Русский литературный язык в творчестве А.С. Пушкина
Оглавление
Введение
Глава 1. История развития русского литературного языка
1.1 Понятие "литературный язык"
1.2 История русского литературного языка
1.2.1 Древнерусский литературный язык
1.2.2 Начало нового этапа
1.2.3 Ломоносовский период истории русского литературного языка
1.2.4 Русский литературный язык в предпушкинский период
1.2.5 Дискуссия о языке в начале XIX века
1.3 Возникновение "нового слога"
1.4 Неисчерпаемое богатство идиомов, русизмов
Глава 2. Роль А.С. Пушкина в становлении русского литературного языка
2.1 Критическая проза А.С. Пушкина о языке
2.2 Влияние поэзии А.С. Пушкина на развитие языка
Глава 3. Практическая часть
Заключение
Список использованной литературы
Введение
Для филологически образованных и филологически мыслящих людей русский язык предстает в сознании прежде всего как совокупность образцов его употребления, представленных в творчестве Пушкина, других писателей-классиков, лучших современных писателей. А для остальных людей? Для них "русский язык" - это прежде всего школьный предмет, изучение фонетики, морфологии, синтаксиса и правописания, правописания и еще раз правописания. У тех, кто с правописанием так и не совладал (а таких, увы, много), о "русском языке" часто вообще остаются неприятные воспоминания. Но и те, кто в свое время "выучил" правила русской грамматики и научился писать грамотно, могут спросить: как именно отражаются и выражаются в русском языке такие качества, как, например, русское творчество и русская восприимчивость? Можно ли их увидеть, скажем, в падежных окончаниях или грамматических связях слов в словосочетаниях? Нет ли противоречия между тем, что говорят о русском языке писатели и ученые-филологи, и тем, как изучается русский язык в школе? Если отвлечься от разного рода частностей, то надо будет признать, что противоречия нет. Изучение лексики, фонетики и грамматики - это познание строя (структуры, системы) языка. Оно совершенно необходимо, как и изучение основанного на строе языка правописания. Орфографическая грамотность - первый признак культуры человека. Также невозможно культурному человеку не знать строя родного языка. Тем более, что без знания строя языка нельзя перейти к изучению языка на следующей ступени - на ступени употребления (функционирования). Понимать то, как употребляется язык, очень важно. Ведь язык, по словам Г.О. Винокура, вообще есть только тогда, когда он употребляется. Именно в употреблении языка надо искать отражение свойств национального характера, именно в употреблении осуществляются преобразования языка, именно в употреблении проявляются такие его качества, как искренность и точность выражения, краткость и выразительность и т.п.
Что же такое употребление языка? Всем ясно, что, когда мы пользуемся языком, т.е. говорим или пишем, мы не произносим звуки в том порядке, в каком они даны в таблицах гласных и согласных, не склоняем существительные в последовательности именительный - родительный - дательный и т.д. Употребление языка состоит в отборе из всего наличного запаса определенных языковых средств и организации их в единое смысловое и композиционное целое (текст) в соответствии с ситуацией общения. Филологическая дисциплина, изучающая употребление языка (стилистика), по определению Г.О. Винокура, имеет своим предметом соединение отдельных членов языковой структуры в одно и качественно новое целое.
Литература немыслима вне языка. Говорить о писателе, о его произведениях и не сказать, как он владел словом, как использовал возможности языка, - все равно, что оценивать, скажем, певца только по его репертуару, ничего не говоря о его голосе, о мастерстве исполнения. Если мы не отнесемся со вниманием и пониманием к языку, то не только не почувствуем эстетических достоинств, но и не поймем глубоко и всесторонне содержание литературного произведения. Литература - искусство изображения словом. Поэтому Гоголь, говоря о Пушкине как о национальном русском поэте, особо подчеркнул, что он более и далее всех раздвинул границы русскому языку и показал все его пространство.
Крупнейшие наши писатели из всех заслуг Пушкина перед Россией, перед русским народом выделяли преобразование русского литературного языка. Связь языка с национальным характером, с национальным самосознанием и его выражением в литературе была очевидной истиной для всех русских писателей. И.А. Гончаров в одном из писем, рассуждая о том, что все нации должны внести в общую человеческую сокровищницу все лучшее, что у них есть, заметил: "А для этого нужно русскому - быть русским, а связывает нас со своею нацией, больше всего, язык".
В творчестве Пушкина русский язык воплотился столь полно и совершенно, что само представление о русском языке стало неотделимым от представления о языке произведений великого писателя. А.Н. Толстой сказал: "Русский язык - это прежде всего Пушкин".
О языке и стиле Пушкина написано много работ, среди которых выделяются труды академика В.В. Виноградова (1895 - 1969). Это прежде всего монографии "Язык Пушкина" (1935) и "Стиль Пушкина" (1941), брошюра "А.С. Пушкин - основоположник русского литературного языка" (1949), блестящее исследование "Стиль "Пиковой дамы"" и ряд интереснейших статей. Под редакцией В.В. Виноградова вышел четырехтомный "Словарь языка Пушкина" (1956 - 1961), работа над которым была начата под руководством профессора Г.О. Винокура (1896 - 1947). В 1982 г. опубликованы "Новые материалы к словарю А.С. Пушкина". (Всего в языке Пушкина зарегистрировано 22933 слова.) Фактически основные особенности языка Пушкина и его роль в истории русского литературного языка установлены и описаны.
Актуальность данной работы. Стоит ли еще что-то писать о языке Пушкина? Бесспорно, стоит, по крайней мере по двум причинам. Во-первых, язык Пушкина неисчерпаем, а взгляд каждого исследователя (и даже просто читателя) своеобразен, поэтому изучение языка Пушкина не прекратится никогда. Во-вторых, работы о языке Пушкина - в большинстве своем сугубо научные, рассчитанные на специалистов-филологов, и есть нужда в работе, которая в доступной форме обобщила бы исследования о языке Пушкина, разъяснила суть преобразований, которые осуществил Александр Сергеевич Пушкин, ответила на вопрос, почему мы считаем именно Пушкина родоначальником современного русского литературного языка, хотя в его стихах и прозе можно встретить немало устаревших слов, грамматических форм и синтаксических оборотов.
Говоря о роли и значении Пушкина в истории русского языка, нельзя, разумеется, рассматривать язык пушкинских произведений, не сопоставляя его с литературным языком предшествовавшего и последующего времени. При этом именно знание того, как развивался и что представлял собой русский литературный язык до Пушкина, позволяет правильно понять и оценить всю глубину и значительность пушкинских преобразований.
Целью нашей работы является рассмотрение истории устаревших слов и выражений в творчестве А.С. Пушкина 1829-30-х гг. Данная цель позволила нам сформулировать следующие задачи данного исследования:
. Рассмотреть историю развития русского литературного языка.
. Показать роль А.С. Пушкина в развитии русского литературного языка.
. Составить словарь устаревших слов в творчестве А.С. Пушкина 1829-30-хх гг.
Наряду с другими видами лингвистического анализа этимологический занимает важное место в исследовательской работе филолога, являясь одним из основных методических приемов, применяемых при изучении лексической системы языка. При этом он играет большую роль не только в исследованиях исторического направления, обращенных к истокам функционирования языка или прослеживающих особенности исторического формирования и развития его лексической системы и отдельных слов, но и оказывает неоценимую помощь специалистам по современному языку, поскольку дает возможность объяснить целый ряд фактов и явлений лексикологии, фразеологии, словообразования и морфологии, необъяснимых с точки зрения современного состояния языка.
Этимологический анализ имеет и несомненное практическое значение. В частности, он является одним из методических приемов обучения орфографии, используется на уроках литературы при толковании непонятных ученикам слов, встречающихся в текстах художественной литературы. Необходимо также знакомить школьников со старославянским языком, так как его незнание приводит часто к неправильному пониманию смысла художественных произведений.
Глава 1. История развития русского литературного языка
1.1 Понятие "литературный язык"
Существуют различные подходы к тексту и множество (сотни) определений текста. Если остановиться на филологическом подходе и на наиболее простых, "словарных" определениях (т.е. предлагаемых в энциклопедических и толковых словарях), то текст (лат. textum - связь, соединение) можно истолковать как связную последовательность языковых единиц (слов, предложений), представляющую собой смысловое и композиционное единство и образующую какое-либо высказывание, сочинение, документ и т.п., произнесенные, написанные, напечатанные или запечатленные в памяти.
Нам особенно важно, что текст - явление (феномен) языкового употребления. Текст - та реальность, которая дана исследователю в непосредственном наблюдении. При изучении строя языка из текста извлекаются и рассматриваются в отвлечении от содержания текста те или иные языковые единицы (фонемы, морфемы, слова, словосочетания, предложения), так сказать, "сами по себе", в тех отношениях, которые существуют между единицами одного порядка, одного "яруса" (например, система гласных и согласных звуков, система склонения, система спряжения и т.п.). При изучении употребления языка подход иной. Теперь уже объектом исследования становится сам текст как связная последовательность языковых единиц разных "ярусов", формирующая и выражающая конкретное содержание.
Изучение текстов зародилось в глубокой древности и стало предметом особой науки - филологии. Филология (греч. φιλολογια - любовь к слову) начиналась с чтения и толкования, разъяснения текста. И по сей день понимание и толкование литературного текста остается основой филологии. Но задачи филологии углубились и расширились. Она стала наукой, изучающей духовную культуру человечества через языковой и стилистический анализ текстов. Неизбежно произошло разделение филологии на ряд самостоятельных дисциплин. Прежде всего отделилась история, затем размежевались языкознание и литературоведение, внутри которых в свою очередь образовались различные дисциплины (например, внутри языкознания: общее языкознание, лексикология, грамматика, стилистика и др.). Сейчас говорят о филологии уже не как о единой науке, а как о содружестве или совокупности наук (когда-то говорили об энциклопедии наук, что было правильнее).
Чем более языкознание замыкается на изучении строя языка, тем более отдаляется от филологии. Но обращаясь к вопросам употребления языка, к вопросам изучения текста, оно с очевидностью обнаруживает свою филологическую сущность.
Отбор и организация языковых единиц, которые осуществляются при употреблении языка, зависят от многих обстоятельств (факторов). Например, от того, что, кто и кому говорит или пишет, и какой сфере (например, в официально-деловой, научной и т.д.) происходит употребление языка, в диалогической или монологической, устной или письменной форме употребляется язык. Если речь идет о языке художественной литературы, то существенно, к какому литературному направлению принадлежит автор и каковы его индивидуальные языковые склонности и привычки и т.д. Все подобные факторы (из которых мы назвали только некоторые, для примера) связаны между собой, поэтому употребление языка отличается большим разнообразием. Однако могут быть выделены основные, главные разновидности языкового употребления. Всеми носителями языка достаточно определенно ощущается различие между языком "в разговоре" (или разговорным, "народным", "живым" языком) и "в книге" (или литературным, "книжным", "письменным" языком). И хотя в науке это различие (говорят также: соотношение, противоположение, противопоставление) описывалось и толковалось во многих вариантах, сам факт его существования вполне очевиден. Главный вопрос, который в данном случае возникает, - в чем основа, в чем корень различий между разговорным языком и литературным языком? В нашей науке на этот вопрос наиболее убедительно и вместе с тем достаточно просто ответил академик Лев Владимирович Щерба (1880 - 1944).
Разъясняя понятие "литературный язык" и прибегнув для этого к сопоставлению литературного и разговорного языков, он указал, что в основе разговорного языка лежит неподготовленный диалог, а в основе литературного языка - подготовленный монолог. Диалог - это цепь реплик. Обмен репликами происходит естественно, непринужденно, без предварительного обдумывания (имеется в виду, конечно, диалог в процессе повседневного общения людей, а не диалог в пьесе или прозаическом произведении). Монолог, напротив, требует подготовки, строгой последовательности, продуманной организации языкового материала. Щерба подчеркнул, что монологу надо специально учиться и что всякий монолог есть литературное произведение в зачатке.
Именно благодаря особенностям монологического употребления вырабатываются такие главные свойства литературного языка, как обработанность и нормированность (т.е. наличие норм - правил языкового употребления, осознанных, признанных и охраняемых обществом). Во многих специальных работах упор делается именно на признаки языка, определяющие его "литературность". Кроме обработанности и нормированности, которой придается особое значение, называют еще общераспространенность, всеобщность (т.е. обязательность для всех членов данного национального коллектива в отличие от диалекта, который употребляется лишь в территориально или социально ограниченной группе людей), многофункциональность, универсальность (т.е. употребление в различных сферах жизни), стилевую дифференциацию (т.е. наличие ряда стилей) и тенденцию к устойчивости, стабильности.
Все эти признаки действительно есть у современного литературного языка. Но они не возникают внезапно и во всей совокупности, а вырабатываются постепенно, в процессе употребления языкa в литературе. На ранних стадиях развития литературы они могут и не выступать, так сказать, в полном наборе. Однако нелепо было бы считать, что в давние времена литература создавалась не нa нелитературном языке. Монологическая организация и употребление в литературе - вот что определяет все прочие свойства, качества литературного языка. Когда говорим, что литературный язык - это прежде всего язык, употребляемый и литературе, то имеем в виду литературу в широком смысле: не только художественную, но и научную, публицистическую и т.д.
Итак, мы различаем две главные разновидности употребления языка: разговорную, в основе которой лежит неподготовленный диалог, и литературную, в основе которой лежит подготовленный, организованный монолог. Эти разновидности употребления языка называют обычно разговорный язык и литературный язык. Главная сфера употребления разговорного языка - непосредственное, "неофициальное", "бытовое" общение. Главная сфера употребления литературного языка - литература в широком смысле и предусмотренное, "официальное" общение. Разговорный язык выступает в устной форме, литературный язык - преимущественно в письменной, но может выступать и в устной (лекция, доклад, выступление по радио или телевидению и т.п.).
И литературный, и разговорный язык в свою очередь имеют свои разновидности. Разновидностями разговорного языка являются территориальные диалекты, социально-профессиональные диалекты (жаргоны), арго, просторечие и "общий разговорный язык". Территориальные диалекты употребляются жителями определенных территорий и различаются на всех ярусах языкового строя, т.е. имеют различия фонетические, грамматические и лексические. Социально-профессиональные диалекты (жаргоны) употребляются в среде тех или иных "открытых" групп людей (например, охотников, спортсменов) и отличаются друг от друга и от литературного языка главным образом лишь в области лексики. Арго в отличие от социально-профессиональных диалектов используются в "закрытых", замкнутых группах и заключают в себе момент секретности, тайности (например, арго бродячих торговцев XIX в. - "офенский язык", арго преступного мира - "блатная музыка"). Просторечие первоначально выступало именно как "простая речь" в отличие от речи изысканной, украшенной, а затем просторечием стали называть грубоватую, "сниженную" манеру употребления языка. "Общий разговорный язык" употребляется в среде людей, владеющих литературным языком, это разговорный язык, лишенный диалектных черт.
Литературный язык имеет в своем составе стили. В самом общем виде Г.О. Винокур определил стили как разные манеры пользоваться языком. В этом определении особенно существенно, что стили выступают как разновидности употребления языка. Существуют, конечно, и более подробные определения стиля. Можно остановиться на таком: стиль - исторически сложившаяся разновидность употребления языка, отличающаяся от других подобных разновидностей особенностями состава и организации языковых единиц.
