Мария Спиридонова. Возлюбленная террора
Министерство Образования Российской Федерации
Уфимский Государственный Институт Сервиса
Кафедра социологии и СКТ
РЕФЕРАТ
на тему:
«Мария Спиридонова.
Возлюбленная террора».
Выполнила: ст. гр. СОД-11
Гизатуллина М. Ф.
Проверила: Шайхисламова Н. С.
УФА-2005
СОДЕРЖАНИЕ
Введение
«Неблагонадёжная гимназистка»
«Каждая
молния террора просвещает ум»
Совершение покушения и его последствия
Из жизни на Нерчинской каторге
Левоэсеровский мятеж
Новый арест
Апология женщины
Заключение
Список использованной литературы
Приложение
В Уральском Государственном Университете
есть Музей Истории, который был открыт 23 марта 1970 г. Музей располагает более
7000 экспонатами. Здесь портрет первого ректора А. П. Пинкевича,
выполненный известным художником Ю. П. Анненковым /1921 г./,
прибор для измерения радиоактивности, купленный в Германии /1920 г./,
портреты известных революционеров и декабристов, политических деятелей
и другие предметы, которые являются одной из связующих нитей между
прошлым, настоящим и будущим.
...И вот на нас с пожелтевшей
фотографии смотрит красивая, печальная девушка. Пышная прическа. Тёмное,
строгое закрытое платье. Белый воротничок. Ни то - школьная учительница, ни то
- монахиня. Это - "Жанна Д’арк" Первой Русской революции,- Мария
Александровна Спиридонова. Ее фотографию раздобыл в 1906 г. молодой
преподаватель Екатеринбургской мужской гимназии, недавний выпускник Московского
университета, ученик В. О. Ключевского, Василий Иванович Будрин. Он
хранил ее всю жизнь. Хранил в 1918 г., когда власть в Екатеринбурге
перешла к колчаковским комендантам, не видевшем никакой разницы между
большевиками и левыми эсерами; лидером последних и была Мария Александровна Спиридонова.
Хранил в 1923 г., будучи преподавателем Уральского университета. А
ведь к этому времени Мария Александровна Спиридонова приобрела устойчивую
репутацию политического оппонента большевиков, осуждающего «красный» террор.
Хранил в 1941 г., когда М. А. Спиридонова была
необоснованно обвинена в подготовке покушения на К. Е. Ворошилова и
расстреляна. Видимо, владелец фотографии был смел и верен идеалам своей юности.
Вообще, 1900–1908
гг. дали русской революции целую плеяду революционеров, замечательных и
единственных в своем роде. Почти никто из них не дожил до нашего времени, и
немногими уцелевшими из знавших их давно чувствуется необходимость записать
хотя бы начерно и хотя бы часть фактического материала, имеющегося о них и с
ними связанного. Но именно благодаря таким людям,
как Будрин, и сохранились хорошие, светлые, тёплые воспоминания о таких
великих, целеустремлённых, рвущихся вперёд, необычайно смелых и сильных,
болеющих за свою Родину, личностях, как Мария Александровна Спиридонова.
«НЕБЛАГОНАДЁЖНАЯ ГИМНАЗИСТКА»
Мария
Александровна Спиридонова родилась 16 октября 1884 г. под созвездием Скорпиона.
Согласно предсказаниям астрологов в Скорпионах дремлет огромная энергия,
пробуждающаяся в кризисных ситуациях; они безжалостны к врагам и преданы
друзьям, стремятся везде дойти до конца, и могут стать и грешниками, и святыми.
Её отец занимал скромную должность банковского бухгалтера в одной из тамбовских
контор. Она окончила Тамбовскую гимназию и поступила в дополнительный класс,
чтобы получить профессию домашней учительницы. Но умер отец, и на руках Марии
остались мать и младший брат. В 1902 г. Спиридонова была исключена из восьмого
класса гимназии за «политическую неблагонадёжность». Совсем юной 16-летней
девушкой она попала в один из тамбовских эсеровских кружков. Ей пришлось
бросить учебу и пойти работать машинисткой.
Изменился
круг общения, Мария познакомилась с очень популярным среди тамбовских
интеллигентов, разночинцев и барышень молодым адвокатом Михаилом Вольским и с
его старшим братом Владимиром. Владимир был исключен из Киевского университета
за революционную деятельность и выслан на родину, в Тамбов. По совету товарищей Владимир вдруг начал слать Спиридоновой
пылкие любовные письма, наверное, он и сам внушил себе, что без ума от Марии.
Послания его переполняли страсть, томление сердца, романтическое восхищение и
нежные мечтания о том часе, когда они, несомненно, созданные друг для друга,
соединятся в трепетном объятии. Скорее всего, она тоже поверила в это, и в ее
душе отзывчиво вспыхнуло ответное чувство между Спиридоновой и Вольским -
старшим завязались романтические отношения — правда, Владимир был женат, но
жена сбежала с заезжим офицером, так что Марию он считал своей невестой.
Любопытно: они встретились одиннадцать лет спустя, в мае
1917 года, и... прежнего влечения не испытали. То были два абсолютно чужих,
равнодушных друг к другу человека.
«КАЖДАЯ МОЛНИЯ ТЕРРОРА ПРОСВЯЩАЕТ УМ»
Натура цельная, склонная к экзальтации, Мария Спиридонова во всем шла
до конца. Увлеченная идеями, преподанными братьями Вольскими, она добилась,
чтобы ее включили в Боевую организацию. Одержимая революционной романтикой и
идеей личной жертвы на благо общества, Спиридонова стала террористкой. В 1905
г. тамбовская Боевая организация приговорила к смерти тамбовского губернского
советника Гавриила Луженовского, с особой жестокостью подавившего аграрные
беспорядки и крестьянские волнения в Тамбовской губернии. Эсеры распространили
прокламацию, в которой обосновали необходимость и полезность террора. «Каждый
поединок героя будит во всех нас дух борьбы и отваги»,- утверждалось в ней.
