Ценностные ориентации молодёжи

Ценностные ориентации молодёжи

План

I.   Общее понятие ценностных ориентаций молодёжи:

1.   Определение ценности;

2.   Индивидуальные ценности – главная составляющая ценностей всего общества;

3.   Понятие ценностных ориентаций.

II. Основные составляющие ценностной ориентации молодёжи:

1. Целеустремлённость;

2. Счастье;

3. Смысл жизни.

III.   Социологический опрос, его результаты.

IV. Итоги, рекомендации, выводы.

ЦЕННОСТНЫЕ ОРИЕНТАЦИИ

МОЛОДЕЖИ

Понятие "ценность" весьма широко используется в философской и другой специальной литературе для указания на человеческое, со­циальное и культурное значение определенных явлений действитель­ности. Ценность (по П. Менцеру) — это то, что чувства людей диктуют признать стоящим над всем и к чему можно стре­миться, созерцать и относиться с уважением, признанием, по­чтением.

По сути, ценность — не свойство какой-либо вещи, а сущность, условие полноценного бытия объекта.

Ценность как совокупность всех предметов человеческой деятель­ности может рассматриваться как "предметные ценности", т. е. объек­ты ценностного отношения. Сама по себе ценность — это некая зна­чимость объекта для субъекта. Ценности — это суть и свойства предмета, явления. Это также определенные идеи, воззрения, посредством которых люди удовлетворяют свои потребно­сти и интересы.

Способы и критерии, на основании которых производятся проце­дуры оценивания соответствующих явлений, закрепляются в обще­ственном сознании и культуре как и субъективные ценности. Таким образом, предметные и субъективные ценности представляют собой два плюса ценностного отношения человека к окружающему его миру.

То, что для одного человека может быть ценностью, другой мо­жет недооценивать, а то и вовсе не считать ценностью, т. е. ценность всегда субъективна.

Ценности с формальной точки зрения разделяют на позитив­ные и негативные (среди них можно выделить и малоценность), абсо­лютные и относительные, субъективные и объективные. По со­держанию различают вещные ценности, логические и эстетические.

Любая историческая общественная форма жизнеустрой­ства, жизнедеятельности людей имеет не просто отдельные ценности, но их систему, определенную иерархию ценностей. Без усвоения личностью такой системы ценностей, без определения собственного отношения к ним невозможен не только успешный процесс социализации личности, но и соответствующее поддержа­ние нормативного порядка в обществе вообще.

Когда говорят о системе ценностей, то имеют в виду не просто некую совокупность идеальных средств человеческой деятельности, а специфический культурный феномен, своеобразную "пирамидаль­ную призму", в которой и посредством которой преломляется вся си­стема реальных жизненных отношений между субъектом и окружа­ющим его миром.

Приоритетное значение имеют индивидуальные ценности лю­дей (личностей), ибо только некая их сумма может представ­лять собой ценности социальные, ценности всего общества.

Иерархия индивидуальных (личностных) ценностей является свое­образным связующим звеном между отдельным человеком (индиви­дом) и обществом, его культурой в целом. Иными словами, есть ду­ховный мир самого человека и определенная культура общества, которые взаимосвязаны и взаимодействуют посредством ценностей определенного человека.

Не все потребности и ценности человеком ясно осознаются, и познаются. При этом важно учитывать то обстоятельство психоло­гического плана, что для подавляющего большинства людей супер­ценностью являются они сами, т. е. "Я — ценность!" В определен­ной мере это — объективное явление, ибо высочайшей целью человека является его самореализация, саморазвитие и самосовер­шенствование

Ценностные ориентации (или реже — предпочтения) — это определенная совокупность иерархически связанных между собой ценностей, которая задает человеку направленность его жизнедеятельности.

С юных лет человек в основном приобщается к различным цен­ностям, уясняет для себя их сущность и смысл. Далее, в процессе обучения, всестороннего развития, накопления жизненного опыта личность вырабатывает способность самостоятельно выбирать сис­темообразующую ценность, т. е. ту, которая в данный момент пред­ставляется ей наиболее значимой и одновременно задает опреде­ленную иерархию ценностей.