На протяжении истории русского литературного языка условия формирования стилей, их количество и взаимоотношения меняются. Существенно и то, что понятие стиля приложимо к весьма различным случаям употребления языка. Можно говорить, например, о стилях того или иного литературного направления, о стиле отдельного произведения, об индивидуальном стиле писателя, можно говорить и просто о хорошем или плохом стиле.
Когда речь идет о стилях современного русского литературного языка, то имеются в виду прежде всего так называемые функциональные стили, т.е. разновидности употребления (функционирования) языка в определенных сферах человеческой деятельности. Относительно количества функциональных стилей в современном русском литературном языке существуют различные мнения, но все ученые сходятся на том, что есть стили официально-деловой (сфера функционирования - правовые отношения), научный (сфера функционирования - научная деятельность) и публицистический (сфера функционирования - политика, экономика, культура).
Разногласия касаются вопроса о "художественном стиле" или "языке художественной литературы". Во-первых, спорят о том, можно ли поставить это явление в один ряд с названными выше функциональными стилями и, следовательно, употреблять термин "художественный стиль". Сторонники этой точки зрения указывают на то, что у этой разновидности употребления языка есть своя сфера - художественная литература и своя функция - эстетическая. Противники говорят не о "художественном стиле", а о "языке художественной литературы" как о явлении более широком, в истории культуры более значимом, чем функциональные стили, к тому же могущем иметь в своем составе словесные ряды, почерпнутые из любого функционального стиля. Доводы сторонников "художественного стиля" резонны, но все же в историко-культурном, филологическом плане предпочтительнее говорить о "языке художественной литературы".
Во-вторых, спорят о том, что шире - литературный язык или язык художественной литературы, иначе - "что во что входит": литературный язык в язык художественной литературы или язык художественной литературы в литературный язык? Некоторые ученые считают, что поскольку в языке художественной литературы широко употребляются "нелитературные", "ненормативные" элементы (просторечие, диалектизмы, жаргонизмы), то язык художественной литературы шире литературного языка. Но большинство справедливо полагает, что дело не в составе языковых единиц, а в сферах употребления и в объеме функций, которые у литературного языка во всей совокупности его разновидностей, конечно, шире, чем у языка художественной литературы. Поэтому наиболее распространенной (и правильной) является точка зрения, согласно которой язык художественной литературы представляет собой одну из разновидностей литературного языка, но разновидность очень важную.
До середины XIX в. языку художественной литературы принадлежала безусловно ведущая роль в системе разновидностей литературного языка. Только с этого времени начинает возрастать значение публицистического и научного стилей. Но и по сей день язык художественной литературы остается, образно говоря, главным хранителем и вкладчиком сокровищницы русского языка. В.В. Виноградов писал: "В сущности, "язык" художественной литературы, развиваясь в историческом контексте литературного языка народа и в тесной связи с ним, в то же время как бы является его концентрированным выражением".
Язык художественной литературы представлен во всей совокупности художественных текстов. Каждый из них, с одной стороны, отличен от других, своеобразен, неповторим, а с другой стороны, в той или иной мере несет в себе общие черты языка художественной литературы и литературного языка своей эпохи. Литературный текст выступает как единство двух сторон: неязыкового содержания и языкового выражения этого содержания. И та и другая сторона обнаруживается как во внутреннем строении текста, так и в его внешних связях. Языковой анализ текста может идти двумя путями: путем сопоставления языковых явлений текста с явлениями общенационального языка в его литературных и разговорных разновидностях ("внешний анализ") и путем выпилен и я особенностей языковой организации текста как замкнутого целого ("внутренний анализ"). Оба пути неразрывно связаны, но в зависимости от целей исследования на первый план может выдвигаться тот или другой. "Внешний анализ" более связан с изучением истории русского литературного языка, "внутренний" - с изучением языка художественной литературы. При историческом изучении языка художественной литературы оба пути сближаются. Особенно это относится к изучению того времени, когда язык художественной литературы был безусловно главной, ведущей разновидностью литературного языка и, следовательно, процессы развития языка художественной литературы во многом отражали и определяли развитие литературного языка. Именно к этому времени относится творчество Пушкина и его современников, а также непосредственных предшественников.
1.2 История русского литературного языка
Во второй половине IX в. славяне занимали обширные территории Восточной и Центральной Европы. В языковом отношении наметились три славянские группы: восточная (в пределах которой позже образовались языки русский, украинский и белорусский), южная (в пределах которой сложились языки болгарский, македонский, сербскохорватский, словенский) и западная (в пределах которой сложились языки польский, чешский, словацкий, верхне - и нижнелужицкий). В то время славянские языки (диалекты) были более близки друг к другу, чем теперь, различия и границы между ними не были столь четкими.
Славянские народы достигли такого уровня развития, на котором стала остро ощущаться нужда в письменности. Какое-то время славяне пользовались греческими и латинскими буквами, но, как замечает один из древних авторов, "без устроения". Первая славянская "устроенная" (и при том очень хорошо) азбука была создана в 863 г. Константином Философом (в монашестве Кириллом) для перевода с греческого языка христианских богослужебных книг. Константин и его брат Мефодий делали свои переводы, ориентируясь на македонский диалект болгарского языка (впоследствии ставший самостоятельным языком). Язык первых славянских памятников называют по-разному (старославянский, древнеславянский, древнецерковнославянский, древнеболгарский). В нашей филологии принято название старославянский язык. Старославянский язык был первым литературным языком славян. В силу большой близости друг к другу славянских языков старославянский язык был понятен всем славянским народам. Он имел черты не только македонского, но и других славянских языков (диалектов), носил, выражаясь языком специалистов, "интердиалектный" или "наддиалектный" характер. Но в основе старославянский язык был языком южнославянским и поэтому отличался такими признаками, как "неполногласие" (град, глава, брег, млеко - ср. русские "полногласные" варианты город, голова, берег, молоко), начальные ра, ла (равный, ладья - русские ровный, лодъя, лодка), сочетания жд и шт (щ) (невежда, ношть (нощь) - русские невежа, ночь), начальное е (един, есенъ - русские один, осень) и др.
1.2.1 Древнерусский литературный язык
Широкое распространение письменности в Древней Руси началось с официальным принятием христианства в 988 г. Для христианского богослужения необходимы были книги, и на Руси они появились на старославянском языке. Этот язык был очень близок древнерусскому, переводить с него не было необходимости. Старославянские богослужебные книги просто переписывали на Руси. При этом русские переписчики вносили в них черты родного языка. Так в церковной литературе образовался язык, в котором первоначальные старославянские формы последовательно не выдерживались, смешивались с формами восточнославянскими. Этот язык, в отличие от старославянского, получил название церковнославянского языка русского извода (или русской редакции). Церковнославянский язык употреблялся в церковном христианском богослужении на всем последующем протяжении русской истории (и употребляется до сих пор). Он взаимодействовал с русским языком, подвергаясь все большему его воздействию, но и сам оказывал влияние на русский литературный язык.
Появление и распространение старославянских текстов в Древней Руси не только привело к преобразованию старославянского языка в церковнославянский язык русского извода, но и имело важнейшие последствия для становления собственно древнерусского литературного языка.
Язык возникает и долгое время существует лишь в диалогическом разговорном употреблении. Образование литературного языка происходит на определенной ступени развития общественной жизни и культуры народа и заключается в формировании наряду с неподготовленным диалогическим употреблением целенаправленно развиваемого и закрепляемого на письме подготовленного намеренно-монологического употребления языка. Роль письменности в возникновении литературного языка очень велика. Однако выработка различных монологических форм употребления языка начинается еще в дописьменную эпоху. Так, древнерусский язык до распространения письменности имел богатые традиции употребления в устном народном творчестве, в исторических преданиях, в разного рода публичных выступлениях ("посольские речи", обращения князей и воевод к народу, к воинам, выступления на вече, на княжеских съездах), в формулах так называемого обычного права и т.д.
При наличии обширных сфер и разнообразных форм монологического употребления древнерусского языка (вспомним высказывание Л.В. Щербы, что всякий монолог есть литературное произведение в зачатке) появление в Древней Руси старославянских текстов послужило тем внешним толчком, который дал начало мощному внутреннему развитию древнерусской литературы и древнерусского литературного языка. Старославянские тексты послужили древнерусским книжникам образцами, ориентируясь на которые они успешно вели литературную обработку своего родного языка. При этом старославянский язык не воспринимался как чужой, но как язык обработанный, книжный. Старославянские образцы были важны прежде всего для усвоения приемов языковой организации литературного (книжного) текста. Но одновременно как характерные признаки книжного языка воспринимались и такие южнославянские формы, как слова с "неполногласием", с начальными ра, ла, с начальным е, с сочетанием шт (щ) и др. Поэтому они перекочевали из старославянского языка в древнерусский литературный язык, где использовались в большем или меньшем количестве и с большей или меньшей последовательностью. Такого рода слова существуют в русском языке до сих пор, их называют славянизмами. Кроме перечисленных выше фонетических, славянизмы могут иметь и некоторые словообразовательные признаки: неполногласные приставки пре-, пред-, чрез-, приставки из - (ис-), воз - (вое-), низ - (нис-) в соответствии с русскими приставками вы-, за-, с-, (излить, возгореться, нисходить - вылить, загореться, сходить), а также в ряде случаев суффиксы существительных - ствие (странствие), - знъ (жизнь), - ыня (гордыня) и др.; старославянскими по происхождению являются суффиксы причастий - ущ, - ющ, - ащ, - ящ. Есть еще и так называемые лексические славянизмы, не имеющие формальных признаков и устанавливаемые путем историко-лингвистических разысканий. Это, как правило, слова, обозначающие отвлеченные понятия: воскресение, истина, коварный, мечта, видение, призрак, обличить, порок, совесть, страсть (страдание), суета, таинство и др.
Старославянские тексты, как уже говорилось, были переводами с греческого. Естественно, что черты греческого языка отразились в старославянском языке, особенно в лексике и синтаксисе, а через посредство старославянского языка - в древнерусском. Но были и разнообразные непосредственные контакты русских с греками, и переводы с греческого, выполненные в Древней Руси. Так или иначе, из греческого языка пришли в русский не только слова религиозной сферы (ангел, диавол, евангелие, епископ, идол, иерей, митрополит, монах, патриарх и др.), но и слова, не связанные с религией (кровать, огурец, парус, свекла, скамья, терем, фонарь и др.). Дело, однако, не в наборе слов, как бы много их ни было, а в том, что переводы с греческого способствовали литературной обработке русского языка. Это и дало Пушкину основание сказать, что древнегреческий язык избавил язык русской словесности от медленных усовершенствований времени, что сам по себе уже звучный и выразительный, "отселе заемлет он гибкость и правильность".
Как видим, обстоятельства образования древнерусского литературного языка были очень своеобразны, а его состав очень сложен. Как считал В.В. Виноградов, процесс формирования древнерусского литературного языка определялся взаимодействием и объединением четырех (правда, неравноправных) составляющих:
) старославянского языка;
) деловой, государственно-правовой и дипломатической речи, развивавшейся еще в дописьменную эпоху;
) языка фольклора и 4) народно-диалектных элементов. Объединяющая и регулирующая роль сначала принадлежала старославянскому языку. Реальный состав сплава или смешения всех этих составляющих зависел от жанра письменности и литературы.
В древнерусском литературном языке В.В. Виноградов выделил два типа: книжно-славянский и народно-литературный. Первый представлен в религиозной литературе, создававшейся древнерусскими авторами (жития святых, проповеди или "слова", церковные поучения, описания путешествий паломников или "хожения"), второй - в светской литературе (летописи, "Слово о полку Игореве", повести, светские поучения). Книжно-славянский тип языка был ориентирован преимущественно на старославянские образцы, а народно-литературный - на восточнославянскую народно-поэтическую и историко-мемуарную традицию языкового употребления. Кроме двух названных типов литературного языка в Древней Руси существовал еще так называемый деловой язык, представленный в древнейшем своде русских законов - "Русской правде" и в разного рода документах - "грамотах". Деловой язык по составу был полностью восточнославянским, старославянские элементы в нем единичны.
Таким образом, древнерусский литературный язык развивался в трех главных разновидностях. Многие ученые считают, что наиболее характерным для Древней Руси был книжно-славянский тип литературного языка. Однако другие полагают, что наиболее показателен народно-литературный тип, отраженный в летописях.
Примерно до XIV в. все восточные славяне представляли собой единую народность - древнерусскую (или древневосточнославянскую). С XIV в. на территории бывшего Древнерусского (Киевского) государства из этой единой народности начинают складываться три самостоятельных народности: русская (великорусская), украинская и белорусская. Соответственно складываются три самостоятельных языка и история русского языка отделяется от истории языков украинского и белорусского.
Язык русской народности развивается в пределах Русского государства, столицей которого становится Москва. К этому времени в строе разговорного языка происходят значительные изменения, а литературный язык в силу своей тенденции к стабильности изменяется мало, он следует старым древнерусским образцам. Возникает довольно значительное расхождение между разговорным и литературным языком. Формы, уже утраченные в разговорном употреблении, сохраняются и в книжно-славянском, и в народно-литературном типах языка. В языковом сознании эти разновидности литературного языка сближаются как противостоящие разговорному языку. Однако развитие литературного языка идет противоречиво. С одной стороны, происходит его намеренная архаизация, разрабатывается усложненная, изысканная манера выражения, получившая название "плетение словес" или "извитие словес". С другой стороны, вольно или невольно книжники используют разговорные слова и обороты. Расширяется сфера употребления и совершенствуется структура делового языка, создаются документы, близкие к повествовательным жанрам ("статейные списки" послов - отчеты о посольствах). Устойчивость и неизбежность обновления литературного языка образуют движущее противоречие его развития, которое находит свое разрешение уже на следующем этапе истории.
1.2.2 Начало нового этапа
С XVII в. начинается формирование русской нации и русского национального языка. В эпоху национального развития мощно проявляется тенденция к внутреннему единству литературного языка и к сближению литературного языка с разговорным. В итоге устанавливается система функциональных разновидностей (стилей) русского литературного языка и его современные отношения с разговорным языком. Но этот процесс в основном завершается только в пушкинскую эпоху. А его первый этап характеризуется прежде всего ломкой старой системы двух типов литературного языка, столкновением архаического и нового.
Изменения в литературном языке происходят в тесной связи с изменениями в литературе. Из общей массы предназначенной для чтения письменности постепенно все более четко выделяется художественная литература, оформляются ее основные роды (эпoc, драма, лирика) и виды (роман, повесть, трагедия, комедия, лирическое стихотворение и т.д.). Выделение художественной литературы способствует становлению и таких разновидностей литературы, как публицистическая (в современном понимании), философская, историческая, научная и т.д. С образованием художественной литературы возникает проблема соотнесенности и взаимодействия языка художественной литературы и литературного языка. В художественной литературе зарождаются и в дальнейшем (с конца XVIII в.) получают все более определенные очертания индивидуальные, авторские особенности языка, оформляющиеся постепенно как индивидуальные стили. Все эти процессы происходят во взаимосвязи и взаимообусловленности и в свою очередь связаны с процессом "обмирщения" литературы, с ее решительным поворотом к светской тематике. Если в древнерусский период большинство произведений представляло собой так называемое "душеполезное чтение", то начиная примерно с середины XVII в. религиозные сочинения все более и более оттесняются историческими и бытовыми повестями, демократической сатирой, переводными рыцарскими романами, сборниками шуточных рассказов и анекдотов и т.п. Развивается книжное стихотворство и драматургия. Преобразования в литературном языке с трудом поспевают за преобразованиями в литературе.