Вот некоторые наиболее характерные цитаты из этого документа:
«Каждый террористический удар как бы отнимает часть силы у самодержавия
и всю эту силу перебрасывает на сторону борцов за свободу»
«И раз террор будет проведен систематически, то, очевидно, что наша
чаша весов, наконец, перевесит»
«Никакая сила не поможет против неуловимости. Значит, наша задача
ясна: смещать всякого властного насильника самодержавия единственным способом,
который оставило нам самодержавие, - смертью»
«Каждая молния террора просвещает ум»
«У кого больше сил, больше возможности и решимости, тот пусть не
успокаивается на мелкой работе; пусть ищет и отдается крупному делу, -
пропаганде террора»
Под этими изречениями подписался бы любой "идейный" террорист
XX века.
СОВЕРШЕНИЕ ПОКУШЕНИЯ И ЕГО ПОСЛЕДСТВИЯ
Выполнить убийство Луженовского вызвалась Мария
Спиридонова. Позднее она говорила: «В полном сознании своего поступка я
взялась за исполнение приговора. Когда мне пришлось встретиться с мужиками,
сошедшими с ума от истязаний, когда я увидела безумную старуху-мать, у которой
15-летняя красавица-дочь бросилась в прорубь после казацких ласк, то никакие
силы ада не могли бы меня остановить».
Мария
четыре дня подстерегала Луженовского на железнодорожной станции города
Борисоглебска. Она была убеждена: даже если он окажется в толпе, ей удастся
приблизиться — ну кто заподозрит в чем-либо хорошенькую гимназистку? И впрямь:
гуляет себе розовощекая от морозца крохотуля в кокетливой шляпке, по виду совсем
еще девочка, когда бы не каштановая коса до колен. По ней, да по озорному,
дразнящему взгляду опытный мужчина мог враз понять: э, батенька, какой же это
ребенок? Барышня! И в головке у нее весьма, знаете ли, игривые фантазии...
Наконец 16 января 1906 г., когда до Крещения оставалось три дня,
«эсеровская Богородица», увидела советника из окна вагона, спрыгнула на перрон
и встретила чиновника пятью пулями. И все пять — в
цель: две — в живот советника, две — в грудь, одна — в руку. Шестую приберегла
для себя. Однако едва она поднесла ствол к виску, кто-то из охранников оглушил
ее мощным ударом.
Луженовский
упал: он был тяжело ранен. 18 января полуживого Г. Луженовского перевезли в
Тамбов. Еще в Борисоглебске он велел отправить губернатору фон Лауницу телеграмму:
«Умираю. Попросите у Государя за детей. Берегите себя». Но смерть не
спешила к нему, и он прожил еще двадцать шесть дней и скончался в жутких
мучениях, успев прошептать: «Действительно, я хватил через край».
Через несколько дней он скончался. Совершив покушение,
Спиридонова попыталась покончить с собой, но не успела, её задержали.
Подбежавшим полицейским бившаяся в истерике террористка кричала: «Расстреляйте
меня!!!».
Врач, позже освидетельствовавший Спиридонову в тамбовской
тюрьме, обнаружил у неё на теле синяки и полосы от нагайки. Полтора месяца она
не поднималась с тюремной кровати. Впоследствии Мария Александровна передавала
две версии произошедшего с ней после ареста. По одной из них, в вагоне её
обыскали и допросили казачий офицер Абрамов и помощник пристава Жданов, которые
не только избили девушку нагайками, но и надругались над ней. Вскоре эсеры
застрелили обоих. Согласно другой версии, Спиридонова пострадала уже в
полицейском управлении, где её отвели в холодную камеру и пытали в течение 12
часов. Её хлестали нагайками, пока не отслаивалась
кожа, которую затем отдирали кусками и прижигали раны горящими папиросами,
каблуками сапог обрушивались на ступни одеревеневших ног... Истязания
продолжились на квартире исправника Протасова и в полицейском участке . «Они
были так виртуозны,- вспоминала Спиридонова,- что Иван Грозный мог бы
позавидовать им». В протоколе следователь записал, что от избиений
арестованная уже не могла ни стоять, ни сидеть. Лицо
— превратилось в кровавую маску. И, как она сама рассказывала, «очень болит
голова, ослабла память, трудно излагать логично мысли, болит грудь, иногда идет
горлом кровь. Один глаз ничего не видит». Правое ухо оглохло. На теле нет
живого участка, только рубцы и кровоподтеки. Романтика террора обернулась
своей жестокой и страшной подкладкой.
11 марта в Тамбове состоялся военный суд, приговоривший Марию
Спиридонову к смертной казни через повешение. Адвокат Николай Тесленко, один из
самых известных членов ЦК партии кадетов, сделал все, чтобы его вскоре заменили
вечной каторгой. Он пытался воззвать к гражданским чувствам судей: «Перед
вами не только униженная, поруганная, больная Спиридонова. Перед вами больная и
поруганная Россия». И это подействовало: ведь вскоре смертная казнь была
заменена пожизненным заключением.
«Состояние перед смертной казнью полно нездешнего обаяния»,- писала
она, называя это время «самой яркой и счастливой полосой жизни, полосой, когда
времени не было, когда испытывалось глубокое одиночество и в то же время
небывалое, немыслимое до того любовное единение с каждым человеком и со всем
миро вне каких-либо преград». После 16 дней ожидания смерти Спиридонова узнала,
что казнь заменена бессрочной каторгой в Сибири.
Спиридонова, после совершённого ею теракта, рассчитывала красиво
умереть за «правое дело», но — не получилось. «Моя смерть представлялась мне
настолько общественно ценною, и я ее так ждала, что отмена приговора и замена
его вечной каторгой подействовала на меня очень плохо: мне нехорошо… Скажу
более — мне тяжко! Я так ненавижу самодержавие, что не хочу от него никаких
милостей», — писала она из тюрьмы. Возможно, смерть была бы для Спиридоновой
лучшим исходом — тяжелая душевная болезнь, начавшаяся после ареста в 1906-м, не
отпускала ее всю оставшуюся жизнь, проведенную по тюрьмам, каторгам и ссылкам,
сначала царским, потом советским — после ареста в 1918 г.
Суд над юной террористкой вызвал большой резонанс. Симпатии общества
были на стороне Марии Спиридоновой. Поэт Максимилиан Волошин посвятил ей стихи:
На чистом теле след нагайки,
И кровь на мраморном челе.
