Объединение русских земель
Введение. 2
1. Объединение русских земель вокруг Москвы.. 4
2. Политическое противоречие в московской жизни XVI века. 6
3. Московское государство: между Европой и Азией. 22
Заключение. 24
Список литературы.. 26
С начала
XIV в. в борьбу за великое княжение вступили московские князья. Вокруг Москвы
сложились благоприятные условия для восстановления и развития хозяйства.
Население издавна занималось тут хлебопашеством, были развиты ремесла и
промыслы. Москву окружали густые леса, которые затрудняли набеги ордынской
конницы. Первые удары ордынцев принимали на себя соседние княжества, а их
население уходило от набегов к Москве. Москва находилась на перекрестье
торговых путей. Она соединяла западные земли Смоленска с торговым Поволжьем
через реки Днепр, Устрома, Угра, Воря, Москва, Ока, Волга. Новгород Великий
через Мету, Тверцу, Москву-реку, Оку и Волгу торговал с Золотой Ордой. Третий
путь через Москву шел на юг через Рязанские земли по Дону в Азовское и Черное
моря, в Крым, Где находились поселения-колонии купцов из Генуи. Пошлины с
торговых судов приносили московским князьям хороший доход. Исторически
сложилось так, что Москва стала центром русских земель, здесь из смешения
русских с коренным угро-финским населением стала складываться великорусская народность
(великороссы).
Война с
Тверью 1368—1375 гг. вывела Москву на первое место среди русских княжеств.
Москва окрепла экономически и политически, она активно претендовала на роль
собирателя Руси, центра всех русских земель. Москва крепла вместе с Русью,
которая во второй половине XIV в. достигла в своем развитии такого уровня, что
смогла отважиться на открытую борьбу с Ордой. Одновременно с усилением Москвы
намечались признаки распада Золотой Орды, там участились распри между
правителями. Ханы часто менялись: за 21 год сменилось более 20 ханов, бывали
времена, когда правили сразу два хана.
Цель
работы – изучить особенности становления и развития московского государства.
Задачи
работы – рассмотреть объединение земель вокруг Москвы; охарактеризовать политическое
противоречие в московской жизни XVI века; изучить Московское государство: между
Европой и Азией.
Огромное
значение в объединение Руси сыграла Куликовская битва. Битва получила широкий
международный отклик. В литературном произведении того времени «Задонщина»
сказано, что слава Руси дошла до Италии, Германии и Византии. На Куликовом поле
русские осознали силу политического единства. Авторитет Московского княжества неизмеримо
возрос. Победа явилась важным шагом на пути к полному освобождению от
ордынского ига.
Победа
над противниками великокняжеской власти в феодальной войне XV в. окончательно
сделала московское княжество самым мощным из тогдашних русских государств. Московские
князья не брезговали никакими средствами, чтобы одолеть соперников, даже
поддерживали антифеодальные выступления в соседних княжествах, выставляя себя
защитника ми простого народа. В результате крестьянское и городское население
видело в сильном князе московском защитника от произвола местных феодалов.
Активно поддерживала политику централизации церковь. Помимо моральных
соображений, она стремилась уберечь свои богатства в ходе междоусобных войн.
Объединение
Руси быстро продвинулось при Иване Васильевиче III и Василии Ивановиче III. При
Иване III было присоединено в 1463 г. Ярославское княжество, в 1464 г. — Ростовское. Острая борьба шла за Новгород Великий. Новгородские бояре захватывали земли
великого князя. Боясь потерять свои привилегии в случае присоединения к Москве,
они задумали перейти под власть Литвы и даже призвали из Литвы князи Михаила.
Бояр возглавляла вдова посадника Марфа Бореикая. Когда бояре решили утверждать
новгородского архиепископа не в Москве, а в Киеве, который принадлежал Литве,
терпению Ипа-на III пришел конец. Он заявил, что готов покарать новгородцев за
связи с польско-литовским королем католиком Казимиром IV, так как такие связи
есть отпадение в латинскую ересь. 14 июля 1471 г. на реке Шелонь войско новгородцев потерпело поражение от московских войск. Победе Москвы
помогли ее сторонники в Новгороде — они забили жерла новгородских пушек. Осенью
1477 г. Иван III повторил поход. Поводом явилось то, что новгородские послы
назвали его не «господином» как обычно, а «государем», т. е. тем самым признали
его неограниченную власть над Новгородом. Московские послы тут же спросили
новгородцев: «Какого государства себе хотите?»- Новгородцы стали объяснять, что
обмолвились, но их отказ от ранее прозвучавшего признания московского князя
государем Иван III объявил личным оскорблением. Московские войска осадили
Новгород. В январе 1478 г. новгородцам пришлось сдаться и уплатить контрибуцию.
Должность посадника и вече были ликвидированы, вечевой колокол отвезли в
Москву. Власть перешла к наместнику Ивана III. Имения у новгородских бояр
отобрали, а самих поселили в Московском княжестве.
Присоединение
Твери открывало Москве прямой путь в Литву и предполагало дальнейшую борьбу за
воссоединение с белорусскими и украинскими землями. Присоединение Твери имело
огромное значение для завершения государственной централизации. Отныне основной
массив русских земель был объединен.
