Христианская духовность в современной России
Содержание
Введение
1. И.А. Ильин о христианской
культуре
2. С.Н. Булгаков о
христианском социализме
3. Проблема возрождения
христианской духовности в современной России
Заключение
Список литературы
Введение
Дело том, что христианское человечество переживает глубокий
религиозный кризис. Широкие слои людей утратили живую веру и отошли от
христианской церкви. Но, отойдя от нее, многие не остались к ней безразличны;
они усвоили себе настроение отчужденности, осуждения и вражды. У одних эта
вражда - холодная и пассивная; у других эта вражда - волевая и организованная,
но сравнительно корректная; у третьих - это есть фанатическая ненависть,
принимающая форму гонений. Различие между этими группами не глубокое и не
принципиальное: все они образуют единый фронт взаимного молчаливого понимания,
сочувствия и даже - тайное или явной - поддержки.
Таким образом, в пределах самого христианского человечества,
оставляя в стороне иные религии - конфуцианскую, буддийскую, магометанскую и
др. - образовался широкий антихристианский фронт, пытающийся создать
нехристианскую и противохристианскую культуру. Это явление не новое. Двадцатый
век, вслед за девятнадцатым, только проявляет уже назревавшие процессы и как бы
подводит им итоги. Процесс обособления культуры от веры, религии и церкви
начался давно и совершается уже в течение нескольких столетий: давно уже
медленно нарастала и крепла в Европе и в Америке светская культура,
"секуляризованная", и процесс этой секуляризации ведет свое начало
еще от эпохи Возрождения (13-15 век).
Цель работы – изучить важнейшие характеристики христианской
культуры.
Задачи работы – охарактеризовать учение И.А. Ильина о
христианской культуре; представить общую характеристику учения С.Н. Булгакова о
христианском социализме; изучить проблему возрождения христианской духовности в
современной России.
1. И.А. Ильин о христианской культуре
Все, что произошло в мире в двадцатом веке и продолжает
совершаться и ныне, свидетельствует о том, что христианское человечество
переживает глубокий религиозный кризис. Широкие слои людей утратили живую веру,
и отошли от христианской церкви. Но, отойдя от нее, многие не остались к ней
безразличны; они усвоили себе настроение отчужденности, осуждения и вражды. У
одних эта вражда - холодная и пассивная; у других эта вражда - волевая и
организованная, но сравнительно корректная; у третьих - это есть фанатическая
ненависть, принимающая форму гонений. Различие между этими группами не глубокое
и не принципиальное: все они образуют единый фронт взаимного молчаливого
понимания, сочувствия и даже - тайное или явной - поддержки.
Таким образом, в пределах самого христианского человечества,
оставляя в стороне иные религии - конфуцианскую, буддийскую, магометанскую и
др. - образовался широкий антихристианский фронт, пытающийся создать
нехристианскую и противохристианскую культуру. Это явление не новое. Двадцатый
век, вслед за девятнадцатым, только проявляет уже назревавшие процессы и как бы
подводит им итоги. Процесс обособления культуры от веры, религии и церкви
начался давно и совершается уже в течение нескольких столетий: давно уже
медленно нарастала и крепла в Европе и в Америке светская культура,
"секуляризованная", и процесс этой секуляризации ведет свое начало
еще от эпохи Возрождения (13-15 век).
В первые полтора тысячелетия после Рождества Христова многое
и притом основное обстояло совсем иначе. Потому ли, что души людей были
доверчивее и цельнее, менее сложны и разнообразны (менее дифференцированы),
более инстинктивны и иррациональны и потому более скромны и духовно робки;
потому ли, что божественность Евангельского откровения воспринималась
непосредственнее, острее и глубже; потому ли, что человек чувствовал себя не
господином природы, а ее зависимой и беспомощной жертвой; потому ли, что жизнь
на земле была более скудна, неустроенна и, со стороны природы, более угрожаема,
- но только в ту эпоху люди воспринимали религию, как центр духовной жизни, как
ее главный, а, может быть, и единственный источник. Хранительницей же этой
религии была для них христианская церковь.
За последние четыре века и, в особенности, за последние два
века (18 и 19) - это положение дел в душах сильно изменилось. Проследить этот
процесс исторически я здесь не могу; это дело сложного и детального
изображения. Уже конец средневековья несет в себе его предвестники и начатки.
