианстве
должно понимать как совершенно христианские, в них нет религиозной вольности.
Леонтьев все свои действия соизмерял не с превратно понятым евангельским
учением, а с учением Христа, несомым церковью, Преданием и старцами. Вот что он
писал отцу Клименту Зедергольму, полагая, что последний имеет право думать так:
«для нас, оптинских, [он] стал терновым венцом, никак не объясняется; письма длинны,
чувства смутны, почерк гадкий, претензий куча, грехов самых странных целый
музей. Ко всенощной идти не хочет,… на постную пищу сердится, а у нас за 1000
верст требует разрешения чуть не на то: во фраке или в сюртуке ему ехать с
дамами разговаривать!». Это – пример не модного самоуничижения, а настоящего
христианского послушания, того самого послушания, которое, признаемся в этом,
очень редкое явление в русском обществе. Леонтьев не «рисовался», а искренне
смирялся, и именно во многом благодаря этому достиг вершин историософии.
На
ортодоксальность Леонтьева пристальное внимание обратил такой известный
представитель русской эмиграции как архимандрит Константин Зайцев. Он писал:
"перед нами единственный, кажется, в истории литературы пример длительного
светского писательства, духовно окормляемого высоким, непререкаемым церковным
авторитетом, …несомненно и то, что направленность воли, находящая свое
выражение в писательстве Леонтьева, признавалась старцами правильной и
встречала их полное и одобрение, и даже ободрение — в отличие, например, от
отношения их к писательству Владимира Соловьева".
Как
отмечал отец Константин, весьма знаменательна фраза святого Амвросия
Оптинского, сказанная им Клименту Леонтьеву незадолго до своей смерти: «Скоро
увидимся!». Такие подвижники как святой Амвросий не бросали слов всуе, поэтому
эта фраза, адресованная человеку, который ушел из жизни спустя несколько
месяцев после своего духовного отца, говорит о том, «какого духа был»
мыслитель. Как пишет проректор Российского православного университета св.
Иоанна Богослова игумен Петр Пиголь, «дух леонтьевских сочинений» пропитан «той
атмосферой древнего византийского церковного православия, в которой жили
афонские монахи, жил отец Иероним, в которой возрастали его духовные преемники».
Этот дух таков, что современный исследователь М. Ю. Чернавский, в своих
публикациях, без устали расширяет перечень тех отцов Церкви, наследию которых
труды Леонтьева, по крайней мере, не противоречат. В их числе цвет византийской
богословской мысли (святители Григорий Палама, Максим Исповедник, Григорий
Назианзин, Дионисий Ареопагит, Григорий Великий, Григорий Богослов, Исаак
Сирин, Иоанн Златоуст), а также великие русские святые (Феофан Затворник,
оптинские старцы и многие другие).
Нельзя
не согласиться и с нашим современником, известным историософом, протоиереем
Георгием Митрофановым, который отмечает, что религиозные взгляды К.Н.
Леонтьева, которые удостоились «благословения оптинского старца Амвросия, (чего
нельзя сказать о творчестве многих других русских религиозных писателей)»
позволяют говорить о том, что он «оказался одним из немногих, если не
единственным религиозно настроенным деятелем русской культуры XIX в., не только
позволившим себе усомниться в праве этой культуры выступать в качестве обладателя
церковной истины, но и выразительно продемонстрировавшим, как в лице ряда своих
творчески наиболее выдающихся деятелей обращенная к христианству культура
вступила в принципиальный конфликт с учением Православной Церкви». Справедлив и
другой наш современник (и также известный историософ) священник Александр
Шумский, который пишет, что Леонтьев пронес Христа через всю свою жизнь, и
приняв монашеский постриг, стал единственным «из русских мыслителей и писателей
первого ряда, кто стал православным монахом – факт огромной важности».
Состоявшееся
в Стамбуле открытие мемориальной доски русскому монаху, дипломату и ученому
Клименту (Константину Николаевичу) Леонтьеву напоминает нам о том, что
осмысление его наследия в духе Православия, для пользы государственной и через
призму научного междисциплинарного подхода способно дать очень многое настоящей
и будущей России. «Делай, что должен …; верь, что это сбудется; но когда —
точно определить нельзя. Кто будет тогда жить, увидит и вспомнит, быть может,
добром и о нас, которые умели, не видевши, веровать».
Список литературы
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.i-deti.ru/