И крылья вольной белой чайки
Едва влачатся по земле...
В газете "Русское Государство" от 7 апреля 1906 года некто К.
написал так: "Пускай же воспользуется она жизнью, как и множество
других, ей подобных, для глубоких размышлений о том, что бесконечная сложность
жизненных явлений не разрешается револьверным выстрелом".
И далее автор статьи призвал молодых террористов понять, что "разгадка
великих задач чрезвычайно осложнившейся современной жизни кроется не в одних
только социал-революционных брошюрах, что система политических убийств ни на
йоту не приближает к великим берегам грядущего царства закономерной свободы, а,
наоборот - отдаляет их, образуя водовороты, задерживающие правильное
поступательное развитие".
ИЗ
ЖИЗНИ НА НЕРЧИНСКОЙ КАТОРГЕ
Марию Александровну ожидала
Нерчинская каторга. Самый многочисленный контингент здесь составляли
беспартийные революционеры-массовики: рабочие, матросы, солдаты, забайкальские
казаки, представители интеллигенции — инженеры, техники, железнодорожные и
почтовые служащие, доктора, учителя и пр., выдвинутые волной политических
беспорядков 1905 г., митингов, демонстраций и забастовок. В Акатуе в 1906 г.
собралось больше всего участников знаменитой сибирской железнодорожной
забастовки, которая в сибирских городах приводила к захвату власти
социалистическими партиями, радикальной интеллигенцией и революционной частью
рабочих. Значительная часть деятелей этого грандиозного массового движения,
необычайного по страстности подъема и организованности, была перебита
Ренненкампфом и Меллер-Закомельским при усмирении. Остальные, помилованные от
смертной казни, попали в Акатуй на бессрочную или 15–10-летнюю каторгу.
В этой беспартийной массе
выделялось землячество человек в 30 забайкальских казаков (посланных на каторгу
с военной службы). Все — из-под смертной казни, получившие взамен
бессрочную или 20–15-летнюю каторгу. Все — молодец к молодцу на подбор.
Веселые, рослые, пышущие здоровьем, удалые, они судились, чуть ли не гуртом,
приехали все вместе и пели оглушительными глотками тоже всем составом. Большая
часть из них была осуждена за освобождение политических заключенных из Акатуя
же во время революционного движения 1905-1906 гг.
Были осуждены не только те, кто
освободил заключенных (несколько матросов-каторжан с бунтовавших броненосцев
черноморского флота), но и все те, кто был на сходке, постановившей это
освобождение, и даже тот сторож, который служил в военной канцелярии, где
митинговали служащие.
Массовики-рабочие, крестьяне, солдаты,
матросы в период революционного взмыва красивы, сильны и готовы на смерть, как
герои. Они отдают все без расчета, душа их горит счастьем борьбы и веры в
золотое будущее. Ничто не может быть святее, могучее и прекраснее революционной
массы, встающей за свои права во имя инстинктивного и сознательного
общественного идеала. Но после взмыва революционных волн и духовного взлета в
массе, в соборном ликовании и страдании, наступила индивидуальная расплата за
революцию разъединенных повстанцев, каждому за себя и за всех. И, выхваченные
из своего класса, товарищеской среды, из общего коллектива, сильные прежде
воплощением, отражением всей бунтовавшей стихии, в отдельности в своей
массовики зачастую падали духом и не имели сил донести на плечах всей тяжести
правительственного возмездия. В них много было обывательщины, они были взяты из
своих семей, прямо из обыденной жизни, службы или работы. Революция в их буднях
была коротким праздником, к расплате за который они вовсе не были предварительно
приготовлены.
Вот в этой знаменитой Акатуйской
тюрьме, известной своей относительной свободой, Спиридонова познакомилась с
Григорием Гершуни, главой эсеровской Боевой организации, и Егором Сазоновым,
будущим исполнителем убийства министра внутренних дел Вячеслава Плеве.
Заключённым в Акаутуе выдавались газеты и книги, разрешалось ходить из камеры в
камеру, устраивать диспуты (здесь вместе сидели и эсеры и социал-демократы, и
анархисты).
Григорий Гершуни внимательно отслеживал молодые и перспективные кадры.
Так, после суда над Марией Спиридоновой он переслал ей записку: «Вас уже
сравнивали с истерзанной Россией. И Вы, товарищ, несомненно, - ее символ. Но
символ не измученной страны, истекающей кровью под каблуком пьяного,
разнузданного казака, - Вы символ еще и юной, восставшей, борющейся, стойкой и
самоотверженной России. И в этом все величие, вся красота дорогого нам Вашего
образа».
Были тенденции к резкому оппортунизму,
были даже случаи всяческого падения, но всегда одолевало направление,
заповеданное старыми поколениями борцов за свободу, и почти всегда соблюдался в
каторжном быту и каторжном режиме необходимый минимум: минимум товарищества,
принципиальной жизни и соблюдения при несении гнета от тюремной администрации
революционно-настороженного человеческого достоинства. Этот минимум товарищества
ясен без объяснений, а минимум соблюдения достоинства имел свой настоящий
устав, неписанный, но от того не менее вечный. Конвойные Сазонова, серьезно им
спропагандированные, приняв целиком его политико-социальное credo, говорили
ему, что им “тяжело идти в его партию”, так как партия “не позволяет ни
пьянствовать, ни в карты играть, ни в дома ходить”. Симпатичнейшие, товарищески
настроенные, смелые ребята останавливались перед этими препятствиями всерьез.
Это морализм требовал от них полного отказа от всех привычек своей среды и
обычного времяпрепровождения, требовал преображения личности за один взмах.
Неписанный устав в тюрьме не позволял подавать прощения о помиловании, давать
бить себя и товарищей без протеста, петь “Боже, царя храни” и “Спаси, господи”,
не позволял фамильярничать с властями или пользоваться привилегиями при
отсутствии таковых у других товарищей и т.д. Сюда же относилась и другая
неписанная форма быта (напугавшая конвойных Сазонова), главными пунктами
которой были отказ и полное воздержание от употребления вина, карточной игры,
разврата с уголовными женщинами, драк и т.д.
