Сниженная лексика как выразительное средство

Министерство образования и науки РФ

ФЕДЕРАЛЬНОЕ АГЕНТСТВО ПО ОБРАЗОВАНИЮ

ГОУ ВПО ГГПИ им. В.Г. Короленко

ДИПЛОМНАЯ РАБОТА

 «Сниженная лексика как выразительное средство в творчестве Л. Филатова (на примере Сказа про Федота-стрельца, удалого молодца)»

Выполнил

студентка V курса

филологического факультета

Полякова Н.

Руководитель:

старший преподаватель

Ившина Н.А.

Ижевск, 2005

Содержание

Введение                                                                                                                                           3

1. Стилистическая дифференциация лексики современного русского языка          5

2. Сниженная лексика как выразительное средство                                           18

2.1. Творчество Филатова и жанровое своеобразие Сказа про Федота-стрельца           18

2.2. Тематическая классификация сниженной лексики                                                      20

2.3. Многообразие сниженной лексики в сказе                                                                       31

2.4. Функции сниженной лексики                                                                                              40

Заключение                                                                                                                                  52

Список литературы                                                                                                                 56

Введение

Все живые языки постоянно развиваются, совершенст­вуются, изменяются, они имеют своё прошлое и настоя­щее, в которых зарождаются элементы будущего состоя­ния языка. При этом язык неизменно выполняет своё важнейшее назначение — служит средством общения. Язык — хранилище человеческой мысли. Он осуществляет связь времён, поколений... Хорошо сказал об этом великий рус­ский педагог К. Д. Ушинский: «Язык есть самая живая, самая обильная и прочная связь, соединяющая отжившие, живущие и будущие поколения народа в одно великое, историческое живое целое...» [12, с. 88].

Система любого языка постепенно изменяется, несмотря на наличие норм, поддерживаемых школой, печатью, радио, телевидением и другими средствами массовой информации, а также традициями. Изменения в языке не всегда заметны в течение жизни одного поколения. Наиболее устойчивым является синтаксический строй языка наиболее изменчивым — его лексический состав. Именно лексика особенно быстро откликается на всё новое, что появляется общественной жизни, науке, технике, искусстве, быту. Это может проявиться даже в небольшой период времени, иногда в течение одного-двух десятилетий. Например, сравнительно недавно вошли в нашу речь такие слова, как космодром, космонавт, атомоход телевизор, видеомагнитофон, кофемолка, дизайн, менеджер (специалист по вопросам организации управления в производстве), приборист, хобби (любимое занятие на досуге), джинсы, джин­совый, джерси, кроссовки, крекер (сухое печенье).

Русский литературный язык выступает в неразрывном единстве двух ипостасей, обеспечивающих его жизненность, самосохранение и развитие. Это – слово, воплощённое в определённых текстах. Это – совокупность его активных носителей, способных понимать, хранить, передавать эти тексты и создавать новые.

Ещё М. В. Ломоносов делил все литературные произведения на «высокие», «средние» и «низкие». Поэма и ораторская речь требуют «высокого стиля», а письмо к другу, комедии, песни и т. п. можно писать и «низким стилем», свободным от славянизмов. Замена слов «высокого стиля» просторечными словами неизбежно придаёт тексту комедийный, пародийный характер.

Художественное произведение – это своеобразное выражение творческих возможностей автора, причём, по мнению исследователей, наиболее полную реализацию в художественной литературе находит эмоциональная функция языка, а не коммуникативная. Другими словами, более важным для читателя будет являться не только то, что сказал автор, а и то, для чего он это сказал, что он имел при этом в виду и как он свои мысли оформил.

Объект нашего исследования – своеобразное произведение непрофессионального поэта Л. Филатова «Сказ про Федота-стрельца, удалого молодца».

Оно достаточно любимо слушателями и читателями. Интерес к этому произведению вызван, кажется, не столько содержательной стороной, сколько словесным его обменом.

Целью данной работы является выявление особенностей использования сниженной лексики в данном произведении.

Задачи нашего исследования мы видим в обнаружении и уровневой квалификации просторечных элементов текста и в установлении их текстового предназначения.

1. Стилистическая дифференциация лексики современного русского языка

Изучение словарного состава русского языка вообще, и лексики его неформальных вариантов в частности, в последнее десятилетие ХХ века получило беспрецедентный импульс. В связи с изданием многочисленных старых и новых словарей жаргонов стал доступен новый пласт лексического материала. Нельзя не согласиться с тем, что "общие закономерности, периодизация, тенденции функционирования и стратификация русской сниженной лексики (т.е. арго, жаргона, сленга и мата) уже достаточно всесторонне изучены, прежде всего социолингвистами" [16, с. 106].

Однако практически все исследователи отмечают, что опубликованные в последнее время источники дают разнородный и разнокачественный материал. Практическая лексикография, лексикология, в частности изучение жаргонной и разговорной лексики в историческом аспекте, широкий круг исследований от этимологических до прикладных (в области конкретной социологии, криминологии и т.д.) не может не опираться на этот материал.

Интенсивное распространение сниженных слов и выражений в разговорной и литературной речи является в течение последнего десятилетия наиболее заметным языковым процессом в России. Эта тенденция не утрачивает активности и сегодня, более того, едва ли ошибется тот, кто предскажет ее нарастание в ближайшие годы.

В общеупотребительном языке сегодня наблюдается мощный наплыв сниженных лексем. Данное явление приводит, с одной стороны, к готовности интеллигента допустить, в специфической ситуации и со специфической коммуникативной целью, употребление сниженной лексемы (слово, что называется, «вертится на языке»), а с другой стороны, происходит деформация литературного словоупотребления: языковая практика заставляет людей невольно ориентироваться на жаргонные формы и значения.

В научной литературе довольно часто приводятся слова Б.А.Ларина (относящиеся к 1928 году, когда лингвисты наблюдали в СССР сходную с сегодняшней по интенсивности проявления языковую картину) о том, что «историческая эволюция любого литературного языка может быть представлена как ряд последовательных «снижений», варваризаций, но лучше сказать – как ряд «концентрических развертываний» [22, с. 133].

Как видим, Б.А.Ларин описывает данный процесс как центробежный – от ядра национальной языковой системы (литературного языка и книжной культуры) к ее окраинам (просторечию, жаргонам и их носителям); литературный язык как бы ‘идет в народ’, то есть снижается, а сама книжная культура покрывает все большие пространства в социальных низах. Тенденция в развитии языка и общества отвечает, таким образом, идее прогресса, дает основания для мировоззренческого оптимизма – ведь литературное ядро языковой системы, согласно такой точке зрения, утрачивает свою первоначальную закрытость, развертывается вширь.

Сегодня ситуация выглядит диаметрально противоположной: не центробежным, а центростремительным оказывается движение лексических и стилистических потоков в языке и культуре; не литературный язык, нормированный и кодифицированный, идущий от Пушкина и закрепленный в академических словарях, концентрическими кругами развертывается в национальном языке, а напротив, от окраин к его центру стягиваются лексика (прежде всего) и грамматика. Это может быть вызвано тем, что в общеупотребительном языке на определенном историческом этапе его развития ощущается некий вакуум, некая неадекватность номинативных средств реальности, что требует заполнения и компенсации.

Сегодня мы наблюдаем, что материал для такого заполнения разговорная речь берет не ‘сверху’ (из литературной системы), а ‘снизу’ – из просторечия и всевозможных жаргонов.

Нетрудно заметить, что указанный языковой вакуум носит двоякий характер. С одной стороны, носитель языка ощущает ‘техническую’ неадекватность своей речи – несоответствие того, как он пользуется языком в данный момент, тому, как он мог бы удобнее для него пользоваться языком, если бы немного изменил его: сократил бы отдельные формы, устранил бы несущественные, с его точки зрения, варианты, облегчил бы произнесение слов переносом ударения на начальные слоги и т.д.

Литературный язык, подчиненный норме, владеющий богатейшим арсеналом тонко дифференцированных средств, рассчитанный на вдумчивое проникновение в смысл сказанного и требующий четкого произнесения слов, утомительного для артикуляционного аппарата человека, сегодня, видимо, уже не отвечает ‘техническим’ требованиям разговорной речи, и она втягивает в себя удобные для использования лексические и грамматические формы из просторечных и жаргонных систем, где закон экономии речевых усилий и закон аналогии не имеют нормативных преград [9, с. 203].

С точки зрения стилистики, лексика дифференцируется на две основные группы: общеупотребительную (нейтральную) и стилистические окрашенную – маркированную. Нас в контексте исследуемой темы интересует последняя, которая, в свою очередь, подразделяется на лексику книжную, разговорную и сниженную. В сниженной лексике выделяются просторечная лексика, грубая, жаргонная и т.д.

Таким образом, активизация сниженных лексических форм в современной русской речи частично объясняется внутренними закономерностями в развитии языка как системы, но гораздо более важными трансформаторами современного русского дискурса выступают экстралингвистические факторы.

При всем этом изменения в русском языке не носят исключительного характера и не столь объемны, как это казалось некоторым лингвистам, слишком жестко увязывавшим политические события с языковой реальностью. Меру и степень состоявшихся и происходящих языковых изменений показывает также их сравнение с некоторыми предшествующими эпохами изменений русского языка. На современном этапе системные процессы и конструктивные явления, имевшие место, во многом продолжают развиваться в прежних параметрах.

Языковой вкус сегодняшнего общества характеризуется, с одной стороны, ориентированностью на разговорную и просторечную экспрессивность, а с другой стороны, стремлением к книжности.

В лексической картине современной речи очень заметен наплыв сленговых, арготических, уголовных слов, что подрывает стилевую и эмоционально-стилистическую систему русского языка. А так как устоявшаяся стилистическая система языка служит не только целям эстетики, но и наиболее экономной и точной передаче информации, то разрушение стилистической системы невольно способствует понижению информативности общения. Кроме того, арготическая, уголовная лексика оказывает влияние не только на эмоциональный, эстетический уровень общения, но и на интеллект индивида и нации [14, с. 76].

В языковой системе происходят наиболее важные для формирования современного русского дискурса процессы, и суть этих явлений нельзя понять, минуя вопросы взаимодействия языка и сознания, в частности, проблему лингвистической лакунарности.

