Язык и мир человека. Истина и правда. Истина и этика
РОССИЙСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ ДРУЖБЫ НАРОДОВ
Контрольная работа
По дисциплине: «Русский язык в полилоге культур»
По теме
Язык и мир человека. Истина и правда. Истина и этика
Выполнил:
Студент факультета
физико-математических
и естественных наук
Васильев Д.В.
группы НМ-4
Москва 2011
«Истина, Добро и Красота» - эта метафизическая триада есть не три разных начала, а одно. Это - одна и та же духовная жизнь, но под разными углами зрения рассматриваемая. Духовная жизнь, как из Я исходящая, в Я свое средоточие имеющая - есть Истина. Воспринимаемая как непосредственное действие другого - она есть Добро. Предметно же созерцаемое третьим, как вовне лучащаяся - Красота.
Речь идет о трех рассмотрениях по разным модусам: по модусу Я, по модусу Ты и по модусу Он.
П.А. Флоренский. Столп и утверждение истины. Письмо четвертое. Свет истины
истинность этичность лексическая грамматическая язык
Истина и этика в сознании современного человека составляют отельные и даже далекие друг от друга понятийные сферы. Истина относится к познанию мира, этика - к человеческому поведению. Между тем язык свидетельствует о взаимодействии этих сфер. Они могут быть связаны только через феномен человека. Истину и этику соединяет концепт правды; ср. говорить (знать) правду и судить (поступать) по правде, следовать стезею правды. Два разных и разно направленных отношения - отношение суждения (высказывания, текста) к действительности и отношение действия (поведения) к норме - сочетаются в одном концепте, концепте правды, и затем расходятся по разным компонентам деривативного гнезда, нарушая его единство, ср.: правдивый 'говорящий правду' и праведный 'поступающий по правде, соблюдающий нравственный закон'. Общее направление семантической эволюции «правды» шло от закона к истине, от этической оценки к истинностной. Отношение к установлению и отншение к миру обнаруживали в ходе этой эволюции то взаимное тяготение, то взаимное отталкивание. «Правда» - одно из ключевых понятий русской культуры, и оно в высшей степени противоречиво. Сама история его развития часто парадоксальна. Само же соединение в одном понятии истинностной и этической оценки не составляет парадокса. Оно заложено уже в библейском концепте истины как прообразе тварного мира, в котором сочетаются законы, управляющие природой, и нормы, регулирующие поведение человека. Первая же заповедь, данная человеку Богом, задает модель этического текста: И заповедал Господь Бог человеку, говоря: от всякого дерева в саду ты будешь есть; а от дерева познания добра и зла, не ешь от него; ибо в день, в который вкусишь от него, смертью умрешь (Быт. 2. 16-17). ') Ниже будут в общих чертах рассмотрены причины и условия взаимодействия истинностной и деонтической оценок, их сближения и размежевания в русском языке.
Основное значение концепта Истины (мы отвлекаемся пока от выражающих его слов) состоит в устранении множественности. Истина, как и течение жизни, отбрасывает альтернативы, версии и варианты. Она единственна. «Из истины не существует выхода» (А. Платонов). Истиной может быть только одна вера, один закон, одно учение, один образ (прообраз, замысел) мира, один мир - мир духа или плоти, одно будущее, когда оно становится настоящим, наконец, один Бог, единственный для данного народа (наш Бог), а следовательно, истинный Творец и Владыка Вселенной.
Очевидно, однако, что сведение множественности к единственности не может быть осуществлено в тварном мире. Тварный мир состоит из индивидных объектов, пребывающих в пространстве, и индивидных положений дел, сменяющих друг друга во времени. Сами по себе ни те ни другие не находятся между собой в отношениях дизъюнкции. Между тем наличие дизъюнктивных отношений составляет необходимое условие формирования понятий истины и истинности.
Образ истины вырисовывается на фоне «другого мира», мира духа, поскольку именно в нем происходит «умножение сущностей», взаимоисключающих друг друга: мнений, учений, суждений и верований может быть сколь угодно много, но истинно - адекватно реальности - лишь одно из них. «Но да будет слово ваше: "да, да", "нет, нет"; а что сверх этого, то от лукавого» (Мф. 5. 37).
Реальный мир многолик, текуч и изменчив, но он не способен к «умножению»: что было, то было; что есть, то есть; что будет, то будет. «Другой мир», напротив, к этому склонен. Поэтому к нему, и только к нему, применима идея выбора единственно истинного, истины. Истинное выбирается по соответствию действительности, структуру которой определяет принцип конъюнкции (безальтернативности): данность есть данность, в ней совмещено даже несовместное. Концепт истины переносит этот принцип в мир образов, учений, верований, правил (общих суждений), высказываний, текстов.
Итак, истина выполняет свою основную функцию - сведения множественности к единственности - в пространстве идеальных миров, «перенаселенных» взаимоисключающими друг друга сущностями. Этим маркируются варианты и границы концепта истины. Они колеблются от образа (прообраза) к понятию, от истины «художественной», лежащей в основе творения, к истине эпистемической, лежащей в основе познания, от истины логической, лежащей в основе вывода, к истине фактической, лежащей в основе расследования, от истины житейской, лежащей в основе практического решения, к истине деонтической, лежащей в основе нравственного выбора. Горизонт истины охватывает все виды духовной деятельности человека и определяет его жизненные пути. Истина есть одновременно условие и результат выбора.