В сознании каждого человека личностные ценности отражают­ся в форме социальных, ценностных ориентации, которые образно называют "осью сознания", обеспечивающей устойчивость лично­сти. "Ценностные ориентации — важнейшие элементы внутренней структуры личности, закрепленные жизненным опытом индивида, всей совокупностью его переживаний и ограничивающие значимое, су­щественное для данного человека от незначимого, несуществен­ного" .

Ценностные ориентации человека складываются в определенную систему, имеющую (в виде подсистем) три основных направления: социально-структурные ориентации и планы; планы и ориентации на определенный образ жизни; деятельность и общение человека в сфере различных социальных институтов.

Среди всей иерархии ценностей можно выделить те, кото­рые являются общечеловеческими, или глобальными, т. е. прису­щи максимальному количеству людей, например Свобода, Труд, Творчество, Гуманизм, Солидарность, Человеколюбие, Семья, На­ция, Народ, Дети,, и др.

Итак, в основе ценностных ориентаций молодёжи лежат:

а) счастье;

б) целеустремлённость;

в) смысл жизни

Счастье

- понятие, обозначающее такое состояние человека, которое соответствует наибольшей внутренней удовлетворенности условиями своего бытия, полноте и осмысленности жизни, осуществлению своего назначения.

Знают, чего хотят

В отличие от множества прочих, которые в лучших случаях знают лишь, чего хотят. Самое тяжелое положение у тех, кто не знает, чего хотеть от себя. Заметил: счастливые хотят только то, что имеют – в реальности или в возможной реальности.

Не умеют скучать

Среди них есть и деятельные энтузиасты, и созерцатели, никуда не спешащие. И занятые по горло, и внеш­не незанятые. Но нет незанятых душ, безработных, сердец. Все счастливые зримо или незримо ТВОРЯТ ЖИЗНЬ — слово «скука» не из их лексикона, оно им непонятно, 25 лет психотерапевтической практики убе­дили меня, что самое трудное для человека — разучить­ся скучать. А научиться слишком легко.

Внутренне свободны

Дать словесное описание этого ключевого   качества очень трудно. Не знаю лучшего его выражения» чем му­зыка  Моцарта.  Обязанности  не  делают их  привязан­ными, а привязанности зависимыми: у них всегда СВОЕ настроение, СВОЕ состояние. Самобытность, не имею­щая ничего общего с внешней   оригинальностью. Двое из моей «коллекции» пишут стихи. В одном случае пре­красные, в другом — плохие, однако   сам автор,   что почти невероятно, оценивает их справедливо и по-вра­чебному точно считает лекарством от своей душевной болезни.

Дело, конечно, не в стихах. Все счастливьте люди — поэты   жизни.

Не обвиняют ни других, на себя

Как это у них получается, надо еще исследовать. Од­ни изначально не способны, а другие разучиваются чув­ствовать вражду и мыслить обвинительно. И это при том, что они вовсе не чужды гнева, скорби,   страха и других отрицательных эмоций — все как и у всех про­чих, в даже заметно интенсивнее, потому что чувства их никогда не   придавливаются   боязнью   проявления чувств. Некоторые очень   вспыльчивы и резки, могут вступить в конфликты, во так же легко выходят из них. Злопамятности никакой. Все негативные чувства воз­никают исключительно по конкретным поводам я про­ходят, как гроза или туман в летнее утро, никогда не оставляя после себя осадка, не обобщаясь. Когда счастливый человек ворчит, ругается или дерется, стано­вятся еще очевиднее, что это человек добрый.

Глубокое убеждение в своем праве на искренность, равно как и в праве на ошибки и прощение. Такое же право дается другим.

Умеют любить

Запись из дневника одной из счастливых женщин: «Боже мой, оказывается, мне не требуется быть любимой, достаточно любить! Вот открытие! Если бы раньше!..»

Умеют быть благодарными

Что ни в коей мере не равнозначно умению говорить «спасибо», дарить подарки или оказывать услугу. Все это может наличествовать, но лишь как производное от благодарности внутренней.