В литературном употреблении второй половины XVII - первой половины XVIII в. переплетаются и взаимодействуют архаически-книжные, народно-разговорные и "деловые" ("приказные") словесные ряды, а также многочисленные новые западноевропейские заимствования. Литературный язык этого времени богат, но пестр и неустойчив по составу, разнообразен, но неупорядочен по строению текста. Становится очевидной задача теоретического осмысления путей развития русского литературного языка и его практического упорядочения. Первые шаги в этом направлении были сделаны В.К. Тредиаковским. В 1730 г. он опубликовал перевод романа французского писателя П. Тальмана "Езда в остров любви" и в обращении "К читателю" сделал разъяснения: В этом обращении выдвинуты два важнейшие теоретические положения:
) отказ от "славенского" языка как языка литературы и признание за ним роли только языка церкви,
) ориентация на разговорный язык как источник литературного языка.
Здесь надо коротко сказать о том, в чем заключается сближение литературного языка с разговорным и что подразумевали литераторы XVIII в. под "славенским языком".
Разговорное употребление называют обычно живым употреблением (а разговорный язык живым языком). Это правильно в том смысле, что под "живым употреблением" подразумевается разговорная практика того времени, о котором идет речь (в данном случае середины XVIII в.), тогда как литературный язык отражает литературное употребление не только данного времени, но и прошлого. Однако литературный язык, конечно, тоже "живой": он изменяется, развивается, совершенствуется. Но темпы и характер развития разговорного языка и литературного языка не одинаковы, поэтому с течением времени между ними накапливаются, возрастают различия в составе и способах организации языковых единиц. Потенциально они могут достичь такой степени, когда понимать литературный язык без специальной подготовки будет трудно. Тогда преодолевается тенденция к расхождению между литературным языком и разговорным языком и начинает действовать тенденция к их сближению. Это сближение состоит, во-первых, в том, что из литературного языка устраняются архаически-книжные языковые единицы и заменяются единицами разговорного употребления, а во-вторых, в том, что из литературных текстов устраняются приемы организации языковых единиц, вступающие в противоречие с общепринятой организацией языковых единиц в разговорной практике.
Для литераторов XVIII в. была, разумеется, очевидна существенная разница между тогдашним разговорным "живым употреблением" и старинным литературным языком, за которым закрепилось наименование "славенского". Так обобщенно называли язык старинных книг, преимущественно религиозных ("язык славенской у нас есть язык церковной"), не выявляя различий между церковнославянским и древнерусским литературным языком (исключение представляет концепция Ломоносова, о которой ниже). "Славенский язык" соотносился с русским языком как язык прошлого с языком современным. В XVIII - начале XIX в. употреблялось также выражение "славянороссийский (или славянорусский) язык". Этим наименованием подчеркивалось единство старинного "славенского" ("славянского") и современного русского языка и преемственность второго по отношению к первому. Если "славенским" обычно называли язык старинный, то "славянороссийским" - не только старинный язык, но и те разновидности современного литературного языка, которые подчеркнуто были ориентированы на сохранение книжно-славянских традиций, представляли собой попытку объединения старого и нового в литературном языке с опорой преимущественно на старое.
Высказанные Тредиаковским положения имели большое теоретическое значение для своего времени. Особенно важен был принцип опоры на разговорный язык, на "живое употребление". Пушкин высоко ценил заслуги Тредиаковского: "Его филологические и грамматические изыскания очень замечательны.) Вообще изучение Тредиаковского приносит более пользы, нежели изучение прочих наших старых писателей" ("Путешествие из Москвы в Петербург").
Конечно, выступление Тредиаковского в 1730 г. и его последующая деятельность не привели к стремительному и решительному преобразованию русского литературного языка. И в середине XVIII в. создавались произведения, в которых ярко отражалась пестрота и неустойчивость языка, свойственные петровскому времени. В 1750 г. "трудами правительствующего Сената действительного коллегии юнкера Петра Орлова" была сочинена повесть "Гистория королевича Архилабона",
Такого рода сочинений было много. Однако это не умаляет значения усилий наших лучших писателей и ученых. Пусть не сразу и не явно, но их труды приносили свои плоды.
1.2.3 Ломоносовский период истории русского литературного языка
Наибольшие заслуги в преобразовании русского литературного языка начального периода национального развития принадлежат М.В. Ломоносов у. В той же статье, из которой мы взяли высказывание о Тредиаковском, Пушкин писал: "Ломоносов был великий человек. Между Петром I и Екатериною II он один является самобытным сподвижником просвещения. Он создал первый университет. Он, лучше сказать, сам был первым нашим университетом". Широта, универсальность знаний и деяний Ломоносова, который "обнял все отрасли просвещения", "все испытал и все проник", поразительна.
Теоретическая филологическая работа и практическая писательская деятельность Ломоносова тесным образом связана с расцветом русского классицизма, однако не замыкается полностью в рамках этого направления. За пределы теории классицизма выходят, в частности, идеи Ломоносова об исторической обусловленности стилевой системы русского литературного языка, изложенные в "Предисловии о пользе книг церковных в российском языке" (1758). Здесь использована известная с античных времен схема деления литературного языка на три стиля - "высокий", "средний" и "низкий". Однако эта схема послужила Ломоносову лишь формой, в которую оказалось удобно заключить результаты наблюдений и обобщений в области истории русского языка и его состояния в середине XVIII в. Ломоносов был первым, кто разграничил старославянский ("древний моравский", "славенский") и древнерусский языки и определил большую историко-культурную роль старославянского языка в формировании и развитии русского литературного языка.
Высокий, средний (посредственный) и низкий (простой) стили Ломоносов описал с точки зрения их словарного состава. Высокий стиль особо отличают славянизмы, "кои хотя обще употребляются мало, а особливо в разговорах, однако всем грамотным людям вразумительны, например: отверзаю, господень, насажденный, взываю", здесь же используются слова, "которые у древних славян и ныне у россиян общеупотребительны, например: бог, слава, рука, ныне, почитаю"; в среднем стиле предписывается "наблюдать всевозможную равность, которая особливо тем теряется, когда речение славенское положено будет подле российского простонародного"; в низком стиле употребляются главным образом русские слова, "которых нет в остатках славенского языка, то есть в церковных книгах, например: говорю, ручей, который, пока, лишь", допускается сюда и просторечие.
Три стиля разграничиваются "по пристойности материй". Устанавливается зависимость между "материей", т.е. темой, предметом изложения, жанром и стилем. "Высокая материя" требует высокого жанра и соответственно - высокого стиля, "низкая материя" требует низкого жанра и соответственно - низкого стиля. Для каждого жанра предусматривается один из трех стилей, отклонения не допускаются. Героические поэмы, оды, "прозаичные речи о важных материях" должны быть написаны высоким стилем; "все театральные сочинения, в которых требуется обыкновенное человеческое слово к живому представлению действия", стихотворные дружеские письма, сатиры, эклоги и элегии, прозаические "описания дел достопамятных и учений благородных" - средним; комедии, увеселительные эпиграммы, песни, "в прозе дружеские письма, описание обыкновенных дел" - низким. Эта регламентация для того времени имела определенное положительное значение, поскольку способствовала упорядочению употребления языковых ресурсов.
Но главное заключалось в том, что стилистическая теория Ломоносова была теорией стилевой дифференциации именно русского литературного языка. "Славенский язык" рассматривался лишь как источник стилистических ресурсов "российского языка". Такой подход был замечен и оценен Пушкиным, который писал, что Ломоносов "предлагал изучение славенского языка как необходимое средство к основательному знанию языка русского" (Черновой вариант статьи "Путешествие из Москвы в Петербург"). Теорией Ломоносова употребление славянизмов в литературном языке ограничивалось. "Неупотребительные и весьма обветшалые" (например: обиваю - колдую, ворожу, рясны - ожерелье из золота и драгоценных камней, овогда - иногда, свене кроме, вне, исключая) изгонялись вовсе, остальным открывался свободный доступ только в высокий стиль. Теоретически обосновывалось допущение в литературный язык просторечия, но оно допускалось только в низкий стиль и лишь с большими ограничениями - в средний. Свою стилистическую теорию Ломоносов рассматривал как средство борьбы со злоупотреблением иностранными словами: "Старательным и осторожным употреблением сродного нам коренного славенского языка купно с российским отвратятся дикие и странные слова нелепости, входящие к нам из чужих языков". Все это способствовало нормализации русского литературного языка на определенном этапе его развития.
Черновые заметки Ломоносова свидетельствуют и об ином подходе к дифференциации стилей, чем тот, который был изложен в "Предисловии", а именно - о подходе функциональном. В заметках находим такие записи: "Штиль разделить на риторической, на пиитической, исторической, дидаскалической, простой", "В геометрии должно сказать: этот угол прямой, а не прям", "О приказном штиле", "О старинных штилях из разных архивов".
Филологические идеи Ломоносова послужили фундаментом деятельности созданной в 1783 г. Академии Российской - научного центра, имевшего специальной целью изучение русского языка и словесности, а конкретной задачей - составление толкового словаря русского языка и грамматики. (Не путайте Академию Российскую с Академией наук; Академия Российская просуществовала до 1841 г.) В 1789 - 1794 гг. вышел в свет первый достаточно полный и имеющий солидную научную базу толковый словарь русского языка - "Словарь Академии Российской". В 1806 - 1822 гг. он был переиздан. Этот словарь сыграл заметную теоретическую и практическую роль в упорядочении словарного состава русского литературного языка.
Литературная, творческая практика Ломоносова была шире и богаче его теории. По словам В.В. Виноградова, в произведениях Ломоносова "кроме разграничении жанровых, выступают и тематические, а также экспрессивные разграничения даже внутри одного и того же произведения. Эти разграничения отражаются и в изменениях структурно-стилистических свойств произведений. Таким образом, Ломоносов указал пути и к преодолению теории трех стилей, к образованию той новой стилистической системы русского литературного языка, утверждение которой связывается с именем Пушкина".
Даже в одах, которыми Ломоносов наиболее прославился среди современников, в выборе и употреблении слов и грамматических форм он далеко не всегда следует правилам высокого стиля. Не случайно Пушкин сказал: "Слог его, ровный, цветущий и живописный, заемлет главное достоинство от глубокого знания книжного славянского языка и от счастливого слияния оного с языком простонародным" ("О предисловии г-на Лемонте"). А ведь смешение "славенского" с "российским простонародным" в одном произведении теорией трех стилей не допускалось! Еще интереснее и важнее в одах Ломоносова свободный переход от одной манеры выражения к другой, изменение стиля. Если от традиционных, так сказать, положенных по этикету восхвалений царей и цариц он переходит к предметам, которые считает действительно важными, то оставляет "славянщизну", высокопарность, изукрашенность.
Не выдерживаются каноны классицизма и в научной прозе Ломоносова, особенно когда речь идет о вещах, близких сердцу ученого, волнующих его. "Простой российский язык" особенно решительно вторгается в его исторические и научно-публицистические труды и занимает здесь место рядом со "славенскими" словесными рядами. В письме "О сохранении и размножении российского народа" на каждой странице встречаются места, отличающиеся разнообразной по эмоциональной окраске лексикой и столь же разнообразной, то непринужденно-разговорной, то ораторски-приподнятой синтаксической организацией.
Ломоносов хорошо понимал значение своей деятельности для развития и усовершенствования русского литературного языка и усматривал это значение в том, что создал образцы употребления русского языка в различных сферах литературы.
Талантливейшим писателем середины XVIII в. был А.П. Сумароков - автор многих поэтических и драматических произведений, статей о литературе и русском языке. Сумароков стремился разрабатывать в основном "средние" жанры, хорошо понимая бесперспективность развития основанного на устаревшей "славянщизне" высокого стиля и последовательно выступая за простоту, ясность выражения. При этом он опирался на повседневное, обыденное разговорное употребление интеллигенции того времени.
1.2.4 Русский литературный язык в предпушкинский период
Теория трех стилей не соответствовала полностью действительному состоянию и тенденциям развития русского литературного языка середины и второй половины XVIII в. Об этом говорят языковые факты (хотя бы те, которые мы наблюдали в произведениях Ломоносова) и высказывания писателей и ученых того времени. Так, Д.И. Фонвизин писал: "Все наши книги писаны или славенским, или нынешним языком". Соотношение "славенский язык - нынешний язык" занимало литераторов того времени гораздо больше, чем соотношение "высокий стиль - средний стиль - низкий стиль".
Во второй половине XVIII в. классицизм и теория трех стилей стали вытесняться новыми литературными направлениями: сентиментализмом и зарождавшимся реализмом (который применительно к XVIII в. называют "предреализмом", "дидактическим реализмом" и чаще всего "просветительским реализмом"). Обычно говорят больше о сентиментализме, но ведь творчество таких крупнейших русских писателей, как Г.Р. Державин, Н.И. Новиков, Д.И. Фонвизин, И.А. Крылов, А.Н. Радищев, не укладывается полностью ни в рамки классицизма, ни в рамки сентиментализма. Они прокладывали новые пути. Это выразилось в использовании всего разнообразия разновидностей русского языка - как литературного, так и разговорного, в стремлении к точному соответствию слова обозначаемому явлению действительности, в максимальной конкретности высказывания, в правдивости языковых характеристик образов. На этих путях намечалось формирование языковой базы реализма, который В.В. Виноградов определяет "как метод литературного изображения исторической действительности в соответствии со свойственными ей социальными различиями быта, культуры и речевых навыков", как метод, связанный "с глубоким пониманием национальных характеров, с тонким использованием социально-речевых вариаций общенародного языка, с художественным воспроизведением национально-характеристических свойств разных типов в их словесном выражении".
"Первым шагом к переходу русской поэзии от риторики к жизни" была, по словам В.Г. Белинского, поэзия Г.Р. Державина. Даже в таком типично высоком жанре классицизма, как ода, отражается у Державина этот переход. В одах "Фелица", "Видение Мурзы", "На счастие" можно наблюдать смену и чередование разных "типов речи" - высокого поэтического и обиходно-бытового, причем основная смысловая нагрузка ложится именно на обиходно-бытовые контексты. В этом композиционном чередовании и проявляется разрушение высокого стиля классицизма, которое зародилось еще в одах Ломоносова.
У Державина "переход от риторики к жизни" всегда связан с переходом от высоких поэтических к обиходно-разговорным контекстам. Это отражает утрату высоким стилем монополии на право выражения "важных материй".
Весьма значительную роль в совершенствовании русского литературного языка на путях его сближения с языком разговорным сыграла сатирическая журналистика 1769 - 1774 гг. Лучшие образцы литературной продукции сатирических журналов представлены в "Трутне" и "Живописце" Новикова. Журнальная проза чаще всего имела форму письма. В этой форме непосредственно излагались авторские идеи или создавались сатирические образы "авторов" писем (знаменитые "Письма к Фалалею"). Форма письма предусматривала простоту, непринужденность выражения мысли, не допускала сухости, педантичности. Новиков свободно использует разговорные обороты, что способствует построению недлинных, просто организованных, легко воспринимаемых предложений.