Формирование понятия истины восходит к мифологическому сознанию. В нем видна изначальная связь сущего и порядка (установления, закона), ибо творение вносит гармонию в хаос, превращая его в космос. Соприсутствие в понятии истины значений, относящихся к закону и существованию, подтверждается этимологиями индоевропейских слов круга права и истины (см. [Топорова 1995]). Закон всегда и то, что есть, и то, что должно быть. Тетическое значение в нем слито с экзистенциальным, алетическая модальность - с деонтической. Этим создается почва для сближения творения мира и законотворчества, а в перспективе - категорий мироздания и категорий нравственности, истины и этики. Исконная связь истины с культом была подчеркнута П.А. Флоренским, обратившим, в частности, внимание на значения производных от индоевропейской праформы *var, ср. санскр. vra-ta-m 'священное действие, обет', греч. [Зре-ток; 'нечто почитаемое, кумир, истукан'; лат. vereor и revereor, а также verecundia обозначали мистический страх при приближении к священным местам; ср. также титул духовных лиц - reverendus 'почитаемый'. Культовые значения, в свою очередь, ассоциировались с юридическим установлениями - законом и судом: verdic-tus 'приговор', verax 'справедливый'. Имя Veritas также принадлежало сначала области права, обозначая нормы, правила. Лишь Цицерон вводит его в язык философии. Veritas у Цицерона означает действительное (в противоположность ложному, вымышленному) положение дел, справедливость, правоту истца и лишь изредка истину [Флоренский 1929, 19-20]. Таким образом, закон, право, суд образуют с истиной один понятийный комплекс. Близость истины и закона, суждения и суда естественна:, справедливый суд нуждается в верификации суждений.
Взаимодействие истины и этики хорошо прослеживается в контексте веры, объединяющей модель мира и нравственный закон человека. Убедительное подтверждение этому можно найти в Ветхом и Новом Завете, исповедующих веру в единого Бога. Монотеизм придал понятию истины всеобъемлющее значение: вера в ее целостности была отождествлена с истиной.
Первая заповедь, полученная Моисеем, гласит: «Слушай, Израиль: Господь, Бог наш, Господь един есть» (Втор. 6. 4). В христианстве «един Бог, един и посредник между Богом и человеком, человек Христос Иисус» (1 Тим. 2. 5). Идея единственности (единобожия) является основополагающей в библейских текстах: «...Мы знаем, что идол в мире ничто, и что нет иного Бога, кроме Единого. Ибо хотя и есть так называемые боги, или на небе, или на земле, так как есть много богов и господ много; Но у нас один Бог Отец, из Которого все, и мы для Него, и один Господь Иисус Христос, Которым все, и мы Им» (1 Кор. 8. 5-6).
Бог един и в том смысле, что нет иного Бога, кроме единого, и в том смысле, что он соединяет в себе Творца (Создателя), Законодателя, Судью и карающую Силу.
Единый Бог - могущественный Господин, Владыка и Вседержитель - выполняет все функции относительно тварного мира. Бог создал мир и дал ему закон - природный и человеческий. Познавший добро и зло человек получил нравственное установление. Оно было дано Моисею через откровение, т. е. точно так же, как дается человеку приобщение к Божественной истине. Моисей говорит, обращаясь к народу Израиля: «Вот заповеди, постановления и законы, которым повелел Господь, Бог ваш, научить вас, чтобы вы поступали так...» (Втор. 6. 1). Отступления от закона грозят карою, ибо «един Законодатель и Судия, могущий спасти и погубить» (Иак. 4. 12).
В Новом Завете истина обычно подразумевает Слово Божие, принесенное и проповедуемое Иисусом и его апостолами. В нем этический компонент занимает центральное место. В христианской этике Закон, внешний по отношению к человеку, был заменен (или завершен) внутренним нравственным принципом - даром любви к ближнему.
Идти путем истины (быть праведным) стало значить 'следовать заповеди любви': «Вы слышали, что сказано: "люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего". А я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас» (Мф. 5, 43-44).
Таким образом, и в Ветхом и в Новом Завете этический компонент изначально входит в понятие истины. Но в первом случае он представлен скорее в юридических терминах, а во втором - в духовных (см. подробнее [Theologisches Worterbuch 1933, Bd. I]). Отождествленное с верой, понятие истины стало синкретичным.
Этическая тема в Библии занимает несравненно больше места, чем тема сотворения мира. Об этом свидетельствует название христианского учения - Закон Божий. Законом называлось и «все ветхозаветное писание, как пространное изложение закона Моисеева» [Дьяченко 1993, 193].
Небезынтересно отметить, что, по очень неполным данным Симфонии [Симфония 1900, т. II], в Новом Завете Бог назван Творцом всего один раз: «Они заменили истину Божию ложью, и поклонялись, и служили твари вместо Творца» (Рим. 1. 25). Только один раз Бог назван Создателем, причем в судейском контексте: «Ибо время начаться суду с дома Божия; И если праведник едва спасается, то нечестивый и грешный где явится? Итак, страждущие по воле Божией да предадут Ему, как верному Создателю, души свои, делая добро» (1 Петр. 4. 17-19). О сотворении мира в Новом Завете упоминается, по данным Симфонии, 17 раз, судейская же тема является сквозной. Так, о Божьем суде речь идет более 60 раз, о судном дне - 20 раз, о суде человеческом - 52 раза. Теме Божьей кары и возмездия целиком посвящено Откровение Иоанна Богослова. Судейская тема дополняется темой спасения, ибо Иисус Христос пришел не судить, но спасти мир. Слова, относящиеся к этической теме и особенно к механизмам правосудия, обладают в Новом Завете достаточно высокой частотностью. К их числу принадлежат: благо, праведность, заповедь, завет, вина, обвинение, оправдание, спасение, осуждение, воздаяние, наказание, гнев Божий, послушание, грех, добродетель, искупление, покаяние, помилование и многие другие слова, входящие в одно словообразовательное гнездо с вышеназванными. В Библии (Ветхом и Новом Завете) о творении, Творце, создании, созидании и Создателе говорится около 100 раз, в то время как о суде, Судье, судьях, судилище - более 500 раз. Таким образом, тема суда превалирует над темой сотворения мира не только в Новом Завете, но и в Библии в целом.