- стремление к поставленной цели

«Здравствуйте, уважаемая редакция. Меня зовут Катя, и я с малых лет восхищаюсь людьми, которые готовы идти к собственной цели через любые преграды. И это не только герои романтических книг, но и люди, которые жили на Земле и вершили истории народов. Напалеон, Юлий Цезарь… но больше всего меня поразила личность вожди пролетариата В.И. Ленина. Я давно интересуюсь его биографией, и вот, в одном из журналов я нашла интересные факты из его биографии и хочу поделиться с вами»

«Дорогая Анюта! Получил сегодня твое пересланное из Женевы письмо... Итак, все улажено и подписано. Это превосходно...» — вздох ликующего облегчения эти строки. Не более чем за сто часов догнало Анютино письмецо переселенческий поезд «Ильичей», проследо­вавший из Женевы в Париж.

Сколько переживаний было в сутолоке сборов: са­ми - в Париж, а годовалое дитя — философская ру­копись — в Россию, можно сказать, на деревню дедуш­ке. Надо опасаться любой случайности, не говоря уж о самом примитивном полицейском изъятии. Прибегая с привычной необходимостью к конспиративным услов­ностям, просил маму: «Анюте, пожалуйста, передай, что философская рукопись послана, уже мной тому знако­мому, который жил в городке, где" мы виделись перед моим отъездом... в 1900 году». И добрый подольский знакомец санитарный врач Левицкий получает драго­ценную посылку.

Да, год почти минул с того дня, когда с негодую­щим усердием взялся Владимир Ильич за философскую литературу в женевской библиотеке, и до того, как по­ставил последнюю точку в предисловии, венчающем четырехсотстраничный партийный монолог в защиту диа­лектического материализма. Он оставался верен себе: ни на миг не уклоняться от борьбы, не ждать, когда кто-то возьмется за труднейшее из неотложных дел, не оставлять в области загадок ничего, что препятствует революционному процессу, досконально знать, чтобы су­дить и действовать.

Исследовал десятки • сотни источников по филосо­фии и естествознанию на немецком, английском, фран­цузском языках; вновь проштудировал важнейшие произведения марксистской литературы, разобрал до осно­вания все построения модных школок, раздев донага сочинителей гносеологических «измов» и новоявленных духовников-богостроителей. Только после этого он мог себе позволить язвительное резюме в предисловии: я тоже, мол, «ищущий» в философии, поставил себе цель «разыскать, на чем свихнулись люди, преподносящие под видом марксизма нечто невероятно сбивчивое, путанное и реакционное».

Когда же эти «розыски» закончились и перед ним легла рукопись почти в миллион букв, он торжествующе сообщал Анюте: «Она готова... закончу пересмотр и от­правлю »

Никто никогда не создавал в семье Ульяновых «революционного комитета» или «партийной ячейки», но это будто складывалось само собой. Взрослея, родные по крова роднились убеждениями. Никто, конечно, и не распределял здесь ролей, поручений, но это тоже выстра­ивалось - естественным образом. Старшая сестра, напри­мер, — признанный «издатель» ленинских трудов.

Уже с юности, когда пятилетняя разница еще зна­чительно отдаляла девичью взрослость, оба они находили созвучие в представлениях о главном в жизни. С траги­ческой гибели старшего брата, с первой, кокушкннской, ссылки, куда судьба свела Анну и Владимира, ее авто­ритет хранительницы семейных традиций, ульяновского пламени почитался сугубо. А с момента активного включения в революционную деятельность на каждом опасном повороте судьбы Владимир Ильич мог без оглядки опереться на ее верную руку. При непременной самостоятельности в убеждениях, выборе решений, да и в житейских делах старшая сестра (вместе со своим из­бранником, чудо как человеком, Марком Тимофеевичем Елизаровым) всегда олицетворялась с партийной умудренностью, самоотреченной надежностью. Ни один из арестов, ни бесконечные лишения, ни тяготы забот практической главы ульяновского семейства не поко­лебали в революционном деле участницу «Союза борь­бы», деятельную «искровку», ведущего парторганизато­ра МК.

Как ненасытному книгочею в щепетильному автору, Владимиру Ильичу импонирует в старшей сестре ее особое отношение с книгой. Основательная эрудиция, начитанность — бестужевка историко-литературного, профиля; врожденный вкус к слову стихотворные опыты с гимназических лет, изящные переводы; связи в издательском мире — невозможно не оценить добросо­вестного сотрудника... Изданием с развития капитализ­ма в России» обязан прежде всего ей. Случалось, и в ссылке донимали его как автора издательскими хло­потами — так и подмывало ответить: «Обращайтесь к Елизаровой в Москву, которая заведует делом».