Теперь
предстояло завершить объединение Руси: присоединить Псков, Смоленск, Рязань и
другие русские земли.
В 1510 г. при Василии III (правил с 1505 г.) к Москве присоединили Псков после разгрома ливонцев,
которые постоянно ему угрожали. Но опасность с запада оставалась. Осенью
польско-литовский король Сигизмунд вместе с Казанским и Крымским ханствами
напал на Русь. Началась война, которая с перерывами тянулась до 1544 г. После короткого перемирия в 1514 г. войска Василия III взяли Смоленск, но потерпели поражение
под Оршей. Часть жителей Смоленска Василий III переселил в центр государства, а
из смоленских «торговых людей» в середине XVI в. образовали «суконную сотню» —
привилегированную корпорацию, торговавшую с Западом[1].
Последним
русским городом, вошедшим в состав централизованного государства, стала Рязань.
Неравноправные договоры 1456 и 1483 г сделали Рязань протекторатом Москвы.
Пользуясь малолетством рязанского князя Ивана Ивановича, еще в конце XV в. Иван
III фактически хозяйничал в Рязани. Иван Иванович хотел сохранить независимость
и искал союза с Крымом против Москвы. Но в 1517 г. Василий III арестовал Ивана Ивановича, а в 1521 г. последний рязанский князь бежал в Литву, и
Рязанское княжество было официально присоединено к Москве. Процесс
территориального объединения Руси завершился. Причем вместе с русскими в
государство вошли народы мурома, меря, мари, мордва, югра", коми, печора,
карелы, вепсы. Русское государство с самого начала складывалось как
многонациональное. Смешение славян с местными угро-финскими народами в едином
централизованном государстве ускорило процесс образования великорусской
народности (великороссов). Одновременно происходило обособление западных ветвей
древнерусской народности в пределах польско-литовского государства и
образование народностей белорусской и украинской.
2.
Политическое противоречие в московской жизни XVI века
Обратимся
теперь к характеристике тех основных явлений московской государственной и
общественной жизни, которыми определилось содержание труднейшего кризиса,
пережитого Московским государством на рубеже XVI и XVII столетий.
В
основании московского государственного и общественного порядка заложены были
два внутренних противоречия, которые чем дальше, тем больше давали себя
чувствовать московским людям. Первое из этих противоречий можно назвать политическим
и определить словами В. О. Ключевского: "Это противоречие состояло в том,
что московский государь, которого ход истории привел к демократическому
полновластию, должен был действовать посредством очень аристократической
администрации". Такой порядок вещей привел к открытому столкновению
московской власти с родовитым боярством во второй половине XVI в. Второе противоречие
было социальным и состояло в том, что под давлением военных нужд,
вызванных необходимостью лучшего устройства государственной обороны, интересы
промышленного и земледельческого класса, труд которого служил основанием
народного хозяйства, систематически приносились в жертву интересам служилых
землевладельцев, не участвовавших непосредственно в производительной
деятельности страны. Последствием такого порядка вещей было недовольство тяглой
массы и стремление ее к выходу с "тяглых жеребьев" на черных и частновладельческих
землях, а этот выход, в свою очередь, вызвал ряд других осложнений общественной
жизни. Оба противоречия в своем развитии во вторую половину XVI в. создали
государственный кризис, последним выражением которого и было так называемое
смутное время. Нельзя, по нашему разумению, приступить к изложению этого
времени, не ознакомясь с условиями, его создавшими, и не сделав хотя краткого
отступления об эпохе сложения московского государственного и общественного
строя.
В
понятие власти московского государя входили два признака, одинаково
существенных и характерных для нее. Во-первых, власть московского государя
имела патримониальный характер. Происходя из удельной старины, она была прямой
преемницей вотчинных прав и понятий, отличавших власть московских князей XIV-XV
вв. Как в старое время, всякий удел был наследственной собственностью, вотчиной
своего "государя", удельного князя, так и все Московское государство,
ставшее на месте старых уделов, признавалось "вотчиной" царя и великого
князя. С Московского государства это понятие вотчины переносилось даже на всю
Русскую землю, на те ее части, которыми московские государи не владели, но
надеялись владеть. "Не то одно наша вотчина, - говорили московские князья
литовским, - кои городы и волости ныне за нами, а вся русская земля... из
старины от наших прародителей наша вотчина". Вся полнота владельческих
прав князя на наследованный удел была усвоена московскими государями и
распространена на все государство. На почве этой удельной преемственности и
выросли те понятия и привычки, которые Грозный выражал словами: "Жаловати
есмы своих холопей вольны, а и казнити вольны же есмы". И сам Грозный
считал себя собственником своей земли, и люди его времени смотрели на
государство, как на "дом" или хозяйство государя. Любопытно, что один
из самых впечатлительных и непосредственных, несмотря на вычурность слога,
писателей конца XVI и начала XVII в., Иван Тимофеев, обсуждая последствия
прекращения московской династии, всегда прибегал к сравнению государства с
"домом сильножителя": очевидно, такая аналогия жила в умах той эпохи.