В научной литературе лингвистическая лакуна чаще всего определяется как «явление, которое имеет место всякий раз, когда слово одного языка не имеет соответствия в другом языке» [13, с. 67]. Экспансия сниженной лексики в современном русском языке связана, как представляется, с лакунарностью иного рода – внутриязыковой (интраязыковой), «когда в (…) языке отсутствует слово для обозначения реальной предметной ситуации, хотя потенциально оно могло бы существовать в лексической системе данного языка» [20, с. 107].

Г.В.Быкова полагает, что в основе внутриязыковой лакунарности лежит понятие лингвистического нуля: «нулевыми могут быть не только синтаксические конструкции, не только формальные элементы, опирающиеся на парадигму, в которой обязательно имеются формы с материально выраженными формальными элементами, не только нулевая аффиксация, но возможно и полное отсутствие плана выражения при одновременном наличии плана содержания, то есть, никак не обозначенного, нематериализованного до поры до времени идеального содержания – представления, гештальта или понятия» [4, с. 88].

Таким образом, лингвистическая лакуна возникает как результат отставания сознания от реальности: новое приводит в недоумение человека, не находит еще выражения в конкретных терминах языка, сосредоточивающих в себе наиболее существенные признаки этого нового. Сначала возникает неоднословное сочетание, которое в итоге либо выливается в одно слово, выражающее отвлеченное от конкретных признаков данного предмета и обобщенное понятие, либо остается малоактуальным для общественного сознания и продолжает существовать в слабо, неглубоко осознанной форме.

Вакуум, который образуется на месте разрыва между новой реальностью и ее осознанием, более или менее настоятельно требует заполнения. В существенной части случаев новая материальная среда возникает как результат легализации закрытой прежде от широких общественных слоёв реальности. Уже наименованная арготическим словом, реалия недолго остается неназванной в общеупотребительном языке, который охотно заимствует жаргонную лексему. Лексические лакуны заполняются новыми словами, не имеющими однословных синонимов в общеупотребительном языке.

Не все лакуны, как показывают наблюдения, заполняются сниженными словами. Реалия, пришедшая с Запада, скорее всего, будет осознана в иноязычной лексеме. Однако поток сниженных лексических единиц в общенациональный язык столь интенсивен, что заставляет говорить об экспансии жаргонных слов в современном русском языке; эта интенсивность объясняется, на наш взгляд, интенсивностью проникновения в общенародную культуру ранее закрытых, воспринимающихся как сниженные, реалий. Таким образом, центростремительная направленность современных языковых процессов объясняется, с одной стороны, общими закономерностями системы языка, с другой – новыми тенденциями в его общественно-культурном окружении.

Основную часть лексики русского языка составляют общеупотребительные слова, т. е. такие сло­ва, которые употребляют все русские люди, независимо от профессии и местожительства. Такие слова могут употребляться в любом стиле речи и тогда, когда мы говорим, и тогда, когда пишем. Рассмотрим классификацию сниженной лексики в русском языке.

В лексическом составе русского языка отражается история народа. Слова — это живые свидетели исторических событий, развития науки, техники, культуры, изменений в быту.

Многие слова с исчезновением соответствующих понятий пере­стают употребляться в речи. Они называются архаизмами, т. е. устаревшими словами. К ним относятся, например, слова, обозна­чающие части территории страны (губерния, уезд, волость и т. д.), названия учреждений (департамент, земство и др.), названия должностей (дьяк, губернатор, стряпчий и др.) и т. д., названия одежды (кокошник, сюртук):

Что молчишь, мил-друг Федот,

Как воды набрамши в рот?..

Аль не тот на мне кокошник,

Аль наряд на мне не тот?..

Среди архаизмов у Филатова встречаются названия помещений (светлица):

Цыц, дуреха!.. Замолчи!..

Тесту место у печи!

Ну-ка, марш к себе в светлицу

И сольфеджию учи!

Старое слово «злато» сейчас более употребимо как «золото»:

За добро плачу добром:

Хошь -- куницей, хошь -- бобром,

А не хошь -- могу монетой,

Златом али серебром!..

Нередко старые слова возрождаются в языке, но наполняются новым содержанием.

Словарный состав языка тесно связан с жизнью общества. Историческое развитие общества, развитие науки и техники, литературы и искусства, изменения в повседневной жизни вы­зывают появление новых слов, которые называются неологизмами.

В 70-е годы появились такие слова, как фломастер (стержень для письма и рисования), тренажёр (учебный аппарат для от­работки каких-либо навыков), флорист (художник, создающий композиции из засушенных цветов и листьев) и др., а также сложные слова типа фотоклуб, телеклуб, фотокадр (отдельный фотоснимок), телепередача.

К неологизмам относится и слово бюллетень, употребляемое героями Филатова, однако, в просторечном виде:

Ой, чавой-то худо мне!

Слышь, как хрумкает в спине?

Словом, раз такое дело –

Я вообче на бюлютне!

К неологизмам относятся не только совершенно новые, но и ранее известные слова, которые приобрели новые значения. Так, например, в последние годы получили распространение слова разрядка — в значении «разрядка международной напряжен­ности», сценарий — в значении «план, схема проведения какого-либо мероприятия, выставки и т. п.». В наш лексикон (словарный состав языка) возвратились слова милосердие, благотворитель­ность и др.

Основную часть лексики русского языка составляют слова, известные уже в древнерусском языке. К ним относятся многие общеупотребительные слова. В каждом языке есть слова, заимствованные из других языков. Есть они и в русском языке.

Русский народ издавна вступал в политические, торговые, научные и культурные связи с другими народа­ми. При этом русский язык обога­щался словами из других языков. Эти слова называли новые для рус­ского народа вещи, обычаи, понятия и т. д. В лексике русского языка около 10% заимствованных слов, основную часть которых со­ставляют имена существительные. Среди них есть слова из греческого (кровать, корабль, парус):

Даже я -- чаво скрывать? –

Не легла бы с ним в кровать!

Дак неужто нашу девку

За такого отдавать?..

 латинского (экзамен, студент, экс­курсия), английского (спорт, футбол, трамвай), немецкого (мастер, штурм):

Что дурак -- не обессудь!

У меня иная суть!

Мне б куды-нибудь в атаку.

Аль на штурм куды-нибудь!..

французского (костюм, бульон, компот):

Вот, к примеру, получи,

Прям из печки калачи,

Вот жаркое из индейки,

Вот компот из алычи!

 и других языков.

Многие заимствованные слова изменяют свой звуковой состав (например. Осип из греч. Иосиф), подчиняются законам русского склонения и т. д., так что их не всегда легко отличить от исконно русских.

В отрывке:

Раздобудь мне лучше флот –

Али лодку, али плот,

Раз уж ты такой искусный

В энтом деле полиглот!

заимствованными являются слова «флот» и «полиглот».

По законам русского языка от заимствованного слова могут быть образованы новые слова, например: спорт — спортивный — неспортивный, шоссе — шоссейный.

Некоторые заимствованные существительные не изменяются по падежам и числам, например: пальто, кино, депо, радио, кафе, кофе, какао.

Фразеологизмы — устойчивые сочетания слов, близкие по лексическому значению одному слову. Поэтому фразеоло­гизмы часто можно заменить одним словом, менее вырази­тельным, например: на краю света (земли) — далеко; намы­лить шею — проучить, наказать; пешком ходит под стол — маленький; зуб на зуб не попадает — замёрз; зарубить на но­су — запомнить; как в воду глядеть — предвидеть и т. д.

Нешто я да не пойму

При моем-то при уму?..

Чай, не лаптем щи хлебаю,

Сображаю, что к чему.

Как и слово, фразеологизм может иметь синонимы и антонимы. Фра­зеологизмы-синонимы: два сапога пара, одного поля ягода (один дру­гого не лучше); перековать мечи на орала, вложить меч в ножны (закончить войну, распрю) и др.

Фразеологизмы-антонимы: засу­чив рукава — спустя рукава, зава­рить кашу — расхлёбывать кашу, тяжёл на подъём — лёгок на подъём и др.

Фразеологизм кот наплакал име­ет синоним мало и антоним много.

Большая часть фразеологизмов отражает глубоко народный, самобытный характер русского языка. Прямой (первоначальный) смысл многих фразеологизмов связан с историей нашей Родины, с некоторыми обычаями предков, их работой и т. д. Так, выражение бить баклуши (бездельничать) возникло на основе прямого зна­чения «раскалывать чурбан на баклуши (чурки) для изготовления из них ложек, поварёшек и т. д.», т. е. делать очень несложное, нетрудное дело.

К сниженной лексике относится и жаргон, или «арго». Слово «арго» произошло от фр.’argot’- речь определенных, замкнутых групп, которая создается с целью языкового обособления. Это в основном специальная или своеобразно освоенная общеупотребительная лексика. ‘Жаргон’ - от фр.’jargon’ - речь социальной или профессиональной группы, которая отличается от общеразговорного языка особым составом слов и выражений. Это условный язык, понятный только в определенной среде, в нем много искусственных, иногда условных слов и выражений.

Т.н. ’сленг’ противостоит официальному, общепринятому языку и, по мнению лексикографов, до конца понятен лишь представителям узкого круга лиц, принадлежащих к той или иной социальной или профессиональной группе, которая ввела в обиход данное слово или выражение.

Пропасть между ‘классической’ речью и сленгом расширяется с каждым днем в связи с не просто демократизацией, но и ‘вульгаризацией’ общественной жизни. Значительную роль в появлении новых слов играют средства массовой информации, особенно телевидение, которое смотрят все. Жаргон теснит респектабельную речь и благодаря массовой культуре накладывает свой отпечаток на язык всей нации.

Жаргоны бывают классово-прослоечные, производственные, молодежные, жаргоны группировок людей по интересам и увлечениям.

Кроме жаргонов существует т.н. ‘феня’. Этот термин обозначает речь деклассированных элементов, ‘ботать по фене’ -говорить на воровском языке. Первоначально это выражение имело вид: ‘по офене болтать’ т.е. говорить на языке офеней, мелких торговцев. У офеней был свой условно-профессиональный язык, который они использовали при обмане покупателей или в опасных ситуациях, когда нужно было скрыть свои намерения и действия. В наше время слово ‘феня’ употребляется вне фразеологического оборота и обозначает лексику деклассированных элементов.