Теперь в заведовании Анны Елизаровой — все де­ла, решающие ближайшую судьбу «Материализма и эм­пириокритицизма».

По-читательски, по-редакторски она уже углубилась вслед за автором в философские дали. «Книгу твою, — пишет, — читаю... Чем дальше, тем она все интереснее. Заменяю согласно твоему указанию «поповщину»  «фидеизмом», вместо «попов» ставлю «теологов»... Ну, а потом некоторую ругань надо опустить или посгладить. Ей-богу, Володек, у тебя ее чересчур много...» И дока­зывает: вот следы твоей скорописи, вот эмоциональные перегрузки эпитетов, вот чрезмерная категоричность ха­рактеристик. И ходатайствует: опусти, выкинь, отка­жись.

За претензиями по части изящной словесности чув­ствуется и другое — сестринская, товарищеская озабо­ченность: не достанется ли, мол, тебе за резкие нападки на философов, не отшатнется ли кто от сотрудничества с тобой в это «самое склочное время»? Иные так откро­венно пугают и личными бедами, и ослаблением партии. Но разве мы становимся сильнее, прикрывая разность позиций благочинными реверансами? Что стоит показ­ное единство без единомыслия? Какой смысл вести ди­скуссии по принципу Талейрана: язык дан человеку, чтобы скрывать свои мысли? Нет ничего хуже, как от­сутствие открытой борьбы. Партия нуждается в чистоте своего имени, своего знамени.

В полемике придется еще услышать: Владимир Иль­ич развернулся, мол, так, что вокруг чуть ли не голое место образовалось... «Что ж, бывают такие моменты, когда массы по тем или другим причинам убегают с поля битвы, и тогда плох тот вождь или тот генерал, который, оставаясь в единстве, не может защищать свое знамя. Бывают такие моменты, когда надо оставаться в единстве, чтобы сохранить чистоту своего знамени.

Так что, дорогая Анюта, насчет «опустить или по­сгладить» подумать надо» лаки и паки». Из письма в письмо обсуждается эта лексически-политическая про­блема. «Ругательства» там всякие или «неприличные выражения» в поповско-цензорском понимании согла­сен заменить, но оценки идейнее предательства? — по­милуйте!»

Его письма из Парижа, порой еженедельные, при­чудливо сотканы совсем из разных нитей — из лако­ничных оценок ситуаций, всполошенных переживаний и... многостолбцовых перечней поправок по свежим гранкам, переправленным сестрой через многие кордоны за тысячи верст, — какое гигантски неразворотливое пле­чо для издания срочной книги.

Переживаниям же нет конца. Вдруг уловилось меж­ду строк: маме нездоровится. Запросили телеграммой — подтвердилось: больна. В таком возрасте — 73 года — любой недуг может всполошить. Младшая сестра, при­ехавшая на экзамены в Сорбонну, рванулась в Рос­сию. Едва удержали. В Москву посыпалнсь экстренные запросы, просьбы. «Митино письмо прочел... ему, как врачу, виднее, особенно после совета с специалистами, состояние болезни, и я его очень прошу извещать нас почаще хотя бы самыми порогами письмами». Тревоги не улеглись, пока не появилось доброе предзнаменова­ние. «Дорогая Анюта! Получая вчера вечером твое письмо с припиской дорогой мамочки... Мы все ужасно были обрадованы». Все тревожные дни убеждал стар­шую сестру высвободить себя чуть-чуть, сбыть коррек­туру на руки друзей, в конце концов нанять кого-то... Но надо знать непреклонную, несгибаемую Анюту!

Когда философская рукопись лежала еще на автор­ском столе и предпринимался усиленный поиск издате­ля, из Петербурга от старшей сестры пришло письмо, которое Владимир Ильич не мог читать без грустной улыбки: «Слышала здесь от задавших тебя недавно, что ты выглядишь плохо и очень переутомился. Это очень грустно. Не зарабатывая, пожалуйста, доро­гой, и побереги себя. Тебе, верно, нужен был бы отдых где-нибудь в горах и усиленное питание. Устрой себе это. Ну, пусть попозже выйдет философия...»