Следовательно, это объясняется не только эсхатологической направленностью христианского учения - завершением истории мира Страшным судом, но и общей склонностью человека истолковывать постигающие его несчастия как Божию кару за грехи, а спасение от бед - как проявление Божией милости. Вопрос «За что?!» постоянно встает перед человеком, осмысляющим свою жизнь как длящийся судебный процесс. В Ветхом Завете этой теме непосредственно посвящена Книга Иова.
Таким образом, и в Ветхом и в Новом Завете этический компонент входил в понятие истины (истинной веры) в качестве неотъемлемой составной части.
До сих пор речь шла о понятии истины-веры в библейском контексте в отвлечении от тех слов, через которые оно реализовывалось. Обратимся теперь к языковому «образу истины» в церковнославянском и русском переводах Библии.
Для греческого языка, не испытавшего влияние монотеизма, всеобъемлющее религиозное понятие истины-веры не было характерно, а круг слов, относящихся к рациональной (постигаемой разумом) истине, и круг слов, относящихся к этике (справедливости, закону, суду), различались. В первом случае использовалось слово a^n0eia 'истина', букв, 'несокрытое' и производные от него a^n0ioc 'истинный' и a^n0wc 'истинно' (см. подробнее [Гринцер 1991]). Во втором случае центральное место занимало слово бiKaioouvn 'справедливый' (от имени богини правосудия Aikn) и однокоренные с ним слова: бikaioc, 'справедливый', бikaiwc 'справедливо', aбiKoс 'несправедливый', абikiа 'несправедливость'.
В греческих текстах Библии эти понятия начали сближаться (см. подробно [Kegler 1975, 23-41]). Это особенно сказалось на употреблении прилагательного бikaioс (др.-евр. sadak, hasid 'праведный'), которое означало следование Закону Моисееву, взятому в его целостности - от веры в единого Бога и верности ему до соблюдения всех законов, нравственных и ритуальных. В Новом Завете мотив веры выдвинулся на первый план: праведным назывался прежде всего человек, уверовавший в истинного Бога (т. е. «правоверный», ср. также «православный»). Идея оправдания верою, которым в Ветхом Завете Бог отметил Авраама, является одним из основных мотивов Нового Завета: «Если Авраам оправдался делами, он имеет похвалу, но не пред Богом. Ибо что говорит Писание? "Поверил Авраам Богу, и это вменилось ему в праведность"» (Быт. 15. 6). Воздаяние делающему вменяется не по милости, но по долгу. А не делающему, но верующему в Того, Кто оправдывает нечестивого, вера его вменяется в праведность» (Рим. 4. 2-6). Праведник в применении к Иисусу Христу могло означать не только 'справедливый Судия', но и 'носитель истины (истинной веры)': «Кого из пророков не гнали отцы ваши? Они убили предвозвестивших пришествие Праведника...» (Деян. 7. 52).
Такое употребление свидетельствует о существенном изменении, происшедшем в понятийном содержании «правды» (греч. бikaioquvn), которое повлекло за собой в церковнославянском и русском языках сближение понятий истины (истинной веры) и правды, в то время как в латыни и романских языках этого не произошло, ср. лат. justitia 'праведность' (от jus 'закон', justus 'праведный', т. е. 'следующий закону').
Основная причина, послужившая толчком к изменению понятийного содержания правды, по-видимому, кроется в изменении ценноcтных коннотаций. В библейских текстах, повлиявших на формировние семантики правды, в фокусе внимания постоянно находится справедливый Божий суд, а не неправедный суд людей. Когда говорят о «правде с небеси», также имеют в виду судейскую акцию небес, cправедливость суда, а не истинность суждений.
В Ветхом Завете речь идет о суде (др.-евр. mispat) единого (нашего, моего) Бога, заключившего Союз-Завет с народом Израиля и его оберегающего. Суд по правде предполагает милосердие к народу, хранящему верность своему Богу; ср. «Молитву о правде»: «Боже! даруй Царю Твой суд и сыну царя Твою правду, да судит праведно людей Твоих и нищих Твоих на суде. Да принесут горы мир людям и холмы правду. Да судит нищих народа, да спасет сынов убогого, и смирит притеснителя» (Пс. 71. 1-4).