В арго имеются слова, которые достаточно четко отражают предметы и явления окружающей действительности. Именно поэтому многие арготизмы перешли в просторечие и даже в литературный язык.

Арго тесно взаимодействует с другими подсистемами русского языка: жаргонами, просторечным языком, даже литературным языком. Одни арготизмы переходят без изменения, другие частично или полностью меняют лексическое значение.

Чтобы проникнуть в литературный язык, арготизм должен часто употребляться в речи, иметь яркую эмоционально-экспрессивную окраску, давать удачную характеристику предмету или явлению и не быть грубым и вульгарным. В настоящее время арго употребляется в прессе и даже в литературе для придания речи живости, следовательно, нельзя относиться к арго, как к чему-то, что загрязняет русский язык, это такая же неотъемлемая часть языка наравне с просторечием.

Следующей группой сниженной лексики является нецензурная лексика, однако в произведении Филатова она практически отсутствует за исключением так называемой ограниченной лексикой, употребление которой считается нежелательным в обществе:

Чтоб на ем была видна,

Как на карте, вся страна,

Потому как мне с балкону

Нет обзору ни хрена!

На тебя, моя душа,

Век глядел бы не дыша,

Только стать твоим супругом

Мне не светит ни шиша!..

Энто как же, вашу мать,

Извиняюсь, понимать?

Мы ж не Хранция какая,

Чтобы смуту подымать!

Однако больше всего, конечно, Филатов использует просторечную лексику, поскольку практически все его произведение написано с использованием просторечной лексики. В данном разделе мы не будем подробно останавливаться на ней, поскольку подробно будет рассмотрено в следующей главе.

Снаряжайся, братец, в путь

Да съестного нам добудь –

Глухаря аль куропатку,

Аль ишо кого-нибудь.

Вызывает антирес

Ваш технический прогресс:

Как у вас там сеют брюкву –

С кожурою али без?..

2. Сниженная лексика как выразительное средство

2.1. Творчество Филатова и жанровое своеобразие Сказа про Федота-стрельца

Леонид Алексеевич Филатов родился 24 декабря 1946 года в городе Казани в семье геолога. Учась в школе, он участвовал в школьном драмкружке, начал печататься в прессе, тогда же появились и первые стихи, поразившие многих глубиной и зрелостью мысли, хотя автору в ту пору было всего 16 лет. В 1965 году, после окончания школы, буквально сразу же после выпускного бала Филатов отправился в Москву, поступать во ВГИК на режиссёра. С 1969 - актер Московского театра на Таганке. Первая главная роль - Ведущий в "Что делать?". Затем были спектакли "Мастер и Маргарита", "Вишневый сад", "Дом на набережной", "Пристегните ремни", "Пугачев", "Антимиры", "Товарищ, верь", Горацио в "Гамлете", Кульчицкий в "Павших и живых", Федерциони в "Жизни Галилея" и другие.

Начиная с 1990 года выходят в свет книги Л. Филатова "Про Федота-стрельца удалого молодца", "Большая любовь Робина Гуда", "Любовь к трем апельсинам", "Лизистрата", "Театр Леонида Филатова", "Я - человек театральный", "Сукины дети" и многие другие. В 1998 г. Л.А.Филатову присуждена годовая премия литературного журнала "Октябрь" за комедию "Лизистрата".

Еще с 70-х годов стали известны песни В.Качана, написанные им на стихи Л.Филатова. В 1996 году вышел диск "Оранжевый кот" с песнями Качана-Филатова. 26 мая 2000 Л.А.Филатову вручена международная премия "Поэзия" в номинации "Русь поющая".

Перечитывая "Федота", я поставила перед собой задачу найти хотя бы одну неправильную рифму.  Ничего из этой затеи не вышло. "Злей-трюфелей", чертеж-вертеж", "вдарь-скипидарь", "ковер-колер": какая-то фантастическая игра слов при полном игнорировании грамматических и фонетических правил. А результат - гениальный. Смешно до слез.

Л. Филатов называл сам себя графоманом со стажем. «Кропаю стишки с детства. Я люблю, когда информации много, она сюжетна и еще несет культорологический смысл. Иногда долго сидишь, пытаясь максимум информации уложить в строфу, и получается громоздко. Думаешь, нет, придется восемь строчек вместо четырех делать. А вот когда мало слов и при этом довольно плотно написано — тогда хорошо получается».

Как он сам же говорил, «Графоман — это человек, который не может не писать, грубо говоря. Это слово и комплиментарное и уничижительное одновременно. Оно всякое. Как хочешь, так и трактуешь. Все люди пишут, но все в определенном возрасте прекращают этим заниматься. А графоман не может остановиться. Главное для него — выявление своей природы. Графоман ценит богатство своего внутреннего мира, считает его интересным для окружающих. Поэтому спешит вылить на бумагу то, что в нем горит, кипит. Он впервые что-то почувствовал, и ему кажется, что мир этого еще слышал, не переживал».

Сергей Овчаров снял фильм по сказке Филатова. Это разные жанры. Одно дело на бумаге писать, а другое — фильм снимать. Здесь возникают уже свои правила, киношные. А как следствие — разные трактовки персонажей. У Филатова они такие прямодушные, знаковые. У Овчарова же знаки чуть посложнее, побогаче. Безусловно, фильм не имел всеобщего признания. Появилось много разных мнений. Но, может, это и хорошо. Может, это будет лишним подтверждением того, что мы имеем дело с произведением искусства, а не ширпотребом, который нравится всем.

Если принять какое-либо художественное произведение за единый речевой акт, то легко представить, насколько большим будет его прагматический потенциал. Согласно определению, прагматика изучает отношение языковых единиц, обозначающих действительность к тому, кто их употребляет. То есть всё произведение – это выражение некоторого отношения автора к действительности (или к самому себе, если перед нами лирическое произведение), и это выражение автора направлено на достижение определенного эффекта у читателя. Очевидно, что прагматический потенциал текста не является чем-то единым, монолитным, а состоит из некоторого набора элементов текста, которые в сумме своей по замыслу автора начинают влиять на читателя.

Бесспорен тот факт, что каждое художественное произведение является уникальным, и, соответственно, набор прагматических элементов текста для каждого творения будет неповторимым.

Понятие сказа в литературе трудноописуемо именно из-за его прямой связи с самой распространённой и необходимой формой человеческой деятельности – речью. «Под сказом я разумею такую форму повествовательной прозы, которая в своей лексике, синтаксисе и подборе интонаций обнаруживает установку на устную речь рассказчика», - писал один из первых отечественных исследователей сказа – Б. М. Эйхенбаум.

Сказ обозначает то, что рассказано, передано от человека к человеку. Следовательно, у сказа должен быть рассказчик и должен быть слушатель. Если сказ – это устная речь, то, чтобы стать фактом литературы, он должен быть записан, значит, у сказа появляется «записчик» - писатель, автор.

В настоящее время формы литературных произведений, в основе которых лежит сказ, достигли значительного разнообразия. Все они заслуживают подробного рассмотрения и развития. Так, с помощью сказовых форм М. Зощенко удалось запечатлеть тип человека, сформированного советской эпохой, - его вызывающая аполитчность, сосредоточенность на бытовых мелочах противостоит насильственной идиализации сознания.

Неслучайность избрания этой формы Л. А. Филатовым тоже являет собой некое изобличение. Только если М. Зощенко иронизирует по поводу социального облика продукта общества, то  Л. Филатов – по поводу словесного имиджа героя.

2.2. Тематическая классификация сниженной лексики

Исходной  формой  человеческого  общения  является  устная  коммуникация. Для  удовлетворения  коммуникативных  нужд  говорящих  используются  лексические  и  фразеологические  единицы  разных  регистров,  в  том  числе  литературный  язык  и  сниженная,  нестандартная  лексика.  Вероятно,  это  свойственно всем развитым естественным языкам. Следует согласиться с мнением  о том, что в повседневном общении употребление исключительно литературного  языка  не  только  не  требуется,  но  даже  может  восприниматься  как  нарушение  естественного  акта  коммуникации.

Кто, если  не  царь, должен говорить на литературном русском языке? Когда он обращаются к героям, которых можно назвать носителями просторечной лексики (Федот, Маруся, Нянька…), употребление нелитературных форм объясняется контекстом, но он отдаёт приказания генералу (казалось бы, человеку, близкого ему круга), совершенно не задумываясь о том, КАК и ЧТО он говорит.

Ну а я уж тут как тут –

Награжу тебя за труд:

Кузнецам дано заданье –

Орден к завтрему скуют!..

Докладай без всяких врак,

Почему на сердце мрак,--

Я желаю знать подробно,

Кто, куда, чаво и как!..

Али служба не мила,

Али армия мала,

Али в пушке обнаружил

Повреждение ствола?

Ты мне, вашеблагородь,

Брось горячку-то пороть!

Ты придумай, как без сабли

Нам Федота побороть!

Больше того, царь говорит с послами из других стран, тоже употребляя просторечные лексемы.

Царь

Вызывает антирес

Ваш технический прогресс:

Как у вас там сеют брюкву –

С кожурою али без?..

Посол

Йес!

Царь

Вызывает антирес

Ваш питательный процесс:

Как у вас там пьют какаву –

С сахарином али без?..

Посол

Йес!

Царь

Вызывает антирес

И такой ишо разрез:

Как у вас там ходют бабы –

В панталонах али без?

Возможно, таким образом Л. Филатов высмеивает наших современных политиков, которые зачастую не просто употребляют просторечные выражения и формы, но даже не считают нужным следить за своей речью. Вероятно, автор сказа использует просторечные лексемы и стилизации под них (одним словом, экспрессивную лексику), стремясь к совершенствованию человека и его словесного облика посредством осмеяния противоположного.

Согласно определению краткого литературного справочника школьника,

СКАЗ – это жанр эпоса, опирающийся на народные предания и легенды; характерен сочетаниями сказочно-фантастического мира фольклорных персонажей с точными зарисовками быта и нравов, с обличением произвола «хозяев жизни».

Интерес лингвистов к просторечной лексике велик. Это объясняется не только слабой изученностью просторечного словаря, но и той разнообразной ролью, которую играет просторечная лексика в функционировании и развитии русского языка в целом: просторечная лексика – один из неизменных компонентов устной разговорной речи, придающих ей эмоциональность и выразительность. Просторечная лексика – одно из важных слагаемых языка художественных произведений.