Ее, наверное, оторопь взяла, когда считанные недели спустя на нее обрушилось настойчивое авторское торопление: «Об одном и только об одном я теперь мечтаю а прошу: об Ускорено выпуска книги... Ускорять, ускорять во что бы то ни стало...»

«Мне дьявольски важно, чтобы книга вышла скорее.

У меня связаны с ее выходом не только литературные, но и серьезные политические обстоятельства...»

Эти обстоятельства он обозначил по-немецки одним словом «» (раскол). Но прежде чем он порвет с идейными отступниками — каждому из них, товари­щам по партии, всей общественности, он должен пока­зать, где ошибки по умыслу, где заблуждения по недо­мыслию, он должен представить исчерпывающие аргу­менты. На историческое совещание расширенной редак­ции «Пролетария» он придет во всеоружии — с фило­софской книгой, — тысяча благодарностей Анюте, близким, всем, кто работал у горна, когда ковалось это оружие.

В обыденном представлении философия, да еще нг¹-рочнто усложненная, — не что иное, как отвлеченное любомудрие, не имеющее отношения к повседневной жизни. Как бы не так! Выяснение отношений с россий­скими махистами еще и еще раз убеждает; решение фи­лософских вопросов теснейшим образом связано с жиз­ненной практикой, с классовым противоборством.

Взять ту же компанию литераторов, наводняющих легальные издания систематической проповедью бого­строительства. Она потому получает простор и поддерж­ку, что именно теперь русской буржуазии в контрре­волюционных целях «понадобилось оживить религию, поднять спрос на религию, сочинить религию, привить народу или по-новому укрепить в народе религию. Про­поведь богостроительства приобрела поэтому обще­ственный, политический характер... Большевизму не по дороге с подобной проповедью».

Полемика на редакционном совещании «Пролетария» развертывается и вокруг чисто политических ма­невров любомудрых эмпириокритиков. Эти «тоже боль­шевики» то рядятся в тогу ультиматистов, то группи­руются в некую фракцию божественных отзовистов. Одни других хуже. Их попытки помешать партии использовать легальные средства борьбы с царизмом так же вредны, как и попытки духовного разоружения. Особенно огорчительна их изощренность и псевдорадикализм. «Вместо того, чтобы политически мыслить», они цепляются за «яркую» вывеску и неизбежно оказывают­ся «в положения партийных иванушек... Надо оберегать большевизм от «карикатуры на него». Никому не долж­но быть позволено разрушать «драгоценнейшее наследие русской революции».

Во имя его сохранения, во имя его чистоты, во имя ясности политического сознания и идет бескомпромис­сная борьба с теми, кто поступается марксистскими убеждениями. И каждой страницей своей философской книги, и каждым аргументом в открытой полемике с оппонентами-ревизионистами Владимир Ильич стремит­ся доказать: философия — дело партийное, отстаивая принципы марксистской философии, мы укрепляем большевистскую партийность. Мы отстаиваем партий­ность принципиально, в интересах широких масс, в ин­тересах их освобождения от всякого рода буржуазных влияний, в интересах полной и полнейшей ясности клас­совых группировок, именно поэтому нам надо всеми си­лами добиваться того и строжайше следить за тем, что­бы партийность была не словом только, а делом.

...Года через два после выхода философской книги автор ее и редактор совершают многомильное путеше­ствие по золотым галереям осенних парижских бульва­ров. Нескончаемый разговор обо всем и всякий раз о будущем: когда-то поднимется новая волна, всколых­нутся миллионы. На лице брата Анна Ильинична заме­чает ненастное облачко и слышит редкое по интонации признание: «Удастся ли еще дожить до следующей ре­волюции...» Невозможно было даже вообразить тогда, что до Октября осталось всего две тысячи двести дней.

Смысл жизни

- понятие, присуще любой развитой мировоззренческой системе, которое оправдывает и истолковывает свойственные этой системе моральные нормы, показывает, во имя чего необходима предписываемая их деятельность.

