Закон и благодать
Закон и благодать
Для
иудеев путеводной звездой и столпом, на котором прочно покоилось все их
существование, были Моисеевы Скрижали Закона: они задавали нравственный порядок
их жизни и поддерживали их добрые взаимоотношения с Богом. Иудейская традиция –
в то время, когда жил Иисус, представленная фарисеями – на первое место
выдвигала необходимость строгого повиновения Закону, тогда как ранее
христианство утверждало, что подобная вера в основе своей противоречива: Закон
создан для человека и соблюдается ради любви к Богу, что само по себе исключает
необходимость в жестком повиновении, взамен подразумевая освободительное
приятие Божьей воли как своей собственной. Этого союза двух воль можно
достигнуть лишь через божественную благодать – этот беспрепятственный
спасительный дар, что был принесен человечеству Христом. Согласно такому
взгляду на вещи, Закон с его высеченными на камне запретительными предписаниями
может лишь принуждать к несовершенному повиновению и нагонять страх. Павел же
возражал, что подлинное оправдание человек может обрести лишь через веру в
Христа, чей искупительный акт принес всем верующим свободу Божьей благодати.
Суровость Закона делала человека грешником, борющимся с самим собой. Верующий
же христианин свободен: он не находится в "рабстве" у Закона, ибо
причастен свободе Христа благодаря Его милости.
Сам
Павел до своего обращения был фарисеем и ярым поборником Закона. Обратившись
же, он с самоотверженным рвением доказывал бессилие Закона перед властью любви
Христовой и перед присутствием Духа Святого внутри человеческой личности, тайно
вершащего свое дело. Однако иудеи увидели в толковании Павлом Закона лишь
пародию на его истинную сущность. Для них сам Закон был даром Божьим, взывавшим
к нравственной ответственности человека. Он является опорой для человеческой
самостоятельности и добрых поступков человека – этих необходимых составляющих
самого промысла спасения. Правда, и Павел признавал их значение, однако он
утверждал, что его собственная жизнь свидетельствует о совершеннейшей
бесплодности такой религиозности, которая повинуется лишь Закону.
Для
события столь судьбоносного и "сверхчеловеческого", каким является
искупление человеческой души, требуется нечто большее, чем просто человеческие
усилия – пусть даже они получили божественную санкцию. Добрые поступки и
нравственная ответственность необходимы, но их одних недостаточно. Лишь высший
дар воплощения и самопожертвования Христова дозволил привести жизнь человека в
лад с Богом, чего так сильно жаждала Человеческая душа. Вера в милость Христа,
а не строгая приверженность Этическим предписаниям, – вот вернейший путь
человека к спасению. Об этой вере и свидетельствовали проявления любви и
служение самих христиан, и все это – через милость Христа. Для Павла Закон уже
перестал быть Сковывающим авторитетом, ибо истинное завершение Закона было
явлено во Христе.
Сходным
образом возвещался подобный разрыв с иудейским Законом и в Евангелии от Иоанна:
"Ибо закон дан чрез Моисея; благодать же и истина произошли чрез Иисуса
Христа". Расхождения между Божьей волей и волей человека, между внешними
предписаниями и внутренними склонностями – все это должно было раствориться в
любви к Богу, единым духом объединяющей и человеческое, и божественное.
Пробудиться к такому состоянию божественной любви означало ощутить само
Царствие Небесное. Благодаря искуплению Христову человек мог ныне обрести
праведность в глазах Бога, и не вследствие налагаемых ограничений, но следуя счастливому
и добровольному своему желанию.
