Литературные реминисценции в творчестве А.П. Чехова
Министерство высшего образования
Карельский государственный педагогический университет
Филологический факультет
Кафедра литературы
Контрольная
работа по курсу:
«Русской
литература второй половины 19 в.»
Тема:
«Литературные
реминисценции в творчестве А.П. Чехова»
(на примере произведений А.П. Чехова «Скрипка
Ротшильда» и А.С. Пушкина «Гробовщик»)
Выполнила:
Студентка 4
курса ФФ ЗО
Зайцева И. М.
Проверил:
Матюшкин А. В., доцент, к.ф.н.
Петрозаводск, 2006
Антон Павлович Чехов (1860 – 1904) выступил как преемник и
продолжатель лучших реалистических традиций русской литературы. Глубокое
воздействие оказало на Чехова творчество М. Ю. Лермонтова, писавшего
об "остылости" души современного человека. Отмечалось также, что в
пьесах И. С. Тургенева были подготовлены некоторые особенности
драматургии Чехова с её скрытым лиризмом.
Значимое место среди предшественников и современников
в творческом сознании Чехова занимал Л.Н. Толстой, гениальными художественными
созданиями которого он неизменно восхищался. Определение Толстого -
"Чехов - это Пушкин в прозе" ("Ежемесячный журнал для
всех".- 1905.- № 7.- С. 427) помогает понять ту роль, которую сыграли
поэтические уроки А. С. Пушкина, его стремление к гармонической
целостности и ясности, музыкальности, его совершенное чувство ритма, по-своему
преломленное Чеховым - прозаиком и драматургом.
Творчество Чехова связано с творчеством Пушкина
непрерывной нитью. Многочисленные скрытые и явные реминисценции, пронизывающие
повествование в «Скрипке Ротшильда» («Русские ведомости».-1894.- 6 февраля)
заслуживают внимательного рассмотрения, так как именно они формируют, усложняют
и укрупняют образы и ситуации художественно-публицистической прозы Чехова
этого периода.
В произведениях Чехова разных лет пушкинские «Повести
покойного Ивана Петровича Белкина» отозвались рядом творческих трансформаций.
Между «Гробовщиком» А.С. Пушкина и рассказом о
гробовщике Якове Бронзе («Скрипка Ротшильда»), сопоставление задано как бы
изначально.
Заметим, что название рассказа Чехова имеет
оксюморонное значение: «Скрипка Ротшильда» – это совмещение несовместимого:
скрипка – символ искусства – и Ротшильд – символ богатства – связываются в одно
целое. Поэтика названия чеховского рассказа родственна поэтике названий
«маленьких трагедий» Пушкина. (ср.: «Каменный гость», «Скупой рыцарь» и др.)[1]
Для Пушкина тема «гробовщика» уже имела свою традицию,
о чем он вспоминает в начале повествования: «Просвещенный читатель ведает, что
Шекспир и Вальтер Скотт оба представили своих гробовщиков людьми весьма
веселыми и шутливыми… Из уважения к истине мы не можем следовать их примеру и
вынуждены признаться, что нрав нашего гробовщика совершенно соответствовал
мрачному его ремеслу. Анриян Прохоров обыкновенно был угрюм и задумчив»[2] (82)
Таким образом, Пушкин создавая своего гробовщика, вступает
в спор с литературной традицией. Его герой становится одновременно и субъектом
действия и объектом художественного познания автора. Пушкин, с одной стороны,
как бы намеренно упрощает своего героя, лишая его возможности сознать всю
экстраординарность своей профессии. По отношению к своему делу Андриян выглядит
необыкновенно прозаичным. Но с другой стороны, автор по-своему усложняет образ,
ставя неостроумного человека в остроумное положение. Мрачный характер героя в
противовес веселому нраву традиционных могильщиков, уже не выглядит
психологической случайностью, но развертывается в устойчивый комплекс
жизненного поведения героя в целом ряде реалистических мотивировок.[3]
Для Чехова
традицией были уже, с одной стороны, Шекспир и Вальтер Скотт, а с другой –
Пушкин; из двух традиций Чехов выбирает пушкинскую: характер его героя в
точности повторяет нрав Андрияна. «Скрипка Ротшильда» начинается прямо с
размышления героя: «Городок был маленький, хуже деревни, и жили в нем почти
одни только старики, которые умирали так редко, что даже досадно. В больницу же
и в тюремный замок гробов требовалось очень мало». И поэтому «Яков никогда не
бывал в хорошем расположении духа…[4]»(297)
Герой Пушкина живет в думах о «неминуемых расходах,
ибо давний запас гробовых нарядов приходил у него в жалкое состояние. Он
надеялся выместить убыток на старой купчихе Трюхиной, которая уже около года
находилась при смерти»(82).