Замечательным явлением русской литературы и русского литературного языка была проза Д.И. Фонвизина, которая по своим достоинствам и значению не уступает его комедиям. В прозаическом языке Фонвизина, как и в языке Новикова, Крылова, Радищева, получили первоначальное развитие многие важные свойства и тенденции, которые нашли завершение в пушкинской реформе русского литературного языка: активное вовлечение в литературный язык народно-разговорной лексики и фразеологии, широкое использование в качестве строительного материала предложений различных несвободных и полусвободных словосочетаний и устойчивых оборотов "языка обыкновенных разговоров", объединение "простых российских" и "славенских" словесных рядов.
Особое место в истории русского литературного языка принадлежит языку "Путешествия из Петербурга в Москву" Радищева. Этой книгой, как и всем творчеством и личностью Радищева, пристально интересовался Пушкин (статьи "Путешествие из Москвы в Петербург", "Александр Радищев").
Оценки языка Радищева в филологической науке разноречивы: высказывались мнения, что у Радищева в одном переплете соединены три стиля классицизма или что язык Радищева представляет собой яркую вспышку церковнославянского языка в русской прозе XVIII в. Но еще в дореволюционное время наиболее внимательные исследователи думали иначе.П.Е. Щеголев писал, что "ни в каких других произведениях XVIII века не чувствуется такого биения слова, такой жизни языка, как у Радищева".
Несомненна связь языка прозы Радищева с национальными русскими традициями не только литературно-книжного, но и устно-разговорного и фольклорного языкового выражения. Чтобы правильно оценить своеобразие языка книги Радищева, надо понять особенности содержания и формы "Путешествия из Петербурга в Москву". Карамзин, заканчивая "Письма русского путешественника", восклицает:". Вот зеркало души моей в течение осьмнадцати месяцев!". А Радищев в посвящении к своему "Путешествию" пишет: "Я взглянул окрест меня - душа моя страданиями человечества уязвленна стала". Радищев преобразует жанр путешествия. Он предлагает читателю не "зеркало души своей", а описание и анализ самой действительности. Именно широтой отражения русской действительности объясняется "биение слова" и "жизнь языка" в книге Радищева, разнообразие используемых языковых средств - от старинных книжно-славянских до просторечных и "простонародных" и от "бытовых" до "метафизических" и общественно-политических.
Употребление, организация в тексте "славенских" и "простых российских" элементов подчинена у Радищева совсем другим закономерностям, чем в классицизме и сентиментализме. Смелее и дальше других писателей XVIII в. идет Радищев по пути переосмысления славянизмов, наполнения их новым, гражданским содержанием.
В "Путешествии." наблюдается сложное движение словесных рядов. Например, глава "Любани" начинается с описания встречи путешественника с крестьянином и изложения разговора между ними. Далее следует рассуждение. Разговорный словесный ряд постепенно переходит в ряд "метафизический", а затем - в ряд ораторско-патетический.
Общественно-публицистическая и художественно-изобразительная стороны "Путешествия." объединяются образом путешественника, вокруг которого группируются образы персонажей. В построении языка персонажей Радищев добивается больших успехов. Каждый из них говорит у него своим, особым языком. Многие персонажи книги Радищева выступают, как и путешественник, в роли рассказчиков. Таким образом возникают "рассказы в рассказе", каждый из которых имеет свои жанровые, композиционные и языковые особенности. Например, прекрасно стилизован за счет использования просторечных и "канцелярских" выражений рассказ присяжного о государевом наместнике.
Разговорно-бытовая стихия языка в "Путешествии." Радищева не менее весома, чем книжно-славянская. Поиски новых путей использования этих стихий были очень актуальны для конца XVIII - начала XIX в. Вклад Радищева в этот процесс был очень заметным.
Параллельно с литературой просветительского реализма в России развивается литература сентиментализма. В 90-е годы XVIII в. она завоевывает ведущее положение. Литературно-эстетические и языковые принципы русского сентиментализма нашли наиболее целостное и типичное воплощение в "Письмах русского путешественника" и ранних повестях Н.М. Карамзина. С появлением этих произведений связывается начало "карамзинского периода" и "нового слога" русской литературы.
Характерная для сентиментализма условность изображения персонажей и окружающей их обстановки, природы вела к условности, искусственности языка. На первое место выдвигается не точность обозначения явлений действительности, а "приятность" изложения. Соответственно подбираются "приятные", "красивые" слова. Если слово кажется недостаточно изысканным, употребляется описательный оборот, перифраза. Текст насыщается сравнениями, метафорами. Автор стремится воздействовать на читателя именно словами, словесными украшениями, не заботясь о том, что избранные им "красивые" слова могут вступить в противоречие с изображаемой действительностью.
Вопросы отбора и употребления лексики и фразеологии смыкаются с вопросами синтаксической организации "нового слога". Более ста лет назад замечательный отечественный филолог Я.К. Грот (1812 - 1893) заявил, что Карамзин первым стал писать короткими, "неутомительными" фразами. Действительно, Карамзин очень много сделал для усовершенствования русского синтаксиса. Его проза читается легко, фраза развивается свободно, она всегда четко, часто симметрично построена, имеет "прямой" порядок слов. Однако справедливости ради надо сказать, что короткими предложениями умели писать и до Карамзина (например, Фонвизин, Новиков), а предложения самого Карамзина далеко не всегда кратки. Для манеры выражения, тяготеющей к украшенности, "цветам слога", естественна длинная фраза.
Как и в "Письмах русского путешественника", в ранних повестях Карамзина строение текста неоднородно, в определенной степени зависимо от типа сообщения (повествование, описание, рассуждение). Существенно для строения карамзинского текста также чередование объективно-повествовательных и субъективно-оценочных отрезков.
В тексте "Бедной Лизы" параллельно друг другу и отдельно друг от друга существуют три плана:
) повествование о происходящем,
) авторские рассуждения о происходящем и эмоциональные оценки автором происходящего,
) изображение чувств и мыслей персонажей (в данном случае Лизы). Рассказчик находится вне описываемой действительности, происходящие события служат поводом и фоном для изображения "движений души" рассказчика. Повествовательной линии принадлежит лишь функция сообщения, а функция воздействия передана линиям авторских оценок и переживаний персонажей. Объективное и субъективное начала в повести существуют раздельно, и каждое требует словесного материала для своего выражения.
Карамзинистами был провозглашен принцип сближения литературного языка с разговорным, который нашел выражение в тезисе "писать как говорят, и говорить как пишут". Однако этот тезис в теории и практике карамзинизма оказался противоречивым и зыбким.
Сентиментальная русская проза написана таким языком, каким по-русски никто, разумеется, не говорил, и никто, конечно, не стал говорить "новым слогом". Теоретики "нового слога" не учитывали, что единство языка нации предполагает связь, но не тождество разговорного и литературного языков, не исключает, но предполагает наличие разновидностей литературного языка - стилей. В "новом слоге" по существу вырабатывалось не единство, а "одинаковость" языка. Она отразилась, в частности, в языке персонажей произведений Карамзина и его последователей. Кем бы ни были эти персонажи, они все говорят одинаково - языком автора. Такая "одинаковость" обедняла "новый слог" и значительно ограничивала перспективы его дальнейшего развития. В этом отношении писатели-сентименталисты проигрывали, например, Радищеву, персонажи которого наделены колоритными языковыми характеристиками.
Карамзин и его соратники проделали большую работу по устранению из литературного употребления лексики и фразеологии, не соответствующей критерию "вкуса". Прежде всего это относилось к архаическим книжно-славянским элементам. В отказе от всего устарелого карамзинисты были более целеустремленны и достигли больших успехов, чем писатели-просветители 70 - 80-х годов. Однако из "нового слога" сознательно и последовательно устранялись и народно-разговорные слова и выражения. Допускались лишь весьма немногие "народные", фольклорные элементы, которые соответствовали "вкусу" сентименталистов (например, лазоревые цветы, дремучие леса).
Работа карамзинистов по отбору лексико-фразеологических средств дала несомненно положительные результаты в смысле устранения из литературного языка всякого рода архаизмов, в остальном же она уступала литературно-языковой практике писателей-просветителей, которые стремились к объединению в пределах литературного языка различных языковых ресурсов - от специфически книжных до народно-разговорных и просторечных. Но в деятельности карамзинистов был еще один плюс: они обогатили словарный состав русского языка многими новыми словами. Впрочем, заслуги здесь принадлежат главным образом лично Карамзину.
С деятельностью Карамзина связано распространение таких новых слов и новых значений слов, как благотворительность, взыскательность, влюбленность, вольнодумство, всеобъемлющий, достижимый, достопримечательность, картинный, личность, неистощимость, необозримость, нечистоплотность, остроумец, ответственность, отношение, очаровательность, первоклассный, подозрительность, полуголодный, постепенность, промышленность, рассудительность, семейственный, сосредоточить, таинственность, усовершенствовать. Из сочинений Карамзина распространились в русском языке и такие заимствованные слова, как авансцена, адепт, антикварий, аркада, будуар, буффонство, водевиль, дилижанс, дуэт, кабриолет, карикатура, кокарда, контролер, кризис, милиция, полиглот, профан, терраса, тост, тротуар, фаза, фантом, эгоист.
1.2.5 Дискуссия о языке в начале XIX века
При всей популярности сентиментализма и особенно произведений Карамзина "новый слог" не был принят всеми литераторами начала XIX в.А.С. Шишков в своем знаменитом "Рассуждении о старом и новом слоге российского языка" (1803) подверг критике карамзинский "новый слог". Сторонники Карамзина в свою очередь резко отозвались о концепции Шишкова. Началась полемика, довольно долгая, но вращавшаяся вокруг вопросов, выдвинутых на ее первых этапах. С главными идеями карамзинистов мы уже знакомы, обратимся теперь к взглядам их убежденного противника.
Шишков правильно подметил типичные черты, которые делали "новый слог" новым: ориентацию на французский язык, пренебрежение национальной книжной традицией, манерную перифрастичность.
Шишков не без оснований полагал, что для многих карамзинистов "приятность слога" и пресловутый "элеганс" заключались прежде всего в претендующих на изящество и легкость, но на самом деле часто маловразумительных перифразах. Шишков выступает за простоту и ясность литературного выражения: "Чем короче какая мысль может быть выражена, тем лучше: излишность слов, не прибавляя никакой силы, распространяет и безобразит слог".
Зорко подметив слабые стороны "нового слога", Шишков упорно отстаивал "старый слог", образцы которого искал в ломоносовском и доломоносовском периодах истории русского литературного языка. Это дало повод обвинять его в неразличении "славенского" и русского языков, в призывах отказаться от русского языка как языка литературы и писать на языке "славенском". Обвинения эти были не вполне справедливы. Шишков писал: "Я не то утверждаю, что должно писать точно славенским слогом, но говорю, что славенский язык есть корень и основание российского языка: он сообщает ему богатство, разум, силу, красоту". Однако неприятие нового, стремление удержать русский литературный язык от изменений, от дальнейшего развития были, конечно, свойственны Шишкову. Прославился он и резко отрицательным отношением к заимствованным словам, попытками заменить их все словами "славянорусскими". В связи с этим противники Шишкова придумали анекдот, будто он вместо "Франт идет из цирка в театр по бульвару в калошах" предлагал писать "Хорошилище грядет из ристалища на позорище по гульбищу в мокроступах".
Шишковым был намечен тезис о противопоставлении и противоборстве двух направлений в русской словесности - старого (с ориентацией на старый книжно-славянский язык) и нового (с ориентацией на французский язык). Впоследствии в исследованиях различных ученых этот тезис являлся в разных видах: писали о борьбе шишковцев и карамзинистов, славяно-руссов и галло-руссов, славянофилов и западников, архаистов и новаторов. Поскольку рассуждения о спорах этих группировок почти не опирались на анализ литературных текстов того времени, дискуссия стала отождествляться с действительным состоянием и тенденциями развития литературного языка. Разумеется, полемика "о слоге" в начале XIX в. возникла как отражение реального литературно-языкового развития, но степень полноты и точности этого отражения колебалась в значительных пределах. Многие ученые считают, что "борьба карамзинистов и шишковистов за пути развития литературного языка оказалась в итоге мало плодотворной, поскольку и те и другие не видели основного источника, за счет которого должен был развиваться литературный язык. И те и другие ни одним словом не обмолвились о необходимости всестороннего, глубокого освоения и творческого развития богатств общенародной речи, а поэтому не нашли и не наметили правильных путей и приемов обогащения языка" (А.И. Ефимов) .
Слабости позиций шишковцев и карамзинистов были видны и их наиболее проницательным современникам. Русские литераторы в начале XIX в. объединялись не только вокруг Шишкова и Карамзина. Существовали и другие кружки и общества, в частности, такая радикальная группировка, как "Вольное общество любителей словесности, наук и художеств", объединявшее последователей и единомышленников Радищева. В журналах, близких к Вольному обществу - "Северном вестнике", "Журнале российской словесности", "Цветнике", - заметно прослеживается критическое отношение к теории и практике как шишковского, так и карамзинского направлений.
Писания шишковцев и карамзинистов равно осуждались за искусственность, отсутствие простоты и ясности, т.е. за отсутствие тех качеств, которые обе "школы" приписывали себе и не находили у противников. В одной из статей "Цветника" противоборствующие и нетерпимые друг к другу группировки были названы "сектами писателей", "которые вопреки здравому смыслу занимаются одним только набором французско-российских слов и фраз или славяно-церковных речений, а о достоинствах мыслей вовсе не думают".
А.П. Бенитцкий, один из самых талантливых критиков начала XIX в., настойчиво разъяснял в "Цветнике", что спор о "славянизмах" и "галлицизмах" - это спор именно о словах, но не о сущности литературного выражения, заключающейся в "составлении речи" в "оборотах оной", которые должны быть русскими (а не "славенскими" и не французскими).
Выступая против установок эпигонов классицизма и против установок подражателей Карамзина, журналы, близкие к Вольному обществу, не выдвинули при этом достаточно ясной положительной программы. Однако в этих журналах все же появились статьи, в которых кроме критики шишковцев и карамзинистов содержалась и очень важная для того времени идея внимательного и уважительного отношения к народному языку.
1.3 Возникновение "нового слога"
"Новый слог" был выработан прежде всего в прозе. Но в силу своей нарочитой "приятности", условности, украшенности и перифрастичности оказался больше подходящим для поэзии. Здесь его характерные черты проявились, может быть, не с такой полнотой, как в прозе, зато оказались более жизнеспособными и долговечными.
Существенным явлением было формирование в поэзии карамзинского направления особого нового стилистического разряда так называемой поэтической лексики. Главным источником этой группы слов были славянизмы, определенная часть которых, отобранная, как и некоторые "народные" элементы, с позиций "вкуса", в творчестве карамзинистов утрачивала свои старые экспрессивно-стилистические качества и приобретала новые. Как писал Г.О. Винокур, словам, обладавшим в прошлом разного рода "высокой" экспрессией, теперь была сообщена экспрессия "сладостности", нежности, пластичности и музыкальности. Это относится к словам вроде ланиты, чело, десница, куща, длань, цевница, бренный, глас, брег, нощъ, огнь и т.п. Но были здесь и иные источники. В поэтическую лексику вовлекались слова западноевропейские (включая европеизированные из античных языков, обозначающие традиционно "поэтические" предметы) типа розы, мирты, лилеи и т.п., а также такие русские слова, как роща, ручей, домик и т.п. Поэтическая лексика нашла применение в поэзии разнообразных литературных направлений и течений, использовалась поэтами вплоть до конца XIX и даже до начала XX в.