Однако
это новозаветное противоречие между моральным ограничением и богоданной
свободой было несколько двусмысленно. Этика межличностного общения,
составлявшая предмет евангельских попечений, стала преобладающим элементом
христианских воззрений, однако характер ее можно толковать двояко. С одной
стороны, проповеди Иисуса часто были крайне бескомпромиссны по тону и
рассудительны, построены на жесткой диалектике семитского толка, на семитской
фразеологии, и в свете неминуемого конца времен звучание их казалось
чрезвычайно напряженным. Евангелие от Матфея еще более ужесточало Закон для
последователей Иисуса, требуя чистоты не только в поступках, но и помыслах,
призывая возлюбить врага своего так же, как и друга, взывая ко всепрощению и к
полному отрешению от дел мирских. Близость же мессианского пришествия и
последующего всеобщего преображения настоятельно требовала безусловной
нравственной чистоты. С другой же стороны, Иисус неоднократно подчеркивал, что
сострадание стоит выше сознания собственной праведности, а внутренний дух –
выше внешней буквы закона. Его призывы к сохранению возвышенной и даже
абсолютной чистоты, подвергающей суду совести и преднамеренные деяния, и
непроизвольные мысли, казалось, предполагали нечто значительно большее, нежели
просто человеческую волю, для достижения подобной внутренней добродетели,
открывая, таким образом, путь вере в благодать Христову. Он оказывал утешение и
поддержку нищим, павшим духом, отверженным и грешным и в то же самое время
грозил страшными карами высокомерным и самодовольным, слишком уверенным в своем
духовном и мирском статусе. Смиренная открытость Божественной благодати
расценивалась гораздо выше, чем приведенное в согласие с законностью праведное
поведение. Следование Закону следовало постоянно соизмерять с высшей Божьей
заповедью любви. Согласно Новому Завету, тот факт, что законническая мораль
настолько переросла саму иудейскую религиозную практику, свидетельствовал о
том, что с течением времени Закон отгородился от жизни и застыл, так что в
конце концов стал скорее затруднять, чем облегчать истинное общение отдельной
личности с Богом и с другими людьми.
Но
даже новое христианское откровение Божьей милости оставалось открытым для
разнообразных толкований и порождало противоречивые последствия, особенно в
исторических условиях более поздней поры. То предпочтение, которое Павел и
Августин отдавали Божественной благодати перед человеческими усилиями обрести
праведность, не только обусловило представления о ценности человеческих
свершений в согласии с Божественной волей, но и определило подчеркнутое
умаление свободы воли человека относительно всемогущества Господа. В борьбе за
спасение собственные усилия человека имеют сравнительно малое значение;
последнее слово остается за спасительной властью Бога. Единственным источником
блага являлся Бог, и только его благоволение может спасти род человеческий от
его низменных природных наклонностей, от слепоты и развращенности. Вследствие
Адамова грехопадения все люди стали порочны и виновны, и искупила эту
коллективную вину лишь жертва Христа. То воскресение, что принес человечеству
Христос, ныне присутствовало в Церкви; то оправдание, которое каждый человек
стремился снискать, дабы избегнуть проклятия, зависело от приобщения к церковным
таинствам, доступ к которым открывало следование определенным этическим и
церковным нормам.
Поскольку
Церковь и ее священные установления являлись ниспосланным свыше проводником
Божьей благодати, то Церковь наделялась сверхчеловеческим значением, ее иерархия
обладала абсолютной властью, ее законы оставались определяющими. Поскольку люди
по природе своей падки на грех и живут в мире постоянных искушений, они
нуждаются в налагаемых Церковью суровых санкциях, направленных против запретных
поступков и помыслов, дабы их бессмертные души не постигла та же плачевная
участь, что была уготована их бренным телам. На Западе возникла та же острая
историческая необходимость в том, чтобы Церковь приняла на себя ответственность
за новообращенные (и, с точки зрения Церкви, неразвитые в нравственном
отношении) варварские народы: так сложилась "сквозная" вертикальная
иерархия Церкви, причем вся духовная власть исходила сверху вниз – от
верховного папского владычества. Абсолютистские моральные предписания, сложная
юридическая структура законодательства, "учетная" система добрых дел
и заслуг, дотошная въедливость в разграничении между различными категориями
грехов, принудительность верований и исполнения таинств, власть отлучения от
церкви, подчеркнутый упор на запретах, касающихся плоти, во избежание
постоянной угрозы проклятия, – все эти типичные для средневековой христианской
Церкви черты сближали ее со старыми иудейскими представлениями о Божьем законе,
в действительности являя собой скорее преувеличение этих представлений, чем
новый целостный образ благодати Божьей. Вместе с тем, подобные сознательные
предосторожности, по-видимому, были совершенно необходимы в мире, где человека
повсюду подстерегали мирские ловушки и хитросплетения. Они были необходимы,
дабы человек мог пронести через этот мир невредимыми христианские истины и,
следуя путеводной звезде Церкви, войти в жизнь вечную.
Список литературы
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.gumer.info/