Из одного пушкинского слова - «убыток», вырастает характер
чеховского героя: «Яков никогда не бывал в хорошем расположении духа, т.к. ему
постоянно приходилось терпеть страшные убытки… Мысли об убытках донимали Якова
особенно по ночам…» и т.д. (298). Подсчитывая убытки, он с сожалением
вспоминает: «Полицейский надзиратель был 2 года болен и чахнул, и Яков с
нетерпением ждал, когда он умрет, но надзиратель уехал в губернский город
лечиться и взял да там и умер… Вот вам и убыток…» (298)
Если пушкинский гробовщик Андриян хотел возместить
убытки за счет купчихи, то гробовщик Чехова «с нетерпением ждал» смерти
полицейского. И в том, и в другом случаях присутствуют момент сознательного
ожидания смерти людей. Но инстинкт наживы в герое Чехова получает свое крайнее
выражение
Н.Я. Берковский
писал об Андрияне Прохорове, что он «ведет свою войну с городом в мирных,
зауряднейших условиях; роль его в том, чтобы быть врагом города» - «по
неизбежным требованиям своей профессии». «Перед Анрианом нет людей, перед ним
одни клиенты»[5]
- писал Берковский, и пример отношения Андрияна к людям как клиентам – ожидание
смерти купчихи Трюхиной, для которой гроб заготовлен при ее жизни.
О Якове Бронзе
надо добавить, что, поначалу определившись в своей враждебности по отношению к
городу, где так редко умирают, Яков в своих размышлениях об убытках доходит до
вражды по отношению ко всему устройству жизни, общему миропорядку. В думах о
пропавших капиталах тяжелеет ум и черствеет душа. Яков Бронза мертвого человека
ценит дороже, чем живого и постепенно он и вовсе теряет интерес к людям. И это
определяет его поведение с самым близким человеком, Марфой, с которой прожиты
многие годы. Чехов показывает, как герой заставляет жену цепенеть от страха, а
за несколько дней до ее смерти, «сообразив», что в ближайшие праздничные дни
нельзя будет работать, взяв свой железный аршин, подошел к старухе и снял с нее
мерку. «Потом она легла, а он перекрестился и стал делать гроб» (301).
В последние часы
Марфы Яков думает о ней, как о клиентке, а до этого не думал о ней вообще.
Теперь у него появился профессиональный интерес, делает гроб («Хорошая
работа!»), а затем со вздохом заносит 2 рубля 40 копеек в свою книжку в статью
убытков. Бронза смотрит на мир сквозь бухгалтерские счета. Даже пробудившееся у
него в конце рассказа ощущение красоты внешнего мира не мешает ему оценивать
эту красоту с точки зрения материальной выгоды: «он недоумевал, как это вышло
так, что за последний срок или пятьдесят лет своей жизни он ни разу не был на
реке, а если, может, и был, то не обратил на нее внимания? Ведь река
порядочная, не пустячная; на ней можно было бы завести рыбные ловли, а рыбу
продавать купцам, чиновникам и буфетчику на станции и потом класть деньги в
банк».(303)
И Пушкин и Чехов
в своих произведениях достигают одного итога: преодоление отношения к людям,
как к клиентам, и в результате – очеловечивание героев. Только у Пушкина это
показано как результат, а у Чехова – как процесс.
Сознание захмелевшего Андрияна раздваивает
действительность на явь и вымысел, когда же они снова совпадают и мир
становится единым, герой уже не тот, что прежде. «Гробовщик» начинается с
угрюмости Андрияна, а заканчивается его веселым настроением. Если судить о
герое по первым строчкам, то можно предположить, что только смерть купчихи
способна привести его в хорошее расположение духа. Но в конце истории
оказывается, что Трюхина жива, и гробовщик становится весел и даже рад, что
похорон не было. Его мысли обращены теперь не к смерти и клиентам, а к живым и
близким: “скорее чаю, да позови дочерей”- последние слова повести (87).
В видении после похорон жены Марфы Якову «какие-то
морды шепчут ему про убытки: «Вечером и ночью мерещились ему младенчик, верба,
рыба, битые гуси, и Марфа, похожая в профиль на птицу, которой хочется пить, и
бледное, жалкое лицо Ротшильда, и какие-то морды надвигались со всех сторон и
бормотали про убытки» (304). В размышлениях прозаического чеховского гробовщика
появились надвигающиеся морды как отголоски видений пушкинского гробовщика.