На «правду» упал отблеск «благодати» (греч. xapic 'добро, благо, радость'); ср. у Илариона:
«Вынес Моисей с горы Синай закон, а не благодать, подобие, а не истину» [Иларион Киевский 1988, 47], и немного раньше: «Закон предтечей был и слугой благодати и истине, истина же и благодать - слуги будущему веку, жизни нетленной» [там же, 46]. Закон был запечатлен в сердцах людей, ибо «любовь Божия излилась в сердца наши Духом Святым» (Рим. 5. 5). Закон обвиняет и взыскивает, благодать оправдывает и прощает. Употребление имени правда в значении, близком благодати, встречается в апостольских посланиях. Особенно ясно это значение прочитывается в посланиях апостола Павла, согласно которому подлинная правда уже не столько справедливый суд, сколько Божия милость, проявленное им милосердие (лат. gratia Dei): «Но мы знаем, что (закон, если что говорит, говорит к состоящим под законом, так что заграждаются всякие уста, и весь мир становится виновен пред Богом, потому что делами закона не оправдается пред Ним никакая плоть; ибо законом познается грех. Но ныне, независимо от закона, явилась правда Божия, о которой свидетельствуют закон и пророки, Правда Божия чрез веру в Иисуса Христа во всех и на всех верующих, ибо нет различия; потому что все согрешили и лишены славы Божией, получая оправдание даром, по благодати Его, искуплением во Христе Иисусе, Которого Бог предложил в жертву умилостивления в Крови Его через веру, для показания правды Его в прощении грехов, соделанных прежде, во время долготерпения Божия, к показанию правды. Его в настоящее время, да явится Он праведным и onравдывающим верующего в Иисуса» (Рим. 3. 19-26; курсив - Н. А.).
Семантика правды, однако, не слилась со значением благодати: и понятия, и выражающие их слова различны. Слово благодать в его христианском смысле не вошло в обиходный язык и осталось богословским термином, но оно передало правде сильные положительные коннотации: правда стала высшим благом.
Сильные позитивные коннотации оказали решающее воздействие на семантику правды: правда постепенно утратила значение закона, бывшее для церковнославянского и древнерусского языка основным. В «Словаре церковно-славянского языка» Г. Дьяченко [1993] правда интерйретируется через понятия, связанные с моралью, судом и прощением: 'закон, законный поступок, добродетель, или совокупность добродетелей, оправдание грешника заслугами Христовыми'. В той же статье приводится выражение правда царя со следующей интерпретацией: «Под "правдою" (ro бikaiwцa) царя, по употреблению этого слова в св. Писании, разумеется начальническое, верховное право царя на личность и имение своих подданных, а также и право суда над ними (1 Цар. 8. 9)». Значение же истинности отсутствует совсем. Для русского слова правда, включенного в тот же словарь, оно дано последним: 1) право производить суд и расправу; 2) суд; 3) закон; 4) доказательство; 5) истина. Все включенные в эту статью выражения относятся к судопроизводству: взирать в правду 'справляться с законом', всудить в правду 'судить по закону' и др.
В статье правда «Словаря древнерусского языка» И.И. Срезневского [1958] значение 'истина' дано первым. Однако большинство примеров, приводимых под этим значением, позволяет толковать правду и как 'справедливость, правосудие, закон': Блаженны алчущие и жаждущие правды, где правда соответствует греч. бikaioquvn; ср. также сказать в Божью правду, целовать крест по любви в правду и, др., что значит 'поступать в соответствии с Божьим правилом', в правде, по правде - 'без обмана', т. е. тоже согласно норме. Далее Срезневский дает следующие значения (к некоторым из них мы приводим примеры в современной форме): 2) справедливость; 3) добродетель, добрые дела, праведность; 4) правость, правота; 5) доброе имя: затерети правду 'потерять доброе имя'; 6) честность; 7) обет, обещание: Дал есмь правду крепкую брату своему; 8) присяга: Дали правду всею землею. Мамаевы же князи... давше ему правду по своей вере'; 9) повеление, заповедь: в правде твоей поучуся', 10) постановление, правило: в правду 'как следует, по правилу'; 11) свод правил, законы; 12) договор, условие договора; 13) права: Ты, господине, свою правду сказываешь, а они свою 'ты предъявляешь свои права, а они свои'; 14) признание прав; 15) оправдание: 'правда дата', этот же пример приводится и к значению 'справедливость' и интерпретируется как 'относиться справедливо'; 16) суд: послать на правду 'отдать под суд'; 17) право суда; 18) судебные издержки; 19) пошлина за призыв свидетеля: А доводчику имати хоженое и езда и правда по грамоте, 20) свидетель: и судьи спросили правды Тимофея; 21) под- верждение, доказательство: правда дати 'представить доказательство'. Значение правды как предъявляемого на суде права хорошо объясняет феномен «умножения правд» (принцип «у каждого Павла своя правда»), распределенность «правды» между конфликтующими сторонами (см. пример под № 13).
Приведенные Срезневским значения (они у него не пронумерованы, но каждое дано с новой строки и выделено тире) недвусмысленно свидетельствуют об общей правовой (юридической) ориентации правды, ее преимущественной ассоциации с человеческим судом и мирскими делами. Между тем в современном языке, несмотря на живое присутствие однокоренных слов круга права и на прямую оппозицию в паре оправдание - осуждение, правда не только утратила значе- ние закона, но даже ассоциацию с понятиями, относящимися к праву. Это показали письменные опросы. Поле правды заполняется такими словами, как ложь, неправда, кривда, жизнь, известие, откровенность, искренность, чистота, честность, прямота, горькая, высшая, святая правда и т. п. Интересно отметить, что правильность попадает в ассоциативное поле истины, а не правды. Прямые вопросы о возможности смысловых пересечений между полями правды, с одной стороны, и закона и суда - с другой, получали отрицательный ответ даже от филологов. Точно так же не включалось в ассоциативное поле правды слово совесть, несмотря на прямую связь соответствующих понятий с нравственным началом, ср. судить (поступать) по правде и судить (поступать) по совести: в нем правды нет и в нем нет совести.