Такой морально-политический минимум
устанавливался не без трений и страданий для самолюбия людей, загоняемых, кроме
тюрьмы, еще на какую-то колодку. Несомненно, это являлось лишним угнетением
личности. Нельзя не признать этого. И в то же время было совершенно невозможно
отказаться от этого морализма, признать обратное — неприкосновенность
косности. Невозможно было соглашаться на сохранение нетронутыми всех пошлых и грубых
привычек среды, приносимых массой с собой в тюрьму. Пьянство, карты, драки и
разврат в тюрьме совсем не то, что те же занятия и качества на воле. Там все
это разрежено и оздоровлено сменой впечатлений, разнообразием жизни и
простором; в тюрьме — сгущено, извращено и проклято.
Запертая в чужую ненавистную среду, принужденная выдерживать какой-то
чуждый и тоже ненавистный тон, Мария Спиридонова, попавшая сюда якобы тоже “за
революцию” — какая это была своего рода страдалица и до чего скрежетала
зубами она на эту самую революцию, и до чего исподличалась, ища себе спасения и
выхода! Она производила отвратительное и крайне жалкое впечатление. Ей все-таки
пришлось перестрадать долгие годы каторги, прежде чем Февральская революция
принесла Спиридоновой освобождение.
За несколько лет до освобождения Спиридонова написала прощальное письмо
товарищам по террористическому подполью, которое заканчивалось такими словами: "Будущее
не страшит меня: оно для меня не важно, - важнее торжество идеи".
Что тут скажешь? Самая благая идея, затмившая человеку Бога и
водруженная на его место, неизбежно порождает инквизицию или террор. И тогда
кумиром и объектом для подражания сотен и сотен оказывается гимназистка с
револьвером, ставшая «возлюбленной террора». Ее женская индивидуальность как бы
стерлась, и Спиридонова стала ходячим памятником всем эсеркам-террористкам,
зримым символом отречения от жизни во имя торжества Идеи.
ЛЕВОЭСЕРОВСКИЙ
МЯТЕЖ
«Торжество идеи» наступило в октябре
17-го, в который эта «железная женщина» с неизменной папиросой в зубах вступила
одним из признанных лидеров партии левых эсеров. Мария Александровна оказалась
в ближайшем крупном городе – Чите, где выступала на заседаниях Читинского
Совета депутатов. В мае 1917 г. её избрали делегатом III
съезда партии социал-революционеров, и она смогла приехать в Москву. Вместе с
большевиками она разделила узурпированную власть, и была ею до лета 1918 года,
жаркого и удушливого. Рано или поздно, но революционные хищники должны были
передраться. Первыми не выдержали нервы у левых эсеров - террористов в
советском законе. После неудавшейся попытки военного переворота, предпринятой 6
июля, Мария Спиридонова, отказавшаяся освятить своим именем "красный
террор", отправилась по этапу тюрем и ссылок.
Когда на съезде наметился раскол, Спиридонова примкнула к
левым эсерам. «Партия социалистов – революционеров,- с горечью замечала
она,- под давлением обывательских элементов всё дальше от своего единственно
верного пути – тесной неразрывной связи и единения с народом». Посещая одно
собрание за другим, она призывала к прекращению войны путём мировой революции,
к передаче власти Советам. В итоге на левые позиции из 45 тыс. эсеров
Петрограда перешло 40 тыс.
Популярность Марии Александровны быстро росла. Вскоре
Спиридонова стала членом Петроградского городского комитета партии эсеров. В
сентябре она уже была депутатом Петросовета и вошла в редколлегию
левоэсеровской газеты «Знамя труда», где появились её статьи. Мария Спиридонова
писала и говорила, что Советы – «самое полное значение народной воли», в
отличие от буржуазного Учредительного собрания. Она пользовалась большим
авторитетом в партии. На двух первых съездах крестьянских депутатов Спиридонову
избирают председателем. Когда учредительное собрание выбирало своего
председателя, за Марию Александровну проголосовало 153, а за В. М. Чернова –
224 депутата. Когда левые эсеры и большевики оказались в Учредительном собрании
в меньшинстве, Спиридонова и её сторонники покинули собрание, а позднее
одобрили его разгон. Поддержала Мария Александровна и заключение Брестского
мира, хотя в этом вопросе её позиция резко отличалась от позиций остальных
эсеров.
Знаменитая и авторитетная эсерка
Спиридонова нередко поддерживала большевиков, а большевики — ее. Но то, как
действовали они, она категорически не принимала, о чем не замедлила откровенно
заявить возмущенным письмом в ЦК партии большевиков. «Вы,- утверждала она,
извратили нашу революцию! Ваша политика — сплошное надувательство трудящихся!
Ваше многочисленное чиновничество сожрет больше, чем буржуазия! Творятся,-
негодовала Мария Александровна, неслыханные мерзости над рабочими, крестьянами,
матросами и запуганным обывателем!».
Так вскоре Спиридонова разочаровалась в политике
большевиков. Постепенно все левые эсеры вышли из состава правительства. Они
протестовали против закрытия газет, против восстановления весной 1918 г.
смертной казни. Главной причиной разрыва был крестьянский вопрос. Все эсеры
считали, что большевики социализацию земли подменили национализацией,
превратив крестьян, по сути, в государственных крепостных. Спиридонова
выступала против создания комитетов деревенской бедноты (комбедов) и
продотрядов, забирающих у крестьян хлеб. Попытка
угомонить несгибаемую каторжанку не удалась, она продолжала темпераментно
выступать на рабочих митингах. Сохранился конспект ее речи на заводе “Дукс”,
сделанный каким-то сотрудником ВЧК для доклада наверх: «Рабочие задушены,
связаны по рукам и ногам, вынуждены подчиняться декретам, кои издаются кучкой
темных лиц во главе с Лениным, Троцким... Все комиссары — мерзавцы, жиреющие на
бешеных жалованиях. В партию коммунистов записываются проходимцы, чтобы
получать лучший паек, лучшую одежду, галоши...» И каждое обвинение, честно
отмечал чекист, вызывало шумные аплодисменты.
