Современный русский философ Михаил Лифшиц
Современный
русский философ Михаил Лифшиц
Михаил Лифшиц -
годы жизни 1905-1983 - достаточно хорошо известный философ и эстетик,
действительный член Академии художеств СССР. И вместе с тем это - историческая
фигура, значимость которой еще предстоит открыть для себя будущему
действительно демократическому и гуманистическому сознанию России.
В папке из
архива философа Михаила Александровича Лифшица, помеченной 1983 годом, есть такие
слова: 'Мы живем сейчас в эпоху ясно выраженной боязни перемен. Это в отличие
от новаторства интеллигенции и важнейший предмет раскола'. Но сегодня как раз
большинство интеллигенции консервативно. Одни хотят реставрировать капитализм
по западному образцу, другие российскую империю, третьи - сталинскую или
брежневскую систему.
На протяжении
жизни Лифшиц разрабатывал философскую программу, которую назвал Reustaratio
Magna (великое восстановление), по аналогии и в противоположность Instaratio
Magna Фрэнсиса Бэкона (что переводят с латинского как великое восстановление,
тогда как на самом деле оно означает у Бэкона, по мнению Лифшица, 'великое
становление'). Становление естественных наук явилось, считает Лифшиц, продуктом
глубокого разочарования нового времени в разуме и истине, и по сей день
сциентизм несет в себе зерно равнодушия и скепсиса, принимаемых за
объективность.
'Если ваше
новое есть такое становление наук (прошу прощения у Бэкона, о котором не хочу
сказать ничего плохого), при котором вытесняется и уничтожается верное старое,
то спаси нас бог от этой новизны и этого прогресса. Если вы восстанавливаете
то, что умерло и должно умереть, то такая реставрация есть тот же самый
авангардизм, его обратная сторона. Посмотрите в лицо нашим современным реставраторам
- сколько авангардистской нетерпимости, жажды разрушения, неутоленного
самолюбия скрыто за благостным обличьем!' - подчеркивает Лифшиц.
Авангардизм с
его западничеством и реакционный консерватизм с его тяготением к прелестям
нашего, российского кнута - явления во многом разные, даже непримиримо
враждебные. Что лучше? Все хуже. Ибо если в постсоветском обществе победит
черносотенный бонапартизм, то дорогу к нему проложат нынешние 'демократы'.
Начиная с 30-х годов, Лифшиц пытается пробить брешь в этом, по его словам,
'сговоре двух сил, двух церквей'. '...Есть и плебейский модернизм, есть и
смердяковская ненависть ко всему лучшему, выражающаяся, например, в вандализме,
- писал Лифшиц незадолго до своей смерти. - Но здесь модернизм сходится с тем,
что идет снизу в самом дурном - в интегральной преступности. А большая часть
массы все же консервативна. И задача состоит в том, чтобы революционным образом
обеспечить эту здоровую тенденцию к сохранению, консервативности'.
Если
революционным образом не будет осуществлена Reustaratio Magna, то мир,
продолжал Лифшиц, 'пойдет направо старым ложным путем'. В 30-х годах направо
пошли и страна состоявшейся, и страна несостоявшейся революций. Результат -
становление двух, как ныне говорят, тоталитарных систем - гитлеровской и
сталинской. Есть ли разница между ними?
'И в прежней
истории бывала разница между бонапартистскими режимами, которые все же
открывали какую-то отдушину, активизируя социальную энергию снизу в
прогрессивном направлении, и простыми волнами реакции...' В двадцатом веке 'это
раздвоение бонапартизма или цезаризма представлено в гораздо более яркой форме.
Две линии при всей своей формальной схожести далеко разошлись и со страшной
силой столкнулись.
Раздвоение этих
двух линий не исчерпано, это - проблема дня. Победить прогрессивная сила может
лишь путем сублимации уравнительности до высоты революционной энергии,
вооруженной разумом, теорией... А то ведь и глупость, которая также
представляется самостоятельной силой, и понижение уровня в чисто моральном
смысле слова - все это также не что иное, как действие односторонне развитой и
снова подкрепленной ходом обстоятельств уравнительной силы. Сталин с точки
зрения государственности кое-как обуздывал ее, хотя и сидел на ней, иногда
выпуская ее наружу в виде пароксизмов террора'.
Российский
дикий капитализм - продукт уравнительности и теперь стремится уничтожить то
направление движения, которое имела уравнительность в 30-е годы. Что ждет нас
впереди? В ситуации шока от поистине беспрецедентного обмана возможны два очень
плохих, но все же не одинаково плохих выхода. Либо - реакция черносотенного
типа, либо такая тирания, которая, опираясь на низы и действуя до известной
степени в интересах производительного населения страны, сможет преградить
дорогу черносотенству, ограничить беспредел номенклатуры, бандитского
капитализма. Сталинский режим в 30-е годы все же, как и режим Наполеона, был не
только душителем революции, но и ее своеобразным продолжением.
Среди
положительных явлений этого сложного времени - так называемое 'течение', школа
Лифшица, которая в век всеобщего релятивизма и нигилизма (в том числе, в их
'марксистском' варианте) утверждала, что правда, абсолютная истина есть и на
нашей грешной земле. Но истина в иные эпохи принимает форму неразумия, а справедливость,
увы, движется дорогой кошмара и расточения человеческих жизней.
Почему мир
сегодня пошел вправо? Именно потому, что в экономической, социальной,
культурной сферах роль низов стала значительно больше, чем в те времена, когда
испанский философ описывал феномен 'восстания Масс'.