Во-вторых, власть московского государя отличалась национальным характером.
Московские великие князья, распространяя свои удельные владения и став
сильнейшими среди севернорусских владетелей, были призваны историей к
деятельности высшего порядка, чем их прославленное удельное
"скопидомство". Им, как наиболее сильным и влиятельным, пришлось
взять на себя задачу народного освобождения от татар. Рано стали они копить
силы для борьбы с татарами и гадать о том, когда "Бог переменит
Орду". Во второй половине XIV в. борьба с Ордой началась, и на Куликовом
поле московский князь впервые выступил борцом не только за свой удельный
интерес, но и за общее народное дело. С той поры значение московских великих
князей стало изменяться: народное чувство превратило их из удельных владетелей
в народных вождей, и уже Дмитрий Донской заслужил от книжников эпитет
"царя русского". Приобретение Москвой новых земель перестало быть
простым собиранием "примыслов" и приобрело характер объединения
великорусских земель под единой национальной властью. Трудно решить, что шло
впереди: политическая ли прозорливость московского владетельного рода или же
самосознание народных масс; но только во второй половине XV в. национальное
государство уже сложилось и вело сознательную политику; ко времени же Грозного
готовы были и все те политические теории, которые провозгласили Москву
"новым Израилем", а московского государя - "царем
православия". Обе указанные черты - вотчинное происхождение и национальный
характер - самым решительным образом повлияли на положение царской власти в XVI
в. Если государь был вотчинником своего царства, то оно ему принадлежало, как
собственность, со всей безусловностью владельческих прав. Это и выражал
Грозный, говоря, что он "родителей своих благословением свое взял, а не
чужое восхитил". Если власть государя опиралась на сознание народной
массы, которая видела в царе и великом князе всея Руси выразителя народного
единства и символ национальной независимости, то очевиден демократический склад
этой власти и очевидна ее независимость от каких бы то ни было частных
авторитетов и сил в стране. Таким образом, московская власть была властью
абсолютной и демократической.
В XVI в.
московское боярство состояло из двух слоев. Один, более древний, но не высший,
состоял из лучших семей старинного класса "вольных слуг" московского
княжеского дома, издавна несших придворную службу и призываемых в государеву
думу. Другой слой, позднейший и знатнейший, образовался из служилого потомства
владетельных удельных князей, которое перешло на московскую службу с уделов
северо-восточной Руси и из-за литовского рубежа. Такую сложность состав высшего
служилого класса в Москве получил с середины XV в., когда политическое
торжество Москвы окончательно сломило удельные дворы и стянуло к московскому
двору не только самих подчиненных князей, но и слуг их - боярство удельных
дворов. Понятно, что в Москве именно с этого времени должно было приобрести
особую силу и важность местничество, так как оно одно могло поддержать
известный порядок и создать более или менее определенные отношения в этой массе
служилого люда, среди новой для него служебной обстановки. Местничество и
повело к тому, что основанием всех служебных и житейских отношений при
московском дворе XVI в. стало "отечество" лиц, составлявших этот
двор. Выше прочих по "отечеству", разумеется, стали титулованные
семьи, ветви старых удельных династий, успевшие с честью перейти со своих
уделов в Москву, сохранив за собой и свои удельные вотчины. Это, бесспорно, был
высший слой московского боярства; до него лишь в исключительных случаях
служебных отличий или дворцового фавора поднимались отдельные представители
старых не княжеских боярских фамилий, которые были "искони вечные
государские, ни у кого не служивали, окромя своих государей" - московских
князей. Эта-то избранная среда перворазрядных слуг московского государя
занимала первые места везде, где ей приходилось быть и действовать: во дворце и
на службе, на пирах и в полках. Так следовало по "отечеству", потому
что вообще, выражаясь словами царя В. Шуйского, "обыкли большая братья на
большая места седати". Так "повелось", и такой обычай
господствовал над умами настолько, что его признавали решительно все: и сами
бояре, и государь, и все московское общество. Быть советниками государя и его
воеводами, руководить политическими отношениями страны и управлять ее
областями, окружать особу государя постоянным "синклитом царским", -
это считалось как бы прирожденным правом княжеско-боярской среды. Она сплошь
состояла из лиц княжеского происхождения, о которых справедливо заметил В. О.
Ключевский, что "то все старинные привычные власти Русской земли, те же
власти, какие правили землей прежде по уделам; только прежде оне правили ею по
частям и поодиночке, а теперь, собравшись в Москву, оне правят всею землею и
все вместе". Поэтому правительственное значение этой среды представлялось
независимым от пожалования или выслуги: оно боярам принадлежало "Божиею
милостию", как завещанное предками родовое право. В "государеве
родословце" прежде всего искали князья-бояре опоры для занятой ими в
Москве высокой позиции, потому что рассматривали себя как родовую аристократию.