Одной из причин разрыва смысловых связей между правдой и социальным правом (судом) является, как отмечалось, фактор оценки. Правда может быть святой, человеческий суд - никогда. Мирской суд ассоциируется со страхом, расправой, пыткой, несправедливостью, сутяжничеством, ср. пословицы: Где суд, там и суть (= сутяжничество); В суд пойдешь - правды не найдешь, Порешил суд, и будешь худ и т. п. Приводя эти и другие пословицы, В. Даль делает примечание: «У нас не было ни одной пословицы впохвалу судам, а ныне я одну слышал: Ныне перед судом, что перед Богом: все равны» [Даль 1980, 355].
Правда в аксиологическом плане ассоциируется со светом, солнцем, сиянием, святостью, Царством Божиим, идеалом, подлинностью, высшей справедливостью, милосердием, милостью Божией. Все эти ассоциации относятся только к Божиему суду - правде Божией и восходят к библейским текстам.
Таким образом, утрата именем правда первичного значения 'закон' и отчуждение ассоциаций с правом произошли под прямым воздействием религиозных концепций, противопоставляющих высшую справедливость людскому беззаконию. Правда стала мыслиться как некий идеал праведности и совершенства. Как всякий идеал, правда была отнесена в план будущего. Правда превратилась в цель. Это отдалило ее от представлений о благодати. Понятие правды-оправдания видоизменяется. Правда-цель оправдывает жертвы как средства. Понятие правды как нравственной заповеди клонится в сторону правды как оправдания нарушений заповедей. Будущая правда оправдывает неправду в настоящем. Правда получает право на неправду. Ради осуществления этого права усиливается окружающий правду ореол света, влекущего к правде. Правда вошла в контекст борьбы за справедливость, за права обездоленных. Значение высшей правды, перейдя из сферы религии в область социальных отношений, подверглось демагогической обработке; см. подробнее в предыдущем разделе.
Итак, под влиянием веры и религиозных текстов правда утратила, ассоциацию с законом и судом, но сохранила связь с нравственностью. Концепт правды стал обобщением нравственного закона, представдением об идеальных социальных и человеческих отношениях (3-е значение в словаре Д.Н. Ушакова).
Теперь обратимся к другому значению имени правда - значению соответствия действительности, общему у него со значением истины.
Значения правды и истины достаточно четко различались в древнерусском языке и церковнославянских текстах - обычно переводах с греческого, в которых отношение к действительности и отношение к норме выражалось разными словами. Это различие сохранялось очень долго, несмотря на близость этических понятий к представлениям о сущности мира, их нераздельность в рамках веры в единого Бога - Творца и Верховного Судию (см. выше). Однако уже в библейских текстах наметилось сближение истины и правды. Оно было обусловлено тем, что истинным стал признаваться «другой мир» - Божественный, а не земной: истина «мира сего» тем самым перешла в Божественную сферу. Выражения правда Божия и истина Божия в церковнославянских и русских переводах Библии часто не противопоставлены друг другу. В переводах Ветхого Завета оба слова, uстина и правда, могли относиться к нравственному закону, справедливому суду, праведности; ср., например, в Псалтири: «Скажите народам: Господь царствует!.. Он будет судить народы по правде... Он будет судить вселенную по правде, и народы - по истине Своей» (Пс. 95. 10, 13). В таких контекстах правда и истина воспринимаются как слова, очень близкие по значению. Современный носитель языка не улавливает между ними разницы. Однако различие здесь есть. Суд по правде предполагает объективную справедливость. Это суд по закону. Суд по истине апеллирует к верности Бога своему народу, милости к нему. В переводах, выполненных с древнееврейского, это различие сохраняется: amal переводится как 'верность': Он будет судить вселенную правдою и народы верностию Своею (Священные книги Ветхого Завета. Вена, 1897, т. 2). Это же различие сохраняется и в переводах На другие языки. Так, во французском о «суде и правде» говорится в терминах справедливости, а о «суде и истине» - в терминах верности: il jugera les peuples avec equite... il jugera le monde en justice, et les peuples selon sa fldelite. В Новом Завете в аналогичных контекстах речь идет о суде и прощении по вере (ex fide), а не из верности обетованию. В современном русском языке правда и истина употребляются синонимично в значении соответствия высказывания действительности, при том что сам круг высказываний, которым дается истинностная оценка, различен. Об этом см. подробнее выше, раздел 1.
Таким образом, оказывается, что в период сближения истины и этики в рамках веры язык их различал. Синонимизация истины и правды намечалась скорее в этической сфере. Напротив, тогда, когда сфера этики (закона, заповеди, нормы, правила, установления, суда) И сфера истины размежевались, в языке произошла синонимизация слов истина и правда на почве значения истинности (отношения к действительности). Иначе говоря, семантическое сближение правды и истины протекало параллельно с концептуальным отдалением друг от друга сфер морали и знания, этических норм и естественных законов, мира человека, подлежащего суду, и мира природы, катаклизмы которой не влекут за собой кары, разве что, вторгаясь в жизнь людей, сами несут в себе возмездие. Концептуальное размежевание и одновременное семантическое сближение отозвались противоречивостью и синкретизмом значений слов правда и истина. Этими чертами в особо большой степени отмечено слово правда.
Синонимизация правды и истины произошла на базе значения истинностной оценки. Второстепенное и производное в древнерусском языке (см. выше), оно постепенно выдвинулось на первый план и определило большую частотность употребления слова правда в современной русской речи.