Последствия же этого процесса пожинают современные нам поколения.
Европейская культура 19 века есть по существу уже светская,
секуляризованная культура: светская наука, светское искусство, светское
правосознание, светски осмысливаемое хозяйство, светское восприятие мира и
объяснение мироздания. Культура нашего времени все более обособляется от
христианства; но не только от него, - она вообще утрачивает религиозный дух, и
смысл, и дар. Она не перешла ни к какой новой религиозности; она не обратилась
даже и к поискам новой. Отделившись от христианства, она ушла в безрелигиозную,
безбожную пустоту. Человечество не только перестает вынашивать, растить и
беречь церковно-христианский опыт, но не вынашивает и никакого другого
религиозного опыта. Оно отходит от христианства, но не идет ни к чему иному.
Начиная с эпохи французского просвещения и связанной с ним французской
революции, история 19 века представляет собою попытку построить духовную
культуру вне религиозных предрассудков и без, якобы, ненужных предположений
(гипотез) о душе и духе. Постепенно слагается и крепнет культура без веры, без
Бога, без Христа и Евангелия. И христианская церковь во всех своих основаниях
постепенно оказывается вынужденной считаться с этой самостоятельностью новой
культуры. Растет и ширится миросозерцание, обходящееся без Бого-созерцания.
Новая, позитивная наука делает такие исследовательские успехи; эти успехи ведут
к таким практическим и техническим последствиям (медицина, бактериология, пар,
электричество, химия, машины, железные дороги, телеграф, телефон, радио,
авиация), и вызывают к жизни такие общественные явления (машинная,
капиталистическая промышленность, пролетаризация масс, революционное движение);
и все это вместе взятое до такой степени изменяет строение, интересы, вкусы и
потребности человеческой души (душевный уклад нового горожанина, пролетария,
массового чиновника, интеллигента и полу-интеллигента), - что христианская церковь,
с присущим ей глубоким консерватизмом в учении (догмат!), в организации
(канон!), в молитве (обряд!), не находила и не находит в себе достаточной
творческой инициативы и гибкости для того, чтобы по-прежнему удержать за собою главный
авторитет в вопросах человеческого знания и действия, в вопросах культурной
теории и практики. И вследствие этого человек нового европейского уклада души
все более отчуждается от вечных истин христианства, разучается созерцать их,
привыкает обходиться без них, религиозно мертвеет, умственно и нравственно
вырождается и идет навстречу невиданному еще в истории человечества культурному
кризису.
В средние века христианская церковь духовно вела за собою
христианское человечество и оставалась его высшим авторитетом. Ныне она его за
собою не ведет. Современное человечество влечется другими силами и притом
такими, которые сами оторвались от, христианства и от религиозности вообще. Эти
силы не ищут Божественного, от Божественного не исходят и Его не осуществляют;
мало того ныне они вступили в ожесточенную кровавую борьбу с Божественным
началом, с христианскою церковью и вообще со всякою верующею человеческою душою[1].
Человечество наших дней идет:
1. Во-первых, за материалистическою наукою, которая,
по-видимому, преуспевает в своей области именно благодаря тому, что отбросила
гипотезу Бога и порвала со всякой религией. Эту науку ведет позитивное
естествознание с его открытиями, немедленно врабатывающимися в жизнь, иногда
перевертывающими все человеческие отношения и весь общественный строй и,
по-видимому, обещающими людям "победу" и "власть" в новых
свирепых войнах на истребление. Техника влечет за собою человека; техника,
которая разрабатывает вопрос о жизненных средствах и совсем не интересуется
высшею целью и смыслом жизни; техника, которая вечно "открывает" и
"совершенствует", но сама работает в полнейшей духовной
беспринципности, нисколько не помышляя ни о едином Совершенстве, ни о
действительном Откровении.
3. В-третьих, современное человечество влечется приобретательскими
инстинктами и хозяйственными законами, которые, властвуют над ним, и над
которыми оно само не властно потому, что утратило в душе своей живого Бога.