"Новый слог" как определенная историческая разновидность языка художественной литературы не имел в поэзии столь длительной судьбы. Он не вышел за пределы первых десятилетий XIX в., отразившись с наибольшей полнотой в творчестве таких крупных поэтов, как В.А. Жуковский и К.Н. Батюшков. Особенно ощутимы традиции "нового слога" в их элегиях.
Характерный для "нового слога" подбор лексики и фразеологии, типичные образные средства, общая эмоциональная "меланхолически-чувствительная" окраска всех языковых средств - все это можно наблюдать уже в одной из самых ранних (и самых лучших) элегий Жуковского "Сельское кладбище" (1802).
Хотя поэзия Батюшкова, конечно, имеет сравнительно с поэзией Жуковского свои особенные, индивидуальные черты, общие свойства "нового слога" и в ней проступают весьма явственно.
В прозе "новым слогом" в его, так сказать, "первообразном" виде перестали писать уже в течение первого десятилетия XIX в. Но его перифрастическая манера, тяготение к изысканной образности отразились в некоторых более поздних литературных направлениях. В частности, эти черты, перенесенные с почвы сентиментализма на почву романтизма и приобретшие еще большую эмоциональную остроту, нашли отражение в прозе А.А. Бестужева-Марлинского. Конечно, язык произведений Марлинского отличается не только этими чертами, он значительно богаче и разнообразнее "нового слога". У писателя есть сочинения, написанные достаточно простым языком. Но все же пристрастие к украшениям, "цветам слога", метафоричности, экспрессивной насыщенности текста более свойственно творчеству Марлинского.
Интересно, что в подобную словесную форму облекались Бестужевым-Марлинским передовые взгляды, точные оценки, глубокие характеристики. Но ясное, краткое изложение мысли казалось писателю недостаточным, несвойственным литературе. Он считал обязательным украшение не только художественного, но и литературно-критического, "метафизического" текста. Сказывалось влияние старых взглядов на признаки "образованного", литературного выражения. Русские риторики второй половины XVIII - начала XIX в. утверждали, что мысль следует "изобресть, расположить и украсить". Словесное украшение текста было свойственно высокому стилю классицизма, в не меньшей степени - "новому слогу" сентиментализма (хотя средства украшения стали иными), а из него перекочевало в романтическую поэзию и прозу. Хотя призывы писать "просто - но ясно" и раздавались, литература не спешила им следовать. До Пушкина были лишь отдельные прорывы в новую область литературного выражения.
1.4 Неисчерпаемое богатство идиомов, русизмов
Линия "нового слога" была яркой, но очень скоро потускнела. Следы ее в языке художественной литературы были заметны довольно долго, но все же это были только следы. В то же время другая линия, ориентированная прежде всего на "живое употребление", но не порывавшая с историческими традициями литературного языка, получила дальнейшее развитие. Она ярко проявилась в баснях И.А. Крылова и комедии А.С. Грибоедова "Горе от ума".
В статье "Басни Крылова" В.Г. Белинский писал: "Басни Крылова, кроме поэзии, имеют еще другое достоинство, которое, вместе с первым, заставляет забыть, что они - басни, и делает его великим русским поэтом: мы говорим о народности его басен. (.) И все это выражено в таких оригинально-русских, не передаваемых ни на какой язык в мире образах и оборотах; все это представляет собою такое неисчерпаемое богатство идиомов, русизмов, составляющих народную физиономию языка, его оригинальные средства и самобытное, самородное богатство, - что сам Пушкин не полон без Крылова в этом отношении. О естественности, простоте и разговорной легкости его языка нечего и говорить. Язык басен Крылова есть прототип языка "Горя от ума" Грибоедова".
Язык басен Крылова и комедии Грибоедова, отличаясь подлинной разговорностью, простотой и свободой выражения, в то же время обнаруживает живые и плодотворные связи с "книжным" русским языком в его исторически сложившихся разновидностях. Это делает его особенно богатым и хорошо приспособленным для отражения действительности.
"Богатство идиомов, русизмов, составляющих народную физиономию языка" в басенном языке Крылова очевидно. Достаточно раскрыть наугад любую басню, и в ней в изобилии предстанут народно-разговорные слова, выражения, междометия, частицы, а также перефразированные и неперефразированные пословицы и поговорки. При этом все грубое, вульгарное отбрасывается, изгоняется из литературного языка. Связь языка басен Крылова с "живым употреблением" ясно проявляется и в синтаксисе. По словам В.В. Виноградова, "Крылов свободно и широко вводит в строй литературного ("авторского") повествования синтаксические формы устной речи с ее эллипсисами, подразумеваниями и с ее идиоматическими своеобразиями".
Однако басенный язык Крылова не замкнут в народно-разговорной сфере. Крылов использует и славянизмы, и архаизмы, и элементы профессиональных жаргонов, и книжно-литературные перифрастические обороты. Славянизмы и архаизмы иногда выступают у Крылова в их традиционной функции: для придания повествованию важности, торжественности.
Но чаще славянизмы и архаизмы Крылов использует для выражения иронии, насмешки. В такой функции они обычно сочетаются с обиходно-разговорными и просторечными словами и выражениями. Элементы профессиональных диалектов (чаще всего "приказного языка") используются Крыловым для более яркой характеристики ситуации или как средство языковой характеристики персонажей. Обычная для Крылова обиходно-разговорная, нарочито простая манера изложения иногда сменяется манерой традиционно "поэтической", с характерными перифразами. Нетипичность для Крылова такой манеры подчеркивается намеренным столкновением "поэтических" перифраз с просторечными оборотами и даже "переводом" этих перифраз "на обыкновенный язык". Это придает им ироническое звучание.
Используя богатые и разнообразные ресурсы русского языка, "Крылов своим басенным языком указал новые пути синтеза литературно-книжной традиции с живой русской устной речью, создав художественные образы глубокого и обобщающего реализма и подготовив Пушкину путь к народности" (В.В. Виноградов).
Язык комедии Грибоедова "Горе от ума", как и басенный язык Крылова, широко и художественно выразительно отражает разговорный язык первой трети XIX в. Это было признано и современниками Грибоедова. В.Ф. Одоевский в журнале "Московский телеграф" писал:". У одного г-на Грибоедова мы находим непринужденный, легкий, совершенно такой язык, каким говорят у нас в обществе". Это свидетельство очень важно не только как признание достоинств языка "Горя от ума". Если Грибоедов писал "как говорят", то, значит, "новый слог", несмотря на теоретические декларации карамзинистов, был очень далек от этого. Ведь между языком, который отражен в "Горе от ума", и "новым слогом" - "дистанция огромного размера".В. В. Виноградов указывает, что в начале XIX в. "одной из основных составных частей обиходного языка широких кругов русского общества была "простонародная", крестьянская стихия, та струя просторечия, живой народной речи и провинциализмов, которая подвергалась преследованиям и ограничениям в литературных стилях карамзинской школы".
Но язык комедии Грибоедова не ограничивается только обиходно-разговорной и просторечной стихией языка. Как и язык басен Крылова, он обнаруживает связи и с "книжной" традицией. По наблюдениям В.В. Виноградова, в языке "Горя от ума" присутствуют четыре основных составных элемента, четыре пласта:
) повседневно-разговорный,
)"простонародный", крестьянский,
) торжественный, "высокий",
) французский.
Наиболее широко представлена в комедии, конечно, повседневно-разговорная стихия языка, которая включает в себя и просторечие. Она свойственна всем персонажам. Это означает решительный разрыв с традициями комедий классицизма, где просторечие выступало только в языке отрицательных персонажей (впрочем, в комедии Грибоедова нет и схематического деления персонажей на положительных и отрицательных).
"Простонародная", крестьянская стихия представлена в комедии не столь широко, лишь в тех своих проявлениях, которые в то время были более или менее обычны в "языке общества". "Простонародные" элементы встречаются главным образом в репликах Лизы и Фамусова. Элементы высокого стиля, славянизмы присутствуют главным образом в монологах Чацкого, где они служат средством выражения ораторского пафоса.
Под элементами французского языка в комедии В.В. Виноградов понимает некоторые заимствованные слова и главным образом кальки с французских выражений, которые использовались Грибоедовым как средство языковой характеристики персонажей.
Языковые характеристики персонажей построены Грибоедовым не только с большим мастерством, но и по новым, реалистическим принципам. В них нет прямолинейной классицистической условности; каждое действующее лицо наделено особым, свойственным его положению, возрасту, взглядам, профессии языком. Грибоедов идет и дальше: его герои в разной обстановке, с разными людьми говорят по-разному.
Многие слова и выражения из басен Крылова и комедии Грибоедова стали крылатыми (Услужливый дурак опаснее врага; А ларчик просто открывался; Подписано, так с плеч долой; Счастливые часов не наблюдают и мн. др.). Это - веское свидетельство литературного совершенства и глубокой народности их языка. Предсказание Пушкина, что половина стихов "Горя от ума" должны войти в пословицы (письмо А.А. Бестужеву от января 1825 г.) сбылось полностью.
Крылов и Грибоедов в своей литературной деятельности вплотную подошли к решению проблем, которые были поставлены развитием русского литературного языка того времени. Но они создали образцы нового литературного выражения только в жанрах басни и стихотворной комедии. А эти жанры, согласно еще не полностью отжившей поэтике классицизма относились к числу "низких". К тому же созданные Крыловым и Грибоедовым образцы языкового употребления далеко не всеми были поняты и приняты. Необходимо было преодолеть это непонимание и неприятие, необходимо было преобразовать всю систему литературного языка во всех жанрах художественной литературы и за ее пределами (критика и публицистика, научная литература, бытовая и деловая переписка и т.д.). Для этого требовалась гигантская практическая работа и глубокое теоретическое осмысление происходящих в литературном языке процессов.
Для развития прогрессивных взглядов на пути развития русского литературного языка, для осознания его национальной самобытности большое значение имели Отечественная война 1812 г. и движение декабристов, "детей 1812 года", по выражению М.И. Муравьева-Апостола.Ф.Н. Глинка после возвращения из заграничного похода писал, что литературный язык должен быть понятен "не для одних ученых, не для одних военных, но для людей всякого состояния, ибо всякие состояния участвовали в "славе войны и в свободе отечества". Ему же принадлежит такое высказывание: "Русские не потерпели ига татарского; не потерпели нашествия галлов и двадесяти языков; они, конечно, не потерпят и владычества чуждых наречий в священных пределах словесности своей".
Глава 2. Роль А.С. Пушкина в становлении русского литературного языка
2.1 Критическая проза А.С. Пушкина о языке
Уже ранние заметки Пушкина свидетельствуют о поисках источников развития и усовершенствования русского литературного языка, среди которых на первое место выдвигаются источники народные, фольклорные. В наброске "О французской словесности" (1822) читаем: "Не решу, какой словесности отдать предпочтение, но есть у нас свой язык; смелее! - обычаи, история, песни, сказки - и проч.". Позже, возражая на статью в "Атенее" с разбором 4-й и 5-й глав "Евгения Онегина" (1828), Пушкин писал о "простонародном нашем наречии, столь чистом, приятном" и призывал: "Вслушивайтесь в простонародное наречие, молодые писатели, - вы в нем можете научиться многому, чего не найдете в наших журналах". И несколько ниже: "Читайте простонародные сказки, молодые писатели, - чтоб видеть свойства русского языка". Восторженное отношение Пушкина к русским народным сказкам, из которых "каждая есть поэма", широко известно. Языковое употребление фольклорных источников всегда было для Пушкина непререкаемо образцовым, не подлежащим сомнению.
Обращение к народным источникам Пушкин считает признаком зрелой словесности. В заметке "О поэтическом слоге" (1828) он пишет: "В зрелой словесности приходит время, когда умы, наскуча однообразными произведениями искусства, ограниченным кругом языка условленного, избранного, обращаются к свежим вымыслам народным и к странному просторечию, сначала презренному". Нетрудно понять, что "ограниченный круг языка условленного, избранного" - это и "новый слог" Карамзина, и "старый слог", которым призывал писать Шишков.
Если предшественники Пушкина и призывали писателей обращаться к разговорному языку, то это был язык "изрядной компании", "высшего общества" и даже преимущественно "милых женщин". Пушкин же определенно говорит о разговорном языке простого народ а, т.е. о разговорном языке большинства нации, не подвергшемся засорению и искажению.
Последовательно настаивая на обращении писателей к народному языку, Пушкин тем самым выдвигал принцип, противопоставленный позиции карамзинистов. Но пушкинский принцип народности литературного языка был противопоставлен и позиции шишковцев, склонных смешивать русский литературный язык с языком "славенским". В черновом варианте статьи "Путешествие из Москвы в Петербург" (1833) Пушкин четко определяет отношения между этими языками: "Давно ли стали мы писать языком общепонятным? Убедились ли мы, что славенский язык не есть язык русский и что мы не можем смешивать их своенравно, что если многие слова, многие обороты счастливо могут быть заимствованы из церковных книг, то из сего еще не следует, чтобы мы могли писать: да лобжет мя лобзанием, вместо целуй меня (.)?".
В высказываниях Пушкина заложена идея исторического подхода к проблеме народности русского литературного языка, которая получила воплощение в пушкинском творчестве. Это было замечено, в частности, П.А. Вяземским, писавшим: "В Пушкине более обозначилась народность историческая". Формула "историческая народность" оказалась очень точной по отношению к писательской практике и теоретическим воззрениям Пушкина.
Разрабатывая идею связи литературного языка с разговорным языком простого народа в его истории, Пушкин в то же время ясно сознавал, что литературный язык не может и не должен отрываться от исторических традиций "книжной" словесности. В 1836 г., подводя итоги теоретических дискуссий и опираясь на литературную практику, в том числе свою собственную, Пушкин в "Письме к издателю" сжато и четко изложил свое понимание связей литературного языка с "живым употреблением" и собственной историей: "Может ли письменный язык быть совершенно подобным разговорному? Нет, так же как разговорный язык никогда не может быть совершенно подобным письменному. Не одни местоимения сей и оный, но и причастия вообще и множество слов необходимых обыкновенно избегаются в разговоре. (.) Из того еще не следует, что в русском языке причастие должно быть уничтожено. Чем богаче язык выражениями и оборотами, тем лучше для искусного писателя. Письменный язык оживляется поминутно выражениями, рождающимися в разговоре, но не должен отрекаться от приобретенного им в течение веков. Писать единственно языком разговорным - значит не знать языка".
В альманахе "Северные цветы" на 1828 год Пушкин опубликовал "Отрывки из писем, мысли и замечания". Они открывались таким афоризмом: "Истинный вкус состоит не в безотчетном отвержении такого-то слова, такого-то оборота, но в чувстве соразмерности и сообразности".