Вскоре изменилось и отношение Спиридоновой к Брестскому миру, ведь из
голодной России продолжали вывозить в Германию пшеницу, сало и другие продукты
питания. В марте 1918 г. левые эсеры, протестуя
против заключения Брестского мира, вышли из состава Совнаркома. Они требовали
продолжения «революционной войны» с Германией. Отношения их с большевиками
обострила и организация в деревне комитетов бедноты (комбедов). Члены комбедов,
в сущности, захватили власть на селе, помогая большевистским продотрядам
изымать хлеб у других крестьян. Лидер левых эсеров Мария Спиридонова заявляла: «Мы
будем резко бороться против комитетов бедноты, этих сыскных отделений. Комбеды
могут реквизировать каждый фунт спрятанной муки. В них вошли хулиганы, отбросы
деревни». ЦК левых эсеров решил способствовать разрыву «позорного
мира».
Обсудить все эти вопросы должен был V Всероссийский
съезд Советов, открывавшийся 4 июля 1918 г. Однако ещё в процессе выборов эсеры
поняли, что большевики получат подавляющее большинство мест на съезде и утвердят
выгодные им предложения вопреки мнению остальных депутатов. 24 июня ЦК левых
эсеров
принял решение о том, что следует совершить ряд покушений
на «виднейших представителей германского империализма». Первой жертвой должен
был стать германский посол в Москве граф Вильгельм Мирбах. Уже в разгар работы
съезда левый эсер Яков Блюмкин убил Мирбаха и скрылся в штаб- квартире ЦК своей
партии, в Трёхсвятительном переулке, охраняемой отрядом левых- чекистов во
главе с Д. Поповым.
Председатель ВЧК Ф. Э. Дзержинский, вероятно,
посчитавший покушение «самодеятельностью» Блюмкина, приехал в Трёхсвятительский
переулок, желая лично арестовать террориста. Но вместо того, чтобы покорно
выдать «главному чекисту» убийцу Мирбаха, левые эсеры схватили его самого,
обезоружили и стали ожидать дальнейшего развития событий.
Большевики действовали решительно: прямо на
заседании съезда Советов арестовали всю фракцию левых эсеров во главе с Марией
Спиридоновой. Узнав об аресте фракции, эсер Д. Попов приказал обстреливать из
немногочисленных пушек, бывших у его отряда на вооружении, Кремль. Попов
кричал: «За Марию снесу пол-Кремля, пол-Лубянки!!!». Вскоре небольшая
группа левых эсеров захватила главный Телеграф. Однако их действия не были
поддержаны населением, москвичи остались равнодушны к мятежу. Быстро
сориентировавшись в обстановке, большевистские лидеры направили к зданию
телеграфа в Трёхсвятительский переулок отряды латышских стрелков. Уже 7 июля
они выбили эсеров из Главного Телеграфа и обстреляли из артиллерии левоэсеровскую
штаб-квартиру. После недолгого сопротивления большинство мятежников покинули
горящее здание под крики запертого в одной из комнат Дзержинского: «Подлые
трусы и изменники убегают!». Немногих сопротивляющихся до конца штурма
латышские стрелки захватили в плен, а через два дня расстреляли. После
освобождения Дзержинский в сердцах говорил Я.М. Свердлову: «Так
опростоволосился! Почему они меня не расстреляли? Жалко, что уже не
расстреляли, это было бы полезно для революции». Мрачный Феликс Эдмундович
решил, что не справляется со своими обязанностями, и подал в отставку с поста
председателя ВЧК.
5 июля поэт Зинаида Гиппиус записала в своём
дневнике: «Было: очень глупое «восстание» левых эсеров против собственных
большевиков. Там и здесь (здесь из Пажеского корпуса) постреляли, пошумели,
«Маруся» спятила с ума, - их угомонили, тоже постреляв, потом простили, хотя
ранее они дошли до такого «дерзновения», что... убили самого Мирбаха! Вот
испугались- то большевики! И напрасно. Германия им это простила. Не могла не простить,
назвалась груздём, так из кузова нечего лезть...».
Во время подавления левоэсеровского мятежа Спиридонову арестовали. 10 июля 1918 г., в день закрытия съезда, Свердлов объявил о
судьбе арестованных левых эсеров: «Большинство из заключённых и задержанных
в настоящее время, несомненно, завтра, самое позднее послезавтра будут
освобождены как явно непричастные к выступлениям. Для нас всех несомненно, что
задержанию подлежат лишь те, кто прямо или косвенно причастен, с одной стороны,
к выступлению с оружием в руках против советской власти, с другой стороны – к
убийству Мирбаха». Коммунисты сдержали слово: значительная часть схваченных
на съезде была освобождена. На один год тюрьмы осудили Спиридонову, на три года
заочно – успевшего скрыться Блюмкина. Однако по предложению Л. Д. Троцкого
съезд постановил, что с этого момента левым эсерам « не может быть места в
Советах рабочих и крестьянских депутатов». Неудачный мятеж навсегда подорвал
силы партии левых эсеров. Многие её члены впоследствии вступили в РКП(б).
В ноябре 1918 г. Спиридоновой удалось отправить из тюрьмы
«Открытое письмо ЦК партии большевиков». «С разгромом других партий,- писала
она,- разгромлена советская власть, осталась лишь власть большевиков...»
Спиридонову приговорили к тюремному заключению на один год, «принимая во
внимание её особые заслуги перед революцией». Уже через два дня Президиум ВЦИК
освободил её по амнистии.
Выйдя на волю, Мария Александровна сразу погрузилась в
партийную работу. Левые эсеры требовали перестать грабить крестьянство,
отменить ВЧК. Обращаясь к большевикам, она пророчила: «Вы скоро окажетесь в
руках вашей чрезвычыйки». Спиридонова часто выступала с речами, в которых
она резко осуждала большевиков. В январе 1918 г., выступая на заводе Гужона,
она говорила: «Большевики приняли земельную программу эсеров. Эта программы
была выношена десятками поколений, крестьяне дрались за неё с оружием в руках.
На программа эта саботируется большевиками. В советских имениях рабочий будет
наёмником государства».