Просторечие было утверждено М. Ломоносовым в качестве стилистического средства, мастерски использовалось поэтами и писателями разных эпох – то для создания колорита, то для большей выразительности.

Просторечная лексика в данном произведении используется в повествованиях потешника:

Был у царя генерал, он сведенья собирал. Спрячет рожу в бороду -- и шасть по городу. Вынюхивает, собака, думающих инако. Подслушивает разговорчики: а вдруг в стране заговорщики? Где чаво услышит -- в книжечку запишет. А в семь в аккурат -- к царю на доклад.

Вдруг средь похода -- спортилась погода. Не было напасти -- и на тебе, здрасьте, корабль -- хрясь! -- и распался на части!.. Стихла гроза -- открыл Федот глаза: лежит на волне, невредимый вполне. Видит -- островок торчит, как поплавок. Добрался до берега, думал -- Америка. Вынул карту, сверил-ка -- ан нет, не Америка! Остров Буян, будь он окаян,-- может, в карте какой изъян?! Сидит Федот икает, в обстановку вникает...

и в диалогах между персонажами:

Не найдешь, чаво хочу,--

На башку укорочу,

Передам тебя с рассветом

Прямо в лапы палачу! (Царь - Федоту)

Не извольте сумлеваться,

Чай, оно не в первый раз!.. (Молодцы - Марусе)

с целью изображения определённой социальной среды.

В рубрику просторечий попадают лексические элементы периферийных сфер системы национального языка: жаргонизмы, провинциализмы и проч. Они могут показаться излишними, но употребление таких слов оправдано определённой целью автора представить конкретную среду или конкретный характер.

Живые формы языка (разговорная речь, просторечие, диалектная речь, литературное просторечие, обиходно-бытовая речь и т. д.), противопоставляясь литературному языку в рамках единого общенационального языка как ведущей разновидности этого языка, в художественном тексте сближаются и единицами литературного языка, так как те и другие выполняют единую функцию – эстетическую, с одной стороны,  и стилеобразующую – с другой. Стиль художественного текста, стиль писателя, стиль литературного произведения представляет собой неразрывное единство компонентов, неадекватных элементам системы литературного языка.

Л. Филатов в своём произведении вложил просторечные лексемы либо слова и формы, стилизованные под просторечную лексику

Там собрался у ворот

Энтот... как его... народ!

В обчем, дело принимает

Социяльный оборот!

СОЦИЯЛЬНЫЙ – смягчение гласной;

Али служба не мила,

Али армия мала,

Али в пушке обнаружил

Повреждению ствола?

ПОВРЕЖДЕНИЮ(В.п.) – употребление неправильной формы рода существительного)

в уста почти всех героев. Исключение составили два героя: главный герой произведения – Федот, и генерал.

В русском национальном фольклоре (а данное произведение представляет собой стилизацию под фольколрное произведение) считается традиционным то, что главный положительный герой является представителем простого народа, как правило, использующим просторечную лексику. Но в данном сказе                  Л. Филатова ситуация несколько иная: главный герой, как говорится, «человек из народа», является положительным, но во всём произведении он не произносит ни одного слова, выходящего за рамки русского литературного языка (разве что иногда просто повторяет просторечные лексемы, которые только что были использованы кем-либо из других персонажей).

Например, когда царь ему говорит:

К нам на утренний рассол

Прибыл аглицкий посол,

А у нас в дому закуски –

Полгорбушки да мосол.

Федот в ответной реплике тоже употребляет это слово:

Чтобы аглицкий посол

С голодухи не был зол –

Головы не пожалею,

Обеспечу разносол!..

Употребление просторечной лексики такими персонажами как потешник:

Зовет царь стрельца, удалого молодца. Ишо не дал задание, а уж сердит заранее. Руками сучит, ногами стучит, очами вращает, в обчем, стращает. Уж так ему охота извести Федота, что ажно прямо в костях ломота!..

Сидит Федот, печалится, с белым светом прощается. Вспомнил про птицу, лесную голубицу. Глядь -- а средь горенки заместо той горлинки стоит красна девица, стройная, как деревце!..

Проплавал Федот без малого год. Ел халву, ел хурму -- а свое держал в уму! Чудес в мире -- как мух в сортире, а нужного чуда -- не видать покуда. Тревожится Федот -- время-то идет! Решил без истерики -- съезжу до Америки! Плывет Федот средь бескрайних вод, впереди -- закат, позади восход. Вдруг средь похода -- спортилась погода. Не было напасти -- и на тебе, здрасьте, корабль -- хрясь! -- и распался на части!..

Пришел Федот домой, от горя немой. Сел в уголок, глядит в потолок, ясные очи слезой заволок. Маня есть кличет, а он шею бычит, ничаво не хочет, супится да хнычет...

Яга:

Он на вкус не так хорош,

Но зато сымает дрожь,

Будешь к завтрему здоровый,

Если только не помрешь!..

Коль он так ретив и скор,

Что с царем вступает в спор,-

Пусть он к завтрему добудет

Шитый золотом ковер.

В ейном соке, генерал,

Есть полезный минерал,--

От него из генералов

Ни один не помирал!..

Чтоб на ем была видна,

Как на карте, вся страна.

Ну а коли не добудет,--

То добытчика вина!..

Ты чавой-то сам не свой,

Не румяный, не живой!..

Али швед под Петербургом,

Али турок под Москвой?..

Нянька:

Дак у шаха-то, видать,

Есть и силушка, и стать,

А тебя, сверчок ты дохлый,

С-под короны не видать!

Будь на ем хотя б картуз,--

Не такой бы был конфуз,

А на ем же из одежи –

Ничаво, помимо бус!..

И на кой тебе нужна

В энтом возрасте жена?

Ведь тебе же, как мужчине,

Извиняюсь, грош цена!..

Маруся:

Ты чаво глядишь сычом?

Аль кручинишься об чем?

Аль в солянке мало соли,

Аль бифштекс недоперчен?

Не успел ишо Федот

Шагу сделать от ворот,

А уж вороны слетелись

На Федотов огород!..

Ты чаво сердит, как еж?

Ты чаво ни ешь ни пьешь?

Али каша подгорела,

Али студень нехорош?

вполне объяснимо социолингвистически. Речь героя обуславливается его социальным статусом.

С другой стороны, Федот говорит на обычном, «незаметном» языке, на котором говорим все мы, он не использует в своей речи экспрессивно окрашенной лексики. Возникает вопрос, почему же главный герой остаётся никак не охарактеризованным с лингвостилистической точки зрения. Возможно, преследуя цель разоблачить невежество политиков и других высокопоставленных лиц, Л. Филатов оставил Федота героем ни положительным, ни отрицательным; в сказе он не совершает ничего плохого, но и ничего хорошего, он говорит на литературном русском языке, но его нельзя отнести ни к носителям «высокого стиля», ни к носителям просторечной лексики…

Вообще, просторечная лексика (а тем более стилизация под неё), являясь экспрессивной в художественном тексте, может служить либо для выражения какого-то особого смысла, либо для большей эмоциональности сказанного.

Такой герой, как  царь, которому «по чину положено» говорить на литературном русском языке, чаще других использует просторечную лексику, а так же стилизацию под неё. Конечно, это неслучайно. Осмелюсь предположить, что в этом и нашёл своё выражение основной прагматический замысел Леонида Филатова. Возможно, именно этим он хотел «указать» на невежество в этом отношении современных отечественных политиков и других высокопоставленных лиц.

Что касается генерала, то он тоже, казалось бы, остаётся никак не охарактеризованным героем с лингвостилистической точки зрения. В его репликах также нет просторечных лексем и стилизаций под них, но это совсем не значит, что в произведении не выявляются никакие его характеристики. По репликам, обращённым к нему со стороны царя, можно сказать, что последний использует его для того, чтобы «убрать»  Федота

А коварного стрельца

Сей же час стереть с лица,

Чтобы он не отирался

Возле нашего крыльца!..

Что невесел, генерал?

Али корью захворал,

Али брагою опился,

Али в карты проиграл?

иногда  - для различных доносов .Но в то же время он требует от него полного подчинения и полного «принадлежания» царю:

Докладай без всяких врак,

Почему на сердце мрак,--

Я желаю знать подробно,

Кто, куда, чаво и как!..

Значит, мы вправе сделать вывод, что генерал здесь охарактеризован как герой, безвольный, безынициативный и тупо исполняющий приказы, не имеющий своего собственного представления о том, что он делает.

Такой характеристикой лица-исполнителя автор даёт понять читателю, что, к сожалению, большая часть наших современных высокопоставленных лиц именно такие.

И опять же, мы приходим к тому, что прагматический замысел автора – обратить внимание читателя на несовершенность и «неправильность» нашей современной политической системы и некоторых её членов.

Тогда мы можем сказать, что просторечная лексика не только обогащает и пополняет живой русский язык, но и может использоваться как средство борьбы за чистоту русского языка.

2.3. Многообразие сниженной лексики в сказе

Творчество Л. Филатова связано с народом, его можно и должно рассматривать как выражение квинтэссенции народности в современной литературе.

Разговорная речь на современном этапе развития языка не перестает привлекать внимание лингвистов. В то же время без обращения к истории языка невозможно в полной мере постичь его настоящее. При изучении разговорной речи исследователи опираются на письменные источники, одним из которых является художественная литература соответствующей эпохи. Обращаясь к этому поистине неисчерпаемому материалу, неизбежно приходится сталкиваться с таким явлением, как стилизация, т.е. "намеренное построение художественного повествования в соответствии с основными принципами организации языкового материала и наиболее показательными внешними речевыми приметами, присущими определенной социальной среде, исторической эпохе, жанру..., которые избираются автором в качестве объекта имитации". Стилизации, таким образом, подвергаются именно типичные особенности речи определенных социальных слоев носителей языка.

Одним из блестящих мастеров стилизации, по чьим произведениям можно изучать особенности разговорной речи российской провинции, является Л. Филатов. Разговорная речь российской глубинки, мастерски описанной Филатовым в Сказе о Федоте-стрельце, отличается образностью, яркостью, достигавшейся употреблением пословиц, поговорок, фразеологизмов, ярких сравнений и метафор. 