Естественно, что Пушкин с его безупречным чувством прекрасного и удивительно ясным мышлением счел нужным четко определить свое отношение к "вкусу". Не случайно, конечно, пушкинский афоризм начинается с определения "истинный". Из этого вытекает, что вкус, культивировавшийся в "карамзинской школе", не может считаться истинным. И далее раскрывается почему. Во-первых, потому, что выражается в безотчетном, т.е. не мотивированном ничем кроме самого вкуса, отвержении слов и оборотов. Во-вторых, потому, что выражается преимущественно именно в отвержении, запрещении употреблять все то, что "не по вкусу" карамзинистам (впрочем, это можно было отнести и к шишковцам). В-третьих, потому, что направлен на отдельные слова и обороты. Пушкин предлагает совершенно новое понимание сущности вкуса. Чувство соразмерности и сообразности - вот в чем состоит истинный вкус. Соразмерность и сообразность относятся не к отдельным элементам языка, но к их соединению "в одно и качественно новое целое". Это свойства литературного произведения как целостного единства. Речь идет о соразмерности всех его компонентов и о сообразности их замыслу автора. Пользуясь современной терминологией, можно сказать, что Пушкин вопрос о сущности вкуса в языке поднимает с уровня языковых единиц на уровень текста.
На этом уровне Пушкин видит и другие признаки истинного вкуса. В уже упоминавшейся заметке "О поэтическом слоге" говорится: "Мы не только еще не подумали приблизить поэтический слог к благородной простоте, но и прозе стараемся придать напыщенность". В "Опровержении на критики", отвечая на упреки в простонародности, Пушкин пишет: "Никогда не пожертвую искренностию и точностию выражения провинциальной чопорности и боязни казаться простонародным, славянофилом и тому подобным". О простоте и точности выражения Пушкин говорит неоднократно, постоянно имеет их в виду в своих высказываниях и демонстрирует в своем творчестве.
Итак, соразмерность и сообразность, благородная простота, искренность и точность выражения - вот признаки истинного вкуса. Но на чем все-таки основывается вкус? Критика постоянно обвиняла Пушкина в грубости, простонародности. А для Пушкина, видевшего источник развития литературного языка прежде всего в языке народа, такая позиция критики была не только неприемлема, но и смешна. Он постоянно иронизировал над призывами подумать о том, "что скажут дамы".
В "Опровержении на критики" имеется такой фрагмент: "Если б Недоросль, сей единственный памятник народной сатиры, Недоросль, которым некогда восхищалась Екатерина и весь ее блестящий двор, если б Недоросль явился в наше время, то в наших журналах, посмеясь над правописанием Фонвизина, с ужасом заметили бы, что Простакова бранит Палашку канальей и собачьей дочерью, а себя сравнивает с сукою (!!). "Что скажут дамы! - воскликнул бы критик, - ведь эта комедия может попасться дамам!" - В самом деле страшно! Что за нежный и разборчивый язык должны употреблять господа сии с дамами! Где бы, как бы послушать! А дамы наши (Бог им судья!) их и не слушают и не читают, а читают этого грубого Вальтер Скотта, который никак не умеет заменять просторечие простомыслием".
В высказывании о "Недоросле" выделим три момента. Во-первых, это очередная насмешка над представлениями критиков о "нежном и разборчивом" дамском языке. Во-вторых, это важное замечание, что просторечие не есть простомыслие, из чего можно сделать вывод, что простомыслие связано как раз с "неясным, разборчивым" языком. И в-третьих, это оценка "Недоросля" как памятника народной сатиры, которым восхищался "блестящий двор" Екатерины.
Таким образом соразмерность и сообразность, благородная простота, искренность и точность выражения находили опору в исторической народности. Безыскусственность и выразительность народного языка, противопоставленная "чопорным обинякам провинциальной вежливости", была для Пушкина фундаментом здания истинного вкуса.
К запретам на заимствования Пушкин относился с "веселым лукавством ума". Что касается панталон, фрака и жилета, то для Пушкина употребление подобных слов не представляло никакого вопроса. Если чего-то "по-русски нет", то не изобретать же что-то специально?
Человек высокой культуры и широкой образованности, Пушкин был чужд всякой национальной ограниченности, замкнутости. Взаимодействие русской культуры с западноевропейской было фактом, как фактом была ориентация части русских литераторов на французскую литературу, французский язык, как фактом было "двуязычие" значительной части дворянства, владевшего французским не хуже (а иногда и лучше), чем русским. В этих условиях лексические заимствования и кальки (т.е. дословные переводы, например, принять решение, принять участие, делать честь, иметь терпение, не в своей тарелке и т.п.) были естественны и неизбежны. Здесь, собственно говоря, не было проблемы. Но возникали проблемы более важные.
Когда в наброске "О французской словесности" Пушкин писал, что влияние французской литературы на Дмитриева, Карамзина, Богдановича имело "вредные последствия - манерность, бледность, робость", то имел в виду не столько качества французской литературы, сколько результат перенесения в русскую словесность, русский язык чуждых им литературных приемов, манеры выражения.
Утонченность, изысканность, украшенность, перифрастичность, словом, все то, что в письме к Вяземскому было названо "европейским жеманством", воспринималось Пушкиным как несвойственное русской языковой культуре. Но он не мыслил русский язык замкнутым, изолированным от других языков. Оценивая язык русской словесности как имеющий "неоспоримое превосходство пред всеми европейскими", Пушкин исходил не из пустого национального тщеславия, а из конкретных исторических обстоятельств развития и объективных структурных и функциональных свойств нашего литературного языка. Особо он выделил способность русского языка к живому взаимодействию с другими языками (но не возможность замены свойств русского языка свойствами языка чужого!).
Пушкин решительно не приемлет "мертвой правильности" языка, догматического понимания грамматики. "Грамматика, - пишет Пушкин в 1833 г., - не предписывает законов языку, но изъясняет и утверждает его обычаи" ("Заметки и афоризмы разных годов"). Но уж грамматика, основанная на свойствах, на духе языка - обязательна. В "Письме к издателю "Московского вестника"" (1827) формулируется требование к писателю: "Зачем писателю не повиноваться принятым обычаям в словесности своего народа, как он повинуется законам своего языка? Он должен владеть своим предметом, несмотря на затруднительность правил, как он обязан владеть языком, несмотря на грамматические оковы". Неумелое владение языком, пренебрежение правилами грамматики вызывает тревогу Пушкина: "Прекрасный наш язык, под пером писателей неученых и неискусных, быстро клонится к падению. Слова искажаются. Грамматика колеблется. Орфография, сия геральдика языка, изменяется по произволу всех и каждого. В журналах наших еще менее правописания, нежели здравого смысла" ("Российская Академия", 1836) .
Пушкин всегда стремился осмыслить и теоретически обосновать правописание того или иного слова, выбор того или иного окончания, употребление того или иного падежа и т.п. Не все варианты, которым отдавал предпочтение Пушкин, впоследствии были приняты. Это естественно: с течением времени изменяется и язык, и правила грамматики и правописания. Важно, что великий писатель считал своей непременной обязанностью, своим долгом быть безупречным в написании каждого слова, в употреблении каждой грамматической формы.
2.2 Влияние поэзии А.С. Пушкина на развитие языка
Первые стихотворные опыты Пушкина, конечно, не могли быть вполне самобытны ни по жанрам, ни по тематике, ни по языку. В них нашли отражение традиции русской поэзии конца XVIII - начала XIX в. В продолжавшейся полемике между последователями Шишкова и Карамзина юный Пушкин был на стороне карамзинистов, состоял в литературном обществе "Арзамас" (1815 - 1818), которое "воевало" с шишковской "Беседой любителей русского слова". Поэтому в творчестве Пушкина сказалось влияние Жуковского и Батюшкова, продолжавших карамзинскую линию развития языка поэзии. Однако Пушкин не мог (и не стремился) избежать и влияния другого рода - влияния Державина, в творчестве которого, при всей его оригинальности, сильна была связь с поэтикой классицизма.
Традиции старого высокого стиля отразились в знаменитом стихотворении "Воспоминания в Царском Селе" (1814), восторженно принятом Державиным. Сразу заметно обилие славянизмов в этом стихотворении: Навис покров угрюмой ноши; Воззрев вокруг себя, со вздохом росс вещает; над злачными брегами; вознесся памятник; в неукротимой длани; нисходят непрестанно; восстал и стар и млад; вострепещи, тиран! и т.д. Кроме лексических славянизмов можно указать и другие приметы высокого стиля в этом стихотворении. Например, восклицательные предложения, начинающиеся междометием о. К приметам высокого стиля относятся и конструкции с "книжным", "инверсированным", отступающим от обычного, "прямого" порядком слов: новой брани зарделась грозная заря; и праздный в поле ржавит плуг; в воздушных сьединясь полках.
Хотя "старик Державин" заметил Пушкина "и, в гроб сходя, благословил", учителями юного поэта все же больше были Батюшков и Жуковский, особенно Жуковский. Правда, мотивы элегического уныния не захватывали Пушкина, его увлекали темы любви, веселой юности, наслаждения жизнью. Но восходящие к "новому слогу" постоянные перифразы, традиционные "поэтические" образы, в частности, образы античной мифологии, определенный круг "поэтических" предметов, сложившаяся в конце XVIII - начале XIX в. традиционная "поэтическая" лексика и фразеология нашли в ранней лирике Пушкина достаточно широкое отражение.
Но в эти же годы Пушкин уже писал такие стихотворения, в которых сквозь традиционную языковую оболочку проглядывали новые черты. В этом отношении интересно стихотворение "Городок" (1815). Здесь многочисленны разного рода перифразы. Многие части стихотворения содержат типичный набор "поэтических" слов и образов. По теории трех стилей "стихотворные дружеские письма" (а "Городок" относится к этому жанру) должны были "держаться" среднего стиля, в котором можно было употреблять "низкие слова, однако остерегаться, чтобы не опуститься в подлость". Тем более допустимо было просторечие в "увеселительных эпиграммах", баснях. Однако эстетика сентиментализма накладывала ограничения на просторечие во всех жанрах (вспомним неприятие карамзинистами басенного языка Крылова). Поэтому вся изображенная Пушкиным картина могла вызвать восклицание, рожденное в душе Карамзина ассоциациями со словом парень: "Надобно признаться, что тут нет ничего интересного для души нашей!" Употребленные Пушкиным слова противостояли розам и лилеям, вертоградам, питомцам муз, певцам любви, томным девам, увенчанным миртами красавицам, грациям, лирам, свирелям и цевницам, воздушным покровам и волшебным одеждам. Но главное было не в словах, а в их назначении. В отрывке о "добренькой старушке" мы видим соответствие языка создаваемому образу, изображаемой обстановке, что и ведет к отказу от поэтических условностей. Позже эта сторона творчества Пушкина получит мощное развитие.
Скажем еще об одной частной, но существенной особенности поэтического языка XVIII - начала XIX в., отразившейся в "Городке" (и других стихах Пушкина, в том числе и более поздних). Предусматривается произношение расцвел, а не расцвёл. Это старое "книжное", "славенское" произношение очень часто использовалось в рифмах. Вот еще некоторые примеры из "Городка": принесенный - смиренной, веселый - престарелы, полдневны - темны. В поэзии Пушкина такого рода рифмы постепенно идут на убыль, заменяясь рифмами, соответствующими "живому", разговорному произношению.
Непременный компонент языка поэзии начала XIX в., славянизмы, частично сохраняли свою старую функцию придания тексту торжественности, возвышенности (что мы видели в "Воспоминаниях в Царском Селе"), частично переходили в разряд "поэтической лексики". В ранних стихах Пушкина славянизмы и "библеизмы" могут свободно сочетаться с образами античной мифологии и другими "поэтизмами": апостол неги и прохлад; муз невинных лукавый духовник; святую библию харит; Христос и верный Купидон.
Употребление славянизмов в ранней поэзии Пушкина имеет и еще одно направление, аналогичное тому, которое мы наблюдали в революционной, гражданской лирике декабристов: отрыв славянизмов от религиозной семантики и приспособление их для выражения революционного пафоса, гражданской патетики при сохранении экспрессии торжественности, возвышенности. Такое использование славянизмов восходит, как мы знаем, к Радищеву. У Пушкина его можно видеть в оде "Вольность" (1817) и стихотворении "Деревня" (1819). В стихотворении "Деревня" первая часть в основном выдержана в традициях элегической лирики с использованием типичных перифраз, "поэтической" лексики и фразеологии. Вторая же часть принадлежит лирике политической и отличается соответствующим этому жанру использованием славянизмов.
Пушкин никогда не был сторонником "славянщизны", но на протяжении всего своего творчества обращался к славянизмам и в стихах, и в прозе как сильному изобразительному и выразительному средству. Такое употребление славянизмов у Пушкина очень разнообразно и трудно поддается классификации. К тому же значение, эмоциональная окраска и ассоциативные связи славянизмов в пушкинских стихах могут быть неодноплановыми. Например, в стихотворении "Пророк" (1826) славянизмы, с одной стороны, явно несут в себе комплекс "библейских" значений и ассоциаций, а с другой стороны, включаются в систему выражения идеи высокой гражданской миссии поэта. Для выражения этой же идеи высокого предназначения поэта используются славянизмы и в стихотворении "Я памятник себе воздвиг нерукотворный" (1836), хотя здесь их не так много. Другая (и самая важная) линия употребления славянизмов у Пушкина - это их "нейтрализация", свободное объединение с самыми различными литературными и разговорными словесными рядами.
Хотя в ранних стихах Пушкин следовал в основном карамзинской традиции (в версии Батюшкова и Жуковского), но узость тематики и ограниченность языковых средств этого направления была ясна поэту изначально и вызывала скептическое отношение. Уже в первом опубликованном в печати стихотворении "К другу стихотворцу" (1814) Пушкин писал:
Арист, поверь ты мне, оставь перо, чернилы,
Забудь ручьи, леса, унылые могилы,
В холодных песенках любовью не пылай.
В послании "К Дельвигу" (1815) ирония по отношению к традиционным поэтическим темам подчеркнута еще сильнее. Похвала, содержащаяся в знаменитой надписи "К портрету Жуковского" (1818) - "Его стихов пленительная сладость Пройдет веков завистливую даль", - заставляет задуматься: "пленительная сладость" - не мало ли это для поэзии? Но ничего больше не назвал ученик в поэзии своего учителя. В 1825 г. Пушкин в стихотворении "Соловей и кукушка" как бы рассчитывается с элегической поэзией. Еще раньше в одной из заметок Пушкин высказал пожелание: "Не мешало бы нашим поэтам иметь сумму идей гораздо позначительнее, чем у них обыкновенно водится. С воспоминаниями о протекшей юности литература наша далеко вперед не подвинется" ("О прозе", 1822). На пути Батюшкова и Жуковского Пушкин быстро достигает успехов и превосходит своих учителей. Примером может служить стихотворение 1816 г. "Певец" ("Слыхали ль вы за рощей глас ночной Певца любви, певца своей печали?"). Поэтический гений Пушкина ищет новых путей и преодолевает старые традиции в разных направлениях. Это со всей определенностью проявляется со второй половины 20-х годов в тематике, жанровых формах и языке пушкинских произведений.
"Искусство в описаниях, яркость в выражениях и сила в мыслях" - так оценил Пушкин одно из стихотворений В.Г. Теплякова в рецензии на его "Фракийские элегии" (1836). А за одиннадцать лет перед этим, в письме Дельвигу от июня 1825 г. Пушкин поставил в заслугу Державину "мысли, картины и движения истинно поэтические" (хотя и отозвался критически о некоторых других сторонах его творчества). Итак, картина, изображение, "искусство в описаниях" и "яркость в выражениях", поддержанные "силой в мыслях", - вот одно из направлений развития поэзии и ее языка. Формулируя это положение, Пушкин опирался, конечно, и на свой собственный поэтический опыт. Вспомним приведенные во второй главе отрывки из элегий Жуковского и Батюшкова, особенно Батюшкова. "Печальны тисы", "кипарисны лозы", "урны", "цветы лазурны", "зефир весенний" и т.п. - все это очень условно. Слова красивы и навевают грусть, но картины "истинно поэтической", т.е. живой, конкретной, зримой, не дают.