Значение истинностной оценки вторично для слова правда. Оно, видимо, вычленилось из выражений типа говорить по правде, по правде сказать, т. е. 'действовать (поступать) по закону (правилу)', ср. также говорить неправду по аналогии с творить неправду, т. е. совершать противозаконное действие. Выражение говорить правду характеризует субъекта речи как совершающего действие, согласное с правилом речевого общения (максимой качества Грайса); ср.: Мальчик всегда говорит правду = 'мальчик правдив'. Денотатом этого выражения (оно обычно употребляется анафорически или прескриптивно) является речевой акт или совокупность речевых актов. Само же слово правда, вычлененное из выражения и акцентно выделенное, характеризует содержание входящего в речевой акт высказывания как адекватное действительности: Мальчик правду говорит = 'то, что сказал мальчик, правда'.
Субъектом выражения говорить правду является говорящий, субъектом имени правда - суждение. Речевой акт говорения правды независимо от содержания речи получает положительную оценку : говорение правды (разумеется, если это не донос) «вменяется человеку праведность». Иначе обстоит дело с содержанием высказывания. Проблема говорения правды обычно возникает в аномальных ситуациях, т. е. тогда, когда сообщение истинной информации может повлечь за собой негативные для говорящего или его адресата последевия. Поэтому правда, отождествляемая с положением дел, получает отрицательные коннотации. Выражения скрывать правду, узнавать правду обычно подразумевают сообщения об отрицательных событиях - ужасной, трагической, жестокой, неприкрашенной, горькой правде. То же касается и обобщенных оценок жизни: правда о горькой жизни становится горькой правдой жизни.
Существительное правда перетягивает к себе отрицательные определения жизни. Темная (ужасная, унылая и т. п.) правда жизни - это и правда (то, что есть), и неправда (то, чего не должно быть): Правда отдельного факта соответствует алетической оценке. Правда обобщения соединяет алетическую модальность с деонтической. «Грядущая правда» - светлая или темная - содержит только деонтическую оценку. Так, под светлой правдой будущего подразумевают миропорядок, который бы соответствовал этическим нормам. В обобщенной правде об актуальной жизни положительная истинностная и положительная деонтическая оценки несовместимы: о существующем порядке, каков бы он ни был, не говорят в терминах «светлой правды» Хотя оценка истинности высказываний в терминах правды используется преимущественно в применении к отрицательным явлениям жизни, само понятие правды не становится от этого негативным: «о чем» правда не влияет на ценность правды. Правда вынесла из религиозного контекста функциональность, способность влиять на отношение к жизни и на поведение людей. Функции правды - извлекать добро из зла, оправдывать жертвы, подчинять человека нравственному императиву, отличать подлинное от мнимого. Можно сказать: «Kaк ни горька правда, это правда, и она во благо» или короче: «Горькая правда, но правда».
Правда связывает истину и этику, речевую деятельность и дела. B следующем примере осуществлен незаметный переход от правды как 'истинного сообщения' (признания в преступлении) к правде как 'подлинности' (в противовес 'мнимому, неистинному') и от нее к правде как 'Божественному императиву, идеалу': - Идите, говорю, - объявите правду людям. Все минется, одна правда останется... Поймут все подвиг ваш, - говорю ему, - не сейчас, так потом поймут, ибо правде послужили, высшей правде, неземной (Достоевский). Признание правды становится служением Правде.
Получая обобщенное значение, правда указывает не на соответствие «поверхностной действительности» (фактам), а на соответствие глубинной природе вещей, подлинность в противоположность фальшивому, мнимому. Правда может быть и общей, и дискретной, истина (прообраз мира) - глобальна. Можно говорить о всей правде и полуправде, но не о всей истине и полуистине. Ситуация правды имеет, однако, и другой аспект. В период общего размежевания этики и истины, распада целостного Закона внутри концепта правды образовалась трещина, разделяющая нравственную правду (правду-справедливость) и правду соответствия действительности (правду-истину). Эта граница особенно заметна, как уже отмечаюсь, тогда, когда речь идет о конкретных фактах. Правда в этом случае становится «голой» (ср. голая правда и голые факты). Между правдой факта и правдой человека возникает конфликт: правда факта обвиняет, правда человека оправдывает.
В «Идиоте» Аглая говорит князю Мышкину: А с вашей стороны я нахожу, что все это очень дурно, потому что очень грубо так смотреть и судить душу человека, как вы судите Ипполита. У вас нежности нет: одна правда, стало быть несправедливо (Достоевский).
Истинностная и этическая оценки распределены внутри концепта правды по разным значениям. Однако связь между ними не разорвана. Этическая оценка оказала влияние на экстенсионал тех суждений, истинность которых оценивается в терминах правды. Предикат правда приложим только к сфере человеческой жизни, иначе говоря, этическая и истинностная оценки, выражаемые именем правда, совпадают по экстенсионалу в том смысле, что этическая правда подразумевает нормы человеческой жизни (поступать по правде), а правда-истина оценивает суждения о человеческой жизни (То, что Солженицын вернулся в Россию, правда). В первом случае правда подразумевает общие суждения, во втором - эмпирические факты, конкретные события. Концепт правды неприменим к оценке явлений и законов природы. Он судит человека и о человеке (см. подробнее выше, раздел 1). Поэтому не говорят о мертвой правде, тогда как мерт- вые истины возможны, нет также выводной правды. Из двух видов истины, выделенных Лейбницем, - the truth of reasoning и the truth of fact - правда выбирает второй.