Одной из особенностей разговорной речи (независимо от социального положения и культурного уровня говорящего) является употребление постпозитивной частицы -то, которая присоединяется к словам практически любой части речи и привносит оттенок непринужденности и фамильярности:

Нешто я да не пойму

При моем-то при уму?..

Чай, не лаптем щи хлебаю,

Сображаю, что к чему.

А вообче-то говоря,

Голубей ругают зря.

Голубь -- ежели в подливке –

Он не хуже глухаря!..

Ну, шпиенка, дай-то срок –

Так-то я мужик не злобный,

Но с вредителями строг.

Ты чавой-то сам не свой,

Не румяный, не живой!..

Али швед под Петербургом,

Али турок под Москвой?..

К разговорной лексике и в современном языке относятся существительные со значением лица женского пола по профессии, должности, образованные при помощи суффиксов -ш(а), -их(а), -к(а), реже -есс(а).

Коли так оно и есть –

Я отказываюсь есть!

Вот тебе моя, папаша,

Политическая месть!

В доме энтих атташе

По сту штук на этаже,

Мне от их одеколону

Аж не дышится уже!..

К особенностям разговорной речи относится обилие форм существительных и прилагательных с суффиксами субъективной оценки.

Соотношение между народным и профессиональным творчеством особенно остро волновало романтиков, которые, противопоставляя их, иногда принижали профессиональное искусство как искусственное и индивидуалистическое в противовес естественному и бессознательному, содержащемуся в фольклоре. В романтизме народность связывается с проблемой национальной специфики в художественном творчестве, с определением того" духа народа", который преломляет исторический опыт нации.

Прежде всего просторечность у Филатова представлена через естественную, ненавязчивую передачу народного мировосприятия. Оно проявляется во всем: в высвечивании определенных элементов сюжета, акцентах на теме семьи, патриархального быта и патриархальных отношений, и в авторской их оценке вовсе не бунтарской, не "человека со стороны", стремящегося к переделкам и перестройкам; в особом образе автора, как бы олицетворяющем народную мудрость и несуетность, стабильность народных представлений и оценок, отличных от "городских". Так, принятые в "просвещенном" обществе критерии оценки личности – уровень интеллекта, воспитанность и образованность – в его произведениях не значимы.

Это народное миропонимание жизни тесно связано с элементами фольклора: использованием пословиц, поговорок, присловий и быличек; описанием обрядов, обычаев, поверий и суеверий, примет:

Нешто я да не пойму

При моем-то при уму?..

Чай, не лаптем щи хлебаю,

Сображаю, что к чему.

То ли леший нынче рьян,

То ли воздух нынче пьян,

То ли в ухе приключился

У меня какой изъян?

Что молчишь, мил-друг Федот,

Как воды набрамши в рот?..

Аль не тот на мне кокошник,

Аль наряд на мне не тот?..

Постеснялся хоть посла б!..

Аль совсем башкой ослаб?..

Где бы что ни говорили –

Все одно сведет на баб!

Кто ему на дно ковша

Бросил дохлого мыша?

Ты же форменный вредитель,

Окаянная душа!..

В тексте передана народная оценка русских национальных героев (царь, баба-яга, генерал) и слоев населения (бояре, послы, стрелец).

Народная языковая основа художественного творчества предполагалась как одна из основных составляющих народного искусства уже на начальном этапе становления понятия.  Само же стремление к передаче народной речи началось, по-видимому, одновременно с зарождением русского литературного языка.

За пределами литературного языка, а точнее за рамками словарей русского языка, стоят слова, отличающиеся от нормированных по звуковому составу, морфемами, грамматической характеристикой, ударением, сочетаемостью, значением. Диалектизм – это не обязательно что-то особенное, нам неизвестное. Есть целый их пласт очень широко распространенный и многим (а иногда, кажется, что всем) известный:

Обошел меня стрелец!..

А ведь знал, что я вдовец!.

Ну-ко мигом энту кралю

Мне доставить во дворец!

Полно, бабка!.. Я не хвор!..

Отойдем-ка за бугор!..

Расшугай ежей и белок,

Есть сурьезный разговор.

Коль он так ретив и скор,

Что с царем вступает в спор,-

Пусть он к завтрему добудет

Шитый золотом ковер.

Не найдешь, чаво хочу,--

На башку укорочу,

Передам тебя с рассветом

Прямо в лапы палачу!

Ну, браток, каков итог?

Обмишурился чуток?

Только сей чуток потянет

Лет примерно на пяток!

Нужны, необходимы эти слова для выразительности, создают они ту искреннюю чистую русскую ноту, которая неизменно привлекает. А.И. Солженицын издал «Словарь языкового расширения»[13] и заявил о необходимости, пусть искусственного, введения исконных русских слов в разговорную речь. Идея не нова: не только общество влияет на язык, но и язык на общество (знаменитая гипотеза Сэпира–Уорфа). Зачем все это? Чтобы с языком сохранить (или вернуть) нравственность, круг представлений и суждений русского человека, связь между поколениями. Не знаю, разделял ли эту мысль Александра Исаевича Леонид Филатов, но его произведенин давно эту идею осуществляют. И слова у него не отобраны по словарю В. И. Даля, а живые, впитанные из жизни.

Нельзя отмахнуться, как от простых искажений, и от так называемых вторичных заимствований (сначала из иностранного языка, а затем из литературного в говор):

Слава Богу, наконец,

Узюрпатору конец,

И теперь мы можем смело

Отправляться под венец!..

Перед кем ты, старый бес,

Тут разводишь политес?

Твой посол, я извиняюсь,

Третий день как с пальмы слез!

Я полезных перспектив

Никогда не супротив!

Я готов хоть к пчелам в улей,

Лишь бы только в колефтив!

Полно, девка,-- слухи врут!

Ждать стрельца -- напрасный труд.

Он в каком-нибудь Гонконге

Жрет какой-нибудь гриб-фрут!

Особый филатовский язык, филатовский стиль создают такие слова, их сочетания. Использование особых диалектных слов далеко не исчерпывает народно-разговорной стихии произведений Л. Филатова. Он передает самые разнообразные формы устной речи (фонетические диалектизмы).

О народно-языковой основе произведений Л. Филатова вскользь написано много, но специальных публикаций на эту тему почти нет. Если сравнить все лингвистические работы (их порядка десятка) с литературоведческими откликами на его творчество (более 300 наименований), – это ничтожно мало.

Да, безусловно, Филатов где-то воскрешает забытое, но в основном передает живую народно-разговорную речь. И вносит что-то свое. Практически разграничить диалектное слово и авторское, просторечное, жаргонное невозможно. Услышал ли писатель слово где-то в деревне, и запало оно ему в память, говорят ли это слово на городских перекрестках, или так уж попало оно в строку с его собственной души – и сам он, пожалуй, скажет не всегда. Поэтому мы часто пользуемся не словами «диалектизм», «просторечие», «окказионализм», а называем это обтекаемо — сниженная лексика.

От тебя ж -- один бедлам,

Стыд царю, конфуз послам!

Я давно антиресуюсь,

Ты не засланная к нам?..

Ну а ты чаво молчишь

Да медальками бренчишь?

Аль не видишь, как поганют

Государственный престиж?

Ты, дружок, из тех мужей,

Что безвреднее ужей:

Егозят, а не кусают,

Не сказать ишо хужей!

Вот пущай он, паразит,

По морям и егозит,--

Нам с тобою энту харю

Больше видеть не грозит!..

С течением времени в литературе менялось не только отношение к диалектизмам, но и способы их введения в текст. Что основой художественного повествования должен быть литературный язык, под сомнение не бралось. Диалектизмы в классической литературе обычно включались в речь героев и служили как бы подтверждением их социальной характеристики, т.е. использовались в так называемой характерологической функции.

У Филатова, конечно, образ народа не создается. Он и есть этот самый народ. Да, автор (стрелец Федот) не осознается нами как обычный, равный читателю человек со своими достоинствами и недостатками,— это нечто совсем другое.

Современных писателей-деревенщиков делят на две группы: тех, кто владеет каким-либо говором как родным, и таких, которые знакомы с народной речью или через командировки, или через литературные источники. Круг диалектизмов у таких авторов разный. Не каждый родился в деревне, впитал в себя народный язык с малолетства.

Диалектная лексика очень многовариантна и обладает некоторыми особенностями в строении системы: отсутствие кодифицированной нормы делает естественными в речи так называемые потенциальные слова. Одно, казалось бы, слово в близких говорах может иметь разное значение, огласовку, род.

Количественная сторона не является специфическим показателем в использовании сниженной лексики. Более того, текст Сказа о Федоте-стрельце построен таким образом, что на фоне литературной речи диалектное слово становится центральным, вбирает в себя основную мысль, создает сложный подтекст. Диалектизмы в тексте Филатова многочислены. С одной стороны (со стороны писателя), это происходит за счет отбора выразительных средств, использования разных видов сниженной лексики; с другой (со стороны читателя) — само понятие «понятности» меняется.

Дело, очевидно, в том, что иллюзию понятности создает хороший контекст. Современному читателю достаточно уловить общее содержание сказанного, «аудировать» текст.

Для нас совершенно ясно, что наблюдения за народностью языка художественной литературы должны развиваться в направлении расширения проблемы до разговора о специфике представления народности через язык в современной литературе. Целесообразно начать такое описание через конкретные наблюдения, связанные с определенными писательскими именами и определенным кругом текстов.

Предположительно уточнению подлежат такие положения: функции народно-разговорных элементов современного художественного текста; номенклатура народно-разговорных элементов художественной речи, их статус в тексте, возможности разграничения, взаимозаменяемости и т.п.; соотношение этих элементов в речи героев и авторской речи, в несобственно-прямой речи, в связи с этим выделение предпочтительных типов контекстов, характерных для указанных видов речи; наблюдения за спецификой авторского кодирования народно-разговорных элементов и особенностями их декодирования современниками, коррекцией между этими явлениями; рассмотрение фактов семантического приращения, ментальности НРЭ в художественном тексте; проблема соотношения народности художественного текста и возможности его перевода и т.д.

2.4. Функции сниженной лексики

Вопрос о выражении просторечности в языке Л. Филатова требует многоаспектного и комплексного подхода, который невозможен без выделения составляющих. Важны общая постановка проблемы и рассмотрение функций сниженной лексики в его текстах.