"Если должно сказать о тех достоинствах, - писал Гоголь, - которые составляют принадлежность Пушкина, отличающую его от других поэтов, то они заключаются в чрезвычайной быстроте описания и в необыкновенном искусстве немногими чертами означить весь предмет. Его эпитет так отчетист и смел, что иногда один заменяет целое описание".
Этой характеристике поэзия Пушкина полностью отвечает с середины 20-х годов. Но основы поэтического языка зрелого Пушкина закладываются уже на рубеже 10-х - 20-х годов. Некоторая романтическая условность при несомненной живости и яркости изображения исторической действительности отличает "Песнь о вещем Олеге" (1822). В 1827 г., говоря об образе Пимена в "Борисе Годунове", Пушкин назвал черты, "пленившие" его в наших старых летописях: простодушие, умилительная кротость, нечто младенческое и вместе мудрое, совершенное отсутствие суетности, пристрастия ("Письмо к издателю "Московского вестника""). Летописец излагает предание о смерти Олега в строго повествовательном ключе: просто сообщает, что было, кто что сделал, кто что сказал. Пушкин же создает изображение событий, рисует их картину, вернее - последовательный ряд картин. Пушкин в "Песне о вещем Олеге" не ставит задачу воспроизведения летописного стиля и приближения речи персонажей к исторической реальности. Эта задача решалась несколько позже в "Борисе Годунове". А в стихотворном переложении рассказанного летописцем народного предания на первый план выступает задача поэтического "оживления" событий, изображения их в наглядных подробностях, впечатляющих образах.
Народный характер предания о смерти Олега Пушкин обозначил в своем стихотворении фольклорными выражениями. Они также немногочисленны, но очень весомы в языковой композиции "Песни. ": на верном коне, конь мой ретивый, отборным зерном, водой ключевою, на холме крутом.
Очевидна связь с романтическими традициями в стихотворении "К морю" (1824). Основа предлагаемых картин и размышлений реальна, но языковые средства в значительной мере берутся из арсенала элегической поэзии: свободная стихия, моей души предел желанный, гробница славы, властитель наших дум, оставя миру свой венец, ропот заунывный, прощальный час и т.п. Конечно, появляется здесь и сильная пушкинская простота (И тишину в вечерний час; Твои скалы, твои заливы, И блеск, и тень, и говор волн). Но в целом "К морю", отличаясь, разумеется, большим совершенством, большей "гармонизацией" языка сравнительно с языком предшествовавшей поэзии, не знаменует еще решительного поворота к новым принципам отбора и приемам организации языковых средств.
Большое по объему стихотворение "Осень" отличается многими интересными языковыми особенностями. В частности, широтой лексического диапазона: от славянизмов (страждут озими) до просторечия (киснуть у печей - о людях) и от "поэтизмов" (с Армидами младыми) до "прозаизмов" (таков мой организм).
Обращение "к свежим вымыслам народным и странному просторечию" способствует преодолению "условленности" языка художественной литературы путем привлечения нового языкового материала и путем ориентации на простоту выражения. Оба пути связаны, выдвижение на первый план того или другого зависит от жанра и от задач, решаемых автором.
В одном из вариантов статьи "О поэтическом слоге" Пушкин пишет: "Так называемый язык богов так еще для нас нов, что мы называем поэтом всякого, кто может написать десяток ямбических стихов с рифмами. Прелесть нагой простоты так еще для нас непонятна, что даже в прозе мы гоняемся за обветшалыми украшениями". (В другом варианте, как мы помним, речь шла о "благородной простоте".) Стремление к простоте выражения пронизывает всю стилистику Пушкина. Язык его произведений направлен к идеалу истинного вкуса в единстве трех его проявлений: соразмерности и сообразности, благородной простоты, искренности и точности выражения.
В предисловии к первой главе "Евгения Онегина" (1824) Пушкин замечает, что критики будут осуждать "Некоторые строфы, писанные в утомительном роде новейших элегий, в коих чувство уныния поглотило все прочие". Курсивом Пушкин выделил слова Кюхельбекера из его статьи "О направлении нашей поэзии" (1824). Несмотря на иронический характер пушкинского предисловия в приведенном высказывании прослеживается мысль о необходимости расширения и обогащения тематики лирической поэзии. С воспоминаниями о протекшей юности и всепоглощающим чувством уныния лирика обречена была вращаться в замкнутом кругу однообразных картин и настроений, как бы ни изощрялись поэты в перифразах, тропах и фигурах.
пушкин литературный русский язык
Пушкин стремился доказать, что только "украшения слога" не решают дела, и хотел показать, что высокая поэзия может обойтись и без них. Человеческие чувства не исчерпываются унынием и радостью, тем более в условной, уничтожающей все оттенки передаче. А поэтический мир не ограничивается миртами и розами, урнами и кубками, льющимися слезами и томными очами и т.д.
Чтобы сильно изобразить чувство, обязательно ли прибегать к вычурным оборотам? Обязательно ли изображать некую условную поэтическую обстановку? Нельзя ли описать чувство словами пусть простыми, но изображающими это чувство правдиво и вызывающими живые ассоциации? И такими же словами изобразить предметы, обстановку, пробудившие это чувство или сопутствующие ему?
Отвечая на эти вопросы своим творчеством, Пушкин создает шедевры русской (и мировой) лирики. В их ряду стоит стихотворение "Я помню чудное мгновенье" (1825). Некоторые употребленные здесь выражения можно отнести (хотя и не без натяжки) к условно-поэтическим: мимолетное виденье, в томленьях грусти безнадежной, бурь порыв мятежный. Но они органично сочетаются с оборотами, несущими в себе новые, нетрадиционные образы, или со словами самыми искренними и естественными для выражения чувства. Стихотворение "Я вас любил." (1829) являет собой классический пример пушкинской "безобразной образности". Действительно, из всех образных средств здесь можно отыскать только метафору любовь угасла, но она настолько привычна, что и не воспринимается как метафора. Поэтическая образность, обобщенность рождаются из художественной оправданности каждого слова и расположения всех слов. Очень важно, что нет здесь ни одного лишнего слова, которое могло бы нарушить гармонию, "соразмерность и сообразность" целого. Разговорные выражения быть может, дай вам Бог так же не выделяются в этом совершенном по форме целом, как и книжные слова безмолвно, безнадежно, томим.
"Я помню чудное мгновенье", "Я вас любил.", "На холмах Грузии лежит ночная мгла" - стихи, которые в полной мере соответствуют восторженной, но научно точной оценке Гоголя: "В маленьких своих сочинениях, этой прелестной антологии, Пушкин разносторонен необыкновенно и является еще обширнее, виднее, нежели в поэмах. <. > Здесь нет красноречия, здесь одна поэзия: никакого наружного блеска, все просто, все прилично, все исполнено внутреннего блеска, который раскрывается не вдруг; все лаконизм, каким всегда бывает чистая поэзия. Слов немного, но они гак точны, что обозначают все. В каждом слове бездна пространства; каждое слово необъятно, как поэт".
Слова Гоголя относятся к 1832 г. После этого Пушкин создал новые блестящие образцы лирической поэзии. В двух четверостишиях стихотворения "Пора, мой друг, пора." можно увидеть отражение по крайней мере четырех словесных рядов: "традиционно-элегического" (покоя сердце просит, летят за днями дни, завидная мечтается мне доля), "метафизического" (частичку бытия, предполагаем жить), разговорно-бытового (мы с тобой, и глядь - как раз - умрем; здесь и синтаксис разговорный) и книжно-возвышенного (замыслил, обитель дальную). Ряды эти переплетаются между собой. Частичку бытия - здесь уменьшительная разговорная форма входит в "метафизическое" словосочетание. Обитель - старинное книжное слово, но словосочетание обитель чистых нег можно оценить как "традиционно-элегическое". При всем том этот сплав различных компонентов настолько естествен, органичен, что без специального анализа вообще не заметен.
Пушкин очень внимательно изучал фольклор. Интересовался песнями, преданиями разных народов. Выражением этого интереса явились "Песни западных славян" (1834), в которых Пушкин, по словам В.В. Виноградова "образует сложный сплав разных систем народно-поэтической фразеологии с выражениями устной речи и книжно-поэтического языка". Однако больше всего привлекали Пушкина "небылицы, былины православной старины" - "обычаи, история, песни, сказки" русского народа.
Опираясь на традиции устного народного поэтического творчества, Пушкин создает очень близкие к фольклорным "Песни о Стеньке Разине" (1826). Но не только исторические мотивы привлекают Пушкина. В 1828 г. был сделан, как считают комментаторы десятитомного собрания сочинений Пушкина, "черновой необработанный набросок" описания ранней весны на основе образов и устойчивых языковых оборотов русского фольклора:
Обращение к народным истокам видим мы у Пушкина и в сюжетных стихотворениях, представляющих собой повествование, рассказ. Здесь большая роль отводится языку действующих лиц.
Сказки всегда привлекали Пушкина как наиболее полное воплощение "свежих вымыслов народных". Но обратился к жанру сказки Пушкин только в середине 20-х годов, когда окреп и созрел его талант, когда он энергично стал осваивать новые формы поэтического выражения. Поэма "Руслан и Людмила" была закончена в 1820 г., а знаменитое вступление к ней "У лукоморья дуб зеленый" написано в 1824 - 1825 годах в Михайловском. Сохранилась пушкинская запись присказки няни Арины Родионовны, эта присказка и легла в основу вступления. Здесь Пушкин представил читателям сюжеты и персонажей русских народных сказок. Многие из них потом ожили под пером поэта.
Некоторые сказочные сюжеты взяты Пушкиным не из русских источников ("Жених", 1825; "Сказка о рыбаке и рыбке", 1833; "Сказка о золотом петушке", 1834), но сказкам придан русский колорит, они написаны в русском народном стиле. Что касается "Сказки о попе и о работнике его Балде" (1830), "Сказки о царе Салтане" (1831), "Сказки о мертвой царевне и о семи богатырях" (1833), то в их основе лежат русские народные сказки, записанные Пушкиным в Михайловском. По русским народным источникам писалась и "Сказка о медведихе" (1830).
Разумеется, в сказках Пушкина широко представлены традиционные элементы фольклора, а также "простонародные" и просторечные слова и обороты. Например, в "Сказке о мертвой царевне" словосочетания с постоянными эпитетами: красная девица, молодцы честные, к алым губкам, белы руки, красно солнце, ясный месяц, сине море. Из просторечных оборотов можно указать, например, Черт ли сладит с бабой гневной? Спорить нечего; И молва трезвонить стала; Братья молча постояли Да в затылке почесали.
Сказки Пушкина народны и по видению мира, и по языку. Но все же это литературные сказки, и Пушкин не стремится полностью отказаться от литературных приемов и примет литературного языка. Поэтому в языке сказок фольклорные выражения переплетаются с книжно-поэтическими.
Если разговорная и просторечная лексика и фразеология сама по себе не была новостью в определенных жанрах поэзии, то разговорный синтаксис слабо отражался в стихотворном языке, которому от классицизма достались конструкции с искусственным, "инверсированным" порядком слов (вспомним примеры из "Воспоминаний в Царском Селе"), а от сентиментализма - стремление к гладкой, ровной, симметрично построенной фразе. Поэтому разговорная организация текста с имитирующими диалог построениями, бессоюзными связями, разнообразными типами простых предложений, быстрыми переходами от предмета к предмету, пропусками ("опущениями") отдельных членов и целых частей предложений (эллипсисами), которая часто появлялась в пушкинских стихах, была заметным новшеством даже в эпиграммах и посланиях, не говоря уже о "серьезной" лирике.
Естественно, что разговорные синтаксические конструкции часто строятся из разговорных же слов и оборотов. В результате возникают контексты, отличающиеся свободой, непринужденностью, привычной для "живого употребления" естественностью выражения. Такого рода стихотворные строки и целые строфы можно найти и в произведениях раннего Пушкина. Но наиболее характерны они для творчества Пушкина конца 20-х - 30-х годов, когда поэт проявил особый интерес к таким формам лирики, в которых на первом плане оказываются "прозаические" картины. Так, например, в стихотворении "Румяный критик мой, насмешник толстопузый" (1830) звучит речь дружеской непринужденной беседы:
Просторечие под пером Пушкина переставало быть лишь признаком, приметой "низких" жанров и постепенно начинало занимать равноправное место среди других выразительных средств русского языка. При этом Пушкин был очень осторожен, осмотрителен, избегал слов вульгарных, грубых. Но появление в поэзии даже таких выражений, как в последних числах сентября, которые нас совсем не удивляют, в пушкинское время восхищало знатоков и возмущало недалеких консерваторов.
В "Графе Нулине" при полной непринужденности, естественности, "разговорности" повествования просторечие как таковое, строго говоря, отсутствует. Да и экспрессивно окрашенных разговорных выражений не так много (жалеет о Париже страх; ей сыплет чувства выписные), чаще употребляются разговорные словосочетания, не отмеченные особой экспрессией (чем свет, сам не свой. Бог весть, о том, о сем, как не так). Но более всего примечателен "Граф Нулин" изображением таких сторон жизни, таких ее реалий, которые ранее в поэзии были немыслимы. Соответственно в поэтический текст вовлекались и слова, ранее находившиеся на периферии поэтического языка или вовсе в нем не употреблявшиеся.
Те критики, которые не могли понять и оценить новаторство Пушкина или просто всеми силами стремились принизить творчество гениального русского писателя, постоянно обвиняли его в грубости, "простонародности". Их возмущало даже употребление слов, которые сами по себе нисколько не были грубыми, но выступали у Пушкина в таких контекстах, где, по мнению критиков, должно было употребить другие слова - "высокие", "поэтические" и т.п. Великий поэт продолжал идти своим путем и последовательно теоретически обосновывал и разъяснял свою позицию.
Прием изображения душевного состояния героя через естественные, действительно свойственные человеку в изображаемой конкретной ситуации, а не условно-литературные "жесты" был развит Пушкиным в "Медном всаднике" (1833).
В "Медном всаднике" с наибольшей полнотой проявилось стремление Пушкина использовать все богатство языка, не устанавливая никаких искусственных ограничений для различных его ресурсов. Славянизмы и просторечие, образы из разных сфер жизни и литературы объединяются на основе экспрессивного синтаксиса в целостное художественное изображение:
В создание образа Евгения вовлекаются и ресурсы "высокой" поэтической лексики, которые свободно чередуются и переплетаются со словесными рядами разговорного характера Новые для поэзии словесные ряды, почерпнутые из "живого употребления", из "языка простого народа", из "свежих вымыслов народных", разговорные синтаксические конструкции, образы народного поэтического творчества, наконец, просто обычные, устоявшиеся обороты повседневного разговорного языка, - все, что было так непонятно и потому неприятно лишенным истинного вкуса и понимания перспектив развития русского литературного языка и языка художественной литературы критикам и писателям пушкинского времени, - все это принималось и одобрялось литераторами разных взглядов, сумевшими правильно определить пути совершенствования русской словесности и оценить роль Пушкина в этом процессе.