Милость московских государей и правительственные предания, шедшие из первых
эпох московской истории, держали по старине близко к престолу некоторые семьи
вековых московских слуг не княжеской "породы", в роде Вельяминовых и
Кошкиных. Но княжата не считали этих бояр равными себе по "породе",
так как, по их словам, те пошли "не от великих и не от удельных
князей". Когда Грозный женился на Анастасии, не бывшей княжной, то этим
он, по мнению некоторых княжат, их "изтеснил, тем изтеснил, что женился у
боярина своего дочерь взял, понял робу свою". Хотя говорившие так князья
"полоумы" и называли царицу-рабу "своею сестрою", тем не
менее с очень ясной брезгливостью относились к ее нетитулованному роду. В их
глазах боярский род Кошкиных не только не шел в сравнение с Палеологами, с
которыми умел породниться Иван III, но не мог равняться и с княжеским родом
Глинской, на которой было женат отец Грозного. Грозный, конечно, сделал менее
блестящий выбор, чем его отец и дед; на это-то и указывали князья, называя
рабой его жену, взятую из простого боярского рода. Этому простому роду они
прямо и резко отказались повиноваться в 1553 г., когда не захотели целовать
крест маленькому сыну Грозного - Димитрию: "А Захарьиным нам, - говорили
они, - не служивать". Такая манера князей-бояр XVI в. свысока относиться к
тому, что пошло не от великих и не от удельных князей, дает основание думать,
что в среде высшего московского боярства господствовал именно княжеский элемент
с его родословным гонором и удельными воспоминаниями.
Но,
кроме родословца государева, который давал опору притязаниям бояр-князей на
общественное и служебное первенство, у них был и еще один устой, поддерживающий
княжат наверху общественного порядка, - это их землевладение. Родословная
московская была и земельной знатью. Все вообще старые и служилые князья
Московской Руси владели наследственными земельными имуществами; нововыезжим
князьям и слугам, если они приезжали в Москву на службу без земель, жаловались
земли. Малоземельным давали поместья, которые нередко, за службу, обращались в
вотчины. Можно считать бесспорным, что в сфере частного светского землевладения
московское боярство первенствовало и, заметим, - не только количественно, но и
качественно. В XVI в. еще существовали, как наследие более ранней поры,
исключительные льготы знатных землевладельцев. Представляя собой соединение
некоторых правительственных прав с вотчинными, эти льготы сообщались простым
боярам пожалованием от государя. Но у княжат-землевладельцев льготы и
преимущества вытекали не из пожалования, а представляли остаток удельной
старины. Приходя на службу к московским государям со своими вотчинами, в
которых они пользовались державными правами, удельные князья и их потомство
обыкновенно не теряли этих вотчин и на московской службе. Они переставали быть
самостоятельными политическими владетелями, но оставались господами своих
земель и людей со всей полнотой прежней власти. По отношению к московскому
государю они становились слугами, а по отношению к населению своих вотчин были
по-прежнему "государями". Зная это, Иосиф Волоцкий и говорил о
московском великом князе, что он "всеа Русскиа земли государям
государь", такой государь, "которого суд не посужается".
Подобное сохранение старинных владетельных прав за княжатами - факт бесспорный
и важный, хотя и малоизученный. Нет сомнения, что в своих вотчинах они имели
все атрибуты государствования: у них был свой Двор, свое "воинство",
которое они выводили на службу великого князя московского; они были свободны от
поземельных налогов; юрисдикция их была почти не ограничена; свои земли они
"жаловали" монастырям в вотчины и своим служилым людям в поместья.
Приобретая к старым вотчинам новые, они и в них водворяли те же порядки, хотя
их новые земли не были их родовыми и не могли сами по себе питать владельческих
традиций. Когда, например, Ф. М. Мстиславский получил от великого князя Василия
Ивановича выморочную волость Юхоть, то немедленно же стал жаловать земли
церквам и служилым людям. Так, в 1538 г., он "пожаловал своего сына
боярского" в поместье несколькими деревнями: дал деревню священнику
"в доме Леонтия чудотворца", "в препитание и в вечное
одержание" и т. д. Естественно было, вслед за князьями, и простым боярам
водворять на своих землях те же вотчинные порядки и "пожалованием великого
государя" усваивать себе такие же льготы и преимущества. Уже в самом
исходе XVI в. (1598) Иван Григорьевич Нагой, например, "пожаловал дал
человеку своему Богдану Сидорову за его к себе службу и за терпенье старинную
свою вотчину в Бельском уезде, в Селехове слободе, сельцо Онофреево с деревнями
и с починки", и прибавлял, что до той его вотчины его жене и детям, роду и
племени "дела нет никому ни в чем некоторыми делы". Но в то же время
он ни в жалованной грамоте на вотчину, ни в своей духовной не объявлял, что
отпускает своего старого слугу на свободу: напротив, он обязывал его дальнейшей
службой жене и сыновьям своим. Знаменитая семья Романовых, Федор Никитич с
братьями, также имела у себя холопа-землевладельца, - второго Никитина сына
Бартенева. В 1589 г. Второй Бартенев, будучи "человеком" Федора
Никитича, искал деревни на властях Троице-Сергиева монастыря, "отчины
своей, отца своего по купчей"; а на одиннадцать лет позже, служа в
казначеях у Александра Никитича, этот же самый "раб довел царю Борису на
"государей" своих Романовых". Что землевладельцы-холопы,
"помещики своих государей", были явлением гласным и законным в XVI
в., доказывается, между прочим, тем, что в 1565 г. сам царь велел своему сыну
боярскому Казарину Трегубову, бывшему в приставах у литовского гонца, "сказыватися
княжь Ивановым человеком Дмитриевича Бельского" и говорить гонцу, что он,
Казарин, никаких служебных вестей не знает по той причине, что он у своего
государя князя Ивана в его жалованье был, в "поместье".