В газете «Собеседник» было напечатано такое письмо:

«Здравствуй, «Собеседник»! Я учусь в десятом классе. До десятого класса я была озорной, веселой заводилой-девчонкой. Теперь все изменилось. Я уже не могу смот­реть на жизнь по-прежнему. Меня мучает то, что за все мои семнадцать лет я не принесла никакой пользы. Кто я? Зачем я живу? Что хорошего я сделала? Не знаю. Хорошие отметки (я — отличница), дисциплина, активность в школе — вот и все?

 Я люблю читать. Прочла много книг. Мне кажется, что герои книг необыкновенные люди. Есть ли сей­час такие? Если бы ты знал, «Собеседник», как я завидую жившим во время революции, первых пятилеток, Великой Отечественной, поднятия целины! Вот были люди! И у всех у них в жизни была какая-то цель. А ка­кая цель у меня? Получить профессию, выйти замуж? Все это кажется таким обычным.

Дело в том, что у нас, у нашего поколения есть все. Мы не голодаем, не живем на улицах под открытым не­бом, мы хорошо одеваемся (опять-таки с помощью родителей), о войне читали лишь в книгах, газетах или видели ее по телевизору. Почему же мне чего-то не хва­тает? Да, я мечтаю о подвигах (да и кто об этом не мечтает?), я хочу, чтобы моя жизнь не была скучной, однообразной. Но как, как этого добиться? Меня часто называют «слишком романтичной», говорят, что я «много хочу». Но разве можно жить иначе?

Я не пишу фамилии, понятно почему. И все-таки я уверена, что не только я так думаю и что со мной сог­ласятся многие.

С уважением, Лена, 17 лет. Елец».

Однажды, рассказывают, Александр Грин слушал чтение новой повести молодого автора. Очень вниматель­но и очень доброжелательно слушал: в нем всегда жи­ла, не всегда выходя наружу, суровая нежность к лю­дям, И вдруг рассердился — услышал в повести такие слова: «Небо было как небо».

«Небо было как небо... — повторял Грин, нахмурив­шись. — Небо — как небо. И добавил расстроено: «Так — нельзя».

Мне вспоминается этот маленький эпизод из жизни большого романтика,   когда   я читаю   письмо   Лены. «Слишком ты романтична», — говорят ей подруги, и в этом утверждении слышится упрек: «Много хочешь», и в этом упреке слышится вопрос: «Что тебе еще нужно?»

«У нас, у нашего поколения есть все, — утверждает, впрочем, и сама Лена. — Мы не голодаем, не живем на улицах под открытым небом (небо — как небо?), мы хо­рошо одеваемся, о войне читали лишь в книгах, газетах или видели ее по телевизору». Это общее для всего по­коления благополучие Лена дополняет   своим, личным: отличница — что не так часто сегодня встречается в де­сятом классе и хотя бы, поэтому дает основание для оп­ределенной гордости собой. Общественница —  и это, как известно,  должно существенно наполнять  жизнь. Дисциплинированна, что тоже, как всякое умение вла­деть собой, приносит удовлетворение.

 И  вдруг такая неудовлетворенность...

 Такое томление души, такое   ощущение   неполноты жизни, такая обделенносгь даже! Все, кажется, есть для счастья, нет только одного — самого счастья. Отчего так? Почему? — спрашивает Лена, вынося свои вопро­сы на наш с вами суд. Как часто мы еще боимся этой смутной, вдруг подступающей к тебе и в середине нута, не только у его начала, тоски, как гонки от себя эти внезапно настигающие в мм не благополучных буднях вопросы, свидетельствующие о каком-то ином неблаго­получии, как часто ссылаемся   при этом   то на атмосферное давление, то на солнечную активность, то на расстроенные нервы – все лучше, кажется, чем эта неудовлетворенность. И не понимаем того, что она-то, быть может, и есть лучшее в нас — нет ничего хуже, как известно, самодовольного оптимизма.

Первое, что хотелось бы сказать Лене: как хорошо, что ты этого самодовольства лишена! Одни люди ста­вят перед собой цели, другие повинуются лишь своим желаниям. Судя по письму, Лена принадлежит к первым. Когда нет цели — все может стать целью, чему немало, увы, свидетельств находится в редакционной почте. Сколько еще вслед за тем незадачливым автором могут сказать: а небо? Что небо? Небо как небо...