Итак, понятие правды неустойчиво и синкретично [Перцова 1988], аксиологически противоречиво и семантически двойственно. Оно формировалось одновременно в сфере права и веры, в законоуложениях и Библии. В Ветхом Завете понятие правды-закона эволюционировало в сторону правды-справедливости Бога и правды-праведности человека. В Новом Завете правда-справедливость приблизилась к правде как благодати Божией. Попав на почву социальной жизни, путь правды стал путем к правде, а путь к правде - путем борьбы за правду. Правда отдалилась от милосердия, но сохранила высокий ценностный «рейтинг». Намеченная линия развития отражает ценностные модификации «правды». Семантическая эволюция вела правду от юридических значений к значению истинностной оценки.
Параллельно развитию концепта правды эволюционировали семантические отношения правды и истины, сохранявших в рамках единой веры сначала раздельность под влиянием греческих версий библейских текстов, затем сблизившихся, чтобы вновь разойтись: истина сохранила за собой сферы религии и рационального знания, правда оставила за собой сферу этики и получила способность сочетать алетическую и деонтическую оценки. Истина (прообраз творения) начинает мир, правда (Последний, или Страшный, суд) его завершает.
Теперь рассмотрим взаимодействие истины и этики в структуре суждения (см. подробнее [Arutjunova 1993]).
Текст, повествующий о делах людских, не может быть только дескриптивным. В нем так или иначе выражается отношение к норме, а следовательно, этическая оценка. В большинстве тех суждений, которые выносятся о жизни и поведении человека, истинностная оценка совмещена с этической или утилитарной.
Объектом оценки является одновременно и речевой и поведенческий акт. В высказывании Ты лжешь совмещены значения ложности и лжи. Первое выражает истинностную оценку суждения, второе - этическую оценку поступка. Связь концепта правды с этической оценкой проявляет себя, в частности, в том, что в терминах правды не могут быть охарактеризованы ментальные действия. Отношение; высказывания к действительности и отношение этой последней к норме устанавливаются совместно. Алетическая модальность как бы слита с деонтической. Когда говорят «Этот человек совершил кражу», констатируют факт присвоения субъектом чужого имущества (алетическая модальность) и вместе с тем указывают на несоответствие этого действия этической норме, его непозволительность (деонтическая модальность). Отношение к норме вмонтировано в номинацию действия (значение предиката). К тем случаям, когда присвоение чужого имущества не нарушает этического запрета (например, если речь идет о находке и присвоении потерянных кем-либо вещей), выражение совершить кражу не применяется. Лексическая семантика в высокой степени ориентирована на обозначение неординарных и аномальных явлений.
Норма - общее деонтическое суждение - обычно формулируется как отрицание аномалии. Это отличает деонтические нормы от указов и инструкций, регламентирующих практические действия и социальное поведение людей. Почти все заповеди отрицательны:
...да не будет у тебя других богов пред лицом Моим; Не сотвори себе кумира...; Не произноси имени Господа всуе; Не убивай; Не прелюбодействуй; Не кради; Не произноси ложного свидетельства; Не желай дома и жены ближнего твоего. Это запреты; ср. также «законы о справедливости»: «Не внимай пустому слуху, не давай руки твоей нечестивому, чтоб быть свидетелем неправды. Не следуй за большинством на зло, и не решай тяжбы, отступая по большинству от прав- ды» (Исх. 23. 1-2) и т. д.
Суждения о человеческих поступках соотносятся и с действительностью, и с формулой заповеди. Истинностная и этическая оценки могут как совпадать, так и не совпадать. Если действие соответствует норме (не нарушает запрета) и суждение о нем истинно, то выстраивается следующий ряд: не убил (действие) - «не убил» (истинное суждение о действии) - «не убей» (этическая норма, запрет). Сквозь весь ряд проходит отрицание. Оно может быть внутренним: соблюдать заповеди (права человека, закон, правила) - значит их 'не нарушать', прийти вовремя - значит 'не опоздать'. Не преступая правил и заповедей в условиях нормальной жизни, не совершают поступка. С языковой точки зрения норма непродуктивна. О недействии не судят, поскольку не судят за недействие*. О нем обычно и не сообщают. Оно часто лишено прямого обозначения. Недействие не имеет ни способов осуществления, ни мотивов, ни целей. Высказывание о нем с трудом развертывается в текст. Норма - это точка отсчета, ее трудно определить. А.П. Чехов писал: «Норма мне неизвестна, как не известна никому из нас. Все мы знаем, что такое бесчестный поступок, но что такое честь, мы не знаем». Соблюдение норм удовлетворяет требованиям слабой этики.
В практике жизни соответствие суждения действительности регулярно совмещается с ее несоответствием норме: текущая информация и бытовые разговоры о делах людских касаются прежде всего неповседневных действий и событий. Разговор о норме не поощряется и в художественной литературе. Достоевский, даже увидев царство Истины глазами смешного человека (в «Сне смешного человека»), никогда не писал о нем в своих произведениях.
В условиях нормальной жизни суждения выносят о тех действиях и событиях, которые выходят за рамки нормы: убил (действие) - «убил» (суждение о действии) - «не убей» (заповедь). Суждение о нормативном поведении часто имеет отрицательную форму не нарушал, не преступал, не крал, не завидовал, не доносил, не клеветал, не воровал и пр. Суждение об аномальном поступке или неординарном событии имеет форму утверждения. Утверждение легко развертывается в текст. Из констатирующего оно становится дескриптивным, экспликативным или судейским: «что» дополняется «как» и «почему», «при каких обстоятельствах», «с какой целью», «в каком состоянии», «кто помогал или препятствовал», «каковы были последствия» и т. п. Благодаря дополнительным характеристикам классы аномальных действий начинают распадаться на виды.