Видный большевик Николай Бухарин показывал во время суда
над Спиридоновой следующее: «...она топала ногами, истерически кричала,
предлагала записывать фамилии умученных большевиками. Атмосфера была
чрезвычайно тяжёлая, напоминавшая сцены из Достоевского». Сама Мария Александровна
впоследствии писала: «Говоря о поруганной власти Советов, о заплёванной и
запуганной личности рабочего и крестьянина, о вспоротой спине мужика, я
действительно была «эмоциональна», я кричала «сплошным криком»... Немудрено
быть «эмоциональным», говоря о тысячах расстрелянных крестьян».
НОВЫЙ АРЕСТ
Уже
в феврале 1919 г. последовал новый арест Спиридоновой. На этот раз ревтрибунал
обвинил её в «контрреволюционной клевете», «антисоветской агитации»
и «ввиду болезненно- истерического состояния» решил изолировать от
общественной и политической жизни на год «посредством заключения в санаторий».
Однако вместо этого её поместили в караульном помещении в Кремле, где она жила
среди грязи и ужасного бесконечного шума. Сырой и
промозглый закуток Кремля... Часовые чуть ли не ежеминутно заглядывали к
узнице: сидит? лежит? Пристроилась на ведро по естественной надобности? Их и
это не смущало, да и подстражную — тоже. Но густой, удушающий дым махры,
врывавшийся в закуток, когда распахивалась дверь, повергал ее в затяжной
кашель. У Марии Александровны возобновилось обильное кровохарканье — кровь
просто лилась изо рта безостановочно. Вдобавок онемели руки, не подчинялись
ноги, она страшно зябла. Мужики из караулки забеспокоились: “Амба! Сейчас
отойдет!” — и вызвали фельдшерицу. Та вызвонила санитаров, и умирающая Мария
очутилась ненадолго в больнице.
Ей посчастливилось — с помощью жалостливого, из рязанских
крестьян, охранника в апреле Спиридонова бежала. Более
полутора лет, оставаясь в Москве, скрывалась под чужой фамилией. Она много
писала в подпольных эсеровских газетах, встречалась с нелегалами. В это время в
партии возникли разногласия: одни призывали к вооружённой борьбе с
большевиками, другие – к сотрудничеству с ними.
В
октябре 1920 г. в дом, где скрывалась Спиридонова, нагрянули чекисты. Когда ее, сраженную брюшным тифом, но успевшую сдать
товарищам по партии перечень явочных адресов, рукописи злых статей и шифры,
снова арестовали, карательные санкции следовали одна за другой. Спиридонову
упрятали в психушку под фамилией “Онуфриева” и создали такую невыносимую
обстановку, что у нее началось помутнение разума. Её отправили в
лазарет, где она находилась полгода. Левые эсеры требовали у Ф. Э. Дзержинского
отпустить её, но безуспешно. Спиридонову перевезли в Пречистенскую
психиатрическую больницу. Чтобы не сломиться, она
объявила двухнедельную сухую голодовку и лежала неподвижно с исхудавшим лицом и
застывшими в выражении тоски и ужаса глазами. Доктора говорили, что она
умирает. Ей удалось продержаться 14 дней, из них десять – без воды.
Немецкая коммунистка Клара Цеткин, приезжавшая в это время на Международный
женский конгресс в Москву, специально просила Л. Д. Троцкого выпустить
Спиридонову, но тот даже не захотел её слушать. А. Измайлович, подруга Марии
Александровны по Нерчинской каторге, писала: «Совершается что-то
неслыханное, вопиющее. В течение почти года происходит истязание живой души
человека, по рукам и ногам связанного своей болезнью. В больном мозгу тюрьма,
слежка и гнёт удесятеряются и воспринимаются с острым страданием».
В
1921 году Марию Александровну освободили с условием, что она отойдёт от
политики. Спиридонова прожила два года в посёлке Малаховка под Москвой в
страшной нищете. На двоих, по описи, у них было: две
старые юбки, одни старые ватные брюки, одна рваная кофта, две старые
телогрейки, одно ватное одеяло, вязаная шапка, одно рваное полотенце,
эмалированная тарелка и две железные кружки, три деревянные ложки, одна
кастрюля... Жили впроголодь, зато под явным надзором местного ЧК,
накапливающего против них “компромат”. Знать бы несчастным женщинам, что нищее
“малаховское сидение” очень скоро им покажется раем.
В
1923 г. Мария Александровна была обвинена в попытке побега за границу. Её
приговорили к ссылке в Самарканд; там она работала мелкой служащей в конторе.
Город ей понравился и когда в 1926 г. закончился срок ссылки, Спиридонова
решила остаться там. После закрытия конторы Мария Александровна получила
разрешение приехать в Москву, но столичные доктора посоветовали ей поселиться в
Крыму. Вот тут-то и поняла Спиридонова, что не всё в её жизни потерянно, что не
всё так плохо и безысходно: ведь в её жизни ещё оставались настоящие друзья,
такие как Е. Сазонов, Г. Гершуни, И. Пулихов, А. Измайлович. Спиридонова
устроилась в ялтинский туберкулёзный институт, лечение в котором оплачивала за
счёт средств, собранных друзьями. А с осени 1921 года для ухода за больной
Марией Спиридоновой освободили из заключения «под честное слово» Александру
Измайлович. С этого времени они вместе прошли весь путь ссылок и заключений
вплоть до 1937 года.
В конце 1930 г. последовал очередной арест. Особое
совещание ГПУ приняло решение осудить Спиридонову на восемь лет ссылки по
знаменитой 58-статье: антисоветская агитация и пропаганда. Эти годы прошли в
Уфе, где Мария Александровна смогла потом устроиться на работу экономистом в
местном госбанке. В ссылке вместе со Спиридоновой находились и другие члены ЦК
левых эсеров.