Лена же рвется вперед и выше. Она в самом деле, тут подруги правы, многого хочет, хотя это многое укладывается всего в три вопроса: кто я? Зачем я живу? Что хорошего сделал? Всего три вопроса, а чтобы отве­тить на них, иным не хватило и жизни. Вечные вопросы. Какое счастье, что Лена их задает! Уже сам вопрос о смысле жизни придает жизни смысл. Но вот беда: отве­ты на вечные вопросы вылиты ведрами, а приняты — каплями. Смысл вопроса о смысле жизни в том, видимо, и состоит, что он возникает у тебя, несмотря на ответы, найденные до тебя. Потому они и вечные, что каждый человек вечно будет отвечать на них сам.

Взгляд Лены с завистью устремлен в прошлое — туда, где первые пятилетки, война, целина... Тогда, счи­тает она, сама история ставила перед человеком цель: преодолеть разруху, накормить голодных, одолеть вра­га, обустроить землю. А сейчас? Такая обыкновенная жизнь — а она стремится к чему-то необыкновенному. Такие будни — а ей так хочется романтики. Такая про­за — а душа жаждет поэзии. Конечно, можно бы ска­зать Лене: и первые пятилетки, и целина — это не только порыв, но и подвиг. Это, прежде всего работа. Даже на войне, говорят солдаты, самым главным тоже была работа. Конечно, можно было бы напомнить Лене, что и сегодня ведь никто не застрахован от того, что на поле не загорится трактор, как у Анатолия Мерэлова, или не направит на тебя дуло пистолета бандит, как на Надю Курченко, или не случится несчастье в шахте, как у Игоря Игнатьева.

И все же... И все же честнее, мне думается, в чем-то согласиться с Леной. Сегодня, когда жизнь не требует от тебя каждый день бросаться на амбразуру, жить, взмывая в небо, а не только бездумно волочась по зем­ле, — труднее. Мы вообще, наверное, слишком часто говорим, что нынешним семнадцатилетним, поскольку им все далось легко, жить легче: «А в иные годы...»

Но у них свои годы. Вот эти, наши. Письмо Лены напоминает нам известную формулу Достоевского: «На­естся человек и... тотчас скажет: «Ну вот, я наелся, а теперь что делать?»

Лева мечтает о подвиге. Но сегодня спрос, если так можно выразиться, скорее не на подвиг, а на подвижни­чество. Слова эти одного корня, но понятия выражают, тем не менее, различные. Подвижничество предполагает протяженность деяния часто малозаметного, негромкого, непрестижного. Целина поднята, да, но ведь ее надо пахать. Кому-то всегда надо пахать...

Вот к этому готовит себя Лена?

 Она мечтает о трудностях, но, быть может, труднее всего дается человеку умение будни поднимать до празд­ника, быт — до бытия, дело — до деяния.

Как обычную жизнь наполнить высоким смыслом? — вот главный вопрос, который вытекает из письма Лены. Думается, его следует обсудить сообща.

Лена, сама того, быть может, не подозревая, подска­зывает нам и то, от чего следует всех предостеречь.

«Получить профессию, выйти замуж? Все это кажет­ся таким обычным», — пишет Лена. Как сказать... Мож­но сказать, «профессия» или того проще: «поступление в институт». А можно сказать: «Дело, которому я слу­жу». Цель жизни может не исчерпаться делом. Но имен­но дело человека — главный проводник цели. И совсем необязательно эдакое  романтичное дело. Мне приходи­лось как-то на страницах газеты рассказывать о двор­нике, делегате комсомольского съезда, который так от­носился к своему, прямо скажем, не очень ныне прес­тижному делу, что ощущал свою значимость и достоин­ство, будто он космонавт на орбите. Всякий полет все же, не будем это забывать, начинается с земли. Случай­но ли Лена ни словом не обмолвилась в письме о том, кем хочет стать? Это на пороге-то аттестата зрелости. Мечтая о крыльях, не будем забывать заботиться я об обуви…

«Замужество, — говорит Лена. Но лучше сказать — любовь. И еще — дети. Воспитать детей, настоящих граждан и истинно интеллигентных людей — разве это не благородная, не высокая цель?» Замужество для таких натур, как Лена, быть может, я не станет единственной целью. Но любовь обязательно подскажет средство для достижения этой цели, потому что ни одному человеку не удалось ещё, оставить о себе благодарную память, вырваться из круга обыденности, не любя людей.