Якова Бронзу обступают его «материализованные» мысли, как Андрияна – его
«клиенты», пришедшие на новоселье, и возникает та же «дьявольщина» наваждения.
Младенчик, верба – это из воспоминаний Марфы о прошлом, которым Яков не верил и
говорил: «Это тебе мерещится» (301). Этот мир, которого для Якова будто и не
было, но ночью он сам об этом вспоминает, и ему тоже начинает мерещиться:
«Вечером и ночью мерещились ему младенчик, верба…» – до надвигающихся морд.
Раздвоившееся сознание Якова создает двоемирие с пушкинскими предметами:
реальность убытков и наваждением, именуемым у Пушкина «дьявольщиной»
В рассказе Чехова
с наваждения начинается процесс преображения Якова. Постепенно он вспоминает то
одно, то другое из прошлой жизни с Марфой, когда их связывала что-то
человеческое. Так он выходит на новый уровень отношений с людьми, что показано
как итог на примере его изменившихся отношений с евреем Ротшильдом. Итог тем
более знаменательный, что Ротшильд был для него самым ненавистным из людей. Ротшильд
впервые становится интересным Якову как человек – и даже не просто человек, а
«брат». «Захворал, брат», - говорит ему Яков, и это слово в чеховском тексте
особенно полновесно: оно делает невозможным упоминание уличного прозвища
гробовщика, которого теперь в рассказе называют только Яковом. Яков перестает
быть «Бронзой», очеловечивается, и тому дается свой ряд примет: он плаче,
говорит с Ротшильдом «ласково» и т.д. Под «бронзой» обнаруживается душа,
которая потом переходит в музыку и остается жить в печальной мелодии,
продолжающей звучать в городе.
Пушкин в повести
«Гробовщик» деромантизировал своего героя, внешне «упростил» его, найдя в этом
упрощении свою сложность. Чехов, наоборот, пушкинскую простоту усложнил своим
пониманием человека. К мрачной натуре Якова Бронзы, родственной натуре Андрияна
Прохорова, Чехов добавляет как бы случайно и вовсе немотивированную черту:
музыкальность. Но именно эта случайная черта становится необходимой,
неотъемлемой сущностью характеристики героя. Совмещение гробовщика и скрипача в
личности Бронзы кажется неожиданным. Но в то же время оно, в принципе, и не
ново. Н. Я. Берковский приводит пример могильщика Мортсгея из «Ламмермурской
невесты Вальтера Скотта[6].
Мортсгей по совместительству еще и музыкант, он работает на крестинах,
свадьбах и на похоронах. Ему все равно, чем заниматься, лишь бы платили. О
своем гробовщике Чехов говорит как будто то же самое: «кроме мастерства, небольшой
доход приносила ему также игра на скрипке» в любительском оркестре.(297) Однако
по-настоящему, как музыкант, Бронза раскрывается не в оркестре Шахкеса.
Игра Якова на
скрипке имеет еще и бескорыстный, и сугубо личный план. Он играет на скрипке не
только для денег, но и для себя. У Бронзы устанавливаются какие-то особые,
интимные отношения со скрипкой: «Мысли об убытках донимали Якова особенно по
ночам; он клал рядом с собой на постели скрипку и, когда всякая чепуха лезла в
голову, трогал струны, скрипка в темноте издавала звук и ему становилось легче»
(298). Характерна принно-следственная зависимость: обращение к скрипке
вследствие «мыслей об убытках». В игре на скрипке Яков находит утешение в
жизни. И в то же время в скрипке проявляется духовность героя.
В рассказе
взаимодействуют две противоположных темы: темы денег, убытков и темы
искусства, музыки. В экспозиции речь о скрипке идет лишь в русле размышлений
Якова о своем малом достатке и лишь коротко сообщается скупая подробность: он
хорошо играл на скрипке русские песни. На протяжении всего повествования,
вплоть до заключения, доминирует первая тема, передающая обычное состояние
Якова.
Но постепенно в
Бронзе над меркантильными соображениями берут верх красота, искусство, талант
скрипача («играет жалобно и трогательно», «печально поет скрипка»), а над
слепой ненавистью и злобой – любовь к людям, чувство справедливости,
сострадания. И в финале безраздельно господствует тема человеческого страдания,
осознаваемая героем как его собственная вина. Перед смертью он завещает
единственное, что у него есть дорогое, свою скрипку, Ротшильду. Затравленный
бедняк Ротшильд, носящий по иронии судьбы фамилию известного богача, становится
обладателем такой ценности, которая превышает богатство его однофамильца. Этот
смысл заключен в заглавии «Скрипка Ротшильда». Бедняк Ротшильд дарит людям
музыку, и дар этот потому бесценен, что достался ему самому в наследство от
такого же бедняка, как он, - несостоявшегося талантливого скрипача Якова
Бронзы.