Впрочем, судьба подарила Спиридоновой и короткую радость —
в Самарканде, куда она с А. Измайлович была выслана без суда, Мария
Александровна обрела “друга любимого и мужа”, бракосочеталась с Ильёй
Андреевичем Майоровым, членом ЦК левых эсеров. Член коллегии наркомата
земледелия, автор проекта закона о социализации земли, он тоже был
репрессирован — за несогласие с методами коллективизации. Двое гонимых
образовали семью, куда входили старик отец Майорова, 17-летний сын Ильи
Андреевича, а также две беспомощные приятельницы Спиридоновой — бывшие
политкаторжанки. Майоров как-то не тяготел к семейным хлопотам, все заботы о
прокорме, об одежке-обувке взяла на себя Мария Александровна, умудрявшаяся еще
и рассылать посылки бедствующим единомышленникам: варенье — в Суздаль, изюм — в
Соловки, деньги — в Казань и Тулу... Невесть откуда взявшаяся энергия, заглушая
прилипчивые болезни, помогала ей крутиться, словно белке в колесе. Кажется, она
вновь ощущала себя молодой, желанной, единственной, потому что рядом был самый
близкий человек, вроде бы не замечающий, как она дряхлеет... Думается, она была
признательна ему за эту “близорукость”. И в Уфе (теперь их сослали сюда)
устроилась на две работы, чтобы не только по праздникам покупать забытые белый
хлеб, молоко, сахар.
За
границей её не забывали. В Париже и Берлине создавались комитеты по спасению
Спиридоновой. Иностранные анархические организации негодовали; социалистические
издательства выпускали открытки с её изображением. Но раскрутившийся маховик
сталинских репрессий невозможно было остановить. Когда
в феврале 1937 года Спиридонова, И. Майорова и др. снова арестовали, следователь
не без ехидства сказал Марии Александровне, что у Майорова изъята значительная
сумма денег — он скрывал от жены случайные заработки. Это ее не обидело, не
возмутило — экая мелочь в сравнении с пытками, которым ее подвергали в тюрьме
Башкирского НКВД, обвинив в подготовке покушения на Ворошилова. Допросы
продолжались по два-три дня без перерыва, с матерщиной и рукоприкладством.
Сесть не позволяли, отчего ноги Спиридоновой превратились в нечто
бревнообразное, черно-лилового цвета, и не умещались в ботинки. Увидев, сколь
неприятны ей личные досмотры, обыскивали непрестанно — надзирательница лезла
даже в задний проход и во влагалище и корявым пальцем что-то выискивала там.
Однажды устроили очную ставку с Майоровым и вслух зачитали
его признание: да, он замышлял теракт против Сталина, и Спиридонова об этом
знала. Это была чудовищная нелепость, ни у кого из них подобная идея никогда не
возникала.
—
Ах, Илюша! — укоризненно прошептала она. — Лучше бы ты изменил мне с десятком
женщин, с целым гаремом, а не так... Какое низкое падение!
Она не догадывалась, что фантастическое “признание” супруг
сделал под пыткой крысами.
В
1937 г. Военная коллегия Верховного Суда в Москве объявила, что Спиридонова «до
дня ареста входила в состав объединённого эсеровского центра и в целях
развёртывания широкой контрреволюционной террористической деятельности
организовала вредительские группы в Уфе, Горьком, Тобольске, Куйбышеве и других
городах и непосредственно руководила до 1937 года контрреволюционной
организацией эсеров в Башкирии...». в результате Спиридонова была
приговорена к 25 годам заключения с отбыванием срока в тюрьме города Орла. Мария Александровна приговор не расслышала — она оглохла.
В этот день прозвучало 157 похожих приговоров. 157 человек
(в том числе и И. А. Майорова) вывезли на грузовиках в Медведевский лес, что в
десяти километрах от Орла. Накануне чекисты выкапывали здесь с корнями деревья.
В образовавшиеся ямы спихнули расстрелянных, сверху поставили деревья, насыпали
землю и утрамбовали
Когда к Орлу в 1941 году подходили немцы, некогда
«возлюбленную террора», Марию Александровну Спиридонову расстреляли вместе с
мужем и несколькими другими политическими заключёнными. Накануне чекисты выкапывали здесь с корнями деревья. В образовавшиеся
ямы спихнули расстрелянных, сверху поставили деревья, насыпали землю и
утрамбовали...
Но могила Спиридоновой не найдена до сих пор, и в этом,
пожалуй, заключается глубокий нравственный смысл...
|
АПОЛОГИЯ ЖЕНЩИНЫ
|
|
Пишу по поводу статьи Максима
Гуреева в № 41 газеты "Культура" "Валькирии
революции" (исторические хроники с Николаем Сванидзе).
История - зыбкая наука, меняющаяся иногда кардинально,
как в наше время, в зависимости от новой социальной ориентации общества.
Любое действующее лицо в истории на основании документов, мемуаров и
свидетельств очевидцев можно представить с прямо противоположным знаком,
но тогда эти документы следует приводить.
Назвать Марию Спиридонову
"слабой" женщиной, "ради спасения жизни" идущей на
сделку с совестью, можно лишь при полном неведении.
Да, Мария Спиридонова с 1906 по
1917 год находилась на каторге под Читой. После освобождения возглавила
партию левых эсеров, была членом ВЦИК. В июле 1918 года, после мятежа
левых эсеров, арестована. В 1919 году бежала из-под ареста и вновь арестована
20 октября 1920 года. 5 июня 1921 года помещена в Пречистенскую
психиатрическую больницу, но уже 13 сентября 1921 года освобождена под
поручительство левых эсеров И.З.Штейнберга и И. Ю. Баккала.
За это время (в 1921 году!) она
никак не могла "поддержать товарища Сталина в его известных
людоедских начинаниях". А в 1926 году ее не было в Москве, она
отбывала ссылку в Средней Азии. Свое отношение к "людоедским
начинаниям" Мария Александровна выразила достаточно определенно. Она
писала в 1937 году: "Советская власть так жестока, и, я бы сказала,
нерасчетлива к человеческой жизни. За Кирова расстреляли количество
людей, опубликованное на двух огромных газетных листах
"Известий", за покушение на Ленина было расстреляно
чрезвычайниками 15 тысяч человек. Какую же веру в правоту своей тактики и
в себя, доходящую до мании величия, надо иметь, чтобы решиться за смерть
одного или двух ответственных работников или вождя платить столькими
человеческими жизнями!"
А еще эта "слабая"
женщина пишет: «Если я что делала по своему убеждению, как же под
страхом репрессий от него откажусь? Позор какой! На допросах я не солгала
ни в одном пункте и не отреклась ни от чего... Я вся такая и в жизни, и в
политике. Такой была и такой сойду в могилу».