Оно попало в тупик капиталистического производства и нашло
из него только один определенный выход - в бездну коммунизма. Оно не понимает,
что ужасен не "капитализм", а безбожный капиталистический строй,
организуемый и поддерживаемый христиански омертвевшими душами и классами; и что
безбожный коммунизм бесконечно страшнее и вреднее безбожного капитализма. И
вот, утратив Бога и Христа, религиозно неустроенная и нравственно
распадающаяся, душа современного человека только и может стать жертвою
приобретательских инстинктов и хозяйственных законов, в том виде, как они сами
проявляются, развертываются и увлекают людей за собою.
4. В-четвертых, современное человечество предается
безрелигиозному и безбожному искусству, которое становится праздным
развлечением и нервирующим зрелищем. Во все времена и у всех народов чернь
требовала хлеба и зрелищ. Но чернь отличается от "нечерни" именно
своим бездуховным, безрелигиозным, низким уровнем. И вот, современное
искусство, светски" освободившее себя от религиозного чувства и чутья,
идет навстречу потребностям современной безбожной массы: мода рождает
модернизм, скука и пресыщенность - нервирующую остроту; кинематограф заменяет
храм; треск и рев радиоаппарата - вытесняют личную культуру музыки и слова. В
искусстве отпадает "третье измерение" - художественности,
священности, предметности; двумерная душа создает двумерное, пошлое, безбожное
искусство и сама становится его жертвою.
Таковы эти четыре силы, увлекающие современное
безрелигиозное человечество. Таковы те пути, по которым оно даже не идет, - а
обсыпается, течет и уносится[2].
2. С.Н. Булгаков о христианском
социализме
Обычно под социализмом понимается экономический строй
общества, в котором отсутствует частная собственность, а следовательно,
средства производства принадлежат либо государству, либо общинам. Ныне же
социализм накрепко связывают с идеологией, причем идеологией тоталитаризма,
принуждения, работы из под палки. Суть булгаковской концепции трех социализмов
как раз и состоит в развенчании незыблемости такой связи. Социализм -
атеистический и материалистический - может быть тоталитарным (и был таковым).
Но социализм может быть и благодатным. Такой, приемлемый для Православия
социализм, Булгаков именует "христианским":
"Основная мысль "христианского социализма"
состоит в том, что между христианством и социализмом может и должно
существовать положительное соотношение. Христианство дает для социализма недостающую
ему духовную основу, освобождая его от мещанства, а социализм является
средством для выполнения велений христианской любви, он исполняет правду
христианства в общественной жизни. Разумеется, насколько социализм проникается
антихристианским духом и отдается чарам первого искушения, он не может быть
соединен с христианством, которое требует прежде всего человеческого сердца. Но
в социализме самом по себе, рассматриваемом как совокупность мер социальной
политики, нет ничего, что бы не соответствовало христианской морали. Поэтому
сама мысль о "христианском социализме" не имеет в себе ничего
противоречивого. Принципиально "христианский социализм" вполне
возможен".
Для христианства, по мысли Булгакова, социализм может и
должен быть формой его социального бытия: "социализм есть лишь средство
для осуществления требований христианской этики". В этом суть
булгаковского "христианского социализма": не самодовлеющая экономика,
не построение земного рая - цели его; христианский социализм - это социальная
форма, сосуд, "мехи новые", в которых сохраняется терпкое вино
христианства.
Небольшое отступление относительно экономической
эффективности социализма. Булгаков дает ключ к решению этого вопроса, говоря о
"религиозной природе социализма". Только религиозный социализм
жизненен и эффективен. Дело в том, что человек, падший, но не потерявший образа
Божия, будет не покладая рук работать либо из-под палки, либо ради
материального благополучия, наживы, либо ради высокой религиозной идеи.
Социализм материалистический никакой высокой идеологии родить не в состоянии,
физическому принуждению препятствуют демократические свободы, а наживаться не
дает общественная собственность. Поэтому стимулов к труду в таком обществе
недостаточно; оно по эффективности не может конкурировать с капитализмом, что и
показал наш советский социализм брежневских времен. Но не так обстоит дело с
социализмом христианским: для верующего работа ради Бога является более сильным
стимулом к труду, чем нажива или палка, и поэтому христианский социализм и эффективен
экономически и благодатен духовно. Но, заметим, и атеистический социализм -
религия. А потому и этот социализм парадоксальным образом оказывается тоже
экономически эффективным. Псевдоидея начинает двигать людьми (хотя и палка
играла здесь не последнюю роль) и они совершают чудеса трудового героизма,
дважды поднимая разрушенное войнами хозяйство России.