Скрипка – сначала
лишь деталь, штрих к образам Бронзы и Ротшильда. Но эта деталь, войдя и в
заглавие, обретает в контексте всего рассказа обобщающее, символическое
значение.
Концовка рассказа
– своего рода послесловие (рассказ о скрипке, на которой Ротшильд по просьбе
слушателей часто играет мелодию, услышанную им от Бронзы) – представляет собой
мысль громадного филосовско-нравственного содержания. Мысль эта – страстная
тоска людей о жизни, достойной человека; скорбное раздумье о настоящем, полном
страданий, мысль о единении людей в одном чувстве, очищенном от скверны жалких
эгоистических стремлений, подающих руку друг другу[7].
По выражению В. Б.
Шкловского, у Чехова «человек дается и таким, какой он есть и таким, каким он
мог бы и должен быть»[8].
Бронза «какой он есть» показан Чеховым в натуральную величину, гробовщиком, с
плохим настроением и пр. Это «Ротшильд» с обратным знаком. Бронза, «каким он
мог бы и должен стать», только угадывается через его отношение к миру звуков. В
герое есть два тесно связанных между собой начала: сознательное и
бессознательное, выраженное символически «Ротшильдом» и скрипкой.
Если в отношении
пушкинского «Гробовщика» можно говорить только о процессе утраты человечности,
то в отношении рассказа Чехова можно говорить о гибели человека в героя и
гибели героя. Здесь уже чеховский гробовщик противостоит пушкинскому как
трагический герой комическому. Вместе с тем образ чеховского гробовщика
получает и свое более сложное решение. Герой Чехова втянут в конфликт с жизнью
(«от жизни человеку убытки, а от смерти – польза») и бессознательно стремиться
уйти от него в мир звуков. В музыке раскрывается его подлинная человечность,
сущностная характеристика героя. Бесчеловечно прожитая жизнь несостоявшегося
«Ротшильда» оказывается была непрожитой жизнью музыканта[9].
Литература:
2.
Пушкин А.
С. Полное собранию сочинений: В 10т. Т.6.-Ленинград, 1977.
3.
Берковский
Н. Я. Повести Белкина//Берковский Н. Я. Статьи о литературе.-М.-Л., 1962.
4.
Дарвин М.
Н. Пушкинский герой чеховского рассказа// Природа художественного целого и
литературный процесс.-Кемерово, 1980.-С.
5.
Головачева
А. Г. Повести Ивана Петровича Белкина, «пересказанные» Антоном Павловичем
Чеховым//Чеховиана: Чехов и Пушкин.-М., 1998.- С. 175-190.
6.
Фортунатов
Н. М. «Гробовщик» Пушкина и «Скрипка Ротшильда» Чехова// Болдинские
чтения.-Горький, 1976.-С.93-103.
7.
Шкловский
В. Б. Повести о прозе. Размышления и разборы. Т.2.-М.,1966.
[1] Дарвин М. Н. Пушкинский герой чеховского рассказа// Природа
художественного целого и литературный процесс.-Кемерово, 1980.-С.139.
[2] Все цитаты из А. С. Пушкина по Полному собранию сочинений: В 10т.
Т.6.-Ленинград, 1977.
[3] Дарвин М. Н. Пушкинский герой чеховского рассказа// Природа
художественного целого и литературный процесс.-Кемерово, 1980.-С.133.
[4] Все цитаты из А. П. Чехова по Полоному собранию сочинений и писем: в
30 т. Сочинения: в 18 т. Т. 8.-М.,1977.
[5]Берковский Н. Я. Повести Белкина// Берковский Н. Я. Статьи о
литературе.-М.-Л., 1962.-С. 304, 311.
[6] Берковский Н. Я. Повести Белкина//Берковский Н. Я. Статьи о литературе.-М.-Л.,
1962.-С.321.
[7] Фортунатов Н. М. «Гробовщик» Пушкина и «Скрипка Ротшильда» Чехова//
Болдинские чтения.-Горький, 1976.-С.100.
[8] Шкловский В. Б. Повести о прозе. Размышления и разборы.
Т.2.-М,1966.-С.364.
[9] Дарвин М. Н. Пушкинский герой чеховского рассказа// Природа
художественного целого и литературный процесс.-Кемерово, 1980.-С.142.