Далее М. Гуреев пишет: «Она скончалась
в 1941 году». Как будто умерла Мария Спиридонова на своей «постели
при нотариусе и враче», а не была расстреляна 11 сентября 1941 года в
Орловской пересыльной тюрьме!
Из статьи следует, что женщинами
– «валькириями революции» двигал «животный страх за собственную жизнь,
которую хотелось сохранить любой ценой».
«Я что думала, то и говорила,
- пишет Спиридонова, - никогда не имела привычки прятаться в кусты и
уклоняться от ответа». Это
сейчас деньги и удовольствие составляют смысл жизни. Насчет «мафиозного
клана и денег в швейцарских банках» автор перепутал время.
И совсем уж смешно слышать о
Некрасове, якобы «умильно воспевающем русских женщин». А как же,
например: «Есть женщины в русских селеньях» и т.д.
Не хочется говорить и о финале
статьи, где автор на свой (жуткий!) вопрос: «почему женщины сыграли такую
зловещую роль в новейшей истории России?», отвечает, что «тут, думается,
каждый должен начать разбираться в этом вопросе с самого (!) себя или с
самой себя».
Как это, интересно, скажем, моя сестрёнка-школьница
должна начать с себя разбираться в «зловещей роли женщины?» Да и я не
желаю «начинать с себя». Ни я, ни моя мама, ни бабушка, ни прабабушка не
участвовали в терроре и не играли «зловещей роли.
Я, возможно, излишне негативно
настроена к автору, за что прошу прощения. Так сложились обстоятельства,
о которых долго писать (и никому это не интересно), что Мария
Александровна Спиридонова стала для меня символом настоящей Русской,
преданной своей стране, своему народу.
Я долго не могла решиться
написать все это. Кто я такая, чтобы выступать в защиту Марии
Спиридоновой?! Я - не юрист, не историк, не литературный критик, а лишь
студентка, которая лично никогда не была знакома с Марией Спиридоновой.
P.S. Цитаты взяты из письма Марии Спиридоновой 13
октября 1937 г.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Когда читаешь воспоминания о Марии Спиридоновой, не
можешь отделаться от впечатления: вступая на путь террора, эта девушка чётко
отдавала себе отчет в том, что её действительно ожидает. Она жаждала
умереть за свободу — на миру, как известно, и смерть красна, — а в
обычной, «законопослушной» жизни ничего яркого и выдающегося не
предвиделось.
Возможностей реализации в какой-либо иной сфере,
кроме семейной, у женщин тогда было немного. Легально участвовать в
общественной и политической жизни они не могли — до Февральской революции
1917 г. женщины были лишены избирательного права. Бизнесом, согласно
гражданскому праву, заниматься тоже не могли. Высшее образование для
большинства женщин было почти недоступно. В сфере культуры и искусства
дела обстояли несколько лучше, но художественный талант — явление
достаточно редкое, чеховская Аркадьина не из всякой получится, а судьба
Нины Заречной весьма незавидна. И если в столицах молодая женщина еще
могла, проявив незаурядную настойчивость, найти приложение своим силам,
то в провинции сделать это было почти невозможно. Революционный кружок —
практически единственный выход. А работа в революционном кружке позволяла
увидеть многое, что будило в юных женщинах сострадание и желание помочь:
лютую нищету крестьянских семей, голодных детей (кстати, ведь не зря в
начале прошлого века по империи прокатилась волна народных бунтов, не зря
Столыпин настаивал на необходимости земельной реформы — положение
крестьян действительно было катастрофическим). Так что дело революции —
террор против властей — казалось и благим, и единственным путем для
женщины с общественным темпераментом.
Они готовились красиво умереть и совершенно не думали
о том, что их ждет, если умереть не получится. А ждала их тяжелая и
однообразная работа на каторге, а потом скучная и беспросветная жизнь на
поселении, где-нибудь в заброшенной таежной деревушке. Биография
заканчивалась вместе с приговором суда, и начиналось многолетнее
прозябание. Многие после теракта надламывались, начинались психические
заболевания, как у Леонтьевой и Спиридоновой, — естественное следствие
подавления нормальных человеческих инстинктов: страха смерти и желания
жить.
Но, пожалуй, лишь о Спиридоновой
либеральные газеты писали столь восторженно: «Вы — символ еще юной,
восставшей, борющейся, самоотверженной России. И в этом — все величие,
вся красота дорогого вашего образа».
«Я родилась под самой несчастливой звездой», — сказала в конце жизни Мария Спиридонова.
Эта удивительная женщина, Мария Александровна
Спиридонова, «возлюбленная террора», «железная женщина», "Жанна
Д’арк" Первой Русской революции была одной из тех, кого до октября
1917 года называли неистовыми борцами за народное счастье. Из тех, кто
жаждал свержения самодержавия и — революции, после которой Россия
обретет, наконец-то, свободу. Но когда случилось желанное, пламенные
соратники тотчас упекли ее в тюрьму и держали там почти четверть века. До
расстрела...
СПИСОК
ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ:
1.
В. Лавров «Мария Спиридонова.
Террористка и жертва террора». М.: «Прогресс-Академия», 1995 г. С. 19-
47.
2.
Т. Кравченко
«Возлюбленная террора». М.: «Олимп. Русич», 1998 г.
3.
В. Е. Владимиров «По делу
Спиридоновой. Воспоминания. Повествования в документах». М.: «Прогресс-
Академия», 1996 г. С. 23- 41.
4.
В. Свирин «Невольница
вождей». М.: «Проспект», 1996 г. С. 125- 137.
5.
М. Д. Аксёнова
«Энциклопедия для детей. История России ХХ в.». М.: «Аванта+», 2000. Том
5, часть 3. С.223- 229.
6.
А. С. Орлов, В. А.
Георгиев «История России». М.: «Проспектъ-Н», 1997 г. С. 318- 320.
7.
Г. Елисеев
«Левоэсеровский мятеж». М.: «Аванта+», 1999 г. С. 228.
8.
В. П. Островский, А. И.
Уткин «История России». М.: «Дрофа», 1995 г. С. 58.
9.
Журнал «Источник»,
рубрика «Документы русской истории». 1998 г., №1.
|
|
|
|