Таким
образом, создался в Московском государстве особый тип привилегированного
землевладения - "боярское" землевладение. Самыми резкими чертами оно
было ограничено от других менее льготных видов владения. Тяглый землевладелец
севера, служилый помещик центра, запада и юга, мелкий вотчинник на своей купле
или выслуженной вотчине - весь этот мелкий московский люд, отбывавший всю меру
государева тягла и службы со своей земли, стоял неизмеримо ниже землевладельца
боярина, ведавшего свои земли судом и данью, окруженного дворней "из детей
боярских" или - что то же - "боярских холопей", для которых он
был "государем", гордого своим удельным "отечеством":
близкого ко двору великого государя и живущего в государевой думе. Общественное
расстояние было громадно, настолько громадно, что прямо обращало эту
земледельческую княжеско-боярскую среду в особый правящий класс, который вместе
с государем стоял высоко над всем московским обществом, руководя его судьбами.
Это были
"государи" Русской земли, суд которых "посужался" только
"великим государем"; это были "удельнии великие русские
князи", которые окружили "московского великого князя" в качестве
его сотрудников-соправителей. С первого взгляда кажется, что этот правящий
класс поставлен в политическом отношении очень хорошо. Первенство в
администрации и в правительстве обеспечено ему его происхождением,
"отечеством"; влияние на общество могло находить твердую опору в его
землевладении. На самом деле в XVI в. княжата-бояре очень недовольны своим
положением в государстве. Прежде всего, московские государи, признавая
безусловно взаимные отношения бояр так, как их определял родословец, сами себя,
однако, ничем не желали стеснять в отношении своих бояр, ни родословцем, ни
преданиями удельного времени. Видя в самих себе самодержавных государей всея
Руси, а в княжатах своих "лукавых и прегордых рабов", московские
государи не считали нужным стесняться их мнениями и руководиться их советами.
Великий князь Василий Иванович обзывал бояр "смердами", а Грозный
говорил им, что "под повелительми и приставники нам быта не пригоже",
"како же и самодержец наречется, аще не сам строит?" - спрашивал он
себя о себе же самом. Очень известны эти столкновения московских государей с
боярами-княжатами, и нам нет нужды повторять рассказы о них; напомним только,
что высокое мнение государей московских о существе их власти поддерживалось не
только их собственным сознанием, но и учением тогдашнего духовенства. В первой
половине XVI в. для княжат-бояр уже совершенно стало ясно, что их политическое
значение отрицается не одними монархами, но и той церковной интеллигенцией,
которая господствовала в литературе того времени. Затем, одновременно с
политическим авторитетом боярства, стало колебаться и боярское землевладение,
во-первых, под тяжестью ратных служб и повинностей, которые на него ложились с
особенной силой во время войн Грозного, а во-вторых, от недостатка рабочих рук,
вследствие того, что рабочее население стало с середины XVI в. уходить со
старых мест на новые земли. Продавая и закладывая часть земель капиталистам
того времени - монастырям, бояре одновременно должны были принимать меры против
того, чтобы не запустошить остальных своих земель и не выпустить с них крестьян
за те же монастыри. Таким образом, сверху, от государей, боярство не встречало
полного признания того, что считало своим неотъемлемым правом; снизу, от своих
"работных" оно видело подрыв своему хозяйственному благосостоянию; в
духовенстве же оно находило в одно и то же время и политического недоброхота,
который стоял на стороне государева "самодержавства", и хозяйственного
соперника, который отовсюду перетягивал в свои руки и земли и земледельцев.
Таковы вкратце обстоятельства, вызвавшие среди бояр-князей XVI в. тревогу и
раздражение.
Бояре-князья
не таили своего недовольства. Они высказывали его и литературным путем, и
практически. Против духовенства вооружались они с особенным пылом и свободой,
нападая одинаково и на политические тенденции, и на землевладельческую практику
монашества известного "осифлянского" направления. Боярскими взглядами
и чувствами проникнуто несколько замечательных публицистических памятников XVI
столетия, обличающих политическую угодливость и сребролюбие "осифлян"
или "жидовлян", как их иногда обзывали в глаза. Разрешение вопроса об
ограничении права монастырей приобретать вотчины было подготовлено в
значительной мере литературной полемикой, в которой монастырское землевладение
получило полную и беспощадную нравственную и практическую оценку. Крестьянский
вопрос XVI в. также занимал видное место в этой литературе, хотя по сложности
своей и не получил в ней достаточного освещения и разработки. Зато над
политическим вопросом об отношении государственной власти к правительственному
классу писатели боярского направления задумывались сравнительно мало. Этому
политическому вопросу суждено было прежде других выплыть на поверхность
практической жизни и вызвать в государстве чрезвычайно важные явления, роковые
для политических судеб боярско-княжеского класса.