Сниженная лексика в его произведении полифункциональна и выполняет моделирующую, характерологическую, номинативную, эмотивную, кульминативную, эстетическую, фатическую, иногда – метаязыковую функции.

Функция моделирующая – передача подлинной народной речи – обеспечивает в художественной литературе реалистический метод. Причем стилизации – это изображение, например, диалекта путем отбора некоторых характерных его свойств и введение их в речь героев. Удачен ли такой отбор? Существует лингвистика кодирования (в данном случае – позиция писателя) и лингвистика декодирования (позиция читателя), в современной ситуации они далеко не однозначны. Наш читатель лингвистически очень мало образован. Соотнести говор и территорию его распространения, распознать по речи жителя определенного региона, кроме узких специалистов, неспособен никто. Как подметила Е.Ф. Петрищева, “по говору узнают своего только земляки”. Читатель в большинстве делит речь на правильную (литературную), неправильную (деревенскую) и "блатную". Это не освобождает писателя от точности в передаче особенностей диалектной, просторечной или жаргонной речи. Сниженная лексика в речи героя служит для его характеристики: социальной (речь крестьянина; речь любого деревенского жителя; речь или необразованного малокультурного человека, или человека из народа, несущего глубинное национальное мироощущение и т.д.); по территориальной принадлежности (речь человека, родившегося и выросшего в какой-либо определенной местности); индивидуальной характеристики речи. Часто эти подзначения в диалектизме синкретичны.

Прием отчуждения используется преимущественно в авторской речи. При прямом отчуждении указывается источник диалектизма.

При косвенном отчуждении литературное слово выделяется графически (кавычки, курсив и т.д.) или объясняется в сносках, через синоним литературного языка или во вставной конструкции.

Моделирующая – основная функция сниженной лексики народно-разговорных слов, остальные вторичны по отношению к ней. Моделирующая функция рассматривается и как основная функция языка, служащая воссозданию окружающего мира через вторую сигнальную систему, иначе – функция отображения.

Номинативная функция – основная функция лексического уровня. Особое значение она приобретает в сниженной лексике через этнографизмы – слова, обозначающие специфические для культуры региона предметы и явления, не переводимые на литературный язык.

Эмотивная функция – передача через сниженную лексику субъективного отношения к сообщаемому как героем, так и автором произведения.

Кульминативная функция – функция привлечения к слову внимания читателя. Осуществляется, во-первых, через прием нарушения цельности графического образа слова, т.е. отступления от правил орфографии или грамматики – фонетические и словообразовательные или грамматические диалектизмы. Во-вторых, через введение в текст слов, чужеродных системе литературного языка, т.е. лексических диалектизмов.

В классической литературе обычно использовался ограниченный круг таких лексем [34], в современной же литературе он значительно расширен и непредсказуем для отдельного автора и произведения.

Кульминативная функция осуществляется через контексты, которые бывают однородными (диалектно-просторечно-разговорными, обычно в речи персонажей), контрастными (например, сопоставление диалектизмов с высокой, устаревшей лексикой у Л. Филатова, что создает эффект иронии) и сфокусированными, когда сниженная лексика выделяется, противопоставляется лексике литературного языка (прием стилистического контраста).

Эстетическая функция связана со вниманием к сниженной лексике как слову, обладающему особыми свойствами по сравнению с литературной лексикой (иногда ее понимают широко, противопоставляя моделирующей функции как основную функцию художественного текста, передающего не существовавшие, а выдуманные события (см. М.Н. Кожина).

Сниженная лексика может являться ключевыми словами произведения, выноситься в заголовки. Художественный текст может углубить значение сниженной лексики, создать ей второй семантический план.

С эстетической функцией пересекается метаязыковая функция сниженной лексики – сосредоточение внимания читателя на слове как таковом.

Фатическая функция (индикативная, опознавательная) сниженной лексики связана прежде всего с особым образом автора – человека из народа, близкого своим героям и читателю, не чурающегося диалектного слова.

В авторской речи обычно употреблялись диалектные слова для создания местного колорита и при этом как бы отчуждались. В современной литературе вообще отчуждение очень редко.

Чаще автор прием отчуждения использует по отношению не к сниженной лексике, а к ее соответствиям из научной или литературной речи.

«Историческая эволюция любого литературного языка может быть представлена как ряд последовательных «снижений», варваризаций, но лучше сказать – как ряд концентрических развертываний», – так известный ученый В.С.Елистратов отмечает регулярность этого явления, сопровождающего конец всякой стабильной эпохи: создается ощущение, что общество и нация теряют ценности и нравственные ориентиры и, соответственно, язык – ориентацию в поле стилей» [6,   с.57].

О том, что русский язык засоряется различного рода сниженной лексикой, твердят практически все русскоязычные газеты последнего времени, точнее сказать, не говорит об этом лишь ленивый. Не отстают от них и лингвисты, которым небезразлична судьба родного языка [12; 2]. Одним из «каналов» появления лексики со сниженной стилистической окраской являются окказиональные образования, называемые иногда индивидуально-авторскими.

На страницах газет индивидуально-авторские образования занимают особое место. Чаще всего – это результат игры со словом. Причем  неузуальное словообразование наблюдается во всех сферах, кроме деловой. Данное явление связано сегодня с особой раскрепощенностью газет. Поэтому нынешнее время можно назвать "веком окказионализмов".

Начало XXI века отмечено возросшим интересом лингвистов к живой русской речи, благодаря мене идеологического строя, открывшей путь демократизации всех слоев жизненного пространства социума. Подобный интерес к лексике нестандартной, замалчиваемой в эпоху политики государственного пуризма, обусловлен также проникновением некодифицированного экспрессивного материала в СМИ, когда по частотности употребления, степени функциональной активности он оказывается способным конкурировать с традиционными литературно-языковыми средствами. Искусственное отрешение подобного пласта современного русского языка равносильно сознательному идеологическому вмешательству в течение инновационных процессов ибо, по словам И. А. Бодуэна де Куртенэ, «мы не вправе переделывать русский язык. Мы не вправе скрывать из него то, что в нем действительно есть и что в нем бьется интенсивною жизнью».

Итак, обращение к проблеме внелитературных составляющих представляется весьма актуальным, ввиду тех процессов, которые активно протекают в языке. Это активизация разговорной речи, расширение сфер ее функционирования; активный процесс фиксации сниженных языковых структур  художественной прозой, теле- и радиопрограммами.

Актуальной для современной лингвистики стала проблема разграничения понятий арго-жаргон-сленг [6]. Требуют уточнения и дефиниции этих понятий, т. к. границы между этими тремя языковыми стратами становятся все более зыбкими. Е.А. Лукашенец [4, с. 62] призывает вообще отказаться от этих традиционных для социолингвистики понятий и ограничиться двумя универсальными для всей социально маркированной лексики терминами – социолект и социолектизм, считая, что они сохраняют экспрессивно-оценочные коннотации традиционных терминов, но при этом структурируют однородные социально означенные дифференциации словарного состава языка.

Однако следует помнить о противоречивости культуры [20, с. 61-66]. На сегодняшний день существует настолько запутанная терминология, что разобраться в ней крайне сложно: арго (арготизм), жаргон (жаргонизм), интержаргон, общий жаргон, жаргонизированная лексика, жаргонная лексика, сленг (сленгизм), сниженная разговорная лексика, экспрессивная лексика ненормативного употребления и др.

Авторы учебного пособия «Русский язык и культура речи» [16] определяют данные понятия в качестве синонимичных. По их мнению, все то, что называется жаргоном, или арго, или сленгом, или социальным диалектом, находится за рамками современного русского литературного языка и, соответственно, не подлежит нормализации, а напротив, относится к области ненормативных языковых проявлений. Любой социальный диалект имеет узкую сферу распространения, ограничен территориально и связан временем своего существования. Причем большинство жаргонизмов обладает размытой семантикой: даже члены одной социальной группы могут понимать одно и то же слово по-разному; и данное слово способно обозначать разные понятия для представителей разных социальных групп.

Л. И. Скворцов [17, с. 82)]  считает, что жаргоны принадлежат относительно открытым социальным и профессиональным группам людей, объединенных общностью интересов, привычек, занятий, социального положения и т. п.

Социальные жаргоны возникают на основе литературной лексики чаще всего путем переосмысления ее, когда или отсутствует однословное профессионально-терминологическое наименование, или появляется потребность ярче, эмоциональнее передать представление о предмете [24, с.226].

Совокупность языковых особенностей, присущих [1, с. 47-52] какой-либо социальной группе – профессиональной, сословной, возрастной – в пределах той или иной подсистемы  национального языка в лингвистике именуется социолектом. Данный термин удобен для обозначения разнообразных и несхожих друг с другом языковых образований, обладающих общим объединяющим признаком: обслуживание коммуникативных потребностей социально ограниченных групп людей.

Социолекты не являют собой целостных систем коммуникации. Это именно особенности речи – в виде слов, словосочетаний, синтаксических конструкций. Основа социолектов – словарная и грамматическая – практически не отличается от характерной для данного национального языка.

«Специальная», «профессиональная» лексика, хотя и представляется непрофессионалам по большей части сугубо книжной, не может не употребляться специалистами и в неофициальном, разговорном общении. Тем более, что не всегда просматривается четкая граница между «официальным» и «неофициальным» наименованием. Но «лицо» социально-профессионального диалекта определяет не «специальная», а специфическая разговорная лексика, отражающая не только реалии профессии и социального положения той или иной группы людей, но и свойственные этой группе взгляды на жизнь, убеждения, а также «языковые вкусы». Когда имеют в виду подобного рода лексику, то говорят о жаргонах и арго.

Жаргон – достояние «открытых» социально-профессиональных групп: школьников, студентов, врачей, спортсменов. Как эти группы не изолированы от общества, так и жаргон не является средством изоляции от «непосвященных», а только отражает специфику быта, занятий.

Арго, в отличие от жаргона, является достоянием замкнутых, стремящихся к обособлению социально-профессиональных групп и призвано служить одним из средств этого обособления. Поэтому для арго характерна искусственность, условность, которая должна обеспечить тайность общения, принятые в определенной среде и непонятные остальной части общества способы словесного общения.