Уже сам Булгаков заключал термин "христианский
социализм" в кавычки, ибо прекрасно знал его непростую историю. Имея
основание в Новом Завете и взяв свое начало с апостольской Иерусалимской
общины, христианский социализм бытовал в учении святых отцов о собственности и
богатстве (св. Василий Великий, Иоанн Златоуст, Амвросий Медиоланский и др.), а
также в таком традиционном церковном институте, как монастыри (отметим, что
по-латыни монастырь - "коммуна").
Но в нашем падшем мире высоким социальным идеям
осуществиться очень трудно. Церковь, связав свою судьбу с государством (что
выразилось в "симфонии" между ними), надеялась, что сила
государственной власти поможет защитить Церковь и постепенно привести общество
к подлинно христианской жизни. Однако социальные результаты этой симфонии не
следует переоценивать. Собственность оставалась одной из незыблемых основ
социума, государство продолжало жить по велениям мира сего, стараясь, к
сожалению, использовать Церковь в качестве "министерства идеологии",
которое должно оправдывать существующий порядок вещей. Да и больно уж высок
этот идеал - общения имуществ. Он требует непросто достигаемых христианских
добродетелей терпения и смирения, и, главное, - нелицемерной любви к ближнему.
Иначе говоря, требует подвига, христианства не на словах, а на деле. А подвигом
хотят жить далеко не все.
В результате идея общения имуществ постепенно стала в Церкви
забываться; она начала вытесняться на окраины, стала маргинальной,
перерождалась и деградировала. И вот христианский социализм, не получив
официальной поддержки в Византии и Европе, уходит в полусектантскую среду
(богумилы, табориты, вальденсы, альбигойцы, анабаптисты и пр.), сливается с
профсоюзным движением в Англии, существует как одно из течений протестантской
религиозной мысли, влачит нелегкое существование как глухая оппозиция в
современном католичестве. В России христианский социализм, тускло мерцая в
крестьянской общине, вдруг иногда давал удивительно яркие вспышки (имеется в
виду основанное помещиком Н. Н. Неплюевым Крестовоздвиженское Трудовое Братство,
в котором возродилась на трудовой основе апостольская идея братского
обобществления имуществ).
Но с социализмом происходит и более страшная метаморфоза.
Этим по недоразумению заброшенным чадом Церкви начинает интересоваться мир с
намерением использовать преимущества коллективизма для создания безбедной
жизни. Но в мире им быстро завладевает сатана, который, одев его в красные
атеистические одежды, заставляет служить против Христа. И именно эта,
атеистическая, версия социализма находит свое воплощение в России, осуществив
самые жестокие в истории христианства гонения.
Попутно укажем, что концепция трех социализмов Булгакова
выбивает из рук христиан-антисоциалистов самый главный, "убойный"
аргумент: социализм нашел воплощение в России и привел к неисчислимым бедствиям
для Церкви. Ответ: да, все это так, но реализован был именно атеистический
социализм, являющийся антиподом социализму христианскому. Неудивительно, что
такой социализм, отрицающий Бога и любовь к ближнему, оказался столь
безблагодатен[3].
3.
Проблема возрождения христианской духовности в современной России
Возрождение христианской
духовности должно ослабить роли политического элемента в церкви. И этим должна
раскрыться возможность нового и одухотворенного социального творчества в
христианстве. Мы вступаем в совершенно новую эпоху и совсем по-новому должны
ставиться проблемы единства и вселенскости. В старых постановках этой проблемы
еще чувствовался партикуляризм и провинциализм исторической жизни церкви. Мы
живем в революционную эпоху, и все исторические границы, казавшиеся вечными,
сметаются. Вселенское христианство может быть актуализировано лишь при остром
эсхатологическом чувстве жизни[4].