Отношения
князей-бояр к государям определялись в Москве не отвлеченными теоретическими
рассуждениями, а чисто житейским путем. И полнота государевой власти, и
аристократический состав боярства были фактами, которые сложились исподволь,
исторически и отрицать которые было невозможно. Князья-бояре до середины XVI в.
совершенно признавали "самодержавство" государево, а государь вполне
разделял их понятие о родовой чести. Но бояре иногда держали себя не так, как
хотелось их монарху, а монарх действовал не всегда так, как приятно было
боярам. Возникали временные и частные недоразумения, исход которых, однако, не
изменял установившегося порядка. Боярство роптало и пробовало
"отъезжать", государи "опалялись", наказывали за ропот и
отъезд, но ни та, ни другая сторона не думала о коренной реформе отношений.
Первая мысль об этом, как кажется, возникла только при Грозном. Тогда образовался
кружок боярский, известный под названием "избранной рады", и
покусился на власть под руководством попа Сильвестра и Алексея Адашева. Сам
Грозный в послании к Курбскому ясно намекает на то, что хотели достигнуть эти
люди. Они, по его выражению, начали совещаться о мирских, т. е.
государственных, делах тайно от него, а с него стали "снимать
власть", "приводя в противословие" ему бояр. Они раздавали саны
и вотчины самовольно и противозаконно, возвращая князьям те их вотчины, "грады
и села", которые были у них взяты на государя "уложением"
великого князя Ивана III; в то же время они разрешали отчуждение
боярско-княжеских земель, свободное обращение которых запрещалось неоднократно
при Иване Васильевиче, Василии Ивановиче и, наконец, в 1551 г. "Которым
вотчинам еще несть потреба от вас даятися, - писал Грозный о боярах Курбскому,
- и те вотчины ветру подобно раздал" Сильвестр. Этим Сильвестр
"примирил к себе многих людей", т. е. привлек к себе новых
сторонников, которыми и наполнил всю администрацию; "ни единые власти не
оставиша, идеже своя угодники не поставиша", - говорит Грозный. Наконец,
бояре отобрали у государя право жаловать боярство: "от прародителей наших
данную нам власть от нас отъяша, - писал Грозный, - еже вам бояром нашим по
нашему жалованью честью председания почтенным быти". Они усвоили это право
себе. Сильвестр таким способом образовал свою партию, с которой и думал
править, "ничто же от нас пытая", по словам царя. Обратив внимание на
это место в послании Ивана IV к Курбскому, проф. Сергеевич находит полное ему
подтверждение и в "Истории" Курбского. Он даже думает, что Сильвестр
с "угодниками" провел и в судебник ограничение царской власти.
Осторожнее на этом не настаивать, но возможно и необходимо признать, что для
самого Грозного боярская политика представилась самым решительным покушением на
его власть. И он дал столь же решительный отпор этому покушению. В его уме
вопрос о боярской политике вызывал усиленную работу мысли. Не одну личную или
династическую опасность судило ему боярско-княжеское своеволие и противословие:
он понимал и ясно выражал, что последствия своеволия могут быть шире и сложнее.
"Аще убо царю не повинуются подовластные, - писал он, - никогда же от
междоусобных браней престанут". Вступив в борьбу с "изменниками",
он думал, что наставляет их "на истину и на свет", чтобы они престали
от междоусобных браней и строптивнаго жития "ими же царствия
растлеваются". Он ядовито смеется над Курбским за то, что тот хвалится
бранной храбростью, а не подумает, что эта добродетель имеет смысл и цену
только при внутренней государственной крепости, "аще строения в царстве
благая будут". Для Грозного не может быть доблести в таком человеке, как
Курбский, который был "в дому изменник" и не имел рассуждения о
важности государственного порядка. Таким образом, не только собственный
интерес, но и заботы о царстве руководили Грозным. Он отстаивал не право
наличный произвол, а принцип единовластия как основание государственной силы и
порядка. Сначала он, кажется, боролся мягкими мерами: "казнию конечною ни
единому коснухомся", - говорил он сам. Разорвав со своими назойливыми
советниками, он велел всем прочим "от них отлучитися и к ним не
престояти" и взял в том со всех крестное целование. Когда же, несмотря на
крестное целование, связи у бояр с опальными не порвались, тогда Грозный начал
гонения; гонения вызвали отъезды бояр, а отъезды, в свою очередь, вызвали новые
репрессии. Так мало-помалу обострялось политическое положение, пока, наконец,
Грозный не решился на государственный переворот, называемый опричниной.