Наряду с этими терминами получило распространение и слово «сленг» (слэнг). «Приходится констатировать, – отмечает А. И. Горшков, – что в употреблении этих трех слов в качестве терминов нет строгой последовательности и однозначности, как нет четких границ между обозначаемыми этими терминами явлениями» [3, с.223].  «… В жаргоне преобладает выражение принадлежности к [данной] группе, в арго – языковая маскировка содержания коммуникаций».  Причины существования арго  обусловлены потребностью в удовлетворении экспрессии и наличие элементов магического отношения к миру.

Термин сленг более характерен для западной лингвистической традиции. Содержательно он близок к тому, что обозначается термином жаргон.

Жаргон как маргинальная система отражает все закономерности системы нормативной, в т. ч. когнитивную и прагматическую организацию языкового материала. Прежде всего это стилистически сниженные слова и выражения родного языка, стоящие как бы особняком, или такие, которые «пытаются скрывать неприятные истины и способствовать успеху говорящего или же успешному продвижению того вопроса, дела, продукта, который говорящий представляет путем вербальной манипуляции, жертвой которой оказываются читатели и слушатели» [18, с.336].

Словарь русского языка уравнивает семантически и социально понятия «арго» и «жаргон»: арго (лингв.). Условный язык какой-либо небольшой социальной группы, отличающийся от общенародного языка лексикой, но не обладающий собственной фонетикой и грамматической системой; жаргон [ 19, с. 44]; жаргон (лингв.). Условный знак какой-либо небольшой социальной группы, отличающейся от общенародного языка лексикой, но не обладающий собственной фонетикой и грамматической системой; арго [19, с. 472]. Термин «сленг»/«слэнг» словарем не зафиксирован.

Арго является одним из самых «синкретических» феноменов языка: в нем собраны язык (со всеми экстралингвистическими средствами), быт, социальные отношения, социальная и индивидуальная психология и культура.

В. Елистратов, автор «Словаря русского арго», под арго предлагает понимать «систему словотворчества, систему порождения слов, выражений и текстов, систему приемов поэтического искусства … поэтику, разновидность поэтики… инвариантную систему порождения многочисленных вариантов…» [7, с. 581]. При этом в языковой поведенческой культуре человечества необходимо различать два социально-культурных фактора: 1) наличие разделения труда на уровне осознанных цеховых корпораций; 2) наличие интеграционных процессов на основе товарообмена.  Именно арго является языковым отражением потребности людей объединяться с различными целями. Чем сильнее внутренние традиции социума, чем более он обособлен от окружающего мира в ключевых для его существования вопросах, тем самобытнее, самостоятельнее арго.

Арготизм содержит в себе не только информацию о быте, но и информацию об отношении арготирующего социума к быту. Это не просто слово с его точным значением, а как бы единица мироощущения.

При соблюдении каких условий возможно вхождение жаргонизмов в литературный язык? О. Б. Трубина [25, с. 238-239] видит этот путь следующим: корпоративный жаргон – общий жаргон (интержаргон) – просторечие – разговорная речь – литературный язык. На этапе «разговорная речь – литературный язык» слова проходят «зону нейтрализации»: перестают выполнять креативную функцию, маркирующую функцию; расширяется сфера употребления, слово становится известным большинству носителей языка, входит в язык художественной литературы, язык СМИ, публицистики. Но яркий стилистический «шлейф» остается за словом до следующего этапа. При вхождении в разговорную речь жаргонизм окончательно формирует свое семантическое поле, происходит грамматическая и семантическая трансформация слова (изменение парадигмы). Автор выделяет следующие семантические особенности жаргонизмов: 1) наличие в семантике слова семы, указывающей на сферу употребления; 2) семантическая трансформация; 3) несвободное значение; 4) обязательная эмоциональность, экспрессивность и оценочность (пейоративная).

Любой язык национально маркирован, т. е. кроме социальной природы в нем необходимо выделять и конкретное этнолингвистическое проявление. В языке социально отражается и национально воспроизводится процесс создания материальных и духовных ценностей народа.

Но не все разновидности национального языка, в частности русского,   имеют одинаковый статус, с точки зрения прогресса и вклада в мировую цивилизацию, и способны с достаточной полнотой отражать  ценности культуры. Лишь литературный язык  в состоянии стать «сокровищницей отражения всей материальной и духовной культуры народа» [25 , с. 121].

С этой точкой зрения трудно не согласиться,  однако жаргонология весьма успешно расширяет рамки лингвистической имманентности и является показателем и социальной полноценности самого языка, и степени свободы гуманитарной мысли, которая естественным образом зависит от духовной раскрепощенности общества, допускающего в принципе литературно-жаргонную диглоссию, что само по себе  является знаком культурной зрелости этого общества, толерантного по отношению к альтернативному личностно-языковому или социально-групповому самовыражению [21, с.176].

На языковую ситуацию конкретного региона в наибольшей степени влияет общий сленг (интержаргон, по Л. И. Скворцову), который не ограничен ни социальными, ни групповыми рамками. Общий сленг – это своеобразная корзина, которая наполняется за счет элементов различных социолектов, откуда они, распространяясь в устной речи, попадают в язык средств массовой коммуникации (газеты, радио, телевидение) и,  функционируя в одних текстах с литературной лексикой, претендуют на получение статуса общелитературности [ 15, с.6].

Сленг, жаргон, брань, вульгаризм – все эти стилеоформленные личностью говорящего образования предопределяют все-таки творчество духа, поэтику вербальных и невербальных жестов.

Субкультура, как бы к ней ни относиться, - составная часть культуры социума. Она имеет достаточно широкую среду обитания и немалое представительство. Непривычную для радетелей чистоты русской культуры позицию обозначил В.С.Елистратов, который считает необходимым «вывести изучение арго из рамок социолингвистики на более широкое и плодотворное поле лингвокультурологии и лингвофилософии» и рассматривать арго как «единицу взаимодействия языка и культуры», а отдельный арготизм – «как коллективную языковую интерпретацию кванта культуры» [5].

Опыт углубленного изучения жаргонов (дискурсивное освоение, вхождение в синонимические отношения со словами литературного языка, приближение к адресату как коммуникативная стратегия «публичного» адресата и др.) оказывается весьма полезным для лингвокультурологических оценок и обобщений.

Рассмотрение языка как проявителя особенностей социальной жизни, внимание к реальному говорению реальных людей, к их речевой деятельности предполагает изучение такого образования, как жаргон.

Одной из заметных тенденций последнего времени, видимо, следует считать усиленное проникновение в жизнь человека слов со сниженной окраской, таких, как жаргонизмы, вульгаризмы, различного рода бранные слова. Ученые отмечают, что эта тенденция совпадает с теми изменениями, которые претерпел русский язык после 1917 года. Закономерность подобного рода была отмечена в языках, народы которых переживали  смену общественного строя. Почему вдруг образовался такой слой лексики? По утверждению С.Г.Тер-Минасовой [22], «язык улицы», грубый, вульгарный, служил подтверждением правильной, «революционной» классовой принадлежности, а правильный литературный язык выдавал «гнилую интеллигенцию» и «проклятую буржуазию». И предлагалось оправдание – «идеологическая основа».

Поток жаргонизмов, брани, нецензурных выражений, грязных и грубых слов появляется на страницах газет, журналов, художественной литературы. А о речевой коммуникации даже и говорить не приходится. Думается, это отражение социокультурных явлений в обществе. Отчего это происходит?  В качестве объяснения можно предположить ложно понятую свободу вообще и свободу слова в частности – как бы вид протеста против   запретов тоталитаризма, с одной стороны; с другой -–влияние "новых русских» или подыгрывание им (этот новый класс составили люди не слишком образованные, но баснословно разбогатевшие, чрезвычайно активные и влиятельные. От их прошлого (да и настоящего) – мода на приблатненный, иногда воровской жаргон [ 22].

Субстандартное общение – это общение на сокращенной социальной дистанции [ 10, с.263]. Таким образом, жаргон – часть экстралингвистической реальности, которая соответствует стратам (факторам) социолекта. Социолект – термин, служащий «для обозначения коллективного, или группового, языка», это «инвариантный признак социально маркированных подсистем языка», «набор языковых кодов, которыми владеют индивиды, объединенные какой-либо стратой» [8, с.87, 88]. К ведущим стратам социолекта относятся пол, возраст, место рождения и место проживания, уровень образования, специальность. 

Меняются возрастные показатели – на смену одним приходят другие жаргонизмы, «взрослые» и отвечающие критериям мира больших людей.

 «Самая большая беда, обозначившаяся в ХХ веке, - считает В.В.Колесов, - заключается в утрате высокого стиля… исчезновение высокого стиля привело к тому, что вульгарный низкий стиль занял место среднего, традиционно являвшегося источником поступления в литературный язык нормативных элементов системы (средний стиль заместил высокий); произошло то, что Д.С.Лихачев назвал «внедрением в подсознание воровской идеологии», поскольку широким потоком в нашу обычную речь хлынули экспрессивные формы воровского, вообще криминального происхождения [ 11, с.151].

О «беде» можно говорить в структурах риторического мышления, а можно постараться разобраться в причинах. Лингвокультурологический, социолингвистический подходы дают возможность не просто «одобрять» или «клеймить», а понять, с одной стороны, неизбежность изменений в области нормы,  с другой – конкретизировать задачи повышения культуры речи.

Взаимодействие социолектов с национальной языковой средой – проблема как лингвистики, так и лингвокультурологии. Активное влияние кодов субкультуры на коды культуры социально «возвышает» первые и «размывает» содержание вторых. Интерпретируя единицы субкультуры как «важные языковые доминанты российской действительности» [13, с.85], исследователи основываются на реальных фактах повседневной жизни, анализ которых показывает, что возрастной страт «превышает» страт национальности: старший  возраст по отношению к субкультуре семиотически не маркирован, средний возраст – мало маркирован (в зависимости от страта «специальность» и «образование»), речевое поведение молодежи находится в сильной зависимости от стереотипов массовой культуры.

Заключение

Итак, как показало проведенное исследование, язык неизменно выполняет своё важнейшее назначение — служит средством общения. Изменения в языке происходят постоянно. Но они не всегда заметны в течение жизни одного поколения. Русский литературный язык выступает в неразрывном единстве двух ипостасей, обеспечивающих его жизненность, самосохранение и развитие. Это – слово, воплощённое в определённых текстах. Это – совокупность его активных носителей, способных понимать, хранить, передавать эти тексты и создавать новые.