Глава 3. Практическая часть
Далее мы приводим словарь устаревших слов в творчестве Пушкина 1829 - 1830 гг. Статья словаря строится следующим образом:
.Слово в исходной форме.
2.Современное значение слова по "Словарю русского языка" под ред.А.П. Евгеньевой.
.Значение слова по "Толковому словарю живого великорусского языка" В.И. Даля.
.Этимологический анализ слова: по "Этимологическому словарю русского языка" М. Фасмера.
.Примеры произведений А.С. Пушкина 1829 - 1830 гг., в которых встречается данное слово и в каком из значений.
1. АССИГНАЦИЯ
2. В словаре русского языка:
АССИГНАЦИЯ Название бумажных денежных знаков в, выпускавшихся в России с 1769 по 1848г. \\ разг., устар. Бумажный денежный знак вообще.
. АССИГНАЦИЯ ж. бумажный денежный знак, взамен и для размена на звонкую монету, ныне кредитный билет. Он ассигнациями трубку раскуривает, богат и тороват.
4. Слово заимствовано из латинского языка. Лат. assignatio, onis f - "отведение, выделение, надел, назначение".
. Данное слово встречается в творчестве А.С. Пушкина 1829 - 1830 гг. в следующих произведениях:
)"Повести Белкина": Сия глупая старуха не умела никогда различить двадцатипятирублевой ассигнации от пятидесятирублевой.
1. БОЛЕ
2. В словаре русского языка:
БОЛЕ устар. и обл. То же, что больше (в 1 знач.).
БОЛЬШЕ 1. сравн. ст. к прил. большой и великий (в 1 знач).2. В отрицательном предложении означает: д а л е е, в п р е д ь.3. разг. Преимущественно, главным образом.
БОЛЬШОЙ 1. Значительный по величине, размерам. \\Значительный по количеству, многочисленный. \\ Появляющийся, находимый или производимый в большом количестве. \\ Продолжительный по времени, охватывающий значительный промежуток времени.2. Значительный по силе, интенсивности, глубине. \\ Важный по значению.3. При существительных, характеризующих качество человека, имеет усилительный смысл: в высокой степени, чрезвычайный. \\ Замечательный в каком-л. отношении.4. разг. Взрослый, а также вышедший из младенческого возраста, подросший.
. БОЛЕ, БОЛЕЕ, БОЛЬШЕ, сравн. степень много; но употребляется и в том смысле, как больший. Кто из вас больше ростом? Поболее, несколько больше; наиболее, большею частию, особенно, преимущественно. Больше Бога не будешь. И в Польше нет хозяина больше. У нас не Польша: есть и больше, т.е. больше тебя, своевольника. У нас не в Польше: муж жены больше. Не в Польше жена: не больше меня. Из больших хором не знаем, куда попадем. Большой в дому, что хан в Крыму. Щей горшок, да сам большой.
БОЛЬШИЙ, БОЛИЙ, сравн. степень большой, великий. Это из больших рыб большая, а это наибольшая. Он большой над нами, а и над ним есть набольший. Аз есмь хмель, высокая голова, болий всех плодов земных.
БОЛЬШОЙ, пск. боляхный, великий, обширный, значительных размеров; пространный, объемистый, длинный, долгий, высокий. Большое дерево, большая глубина колодца, большое расстояние, большой дом, сундук, большой голос, большой срок; большой барыш, большое одолжение. Большой угол, красный, передний, образной, угол, где ставят в избе иконы, главное и почетное место, где и стол хлебосольный; другой угол в глубине избы: кут (жернов-угол); остальные два: дверной или коник и печной или стряпной, стряпущий. В большой кут посоха не ставят. Экой большой, с неделю вырос. Знай больше, а говори меньше. Не тот живет больше, кто живет дольше. Больше баб в семье, больше греха. На что того боле, коли дураку дана воля. Много - хорошо, а больше - лучше того. Из большого выкроишь, а из малого зубами не натянешь. Из большого не мудрено убавить, а из малого. Из большого не выпадет. Из большого осла все не выйдет слона. Большому большая дорога. В большом углу сами живем, а печь да полати в наем отдаем. В большом дому, чего ни хватишься, всего нет. Большому больше и надобно. Маленькая рыбка лучше большого таракана. Чужое непрочно и большое, а свое - и малое, да правое. Дал Бог много, а захочешь (а захотелось) больше. Что больше есть, то больше надо. Из больших гостей домой хлебать щей. Больше друзей, больше и врагов. Больше рад, чем запаслив. Большой крест, старообрядческое сложение перстов. Большая пречистая, третий спас, день Успения Богородицы, 15 августа, освящение полевых плодов. Большое звонить олон. трезвонить. Большой обычай, стар. поклон в землю; малый, в пояс. Большие смотрины, большое смотренье, арх. олон. девишник. Большая попойка, второй пропой невесты в неделю после первого, с обрученьем, зарученьем. Большой боярин, свадебный чин, тысяцкий, распорядитель, старший женихов дружка, иногда бывает особый тысяцкий и по двое дружек у жениха и невесты, тогда большой боярин один из жениховых дружек и считается вторым чином. Большой стол, перм. пирожный стол, обед на другой день свадьбы у родителей невесты; за ним следует блинный, у молодых, где сама молодая печет блины, и наконец похмельной, опять у тестя. Большая голова, старший в доме. Дай ей Бог большу голову, мужа. Ходить большой головой, вор. повязав платок по-городскому. Про то знают головы большие, у кого бороды пошире, начальство. Всяк дом по большу голову стоит. Он большой плут, большой руки плут. В своей семье всяк (отец, дядя) сам большой. Горшок на всю семью большой. Я не в большую сноху, не упрям.
4. Др. - рус. (с XI в.) боли, большии, боле. Ст. - сл. болии, больцiи, болiе.О. - с. *boljьjь, *boljьši, *bolje.И. - е. корень *bel - (: *bol-) - сильный", "значительный".
. Данное слово встречается в творчестве А.С. Пушкина 1829 - 1830 гг. в следующих произведениях:
)"Евгений Онегин": Она вздыхала по другом, Который сердцем и умом ей нравился гораздо боле. (Слово использовано во 2 значении слова большой).
) Стихотворение "Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем" (1830): Стыдливо-холодна, восторгу моему Едва ответствуешь, не внемлешь ничему И оживляешься потом все боле, боле. (Слово использовано в 1 значении слова большой).
)"Евгений Онегин": Я к вам пишу - чего же боле? Что я могу еще сказать? (Слово использовано в 1 значении слова большой).
1. ВЕДАТЬ
2. В словаре русского языка:
ВЕДАТЬ 1. перех. Устар. Иметь сведения о ком-, чем-л., знать.2. перех. Устар. и трад. - поэт. Испытывать, ощущать, чувствовать.3. чем. Заведовать, управлять, распоряжаться чем-л.
. ВЕДАТЬ, ниж. вести, церк. ведети; ведывать что, знать, иметь о чем сведение, весть, ведомость, знание. И не знавали и не ведывали мы такой напасти. | Заведывать или править, управлять, распоряжаться по праву. Голова ведает волость. Кто как ведает, тот так и обедает. Кабы я ведал, где ты ныне обедал, знал бы чью ты песню поешь. Кабы знал, так бы ведал. Дедушка и не ведает, где внучек обедает. Кабы знать да ведать, где ныне обедать! Знать не знаю, ведать не ведаю, а дело мое. Не чаяно, не ведано, а беда на дворе. Что сам ведал, то и тебе поведал. Ем, а дела не вем. И глух и нем, греха не вем. Чье пью да ем (чей хлеб ем), того и вем. Хозяин не ведал, что гость не обедал. Кто у нас обедает, тот нас и не ведает. Ведаться с кем, знаться, делаться, разделываться. Ведайся свой со своим. Ведайся с ним как знаешь. Ведаться с кем судом, разбираться судом, искать, тягаться. Волость ведается головою, заведывается. | А ну, давай ведаться, кому ехать, кур. конаться, метать жеребий, брать низ и верх палки.
. Др. - рус. и ст. - слав. вЪдЪти - "знать", "уметь"; несколько позже (с XII в.) и только на др. - рус. почве вЪдати - "знать", позже (с XIV в.) также "управлять".
. Данное слово встречается в творчестве А.С. Пушкина 1829 - 1830 гг. в следующих произведениях:
) Повесть "Гробовщик": Просвещенный читатель ведает, что Шекспир и Вальтер Скотт оба представили своих гробокопателей людьми веселыми и шутливыми (Слово использовано в 1 значении).
) Повесть "Барышня-крестьянка": Лиза ведала, какая ненависть существовала между их отцами, и не смела надеяться на взаимное примирение. (Слово использовано в 1 значении).
) Стихотворение "Элегия" (1830): Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать; И ведаю, мне будет наслажденье Меж горестей, забот и треволненья. (Слово использовано в 1 значении).
)"Евгений Онегин": За что ж виновнее Татьяна? За то ль, что в милой простоте Она не ведает обмана И верит избранной мечте? (Слово использовано во 2 значении).
)"Евгений Онегин": Возможно ль? Чуть лишь из пеленок, Кокетка, ветреный ребенок! Уж хитрость ведает она, Уж изменять научена! (Слово использовано во 2 значении).
. ВЕНЕЦ
. В словаре современного русского языка:
ВЕНЕЦ 1. устар. Венок.2. Драгоценный головной убор, корона как символ власти монарха.3. церк. Корона, возлагаемая на вступающих в брак при церковном обряде венчания.4. перен.; чего. Последняя, высшая ступень, завершение чего-л.; верх, вершина 5. Светлое радужное кольцо вокруг солнца, луны или ярких звезд.6. Каждый горизонтальный ряд бревен в срубе.
. ВЕНЕЦ м. кольцо, обод, обруч, окружность, полоса кружком, со знач. возвышенного положения или почетного значения вещи. | Очертание сияния, блеска вкруг головы святого на иконах; | царское головное украшенье, корона; | девичья головная лента, повязка; | убор в виде нижнего отруба сахарной головы твер., с поднизью, рясами или жемчужною сеткою на лбу; | возлагаемый во время бракосочетания, венчанья, на голову жениха и невесты, брачный знак, в виде короны; | *самое бракосочетание, свадьба. | Чета, муж и жена, тягло. У нас руга хлебом идет с венца по мере. | Венок, плетеница кольцом из ветвей, зелени, цветов. | Украшенье в виде венка вокруг столба, сосудов и пр. | Ряд бревен в срубе, связь четырех бревен в избной рубке, ярус бревен. В крестной избе венцов всегда нечет, от 19 до 21. | Тягло, семья, двор, дым, хозяйство; | чета, муж с женою, влад. ниж. (от этого вьюнец?). | Горный хребет кругом, полукругом; степной кряж, уваль, вост. | уступ плоской возвышенности, окружающий низменности, разделы рек, поречье, урему. Венец, у лошади, место сроста копыта с кожей. Коли лошадь засечет подковой венец, то копыто навсегда станет расти уродливое. | *Честь, слава, почет, украшенье, почетное повершенье дела; награда, славное возмездие. Венец лета, церк. круг, круглый год. Конец делу венец. Муж жене отец, жена мужу венец. Венец приять, обрачиться; приять мученический венец, стяжать славу мученика. Каменец венец: кругом вода, а в середине беда; р. Смотрич обтекает вкруг скалы, на которой К-Подольский. Добрый конец всему делу венец. К лавке лицом, по заду дубцом, вот тебе и под венцом! Венцом грех прикрыть. Была под венцом, и дело с концом. Детки хороши, отцу матери венец; худы - отцу матери конец. Разорить до конца, не будет венца. Кто венец надевает, тот и снимает. Береги дочь до венца. Под венцом невеста крестится покрытой рукой, чтобы жить богато.
4. Др. - рус. вЪньць - "царский венец", "корона", "свадебный венец".О. - с. *venьсь. о. - с. корень *ven-.
. Данное слово встречается в творчестве А.С. Пушкина 1829 - 1830 гг. в следующих произведениях:
)"Евгений Онегин": Мечты, мечты! где ваша сладость? Где, вечная к ней рифма, младость? Ужель и вправду наконец Увял, увял ее венец.
1. ВЕРВЬ
2. В словаре русского языка:
ВЕРВЬ То же, что вервие.
ВЕРВИЕ Веревка
ВЕРЕВКА - Скрученные или свитые в виде шнура пряди пеньки, льна или каких-л. других материалов.
. ВЕРВЬ, более употребляется в знач. сапожной дратвы, арх. постегольница или вервее ср. вервея ж. верва, вят. верево, новг. вервина, вервица. Вервь стар. подразделение общины, куда вступали по воле за круговой порукой, род артели, главнейше для уплаты князю дикой виры, или за убийцу, которого вервь не хотела выдать. | Вервица стар. лестовка, ременные четки, по которым молились, ими же стегали ослушных. | Вервие, у каменщиков и плотников веревочка, шнур, для отбоя прямой черты; стар. цепь, мерная веревка землемера, почему и самый участок земли, отмежеваный, звали вервию, а вервовать, арх. сиб. вервить, мерить землю веревкою и отводить во владенье; | измерять и отмечать по дороге версты.
. Др. - рус. (с XI в.) вьрвь, вьрвьца, позже вьрвьнъ, вьрвьный; значительно позже (1589 г.) веревка. Ст. - сл. връвь.О. - с. *vьrvь, корень *vьr-, суф. (балто-слав.) - v-.
. Данное слово встречается в творчестве А.С. Пушкина 1829 - 1830 гг. в следующих произведениях:
) Стихотворение "Медок" (1829): Прекрасен вечер, и попутный ветр Звучит меж вервей, <и> корабль надежный Бежит, шумя меж волн.
1. ВЕРСТА
2. В словаре русского языка:
ВЕРСТА 1. Русская мера длины, равная 1,06 км, применявшаяся до введения метрической системы.2. Устар. Верстовой столб.
. ВЕРСТА ж. ряд, порядок, линия, прямая черта, расположение в скрунку, гусем. Прогнать версту, прямой порядок, по нитке. | Ровня, дружка, пара, чета, противень чему; что под стать, под лад, масть, под меру. Он не верста, не в версту, не под версту тебе, нечего теб с ним равняться. Небесная ангела, верста единобразная, Нестор. От млады версты (юности) Христа возлюби, Нестор. Стар добре, да не ровня мне, не под-версту, песня. Досталась я ровнюшке под-версту, песня. Расход не под-версту мне. | стар. година, пора, степень, возраст. В твою версту, в твои лета, в годы, которых ты достиг. | Что измерено, разбито на равные части; что служить мерилом, правилом, указывает как ровнять и мерить; | ныне путевая мера в 500 сажен; до Петра Великого 700, а еще прежде 1000, но сажени были поменьше нынешних. | Верстовой столб; | *верзила, болван, жердяй, большерослый человек; | у каменщиков лицевой ряд кирпича или камня, по которому ровняют и ведут кладку; подливать верстою, под версту, класть кирпич по нитке, по линейке, по правилу, в струнку, притом порядком, чередою, вдоль и поперек. | В булыжной мостовой, крупные продольные и поперечные ряды, проходимые по уровню, с должным склоном, по которым кладут и ровняют остальной камень.