Над
вопросом о том, что такое опричнина царя Ивана Васильевича, много трудились
ученые. Один из них справедливо и не без юмора заметил, что "учреждение
это всегда казалось очень странным, как тем, кто страдал от него, так и тем,
кто его исследовал". В самом деле, подлинных документов по делу учреждения
опричнины не сохранилось; официальная летопись повествует об этом кратко и не
раскрывает смысла учреждения; русские же люди XVI в., говорившие об опричнине,
не объясняют ее хорошо и как будто не умеют ее описать. И дьяку Ивану
Тимофееву, и знатному князю И. М. Катыреву-Ростовскому дело представляется так:
в ярости на своих подданных Грозный разделил государство на две части, - одну
он дал царю Симеону, другую взял себе и заповедал своей части "оную часть
людей насиловати и смерти предавати". К этому Тимофеев прибавляет, что
вместо "добромыслимых вельмож", избитых и изгнанных, Иван приблизил к
себе иностранцев и подпал под их влияние до такой степени, что "вся
внутренняя его в руку варвар быша". Но мы знаем, что правление Симеона
было кратковременным и позднейшим эпизодом в истории опричнины, что иностранцы
хотя и ведались в опричнине, однако не имели в ней никакого значения и что
показная цель учреждения заключалась вовсе не в том, чтобы насиловать и избивать
подданных государя, а в том, чтобы "двор ему (государю) себе и на весь
свой обиход учинити особной". Таким образом, у нас нет ничего надежного
для суждения о деле, кроме краткой записи летописца о начале опричнины, да
отдельных упоминаний о ней в документах, прямо к ее учреждению не относящихся.
Остается широкое поле для догадок и домыслов.
Конечно,
легче всего объявить "нелепым" разделение государства на опричнину и
земщину и объяснить его причудами робкого тирана; так некоторые и делают. Но не
всех удовлетворяет столь простой взгляд на дело. С. М. Соловьев объяснял
опричнину как попытку Грозного формально отделиться от ненадежного в его глазах
боярского правительственного класса; устроенный с такой целью новый двор царя
на деле выродился в орудие террора, исказился в сыскное учреждение по делам
боярской и всякой иной измены. Таким именно сыскным учреждением, "высшей
полицией по делам государственной измены" представляет нам опричнину В. О.
Ключевский. И другие историки видят в ней орудие борьбы с боярством, и притом
странное и неудачное. Только К. Н. Бестужев-Рюмин, Е. А. Белов и С. М.
Середонин склонны придавать опричнине большой политический смысл: они думают,
что опричнина направлялась против потомства удельных князей и имела целью
сломить их традиционные права и преимущества. Однако такой, по нашему мнению,
близкий к истине взгляд не раскрыт с желаемой полнотой, и это заставляет нас
остановиться на опричнине для того, чтобы показать, какими своими последствиями
и почему опричнина повлияла на развитие смуты в московском обществе[2].
До
нашего времени не сохранился подлинный указ об учреждении опричнины; но мы
знаем о его существовании из описи царского архива XVI в. и думаем, что в
летописи находится не вполне удачное и вразумительное его сокращение. По
летописи мы получаем лишь приблизительное понятие о том, что представляла собой
опричнина в своем начале. Это не был только "набор особого корпуса
телохранителей, в роде турецких янычар", как выразился один из позднейших
историков, а было нечто более сложное. Учреждался особый государев двор,
отдельно от старого московского двора. В нем должен был быть особый дворецкий,
особые казначеи и дьяки, особые бояре и окольничьи, придворные и служилые люди,
наконец, особая дворня на всякого рода "дворцах": сытном, кормовом,
хлебном и т. д. Для содержания всего этого люда взяты были города и волости из
разных мест Московского государства. Они образовали территорию опричнины
чересполосно с землями, оставленными в старом порядке управления и получившими
имя "земщины". Первоначальный объем этой территории, определенный в
1565 г., был в последующие годы увеличен настолько, что охватил добрую половину
государства.
Для
каких же надобностей давали этой территории такие большие размеры? Некоторый
ответ на это предлагает сама летопись в рассказе о начале опричнины.
Во-первых,
царь заводил новое хозяйство в опричном дворце и брал к нему, по обычаю,
дворцовые села и волости. Для самого дворца первоначально выбрано было место в
Кремле, снесены дворцовые службы и взяты на государя погоревшие в 1565 г.
усадьбы митрополита и князя Владимира Андреевича. Но почему-то Грозный стал
жить не в Кремле, а на Воздвиженке, в новом дворце, куда перешел в 1567 г. К
новому опричному дворцу приписаны были в самой Москве некоторые улицы и
слободы, а сверх того дворцовые волости и села под Москвой и вдали от нее. Мы
не знаем, чем был обусловлен выбор в опричнину тех, а не иных местностей из
общего запаса собственно дворцовых земель, мы не можем представить даже
приблизительно перечня волостей, взятых в новый опричный дворец, но думаем, что
такой перечень, если бы и был возможен, не имел бы особой важности. Во дворце,
как об этом можно догадываться, брали земли собственно дворцовые в меру
хозяйственной надобности, для устройства различных служб и для жилищ
придворного штата, находящегося при исполнении дворцовых обязанностей[3].