В условиях аномальной жизни, напротив, сообщают о следовании этической норме: не предал (поступок) - «не предал» (суждение о поступке) - «не предай» (заповедь). Неуклонное следование норме в этом случае воспринимается как отклонение от поведенческого стандарта, недействие - как действие, запрет - как предписание, императив. Отрицание вновь становится сквозным. Оно не препятствует развертыванию суждения путем реализации уступительных и обстоятельственных валентностей: не донес, несмотря на угрозы и вопреки опасности. Итак, отношения в приведенном ряду унифицировались благодаря дисгармонии жизни, на фоне которой слабая этика превращается в сильную, запреты заменяются императивом.
Присутствие отрицания в заповеди открывает путь к констатации факта. Для этого достаточно его устранить и заменить деонтическую модальность алетической: не укради - украл. Отсутствие же отрицания в суждениях об аномальных действиях открывает путь к таксономии, служащей основанием для меры пресечения.
Норма одна. Отношение к ней двузначно: она может выполняться или не выполняться. Отклонениям от нормы несть числа. Множество ненормативных действий распадается на подмножества. Акт суждения (констатация факта) оборачивается актом таксономии. Отрицание соответствия действия норме осуществляется через утверждение его принадлежности определенному виду аномалий.
Истинностная оценка выражается преимущественно грамматически (модальностью), этическая - лексически. Это естественно. Для того чтобы судить и осудить или оправдать, нужно не только установить факт совершения ненормативного поступка, но и его квалифицировать, т. е. подвести под тот или другой вид санкционируемых действий. Иначе говоря, ненормативные действия должны быть поименованы. Даже Закон Божий требует, чтобы грехи и преступления были названы. В послании апостола Павла к римлянам содержится подробный перечень противозаконных действий, дурных помыслов и пороков «И как они (люди) не заботились иметь Бога в разуме, то предал их Бог превратному уму - делать непотребства, так что они исполнены всякой неправды, блуда, лукавства, корыстолюбия, злобы, исполнены зависти, убийства, распрей, обмана, злонравия, злоречивы, клеветники, богоненавистники, обидчики, самохвалы, горды, изобретательны на зло, непослушны родителям, безрассудны, вероломны, нелюбовны, непримиримы, немилостивы. Они знают праведный суд Божий, что делающие такие дела достойны смерти; однако не только их делают, но и делающих одобряют» (Рим. 1. 28-32) (курсив. - Н. А).
Уголовный кодекс, классифицируя подсудные действия, широко пользуется лексикой естественных языков, ибо он должен быть не только доступен для понимания юристу, но и служить предостережением всем тем, на кого он распространяется. Так, завладение личным имуществом граждан может быть квалифицировано как кража (тайное похищение чужой собственности), грабеж (открытое похищение чужого имущества), разбой (похищение личного имущества путем насилия, опасного для жизни и здоровья потерпевшего), мошенничество (завладение чужим имуществом путем обмана или злоупотребления доверием), вымогательство, ныне именуемое рэкетом (завладение чужим имуществом под угрозой насилия или путем шантажа). Все эти виды преступных действий распадаются на категории в зависимости от того, как они осуществлены (по предварительному сговору с другими лицами, с причинением телесных повреждений), кто их произвел (новичок или рецидивист) и пр. Принципы классификации аномальных действий - их число неопределенно - включают психологические факторы (контролируемость психики, предумышленность действия), мотивы и цели действия, способ осуществления, обстоятельства и др. Подклассы аномалий неравноценны. Каждому из них сопоставляется некоторый количественный эквивалент. Их иерархия измеряется по шкале, на которой маркировано отстояние от нормы, та дистанция, которая берется в расчет при вынесении вердикта. Истинностная оценка, устанавливающая качество суждения, исключает скалярность, этическая ее предполагает. Она основана на мере: мера отклонения соответствует мере пресечения. Качественная и количественная оценки объединяются в едином суждении.
Заповедь предустановлена. Это - надчеловеческая категория. Закон. Виды аномалий и их отдаленность от нормы (количественный эквивалент) определяются «по соглашению». Наряду с вопросом о нарушении (истинностной оценкой) ставится вопрос о мере нарушения (тяжести вины), т. е. об этической оценке. Выбор термина для обозначения аномального действия (его таксономия) во многом зависит от участников ситуации. Рядом с вопросом «Кто виноват?» встает вопрос «А судьи кто?» Истина независима от человека, судейскую оценку выносит «исторический человек», и она различна в разных социальных условиях.
Скрещение истинностной и этической оценок происходит практически всегда, когда речь идет о поведении людей и событиях их жизни. Текст человеческой жизни выстраивается по принципу судебного разбирательства, требующего верификации суждений о совершении поступков и их квалификации. Он подобен барометру, стрелка которого отклоняется то в сторону добра, то в направлении зла.
Анализируя всё вышепрочитанное можно прийти к выводу, что правда и истина потеряли свои настоящие значения в русском языке. Для нас эти слова уже не являются синонимами, и за века изменили свой логический смысл. Напротив как в определённых других языках (см. выше) эти слова являются практически синонимами, и схожи по своей трактовке. Для нас же сейчас истина - это что-то непременно верное, а правда - больше ассоциируется как физическое действие, поступок (поступать по правде). Но тем не менее библейское значение для нас сохраняется с большей степени: Божья правда и Божья Истина хранят в себе практический один смысл. Смотря за изменениями в значения слов в языке, можно наблюдать динамику языка, и изменение культуры носителей языка.