Объектом нашего исследования являлось произведение Л. Филатова «Сказ про Федота-стрельца, удалого молодца». Целью данной работы являлось выявить особенности использования сниженной лексики в данном произведении.

Изучение словарного состава русского языка вообще и лексики его неформальных вариантов в частности в последнее десятилетие ХХ века получило беспрецедентный импульс.  Однако практически все исследователи отмечают, что опубликованные в последнее время источники дают разнородный и разнокачественный материал.

В общеупотребительном языке сегодня наблюдается мощный наплыв сниженных лексем. Сегодня не центробежным, а центростремительным оказывается движение лексических и стилистических потоков в языке и культуре; не литературный язык, нормированный и кодифицированный, идущий от Пушкина и закрепленный в академических словарях, концентрическими кругами развертывается в национальном языке, а напротив, от окраин к его центру стягиваются лексика (прежде всего) и грамматика. Это может быть вызвано тем, что в общеупотребительном языке на определенном историческом этапе его развития ощущается некий вакуум, некая неадекватность номинативных средств реальности, что требует заполнения и компенсации.

Понятие сказа в литературе трудноописуемо именно из-за его прямой связи с самой распространённой и необходимой формой человеческой деятельности – речью. Сказ обозначает то, что рассказано, передано от человека к человеку. Неслучайность избрания этой формы Л. А. Филатовым являет собой некое изобличение, он иронизирует по поводу словесного имиджа героя.

Кто, если  не  царь, должен говорить на литературном русском языке? Когда он обращаются к героям, которых можно назвать носителями просторечной лексики (Федот, Маруся, Нянька…), употребление нелитературных форм объясняется контекстом, но он отдаёт приказания генералу (казалось бы, человеку, близкого ему круга), совершенно не задумываясь о том, КАК и ЧТО он говорит.

Больше того, царь говорит с послами из других стран, тоже употребляя просторечные лексемы.

Возможно, таким образом Л. Филатов высмеивает наших современных политиков, которые зачастую не просто употребляют просторечные выражения и формы, но даже не считают нужным следить за своей речью. Вероятно, автор сказа использует просторечные лексемы и стилизации под них (одним словом, экспрессивную лексику), стремясь к совершенствованию человека и его словесного облика посредством осмеяния противоположного.

Л. Филатов в своём произведении вложил просторечные лексемы либо слова и формы, стилизованные под просторечную лексику в уста почти всех героев. Исключение составили два героя: главный герой произведения – Федот, и генерал.

В русском национальном фольклоре (а данное произведение представляет собой стилизацию под фольколрное произведение) считается традиционным то, что главный положительный герой является представителем простого народа, как правило, использующим просторечную лексику. Но в данном сказе                  Л. Филатова ситуация несколько иная: главный герой, как говорится, «человек из народа», является положительным, но во всём произведении он не произносит ни одного слова, выходящего за рамки русского литературного языка (разве что иногда просто повторяет просторечные лексемы, которые только что были использованы кем-либо из других персонажей).

С другой стороны, Федот говорит на обычном, «незаметном» языке, на котором говорим все мы, он не использует в своей речи экспрессивно окрашенной лексики. Возможно, преследуя цель разоблачить невежество политиков и других высокопоставленных лиц, Л. Филатов оставил Федота героем ни положительным, ни отрицательным; в сказе он не совершает ничего плохого, но и ничего хорошего, он говорит на литературном русском языке, но его нельзя отнести ни к носителям «высокого стиля», ни к носителям просторечной лексики…

Вообще, просторечная лексика (а тем более стилизация под неё), являясь экспрессивной в художественном тексте, может служить либо для выражения какого-то особого смысла, либо для большей эмоциональности сказанного.

Творчество Л. Филатова связано с народом, его можно и должно рассматривать как выражение квинтэссенции народности в современной литературе.

Прежде всего просторечность у Филатова представлена через естественную, ненавязчивую передачу народного мировосприятия. Оно проявляется во всем: в высвечивании определенных элементов сюжета, акцентах на теме семьи, патриархального быта и патриархальных отношений, и в авторской их оценке. Это народное миропонимание жизни тесно связано с элементами фольклора: использованием пословиц, поговорок, присловий и быличек; описанием обрядов, обычаев, поверий и суеверий, примет.

Народная языковая основа художественного творчества предполагалась как одна из основных составляющих народного искусства уже на начальном этапе становления понятия.  Само же стремление к передаче народной речи началось, по-видимому, одновременно с зарождением русского литературного языка.

Да, безусловно, Филатов где-то воскрешает забытое, но в основном передает живую народно-разговорную речь. И вносит что-то свое. Практически разграничить диалектное слово и авторское, просторечное, жаргонное невозможно.

Вопрос о выражении просторечности в языке Л. Филатова требует многоаспектного и комплексного подхода, который невозможен без выделения составляющих. Важны общая постановка проблемы и рассмотрение функций сниженной лексики в его текстах.

Изучая лексику русского языка, мы обогащаем свой словарный запас, повышаем речевую культуру, расширяем познание окружаю­щей действительности. В этом отношении неоценимую помощь оказывают нам сло­вари русского языка.

Ученые-лингвисты бережно собирали и собирают слова и фразео­логизмы и издавали и издают их в специальных книгах-словарях. Еще в XIX в. были составлены словари русского языка: «Словарь Академии Российской» и «Толковый словарь живого великорусского языка» В. И. Даля.

Русский язык относится к числу наиболее богатых и развитых языков мира.

В настоящее время русский язык, в связи с его богатством и общественной значимостью, стал одним из ведущих международных языков. Многие слова русского языка вошли в словарный фонд иностранных языков.

Список литературы

1. Беликов В.И., Крысин Л.П. Социолингвистика: Учебник для вузов. – М.: Рос. Гос. Гуманит. Ун-т, 2001. – 439 с.

2. Введенская Л.А. и др. Русское слово. Факультативный курс «Лексика и фразеология рус. яз.». Изд. 2-е, перераб. М.: Просвещение, 2002. - 144 с.

3. Войлова И. К. Живые формы языка как стилеобразующий фактор художественного текста.//Язык. Система. Личность – Екатеринбург, 1998.

4. Горбаневский М.В.,Караулов Ю.Н.,Шаклеин В.М. Не говори шершавым языком. М.: Галерия, 1999.

5. Горшков А.И. Лекции по русской стилистике. – М.: Изд-во Литературного института им.А.М.Горького, 2000. – 272 с.

6. Диалог культур в аспекте проблем обучения в высшей школе: Материалы конференции. – Луганск, 2001. – 218 с.

7. Елистратов В.С. «Сниженный язык» и «национальный характер» //Вопросы философии. – 1998. -  № 10 - с.57.

8. Елистратов В.С. Московское арго. – М., 1994. – с.672.

9. Елистратов В.С. Словарь русского арго ( материалы 1980-1990-х гг.) – М.: Русские словари, 2000. – 694 с.

10. Ерофеева Т.И. Социолект в стратификационном исполнении // Русский язык сегодня – И.: Азбуковник, 2000. – с.87, 88.

11. Земская Е.А. Активные процессы современного словопроизводства. Русский язык конца ХХ столетия (1895-1995). – М.: Языки русской культуры, 1996. – 477 с.

12. Карасик В.И. Язык социального статуса. – М.: ИТДГК «Гнозис», 2002. – 333 с.

13. Колесов В.В. Жизнь происходит от слова. – СПб: Златоуст, 1999. – 368 с.

14. Костомаров В.Г.  Языковой  вкус эпохи. - СПб., 1999.

15. Литература. Краткий справочник школьника. – М., 1997. С.128.

16. Лукьянова Н. А. Экспрессивная лексика разговорного употребления. Проблемы семантики. – Новосибирск, 1986.

17. Мокиенко В.М., Никитина Т.Г. Большой словарь русского жаргона. – СПб.: Норинт, 2001. – 720 с.

18. Мокиенко В.М., Никитина Т.Г. Фразеология в контексте субкультуры // Фразеология в контексте культуры. – М .: Яз.я.культуры, 1999.

19. Никитина Е.И. Русская речь: Учеб. пособие  /Науч. ред. В.В. Бабайцева. – М.: Просвещение, 2003. – 192 с.

20. Русистика: Сб. научных трудов. – Вып. 1. – К.: Изд-полдиграфич. Центр «Київський університет», 2001. – 115 с.

21. Русский язык и культура речи: Учебник для вузов. – М.: Высшая школа; С-Пб: Изд-во РГПУ им.А.И.Герцена, 2002. – 509 с.

22. Русский язык. Энциклопедия. – М., 1979.

23. Скворцов Л.И. Жаргоны //Русский язык: Энциклопедия. – М., 1978. – С. 82.

24. Словарь и культура русской речи: К 100-летию со дня рождения С.И.Ожегова. – М.: Индрик, 2001. – 560 с.

25. Словарь русского языка: в 4-х т. / АН СССР, Ин-т русского языка. – М.: Русский язык, 1981-1984.

26. Соболева И.А.. Язык СМИ как вектор внутриязыкового развития // Социолингвистика: ХХ1 век. – Луганск: Знание, 2002. – 296 с.

27. Ставицкая  Л. Социокультурные аспекты украинской жаргонологии //Динамизм социальных процессов в постсоветском обществе: Материалы международного семинара. – Луганск: Луганский гос.пед ун-т им. Т.Шевченко, 2000. – 294 с.- С.174-181.

28. Тер-Минасова С.Г. Язык и межкультурная коммуникация – М.: Слово/Slovo,  2000. - 624 c.

29. Уздинская Е.В. Семантическое своеобразие современного молодежного жаргона// Активные процессы в языке Ии речи. Сб.Научных трудов. – Саратов: Изд-во Саратовского ун-та, 1991. – С.24-28.

30. Филатов Л. А. Сказ про Федота-стрельца,  удалого молодца. // Юность - М., 1987.

31. Фомина М.И. Современный руський язик. Лексикология. Учебник. – М.: Высшая школа, 2001. – 415 с.

32. Язык и культура // Международная научная конференция (Москва, 14-17 сентября 2001): Тезисы докладов. – М., 2001. – 368 с.