С конца XV в. и в течение XVI в. в Европе происходит
цивилизованный сдвиг, связанный с Великими географическими открытиями,
оформлением контуров европейского и мирового рынков, с переходом от
эволюционного пути развития на инновационный. В Европе образуются национальные
государства.
Московское
государство с самого начала формировалось как «военно-национальное», движущей
силой развития всегда была потребность в обороне и безопасности. Основной
социальной опорой объединения земель служили помещики. Централизация
сопровождалась закрепощением крестьян и жесткой регламентацией
жизнедеятельности всех других сословий.
Термин
«Россия» для обозначения страны, населенной русскими, стал официальным со
времени правления Ивана Грозного, который употреблял его в своих посланиях, но
обозначение «всея Руси» появляется на монетах Ивана III. С XIV в.
начинается объединение славянских земель вокруг Москвы, небольшого, даже по тем
временам, городка. Со времени Ивана Даниловича Калиты, подавившего народное
восстание в Твери в 1327 г. против монгольских баскаков и получившего ярлык на
великое княжение (1328-1340 гг.), великое княжение не выходило из рук его
потомков, и Москва утвердилась как резиденция митрополитов «всея Руси»
(митрополит Петр поддерживал Ивана Калиту, а после его смерти в 1326 г. новый
митрополит Феогност в 1328 г. перенес свою резиденцию в Москву)[4].
Объединение
Руси шло в условиях сохранения зависимости от ордынских ханов. Со времени Ивана
Калиты расширение Московского княжества шло путем прикупа, а не только силой
оружия. Московский князь скупал земли уже обедневших князей, которые не могли
платить дань ордынцам, и так увеличивал могущество Москвы. Переход в Москву из
Владимира митрополии превратил ее в религиозный центр и тоже способствовал
объединению русских земель именно вокруг Москвы. А церковные деятели тоже
согласились на перевод, потому что видели, что Москва становится центром
притяжения для русского народа.
К
середине 50-х годов XV в. основные
земли северо-восточной Руси объединились вокруг Москвы и началось строительство
государственного аппарата на иных, чем при предшественниках Василия II, основах. На смену старым уделам
пришли новые, созданные на семейной, а не на родовой основе, т.е. все эти уделы
принадлежали детям Василия П. Создавались уезды. Власть в уездах находилась в
руках наместников, бояр великого князя.
Создание
государства сопровождалось унификацией денежной системы, была создана
общерусская монетная стопа, основной денежной единицей стала «московка
великокняжеского двора» и «новгородка»[5]. Иван III выпускал собственную золотую монету.
Доходы государственной казны складывались из нескольких источников: военных
трофеев, поступлений от экспорта товаров, «ордынского выхода» удельных князей.
Несколько податей платило население.
Процесс
объединения земель вокруг Московского княжества начался в конце XIII в. и
закончился в начале XVI в. К Москве были присоединены Новгородская и Псковская
республики, Рязанское княжество, Смоленск и многие другие территории.
Следует
отметить, что Русское государство складывалось как многонациональное. Наряду с
русскими землями в состав централизованного государства входили территории, где
проживали карелы, коми, мордва, удмурты и другие народы.
Новый
государственный аппарат Русского централизованного государства сформировался к
середине XVI в.
В
XIII—XIV вв. великий князь был типичным монархом раннефеодального государства.
Он возглавлял иерархию, состоявшую также из удельных князей и бояр.
Взаимоотношения между последними и великим князем определялись заключенными
договорами, которые предоставляли широкие феодальные привилегии и иммунитеты
князьям, боярам и монастырям.
По мере
централизации государства и подчинения отдельных княжеств Московскому великому
князю его власть значительно возросла. В XIV—XV вв. происходит резкое
сокращение иммунитетных прав, удельные князья и бояре становятся подданными
великого князя.
Великий
князь, еще не имея абсолютной власти, управлял государством при поддержке
совета боярской аристократии — Боярской думы.
Начиная
с 1547 г. глава государства стал именоваться царем. Изменение титула
преследовало следующие политические цели: укрепление власти монарха и
ликвидацию основ для притязаний на престол со стороны бывших удельных князей,
так как титул царя передавался по наследству. В конце XVI в. сложился порядок
избрания (утверждения) царя на Земском соборе.
1.
Гаврилов Б. И.
История России. М.; 2003.-576с.
2.
Карамзин К.М.
История государства российского. М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2006.
3.
Платонов С.Ф.
Полный курс лекций по русской истории. М.: ИНФРА-М, 2004.
4.
Сахаров А.М.
Образование и развитие российского государства в ХIV-ХVII в. М.,1969. Гл.1-3.
5.
Черепнин Л.В.
Образование русского централизованного государства в ХIV-ХV вв. М.,1960.
[1] Черепнин Л.В. Образование
русского централизованного государства в ХIV-ХV вв. М.,1960.
[2] Платонов С.Ф. Полный курс
лекций по русской истории. М.: ИНФРА-М, 2004. С. 221.
[3] Карамзин К.М. История
государства российского. М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2006. С. 221.
[4] Кудрявцев В., Трусов А.
Политическая юстиция в СССР. – М.: 2000. С. 212.
[5] Там же. С. 213.