Христиане думают, что их
разделяет божественная истина. В действительности же разделяет их именно
человеческое, человеческая душевная структура, различия в опыте и чувстве жизни
в интеллектуальном типе. Объективируя свои собственные состояния, люди думают,
что они борются за абсолютную истину. Но когда мы приходим к подлинным
религиозным первореальностям, когда в нас раскрывается подлинный духовный опыт,
мы приближаемся друг к другу и соединяемся во Христе. Православные имеют иное
учение об искуплении, чем протестанты, и можно бесконечно спорить о том, чье
учение более правильно. Но само искупление одно и то же, сама религиозная
реальность едина. Православные имеют иное учение о почитании Божьей Матери, чем
католики: они не приемлют догмата непорочного зачатия. Споры о догмате
непорочного зачатия вызывают разделение и вражду. Но самый культ Божьей Матери,
самый религиозный опыт один и тот же у православных и у католиков. Христианское
сближение не следует ставить ни на почву схоластически-доктринальную, ни на
почву канонически-правовую. Именно на этой почве произошли разделение и раздор.
Сближение прежде всего нужно ставить на почву духовно-религиозную, внутреннюю.
Внешнее от внутреннего пойдет, церковное единство от духовного единения
христиан, от христианской дружбы. Объединяет прежде всего вера в Христа и жизнь
во Христе, искание Царства Божьего, т. е. самая сущность христианства. Ищите
прежде всего Царства Божьего, и все остальное приложится вам. Объединяться
можно на самом искании Царства Божьего, а не на том остальном, что прилагается.
Но в греховном христианском человечестве то, что прилагается, заслонило собой
самое Царство Божие, и оно-то разрывает на части христианский мир. Идея Царства
Божия в христианстве глубже, чем идея церкви, которая есть исторический путь к
Царству Божьему. Идея Царства Божьего эсхатологична и профетична. На ней и
должно быть построено единение. Это не минимум, а максимум, не абстракция, а
конкретность. Перспектива достижения абсолютной полноты и абсолютного единства
есть перспектива эсхатологическая, есть исполнение времен. Но исполнение времен
совершается во времени еще[5].
Заключение
Не подлежит сомнению, что нехристианская культура возможна у
народов нехристианской веры; такова культура ислама, конфуцианства, буддизма,
шинтоизма. Но народы, бывшие долго христианскими и утратившие эту веру, не
приобретя никакой другой, могут делать только напрасные попытки создать
культуру вне веры и Бога. т.е. безбожную культуру. Эти попытки заранее обречены
на неудачу. Из них ничего не выйдет потому, что культура творится не сознанием,
не рассудком и не произволом, а целостным, длительным и вдохновенным
напряжением всего человеческого существа, отыскивающего прекрасную форму для
глубокого содержания; значит — и бессознательными, ночными силами души и,
прежде всего, инстинктом. А инстинкт способен держать и творить форму,
вынашивать глубокие замыслы, вдохновляться, любить и беречь культуру, лишь
постольку, поскольку он приобщен духовности в порядке любви и веры. Вера есть
духовный язык инстинкта. Утратить веру значит повергнуть инстинкт в немоту и
бессилие или же разнуздать его. Поэтому человек без веры — или живет в отрыве
от своего инстинкта, еще не разнуздавшегося до полной бездуховности и
бесформенности (Запад), или же пребывает во власти своего уже разнуздавшегося
инстинкта (большевизм). В отрыве от своих ночных, бессознательных сил человек
будет создавать только плоские, пошлые выдумки, рассудочные выверты, мертвые
трафареты; находясь же во власти своего разнуздания, он создаст только
бесформенный хаос, больные химеры, извращенные сновидения наяву. Ни то, ни
другое не будет культурой; потому что культура начинается там, где духовное
содержание ищет себе верную и совершенную форму.
Список литературы
2.
Иконникова С.Н.
Диалог о культуре. М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2004.
3.
Ильин И.А. О
грядущей России. М.: Юнити, 2000.
4.
Круглова Л.К.
Основы культурологи. СПб: Питер, 2003.
5.
Культурология /
Под ред. А.Ю. Юшенко. М.: СИТИ-Лайт, 2005.
[1]
Культурология / Под ред. А.Ю. Юшенко. М.: СИТИ-Лайт, 2005. С. 80.
[2]
Ильин И.А. О грядущей России. М.: Юнити, 2000. С. 102.
[3]
См.: Булгаков С.Н. Православие и социализм. М.: Просвещение, 2001. С. 90.
[4]
Круглова Л.К. Основы культурологи. СПб: Питер, 2003. С. 112.
[5]
Иконникова С.Н. Диалог о культуре. М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2004. С. 302.