Островский - Бесприданница. Письмо Кулигина к Борису
Письмо Кулигина к Борису.
Здравствуйте, сударь! Как у вас дела? Чем занимаетесь?
Небось, радуетесь, что от дядюшки уехали? И скоро ли кончится ваше дело там? А
то мы уж заскучали тут без Вас, знаете ли.
А тут у нас такие дела творятся. Сразу, как Вы уехали,
произошло такое… Катерина в Волгу бросилась! То ли оттого, что Вы уехали, то ли
Кабаниха совсем заела, не могу знать. Вот какое ведь совпадение - всю жизнь у
Волги прожила, и смерть свою в ней нашла.
Говорят ведь, гром не грянет – мужик не перекрестится.
Так вот Кабаниха-то, Катерину потерявши, принялась возвращать то, что еще было
не совсем потеряно. Узнала, куда Варвара с Кудряшом сбежала, приехала к ним,
умоляла вернуться, так Кудряш ее за ворот из дому и вынес и велел больше не
возвращаться.
Сынок Кабанихи, Тихон, после смерти Катерины совсем
дураком сделался. Как-то еще до того, как она умерла, он мне сказал: «Я вот
возьму да последний-то, какой есть, ум пропью; пусть маменька тогда со мной,
как с дураком, и нянчится!» И, представляете себе, что он сейчас вытворяет?
Каждый день вечером домой пьяный приходит. Она все к нему: «Тиша, Тиша, что ж
ты делаешь-то?», так он ей: «Отстань, мать, не видишь, сын твой с работы
пришел! Вместо того, чтобы причитать, покушать бы принесла хоть что ль!»
Отужинав, Тихон принимается бить ее, после чего та тихонько садится в уголок и
начинает плакать. А Тихон с веселым настроением отправляется гулять. Таким
гулякой стал, что диву даешься: неужели это и есть тот самый тихоня Тихон? И
так, представляете себе, каждый божий день. Долго ли еще эта семья продержится
– мне знать не дано, однако, по моему мнению, рушится она начала сразу после
Тихоновой свадьбы.
У дядюшки вашего тоже проблемы. Недавно во время грозы
молния прямо в его дом попала, отчего домик-то загорелся. Теперь ему приходится
у меня жить. Просто никто больше, кроме меня, его и не пускает, даже Кабаниха
(впрочем, домом она сама уже не распоряжается, даже если бы она и впустила его,
Тихон бы их обоих поколотил), надоел он всем. А ведь просил я его, чтоб он
соизволил денег выделить на строительство громовых отводов, а он: «Разбойник,
разбойник», «В наказание, в наказание». Вот пусть и думает теперь, что гроза
ему в наказание пришла за его скупость.
Работники вашего дядюшки от него все и сбежали. Взяли
пример с Кудряша (Молодец все-таки парень – не один сбежал от плохой жизни, но
еще и возлюбленную свою с собой забрал). Так что теперь ваш дядюшка совсем
разорен. Хотя, быть может, ничего плохого в этом и нет. Пусть узнает, как
обычные люди живут. Теперь вот сам ходит, у всех денег в долг просит. А ему,
представьте себе, все подряд отказывают. Припоминают ему его отношение к людям.
Ругается, конечно, все еще, кричит на всех, но никто уже всерьез его не
воспринимает, никто его не боится. Даже насмехаются – различные шутки-анекдоты
про него сочиняют. Даже городничий и тот перестал признавать Дикого. Пройдет
мимо, не поздоровавшись, как будто и не знакомы они совсем. А все из-за денег.
Большие деньги, дорогой мой, - большие проблемы. Были деньги у человека – все
его любили, уважали, ценили, а не стало денег, разорился человек, обанкротился
– так о нем все и забыли, даже вспоминать не желают. Говорил же я, сударь,
жестокие нравы в нашем городе, очень жестокие.
На днях в газете прочитал, что англичане-де отменили
свой конкурс. Кто-то там у них решил, что «перпетуум-мобиле» изобрести
невозможно. Что это-де противоречит законам природы. Жаль, очень жаль. Я думал,
вот изобрету, получу миллион, да и обустрою наш Калинов так, чтоб людям жилось
у нас лучше: школу приличную открою, на площади часы огромные поставлю,
пристань хорошую сооружу и еще что-нибудь, чтоб для общей пользы-то было… Но,
видно, не судьба. Как умирал тихой смертью наш город, так и будет продолжать
умирать.
Ну вот, сударь, вроде как все рассказал Вам. Если что
непонятно – пишите, я на письма отвечать люблю, а лучше всего сами приезжайте
поскорее, тут столько всего изменилось… В одном письме не опишешь.
До скорого, надеюсь, свидания!
Кулигин,
Июля месяца, числа 19-го, года 1859-го.