Огромное,
несравнимое с началом века значение национального вопроса - тоже следствие
подъема окраин цивилизации. Но и этот процесс принял реакционную форму. Как
предотвратить сползание народов в разрушительный, кровавый национализм? 'В
известном смысле весь путь в будущее, - пишет Лифшиц, - представляет собой
также возвращение в прошлое. Но к этому нужно прибавить неравномерность
этого...'
В 30-е годы
Лифшиц отстаивал мысль, что высокое искусство создавалось не теми художниками,
которые примыкали к революции, а теми, кто отторгался от нее - 'великими
консерваторами человечества'. Но отторгались они от 'обнаженной абстракции'
(Берк) нового - и конкретизировали положительное новое посредством возвращения
к истине старого. За эту идею Ермиловым и Кирпотиным Лифшиц был обвинен в
'почвенничестве' и даже монархизме. Обвинения, конечно, нелепые. Однако идея
монархии играет существенную роль в системе взглядов Лифшица. По его мнению,
человек занимает место монарха в природе. Это не метафора, подчеркивает он, ибо
человек, 'опираясь на низшие силы природы... подчиняет себе ее аристократию -
животных, будучи сам только представителем животного мира'. Разумеется,
человечество сумеет сохранить себя, если приблизится к идеалу своего рода 'просвещенной
монархии', преодолев искушение тирании по отношению ко всему живому и неживому.
Главное -
преградить дорогу худшему, то есть союзу воровской аристократии с тёмным
плебейством. 'Это была аналогия с мечтой о противоположном, с мечтой о том, чтобы
не получился термидор, революционное похмелье. Это было предупреждение,
особенно опасное ввиду того, что само понятие 'термидора' было пущено в ход
мелкобуржуазной оппозицией. Лгуны поэтому не упускали случая ухватиться за это
опасное понятие в литературе 'течения', хотя делали это неумело'.
Для того чтобы
понять монархиста Бальзака, для того чтобы понять трагический союз Пушкина с
Николаем I после 14 декабря 1825 года, потребовалось не монархическое, а
марксистскос сознание Лифшица. Для того чтобы возвращение назад совершилось не
в форме какой-нибудь новой аракчеевщины или еще чего-нибудь похуже, обществу
равно необходимо противоядие от черносотенства Василия Розанова и авангардизма
'комиссаров'. Вернуться не к Константину Леонтьеву с его апологией сознательного
обскурантизма и не к 'Краткому курсу', а к Аристотелю и даже в известном смысле
к Птолемею. Разумеется, не для того чтобы уверовать, будто солнце вращается
вокруг Земли, а для того, чтобы уяснить великую истину, понятную древним и
отброшенную новым временем: человек - центр Вселенной, и весь мир вращается
вокруг него. Не исключено, считал Лифшиц, что человечество одиноко во
Вселенной, причем, не только в пространстве, но и во времени. Однако для
Лифшица уникальность человечества - не синоним заброшенности, ибо оно есть
голос и разум, центр бытия.
Призрак
великого 'Ничто' бродит по миру. И альтернативы ему нет, если верить прогнозам
ведущих футурологических институтов Запада. За несколько месяцев или даже
недель до своей смерти, летом 1983 года, Лифшиц приступил к статье о 'реальной
политике' и НЭПе. Огромную опасность для России Лифшиц видел в замкнутости ее
экономики, в автаркии, которая ведет к отсталости и деспотизму, выход - в
соединении с мировым рынком. Но соединение противоположностей, то есть
конвергенция, может быть разной. Вот в чем существо вопроса, над которым не
задумывались Сахаров и его последователи, но который поставил в начале 20-х
годов Ленин. Либо это будет союз западного капитала с российскими трудовыми
слоями против жуликов и бандитов, либо стихийное развитие событий приведет к
союзу западного капитала с российскими бандитами.
Ныне Запад, как
и 70 лет назад, не захотел или не смог помочь низовой, черноземной, но все же
не вывесочной демократии России, а заключил союз с 'демократами',
легализовавшими, как это ныне признают и западные политологи, воровской
капитал, мафию и номенклатуру. Этот стратегический просчет сравним с поддержкой
Гитлера против Советской России. Черноземная демократия, если идти направо
старым ложным путем, оборачивается уже просто черносотенством. Будет ли
разомкнут фатальный цикл? Если да, то Reustaratio Magna - программа не для
одной только России.
Нелепо,
конечно, думать, что весь мир шагает не в ногу и прав только Михаил Лифшиц.
Одно дело - вынужденное одиночество, другое - демонстративный авангардизм. В
основе философии Лифшица, его 'онтогносеологии' лежит иная идея: 'Не мы мыслим
мир, а мир мыслит нами'. Но что, если действительности не нужно или пока не
нужно наше сознание, что, если сегодня она избирает фатальный способ движения?
Тогда приходится, говоря словами Пушкина, признать необходимость и простить
оной. Однако не примирение с тиранией в обеих ее характерных для XX века
разновидностях имел в виду Лифшиц, подводя итог своей жизни: 'формула стоического
сознания необходимости, формула 'Так нужно!'. Это, конечно, сомнительная
формула, когда речь идет о примирении со страданиями других, но когда это
связано с самоотречением, с мыслью о том, что я должен погибнуть или пережить
тяжкие страдания во имя исторического хода вещей, который идет не так гладко и
не в таких благородных формах, как этого можно было ожидать, это массовое
сознание миллионов людей в дни труда и войны, в период индустриализации и
обороны - оно чисто и благородно, да чище и трудно что-нибудь найти'.
Список
литературы
Для подготовки
данной работы были использованы материалы с сайта http://istina.rin.ru/