Лене покажется, что в книгах все люди необыкновенные. Что именно она читает, мы, к сожалению, не знаем. Но, разве, скажем, жизнь буранного Эдился у Айтматова- это не необыкновенная обыкновенность? В современной литературе, думается, как раз  видна эта магия реальности, понять которую так часто  в юности бывает трудно.

В юности часто кажется, что настоящая жизнь - она там где-то, за домами, за горами, на другой, не на твоей улице, где все так привычно, знакомо». Там – небо высокое!» - не случайно поется в одной популярной песне. А тут? Над тобой? Небо как небо? Нет, и здесь оно высокое!

Социологический опрос

Основой работы является социологический опрос (бланк прилагается), проведённый молодёжной общественной организацией «Молодёжь за Трудовую Украину» среди учащихся 8 – 11 классов всех школ нашего города, а также среди учащихся ПТНГУ и МАУПа. В бланке опроса были предложены вопросы, а к ним по 6 вариантов ответов, которые нужно было расположить по степени важности лично для вас начиная от 6 (наивысший бал) до 1 ( наинизший ). Итак результаты:

1. Какие жизненные проблемы волнуют вас больше всего:

52% - незащищённость личных прав и свобод

31% - поступление в ВУЗ

13% - проблемы экологии

  3% - отсутствие мест культурно – эстетического отдыха

1% - остальное, в частности и отсутствие ценностных ориентиров

2. Что нужно сделать, в первую очередь, чтобы изменить вашу жизнь к лучшему:

71% - поднять зарплату родителям

11% - создать место культурно- эстетического отдыха и развития для молодёжи

9% - создать условия для свободного предпринимательства

7% - создать необходимые условия для трудоустройства молодёжи

3. Какие качества человека Вы считаете главными:

32% - честность

21% - порядочность

4% - ответственность

2% - любовь, целеустремлённость

4.  Какие из нижиеприведённых ценностей вы считаете главными:

66% - семья

19% - материальные блага

7% - образование

5% - патриотизм

Социологический опрос завершался простым вопросом: имеете ли вы цель в жизни, если да, то какую?

Практически 100% ответили, что цель в жини у них есть, но сформулировать что- то конкретное не смогли. Так, наиболее употребляемыми общими фразами были: “прожить жизнь достойно”, “заработатть много денег, обеспечить свою семью”,”достичь чего-нибудь” и т. д.

На основе проведённой работы можно сделать выввод, что современная молоёжь не имеет каких-то конкретных целей в этой жизни, а следовательно и их ценностные ориентации и идеалы довольно “размыты”.

Рекомендации:

Каждый человек  в этой жизни должен уметь выделить приоритеты и на их основе сформировать свою систему цееностей. Для этого с самого раннего детства нужно понять что для тебя важнее родители или друзья, совесть или деньги, Родина или престиж… Вся наша группа уверенна, что если эти вопросы вам задаст кто-то посторонний, то вы ответите так, чтобы не упасть в его глазах, а как  вы ответите, если задажите их сами себе? Суметь познать самого себя – вот главная цель в нашей жизни! “Суди сам себя! Если ты сумеешь правильно осудить себя, то сможешь судить и других…” – это слова Антуана де Сент Экзюпери,  мы считаем, что именно они отражают ту главную рекомендацию, которую может дать вам наша группа.

Список использованной литературы:

«Людина і світ»\ В.Ф. Диденко, Л.В. Диденко, В.И. Кондрашова-Диденко\ Киев 2001г.

“Людина і суспільство” \учебник 11 класс\ Киев 2002г.

«Социология: наука об обществе»\ проф. В.П. Андрущенко, проф. М.И. Горлама\ Харьков 1996г.

«Социология» (учебное пособие)\ под редакцией В.Г. Городяненко\ Киев 2003г.